В конце концов Тэмми ушла вместе с Лансом и Кейт. Она напросилась с ними в кино. Уже ясно было, что эта троица подружится. Я и забыла, что Тэмми обладает совершенно детской способностью мгновенно обзаводиться друзьями. Она ведь и со мной то же самое проделала много лет назад.

Зашла медсестра, чтобы проверить, как я себя чувствую, именно в тот момент, когда мои гости поднимались со стульев. Когда она открыла дверь, компания хохотала над какой-то шуткой Кейт, а сестра извинилась и сказала:

— Я зайду попозже, когда ваши друзья уйдут.

Она ведь думала, что я нормальный человек с нормальными друзьями, которые любят меня, которые мгновенно бросились в больницу, как только узнали, что со мной случилось несчастье. Откуда ей было знать, что с Лансом мы просто работаем вместе, но никогда не встречались вне работы. Если честно, я бы и не заметила его, доведись мне встретиться с ним где-нибудь. А уж его жена была для меня и вовсе абсолютно посторонним человеком. И то, что они явились меня навестить, было по-настоящему странно. А с Тэмми я вообще не поддерживала отношений целых три года. И ни один из этих троих не знал, как я на самом деле переломала себе кости.

А самым странным казалось то, что Ланс, Кейт и Тэмми, похоже, были полны решимости продолжать все это. Они уже договорились навестить меня снова. Помощь мне в течение шести недель вынужденного пребывания в постели уже стала для них неким общим проектом. Я гадала, не участвуют ли они в каком-нибудь движении самосовершенствования, каких масса в Интернете. Ну, например, учились заниматься филантропией?

Ланс собирался принести мне портативный DVD-плеер, чтобы я могла наконец-то посмотреть «Предупреждение».

— Уж теперь-то у тебя нет повода для отговорок, — сказал он с мягким поддразниванием в тоне, и у меня возникла мысль, что, возможно, как ни странно, я ему действительно нравлюсь.

А Кейт решила, что будет учить меня вязать, раз уж мне все равно нечем заняться. Эта идея возникла, потому что Тэмми сказала, что я должна использовать время вынужденного безделья, чтобы освоить что-нибудь такое, чего мне всегда хотелось, но на что никогда не хватало времени. Ну, вроде изучения испанского языка или чего-то в этом роде. А я ляпнула, что мне всегда хотелось научиться вязать, что отчасти было правдой, поскольку я всегда выдавала это за свое желание, хотя на самом деле не имела ни малейшего намерения браться за вязание.

Но как только я произнесла, что хочу научиться вязать, глаза Кейт вспыхнули тем же самым фанатическим огнем, каким горели глаза Ланса, когда он говорил о «Предупреждении», и теперь она была уже полна рвения и готовилась давать мне уроки вязания.

И все каким-то образом трансформировалось в решение Тэмми пожить в моем таунхаусе, пока я лежу в госпитале. Раз уж Тэмми возвращалась в Сидней, ей бы пришлось временно пожить у сестры, а та просто доводила ее до сумасшествия. Потому и предложение остановиться пока у меня выглядело совершенно естественным и очевидным. Подруга намеревалась забрать мою одежду и завтра привезти другую, чтобы мне было что надеть после операции на лодыжке.

Я пыталась угадать, что она подумает о моем доме. Никаких книг или картин, никаких фотографий на холодильнике. Если бы я знала, что она приедет, то постаралась бы создать некую видимость, а так… Наверняка на кухонном столе до сих пор стоит початая бутылка вина и лежат таблетки болеутоляющего. А кроме этого, она ничего не увидит, все горизонтальные поверхности пусты и чрезвычайно, пугающе чисты. Холодильник и кладовка набиты исключительно необходимыми продуктами: молоко, хлеб, масло. Никаких печений или пирожных, вообще никаких излишеств.

Тэмми наверняка поймет, как я изменилась, обратит на это внимание. Когда я жила с Патриком, она частенько забегала ко мне и поддразнивала из-за моей домовитости: в вазах обязательно стояли свежие цветы, в жестяной банке всегда лежали испеченные мной бисквиты. А теперь мой дом выглядит так, словно принадлежит какому-нибудь одержимому порядком холостяку или серийному убийце.

