Хангсет еще дымился.

Аркет сидела в седле и, позабыв про подзорную трубу в руке, смотрела в сторону бухты. Конь под ней беспокойно переступал с ноги на ногу, ловя сырой, кисловатый запах пепла, который приносил ветер с моря. Отряд растянулся на вершине по обе стороны от нее, и солдаты, как положено профессионалам, оставались внешне бесстрастными, но Аркет уже услышала пару глухих проклятий, вырвавшихся невольно, когда людям открылась картина разрушений.

Она немного знала город, поскольку бывала в нем с кириатским инженерным корпусом во время войны. В самом начале боев именно здесь чешуйчатые предпринимали крупномасштабные вылазки на берег. С почти человеческой деловитостью они предавали огню всё и вся, что встречалось на пути, и неизменно отступали в море до прихода имперских легионов. В конце концов Акал, всегда остававшийся реалистом в вопросах тактики, смирил гордыню и обратился за помощью к кириатам. Грашгал послал своих инженеров.

И вот теперь в растянувшихся вдоль береговой линии фортификационных укреплениях зияют огромные бреши, а гладкие, словно из стекла, бастионы изуродованы пробоинами, неровные края которых переливаются под полуденным солнцем всеми цветами радуги. И то, что взломало крепостные стены, не остановилось, а продолжило путь, оставив после себя полосу тотального разрушения, видеть которое Аркет доводилось лишь в годы войны. Каменные строения лежали в руинах, деревянные дома просто исчезли, и об их существовании напоминали только отдельные обгорелые фрагменты да груды пепла. На тихих водах бухты безжизненно покачивались мачты ушедших на дно судов. Развалины опрокинутого маяка покоились рядом с причалом. Будто некое пресмыкающееся чудовище или даже неведомый бог рептилий просто смел городок огромной когтистой лапой.

Счет погибших шел на сотни.

Наверное, она пришла бы к такому же выводу на основании увиденного в подзорную трубу, но необходимость гадать отпала, когда они встретили на внутренних склонах хребта немногочисленных беженцев-горожан и измученных солдат под командованием, если можно применить такое слово, одного из нескольких оставшихся в живых офицеров хангсетского гарнизона. Потрясенный, замкнувшийся молодой лейтенант коротко доложил о случившемся. О жутких криках из моря, голубых огненных шарах, призрачных фигурах, расхаживавших по затянутым дымом улицам и убивавших всех подряд оружием из мерцающего света.

— Ничто их не брало, — рассказывал он, оцепенело глядя перед собой. — Я видел, как наши лучники били в них с пятидесяти футов. С такого расстояния стрела со стальным наконечником пробивает и доспехи, и человека. А здесь стрелы как будто растворялись в воздухе. Когда враги подошли к баррикаде футов на двадцать, я повел солдат в атаку. Кошмарный бой. Мы словно оказались под водой, двигались медленно, неуклюже, а они были намного быстрее.

Лейтенант замолчал, уйдя в воспоминания, как дряхлый старик.

— Как тебя зовут? — мягко спросила Аркет.

— Галт, — ответил он, глядя мимо нее. — Парнан Галт, рота Павлина, Пятидесятый имперский полк, набор семьдесят третьего.

Набор семьдесят третьего. Как и тот паренек, что принес известие о нападении, он был совсем еще мальчишкой, когда закончилась война. Наверное, и боев-то настоящих не видел, разве что участвовал в антипиратских рейдах да в подавлении беспорядков. Впрочем, то же самое после шестьдесят шестого относилось практически ко всем частям. Аркет дотронулась до его плеча, поднялась и отошла, оставив парня с его воспоминаниями.

Поручив сержанту позаботиться о колонне беженцев, Аркет с остальной частью отряда спустилась вниз. В голове у нее скептические голоса вовсю сражались с растущим ожиданием чего-то очень и очень скверного. И принесший известие гонец, и юный лейтенант определенно стали свидетелями явления нового и трудно объяснимого. Однако их страшные, путаные рассказы все же не были лепетом до смерти перепуганных людей, никогда не видевших сражения.

