Рон сидит в своем кабинете, рассеянно изучая какие-то просроченные счета, и тут вдруг с удовольствием вспоминает, что сегодня первый день месяца и он может перевернуть страницу на календаре, рекламирующем женское нижнее белье. На майской странице была изображена дамочка во взлетающей юбке, открывающей аппетитный зад в стрингах. И хотя этот волнующий снимок сделан очень профессионально, интересно будет посмотреть, что предлагает июнь. Но Рон ни за что не станет листать дальше. У него есть сила воли, и он этим втайне гордится. И к тому же, как известно, чем дольше ожидание, тем слаще удовольствие. Рон пытался объяснить это Марджи, но эта глупая курица, похоже, интересуется лишь тем, как бы набить брюхо.

Календарь ему подарил на Рождество поставщик. Дочь Рона Вероника, увидев календарь на стене его кабинета, просто рассвирепела. Они тогда сильно из-за этого повздорили. Разумеется, Вероника вела себя совершенно неразумно. Рона не перестает удивлять убогая женская логика. Ради всего святого, он ведь не повесил календарь в столовой! К тому же это не какой-нибудь вам дешевый ширпотреб. Это коллекционный экземпляр, выпущенный ограниченным тиражом. Сделанный со вкусом, очень стильно. Фотографии черно-белые!

«О-о, много ты понимаешь в искусстве, папа! – Вероника презрительно скривилась. – Это же мягкое порно. Это оскорбительно для мамы! И унизительно для женщин!»

«Не расстраивай папу, дорогая, – сказала тогда Марджи. – Календарь красивый. И вообще, меня это совершенно не волнует».

«И очень напрасно!» – прокричала Вероника срывающимся голосом и выскочила из комнаты, оставив Рона в недоумении.

Просто в голове не укладывается, что эта презрительно кривящая губы худощавая женщина – та славная девчушка, которая, бывало, радостно встречала его после работы, кружась по прихожей с воплями: «Папа дома! Папочка пришел!»

Иногда Вероника заставляет его чувствовать себя каким-то примитивным типом из низших слоев общества, и это несправедливо. У них в Австралии – как же это? – эгалитарное общество. Рон доволен, что вспомнил это слово: «эгалитарное». Вот так, милая доченька, мы тоже не лыком шиты. Можно быть интеллигентным человеком и не имея диплома о высшем образовании.

Вероника задирает нос, потому что поступила в университет, а Рон в свое время упустил эту возможность.

А может, дело вовсе даже и не в этом. Он никогда ее не поймет.

Рон снимает со стены календарь и благоговейно переворачивает страницу, чтобы увидеть фотографию женщины, которая, подняв руки, стягивает с себя джемпер. Ее приподнятые груди прикрывает кружевной бюстгальтер.

Какое интересное здесь освещение, неравномерное. Кажется, это называется светотени. Ну и при чем здесь, как Вероника выразилась, мягкое порно? Не в этом ли состоит искусство? Разве Рембрандт или другие великие не писали обнаженную натуру? В чем тогда разница? Лишь в том, что этот француз уже умер? Или Рембрандт не был французом? А кем тогда? Надо будет посмотреть в Интернете. А вообще-то, неплохо бы ему прослушать курс по истории искусства или что-нибудь в этом роде.

Звонит телефон, и Рон отвечает, продолжая изучать женские груди:

– Алло!

– Привет, папа.

Рон роняет календарь на стол, словно он из раскаленного железа.

– Привет, Вероника.

– Как дела? Чем занимаешься? – У нее непривычно беззаботный тон.

– Да так – бумажная работа, милая. – Рону не по себе, и это его раздражает. – Хочешь поговорить с мамой?

– Да, но у меня мало времени. Она дома?

– Нет, мама недавно ушла.

– Очень жалко. Я хотела ей рассказать кое-что имеющее отношение к тайне младенца Манро.

– И что же именно?

– Нет-нет, я скажу только маме.

– Ну ладно, история Элис и Джека Манро не имеет ко мне никакого отношения. – Рон пытается говорить небрежно, но понимает, что выглядит со стороны комично. – На этом острове женщины установили настоящую диктатуру. Удивительно, что на Скрибли-Гам вообще пустили мужчин.

Вероника игнорирует это замечание и говорит:

– В последнее время мамы постоянно нет дома. Где она?

Рон задумывается, но в голову ничего не приходит.

– Не знаю. Наверное, отправилась на собрание в группу «Взвешенные люди».

– Ммм. В будний день, на ночь глядя? Не думаю. На твоем месте, папа, я бы забеспокоилась. Может быть, у нее роман? Ты обратил внимание, что она похудела, сделала новую стрижку и вообще великолепно выглядит?

