Габлет Макдаблет надумал убежать подальше от дома. Ему надоели и мама, и папа, и лучшая подруга Мелли, танцовщица из музыкальной шкатулки.

«ОСТАВЬТЕ МЕНЯ В ПОКОЕ!» – хотелось ему громко выкрикнуть. Но кричать не разрешалось: это некрасиво. Поэтому Габлет собирался сам по себе жить на Луне. Там будет темно, прохладно и тихо. Одетый в большой скафандр, он станет свободно парить в невесомости, делая гигантские шаги.

Или, может быть, Габлет просто убьет себя. Сделает харакири, как японский самурай. Или засунет дуло себе в рот и нажмет на курок. Он еще не решил.

Грейс причесывает Джейка к приходу Софи. Льет сильный дождь, и Кэллум с большим зонтом отправился на пристань встречать гостью.

Грейс впервые пользуется маленькой мягкой щеткой голубого цвета с медвежонком на ручке. Эта щетка лежала в огромной, обернутой целлофаном корзине, которую ей подарили коллеги на работе, когда она уходила в декрет. Все дружно охали и ахали, когда она доставала каждый новый предмет.

Ребенку, похоже, нравится, когда ему причесывают волосики. Он смотрит на нее снизу вверх задумчивым взглядом мудрого старичка. На обеих щечках у него некрасивые прыщики от потницы, что вроде бы вполне нормально, если верить тете Марджи и Энигме, но Грейс предпочла бы, чтобы их не было. «Лицо, которое может любить только мать», – бросив беглый взгляд в коляску, сказал Рон при последнем посещении, и сердце Грейс наполнила такая убийственная ярость, что ей пришлось отвернуться.

Она делает ребенку пробор, зачесывает ему волосы набок, и Джейк становится похожим на гангстера пятидесятых. Не хватает только галстука-бабочки. Потом она зачесывает волосы наверх, и он снова делается похожим на ребенка. У него такая мягкая голова.

Грейс представляет себе, как бьет его нежную головку ребром щетки – снова и снова. Джейк заплачет, но не попытается уклониться, потому что не умеет. Он будет лежать без движения, а его голова постепенно превратится в мешанину из крови и костей.

Грейс дрожит. Сердце ее сильно колотится.

Она встает с ребенком на руках и быстро подходит к коляске. Укладывая Джейка на спину, она прерывисто дышит.

Ребенок плачет, а она осторожно выходит из комнаты и останавливается в коридоре. Потом начинает молча молотить себя сжатыми кулаками по предплечьям и бедрам, хлопать по щекам. Ей очень больно.

Примерно через минуту она останавливается. Тело болит, щеки горят. Грейс делает несколько глубоких вдохов, а потом поворачивает голову и пробует улыбнуться пустому коридору – теплой, доброжелательной улыбкой, не предназначенной никому конкретно.

Ребенок хнычет. На улице снова принимается идти дождь.

– Ничего, – тихо говорит Грейс сыну и себе. – Все будет хорошо. Я непременно найду способ все уладить.

Когда Софи пекла торт, ей, согласно рецепту, потребовалась одна чашка измельченных грецких орехов. Сверху торт украшен сложным узором из половинок орехов, аккуратно вдавленных в глазурь.

Словом, ее подарок изобилует орехами, и это плохо, потому что у Грейс редкая форма аллергии – на орехи и семечки. Если она съест хотя бы маленький кусочек испеченного Софи торта, то у нее случится анафилактический шок. У бедняжки распухнут гортань и губы, участится сердцебиение, и она потеряет сознание, а через несколько секунд может и вовсе умереть. На всякий случай Грейс всегда носит с собой эпипен – специальный препарат, который вводится в ногу, прямо через одежду, и содержит адреналин.

– Какой красивый торт, – говорит хозяйка.

Они стоят на кухне, рассматривая смертельно опасное подношение Софи и слушая шум дождя, льющего с неослабевающей силой. Грейс держит ребенка на руках. На нижней губе у него висит капля молока, щеки раскраснелись. Джейк молотит ручками. Софи очарована нежным изгибом его темной головки.

– Сколько труда вы вложили в приготовление этого торта, – вздыхает Грейс. – Как жаль, что я не могу его попробовать.

– А мне очень жаль, что я вообще принесла его! – отвечает Софи, мысленно представляя себе, как загогочут, узнав о ее промахе, Клэр со Свеном.