Нет? Скептик оказался громче. Помнишь свой первый бой? Помнишь, как конные махаки прорвали строй у Балдарана? Как неслись, завывая, по полю? Какая паника царила в ваших шеренгах? Помнишь траву, слипшуюся от крови, как волосенки на головке новорожденного? Как ты вылетела из седла, схватила Араштала за руку и увидела, что рука-то отрублена? Ты закричала тогда, но никто не услышал, и шевелилась ты не проворней улитки. Разве все не выглядело кошмаром?

А похожие на призраков фигуры? А неведомое мерцающее оружие? А растворяющиеся в воздухе стрелы?

Субъективные впечатления. Ужасы ночного боя. Лучники просто перепугались и запустили стрелы в небо.

Гм…

Кем бы ни были нападавшие, теперь Хангсет лежал перед ней, растерзанный, разбитый, сочащийся дымом, как тело, только что разделанное на поле брани под холодным северным небом, сочится теплом.

— Мать Откровения! Да чтоб тебя! — выдохнул Махмал Шанта, тщетно пытаясь успокоить пританцовывающего на месте коня. К чему именно относилось проклятие — к непослушному животному или представшей перед его глазами картине разрушений, — было не понять. — Что здесь произошло?

— Не знаю, — задумчиво ответила Аркет. — Зрелище не из приятных.

Шанта нахмурился, силясь усидеть в седле и не потерять при этом достоинства. Всадник из него всегда был никакой. Узловатые пальцы сжимали поводья так, словно это была веревка, с помощью которой он собирался подняться куда-то вверх.

— На мой взгляд, повторение Демларашана, только в худшем варианте, — проворчал старик.

Аркет покачала головой.

— Драконы здесь ни при чем. Слишком много всего осталось.

— А ты знаешь что-то еще, помимо драконьего пламени, что может так разрушать кириатские укрепления?.. Да что ж ему неймется!

Аркет наклонилась и положила ладонь на дрожащую шею животного. Пробормотала слова, которым научилась у отца, поцокала, как он, языком. Конь немного успокоился, уверившись, что, по крайней мере, кто-то понимает происходящее здесь и держит все под контролем.

Если бы так, подумала Аркет, криво усмехнувшись. А еще было бы замечательно, если бы люди так же легко поддавались на ложь, как лошади.

Да, старый воин должен уметь отстраняться от происходящего. Пусть все кругом дымится и тлеет, пусть безоружные оплакивают то, чего лишились, — тебе этого не позволено. Надень холодную, звенящую кольчугу профессиональной отчужденности, сживись с ней, пока не станет в ней тепло и уютно, и со временем ты вообще перестанешь замечать, что носишь броню. Ты будешь вспоминать про нее только тогда, когда она защитит тебя от укола чего-то такого, что могло бы тебя ранить. И тогда ты просто усмехнешься и забудешь о полученном ударе, как и положено воину.

Аркет посмотрела через плечо туда, где на склоне хребта сидел в седле, завернувшись в черный с золотом плащ и оттого похожий на стервятника, Пашла Менкарак, святейший и почтеннейший соглядатай первого класса. Отвернув слегка голову, он явно глядел прямо на нее.

— Мерзавец, — пробормотала Аркет.

— Будь осторожней да держи язык за зубами, — негромко предупредил Шанта, заметив, куда она смотрит. — Насколько я могу судить, старательный тип.

— Угу, — ухмыльнулась она. — Они все старательные поначалу. Посмотрим, что с ним станет через пару месяцев придворной жизни. Будет кататься по кроватям да совать хрен куда ни попадя. Как и остальные.

Шанта закатил глаза, смущенный ее вульгарностью.

— Может быть. А может, он и не поддастся дворцовой гнили, как не поддалась ты, Аркет. Не допускаешь?

— Он-то? Не поддастся? У него нет моего морального стержня.

— Возможно. В последнее время о Цитадели говорят много разного, но мало хорошего. Похоже, из религиозных училищ идет новое поколение. Поколение твердой веры.

— Хорошо.

