1
— Куда ты едешь? — спросила Митико Асаэда, не отрывая взгляда от темной улицы, освещаемой лишь узкими лучами фар.
— Прямо, — с вызовом ответил Кёхэй Коори.
— Ну и ну! — Митико чуть не рассмеялась. Кругом стояла темная ночь. Ни одной машины — ни впереди, ни сзади. На щитке — приборы, указывающие скорость движения, запас бензина, давление масла, температуру воды. Как в кабине летчика. А может быть, это ощущение возникало от скорости, с которой они ехали, — все-таки 120 километров!
— Не надо так быстро.
— Испугалась!
— Не испугалась, а просто, если кто-нибудь выскочит, ты не успеешь затормозить.
— А я и не собираюсь тормозить.
— Ты в своем уме?
— Что-то ты сегодня уж очень примерная.
— Как все глупо!
— Что именно?
— За разговором он отвлекся и невольно сбавил скорость. Городские улицы совсем не приспособлены для бешеной гонки.
— Так что же глупо? — еще раз спросил Кёхэй.
— Да все. И что с матерью поссорилась и ушла из дома, и вот что с тобой еду…
— Скажи пожалуйста, какие речи!
— Да, такие! И вообще — зачем только мы на свет родились?
— Этого я тебе сказать не могу. Во всяком случае, я своих родителей об этом не просил.
— Да и никто не просит. Однако есть же такие люди, которые живут на свете и ни в чем не сомневаются.
— А ты сомневаешься?
— Да вот с недавних пор… В общем, лучше бы мне не родиться.
— Что за идиотские разговоры!
Кёхэй достал пачку сигарет и сунул одну в рот. Митико взяла со щитка зажигалку и протянула Кёхэю.
— Мне мать часто говорила: «Ты родилась по ошибке. Я считала, что день безопасный, а вышло наоборот».
— Слушать тошно!
Кёхэй зажег сигарету, крутя руль свободной рукой.
— Ну и пусть. Видишь, родилась и то по глупости. Никого этим не обрадовала. Не то что ты — маменькин сынок…
— Это я-то! Смех, да и только! Мать благодаря мне сделалась звездой телеэкрана. А отец ее известностью пользуется. В общем, эксплуатируют они меня…
— Какая разница, живется-то тебе все равно хорошо!
— Ничего себе хорошо — да мне с самого рождения не везло.
— Кто бы говорил! Откуда тебе знать, что это значит, когда человеку по-настоящему плохо. Слишком хорошо тебе живется, вот и строишь из себя несчастненького!
— Это мне-то хорошо?! Чего уж лучше — подачки получать, вроде той тысячи иен. Они думают, что достаточно завалить своего ребенка вещами и деньгами, и родительский долг выполнен. Машину, видите ли, мне купили да дом! А что это, в сущности, такое? Та же бумажка в тысячу иен вместо завтрака. Тебя вот родили по ошибке, а меня и вовсе…
— Значит, мы с тобой одного поля ягодки?
Вот именно. Ну и пусть… Как они со мной, так и я с ними. Буду транжирить их денежки — вот какую месть я придумал.
— Какая же это месть?
— Самая настоящая. У самой образцовой мамаши в стране ребеночек — отпетый хиппи. Комедия!
— Да ведь только твои приятели знают, что ты хиппуешь. Чтобы по-настоящему отомстить, надо совершить что-нибудь потрясающее, чтобы все об этом узнали. А пока ты перед мамой и перед телекамерой строишь из себя пай-мальчика… Ну, чего ж ты замолчал? Да и что бы ты не выкинул, все равно скажут, что это милая шалость невинного ребенка. За родительской спиной можно и пошалить. Вот и дом у тебя, и машина… Что бы ты ни сделал, родители тебя все равно прикроют. Ты у них под крылышком, как Сунь Укун — под защитой Сакья-Муни…
— Так что я, обезьяна, по-твоему?
— Особой разницы не вижу.
— Ну и дрянь ты все-таки!