Рон понятия не имеет, о чем толкует дочь.

А Вероника спрашивает:

– Надеюсь, ты сделал ей комплимент по поводу того, что она похорошела и помолодела?

Рон вздыхает:

– Честно говоря, я не заметил. Она волосы перекрасила или что?

– Папа! – негодующе произносит Вероника; ну вот, опять начинается. – Ты хочешь сказать, будто не заметил, что мама похудела на три размера? Невероятно! Ты вообще хоть смотришь на нее? Или по-прежнему продолжаешь подкалывать маму из-за лишнего веса? О господи! Ты, вероятно, слишком увлекся этим жалким порнографическим календарем и даже не смотришь на жену! Не стану осуждать маму, если она заведет на стороне роман!

– Ты уже закончила свою обличительную речь или просто остановилась передохнуть? – саркастически интересуется он.

– Представь себе, закончила! Когда мама вернется, скажи ей, что я звонила. И выбери минутку, чтобы посмотреть на нее! Увидимся на Годовщине.

– Хорошо.

Рон кладет трубку. Потом берет календарь и вешает его на крючок. Он привык к вспышкам Вероники, но эта едва не вывела его из равновесия.

Скрестив руки на затылке, Рон откидывается в кресле. Итак, Марджи сбросила вес. Давно пора. Могла бы и сказать ему! Жена рассказывает ему обо всем, вечно трещит без умолку и несет несусветную чушь. Не странно ли, что она не похвасталась тем, что похудела? А ведь и верно, в последнее время жены частенько не бывает дома. За последние несколько недель он, считай, почти ее не видел. Должно быть, Марджи сказала ему, куда идет сегодня, но он не запомнил. Рон уверен, что Вероника просто шутит по поводу романа матери, но мысль об этом заставляет его внутренне сжаться. И это чувство не лишено приятности. Такое возбуждение, вызванное выбросом в кровь адреналина, у него обычно бывало перед игрой в регби. Глядя на груди июньской девушки, Рон в точности идентифицирует это ощущение.

Было лето 1967-го. Только что пропал премьер-министр Австралии Гарольд Холт, занимавшийся серфингом на побережье в штате Виктория. Его тело так и не нашли, и все толковали о заговоре, но Рона совершенно не интересовало, кто разделался с Гарольдом – мафия или марсиане, как не интересовало и то, что же произошло на самом деле с Элис и Джеком Манро. Его гораздо больше волновало, сумеет ли он завоевать сердце Марджи Макнаб, самой хорошенькой, по его мнению, из двух известных сестер с острова Скрибли-Гам, дочерей младенца Манро. У Рона тогда имелось как минимум трое соперников, но он был настроен решительно и одержал победу. Нет, он вовсе не был самым красивым или умным из всех претендентов, но в точности знал, как себя держать – когда включить обаяние, когда отступить и быть сдержанным, когда выглядеть забавным, а когда – чувствительным. Он упорно шел к своей цели и только после того, как торжественно надел Маргарет на палец кольцо с бриллиантом, позволил себе расслабиться и заняться другими вещами – работой и парусным спортом.

Марджи, как он помнил, носила тогда красный, вязанный крючком купальник, который сводил Рона с ума. Ее груди в этом красном бикини превосходили прелести всех девиц из пресловутого календаря.

А в восьмидесятые она начала полнеть. Казалось, это произошло мгновенно. Однажды он проснулся, а рядом с ним в постели – толстая жена. Не пухленькая, а именно толстая. Рону это не понравилось, и он стал плохим парнем. Очевидно, просто скверно отпускать замечания по поводу полноты жены, даже если, блин, она буквально раздувается у тебя на глазах! Нельзя спрашивать: «Ты уверена, что хочешь второй кусок пирога?» Нельзя даже предлагать: «Может быть, нам обоим следует перейти на более здоровое питание?» Нет, надо делать вид, что привязан к ней теперь, когда супруга весит как маленький грузовик, так же как в то время, когда она носила то красное бикини. Единственный выход – стараться по возможности реже смотреть на жену. Вот почему Рон не заметил, что Маргарет похудела. Это не его вина.

Любит ли он ее по-прежнему? А она его? Рон не особенно заморачивается такими проблемами. Безусловно, жена его раздражает. Иногда стоит ей открыть рот, как нервы у него начинают сдавать.

Но Рон по-прежнему считает, что нет ничего вкуснее омлета с сыром и грибами, который готовит Марджи. Он по-прежнему автоматически растирает ей ступни, когда она кладет ноги ему на колени во время просмотра телепередач. Правда, сама Марджи уже не делает этого в ответ. Рон до сих пор помнит, как безутешно она рыдала на похоронах своего отца. Марджи всегда была папиной дочкой, и Рону хотелось тогда вмазать кулаком по стене, потому что он ничего не мог сделать, чтобы помочь ей.