– В этом нет вашей вины, – говорит Кэллум. – Откуда вам было знать?

Дело в том, что Софи на самом деле знала про аллергию. Как Вероника, так и ее брат не раз потчевали ее легендарной семейной историей о шестнадцатом дне рождения Томаса. Грейс тогда поцеловала мальчика, только что съевшего три куриных шашлычка с соусом из арахисового масла. После чего ее пришлось спешно переправлять через реку на катере дяди Джимми и везти в больницу на «скорой». Мальчик, которого она поцеловала, был настолько потрясен таким поворотом событий, что впоследствии стал геем. Очевидно, его мать до сих пор винит Грейс за то, что сын выбрал нетрадиционную сексуальную ориентацию.

Так что Софи как раз таки была в курсе, но когда пекла торт, это совершенно вылетело у нее из головы.

– На самом деле я знала про аллергию, но забыла, – признается она, безуспешно борясь с подступающим румянцем.

Слишком поздно. Вот оно! О черт! Софи просто ненавидит такие моменты, когда она вдруг краснеет, хотя в действительности вовсе не смущена. Не хватало еще убиваться из-за какого-то торта! Подумаешь, событие!

Однако лицо ее пылает. Вот же наказание! Шея горит и покрывается пятнами.

Она видит, как Кэллум и Грейс отводят глаза. «В следующий раз я изображу нервный тик», – думает Софи.

– Вообще-то, Томас и Вероника рассказывали мне про тот день рождения, на котором вы едва не умерли, – продолжает она как ни в чем не бывало, призывая на помощь тридцать лет опыта по части внезапного румянца.

– Ага! Семейная сага про любителя куриных шашлычков! – радуется Кэллум, глядя Софи прямо в глаза и улыбаясь, словно она и не покраснела. – Думаю, на самом деле наша гостья хотела устранить тебя, Грейс. К счастью, мы вовремя раскрыли ее коварный план. Софи выдали орехи, которыми она щедро украсила торт.

Черт возьми! До чего же все-таки обаятельный мужчина! Он ей действительно очень нравится.

– Люди все время забывают о моей дурацкой аллергии, – вежливо произносит Грейс, но в ее тоне ощущается холодок. – Даже моя мать забывает. Пожалуйста, не переживайте. Мой кусок съест Кэллум. Так или иначе, я сейчас не употребляю мучного, поскольку мне надо немного похудеть.

Грейс одета в джинсы и белоснежную блузку с длинным рукавом. Она такая высокая и стройная – само совершенство.

– Смотрите только, чтобы муж не поцеловал вас после того, как полакомится моим тортом, – немного дерзко поддразнивает ее Софи, словно они давние друзья.

Она почти примирилась со своим пылающим лицом, похожим на глупую маску.

– Ну что вы, я никогда не забываю про аллергию Грейс, – серьезно говорит Кэллум. – И помню, что в случае чего ей нужно срочно ввести эпипен.

По тому, как Кэллум смотрит на Грейс, видно, что он действительно обожает жену. Ну разумеется, как же иначе.

– Я съем два, нет – три куска торта, – продолжает он. – Чтобы вы не обижались, Софи, но потом тщательно прополощу рот дезинфицирующим средством.

– Вряд ли приятно целовать мужчину с продезинфицированным ртом, – замечает Софи.

– Придется мне из двух зол выбирать меньшее, – улыбается Грейс, и лицо ее моментально преображается.

На кухне воцаряется приятная атмосфера товарищества.

«О господи, – думает Софи, – кажется, я влюбляюсь в обоих».

Но улыбка сходит с лица Грейс, словно облако закрыло солнце, и она проявляет нетерпение:

– Ладно, проходите в гостиную, а я пока закончу с обедом. Жаль, что погода такая скверная, а то мы могли бы посидеть на террасе. Софи, не хотите подержать ребенка? Он только что поел и поэтому в хорошем настроении.

Гостья не успевает ответить, и Грейс передает ей сына.

Софи издает странный звук – «ха!», крепко прижимая к себе Джейка. Хотя она обожает ребятишек, но одновременно побаивается младенцев. Как у крестной матери девятерых детей (это требует больших затрат, и двоих крестников, к своему стыду, она втайне недолюбливает), у нее обширный опыт общения с молодыми матерями. В целом это весьма утомительно. Иногда такая мамочка дает ей подержать малыша, а потом сразу же выхватывает его или же сверлит Софи и ребенка настороженным взглядом, что лишь усугубляет нервозность.

