Часть первая. Двор. «Война «ежей»»

Муха зажужжала, забилась в оконное стекло, потом притихла на миг и опять, стремясь вырваться на волю, расправила крылышки.

Димитр Маляков на тетрадной обложке черточкой отметил очередную попытку насекомого вырваться из комнаты шестого «Г», в которой шел урок математики. Он уже провел тридцать черточек, располагая их группами — по пять в каждой, последняя была тридцать первой. Муха пожужжала, пожужжала и затихла, притаившись в углу оконной рамы, — вероятно, смотрела, что же такое происходит во дворе. Интересно, как далеко видит муха? Наверное, достаточно, чтобы понять, насколько хорош этот осенний день, — уже конец сентября, а солнце греет как во время летних каникул.

Жужжание повторилось, и на тетрадную обложку легла тридцать вторая черточка. Димитру Малякову захотелось узнать, сколько раз глупое насекомое будет биться головой о стекло, пока наконец не поймет, что вылететь из класса невозможно.

— Открой, пожалуйста, окно!

Ана Добрева, учительница математики и классный руководитель шестого «Г», смотрела прямо на Малякова. Он встал, распахнул окно, и муха улетела.

Урок продолжался. Маляков не мог понять, о чем идет речь, — наблюдение за мухой полностью завладело им. Он посмотрел на доску и прочитал: «Приведение дробей к общему знаменателю». Механически переписал в свою тетрадь: «Разлагаем знаменатели на простые сомножители, затем определяем наименьшее общее кратное знаменателей, находим дополнительные сомножители для числителей дробей и записываем полученный результат». Маляков ничего не понял, но беспокоиться не стал — Камен объяснит.

Камен Тошков, председатель совета отряда, сидел на четвертой парте в среднем ряду. Он жил в одном доме с Димитром Маляковым, только в другом подъезде. Дружили они чуть ли не с пеленок. По меньшей мере две трети домашних заданий по математике Димитр делал с помощью Камена.

Дверь открылась, и в класс вошел директор с каким-то высоким незнакомым человеком. Школьники дружно поднялись с мест.

Директор представил гостя: Христо Пангаров, бывший игрок национальной сборной страны по баскетболу; участвовал в ста двух международных встречах, а теперь — тренер детской и юношеской команды в спортивном клубе «Академик». Затем директор дал слово тренеру.

— Ребята, — начал Христо Пангаров, — я пришел, чтобы пригласить вас в баскетбольную команду. Да, сейчас все увлечены футболом, но средний рост человека постоянно увеличивается, поэтому все больше людей будут бросать мяч в корзину, а не гонять его по траве. Баскетбол развивает ловкость и выносливость, помогает быстрее подрасти…

Тут Маляков поднял руку.

— Я был самый маленький в классе, — продолжал Пангаров, — начал играть в баскетбол и за год вырос на двенадцать сантиметров.

Маляков еще выше протянул руку и нетерпеливо приподнялся со скамьи. Двенадцать сантиметров, совсем неплохо! Сейчас в классе он по росту на предпоследнем месте, и именно поэтому, а вовсе не из-за фамилии его зовут Малякой, и, если этот человек возьмет его в команду…

Маляка попытался поймать взгляд тренера, привлечь к себе его внимание, но Пангаров словно бы не замечал его. Продолжая говорить, он очаровывал улыбкой и красноречием, но Добрева его не слушала. Прислонившись к окну, она диву давалась: ну можно ли вот так прерывать занятия? А ребята, конечно, рады, тренера слушали с интересом даже те, кто на уроках вечно витает в облаках. Это ее обижало.

Христо Пангаров все больше и больше увлекался своей речью. Говорил о том, как много труда и преданности он требует от каждого воспитанника, чтобы со временем можно было включить его в национальную команду. А с каким подъемом тренер живописал некоторые наиболее интересные матчи в Милане, Мадриде и Мехико! Воображение ребят было окончательно распалено.

— Что такое баскетбол?! — патетически воскликнул он под конец. — Прежде всего — движение. А движение — основа жизни. Баскетбол укрепляет здоровье, поднимает дух, воспитывает сильных мужчин. Хотите стать настоящими мужчинами?

— Да! — в один голос вскричали мальчики и девочки.

В лесе детских рук потерялась ручонка Маляки. Он поднялся с места.

— Тебе чего? — спросил тренер.

— Запишите меня!

