Тайна «отряда Камо» — предшественника «отряда 731»

Харбин, близ которого обосновался «отряд 731», — город в северо-восточной части Китая на правом берегу реки Сунгари. В настоящее время это главный город провинции Хэйлунцзян. В нем проживает 2544 тысячи человек.

Как город он начал возводиться русскими в 1898 году в связи с постройкой Россией Китайско-Восточной железной дороги (Китайско-Восточная железная дорога — КВЖД — была построена Россией в 1897–1903 годах. С 1924 до 1935 года находилась в совместном управлении СССР и Китая). Строился солидно. На главных его улицах выросли здания европейского типа.

Судьба Харбина круто изменилась в результате спровоцированного Японией так называемого маньчжурского инцидента, начавшегося в сентябре 1931 года взрывом в Лютяогоу (18 сентября в 10 часов вечера в Лютяогоу /по сведениям автора, ныне это место носит название «Лютяоху»/ на линии Южно-Маньчжурской железной дороги, принадлежавшей Японии, произошел взрыв, спровоцированный японской разведкой. Уже через час после взрыва японские части, дислоцированные в Шэньяне, напали на казармы китайских войск, расположенные неподалеку. В ту же ночь японские войска напали на китайские казармы в Чанчуне, Сыпингае, Гунчжулине и других городах. Так фактически началась японская оккупация Маньчжурии). Использовав это как предлог, японская Квантунская армия, уже давно планировавшая захват южной Маньчжурии, развернула агрессию в широких масштабах.

Заняв Мукден, Квантунская армия вопреки решению тогдашнего кабинета Вакацуки не увеличивать линию фронта начала быстро расширять районы оккупации, захватила Гирин и весь район от Цицикара до Цзиньчжоу, западнее Ляодунского полуострова. В марте 1932 года было образовано государство Маньчжоу-го с марионеточным правительством во главе.

В ходе этих событий Харбин оказался в руках Квантунской армии. В административном же отношении он стал официально считаться вплоть до окончания второй мировой войны главным городом провинции Биньцзян.

Секретный научно-исследовательский центр подготовки и ведения бактериологической войны, позже получивший название Главной базы Управления по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии (обычно именуемый «отрядом Исии»), был дислоцирован в Харбине в 1933 году. Вначале, для того чтобы скрыть истинное назначение этого формирования, оно было названо «отрядом Камо» (Камо — населенный пункт в Японии). Хочу обратить внимание читателей на это название. В нем ключ к пониманию истории создания отряда.

Расположенный сначала в Бэйиньхэ, на юго-востоке Харбина, «отряд Камо» к 1938 году превратился в секретную часть крупного масштаба.

13 июня того же года район близ поселка, именовавшегося тогда поселком Пинфань провинции Биньцзян и удаленного от центра Харбина к югу приблизительно на 20 километров, был объявлен особой военной зоной Квантунской армии.

О месте расположения «Маньчжурского отряда 731» существуют сейчас самые различные версии. В действительности он находился в районе Пинфаня, почти в центре между деревнями Саньтунь, Сытунь и Утунь.

В этой обширной военной зоне, имевшей форму квадрата со стороной, приблизительно равной 6 километрам, развернулось строительство военных сооружений. Были построены: аэродром, ряд жилых помещений примерно на 3 тысячи человек, электростанция, железнодорожная ветка, помещения учебного центра, тюрьма на 80-100 человек, многочисленные крупные и мелкие лаборатории, конный тренировочный манеж, Большой лекционный зал, стадион и даже синтоистский храм. На строительство ушло более года.

Это было громадное военное сооружение, окруженное рвом и забором с колючей проволокой, по которой был пропущен ток высокого напряжения. «Отряд Камо» перебазировался сюда в 1939 году. Передислокация осуществлялась в несколько приемов, поэтому точная дата ее неизвестна. Здесь «отряд Камо» был на некоторое время переименован в «отряд Того» (Того Хэйхатиро японский адмирал). Свое зашифрованное название — «Маньчжурский отряд 731» он получил спустя два года после событий у Халхин-Гола, то есть в августе 1941 года. (Вторжение японских войск на территорию Монгольской Народной Республики в районе реки Халхин-Гол началось 11 мая 1939 года. Здесь Япония сосредоточила свою 75-тысячную армию. К 31 августа того же года она была полностью разгромлена советскими и монгольскими войсками).

Что же происходило внутри этого комплекса военных сооружений в 20 километрах южнее Харбина, какие «научные исследования» там велись? В то время это было скрыто за непроницаемой завесой высшей военной секретности. В «отряде 731» имелась своя истребительная авиация, которой предписывалось «сбивать любой летательный аппарат, даже принадлежащий своей армии, который без резрешения пролетел бы над территорией отряда».

Край этой завесы приподнялся в декабре 1949 года на Хабаровском судебном процессе по делу бывших военнослужащих японской армии, обвиняемых в подготовке и применении бактериологического оружия.

Общее представление о Главной базе Управления по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии дает краткая схема (В первой части своей книги автор ссылается на «Краткую схему Главной базы Управления по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии — „Маньчжурского отряда 731“». Однако впоследствии ему удалось получить «Подробную схему Главной базы Управления по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии, восстановленную по документам», которая и приводится в настоящей книге). Ее удалось сохранить нескольким бывшим служащим отряда, с которыми я встретился во время работы над романом «Контейнеры смерти». Эта схема, показывающая структуру отряда, его расположение, названия отдельных подразделений и содержание их работы, публикуется впервые.

 

Оперативные исследовательские группы

Бывшие служащие «отряда 731» единодушно свидетельствуют, что попасть на Главную базу Управления по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии можно было только через секретный пункт связи.

В центральном районе Харбина — Новом городе — на Гиринской улице стояло большое трехэтажное здание (часть его была двухэтажной) из красного кирпича. Оно называлось «пансионат „Береза“». Это и был секретный пункт связи отряда с внешним миром.

Здание было построено в виде буквы П и имело внутренний двор с воротами, через которые въезжали и выезжали военные грузовики и автобусы отряда. Прежде чем отправиться в Харбин, служащие отряда на автобусах или грузовиках приезжали в «пансионат». Затем, переодевшись в гражданское платье, они выходили из ворот внутреннего двора и смешивались с толпой на городских улицах. По возвращении в отряд все это проделывалось в обратном порядке.

В Харбине в то время существовало много учебных заведений, в том числе японские начальные школы «Ханадзоно» и «Момодзоно», Харбинская средняя школа, Харбинская женская школа. Учившихся в них детей сотрудников отряда на военных автобусах также доставляли сначала во внутренний двор «пансионата».

Кроме «пансионата», в том же здании находились помещения, отданные нескольким военным организациям под канцелярии или гостиничные номера. Официально это здание принадлежало правительству Маньчжоу-Го, а об истинном его назначении — секретного пункта связи с отрядом — в Харбине даже среди японцев знали лишь единицы.

Выехав из «пансионата „Береза“» и миновав харбинские улицы, автобус около часа трясся по грунтовой дороге. Слева оставался памятник душам погибших японских воинов Тю-рэйто, стоявший на окраине Харбина, позади деревни Синьфатунь и Утунь, потом автобус приближался к специальному аэродрому авиачасти 8372, расположенному неподалеку от деревни Сытунь, и наконец подъезжал к обширной территории, окруженной забором с колючей проволокой. Это и было месторасположение «отряда 731».

Сооружения отряда делились на 6 блоков.

Главное здание, где размещались 1-й и 4-й отделы, называлось «блоком „ро“», поскольку внешне оно напоминало знак японской азбуки «ро», имеющий форму квадрата.

К блоку «ро» примыкали два здания: в одном из них — оно называлось корпусом 1 — помещались хозяйственное управление и лечебный отдел, а в другом — отдел материального снабжения.

Большой лекционный зал, включавший столовую и кинозал.

Здания учебного отдела, где проходило обучение служивших в отряде подростков (о них речь пойдет далее) и солдат санитарной службы из всех частей японской армии в Китае.

Жилой комплекс для семейных служащих отряда, носивший название «деревня Того». Здесь же находились общежитие для холостяков и построенный отрядом синтоистский храм Того.

К шестому блоку относились здание госпиталя (обычно называвшееся Южным корпусом) и здание 3-го отдела. Все они располагались в районе Биньцзянского вокзала города Харбина.

Несколько зданий из перечисленных выше находились на территории, обнесенной забором с колючей проволокой, по которой был пропущен ток высокого напряжения (на схеме она очерчена жирной черной линией), и назывались обычно штабом.

Ознакомимся с общей картиной организации отряда, которая также отображена на схеме (по некоторым соображениям я не даю полных имен руководителей подразделений, за исключением тех, которые уже были опубликованы ранее).

Начальник отряда — генерал-лейтенант Сиро Исии (с 1936 по 1942 год и с марта 1945 года до конца войны; в период с 1942 по февраль 1945 года отрядом руководил генерал-майор Масадзи Китано).

Хозяйственное управление.

Начальник — майор Накатомэ (затем его сменил полковник Оота).

1-й отдел. Бактериологические исследования.

Начальник отдела — генерал-майор Кикути.

2-й отдел. Разработка практических методов ведения войны.

Начальник отдела — полковник Акира Оота (по совместительству).

З-й отдел. Изготовление фильтров для воды.

Начальник отдела — подполковник Эгути.

4-й отдел. Производство бактерий.

Начальник отдела — генерал-майор Киёси Кавасима.

Учебный отдел. Обучение служащих отряда.

Начальник отдела — полковник Сонода (затем его сменил подполковник Тосихидэ Ниси).

Отдел материального снабжения.

Начальник отдела — генерал-майор Ооя.

Лечебный отдел. Отрядная лечебница.

Начальник отдела — полковник Нагаяма.

Помимо этого, «отряд 731» имел 4 филиала, расположенных вдоль советско-маньчжурской границы (имеется в виду советско-китайская граница), и один полигон для испытаний. Филиалы дислоцировались в Хайларе, Линькоу, Суньу и Муданьцзяне, а испытательный полигон-аэродром находился на станции Аньда.

Кроме того, в Дальнем располагался Научно-исследовательский центр санитарной службы Южно-Маньчжурской железной дороги, которым руководил ученый-специалист Андо в чине генерала. Этот центр подчинялся непосредственно Квантунской армии и работал в тесном контакте с отрядом, изготовляя вакцину и проводя эксперименты. Фактически это тоже был его филиал.

То, что после войны «отряд 731» получил ставшее довольно распространенным название «отряд Исии», объясняется тем, что структура отряда была задумана его начальником, генерал-лейтенантом Исии, который руководил также и строительством сооружений.

После завершения в 1939 году строительства первой очереди сооружений в отряде научно-исследовательской работой по подготовке и ведению бактериологической войны было занято более 2600 человек. Значительную часть их составляли научно-исследовательские работники и ученые, присланные с медицинских факультетов высших учебных заведений, из медицинских институтов и гражданских научно-исследовательских учреждений Японии. Их официальный статус — «вольнонаемные японской армии» и «ученые-специалисты».

В отряде существовало более 20 оперативных исследовательских групп. Одно только их предназначение вселяет ужас.

Здесь впервые публикуется перечень тех групп, о которых удалось что-либо выяснить.

Специальная группа занималась «бревнами».

1-й отдел:

— Группа Касахары — исследование вирусов;

— Группа Танаки — исследование насекомых;

— Группа Иосимуры — исследование обморожения;

— Группа Такахаси — исследование чумы;

— Группа Эдзимы (позже группа Акисады) — исследование дизентерии;

— Группа Ооты — исследование сибирской язвы;

— Группа Минато — исследование холеры;

— Группа Окамото — исследование патогенеза;

— Группа Исикавы — исследование патогенеза;

— Группа Утими — исследование сыворотки крови;

— Группа Танабэ — исследование тифа;

— Группа Футаки — исследование туберкулеза;

— Группа Кусами — фармакологические исследования;

— Группа Ногути — исследование риккетсий;

— Группа Ариты — рентгеновская съемка;

— Группа Уты.

2-й отдел:

— Группа Ягисавы — исследование растений;

— Группа Якэнари — производство керамических бомб.

4-й отдел:

— Группа Карасавы — производство бактерий;

— Группа Асахины — исследование сыпного тифа и производство вакцины.

В то время, когда отряд именовался еще «отрядом Того», все эти исследовательские группы имели соответствующие структуре названия: «отделение бактерий 1-го отдела», «отделение патогенеза 1-го отдела» и т. д. Однако вслед за переименованием «отряда Того» в «отряд 731» официальные названия отделений в целях сохранения военной тайны были полностью засекречены, а группы стали называться по фамилиям их руководителей. Эти названия были своего рода кодом, употреблявшимся внутри отряда. Официально же группы, например, 1-го отдела назывались так: группа Танабэ -1-м отделением, группа Минато — 2-м отделением, группа Эдзимы — 4-м отделением, группа Такахаси — 5-м отделением, группа Исикавы — 7-м отделением, группа Иосимуры — 8-м отделением, группа Футаки- 11-м отделением и т. д.

Первой группой была названа специальная группа, занимавшаяся «бревнами».

 

«Низшие существа», лишенные права называться людьми

«Бревна» — это пленные, находившиеся в «отряде 731». Среди них были русские, китайцы, монголы, корейцы, схваченные жандармерией или спецслужбами Квантунской армии (органы информации, разведки и контрразведки японской армии, действовавшие в оккупированных районах Китая), либо подчиненными им сотрудниками лагеря «Хогоин» («Приют»), расположенного в Харбине.

Жандармерия и спецслужбы захватывали советских граждан, оказавшихся на китайской территории, командиров и бойцов китайской Красной армии (8-й армии) (так японцы называли Народно-освободительную армию Китая), попавших в плен в ходе боев, а также арестовывали участников антияпонского движения: китайских журналистов, ученых, рабочих, учащихся и членов их семей. Все эти пленные подлежали отправке в специальную тюрьму «отряда 731».

«Бревнам» не нужны были человеческие имена. Всем пленным отряда давали трехзначные номера, в соответствии с которыми их распределяли по оперативным исследовательским группам в качестве материала для опытов.

В группах не интересовались ни прошлым этих людей, ни даже их возрастом.

В жандармерии, до отправки в отряд, каким бы жестоким допросам их ни подвергали, они все же были людьми, у которых был язык и которые должны были говорить.

Но с того времени, как эти люди попадали в отряд, они становились всего лишь подопытным материалом — «бревнами» — и никто из них уже не мог выбраться оттуда живым.

«Бревнами» были и женщины — русские, китаянки, — схваченные по подозрению в антияпонских настроениях. Женщины использовались главным образом для исследования венерических заболеваний.

В центре блока «ро» находилось двухэтажное бетонное сооружение. Внутри оно было опоясано коридорами, куда выходили двери камер. В каждой двери имелось смотровое окошко. Это сооружение, сообщающееся с помещениями оперативных исследовательских групп, было «складом бревен», то есть специальной тюрьмой отряда.

«Склад бревен», бывший в ведении специальной оперативной группы, делился на две части — правую и левую, — которые назывались корпусом 7 и корпусом 8. В 7-м корпусе находились мужчины, в 8-м — женщины, но так как «бревен»-женщин было меньше, то в 8-й корпус помещали и мужчин.

По показаниям подсудимого Кавасимы на Хабаровском судебном процессе, в отряде постоянно находилось от 200 до 300 «бревен», но точно это неизвестно.

«Бревна», в зависимости от целей исследований, помещались в отдельные камеры или общие. В общих камерах содержалось от 3 до 10 человек.

По прибытии в отряд всякие пытки и жестокое обращение, которому подвергались пленные в жандармерии, прекращались. «Бревен» не допрашивали, не заставляли выполнять тяжелую работу. Более того, их хорошо кормили: они получали полноценное трехразовое питание, которое иногда включало и десерт — фрукты и т. п. Они имели возможность достаточно спать, им давали витамины. Пленные должны были как можно скорее восстановить силы и стать физически здоровыми.

Получавшие обильное питание «бревна» быстро поправлялись, работы у них не было никакой. С того момента, как их начинали использовать для опытов, их ожидала или верная смерть, или же страдания, сравнимые только с муками ада. А до этого тянулись ничем не заполненные дни, похожие один на другой. «Бревна» томились от вынужденного безделья.

Одна из «бревен», учительница-китаянка, скручивала полоски бумаги и искусно плела из них маленькие китайские туфли. Другие занимались иной ручной работой. Такова была повседневная жизнь «бревен».

Но дни, когда их хорошо кормили, проходили быстро.

Циркуляция «бревен» была весьма интенсивной. В среднем через каждые два дня три новых человека становились подопытным материалом.

Позже Хабаровский судебный процесс по делу бывших военнослужащих японской армии, основываясь на показаниях подсудимого Кавасимы, зарегистрирует в своих документах, что за период с 1940 по 1945 год «отрядом 731» было «потреблено» не менее трех тысяч человек. «В действительности это число было еще больше», — единодушно свидетельствовали бывшие сотрудники отряда.

В Квантунской армии высоко ценили специальные секретные задания, которые выполнял «отряд 731», и принимали все меры для обеспечения его исследовательской работы всем необходимым.

К числу этих «мер» относилось и бесперебойное снабжение «бревнами».

Людям, когда подходила их очередь становиться подопытными, прививали бактерии чумы, холеры, тифа, дизентерии, cпирохету сифилиса и другие культуры живых бактерий. Их вводили в организм с пищей или каким-либо другим способом. Велись также эксперименты по обморожению, заражению газовой гангреной, проводились расстрелы в опытных целях.

 

Откармливание «на убой»

Как уже упоминалось, пленные, содержавшиеся в отряде, получали хорошее питание.

Откармливали их по нескольким причинам.

Ранее уже шла речь о том, что в отряде разрабатывались методы ведения бактериологической войны. Чтобы применять бактериологическое оружие, требовались точные данные о том, как происходит заражение тем или иным видом бактерий. При каких условиях здоровые люди заболевают чумой или холерой? В результате чего они умирают или выздоравливают? В целях изучения процесса заражения и развития заболевания для каждого вида бактерий в отряде в широких масштабах проводились клинические опыты и накапливались данные. Достоверные результаты могли быть получены только на основе длительного изучения добротного «экспериментального материала». Подопытные должны были быть здоровыми, а запасы их постоянно пополняться.

Еще одной причиной, побуждавшей хорошо и правильно кормить «бревен», были исследования по профилактике и лечению различного рода эпидемических заболеваний.

Для ведения бактериологической войны необходимо распространить большое количество бактерий в тылу противника или на передовой. Такие военные операции, естественно, осуществлялись в японской армии «отрядом 731». Во время их проведения в результате какой-либо ошибки могла возникнуть серьезная опасность заражения японских солдат болезнетворными бактериями через кожу или пищеварительный тракт. Кроме того, после операций по применению бактериологического оружия в зараженные районы могли вступить свои войска. Если в этих условиях не иметь совершенных методов профилактики и лечения, то все это может легко обернуться трагедией. Ведение бактериологической войны становится бессмысленным, если в результате наносится вред своим.

Для того чтобы поражать войска противника, но при этом сохранять свои силы, нужно создать вакцину против чумы, холеры, тифа, разработать методы лечения сывороткой крови или же найти какие-либо другие способы медикаментозного лечения. Все это требовало многочисленных экспериментов. Поэтому «бревен» полноценно питали и поддерживали в хорошем состоянии их здоровье.

«К части подопытных, которые заболели в результате заражения их бактериями, применялись самые совершенные методы лечения, разработанные в отряде. Принимались все меры, чтобы остановить у них развитие болезни; у выживших затем брали кровь и внутренние органы для последующих экспериментов. Такие „бревна“ представляли собой ценный исследовательский материал», — признает бывший сотрудник отряда.

В отряде в качестве эффективного распространителя бактерий чумы изучались крысы и паразитирующие на них блохи. Как заразить болезнетворными бактериями крыс и блох и осуществить их контакт с человеком? Каким образом распространить множество живых крыс на территории противника или на передовой? Для решения этих сложных вопросов использовалось большое количество «бревен».

Распространять бактериальные средства поражения можно не только с помощью мелких животных и насекомых. Бактерии сибирской язвы, например, или бактерии тифа можно подмешивать к пище, питьевой воде, заражать ими воду в колодцах. Разрабатывалось и испытывалось производство шоколада, булочек и пирожков со сладкой начинкой, зараженных бактериями. И для этого нужны были здоровые «бревна». От подопытных требовалось только здоровье. Больше ничто человеческое за ними не признавалось.

В отряде изготовлялись опытные образцы бактериологического пистолета в виде авторучки и бактериологического ружья в виде трости. Для испытания их эффективности тоже требовались «бревна».

Наконец, последняя причина хорошего питания «бревен» заключалась в разработке методов профилактики и лечения местных болезней, распространенных в северо-восточной части Китая.

В то время среди частей японской армии, дислоцированных вдоль советско-маньчжурской границы, появилось заболевание неизвестного происхождения — эпидемическая геморрагическая лихорадка. Предполагали, что оно вызывается неким вирусом или риккетсией, и в отряде началось исследование этого заболевания с использованием «бревен».

 

Еще раз о «бревнах»

Тот факт, что пленные, содержавшиеся в «отряде 731», назывались «бревнами», был выявлен на судебном процессе, который проходил в Хабаровске с 25 по 30 декабря 1949 года. «Материалы судебного процесса по делу бывших военнослужащих японской армии, обвиняемых в подготовке и применении бактериологического оружия» были изданы в 1950 году в Москве Государственным издательством политической литературы. Приведем часть этих материалов.

Показания суду дает Кавасима, бывший генерал-майор медицинской службы японской армии, один из ведущих сотрудников отряда, занимавший в нем посты начальника хозяйственного управления, начальника 1-го отдела (ответственного за научно-исследовательскую работу по бактериологии), начальника 4-го отдела (ответственного за производство бактерий). В конце войны он был взят в плен Советской Армией.

Кавасима на вопросы государственного обвинителя Смирнова отвечает следующее. «Вопрос: Вследствие каких причин подготовка бактериологической войны велась в Маньчжурии, а не в Японии?

Ответ: Маньчжурия является страной, сопредельной с Советским Союзом, и в случае начала войны оттуда легче и удобнее всего использовать бактериологические средства.

Кроме того, Маньчжурия очень удобна для экспериментов по изучению средств бактериологической войны.

Вопрос: В чем, собственно, заключалось это „удобство“ для проведения экспериментов в Маньчжурии?

Ответ: Маньчжурия являлась очень удобной потому, что там было достаточно подопытного материала.

Вопрос: Что значит „подопытного материала“? Людей, которые доставлялись в отряд для опытов?

Ответ: Именно так.

Вопрос: Какое условное название было создано в отряде для жертв экспериментов?

Ответ: Они назывались „бревнами“.

Вопрос: Эти люди содержались во внутренней тюрьме под их именами?

Ответ: Нет, они имели номера.

Вопрос: И все эти люди должны были умереть?

Ответ: Именно так.

Вопрос: Как специалист-бактериолог вы понимали, что распространение смертельных инфекций как средство войны грозит страшными бедствиями?

Ответ: Да, я представлял себе.

Вопрос: Вы понимали, что страшные бедствия, вызванные распространением чумы и других эпидемий, могли обрушиться и на нейтральные государства?

Ответ: Да, понимал» (Материалы судебного процесса…, с. 259–260).

(Дальнейшее опускается).

Бывшие служащие отряда в частных беседах также рассказывали, что пленные, содержавшиеся в специальной тюрьме, назывались просто «бревнами». В описаниях экспериментов над ними их пол обозначался знаками + и >. Слово «бревно» означало «материал для опытов».

 

Как допрашивали пленных

Попав в «отряд 731», пленные лишались своих человеческих имен и становились «бревнами» с номерами. Известны имена только некоторых из них. Это железнодорожник из Муданьцзяна Сунь Чаошань, плотник У Дяньсин, слесарь Чжу Чжиминь, патриот из Мукдена Ван Ин, служащий торговой фирмы в Дальнем Чжун Миньцы, член Коммунистической партии Китая уроженец провинции Шаньдун Цю Дэсы, боец советской Красной Армии украинец Демченко. Все эти люди при аресте и допросах в жандармерии и харбинском отделении спецслужбы до конца своих дней проявляли несгибаемую волю и мужество.

Так, член Коммунистической партии Китая Цю Дэсы был отправлен в отряд и зверски умерщвлен там за то, что, «претерпев пытки в японской жандармерии, он остался до конца верен своему народу и не стал предателем» (Материалы судебного процесса…, с. 425.).

Красноармеец Демченко также категорически отказался сообщить какие-либо сведения о Советском Союзе. В харбинском отделении спецслужбы его пытали, подвешивая за руки и за ноги к балке, но никаких показаний от него не добились. Тогда, как известно из материалов Хабаровского процесса, он был отправлен в «отряд 731» на верную смерть.

Перед нами написанный от руки документ жандармерии Квантунской армии, озаглавленный «Основные правила допроса пленных». Он дает ясное представление о том, какому бесчеловечному обращению подвергались люди перед тем, как стать «бревнами» отряда. Приведем лишь выдержки из этого документа (на русском языке этот документ был опубликован частично в «Материалах судебного процесса…», с. 231–233.). Общие положения

1. В настоящих положениях предусматриваются случаи производства допроса в целях сбора информации, но сюда не включается допрос преступников.

2. Лица, сдавшиеся в плен, перебежчики, захваченные шпионы противника, нарушители границы, экипажи самолетов, совершивших вынужденную посадку, или кораблей, вынужденно приставших к нашим берегам, бежавшие из плена лица, служившие ранее в нашей армии, население вновь оккупированных нами районов, а также бежавшие к нам мирные жители из сферы влияния противника допрашиваются, за исключением особых вопросов, применительно к методам ведения следствия и допроса военнопленных.

К моменту образования «отряда 731» Харбин как раз относился к «оккупированным нами районам». Таким образом, к его населению должны были применяться методы данного вида допроса.

3. Поскольку обширная и важная информация добывается легче и быстрее путем допроса пленных, чем путем засылки. разведчиков или какими-либо другими способами, всем подразделениям и штабам войск крайне важно прилагать все усилия для допроса пленных.

(Пункты с 4-го по 59-й опускаются).

60. Лицам, твердо верящим в пропаганду противника и отказывающимся дать правдивые показания, допускается обещать полное покровительство (безопасность жизни, блестящее будущее и т. д.), разоблачать пропагандистский обман противника, добиваться осознания ими нашего превосходства над ним и склонять их к перемене своих взглядов. Тех, кого удалось склонить к перемене взглядов и даче правдивых показаний, как правило, полезно использовать в дальнейшем в качестве примера при захвате таких же пленных.

«Антияпонские элементы», арестовывавшиеся жандармерией Квантунской армии, в большинстве случаев были людьми с твердыми убеждениями. В «Основных правилах» требовалось разъяснять им соотношение их сил и сил Квантунской армии с тем, чтобы заставить их изменить свой образ мыслей. Те, кто изменял его, были полезны для убеждения других захваченных «антияпонских элементов».

61. Часто ради собственной безопасности допрашиваемые сообщают хорошо известные им сведения, особенно о своих войсках, не полностью. В таких случаях следует задавать им наводящие вопросы или чем-то поощрять их, чтобы во что бы то ни стало получить достоверную информацию.

62. Иногда, в зависимости от обстановки, выгодно применять пытку, но нередко это может вызвать вредные последствия, и поэтому, прежде чем применять ее, необходимо тщательно взвесить, следует ли это делать или нет. Вместе с тем пытка должна производиться таким образом, чтобы это не имело для нас дурных последствий.

 

Дьявольские методы пыток

О методах пыток в «Основных правилах допроса пленных» Квантунской армии говорится следующее.

63. Пытка, причиняя физические страдания, должна поддерживаться и продолжаться таким образом, чтобы не было иных способов избавиться от страданий, кроме дачи правдивых показаний.

Пытка является выгодной с точки зрения скорости, с которой сравнительно легко можно заставить лиц со слабой силой воли дать правдивые показания, но при этом имеется опасность, что допрашиваемый, чтобы избежать страданий или стараясь угодить допрашивающему, наоборот, исказит истину.

У лиц с сильной волей пытка может усилить волю к сопротивлению и после допроса оставить озлобление против империи.

64. В отношении лиц со слабой силой воли пытка обычно применяется в тех случаях, когда даже при наличии улик допрашиваемый не говорит правду, но имеются полные основания полагать, что этот человек в случае применения пытки будет говорить откровенно.

65. Необходимо иметь в виду, что способы пытки должны быть такими, чтобы их было легко применять, чтобы можно было без чувства жалости поддерживать страдания и чтобы в результате их не оставалось ни ран, ни шрамов. Однако, в тех случаях когда необходимо вызвать чувство опасения за жизнь, можно не считаться с причинением допрашиваемому вреда, но необходимо делать это так, чтобы не лишиться возможности продолжать допрос.

Если коротко суммировать все изложенное, то получится, что пытки должны быть легкоприменяемыми, на первый взгляд не жестокими, однако причиняющими большие и длительные страдания, желательно, не оставляющими следов; в случае необходимости следует методически продолжать пытку и внушать мысль: «Сейчас ты будешь убит», при этом не нужно обращать внимание на то, останутся ли следы. Иными словами, инструкция гласила: если сочтешь нужным, делай все, что угодно.

Затем перечисляются некоторые виды пыток.

1. Заставлять сидеть прямо и неподвижно.

2. Заложив между пальцами по карандашу недалеко от основания пальцев, связать концы пальцев веревкой и шевелить их.

3. Положив допрашиваемого на спину (ноги рекомендуется положить немного выше), капать воду одновременно в нос и в рот.

4. Положить допрашиваемого боком, топтать ему щиколотку.

5. Ставить под полку, находящуюся на такой высоте, чтобы под нею допрашиваемый не мог стоять прямо.

6. В том случае, если допрашиваемому случайно нанесено ранение, необходимо, учитывая общую обстановку и пользу родины, принимать решительные меры, беря за это на себя ответственность.

Все это только начало, введение в элементарный курс методики пыток, применявшихся жандармерией Квантунской армии. Если же нанесено увечье, то в интересах японской армии «прими решительные меры». Убей! Мертвые не говорят. К этому последнему случаю и относилась отправка в «отряд 731».

67. При получении показаний в результате применения пыток следует проверить, не являются ли эти показания результатом стремления избежать мучений и угодить допрашивающему; в этих случаях необходимы какие-либо подтверждения правдивости показаний.

(Пункт 68-й опускается).

69. О применении пыток не должен знать никто, кроме лиц, имеющих к этому отношение. Ни в коем случае нельзя допускать, чтобы об этом знали другие пленные. Очень важно принимать меры к тому, чтобы не были слышны крики.

Далее в «Основных правилах» речь идет о поведении пленных.

70. Во время допроса нужно внимательно следить за цветом лица допрашиваемого, его позой, движением глаз, изменением тона голоса, движением губ и другими едва уловимыми проявлениями его состояния, быть внимательным не только к его словам, но и к иным выражениям его намерений. На основании таких эмоций, как радость и гнев, печаль и удовлетворение, стыд, страх, ужас и т. п., нужно уметь разгадать попытку обмана со стороны допрашиваемого.

Жалоба на жажду и просьба дать воды в большинстве случаев свидетельствует о состоянии, за которым следует признание.

Необходимо очень строго следить за поведением и выражением лица допрашиваемого. Часто попытка пленного разгадать реакцию следователя на его показания является подтверждением того, что он говорит неправду.

Таковы «основные правила допроса пленных», детальная разработка которых свидетельствует о богатейшем опыте жандармерии Квантунской армии. Уверен, что всякого, кто узнает об этом, охватит ужас.

 

По последнему слову техники

Строительство сооружений отряда контролировалось непосредственно штабом Квантунской армии, находившимся тогда в Синьцзине (нынешний Чанчунь). Они были построены и оборудованы по проектам, тщательно выполненным строительными подразделениями Квантунской армии, специальными японскими строительными организациями и промышленниками, работавшими на армию.

Это было особое строительство, на которое не жалели средств. Выражение «не жалели средств» вызывает представление о великолепных, роскошных зданиях. Однако роскошь сооружений «отряда 731» была особого рода.

Прежде всего, во всех зданиях — в Большом лекционном зале, в жилых помещениях, в блоке «ро» и т. д., за исключением только учебного отдела, была проведена канализация. Столь необычный для того времени факт объяснялся тем, что Квантунская армия больше всего опасалась бактериального заражения в самом отряде, где производили в больших количествах бактерии и осуществляли крупномасштабные эксперименты.

Еще одной роскошью отряда было то, что, за исключением учебного отдела, везде, начиная с жилых помещений и кончая штабом, стояли батареи центрального отопления и было горячее водоснабжение. Стоило лишь повернуть кран, чтобы полилась горячая вода. Как в первоклассном отеле.

На территории отряда находились две электростанции с парогенераторами известной в Японии «системы Такума». Они и давали горячую воду для водопровода и отопления. Чуть поодаль от парогенераторов «Такума» стояли газгольдеры, обеспечивавшие приготовление пищи для всего отряда и получение пара высокой температуры.

В каждой лаборатории имелась индивидуальная ванна европейского типа, так что взрослый человек мог мыться в ней, вытянувшись во всю длину. В жилых помещениях были общие ванные и приблизительно в одной трети помещений имелись ванные для каждой семьи.

Питьевая вода и вода для научных исследований подавалась из артезианских скважин, пробуренных на территории отряда. Она поступала с большой глубины и была повышенной жесткости. Для смягчения воды имелась специальная система.

Служащие отряда ценили весь этот комфорт и гордились тем, что их отряд «самый чистый в Маньчжурии».

Дьявольский отряд бактериологической войны — и максимальная чистота, самые современные удобства. Казалось бы, одно противоречит другому. Но на это были свои причины.

Канализация на всей территории отряда была средством профилактики бактериального заражения. Центральное отопление было совершенно необходимо для производства бактерий, размножавшихся непрерывно круглые сутки. Для экспериментов и исследований требовалось большое количество электроэнергии и горячей воды. «Помню, в какой бы корпус ты ни зашел, днем и ночью везде горело яркое электрическое освещение», — вспоминает бывший служащий отряда.

Еще одной особенностью отрядных сооружений была их необычайно просторная планировка. Потолки везде были высокие. Трехэтажное здание блока «ро» по высоте было таким же, как современные пятиэтажные коммунальные дома в Японии.

Внешние стены блока «ро» поверх бетона были облицованы плиткой молочно-белого цвета. И когда шедший из Харбина автобус приближался к месту расположения отряда, посреди широкой равнины неожиданно, как видение, возникал белый дом, окруженный стеной.

В трехэтажном здании блока «ро» был лифт с ручным управлением, который поднимался на крышу.

Здание учебного отдела было кирпичное, а все жилые дома — бетонные и напоминали крепость. Двухэтажное здание специальной тюрьмы, куда помещались «бревна», находилось внутри блока «ро» и отличалось особой прочностью. Оно было спроектировано так, что одного поворота вентиля было достаточно, чтобы через вентиляционную систему все камеры заполнились ядовитым газом.

Служащие отряда знали, что в чрезвычайных обстоятельствах вентиль, находившийся в кабинете начальника отряда, будет повернут и все «бревна» будут мгновенно уничтожены.

Первый этаж блока «ро» служащие отряда между собой называли обычно «подвалом». Посреди всего коридора первого этажа были уложены тонкие рельсы с шириной колеи около 50 сантиметров для небольших четырехколесных вагонеток. Производившиеся в массовом количестве группой Карасавы бактерии в особых металлических сосудах транспортировались с «фабрики» на склад. Поскольку сосуды были тяжелыми, потребовались вагонетки, а для них и рельсы.

Система отрядных сооружений была продумана до мелочей. И только с одним ничего нельзя было поделать: с бьющим в нос сильным запахом разложения, который распространялся по всему блоку «ро», а временами даже ощущался снаружи.

Тошнотворный запах как бы символизировал царившую в отряде атмосферу.

 

Причины зловония

Одной из причин зловония был разлагающийся агар-агар. Весь первый этаж блока «ро» занимала группа Карасавы 4-го отдела, которая обеспечивала работу «фабрики по производству бактерий». Оттуда и шло зловоние.

Выращивание бактерий в отряде осуществлялось в специальных культиваторах высокого давления, разработанных генерал-лейтенантом Исии. Они были тщательно продуманы и сконструированы так, что обеспечивали в короткий срок производство большого количества бактерий. Принцип действия культиваторов был прост.

Процесс производства бактерий начинается с приготовления чистой питательной среды из агар-агара, пептонов или мясного бульона. Затем на нее помещают культивируемые бактерии. В темноте при определенной температуре они начинают быстро размножаться.

Бактерии — невидимые глазом микроорганизмы, но если несколько раз повторить процесс размножения, то в конце концов на поверхности питательной среды появятся скопления молочно-белого цвета. В таком виде бактерии предстают перед человеком.

В группе Карасавы с помощью специального ленточного конвейера автоматически извлекали питательную среду из культиваторов и особыми скребками снимали с ее поверхности размножившиеся бактерии чумы, холеры и т. д. После этого поверхность питательной среды обрабатывалась в дезинфекционных аппаратах паром под высоким давлением, в результате чего на ней полностью уничтожались все бактерии и она снова могла быть использована для их культивирования.

Питательная среда, помещенная в дезинфекционный аппарат с высоким давлением, издавала тошнотворный запах. Зловоние распространялось по всему блоку «ро», а иногда, в зависимости от направления ветра, достигало и Большого лекционного зала.

В отряде существовал еще один источник тяжелого запаха — печь для сжигания трупов, находившаяся поблизости от секционной.

Для опытов использовали в среднем по три «бревна» каждые два дня. Потом, чтобы замести следы преступлений, все трупы сжигали, а кости сбрасывали в яму, которую прозвали «костяным могильником». Сжигание происходило при высокой температуре, дыма было мало, но тем не менее тяжелый смрад из высокой трубы печи разносился в том направлении, куда дул ветер.

С трупами «бревен» всегда поступали таким образом. Было только одно исключение. Это случилось 9 августа 1945 года, когда началась эвакуация отряда и возникло затруднение: что делать с «бревнами»? Но об этом будет рассказано позже.

В отряде был виварий, которым ведала спецгруппа. Там содержались кролики, морские свинки, крысы, блохи.

Как единодушно свидетельствуют бывшие служащие отряда, на крыс и блох с точки зрения использования их в бактериологической войне обратили внимание исключительно благодаря дьявольским наклонностям начальника отряда генерал-лейтенанта Исии.

Исии считал бактерии чумы и холеры столпами, двумя основными видами бактериологического оружия. Эти бактерии выращивались по описанной выше технологии, которую разработал Исии.

Для использования бактериальных средств в войне необходимы переносчики болезнетворных микроорганизмов. Наиболее эффективные переносчики чумы блохи. Если заразить бактериями большое количество блох и рассеять их в нужном месте, то в довольно короткий срок можно вызвать чумную эпидемию.

«Папаша Исии, используя тот факт, что бактерии чумы паразитируют на блохах, разработал оптимальный метод размножения их в организме блохи. Сейчас это считают неизвестно кому принадлежащим открытием в эпидемиологии, но в действительности его сделали генерал-лейтенант Исии и его помощники. Папаша Исии, вероятно, самый крупный в мире специалист по блохам и бактериям чумы», — свидетельствуют бывшие сотрудники отряда.

Для получения большого количества зараженных блох необходимо иметь много грызунов — крыс и им подобных. Поэтому в отряде ломали голову над проблемами их интенсивного размножения.

Спецгруппа, занимавшаяся «бревнами», одновременно ведала содержавшимися в виварии блохами, крысами, откормленными чуть ли не до размеров небольшой собаки морскими свинками. Если к ним кто-то приближался, они сверкали глазами и угрожающе ворчали. В виварии грызунов берегли.

Для отряда «бревна» были всего лишь материалом, запасы которого можно легко пополнить. Грызуны же были важной частью бактериологического оружия, которую понапрасну губить не следовало.

