Его разбудил телефон. Он схватил трубку, чтоб не проснулась жена, и только потом понял — он дома один.

— Ало, — хрипло выдавил Эсер, — да Елена, я все помню. Книга будет готова через неделю, — голос на той стороне провода его перебил, — да я помню все условия, дайте мне одну неделю! — он громко опустил трубку на место.

Было уже далеко за полдень. Он снова проспал весь день, но казалось, что уснул совсем недавно.

Компьютер был включён. Кто-то оставил его работать на всю ночь. Но Эсер ведь точно помнил, как выключал его вчера. Документ без названия был открыт. Это была его книга. И в ней была напечатана новая глава:

«Небольшое озеро, находилось прямо за высоким холмом. Образовалось оно сугубо искусственным путём. Поселение напоминало некий желоб, ограждённый холмами и возвышенностями со всех сторон. Во время сильных и продолжительных ливней, которые часто заливали город и его округи, находившиеся в воронке без отверстия, местные жители пробурили скважину сквозь холм в долину, по которой стекала дождевая вода, образуя водоём с другой стороны.

Дети часто ходили к озеру. Там было неглубоко и безопасно. Но только не в последнее время. Теперь за глиняной горой редко встретишь живую душу. А в озере уже почти год, никто не купался.

Валериан долго смотрел на своё измученное отражение в непоколебимой глади дождевой воды. Он представлял, что на него оттуда смотрит незнакомец. Другой человек. Неизвестный. Он попытался представить его жизнь. Дать ему имя. Он мог бы быть кем угодно только не ним. Мог бы стать счастливым. Если бы только…

— Как думаешь, они ещё живы? — детектив Совински держала в руках детскую сандалию зеленого цвета. Она была в перчатках и высоких резиновых сапогах.

— Да. Я почему-то в этом уверен. Не знаю кто он, и чем руководствуется, но мы до сих пор не нашли не одного тела, — из темной воды показалась чёрная макушка водолаза. Следователь отшатнулся от берега. Через несколько метров вынырнул ещё один. Оба отрицательно качали головой, — и в этот раз ничего.

Водолазы обискивали дно озера в поисках тела, или других улик. Обычно в мелких водоемах они не работают, но после двухдневного ливня, вода поднялась почти до трёх метров, и стала очень мутной. Пришлось вызывать специалистов из соседнего города, после того, как четверо мужчин, прочищая водосточную трубу, обнаружили в ней детскую обувь.

— Может остались отпечатки? — предположила Совински.

— Для начала, нужно выяснить кому из шести пропавших, она принадлежит, — возразил ей Валериан, осматривая предмет в руках коллеги. Он открыл пакет для улик.

— Ну это определенно принадлежит кому-то из мальчиков.

— Почему?

— Девочкам такое не покупают. Ну я бы точно не купила, — она осматривала обувь сквозь полиэтилен.

— Что ж, доверимся твоей интуиции. Нужно опросить родителей. Начнём с мальчиков, — Валериан уставился на торчавшую из глины трубу. По ней все ещё стекала скопившаяся с другой стороны вода после прочистки. Мелкие струи были коричневыми, с примесью глиняной породы. Но с другой стороны глины не было. Он застыл и пригляделся. Прямо в омуте трубы что — то пошевелилось. Он потянулся к кобуре. Пара мутно-белых глаз промелькнула в черноте той трубы. Ещё одно мгновение и их не стало. Таблетки. Нужно было принять их два часа назад.

— На что уставился? — заметила его приступ Совински, — увидел что?

— Да так ничего, — он застегнул кобуру обратно. Вода была просто грязной.»

Эсер вдруг остановился. Это был явно его почерк и стиль. Автором был точно он. Но ведь он не работал этой ночью. Впервые за долгое время он спал. Пальцы непроизвольно потянулись за сигаретой. Ему захотелось выпить. Но ещё больше ему хотелось наконец понять, что же все таки с ним происходит? Виски обжигал его изнутри:

«Мокрая глина ускользала из под тяжелых сапог как раскалённый воск. Подняться наверх было невозможно. Они стояли у подножия холма, увязнув в болоте на треть сапога.

