Орел на крыше мира, словно кошка,

Взъерошен ветром, дующим с Кавказа.

Титан казнимый смотрит в оба глаза

на Зевса зверского. Так выглядит обложка

бессонницы. И соки пересказа

клубит луны серебряная ложка.

У Зевса от страстей отвисли груди,

напряжена свирепая брюшина, -

туда, где любят скапливаться люди,

он извергает громы, как машина.

Титан за печень держится. Вершина

Кавказа ходит с ним по амплитуде.

Орел, приплод Ехидны и Тифона

и брат Химеры с козьей головою,

заводится, как ящик патефона,

и печенью питается живою.

Титан об этом думает: «Освою

дыханье крупное, чтоб избежать урона».

Плоды лимона в погребе долины

сплотили свет вокруг овчарни спящей.

Пастух, изделье из воды и глины,

пастушке в кружку льет отвар кипящий.

Орел титана жрет, как настоящий, и

брызжет в мощный пах слюной орлиной.

Титан не видит ни орла, ни плена,

он видит, как спускается со склона

Кентавр, смертельно раненный в колено.

О дьявол! В благородного Хирона

стрела врубилась, как топор в полено,

он почернел от боли, как ворона,

и пена пышным облачным обводом

усугубляет существа продольность.

Он просит смерти, но бессмертен родом -

будь проклят рок, бессмертья подневольность!

Такая мука в нем, такая больность!..

Титан колотит по небесным сводам, -

Выходит Зевс: — Чего тебе, ворюга? -

Титан диктует: — Сокруши порядок

и смерть мою перепиши на друга,

чтоб светел был отход его и сладок:

Кентавру пусть — нежнейшая из грядок,

а мне — его бессмертья центрифуга, -

ты понял? — Зевс кивнул ему невольно

и удалился ублажать титана.

Кентавру больше не было так больно,

его зарыл Геракл в тени платана.

Орел терзал титана неустанно,

въедаясь в печень. Но как раз об этом

известно всем и сказано довольно.

1973