Однако Грейс немедленно поворачивается к гостье спиной и начинает резать баклажан, с глухим стуком ударяя ножом по разделочной доске. Ее спина в белой блузке совершенно неподвижна. Софи представляет себе напряженное лицо хозяйки и вдруг ощущает необъяснимую жалость. Ей так и хочется спросить: «Что такое, милая? В чем дело?» Разумеется, это просто смешно: у Грейс наверняка сказочная жизнь.

Кэллум ведет Софи в гостиную. Она неловко ступает, боясь споткнуться или ударить обо что-нибудь головку ребенка. Она вечно задевает локтями дверные косяки. Стукни гостья их ребенка головой, Кэллум и Грейс, вероятно, не проявили бы такой же терпимости, что и в отношении орехового торта.

Гостиная, как и весь дом, отличается элегантностью, но одновременно и строгостью, как витрина магазина. Везде просто идеальный порядок. Цвета чересчур нейтральные. Поверхности чересчур блестящие.

– Вам нравится здесь жить? – спрашивает Софи Кэллума, после того как с облегчением садится за стол, держа ребенка на руках.

Кэллум устраивается во главе стола, рядом с ней. На нем джинсы, рубашка с длинным рукавом, а под ней – футболка. На лице щетина. На похоронах тетушки Конни Кэллум был тщательно выбрит, но, очевидно, дома в выходные он не бреется. Он производит впечатление увальня, но в то же время в нем есть что-то восхитительное. «Да уймись же ты ради бога, Софи! Уймись! Тебе, похоже, надо заняться с кем-нибудь сексом, и поскорей. Воздержание сводит тебя с ума. Только не вздумай снова покраснеть, а то я убью тебя – в смысле себя».

– Мне нравится жить на острове, – говорит Кэллум. – Это здорово. Но я не в восторге оттого, что живу в доме тещи. Для меня тут чересчур строго и чисто. Я вырос в доме, где было шестеро мальчишек.

– Так у вас пятеро братьев?

Наверняка хоть один из них холост. А что, это вариант! Может быть, у Кэллума есть брат-близнец? Отлично! В такси она не ошиблась. Она лишь немного перепутала братьев, что вполне объяснимо.

– Угу. Я самый младший. Теперь все уже давно обзавелись женами и детьми. Представляете, у моих родителей шестнадцать внуков! Джейк – самый маленький из них.

Ну вот, опять облом. Холостых мужчин не существует в природе. Вымерли как вид. Их разобрали еще в начале девяностых.

– Пятнадцать двоюродных братьев и сестер – вот здорово!

Кэллум наливает Софи белого совиньона. Потом отпивает из своего бокала и одобрительно причмокивает:

– Даже профан вроде меня понимает, что это действительно хорошее вино.

– Меня обучали с рождения. На каникулах родители обычно возили меня в Европу и учили правильно дегустировать вина.

– А нас родители возили в трейлере в пригород на шашлыки. Вы, наверное, росли избалованной маленькой принцессой?

– Если бы мне под матрас положили горошину, я не уснула бы ни на секунду.

Нет, вряд ли Кэллум испытывает к ней влечение. Просто муж красавицы Грейс настолько счастлив в браке, что может позволить себе полюбезничать с обыкновенной, ничем не примечательной незамужней гостьей.

Софи опускает взгляд на ребенка и делает то, что частенько делают женщины. Она задает не умеющему разговаривать младенцу вопрос, предназначенный для других людей:

– Ну и на кого же ты похож, Джейк? На маму или на папу?

Наклонившись вперед и глядя на сына, Кэллум услужливо отвечает Софи. Она ощущает запах его лосьона после бритья.

– Надеюсь, Джейк пойдет в Грейс, а не в меня. Пожалуй, пока он не похож ни на одного из нас. Мне кажется, он напоминает старую обезьянку.

– Маленькую такую, да?

Софи по-обезьяньи показывает зубы и издает стрекочущие звуки. Ребенок смотрит на нее блуждающими темными глазками, и вдруг уголки его рта неуверенно кривятся в попытке улыбнуться.

– Неужели это была улыбка? – Кэллум подается вперед, прижимаясь плечом к руке Софи. – Похоже, наш малыш впервые улыбнулся!

