• Софи должна поселиться в доме.
• Софи должна перекрасить дом согласно своему вкусу.
• Через несколько недель после заселения Софи следует пригласить на ужин Веронику. (Примечание. Софи, приготовь для нее курицу под медово-шалфейным соусом по моему фирменному рецепту; см. поваренную книгу в голубой обложке, с. 46. И передай Веронике, что мой дом никогда ей особо не нравился. Вскоре она перестанет дуться.)
• Софи следует принять участие в проведении экскурсий по Дому Элис и Джека. За ее подготовку отвечает Грейс.
«Я не возражаю против какого-либо из этих условий, – сказала тогда Софи. – Правда, я не уверена, придет ли Вероника на ужин. Вы знаете, она ведь хотела опротестовать завещание. Удивительно, что Конни это предвидела. Хотя, наверное, не так уж удивительно».
А Иен ответил: «Мне кажется, для того чтобы подавать в суд, нет оснований. Как бы то ни было, Вероника, Томас и Грейс получили от Конни порядочное наследство. Она была очень богатой женщиной. Полагаю, с Вероникой у вас проблем больше не будет».
И ведь он оказывается прав. Когда Софи находит в себе смелость позвонить Веронике, та соглашается прийти на ужин и говорит при этом таким тоном, словно бы уже давно ждала приглашения.
– Знаешь, какой афоризм я вычитала вчера в своем настольном календаре? – спрашивает она у Софи.
– Какой? – осторожно интересуется та.
Вероника говорит вполне дружелюбно, почти весело, и это откровенно пугает Софи.
– «Если не можешь избавиться от семейного скелета в шкафу, заставь его танцевать», – цитирует ее бывшая подруга. – Джордж Бернард Шоу. Я решила, что пора заставить танцевать наш скелет в шкафу. И ты мне в этом поможешь.
Софи произносит подчеркнуто нейтральным тоном, как будто ведет переговоры об освобождении заложников с каким-нибудь психованным террористом:
– Признаться, ты меня заинтриговала.
– Да уж, – откликается Вероника. – Полагаю, ты не ожидаешь, что я принесу с собой подарок на новоселье? Да, кстати, свой новый адрес ты мне можешь не сообщать. Ты не против, если я у тебя переночую?
Софи вздрагивает, как от удара. Потом молча бьет себя кулаком по лбу и говорит:
– Нет, конечно, я буду рада. Мы можем вместе позавтракать.
– Этого не обещаю, – снисходительно отвечает Вероника. – Раз уж я все равно окажусь на острове, мне надо заодно увидеться и с мамой, и с Энигмой, и с тетей Розой. И разумеется, с Грейс и ее малышом. Но если получится, я с тобой обязательно позавтракаю.
– Вот и хорошо, – слабым голосом произносит Софи.
– Мне пора бежать! Увидимся на будущей неделе! – кричит Вероника и бросает трубку.
«Заставить танцевать семейный скелет в шкафу? – думает Софи. – О господи, Вероника! Что-то подсказывает мне, что он станцует для тебя, только когда тебе исполнится сорок».
* * *
Придя в гости, Вероника все-таки приносит подарок на новоселье. Это абстрактная статуэтка: фигурка женщины, в испуге поднимающей руки, словно бы она столкнулась с чем-то невероятным. Фигурка одновременно красивая и забавная.
– Ах, Вероника, мне очень нравится, – искренне говорит Софи, чувствуя, что ее просто переполняет благодарность (особенно если учесть все обстоятельства).
– Еще бы! – Вероника сильно простужена. Она яростно сосет леденец от кашля. – Я знала, что тебе понравится. Я купила эту вещицу в тот самый день, когда сильно разозлилась на тебя. Она, вообще-то, дорогая. Ты вызываешь в людях желание сделать тебе приятное. Кстати, это не комплимент. Краснеть не обязательно.
– Я и не собиралась, – говорит Софи.
Вероника единственная из всех ее знакомых, кто не только не отворачивается, когда Софи краснеет, но и комментирует происходящие изменения: «Ой, посмотри, дошло до лба. Интересно, а под волосами кожа у тебя краснеет?»
– Так-так, значит, ты мало что изменила в доме. Понимаю.
Вероника обходит все помещения, как пронырливая домовладелица, открывая шкафы и выдвигая ящики, даже отдергивает занавеску в ванной. Софи трусит за ней следом, испытывая гордость и удовольствие при виде каждой комнаты.