Аркет развернула коня, и ветер бросил в лицо хлопья пепла. Файлех Ракан, капитан роты Вечного трона, ехал рысью по направлению к ним. Она вздохнула и натянула маску строгого начальника. Ракан подскакал ближе, спешился, демонстрируя уважение, и, придерживая саблю правой рукой, отвесил поклон.

— Командир, мои люди готовы. Ждем приказаний.

Аркет кивнула.

— Отлично. Тогда давайте спустимся и взглянем поближе.

Впрочем, среди руин напускной энтузиазм превратился в нечто реальное.

По причине давнего знакомства Аркет узнала в нем тот неутолимый голод падальщика, что гнал ее в экспедиции в пустыню, а еще раньше — в кириатские пустоши, тот неослабный импульс, что снова и снова отправлял ее к несговорчивым Кормчим на оставшихся кораблях. Жажда сокрытой истины, спрятанного смысла, проступавшего под шелухой обычного и заурядного и манившего, как манят береговые огни, мерцающие за туманом, дождем и мраком. Она находила ответ, и мир — пусть ненадолго — казался менее бессмысленным.

Вместе с ним, набирая силу, приходило другое чувство, то, которое разделяли с ней, хотя и скрывали за непроницаемой наружностью, Файлех Ракан и его люди.

Гнев.

То великое и могучее ощущение уязвленной гордости великой империи. Негодование оттого, что кто-то позволил себе в период согласованного мира напасть на имперский порт и убивать мужчин и женщин, находящихся под покровительством его сиятельства Джирала Химрана Второго.

Для Аркет, бывшей свидетельницей того, как именно ковался этот самый согласованный мир, чувство негодования вовсе не было таким уж незамутненным, но оно присутствовало, как мышечная боль после долгой поездки верхом, как патока на краях плохо вымытого противня. И, несмотря на все, что ей довелось видеть, она не давала воли цинизму.

Смотри.

В сравнении со своими политическими соперниками Ихелтет объединяет огромную территорию. В целом он (обращается с живущими в его пределах с определенным уважением, что не пользуется популярностью в иных местах.

Хорошо. Пусть это не та цивилизованная универсальность, о которой так нравилось говорить Грашгалу, пусть это не то будущее, которое открывалось ему в снах, но это и не столь уж плохо функционирующая замена. По крайней мере, Ихелтет движется в верном направлении.

И это правда. Все они, жители империи, ощущали свое единство, свою принадлежность к чему-то общему, объединяющему, тому, что поддерживалось религиозным универсализмом Откровения, что зародилось еще в аскетическом военном эгалитаризме древней культуры девяти племен — да, знаю, их теперь только семь — и что находило отражение в искусно практикуемом своекорыстии. Прими гражданство, обратись в нашу веру, отправь пару сыновей на службу, когда они достигнут совершеннолетия, плати налоги, чтобы тебя и твою семью не выгнали в горы. Постарайся не влезть в долги и не заболеть. Исполни все это, и ты не умрешь с голоду, твой дом не сожгут, твоих дочерей не изнасилуют у тебя на глазах, и ты не будешь носить ошейник раба. А если повезет, проживешь долго и даже увидишь, как подрастают внуки.

Скажи, Грашгал, неужели это так уж плохо?

Она жила, пытаясь убедить себя, что нет, не плохо.

Это — тянущийся к небу дым, облачка пепла под ногами, обуглившаяся, смятая упавшей балкой грудная клетка ребенка — в условия сделки не входило. Этого мы не позволим.

Аркет стояла у треснувшей обгорелой балки в том месте, где та соединялась с вертикальной опорой отсутствующей крыши. Ощущение, поднявшееся из глубины к самому горлу, удивило ее. Холодная, аналитическая составляющая чувств как будто вдруг отвалилась. Развалины подавили ее своим молчанием. К вони от оставшихся в руинах тел она за все прошедшие годы так и не привыкла. Пепел и еще какая-то, не столь легко определимая грязь облепила сапоги выше щиколоток. Ножи на поясе и сапоге висели бесполезным грузом. Дым, кружась и вихрясь над пепелищем вместе с ветром, щипал глаза.

— Вот вы где!