Машина как раз выехала на прямую дорогу. Кёхэй выплюнул окурок и уставился прямо перед собой, сверкая глазами. Вне себя от злости, он изо всех сил нажал на акселератор. Стрелка спидометра дернулась. Мотор взревел. Митико и Кёхэя откинуло на спинку сиденья. Машина неслась, как стальная гиена. Мотор рычал, что-то скрежетало в коробке передач. Ветер выл, словно хищник, отведавший крови.
— Остановись! — закричала Митико, по Кёхэй сделал вид, что не слышал ее. — Нельзя же так! — снова, как в пустоту, крикнула она.
Скорость так возросла, что было трудно следить за дорогой. Вдруг впереди, в лучах фар, возникла черная фигурка, двигавшаяся наперерез машине. Кёхэй отчаянно надавил на тормоз. Машина, сопротивляясь, издала скрежет. Шипы словно впились в асфальт, во тьме был виден белый дымок. Центр тяжести машины перенесся па передние колеса, зад резко занесло влево. Секунда — и машину закрутило, остановить ее не было никакой возможности. Не слушаясь руля, она, словно по льду, заскользила во мрак, неся смерть.
Казалось, еще немного, и колеса разлетятся в разные стороны. Вновь раздался скрежет, и в нем можно было различить два отчаянных человеческих крика.
2
Выйдя из немыслимого штопора, машина в последний раз повернулась вокруг своей оси и наконец остановилась. Некоторое время Кёхэй и Митико не могли пошевелиться. Оба были во власти такого безумного страха, что, казалось, сердца их на какой-то момент перестали биться.
Первой опомнилась Митико.
— Слушай, мы на что-то наехали. — Кёхэй не ответил. — Эй, приди в себя! Прежде чем мы остановились, перед машиной мелькнуло что-то черное. Мне показалось, она на что-то наткнулась.
— Наткнулась? — наконец прошептал Кёхэй.
Машина ведь потеряла управление. Надо бы скорей посмотреть, что там такое.
Подхлестываемый Митико, Кёхэй приподнялся. Он никак не мог открыть дверцу.
— Вылезай с другой стороны, — позвала его уже выскочившая из машины Митико.
Кёхэй выбрался наружу. Бампер и радиатор были слегка погнуты. Увы, сомневаться не приходилось: машина во что-то врезалась. И уж конечно, при такой скорости жертве не поздоровилось. Хорошо еще, если это бродячая собака. А если человек? По спине Кёхэя пополз холодок.
— Тут что-то есть, — сказала Митико и вдруг закричала. — Это человек! Ты задавил человека!..
Кёхэй обмер: сбылось худшее из того, что можно было предположить. Человек лежал в траве, чуть поодаль от дороги, словно какой-то тюк с тряпьем.
— Это женщина…
Когда их глаза привыкли к слабому рассеянному свету, идущему откуда-то сзади, они увидели, что из «тюка» торчат мертвенно-белеющие в темноте ноги. Женщина была совсем молодая.
— Она ранена. Все волосы в крови. — Голос Митико дрожал. — Она еще жива!
Женщина едва дышала. Вернее было бы сказать, что она еще не умерла.
— Нужно немедленно врача!
— Телефона поблизости нет, как вызовешь «скорую»? В конце пустыря тускло светил огонек. Место было безлюдное.
— Что же делать? — спросила Митико в отчаянии. Кёхэй приподнял женщину.
— Зачем ты ее поднимаешь?
— Повезу в больницу. Берись за ноги.
Они уложили женщину на заднее сиденье. Хотя Кёхэй и не надеялся, что в больнице ей помогут. Женщина была так искалечена, что, даже если б удалось спасти ей жизнь, вряд ли можно было бы вернуть здоровье. И во всем виноват был он, Кёхэй. Он гнал машину что было сил и сбил человека. Как тут оправдаешься? Направляя машину к освещенному перекрестку, Кёхэй вдруг ощутил тяжесть содеянного.
— Умерла, — простонала Митико, все время наблюдавшая за тем, что происходит на заднем сиденье.
— Что?!
— Не дышит больше…
— Точно?
— Проверь сам.
Кёхэй остановил машину и, перегнувшись через спинку сиденья, склонился над окровавленным телом.
— Да, видно, что так, — растерянно кивнул он.