– Скажи, а здесь не сохранились какие-нибудь старые бумаги тети Конни или что-нибудь в этом роде? – войдя в бывший кабинет Конни, подозрительно спрашивает Вероника.
– Нет, перед моим переездом твоя мама сделала уборку во всем доме. Он просто сверкал. Я так благодарна Марджи, она просто чудо. Работает целыми днями не покладая рук, правда?
– Ну, не совсем так: мама все же находит время поесть.
– Но она ведь записалась в группу «Взвешенные люди», регулярно ходит на занятия и сбросила уже десять килограммов! Это большой прогресс.
– Можешь не рассказывать, я в курсе. Между прочим, это я подарила ей на Рождество абонемент в эту группу. Мне надоело слушать, как папа вечно дразнит ее из-за полноты. Он обращается с мамой как с половой тряпкой, и она ведет себя соответствующим образом. Меня тошнит, когда я смотрю на собственных родителей. Просто не знаю, что с ними делать.
– Может быть, сбросив вес, Марджи станет более уверенной и даст отпор мужу?
– Надеюсь, это придаст ей сил уйти от него.
– Ты это серьезно?
– Да, серьезно. – Вероника говорит жеманным голосом, подражая Софи. – Не у всех нас мама и папа из сказки, как у тебя.
– Кстати, мои родители передают тебе привет.
– Небось гордятся тем, как ловко их доченька прибрала чужой дом к рукам?
Вечер начался прекрасно! Софи начинает глубоко дышать. Она – Одри Хепбёрн из «Истории монахини».
– Наверное, ты голодна? Я приготовила курицу под медово-шафранным соусом по рецепту вашей тети Конни.
– Не так уж я и голодна. – Вероника шествует на кухню. Она открывает дверцу духовки и заглядывает внутрь. – Мне кажется, готово. Смотри, чтобы не подгорело.
– В рецепте черным по белому написано: ровно пятьдесят минут, – возражает Софи.
Во время готовки она чувствовала незримое присутствие тети Конни, та словно бы заглядывала ей через плечо.
– Знаешь, Софи, когда речь идет о стряпне, лучше полагаться на собственную интуицию. – Вероника захлопывает дверцу духовки, садится за стол и принимается барабанить пальцами по столешнице. – А что, в этом рецепте, часом, не предусмотрена чайная ложка мышьяка?
– Я не заметила.
Софи с обреченным видом открывает холодильник, чтобы достать бутылку белого вина, которое она купила к курице.
– Интересно, каким ядом она отравила моих прабабку и прадеда?
Софи изумленно пялится на Веронику поверх дверцы холодильника:
– Неужели ты серьезно считаешь, что тетя Конни убила Элис и Джека? Ей же тогда было всего девятнадцать!
– Хочешь сказать, что девятнадцатилетние не способны на убийство? Три ха-ха!
Вероника смотрит на Софи утомленным взглядом опытного следователя по уголовным делам: «О, мне пришлось повидать на своем веку такие зверства, которые вы, юная леди, даже и вообразить не в состоянии!»
Софи достает два бокала и разливает вино.
– Ну, допустим. И какой же, по-твоему, был у нее мотив?
Вот так, мы тоже не лыком шиты: знаем про мотив преступления и всякое такое. Софи ощущает себя хитроумным судебным экспертом из детективного телесериала. Она отбрасывает назад волосы, распрямляет плечи и выставляет вперед груди. У этих женщин из телесериалов всегда задорно торчащие груди.
Вероника отпивает вина, не переставая грызть свой леденец от кашля. Софи морщится. Сомнительно, что этот леденец улучшит букет дорогого шардоне.
– Ну, очевидно, у Конни был роман с Джеком Манро, – говорит Вероника. – И, скорее всего, после рождения Энигмы его супруга потеряла интерес к сексу. Мужчины всегда чувствуют себя заброшенными, когда жена родит ребенка.
– А-а, понятно, – кивает Софи.
«Интересно, а Кэллум чувствует себя заброшенным? Хотя бы совсем чуть-чуть? Ну конечно, иначе и быть не может. Ах, перестань, глупая девица. Тоже мне детектив!»
Вероника продолжает объяснять:
– Итак, Джек говорит Конни, что бросит Элис, но слова своего, разумеется, не держит. Сама знаешь, мужики вечно обещают любовнице развестись с женой, но никогда этого не делают. В конце концов Конни понимает, что ее обманывают. Обезумев от ревности, она травит их обоих и забирает себе ребенка.
– Почему бы уж ей заодно не отравить и ребенка?