 

«Фабрика бактерий», по которой бродят призраки

Весь первый этаж блока «ро», находившийся в ведении группы Карасавы, представлял собой гигантскую «фабрику по производству бактерий», где были сосредоточены все самые значительные технические достижения и опыт отряда.

Процесс изготовления бактерий был тайной за семью печатями. Кроме сотрудников группы Карасавы, ни один служащий отряда без особых причин не мог проникнуть на «фабрику».

В здании «фабрики» находились облицованные плиткой ванная комната и комната для переодевания. Сотрудники группы Карасавы сначала переодевались, затем шли. в ванную комнату и только после этого выходили на свое рабочее место.

В комнате для переодевания они раздевались догола, затем надевали белые халаты, маску из 7–8 слоев марли на лицо, белую шапочку, резиновый фартук от шеи до щиколоток и резиновые сапоги до колен. Наряд дополняли резиновые перчатки и специальные очки. В такой одежде они входили в ванную комнату. Неглубокий резервуар был заполнен раствором карболовой кислоты. Они входили в этот раствор и шли по колено в нем. Пройдя через всю ванную комнату, они полностью стерилизовались от колена и ниже. Это была дезинфекционная река.

Процесс производства бактерий был целиком поставлен на поток. На первом этаже блока «ро», слева, находилась камера для производства питательной среды. Здесь стояли 4 больших паровых котла. В них расплавляли агар-агар, потом его помещали в котлы для приготовления питательной среды, последние же в свою очередь загружали в автоклавы, находившиеся справа по центральному коридору. В автоклавах, в которых достигалась температура от +180 до +250 °C, расплавленный агар-агар полностью обеззараживался. После этого котлы с агар-агаром ставили в холодильные камеры, где он застывал. Далее его вместе с котлами помещали в стерильную камеру, где и производили посадку культивируемых бактерий.

Стерильная камера представляла собой комнату со стеклянными стенами площадью приблизительно 45 квадратных метров. Входившие в нее сотрудники должны были предварительно пройти стерилизационную камеру, представлявшую собой квадрат со стороной 7 метров. С потолка этой камеры разбрызгивалась дезинфекционная жидкость, которая обеззараживала все тело сотрудника. Это была мера предосторожности, предпринимаемая для того, чтобы на агар-агар не попали никакие другие бактерии, кроме культивируемых.

Для посева бактерий на агар-агар (питательную среду) использовался так называемый ватный помазок. Это был дюралюминиевый прут толщиной в карандаш и длиной 50 сантиметров. На конце его была намотана вата. Обильно пропитав эту вату живыми бактериями, нужно было быстро, в один прием, перенести их и равномерно рассеять на поверхности агар-агара. Эта работа требовала навыка.

Лица сотрудников, находившихся в стерильной камере, закрывали маски, на головах были надеты круглые белые шапочки, на глазах — большие очки. Никого узнать было невозможно.

Чтобы не вдохнуть живые бактерии, сотрудники не произносили ни слова и объяснялись только жестами.

Во время этой тяжелой работы с них обильно стекал пот.

Белые шапочки, белые халаты, фартуки, большие очки — медленно двигавшиеся безмолвные фигуры производили таинственное впечатление.

После завершения посева бактерий питательная среда перемещалась в культивационную камеру. Это было обширное помещение, сплошь обитое листовой медью. Камера была темной — высоко на потолке горело только две лампочки. Температура в ней легко регулировалась в пределах от +20 до +80 °C с помощью прибора, находившегося у входа. Такая регулировка была необходима потому, что для культивирования каждого вида бактерий требуется своя температура. Некоторые бактерии размножаются в течение одного дня, другие в течение недели. Во время культивирования открывать дверь камеры категорически запрещалось.

Получив освещение нужной интенсивности, необходимую температуру и агар-агар для питания, бактерии быстро размножались, образуя молочно-белые скопления на поверхности питательной среды. По истечении определенного времени сотрудники группы Карасавы начинали сбор бактерий. Его производили скребком шириной 5–7 сантиметров, укрепленным на конце дюралюминиевого прута длиной 50 сантиметров. Скопления бактерий соскребали в специальные химические стаканы диаметром 10 сантиметров и высотой стенок 30 сантиметров.

«На дне химического стакана находились бактерии в виде молочно-белой массы, напоминавшей сусло для приготовления японского сладкого сакэ (рисовая водка)», — вспоминает один из бывших сотрудников группы Карасавы.

Бактерии чумы, тифа, холеры, дизентерии, столбняка, туберкулеза, сибирской язвы, проказы — таков был ассортимент продукции «фабрики» Карасавы.

Питательную среду после снятия с нее бактерий снова загружали в автоклавы и после полного обеззараживания жидкий агар-агар выбрасывали. Таков был цикл производства бактерий.

При желании обеззараженный агар-агар можно было вторично использовать как питательную среду, но на третий раз он обычно терял свои питательные свойства.

Производство бактерий являлось крайне опасной работой, требовавшей физической силы, собранности и внимательности. Бывали случаи, когда сотрудник, поскользнувшись, падал и опрокидывал на себя сосуд с бактериями.

Даже при предельной осторожности рассеивавшиеся в воздухе во время технологического процесса живые бактерии могли попасть в рот. Поэтому во всех помещениях «фабрики» Карасавы лежали горки яблок. В перерывах между работой сотрудники то и дело откусывали и выплевывали кусочки яблок, чтобы вместе с ними вывести наружу живые бактерии, которые могли проникнуть в полость рта.

Многие сотрудники группы Карасавы, участвовавшие в процессе производства бактерий, гибли.

Опоясанная коридором, имеющим окна только с одной стороны здания, к тому же слабо освещенная электричеством «фабрика» даже в полдень тонула в полумраке, и среди ее работников ходила молва, что по ней «бродят привидения».

 

Выставка немой скорби

В отряде наряду с тюрьмой, где содержались «бревна», были еще «комнаты ужаса», вход в которые запрещался всем, кроме небольшого числа лиц. Это были: «выставочная комната» и секционный зал, или просто секционная (помещение для патологоанатомических вскрытий).

Секционная еще появится в нашем повествовании. Здесь же я расскажу о «выставочной комнате», которая находилась в здании, где размещалось хозяйственное управление (корпус 1), в левой части второго этажа.

Хозяйственное управление занималось не только кадрами, финансами и канцелярией. В его непосредственном подчинении находилась съемочная группа, фиксировавшая на 16-миллиметровой кинопленке и фотопленке многочисленные эксперименты над «бревнами». В его ведении была также группа печати, которая публиковала в виде докладов или отдельными изданиями научные данные и открытия, сделанные на основе этих экспериментов. Здесь в документах сосредоточивались все результаты опытов над живыми людьми, проводившихся в «отряде 731».

В отряде имелся огромный запас географических карт, собранных для ведения бактериологической войны. Это были не простые карты. На них подробно обозначались тактические объекты заражения бактериями: источники питьевой воды, реки, колодцы. Результаты досконального изучения военных сооружений вдоль советско-маньчжурской границы, на территории Советского Союза и Монголии подробно фиксировались на картах и обобщались в многочисленных докладах. Их составляла группа описания военных объектов, входившая в хозяйственное управление.

Хозяйственное управление, кроме того, поддерживало теснейшую связь с жандармерией и выполняло важные контрразведывательные функции, следя за тем, чтобы сведения о страшных делах отряда не просочились наружу.

В определенном смысле именно хозяйственное управление представляло собой центральную нервную систему и сердце «отряда 731».

Итак, «выставочная комната» хотя и называлась комнатой, по размерам равнялась площади трех отделов хозяйственного управления: общего, финансового и отдела кадров. Тому, кто, пройдя по коридору от хозяйственного управления, достигал «выставочной комнаты» и открывал в нее дверь, прежде всего ударял в нос резкий запах формалина, затем внезапное нервное потрясение заставляло человека зажмурить глаза.

«Тот, кто впервые входил в эту комнату, впадал в шоковое состояние, и даже видавшие виды люди, шатаясь, искали опоры», — вспоминает бывший служащий отряда.

На полках, расположенных в два или три ряда вдоль стен, стояли наполненные формалином стеклянные сосуды диаметром 45 и высотой 60 сантиметров. В формалиновом растворе находились человеческие головы. Отделенные от шеи, с открытыми или закрытыми глазами, с колышащимися волосами, они тихо покачивались в стеклянном сосуде.

Головы с раздробленным, как гранатовый плод, лицом.

Головы, разрубленные на две части от темени до уха.

Головы распиленные, с обнажившимся мозгом.

Головы с разложившимся лицом, на котором невозможно распознать ни глаз, ни носа, ни рта.

Головы с широко открытым ртом, с красными, синими, черными пятнами на коже.

Китайцы, монголы, русские…

Головы людей разных рас, мужчин и женщин, старых и молодых, смотрели из коричневатого формалинового раствора на вошедшего в комнату и обращались к нему с немым вопросом: «Почему мы здесь?»

В «выставочной комнате» были не только головы. Человеческие ноги, отрезанные по бедро, туловища без головы и конечностей, желудки и кишки, причудливо переплетенные в растворе, матки, некоторые с плодом. Короче говоря, это была выставка всех составных частей человеческого тела.

Бывший служащий отряда говорит: «Руководство отряда утверждало, что это были „препараты трупов, подобранных на поле сражения у Халхин-Гола“, но этому никто не верил, потому что в результате вскрытий живых „бревен“ появлялись все новые и новые экспонаты».

Были среди них и совершенно невероятные. Например, человеческая рука, отрезанная по локоть. Владельцем этой руки был служащий отряда. Раз в месяц он приходил в «выставочную комнату», останавливался перед своей рукой и долго глядел на нее.

Комната служила не только помещением для выставки, в ней также готовились публикации по разного рода научным исследованиям. Фигуры врачей, готовящих к изданию в окружении отрезанных человеческих голов результаты своих исследований, производили еще более ужасающее впечатление, чем сами головы.

 

«Комната усопших» и печь для сжигания трупов

«Комната усопших» размещалась между общим и плановым отделами хозяйственного управления. В «комнате усопших» с алтарем в передней ее части мерцали лампады, на стенах висели многочисленные фотографии. Это были фотографии служащих отряда, погибших в ходе разработки бактериологического оружия, его испытания и применения. Все служащие отряда, проходя мимо этой комнаты, непременно склоняли головы.

Один из них говорит: «Об этом старались молчать, но известно, что многие служащие отряда гибли. На моей только памяти от чумы скончалось более 30 человек. Каждый раз, когда кто-то заражался и попадал в госпиталь, специальные команды подвергали многократной дезинфекции все помещения отряда и делали прививки служащим и членам их семей».

Сколько служащих отряда пали жертвами проводимых в нем исследований точно сказать невозможно, поскольку никаких публикаций по этому поводу не было. Но и другой бывший служащий отряда свидетельствует, что погибало «не менее 30 человек в год». Многие служащие своими глазами видели отгороженную веревкой часть жилых помещений отряда, куда вход был запрещен, поскольку проживавшие здесь люди погибли от бактериального заражения.

В отряде работали многие члены семей военнослужащих и вольнонаемных. По штату в отряде должно было быть 3 тысячи человек, но постоянно не хватало 500–600. Довольно много было женщин-вольнонаемных, начиная с медсестер отрядного госпиталя, но вход в блок «ро» им был запрещен.

Всех служащих отряда и членов их семей обязывали дать расписку такого содержания: «В случае моей смерти, независимо от ее причин, даю согласие на вскрытие моего тела».

Число погибших служащих отряда и членов их семей было довольно велико, и даже возник план строительства храма в память о них.

Совершенно по-иному относились к «бревнам». Среди показаний есть и такие: «Схваченная беременной женщина родила в тюрьме. Только небольшое число связанных с тюрьмой служащих знали, что она каждый день со слезами на глазах умоляла тюремщиков подвергнуть ее любым экспериментам, но сохранить жизнь ребенку. Однако в отряде не отступали от своих правил: „подопытная мать“ могла родить только „подопытного ребенка“. Поэтому его могли содержать только некоторое время. Конечно, и мать и ребенок были умерщвлены».

Для умерших служащих отряда предназначалась «комната усопших» женщина-«бревно» и ее ребенок имели право только на карточку с номером и печь для сжигания трупов.

 

«Особая отправка»

«В оккупированной Маньчжурии мы не испытывали недостатка в людях, предназначенных для экспериментов. Ежегодно в порядке „особой отправки“ в отряд поступало приблизительно 600 человек», — показал на Хабаровском судебном процессе генерал-майор Кавасима. В разряд «бревен» попадали русские, китайцы, корейцы, арестованные за сопротивление Японии и приговоренные к смертной казни. «Их все равно ожидала смерть» — таково было основание для использования их в качестве подопытного материала.

Большинство японцев слепо верили пропаганде о том, что в Маньчжурии на основе принципов «вандао» (заимствованное из конфуцианства понятие «справедливое правление») создается идеальное государство пяти наций: монголов, маньчжуров, китайцев, корейцев и японцев. Этим же обосновывала свои действия и японская военщина. Но какие бы оправдания она себе ни подыскивала, для китайцев японская армия, вторгшаяся в их страну и силой оружия пытавшаяся подчинить себе народ, была не чем иным, как армией агрессора. Сопротивляться вооруженному вторжению иноземцев естественно для любого народа и государства. В том, что «бревнами» считали боровшихся партизан, китайских рабочих, крестьян, учащихся, горевших любовью к родине и стремлением к национальной независимости, — никакой логики нет.

Но в те времена в японском народе чувство справедливости, желание смотреть правде в глаза были совершенно подавлены. А тех японцев, которые осмеливались сказать об этом, немедленно объявляли антинародными элементами и врагами государства.

Бывший служащий отряда говорит: «Мы не сомневались, что, ведем эту войну для того, чтобы бедная Япония стала богатой, чтобы способствовать миру в Азии… Мы считали, что „бревна“ не люди, что они даже ниже скотов. Среди работавших в отряде ученых и исследователей не было никого, кто хотя бы сколько-нибудь сочувствовал „бревнам“. Все: и военнослужащие, и вольнонаемные отряда — считали, что истребление „бревен“ — дело совершенно естественное».

Однако в отряде было много узников, не имевших никакого отношения к борьбе против Японии. Харбин — город, построенный русскими, и потому большинство его населения было настроено антияпонски и дружески по отношению к Советскому Союзу. Сотрудники харбинской жандармерии и спецслужб Квантунской армии, являвшиеся выпускниками шпионской школы «Рёкуин-гакуин» («Училище в тени зелени»), арестовывали без каких-либо на то оснований всех, кого считали «антияпонскими элементами», и подвергали их «особой отправке».

Как свидетельствуют бывшие служащие отряда, были случаи, когда жандармерия на месте арестовывала и отправляла в «отряд 731» в качестве «бревен» жен и детей, которые, беспокоясь о судьбе своих арестованных мужей и отцов, приходили узнать о них в полицию, лагерь «Хогоин» или приносили им передачи.

Все «бревна»-женщины становились материалом для экспериментов по заражению венерическими болезнями и разработке методов их лечения. В отряде этим занимались несколько военных и вольнонаемных врачей. Кстати, после окончания войны они открыли в Японии частный родильный дом в районе Токай.

 

Отступление от повествования. Специальное послание автора

Во время работы над книгой я получал большое количество писем. От многих бывших служащих отряда и сейчас поступают новые сведения. В последнее время моя жизнь волей-неволей переплелась с чужим прошлым.

Выявлять лицо автора в такого рода повествовании довольно нескромно. Красноречивые факты заслоняют его и сами вызывают живые отклики читателей. Однако в этом послании мне все же хочется ответить на критические замечания в мой адрес.

Прежде всего я хочу ответить на вопросы о подлиннике «Краткой схемы Главной базы Управления по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии — „Маньчжурского отряда 731“».

Как уже упоминалось, краткая схема публикуется впервые. До сего времени единственным материалом по этой теме была схема, предложенная Хироси Акиямой в его книге «Особый отряд 731» (на русском языке книга вышла в 1958 году в Москве в Издательстве иностранной литературы). Эта схема, составленная благодаря усилиям памяти и частично воображения, в течение 36 послевоенных лет повторялась в разных изданиях, и поэтому по сей день думают, что она правильна. Это и понятно, ведь бывшие служащие отряда хранят все в тайне.

Совершенно секретная краткая схема, которую удалось сохранить бывшим служащим отряда, конечно, не может дать исчерпывающего представления о структуре отряда. Однако все предпринятые мной проверки показали, что она довольно точна.

После длительных уговоров было получено наконец согласие на опубликование ее копии. Подлинник, к сожалению, не может быть опубликован: на нем сохранились пометы составителя схемы и следы работы с ней.

Бывшие служащие отряда и по сей день намерены молчать. В конце войны они дали друг другу клятву: «Тайну отряда унесем с собой в могилу». Трудно представить себе, какие беды свалились бы на голову тех, кто предоставил схему, если бы был опубликован ее подлинник, и поэтому я вынужден дать отрицательный ответ всем, кто добивается этого.

По поводу опубликованных в этой книге имен руководителей оперативных исследовательских групп меня спрашивают, почему я не даю их полностью.

Имена руководителей даны в сокращенном виде по двум причинам. Первая та, что группы возглавляли ученые и исследователи, составлявшие цвет японской медицины. Некоторые из них уже умерли, но многие и в настоящее время активно работают в науке и пользуются авторитетом в научных кругах Японии. Указание их полных имен повлекло бы за собой значительные социальные последствия. Моя задача — ликвидировать белое пятно в истории и правдиво рассказать о «Маньчжурском отряде 731», а не привлечь кого-то персонально к ответственности за тот или иной «опыт».

Вторая причина связана с первой. Деятельность служащих отряда не является чем-то специфичным, что не имеет отношения к Японии тех лет. Вслед за японской армией, совершившей агрессию против Северо-Восточного Китая, «осваивать» Маньчжурию отправились японские крестьяне, торговцы, ученые, рабочие, журналисты, писатели. Это было общее поветрие того времени, когда все верили, что Маньчжурия жизненно необходима Японии и нет ничего плохого в том, чтобы отнять у китайцев земли и разграбить их имущество.

Политические партии и отдельные лица, выступавшие с критикой подобных взглядов, обвинялись в нарушении «Закона об охране общественного порядка» (этот закон, известный также под названием «Закон об опасных мыслях», принят японским парламентом в марте 1925 года; он был направлен против демократического движения в Японии и урезывал права трудящихся на легальную политическую деятельность), объявлялись государственными преступниками, подвергались жесточайшим репрессиям со стороны властей, заключались в тюрьмы, гибли под пытками.

Многие ученые и исследователи, работавшие в отряде, «набив руку» на опытах, проводимых над сотнями живых людей, достигли высокого положения в медицинском ученом мире в послевоенное время.

Мне задали и такой вопрос: нет ли ошибки в названии «группа Танабэ» и не является ли она в действительности «группой Табэи»? Это не ошибка, в «отряде 731» были они оба: подполковник Танабэ, занимавшийся исследованием тифа, и Табэи, находившийся одно время на посту начальника 1-го отдела. Если бы я дал их полные имена, все недоразумения прояснились бы, но по указанным причинам я не хотел бы этого делать…

Итак, попытавшись ответить в настоящем послании тем, кто писал мне по поводу этой книги, я продолжаю свое повествование.

 

Назначение «бревен»

В «отряде 731» велись специальные крупномасштабные исследования в области патогенеза (группа Окамото и Исикавы), фармакологии (группа Кусами), изучался также процесс обморожения (группа Иосимуры).

Как велись эти исследования?

Одним из направлений, например, в фармакологии было изучение действия различных ядов на человеческий организм и поиск противоядий.

В то время, как, впрочем, и теперь, в медицине единственным материалом для опытов по изучению сильнодействующих ядов были растения или в крайнем случае мелкие животные. Но в «отряде 731» для этой цели использовались «бревна» — русские, китайцы, схваченные за сопротивление Японии. Это была их смертная казнь.

Японские читатели, вероятно, помнят, что произошло 26 января 1948 года в токийском районе Тосима в первом квартале Нагасаки, в помещении отделения Имперского банка. Мужчина, назвавшийся сотрудником некой организации по борьбе с эпидемиями, под видом лекарственного средства заставил принять яд шестнадцать человек — сотрудников банка. Двенадцать из них умерли сразу же. Банк был ограблен: похищены 164 тысячи иен наличными и чеки на сумму 17 тысяч иен. Это массовое убийство с ограблением получило название «происшествие в Имперском банке». Оставшиеся в живых свидетели так описали приметы преступника: «Лет 45–46, худощавый, рост около 160 сантиметров, стриженный наголо, руки несколько грубоватые для врача».

Это преступление имеет несколько характерных особенностей.

Во-первых, примененный яд был соединением цианистоводородной кислоты (но не цианистым калием). Пипетка для точной дозировки жидких сильнодействующих средств, которой пользовался преступник, и саквояж для медикаментов были необычными и именно такими, какими пользовались тогда в некоторых научно-исследовательских подразделениях японской армии.

Во-вторых, действия этого человека во время совершения преступления свидетельствовали о его богатом опыте обращения с соединениями синильной кислоты и их противоядиями.

В-третьих, есть все основания считать, что преступник обладал исключительным навыком введения лекарственных средств внутрь. Многие специалисты отметили, что все это, включая и орудия совершения преступления, указывает на прямую связь преступника с «Маньчжурским отрядом 731».

Бывшие сотрудники отряда, с которыми мне довелось встретиться, единодушно свидетельствовали, что после того случая к ним приходил следователь, их вызывали в полицию, показывали выполненный фотороботом портрет преступника, настойчиво расспрашивали, не знают ли они этого мужчину. Некоторые из них довольно долго пробыли под арестом.

Был ли Садатоси Хирасава, томящийся уже 33 года в тюрьме, подлинным виновником преступления в Имперском банке или нет — сказать трудно. Я не располагаю для этого достаточным материалом, да и не ставлю себе целью узнать правду.

Я только хочу обратить внимание читателей на тот факт, что следственные органы сочли необходимым подробно расспросить именно бывших служащих отряда о яде и пипетке, о действиях преступника, его возрасте и приметах.

Во время допроса одного их них следователь, взглянув на него, воскликнул: «Ого! Как похож на преступника из Имперского банка! Просто одно лицо!»

Даже и теперь бывшие служащие отряда, когда собираются вместе, говорят: «Преступление в Имперском банке совершил не Хирасава. И яд, который использовал преступник, и то, как он это сделал, — все указывает на сотрудника „отряда 731“». (В послевоенное время бывшие служащие отряда устраивали тайные собрания, на которых в качестве приглашенного присутствовал и начальник отряда генерал-лейтенант Сиро Исии. Но об этом я расскажу позже).

У следственных органов были веские основания подвергнуть тщательному опросу и проверке бывших служащих «отряда 731», и прежде всего тех, кто был связан с группой фармакологических исследований.

В отряде усиленно занимались производством смертельных для человека соединений синильной кислоты и поиском противоядий к ним. А эффективность изготовленного яда, минимальную смертельную дозу и способы насильственного приема внутрь испытывали на «бревнах».

 

Приказ солдату-рисовальщику

Хочу рассказать об одном случае, свидетельствующем о жестокости экспериментов с «бревнами».

В отряде работал один сотрудник — специалист по японской живописи. Он был уроженцем города Канадзавы префектуры Исикава, имел профессию рисовальщика и в мирное время занимался росписью шелка, из которого в Японии шьют национальную женскую одежду — кимоно.

Во время войны, когда был провозглашён лозунг «Роскошь — наш враг!», многие женщины из высших слоев общества демонстративно обрезали ножницами пышные рукава своей национальной одежды. Газеты много писали об этом. Заказы на набивной шелк для кимоно резко сократились. Художники оставались без дела и искали себе другую работу.

Тот, о ком идет речь, решил применить свой талант в армии. Он выдержал экзамен, был зачислен в штат вольнонаемным и направлен в «Маньчжурский отряд 731».

Приехал он туда в январе 1942 года. По прибытии явился в хозяйственное управление, где ему был задан вопрос: «Карты рисовать сможешь?»

Все многочисленные карты и планы зданий, изготовлявшиеся в отряде, были выполнены пером. А мастер по росписи шелка никогда не держал в руках пера. Его искусство заключалось в том, чтобы, пользуясь несколькими тонкими кисточками, выписывать им самим же придуманные узоры.

Поэтому он ответил: «Пером и рейсфедером я никогда не работал, но тонкой кисточкой, пожалуй, смогу сделать и карту».

Инспектор по кадрам заинтересовался и велел ему попробовать. Художнику дали плотную бумагу, развернули перед ним карту и сказали, что нужно сделать точно такую же.

Мастер принялся усердно работать кисточкой. Детали рельефа, реки, дороги, деревушки, разбросанные среди полей и холмов, — скопировать все это было, конечно, нелегко. Но для опытного рисовальщика, привыкшего выписывать тончайшие узоры на шелке, эта работа труда не составила.

Художник работал быстро. На бумагу ложились уверенные линии рельефа и четкие ряды иероглифов. Копия карты была готова через три с небольшим часа.

В отряде были специалисты по составлению карт. В военно-топографической группе отряда был даже ветеран этого дела — некий техник Т.

Копия карты, сделанная художником, легла на стол техника Т. Увидев карту, выполненную одной только тонкой кистью без применения каких-либо специальных картографических инструментов, он прищелкнул языком от удивления. «Вот это да-а! Такую карту я вижу впервые. Отличная работа!»

Слух о том, что в отряде появился художник, мастерски владеющий кистью, вскоре дошел до руководства.

Через некоторое время, когда художник привык к внутреннему распорядку отряда, он получил приказ руководства «явиться в группу Иосимуры, имея при себе кисти, краски и другой необходимый материал».

В группе Иосимуры были сосредоточены исследования по обморожению. Эксперименты проводились главным образом зимой, с ноября по март.

Зима в Харбине суровая. Ночью температура нередко бывает ниже 40 градусов. Заключенных доставляли поздно вечером, с 11 до 12 часов, в специально оборудованную комнату, где их ноги и руки погружали в бочки с ледяной водой, чтобы искусственно вызвать переохлаждение. Затем людей с оголенными мокрыми конечностями выводили на открытый воздух и держали там при минусовой температуре до тех пор, пока не наступало обморожение. Убедившись, что обморожение произошло, экспериментаторы возвращали подопытных в помещение. На этот раз для «лечения».

В тот период среди солдат Квантунской армии было довольно много случаев обморожения. В отряде хотели как можно скорее собрать данные о процессе обморожения, методах его лечения, а также о том, как протекает бактериальное заражение в условиях сильных морозов.

Художника вызвали на задание днем. Через несколько часов он, весь посиневший и крайне уставший, возвратился к себе со стопкой рисунков в руках. Сев за стол, он развернул на нем свои рисунки.

На бумаге было изображено нечто такое, что заставило бы каждого, кто взглянул на рисунки, в ужасе отвернуться.

 

Живопись человекоотступников

Это были, скорее, эскизы, наброски, сделанные сначала легкими штрихами японской туши, а затем раскрашенные. Все они изображали обмороженные конечности «бревен».

Если смоченные холодной водой конечности держать на открытом воздухе при сильном морозе, доходящем порой до минус 40 град. С, то процесс обморожения будет развиваться буквально на глазах. Кожа подопытных сначала белела, потом становилась красного, потом фиолетового цвета и покрывалась волдырями. После этого она делалась багрово-черной и наконец, когда наступало полное обморожение, чернела. Кожа и мускулы затвердевали, происходил паралич конечностей.

Чтобы выяснить, наступило ли полное обморожение, экспериментаторы били по рукам и ногам подопытных палками. Если люди чувствовали боль, значит, обморожение было неполным.

При сильном морозе в оголенных конечностях прекращалось кровообращение, ткань начинала омертвевать. Убедившись, что омертвение наступило, экспериментаторы возвращали подопытных в помещение.

Теперь руки и ноги «бревен» помещали в чуть теплую воду. Температуру воды постепенно повышали и смотрели, как изменяется состояние конечностей при каждом режиме. Иногда руки и ноги подопытных помещали сразу в воду с температурой +15 градусов и наблюдали, что происходит при этом с конечностями, подвергшимися полному обморожению, обморожению второй и первой степеней. Иными словами, пытались выявить оптимальную для лечения зависимость между степенью обморожения и температурой воды. Режим и условия эксперимента меняли самым различным образом, стремясь получить исчерпывающие данные.

Бывшие служащие отряда вспоминают: «Целью экспериментов, проводившихся в группе Иосимуры, было не лечение „бревен“, а получение данных об оптимальных методах измерения температуры кожи, о времени, в течение которого происходит омертвение клеток, и о всем течении процесса… Руки и ноги подопытных помещали в теплую воду для того, чтобы выяснить наиболее пригодную для лечения температуру воды и время, на которое в нее следует опускать обмороженные конечности… Если их сразу же помещали в горячую воду, то вся ткань разрушалась и отваливалась… Обнажались кости, и дальше уже не было иного способа оставить „бревно“ в живых, как только ампутировать конечности».

Художник и зафиксировал на бумаге изуродованные руки и ноги «бревен».

На одних листах были изображены руки с полностью отвалившимися фалангами пальцев, на других — ноги без ступней с обнажившимися костями голени, на третьих — тело с частично ампутированными конечностями, ставшими короткими, как плавники нерпы. Были рисунки, изображавшие стадии обморожения, когда ткань покрывается волдырями и постепенно чернеет.

Художник, согласно приказу, фиксировал на бумаге то, что видел. Поэтому все эти рисунки были документальными свидетельствами проводившихся экспериментов.

Об опытах по обморожению делали документальные черно-белые фильмы. Однако то обстоятельтво, что в фильмах не передавался цвет, очень разочаровывало экспериментаторов. Цветные фотографии тогда тоже еще невозможно было сделать. Оставался один выход — ретушировать и раскрашивать черно-белые.

Вполне понятно, почему в группе Иосимуры обратили внимание на художника. Его глаз и рука, натренированные на раскраске шелка, могли делать моментальные зарисовки различных частей тела, а затем воспроизводить их в цвете. Художник должен был заменить цветную пленку. Талант, который раньше служил созданию прекрасных узоров, украшавших праздничные наряды японских девушек, теперь цинично использовался для фиксирования результатов бесчеловечных опытов.

Сотрудникам группы Иосимуры не было никакого дела до того, насколько это занятие мучительно для художника. Требовались цветные изображения гниющих и отваливающихся конечностей. Их мог дать талант служащего отряда. Это было главное.

Художник неоднократно получал приказ явиться в группу Иосимуры со всеми рисовальными принадлежностями. Всякий раз, получив такой приказ, он становился молчаливым и с мрачным выражением лица уходил на задание.

В дальнейшем его стали вызывать не только в группу Иосимуры. Ему приходилось зарисовывать результаты самых разнообразных экспериментов, проводившихся на «бревнах». От него требовали только эскиз указанной части тела и натуральный цвет. Откуда взялась та или иная «часть», какова вероятность заражения при работе на близком расстоянии от нее — об этом, как и о многом другом, что могло его интересовать, ему ничего не говорили.

После войны, демобилизовавшись, он ни разу не принял участия в собраниях бывших служащих отряда. Узнав, что такие собрания организовываются, он сказал только: «Ни к чему это… Все, что осталось в памяти от отряда, — ужасно. Не стоит об этом вспоминать». Только очень немногие его сослуживцы по отряду знают, где он живет.

4 ноября 1982 года бывший начальник группы «отряда 731» Хисато Иосимура дал следующее интервью газете «Майнити»: «- Известно, что вы проводили опыты по обморожению на живых людях, используя при этом специальную аппаратуру.

— В то время аппаратуры еще не было. Ее конструировали — с учетом стратегических замыслов против СССР — для того, чтобы выяснить, возможно ли создать защищающие от мороза средства, которые выдерживали бы температуру до минус 70 град. С. Однако поставка материалов задерживалась, поэтому провести испытания этой аппаратуры мы смогли только в конце войны. Но после вступления в войну СССР она была взорвана. Об этом узнали подростки, служившие в отряде. От них, вероятно, и пошли эти слухи.

— Говорят также, что проводились исследования по предотвращению обморожения на представителях разных национальностей.

— Метод, при котором средний палец опускают в ледяную воду и проверяют возникающую при этом реакцию, называется „холодовой пробой“. Он применяется и в настоящее время. В ходе исследований, проведенных в Квантунской армии, было установлено, что при температуре выше минус 4 град. обморожение не наступает. Мы же проводили опыты только при нулевой температуре. И „бревен“ мы не использовали. Проводить исследования нам помогали местные жители. Это нельзя назвать экспериментами на живых людях. Я старался держаться подальше от спецгруппы, которая ведала „бревнами“. Позже мы стали проводить исследования по лечению обморожения. Я поручил их своему подчиненному, лейтенанту медицинской службы. Он докладывал мне о результатах, но я не особенно в них вникал. Я даже толком не знаю, что именно он делал.

— Правда ли, что исследования по предотвращению обморожения проводились на детях?

— Этот вопрос уже поднимался в 1972 году на научной конференции. Я расспрашивал об этом моего научного сотрудника (он умер в 1973 году). Он сообщил мне в письме, что „использовал для этого своего собственного ребенка“. Это письмо до сих пор хранится у меня. В те времена жизнь человека ничего не стоила — помочь армии считалось честью, и использовать своего ребенка для эксперимента было делом совершенно естественным. Ведь и Дженнер впервые привил оспу именно своему ребенку.

— Почему вы пошли служить в „отряд Исии“?

— Мой преподаватель в институте, где я учился, сказал мне: „Поезжай в Маньчжурию“. И еще мне было сказано, что, если я откажусь поехать, меня исключат из института.

— Вы говорите, что сами не проводили экспериментов на живых людях, но ведь вы несете ответственность за действия ваших подчиненных.

— Возможно, что и несу. Но ведь в армии все выполняют приказы».

Следует, однако, сказать, что г-н Иосимура сам публиковал научные работы об экспериментах по обморожению. Об этом подробно говорится в книге Синго Такасуги «По следам оставшихся в живых руководителей бактериологического отряда Исии». Автор задался целью проследить, что стало с руководством «отряда 731» после войны. Приведем отрывки из этой книги. «Перед нами работа Хисато Иосимуры, посвященная проблемам физиологии человека в условиях холода, которую он опубликовал после войны в выходящем на английском языке журнале „Джэпэниз джорнэл оф физиолэджи“ Японского научного общества физиологов. Подобно упоминавшемуся ранее г-ну Ватанабэ, который опубликовал в газете „М.“ результаты опытов по обморожению, проводившихся на людях неяпонской национальности, г-н Иосимура публикует результаты своих опытов над китайскими рабочими и более чем сотней японских студентов в возрасте от 18 до 28 лет, находившихся в Маньчжурии. Он публикует также результаты экспериментов на живых людях — китайцах, маньчжурах, монголах, орочах, — проведенных им для выяснения различий, которые возникают в зависимости от национальности и возраста испытуемого. В опытах по выявлению возрастных различий он использовал китайских школьников от 7 до 14 лет.

Еще более ошеломляет опубликованная им таблица результатов опытов над живыми младенцами трех дней от роду, а также месячного и шестимесячного возраста. У них погружали на 30 минут в ледяную воду средний палец. Читатель, конечно, понимает, что в данном случае не может быть и речи об опытах по добровольному согласию. Ясно также, что ни в одной нормальной семье родители добровольно не отдадут своего три дня как родившегося ребенка для эксперимента по обморожению. Кроме того, можно себе представить, как будет кричать младенец, если его конечность погрузить в ледяную воду.

Подобный опыт невозможен вне специально оборудованного помещения, поэтому в данном случае естественно думать, что все это осуществлялось в „отряде 731“.

Не говоря уже о жестокости, переходящей границы человеческого, трудно представить себе чувства японских ученых, которые приняли эту статью для публикации».

Кроме того, о проведении г-ном Иосимурой исследований по обморожению на Хабаровском судебном процессе по делу бывших военнослужащих японской армии говорили многочисленные свидетели, показания которых зафиксированы в материалах этого процесса.

Приведем часть из них, и прежде всего показания свидетеля Фуруити бывшего санитара-стажера «отряда 731»:

«Вопрос: Скажите, в отряде 731 производились опыты по обмораживанию?

Ответ: Да, я такие опыты видел.

Вопрос: Под руководством какого научного сотрудника производились эти опыты?

Ответ: Научного сотрудника Иосимура.

Вопрос: Расскажите об опытах по обмораживанию людей.

Ответ: Эксперименты по обмораживанию людей производились ежегодно в отряде в самые холодные месяцы года: в ноябре, декабре, январе и феврале. Техника этих опытов заключалась в следующем: подопытных людей выводили вечером, часов в 11, на мороз и заставляли их опускать руки в бочку с холодной водой. Затем их заставляли вынимать руки и с мокрыми руками простаивать на морозе долгое время. Или поступали таким образом: выводили людей одетых, но с босыми ногами и заставляли стоять ночью в самое холодное время на морозе.

После того как люди получали обморожение, их вводили в комнату, где заставляли класть ноги в воду с температурой примерно плюс 5 град., затем температуру воды постепенно повышали. Таким образом происходило изыскание средств лечения обморожения. Я сам лично дальнейших экспериментов, когда этих людей вводили в комнату, не видел, мне только приходилось наблюдать, когда я был дежурным, как люди выводились на мороз и там обмораживались, а об опытах в комнате, когда люди держали руки в воде, я слышал со слов очевидцев»

(Материалы судебного процесса…, с. 356–357). (Дальнейшее опускается).

Далее, показания бывшего начальника учебного отдела «отряда 731» подполковника Ниси:

«Вопрос: Что вам известно о производившихся в отряде опытах по обмораживанию?

Ответ: От научного сотрудника Иосимура я слышал, что в большой мороз речь идет о температуре ниже 20 градусов — людей выводили из тюрьмы отряда, затем оголяли их руки, и с помощью искусственного ветра руки обмораживались. После этого небольшой палочкой стучали по обмороженным рукам, пока они не издавали звук, подобный звуку дощечки»

(Материалы судебного процесса…, с. 287).

Приведем также показания свидетеля Куракадзу — сотрудника жандармерии при «отряде 731»:

«…Когда я зашел в лабораторию тюрьмы, там на длинной скамейке сидело пять подопытных китайцев, у двоих из этих китайцев совсем не было пальцев, руки у них были черные, а у троих — виднелись кости. Пальцы хотя и были, но оставались одни кости. Как я узнал со слов Иосимура, это получилось у них в результате опытов по обмораживанию»

(Там же, с. 366). (Дальнейшее опускается).

 

Место, откуда не возвращались

В блоке «ро» имелся потайной ход. Он начинался в северо-западном крыле коридора, опоясывавшего корпуса 7 и 8 специальной тюрьмы, некоторое время шел прямо и, повернув затем налево, подводил к бетонной лестнице без перил. Спустившись по этой лестнице и свернув направо, через полминуты можно было достичь другой бетонной лестницы, которая вела наверх и упиралась в стальную дверь.

За дверью находилось довольно просторное помещение с бетонным полом. С высокого потолка свисали особые светильники, похожие на современные бестеневые лампы. Под светильниками стояли металлические операционные столы. На первый взгляд помещение напоминало операционную клиники медицинского института, но от операционной его отличало то, что, кроме столов, в нем не было никакой медицинской аппаратуры. Вместо нее в помещении стояли ведра и большие, наполненные формалином стеклянные сосуды для препаратов.

Это была секционная «отряда 731». Она находилась на минимальном удалении от лабораторий оперативных исследовательских групп, размещавшихся в блоке «ро».

Из секционной можно было попасть прежде всего в лаборатории группы Такахаси, занимавшейся исследованием чумы. Эти лаборатории располагались вдоль среднего коридора. Средний коридор упирался в центральный коридор, пересекавший все здание блока «ро». В этом месте пол среднего коридора был поднят таким образом, что образовывал как бы нависающий козырек. Эту необычную конструкцию служащие отряда называли «препятствием для крыс».