— Бросьте нам веревку! — выкрикнул Валериан патрульным сверху. Нам не выбраться отсюда самим.

— Но у нас нет веревки! — беспомощно отозвался человек в форме полицейского.

— У нас есть! — один из членов бригады водолазов, подошёл к следователям с веревкой в руках. Он размахнулся и забросил один конец на вершину. Второй любезно отдал женщине-детективу.

Патрульный без труда вытащил стройную напарницу Валериана. Но когда дело дошло до самого Валериана, ему пришлось привязать веревку к машине, да и та медленно покатилась к оврагу, как только следователь начал взбираться. Испугавшись не то за автомобиль, не то за детину, что тащил его в пропасть, полицейский суетливо вскочил за руль, завёл двигатель и включил задний ход, уложив Валериана на оба колена.

— Твою мать! — выругался детектив оказавшись на верху.

— Простите меня. Я… Я не знаю как так вышло. Просто она покатилась, и я… — нелепые оправдания виноватого, выглядели жалко, но Совински почему-то улыбнулась.

— Все нормально, — успокоил его Валериан, пытаясь отчистить грязь с коленей, отчего становилось только хуже. Совински еле сдерживала смех, прикрывая лицо руками. Напарник заметил её насмешки, но не придал этому никакого значения, — давай за руль, — фыркнул он ей, а сам обернулся лицом к озеру. За двадцать с лишним лет, оно стало по настоящему огромным, заполонив половину оврага. Когда его дочь была маленькой, оно было гораздо меньше, напоминая скорее глубокую лужу, или небольшой пруд. Но за прошедшие годы, вода вымыла здесь настоящий карьер, захватив в свой плен вот уже несколько деревьев, ветви которых невольно тонули в ней.

— Нужно получше исследовать трубу. Возможно там есть и другие следы, — поделился Валериан своими мыслями усевшись в машину.

— Ну её же только очистили. Эти четверо наверняка уничтожили все следы, если они там были? К тому же они наверняка заметили бы, будь там что-либо ещё.

— Нужно отправить туда криминалистов. Или ты всерьёз считаешь, что от от них ничего не скрылось? — сыщик посмотрел на неё осуждающе, — а ещё комендантский час. Давно уже пора ограничить пребывание жителей на улице после восьми вечера.

— Всех? — удивилась она.

— Прийдется применить для всех. Это ограничит число подозреваемых.

— Думаешь это кто-то из местных?

— Не важно, что я думаю. Но тот, кто без веской причины будет замечен после захода солнца, станет главным подозреваемым в этом деле, — он глотнул сразу две таблетки не запивая.

— Что ты принимаешь? — подозрительно взглянула на флакон Совински.

— Мигрень. Это лекарство от мигрени, — соврал Валериан, о истинном предназначении препарата.

— Голова болит?

— Просто раскалывается.

— И часто у тебя такие боли?

— Чаще чем хотелось бы. Особенно в последнее время, — запрокинув голову на подголовник, ответил Валериан.

— Может быть нужно показаться врачу? — посоветовала Совински. Он открыл глаза и недоверчиво её разглядывал.

— Это врач мне прописал. Со мной все в порядке, — он не сводил с неё глаз. Итак рассказал ей больше, чем она должна была знать, хотя сам не знал о ней почти ничего. Кроме того что назначение о её переводе было прямиком из столицы, откуда прибыла и она сама. Раскрыла одно громкое запутанное дело, о столичном маньяке — выродке. Прославилась. И там видимо решили, что только ей под силу распутать серию исчезновений в этом богом забытом захолустье. А ещё её звали Лилия. Только здесь её так никто не называл, включая его самого. Но ни про личную жизнь, ни про неё саму он не знал ничего. Не знал потому, что никогда не спрашивал. Он не любил подобных вопросов о себе, предпочитал не задавать их и остальным. Есть ли у неё семья? Муж? Ребёнок, или может даже дети? Что в этом деле прибавило бы ей некого стимула. Возможно это стоит выяснить. Но только не сейчас. Сейчас он расположен на личный разговор, не больше чем глухонемой после операции на мозге — играть на пианино. Поэтому между ними всегда была натянута невидимая нить неловкости. Но ему она вовсе не мешала работать со знаменитой сыщицей из большого города. Правда иногда он диву давался, глядя на её методы вести расследование, как ей все же удалось поймать кого-то? Уровень её профессионализма поддавался сомнениям. Но все же что-то в ней было. Необъяснимое и пугающее. Иногда, она смотрела на мир столь же хладнокровно сколь те, кого преследовала. Факты. Детали преступлений, не вызывали в её женском, казалось бы подверженном впечатлениям, ранимом мозгу, ожидаемой реакции несварения.