Взгляд Джейка перемещается на Кэллума, и он улыбается отцу широкой кривой улыбкой. Тот от восторга едва не сваливается со стула.

– Привет, дружок! И совсем ты не похож на обезьянку! Ничего подобного, ты у нас просто красавчик!

В груди у Софи щемит от нежности.

В этот момент входит Грейс с гигантским блюдом еды.

Кэллум обнимает жену за талию:

– Джейк нам улыбнулся! Жаль, ты не видела. Софи скорчила рожицу, и он впервые улыбнулся! Софи, изобразите еще раз обезьянку.

Чувствуя себя полной идиоткой, Софи без энтузиазма выполняет его просьбу, думая: «Представляю, как Грейс расстроена тем, что не видела первую улыбку своего сынишки».

Однако Джейка, очевидно, все это уже утомило, и он начинает капризничать. Когда Грейс наклоняется к нему, он запрокидывает головку, издавая пронзительный вопль.

– Ну вот, – произносит Грейс.

Софи ожидает, что мать возьмет у нее ребенка, но та лишь холодно улыбается и садится с другой стороны стола, указывая на блюдо.

– Всего лишь несколько закусок. Роллы с тунцом и овощами, брускетта и яйца, фаршированные копченой семгой. Ну и еще так, по мелочам.

– Господи, – неуверенно произносит Софи.

Ребенок продолжает плакать, и она храбро пытается укачать его, но толку от этого мало.

– Давайте заберу его, чтобы вы смогли нормально поесть, – говорит Кэллум. Он небрежно подхватывает сына и кладет себе на широкое плечо, похлопывая маленькую попку в подгузнике. Немного похныкав, малыш замолкает. Кэллум гладит пушистый затылок Джейка со словами: – Тебе придется потом улыбнуться маме, а иначе она решит, что мы все придумали.

Грейс даже не смотрит на малыша. Софи повидала разных молодых мам: одержимых в своей любви к ребенку, легкомысленных и равнодушных, слезливых и напуганных, а также изможденных, упорно твердящих о том, сколько часов им удалось поспать прошлой ночью. Но Грейс как будто не подходит ни к одной из этих категорий. Она похожа на женщину, изображающую мать в рекламе увлажняющего крема. В сущности, думает Софи, она очень странная.

И принимается нахваливать хозяйку:

– Угощение выглядит просто восхитительно, Грейс. И как только вы все успеваете с новорожденным? У меня есть подруги, которые рассказывают, что им некогда даже одеться утром, или сходить в туалет, или причесаться!

– Ну что вы, это не так уж и сложно.

– В семье Грейс очень серьезно относятся к еде, – поясняет Кэллум и откусывает больше половины фаршированного яйца. – В каждой семье обязательно есть какое-то увлечение. У нас, например, это музыка. А у вас какое, Софи?

– Даже не знаю. Хотя нет, знаю. Мы гедонисты. Мы очень серьезно относимся к тому, чтобы получать от жизни удовольствие. Мои родители всегда заранее и весьма педантично планируют выходные, дабы получить максимум удовольствия.

– Это здорово, – говорит Кэллум. – А мои родители начинают нервничать, если дела слишком долго идут хорошо.

– Какая противоположность гедонизму? – спрашивает Грейс. – Полагаю, мазохизм. Это как раз относится к моей матери. Она планирует свою жизнь так, чтобы получить максимум мучений.

Она улыбается Софи, складывая пополам ломтик ветчины прошутто и заворачивая его в вяленый помидор. И вовсе даже Грейс не странная, а абсолютно нормальная. Софи, очевидно, просто необъективно относится к ней из-за ее красоты. Красивые люди, скорее всего, страдают из-за ужасной дискриминации, как и все прочие другие меньшинства. Софи следует расценивать красоту Грейс как некий недостаток, наподобие внезапного румянца. Ха-ха, очень смешно.

– Если не ошибаюсь, ваша мама сейчас путешествует по миру, да? – спрашивает Софи. – По-моему, не очень похоже на проявление мазохизма.

– Послушать ее, так повсюду слишком грязно, слишком дорого, слишком жарко – или просто не так, как она привыкла. Она сейчас упивается какими-то экзотическими, интернациональными страданиями.

– Кажется, он уснул. – Кэллум слегка поворачивает плечо, чтобы показать им розовое личико спящего Джейка. – Я уложу его в кроватку.

– Нет-нет, – говорит Грейс. – Я сама.