Я уже упоминал, что весь первый этаж блока «ро» занимала «фабрика по производству бактерий». Эта «фабрика» находилась в непосредственной близости от группы Такахаси, производившей блох, зараженных бактериями чумы.

Для размножения чумных блох требовались в большом количестве крысы. Крысам прививали чуму и помещали по одной или по две на дно металлической банки. Грызунов закрепляли особыми фиксаторами, чтобы они не могли двигаться. Затем туда пускали блох и давали им возможность размножаться, высасывая кровь грызунов до тех пор, пока от последних не оставались кожа да кости.

Высасывая кровь чумных крыс и согреваясь их теплом, блохи размножались очень интенсивно.

В отряде имелось около четырех с половиной тысяч таких сосудов. За два с небольшим месяца этим способом можно было «произвести» несколько десятков килограммов чумных блох. Не тысячи и не десятки тысяч блох, а десятки килограммов! Специалисты определили, что в 50 килограммах блох насчитывается несколько десятков миллионов особей. Колоссальное количество!

Из этого становится ясным назначение «препятствия для крыс», находившегося в конце коридора, вдоль которого были расположены лаборатории группы Такахаси. Если из-за какой-либо непредвиденной оплошности крысы, которым была привита чума, ускользнули бы из лаборатории, то, пробежав по среднему коридору, они непременно наткнулись бы на «препятствие» и никуда дальше разбежаться бы не смогли.

Какие же лаборатории располагались в непосредственной близости от секционной?

Пройдя от секционной прямо по коридору и повернув налево в центральный коридор, в самом конце его можно было попасть в лаборатории группы Касахары (исследование вирусов). Отсюда до секционной было несколько минут хода.

Повернув же направо по центральному коридору и поднявшись по лестнице, можно было попасть на второй этаж блока «ро». Здесь располагались лаборатории группы Иосимуры, имевшие мощные холодильные камеры и термокамеры, а также группа Минато (исследование холеры), группа Окамото и группа Исикавы (обе занимались проблемами патогенеза). Далее шли группа Эдзимы (исследование дизентерии), группа Ооты (иследование сибирской язвы) и, наконец, группа Утими (исследование сыворотки крови).

Секционная была в нескольких минутах ходьбы от всех этих лабораторий. Это помещение, непосредственно связанное потайным ходом со специальной тюрьмой, где содержались «бревна», и максимально приближенное ко всем лабораториям, было местом, где вскрывали живых людей.

Считают, что за 6 лет — с 1939 года, когда отряд передислоцировался в специальную военную зону близ поселка Пинфань, и до лета 1945 года, когда отряд был ликвидирован, — через потайной ход в секционную были приведены сотни живых людей, а Кодзо Окамото, один из руководящих сотрудников отряда, после окончания войны на допросе в штаб-квартире американских войск в Японии показал, что в 1945 году вскрытию были подвергнуты не менее тысячи человек.

 

Сатанинский заказ

Итак, секционной пользовались все перечисленные выше группы, расположенные на втором и третьем этажах блока «ро».

Я уже писал, что «бревен» распределяли по номерам в качестве материала для экспериментов между всеми группами отряда.

Почему подопытных отдавали в собственность каждой группе?

Когда планировалось получение препаратов живого человеческого тела, требовалось заранее точно знать, собственностью какой именно группы станут эти препараты.

По свидетельству бывших служащих отряда, право вскрыть живого человека и произвести эксперимент над ним принадлежало той группе, за которой он был закреплен. Но когда вскрытие и эксперимент заканчивались, органы и части тела подопытного распределялись между всеми группами согласно их заявкам.

О намеченном эксперименте и вскрытии заранее сообщалось всем группам, и уже на этой стадии от них поступали заказы: тонкий кишечник и поджелудочную железу — такой-то группе, мозг получает такая-то группа, на сердце претендует такая-то группа. Это были заказы на части тела человека, которого должны были расчленить заживо.

Вскрытия живых людей в отряде проводились в основном с двумя целями.

Во-первых, с целью получения препаратов, позволяющих выяснить, увеличивается ли или остается неизменным сердце человека, подвергшегося эпидемическому заражению? Как изменяется цвет печени? Какие процессы происходят в организме в каждый период течения заболевания? Вскрытие живого человека было идеальным способом пронаблюдать изменения в том виде, как они происходят в живой ткани.

Другой целью вскрытий было изучение взаимосвязи между временем и теми изменениями, которые происходили во внутренних органах после того, как «бревнам» вводили внутрь различные фармацевтические средства.

Какие процессы произойдут в организме человека, если ввести ему в вены воздух? То, что это влечет за собой смерть, было известно. Но сотрудников отряда интересовали процессы, происходящие до наступления конвульсий.

Через какое время наступит смерть, если «бревно» подвесить вниз головой? Какие изменения происходят при этом в различных частях тела? Проводились и такие опыты: «бревен» помещали в большую центрифугу и вращали с огромной скоростью до тех пор, пока не наступала смерть.

Как отреагирует человеческий организм, если в почки ввести мочу или кровь лошади? Проводились опыты по замене человеческой крови кровью обезьян или лошадей. Выяснялось, какое количество крови можно выкачать из одного «бревна». Кровь выкачивали с помощью насоса. Из человека в буквальном смысле выжимали все.

Что будет, если легкие человека заполнить большим количеством дыма? Что будет, если дым заменить ядовитым газом? Какие изменения произойдут, если ввести в желудок живого человека ядовитый газ или гниющую ткань? Такие эксперименты, сама мысль о которых противоестественна нормальному человеку и должна быть отвергнута как античеловеческая, с холодной расчетливостью осуществлялись в «отряде 731». Здесь проводилось и многочасовое облучение живого человека рентгеновскими лучами с целью исследовать их разрушающее действие на печень. Ставились и совершенно бессмысленные с точки зрения медицины опыты.

Бывшие служащие отряда рассказывают: «При вскрытии живого человека непосредственно скальпелем работали вольнонаемные, представлявшие в основном вспомогательный персонал. Распределяли же препараты руководители групп, которыми были известные в то время врачи и ученые. Сами они брались за дело только в тех случаях, когда те или иные „бревна“ представляли особый интерес. Обычно они предпочитали не пачкать руки и поручали все подчиненным. Мысли о том, что вскрытие живого человека — преступление, у них не возникало. Скорее наоборот, в каждой группе с нетерпением ожидали, какой препарат поступит на этот раз».

«Бревнам» давали общий или местный наркоз, и через час они превращались в «свежие, как бы еще хранившие жизнь препараты».

 

«Шведский стол» в секционной

По свидетельству бывших служащих отряда, от японцев-профессоров Харбинского медицинского института и университета города Синьцзин (ныне Чанчунь), бывшего тогда столицей Маньчжурии, в отряд поступали «научные запросы» о результатах вскрытий живых людей.

В очень редких случаях, когда это было крайне необходимо для научной работы, профессора институтов сами приезжали в отряд. Как только они, подъехав к территории отряда, выходили из машины, им завязывали глаза. Снимали повязку лишь после того, как они оказывались в здании.

Служащие отряда помнят такой эпизод. Однажды оказавшийся в Харбине член японской императорской фамилии неожиданно приехал в отряд. Начальник отряда Исии, ссылаясь на инструкцию, согласно которой никто не мог пройти на территорию отряда без разрешения командующего Квантунской армией, самым непочтительным образом заставил высочайшую особу ждать у ворот и, только вдоволь насладившись своей властью, пропустил наконец гостя на территорию.

Вскрытие живых людей Исии считал «экспериментом», имеющим для исследователей большую притягательную силу, и использовал это как приманку с целью привлечения на службу в отряд японских ученых-медиков. Среди профессоров Харбинского медицинского института было немало таких, которые одновременно служили и в «отряде 731».

Встретившийся мне в Японии, в районе Кансай (включает города Осаку и Киото с прилегающими префектурами в западной части острова Хонсю), бывший служащий отряда на своем характерном кансайском наречии рассказывал: «Вот, к примеру, возьмите господина… который после войны, будучи профессором известного в Японии медицинского института, прославился в японском ученом мире своими многочисленными сложными операциями и получил от правительства орден. Где он так набил руку? Тут ведь ошибки недопустимы. Но уж он-то их не допустит. У него опыт, а все промахи он уже десятки раз совершил в прошлом. И где вы думаете он приобрел такой опыт? В „отряде 731“».

«Бревен» считали человеческими организмами, но не людьми. Каждое «бревно» вместо имени имело порядковый номер и учетную карточку. Когда оно становилось непригодным для дальнейшего использования, его номером обозначали новое «бревно», поступившее на «склад».

В отряде вскрытию заживо подвергались не только «антияпонские элементы». Бывший служащий отряда наблюдал такой случай.

Однажды в 1943 году в секционную привели китайского мальчика. По словам сотрудников, он не был из числа «бревен», его просто где-то похитили и привезли в отряд, но точно ничего известно не было.

Мальчик сидел на корточках в углу секционной, как загнанный зверек, а вокруг операционного стола стояли в белых халатах более десяти сотрудников отряда, подняв кверху готовые к операции руки. Один из них коротко приказал мальчику лечь на операционный стол.

Мальчик разделся, как ему было приказано, и лег на стол спиной.

Тотчас же на лицо ему наложили маску с хлороформом. С этого момента он не ведал, что творят с его телом.

Когда наркоз окончательно подействовал, все тело мальчика протерли спиртом. Один из опытных сотрудников группы Та-набэ, стоявших вокруг стола, взял скальпель и приблизился к мальчику. Он вонзил скальпель в грудную клетку и сделал разрез в форме латинской буквы Y. Обнажилась белая жировая прослойка. В том месте, куда немедленно были наложены зажимы Кохера, вскипали пузырьки крови. Вскрытие заживо началось.

Бывший служащий отряда вспоминает: «Это был еще совсем ребенок, и ни в каком антияпонском движении он участвовать не мог. Я только потом понял, что его вскрыли потому, что хотели получить внутренние органы здорового мальчика».

Из тела мальчика сотрудники ловкими натренированными руками один за другим вынимали внутренние органы: желудок, печень, почки, поджелудочную железу, кишечник. Их разбирали и бросали в стоявшие здесь же ведра, а из ведер тотчас же перекладывали в наполненные формалином стеклянные сосуды, которые закрывались крышками.

Блестел скальпель, лопались пузырьки крови. Один из вольнонаемных, искусно владеющий инструментом, быстро опустошил нижнюю половину тела мальчика. Вынутые органы в формалиновом растворе еще продолжали сокращаться.

«Смотрите! Да они еще живые!» — сказал кто-то.

После того как были вынуты внутренние органы, нетронутой осталась только голова мальчика. Маленькая, коротко остриженная голова. Один из сотрудников группы Минато закрепил ее на операционном столе. Затем скальпелем сделал разрез от уха к носу. Когда кожа с головы была снята, в ход пошла пила. В черепе было сделано треугольное отверстие, обнажился мозг. Сотрудник отряда взял его рукой и быстрым движением опустил в сосуд с формалином. На операционном столе осталось нечто, напоминавшее тело мальчика, — опустошенный корпус и конечности.

Вскрытие закончилось.

«Унесите!»

Стоявшие наготове служащие один за другим унесли сосуды с формалином, в которых находились органы. Ни малейшего сожаления по поводу насильственной смерти мальчика!

Это была даже не казнь. Просто доставка мяса к столу дьявольской кухни.

В стеклянных сосудах, которые несли по коридору, обхватив обеими руками, сотрудники отряда, еще сокращались, образуя пузырьки воздуха, внутренние органы мальчика. Эти довольно тяжелые сосуды служащие отряда несли осторожно, напрягаясь всем телом.

Имя китайского мальчика, стоявшего на пороге своей юности, так же как и имена многочисленных «бревен», осталось неизвестным. И он никогда не узнает, почему его лишили жизни. Только короткий насильственный сон — и все для него было кончено.

 

СТИХИ О РАСПЯТЫХ

Приведенные здесь семнадцать строф, написанных в японской национальной форме стихосложения хайку (хайку — небольшое стихотворение, состоящее из 17 слогов, выражающих законченную мысль; представляет собой самостоятельное произведение; в данном случае автор написал 17 отдельных хайку, объединив их одной идеей), принадлежат бывшему служащему отряда. Они сочинены им через двадцать с лишним лет после эвакуации отряда из поселка Пин-фань.

Он рассказывал, что пытался читать эти стихи на одном из вечеров поэзии хайку, но собравшиеся почти ничего в них не поняли. Постараюсь я расшифровать эти строки.

Читатели, видимо, уже догадались, что в первой и во второй строфах говорится о проводимых в группе Иосимуры бесчеловечных экспериментах по обморожению, после чего у «бревен» отваливались руки.

Четвертая строфа повествует о пленных, которых в наручниках и кандалах, часто под палящим солнцем, доставляли в отряд.

О смысле шестой строфы я позже расскажу подробнее. Сейчас же упомяну только, что в этой строфе говорится о сделанных кровью на стенах одиночных камер специальной тюрьмы надписях: «Долой японский империализм!», «Да здравствует Коммунистическая партия Китая!») которые были обнаружены 9 августа 1945 года, когда начались работы по эвакуации отряда и уничтожению его сооружений.

Седьмая строфа повествует о сожжении трупов «бревен», зверски умерщвленных во время эвакуации отряда.

В восьмой строфе говорится о проводившихся на специальном полигоне близ станции Аньда бесчисленных опытах по заражению «бревен» чумой с помощью блох.

В девятой строфе речь идет о «дьяволе в облике врача» — начальнике отряда генерал-лейтенанте медицинской службы Сиро Исии. Я уже писал, что в этом документальном повествовании не ставлю себе целью выяснить степень ответственности каждого члена отряда за содеянное, но о личности Исии создателе, начальнике и символе «отряда 731» — необходимо сказать особо.

Десятая строфа повествует о начавшихся 9 августа 1945 года работах по эвакуации отряда и уничтожению отрядных сооружений.

Строфы с одиннадцатой по шестнадцатую отображают эвакуацию из Пинфаня, пересечение границы Китая, Кореи и дальнейшее продвижение на юг. Это рассказ о бегстве в Японию «спасающихся крыс» — членов «отряда 731», узнавших об окончании войны и дрожащих от страха за свою жизнь при мысли о совершенных ими преступлениях.

Последняя строфа — о пятиярусном памятнике-пагоде на токийском кладбище Тама — весьма значительна.

С окончанием войны отряд был расформирован, но члены его не потеряли друг друга из виду. Они организовали «общества боевых друзей», раз в год устраивают всеяпонское сборище и поддерживают «старые связи». В 1958 году на кладбище Тама в честь душ погибших членов «отряда 731» был воздвигнут памятник-пагода. На нем не значатся имена тех, по чьей инициативе он был поставлен. На черном граните вырезано всего несколько санскритских знаков и больше никаких надписей нет. Тайно воздвигнут он на кладбище, причина его появления, которая сама по себе чудовищна и возмутительна, скрыта от людей.

Итак, какую строфу ни возьми, смысл ее глубок и значителен. И вполне естественно, что любители поэзии хайку, привыкшие к воспеванию времен года, цветов, птиц, пейзажей и сияния луны, не поняли этих стихов.

Из семнадцати строф особого внимания заслуживает пятая, где говорится о побеге из тюрьмы.

Что здесь имеется в виду? Слова «побег из тюрьмы» дают основание полагать, что речь идет о событии, происшедшем в специальной тюрьме отряда.

Побег из тюрьмы!

Да, это была особая, строго охранявшаяся тюрьма, откуда никто не вышел живым. Находившиеся в ней «бревна» подвергались зверскому истреблению в среднем по три человека каждые два дня. Но все это время они мужественно боролись.

Самым крупным проявлением этой борьбы явился бунт «бревен», вспыхнувший в начале июня 1945 года, перед самым концом войны.

 

Хозяйство, управляемое дьявольской семейкой

Специальная тюрьма представляла собой двухэтажное железобетонное сооружение, которое называлось в отряде корпусами 7 и 8. В каждом корпусе было более 20 одиночных и общих камер.

Тюрьма имела прочные стены толщиной 40 сантиметров, железные двери, защищенные решетками окна. Внутри каждого корпуса по периметру шел просторный коридор.

Чтобы выйти из корпуса, нужно было спуститься по лестнице. Доступ к лестнице преграждала массивная стальная дверь.

Изредка заключенным предоставлялась возможность размяться. Тогда их выпускали из камер друг за другом по одному. Из коридора они выходили на лестницу, а затем в довольно просторный внутренний двор, засаженный травой.

В углу внутреннего двора 7-го корпуса имелась площадка, напоминавшая теннисный корт. Физический труд, который разрешался «бревнам», заключался в стрижке газона, прополке сорной травы, очистке площадки от камней, починке тюремной канализации. Для «бревен», окруженных толстыми бетонными стенами камер, вдохнуть немного свежего воздуха, походить по земле и размяться было некоторым утешением.

Но, выйдя во внутренний двор, заключенные, несомненно, убеждались в том, что убежать из отряда нет никакой возможности, и их охватывало еще более глубокое отчаяние. Внутренний двор был совершенно замкнутым пространством, со всех сторон окруженным высокими стенами блока «ро».

Если бы даже заключенный смог открыть дверь своей камеры, то путь ему преградила бы массивная стальная дверь, закрывающая выход из коридора. Но если бы он преодолел и это препятствие и выбрался во внутренний двор, то оттуда он уже никуда выйти не смог бы. «Бревен» со всех сторон окружала безнадежность. При постройке тюрьмы были учтены любые возможности побега. Из внутреннего двора попасть в блок «ро» было невозможно. Стены блока «ро» были высоки, а окна находились только в верхней части второго этажа.

Тюремными помещениями ведала спецгруппа. Ею руководил Такэо — старший брат начальника отряда Исии. У генерал-лейтенанта медицинской службы Сиро Исии было три брата: самый старший — Торао, затем Такэо и Мицуо. Все братья Исии, кроме уже умершего к тому времени Торао, занимали ответственные посты в «отряде 731».

По словам бывших служащих отряда, спецгруппа насчитывала около 50 человек, включая охрану, надзирателей, кухню и канцелярию.

Большинство сотрудников спецгруппы были земляками трех братьев Исии, выходцами из поселка Сибаяма, уезда Самбу, префектуры Тиба. Все они были безземельными вторыми и третьими сыновьями из крестьянских семей (в японских крестьянских семьях по традиции весь земельный участок, принадлежащий семье, наследовал первый, то есть старший, сын). В отряд их привез с собой Исии. Опасаясь, что тайна специальной тюрьмы может просочиться наружу, Исии укомплектовал спецгруппу, в ведении которой находилась тюрьма, своими родственниками и свойственниками.

 

Смертный приговор, написанный мелом на доске

Право входить в специальную тюрьму имело крайне ограниченное число людей — помещения для «бревен» были тайным и запретным местом в отряде. Поистине это был черный ящик, весь залитый кровью.

Один из бывших служащих отряда рассказывает: «На первом этаже в обоих концах коридора, соединявшего корпуса 7 и 8, и у стальных дверей, ведущих во внутренние дворы корпусов, были посты, где в течение 24 часов посменно несли службу сотрудники спецгруппы, вооруженные маузерами и шестигранными дубинками. Помещение для „бревен“, о котором в отряде ходили самые разные слухи, постоянно вызывало любопытство служащих отряда. Но стоило кому-то, проходя по центральному коридору первого этажа блока „ро“, хотя бы чуть скосить взгляд в сторону тюрьмы, как тут же раздавался окрик: „Не глазеть по сторонам!“ Поэтому мы всегда со страхом в душе старались скорее пробежать этот коридор. Позже, когда произошел бунт „бревен“, многие служащие отряда наперебой предлагали свои услуги для несения экстренной охраны, зная, что другого случая заглянуть в помещения тюрьмы не представится».

Самые большие трудности, с которыми я столкнулся при работе над этой книгой, заключались в том, чтобы выяснить, что же представляла собой специальная тюрьма. Из бывших служащих отряда почти никто не бывал в корпусах 7 и 8, а сотрудники спецгруппы, наиболее осведомленные в этом, все как один упорно отказывались говорить и помогать мне в сборе материала.

«Это военная тайна его превосходительства Сиро Исии, которая не подлежит разглашению», — в один голос заявляли они и молчали, сжав губы, как раковины сжимают свои створки. Что можно было с ними поделать? Прошло 36 лет после окончания войны, а умерший уже генерал-лейтенант медицинской службы Исии все еще живет в их сознании как «его превосходительство», и они считают, что нужно по-прежнему хранить «военную тайну».

Бывший служащий отряда, занимающий в настоящее время кафедру в одном из университетов Японии, вспоминает: «Папаша — так между собой в отряде называли Сиро Исии — был сыном помещика из префектуры Тиба. Он окончил Императорский университет в Киото и принадлежал к элите. Создавая отряд в Пинфане, он больше всего заботился о том, как сохранить в тайне все, что касалось тюрьмы. Потому-то Папаша и обратил внимание на мелких крестьян, арендующих у него землю, а также на беднейших безземельных крестьян своей деревни и привез их из Японии в Маньчжурию. В довоенное время для арендатора земли или бедняка крестьянина помещик был барином, хозяином деревни. Папаша, умело используя страх крестьян перед хозяином, от которого они полностью зависели, собрал их всех в специальную группу своего отряда и назначил небывало высокое по тем временам для крестьянина жалованье, рассчитав, что в этом случае тайна будет сохранена надежнее. Иными словами, он сыграл на их страхе и заткнул им рот деньгами».

В отряде все хорошо знали, что Сиро Исии нет никакого дела до образования или уровня умственного развития членов спецгруппы. Все, что от них требовалось, — это «неукоснительное выполнение служебных обязанностей, молчание и физическое здоровье». Как правило, вольнонаемные служащие отряда продвигались по служебной лестнице медленно: стажер — вольнонаемный служащий — специалист второго класса. Что же касается сотрудников спецгруппы, то они, пройдя небольшую подготовку, которая в основном заключалась в изучении приемов рукопашного боя и в стрелковой подготовке, и проработав немного, обычно сразу получали звание специалистов второго класса. Повышение по службе шло для них в ускоренном темпе. Более того, поскольку члены спецгруппы несли особую службу по охране «бревен», они получали 70-процентную надбавку к своему месячному окладу — специальное пособие за опасную работу.

Бывший служащий отряда рассказывает: «Спецгруппа Исии делилась на две части: тех, кто ухаживал за животными, и тех, кто охранял „бревен“. Низкорослые, коренастые крепыши назначались к животным. Высокие, плотно сложенные и сильные служащие назначались к „бревнам“. Среди сотрудников были и совершенно неграмотные, не умевшие даже проставить цифры в книге учета заключенных. Поэтому в спецгруппу для канцелярской работы и ведения учета приходилось назначать служащих из других групп.

Большинство сотрудников спецгруппы были простыми деревенскими парнями, довольно пугливыми. Для того чтобы воспитать в них храбрость, им устраивали специальную „тренировку“. Она заключалась в том, чтобы шестигранной дубинкой убивать „бревен“… После этого даже стажеры, которые дрожали от страха, всего лишь наблюдая за происходящим, быстро привыкали к мысли, что „бревна“ не люди, а просто материал для опытов. Кроме того, они получали жалованье, о котором и мечтать не смели, живя в своей деревне в Тиба, могли посылать значительные денежные суммы родителям, платить за обучение младших братьев и сестер… Для членов спецгруппы Папаша был спасителем, а отряд яблоней с золотыми яблоками».

Служебным помещением спецгруппы была просторная комната, имеющая выходы во внутренние дворы 7-го и 8-го корпусов. В комнате стояли письменные столы, на стене висела доска, на которой мелом писали следующее: «…месяца…дня…(номера) используются группой Исикавы для опытов по патогенезу;… используются группой Минато — атака X;… используются группой Такахаси — атака Ч;……, группа Танабэ… дня… группа Иосимуры». «Атака X» означала опыт по заражению холерой, «атака Ч» прививку чумы. Эти записи на доске спецгруппы, сделанные согласно заявкам каждой оперативной исследовательской группы, являлись расписанием экспериментов над живыми людьми, которые были ужаснее, чем смертная казнь, так как подопытного не считали человеком.

 

Рынок «бревен»

По рассказам бывших служащих отряда, главным в специальной тюрьме — и в 7-м и в 8-м корпусах — был второй этаж. В отличие от первого этажа, где находились общие камеры и куда «бревен» помещали на время, второй этаж представлял собой систему одиночных камер, которая служила целям экспериментов.

Для получения данных о ходе эксперимента над живым человеком с применением бактерий или ядов, синтезированных химическим путем, требовалось тщательное наблюдение за каждым подопытным. Вот почему все 12 камер второго этажа специальной тюрьмы были одиночными. В двери каждой одиночной камеры имелось окошко, открывавшееся снаружи, через которое и велось наблюдение.

Прикомандированный от какой-либо оперативной исследовательской группы сотрудник в сопровождении сотрудника спецгруппы ежедневно в первой половине дня и вечером обходили все одиночные камеры второго этажа. Они открывали окошко, выкликали номер «бревна» и заставляли его протянуть в окошко руки в наручниках. Сотрудник оперативной исследовательской группы в белом халате и в маске на лице проверял у подопытного пульс и измерял температуру тела.

Две фигуры: сотрудника оперативной исследовательской группы в белом халате и охранника с маузером через плечо и дубинкой в руках, совершающих обход камер, — такое странное зрелище можно было увидеть только в специальной тюрьме.

Иногда в результате жестоких опытов «бревна» теряли способность стоять и ходить. Они продолжали лежать даже тогда, когда выкликали их номер. В таких случаях прикомандированный сотрудник в сопровождении охранника входили в одиночную камеру.

«Все „бревна“ находились в одиночных камерах в наручниках, — вспоминает бывший служащий отряда. — Некоторые из них обладали сильной волей к сопротивлению и громкими криками выражали свой протест или отказывались принимать пищу. Этим, помимо наручников, надевали еще и кандалы. Один из таких заключенных, бывший солдат советской Красной Армии, вытягивал по направлению к нам руки в наручниках так, как будто он держал в них автомат, с ненавистью смотрел на нас и громко повторял: „Та, та, та, та, та…“ Таких заключенных старались как можно скорее использовать в эксперименте».

Если сопоставить рассказы всех бывших служащих отряда, с которыми мне довелось беседовать, то получится, что общее число заключенных, содержавшихся в 7-м и 8-м корпусах, обычно составляло от 80 до 100 человек. Иными словами, от 40 до 50 человек в каждом корпусе. На Хабаровском же судебном процессе по делу бывших военнослужащих японской армии подсудимый Кавасима показал, что в тюрьме постоянно содержалось 200–300 «бревен».

Откуда такое расхождение: 80-100 человек, которых реально могли вместить 7-й и 8-й корпуса, и 200–300 человек по материалам Хабаровского процесса? Может быть, в отряде, кроме специальной тюрьмы, было еще какое-то помещение для заключенных?

Бывший служащий отряда отвечает: «Нет, в отряде, кроме 7-го и 8-го корпусов специальной тюрьмы, помещений для заключенных не было. Но поскольку „бревна“ использовались ежедневно, количество их требовалось постоянно пополнять… Я слышал, что для этой цели между Пинфанем и Харбином, где-то в районе японского синтоистского храма, находился специальный „накопитель“ — пункт для сбора „бревен“. Помнится, это место называлось Шоушидзян. В этом сборном пункте постоянно содержалось до 300 „бревен“, и, когда в материале для экспериментов начинала ощущаться нехватка, отсюда их немедленно переправляли в отряд… Для перевозки использовались грузовики с черным закрытым кузовом без окон, похожие на нынешние трайлеры-холодильники. Транспортировка производилась, как правило, ночью под охраной жандармов».

О «накопителе» в одном из районов Харбина слышали и другие бывшие служащие отряда. Но точно об этом никто ничего не знает, так как специальная тюрьма и пополнение ее «бревнами» были в ведении разных организаций. Тюрьмой распоряжался «отряд 731», а отправкой в нее заключенных ведало харбинское управление жандармерии.

На сборном пункте заключенных содержали, как правило, без наручников и кандалов. Принимались специальные меры для того, чтобы люди не поняли, что их ожидает. Среди них ведь были и ничего не подозревавшие молодые китайцы, которых обманом завлекли на этот пункт, сказав, что их приглашают для устройства на работу. Такие слухи ходили по отряду.

Если суммировать все сведения, полученные из разных источников, то окажется, что «бревна» поступали в отряд в основном тремя путями.

Во-первых, в воинских эшелонах из лагерей военнопленных доставлялись в Харбин, а оттуда уже в «отряд 731» бойцы и командиры китайской Красной армии, офицеры гоминьдановской армии, взятые в плен в ходе боев в Центральном и Северном Китае. Вместе с ними в отряд доставлялись арестованные в различных городах и деревнях Китая участники движения сопротивления Японии, среди которых были рабочие и интеллигенция.

Во-вторых, харбинская жандармерия и органы спецслужб концентрировали сначала в лагере «Хогоин», а затем отправляли в «отряд 731» арестованных в Харбине и его окрестностях советских граждан, русских белоэмигрантов и членов их семей.

И в-третьих, в отряд отправляли обычных китайских граждан, приходивших на сборный пункт у памятника японским воинам Тюрэйто в пригороде Харбина. Большинство из них были завлечены туда обманным путем. Среди них были и такие, которые обвинялись всего лишь в мелком воровстве.

В ночь, когда пленных доставляли в отряд, ночное патрулирование, как правило, отменялось. Все, что касалось «бревен», было строго секретным даже для служащих отряда.

 

«Прореживание» в специальной тюрьме

Самым трагичным из всего, что происходило в специальной тюрьме отряда, было так называемое «прореживание» «бревен».

Сразу после окончания строительства специальной тюрьмы в каждом ее корпусе было от 20 до 24 одиночных камер. Однако впоследствии более половины первого этажа превратили в склад, а оставшиеся на первом этаже камеры переоборудовали в общие.

С 1943 года сильно возросло число военнопленных, а следовательно и «бревен», доставлявшихся в «отряд 731» из различных районов Китая. Специальная тюрьма оказалась переполненной.

Бывший служащий отряда рассказывает: «В одиночной камере можно было содержать одновременно не более двух человек. Но теперь пришлось помещать в нее по три и даже по четыре человека. Это привело к тому, что часть опытов пошла совсем не так, как предполагалось… Тогда-то и стали применять „прореживание“».

Сначала руководство отряда было даже радо такому переполнению тюрьмы «бревнами». Когда в камеру площадью около шести квадратных метров помещали трех человек, им приходилось и спать и есть очень близко друг от друга. Руководство отряда решило, что нет худа без добра, и попыталось использовать эту скученность для экспериментов по массовому заражению различными бактериями, и в первую очередь бактериями чумы.

Одному из «бревен» прививали бактерии, а затем помещали его в переполненную камеру, чтобы пронаблюдать, как произойдет распространение заболевания. Условия, создавшиеся в тюрьме, способствовали проведению такого эксперимента.

«Но, — говорит один из бывших служащих отряда, — предполагаемое массовое заражение не происходило. Было зарегистрировано только, что через два-три дня „бревна“, находившиеся в той же камере, заражались легочной чумой. Другие эпидемические заболевания не распространялись… Говорили, что среди „бревен“ есть представители интеллигенции, которые знают, как уберечься от заражения. Они объясняют эти способы другим и применяют их на практике в камерах… Конечно, среди „бревен“ было много людей и более умных и более образованных, чем мы. Вот и шла эта постоянная борьба не на жизнь, а на смерть между служащими отряда, стремившимися к распространению эпидемии, и „бревнами“, сопротивлявшимися заражению».

Тогда-то и возникла мысль о «прореживании».

В правом крыле специальной тюрьмы находилась ванная комната, а рядом с ней — специально оборудованное помещение, в котором стояли койки. Здесь и производилось «прореживание».

«Прореживанию» подвергались «бревна», которые уже несколько раз использовались для экспериментов, но тем не менее выжили.

Появление таких жизнестойких подопытных было вызвано определенной причиной.

В отряде «важнейшим оружием» считали бактерии чумы и производили их в больших количествах. Однако при многократном посеве их в культиваторах они постепенно теряли свою вирулентность. Чтобы этого не происходило, необходимо было иметь в качестве исходного материала культуру повышенной вирулентности.

Для решения этой задачи в группе Такахаси был разработан способ постепенной «пересадки» бактерий чумы от одного «бревна» к другому. Например, подопытному А. прививали живые бактерии. Он заболевал чумой и умирал. Однако в человеческом организме вплоть до самого наступления смерти идет жестокая борьба между бактериями и образующимися в крови и лимфе антителами. Выжившие в этой борьбе бактерии становятся сильнее именно в той степени, в какой им было оказано сопротивление. Учитывая это, сыворотку крови подопытного А. вводили подопытному Б. В результате борьбы бактерий чумы, уже имеющих повышенную токсичность, с антителами в организме подопытного Б. появлялась еще более сильная культура бактерий, которую вводили третьему подопытному, В. Так решалась проблема повышения вирулентности бактерий и создания особо сильных культур.

Используя этот метод, в группе Такахаси производили высокотоксичные бактерии чумы. Однако в результате введения в человеческий организм сыворотки крови, содержащей особо токсичные бактерии, в нем повышалась сопротивляемость антител. Поэтому-то и появлялись «бревна», которые после введения им бактерий чумы впадали в очень тяжелое состояние, но все-таки выживали. Были «бревна», которые приобрели такого рода иммунитет и к другим микроорганизмам.

Для исследования процесса появления иммунитета эти подопытные представляли значительную ценность, но, с другой стороны, оказалось, что если их оставлять в живых, то некуда будет помещать новых, которые постоянно прибывали. И тогда прибегли к методу скоростного умерщвления, который и назывался «прореживанием».

Выживших подопытных сотрудники спецгруппы выводили из камер и вели в помещение рядом с ванной комнатой. Имевшие горький опыт неоднократных экспериментов люди были крайне насторожены, поэтому вывести их из камер было нелегко. Тогда прибегали к обману: «Тебя сейчас освободят, но для этого нужно сделать предохранительную прививку». Так их выманивали из камер и вели под охраной сотрудника спецгруппы, вооруженного пистолетом.

Далее рассказывает бывший служащий отряда: «Приведя „бревно“ в специально оборудованную комнату, ему быстро вкалывали в запястье 20 кубиков хлороформа… Менее чем через секунду у подопытного начиналось удушье, глаза выкатывались из орбит, тело покрывалось гусиной кожей и наступала смерть… Такому „прореживанию“ подвергалось часто до 20 „бревен“ в месяц. Уже побывавших на грани смерти и все-таки выживших подопытных на этот раз убивали наверняка. Это ужасно!»

Вспоминая это, бывший служащий отряда с глубоким вздохом добавил, как бы обращаясь к самому себе: «Да, война отвратительна… Нельзя, чтобы она повторилась».

 

Доставка в живом виде по первому требованию

В конце коридора специальной тюрьмы была ванная комната, предназначенная для заключенных. Как правило, купание разрешалось раз в неделю, но иногда, в зависимости от целей эксперимента, заключенных водили в ванную чаще. Только на время купания с них снимали наручники.

В тюрьме содержались и заключенные-женщины. Бывшие служащие отряда говорят, что одна из них была возлюбленной одного прославленного китайского военачальника.

Купание женщин также происходило под наблюдением сотрудников спецгруппы. «Наблюдение» за молодыми купающимися женщинами было одним из их непристойных развлечений.

Купание заключенных прежде всего имело целью сохранение здорового материала для экспериментов. После купания на ужин русским заключенным, например, давали мясной суп и черный хлеб, а китайцам — горячие мясные пирожки. Строго соблюдался режим сна — в 9 часов в камерах уже гасили свет.

На другое утро прикомандированные от каждой группы сотрудники в сопровождении охранников из спецгруппы обходили одну за другой камеры с целью отобрать себе материал для экспериментов. Это походило на то, как в Японии раньше выбирали женщин, стоявших у домов свиданий, с той только разницей, что объектом выбора служили «бревна», находившиеся за решеткой. По единогласному признанию бывших служащих отряда, национальный состав заключенных был таким: почти 70 процентов — китайцы, 30 процентов русские, немного корейцев и монголов. Возраст в подавляющем большинстве от 20 до 30 лет, максимум 40 лет.

Разглядывая через окошки в дверях камер только что поступивших заключенных, сотрудники оперативных исследовательских групп, производившие отбор, и охранники обменивались такими репликами:

— Возьмем себе вот этого, высокого. Да и тот, краснолицый, полный, во второй камере, тоже, пожалуй, подойдет.

— Так, значит, номер… и номер… Ясно, будут доставлены.

Оценку и отбор «бревен» делали для того, чтобы убить их.

Иногда даже и такой отбор считали излишним. Просто из группы поступал по телефону заказ: «Подберите на ваше усмотрение здоровых „бревен“ любого телосложения и пришлите 20 штук».

В «отряде 731» эти дьявольские заказы делали не военные, которые подчиняются приказу, а числившиеся вольнонаемными врачи, научно-исследовательские работники или их ассистенты.

Следует упомянуть, что в отряде имелась библиотека с большим количеством научной медицинской литературы. Например, «Анатомия» сочинение покойного профессора Университета Кэйо-гидзюку (один из лучших университетов Японии, где учится элита японского общества), доктора медицинских наук Кэйдзи Окадзимы, издание, дополненное доктором медицинских наук Торатоси Танигути, выпущенное издательством «Тоходо»; «Техника патологоанатомирования» — издание военно-медицинской группы медицинского управления военного министерства; исправленное и дополненное издание «Анатомии человека» Сэйхо Ниси и Сигэтакэ Судзуки, выпущенное издательством «Иванами-сётэн». На всех этих научных книгах по медицине стоял овальный фиолетовый штамп «Библиотека отряда Исии», и всеми ими пользовались сотрудники отряда.

 

Непокорившиеся обитатели камер

Я уже упоминал о том, что задние стены тюремных камер были толщиной более 40 сантиметров. Столь толстыми и прочными их сделали потому, что внутри них проходили трубы довольно большого диаметра, имеющие выходы во все камеры в виде вентиляционных отверстий.

В одиночной камере было только два окошка. Одно из них располагалось в двери камеры на уровне груди взрослого человека. Через него велось наблюдение за «бревнами» и ежедневно измерялся их пульс. Другое окошко было прорезано в задней стене камеры. Оно имело 10 сантиметров в высоту и 20 сантиметров в ширину и располагалось в нижней части стены на уровне колен взрослого человека. Через это окошко заключенным ежедневно подавалась пища.

Оба окошка были маленькие. В случае появления у заключенных каких-либо заболеваний из-за плохой вентиляции чистота эксперимента могла нарушиться. Для предотвращения этого было сделано вентиляционное устройство.

Вентиляционное устройство могло быть использовано также для моментального уничтожения всех содержавшихся в тюрьме заключенных. Перекрыв один вентиль в трубах, вмонтированных в стену, и открыв другой, можно было за 10 секунд через вентиляционные отверстия заполнить все камеры ядовитым газом. Однажды устройство использовали для зверского уничтожения людей. Это было в начале июня 1945 года, во время бунта «бревен».

По словам бывших служащих отряда, в тюрьме происходили прямо-таки чудеса, которые никак не удавалось разгадать сотрудникам спецгруппы. Одним из таких чудес была сеть связи, налаженная между всеми одиночными камерами.

Как бы бесчеловечно ни относились в отряде к «бревнам», считая их лишь материалом для экспериментов, они все-таки оставались людьми. Скованные по рукам и ногам, заточенные в изолированном пространстве, днем «бревна» копили энергию, лежа на своих подстилках и прячась от глаз охранников. Ночью же в тюрьме начиналась тайная борьба. Из камеры в камеру летели сигналы, люди называли себя, передавали то, что происходило у них.