– Потому что Конни не была совсем уж чудовищем.
– А куда подевались трупы?
– Полагаю, она их расчленила. – Вероника облизывает губы. – Между прочим, отец Конни и Розы был мясником, ты в курсе? Конечно, наверняка я не знаю, но не удивлюсь, если окажется, что кости убитых зарыты в тех больших цветочных горшках с бальзаминами, стоящих вдоль Скрибли-стрит.
– А как же Роза? – спрашивает Софи. – Она тоже в этом участвовала?
– Не в самом убийстве, нет, – произносит Вероника. – Она лишь помогала замести следы.
Софи вспоминает тот день в доме Грейс, когда Роза сказала: «Мы расскажем тебе правду об Элис и Джеке».
Очень заманчиво поделиться информацией с Вероникой – ради удовольствия рассказать этой всезнайке о чем-то, чего она не знает, но Софи никогда не нарушает обещаний, в особенности данных старушке с умоляющими глазами.
– Пожалуй, немного странно превращать потом место преступления в объект для туристов. – И Софи, как бывалый детектив, вопросительно поднимает бровь.
– Ты не знаешь тетю Конни, – не соглашается Вероника. – Это была не женщина, а мужик в юбке!
– Правда? – Софи широко открывает глаза. – Интересно, неужели дядю Джимми это не смущало?
Но Вероника не настроена шутить.
– Это не смешно. Она убила мою прабабку и моего прадеда, и ей это сошло с рук! А потом она еще за их счет и разбогатела! Представляю, как Конни в глубине души над всеми подсмеивалась!
Вероника шумно сморкается, а Софи мучат угрызения совести, потому что, если тетя Конни действительно убила Элис и Джека, ей это представляется скорее интригующим, чем ужасным. Убийства, совершенные более семидесяти лет назад, не кажутся такими серьезными, как убийства, имевшие место в наши дни. В конце концов, в любом случае жертвы сейчас все равно были бы уже мертвы, так что вопрос кажется ей спорным. Но Вероника ведет себя так, словно все это произошло на прошлой неделе.
– Может быть, ты вместо вина хочешь горячего чая с лимоном? – спрашивает Софи.
– Нет, – сопит Вероника. – Вино нормальное. Послушай, я хочу, чтобы ты помогла мне доказать, что тетя Конни убила Элис и Джека. Я собираюсь написать об этом книгу и, конечно, упомяну тебя в разделе «Благодарности». Не забывай, ты у меня в долгу. Если бы не я, ты не получила бы этот дом.
– Но как я помогу тебе?
Софи ошеломлена. Как-то это, мягко говоря, неэтично: получив от человека в подарок дом и парочку потенциальных женихов, собирать доказательства того, что твой благодетель – убийца.
– Ты можешь поговорить с моими родственниками. С Розой и Энигмой. Или даже с мамой и папой, – говорит Вероника. – Они все что-то скрывают. Я знаю это и всегда знала. Я постоянно слышу весьма любопытные фразы. Однажды, например, во время ссоры отец сказал маме: «Я в любой момент могу развеять в прах всю эту вашу историю про Элис и Джека». А та рассмеялась и ответила: «Давай, вперед, но имей в виду, что тогда тебе придется иметь дело с тетей Конни». Я, конечно, попыталась выяснить, о чем речь, но они свели все в шутку. Мне было тогда лет четырнадцать. Понимаешь, я забываю об этом на годы, а потом вдруг опять вспоминаю и злюсь. Тут явно что-то нечисто! Моя семья участвует в укрывательстве преступника, и я хочу выяснить правду!
Софи представляет, как обидится Вероника, если узнает о том, что сказали ей Энигма и Роза. Получается, что теперь Софи тоже участвует в укрывательстве. Но при этом сама ничего толком не знает. Это и впрямь интригующе.
– А не лучше ли тебе самой обо всем их спросить? – Софи очень не хочется опять ссориться с Вероникой.
– О-о, ты думаешь, я не спрашивала? Миллион раз! Мои родственнички любят тебя больше, чем меня! – Осушив свой бокал, Вероника пододвигает его к Софи, чтобы та вновь его наполнила. – Когда я заявила, что собираюсь опротестовать завещание тети Конни, ни один меня не поддержал. Они не хотели, чтобы дом достался мне. Они предпочли, чтобы он достался тебе. Я их раздражаю. Я вообще всех раздражаю. Слушай, мы скоро будем есть? Может быть, пора проверить курицу?
