Ностальгия по умершим от ностальгии, по тарковской погоде, по хлябям разверстым      над пожарами —      ярче горим под водой! — это — русское время, мои дорогие, это — русское действо и русское место, русский дух, испытуемый русской бедой. Ностальгия по умершим от ностальгии, по тарковской свече, возжигаемой столько,       сколько раз угасаема...       Хлещет потоп — только Ной это знает, мои дорогие, он — ковчег, и ему одиноко, и горько, а голубку не шлют... и не хочется в гроб. Ностальгия по умершим от ностальгии, по тарковской тоске на московском бульваре,      ностальгия по у-у-у-у!      ностальгия по а-а-а-а! по беззвучному стону, мои дорогие, когда он выплывал, а его убивали, и по зеркалу кровь ностальгии текла.

Горе стало воском, воском для свечи, прикипело к доскам и горит в ночи, ореол священный — над его столбом, бьется тень о стены — лбом, лбом, лбом!..

...и горечь прежних пыток — лишь привкус лебеды под всхлипы у калиток заоблачной воды, в которой наши слезы прощальные текут и белизну березы из провидений ткут.

Однако же! это — как раз то немногое, мглисто прозрачное, строгое, лиственно водяное, таинственное, родное, ноющее в потопе и в Ное,      независимое и звездно висúмое, то возлюбленно невыносимое, на чьи дождевые всхлипы ноет в глухой берлоге, поскрипывает в дороге медвежья нога из липы.