Один из бывших служащих отряда, который очень недолгое время работал в спецгруппе, вспоминает: «Однажды в отряд поступил некий китаец. Факт его помещения в тюрьму, его биография и имя вскоре стали известны всем узникам. Доказательством этого служит тот факт, что, когда над ним был произведен эксперимент, все „бревна“, находящиеся в других камерах, отказались принимать пищу. Почему же они, будучи, казалось бы, в полном неведении относительно друг друга, все вместе объявили голодовку? Это обстоятельство указывало на наличие связи между камерами. Придя к такой мысли, сотрудники спецгруппы во время проведения дезинфекции, которая делалась в камере всякий раз, когда в ней умирал заключенный, тщательнейшим образом осмотрели все камеры изнутри… и ничего не обнаружили».

Был и такой случай. С целью эксперимента заключенным раздали сладкие пирожки, зараженные бактериями тифа. Но ни один заключенный к ним не притронулся. Очевидно, те, кто знал о подобных опытах, передали по всем камерам, что пирожки, возможно, заражены бактериями. В отряде не могли понять, каким образом заключенные передавали информацию.

Происходили и еще более удивительные случаи. Например, из камеры в камеру передавались самые разнообразные предметы. Так, чтобы подкрепить больного заключенного, ему в камеру по цепочке передавали сухие фрукты, входившие в рацион узников. По тюрьме ходили клочки туалетной бумаги, на которых было записано содержание экспериментов. В одиночную камеру, куда только что заключили пленного командира Народно-освободительной армии Китая, были переданы в качестве «знака внимания» маленькие китайские туфельки, которые «бревна»-китаянки плели из скрученных полосок бумаги.

Вот что говорит по этому поводу бывший служащий отряда: «Спецгруппа сначала проявляла большую нервозность в отношении всех этих происшествий в камерах. Заключенных, которых считали организаторами, в первую очередь использовали для экспериментов и убивали. Однако они успевали перед смертью передать связь другим, и таким образом она не прерывалась… Вскоре сотрудники спецгруппы стали рассуждать так: в конце концов все заключенные все равно умрут, стало быть, ничего опасного в их связи нет, — и махнули на это рукой. Но и по сей день, сколько бы ни ломали над этим голову, остается загадкой, как же была налажена связь между камерами».

Все эти факты сами по себе были доказательством того, что «бревна» живут, борются и дух их не сломлен.

Однажды в таких вот условиях в тюрьме произошел бунт.

 

Показания свидетеля Хотты

Когда и при каких обстоятельствах в специальной тюрьме отряда произошел бунт «бревен», до сих пор точно ничего не известно.

В материалах Хабаровского процесса мы встречаем только следующий небольшой текст. Это ответы свидетеля Хотты, служившего офицером-стажером в интендантской части отряда, на вопросы председателя суда. «Вопрос: Скажите, люди, находившиеся в тюрьме и предназначенные для опытов, беспрекословно переносили эти опыты или были случаи сопротивления заключенных?

Ответ: Летом 1945 года Мэгуро пригласил меня зайти к нему в лабораторию в гости (Мэгуро — военный врач, который проходил подготовку в „отряде 731“ вместе со свидетелем Хоттой. — С. М.). Я несколько задержался, а потом когда пришел, то увидел, что он чем-то чрезвычайно взволнован и на что-то разозлен. Я спросил, на что он так разозлился, и он мне разъяснил, что заключенные в тюрьме оказали сопротивление. Я через третий этаж пошел в помещение тюрьмы. Тогда я побывал в тюрьме впервые.

Сверху, с крыши, за тюрьмой наблюдали два человека, вооруженные винтовками. Около дверей тюрьмы стояли 4–5 человек, также вооруженные винтовками. Как первые два, так и группа в 4–5 человек были работниками особой группы. Но к этому времени в тюрьме было уже все спокойно.

Через два-три дня после этого Мэгуро рассказал мне, что один подопытный проявил буйство и ударил экспериментатора дверной ручкой.

Вопрос: Как поступили с этим заключенным?

Ответ: Ударив своего экспериментатора, этот заключенный выскочил из камеры и побежал по коридору, захватил ключи и открыл несколько камер. Часть заключенных успела выскочить, но это были только смельчаки. Причем эти смельчаки были расстреляны.

Вопрос: Значит, люди, которые оказали сопротивление экспериментаторам, были расстреляны? Это правильно?

Ответ: Да, правильно» (Материалы судебного процесса…, с. 371–372).

На этом показания свидетеля Хотты заканчиваются. Других сведений, касающихся бунта «бревен», в материалах Хабаровского судебного процесса нет. Показания же Хотты основаны главным образом на рассказе, который он слышал от своего друга, военврача Мэгуро.

Работая над этой книгой, я встречался со многими бывшими служащими «отряда 731», принимавшими участие в подавлении бунта и видевшими все своими глазами. У меня была возможность подробно расспросить их.

 

Ключ от всех адских камер

Точной даты и времени, когда вспыхнул бунт, никто не помнит. Помнят только, что «это было солнечным днем до полудня» в первой декаде июня 1945 года.

В Японии июнь — сезон летних дождей, а в Северо-Восточном Китае это только начало лета.

Бунт вспыхнул после общего сбора и переклички, которые всегда начинались в 8.30 утра во всех подразделениях отряда. Более двух тысяч служащих разошлись по своим рабочим местам и приступили к работе.

В одной из камер тюрьмы, находившихся в левом крыле 7-го корпуса на втором этаже, содержалось двое русских заключенных. В то утро один из них стал звать охранника, чтобы объяснить ему, что его товарищ по камере заболел.

Служащие отряда остро реагировали на любые изменения самочувствия «бревен» — наблюдение за подопытными было важной частью их повседневной работы. Все изменения как данные эксперимента подлежали строгой регистрации, поэтому оставить жалобу заключенного без внимания не могли.

Позже, обсуждая это происшествие, служащие отряда пришли к выводу, что жалоба именно этого заключенного на плохое самочувствие должна была вызвать подозрение. Дело в том, что ни один из русских, находившихся в камере, из которой поступила жалоба, в то время никакому эксперименту не подвергался.

Поскольку обеспечивать наличие совершенно здоровых подопытных было важнейшей задачей спецгруппы, сотрудник, дежуривший по 7-му корпусу, направился в камеру, откуда его позвали.

Заглянув в смотровое окошко в двери камеры, он увидел, что один из заключенных лежал свернувшись на деревянном топчане, прижав к груди руки в наручниках, и стонал. А над ним с озабоченным видом склонился другой заключенный.

Такую сцену сотрудник спецгруппы наблюдал в тюрьме сотни и даже тысячи раз. Ничего не подозревая, он привычным движением вставил ключ в скважину и открыл железную дверь камеры.

Нужно сказать, что замки всех одиночных камер тюрьмы имели одинаковую конструкцию и единый ключ. Объяснялось это тем, что специальная тюрьма пополнялась очень часто: каждые два дня поступали новые три «бревна». Если б замки всех камер были разными, то каждый раз, впуская и выпуская заключенных из камер, приходилось бы отыскивать подходящий ключ, на что уходило бы время. Это тормозило бы работу.

Оставив железную дверь камеры открытой, сотрудник спецгруппы приблизился к стонавшему заключенному.

И тут произошло неожиданное. «Больной» вдруг распрямился как пружина и бросился на сотрудника спецгруппы. К нему присоединился другой заключенный. «Болезнь» была заранее продуманным предлогом.

Ошеломленный сотрудник спецгруппы получил сильнейший удар по переносице цепью от наручников. У обоих узников наручники оказались сняты.

«Как они ухитрились снять наручники — над этим потом еще долго все ломали голову, — вспоминает бывший служащий отряда. — То ли им вдвоем удалось сломать наручники, то ли они были специалистами по такого рода устройствам, то ли, наконец, сами наручники были с изъяном».

Как бы то ни было, а такое нападение не могло не ошеломить того, кто, входя в камеру, обычно чувствовал себя в полной безопасности. У сотрудника спецгруппы от сильного удара цепью помутилось в голове, и в это время двое русских выхватили у него ключ. Все это произошло в считанные секунды.

Очнувшись, сотрудник спецгруппы выбрался из камеры и бросился бежать по коридору. Выбежав за стальную дверь, отделявшую коридор от лестницы, и еле переводя дыхание, он закрыл эту дверь снаружи и задвинул засов. Теперь, даже преодолев первую преграду — двери одиночных камер, — «бревна» будут остановлены второй, которую преодолеть не смогут.

Сбежав по лестнице, злополучный сотрудник спецгруппы ворвался в одно из помещений своей группы в блоке «ро», чтобы оповестить о бунте.

Следует заметить, что похищение узниками ключа от камер было уже вторым по счету, но подробности первого случая неизвестны.

Вся группа пришла в движение, как потревоженный улей. Но когда ответственный дежурный по группе, выслушав краткий доклад о происшедшем, узнал, что дверь, преграждающая выход из коридора на лестницу, закрыта, он вздохнул с облегчением. На место происшествия тотчас же был выслан вооруженный наряд сотрудников спецгруппы. Одновременно с этим срочно связались по телефону с хозяйственным управлением и попросили подкрепления для охраны.

А в это время на втором этаже 7-го корпуса русский пленный одним ключом быстро, по очереди открывал железные двери камер и громкими криками и жестами поднимал узников: «Выходите! Бегите!»

 

Крик души заключенных

«Заключенные в 7-м корпусе подняли бунт, срочно просим прислать вооруженное подкрепление…» После такого сообщения в хозяйственном управлении создалась крайне нервозная обстановка.

Хозяйственное управление, расположенное в 1-м корпусе главного здания, находилось ближе всего к месту происшествия.

В том же корпусе на первом этаже находились еще лечебный отдел, группа печати исследовательского отдела хозяйственного управления, канцелярия отдела, съемочная группа, кабинет начальника исследовательского отдела, отдел контроля, отдел кадров и жандармское отделение. На втором этаже размещались бухгалтерия, канцелярия и плановый отдел хозяйственного управления, адъютантская комната, кабинет начальника отряда, «выставочная комната», конференц-зал и «комната усопших».

Требование подкрепления, поступившее из спецгруппы, было передано во все отделы хозяйственного управления. Однако в хозяйственном управлении работали в основном канцелярские служащие — вольнонаемные женщины и пожилые мужчины. Срочно прислать подкрепление для охраны могли только группа печати и съемочная группа, где работали люди физически крепкие. Кстати, в этих двух группах было много спортсменов, занимавшихся японской борьбой сумо и бейсболом. Получив приказ «срочно явиться при полном вооружении», все они тотчас же прекратили работу.

Один из бывших служащих отряда, явившихся тогда по срочному вызову, вспоминает: «Мы работали, сняв мундиры и оставшись в рубашках, брюках и домашних туфлях. Являться же по тревоге нужно было в мундире вольнонаемного, сапогах и фуражке. Такое случалось редко, поэтому все мы в большом волнении побежали в блок „ро“… Всего из хозяйственного управления и отдела материального снабжения нас собралось восемь человек».

Вольнонаемным, прибывшим в качестве подкрепления, были розданы пехотные винтовки образца «38» и боевые патроны. Начальник спецгруппы развернул перед ними план 7-го корпуса и объяснил обстановку. Он сказал: «В данный момент „бревна“ воодушевлены тем, что выбрались из камер в коридор, однако путь из коридора на лестницу им преграждает массивная дверь, которая закрыта. Спецгруппа приведена в состояние боевой готовности, хотя вероятность того, что заключенные взломают дверь и выйдут во внутренний двор, а уж тем более выберутся за пределы блока „ро“, исключена. Оснований для паники нет, но, повторяю, „бревна“ крайне возбуждены и дальнейшие события предвидеть невозможно. Вам надлежит немедленно занять позиции во внутреннем дворе и внимательно следить за всеми действиями заключенных». После подробного разъяснения обстановки была дана команда зарядить винтовки боевыми патронами.

Один из участников этих событий вспоминает: «Мы чувствовали напряжение, но страха не было. Наоборот, нам казалось, что это прекрасный случай своими глазами увидеть, что представляет собой тюрьма, куда до этого нам ни разу не удавалось заглянуть… Поэтому все мы, обгоняя друг друга, поднялись по лестнице на второй этаж, пробежали по центральному коридору, затем бегом спустились на первый, побежали налево и вслед за сотрудниками спецгруппы выбежали во внутренний двор, где встали цепью и направили винтовки на здание тюрьмы».

Вольнонаемные из «отряда подкрепления» в 15 метрах от себя увидели двухэтажное бетонное сооружение. Через окна с решетками одного из корпусов виднелись распахнутые настежь стальные двери камер и фигуры заключенных, снующих по коридору в черной одежде, которую обычно носило китайское население Маньчжурии. Винтовки, нацеленные на заключенных, неотступно следовали за их движениями.

В левой части коридора один из заключенных, схватившись за решетку, начал что-то громко кричать сотрудникам отряда, целившимся в него. Это был русский, шатен, лет сорока, широкоплечий. Его мощный голос разносился по всему внутреннему двору. Никто из «отряда подкрепления» не понимал русского языка, но в облике заключенного и в его голосе угадывался протест. Вольнонаемные были ошеломлены гневной речью русского и его энергичными движениями, однако продолжали держать его под прицелом.

Вскоре во внутреннем дворе появился прикомандированный к исследовательскому отделу хозяйственного управления переводчик Огава. Он умел говорить по-русски.

 

«Правда не на нашей стороне»

— Огава-сан, что этот тип там говорит? — спросил у переводчика один из вольнонаемных, наведя свою винтовку на русского. — Наверное, это и есть зачинщик, который ударил цепью сотрудника спецгруппы и отобрал у него ключ.

— Ну, в общем, он говорит: «Вы нас обманом сюда заключили, проводите зверские опыты и погубили уже много людей», — скороговоркой сказал побледневший от страха переводчик Огава стоявшему рядом с ним вольнонаемному.

— Чего он там болтает? Все равно им отсюда не выбраться. Скажи, чтобы прекратили все это и спокойно шли по своим камерам. Скажи, что нечего биться лбом о стену, — проговорил другой вольнонаемный.

Переводчик Огава, приставив ко рту рупор, слегка дрожащим голосом начал говорить по-русски, обращаясь к заключенному. Но тот не стал его слушать. Прервав переводчика, русский, потрясая кулаками, снова начал кричать.

— А что он теперь говорит?

— Да… В общем… «Вот вы на нас винтовки навели, а нам все равно не страшно… Все японцы трусы… Немедленно освободите нас… Или уж сразу убейте. Это лучше, чем быть морскими свинками для ваших опытов». Вот что он говорит, — опять скороговоркой перевел Огава.

— Бревно, а такая наглость! — со злостью выкрикнул еще один вольнонаемный.

— Пусть спокойно расходятся по камерам… Тогда и стрелять не будем, простим их… Пусть убираются сию же минуту, нечего там кричать. Вот что ты ему скажи, — снова приказали переводчику.

Чуть запинаясь, Огава начал выкрикивать это в рупор, но русский, ударяя себя кулаками в грудь, продолжал отважно стоять под дулами винтовок в своей черной одежде с нашитым на ней номером. Возле него столпились и другие заключенные, поддерживавшие его.

Во внутреннем дворе специальной тюрьмы создалась странная ситуация. Люди, которые, казалось, должны были быть парализованы под наведенными на них дулами винтовок, чувствовали себя, однако, все увереннее и одерживали верх над вооруженными до зубов служащими отряда.

Русский, широко раскинув руки и выпрямив грудь, схватился за прутья решетки. Всем своим видом он как бы призывал: «Ну стреляйте же!» Его громкий, уверенный голос и гневные интонации озлобляли служащих отряда.

«А-а, негодяй! Умри!»- С этими словами один из молодых вольнонаемных, у которого сдали нервы, нажал на спусковой крючок. Звук выстрела эхом отразился от высоких стен блока «ро». Русского как бы отбросило, он развернулся, затем, пытаясь ухватиться рукой за решетку, рухнул и остался лежать недвижим. Голос смолк.

Выстрел в русского заключенного оказался «эффективным» для усмирения бунта. Китайцев, которые до этого сочувственно толпились вокруг русского, охватил страх. Некоторые из них, сложив руки ладонями вместе, протягивали их к служащим отряда, как бы говоря: «Мы вернемся в камеры, только не стреляйте».

Вот что рассказывает бывший на месте происшествия служащий отряда: «Когда думаешь об этом теперь, становится ясно, что голос русского был криком души, у которой отняли свободу… Но тогда я не мог правильно понять его гнев. „Бревен“ мы людьми не считали. Так как же можно было спокойно отнестись к тому, что они взбунтовались? Однако протест этого русского, то, как он до последнего вздоха стоял широко расправив плечи, произвело на нас сильное впечатление. Мы заставили его замолчать пулей, но он, безоружный и лишенный свободы, несомненно, был сильнее нас. Тогда мы все в душе почувствовали: правда не на нашей стороне. Когда я вспоминаю все, что произошло тогда, я не могу спать по ночам».

Сразу же после гибели русского во внутреннем дворе специальной тюрьмы произошло нечто страшное.

 

Трубопровод смерти

Большая лестница-стремянка была доставлена во внутренний двор специальной тюрьмы приблизительно через час после начала бунта. Труп застреленного русского лежал в коридоре, а остальные заключенные выглядывали из дверей своих камер, желая посмотреть, что делается во внутреннем дворе.

Выйти из этого пространства люди не могли. Похищенный ключ открыл им лишь двери камер. Но, выйдя в коридор, они всюду наталкивались на бетонные стены и железные решетки, а из внутреннего двора, видневшегося сквозь эти решетки, на них смотрели дула винтовок.

Весть о бунте «бревен» с быстротой молнии распространилась по всему отряду и взбудоражила его. К тому времени в специальную тюрьму прибыла вооруженная охрана не только из хозяйственного управления, но и из других подразделений отряда. Она расположилась на крыше главного здания блока «ро» и во внутреннем дворе тюрьмы. Человек тридцать заключенных оказались в мышеловке.

Еще час назад «бревна» были лишь подопытным материалом. Но теперь отношение к ним коренным образом изменилось. Они стали «опасными заключенными, поднявшими бунт». Вполне возможно, что за тот час, который прошел с начала событий до убийства русского, они замыслили новые действия. Подавить бунт нужно как можно скорее — таково было решение, принятое руководством отряда.

Вслед за высокой лестницей-стремянкой во внутренний двор был доставлен газовый баллон, от которого тянулся длинный шланг. Всей вооруженной охране, находившейся во внутреннем дворе, раздали противогазы.

Стремянку перенесли в правое крыло 7-го корпуса, и один из служащих отряда в противогазе, держа в руках наконечник шланга, поднялся на последнюю ступеньку стремянки. Верхняя часть его тела оказалась на уровне второго этажа.

Один из «бревен» выбежал из камеры в коридор, но, увидев фигуру в противогазе, быстро скользнул назад в камеру и закрыл дверь.

То, что произошло дальше, явило собой картину ада, которую присутствовавшие там служащие отряда не могут забыть и по сей день.

Вентиль баллона повернули, и из шланга, приставленного к вентиляционному отверстию, вырвался быстродействующий ядовитый газ. По вентиляционным трубам газ распространился во все камеры второго этажа 7-го корпуса, а затем проник и на первый этаж.

Несколько минут спустя все заключенные, находившиеся в 7-м корпусе, погибли в муках. Их задушили, по-видимому, цианистым водородом. Точно это неизвестно.

Я уже упоминал, что в кабинете начальника «отряда 731» был вентиль, который достаточно было повернуть один раз, чтобы умертвить заключенных. Но в данном случае использовали переносной газовый баллон со шлангом, так как уничтожать заключенных, находившихся рядом, в корпусе 8, надобности не было.

Свидетель Хотта, давая показания, произнес такую фразу: «Но к этому времени в тюрьме было уже все спокойно». Не было ли это тем зловещим спокойствием, которое воцарилось там после массового уничтожения узников?

Бывший служащий отряда рассказывает: «В июне 1945 года, когда „бревна“ подняли бунт, американцы захватили ряд островов в Тихом океане. Территория Японии оказалась в пределах досягаемости американских бомбардировщиков В-29… Почти все крупные города, включая Токио, подверглись массированным бомбардировкам с воздуха. В боях за Окинаву полностью погиб отряд, сформированный из „лилий“ — японских девушек-школьниц. Всем было ясно, что Япония войну проиграла. В разведгруппе „отряда 731“, которая осуществляла перехват коротковолновых передач, поговаривали о том, что конец войны близок. Вспыхнувший в этой обстановке бунт „бревен“ был шоковым ударом для служащих отряда. Если бы заключенные прожили еще два месяца, они дождались бы окончания войны. Да нет, в конце войны их бы все равно всех уничтожили. Так что в конечном счете было бы то же самое».

Однако на этот раз смерть людей отличалась от той, которой они умирали во время экспериментов. Подняв бунт, заключенные перестали быть «бревнами». Пленный, ударивший сотрудника спецгруппы и выхвативший у него ключ, поднялся в глазах служащих отряда до уровня человека, имеющего свое, человеческое достоинство. И хотя этот русский был сражен пулей, его голос, звучавший в течение часа, потряс «отряд 731» и ослабил его абсолютную власть над узниками.

«Жаль, что пропал ценный материал для экспериментов», — со вздохом сказал один из руководителей отряда после того, как бунт был подавлен. Но эту потерю можно было восполнить немедленно.

 

Бомба, начиненная чумными блохами

В ведении 2-го отдела «отряда 731» были метеогруппа и авиагруппа. Последняя имела в своем распоряжении аэродром, взлетно-посадочная полоса аэродрома примыкала в взлетно-посадочной полосе авиаотряда 8372. В углу аэродрома, удаленного приблизительно на один километр от блока «ро», находилось два ангара, в которых стояло одиннадцать самолетов. «Это были реконструированные самолеты „Дуглас“ американского производства…» свидетельствует бывший служащий отряда.

Самолеты были следующих типов: бомбардировщик «Донрю» («Дракон»), тяжелый бомбардировщик 97, тяжелый бомбардировщик 97 модель 2, легкий двухмоторный бомбардировщик 99, легкий одномоторный бомбардировщик 99, учебный бомбардировщик, учебный транспортный самолет, истребитель, санитарный самолет, пассажирский самолет AT и неисправный самолет «Айкоку» («Патриот»). В авиагруппе было около шестидесяти человек, включая сотрудников метеослужбы, связистов и авиатехников. Читатель, вероятно, обратил внимание, что среди самолетов преобладали бомбардировщики. Они предназначались для проведения экспериментов и практического применения бактериологического оружия.

В «отряде 731» имелась керамическая бомба «системы Удзи», созданная начальником отряда генерал-лейтенантом Сиро Исии.

Бактериологическую войну можно вести в основном тремя способами. Первый из них — диверсии. «Отряды смертников» проникают в глубь территории противника и заражают бактериями реки и другие водоемы. Второй способ применение артиллерийских снарядов. В снаряды помещают зараженные предметы и обстреливают территорию противника. Третий способ связан с использованием авиации.

Генерал Исии стремился отказаться от традиционного малоэффективного способа ведения бактериологической войны, заключавшегося в засылке небольших диверсионных групп. Он считал, что бактериологическое оружие должно играть важную роль в современных боевых операциях, и с этой целью разрабатывал методы применения бактериологических авиабомб.

«Однако здесь имелся ряд нерешенных вопросов, — рассказывает бывший служащий отряда. — Идея сбрасывания бомб, плотно начиненных чумными блохами, сама по себе была хороша. Но самолет с бомбами мог, например, оказаться сбитым зенитной артиллерией и упасть на свою территорию или взорваться над ней… Если во избежание этого поднимали потолок действия бомбардировщиков, то блохи в разреженной атмосфере погибали. Погибали они также и от высокой температуры, развивающейся при взрыве бомбы. Как взорвать бомбу, чтобы блохи остались целы и рассеялись на ограниченной территории? Для решения этой проблемы проводились многочисленные эксперименты с использованием „бревен“, в результате чего и родился новый тип бомбы — керамическая бомба… Мысль о ней пришла Папаше Исии в голову поздней ночью. Он был настолько возбужден, что немедленно, не дожидаясь утра, приказал собрать руководство отряда».

Керамическая бомба с малым количеством взрывчатки, заложенной в канавки с наружной стороны корпуса бомбы, могла взрываться на небольшой высоте над землей. Если ее начинить чумными блохами, то они, рассеявшись по земле, сразу же начнут «действовать» в поисках человеческой крови. В этом и состояла особенность керамической бомбы «системы Удзи».

С 1939 и до лета 1945 года, то есть почти до самого окончания войны, на полигоне близ станции Аньда проводились многочисленные эксперименты по применению керамических бомб, начиненных чумными блохами. По этому поводу имеются показания уже упоминавшегося ранее бывшего генерал-майора медицинской службы Кавасимы: «Подопытные люди, использовавшиеся для этих экспериментов, в количестве 15 человек были доставлены из внутренней тюрьмы отряда и привязаны на территории, где производился опыт, к специально врытым в землю столбам. Для того чтобы самолеты могли легче ориентироваться, легче заметить полигон, на полигоне были вывешены флажки и пущен дым. Со ст. Пинфань прилетел специальный самолет. Он пролетел над расположением полигона и, когда находился над полигоном, сбросил около двух десятков бомб, которые, не долетев до земли от 100 до 200 метров, разорвались, и из них выпали чумные блохи, которыми были начинены бомбы. Эти чумные блохи распространились по всей территории.

После того как бомбометание было произведено, выждали значительный промежуток времени для того, чтобы блохи могли распространиться и заразить подопытных людей. Потом этих людей дезинфицировали и на самолете привезли на ст. Пинфань во внутреннюю тюрьму, где над ними было установлено наблюдение, чтобы выяснить, заражены ли эти люди чумой» (Материалы судебного процесса…, с. 255–256).

В показаниях Кавасимы упоминается «ст. Пинфань», но здесь, несомненно, имеется в виду «отряд 731». Кавасима в своих показаниях намеренно скрыл факт существования в отряде авиагруппы и пытался создать впечатление, что речь идет об авиачасти 8372.

О многочисленных экспериментах с керамическими бомбами, начиненными блохами, вспоминает один из бывших служащих отряда: «Не всегда рассеивали зараженных блох. Это было опасно для находившихся на станции Аньда служащих отряда. Поэтому некоторые опыты проводились с условно зараженными блохами… Для того чтобы насекомые добрались до „бревен“ и начали сосать их кровь, требовалось четыре-пять часов. „Бревна“, видя, как несметное количество блох сначала впивается им в ноги, а затем распространяется по всему телу, и думая, что блохи заражены чумой, отчаянно бились и кричали, но, поскольку их руки и ноги были привязаны к столбам, они ничего сделать не могли. В каждой бомбе находилось около 30 тысяч блох».

Все эти эксперименты фиксировались на кинопленку.

 

Убивай безжалостно, но тихо

В отделе материального снабжения «отряда 731» было запасено большое количество ватных и шерстяных одеял и железных щитов. Все это предназначалось для экспериментов с использованием заключенных.

Во время войны гражданское население Японии обязано было носить противовоздушные капюшоны. Эти головные уборы из плотной материи на ватной подкладке предназначались, особенно в период участившихся американских бомбардировок Японии, для защиты головы от мелких осколков бомб и небольших обломков. Гражданское население всегда имело при себе эти головные уборы. Однако, когда американская авиация стала применять зажигательные бомбы, это средство оказалось совершенно бесполезным: оно защищало от осколков, но не могло защитить от огня.

Из имеющихся в отряде одеял и щитов делали подобные «капюшоны», только закрывали они все тело. Людей раздевали догола, укутывали в толстые ватные одеяла, туго перевязывали веревками, сверху надевали железные каски, а спереди и сзади плотно привязывали железные щиты. Все это предназначалось для защиты подопытных во время экспериментов от осколков бактериологических бомб и снарядов. В отряде постоянно имелось от 500 до 600 комплектов одеял и щитов.

На полигоне близ станции Аньда проводились многочисленные эксперименты как с целью усовершенствовать керамические бомбы, так и с целью найти способы повышения «активности» чумных блох. Подопытных, переодетых в одежду вольнонаемных, чтобы не вызвать подозрений, в случае если их увидит кто-то посторонний, но в наручниках, кандалах и с завязанными глазами на пассажирском самолете AT, принадлежавшем авиагруппе отряда, доставляли на аэродром близ станции Аньда. Здесь заключенных ожидал грузовик, на котором их, предварительно освободив только от кандалов, доставляли на специальный полигон.

От места расположения «отряда 731» до станции Аньда было около 120 километров. При перевозке заключенных воздушным путем, в отличие от наземного, охрана была минимальной, и, если бы они взбунтовались, самолет мог разбиться вместе с пилотом. Учитывая это, их одевали в одежду вольнонаемных, чтобы в случае надобности иметь возможность сказать, что катастрофа произошла во время транспортировки воинского подразделения. Каждая такая перевозка стоила пилоту большого нервного напряжения. (О наземной транспортировке будет рассказано во второй части книги).

На полигоне были врыты в землю столбы на расстоянии 5-10 метров один от другого. К ним привязывали людей, тела которых полностью защищались одеялами и щитами.

Для совершенствования бактериологического оружия и определения его эффективности необходимо было взрывать бомбы под разными углами к земле и на разной высоте. Это давало возможность получить точные данные о зависимости между точкой взрыва бомбы и районом бактериального заражения.

Если бы подопытные оказались раненными осколками бомб или артиллерийских снарядов и это явилось бы причиной их смерти, весь смысл эксперимента свелся бы к нулю. Необходимо было установить точный коэффициент смертности именно от бактериального заражения. С этой целью и применялись одеяла и щиты.

Привязанных к столбам людей подвергали самым разнообразным экспериментам. Иногда у десятка-другого оставляли обнаженными только ягодицы и проводили опыт по заражению возбудителями газовой гангрены. Газовая гангрена — страшное заболевание, которое встречается у военнослужащих, получивших осколочное или какое-либо другое ранение. В небольшие ранки на руках или ногах проникают находящиеся в земле бактерии, и через шесть-семь часов начинается заболевание. Одновременно с высокой температурой под влиянием токсичности бактерий происходит гангренозное разложение ткани. Разлагающаяся ткань изменяется в цвете, в ней идет процесс образования газа. Больной мучается от невыносимой боли и в конце концов умирает. В то время считалось, что иного средства борьбы с этим заболеванием, как ампутация конечностей, нет.

На предельно близком расстоянии от подопытных взрывали бомбы со шрапнелью, зараженной возбудителями газовой гангрены. Бесчисленные осколки впивались людям в обнаженные ягодицы. Подопытные кричали от нестерпимой боли, в то время как сотрудники отряда хладнокровно обследовали их, пытаясь выяснить, попали бактерии газовой гангрены в цель или нет.

После этого людей возвращали в специальную тюрьму отряда и там тщательно наблюдали за развитием болезни вплоть до наступления смерти. Помощи им не оказывали никакой. Да о помощи не могло быть и речи, ведь экспериментаторов интересовал именно процесс непрерывного размножения бактерий и разрушения ими человеческого организма. По прошествии недели подопытные, от которых исходило ужасающее зловоние, умирали.

Бывший служащий отряда рассказывает: «Эксперименты по заражению газовой гангреной проводились многократно. И не только эти… Проводились также эксперименты с применением бактериологического пистолета в форме авторучки, ставились и более простые опыты. Например, людям обнажали бедра, вблизи взрывали ручные гранаты и потом изучали, каким образом осколки входят в тело; стреляли в голову под разными углами из винтовки, после чего вынимали и препарировали мозг; иногда людей просто убивали ударом дубины, а затем исследовали поврежденную ткань…»

Мне говорили еще, что в «отряде 731» в сараях, крытых циновками из стеблей гаоляна, были свалены в кучу десятки комплектов ватных одеял, пропитанных черной запекшейся кровью. Эти одеяла уже считались отбросами.

 

Люди, превращенные в жареное мясо

На полигоне близ станции Аньда велись испытания не только бактериологического, но и обычного оружия, в частности испытания его убойной силы. В таких экспериментах тоже использовались «бревна».

Это произошло летним днем 1943 года. На просторный полигон свезли более десятка отслуживших свой срок и предназначенных в металлолом танков и бронемашин. Спустя некоторое время с аэродрома прибыли автомашины, закамуфлированные пятнами белого цвета и цвета хаки. Из них высадили одного за другим более десятка заключенных в наручниках и кандалах.

Сотрудники съемочной группы «отряда 731» навели свои камеры, защелкали затворы.

День был жаркий.

Людей, одетых в мундиры вольнонаемных цвета хаки, брали по одному из группы и заставляли сесть в стоявшие перед ними танки и бронемашины. Полигон был оцеплен охранниками из спецгруппы, вооруженными винтовками и ручными пулеметами. Сопротивление и бегство были невозможны.

Скованные по рукам и ногам заключенные через узкие люки втискивались по одному в бронемашины и по двое в танки. С глухим стуком захлопывались крышки люков. Люди обливались потом. Убедившись, что все надежно заперты, подали команду, и с другого края полигона показалась группа солдат, командированных штабом Квантунской армии. За спиной у них находились баллоны, наполненные жидким горючим (зажигательной смесью), состоящим из бензина, тяжелых масел и сжатого воздуха. На правом плече у солдат висел шланг с металлическим наконечником. Это был огнемет.

Солдаты с огнеметами стали в 10, 20 и 30 метрах от танков. Съемочная группа приготовилась снимать.

Над полигоном прозвучала команда, солдаты, опустившись на колено, направили сопла огнеметов на танки и бронемашины. Теперь становилось ясно, что они должны были сделать, — испытать зажигательную смесь и огнеметы.

Прогремела новая команда — и глазам предстало страшное зрелище. Из огнеметов вырвалось белое пламя и окутало танки и бронемашины с находившимися внутри них людьми. Адское пламя температурой более тысячи градусов с ревом охватило машины. Раздались взрывы.

Так продолжалось примерно 10 секунд. Новая команда — и огонь прекратился.

Сквозь багрово-черный дым стали проступать очертания обгоревших машин. Из стволов танковых орудий кое-где еще вырывалось пламя. Гусеницы и листы брони от жара оплавились. Отдельные машины покосились.

Через некоторое время открыли люки. В машинах находились обгоревшие и почерневшие тела. Съемочная группа фиксировала каждую машину на кинопленку.

Бывший служащий отряда свидетельствует: «Когда „бревен“ выводили из тюрьмы, они чувствовали, что их вели на смерть, и не хотели идти… А переводчики отряда на русском и китайском языках успокаивали их: „С вами ничего не будет, нужно только, чтобы вы сели в машины. Вот и все. После этого вас освободят“. Обманув „бревен“ таким образом, их посадили в самолет и доставили на полигон Аньда».

На этом полигоне проводились и другие «эксперименты».

Людей делили на несколько групп по десять человек в каждой и, завязав им глаза, выстраивали в колонны по одному. Пленных из одной колонны одевали в зимнюю одежду, из другой — в обычные военные мундиры, пленных из третьей колонны оставляли голыми до пояса. Людей заставляли стоять плотно прижавшись друг к другу. В отряде этот эксперимент назывался «нанизывание шашлыка». Перед каждой колонной становился сотрудник отряда с пехотной винтовкой образца «38», заряженной боевыми патронами, и с максимально близкого расстояния целился в первого подопытного.

«Огонь!» От одного выстрела люди валились один за другим, как оловянные солдатики.

«Здесь навылет пять… здесь навылет четыре, здесь навылет три». Служащие отряда записывали в бланках протоколов «степень проникновения пули при стрельбе из пехотной винтовки образца „38“ с максимально близкого расстояния в… метров в тела подопытных, одетых в зимнее обмундирование, обычный военный мундир или обнаженных». Этот «эксперимент» повторялся несколько раз.

 

Фильм о бактериологической войне

Известно, что одновременно с проведением бесчеловечных экспериментов над «бревнами» «отряд 731» осуществлял практическое применение бактериологического оружия. Это подтверждают показания подполковника медицинской службы Ниси на Хабаровском судебном процессе по делу бывших военнослужащих японской армии, обвиняемых в подготовке и применении бактериологического оружия. Подсудимый Ниси занимал пост начальника учебного отдела «отряда 731», а затем незадолго до окончания войны, с июля по август 1945 года, был начальником филиала отряда в Суньу («отряда 673»). Несмотря на значительный объем цитаты, приведем показания Ниси. «Вопрос: Расскажите, что вам известно о практическом применении отрядом № 731 средств бактериологической войны?

Ответ: Я слышал о применении бактериологического оружия против Китая в 1940 году. В августе или в сентябре 1940 года я был в Пекине, в штабе Управления водоснабжения и профилактики и слышал там об использовании бактерий в Центральном Китае в районе города Нимбо.

Вопрос: От кого вы это слышали и при каких обстоятельствах?

Ответ: Когда я находился в штабе Управления водоснабжения и профилактики в Пекине, туда поступил документ из штаба нанкинского Управления водоснабжения и профилактики. Из этого документа мне стало известно о применении бактерий в районе гор. Нимбо. Затем подполковник Иосимура — начальник Управления водоснабжения и профилактики в городе Пекине — сообщил мне, что чумные бациллы для Китая были доставлены из отряда Исии. (Часть ответа опускается.)

Вопрос: Расскажите, что вы сами видели в отряде 731, относившееся к экспедиции в Китае.

Ответ: Я видел документальный фильм о действиях экспедиции 731-го отряда в Центральном Китае в 1940 году. Вначале на экране было показано, как аппарат, содержащий блох, зараженных чумой, прикрепляется к фюзеляжу самолета. Дальше показывается, как к крыльям самолета прикрепляется аппарат для распыления. Затем следует пояснение, что в аппарат вложены чумные блохи. После этого 4 или 5 человек садятся в самолет, но кто это садится, я не знаю. Затем самолет поднимается в воздух, и следует объяснение, что самолет летит в сторону противника. Затем самолет показывается над противником. Затем показываются кадры, изображающие самолет, передвижение китайских воинских частей и китайские деревушки. Затем виден дым, отделяющийся от крыльев самолета. Затем из последующего объяснения становится понятным, что этот дым — чумные блохи, рассеиваемые на противника. Самолет возвращается на аэродром. На экране появляется надпись: „Операция окончена“. Затем самолет приземляется, подъезжают люди дезинфекторы, и показана дезинфекция самолета. Затем показываются люди: первым из самолета показывается генерал-лейтенант Исии, за ним майор Икари, остальные лица мне не знакомы. После этого появляется надпись „результаты“, и показывается китайская газета и перевод на японский язык. В объяснении говорится, что в районе Нимбо внезапно появилась сильная вспышка чумы. Наконец, последний кадр. Китайцы-санитары в белых халатах работают над дезинфекцией в чумном районе. Я со всей отчетливостью узнал о применении бактериологического оружия в районе Нимбо именно из этой картины.

Вопрос: Что еще вам известно о применении бактериологического оружия?

Ответ: Мне известно о применении отрядом Исии бактериологического оружия во время инцидента у Халхин-Гола.

В июле 1944 года я из филиала Суньу был переведен на должность начальника учебного отдела 731-го отряда на ст. Пинфань. Работу я принимал от своего предшественника подполковника Санода. (В тексте ошибочно дано „подполковник Санода“ вместо „подполковник Сонода“. Не ясно, ошибка ли это в записи или же имя передано так, как оно звучит в русском произношении. С. М.) В тот же день подполковник Санода выехал в Японию. Я вскрыл его сейф и нашел документы, говорившие о применении бактериологического оружия во время Номанганского инцидента, т. е. инцидента у реки Халхин-Гол.

Тут имелись негативы фотографий того времени, список смертников, принимавших участие в этой операции, и приказ майора Икари. Я помню сейчас, что в отряд смертников входили два офицера, около 20 унтер-офицеров и рядовых. Под этим списком шли подписи, сделанные кровью» (Материалы судебного процесса…, с. 284–286. Название города Нинбо дано здесь в японской транскрипции).

В приведенном отрывке из показаний Ниси привлекает внимание то место, где говорится, что Ниси видел документальный фильм о бактериологической войне, которая велась в 1940 году «в Центральном Китае в районе города Нимбо».