Вероника хрустит леденцом от кашля, выразительно поглядывая на духовку и, видимо, вознамерившись доказать, что она действительно всех раздражает.
В этот момент, словно сигнал пожарной тревоги, резко звенит таймер, и обе девушки подскакивают.
– По-моему, тетя Конни сердится на нас, – открывая дверцу духовки, немного нервно шутит Софи.
Вероника потрясает поднятым к потолку кулаком:
– Я намерена доказать, что ты это сделала, тетя Конни! Ты всегда говорила, что в любом деле главное – хорошенько сконцентрироваться. Что ж, я умею это делать. Я концентрируюсь на тебе! Убийца!
Софи достает курицу из духовки, с радостью отмечая, что пахнет она восхитительно, и с любопытством смотрит на Веронику:
– Ты в порядке?
– А что такое?
– Ты сегодня немного бледная, – поясняет Софи. А про себя добавляет: «И ведешь себя еще более по-идиотски, чем обычно».
– Наверное, не следует пить спиртное, когда принимаешь антибиотики. – Речь Вероники становится приглушенной. – К тому же сегодня я, кажется, забыла поесть. Опля! – В этот момент веки ее опускаются, и верхняя часть туловища медленно клонится вперед, пока лоб не упирается в стол.
* * *
На следующее утро Софи заглядывает к Веронике, спящей в гостевой спальне. Та лежит на спине, тяжело дыша через рот и театрально прикрыв тонкой кистью глаза, словно не в силах вынести какое-то зрелище. Странно видеть Веронику спящей – она редко пребывает в покое. «Смотреть на спящего человека, – думает Софи, – все равно что шнырять по чужому дому в отсутствие хозяина». Софи впервые замечает, что у Вероники остроконечные, как у эльфов, уши, и на нее накатывает прилив этакой материнской нежности. Она даже готова подоткнуть Веронике одеяло, но боится разбудить ее.
Втихомолку оставив у постели гостьи чашку чая, стакан воды и таблетку антигриппина, Софи на цыпочках выходит из дому. Сегодня воскресенье, и она встречается с Грейс, которая начнет готовить ее к проведению экскурсий.
Она доходит до Дома Элис и Джека по мощеной дорожке, вьющейся вдоль берега острова. Ну до чего же приятно проигнорировать вежливую, но строгую надпись: «Извините! Проход разрешен только жителям Скрибли-Гам!»
Река каждый день меняется. Сегодня она покрыта сине-серой зыбью, словно кто-то энергично вытряхивает скатерть после пикника. На скалу прямо напротив Софи неуклюже приземляется огромный пеликан.
– С добрым утром! – кричит ему Софи.
Пеликан скромно опускает клюв и бросает на нее смущенный взгляд. Глаза у него маленькие и желтые.
Завернув за угол, Софи видит Грейс, которая ожидает ее у дома. Она одна. Кэллум, вероятно, остался с ребенком. Грейс сидит на ступеньках крыльца. На ней черные джинсы и кремовая кофта из флиса, волосы зачесаны назад и заплетены в косу. Она похожа на супермодель из рекламы духов, но без намека на косметику. Каждый раз при виде Грейс Софи требуется несколько секунд, чтобы свыкнуться с ее красотой. Софи собирается помахать Грейс рукой, но останавливается, заметив, в каком та настроении. Она сидит совершенно неподвижно, безвольно сложив руки на коленях. На лице ее написано безысходное отчаяние. Софи чувствует, как внутри у нее все сжимается от страха. Она подбегает к Грейс. Должно быть, случилось что-то ужасное. Ребенок? Кэллум?
– Грейс? – говорит она хриплым голосом. – Все в порядке?
Но Грейс поднимает глаза и улыбается своей великолепной улыбкой Снежной королевы:
– Конечно! А что?
– У тебя был такой печальный вид. Я бы сказала, опустошенный.
Грейс смотрит на нее с вежливым интересом, и Софи чувствует, что допустила бестактность.
– Наверное, я просто глубоко задумалась. – Грейс встает, расправляя джинсы на коленях. – Я пыталась вспомнить все вещи, которые должна тебе рассказать. Тетя Конни будет глядеть на меня сверху и поправлять, если я скажу что-то неправильно.
«Что за чушь! – сердито думает Софи. – Никогда не видела такого печального лица. Ох уж эти мне закрытые люди!»
– Я хотела, чтобы приехала Марджи и помогла мне, – продолжает Грейс. – Но сегодня тетя весь день проведет на занятиях в группе «Взвешенные люди».