Пангаров подошел к парте Маляки, измерил его взглядом с ног до головы — Маляка стоял вытянувшись. «Хоть бы взял меня, хоть бы взял, хоть бы взял…» — повторял он про себя. Мальчик верил, что если очень сильно чего-нибудь хотеть, то это обязательно сбудется.

— Давайте договоримся, — сказала классный руководитель, — ученикам с посредственной успеваемостью тренироваться не разрешу.

— Мы таких и не принимаем, — ответил тренер, продолжая ходить между рядами парт. — Плохие ученики не могут быть хорошими спортсменами.

После такого уточнения человек десять сразу опустили руки. Но не Маляка. Он по-прежнему тянул руку, глядя на Пангарова. В этот момент мальчик почувствовал неприязнь к классному руководителю: если его не запишут в секцию, она будет виновата. Ну чего вмешивается? Что значит — «с посредственной успеваемостью»? По математике у него твердая четверка! По другим предметам — и пятерки, и четверки, и тройки, никто в классе не может похвастаться более пестрыми отметками. Один раз даже шестерка промелькнула — по физкультуре. Шестьдесят метров он пробегает за восемь секунд, а на перекладине делает «солнце». Кто еще из его ровесников может «выдать» такое великолепное «солнце»? И вообще «солнце» по плечу только спортсменам-разрядникам. А учительница, выходит, считает его посредственным учеником, так ведь можно в зародыше погубить его блестящую спортивную карьеру.

В сущности, ребята напрасно поднимали руки. Пангаров давно знал, ради кого идет в этот класс. Во время уроков физкультуры он не раз наблюдал за детьми. Пангаров назвал три фамилии. Никаких возражений со стороны классного руководителя не последовало. Это обнадежило Маляку — все трое учеников отличниками не были.

Пангаров остановился перед Каменом и измерил его взглядом с головы до ног.

— Как у него с успеваемостью? — повернулся тренер к учительнице и улыбнулся ей.

Она была не только молодой, но и красивой.

Его улыбка не оказала ожидаемого действия. Учительница смотрела на тренера сердито: попробуй теперь настроить класс на серьезный лад.

— Он у нас председатель совета отряда, — не очень дружелюбно сказала она.

— Как тебя зовут? — обратился Пангаров к Камену.

— Камен Тошков.

— Поздравляю с вступлением в наши ряды, Камен. Завтра в восемь ноль-ноль быть на спортивной площадке!

Добрева положила руки на плечи Маляки — хватит стоять столбом. Маляке было обидно. После того как Камена включили в команду, его желание попасть в число баскетболистов усилилось. Дело не только в баскетболе. Маляка верил, что в конце концов под спортивным небом Болгарии найдется место и для него. (Во вторник на прошлой неделе газета «Старт» вышла с передовой «Под спортивным небом Болгарии». Заглавие понравилось Маляке, и он его запомнил. Готовая фраза для сочинения. Заменишь «спортивное» подходящим словом, и все. Например: под литературным небом Болгарии родились такие поэты, как… У Малякова в запасе были и другие готовые фразы, благодаря которым он имел по болгарскому языку и литературе твердую пятерку. Может быть, без этих штампов получил бы и шесть, потому что и сам писал не так уж плохо.) Маляке было обидно — Камен начнет ходить на тренировки без него, а ведь они с Каменом никогда не разлучались. И еще о другом думал Маляка. Камен будет играть где-нибудь за границей, а он — сидеть сиднем у телевизора и смотреть матч. А каково ему будет, когда Камен отправится в путешествия по дальним странам? Сколько там всяких соблазнительных вещей! Например, змея, которую отец привез в последний раз из Франции. Совсем как настоящая. Положишь ее на стул, а кто-нибудь из гостей захочет сесть и… Надо, кстати, принести змею в школу и подложить ее на стул учительнице.

— Лучезар Пантев, — произнес тренер.

Услышав эту фамилию, Добрева вздрогнула.

— Возражаю, — воспротивилась она. — У Пантева не так уж хорошо идут дела.