Дело в том, что документальный фильм о ведении «отрядом 731» бактериологической войны в этом районе видели не только подполковник медицинской службы Ниси, служащие «отряда 731» и другие военнослужащие Квантунской армии. Видел этот фильм и журналист М., командированный тогда в составе группы корреспондентов Ставки в штаб Квантунской армии и пытавшийся собрать материал об «отряде 731».

Послушаем теперь рассказ журналиста М., который представляет собой как бы взгляд со стороны на деятельность «отряда 731».

 

Маньчжоу-Го — земля зла и несправедливости

Запрос о командировании в Маньчжоу-Го группы корреспондентов был послан правительством Маньчжоу-го (в настоящее время северо-восточный район Китая) и командующим Квантунской армией генерал-полковником Иосидзиро Умэдзу в информотдел Ставки японской армии 25 июля 1942 года. В это время в Синьцзине (Чанчуне) царило праздничное оживление в связи с торжествами по случаю 10-летия образования Маньчжоу-Го. Генерал-полковник Умэдзу, будучи командующим Квантунской армией, одновременно являлся чрезвычайным и полномочным послом Японии в Маньчжоу-Го.

Группе корреспондентов Ставки надлежало подробно ознакомиться с достижениями империи Маньчжоу-Го за десять лет ее существования и рассказать о них в Японии — таков был официальный предлог для приглашения журналистов. Эту идею предложил майор Уйти Хасэгава, бывший тогда начальником информгруппы Квантунской армии. Замысел сочли удачным, а осуществление его поручили заместителю начальника штаба Квантунской армии генерал-майору Хате.

Откликнувшись на запрос Квантунской армии, информотдел Ставки наметил для командировки корреспондентов девяти газет — «Асахи», «Токио нитинити» (в настоящее время «Майнити»), «Иомиури», «Мияко» (в настоящее время «Токио симбун»), «фукуока нитинити», «Тайрику симпо» (Сеул), «Манею нитинити», «Манею симбун», «Котоку симбун» и телеграфного агентства Домэй Цусин.

В редакции одной из газет перед отъездом журналистов велись такие разговоры:

— Смотрите, не рассердите Квантунскую армию.

— Сейчас все внимание Ставки и генерального штаба обращено на Южный фронт. С Квантунской армией хоть и считаются, но Маньчжурию важным военно-стратегическим районом не признают.

— Это не по душе руководству Квантунской армии. Поэтому их тайное намерение состоит в том, чтобы, воспользовавшись торжествами по случаю 10-летия образования Маньчжоу-го, пригласить корреспондентов и рассказать побольше японскому народу о Маньчжурии, которая является важнейшим опорным районом для ведения боевых действий на севере, а заодно и о господствующей в Маньчжурии Квантунской армии.

— Да нет, рассказать японскому народу — это тоже только предлог. А в действительности это проявление недовольства всего генералитета Квантунской армии, начиная с Умэдзу, и желание заявить Ставке о необходимости проявлять к этой армии больше внимания. Отсюда идея пригласить корреспондентов и заставить их подробно обо всем написать.

— Однако Квантунская армия старается изо всех сил: прием корреспондентам готовится чуть ли не как лицам, едущим с государственным визитом… Вы слышали? Говорят, что каждому корреспонденту будет выдано по полторы тысячи иен на путевые расходы.

Появившийся теперь на страницах нашего повествования журналист М. в то время работал в токийском отделении своей газеты. Это был высокий, худой молодой человек двадцати девяти лет, хорошо знавший русский язык. Тогда он оказался включенным в состав группы корреспондентов Ставки, направляемой в Маньчжурию.

Пребывание корреспондентов в Маньчжурии было рассчитано на три недели. За это время они должны были ознакомиться с экономикой, культурой и военным потенциалом городов Мукден (Шэньян), Синьцзин (Чанчунь), Фушунь, Аньшань, Гирин, Харбин, Хэйхэ, Дайрен (Дальний) и Люйшунь (Порт-Артур). Квантунская армия очень щедро оплатила расходы на поездку: каждому журналисту было выдано полторы тысячи иен. Этой суммы в то время хватило бы на покупку земли в сельской местности и постройку на ней дома. «Меня тоже, хотя я не был военным корреспондентом, направили как представителя своей газеты в эту командировку, — вспоминает М. — В ту пору я изучал военные проблемы, экономику и культуру СССР, и на меня обратили внимание в генеральном штабе. Поскольку тогда я как раз занимался вопросами строительства второй сибирской железной дороги (Байкало-Амурской магистрали), которая прокладывалась с целью освоения лесных богатств и природных ресурсов в глубинных районах Сибири, меня назначили внештатным лектором „Общества изучения государственной политики“, являвшегося консультативным органом кабинета Тодзио… Видимо, по той же причине меня послали и в Маньчжурию в составе группы корреспондентов».

Группа выехала из Токио вечером 29 июля 1942 года. Незадолго до отъезда начальник информотдела японской армии полковник Накао Яхаги, обращаясь к М., со смехом сказал: «Принимать корреспондентов как государственных гостей — такое возможно только в Маньчжоу-Го. Это впервые со времен сотворения мира. Так что тебе надо попытаться расправить там крылышки. Но смотри, будь осторожен: в Маньчжурии, если выпьешь сырой воды, обязательно заболеешь дизентерией… Правда, там есть особый отряд, который называется Управлением по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии, и если пропустить воду через фильтровальный аппарат, изобретенный в этом отряде, то, говорят, ее можно спокойно пить».

Тогда-то корреспондент М. впервые и услышал эти названия: «Управление по водоснабжению, и профилактике частей Квантунской армии», «особый отряд». «Это, пожалуй, было все, что знали тогда в генеральном штабе об „отряде 731“, — говорит журналист М. — Война на Тихом океане только началась, и японская армия была опьянена своими успехами на Южном фронте. В генеральном штабе тоже ликовали… Относительно советско-маньчжурской границы в головах руководства армией прочно засела мысль, что, пока Советская Россия ведет смертельную схватку с нацистской Германией на европейском фронте, здесь особого напряжения создаться не может. Поэтому-то об Управлении по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии мне было сказано в таком шутливом тоне… Но разумеется, мне и в голову тогда не пришло, что это и есть отряд бактериологической войны — „Маньчжурский отряд 731“, снискавший себе такую печальную известность в послевоенные годы».

Группа корреспондентов, в которую входил М., на судне, курсировавшем между Симоносэки и Пусаном, прибыла в Пусан, на следующий день они были в Сеуле, где нанесли официальный визит командующему Корейской армией Итагаки, а затем направились в Мукден (Шэньян).

 

Заместитель начальника разведки откровенничает

В Харбин группа прибыла 11 августа, побывав до этого в Мукдене (Шэньяне), Фушуне, Аньшане, Гирине, Синьцзине (Чанчуне).

В этот день в вечернем выпуске газеты «Харупин нитинити» (ежедневная харбинская газета, выходившая на японском языке) сообщалось: «Группа корреспондентов Ставки прибыла сегодня в Харбин с официальным визитом».

В день приезда после полудня корреспонденты побывали в харбинском отделении спецслужбы Квантунской армии, взявшем на себя все заботы, связанные с пребыванием корреспондентов в Харбине: знакомство с городом, размещение, питание и т. д. Всех корреспондентов очень интересовал истинный характер деятельности спецслужбы, которая в основном сосредоточивалась в Харбине.

Начальник харбинского отделения спецслужбы генерал-лейтенант Янагида был в отъезде, и вместо него группу принял его заместитель, полковник Асаока.

— Я рад приветствовать вас, корреспондентов, командированных Ставкой… — энергично начал свое приветствие высокий смуглый полковник, как только все расселись по местам. — К сожалению, наш начальник в отъезде, но он должен вернуться к вечеру, чтобы присутствовать на банкете, который мы устраиваем в вашу честь в отеле «Ямато» (один из отелей в Харбине, находившийся в здании бывшего правления КВЖД и предназначенный только для японцев). Итак, пожалуйста, спрашивайте все, что вас интересует, мы ничего от вас не скроем, расскажем все откровенно, и хорошо будет, если по возвращении на родину вы сообщите все как есть в Ставку и генеральный штаб.

Подталкиваемый корреспондентами местных газет, выходивших на японском языке, которым неловко было задавать вопросы первыми, журналист М. спросил:

— Прежде всего хотелось бы знать, действительно ли Маньчжурия является раем, построенным на принципах «вандао», как об этом постоянно заявляет правительство?

Корреспонденты оживленно переглянулись между собой при такой откровенной постановке вопроса. На лице полковника Асаоки мелькнула ироническая улыбка.

— Не забывайте, что этот рай «вандао»… находится в Маньчжурии, где стоит 700 тысяч отборных войск Квантунской армии. — В голосе полковника появились металлические нотки. — В целом японцы, живущие в Маньчжурии, находятся в великолепных условиях. Они, возможно, и считают это раем «вандао»… А в действительности Маньчжурия является прифронтовой полосой, и отсюда вытекает множество проблем. Однако большинство живущих здесь японцев не задумываются, да пожалуй, и не знают о них. Вот ведь какое дело…

Тогда М. спросил, в чем состоит это «множество проблем».

— Вот ты, — продолжал полковник Асаока, глядя на М.,- спросил сейчас о положении в Маньчжурии, а эта самая Маньчжурия, которая должна быть раем «вандао», кишит шпионами гоминьдановской армии, коммунистической 8-й армии Китая и русскими. Взять хотя бы Харбин — это же гнездо шпионажа, опорный пункт диверсионной деятельности в Маньчжурии. Там разрушают железнодорожные пути, устраивают поджоги. Да вот дней двадцать тому назад произошел взрыв на харбинской электростанции, который причинил огромный ущерб.

Разговор приобрел остроту, и перья корреспондентов быстрее забегали по листкам блокнотов.

М. продолжал задавать вопросы:

— Тогда, по-видимому, у спецслужбы и жандармерии много работы по выявлению этих шпионов? Полковник Асаока кивнул:

— Разумеется! Харбин — город многонациональный, в нем живет несколько десятков тысяч русских белоэмигрантов, они укрывают советских шпионов, и выявить их не так-то просто. Поэтому жандармерия учредила особый орган Бюро по делам русских эмигрантов, — чтобы зарегистрировать всех до одного русских, живущих в Маньчжурии, и строго следить за ними… Но их так много, что просто мученье…

— Куда же внедряются шпионы? — продолжал спрашивать М.

— В Харбине есть район, который называется Фудзядян. Это огромный район трущоб, занимающий около четверти всей площади города. В этом вертепе смешались многие расы, там обитают беглые, бродяги, преступники… Там же скрываются и шпионы. Стоит только попасть в этот Фудзядян — там такой лабиринт улочек, просто муравейник. Тому, кто оказывается в этом районе впервые, выбраться нелегко… Человека там могут раздеть догола, убить и бросить где-нибудь. — Глаза полковника Асаоки засверкали. — Так пропал один следователь-японец, который отправился туда разыскивать преступника. Труп его потом нашли в реке Сунгари. Вы в эти трущобы не заходите. Там мы не можем гарантировать вам безопасность.

За всеми этими рассказами крылась важная «тайна», связанная с «отрядом 731», и корреспондент М. вскоре узнал о ней.

 

Легенда о трущобах

Глядя на гостей, полковник Асаока продолжал:

— Фудзядян — крупнейший черный рынок опиума во всей Маньчжурии, а может быть, и во всем Северном Китае. Там живут и денежные воротилы, способные в один день парализовать экономику всей Северной Маньчжурии, и нищий люд, одетый в лохмотья. Они живут одним днем и, конечно, воруют. Не остановятся и перед тем, чтобы убить.

Обведя взглядом лица корреспондентов, полковник добавил:

— В Фудзядяне под землей есть склады опиума, и зимой там часто можно набрести на трупы курильщиков, которые, накурившись опиума, замерзли прямо на улице.

— Но если бы Квантунская армия пожелала, она, видимо, могла бы в один прием смести эти трущобы? — последовал робкий вопрос одного из корреспондентов.

— Разве это возможно? — Полковник Асаока с едва заметной усмешкой посмотрел на корреспондентов. — А куда расселить десятки тысяч людей, живущих там, как найти для них какое-либо занятие? Все это сложно.

Встреча с корреспондентами неожиданно как-то вылилась в пространные рассуждения представителя харбинского отделения спецслужбы о трущобах.

Вечером следующего дня, который оказался свободным от всяких мероприятий, корреспондент местной газеты «Харупин нитинити» Кимура пригласил М. в русский бар на Китайской улице — самой оживленной и красивой улице Харбина. Потягивая пиво, Кимура сказал:

— Послушайте, я, конечно, не хотел бы, чтобы вы кому-нибудь сообщили, что это идет от меня, но вчерашний рассказ о Фудзядяне имеет совсем другой смысл.

М. заинтересованно посмотрел на Кимуру. Тот продолжал:

— Фудзядян действительно ужасное место, но как вчера кто-то правильно подметил, Квантунская армия намеренно не трогает эти трущобы. Здешнее отделение спецслужбы, жандармерия и городская полиция сверх всякой надобности представляют этот район в самом мрачном свете, сочиняют страшные легенды о том, что попавшие туда люди исчезают бесследно.

— Значит, весь этот рассказ — хитрая уловка? Кимура кивнул.

— Года два тому назад, в январе, произошел такой случай. На улице Чжэнъян-цзе, которая ведет в Фудзядян, был найден замерзший труп молодого мужчины. Этот молодой человек был корреспондентом местной японской газеты «Мансю нитинити». Звали его, кажется, Моримото… Полиция, проводившая расследование, установила, что Моримото уже давно пристрастился к опиуму и в тот день, накурившись в одном из притонов Фудзядяна, брел в невменяемом состоянии по улице и, упав, замерз… Однако все его сослуживцы и по сей день в один голос утверждают, что он никогда не курил опиума.

— Значит, он искал там какой-то материал? — мелькнула у М. догадка.

— Да, Моримото занимался сбором информации по военным проблемам и заинтересовался вопросом об УПВИП.

— УПВИП… — это ведь означает Управление по водоснабжению и профилактике? — всплыло у М. в памяти. Так назывался особый отряд Квантунской армии, о котором в шутливом тоне упомянул в разговоре с ним перед отъездом начальник информотдела японской армии полковник Накао Яхаги.

— Значит, Моримото убрали, потому что он слишком глубоко копнул секреты армии?

— Нет, я этого не говорил. — Тут харбинский корреспондент как-то смутился, и на этом разговор тогда закончился. М. заметил, что Кимура явно раскаивался, что сболтнул лишнее.

М., далее, вспоминает: «На встрече с корреспондентами заместитель начальника харбинского отделения спецслужбы Асаока подчеркнул: „Наша спецслужба имеет особые задачи по борьбе со шпионажем и особый отряд для этого“. Он пояснил, что „особый отряд для борьбы со шпионажем“ — это засекреченная воинская часть, состоящая исключительно из русских белоэмигрантов и известная под названием „отряд Асано“, по имени командира этого отряда полковника Асано из харбинского отделения спецслужбы. Однако для чего потребовалось создавать этот секретный отряд, Асаока не сказал. Вот так, с одной стороны, люди, пытавшиеся проникнуть в тайну Управления по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии, а с другой харбинское отделение спецслужбы, принимавшее все меры, чтобы не допустить этого. Трущобы Фудзя-дяна были подходящей ареной для подобной борьбы».

 

Что такое «новое оружие»

От посещения харбинского отделения спецслужбы у М. осталось еще одно отчетливое воспоминание. В заключение этой встречи он попросил: «Разрешите мне задать последний вопрос. Согласно сведениям, которые мы получили от Квантунской армии во время нынешнего пребывания в Маньчжурии, советские войска, находящиеся на Дальневосточном фронте, занимают позиции на трех участках советско-маньчжурской границы — восточном, западном и северном и, несмотря на то, что идет ожесточенная борьба на советско-германском фронте, с этих участков не снимается ни живая сила, ни техника, а скорее даже идет их наращивание. Здесь М. сделал паузу, внимательно посмотрел в лицо полковнику Асаоке, а затем продолжил:- В связи с этим хотелось бы знать, каков стратегический замысел Квантунской армии относительно ведения боевых действий на севере на тот случай, если в недалеком будущем дело дойдет до прямого столкновения с советскими войсками? Полностью ли обеспечена возможность осуществления таких боевых действий?»

В то время между оперативным отделом генерального штаба и руководством Квантунской армии имелась тайная договоренность о развертывании боевых действий на севере в случае чрезвычайных обстоятельств. Стратегия боевых действий, охватывавших Маньчжурию, Корею и Южный Сахалин, была разработана в так называемом плане «Кантокуэн» («Особые маневры Квантунской армии») 1941 года. По этому плану численность Квантунской армии увеличивалась вдвое — с 360 тысяч до 700 тысяч человек (в основу «Кантокуэна» был положен оперативно-стратегический план войны Японии против Советского Союза; в какой-то мере он был аналогичен немецкому плану «Барбаросса» и также предполагал «молниеносную войну» против СССР).

Со времен русско-японской войны японская армия считала Россию своим заклятым врагом. Одолеть СССР — в этом она традиционно видела свое предназначение. Именно поэтому «защитник северных рубежей» — Квантунская армия — все свои планы строила, рассматривая СССР как потенциального противника.

План «Кантокуэн» с самого начала предусматривал скорейшее увеличение числа дивизий с четырнадцати (вместе с двумя дивизиями, находившимися в Корее) до тридцати четырех с целью обеспечения превосходства над СССР на Дальнем Востоке. Для того чтобы инициатива принадлежала именно армии, а не флоту, необходимо было привлечь внимание всей Японии к северным границам, то есть к Маньчжурии как жизненно важному для страны району.

Есть ли у Квантунской армии шансы на победу в случае военного столкновения с советскими войсками на Дальнем Востоке — вот что хотел узнать корреспондент М., специалист по проблемам СССР.

Лицо полковника Асаоки стало серьезным, и он сказал: «Я понимаю, в чем суть вопроса. В настоящее время главные силы японской армии сосредоточены на Южном фронте, где они наносят один за другим удары по англичанам и американцам. В этих условиях у вас возникает, видимо, озабоченность, сможем ли мы выдержать столкновение с советскими войсками на Дальнем Востоке… Так вот, должен сказать, что стратегия Квантунской армии в отношении СССР не изменилась ни на йоту».

Кто-то из корреспондентов заметил, что это все очень абстрактно. Но тут заместитель начальника харбинской спецслужбы возразил: «У меня нет ни малейшего намерения говорить абстрактно… Квантунская армия имеет реальную гарантию того, что война против СССР закончится успешно. Мы уже давно занимаемся разработкой нового оружия с целью применить его в военных действиях против СССР, и вот в последнее время наконец производство его налажено и в количественном отношении. Так что мы можем быть вполне удовлетворены… Теперь остается только совершенствовать качество, но это только вопрос времени».

Услышав о «новом оружии», корреспонденты насторожились. Еще до их отъезда из Японии премьер-министр Тодзио на заседании бюджетной комиссии парламента заявил: «В настоящее время мы заняты разработкой нового оружия». Шла ли речь о том же оружии, которое разработано Квантунской армией и «производство которого налажено»? Услышав аналогичные вопросы корреспондентов, полковник Асаока сказал: «Сейчас как раз самый подходящий момент для того, чтобы показать вам интересный документальный фильм». Затем он подозвал сидевшего здесь же молодого капитана и приказал ему: «Скажи, чтобы быстро подготовили тот фильм».

Так разговор о харбинских трущобах Фудзядяна приобрел новое, неожиданное направление.

Пока корреспонденты, знавшие уже, что фильм будет о «новом оружии», но совершенно не представлявшие, о каком именно, оживленно переговаривались между собой, возвратился молодой капитан. Вслед за ним вошел киномеханик, неся 16-миллиметровый проектор, белый экран и занавеси на окна. Киномеханик и капитан закрыли, потом зашторили окна в комнате и повесили на стену экран. Дело было днем, в августе, и в полутемной комнате сразу же стало душно и жарко, как в бане. Погас свет, на экране сначала замелькали цифры: 8, 7, 6… 4, 3, 2, а затем появился самолет, снятый крупным планом.

 

Экран рассказывает

Это был состоявший на вооружении Квантунской армии двухмоторный легкий бомбардировщик 99. На его плоскостях ясно различались круги — эмблема японского флага. Наземная команда загружала в самолет что-то похожее на бомбы большого размера и поменьше. Большие «бомбы» имели, скорее, форму бидонов для молока. Непосвященным могло показаться, что грузят сосуды с питьевой водой. «Бомбы» поменьше напоминали по форме деревянный ящик для инструментов. На экране движения людей выглядели неуклюжими и суетливыми. Наземная команда работала энергично. Моторы самолета должны были вот-вот заработать.

Поскольку фильм демонстрировался сразу же после разговора о «новом оружии», разработанном Квантунской армией, было ясно, что показываемое на экране и есть это «новое оружие». Корреспонденты, сидя в зашторенной комнате харбинского отделения спецслужбы, изнывая от жары и вытирая со лба пот, с жадным любопытством смотрели на экран.

После того как в самолет было погружено 15–20 предметов, похожих на бомбы, на экране появился солдат, который белым флажком дал разрешение на взлет. Заработали винты обоих моторов, самолет побежал по взлетной полосе и, блеснув плоскостями, оторвался от земли.

Далее на экране возникла снятая с воздуха широкая равнина, по которой бежала тень от самолета. Похоже было, что самолет пролетает над

каким-то городом Китая. Следующие кадры показали равнину крупным планом. Бомбовый люк самолета открылся, и из него один за другим посыпались емкости небольшого размера. Летя к земле, они постепенно превращались в маленькие точки и наконец совсем исчезали из виду. Корреспонденты, затаив дыхание, впились глазами в экран. В жаркой, наглухо закрытой комнате слышался только стрекот проектора.

Сразу после кадров, показывающих бомбометание, на экране возник какой-то китайский городок. По улицам и переулкам, тесно застроенным домами, с озабоченным видом сновали, по-видимому, солдаты китайской медицинской службы, одетые в белые халаты. Держа в руках тонкие металлические трубки и нажимая на рычаг ручного насоса, они энергично опрыскивали все кругом, по всей вероятности, каким-то дезинфицирующим средством.

Эта сцена промелькнула на экране в считанные секунды, и затем последовали кадры приземления самолета с японскими опознавательными знаками на ту же базу, с которой он взлетел.

На экране снова появилось несколько солдат в белых халатах, но теперь это были солдаты санитарной службы японской армии. Неся с собой крупногабаритные, снабженные моторами распылители, санитары вошли в самолет, тщательно продезинфицировали все его отсеки и ушли. Проектор еще некоторое время стрекотал впустую, потом экран погас, и в комнате, которая к этому моменту стала похожа на парную, зажгли свет и открыли окна.

Лицо полковника Асаоки выражало удовлетворение. Корреспонденты сидели, расстегнув воротнички рубашек. Полковник оглядел их, словно желая спросить: «Ну как?», а затем медленно произнес: «Этот документальный фильм снят Управлением по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии, главная база которого находится недалеко от Харбина. На пленке запечатлено… применение бактерий в опытных целях на фронте в Центральном Китае».

«Бактерии!»- раздались возгласы корреспондентов.

Фильм не был снабжен никакими титрами, в нем были показаны только бомбардировщик, какие-то емкости, похожие на бидоны для питьевой воды, и действия одетых в белые халаты китайских и японских военных санитаров. Глядя на экран, быстро ориентирующиеся во всем корреспонденты начали строить свои предположения, но некоторые, по-видимому, так до конца и не поняли, в чем дело.

Все недоумения рассеяло одно слово, произнесенное полковником Асаокой. «Новым оружием» были бактерии!

Корреспондент М. вспоминает: «Когда я впервые услышал название „Управление по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии“, я только неопределенно хмыкнул. Откуда мне было знать тогда, что в действительности „отряд 731“ ведет исследования по превращению в оружие болезнетворных бактерий и проводит эксперименты на тысячах живых людей. Да и среди наших корреспондентов, посмотревших документальный фильм и выслушавших пояснения полковника Асаоки, многие еще не осознали всей опасности этого „нового оружия“. Так только, немного удивились — вот ведь уже до чего додумались…»

Однако показ группе корреспондентов документального фильма о применении совершенно секретного «нового оружия» был довольно смелым шагом полковника Асаоки. Позже, когда один из корреспондентов, на которого фильм произвел сильное впечатление, рассказал о нем в штабе Квантунской армии, командование было крайне недовольно, и говорят, что на полковника Асаоку наложили строгое взыскание за то, что он легкомысленно раскрыл военную тайну журналистам.

 

Теплица для выращивания ядовитых грибов

«Отряд 731» имел большое поле для сельскохозяйственных работ. Оно находилось севернее жилых домов сотрудников отряда и занимало более десяти гектаров. Ведала им группа Ягисавы (исследование растений). На первый взгляд могло показаться, что поле совершенно не соответствует профилю деятельности дьявольского бактериологического отряда. На поле сеяли сою, гаолян, кукурузу, и, когда созревал урожай, из ближайшей деревни Сытунь приводили множество китайских крестьян, которые целый день трудились на нем. Они работали «по временному найму», кроме того, за полем было постоянно закреплено около 40 китайских разнорабочих-кули, которые делали самую черную работу.

В отряде говорили, что поле необходимо для того, чтобы обеспечить самоснабжение отряда продуктами питания. Если отряд окажется в изоляции и соседние воинские части не смогут прийти ему на помощь, то накопленные сельскохозяйственные продукты станут важным фактором для поддержания его дееспособности. Отряд будет сражаться, превратив район своей дислокации в крепость.

В этом объяснении есть три противоречия.

Во-первых, в многочисленных складских помещениях отряда были накоплены огромные запасы продовольствия, а в ежедневном рационе служащих и в помине не было ни гаоляна, ни кукурузы. Да и соевые продукты появлялись на их столах не чаще чем раз в месяц. Во всяком случае, что касается продовольствия, то никакой необходимости добиваться самоснабжения отряда не было.

Во-вторых, если бы это было обычное поле сельскохозяйственного назначения, то пятнадцати-двадцати научных сотрудников, постоянно работавших в группе Ягисавы, было бы для него слишком много.

В-третьих, руководивший «отрядом 731» генерал Исии проявлял к полю, а следовательно и к группе Ягисавы, повышенный интерес. Нередко Исии сам лично посещал группу и вел с Ягисавой долгие беседы. Генерал Исии, большой рационалист, умевший скрупулезно считать и беречь время, очевидно, не стал бы, без особых на то причин, пестовать поле, работа на котором, казалось, не была ни срочной, ни столь уж важной.

Нужно сказать, что группа Ягисавы ведала не только этим полем. В ее распоряжении находилась также прекрасная застекленная теплица площадью более 300 квадратных метров. В ней велось опытное возделывание различных сортов пшеницы, ячменя, овса, кукурузы, проса, чумизы, то есть основных сельскохозяйственных культур Советского Союза и Китая.

Зима и весна в Северо-Восточном Китае холодные, но в теплице группы Ягисавы благодаря поступавшему из бойлерной теплу круглосуточно поддерживались оптимальные для растений температура и влажность. В ряде помещений заботливо выращивались пораженные болезнями различные сорта проса, гаолян и другие злаки. Теплица, где культивировались «образцы» зараженных сельскохозяйственных культур, — вот в чем состоял секрет группы Ягисавы.

Все бывшие сотрудники группы Ягисавы, с которыми мне доводилось встречаться, отказывались говорить о своей прошлой работе, но один, имевший отношение к этой группе, все-таки сказал: «В группе Ягисавы тайно занимались исследованием головни, выводили культуру головневых грибов, изучали их свойства и механизм развития заболевания».

Головня — болезнь злаков и других высших растений, вызываемая головневыми грибами, которые в период прорастания ячменя, пшеницы, кукурузы, чумизы, овса и т. д. проникают внутрь растения и паразитируют на нем, лишая его питательных веществ, а в период цветения поражают завязь, образуя в ней черную пыльцу. Зараженные головневыми грибами колосья ячменя и пшеницы превращаются в темную споровую массу, издающую неприятный запах. Особенность этого заболевания, однако, состоит в том, что внешняя оболочка зерна не нарушается и болезнь вплоть до сбора урожая обнаружить трудно.

Заболевание головней поражает злаковое поле на больших пространствах, причем неравномерно, а в период жатвы, естественно, невозможно проверить каждый стебель в отдельности, чтобы удалить заболевшие. Если заражение обширное, то все злаки на поле приходится сжигать, и урожаю таким образом наносится серьезный ущерб.

Один из сотрудников группы, занимавшейся наймом рабочей силы и «поставлявшей» группе Ягисавы китайских крестьян и разнорабочих-кули, рассказал следующее: «В отряде постоянно работали от 300 до 500 местных жителей-китайцев. Для них в отряде держали больше десятка переводчиков тоже китайцев. Все переводчики-китайцы, работавшие на полях группы Ягисавы, в ночь с 9 на 10 августа 1945 года, когда начали взрывать помещения отряда, были расстреляны нашей группой… Почему мы это сделали? Да потому, что боялись, как бы сведения об основной задаче группы Ягисавы не просочились наружу… Исследования головни, проводившиеся группой Ягисавы, по своему содержанию не отличались от исследований на опытных сельскохозяйственных станциях. Но в группе Ягисавы они велись для того, чтобы разработать методы рассеивания головневых грибов с воздуха. Методы исследований были похожи, но цели диаметрально противоположны. Основной задачей, стоявшей перед группой Ягисавы, было выяснение возможности заражения головневыми грибами районов Советского Союза, являющихся житницей злаковых».

Подготовка бактериологической войны не только против людей, но и против зерновых растений — вот в чем заключалась тайна огромного поля и стеклянной теплицы «отряда 731».

 

Загадочные бедствия

После того как в 1939 году «отряд 731» передислоцировался в особую военную зону недалеко от поселка Пинфань, на Харбин и его окрестности стали обрушиваться одно за другим загадочные бедствия. То там то тут внезапно вспыхивали острые эпидемические заболевания, которые, начавшись в одном месте, затем распространялись на значительную территорию.

Летом 1940 года в уезде Нунъань провинции Гирин, находящемся в 50 километрах северо-западнее Синьцзина (Чанчуня), бывшего в то время столицей Маньчжоу-Го, внезапно разразилась эпидемия нескольких форм чумы. Вначале чума вспыхнула в уездном центре, через несколько дней распространилась на окрестные сельские районы и вскоре, как степной пожар, охватила весь уезд.

Известно пять форм чумы: бубонная, легочная, кожная (кожно-бубонная), глазная и септическая. В уезде Нунъань одновременно свирепствовали как минимум две формы. Люди умирали один за другим.

Срочное сообщение об эпидемии чумы поступило в Главную базу Управления по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии в Пинфане, откуда в уезд были командированы санитары для проведения дезинфекции. Однако масштабы эпидемии были таковы, что предпринятые меры не помогли.

Более 300 умерших — таков был страшный итог эпидемии чумы в уезде Нунъань. Командование же Квантунской армии сообщило, что число умерших составило 120 человек.

Однако на этом бедствия не прекратились. Вскоре в харбинском районе трущоб Фудзядяне начался брюшной тиф. Заболевание в мгновение ока распространилось по всему Харбину, унося жизни многих людей.

В Харбине в то время проживало около 100 тысяч японцев. Эпидемия тифа коснулась и их. В семье одного японца — торговца канцелярскими принадлежностями заболел ребенок. Вскоре от него заразилась мать, а через некоторое время заболел и глава семьи, который стал ухаживать за обоими. Так погибла вся семья. Количество больных было столь велико, что больницы города не могли вместить всех, и их стали помещать в харбинский армейский госпиталь.

«В харбинской японской средней женской школе (позже она стала называться Женской школой Фудзи), где я тогда училась, начались заболевания среди учащихся. Пришлось даже раньше времени распустить нас на летние каникулы. Когда после каникул мы вернулись в школу, то на траурной церемонии увидели поставленные в ряд двадцать портретов наших умерших одноклассниц. Не могу без ужаса вспоминать об этом. Ходили слухи, что какие-то шпионы заразили бактериями воду. Несчастье налетело как вихрь», вспоминает госпожа К. С. о трагедии, потрясшей весь Харбин.

Одновременно с этим в Саньбугуане — густонаселенных кварталах бедняков, расположенных в одном километре к северу от вокзала города Синьцзина, — неожиданно вспыхнула чума.

Сэйдзабуро Ямада в своей книге «Военный трибунал по делу подготовки бактериологической войны» так описывает чуму, начавшуюся в Саньбугуане: «…В то время в Саньбугуане на небольшой территории в страшной скученности проживало 700 семей, то есть около 5 тысяч бедняков. Как снежная лавина, нагрянули туда сотрудники противоэпидемической службы в белых халатах и начали изолировать больных, проводить принудительный медосмотр, делать предохранительные прививки, дезинфицировать все жилища и так далее. Трущобы загудели как потревоженный улей, повсюду был страшный переполох».

Но вспышки инфекционных заболеваний на этом не прекратились. Вскоре начался длительный массовый падеж скота в маньчжуро-монгольском поселении колонистов, расположенном в уезде Ачэн на южном берегу Сунгари в 20 километрах северо-восточнее Харбина. Эпизоотия вспыхнула среди овец и лошадей. Причины ее возникновения остались невыясненными.

Чем же была вызвана вся эта цепь инфекционных заболеваний?

 

Бактерии, нацеленные на людей

Командование Квантунской армии измышляло разные причины возникновения летом 1940 года острых эпидемических заболеваний в Харбине и соседних городах.

Чуму в уезде Нунъань объясняли «набегами мышей на населенные пункты. Мыши спустились с Хингана и разнесли чумных блох по домам». Тиф в Фудзядяне и других районах Харбина, заболевания чумой в Саньбугуане объясняли «антисанитарным состоянием предприятий общественного питания и недостаточной борьбой с грызунами».

Один из колонистов — Хироси Кадзама, — проживавший в то время в районе Санькэшу (железнодорожный разъезд неподалеку от Харбина), прислал мне письмо. О загадочном падеже овец в нем говорилось следующее: «…В больших овчарнях мы содержали около тысячи голов овец. Каждый день нанятые нами пастухи-китайцы выгоняли их на пастбище. Казалось бы, овцы должны были приносить приплод — у нас же поголовье сокращалось. Овец мы не резали, никто их у нас не крал. Они дохли от какой-то неизвестной болезни. К концу войны в нашем стаде осталось менее двухсот голов. Шкуры животных мы замачивали в соленом растворе и выделывали их в своей кустарной мастерской. Из выделанных шкур шили тулупы, меховые жилеты, меховые чулки. Все это, конечно, шло в дело, зима ведь в Маньчжурии суровая…»

Как только начался падеж овец, к колонистам прибыла инспекционная группа из «отряда 731», но результатом их работы была всего лишь одна формулировка: «Причина не выяснена».

В том, как начинались и заканчивались эпидемии, было много общего: заболевания возникали неожиданно; для выяснения причин возникновения заболевания и предотвращения его распространения на места всякий раз выезжали сотрудники «отряда 731»; вскоре они сообщали, что эпидемия ликвидирована; в районах эпидемий все жилье сносили, везде наводили порядок, заболевших подвергали принудительному обследованию и изоляции от остального населения.

Так, например, в трущобах Саньбугуаня умерших от чумы было всего несколько человек, но, как только слух о чуме распространился за пределы этого района, Квантунская армия переселила всех его жителей в срочно построенный в двух километрах от этого места поселок Сунцзявацзы, а саперы под предлогом необходимости «решительно бороться с эпидемией» взорвали весь район Саньбугуань. (Этот факт описан в книге Сэйдзабуро Ямады «Военный трибунал по делу подготовки бактериологической войны»).

В Фудзядян во время эпидемии тифа одновременно с сотрудниками лечебного отдела «отряда 731», прибывшими туда для проведения дезинфекции, обследования и изоляции больных, было послано большое число саперов, сотрудников жандармерии и спецслужбы.

Имевшие отношение к этим событиям люди вспоминают: «Под предлогом борьбы с тифом жандармерия Квантунской армии тщательнейшим образом перетрясла в Фудзядяне все тайные притоны, которые содержали главари китайских вооруженных гангстеров. Эти притоны служили прибежищем для китайцев и русских белоэмигрантов. Ссылаясь на необходимость изоляции людей для предотвращения распространения эпидемии, многих русских и китайцев насильственно увозили куда-то, а помещения взрывали».

У читателя, вероятно, уже зародились некоторые сомнения относительно «причин» внезапного возникновения эпидемических заболеваний в Харбине и его окрестностях. Может быть, все эти заболевания вызывались искусственно и в нужный момент также искусственно ликвидировались совместными действиями Управления по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии, жандармерией и органами спецслужб? Не было ли это крупномасштабными экспериментами по применению бактериологического оружия, вынесенными на улицы городов и осуществляемыми по заранее продуманному плану?

Вот что говорит по этому поводу бывший работник харбинской жандармерии: «У меня нет оснований решительно утверждать, что это так, но тогда до меня доходили слухи, что все именно так и было. В то время Харбин был наводнен неизвестно откуда появившимися русскими и китайцами, а в Фудзядяне находили себе прибежище шпионы, пытавшиеся разведать секреты „отряда 731“, дислоцировавшегося в Пинфане, и собрать данные о вооружении и местонахождении частей Квантунской армии. Командование жандармерии ломало голову над тем, под каким предлогом прочистить все трущобы и полностью поставить их под свой контроль… Эпидемия тифа предоставляла прекрасную возможность для этого».

В «отряде 731» была создана тогда группа особого назначения. Она получила название «мару-току» («нулевая особая»). Сотрудниками группы были специально подобранные из 3-го отдела и отдела материального снабжения отряда люди, имеющие навыки ведения рукопашного боя и знающие иностранные языки. По ночам они, переодевшись, отправлялись в Харбин. О том, какую задачу они должны были выполнять, знали только начальник отряда Исии и еще несколько руководителей.

Под покровом ночи сотрудники группы на черных автомашинах уезжали из отряда неизвестно куда. Иногда они не возвращались по месяцу. Предлогами для их исчезновения служили: «командировка в Нанкин», «командировка в филиал отряда в Хайларе», «служебная необходимость» и т. п.

Кроме того, как сообщил бывший сотрудник спецгруппы (ведавший заключенными), «зараженных эпидемическими болезнями „бревен“ ночью куда-то тайно увозили из отряда».

 

Иппоэпизоотическое управление Квантунской армии

Итак, есть довольно веские основания подозревать, что начавшиеся в 1940 году в ряде районов Северо-Восточного Китая вспышки тифа и чумы были не чем иным, как «скоординированными боевыми действиями», проведенными в обстановке совершенной секретности «отрядом 731», жандармерией Квантунской армии и органами спецслужб.

А что же тогда представляло собой заболевание овец, вспыхнувшее «по невыясненной причине» в поселении маньчжуро-монгольских колонистов?

Дело в том, что в Квантунской армии, кроме «отряда 731», был еще один бактериологический отряд, который назывался «Иппоэпизоотическое управление», или «Маньчжурский отряд 100». В командовании Квантунской армии ответственным за этот отряд, сформированный в 1935 году, был начальник ветеринарного управления штаба Квантунской армии генерал-лейтенант ветеринарной службы Такаацу Такахаси. Непосредственно же командовал отрядом генерал-майор ветеринарной службы Вакамацу, работавший под руководством Такахаси.

Задачей «отряда 100» после его реорганизации стало создание бактериологического оружия, предназначенного для поражения животных и растений. Выполнялась она при содействии сотрудников «отряда 731». Кроме того, в основу работы «отряда 100» были положены данные проводившихся в «отряде 731» экспериментов и исследований.

Основная база «отряда 100» находилась в 10 километрах южнее Синьцзина в местечке Мэнцзятунь. «Отряд 100» был несколько меньше «отряда 731», штат его сотрудников насчитывал 800 человек. Отряд располагался в двухэтажном железобетонном здании; кроме того, отдельно, на большой площади размещалось множество лабораторий.