— Значит, надо не в больницу, а в полицию, — пробормотала Митико.
Словно очнувшись от ее слов, Кёхэй повернулся к рулю. Машина тронулась с места, набрала скорость и с шумом развернулась.
— Куда ты? — испугалась Митико. Машина рванулась прочь от освещенного перекрестка и устремилась во тьму. — Разве полиция там?
— А ты думала где?
Глядя вперед безумными глазами, Кёхэй гнал и гнал машину. Митико охватили дурные предчувствия.
— Да говори же, куда ты мчишься?!
— Заткнись, — процедил наконец Кёхэй.
— Неужели ты собрался?..
— Что «собрался»?
— Ты и вправду думаешь скрыться?
— Никто нас там не видел. И если спрятать тело…
— Перестань! Какой ужас! Если мы доставим ее в полицию, часть вины с нас снимется. Но переехать человека и спрятать труп — это уже преступление!
— Да что ты? Пусть сначала этот труп найдут. Я так спрячу, что никто не отыщет!
— Ну уж нет! Поворачивай назад!
— Заткнись! И вообще, раз уж на то пошло, молодой женщине не подобает разгуливать в такую пору. Она сама виновата. Так почему это я должен брать вину на себя?
— Ты что, с ума сошел?
— Это уж как хочешь. Но учти, ты — моя сообщница.
— Я — сообщница?
— Конечно. Ты ехала в моей машине. А может, даже и вела ее…
— То есть как это?
— Никто же не видел, кто но нас был за рулем.
— Трус!
— Пока еще нет, но могу им стать. Поэтому сиди и молчи.
Слова Кёхэя сломили Митико. Навстречу им неслась густая тьма. Может быть, они приближались к горам — их будто накрывала громадная тень.
3
Свершилось непоправимое. Кёхэй и Митико попали в дьявольскую западню. Неважно, в конце концов, ранили они женщину или убили, главное было то, что произошло все случайно и, значит, убийство не могло считаться преднамеренным. А как известно, разница между преднамеренным преступлением и непреднамеренным огромна. Однако Кёхэй, желая спастись, сам избрал путь падения. Удостоверившись, что женщина умерла, он погнал машину прочь от освещенного перекрестка. Не слушая предостережений и советов Митико, он мчался все дальше и дальше во мрак. Отныне этот мрак стал уделом всей его будущей жизни. Свидетелей происшествия пе было, и это решило все. Они ехали в глубь гор.
Когда они хоронили тело в лесу, вдали от людей, оба уже понимали, что достигли предела в своем падении и пути назад нет. Митико, осознавшая, что решимость Кёхэя ничто не поколеблет, помогала ему. Достав из багажника инструменты, они выкопали яму, что само по себе было делом нелегким. Чтобы дикие звери и бродячие псы не вырыли тело, могила должна была быть глубокой. Фонарь они не зажигали. Работали при мерцающем свете звезд, пробивавшемся сквозь ветви. Глубина могилы словно соответствовала глубине их отчаяния.
Когда они окончили рыть, начало светать. Заалевший край неба был как сигнал опасности. Надо было немедленно убираться отсюда. Даже в этом глухом лесу могли встретиться люди.
Однако они так устали, что не могли двинуться с места. Наконец Кёхэй очнулся. Безудержный порыв бросил его к Митико. И здесь же, на холме, где они только что зарыли труп, Митико и Кёхэя слились в бешеных объятиях. Они стали сообщниками и душой и телом. И всякий раз потом в своей превратившейся в бесконечное бегство жизни они таким образом проверяли, по-прежнему ли они попутчики друг другу.
Событие не получило огласки. Из мрака извлекли Кёхэй и Митико мертвое тело и во мраке погребли его. Потрясенные случившимся, они даже по догадались заглянуть в документы погибшей. Просто зарыли вместе с ней ее вещи — и все.
Люди теперь пропадают часто, и о них, наверно, не так уж и беспокоятся, — сказал Кёхэй, по прошествии нескольких дней почувствовавший некоторое облегчение: сообщении о пропавшей женщине в газетах не было.
— Я уверена, что родные ее разыскивают, — предупреждала Митико, считавшая, что успокаиваться еще не время.