У них месяцами не было секса, но Рон никогда не изменял жене, если только мысленно, и кто его в этом упрекнет?

Иногда он доставляет Маргарет неприятности. Но она принимает все как должное – не важно, как далеко муж заходит, – продолжает улыбаться и моргать, и ему хочется прокричать: «Эй, Марджи, очнись!»

Ну конечно, Вероника просто пошутила. Хотя… А вдруг некий мужик по какой-то причине (может, он питает слабость к толстым женщинам) попытался подъехать к Марджи? Она могла легко попасться на удочку, проникнуться к нему жалостью. Маргарет такая доверчивая! Верит всему, что говорят в магазинах продавцы! И она до сих пор так и не научилась разбираться в людях!

Рон ловит себя на том, что начинает с силой стучать кулаком по столу.

* * *

Роза сидит за кухонным столом в доме Энигмы и отделяет желтки яиц от белков. Она делает это автоматически, быстрыми, точными движениями. Резкий удар яйцом о край миски, желток в одну половинку скорлупы, белок – в другую.

Роза работает на «конвейере»: вместе с Энигмой и Марджи они выпекают мраморные пироги для Годовщины. Их будут продавать в специальных подарочных коробках «Годовщина Элис и Джека» по цене тридцать долларов за штуку. В прошлом году за вечер было продано более сотни пирогов. Роза вспоминает, как Конни, подсчитав выручку, потирала от удовольствия руки, словно была малообеспеченной девятнадцатилетней девушкой, а не девяностолетней старухой с туго набитым кошельком. Те далекие годы безденежья и недоедания наложили на характер Конни неизгладимый отпечаток. Вплоть до последнего дня жизни главными ее пристрастиями оставались еда и деньги. И разумеется, ее старшая сестра очень любила Джимми. И остров. Право, она была одержимой натурой.

– Никак не могу успокоиться, – говорит Энигма. – Представляешь, проснулась сегодня посреди ночи и думала об этом.

Еще одна одержимая женщина! Энигма страшно переживает из-за того, что Марджи не придет на вечер в честь Годовщины. Энигма с детства была такая: как к чему прицепится, так не отстанет.

– Я вернусь к полуночи, мама, – обещает Марджи. – Совсем как Золушка.

– Тебе вообще не следует туда ходить, – бормочет Энигма.

Роза берет из коробки следующее яйцо и, рассматривая постройневшую фигуру Марджи, задумчиво произносит:

– Сегодня ты очень хорошенькая. Такая стройная!

– Гм! – произносит Энигма, глядя на порозовевшее от удовольствия лицо дочери.

– Спасибо, тетя Роза. Представляете, Рон наконец-таки заметил, что я похудела! Но отреагировал как-то странно. Робко осведомился, уж не закрутила ли я на стороне роман.

– Неужели и впрямь закрутила? – с интересом спрашивает Роза.

В последнее время Марджи держится значительно увереннее. И прекрасно выглядит. Тут явно не обошлось без мужчины!

Марджи, нахмурившись, наклоняется над миской:

– Ну, не совсем.

Энигма бросает сито, подняв облачко муки:

– Как можно «не совсем» закрутить роман? Надеюсь, ты шутишь. Лично я никогда не изменяла супругу. Хотя иногда очень хотелось!

– Ах, мама, как ты можешь так говорить? Папа был чудесным мужем.

– Наверное, для тебя он был замечательным отцом, Марджи, с этим я не спорю. Но ты не имеешь представления, каким он был супругом. По временам мне становилось ужасно скучно. Но я не из тех, кто заводит интрижки! Нет! Я наливала себе стаканчик шерри, покупала новый дамский роман и на этом успокаивалась. Как можно изменять мужу! Это безнравственно!

Марджи, закатив глаза, говорит Розе:

– Нет, ты только послушай мать Терезу!

Энигма фыркает:

– Очень остроумно! По-вашему, это смешно? По-моему, нет!

Звенит таймер духовки, и Марджи откладывает в сторону венчик, вынимает четыре готовых пирога и ставит еще четыре.

– Тетя Конни была бы довольна. Мы распродали все билеты на Годовщину даже раньше, чем в прошлом году, – замечает она.

Роза понимает, что прямо сейчас ничего больше не узнает о романе, который Марджи «не совсем» закрутила на стороне. Ладно, спросит в другой раз. И она переводит разговор на другую тему:

– Знаете, что я тут подумала? А что, если в этом году отпраздновать Годовщину в последний раз?

Марджи и Энигма разом прекращают свои занятия и, повернувшись, изумленно смотрят на Розу, ожидая объяснений.