Лучезар Пантев, долговязый подросток с уже пробивающимися усиками, сидел на последней парте, опустив голову, полный тяжких предчувствий. Раз Добрева против, значит…

— У меня уже был такой случай, — снова повернулся к Добревой тренер и очаровательно улыбнулся. — Стоило плохому ученику начать систематически заниматься спортом, как у него улучшилась успеваемость. Спорт заставляет мыслить. У этого мальчика, — он указал на Панту, — отличные данные: скорость, прыгучесть, реакция…

— Значит, потенциальные возможности у него есть. Пусть соблаговолит использовать их прежде всего для учения, а потом…

Лучезар Пантев подумал о том, как несправедлива классный руководитель. Отметки, которые он получил с начала учебного года, вовсе не свидетельствовали о его больших потенциальных возможностях. В ясной голове мысли не могут так рассеиваться, как у него. Вот вчера на уроке истории, например, учительница рассказывала о развитии городов в феодальной Европе, а он в мыслях перенесся в свой город — прямо на баскетбольную площадку. Его вызвали к доске — тройка! Не говоря уже о позоре на уроке литературы, когда вместо «обрядовые народные песни» ему послышалось «обеденные народные песни»; когда учительница Станчовска вызвала его к доске, он заявил, что обеденные народные песни поют для улучшения аппетита.

— Это талант! — настойчиво продолжал повторять тренер, а Добрева не могла скрыть своего удивления. — Да, да! Пантев, встань!

Пантев вытянулся за партой во весь рост. Тренер показал на него рукой.

— Я утверждаю, что со временем Лучезар Пантев войдет в состав нашей национальной сборной. Он получит золотые медали и на Олимпийских играх и на мировом первенстве. Из Пантева я сделаю баскетболиста высочайшего класса.

Все повернули головы к Пантеву, или Панте, как его называли одноклассники.

— Да-а, — протянул директор, размышляя, но все еще не давая своего согласия. — Прежде всего Пантев должен улучшить успеваемость, об остальном поговорим позднее.

Панта опустил голову.

После того как директор и тренер Пангаров покинули класс, Добрева вытерла доску и написала следующую тему: «Сравнение дробей с неравными членами».

Панта переписал с ошибкой: вместо «неравные члены» написал «неравные конечности».

За свою тридцатилетнюю жизнь тренер Пангаров участвовал всего-навсего в восьми международных встречах. Остальные девяносто четыре он добавил к своей спортивной биографии для большего авторитета. Самый дальний по расстоянию от Болгарии матч с его участием был сыгран в Скопле. О встречах в Мехико, Милане и Мадриде Пангаров знал из спортивных газет, которые регулярно просматривал. В играх национальной сборной команды участвовал только в своем воображении. Он, может быть, и попал бы в национальную сборную и был бы одним из ее ведущих игроков, если бы десять лет назад на соревнованиях на первенство страны не порвал связки. После длительного лечения ему не советовали возвращаться в большой спорт. Удар этот он пережил болезненно — сразу рухнули все надежды на будущее. Но Пангарова ценили, поэтому вначале назначили помощником тренера, а потом поручили занятия в детской и юношеской секции.

Пангаров любил рассказывать случаи из придуманных им путешествий за границу. Фантазировал он вовсе не из желания прихвастнуть, а для того, чтобы в патриотическом духе воспитывать будущих спортивных знаменитостей. В придуманных историях он с презрением отвергал предлагаемые тысячи долларов за игру в профессиональных командах Соединенных Штатов Америки, разоблачал махинации западных дельцов от спорта, которые перед решающими матчами приглашали его в соблазнительные ночные заведения, чтобы назавтра выбить из спортивной формы. С Христо Пангаровым такие номера никогда не проходили, и это, естественно, вызывало восторг его воспитанников.

Тренер долго и старательно подбирал их себе. Сейчас на спортивной площадке делали разминку сорок пять мальчиков из четырех школ. Пангаров внимательно наблюдал за ними. Настойчивый и скромный Камен производил на него хорошее впечатление, но из семи тренировок две он уже пропустил. У Камена два брата-близнеца, с которыми в основном возился дедушка, но иногда и Камену приходилось уделять малышам изрядное время. «Жаль! — думал тренер. — Очень жаль! На пути к спортивной славе не должно стоять никаких преград». Он любил говорить своим воспитанникам: «Родина — превыше всего!» — и в это его «превыше всего» включались и школа, и семья, и друзья — все, без чего родина — слово, лишенное содержания.

Панта… Этот подросток действительно радовал тренера своей изящной игрой. Пангаров прочил его в капитаны детской команды. Надо только подождать, пока отсеются «пачкуны», как про себя тренер называл бесперспективных детей, и тогда можно окончательно сформировать команду. Присутствие в команде Панты обеспечивало победу в весеннем первенстве. Летом в спортивном лагере надо будет перевести его в юношескую группу, да, да, в юношескую. Безусловно, Панта будет лучшим и там.