– На занятиях? В воскресенье? – спрашивает Софи. – О господи, а как же… Я же собиралась зайти к Марджи и сказать, что Вероника неважно себя чувствует и лежит у меня дома, то есть в доме тети Конни… – Она умолкает, смутившись тем, что назвала дом Конни своим.
– Все в порядке. Теперь это твой дом, а не тети Конни. – Грейс одаривает Софи чуть заметной улыбкой. – Это не у меня должен быть опустошенный вид, а у тебя: не дай бог связаться с Вероникой.
Софи смеется с несколько излишним энтузиазмом. Ей хочется продлить эти моменты, когда Грейс вроде как расслабляется и поддразнивает ее. Софи кажется, что если бы в тот день они чуть подольше смеялись над кукабаррами, то могли бы подружиться. Может, им следует как-нибудь напиться и поговорить о сексе?
– С Вероникой легче поладить, когда она молчит. Представляешь, вчера она весь вечер говорила о книге, которую собирается написать. И развивала теорию, будто бы тетя Конни убила Элис и Джека и спрятала трупы. Она считает, у Конни был роман с Джеком.
Но Грейс, похоже, это не очень интересует.
– Вероника с детства изобретает разные нелепые версии того, что произошло с Элис и Джеком. Не думаю, что с ними случилось нечто необычное. Полагаю, эти двое просто удрали. У них был большой долг по арендной плате. Во время Великой депрессии люди сплошь и рядом покидали свои дома.
– А как же кипящий чайник? Пирог в духовке! В шкафах осталась вся их одежда. И главное, как они могли вот так бросить своего ребенка?
Грейс засовывает руки в карманы флисовой кофты и смотрит на Софи странным прищуренным взглядом:
– Может быть, решение было принято спонтанно. Может быть, ребенок все плакал и плакал и Элис не могла этого больше вынести. Может, ей казалось, она сходит с ума. Может быть, ей казалось, что ребенку будет лучше с кем-то другим. Может, она просто терпеть не могла родную дочь!
Софи показалось или в голосе Грейс действительно прозвучали истерические нотки?
– Все может быть, – мягко соглашается она.
Ну и семейка! Что-то с ними явно не так! Генетический дефект? Межродственное скрещивание? Или это местная вода так на них влияет? Не намекает же Грейс на то, что не любит своего восхитительного, милого и трогательного малыша?
– Вечно этой Веронике неймется. – Грейс отмахивается от невидимого насекомого. – Тетя Конни всегда говорила: если бы тайна Элис и Джека вдруг раскрылась, для бизнеса это было бы ужасно. Она считала, что главное в тайне то, что она не разгадана. Послушай, может быть, начнем?
– Конечно.
– Вот текст, который тебе надо будет выучить наизусть. Тетя Конни не одобряла чтения по бумажке. Я, бывало, нацарапывала шпаргалки на ладонях.
Она протягивает Софи листки с машинописным текстом, и та читает:
– «(ГОВОРИТЕ ГРОМКО, ОТЧЕТЛИВО И С ВЫРАЖЕНИЕМ. ЕСЛИ КТО-ТО ИЗ ГРУППЫ РАЗГОВАРИВАЕТ ВО ВРЕМЯ РАССКАЗА, ОСТАНОВИТЕСЬ И ДРУЖЕЛЮБНО ПОСМОТРИТЕ НА НИХ, ПОКА НЕ ЗАМОЛЧАТ.) Добро пожаловать в дом моих прадеда и прабабки, Джека и Элис Манро! (ШИРОКО РАЗВЕДИТЕ РУКИ И УЛЫБНИТЕСЬ)».
– Тебе, разумеется, не надо ссылаться на прадеда и прабабку, – говорит Грейс. – Хотя теперь ты практически член семьи.
Прозвучала ли в голосе Грейс издевка? Софи поднимает глаза, но Грейс невозмутимо смотрит на нее.
Софи продолжает читать:
– «Некоторые из вас, возможно, слышали о знаменитом таинственном корабле „Мария Целеста“».
– Ты увидишь, что в тексте есть много сравнений с «Марией Целестой», – комментирует Грейс. – Это своего рода «сестра по тайне» для Скрибли-Гам. У меня есть старая книга про «Марию Целесту», которая принадлежала тете Конни. Если захочешь, можешь прочитать ее. Ну же, входи.
