Мне не раз приходилось разбирать и изучать почерк великого Толстого; каждый раз я делал попытки проникать в те отдельные дебри его широкой души, куда не многим дано проникнуть. Несмотря на свою интуицию, сколько раз я подходил к Толстому, я все-же чувствовал, что я еще очень далек; моя душа в таких случаях ныла и мутно рвалась к этому великому колоссу. Благодаря многочисленным переживанием и страданием я научился смотреть прямо в глаза всяким новым ударам судьбы, я научился закаленным встречать всякий личный и общественный переворот, но 28 октября 1910 г., когда ушел Лев Николаевич, я впервые почувствовал такую щемящую тоску, такое острое переживание, которое на всю жизнь овладело моей душой. Его уход сковал мое внимание, оторвал от остальной жизни и я всецело, всем своим существом мысленно телепатическим чутьем видел его и следил за каждым шагом его. Я спросил себя: «кто может еще взойти так легко на гору Господню?», и внутренний голос мне ответил: «тот, у кого чисты руки и непорочно сердце, – он получил благословение от Господа и милость от Бога. Спасителя своего» – Но разве такие сверхлюди поддаются охарактеризованию, – они слишком недосягаемо высоки и всеобъемлющи для этого. Вечная жизнь, вечная слава, вечное бессмертие великому из великих! Он в этой мрачной, смрадной, темной жизни, где ежеминутно продолжается распятие на Голгофе, зажег светоч Того, Кто так страдал и страдает за несправедливость, злобу и насилие. Он сумел всколыхнуть всю тину мирских перипетий, постучать в душу не только зрячих, но и тех сов, которые не знают и боятся света; своим ярким примером он сумел провести свое учение в жизни самым коротким простым правилом нравственности, заставляя других служить себе как можно меньше, а сам служа как можно больше.

7-го ноября перестало биться сердце великого печальника, который так страдал за всех, искал правды и озарял солнцем любви. Чувствуется непреодолимая тоска и скорбь по этой великой душе, хотя идея о нем никогда не умрет, но невольно иногда абстрагируешь отдельно его личность и только ее, и тогда не веришь себе, мог ли жить на земле такой обаятельно-светлый человек. Когда убеждаешься в реальной действительности, что Л. Н. был и сам постепенной эволюцией очищение довел себя до такого сверх-совершенства, тогда в самых тесных земных оковах чувствуется простор. Великий учитель жизни и страстотерпец, ты не знающий преступников, а – только преступление, пред лицом Всевышнего испроси нам освобождение от тех злодеяний и страданий, которые давят нас и спирают наше дыхание и пусть наступит мир и справедливость, что было твоим девизом жизни.

Ниже мы помещаем портрет и анализ почерка Льва Николаевича, написанный с моих слов критиком Измайловым в конце 1908 г. в «Биржевых Ведомостях».:

«В почерке Толстого буквы замыкались, были стройными, сплюснутыми; они говорили про непоколебимость решений; казалось, глядя на них, что маститый писатель никогда не изменит своих взглядов. Не то говорит почерк последнего времени; здесь виден юношеский пыл души, мало отражается старчество. Несмотря на уверенность в себе, – беспощадный контроль над собой. Дугообразные завитки и опускающиеся строки указывают на недовольство собой, скорбь. Во всех эпохах в некоторых штрихах его письма сквозит внешний оптимизм. Ясен всегдашний дар комбинаций и глубокого мышление, но не всегда первенствовала воля. Особенно отражается в почерке, в тонкости штрихов и ровной вытянутости букв – прежде сознание, а потом интенсивность. Это человек, который знал всегда куда идет и чего хочет, не смущаясь и не боясь. Преобладание разума над чувством».

Дальше продолжаем анализ почерка Л. Н. к 80-летию со дня рождения, помещенный в журнале «Психографология» 28-го августа 1908 года.

Л. Н. похож на Агасфера: «Агасфер осужден Всевышним на вечное искание идей» – говорит таинственный голос.