Пангаров все-таки добился от директора разрешения взять Панту в команду. А вначале, когда они вышли из шестого «Г», директор был неумолим.

«Мне очень неприятно, — сухо заметил он, — что вы остановились на Лучезаре Пантеве. И все-таки я не разрешаю. Нельзя допустить, чтобы успеваемость школы упала из-за какого-то спорта!»

Эти слова задели Пангарова. Без Лучезара Пантева он, в конце концов, обойдется, но как можно с таким презрением говорить о спорте? Какой-то спорт! Ну и ну!

Однако Пангаров сумел овладеть собой:

«Если вы настроены так решительно, я не возьму Пантева, хотя это будет преступлением и перед спортом, и перед мальчиком. Скажите, почему мы не даем детям возможности развивать их природные способности?»

«Потому что в этом возрасте все хотят стать или эстрадными певцами, или спортсменами, или вообще кем угодно, лишь бы не надо было прилежно учиться. От меня, дорогой товарищ, никто не требует воспитания членов национальной сборной. От меня требуются ученики с хорошей успеваемостью, вот и все!»

Подняв глаза на директора, Пангаров уверенно, с чувством превосходства произнес:

«Я не хочу приводить примеры из нашей действительности, они, наверное, для вас не очень-то убедительны. Но возьмем Пеле: у него незаконченное среднее образование. Возьмем Беккенбауэра: едва дотянул до седьмого класса, учился весьма неважнецки. Но о нем и о Пеле знает весь мир. И о многих других, о ком без спорта никто бы никогда и не слышал. Известно, например, что директор школы, в которой учился Беккенбауэр, некий Ханс фон Пауке, бил его по заднему месту палкой за то, что тот только и делал, что гонял мяч, а не занимался. Как бы вы, товарищ директор, ни чинили препятствий Пантеву, он станет спортивной звездой мировой величины, а вы заслужите печальную славу Ханса фон Пауке!»

В конце коридора перед кабинетом директора они остановились. Пангаров подумал, что директор пригласит его для продолжения разговора к себе, но тот лишь мрачно произнес: «Хорошо, возьмите Лучезара Пантева». И вошел в кабинет.

А Христо Пангаров удалился в прекрасном настроении. Вся эта история с Беккенбауэром, Пеле и Хансом фон Пауке была его выдумкой, к которой он с успехом прибегал уже в третий раз.

Пангаров свистком остановил разминку. Не вдаваясь в подробности, он вежливо пожал руку семнадцати мальчикам и объявил, что с сегодняшнего дня он их от занятий освобождает. Маляка решил, что тренер поступил правильно: нечего этой мелюзге здесь делать, зато остальные теперь могут спокойно тренироваться, малышня не будет путаться под ногами.

Элита, лучшие, по мнению тренера, разделилась на две команды, и игра началась. Как они играли! Мальчики старались изо всех сил. Пангаров сидел на скамейке, не спуская с играющих глаз: наверняка среди них есть и будущие чемпионы. Вот только кто из них? В этом деле нельзя ошибаться, малейшая ошибка будет непростительной.

Маляков? Одна мысль о нем вызвала усмешку Пангарова.

Путь Малякова от школьной скамьи до команды спортивного клуба «Академик» был нелегким. Как только директор с тренером вышли из класса, а Добрева повернулась к доске, чтобы написать тему урока, Маляка, не спросив разрешения, пулей вылетел в коридор.

«Вы забыли спросить мою фамилию», — застыл он перед Пангаровым.

«Как тебя зовут?» — улыбнулся тренер.

«Димитр Маляков», — гордо произнес Маляка и задрожал от радости: появилась надежда, что его примут в команду.

«Мал ты, Маляков, ростом, очень мал!» — Пангаров словно окатил мальчика ушатом холодной воды.

«Но вы же выросли за год на двенадцать сантиметров…»

«Значит, встретимся через год!» — отрезал тренер.

В тот же вечер дома Маляка разыграл целую трагедию. Впрочем, «разыграл» сказано неточно. Маляка был искренен, когда сквозь слезы заявил, что, если не будет играть в баскетбол, на всю жизнь останется маленьким. Отец на это не обратил никакого внимания, а мама ни в какую не соглашалась поговорить с тренером: с нее и так достаточно хождений в школу. Тогда Маляка объявил голодовку. Два дня мама делала вид, что этого не замечает, но потом встревожилась: вроде сынишка побледнел. На третий день она застала сына лежащим в постели, с закрытыми глазами, с беспомощно повисшей рукой.