— Может, она одинокая…
— Просто тебе хочется так думать. Скорее всего, ее ищут, потому и сообщений о смерти нет. Чего доброго, ее родные нападут на наш след.
— Они же не профессионалы. А полиция с места не сдвинется. Так что нечего нам бояться.
И Кёхэй в конце концов успокоился. Когда тревога и напряжение первых дней несколько спали, Митико вспомнила о пропаже.
— Слушай-ка, что-то я в последнее время медведя не вижу.
— Медведя?
— Ну, того, плюшевого. Куда ты его дел?
— И правда, я тоже давно его не видел. — Терзаемый чувством вины, Кёхэй совсем позабыл о медвежонке.
— А когда ты его видел в последний раз? — спросила Митико. — Той ночью ты не брал его с собой?
Под «той ночью» разумелась, конечно, ночь происшествия. По лицу Кёхэя скользнула тень беспокойства.
— Точно не помню…
— Так вспомни. Положил ты его в машину пли нет?
— Вроде бы нет…
— Ты ведь всегда таскал его с собой. Мне кажется, он был в машине.
— Таскал, таскал, а теперь потерял. Что из этого?
— Если он был в машине, а потом исчез, значит, он оттуда выпал.
— Ты думаешь, мы потеряли его там?
— Вполне возможно. В ту ночь мы только дважды выходили из машины.
— Дважды?
— Да, где сбили женщину и где ее похоронили. Если медведь вывалился во время одной из остановок, он может стать уликой против нас.
— А если он пропал до или после той ночи?
Страх вновь ожил в сердцах Митико и Кёхэя, лица их были бледными как полотно.
— Что же делать? — растерянно, дрожащим голосом спросил Кёхэй.
— Может, он еще там лежит, — пыталась рассуждать хладнокровно Митико.
— Но ведь сейчас искать его опасно, правда?
— Опасно, конечно. Однако, раз сообщения о смерти той женщины пет, значит, никто и не догадывается, что ее сбила машина. Да и как можно узнать о место происшествия? Машина налетела на псе у самой обочины, и она упала в траву. Кровь наверняка впиталась в землю. Машина осталась целехонька. Даже стекло не разбилось, осколков никаких не было. Я, пожалуй, поеду туда и посмотрю. А ты оденься так, будто в горы прогуляться собрался, и отправляйся в лес. Если могила цела, значит, все в порядке. А если почувствуешь, что гам что-то не так, не подходи близко, и все.
— Что же, мне одному ехать? — спросил Кёхэй плаксиво.
— Ну да! Сам заварил кашу, сам и расхлебывай. Один человек бросается в глаза меньше, чем двое.
— Я и места-то толком но помню.
— Ладно уж, поедем вместо. Ты как ребенок — совсем нюни распустил.
— Ну и пусть.
— Признав за Митико первенство, Кёхэй стал во всем ей послушен.
Поиски, однако, ничего не дали, в лесу медвежонка отыскать не удалось.
— Значит, у обочины потеряли, — с надеждой сказал Кёхэй.
— Надейся, надейся. Вполне может быть, что кто-то подобрал его до нас.
— Да кому нужна эта грязная тряпка?!
— Тем, кто теперь, может быть, разыскивает нас! Можешь ты это понять?
— Ты слишком мнительна. Вернее, труслива. Предположим самое худшее — что медведь попал в руки наших преследователей. Как они узнают, чей он? Имени владельца на нем нет. Да и кто это станет связывать его с происшествием? Такая ветошь может валяться где угодно.
— Ну, так поздравляю тебя, — издевательски усмехнулась Митину.
— С чем это? — рассердился Кёхэй.
— А пот с чем. Ты сам говорил, что этот медвежонок тебе вместо матери. Сколько лет ты, как ребенок, таскался с ним в обнимку. Да все знают, что он твой. И если тебе предъявят его как доказательство, тебе не вывернуться.
— Можно подумать, что такой медведь у меня одного, — возразил Кёхэй, но в голосе его не было уверенности.
— Ладно. Пропял медведь, теперь уж ничего не поделаешь. Однако впредь надо быть настороже.