Вечная трагедия, вечные терзания духа, стремящегося к идеалу и не могущего приблизиться к нему – идеология Толстого воистину. Агасфер, ищущий правды жизни, Толстой – страстотерпец, Толстой – учитель. Разве не чудо, что 80-летний Л. Н. мятется, находясь в поисках всей полноты правды, в погоне за ясным смыслом жизни. Толстой трагедией своей души научил и учит нас. «Вечность, таинственная жизнь» Толстому совершенно очевидна, ибо он, как завещал Христос «родился вновь», «родился разумным человеком». Разве не победа над смертью его слова: «Стоит человеку признать свою жизнь не в благе своей животной личности, а в благе других существ, и пугало смерти навсегда исчезнет из глаз его»

«Смерть для человека, живущего для других, не могла бы представляться ему уничтожением блага и жизни, так как благо и жизнь других существ не только не уничтожается с жизнью человека, служащего им, но очень часто увеличивается и усиливается жертвою его жизни». В его сознании вечности своего основного «Я» торжественно, с любовью ко всему миру таится постижение буддийского «Кармы». Нельзя ни на минуту усомниться, что он, действительно, чувствует свою душу бессмертной, что он действительно победил смерть, сбросил свою бренную оболочку, радостно, в уверенности, что наступило пробуждение, а за ним новая, лучшая жизнь. Толстой воплощает в себе мудрость, милость и справедливость.

Какая локализация психических функций в серой коре полушарий его головного мозга! В его почерке отражаются необыкновенные центры слуховых ощущений, сосредоточенные в височных долях головного мозга. И для обыкновенного глаза заметно в его почерке, в размахе тонко аффектированных букв феноменальное развитие лобной доли. Немудрено, что эта доля носит характер переднего центра ассоциаций. Каждая отдельная буква дает мне возможность предполагать необычайное развитие второй левой лобной половины: она-то и служит материальной подкладкой громадной способности к сверхъясновидению. Присматривающегося к почерку Л. Н. поражает следующее явление: несколько лет тому назад буквы замыкались, были стройные, – они говорили про непоколебимость решений. Казалось, глядя на них, что маститый мыслитель никогда не изменит своих взглядов. Не то говорит почерк за последнее время: здесь виден юношеский пыль души, старчество мало отражается; несмотря на уверенность в себе, виден беспощадный контроль над собой; дугообразные завитки, опускающиеся строки указывают на недовольство собой, скорбь. Во всех эпохах в некоторых штрихах его писем сквозить как бы внушаемый себе оптимизм. Ясень всегдашний дар комбинации и глубокого мышления. Не всегда однако первенствовала воля. Его философское миросозерцание односторонне. Особенно отражается в почерке, в тонкости штрихов и ровной вытянутости букв – прежде сознание, потом интенсивность. Этот феномен мышления и комбинации знает всегда, куда идет и чего хочет, не смущаясь и не боясь. Проглядывает преобладание разума над чуткостью.

Ниже мы продолжаем характеристику Л. Н. выдержкой из книги нашей «Психо-графологии».

Отсутствие славолюбие. Он живет идеею о вечности, олицетворяет ее в себе; двойственность натуры: во многом сам себя опровергает. Предан идеалу до самозабвения. Независим, свободен духом; в последнее время ум его витает в отвлеченной, духовной атмосфере. Он является агностиком. Обладает большим умозрительным воображением. Сильная интеллектуальная потребность в разнообразных философских учениях. Правдивость. Гениальное художественное творчество и редкая мощь таланта. Разбросанность в увлечениях своими убеждениями, в своем искании правды. В нем часто говорит голос глубокого, истинного верования в Бога. Он направляет свой гений на важнейшие нравственные вопросы нашего века. Юный, пламенный дух, могучая душа. Этот пантеист – враг всех догматов. Он погружается в природу, и, изучая ее, давно нашел в ней Бога, познав Его всем своим существом, а не по теории, как большинство людей. Его ум постоянно пускает новые ростки, которые пышно расцветают; в любое мгновение они плодят новые выводы и приковывают к себе снова его внимание. В его откровенности кроется его сила и религия, выражающиеся в различного рода чувствах и в бесчисленных градациях. Проклинает преступление как продукт общественного строя, но не самого преступника. Ничего не ищет у людей для себя.