«Митко!» — испугалась мама.

Маляка не ответил.

«До каких пор будут продолжаться эти глупости?»

Снова молчание.

«Хорошо, я поговорю с тренером, а ты встань и поешь!»

Мама отправилась на спортивную площадку. Пангаров внимательно выслушал ее, сказал, что не имеет ничего против ее сына, и записал его в секцию. Для Маляки не было более счастливого дня: он уже представлял… Нет, невозможно описать все, что он себе представлял, дав волю своей буйной фантазии. Вот, например, он возвращается после соревнований из-за границы, а на аэродроме их встречает духовой оркестр, Маляка очень любил духовой оркестр: музыка поднимала настроение, разжигала воображение — мальчик в такие минуты чувствовал себя чуть ли не генералом.

Маляков без устали носился по спортивной площадке. Получив мяч, никому его не передавал, даже Панте, и краем глаза все посматривал на тренера — мальчику хотелось произвести хорошее впечатление. Напрасно! Пангаров уже решил его судьбу — Маляков, правда, и быстр, и ловок, но с таким ростом…

Немного погодя мальчики, усталые, но счастливые, сидели в раздевалке. Они стягивали насквозь пропотелые носки и чувствовали себя крепкими, выносливыми — вот оно, чудо спорта: важно, что каждый день ты можешь наращивать силу, мускулы, а лавровые венки чемпионов — это уже дело десятое.

— А как он прогнал тех, а? — сказал Маляка, имея в виду семнадцать мальчиков, отстраненных тренером от дальнейших занятий, и не зная, что его самого ждет та же участь.

— Да, нас уже меньше! — откликнулся кто-то.

Все они, подобно Маляке, были убеждены, что их-то оставили в команде, и впервые с начала тренировок почувствовали себя уверенно: теперь можно и помечтать.

Стоя под душем, Камен думал: а бывают детские международные соревнования? Наверняка! Почему бы детской команде Софии не встретиться с детской командой Москвы! Вот бы поехать в Москву! Там можно купить разные приборы и инструменты: Камен страстно увлекался техникой. Для дедушки, например (он плохо слышал), Камен снабдил электрический звонок световой сигнализацией, а к проигрывателю подсоединил громкоговоритель: отец с утра заведет пластинки Лили Ивановой, так голос певицы гремит по всей квартире — как в доме отдыха. И транзисторный приемник сам сделал! Если удастся поехать в Москву, можно будет купить набор инструментов для тончайшей работы — всякие там отверточки, плоскогубчики и другое. Говорят, в Москве все это стоит очень дешево.

Бодро чувствуя себя после холодного душа, мальчики отправились домой через парк.

— А золотые медали из чистого золота делают? — спросил Маляка.

— Ты, пигалица, лучше подумай, — оборвал его Панта, — как отдавать пас, и воздержись от глупых вопросов.

Больше уже никто не произнес ни слова.

Вернувшись домой, Маляка открыл учебник истории. По всей видимости, завтра его вызовут к доске. Он начал читать о гуситских войнах, но мыслями был далеко от них. Кое-как прочитав заданный урок, Маляка взял газету «Старт».

Первую страницу газеты целиком занимал снимок, на котором был запечатлен капитан сборной Болгарии по баскетболу во время игры. Маляка долго смотрел на него. Потом, отложив газету, достал из гардероба коробку с фотографиями. Отобрав наиболее подходящую и вырезав свое лицо, наложил его на лицо капитана национальной сборной и очень понравился себе в такой роли. Кто знает, может быть, в один прекрасный день…

Маляка раскрыл газету. Его внимание привлекла статья «Бабинов рассказывает о секрете успеха». Под портретом мужчины с полысевшей головой было написано: «Никола Бабинов, старший тренер национальной баскетбольной сборной команды».

Статью Маляка не стал читать, но заглавие и снимок этого симпатичного человека навели его на одну мысль. В телефонном справочнике на букву «Б» было три Николы Бабинова. Мальчик узнал по телефону, кто из них спортивный тренер, переписал на листочек адрес и вышел из дома.

Через двадцать минут Маляка нажал кнопку звонка в квартире Бабинова. Дверь открыл сам хозяин.