В отряде имелось два отдела. 1-й отдел занимался разработкой методов ведения бактериологической войны. 2-й отдел вел работу по нескольким направлениям. Структура его была следующей:

1-е отделение — исследование и производство бактерий сибирской язвы.

2-е отделение — исследование и производство бактерий сапа.

3-е и 4-е отделения — исследование и производство возбудителей других эпизоотических заболеваний.

5-е отделение — исследование и производство головневых грибов и вирусов мозаики.

6-е отделение — производство бактерий, вызывающих заболевания рогатого скота. Исследование и производство химических отравляющих веществ.

Сибирская язва бывает двух видов: поражающая людей и скот и поражающая растения. В «отряде 100» в основном занимались изучением первого вида сибирской язвы, при котором возбудитель, обладающий большой стойкостью, через ранку или с пищей попадает в организм и вызывает заболевание.

Сап — болезнь, распространенная среди лошадей, ослов, овец, крупного рогатого скота, собак. Она представляет большую угрозу для сельскохозяйственных животных, поскольку надежных методов профилактики и лечения ее нет.

В «отряде 100» изучали возбудителей этих заболеваний и проводили эксперименты с целью найти способы уничтожения кавалерии китайской и Советской армий, а также скота в сельских районах.

Сибирская язва и сап поражают и людей. Если коров, лошадей или овец, зараженных этими болезнями, внедрить на территорию противника, то эпизоотия быстро распространится среди военной кавалерии и скота, а одновременно с этим заражению подвергнутся люди, ухаживающие за животными. В «отряде 100» на это обращалось основное внимание. Отряд располагал мощностями для производства 1000 килограммов бактерий сибирской язвы, 500 килограммов бактерий сапа и 100 килограммов бактерий красной ржавчины в год.

«Если в начале военных действий против СССР японской армии в силу сложившейся обстановки необходимо будет отступить в район Большого Хингана, то на оставляемой территории все реки, водоемы, колодцы должны быть заражены бактериями или сильнодействующими ядами, все посевы уничтожены, скот истреблен» — такова была главная задача, которую поставил перед «отрядом 100» штаб Квантунской армии.

Исследования, проводившиеся в «отряде 100», отнюдь не являлись сугубо теоретическими, и велись они, разумеется, не в тиши кабинетов. Для экспериментов в «отряде 100» тоже использовали заключенных.

О жестоких опытах над живыми людьми сотрудник 6-го отделения «отряда 100» Мимото на Хабаровском судебном процессе дал следующие показания: «Эксперименты над живыми людьми проводились в августе-сентябре месяцах 1944 года. Содержанием этих экспериментов было — незаметно от подопытных лиц давать им снотворные средства и яды. Подопытных людей было семь-восемь человек русских и китайцев. В числе медикаментов, использованных при опытах, были: корейский вьюнок, героин и зерна касторника. Эти яды примешивались к пище.

За две недели каждому подопытному такая пища с ядом давалась пять или шесть раз. В суп примешивался главным образом корейский вьюнок, в кашу, кажется, героин, в табак примешивался героин и бактал. Подопытные, которым подавался суп с корейским вьюнком, через 30 минут или через час засыпали на пять часов» (Материалы судебного процесса…, с. 322).

В результате таких экспериментов «бревна» слабели и становились непригодными для дальнейшего использования. Ослабевших заражали дизентерией, затем под видом лекарств вводили им цианистые соединения и таким образом убивали.

В «отряде 731» кости и пепел сожженных узников выбрасывали в «костяной могильник». В «отряде 100» трупы людей зарывали вместе с останками животных.

«Отряд 731» и «отряд 100» были дьяволами-побратимами, шедшими рука об руку по опасному пути подготовки бактериологической войны.

 

Военные операции по массовому истреблению скота

То, о чем я хочу рассказать, произошло летом 1942 года.

По берегу реки Дэрбул, протекающей неподалеку от советско-маньчжурской границы, через заросли травы пробирались человек тридцать. Это были сотрудники Иппоэпизоотического управления Квантунской армии, то есть «Маньчжурского отряда 100»: офицеры, научно-исследовательские работники, технический персонал во главе с майором Мурамото. Группа была сравнительно немногочисленной, однако имела довольно значительную поклажу: две большие надувные резиновые лодки, более десяти металлических сосудов с высокими стенками, большие саквояжи, стеклянные сосуды, бадьи и длинные черпаки. Сверху все это было укрыто брезентом.

Шедший впереди мужчина, по-видимому командир, приставил к глазам бинокль и осмотрел нижнее течение реки Дэрбул. В нескольких километрах отсюда проходила граница СССР. На просматривавшейся в бинокль местности советских пограничников не было видно. Командир поднял руку; группа, скрытая высокой, в человеческий рост, прибрежной травой, остановилась и занялась своей поклажей: надули резиновые лодки, к корме привязали канат, другой конец которого закрепили на берегу, на лодки погрузили большие металлические сосуды и бадьи. Лето было в разгаре, работавшие на солнце в военных мундирах люди обливались потом.

В каждую лодку сел научный сотрудник «отряда 100». Ловко орудуя короткими веслами, один из них вывел лодку приблизительно на середину реки. После того как первая лодка отошла от берега метров на сто, вслед за ней отправилась вторая.

Когда обе лодки удалились на такое расстояние, что канат, который связывал их с берегом, натянулся, сидевшие в них научные сотрудники стали погружать сосуды в воду, предварительно сняв крышки. В сосудах содержалось большое количество бактерий сапа.

Все это происходило в нижнем течении реки Дэрбул недалеко от того места, где она впадает в реку Аргунь, протекающую по территории Советского Союза. Читателю, вероятно, уже ясен смысл действий сотрудников «отряда 100»: в непосредственной близости от советской границы пустить по течению реки бактерии сапа. Зараженная бактериями река потечет по советской территории. Где-то эту воду будут пить люди, скот. Выпив ее, они погибнут… Это и было целью эксперимента.

Обе лодки медленно прошли вверх по реке около километра. Сидевшие в них сотрудники на протяжении всего пути сеяли бактерии сапа в воду. Фактически это была необъявленная бактериологическая война против СССР, которая велась под видом эксперимента.

Бывший служащий «отряда 100» свидетельствует: «Официально эта операция носила название „Летние маневры 6-го отделения отряда 100“. Сотрудники отряда взяли тогда с собой 12 килограммов бактерий сапа. Судя по тому, что группа по возвращении доложила: „Эксперимент проведен, все 12 килограммов были посеяны в реку“». О том, что вследствие этого произошло в нижнем течении реки, рядовым служащим отряда известно не было.

Подобного рода эксперименты — и более крупные, и более мелкие по масштабу — проводились «отрядом 100» постоянно.

Начавшийся «по невыясненной причине» в маньчжуро-монгольском поселении колонистов массовый и длительный падеж скота был, видимо, побочным результатом такого же эксперимента, какой был проведен отрядом на советско-маньчжурской границе.

«Отряд 100» имел секретное скотоводческое хозяйство. Оно находилось недалеко от советско-маньчжурской границы, километрах в 80 северо-западнее города Хайлара. Стадо насчитывало 500 голов овец, 100 голов коров и лошадей. Отряд закупил их у местного населения

Северо-Хинганской провинции и выкармливал вплоть до окончания войны. Следует, однако, заметить, что в отряде скот откармливали вовсе не для того, чтобы он тучнел.

В апреле 1944 года «отряд 100» направил в Северо-Хинганскую провинцию секретное подразделение, которому было приказано ознакомиться с обстановкой в провинции и произвести подсчет всего имеющегося в этом районе домашнего скота. В результате выяснилось, что в провинции его насчитывалось около полутора миллиона голов.

Цель, с которой в «отряде 100» содержали скот, была следующей: «В случае начала войны между Японией и СССР советские войска, вторгнувшись в Северо-Хинганскую провинцию, непременно угонят из нее в качестве трофея весь скот. Японские войска, отступая, выпустят на волю лошадей и овец, которым привьют сап. Через неделю или две в местах скопления скота вспыхнет эпизоотия…»

Подробности, связанные с деятельностью «отряда 100», как, впрочем, и «отряда 731», до сих пор не выяснены. Известно только, что в нем работало много армейских врачей-ветеринаров, научных работников и вольнонаемных. Они занимались изучением эпизоотий и производством ядов, экспериментируя на живых людях.

 

Воинская часть с лучшим во всей имперской армии столом

Я уже писал о том, что в ежедневном рационе сотрудников «отряда 731» и в помине не было ни гаоляна, ни кукурузы, ни проса и что соевые бобы появлялись на их столе не чаще чем раз в месяц.

В «отряде 731» действительно питались намного вкуснее и обильнее, чем в любой другой воинской части японской императорской армии. Мне удалось получить запись «примерного повседневного меню на одного служащего», которую бывший работник интендантской службы «отряда 731» привез с собой в Японию. По-видимому, это был черновой набросок для проведения необходимых расчетов по отряду.

Завтрак для старших чинов: яйца и соевый творог «тофу», суп или мисосиру (суп из острой пасты, приготовленной из соевых бобов) со свининой, жареная или вяленая рыба, васабидзукэ (мелко нарезанные листья и стебли хрена в уксусе), маринованные сливы и маринованные овощи, фрукты, вареный рис или хлеб, кофе.

Обед для старших чинов: суп или бульон, жаркое из говядины, креветки в кляре, свинина, отваренная с корнями лопушника, маринад, рис или хлеб, мороженые фрукты, кофе.

Ужин для старших чинов: пиво или сакэ, сасими (деликатес национальной японской кухни: сырая рыба высших сортов, креветки, осьминог и т. п. в остром соусе с имбирем и другими приправами; для сасими может быть использовано и сырое мясо) из тунца, свинина, тушенная с горошком и соевым творогом «тофу», салат из соленой кеты с редькой, маринад, фрукты, рис, сладкое, кофе.

Завтрак для чиновников второго класса и младших чинов: мисосиру с овощами и свининой, молодые ростки сои в уксусе, васабидзукэ, маринованные сливы и овощи, рис.

Обед для них же: жаркое из свинины с арахисом, суп со свининой, маринад, фрукты, рис, иногда мороженые фрукты.

Ужин: сасими из кальмара, омлет с репчатым луком, свинина в уксусе, рис, сладкое, зеленый чай.

По словам бывшего служащего отряда, эта запись была сделана весной 1944 года, но точной даты он не помнит. Перечень блюд достаточно красноречиво говорит о великолепном питании в «отряде 731». Это тем более поразительно, что речь идет о 1944 годе, когда вся Япония потуже затягивала пояса и, следуя лозунгам «Сократим наши потребности до дня победы!» и «Нехватка — на самом деле есть только нехватка изобретательности!», довольствовалась похлебкой с картофельной ботвой и бататом. А в это время в «будничном» меню отряда значились бифштексы и креветки в кляре!

Бывший служащий отряда рассказал, что семейные служащие питались дома с семьей, а холостяки и те научные работники, которые находились в отряде без семей, пользовались отрядной столовой. Впрочем, и семейные служащие часто там обедали.

В отряде работали восемь квалифицированных поваров, числившихся вольнонаемными. Они имели все возможности для того, чтобы проявить свое кулинарное мастерство, в их распоряжении были отличные продукты. Свинина, говядина, рыба разных видов в изобилии подавались к столу три раза в день. Сладкое — конфеты, печенье, пирожки, пастилу, сладкую фасоль и тому подобное, — все то, что японские солдаты на передовой получали «по карточкам» один или два раза в месяц, сотрудники «отряда 731» ели сколько душа пожелает.

Подававшийся три раза в день к столу рис был высшего сорта и в полном смысле слова белоснежный. Раз в месяц в него добавляли соевые бобы, как бы «из солидарности с голодающей Японией», но большинство служащих отряда выбирали эти бобы из риса и оставляли их нетронутыми.

Служащие отряда ели большое количество фруктов. Летом все лакомились душистыми дынями, которых очень много в Северо-Восточном Китае. Зимой, правда, свежих фруктов не было, но были мороженые. Всегда было вдоволь изюма, сушеных фиников, сушеных яблок и так далее. Хлеб был такой, какой обычно едят китайцы, — так называемые пампушки. В отряде всегда имелся кофе. Лимонад, который подавался и в зимнее время, сотрудники отряда любили выставлять на холод и, заморозив, посасывали, как мороженое-эскимо, сидя в теплом помещении.

Бывший служащий отряда, выходец из префектуры Тиба, говорит: «Суп со свининой, который давали по утрам, был необычайно вкусен — с редькой, морковью и крупными кусочками мяса. Многие служащие отряда были выходцами из бедных крестьянских семей, и такое вкусное трехразовое питание было для них счастьем. Иногда некоторые из них с мечтательным видом говорили: „Эх, вот бы этой свининой, да в таком количестве хотя бы раз накормить дома мою старуху мать!“».

Великолепное питание было организовано в «отряде 731» с определенной целью. Производимые там в большом количестве бактерии любят питательный бульон, сахар, крахмал. Поэтому в качестве материала, необходимого для работы, отряд получал мясо, сладкое, фрукты, пшеничную муку, рис. Много высококачественных продуктов требовалось для того, чтобы кормить чумных крыс, подопытных людей, печь сладкие пирожки, начиненные бактериями тифа.

Врачи и научные работники отряда не любили заниматься строевой подготовкой, но любили вкусно поесть. Некоторые офицеры так располнели, что даже не могли сесть верхом на лошадь.

Вот так питались сотрудники «отряда 731», в то время как вся Япония голодала.

 

Вальпургиевы пляски в «отряде 731»

Эту «Песню „деревни Того“» сочинил один из служащих «отряда 731». Он занял первое место на конкурсе, объявленном в отряде.

Жилой комплекс отряда — «деревня Того» — состоял из нескольких железобетонных зданий, в основном трехэтажных, но были и двухэтажные. Одно из зданий являлось общежитием для холостяков.

Отряд располагался на открытой равнине, в 20 километрах от Харбина. В целях обеспечения секретности его сотрудникам и их семьям приходилось терпеть ряд неудобств. Конечно, через какой-нибудь час езды на военном автобусе можно было оказаться на красивых и оживленных улицах Харбина, однако постоянным местом жительства сотрудников отряда все же была «деревня Того», и им приходилось мириться с тем, что из-за особого характера деятельности отряда их «деревня» была изолирована от всего мира.

Для того чтобы более двух тысяч человек, «постоянно имевших дело с бактериями и „бревнами“, могли жить в такой изоляции, нужны были развлечения, культурные мероприятия и спорт».

Когда приближался праздник Бон (буддийский праздник, пришедший в Японию из Индии; празднуется 15-го числа седьмого месяца по лунному календарю и посвящается «встрече с душами умерших предков», которые, согласно канонам, в этот день «возвращаются в родной дом»; бон является одновременно религиозным обрядом и народным празднеством, сопровождающимся угощением и украшением домов фонариками; в этот день устраиваются знаменитые «бон-одори» — танцы, которые иногда длятся и всю ночь), в «деревне Того» устраивались пляски. «Песня „деревни Того“» была сочинена служащим исследовательского отдела хозяйственного управления неким Т., который победил на конкурсе, объявленном именно в связи с этим праздником.

Только на время праздника Бон женщины-вольнонаемные расставались со своей повседневной одеждой — брюками «момпэ» (женские рабочие шаровары) — и надевали легкие летние кимоно с мягкими поясами.

Форменная одежда всех служащих отряда была одного и того же защитного, то есть желтовато-коричневого, цвета. Вольнонаемные носили мундиры с отложным воротником, светло-коричневые сорочки и галстуки защитного же цвета. Все другие цвета были запрещены.

Пляски «бон-одори» и спортивные мероприятия устраивались для того, чтобы все военные и вольнонаемные забыли на время о своих чинах и званиях и превратились в обыкновенных людей. Считалось, что это сплачивает отряд. С этой же целью руководство отряда каждую пятницу вечером устраивало в корпусе 63 демонстрацию художественных фильмов.

Тщательно готовились и другие мероприятия: летом, кроме плясок «бон-одори», устраивался еще турнир японской национальной борьбы сумо, осенью — театральные представления, спортивный и музыкальный праздники. Весной из Японии приглашались на гастроли песенные и танцевальные коллективы, устраивались соревнования по бейсболу.

В отряде была своя драматическая группа, в которую входили и женщины-вольнонаемные. Говорят, большой популярностью пользовался поставленный этой группой спектакль «Бог войны — командир отряда Ямадзаки».

Для того чтобы хоть немного заглушить тоску по дому у жен служащих отряда, в «деревне Того» поощрялось разведение семейных садов и огородов.

Однако какими бы задорными ни были мелодия и ритм «Песни „деревни Того“», как бы ни были привлекательны женщины-вольнонаемные в своих легких летних кимоно, «отряд 731» оставался «отрядом 731». В корпусах 7 и 8 находились «бревна», в «выставочной комнате» — отрезанные человеческие головы, на первом этаже главного здания размножались бактерии чумы. Культурные и спортивные мероприятия, которыми старались как-то скрасить мрачные будни отряда, были всего лишь камуфляжем, сахарной оболочкой, скрывающей дьявольскую начинку.

 

Убийство женщины-вольнонаемной

Хочу рассказать об одном страшном происшествии, которое свидетельствует о моральном разложении руководства «отряда 731».

Осенью 1943 года (некоторые служащие отряда утверждают, правда, что это было весной 1944 года) в здании, где жили высшие чины отряда, был обнаружен труп женщины.

Оцуки — так звали эту женщину-вольнонаемную — работала в канцелярии хозяйственного управления. Ей тогда едва исполнилось 20 лет. Она была среднего роста, хороша собой, незамужняя. Одна из ее подруг по отряду так рассказывает о ней: «Оцуки была деревенской девушкой, очень работящей. Она не только отлично справлялась со своими служебными обязанностями, но и хорошо готовила, шила, была отличным каллиграфом. Она обладала хорошим вкусом и умела составлять прекрасные букеты икебана из космей и других цветов, растущих во дворе. Эти букеты всегда радовали взгляд мужчин сотрудников отряда. Внезапно она потеряла свою обычную живость. Мы не могли понять, в чем дело, и тут случилось это ужасное происшествие».

В «деревне Того» женщинам-вольнонаемным было отведено несколько квартир в доме, где жили семейные служащие отряда. Труп же Оцуки был найден в здании, где жили высшие чины отряда. Обнаружил его, кажется, прислуживавший там «бой»-китаец. Девушка была в брюках «момпэ», на ее лице застыло выражение страшной муки, руками она держалась за горло, на губах выступила пена. Похоже было, что она умерла, приняв какое-то снадобье.

Когда весть о трагической смерти Оцуки разнеслась по отряду, у всех служащих возникло сомнение в том, что это самоубийство. Многое указывало на то, что девушка была убита.

Помимо того что Оцуки работала в канцелярии хозяйственного управления, ее назначили горничной в квартиру специалиста Я. из группы Иосимуры. Это был ученый, прибывший из Японии без семьи и живший в здании для высших чинов отряда, в одном из помещений которого и нашли труп Оцуки. В то время многие руководители находились в отряде без семей. Для обслуживания высших чинов нанимали «боя»-китайца, но иногда, по приказу руководства, для этого назначали женщин-вольнонаемных. Одна из них обмолвилась, что Оцуки была беременна. По отряду поползли новые слухи.

Тело Оцуки немедленно подвергли вскрытию, и беременность подтвердилась. Началось расследование. Отрядное начальство волновал вопрос: какое вещество стало причиной смерти? В результате обследования желудка и печени было установлено, что в них содержится соединение синильной кислоты.

Соединение синильной кислоты!

Это был новый яд, полученный в лаборатории группы Кусами (исследования по фармакологии). Яд мог находиться только в этой лаборатории, но она размещалась в блоке «ро», куда женщинам-вольнонаемным вход был запрещен. Таким образом, чтобы достать яд, Оцуки должна была бы тайно, ночью, когда ее никто не видел, проникнуть в лабораторию и похитить его из запертого шкафа с медикаментами. Другого способа не было.

Произвели проверку, однако признаков похищения чего-либо из лаборатории не обнаружили.

Оставалась только одна возможность: кто-то из сотрудников, воспользовавшись своими связями с сотрудниками группы Кусами, заполучил яд и затем передал его Оцуки. Впрочем, почему передал? Может, не просто передал, а заставил принять внутрь?

Факты наводили на мысль, что виновник беременности Оцуки, не найдя иного выхода из создавшейся ситуации, запугал девушку последствиями рождения внебрачного ребенка и принудил ее к самоубийству. А может быть, подсыпал ей яд в питье или дал принять, сказав, что это средство от тошноты или для прерывания беременности?

Руководство отряда вызвало специалиста Я. и выслушало его объяснения, после чего он был срочно отправлен в Японию. На этом расследование причин смерти Оцуки было прекращено.

Бывший служащий отряда свидетельствует: «Когда умирал кто-либо из сотрудников отряда, тело умершего отправляли в крематорий, находившийся в Синьцзине, где его подвергали кремации, соблюдая весь церемониал. Таков был заведенный в отряде порядок… И только в случае с Оцуки руководство отряда, нарушив этот порядок, распорядилось после вскрытия сжечь труп в той же печи, где сжигали трупы „бревен“. В отряде тогда поговаривали, что так поступили из опасения, что при передаче останков в крематорий обнаружится факт беременности и наличие в останках яда».

Я привел случай с Оцуки только как пример того распутства, которое царило в отряде, где жены высших чинов вступали в связь с молодыми служащими, а руководители отряда соблазняли женщин-вольнонаемных… «У нас в отряде тогда говорили, что если уж начальник отряда Сиро Исии так распутничает, то понятно, что и остальные берут с него пример», свидетельствует один из бывших сотрудников отряда. Хочу добавить, что загадочная смерть Оцуки так и осталась загадкой до настоящего времени.

 

Подростковая группа стажеров

«Прошу извинить меня за то, что отнимаю у Вас время. Узнав, что на страницах газеты „Акахата“ печатается Ваш материал о „Маньчжурском отряде 731“, я с большим интересом принялся читать его…»

Такими словами начиналось письмо, которое я получил от бывшего сотрудника отряда в конце июля 1981 года. Оно было подписано всего лишь двумя буквами: К. К. Таким образом, имя и место жительства отправителя остались неизвестны. На почтовом штемпеле я с трудом смог разобрать: Киото, Нисидзин и цифры: 7 25 81 12–18. Но я, может быть, неправильно прочитал их. Судя по стилю письма, оно написано пожилым человеком. «…Прежде всего я, как человек, имевший отношение к „отряду 731“, хотел бы высказать свое мнение в связи с опубликованием краткой схемы расположения отряда. В послевоенное время разного рода публикации об отряде, начиная с книги „Особый отряд 731“, написанной бывшим его служащим Хироси Акиямой, появлялись в печати более двадцати раз. Казалось бы, все, что прежде не было известно об отряде, в настоящее время обнародовано и разоблачено. В некоторых работах чувствуется подлинный интерес автора к вопросу, в других материал освещается односторонне. Однако, по моему мнению, работ, в которых ощущается серьезная заинтересованность автора, его желание найти истину, больше… В этом смысле мое внимание привлекла краткая схема расположения отряда, опубликованная в одном из номеров газеты. Нам, нескольким бывшим служащим отряда, эта схема, конечно, была известна. Мы хранили ее, уточняли, делали с нее копии. Она представляет собой ценный документ, и именно поэтому, узнав, что г-ну Моримуре удалось достать ее и напечатать, я не мог скрыть своего изумления.

Публично исправить очень неточную схему, предложенную Хироси Акиямой, которая до самого последнего времени появлялась во всех изданиях, мы не решались, так как считали, что это может иметь серьезные последствия. Верные нашей общей солидарности, мы продолжали хранить молчание. Теперь же, когда опубликована краткая схема, мы, бывшие с служащие „отряда 731“, считаем, что все неточности, которые имели место в предыдущих двадцати изданиях, в книге г-на Моримуры должны быть устранены. Книга должна беспристрастно показать читателям сущность „отряда 731“, став как бы обобщающей публикацией на эту тему.

Еще я хотел бы обратиться к тому, кто предоставил краткую схему для печати. Я считаю, что сегодня это уже не является нарушением взаимного доверия и дружбы бывших сотрудников отряда. После окончания войны прошло более тридцати лет. Многих бывших служащих отряда уже нет в живых, некоторые стали священнослужителями, другие просто отошли от работы и общественной деятельности. Думаю, что настало время оглянуться назад. Как сказано у г-на Моримуры, в истории не должны быть белых пятен… Однако о том, как создавался и действовал „отряд 731“, о связях генерала Исии с американскими оккупационными войсками в послевоенный период, о судьбе нескольких сот подростков-стажеров, которые в возрасте 14–15 лет были зачислены в отряд, где и прошла их юность, об их трудной жизни после войны людям еще мало что известно. В заключение своего письма я желаю автору, г-ну Моримуре, написать правдивую книгу. Извините, что не открываю своего имени.

С уважением, К. К.»

Располагая только теми сведениями, которые мне удалось разобрать на штемпеле — Киото, Нисидзин, — я приложил все усилия, чтобы найти автора письма, но до сих пор мои старания не увенчались успехом. Насколько можно понять при внимательном чтении письма, оно скорее адресовано всем бывшим служащим «отряда 731», хотя его автор обращается ко мне персонально. Письмо можно расценивать и как намек на то, что в дальнейшем мне следует затронуть некоторые вопросы, которым я не уделил внимания в том варианте книги, который печатался в газете: о связях генерала Исии с американскими оккупационными властями, об истории создания и деятельности «отряда 731», о том, что стало с особым подразделением отряда, которое именовалось тогда «подростковая группа стажеров технического состава».

Я не ставил себе целью написать историю одной из частей японской армии. На примере «отряда 731» — этом символе зла — я хотел показать, что такое милитаризм и какие ужасы несет с собой война.

Однако что конкретно имеет в виду г-н К. К., когда упоминает о 14-15-летних подростках-стажерах, юность которых прошла в отряде?

О том, что в «отряде 731» были подростки, числившиеся стажерами технического состава, уже известно из ранее изданной литературы. Поскольку г-н К. К. упоминает о «бывшем служащем отряда Хироси Акияме», ставшем позже автором книги «Особый отряд 731», можно предположить, что в письме речь идет о четвертом наборе подростков-стажеров, которым ко времени окончания войны было лет 16–17.

 

Журнал под названием «Пинфаньский друг»

Передо мной лежит журнал, известный лишь узкому кругу посвященных. Он называется «Пинфаньский друг» и представляет собой отпечатанную типографским способом брошюрку объемом в 20–25 страниц. Ни в одном из номеров журнала не указаны ни название издательства, ни имя ответственного за издание, ни адрес редакции. Это вызвано желанием уберечься от вездесущих представителей органов массовой информации.

Бывшие подростки-стажеры из «отряда 731» создали «Общество пинфаньских друзей». Первый номер его печатного органа — журнала «Пинфаньский друг» вышел 15 ноября 1957 года. Этому предшествовал конкурс на лучшее название общества, объявленный среди его членов. На конкурс были предложены названия: «731», «Пинфань», «Закалка», «Клуб бактериологов», «Общество пинфаньских друзей», «Ясный дух», «Общество друзей из Пинфаня», «Свет», «Подъем», «Друг». В итоге было утверждено название «Общество пинфаньских друзей» (журнал «Пинфаньский друг», № 1).

В 64-м номере журнала, вышедшем в январе 1981 года, помещено письмо одного из членов общества, в котором говорится следующее: «…Раздаются голоса, осуждающие существование „Общества пинфаньских друзей“. Мы, однако, вовсе не собираемся наслаждаться воспоминаниями или приукрашивать прошлое. Что плохого в том, что друзья, ранняя юность которых прошла под одной крышей, где они делили и радость и горе, раз в несколько лет соберутся вместе, порадуются, глядя друг на друга, и упрочат свою дружбу? Почему не дать им такую возможность?»

Там же опубликовано и другое письмо: «…Читая помещенные в журнале статьи, я каждый раз мысленно возвращаюсь к нашим юношеским годам. Когда я вижу вас, мои друзья, бодрых и энергичных, по-прежнему полных молодого задора, я думаю: вот те, кто может спасти Японию в трудный для нее момент. Мне кажется, что еще вчера мы изучали основы химии под руководством учителя Исии и других наших учителей…»

Не о начальнике ли «отряда 731» генерал-лейтенанте медицинской службы Сиро Исии говорится в письме?

В этом же номере журнала мне бросились в глаза слова, прочитав которые я невольно содрогнулся: «Мы, люди двадцатых годов, составляли ядро государства перед войной, во время войны и после войны. Мы активно действуем и по сей день. И все это благодаря духу Пинфаня…»

Заглянув в прошлое, события которого привели впоследствии к созданию «Общества пинфаньских друзей» и его печатного органа — журнала «Пинфаньский друг», мы увидим группу подростков 14–15 лет численностью в 107 человек, которые в начале апреля 1942 года, прибыв из Японии, сошли с поезда на промерзшем харбинском вокзале.

«Подростковая группа „отряда 731“» — так назвали это подразделение сразу же после того, как оно было сформировано.

 

Молодая смена в «отряде 731»

Подростки, поступившие в «отряд 731», были сродни друг другу по двум признакам. Во-первых, все они были из малообеспеченных семей; во-вторых, во время обучения в народной школе (теперь начальная школа) все проявили хорошие способности и имели высокую успеваемость. Учились они с удовольствием, их прямо-таки обуревала жажда знаний.

Командование Квантунской армии и учебный отдел «отряда 731» разослали по всей Японии своих агентов, которые должны были искать подростков, желавших учиться, но из-за материального положения их семей вынужденных бросить учебу. Предложение пойти в армию стажерами технического состава обеспечивало подросткам определенное материальное положение и одновременно давало им возможность учиться в старших классах.

Стажеры сохраняли звание вольнонаемных; они получали жалованье, хотя и небольшое, обеспечивались жильем, одеждой, питанием. В отряде имелась и школа. В то время детей в Японии с начальных классов воспитывали в духе «служения государству», и поэтому вполне естественно, что, получив предложение продолжить учебу в «отряде 731», школьники в большинстве случаев соглашались.

Прошедших вступительное испытание 14-15-летних подростков отправили из Японии в Маньчжурию, в Харбин, а оттуда — в Пинфань. Там их зачислили в учебный отдел «отряда 731». Все они, по сути дела, были еще детьми, только что окончившими 8-й класс школы. Разумеется, они и понятия не имели о том, чем занимается отряд.

Ко времени приезда первых 107 подростков, то есть к апрелю 1942 года, строительство отрядных сооружений в основном уже закончилось, но, поскольку в отряде сомневались, согласятся ли ребята поехать в далекую Северную Маньчжурию, к их приему готово было не все. Распаковывать свои пожитки им пришлось в бывшем складском помещении, которое в связи с их приездом срочно переоборудовали под молодежное общежитие.

Хотя было уже начало апреля, первая харбинская ночь показалась подросткам еще холоднее, чем они ожидали, наслушавшись всевозможных рассказов о Маньчжурии. Под высоким потолком складского помещения, переоборудованного в общежитие, гулял по-осеннему холодный ветер. Ребята еще не знали друг друга. Когда погасили свет, они забрались под одеяла и, прислушиваясь к свисткам ночных поездов, проходивших мимо станции Пинфань, думали о родном доме, родителях, братьях, о том, какой будет их жизнь в отряде, и не могли уснуть. Подростков, слушавших завывание ветра незнакомой страны, охватывало чувство одиночества и беспокойства.

Свою деятельность отряд, когда он еще назывался «отрядом Камо», начал с того, что собрал со всей Японии значительное число военных врачей, ученых-медиков и научных работников. Но несмотря на это, со времени своего основания отряд испытывал хроническую нехватку специалистов. Особенно остро ощущалась нехватка технических работников, которые могли бы профессионально заниматься вопросами, связанными с подготовкой и ведением бактериологической войны.

Решение теоретических проблем производства бактерий и руководство экспериментами было делом ученых. Но им необходимы помощники — технические специалисты, которые должны обрабатывать данные экспериментов, изготавливать препараты и т. д. В довоенной же Японии учебных заведений, которые могли бы осуществить подготовку большого числа технических специалистов по санитарно-клиническим исследованиям, было недостаточно.

Из больниц и санитарных учреждений Японии немедленно были собраны специалисты, знакомые с техникой проведения анализов и экспериментов, и в качестве вольнонаемных посланы в «отряд 731». Однако не приученные к опасной работе с бактериями, они часто делали ошибки; многие из них погибли. Немало специалистов покинуло отряд.

Обеспокоенный таким положением дел, начальник отряда Исии пришел к мысли о необходимости организовать в самом отряде подготовку квалифицированных техников, которым была бы привита железная дисциплина и сознание ответственности за сохранение в тайне секретов бактериологической войны. С этого-то и началось претворение в жизнь идеи воспитания и обучения подростков-стажеров технического состава, иными словами, подготовки среднего командного звена «отряда 731».

Следует отметить, что первая группа подростков-стажеров была сформирована в отряде еще в 1938 году. Однако в 1941 году для осуществления плана «Кантокуэн», а затем в связи с началом 7 декабря того же года войны на Тихом океане многих стажеров послали на Южный фронт, где они воевали на передовой. С расширением военных действий на фронте подготовка технических специалистов в отряде и вовсе была приостановлена.

Подростки, которым не спалось в первую ночь в общежитии, были, по сути дела, первым набором после возобновления подготовки технических кадров. В «отряде 731» появилось молодое пополнение! На маньчжурской земле, где ранней весной температура иногда снижается до -25ш, для ребят началась новая жизнь, полная суровой военной муштры.

 

Расписание занятий в школе дьявола

День для подростков-стажеров начинался в 6 часов утра звуком трубы, возвещавшей подъем. Не умываясь, они выбегали на находившийся рядом плац, где делали зарядку. Тот, кто проспал или чуть замешкался, немедленно получал от начальника группы удар деревянной тренировочной винтовкой или оплеуху. Все 107 стажеров первого набора сразу же после церемонии зачисления в отряд были разбиты на 4 группы. В каждую группу был назначен начальник из младшего командного состава вольнонаемных. Для необстрелянных юнцов не было ничего страшнее, чем окрик начальника группы. Заслышав сигнал подъема, доносившийся со стороны учебного центра, все они вскакивали и, обгоняя друг друга, бежали на зарядку.

После 30-минутной зарядки и пробежки они возвращались к себе, умывались, а затем дежурные по столовой приносили завтрак — полную миску мисосиру, обильно заправленного свининой, и вареный рис. Это был обычный для «отряда 731» калорийный завтрак. Кусочки свинины нередко попадались со щетиной, но для выходцев из бедных крестьянских семей это все равно была роскошная еда.

После завтрака небольшой перерыв, а с 9 часов утра начинались напряженные занятия в классах.

Поскольку речь шла о подготовке ядра технического состава «отряда 731», к занятиям, на которых изучался широкий круг вопросов, предъявлялись высокие требования. Ниже приводится перечень ежедневных занятий стажеров, в скобках дается фамилия преподавателя.

Математика (профессор Такаги).

Иностранные языки — английский (военный переводчик Хано), китайский (военный переводчик Касуга).

Химия (поручик-фармацевт Абэ).

Физика (профессор Сайто).

География (доцент Хориути).

История (доцент Хориути).

Естествознание (военный специалист Ягисава).

Классическая (японская и китайская) литература (военный специалист Арики). Военное дело (вольнонаемный Нагая).

Физиология (поручик медицинской службы Сираи).

Бактериология, куда включались бактерио-аналитические методы, хроматография, методика изготовления питательной среды, методы стерилизации и дезинфекции, анатомирование животных и другие разделы (капитан медицинской службы Ито). «Обучение было интенсивным… Во время занятий в классной комнате присутствовал сотрудник учебного отдела, который сидел сзади и наблюдал за учениками, и всякий, кто начинал клевать носом, тотчас получал затрещину. Однако учащиеся занимались усердно и горели желанием „стать людьми, полезными государству“. Они жадно ловили каждое слово преподавателя, и все как один учились хорошо. Они не боялись трудностей и поразительно быстро добивались успехов», — говорит о стажерах первого набора бывший начальник одной из групп.

Камнем преткновения для стажеров была химия. Несмотря на то что многие впервые в жизни видели сложные формулы, преподаватель не упрощал программу. Подросткам приходилось зубрить химию, используя каждую минуту.

Очень трудно давалась им военная подготовка. Ребята были сообразительные, но по своему физическому развитию отличались друг от друга. Штыковой бой, рукопашный бой, «специальная подготовка» — все эти занятия велись в обстановке особой, присущей отряду строгости и дисциплины.

Бывший стажер отряда вспоминает: «Мы получали ежемесячное жалованье; после окончания учебы в отряде у нас была возможность работать лаборантами-клиницистами, особо отличившиеся из нас могли рассчитывать на поступление в Харбинский медицинский институт, чтобы в будущем стать врачами. Жилье и питание были бесплатные. Проучившись в отряде даже половину срока, можно было получить звание вольнонаемного низшего класса. Мы тогда рассуждали так: если уж попал в такое отличное место, нужно изо всех сил держаться за него».

Вечером после учебы и военной муштры подросткам давалось свободное время. В эти часы стажеры, которые днем были «ценными кадрами, воспитывавшимися в духе „отряда 731“ и готовившимися стать созидателями рая „вандао“», снова превращались в детей.

Выйдя после ужина из общежития, они поднимали головы и видели весеннее небо, облака, окрашенные закатом в золотистые, оранжевые или голубоватые тона. Кругом, насколько хватал глаз, расстилалась желтая равнина. В этот момент подростков охватывала тоска по родине. Целыми днями они слушали окрики начальника, а по вечерам, в такие вот минуты, вспоминая родные места и насвистывая знакомые с детства мелодии, чувствовали себя одинокими. Иногда у них по щекам катились слезы. «Бежать!»- вот слово, которое не давало им покоя, но, вспомнив о бедности, ждавшей их дома, они смирялись, возвращались к себе и, охваченные тоской, с головой залезали под одеяла.

Стриженые головы и тощие фигурки поступивших в отряд подростков, видимо, вызывали чувство сострадания и у старших чинов, которые невольно сравнивали их с собственными детьми. Часто преподаватели, заранее договорившись между собой об очередности, звали кого-нибудь из учеников к себе под предлогом, ну скажем, поработать на огороде. Я уже упоминал, что в «деревне Того» у семейных сотрудников отряда были свои огороды. Вот о них-то и шла речь. Работа на маленьком огороде занимала какой-нибудь час, а потом подростков приглашали в дом, где жены и дочери угощали их домашней снедью. В этом, собственно, и состояла цель приглашения. Горка сладких рисовых колобков и домашняя атмосфера, в которой чувствовалось тепло женских рук, были большим утешением для ребят.

Появление в отряде стажеров, которые всегда четко козыряли и обращались к старшим по уставу, внесло что-то новое в отрядную жизнь, и молодым военнослужащим и вольнонаемным приходилось самим подтягиваться, чтобы служить примером для подростков.

Незаметно прошел год, и, лишь когда стажеров стали распределять на работы по отделам, они начали осознавать, в какое страшное место попали.

 

Продолжатели дьявольского дела

По словам бывшего стажера, «каждый день в отряде, заполненный спартанской муштрой и бесконечными занятиями, приносил что-нибудь ошеломляющее».

Изумление у стажеров вызывал высокий уровень, на котором в отряде велись теоретические и практические занятия. На практических занятиях по бактериологии и иммунологии использовались микроскопы. У подростков глаза разбегались от их количества и разнообразия. Практические занятия велись в специальном кабинете на втором этаже в левом крыле корпуса 63. В просторном помещении вдоль окон на широких прочных подставках стояло в ряд более 150 оптических микроскопов «Олимпия» вместе с горелками Бунзена. В те времена ни одно высшее учебное заведение Японии не могло обеспечить каждого студента микроскопом, а в средних школах, особенно в сельских районах, нередко вообще не было ни одного прибора.