После ужина — на листке, лежавшем на подносе, сообщалось, что это «легкая» еда, но это был мой самый плотный ужин за много месяцев; вечером я обычно съедала только чашку кукурузных хлопьев — я откинулась на подушку и стала вслушиваться в звуки жизни госпиталя: в коридоре звучали быстрые шаги, позвякивали мензурки с лекарствами на тележках медсестер, отдаленные голоса то становились громче, то затихали.

Большинство людей почувствовали бы себя одинокими, внезапно очутившись в больничной палате, но только не я. Шум в коридоре казался мне странно успокоительным. Это место подходило мне идеально. Тихий приют для больных, грустных, надломленных людей вроде меня.

Боль накатила снова, и я, как хорошо тренированная крыса, автоматически нажала кнопку, чтобы получить еще одну порцию морфина.

И как обычно, принялась гадать, чем могут заниматься в этот момент Патрик, Элен и Джек, и сильно ли болит рука у Джека, и заявил ли Патрик на меня в полицию. Но от морфина я стала ленивой. И мысли расплывались. На самом деле мне совсем не хотелось оказаться там, наблюдать за ними.

А потом мысли и вовсе перенеслись от Патрика к Кейт, Лансу и Тэмми. Мне стало слегка любопытно, понравился ли им фильм, пошли ли они потом в тот корейский ресторан, о котором говорили, и я представила, как Ланс и Тэмми изображают из себя балтиморских торговцев наркотиками, а Кейт, глядя на них, делает большие глаза.

Мне кажется, я и в самом деле рассмеялась вслух перед тем, как заснуть.

* * *

— Я не расслышала ее имя, извини, — сказала Морин, протягивая Элен телефонную трубку. — Прости, что прервала вашу прогулку, но она, похоже, чуть ли не плачет.

— Конечно-конечно… — Элен нервно схватила трубку. И что теперь произойдет? Она поспешно откашлялась. — Алло?

В трубке зазвучал слегка гнусавый женский голос:

— Элен, послушайте, мне ужасно неловко беспокоить вас в такое позднее время, но я только что узнала и должна была сразу позвонить, чтобы рассказать вам и извиниться за свое безобразное поведение вчера. Это было совершенно непростительно.

Голос был безусловно знаком Элен, но она никак не могла определить его владелицу. Женщина явно была сильно простужена. А Элен совсем недавно разговаривала с кем-то, страдающим насморком. Но кто это?

— Простите, я не уверена…

— Элен, я беременна!

— Луиза!..

Элен вспомнила взбешенное бледное лицо Луизы в тот момент, когда та требовала обратно свои деньги.

Ну конечно, она беременна. У нее был тот же самый рассеянный взгляд, какой Элен заметила у себя в зеркале ванной комнаты. И только потому, что Луиза бесилась из-за того, что она не беременеет, Элен этого не заметила.

— Врач пыталась дозвониться до меня. Мы предполагали начать следующий этап и прибегнуть к искусственному зачатию, но она позвонила и сказала: «Тебе незачем начинать эту процедуру», а я спросила: «В чем дело?», а она в ответ: «Проблема в твоей беременности». Настоящая беременность, естественная! После стольких лет! И все это благодаря тебе! Это ты добилась того, что я забеременела!

— Ну, я думаю, твой муж тоже принял в этом какое-то участие.

— Поверить не могу, что потребовала вернуть деньги! Я в ужасе от собственного поведения! Я просто свихнулась от зависти и не знаю… Нет, я просто свихнулась! — Луиза слегка понизила голос. — И еще, в «Дейли ньюс» готовят статью о тебе.

— Да, — сказала Элен. — Я знаю.