— Что угодно?

— Могу ли я с вами поговорить?

Комната, в которую Бабинов пригласил Маляку, была вся увешана фотографиями — Бабинов получает кубок, Бабинов перед Мавзолеем Ленина, Бабинов возле Эйфелевой башни… Где только он не был! Коллекция самых разнообразных сувениров свидетельствовала о его триумфальном шествии по свету. Фотографии и сувениры еще больше распалили воображение Малякова.

— Слушаю тебя, мальчик, — сказал Бабинов.

— Я хочу брать уроки.

— Уроки?

— Да, уроки.

— Ты ошибся, я уроков не даю.

— Нет, не ошибся. Вы Никола Бабинов, тренер болгарской национальной сборной?

— Да, это так. Но какие же уроки я могу тебе давать?

— Баскетбола.

— Баскетбола?

— А почему уроки музыки можно, французского языка можно, а баскетбола нельзя?

— Может быть, потому, что нет таких родителей, которые бы платили деньги за уроки баскетбола.

— Знаю, но я скажу, что за французский.

Бабинов долго смеялся. Мальчик ему очень понравился.

— Послушай, малыш, частные уроки тебе не нужны. Ты и без них станешь знаменитым баскетболистом.

— Вы так думаете?

— Уверен.

— Спасибо! — поднялся Маляка.

Бабинов любезно проводил мальчика. Даже подарил ему свою книжку «Первые шаги в баскетболе», надписав ее: «Будущему выдающемуся баскетболисту Димитру Малякову от автора». Маляка очень разволновался — у него никогда не было книги с автографом — и крепко пожал протянутую ему руку.

— Я ее выучу наизусть, — пообещал он.

— Даже наизусть?!

Маляка медленно стал спускаться по лестнице и вдруг остановился. Бабинов все еще был на лестничной площадке.

— Ты еще что-то хочешь спросить?

Маляка заколебался. Ему хотелось узнать, какая зарплата у члена национальной сборной, но он постеснялся.

— Большое спасибо! — крикнул он и стремительно бросился вниз по лестнице.

Вопреки ожиданиям, «чистка» команды продолжалась. Пангаров был бескомпромиссным и безжалостным. Стояна, ученика шестого «Г», выгнал за опоздание на десять минут. Тренер уже решил, от кого ему следует избавиться, но не торопился, ждал подходящего момента: пусть каждое удаление из команды воспитывает остальных мальчиков. И вот Стоян опоздал.

— Разрешите войти? — попросил он.

— Не разрешаю! — Пангаров специально крикнул так громко, рассчитывая, чтобы его услышали мальчики, разминающиеся на площадке.

Ребята остановились, разом повернувшись в сторону первого ряда трибуны, возле которой разыгрывался «спектакль».

— Но я опоздал, потому что…

— Опоздал, потому что! — оборвал его Пангаров. — Слышите? Он опоздал, потому что! А завтра на каком-нибудь матче тоже скажешь — опоздал, потому что! А если матч в Риме, Лондоне или Токио? Опять опоздал, потому что… На каком только языке это скажешь? Марш отсюда!

Едва ли может быть более унизительное изгнание — и двух слов в оправдание не позволено произнести.

Но Пангаров достиг своей цели: припугнул мальчиков. Камен не допускал и мысли, что можно хоть раз пропустить тренировку, а Маляка даже переусердствовал: несколько раз прогулял уроки, что, естественно, не замедлило сказаться на его успеваемости. По ботанике он с таким позором получил двойку, что покраснел до корней волос. Но путь к славе тернист, и Маляка решил насколько возможно обходить тернии, поэтому и скрыл двойку от родителей.

И все-таки регулярные занятия спортом делали свое дело. Маляка научился по-солдатски точно и быстро вставать, и это очень понравилось маме. За месяц он подрос на два сантиметра, Маляка регулярно измерял свой рост. Хочется надеяться, что и голова стала работать лучше. Правда, конкретных результатов этой работы пока еще не было видно.

Сегодня утром Маляка вскочил с постели за две минуты до звонка будильника. Сбросив пижаму и встав перед зеркалом в одних трусиках, он глубоко вздохнул, надул грудь, поднялся на цыпочки. Если подрастет еще немного, перестанут его звать Малякой?