Грейс отпирает дверь в Дом Элис и Джека большим старинным ключом, и сердце Софи замирает. Прежде она бывала здесь в составе групп экскурсантов, шаркающих ногами и крутящих головой.
– Томас когда-нибудь водил тебя по этому дому? – спрашивает Грейс, когда они входят в сумрачный коридор.
– Нет. Он вообще не любил часто приезжать на остров. Я не могла этого понять. Здесь так красиво.
– Просто если вырос на острове, воспринимаешь все иначе. Ну вроде того как уроженцы маленьких селений хотят уехать в большой город. Когда мне было тринадцать, я написала в дневнике: «Этот остров похож на тюрьму» – и нарисовала жуткую картинку, изобразив, как смотрю сквозь прутья решетки. Конни подарила каждому из нас на шестнадцатилетие по моторной лодке – подержанной жестянке, – так что теперь мы могли, по крайней мере, приезжать и уезжать когда захотим. Но мы мечтали выбраться отсюда навсегда: воображали себе, как здорово иметь возможность в любой момент заказать пиццу или ходить вечером в кино – сюда ведь потом добираться два часа.
– Помню, как однажды, приехав в детстве на остров, я увидела, как вы играете втроем, – говорит Софи. – Я тебе не рассказывала об этом? Отчаливал последний паром, и, оглянувшись, я увидела, как вы играете на берегу в какую-то игру. Я очень вам завидовала. Вы были похожи на детей из книги.
Однако Грейс в своей обычной обескураживающей манере перестает нормально общаться и переходит к делу:
– Итак. Правило номер один. Постоянно следи за туристами. У нас несколько раз пытались украсть сувениры. Причем всегда такие люди, на которых в жизни не подумаешь. Однажды Вероника настояла, чтобы старушка божий одуванчик показала ей свою сумку. Оказывается, бабка прихватила две кружевные салфеточки. Сказала, они напомнили ей о доме детства.
– Ах, бедняжка, – вздыхает Софи.
– Правило номер два. Возможно, ты знаешь об этом, поскольку бывала здесь. Никто, кроме экскурсовода, не заходит в отгороженные шнуром помещения. Пока ты рассказываешь и показываешь экспонаты, посетители должны стоять в дверях. Некоторые будут просить тебя впустить их. Помню, как один тип даже предложил Томасу взятку.
– Он рассказывал мне об этом. Сказал, что тогда пришел в ужас.
– Да, Томас всегда был примерным мальчиком. Если бы экскурсию в тот день проводила бабушка Энигма, она, вероятно, заломила бы цену побольше.
Грейс снимает с крюка в дверном проеме кухни красный шнур и жестом приглашает Софи войти первой.
– Так вот, согласно правилам, разработанным тетей Конни, тебе следует прийти пораньше и разжечь плиту, а перед самым началом экскурсии поставить на плиту чайник. – Она указывает на большой медный чайник, стоящий на широкой дровяной плите. – В этом случае к тому времени, когда ты приведешь группу из коридора на кухню, чайник засвистит, и ты скажешь: «Когда сестры Конни и Роза шли по коридору, то услышали звук вскипающего чайника и почувствовали запах свежеиспеченного пирога». Так полагается по инструкции. Однако, честно говоря, пожалуй, теперь одна только Марджи продолжает кипятить чайник. Но вот что ты обязательно должна сделать заранее – это испечь мраморный пирог. В брошюре сказано, что он испечен по оригинальному рецепту Элис, но, боюсь, это не совсем верно. То есть совсем неверно. У каждого из нас свой вариант. Хочешь, дам тебе свой рецепт?
– Спасибо, в крайнем случае всегда можно посмотреть в Интернете, – говорит Софи.
Грейс вежливо смеется, словно услышала шутку. А Софи благоговейно ступает по коричневому линолеуму кухонного пола.
– Стоило мне войти сюда, и по коже побежали мурашки.
– Это, наверное, из-за холода. Я и сама замерзла. – Грейс подпрыгивает на месте, засунув руки под мышки. – Значит, так: когда рассказываешь про кухню, оставляешь перевернутый стул и пятна крови на самый конец. Сперва объясни, что Элис приходилось управляться по хозяйству без водопровода, электричества, кухонного комбайна и микроволновки. Никакого холодильника. У них не было даже ледника. Если в твоей группе найдутся женщины старше семидесяти, тебя будут часто прерывать. Бабки наверняка захотят рассказать тебе о своей жизни во время Великой депрессии и станут уверять, что она была труднее, чем у Элис. Нельзя проявлять к ним интерес, а иначе они никогда не замолчат. Тетя Конни говорила, бывало: «Расскажете мне об этом после экскурсии». Кстати, постарайся ни к чему не прикасаться, пока ходишь по кухне. Люди очень серьезно воспринимают фразу «И с тех пор здесь ничего не трогали».