Один из стажеров вспоминает: «Мы могли сколько угодно смотреть в микроскопы, наблюдать за бактериями, о которых уже много знали… Наши глаза сверкали, и мы жадно впитывали всякую новую информацию. Мы пользовались и другими приборами. Пипетки, например, у нас были не простые, а специальные, которые служат для точной дозировки жидкостей. Практические занятия были организованы великолепно».

Подробно изучить форму и структуру бактерий позволяла специальная конструкция приборов. По-видимому, это были микроскопы, предназначенные для работы методом «темного поля». В отряде имелись также редкие в то время бинокулярные микроскопы. Кабинет был оборудован большими микроаналитическими весами, настолько точными, что, если в кабинете пролетала муха, они улавливали возникшее при этом колебание воздуха. В большом количестве имелись также платиновые чашки Петри и эксикаторы, каждый комплект которых стоил по тогдашним ценам несколько тысяч иен. Платиновые эксикаторы не окисляются, и бактерии в них не погибают.

Иной раз до стажеров доходили слухи, что «в отряде имеется значительной запас редких дорогостоящих медикаментов которых не найти во всей Японии; они привезены из Германии на подводной лодке». Надо сказать, что это были не пустые разговоры.

Чем-то экзотическим казались подросткам выложенные белым кафелем, оборудованные туалеты европейского типа которые имелись в каждой лаборатории. Однако туалеты в помещениях учебного отдела были обычными, выгребными, канализацию там не прокладывали. В отряде это объяснялось так: «Нужно, чтобы подростки на собственном опыте убедились что профилактика инфекционных заболеваний во многом зависит от санитарного состояния окружающей среды, и ощутили все преимущества чистоты».

«Шлю вам свои приветствия. Надеюсь, что вы здоровы и плодотворно трудитесь на благо государства в условиях, когда война за великую Восточную Азию вступила в решающую фазу и нами одерживаются блестящие победы. На ваши обстоятельные, полные дружеского участия письма я, из-за своей занятости, отвечаю неаккуратно, за что прошу меня великодушно простить.

В этом уголке Северной Маньчжурии, где, несмотря на весну, еще лежит снег, мы отдаем все силы, чтобы укрепить молодежь физически и духовно для победы в войне за великую Восточную Азию. Вот и сегодня, закончив занятия в классе, мы с воодушевлением отрабатываем приемы штыкового боя на нашем плацу, где снег отражает лучи заходящего солнца. Молодые люди ответственно относятся к занятиям, они полны решимости победить. Таким стало наше молодежное подразделение после года занятий…»

(Далее часть письма опущена.)

«…На прошедших в середине марта экзаменах ваш сын… получил оценки… и, успешно закончив семестр, перешел на второй курс. Он часто вспоминает родину и был бы рад увидеть здесь, в нашем подразделении, своих земляков. Он стал бы для них хорошим примером и добрым старшим братом. За год, проведенный в отряде, ваш сын… вырос и физически окреп. Прошу вас не беспокоиться о нем… (Далее часть письма опущена.)…Таковы краткие известия о нашей жизни за последнее время. Из далекой Северной Маньчжурии шлю вам пожелания здоровья и успешного служения государству. С уважением, инструктор подразделения подростков Киёдзи Нагая 10 апреля 18-го года Сёва (в Японии с вступлением на престол нового императора начинается новое летосчисление. 18-й год Сёва по годам правления нынешнего императора соответствует 1943 году)».

Подобные письма семьи подростков регулярно получали из «отряда 731» (журнал «Пинфаньский друг», № 46).

«Успеваемость отличная» — такую оценку поставили строгие экзаменаторы, проверив знания стажеров первого набора. В те времена, когда обычными оценками успеваемости были «в целом хорошая» или «признается удовлетворительной», оценка «отлично» свидетельствовала о большом усердии, с которым занимались стажеры.

Розовощекие юнцы, рост которых в среднем не превышал 1 метра 30 сантиметров, получая затрещины от начальников, становились продолжателями дьявольского дела «отряда 731».

 

Ужасы, которые подростки видели своими глазами

Через год занятий по основному курсу стажеров переселили в общежитие учебного отдела и распределили по исследовательским отделам и группам отряда. Теперь одновременно с теоретическими занятиями в классах начались практические занятия в группах.

Некоторые стажеры были распределены в военно-топографическую группу и авиагруппу. Другие поступили в распоряжение групп Окамото и Исикавы, занимавшихся патологоанатомическими исследованиями, группы Минато, исследовавшей холеру, группы Иосимуры, исследовавшей обморожение.

Некоторые бывшие служащие отряда утверждают, что «подростки-стажеры не могли ничего знать о содержании работы отряда и о том, как идет эта работа». Однако изолированность отдельных подразделений отряда вовсе не была для стажеров помехой. Распределенные по разным группам подростки постоянно рассказывали друг другу обо всем виденном и слышанном и были своего рода «центром информации» об отряде в целом. Да и сотрудники отряда, относясь к стажерам снисходительно, допускали их к самым секретным опытам и говорили им о самых секретных данных.

«В первой половине дня шли специальные занятия в группах, а после обеда проходили обычные занятия… Так распределялось наше время. У тех, кто попал в 3-й и лечебный отделы, был свой распорядок. Стажеров распределили во все группы, кроме специальной, занимавшейся „бревнами“, и группы Ягисавы, ведавшей опытным полем», — вспоминает один из бывших стажеров. В группах, где подростки овладевали специальными знаниями, им пришлось наблюдать такие страшные картины, которых раньше они и представить себе не могли.

Стажеры, попавшие в группы Окамото и Исикавы, каждый день присутствовали при вскрытиях. Своими глазами они видели вскрытие заживо подопытной женщины. В этих же группах они наблюдали, как культивировались бациллы проказы, а в другом питательном растворе выращивалось еще что-то непонятное. Под микроскопом это «что-то» выглядело как простейшие грушевидной формы с несколькими ворсинками. «Эти простейшие трихомонады», — ухмыляясь, пояснил сотрудник отряда стажерам, которые с любопытством заглядывали в микроскоп. Их культивировали для того, чтобы заражать трихомонозом подопытных женщин.

В группе Иосимуры стажеры видели подопытного мужчину, которого в одних трусах держали в мощной морозильной камере. Кожа на его теле покрылась иссиня-черными язвами, началось отмирание ткани. Мучения бьющегося в предсмертных конвульсиях человека фиксировали на 16-миллиметровую кинопленку.

В вакуумной барокамере стажеры увидели нечто такое, отчего у них волосы на голове зашевелились. В камеру поместили подопытного человека и стали постепенно понижать давление. По мере того как разница между наружным давлением и давлением во внутренних органах подопытного увеличивалась, у него сначала вылезли глаза, потом лицо распухло до размеров пляжного мяча, кровеносные сосуды вздулись, как змеи, а кишечник, будто живое существо, стал выползать наружу. «Пять минут после начала эксперимента… семь минут… девять минут, давление в данный момент… атмосфер», — бесстрастно фиксировали экспериментаторы, снимая все это на кинопленку.

Распределенный в 1-й корпус стажер однажды в свободное от дежурства время совершенно случайно поднялся на крышу блока «ро». Там было много голубиного помета и пахло курятником. Подростку это напомнило дом, он сладко потянулся и в этот момент услышал позвякивание металла. Когда он посмотрел вниз, во внутренний двор, откуда доносились эти звуки, сердце его замерло от испуга. Во внутреннем дворе двое мужчин, звеня цепями кандалов, копали землю лопатами. Вольнонаемный сотрудник отряда наблюдал за их работой. Коротко остриженные, в мрачной тюремной одежде, эти двое при каждом движении звенели кандалами. Стараясь ступать тихо, подросток спустился с крыши.

Другой стажер, впервые увидев женщину-заключенную, так впоследствии рассказывал об этом: «Увидеть заключенную с ребенком на руках, которой разрешили погреться на солнце, было для меня потрясением. Эта маленькая белокожая женщина напоминала мне мою младшую сестру… Когда я украдкой наблюдал за ней с крыши, мне так хотелось бросить для ее ребенка леденец, лежавший у меня в кармане… Другие заключенные были в наручниках, и только у нее наручники были сняты, она укачивала ребенка, прижимая его к груди. Эта картина и сейчас стоит у меня перед глазами».

Один из стажеров присутствовал однажды при выкачивании крови у лошади. К специальному шприцу присоединили насос. Через какое-то время все тело животного начало содрогаться мелкой дрожью. Кровь продолжали выкачивать. Внезапно лошадь повалилась и осталась лежать, похожая на высохшую мумию. Крестьянскому подростку, видевшему, как животное погибает в мучениях, казалось, что ему снится кошмарный сон. «Испытанный» таким образом прибор стали затем использовать для выкачивания крови у подопытных людей.

Стажерам было строго приказано никому не говорить о том, что они видят и слышат на практических занятиях. Но в отличие от других служащих отряда, которые, окончив работу, расходились по домам, стажеры после практических занятий в группах шли на занятия в классы. Вечером они, собираясь вместе, вели оживленные разговоры. Рассказы о виденном в отряде, в которых смешивались любопытство и страх, передавались от одного к другому.

 

Дьявольские пирожки

Стажеры и сами иногда становились подопытными. Однажды подростков первого набора собрали в лаборатории группы Иосимуры, где проводились эксперименты по обморожению. Здесь стояло несколько емкостей с водой, в которые были вмонтированы термометры. Электропровода соединяли емкости с работавшим в углу компрессором.

— Опустить обе руки в воду!

Подростки со страхом опустили руки в холодную воду. Температура воды постепенно понижалась, вскоре рукам стало больно.

— Что сейчас чувствуете?

— Кожу пощипывает.

— А сейчас?

— Теперь уже не чувствуется холод, а только боль.

Сотрудники группы Иосимуры записывали на бланках то, что говорили стажеры. Если бы это были подопытные заключенные, эксперимент продолжался бы дольше, но для стажеров он закончился на этой стадии. После окончания опыта подросткам выдали «специальное вознаграждение» — пастилу и другие сладости.

Однажды стажерам первого набора было велено построиться на отрядном аэродроме.

— Шагом марш!..

В то время как стажеры маршировали по полю, впереди показался бомбардировщик авиагруппы отряда. На глазах у подростков он перешел на бреющий полет и, приблизившись к ним, выпустил из хвостовой части красное облачко. Самолет сделал разворот и, еще раз выпустив на головы подростков струю какого-то красного вещества, улетел. На мундирах стажеров осталось множество красных точек.

По возвращении в учебный отдел стажерам было велено бросить одежду в автоклав-стерилизатор, установленный под брезентовым навесом. Этот эксперимент, для которого использовали быстросмывающуюся краску, был одной из стадий «подготовки к распылению с воздуха бактерий чумы в виде дождевого облака».

Иногда один или несколько подростков внезапно заболевали. Известен такой случай. Сотрудник одной из лабораторий предложил стажеру С. отведать сладких пирожков. И хотя такие пирожки можно было купить в отрядной лавке, помещавшейся в 63-м корпусе, подросток не мог отказаться от сладкого и прямо в лаборатории съел один пирожок, а за ним и второй.

Через два дня у стажера поднялась температура, появилась общая слабость, пропал аппетит. Испугавшись, он отправился в отрядную лечебницу.

Военврач, осмотрев его, изменился в лице и велел немедленно сделать анализ крови на лейкоциты. Анализ показал резкое уменьшение лейкоцитов, после чего С. на отрядной машине был тотчас отправлен в госпиталь, где ему сообщили, что у него брюшной тиф. Тогда эта болезнь считалась смертельной. В ту же ночь температура у подростка поднялась до 43, затем до 44 градусов, и он впал в беспамятство. Его стали мучить галлюцинации: ему казалось, что изножье кровати медленно поднимается, затем кровать становится почти вертикально, медленно рушится потолок, а сам он опрокидывается и летит в глубокую черную яму. Его охватывает ужас, он хочет закричать, но голос не повинуется ему… С. довольно долго был без сознания.

Перед тем как у С. поднялась температура, ему вкололи 100 кубиков желтоватой прозрачной жидкости, сказав, что это вакцина против тифа, разработанная в отряде. Однако точно он ничего не знает и по сей день. С. вспоминает: «В результате действия этой жидкости температура тела повышалась до предела, при котором бактерии тифа уничтожались. Я был без сознания, буквально между жизнью и смертью, но кризис все-таки миновал».

После того как С., проведя четыре месяца в госпитале, был выписан, у него обнаружилось весьма странное «побочное явление». Он ощутил «необыкновенную ясность в голове, такую четкость в мыслях, какой не было до болезни». Военврач объяснил С., что от высокой температуры бактерии, гнездившиеся в организме и вырабатывавшие токсины, погибли. «Теперь я мог свободно читать сложные теоретические работы и без труда запоминал длинные химические формулы», — горько улыбнулся С.

Однажды, незадолго до того как С. должен был выписаться из госпиталя, его пришел навестить начальник учебного отдела подполковник Ниси.

— Эх ты, украл пирожки. Сладкого захотелось? А сколько хлопот всем причинил, ты понимаешь? Возись вот с такими… — проговорил подполковник.

— Неправда! Те пирожки мне дали, — ответил С.

 

«Бунт» в общежитии стажеров

На третьем году пребывания стажеров первого набора в отряде, в октябре 1944 года, в общежитии произошел «бунт», который и по сей день служит им темой для разговоров. Причиной «бунта» послужило насилие и произвол, которые чинил в общежитии начальник одной из групп стажеров Т.

Грубые методы Т., переходившие все границы дозволенного, вызывали осуждение даже у его коллег.

Стажеры первого набора, которые должны были стать в будущем ядром среднего руководящего звена отряда, подвергались жестокой муштре.

В учебном отделе служили вольнонаемные низшего класса, хорошо владевшие приемами штыкового боя. Эти люди, имевшие младший командирский чин, отличались твердым характером. Их-то и назначали в группы стажеров начальниками, основной задачей которых было муштровать подростков и держать их в строгости. Влепить провинившемуся затрещину — за неряшливость в одежде, например, или снижение успеваемости, — а уж потом воспитывать словами было у начальников в порядке вещей. Что касается Т., то он признавал только физические методы воздействия.

Т. был изощренным мучителем. Если он наносил удар деревянной учебной винтовкой, то подросток, перевернувшись, падал на землю как подкошенный. Другой ждал бы, пока подросток поднимется, ведь наказание все-таки имело воспитательную цель. Но Т. подходил и наносил ему второй удар в живот, а затем, видя, как тот задыхается, корчась от боли, бил еще и по спине. Те стажеры, кому пришлось это испытать, говорят: «Казалось, у него была цель забить нас до смерти». Впрочем, к стажерам из своей группы он относился мягче, зато ненавидел подростков из других групп. Некоторые от его побоев лишались зубов, получали травмы. Он так умел ткнуть пальцами в глаза, что потом они долго слезились. При этом он говорил: «А, ты еще и плакать…»- и избивал подростка в кровь.

«Что это еще за гримаса?»- кричал Т., если улавливал в облике стажера хотя бы малейшую тень протеста. В такие моменты в глазах Т. не выражалось ничего, кроме садизма.

Т. был известен в отряде как исключительный мастер штыкового боя. И этот «мастер», физически крепкий мужчина, зверски истязал 15-16-летних подростков, оправдывая свои действия уставом: «Старшему по званию подчиняться беспрекословно». Войдя в раж, Т. хватал железный прут и безжалостно бил им подростков. Лицо его при этом выражало удовлетворение. Стажеры всё больше ненавидели Т.

И вот один из них, проявив немалую изобретательность, принес из вивария полную пробирку блох и рассеял их в изголовье его кровати.

— А что, если ввести ему в рот бактерии чумы, пока он спит?

— Да нет! От чумы он сразу умрет — это просто. Вот достать бы бактерии тифа…

Вот о чем мечтали подростки, и по этим разговорам можно судить, как невыносим был для них Т. «Если он меня еще раз тронет, я убью его…»сказал один из стажеров и задумал раздобыть толстый железный прут, чтобы, вооружившись им, подстеречь где-нибудь Т.

Через некоторое время Т. женился. Если раньше он допоздна торчал в общежитии стажеров и беспрестанно терзал их, то теперь он старался поскорее исчезнуть. Для молодожена это было вполне естественно, однако такая «перемена» в начальнике только подогрела ненависть к нему.

— Этот тип после женитьбы превратился в мокрицу… Сейчас самое время дать ему как следует.

— Да, он теперь расслабился, надо этим воспользоваться.

И вот стажеры, главным образом первого набора, стали разрабатывать план мести. Начальники других групп чувствовали, что в среде подростков что-то назревает, но делали вид, будто ничего не замечают.

Однажды ночью, когда Т. дежурил по общежитию, в одном из помещений внезапно возник шум. Услышав звон бьющейся посуды, громкую перебранку и топот ног, Т. выскочил из дежурки и с бранью ворвался в помещение стажеров. Вслед за этим в помещении погас свет и два подростка, стоявшие наготове, обрушили удары на голову начальника. Это было сигналом, по которому остальные также молча набросились на него. Поднятый шум был ловушкой, в которую завлекли Т.

Плотина ненависти прорвалась. В полной темноте, держа Т. за руки и за ноги, подростки душили его, били ногами в живот, по лицу, били куда попало в течение получаса.

В темноте Т. попытался дотянуться до пирамиды с оружием, нащупал пехотную винтовку образца «38». Но подростки продолжали свою массированную атаку, нанося ему жестокие удары. Обливавшемуся кровью, полуживому Т. все же удалось выбраться из общежития.

Один из бывших стажеров вспоминает: «Узнав о беспорядке, прискакал на лошади начальник дежурной команды майор Такахаси… А на следующий день стажеров начали вызывать жандармы… Подростки, все как один, упорно твердили: „Я не знаю, кто это сделал“, а те, кого не было в ту ночь в общежитии, с сожалением говорили: „Что же вы нас с собой не взяли, очень хотелось дать ему разок-другой!“

Лицо Т. распухло и стало фиолетовым. По отряду он ходил опустив голову. Вскоре его уволили с должности начальника группы стажеров и назначили личным телохранителем начальника отряда Сиро Исии».

«Основанием для понижения» послужила серьезная ошибка, допущенная Т. в обращении с оружием, когда он, пытаясь защищаться, не по назначению использовал пехотную винтовку, на которой был изображен герб японского императора.

 

«Вы должны гордиться службой в „отряде 731“»

«Я очень рад видеть сегодня стажеров отряда молодыми, здоровыми и полными энергии. Пользуясь случаем, хочу пояснить, какие задачи стояли перед отрядом в целом, и в частности перед подразделением подростков-стажеров…» Такими словами начал свое приветствие высокий старик, когда ему было предоставлено слово. Это происходило 17 августа 1958 года, через 13 лет после окончания войны, в одном из помещений предприятия по обработке гранитного камня, расположенного в Токио, в районе кладбища Тама. Высокий старик был Сиро Исии — тот самый Исии, который руководил дьявольской работой «отряда 731».

В этот день на первую встречу «Общества пинфаньских друзей» собрались 22 бывших стажера первого набора.

«Боевые друзья» крепко пожимали друг другу руки, не в силах говорить от нахлынувших чувств, и, еле сдерживая слезы, вглядывались в знакомые лица. В комнате царило оживление.

После того как первая волна чувств прошла, бывшие стажеры избрали председателя встречи, обсудили вопросы, связанные с организацией «Общества пинфаньских друзей», его финансовое положение и проект устава.

Когда повестка первого организационного собрания была почти исчерпана, председательствующий объявил: «А теперь слово для приветствия предоставляется учителю Сиро Исии…»

До бывших стажеров отряда доходили разные слухи относительно того, чем занимался в послевоенное время Сиро Исии. Одни говорили, что он снова занят разработкой бактериологического оружия в сотрудничестве с американской армией, другие — что он разбирает архивы «отряда 731», находящиеся в Америке, — третьи — что во время войны в Корее Исии руководил операциями по применению бактериологического оружия. И вот теперь человек, о котором ходили все эти слухи, присутствовал на встрече «Общества пинфаньских друзей».

На секунду среди собравшихся возникли волнение и шум, но, когда бывший начальник отряда встал, чтобы произнести приветствие, воцарилась мертвая тишина, и все почувствовали некоторое напряжение.

Исии так объяснил «мотивы создания» «отряда 731»:

«…Если говорить коротко, то „отряд 731“ был научно-исследовательским формированием, созданным для спасения японского государства. С 1927 по 1930 год я побывал с секретной разведывательной миссией в Италии, Германии, Франции и России (далее в книге указываются несколько иные сроки зарубежной поездки Исии и наряду с перечисленными здесь странами называется также и Америка), имея целью выяснить настроения в этих странах в отношении Японии. И везде я слышал такие разговоры: „Надо уничтожить японский народ“, „Японская нация — самое большое зло“ (Исии, очевидно, умышленно трактовал „зарубежные настроения“ таким образом, имея целью оправдать собственные злодеяния).

В то время, когда по всему свету распространилась волна идей о том, что „миром должны править белые люди“, Япония, как говорится, была богата духом, но бедна наукой. Наш отряд и был создан для того, чтобы в этих условиях спасти Японию.

…Я считаю, что вы должны гордиться тем, что служили в „отряде 731“, созданном для спасения родины, и я намерен широко оповестить об этом весь мир, когда наступит подходящий момент, потому что, как сказал обвинитель Кинан (видимо, речь идет о главном обвинителе — он же обвинитель от США на Международном военном трибунале в Токио Джозефе Б. Кинане), „отряд Иски“ не совершал военных преступлений. Нам только нужно зорко следить за тем, чтобы результаты нашей работы не попали в руки коммунистов».

Погубив три тысячи человеческих жизней, Сиро Исии без тени раскаяния заявляет: «Вы должны гордиться тем, что служили в „отряде Исии“». Он по-прежнему считает, что «бревна» не были людьми, и оправдывает дьявольские деяния «отряда 731» тем, что все это совершалось «ради спасения родины».

Как пишет журнал «Пинфаньский друг», о цели создания подразделения стажеров Исии сказал следующее: «…Подразделение стажеров было сформировано в отряде для того, чтобы дать возможность в Маньчжурии учиться тем, кто стремился к знаниям, но по семейным обстоятельствам был вынужден бросить учебу. Мы хотели, чтобы вы стали основными кадрами „отряда 731“, предназначенного для спасения родины. Поэтому мы стремились дать вам полное среднее образование, а наиболее способных предполагали направить далее, в высшее учебное заведение. Однако министерство просвещения Японии не дало своего согласия на это, да и обстановка в стране не позволяла тогда сделать так, как мы предполагали. В конечном счете наша цель не была достигнута, о чем я, разумеется, очень сожалею…» (Журнал «Пинфаньский друг», № 6, тетрадь 2).

Однако тирада Исии была не более чем отговоркой. Об этом я еще скажу позже.

«Отряд 731» немыслим без Сиро Исии. Многие бывшие служащие отряда и сегодня величают своего бывшего начальника «бог войны Сиро Исии», «его превосходительство Исии». «Отряд 731» был как бы уникальным ядовитым растением, выращенным на почве, название которой — «захватническая война». А «садовником», приложившим для этого немалые усилия, была такая специфическая личность, как Сиро Исии.

Один из бывших служащих отряда говорит: «Начальник отряда Исии по образу мыслей был типичным представителем элиты, идеология которой признавала только личные интересы избранных и смыкалась с шовинизмом, сторонники которого проповедовали, что „японский народ — самый выдающийся, превосходящий все остальные народы Азии“… Корень зверств, чинимых в „отряде 731“, — в разнузданной идеологии „избранной“ нации».

Что же являл собой как личность Сиро Исии, связавший в дьявольский узел науку и войну, придумавший использовать для экспериментов живых людей и вовлекший в грязные дела отряда подростков?

 

Неизвестные ранее сведения о Сиро Исии

Сиро Исии, начальник «отряда 731», сохранился в памяти многих бывших служащих отряда, в их воспоминаниях о нем много общего.

Прежде всего бывшим сотрудникам отряда приходит на память то, что Исии был «обезьяной», то есть необычайно хитрым человеком: «Папаша был самой хитрой из всех обезьян, ученой обезьяной».

В отряде, как и во всех других воинских частях, в течение года проводились мероприятия, в которых участвовал весь личный состав. Это было обычно в праздники: День армии, День основания японской империи, День рождения императора (все эти праздники носили ярко выраженный шовинистический характер). В такие дни Исии появлялся перед сотрудниками отряда.

Однако Исии не упускал и других случаев собрать личный состав в Большом лекционном зале и лишний раз поговорить о значении отряда. Высокая фигура Исии, стоявшего на сцене на фоне большой карты мира, его громкий голос производили внушительное впечатление. Исии был ростом более 1 метра 80 сантиметров, носил пышные усы, одет был всегда в военный мундир защитного цвета, на котором поблескивали ордена. Он произносил речи, держа микрофон в руках и щеголяя выправкой. Воодушевляясь собственным красноречием, он расхаживал по сцене, а длинный провод микрофона тянулся за ним. В такие минуты Исии был похож на огромную обезьяну, висящую на веревке.

«Папаша у нас сова», — говорили сотрудники отряда. И действительно, Исии был человеком ярко выраженного «ночного» типа. Днем он крепко спал в своем кабинете, а к ночи просыпался, полный сил для работы. «Если у кого-то есть какое-либо предложение, даже самое маленькое, касающееся работы отряда, пусть приходит ко мне с ним даже ночью», — любил повторять Исии. Слыша это, сотрудники говорили между собой: «Ясное дело, днем-то он спит».

Больше всего от «ночного» характера Исии страдали руководящие работники отряда. Глубокой ночью стоило только какой-нибудь новой мысли о подготовке бактериологической войны мелькнуть в голове начальника, как он вызывал адъютанта и приказывал: «Собрать руководство… Проведем срочное совещание». И адъютант вынужден был звонить по телефону и бегать по всей «деревне Того», стучась в двери квартир.

Служащие отряда за день уставали и ночного «гонца» встречали с недовольным видом. А адъютант оправдывался тем, что у него самого никогда не было возможности отдохнуть. «Папаша у нас болен генеральской болезнью», говорили об Исии, который действительно, как видно из его биографии, был представителем элиты.

Родился Исии 25 июня 1892 года в деревне Тиёда-Осато (ныне город Сибаяма) префектуры Тиба. Учился сначала в местной частной школе Йкэда, где удивлял преподавателей своими способностями: он мог за одну ночь выучить весь учебник чуть ли не наизусть. Затем поступил в общеобразовательную школу в Тиба. Исии был четвертым сыном в помещичьей семье, у которой вся округа брала в аренду землю. Окончив школу в Тиба, а затем среднюю школу в городе Канадзаве префектуры Исикава, Исии поступил на медицинский факультет императорского университета в Киото, по окончании которого пошел на военную службу в качестве стажера — кандидата на командную должность. Из армии он и был направлен в целевую аспирантуру Киотского императорского университета. Почему Исии избрал карьеру кадрового военного — остается неясным.

В молодости увлекавшийся идеями буддийской секты Нити-рэн и разделявший идею о «гармонии небесных и земных законов», изложенных в Сутре Лотоса (одна из основных священных книг Махаяны /Большого пути спасения/ северной ветви буддизма, распространенной в странах Дальнего Востока, на Тибете, в Непале и т. д.), Сиро Исии — странное сочетание — интересовался возможностью использования ядовитых газов в ходе боевых действий, и в частности применением отравляющих веществ в Европе во время первой мировой войны. Один из его сокурсников свидетельствует, что Исии преклонялся перед германским «железным канцлером» Бисмарком — кумиром шовинистов.

Видя незаурядные способности Исии к наукам и возлагая на него большие надежды, ректор Киотского университета отдал ему в жены свою любимую дочь.

После окончания аспирантуры Исии начал быстро продвигаться по службе. В 1921 году он становится военврачом второго класса (соответствует званию поручика), в 1924 году — военврачом первого класса (соответствует званию капитана). В 1927 году, защитив диссертацию на тему о профилактике эпидемических заболеваний, Исии получает ученую степень доктора медицины, а в 1931 году в возрасте 39 лет — звание старшего военврача третьего класса (соответствует званию майора). Затем он становится преподавателем Военно-медицинской академии и одновременно руководящим работником в Главном арсенале японской армии. Совмещение этих двух должностей — важный период в военной биографии Сиро Исии. Видимо, тогда и зародились в его голове дьявольские идеи об использовании бактерий в качестве оружия.

В японской армии высшее звание, которое может получить военный врач, генерал-лейтенант. По этому поводу Исии всегда выражал недовольство. Многие были свидетелями того, как он, подвыпив, поносил армейские порядки. «Я талант, а офицеры генерального штаба — безмозглые дураки» — такие высказывания слышали от него даже корреспонденты газет.

В кабинете Исии в «отряде 731» рядом с редким для того времени бинокулярным микроскопом стоял бюст Тэцудзана Нагаты, начальника управления службы войск военного министерства. В кругу людей, работавших вместе с Исии, бытовало мнение, что преклонение Исии перед Нагатой было связано с тем, что «Нагата лучше других понимал преимущества бактериологического оружия» и был «наиболее влиятельным человеком в армии, поддерживавшим идеи Исии».

Но в действительности за преклонением Исии перед Нагатой крылось совсем другое.

 

Кутила, известный всей улице Кагурадзака

Весна 1932 года. На улице Кагурадзака в районе Усигомэ в Токио, где много ресторанчиков и других увеселительных заведений, каждый вечер стал появляться мужчина, развлекавшийся «с размахом». До войны на одной только улице Кагурадзака было более десятка домов свиданий, где проходила молодость, а порой и вся жизнь проданных сюда деревенских девушек.

«Последнее время в кабачках Кагурадзака каждый вечер видят молодого кутилу, который сорит деньгами», — сообщил в местную полицию владелец одного из заведений. В полицейском участке Кагурадзака, установив слежку, вскоре убедились, что «гость» действительно подозрителен. Прежде всего бросалась в глаза его внешность: «высокого роста, хорошо развитый физически и, видимо, владеющий военными искусствами (традиционные японские военные искусства стрельба из лука, фехтование на мечах, верховая езда и т. д.), с пристальным, тяжелым взглядом исподлобья (с точки зрения японской физиогномики признак дурного человека). Одет в модный гражданский костюм, волосы пострижены ежиком. Под вечер он подъезжает на автомашине и широким энергичным шагом идет вверх по склону улицы Кагурадзака».

«Что у вас, молодых красивых девиц нет, что ли? Ваши гейши старухи!..»- говорил он владелице заведения громким властным голосом, что выдавало в нем кадрового военного.

Полиция Кагурадзака передала секретное донесение о «госте» в жандармское отделение Усигомэ: в те времена полиция не могла заниматься расследованием дел кадровых военных.

Взяв дело в свои руки, жандармерия продолжила слежку, не переставая удивляться, с каким размахом кутит «гость». Как только он узнавал, что в заведение поступила 15-16-летняя девушка, он немедленно требовал от содержательницы прислать ее. При этом он выкладывал сто иен, как будто это была мелочь, а между тем сто иен в то время соответствовали трехмесячному жалованью молодого служащего.

Иногда «гость», наняв машину, брал с собой нескольких гейш, увозил их подальше на побережье и там в одной из гостиниц делил ложе одновременно со всеми, называя это «экспериментом». Расходы, которые ему приходилось при этом оплачивать, намного превышали жалованье кадрового военного, да и сами развлечения выходили за рамки обычных.

Жандармерия Усигомэ, продолжая слежку, установила, что «гость» не кто иной, как преподаватель Военно-медицинской академии старший военврач третьего класса Сиро Исии. Возникал вопрос: откуда военврач Исии берет деньги для покрытия огромных расходов на развлечения? Тут-то и всплыло название «Акционерная имперская компания по производству медицинского оборудования». Оказалось, что эта компания получила монопольный заказ от армии на производство водяных фильтров «системы Исии», которые изобрел старший военврач. Фильтры предназначались для стерилизации воды. Позже благодаря им сам Сиро Исии и Управление по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии выдвинулись в глазах военного руководства на первый план.

В фильтровальной камере находились керамические сосуды из обожженного диатомита. Пропуская загрязненную воду через мельчайшие поры неглазурованной керамики, можно было задержать бактерии и обеспечить получение чистой питьевой воды. Построенные на этом принципе фильтры «системы Исии» позже несколько раз усовершенствовались, а после событий у Халхин-Гола, в 1939 году, было налажено их промышленное производство. В большом количестве стали изготовляться как крупногабаритные фильтры размером с цистерну, перевозившиеся на грузовиках, так и портативные.

Эффективность работы фильтров была очень высокой. Однажды Исии, демонстрируя свой прибор в генеральном штабе, отфильтровал собственную мочу, превратив ее в прозрачную чистую воду, которую затем выпил.

С расширением военных действий в Китае и началом войны на Тихом океане для японских войск, переброшенных на материк или на Южный фронт, фильтры «системы Исии» с точки зрения профилактики эпидемических заболеваний стали новым оружием большой важности.

Однако в те дни, когда жандармерия Усигомэ занималась старшим военврачом Исии, его имя было известно лишь части военной верхушки. Жандармерия заподозрила, что подоплекой монопольного получения Акционерной имперской компанией по производству медицинского оборудования заказа на производство фильтров «системы Исии», приведшего к быстрому росту и обогащению компании как поставщика армии, могли быть взятки, получаемые старшим военврачом Исии. Представители компании и сам Исии были арестованы. Факт получения взятки подтвердился, причем выяснилось, что ее сумма была по тем временам огромной — пятьдесят тысяч иен.

Старший военврач Исии десять суток провел в жандармерии, где его подвергли строжайшему допросу. И вот, на одиннадцатый день, когда возбуждение против него уголовного дела и признание его виновным уже казалось неизбежным, от руководства армии неожиданно поступил «негласный приказ»: «Старшего военврача третьего класса Сиро Исии освободить».

Победоносно глядя на бывших вне себя от ярости жандармов, Исии вышел из тюрьмы и вскоре узнал, что внезапным своим освобождением он обязан начальнику управления службы войск Тэцудзану Нагате, бывшему в то время полковником.

С тех пор Тэцудзан Нагата на всю жизнь остался для Сиро Исии «благодетелем». Нагата действительно спас военную карьеру Исии. «Исии нам еще пригодится, жаль отдавать его под суд». С этими словами Нагате пришлось порядком по-обивать пороги у высшего военного руководства. Об этом Исии помнил всю жизнь.

Вот такая история стояла за фактом появления бюста Нагаты в кабинете начальника «отряда 731».

 

Почему Исии заинтересовался бактериями чумы

Непосредственным поводом к тому, что у Сиро Исии зародилась дьявольская мысль о превращении бактерий в оружие и о разработке в Японии методов ведения бактериологической войны, послужила ознакомительная поездка в Европу весной 1930 года. Хотя поездка и называлась ознакомительной, в действительности, как об этом позже говорил сам Исии, это была тайная разведывательная миссия, согласованная с посольствами и консульствами Японии в соответствующих странах.

Послал Исии в Европу полковник Тэцудзан Нагата, бывший в то время начальником отдела в военном министерстве. Имя военврача первого класса Сиро Исии как изобретателя фильтров «системы Исии» впервые стало тогда известно руководству армии. (В тот период фильтры были еще в стадии разработки, производство их началось два года спустя).

Из шпионской поездки по Европе Исии возвратился осенью 1931 года. Незадолго до этого, в сентябре, Квантунская армия спровоцировала так называемый маньчжурский инцидент, положивший начало захвату Маньчжурии. Исии догадывался о будущем расширении военных действий против Китая. Явившись к начальнику отдела военного министерства Нагате для доклада о результатах своей полуторагодовой поездки, он сказал, что в Европе, и особенно в Германии, предпринимаются попытки использовать бактерии в качестве оружия, и при этом подчеркнул, что, «если Япония срочно не начнет фундаментальные исследования в этом направлении, она может „опоздать на поезд“».

Вскоре после возвращения в Японию Сиро Исии получил звание старшего военврача третьего класса и начал работать в 1-м армейском госпитале, совмещая эту работу с работой в Главном арсенале японской армии и преподаванием в Военно-медицинской академии. С этого времени Исии, по-видимому, и приступил к культивированию бактерий, изучению их вирулентности, экспериментам по бактериальному заражению и другим исследованиям. Он стал руководить организованной им при Военно-медицинской академии Лабораторией профилактики эпидемических заболеваний в японской армии, которая располагалась в Токио, в квартале Вакамацу района Синдзюку.

В «Истории Военно-медицинской академии за 50 лет», вышедшей в свет в ноябре 1936 года, о лаборатории и ее руководителе Исии говорится следующее:

«Раздел 3. Учреждение Лаборатории профилактики эпидемических заболеваний.

Основные задачи лаборатории.

Лаборатория профилактики эпидемических заболеваний учреждается при Военно-медицинской академии для изучения вопросов профилактики эпидемических заболеваний, возникающих в нашей армии во время ведения боевых действий. Создание лаборатории связано с тем, что направленный в 1928 году а ознакомительную поездку по Европе военврач первого класса Сиро Исии, ознакомившись с положением дел в этой области в европейских странах, установил, что в нашей стране нет организации, которая вела бы подобные исследования, а это является серьезным упущением с точки зрения обороны государства. Немедленно после возвращения в 1930 году из Европы и Америки он доложил руководству, что ликвидация этого недостатка требует срочного развертывания научно-исследовательской работы. С этого времени он, будучи преподавателем Военно-медицинской академии, в свободное время приступил к научно-экспериментальным исследованиям, которые получили поддержку со стороны его старшего коллеги Коидзуми и были одобрены руководством, что и привело к созданию при Военно-медицинской академии указанной лаборатории во главе со старшим военврачом Исии.

При учреждении лаборатории в августе 1932 года, кроме старшего военврача Исии, ей были приданы еще пять военврачей, которым выделили для работы переоборудованное подвальное помещение отдела профилактики академии.

По мере увеличения объема работ подвальное помещение оказалось слишком тесным. На основании рапорта старшего военврача Исии, поддержанного начальником военно-медицинского отдела гвардейской дивизии Коидзуми, Военно-медицинской академии был выделен примыкающий к ней участок площадью более 15 тысяч квадратных метров, находившийся прежде в распоряжении гвардейского кавалерийского полка. В апреле 1933 года началось строительство нового здания лаборатории, на которое было ассигновано 200 тысяч иен. Закончилось оно в октябре того же года. Было построено железобетонное двухэтажное здание общей площадью 1795 квадратных метров с подсобными помещениями…

Учреждение органа профилактики эпидемических заболеваний в Маньчжурии.

По мере продвижения фундаментальных исследований в лаборатории старший военврач Исии в целях практического применения методов профилактики, преодолев благодаря своей энергии многие трудности, выехал в Маньчжурию, где отдал все силы созданию органа профилактики. На основе уже проведенных научных исследований для обеспечения профилактики наших частей, находящихся в Маньчжурии и тесно связанных со всей японской армией, а также для решения задач, связанных с ведением боевых операций императорской армией, в 1936 году был создан новый орган профилактики эпидемических заболеваний. Этот орган, находящийся в тесном контакте с лабораторией профилактики в Японии, несомненно, является центральным органом обеспечения профилактики императорской армии и успешно работает в этой области».

Бывший сотрудник Лаборатории профилактики эпидемических заболеваний, находившейся в Японии, говорит: «Еще будучи преподавателем Военно-медицинской академии, Исии использовал для опытов живых людей своих помощников. Известно, что несколько человек, работавших над исследованием бактерий в качестве помощников Исии, умерли от бактериального заражения. Среди сравнительно небольшого числа острых эпидемических заболеваний Исии больше всего внимания уделял чуме. Сейчас уже трудно установить, от каких болезней погибли помощники Исии, но, думаю, это была чума».

Исии с самого начала остановился на бактериях чумы как «мощном оружии» для ведения бактериологической войны потому, что во время своей поездки по Европе он узнал, что все европейские страны, в том числе и Германия, исключили бактерии чумы из числа бактериальных средств, которые могут быть использованы в качестве оружия.