С улицы раздался знакомый свист: Камен звал приятеля на тренировку. Маляка быстро натянул штаны и куртку, надел носки и, с опаской посмотрев на дверь, заглянул под кровать. В дальнем углу лежала засунутая им туда нейлоновая сумка с тапочками. Он полез за ней, но, услышав, что дверь в комнату открывается, скорей выбрался из-под кровати.

— Что ты там делаешь? — удивилась мама.

— Ничего, просто так.

Маму трудно обмануть: по глазам сына она увидела — что-то не в порядке, наклонилась и вытащила сумку.

— Это тапочки, — буркнул Маляка.

— Почему под кроватью?

Мама заглянула в сумку. Тапочки действительно там были, но кроме них, лежал и дневник. Мама раскрыла его.

— Так вот в чем дело! Двойка!

С улицы снова донесся свист.

— Я ее исправлю, — пообещал Маляка, лишь бы поскорее улизнуть из дома.

Вне себя от гнева мама бросилась на кухню.

— Кольо! — крикнула она мужу, варившему кофе. — Двойка!

— По какому предмету? — спокойно спросил отец, не спуская глаз с новой кофеварки.

Мама еще больше рассердилась. Сын получил двойку, а отец совершенно невозмутимо спрашивает, по какому предмету! Не все ли равно по какому! Мамина раздраженность чуть было не выплеснулась, но при детях, особенно при сыне, мама всегда сдерживалась. В присутствии дочери-студентки, которой уже исполнился двадцать один год, она иногда и срывалась.

— По ботанике. — Мама взяла себя в руки. — И спрятал дневник в сумку с тапочками!

— С тапочками? — Отец только сейчас повернулся к жене. Он не выглядел сердитым, скорее наоборот. — Ловко придумал, мне бы и в голову не пришло! — Но, заметив в дверях сына, сделал строгое лицо: — Негодник!

— Никаких тренировок! — рассердилась мама. — Пусть больше занимается.

— Ты же сама хлопотала, — упрекнул ее отец. — Спортсмена из него делаешь.

— Спортсмена! Три котлеты и кусок пирога нашла у него под кроватью.

Маляка опустил голову. Никогда он не ел так много, как во время голодовки.

— Под кроватью? — удивился отец. — Опять преувеличиваешь. Чего ради держать котлеты под кроватью?

С улицы донесся свист Камена — тревожный, настойчивый.

— Меня ждут, — сказал Маляка.

— Пусть ждут, — оборвала его мама.

— Если ждут, он должен идти, — вмешался отец и сердито бросил сыну: — Беги, не то…

Маляка выхватил из маминых рук нейлоновую сумку с тапочками и вылетел из дома, преисполненный чувства благодарности к отцу — какой чудесный, какой благородный человек! Мог бы и министром быть, а не только ответственным работником «Внешпосылторга».

Когда входная дверь хлопнула, мама взорвалась:

— Очень педагогично! Я говорю одно, ты — другое!

— А ты, прежде чем сказать что-нибудь, подумай! Почему ты лишаешь его тренировок, почему?

— Из-за двойки по ботанике.

— Ну, это не так страшно. Ботаника! Я получал двойки и по математике, и по химии и все-таки стал инженером-химиком.

— При чем тут ты? Меня не интересует, какие у тебя были отметки, сейчас речь о другом.

— Вовсе не о другом, — повысил голос Никола Маляков. — О том же самом. Все повторяется. И ничего в этом нет особенного. Может быть, наш сын станет спортсменом. Слезы умиления прольешь перед телевизором, когда его будут награждать золотой медалью.

— Сходи в школу сегодня же, попроси, чтобы его снова вызвали.

Никола Маляков хотел резко возразить, что у него нет ни малейшего желания идти в школу — сын уже не маленький, да и негоже оказывать давление на учителей. Все это чуть было не слетело у него с губ, но тут вдруг раздался треск. Лопнуло стекло новой кофеварки. Отец с ужасом смотрел на расколовшееся надвое стекло, на кофе, стекающий на пол.

— Тридцать восемь марок, — сокрушался он. — Западногерманских.

Тем временем Камен и Маляка бодро шагали по аллеям парка. До начала тренировки оставалось еще много времени, они всегда выходили из дома за целый час, чтобы ни в коем случае не опоздать. Из шестых классов, если не считать Панту и еще двух мальчиков, в команде остались только они.

Услышав, что по аллее кто-то бежит, ребята обернулись. К ним приближался Константинов, полный мужчина лет пятидесяти, в синей куртке. Увидев мальчиков, он дружески улыбнулся.