– А разве это не правда? – спрашивает Софи.
– Ну… Марджи очень осторожно сметает пыль. А вот Энигма постоянно переставляет вещи, и однажды Вероника, проводя экскурсию, споткнулась о перевернутый стул и смахнула со стола газету с кроссвордом и ручку. Так что, как сказали бы эксперты, место преступления довольно сильно загрязнено.
Софи рассматривает газету, лежащую на выскобленном кухонном столе. Газетный лист сложен пополам, ручка сверху. Кроссворд разгадан примерно наполовину.
– Интересно, кто решал кроссворд – Элис или Джек?
– Наверное, Джек, а бедная Элис надрывалась по хозяйству, пекла пирог.
– По-моему, почерк больше похож на женский.
– Разве? – Грейс недоверчиво хмыкает и продолжает инструктировать Софи: – Итак, нарисовав картину домашней идиллии, ты затем показываешь посетителям стул и пятна крови. Кто-нибудь спросит: «Почему вы уверены, что это кровь?» Ты холодно посмотришь на этого человека и скажешь: «Мы не уверены. Мы вообще ни в чем не уверены, за исключением того, что это очень загадочная история».
Софи опускается на корточки и рассматривает цепочку коричневатых пятен, идущих от задней двери к стулу.
– Непохоже, чтобы человек умер, потеряв столько крови.
– Я совершенно уверена, что тетя Конни никого не убивала, – отвечает Грейс. – Просто Вероника не может простить ей, что она оставила дом тебе. А теперь пойдем в спальню.
Крошечную спальню почти целиком занимает двуспальная кровать с бледно-розовым покрывалом. Рядом с кроватью стоят умывальник с тазом и кувшином и, конечно, детская кроватка.
– Не забудь показать углубление в подушке, оставленное детской головкой, – говорит Грейс. – Публика это любит.
Софи всматривается в кроватку:
– На самом деле я ничего не вижу.
Грейс дотрагивается до подушки и делает углубление в форме детской головы.
– Вот, пожалуйста.
Софи разочарованно смеется:
– Ты разрушаешь волшебство.
– Тетя Марджи каждый месяц стирает белье.
– О-о… – Софи умолкает. – Интересно, как чувствует себя твоя бабушка Энигма, когда видит эту кроватку? Очевидно, родители любили ее, но она никогда не видела их и даже не знает, что с ними случилось.
– О-о, иногда бабушка притворяется, что страшно расстроена всем этим, но на самом деле ей нравится быть брошенным ребенком Элис и Джека. Погоди, вот увидишь, как она станет слоняться здесь в следующем месяце, когда будут отмечать очередную годовщину.
– Может быть, где-то глубоко-глубоко в душе она по-прежнему тоскует по родной матери, – вздыхает Софи. – Говорят, младенцы уже сразу после рождения узнают мамин голос.
– Младенцам все равно, кто за ними ухаживает, лишь бы их вовремя кормили и содержали в чистоте.
– По-твоему, Джейк не будет по тебе скучать, если ты вдруг исчезнешь?
– Нисколечко.
– А я уверена, что будет!
– Не будет! Вырастет и даже не вспомнит обо мне.
– Ну, может быть, неосознанно.
– Значит, ты думаешь, что все приемные дети подсознательно тоскуют по своим настоящим родителям?
Похоже, Грейс сильно заинтересовалась этой темой. Странно, что всего минуту назад она держалась отстраненно, а теперь вдруг принялась так настойчиво выспрашивать собеседницу. О господи, неужели Грейс – приемный ребенок? Не обидела ли ее Софи, предположив, что она психологически неполноценна?
– Нет, я не это имела в виду.
– А что?
– Сама не знаю. По правде говоря, я совершенно не разбираюсь в грудных детях.
Грейс, не глядя на Софи, поправляет угол матраса в кроватке.
– А ты хотела бы иметь своего ребенка?
«Черт! Опять собеседование при приеме на работу».
– Да. Очень. Но похоже, это так и останется мечтой. Никак не могу найти подходящего мужчину, а мои биологические часы тикают очень быстро. Мне ведь уже тридцать девять. Детородный возраст того и гляди закончится.