Объяснялось это тем, что Европа на этот счет имела слишком печальный опыт прошлых столетий. В сознании правящих кругов европейских стран из поколения в поколение, как осложнение после тяжелой болезни, передавался ужас, связанный с эпидемиями чумы. Страх перед чумой, как перед небесной карой, и заставил европейские страны исключить бактерии чумы из списка возможного бактериологического оружия.

Сиро Исии во время своей поездки по Европе много слышал о страхе перед чумой и пришел к выводу, что именно бактерии чумы, не являющиеся объектом исследований в Европе, «как раз и есть самый лучший объект для самостоятельных исследований в Японии».

Руку помощи Исии в его деятельности по развертыванию в Японии «самостоятельных исследований бактериологического оружия» неизменно протягивал Тэцудзан Нагата, спасший его от последствий раскрытия факта коррупции, связанной с фильтрами.

12 августа 1935 года Нагата был зарублен подполковником Айдзавой в своем служебном кабинете в военном министерстве. Считалось, что это акт «возмездия» группировки «императорского пути» в отношении Нагаты, бывшего душой «группы контроля» (эти две противоборствовавшие группировки стремились, каждая по-своему, к установлению в Японии военно-фашистской диктатуры. Группировка «императорского пути» намеревалась достичь этого с помощью путча «молодых офицеров». «Группа контроля» выступала за то, чтобы, положив конец деятельности заговорщических организаций «молодых офицеров», добиться установления военно-фашистского режима на основе постепенной ликвидации «сверху» конституции, парламента, политических партий и других элементов буржуазной демократии).

Позднее Исии, чтобы «увековечить память о Нагате», вызвал из Киото в Харбин известного скульптора и заказал ему бронзовый бюст Нагаты.

 

Почва для разложения

При изучении истории «отряда 731» обращает на себя внимание внезапная и непонятная перестановка кадров. В июле 1942 года, сразу же после специальных крупномасштабных маневров Квантунской армии, Сиро Исии был снят с должности начальника отряда и на его место был назначен Масадзи Китано. Исии тем временем уехал в Нанкин, где руководил крупными операциями по применению бактериологического оружия, получившими печальную известность в истории войны в Китае как «операция Чжэгань». Однако Исии был освобожден от должности начальника «отряда 731» вовсе не для руководства этими операциями, а совсем по другой причине. Отстранение Исии от должности было связано с тем, что в отряде обнаружилась растрата колоссальной суммы денег на неизвестные цели. Короче говоря, выяснились факты коррупции и незаконного использования казенных средств, в которых оказались замешанными Сиро Исии и командование харбинской жандармерии.

Непосредственной причиной для возбуждения следствия послужили злоупотребления, имевшие место при строительстве одного из сооружений отряда — Большого лекционного зала в корпусе 63. По свидетельству осведомленных лиц, между чертежами проекта Большого лекционного зала, представленными в штаб Квантунской армии, и тем, что было построено в действительности, обнаружились значительные расхождения. С этого, говорят, и начал разматываться клубок преступлений.

«Отряд 731» как сверхсекретное формирование Квантунской армии получал огромные ассигнования из секретных фондов. Бюджет отряда, например, в 1940 году составлял 10 миллионов иен. Он распределялся так: 5 миллионов шло на научные исследования и производство бактериологического оружия, 5 миллионов — на содержание личного состава. (По материалам Хабаровского судебного процесса. — Прим. автора). Здесь автор не совсем точен. В «Материалах судебного процесса…» есть следующие сведения: «… из этих 10.000.000 3.000.000 предназначались для довольствия личного состава отряда 731, а остальные 7.000.000 — на производство бактерий и на исследовательские работы. Кроме того, из этой суммы на филиалы выделялось 200.000–300.000 иен» (с. 370).

Бывший сотрудник интендантской службы отряда свидетельствует, что в 1940 году годовое содержание сотрудников отряда, включая надбавку за опасную работу, не достигало и четырех миллионов иен. Таким образом, при самом грубом подсчете от суммы, ассигнованной по бюджету на содержание личного состава, ежегодно оставался миллион иен.

Пять миллионов иен, выделяемые ежегодно на производство бактериологического оружия и научные исследования, также внушают подозрение. По свидетельству сотрудников, долго служивших в отряде, все основные сооружения, за исключением части жилых домов, к 1940 году были уже построены, кроме того, в отряде имелся огромный запас техники, медикаментов и всевозможных материалов. Эта статья расхода, по-видимому, также позволяла утаивать в год более миллиона иен.

Помимо этого, отряду время от времени выделялись от 500 тысяч до 1 миллиона иен на «непредвиденные секретные расходы». Эти-то огромные секретные ассигнования и положили начало финансовым злоупотреблениям в отряде.

Оснований для освобождения Исии от должности начальника отряда было три.

Во-первых, возникло подозрение, что Исии использовал большие казенные средства в личных целях. Выспавшись днем, Исии, даже не предупредив адъютанта, исчезал с вечера из Пинфаня. Иногда он отправлялся довольно далеко — в Чанчунь или Мукден, и часто по нескольку дней не возвращался в ' отряд.

Нередко случалось, что в отсутствие Исии поступал срочный вызов из штаба Квантунской армии. В таких случаях адъютанты, распределив между собой кварталы злачных мест Чанчуня, бегали сбившись с ног по увеселительным заведениям в поисках генерала Исии. Все в отряде знали об этом.

Любимым местом Исии в Мукдене, в квартале увеселительных заведений, был японский ресторан «Суйдзан». Бывая в Мукдене, Исии обязательно наведывался туда. С пяти-шести часов вечера он начинал развлекаться в обществе молодых гейш и оставался там на ночь.

Во-вторых, руководство заподозрило, что Исии берет взятки от связанных с ним коммерсантов — военных поставщиков.

В строительстве основных сооружений отряда, кроме специальной строительной организации, принимали участие десятки фирм, работавших на армию. Эти фирмы вели строительные работы и поставляли материалы. Большая часть денег шла на оплату фиктивных поставок этих «торговцев смертью». В благодарность за это «торговцы смертью» оплачивали содержание любовниц Исии и все его развлечения в Харбине, Чанчуне, Мукдене, Дальнем.

И наконец, в-третьих, возникло подозрение, что при поставках «бревен» между отрядом, с одной стороны, и харбинской жандармерией и спецслужбами с другой, происходил незаконный «обмен ценностями». «Бревна», являвшиеся необходимым для отряда подопытным материалом, одновременно были источником обогащения для жандармерии и спецслужб. Трудно сказать, какие «подпольные комиссионные» уплачивались отрядом за каждое «бревно». Во всяком случае, то, что связанные с «отрядом 731» жандармы и работники спецслужб жили и развлекались на широкую ногу, не было секретом ни для кого.

Дело о финансовых злоупотреблениях в «отряде 731» было передано для расследования в специальную комиссию генерального штаба, которая занималась этим в течение нескольких месяцев. Преступные действия всплывали одно за другим, в них оказалось замешанным множество лиц. Было решено «освободить Исии от должности начальника отряда и вынести ему строгое предупреждение».

Мужи государства, которые беспрестанно твердили о своем патриотизме, на деле оказывались похотливыми развратниками. «Отряд 731» был прекрасной питательной средой для такого растления. Собственно говоря, разложение верхушки армии проявлялось не только там. Для командного состава, вышедшего из стен военных училищ и академий, соседние государства были объектом агрессии, а армия — средством сделать карьеру. Они присасывались к армии в целях личной наживы, прикрываясь словами о защите отечества и патриотизме.

 

Конец блошиной и крысиной вакханалии

Наконец-то пришел день ликвидации «отряда 731» — того самого, где хозяйничал дьявол, упиваясь кровью более чем трех тысяч людей, павших жертвами экспериментов в ходе подготовки бактериологической войны. Необходимость ликвидации отряда была вызвана поражением японского империализма, но непосредственной причиной явилось вступление Советского Союза в войну против Японии 9 августа 1945 года.

За год до этого японские войска потерпели поражение в морском сражении у Марианских островов, прекратили военные действия в районе Импхала. Американские войска высадились на острове Лейте. Японская армия терпела одно поражение за другим. Важнейшие города Японии стали подвергаться бомбардировкам с воздуха и артиллерийскому обстрелу с кораблей. Промышленность выходила из строя. В стране, до того опьяненной победами и провозглашавшей «Ура великой японской империи!», стали раздаваться голоса недовольства и ненависти к войне. Голод и потеря близких довели людей до отчаяния.

В народе ходили сатирические стихи, в которых говорилось, что «в этом мире процветают звездочки и якоря (то есть армия и флот), спекуляция и влиятельные связи». И действительно, в Японии открыто господствовал произвол кадровых военных, высокопоставленной бюрократии, «торговцев смертью», которые наживались на войне и утопали в разврате, в то время как сотни тысяч солдат и офицеров гибли на фронтах. Множество молодых людей, едва вступив в жизнь, жертвовали ею, становясь «смертниками».

Летом 1945 года 700-тысячная Квантунская армия все еще называла себя «непобедимой на материке». Большие надежды возлагались на ее «самое современное оружие» — бактерии и яды, разработанные в «отряде 731».

Вновь занявший в марте 1945 года пост начальника отряда Сиро Исии изменил шифр отряда с 731 на 25202, а в мае того же года на совещании руководства отряда отдал распоряжение «об увеличении производства», в котором говорилось: «Война между Японией и СССР неизбежна… Отряд должен мобилизовать все силы и в короткий срок увеличить производство бактерий, блох и крыс». Иными словами, стадия экспериментов закончилась, теперь начинается бактериологическая война на практике, и нужно наращивать производство в ожидании «дня X».

К этому времени в отряде уже были разработаны технология высушивания бактерий чумы и способ хранения их в сухом виде, уже производился штамм чумной бактерии, в 60 раз превосходящий по вирулентности обычную. Достигла высокого уровня техника распыления бактерий в виде дождевого облака, была усовершенствована керамическая бомба, в массовом масштабе размножались особо жизнестойкие крысы и «обладающие большой кровососущей силой блохи».

Бывший служащий отряда свидетельствует: «Приказ значительно увеличить в течение ближайших двух месяцев производство прежде всего бактерий чумы и тифа для заражения колодцев и водоемов, холеры и сибирской язвы для заражения рек и пастбищ был отдан 10 мая. В результате увеличения числа сотрудников группы Карасавы, работавшей на „фабрике по производству бактерий“, и перехода на 24-часовой производственный цикл одних только бактерий чумы было произведено не менее 20 килограммов, а если учесть и ранее произведенные, и сухие бактерии, то, я думаю, общая масса составляла 100 килограммов».

В конце войны «готовых к употреблению» бактерий в «отряде 731» хранилось столько, что, как говорил бывший служащий отряда, «если бы они при идеальных условиях были рассеяны по земному шару, этого хватило бы, чтобы уничтожить все человечество».

Число крыс было приказано довести до 3 миллионов. Для отлова крыс и мышей были организованы «ударные группы особого назначения», которые, погрузив на машины большое количество мышеловок, курсировали по улицам Харбина и Синьцзина, мобилизуя на отлов население, в частности школьников.

В самом отряде, во всех его помещениях, даже в жилых, были установлены ограждения высотой около метра, внутри которых круглосуточно велось размножение грызунов.

Была поставлена задача произвести 300 килограммов чумных блох, то есть около миллиарда особей. В группе Танаки имелось 4,5 тысячи контейнеров для размножения блох, которые могли обеспечить получение 100 миллионов особей в течение всего лишь нескольких дней.

«Конечно, получить миллиард живых, качественных, готовых к использованию блох было делом серьезным. Если бы заразить всех этих блох чумой и разом применить против советских войск, а также обрушить на города — последствия были бы весьма значительные. Это мы все понимали», — говорит бывший служащий отряда.

Однако «вакханалия бактерий, грызунов и блох», развернувшаяся в «отряде 731», прекратилась 9 августа 1945 года. На рассвете 9 августа советские войска начали военные действия против Японии.

 

«731-му действовать по собственному усмотрению»

С 0 часов 9 августа 1945 года советские войска развернули наступление против Квантунской армии в Маньчжурии и в Корее.

За несколько месяцев до этого, 5 апреля 1945 года, Советское правительство денонсировало пакт о нейтралитете между СССР и Японией. А раньше, в феврале того же года, на Ялтинской конференции трех держав Америки, СССР и Англии — было решено, что советские войска в течение трех месяцев после капитуляции Германии примут участие в войне против Японии.

Предвидя крупное наступление советских войск, командование Квантунской армии сосредоточило главные силы для отпора в районе Муданьцзяна. Одновременно с этим в конце предыдущего года командование приступило к строительству крупной перевалочной базы в провинции Гирин в районе Тун-хуа, а затем начало перебрасывать туда стратегические материалы и секретные документы. Эта операция называлась «операция „ро“». В ходе ее часть материалов «отряда 731» также была переброшена в Тунхуа.

В неведении относительно всего происходящего оставались только рядовые солдаты, офицеры и гражданское население. Верхушка же армии была прекрасно осведомлена о создавшемся положении.

Сообщение о начале наступления советских войск явилось полной неожиданностью для населения Северо-Восточного Китая. Появившиеся 9 августа 1945 года над Чанчунем советские бомбардировщики большинство населения приняло за американские самолеты, что свидетельствовало о почти полной неосведомленности людей относительно положения на маньчжуро-советской границе. Наступление советских войск грянуло как гром среди ясного неба.

Тактика советских войск была тщательно продумана и спланирована. После воздушных налетов на железнодорожные узлы, военные объекты и аэродромы в ночь с 9 на 10 августа неудержимым потоком двинулись механизированные войска с танками впереди. В некоторых местах войска продвинулись за день на 50 километров.

В час ночи 9 августа передовые части 1-го Дальневосточного фронта перешли границу со стороны Приморья и начали наступление в направлении Харбин — Гирин. По воспоминаниям бывшего министра обороны СССР маршала Малиновского, к 8 часам 30 минутам утра они удалились от границы на 20 километров, без труда преодолевая сопротивление японских войск и почти не прибегая при этом к поддержке артиллерии (см.: «Финал». Историко-мемуарный очерк о разгроме империалистической Японии в 1945 г. Под ред. Р.Я.Малиновского. М., «Наука», 1966).

Что происходило в «отряде 731» в день начала наступления советских войск?

По единодушному свидетельству многих бывших служащих отряда, Сиро Исии в этот день в Пинфане не было. Отряд работал как обычно. Это всеобщее спокойствие может показаться странным, если учесть, что к этому времени некоторые пункты Северо-Восточного Китая уже подверглись бомбардировке советской авиацией. По одной из версий, часть руководства отряда в это время вылетела в филиалы, чтобы на месте руководить эвакуацией их в район Тунхуа. Поэтому телеграмму, которую Исии послал в отряд из штаба Квантунской армии, расшифровать было некому, и никто не знал ее содержания. Говорят, это и было причиной спокойствия, царившего в «отряде 731» днем 9 августа.

Волнение охватило отряд к вечеру. Появившиеся в темноте над Харбином несколько советских самолетов сбросили осветительные бомбы. Население Харбина было ошеломлено, когда город оказался ярко освещенным. На улицах поднялась паника, забыли даже дать сигналы воздушной тревоги.

Служащие отряда и их семьи провели беспокойную ночь в противовоздушных щелях, поскольку поползли слухи, что «советские войска находятся уже на подступах к Харбину».

Ранним утром 10 августа из штаба Квантунской армии поступило распоряжение: «Начальнику отряда Исии явиться для получения указаний». Однако Исии в отряде не было, местопребывание его было строго засекречено, никто о нем ничего не знал. В Чанчунь срочно вылетел его адъютант.

Прибыв в штаб Квантунской армии, он обнаружил, что командующий Квантунской армией Отодзоо Ямада и большая часть руководства штаба вылетели на места. В штабе к этому времени скопились вороха срочных донесений со всех районов Китая и телеграмм из генерального штаба. Вообще обстановка в штабе была как в горящем доме.

Когда адъютант доложил, что явился для получения указаний, ему был дан такой приказ: «Наступление советских войск развивается необычайно стремительно, части Квантунской армии начали отход к югу, „отряду 731“ действовать по собственному усмотрению».

Руководство Квантунской армии само любило «действовать по собственному усмотрению» и давать подобные указания подчиненным. Таким путем оно провоцировало и военный конфликт у Халхин-Гола, и так называемый маньчжурский инцидент. Но на этот раз данное утром 10 августа «отряду 731» указание «действовать по собственному усмотрению» в действительности означало начать отход, а точнее, бегство ради собственного спасения.

Адъютант возвратился в отряд в полдень 10 августа. Приказ отходить, действуя по собственному усмотрению, вызвал среди руководства отряда замешательство.

Если Пинфань будет занят советскими войсками, станет известно о дьявольских экспериментах над тремя тысячами живых людей и сотрудники отряда будут привлечены к ответственности как военные преступники.

«А если это произойдет, всем нам не избежать расстрела…»- вот чем было крайне встревожено руководство отряда.

 

Зверское уничтожение узников

Работы по эвакуации отряда начались в ночь с 10 на 11 августа. В памяти бывших сотрудников отряда они запечатлелись по-разному. Воспоминания сходны только в одном: «Это были ужасные дни, похожие на кошмарный сон».

Исии возвратился в отряд, кажется, ночью 10 августа — точно это не известно. Руководство провело еще одно совещание по вопросам, связанным с эвакуацией отряда, на котором резко столкнулись мнения Исии и генерал-майора Кикути, начальника 1-го отдела. Говорят даже, что между ними произошла острая перепалка.

План эвакуации, на котором настаивал Исии, включал следующие пункты:

1) главная задача — сохранение тайны «отряда 731»;

2) для этой цели в филиалы отряда в Хайларе, Линь-коу, Суньу, Муданьцзяне, находящиеся на пути наступления советских войск, уже посланы связные во главе с подполковником Ниси (начальником учебного отряда) с приказом уничтожить все материалы и другие вещественные доказательства, а всему личному составу покончить жизнь самоубийством;

3) следует также приказать покончить жизнь самоубийством и всем членам семей служащих отряда, проживающим в «деревне Того»;

4) находящихся в настоящее время в заключении подопытных всех до одного уничтожить, здания блока «ро» сровнять с землей, остальные сооружения отряда взорвать, прибегнув к помощи саперов;

5) после этого личному составу, включая подростков-стажеров, организованно отступить на юг, в Тунхуа.

Причиной резкого спора между Исии и Кикути были второй и третий пункты плана. Генерал-майор Кикути настаивал на том, что, «поскольку в филиалах „отряда 731“ много видных исследователей, нужно принять меры к их спасению, а не заставлять людей покончить жизнь самоубийством». Он также гневно требовал «принять меры для эвакуации членов семей сотрудников отряда в Японию, которая должна проводиться под личным руководством начальника отряда».

В итоге Исии уступил. Было решено, что «семьи немедленно начнут подготовку к эвакуации, начальник же отряда вылетит на места, чтобы обеспечить подготовку и продвижение эшелонов и лично руководить эвакуацией филиалов». После этого Исии снова исчез.

Исии необходимо было выполнить три задачи. Во-первых, вывезти в Японию накопленные в «отряде 731» материалы по производству бактериологического оружия, данные многочисленных экспериментов и выведенные штаммы бактерий. Во-вторых, обеспечить продвижение по железной дороге в первую очередь эшелонов отряда и позаботиться, чтобы сотрудники не были захвачены в плен советскими войсками. Используя для этой цели принадлежавшие отряду самолеты, Исии летал то в Чанчунь, то в Мукден. И наконец, третьей задачей Исии была срочная эвакуация сотрудников специальной группы.

Я уже упоминал, что спецгруппа, руководимая братьями Исии, была укомплектована выходцами из деревни Тиёда (как она тогда называлась) уезда Самбу префектуры Тиба. Недалеко от этой деревни находился небольшой поселок под названием Камо. Большинство служащих спецгруппы были именно из этого поселка. В настоящее время это район Камо города Сибаямы префектуры Тиба. Когда в 1933 году Сиро Исии организовал отряд подготовки бактериологической войны, он назвал его «отряд Камо», по названию поселка. Спецгруппа и в самом деле занимала особое место в отряде.

«Уничтожив всех подопытных, спецгруппе в полном составе немедленно эвакуироваться» — таков был личный приказ начальника отряда. Это означало, что сотрудникам спецгруппы можно не заботиться об отряде в целом, а думать прежде всего о своем спасении.

На подъездных путях отряда уже стояло три товарных эшелона. Загруженные до отказа важнейшими материалами отряда и сотрудниками спецгруппы эшелоны 11 августа отправились со станции Пинфань.

К 10 августа заключенных в отряде было около 40 человек. О мерах, предпринятых в отношении их, ходили разные версии. Одни говорили, что «они были отравлены цианистым калием», другие — что «все они были расстреляны». Некоторые из этих версий появлялись и в печати.

В действительности же, как мне удалось выяснить, дело обстояло так. Подопытные были умерщвлены ядовитым газом. Еще раз после бунта заключенных вентиляционное устройство специальной тюрьмы, по-видимому, было использовано для подачи газа в камеры.

«Похоже было, что перед нами обезумевшие гориллы в клетке…» говорил бывший служащий отряда, который своими глазами видел поголовное зверское истребление подопытных. Некоторые из них умерли не сразу. Они стучали в стальные двери камер, издавали страшное рычание, раздирали себе грудь — одним словом, гибли в невыносимых мучениях. Сотрудники спецгруппы подходили и хладнокровно расстреливали в упор из маузеров агонизирующих людей.

О том, что происходило дальше, вспоминает один из бывших служащих отряда: «Убитых заключенных за ноги волокли в большую яму, вырытую около корпуса 7. Когда трупы заполнили ее, их облили бензином и мазутом и подожгли… Помнится, это было 11 числа после полудня. В печи, где обычно сжигали трупы, теперь сжигали препараты, агар-агар, огромное количество документов и приборов… В яме трупы горели плохо. Но поскольку убийцам была дорога каждая минута, они кое-как забросали землей останки и бежали… Из земли то здесь то там виднелись руки и ноги, поэтому задачу сокрытия преступления никак нельзя было считать выполненной. В связи с этим руководство отряда отдало приказ „снова выкопать трупы и сжечь их полностью“. Служащие отряда, выполняя эту работу, старались не смотреть на обезображенные трупы заключенных и с трудом сдерживали приступы тошноты».

 

Надписи кровью на стенах камер

В «отряде 731» в спешке осуществлялась не только ликвидация подопытных.

В «выставочной комнате» на втором этаже 1-го корпуса и во всех лабораториях 1-го отдела находилось множество препаратов различных частей человеческого тела. В сосудах с формалином содержались головы, руки, верхние и нижние части туловища, внутренние органы. Все они были тщательно классифицированы по виду эпидемического заболевания и его стадии. Количество их достигало более тысячи, и все они являлись доказательствами бесчеловечных экспериментов над живыми людьми, проводившихся в «отряде 731».

«Недопустимо, чтобы в руки наступающих советских войск попал хотя бы один из этих препаратов» — таков был приказ руководства отряда… И вот, в полночь 10 августа из отряда начали выезжать грузовики.

Бывший служащий отряда вспоминает: «С вечера и до полуночи 10 августа в Харбине и во всей округе шел дождь… Под дождем сосуды с формалином грузили на машины, но из-за спешки погрузили не все. Сотни их были вывезены из отряда к реке Сунгари и под покровом ночи сброшены в реку».

Предстояло также вывезти или уничтожить запасы бактерий, производство которых существенно увеличили в последние месяцы, огромное количество грызунов, сотни миллионов блох, большое количество экспериментальных материалов, накопленных исследовательскими группами отряда, в частности подробное описание практического применения бактериологического оружия на территории Китая, буквально горы протоколов вскрытий, описаний этиологии и патогенеза, протоколов различных экспериментов, описаний процесса культивирования бактерий. Все эти документы в ночь с 10 на 11 августа сваливали в ямы, вырытые в разных местах на территории отряда, обливали нефтью и второпях сжигали.

Некоторые ученые, командированные в «отряд 731» из различных высших учебных заведений Японии, пытались припрятать на всякий случай данные исследований и увезти их в Японию, надеясь благодаря им прославиться на ученом поприще в будущем. Однако руководство, обнаружив попытки скрыть документы, резко пресекало их, не гнушаясь даже побоями.

Срочной задачей было также уничтожение приборов и оборудования. Многочисленные культиваторы для бактерий, холодильные установки, микроскопы, микроаналитические весы, керамические бомбы — все это уничтожалось без остатка.

Трудности возникли при разрушении зданий. В особенности крепкой оказалась специальная тюрьма, построенная из высокопрочных материалов и имевшая толщину стен более 40 сантиметров. Саперам потребовалось провести специальные работы, чтобы заложить во многих местах взрывчатку и осуществить взрыв. Нужно было проделать в полу и под лестницами глубокие отверстия. Сделать все это было приказано сотрудникам учебного отдела. Вооружившись ломами и кувалдами, они вошли внутрь тюрьмы — и остолбенели.

Трупы заключенных были уже убраны, и в пустых камерах стоял запах карболовой кислоты. Этот запах напоминал об ужасных, еще вчера проводившихся экспериментах на живых людях. Влажный ветер гулял по коридорам второго этажа 7-го корпуса.

Сотрудников отряда, впервые вошедших сюда, поразили большие иероглифы, которыми были испещрены стены камер.

На выщербленных кое-где бетонных стенах выделялись почерневшие надписи: «Долой японский империализм!», «Да здравствует Коммунистическая партия Китая!»

Величина каждого иероглифа была не менее 20 сантиметров в высоту и столько же в ширину. С первого взгляда было ясно, что написаны они кровью. Их написали китайские коммунисты, выразив тем самым ненависть к поработителям родной страны и безграничную любовь и преданность своей партии. Вложив всю переполнявшую их горечь в окровавленную ладонь, прячась от глаз надзирателей, писали они эти слова. Тщательно выписанные иероглифы необычайно потрясли смотревших теперь на них японцев. Каждый багрово-черного цвета иероглиф, словно удар тока, действовал на служащих «отряда 731», почувствовавших в эту минуту, как заколебалась почва у них под ногами.

Один из служащих отряда, стоявших тогда перед стеной с иероглифами, признался: «Я был потрясен, увидев эти надписи на стенах. Заключенные писали их, собрав, вероятно, всю свою волю, перед тем как стать жертвами экспериментов. Я ничего не знал тогда о коммунистической партии, ее идеях, принципах, но я не могу описать, как я был ошеломлен. Я узнал, что были люди, которые, находясь у последней черты, хранили свою убежденность. Я тогда всем своим существом ощутил, что это были не „бревна“ — это были мужественные люди».

Написанные кровью на стенах камер, эти слова и после убийства написавших их людей воодушевляли других заключенных, попавших сюда, и до последнего момента поддерживали в них веру в освобождение народа и человеческое достоинство.

Сотрудники отряда, забыв о той работе, которую им нужно было сделать, не произнося ни слова, стояли перед стенами с иероглифами.

Советские войска продвигались стремительно. Харбинский военный госпиталь был переполнен ранеными японскими солдатами, поступавшими с передовой. Площадь перед харбинским вокзалом была запружена беженцами.

На счету была каждая минута. Все помещения и коридоры блока «ро» облили горючим и подожгли. Кверху поднялся черный дым. Одновременно с этим раздался грохот. Это рухнули от взрыва, подготовленного саперами, стены специальной тюрьмы.

 

Гибель цитадели сатаны

В ночь на 12 августа паника в «отряде 731» достигла невероятных размеров. На подъездные пути отряда со станции Пинфань были поданы специальные эшелоны для эвакуации личного состава. «Всем немедленно погрузиться в эшелоны, ручной багаж — два места на одного человека. Снимать вклады со сберегательных счетов запрещается!» Так было объявлено в «деревне Того» 11 числа после полудня. Поползли слухи, что «советские войска уже ворвались в Харбин и идут уличные бои». В поселке начался переполох. Каждой семье давали рис на дорогу. Люди упаковывали пожитки. Мебель бросали возиться с ней было некогда. Пустые шкафы стояли с открытыми дверцами и выдвинутыми ящиками. Хватали детей и бежали к вагонам.

Весть об эвакуации на родину вызвала бурю радости в общежитии подростков-стажеров. Возвращение в родной дом, о чем они постоянно мечтали, было для них событием более важным, чем обстановка на фронте. Когда открыли свободный доступ в отрядный магазин, подростки бросились на ручных тележках вывозить оттуда то, что они захотели захватить с собой. Больше всего их привлекали одежда и сладкое.

В эшелоны грузили взятые со складов рис, муку, мисо, соевый соус, сахар, предназначенные для питания сотрудников отряда и их семей в дороге. Продукты укладывали на пол товарных вагонов, а сверху покрывали плотными соломенными циновками. Возле вагонов была сутолока.

Одновременно с погрузкой в эшелоны более чем двух с половиной тысяч человек осуществлялась операция по уничтожению отрядных сооружений. Время от времени слышались взрывы, здания охватывал огонь, черный дым поднимался к небу.

В расположенной рядом авиачасти 8372, увидев эту картину, подняли тревогу и прислали пожарные машины, но командование отряда вернуло их, заявив, что «помощь не требуется» и что «все это предусмотрено планом боевых действий». «Секреты отряда и то, как он эвакуируется, нельзя было открывать даже частям своей армии», — рассказывает один из бывших служащих отряда.

Самолеты авиагруппы отряда, кроме тех, которыми пользовались сам начальник и отрядное руководство, были сожжены. С грохотом взлетели на воздух электростанция и котельная. Один за другим загорались жилые дома в «деревне Того». Множество грызунов разбежалось из вивария по окрестным полям. Из подожженного здания, в котором размещалась группа Танаки, на свободу вырвались миллионы блох. Сотрудники отряда горели единственным желанием — бежать.

Из лабораторий исчезли платиновые чашки Петри и эксикаторы. Банкноты на сотни тысяч иен перекочевали из кассы отряда в набедренные пояса сотрудников отряда. Некоторые, несмотря на суматоху, тщательно упаковывали все, что имело ценность, и позже, после войны, на эти средства открыли в Японии свои лечебные заведения; но многие сотрудники отряда сели в эшелоны буквально в чем были.

Эшелоны состояли из платформ и товарных вагонов, пассажирских вагонов не было.

Некоторым семьям сотрудников раздали пузырьки с ядом — соединениями синильной кислоты, разработанными группой Кусами, — сказав: «Советские войска близко. Если попадете в плен, выпейте это…» Захват в плен женщин и детей мог повлечь за собой раскрытие секретов отряда. Необходимо было заставить людей молчать. Таким образом Сиро Исии все же не отказался от намерения заставить членов семей сотрудников отряда покончить жизнь самоубийством. В дальнейшем это действительно привело ко многим трагическим последствиям.

Погрузка закончилась, но состав не двигался. «Харбин капитулировал, лежащий на нашем пути Чанчунь занят советскими войсками» — неизвестность порождала разные слухи, смятение среди сотрудников отряда и их семей росло.

12 августа, узнав о происходящем, китайские крестьяне из Саньтуня, Сытуня и других близлежащих поселков со страхом начали приближаться к тому месту, где прежде располагался «отряд 731». Обширная территория, которая раньше считалась опасной зоной и была обнесена забором с надписью «Без разрешения командующего Квантунской армией вход запрещен!», теперь возвращалась китайцам, а самого отряда больше не существовало.

Крестьяне прежде всего проникли в «деревню Того», где начали разбирать утварь, одежду. Подобные действия, за которые несколько дней назад последовал бы расстрел на месте, уже не вызывали никакой реакции у спасающихся бегством сотрудников отряда. До предела уставшие, все в поту и грязи, они отрешенно смотрели на цитадель дьявола, гибнущую в огне пожарища.

Труднее всего саперам было полностью разрушить здание специальной тюрьмы. При взрыве многие получили тяжелые ранения от взлетевших на воздух обломков.

 

«Тайну отряда хранить до конца жизни»

С 11 по 15 августа для эвакуации сотрудников отряда и их семей было сформировано пятнадцать специальных эшелонов. Каждый эшелон состоял из двадцати вагонов. Составы отправлялись либо непосредственно с подъездных путей отряда, либо со станции Пинфань, где проходило их окончательное формирование. Порядок формирования и время отправки были разными. Когда первые составы уже миновали Мукден, последние еще стояли на станции Пинфань, поэтому о бегстве у бывших сотрудников отряда остались самые разноречивые воспоминания, и свести их воедино трудно.

Часть специальных составов со станции Пинфань была направлена сначала на север по Лафа-Харбинской железной дороге. На Биньцзянском вокзале Харбина к ним были прицеплены вагоны с грузами 3-го и лечебного отделов. К каждому составу прицепляли по три локомотива — к голове состава, в середину и к хвосту.

Командование Квантунской армии включило эти составы в разряд военных эшелонов особой секретности. На всех важнейших железнодорожных узлах по пути следования эшелонов находились жандармы, которые обеспечивали прохождение эшелонов «отряда 731» в первую очередь. Оставив позади сооружения Пинфаня, окрашенные пламенем в багровые цвета, вереница составов медленно ползла на юг.

Служащие отряда и их семьи узнали об окончании войны вечером 15 августа. Вместе с манифестом японского императора об окончании войны из вагона в вагон передавались самые невероятные слухи: «В Японии высадились части американской армии, которые насилуют женщин», «Вся территория Японии подвергнута бомбардировке, население разбежалось кто куда», «Чанчунь занят советскими войсками, идут уличные бои».

Машинисты-китайцы, которые вели составы «отряда 731», при первой же возможности разбежались, и эшелоны в Чанчуне простояли целый день. Беглецы разбирали запасы мисо, соевого соуса, воровали кур в близлежащих китайских деревнях и кое-как готовили себе пищу.

Однако в вагонах, где ехали семьи служащих и женщины-вольнонаемные, при известии об окончании войны начались трагедии. Напуганные зловещими слухами женщины-вольнонаемные и некоторые жены служащих отряда проглотили содержимое розданных им пузырьков с соединениями синильной кислоты.

Вечером 16 августа, когда эшелоны задержались на станции Чанчунь, адъютанты обежали вагоны, известив, что «сейчас будет говорить его превосходительство начальник отряда Сиро Исии».

Исии в сопровождении адъютанта со свечой в руках медленно шел вдоль вагонов и громким голосом обращался к собравшимся на платформе: «…Япония побеждена. Мы возвращаем вас на родину. Но при всех условиях вы должны хранить тайну „отряда 731“. Если кто-то не сохранит ее, то я — Исии — найду такого человека, где угодно, и разделаюсь с ним! Поняли?»

Свеча отбрасывала тень на лицо Исии, придавая ему зловещее выражение. Матери крепче прижимали к себе маленьких детей, ощущая леденящий душу страх, как если бы они увидели самого сатану.

Эшелоны с беглецами, миновав город Аньдун на границе с Кореей и корейский город Синыйджу, примерно во второй половине августа достигли порта Пусан на побережье Корейского полуострова. Они прибыли туда голодные и изможденные, некоторые в дороге погибли. Часть из них сознательно отстала в пути, решив, что в Японии их ничего хорошего не ждет, часть попала в плен к советским войскам и войскам Народно-освободительной армии Китая.

Суда с репатриантами, на которые погрузились также беглецы из «отряда 731», за период с 18 по 25 августа достигли портов Сасэбо, Хаката, Майдзуру, Цуруга, Модзи, Сэндзаки (префектура Ямагути) и Хаги.

По прибытии судов в порты все члены «отряда 731» получали следующий приказ:

«Всему личному составу без исключения надлежит строго соблюдать следующие три условия:

1) по прибытии на родину скрывать свою службу в армии и факт пребывания в „отряде 731“;

2) не занимать официальных и общественных постов;

2) личному составу отряда строго запрещается всякая связь между собой».

Этот приказ определил судьбу бывших сотрудников отряда на все послевоенные годы. Некоторые из них, скрывая свою службу в армии, побоялись обратиться за пенсией, которая полагалась бывшим военнослужащим, и окончили жизнь в нищете.

Тяжелой оказалась дальнейшая судьба подростков-стажеров. Вернувшись на родину в возрасте 14–18 лет, они не имели никакого официального документа об образовании, кроме свидетельства об окончании начальной школы. В обычной жизни найти применение полученным в отряде навыкам было нелегко. Подростки-стажеры — в полном смысле слова незаконнорожденные дети японской армии — в трудный период после поражения Японии хлебнули много горя.

Они предпринимали попытки добиться официального признания того, что ими был пройден курс обучения в качестве стажеров. Но руководители «отряда 731» во главе с Сиро Исии, хотя и знали о послевоенных мытарствах бывших подростков-стажеров, делали вид, что это их не касается, потому что прежде всего боялись ответственности за совершенные преступления. Никто из руководства не пожелал сообщить в министерство просвещения о том, какой серьезный курс обучения прошли подростки в отряде. Так и остались они «побочными детьми», не признанными даже самим «отрядом 731».

Надо сказать, что у Сиро Исии с самого начала и в мыслях не было дать подросткам-стажерам какой-либо официальный документ о прохождении ими курса. Он обещал это только для того, чтобы заманить их в отряд.

Сам же Сиро Исии в Токио, в квартале Вакамацу района Синдзюку, в уцелевших после бомбежек и пожаров зданиях, где он некогда работал, открыл гостиницу. Там-то его и нашли соответствующие службы американских оккупационных войск. Говорят, что это было зимой 1945 года.

На Международном военном трибунале для Дальнего Востока Советский Союз потребовал привлечения к ответственности и наказания руководства «отряда 731» во главе с начальником отряда Сиро Исии. Исии же, спасая свою шкуру, тем временем быстро перебрался в штаб-квартиру американских оккупационных войск и передал американцам тайно вывезенные им материалы об «отряде 731».

Американское военное командование ликовало, заполучив огромное количество уникальных по тому времени данных, касающихся бактериологического оружия, и постаралось как можно скорее тайно переправить в Японию захваченного в плен и находившегося в Шанхае в лагере для военнопленных Масадзи Китано, бывшего начальником «отряда 731» в период с 1942 по 1945 год.

Перед официальным допросом Сиро Исии штаб-квартира американских оккупационных войск устроила в одном из местечек Японии секретную встречу Исии с Китано. Это было проявлением «теплых чувств» по отношению к Исии со стороны американского военного командования, стремившегося скрыть его преступления. Исии и Китано была предоставлена возможность в течение целого дня обмениваться информацией и таким образом полностью подготовиться к предстоящему допросу.

В результате допрос Исии в штаб-квартире американских оккупационных войск превратился в пустую формальность. Советской стороне было передано заключение, что «местопребывание руководства „отряда 731“, в том числе и Исии, неизвестно и обвинять отряд в военных преступлениях нет оснований».

«Отряд 731», в котором разрабатывалось бактериологическое оружие, для чего было «потреблено» более трех тысяч живых людей, и осуществлялось беспрецедентное в истории человечества применение этого оружия, в послевоенной Японии смог остаться безнаказанным.

Самому же Исии американцы позже выделили специальное помещение в Токио, в квартале Ёцуя, в жилых домах, ранее принадлежавших военно-морскому ведомству. Здесь Исии занялся приведением в порядок материалов «отряда 731», которые он вывез из Пинфаня.

Есть и множество других фактов, относящихся к негласной истории послевоенного времени, которые подтверждают связь американских оккупационных войск с руководством «отряда 731».

В отряде были накоплены значительные запасы драгоценных металлов. Имеются факты, свидетельствующие о том, что они тайно были вывезены в Японию и что длительное время после войны часть бывших служащих отряда получала «пособия» из этих запасов. Подробнее об этом я расскажу в дальнейшем.

Известно и то, что с июня по сентябрь 1946 года в районе поселка Пинфань свирепствовала сильнейшая эпидемия чумы. В деревнях Ифаюань, Дунцзинцзы, Хоуэрдаогоу от чумы погибло 103 человека. Эту эпидемию распространили грызуны и блохи, вырвавшиеся на свободу при разрушении сооружений «отряда 731».