– Чересчур много хлопот, правда? – говорит она. – Ведь нам больше не надо зарабатывать деньги, мы и так очень богаты.

– Да Конни умерла бы, услышав такое! – возмущается Энигма.

Роза с Марджи обмениваются изумленными взглядами.

– Она, вообще-то, и так уже умерла!

– Представьте, я в курсе! – ядовито отвечает Энигма. – Я, вообще-то, это заметила! Как заметила и то, что теперь, когда Конни не стало, все буквально разваливается на части, поскольку все вокруг жаждут изменений.

Ее лицо кривится, она готова расплакаться.

– Я всего лишь выдвинула предложение, – примирительно говорит Роза. – Иногда я думаю, что нам не нужно больше зарабатывать деньги на Элис и Джеке. Просто, возможно, пришло время остановиться.

– Но это семейная традиция! – восклицает Энигма.

– Это семейный бизнес, – поправляет ее Роза. – И весьма прибыльный бизнес.

– Что ж, нам следует сохранить его прибыльным для детей и внуков. Я подозревала, что ты немного не в себе, Роза. Наверняка болезнь Альцгеймера. Надо поскорее отвезти тебя к врачу, чтобы он назначил лечение.

– Детям и внукам нет никакого дела до бизнеса, – говорит Роза. – Грейс занята ребенком и книгами про Габлета, Томас вообще не любит приезжать на остров, а Вероника…

– Вероника пишет книгу про Элис и Джека! – ликующе произносит Энигма. – Девочка очень заинтересована этой историей. Она хочет поговорить со мной и записать беседу на магнитофон. Она собиралась даже загипнотизировать меня.

– Вот именно, и это может вызвать сложности. Что, интересно, ты собираешься ей сказать?

– Не беспокойся, я что-нибудь сочиню!

– Да, но нельзя допустить, чтобы бедная Вероника написала в своей книге какую-нибудь чушь. Это несправедливо. Думаю, мы просто должны открыть им правду. Просто собрать их однажды и все честно объяснить! На днях я чуть не рассказала Софи.

– Роза!

– Ничего не могу с собой поделать. Я вдруг устала хранить тайну. Не хочу, чтобы они все узнали после моей смерти. Давайте расскажем им правду.

– Только когда им исполнится сорок, – упрямится Энигма. – Таково правило. Мне тоже пришлось ждать до сорока, а ведь я в этой истории – главное действующее лицо!

– Кстати, о Веронике и ее книге, – вспоминает Марджи. – Забыла сказать вам, что она разместила в газете объявление с просьбой откликнуться всех, кто располагает какой-либо информацией об Элис и Джеке Манро. И вроде как даже получила несколько откликов.

– От каких-нибудь психов, – говорит Энигма. – Вероника – несносная девчонка. Не следовало ей этого делать. Теперь начнется! Помните, как одна ненормальная прислала нам странное письмо, в котором рассказывала, что видела вещий сон: дескать, тело несчастной Элис спрятано где-то в болоте? Конни тогда так хохотала, что Джимми пришлось отпаивать ее водой.

– Мало того, – продолжает Маргарет, – один из психов пообещал прийти на Годовщину и лично передать Веронике важную информацию.

Энигма фыркает:

– Да, будет над чем посмеяться.

Но Марджи так не думает.

– Этот тип намекнул по телефону, что Элис и Джек приходились ему родственниками и что поэтому он имеет право на какую-то компенсацию из тех денег, что мы заработали на этой истории. Вероника говорит, что от его зловещего голоса ее бросило в дрожь.

– Ну-ну, пусть попробует! – хмыкает Энигма.

– А что, если единственный способ опровергнуть заявление этого типа – сказать правду? – спрашивает Роза.

– О, только если ему уже сорок, – сухо произносит Марджи. – Таково правило.

– Чем больше ты худеешь, тем более дерзкой становишься, – замечает Энигма. – Если этот наглец все-таки появится, мы напустим на него поверенного Конни. Иен – умный мальчик. Он его просветит.

– Но ведь Иен не знает правды.

– Он знает закон, а закон на нашей стороне.

– Лично я в этом не уверена, – с сомнением произносит Марджи.

– А я уверена! Ну конечно на нашей! – не сдается Энигма.

Марджи перекладывает тесто в форму.

– Надеюсь, мама, что это и впрямь так.

Роза разбивает следующее яйцо, вспоминая Конни в девятнадцать лет – ее молодое, решительное лицо в лунном свете и как она уверенно тогда сказала: «Никого не посадят в тюрьму, глупышка!»

Роза смотрит в свою миску и замечает, что в желтки попал кусочек яичной скорлупы.

– Черт возьми!