«Ну-ну, давай расскажи о своих самых сокровенных страхах. Почему бы и нет? А Грейс не скажет тебе даже, что думает о ПОГОДЕ».
– Но тобой наверняка интересуются многие мужчины.
– Спасибо за комплимент, однако, увы, это не совсем так. – «Твой муж на днях коснулся моей руки. Это считается?» – Давненько у меня уже не было серьезных отношений. Правда, как тебе известно, на прошлой неделе мне назначали свидание сразу двое мужчин.
Грейс сердито смотрит на нее:
– Ты мне не говорила об этом!
– Правда? Я точно помню, что рассказывала Кэллуму. Тебя, наверное, в этот момент просто не было рядом.
Софи ожидает, что Грейс начнет по-женски восторгаться, но нет – она явно раздражена.
– А тебя интересует кто-нибудь из них?
– Я их почти не знаю. Но вообще-то, оба не особенно меня привлекают.
– Ну так это просто здорово!
– Прости? – Софи в замешательстве смотрит на Грейс, которая растирает лоб пальцами. – Что – просто здорово?
Та поднимает глаза:
– Извини. У меня бывают ужасные приступы мигрени, и я чувствую, что сейчас голова разболится. Не возражаешь, если мы закончим в другой раз?
– Конечно нет. Бедняжка. Тебе лучше пойти домой и прилечь.
Запирая дверь, Грейс серьезно произносит:
– Мне надо с тобой как-нибудь поговорить, ладно?
Софи смотрит, как Грейс спускается с холма, засунув руки в карманы кофты и опустив плечи.
Наверное, у нее очень сильно болит голова.
– Почему ты не сказал мне, что за Софи ухаживают сразу двое мужчин?
Кэллум на миг отрывает глаза от газеты и смотрит на жену мутным взором:
– Не знаю. Наверное, я думал, что ты уже знаешь.
– Я не знала.
– Ну а теперь знаешь.
Он продолжает читать. Грейс сильно раздосадована. Этот глупец наверняка упустит Софи!
– Полагаю, ни один из кавалеров не подходит Софи, – говорит она. – Мне кажется, ей идеально подошел бы ты.
Фыркнув, Кэллум переворачивает страницу:
– К несчастью для нее, я уже занят.
Грейс впивается ногтями в ладони. Не получается. Он даже не проявляет интереса! Ей необходимо внушить мужу эту мысль.
– Вообще-то, я считаю, ты очень нравишься Софи.
– Как друг.
– Нет, она влюблена в тебя. Я видела, какие взгляды она на тебя бросает.
Теперь Кэллум смотрит на жену серьезно:
– В чем дело? Надеюсь, ты не ревнуешь меня к Софи?
Надо срочно сбавить темп! Кэллум чертовски принципиален. Если Грейс разыграет ревность, он перестанет общаться с Софи. Ей просто нужно польстить его мужскому самолюбию.
– Конечно нет. Просто хочу сказать: будь ты свободен, Софи добивалась бы тебя.
– Но я женат и не собираюсь разводиться. Меня вполне устраивает моя семейная жизнь.
Лицо Кэллума выражает такое простодушие, что Грейс, смущенная его искренностью, отводит взгляд.
Муж спрашивает:
– Как ты себя чувствуешь, милая? С тобой все хорошо? Ты сегодня сама не своя.
– Да ничего подобного, ты просто не хочешь признать, что я такая.
– Прошу прощения?
– В этом моя суть. У тебя всегда было какое-то неверное представление обо мне.
Говоря так, Грейс чувствует, что это правда. Кэллум отказывается признать ее истинное уродство. Утомительно и не очень честно все время притворяться.
Муж аккуратно складывает газету и проводит пальцем по сгибу.
– Что ты хочешь этим сказать, Грейс?
– Ты видишь то, что хочешь видеть. Принимаешь желаемое за действительное.
Она корчит гримасу печального клоуна. Может, он наконец сообразит.
– Не понимаю, в чем ты меня обвиняешь. Не понимаю даже, о чем мы вообще говорим, – произносит он слегка дрожащим голосом.
– Ты меня совершенно не знаешь.
– Что за ерунда, Грейс? Ты моя жена. Мать моего ребенка!
– Зачем столько пафоса? Ты сказал, что я сегодня сама не своя, а я тебе говорю: да просто я такая и есть. Не важно, принимаешь ты это или нет.
Кэллум вздрагивает, словно она ударила его по щеке. У него испуганные, полные слез глаза.
Грейс выходит из комнаты на подгибающихся ногах.