А ещё её шрамы. На руках и подбородке. Страшный рельеф одного из них едва виднелся на тонкой шее, скрываемый высоко застегнутой блузой. Сколько их ещё могло скрываться под строгой одеждой этой женщины, оставалось лишь предполагать. Как и о природе их возникновения. Были ли они получены вследствие её работы? Или это последствия некой катастрофы или аварии? Об этом он не спрашивал из вежливости. Подозревая как живётся представительнице прекрасного пола, в столь изувеченном теле. Должно быть она не любит отвечать на вопросы об этом. По крайней мере он так предполагал. Она ведь не спрашивала его о умершей дочери, о его проблемах с алкоголем. Валериан был уверен, что она о них слышала. Даже если не наводила справок. Все здесь об этом знали. Это небольшой городок.

— Откуда начнём? — спросила она немного убавив скорость на въезде в отдаленный квартал.

— Французы. Начнём с них, — решение пришло спонтанно. И было лишено здравого смысла. Ребёнок Жерара и его супруги, пропал всего несколько дней назад. А босоножек пролежал в трубе не меньше трёх недель, судя по слою грязи, под которой его обнаружили. Но что-то тянуло его в тот дом. И это была не ностальгия. Вовсе не те пятнадцать лет, которые он в нем прожил в счастливом браке. И даже не надежда вспомнить радостное лицо дочки, в той гостиной, в которой изменился лишь цвет стен и лица на портрете, руководила ним в тот самый момент. Это глаза матери Луи. В них он что-то упустил. Недосмотрел. Валериан пока не мог понят что именно. Нужно было ещё разок заглянуть в них. Как бы он этому не противился. Возможно что в них таится разгадка. Пусть даже мелкая зацепка. Этого нельзя упускать.

— По моему, ограничения здесь уже действуют вовсю, — размышляла детектив Совински глядя в боковое окно, — ещё даже солнце не село, а на улицах уже никого, — зрелище было и впрямь жутковатым: их автомобиль медленно катился пустыми улицами.

— Да. Город постепенно вымирает, — согласился с ней напарник. Сейчас все у кого есть возможность, пытаются убраться отсюда подальше. Многие семьи уезжают. А те, у которых такой возможности нет — прячутся в своих домах, как в убежищах, — он был прав. Дети здесь больше не бегали без присмотра взрослых. Дома покидали один за другим. Этот населенный пункт и ранее нельзя было назвать перспективным, но некоторые были к нему привязаны.

Лобовое стекло изрешетили мелкие капли дождя. В одном дворе появилась бдительная женщина, в компании маленького сынишки, которая впопыхах срывала стирку с натянутой проволоки за невысокой изгородью. Мальчик старательно подставлял ей корзину для белья, что была с его рост высотой. Однако нынче безопасней держать ребёнка при себе под дождём, нежели бросить под крышей одного.

Они свернули на улицу, которая была слишком хорошо знакома Валериану. Здесь его знали все. Ведь здесь жили все его бывшие соседи.

Он разглядывал дома по сторонам. За шесть лет почти ничего не изменилось. Раньше он любил эту улицу. Этот район. И дом, в который они теперь направлялись. Но с тех пор много воды утекло. Безразличие? Возникало ли оно при посещении ним здешних краев. Нет. Отнюдь. Просто, ему было сложно описать свои эмоции, вызванные пребыванием в этом месте. Толи горечь, толи тоска, толи ненависть. А скорее все смешалось воедино.