— Понимаешь… Мне очень жаль, но я ведь наткнулась на Яна Романа, когда уходила от тебя, и, наверное, он меня немного напугал, или я излишне благоговею перед знаменитостями. Нет, на самом деле я просто ищу оправданий тому, как себя вела. Он рассказал обо мне какой-то журналистке, а та взяла у меня интервью, и теперь я в ужасе от того, что ей наговорила. Я уже оставила ей штук тридцать сообщений с требованием исключить мои слова из статьи. Но если уже слишком поздно и эта статья все равно появится, ты должна подать на меня в суд. Я серьезно. И потребовать с меня каждый пенни, который я получила. Нельзя сказать, что это большая сумма, но ты должна предъявить мне иск. Я это заслужила. — Луиза немного помолчала, а когда заговорила снова, ее голос зазвучал приглушенно, потому что она обращалась к кому-то еще. — Но это правда! Я это заслужила!

Похоже было на то, что муж Луизы совсем не был так уж уверен в необходимости судебного преследования.

— Думаю, я сумею задержать выход этой статьи на несколько дней, — сказала Элен.

— Слава богу! Ну, когда эта журналистка мне перезвонит, я уж ей все выложу! Я собираюсь ей рассказать, что ты на самом деле творишь чудеса!

— Пожалуйста, не надо ей такого говорить. Я не шучу.

— Ладно, я просто расскажу ей всю правду. Потому что этот ребенок — чудо! Ох, прости, Элен, мне надо бежать, мои родители только что приехали, но я тебе благодарна, так благодарна! Еще раз приношу глубочайшие, глубочайшие извинения. — И тут же восторженно закричала: — Папа, мне нельзя пить шампанское!

До Элен донесся мужской голос:

— Тебе нельзя, а вот дедушке можно!

— Поздравляю, — сказала она. — Поздравляю всех вас.

Но Луиза уже отключилась.

Элен выдохнула. Вдохнула. Ей чуть ли не плакать захотелось при мысли о новоявленном дедушке, примчавшемся к Луизе с бутылкой шампанского. О боже, но ведь беременности Луизы всего несколько дней. И если она так благодарит Элен за событие, не станет ли она точно так же винить ее, если что-то пойдет не так? И тем не менее профессиональная репутация Элен, похоже, на некоторое время в безопасности.

Элен вернулась в столовую. Патрик стоял возле матери, слегка наклонившись, и наблюдал за ходом «Монополии», а его отец переставлял по доске фишку, печально покачивая головой.

— Плати! Плати! — кричал Джек. — Утраивай ренту!

— Думаю, ты его обанкротишь, милый, — с надеждой произнесла Морин.

— Все в порядке? — Патрик посмотрел на Элен.

— Все прекрасно. Я тебе позже расскажу.

— Отдавай наличные! — Джек протянул к деду ладонь.

— Поздно уже, надо бы заканчивать игру, — вставил Патрик.

— Но ты сказал, что мне завтра не нужно идти в школу! — запротестовал Джек.

— Да, но я имел в виду, что ты нуждаешься в отдыхе.

— Я же весь день спал!

Он выглядел абсолютно здоровым, глаза у него были ясными и чистыми.

— Да у него энергии на всех хватит, — сказала Морин. — А вот вы оба вроде очень устали. Почему бы ему не остаться с нами?

— Ну, не знаю, — возразил Патрик. — После вчерашней ночи я бы предпочел…

— Мы на завтрак отведем его в «Макдоналдс» для дополнительного лечения, — небрежно бросила Морин, сосредоточившись на костях, которые трясла в пригоршне.

— Да! — заорал Джек. — Котлета в булке!

— Мама… — начал было Патрик, но Элен видела, что у него уже просто нет сил для спора.

Ее собственная мать наверняка бы восстала против такого запретного блюда и победила бы в сражении бабушек.

Часом позже Элен и Патрик отправились на покой, но вместо того, чтобы спать, они жевали зефир, доставая его из огромного пакета, и играли на приставке Джека в «Хроники лезвия дракона». С того времени как Элен обзавелась приемным сыном, она очень много узнала о войнах ниндзя.

— Ты уже неплохо справляешься, — сообщил Патрик, в пятый раз победив Элен. — Для хиппи — любительницы чечевицы.

— Странно, однако это буквально затягивает, — ответила Элен. — И кстати, чечевица совсем не мое любимое бобовое.

— Бо… что?

— Ты лучше заткнись и лопай свой зефир.

Несколько секунд они молча жевали.

Наконец Патрик негромко откашлялся и осторожно сказал:

— Ладно… Но мы ведь так и не закончили главную тему нашего разговора.