Она забирает сына и надолго уходит из гостиной. Кэллум вновь наполняет бокал Софи и начинает расспрашивать о ее музыкальных пристрастиях. «Ковбой Джанкис» вызывают у него искреннее одобрение, «Перл Джем» – недоумение, а при упоминании Шанайи Твейн собеседник слегка кривит губы. Когда Софи признается, что обожает саундтрек к «Титанику», Кэллум корчит рожу и, подавившись глотком вина, машет руками, чтобы она остановилась.

Когда Грейс входит в комнату, они дружно смеются, но моментально останавливаются и поворачиваются к ней с нарочитыми улыбками, чтобы она поняла: им весело, но не слишком.

– «Титаник», – невнятно объясняет Софи.

– Боюсь, музыкальные вкусы нашей гостьи несколько меня шокировали, – говорит Кэллум.

– Ах, а я вот в музыке вообще ничего не понимаю, – усаживаясь рядом, произносит Грейс.

– Неправда, – откликается Кэллум.

– Нет, правда. – Грейс вновь поднимается. – Сейчас принесу горячее.

– Садись! – говорит Кэллум. – Я сам принесу. Ты и так весь день крутишься как белка в колесе.

– Давайте я вам помогу! – предлагает Софи и привстает со стула.

– Не стоит. – Грейс осаживает их, как расшалившихся щенков. – Сидите уж. Общайтесь!

И они остаются, вспоминая музыку своей юности, музыку восьмидесятых: «Роллинг стоунз», «Дюран-Дюран», Бой Джордж, Мадонна. Напевают друг другу фрагменты песен, продолжая хохотать. Оказывается, в 1986-м они были на одном и том же концерте группы «Псевдоэхо». («Возможно, мне судьбой было предначертано встретить его на том концерте, – думает Софи. – А я в перерыве отправилась в туалет освежить макияж».)

Постепенно светский разговор превращается в такого рода общение, какое бывает на вечеринке, когда вы оба выпили нужное количество алкоголя, наперебой смешите друг друга и знаете, что нравитесь друг другу, и вам нет дела до остальной компании, и вы так рады, потому что сначала не хотели сюда идти, а теперь с каждой минутой приближаетесь к первому поцелую; и ты знаешь, что после того как он тебя поцелует, то почти наверняка попросит у тебя номер телефона и почти наверняка позвонит.

Вот только одна маленькая поправочка: подобная эйфория обычно не предполагает присутствия на кухне красавицы-жены, занятой приготовлением обеда, и спящего младенца-сына в соседней комнате.

Это становится чуть-чуть опасным. Они флиртуют с самой идеей флирта. Чем там так долго занимается Грейс?

– Вино за обедом обычно ударяет мне в голову, – вдруг произносит Софи, словно бы что-то объясняя.

– Мне тоже. Пойду принесу воды, – отвечает Кэллум, словно бы тоже что-то объясняя.

Он встает, мимолетно встретившись с гостьей взглядом, и она понимает, как интуитивно понимают некоторые вещи, что в ином, параллельном мире Кэллум обязательно попросил бы у нее номер телефона; да, так оно наверняка и было бы, повстречайся они в свое время на концерте «Псевдоэха» или на воображаемой вечеринке. Софи не выдумала это внезапно возникшее взаимное влечение в такси. Просто ей, как всегда, не везет.

Неожиданно кто-то стучит в окно:

– Эй, хозяева!

Кэллум и Софи подскакивают. На террасе две женские фигуры, проходя мимо них к двери, ручками зонтов стучат по стеклу.

– Энигма и тетя Роза, – улыбается Кэллум с выражением, подозрительно напоминающим облегчение.

В столовую входят Энигма и тетя Роза, неловко стаскивая промокшие ярко-желтые плащи, стряхивая со спутанных волос воду и отдуваясь. Их морщинистые лица порозовели. Обеих явно воодушевляет собственная отвага, когда они произносят:

– Льет как из ведра!

– Я ничего не видела!

– Мы совершенно промокли!

Они падают на диван, увлеченные собственными переживаниями и приключениями, как преждевременно состарившиеся тинейджеры.

– Мы гоняли по острову на байках, дорогая, – объясняет Энигма Софи. – Мы настоящие лихачи! Господи ты боже мой, да у вас тут, похоже, превосходное белое вино? Мы с Розой выпьем по бокальчику – да, Роза?