— Неприветливое местечко, — высказалась Совински, — все бегут отсюда прочь, а эта семейка прибыла из живописной Франции, и осела в этой провинции в столь мрачное и жестокое время. Не странновато ли?

— Они приехали не по собственной воле. По долгу службы главы этого, как ты изволила выразиться, семейства.

— Меня здесь прям выворачивает, — произнесла она.

— Ты можешь остаться в машине. Я сам туда пойду.

— Нет, — категорично отказалась детектив, — пойдём вместе. Я предпочитаю компанию. Не хочу оставаться здесь одна.

Следователи постучали в дверь. Им открыл Жерар, удивленно застыв в проеме.

— Плохие новости? — с притупленным лицом спросил он.

— Пока ещё нет, — Валериан скрючился от холода, — можно нам войти?

— Пгошу, — любезно пригласил хозяин, забирая куртку у женщины.

— А ваша жена? Она сейчас дома? — Валериан посмотрел на горевший камин, который когда-то сам смастерил.

— Да. Она спит. Пгиняла успокоительное. Тепегь она без таплеток не мошет уснуть. Пгиходится её саставлять. А что случилось?

— Дело в том, — вмешалась Совински, глядя как Валериан молча разглядывает интерьер, — мы тут нашли кое-что, — она протянула Жерару пакет с уликой, — скажите, ведь это не вашего Луи?

— Нет, — сразу ответил отец пропавшего, — не его, — даже не потрудился рассмотреть, — у него таких никогда не было. Кто-то из детей погиб? Да?

— Нет… Мы пока не знаем наверняка… — избегала ответов детектив, пока её не перебил другой женский голос.

— Жерар, — доносился он со второго этажа. Далее набор непонятных слов, из которых состоит один из самых красивых языков мира. Валериан сразу узнал этот голос. Он стоял у лестницы, дожидаясь когда спустится та, ради кого он был здесь.

— Стефания! Почему ты пгоснулась? Ты должна отдохнуть, — устремился ей навстречу Жерар.

Вид её был совсем печальным и истощенным. Красные глаза, с мешками вокруг. Растрепанные запутанные волосы, похожие на канаты. На ней был оранжевый сарафан. Они спорили. Жерар пытался вернуть её на верх, но у него не вышло. Через секунду она уже держала руку Валериана, отчаянно приговаривая одну и ту же фразу, раз за разом.

— Что она говорит? — попросил он перевода.

— Пгостите. Она пегеутомилась. Больше двух суток не спала. Все ждёт, что Луи должен вегнутся. Пойдём милая, — он обнял её и с силой оттащил от Валериана. Её глаза покраснели с момента их последней встречи. Но выражали все тот же, непонятный ему жест.

Лили робко застыла у двери, в то время как Валериан расхаживал по дому, рассматривая и дотрагиваясь до различных предметов. Вульгарной глиняной вазы, неприсущий французским изысканным вкусам. Кочергой для камина, он спокойно поправил горящие поленья в костре, в отсутствие хозяев обители. Ей от этого было не по себе. Хотелось остановить его. Что он себе позволяет? Но она никак не могла решиться на это. Она ведь ничего об этом не знала. Не знала, что некогда это был его дом. Не знала, что эту вазу он слепил вместе с дочерью. Не знала, что на месте фотографии маленького Луи, раньше был её портрет. Она ничего этого не знала.

— Ещё газ пгиношу свои извинения. Вы должны нас понять. Такое с каждым может случиться, — наконец француз появился на ступеньках деревянной лестницы, спугнув любопытного гостя, — она сама не своя. Места себе не находит. Да и я тоже. Это очень тяжело. Так у вас больше нет никаких новостей о моем сыне?

— Нет. Пока все. Спасибо вам. Извините за доставленные неудобства. Мы не хотели их вам причинить, — оправдывалась Лилия, за своего коллегу, в руках которого все ещё была кочерга.

— Нет. Что вы? Мы ждём вас в любое вгемя суток. Днём и ночью. Только помогите найти нашего Луиса.