— Да забудь ты об этом, — предложила Элен. — Честно. Давай лучше в другую игру поиграем.

Она взяла пульт. Но Патрик забрал его у нее из рук и снова положил на кофейный столик.

— Я впервые сказал нечто в этом роде под гипнозом? — спросил он, не глядя на Элен.

— Да.

— Ты ведь как-то говорила мне, что гипнотерапия может происходить только по согласованию… по согласию, — продолжил Патрик, — что ни один гипнотизер не может заставить тебя сказать или сделать то, чего ты на самом деле не хочешь, а я уж точно не желал говорить тебе такие слова.

«Может быть, это твое подсознание захотело все мне рассказать», — подумала Элен.

— Ну, тут могла возникнуть некоторая неточность, потому что я ведь не просто твой терапевт, я твой партнер, — сказала Элен профессиональным голосом. — А я обычно не ложусь в постель со своими клиентами! — Она ужасно фальшиво рассмеялась, но Патрик даже не улыбнулся. — Ты, возможно, наполовину спал, а наполовину пребывал в трансе. Ну, как бы то ни было, это на самом деле не имеет значения…

— Не имеет значения? Еще как имеет! — воскликнул Патрик. — Каково было тебе такое услышать! А главное, ты получила совершенно превратное представление о моих чувствах. А ты еще и увиливаешь от обсуждения.

— Да все в порядке… — пробормотала Элен.

Если бы она не скомпрометировала так основательно свою профессиональную честность, такой разговор никогда бы не возник.

— Ты когда-нибудь сомневалась в наших отношениях? Когда-нибудь сравнивала меня с твоими прежними мужчинами? У тебя возникали такие мысли, о которых ты не захотела бы мне рассказать?

— Не знаю. Возможно.

Элен поежилась. В течение всего этого времени у нее возникало огромное множество мыслей и чувств, о которых она уж никак не захотела бы рассказывать Патрику.

— А как насчет того дня, когда мы ездили в гости к родителям Колин и я вел себя как последний ублюдок? Ты думала тогда: ох, черт, да что я вообще здесь делаю?

— Если честно, не помню.

Элен отлично помнила, как всю обратную дорогу прокручивала в голове те выходные в горах, которые она провела с Джоном.

— Разумеется, у тебя были моменты сомнений! Тебе наверняка хотелось меня удавить, когда я поставил в прихожей все те коробки, но суть-то в том, что ты не высказываешь вслух все те мысли, что у тебя возникают!

— Да, — согласилась Элен. Патрик смотрел ей прямо в глаза. Она отвела взгляд. — То есть я хочу сказать — нет.

Ее охватило отчаяние. Весь день она ждала, что Патрик откажется от тех своих слов, что он как-то все объяснит. Да, она бы все равно ему не поверила, но была полностью готова к самообману.

А теперь ей приходилось лишь усмехаться и терпеть это: ее муж всегда будет, глядя на нее, сожалеть, что она не Колин.

— Я понимаю, — храбро произнесла Элен.

— Неправда, — возразил Патрик.

— Ой, да ладно.

— Ты думаешь, что любовь — это только черное и белое. Все женщины так думают. И все они ошибаются. Женщины на самом деле очень умны, кроме того, в чем они по-настоящему глупы.

Элен хлопнула его по руке, и довольно сильно.

— Хорошо. Послушай, я же не утверждаю, что это абсолютная истина.

Патрик прикусил щеку изнутри, и на его лице было написано такое разочарование, что оно казалось сродни глубокому страданию.

— Все в порядке. — Элен потерла руку Патрика в том месте, где ударила ее. — Я действительно понимаю.