– Думаю, скоро начнется сильнейшая гроза, – говорит ее спутница. – Люблю грозу. Особенно раскаты грома. Эти оглушительные бум-бум, как будто что-то рушится. Конни тоже их любила. В юности мы, бывало, во время грозы бегали по острову. Иногда сбрасывали с себя одежду. С террасы дома Конни ты увидишь прекрасные грозы, Софи.

Кэллум передает гостьям бокалы вина, и Софи замечает, что у Розы слегка дрожат руки.

В дверях появляется Грейс.

– Ну разве так можно? Вы же подхватите пневмонию, – укоризненно произносит она.

– Солнышко, ты говоришь точь-в-точь как твоя мать, – замечает Энигма.

– Останетесь на обед? – спрашивает Грейс.

– О нет, дорогая, мы и не мечтали об этом, а просто заглянули поздороваться с Софи, – говорит Энигма. – А что ты приготовила?

– Мамино фирменное ризотто с семгой.

– А-а, фирменное ризотто Лауры – с козьим сыром! Ну, можно, пожалуй, съесть немножко, правда, Роза? Мы теперь едим как птички. А хватит на всех?

– Все нормально, у нас много угощения. Кэллум, принеси им, пожалуйста, полотенца, а то обе промокли насквозь. Может быть, посушите волосы феном?

Софи наблюдает, как Грейс и Кэллум обмениваются взглядами. Вечером в постели они будут смеяться и сетовать по поводу этого неожиданного визита.

– Я хорошенько разотру вам головы, – обещает Кэллум.

– О-о, ты умеешь делать массаж? – кокетливо спрашивает Энигма.

Когда Кэллум и Грейс выходят из комнаты, обе старушки доверительно наклоняются к Софи.

– Мы принесли тебе ключи от дома Конни, – говорит Энигма.

Софи несколько озадачена. Во вторник у нее назначена встреча с поверенным Конни. Она предполагала, что вся процедура займет несколько недель. А тут еще возникла проблема с Вероникой.

– Но… гм… Вероника сказала, что вы… что члены семьи не в восторге оттого, что Конни завещала дом мне.

– О-о, она плутовка, эта Вероника, – с любовью произносит Роза.

– Не стоит обращать на нее внимание, – говорит Энигма. – Вечно она устраивает шум на пустом месте. Мы с Розой очень хотим, чтобы ты поскорее переехала на остров.

– А как же оформление документов? – спрашивает Софи.

– Мы терпеть не можем всякие формальности! – заявляет Энигма. – Нет смысла мешкать. Чем скорей, тем лучше.

– И потом, ты нужна саду, – добавляет Роза.

– Ты не будешь здесь скучать, – обещает Энигма. – Мы станем тебя навещать, когда только пожелаешь!

Роза лучезарно улыбается Софи:

– А когда тебе минет сорок, мы расскажем тебе правду об Элис и Джеке.

Энигма вздрагивает, вид у нее испуганный:

– Боже правый, Роза, да никак ты окончательно рехнулась?

– Почему? Надеюсь, я не перепутала возраст? Ну да, сорок. Все верно, Энигма. Конни сама ввела такое правило.

– Да, но мы же никогда никого не предупреждаем заранее! – взволнованно произносит Энигма, залпом выпивая вино, и поворачивается к Софи. – Не обращай внимания на Розу, детка, – говорит она. – Бедняжка так расстроена из-за Конни, что несет всякую чепуху.

– Все нормально, – откликается Софи.

Выходит, эти старухи знают, что на самом деле случилось с Элис и Джеком? Надо скорее рассказать родителям! Интересно, а Вероника в курсе? Вряд ли, ведь Веронике еще нет сорока.

– Хочу попросить тебя об одолжении, милая, – обращается к Софи Энигма.

– Да, конечно.

– Прошу тебя никому не говорить о том, что сказала сейчас Роза. Чепуха, конечно, но наши родственники могут расстроиться. Все это очень серьезно. Вернее, не так уж и серьезно! Но все же держи это в тайне. Хорошо, дорогая?

– Что это надо держать в тайне? – спрашивает Кэллум, неся охапку полотенец.

– У женщин свои секреты, – отвечает Софи, подмигивая Энигме.

Снаружи усиливается шум дождя, который барабанит по крыше, как будто кто-то усилил громкость.

– Начался град, – говорит Роза. – С одной стороны, здорово, но он может побить цветы. Конни это не понравилось бы.