— Мы все для этого делаем, — Валериан вернул ему железяку и пожал руку. Совински уже ждала его за дверью.

— Я плохо запомнила дорогу. Не уверена, что смогу выбраться. Может ты поведёшь? — спросила она.

— Если хочешь, — он оглянулся на окна второго этажа. Миссис Стефания стояла в одном из них, приложив руку к стеклу. И вновь этот отрешенный взгляд провожал его к машине, — несчастная женщина.

— Ты спрашивал, что она там приговаривала, — вторглась в его подсознание Лили, — я изучала французский в университете. Так вот, она все твердила: «верните моего ребенка».

— Если б это было так просто, — промямлил он вяло. Взглянул на напарницу: не столь уж и бесполезным могут быть её навыки.»

Курсор медленно замигал в конце строчки, приглашая Эсера продолжить книгу. На лбу проступила испарина. Этот роман без названия, был пятой книгой рождённой его воображением. Четыре предыдущих стали бестселлерами. Но над этой он работает уже слишком долго. Творческий кризис. В издательстве уже трижды давали отсрочку, ожидая от автора известных произведений, очередного хита. Но такое с ним творилось впервые.

Пепел от сигареты упал на чистый пол. Было уже довольно темно. Он вдруг понял, что жена с дочерью ещё не вернулись домой. Что-то закололо в груди. Так бывает, когда должно случиться плохое.

— Анна! — позвал он в надежде, что просто не заметил их возвращения. В спальне было пусто, — Алиса!?

Он набрал номер жены на телефоне. Длинные гудки. Знакомая мелодия заиграла где-то рядом. Телефон звонил в спальне. Анна забыла сотовый дома.

— Где же вы? — с отчаянной тревогой произнёс писатель. Вдруг за стеной, послышался знакомый голос. Он прислушался.

— Если ты сделаешь мне больно, мой папа тебя поколотит. Он непременно тебя изобьет, — произнесла девочка.

— Алиса! Ты меня слышишь?! — выкрикнул Эсер, — дочка это ты!?

— Да папа. Я здесь. Этот человек меня не отпускает. Он страшный, но не сделал мне ничего плохого! Ты заберёшь меня?

— Конечно! Я уже иду за тобой, ничего не бойся! Я мигом! Не трогай её ублюдок!!

Он стремглав бросился на выручку дочери. В кухне прихватил самый большой из ножей. Остановился. Поставил обратно в ножны, и взялся за тесак. Промчавшись лестницей, оказался на улице. Испуганные прохожие, избегали его как прокаженного.

Через несколько минут, Эсер изо всех сил барабанил в дверь слабоумного, распугав всех жителей подъезда.

Наконец дверь отворилась. На пороге, стоял испуганный владелец квартиры. Он был в одних трусах. Без растительности на голове. Даже бровей не было. На две головы выше вломившегося, скрестив руки в области гениталий, он весь дрожал. Маленькие глаза уродца, были опущены вниз. Верхняя губа выдавалась вперёд, обнажая неровные и огромные зубы. На подбородке свисала вязкая слюна.

— Где она, мразь!? Отвечай! — Эсер толкнул его в грудь, размахивая тесаком перед его мерзким лицом, — что ты с ней сделал!? — он сдерживал гнев, сделав остриём лишь небольшой надрез под глазом уродца, который теперь лежал на земле.

— Фффффф, — шипел на него недоумок, разбрызгивая слюной.

— Я тебе яйца отрежу, если ты её хоть пальцем тронул!

Жильё полоумного было пропитано вонью и затхлостью. Повсюду были сложены тюки с одеждой. В ванной текла вода.

Эсер осмотрелся. В квартире кроме фыркающего, извивающегося в припадке слабоумного больше никого не было. В ванной, наполненной водой, плавала знакомая кукла. Это была кукла его дочери, которую она вчера уронила в лужу.

— Где моя дочь? — он присел на колени над трепещущим телом урода. Снова пригрозил блестящим тесаком, приставив ему между ног. Тот сразу же обмочился. Желтая лужа растекалась под ним, отблёскивая в лунном свете свирепым отражением лица человека, с холодным оружием в руках. Эсер не сразу узнал его. Бородатого безумца, с тесаком. Не узнал самого себя.