Махмал Шанта стоял возле полуразрушенного жилища, от которого чудом сохранился дверной проем. Спешившись, инженер, похоже, обрел, по крайней мере, долю своего обычного добродушия. Вскинув бровь при виде двери без стены, он переступил порог призрачного дома, огляделся, прищурившись, и скорчил гримасу. Аркет не могла сказать, заметил Махмал тела погибших или нет, но запах он пропустить не мог.

— Повидали достаточно?

Она покачала головой.

— Пока ясности нет.

— А что это мы тут делаем? — Шанта подошел ближе, пристально всмотрелся в ее лицо. — Ты плакала?

— Нет, все из-за дыма.

— Конечно. — Он прокашлялся. — Что ж, раз ты так стремишься получить объяснение произошедшего, то, думаю, тебе будет интересно узнать, что ребята Ракана нашли выжившую. Хочешь с ней поговорить?

— Выжившая? Здесь?

— Да, здесь. Когда все ринулись искать спасения за городом, эта женщина сообразила, что лучше отсидеться в каком-нибудь убежище. — Шанта кивнул в сторону улицы. — Ее нашли возле бухты. Сейчас пытаются накормить. Последние четыре дня держалась на всяких жучках-червячках и дождевой воде, из укрытия не вылезала до самого конца. Состояние сама понимаешь какое. Спокойной я бы ее не назвал.

— Отлично. — Аркет еще раз обвела взглядом развалины дома. Краем глаза снова зацепилась за раздавленную грудную клетку, словно торчащее ребро для того и сохранилось, чтобы служить этаким зубцом. — Давайте-ка сваливать отсюда.

На улице было полегче. Послеполуденное солнце расчертило своими лучами кучи мусора, чирикали птички. Внизу, под холмом, гладким, отливающим блеском флисом лежало растянувшееся до горизонта море. Дневная жара начала понемногу спадать.

Но руины за спиной не давали забыть о себе, чернея немым укором. Аркет чувствовала себя неблагодарным гостем, оставляющим хозяев наедине с горем.

От неприятного ощущения избавил вышедший следом Шанта.

— Ты идешь? — спросил он.

На полпути к бухте Аркет вдруг вспомнила.

— Вы что имели в виду, когда говорили насчет моего желания получить объяснение?

Шанта пожал плечами.

— Ты все понимаешь. Мы не тот народ, которому есть дело до первопричин. Нам бы только показаться, обозначить присутствие да собрать подати. Ну и наказать кого-нибудь для очистки совести. Кого — неважно. Помнишь Ванбира?

Аркет остановилась и внимательно посмотрела на него.

— Такое нелегко забыть.

— Ну, тогда ты меня понимаешь.

— Послушайте, Махмал, я здесь не для того, чтобы обозначать, как вы выражаетесь, присутствие и искать виноватых. Наша цель — установить факты.

— Это тебе Джирал так сказал? — Инженер состроил гримасу. — Тебе повезло — должно быть, застала его в благодушном настроении.

Они стояли на засыпанной пеплом мостовой, слушая уносимое ветром эхо оброненных слов, вглядываясь друг в друга, словно решая для себя, стоит ли делать еще шаг. Молчание затягивалось — они все же были слишком мало знакомы, чтобы друг другу полностью доверять.

— Полагаю, — сказала наконец Аркет, — нам обоим лучше заняться тем, ради чего нас сюда отправили, и пусть каждый вспомнит императора наедине с собой, в своих молитвах.

Морщинистое, с крючковатым носом лицо старика расползлось в привычной придворной улыбке.

— Вы правы, госпожа. Не проходит и дня, чтобы я не помянул императора Джирала Химрана в молитвах. — Он церемонно склонил голову в поклоне.

Уточнять, чего именно просит он для императора в обращениях к богам, Шанта не стал. Аркет и вовсе не молилась, а потому ограничилась неопределенным звуком, который можно было при желании принять за выражение согласия.

Они пошли дальше по заметенным золой улицам, молча и немного добавив шагу, словно неопределенность сказанного Шантой преследовала их, как охотничий пес, держа нос по ветру и скаля клыки.