— Я что, очень много говорил о Колин в последнее время? — внезапно спросил Патрик. Элен пожала плечами и улыбнулась. — Прости… — Он взял руку Элен. — Она не выходила из моих мыслей с того момента, как мы с тобой обручились и ты рассказала мне о ребенке. Это потому, что я почувствовал себя очень счастливым. Даже притом, что Саския продолжала болтаться поблизости. Я не был таким счастливым с тех пор, как Колин вынашивала Джека. И именно это заставило меня думать о ней, припоминать разные мелочи. — Он погладил большим пальцем ладонь Элен, немного помолчал, а потом продолжил: — Колин мне говорила, что я снова полюблю и у меня будут другие дети. А я отвечал, что такого не случится и я больше никогда не буду счастлив. Но я счастлив. Иногда даже думаю, что сейчас все лучше, чем было с Колин. Все более глубоко, по-взрослому. А потом я благодарю Бога и Интернет за то, что встретил тебя! А после ощущаю вину перед Колин, ведь похоже, я благодарю ее за то, что она умерла.

— Это не так…

Элен не знала в точности, то ли она действительно верит Патрику, то ли он просто старается изо всех сил, чтобы она почувствовала себя лучше.

— Не знаю, поверишь ли ты мне, но это правда. У тебя никогда не возникало таких мыслей, которые полностью противоречат друг другу? Разве такое невозможно: сегодня чувствовать одно, а завтра — нечто совсем противоположное?

— Пожалуй. Ну да, возможно.

Элен очень не нравилась ее роль в настоящий момент. Это было даже слегка унизительно. Ведь это она должна была задавать Патрику разные умные вопросы, чтобы мягко подвести его к менее эмоциональному и совершенно новому взгляду на вещи.

— А самое глупое здесь то, что, когда у меня возникают такие мысли, мне кажется, будто я должен компенсировать что-то Колин, как-то загладить свою вину, вспоминая все то хорошее, что у нас было. Точно епитимью на себя накладываю. И чем лучше мне с тобой, тем больше я думаю о ней. Есть ли в этом какой-нибудь смысл? Не знаю. Может, это просто результат католического воспитания.

— Нет, в этом есть смысл.

— Как бы то ни было, я вовсе не провожу все дни, сравнивая тебя и Колин, словно ты участвуешь в какой-то непрерывной игре в войну ниндзя. Если честно, по большей части мысли у меня весьма незатейливые: ну… э-э… насчет того, вкусна ли была баранина или как мне обыграть Джека и выйти на четвертый уровень в «Расхитителях гробниц». Вот такие вещи.

Элен взяла сразу два шарика зефира и сжала их в единый ком.

А Патрик продолжал:

— Когда Колин умерла, все вокруг начали говорить о ней, как о настоящей святой. Люди делали унылые лица, словно наш брак был просто идеальным и мы вообще никогда не ссорились. Я был намного моложе и купился на все это. Так что думаю, именно поэтому я сказал то, что сказал прошлой ночью. Конечно, я не любил ни одну женщину так, как любил Колин. Ведь тогда мне было восемнадцать и я впервые влюбился. И это невозможно повторить. Но это не значит, что я не люблю тебя. И абсолютно то же самое можно сказать в другом порядке: я никогда не любил Колин так, как люблю тебя.

Элен внезапно, неожиданно для самой себя, зевнула, и Патрик рассмеялся:

— Интересно, а мне тоже разрешается зевать, если ты заговоришь о своих чувствах? Главное тут в том, что я люблю тебя всем сердцем. Не наполовину, не как замену, не как нечто второстепенное. Я люблю именно тебя. И все, что я могу сделать, так это доказывать тебе это всю оставшуюся жизнь. Готова ты это принять, моя безумная гипнотизерша?

Патрик обхватил ладонью затылок Элен и поцеловал ее, поцеловал крепко, словно они прощались где-нибудь на вокзале и он отправлялся на войну.

Чувство глубочайшего покоя прокатилось по всему телу Элен. И дело тут даже не в том, что Патрик говорил, а в двух морщинках, которые от полной сосредоточенности возникли между его бровями и держались все то время, пока он объяснялся. Видимо, для него действительно было очень, очень важно, чтобы Элен его поняла.

А может быть, дело в том, что ей хотелось спать, а Луиза была беременна, а статья в газете не выйдет прямо завтра.

— Думаю, я поняла, — сказала она, когда получила возможность вздохнуть.

— Слава богу, потому что я никогда в жизни так много не говорил о чувствах, как в последние два часа. — Патрик протянул Элен шарик зефира. — Вот. Последний. Это и есть любовь. А теперь пойдем-ка спать.