— Там плавает кукла моей дочери, — процедил он сквозь зубы, — я спрашиваю тебя в последний раз, что ты с ней сделал? — лезвие впивалось в отросток выродка все глубже. Одно движение, и он отвалится совсем.

— А-а-а-а, — завопил невменяемый смотритель приюта для бездомных.

— Не ори! Я сейчас прикончу тебя!

— Эсер, — услышал он своё имя, приглушенное стенной перегородкой, — это ты? — прозвучал голос Анны. Она была дома.

— Анна? Где Алиса? — он не убирал тесак с промежности урода, закрыв ему рот другой рукой.

— Она здесь со мной. Ты что там делаешь?

— Она в порядке? Вы целы?

— Конечно. Ты как там очутился?

— Алиса точно дома? — переспросил он.

— Ну да. А что случилось?

— Ничего не случилось. Я сейчас прийду. Все в порядке, — оставайтесь там.

Он медленно поднялся на ноги, переводя дух. Слабоумный, чьего имени он не знал все ещё громко стонал.

— Перестань. Ну все прекрати. Прости меня. Я тебя не обижу. Слышишь. Ты хоть меня понимаешь? — он спрятал тесак за спиной, — все вот видишь. Я его убрал. Не обижу. Откуда у тебя кукла? А?

— А-а-а, — с новой силой принялся завывать, размазывая сопли мокрой рукой.

— Ну все, успокойся. Ты её просто нашёл. Так ведь? Нашёл, но она не твоя. Я заберу её и уйду. Больше тебя не потревожу. Извини, — он медленно пятился назад, глядя на перепуганного беднягу, в луже своих испорожнений, — я больше не прийду.

На улице почти никого не было. Он мигом промчался мимо вахтерши, прикрыв тесак грязной игрушкой. Ему нужно было поскорее убедиться, что с семьей все хорошо.

Вломившись, словно очумелый, бросил разделочный тесак под тумбу с обувью в прихожей.

— Алиса!

— Тише. Не кричи, — шепотом остановила его Анна, — она уже уснула. Ждала тебя, но пришлось её уложить. Был тяжелый день.

— Но я принёс её куклу, — он трепал игрушку в руке перед лицом жены.

— Господи, где ты её взял?

— У смотрителя, что живет через стену.

— Но что ты там делал? Почему пошёл туда? — она смотрела с недоумением. Эсер приоткрыл дверь в комнату дочери, чтобы убедиться, что она там. Комочек был под одеялом. Она была жива.

— Это странно, — он не смог рассказать ей истинную причину своего вторжения в дом того ненормального, поскольку, она бы поставила под сомнение его собственную вменяемость, — просто я увидел в окно, как он несёт её куклу домой. Вот я и пошёл за ним, — соврал он.

— Ты весь дрожишь. Что с тобой? — она держала его за руку.

— Все нормально, просто разволновался. Вас долго не было. И эта чёртова кукла. Я уж было подумал…

— Что?

— Я испугался за неё. Вот и все, — Эсер пытался перевести дух. В ушах звенело. Сердце колотилось в бешеном ритме и мутнело в глазах.

— Боже она такая грязная. Все же нашлась. Малышка будет рада её видеть, только нужно прежде постирать, — её голос отдалялся. Он звучал приглушённо, будто она говорила из бочки. Толи это он провалился глубоко под землю, в темницу без отверстий. Он оказался в гробу. Заколочен. Выхода нет и он задыхается.

— Анна, — успел простонать он прежде чем рухнул без сознания.

— О господи! Любимый! Что с тобой? — слышал он сквозь крышку гроба, — Эсер! Эсер, — все тише и тише, словно почва поглощала его, а сверху сыпалась влажная земля.

Кромешная тьма. Он больше ничего не слышит. И этот тяжёлый воздух, насквозь пропитанный запахом нашатырного спирта. Он повсюду. Даже под кожей. От него никуда не деться.