Константинов, по профессии бухгалтер, был их соседом. Каждый год он просил не избирать его председателем домкома, и каждый год его вновь выбирали большинством голосов.

— Как дела, спортсмены? — догнал их Константинов, решивший воспользоваться встречей с мальчиками, чтобы передохнуть, — от быстрого бега он тяжело дышал.

— Хорошо, дядя Константинов, — ответил Камен. — Идем на тренировку.

— Правильно! Человечество, ребята, начало полнеть, как только заменило велосипед мопедом! — засмеялся Константинов. — Вы завтракали? — спросил он у мальчиков, увидев продавца мороженого.

— Да, — ответил Камен.

— Тогда пойдемте, я вас угощу. На пустой желудок не стоит есть эскимо.

Хорошо, что дядя Константинов поспешил с приглашением. Маляка чуть не сказал, что он-то еще не завтракал.

Константинов первым расправился с мороженым, потом тщательно облизал палочку и отбросил ее в сторону. Сколько раз он давал себе зарок не есть сладкого, годы и полнота уже тяготили его, но как тут удержаться от соблазна!

— Если занимаешься спортом, можно есть все. Посмотрите, — он показал на свой живот, — немного поубавился.

Помахав на прощание ребятам рукой, он продолжил свой утренний кросс.

— Еще толще стал, — заметил Камен.

Вскоре приятелей догнал Панта. Он был выше Камена на целую голову и выглядел года на два старше.

— Мы едем в спортивный лагерь! — сообщил Панта, и это произвело впечатление разорвавшейся бомбы.

— Когда? — обомлел Камен.

— Все? — поинтересовался Маляка.

— Летом в Панчареве, — ответил Панта. — Мужчины, женщины, юноши, девушки. И детская команда.

— Значит, мы все! — Маляка был на седьмом небе от счастья.

— Конечно!

— Кто тебе сказал? — спросил Камен.

— Пангаров. Я вчера вечером его встретил. «Панта, — сказал он, — готовь майку!»

Обрадованные таким известием, ребята припустили бегом: впереди Панта, за ним Камен, Маляка и еще два мальчика, по пути присоединившиеся к бегущим.

Тренировка, как всегда, началась с бега, потом — физические упражнения, легкие подскоки на месте, чтобы расслабились мышцы, и, наконец, игра. Двадцать семь мальчиков так увлеклись игрой, что и думать забыли о тренере, внимательно наблюдавшем за ними. Пангаров был недоволен: сколько неточных бросков! А вот Панта не допускает ошибок. Овладел мячом, обошел одного, другого, третьего. Прекрасно двигается! И вот результат — точный бросок!

Но тут Пангаров вскочил с места:

— Панта, я тебе уши надеру!

— Попал! — крикнул Панта. — Я один!

— Один, — негодовал тренер. — Мне нужен коллектив. Если хочешь быть солистом, ступай в Народную оперу, там нужны такие. А здесь… — пригрозил он мальчику еще раз и дал свисток.

Тренировка продолжалась.

Немного погодя Пангаров подозвал Маляку и указал ему на место рядом с собой. Маляка сел. Что бы это значило? Может быть, тренер отбирает игроков в первый состав? Или речь пойдет о спортивном лагере? Только бы не совпало с путевками на море! Маляка отказался бы и от моря, но отец не разрешит.

Тем временем Панта опять взял мяч на себя. Показал красивый дриблинг, затем отступил назад, отдал пас Камену, Камен — мальчику из шестого «А». Тот, поколебавшись, хотя положение было выгодным, направил мяч Панте, и Панта забросил его в корзину.

— Сашо! — позвал тренер.

Через несколько минут на скамейке сидело семь мальчиков, но ни Панты, ни Камена среди них не было, и Малякой овладели самые дурные предчувствия.

— Говорил я вам, что успеваемость должна быть на высоте? — строго выговорил Пангаров.

Мальчики опустили головы.

— Мы занимаемся, — попытался спасти положение Маляка, но только подлил масла в огонь.

— Занимаются! — взорвался тренер. — Вот и занимайтесь! Нужно уметь сочетать занятия в школе и тренировки. Что смотришь? — повернулся он к Маляке. — Ты свободен! Свободен для занятий в школе. — И легонько стукнул Маляку по голове. — Бегаешь, как заяц, за которым гонятся, а все без толку! Только и думаешь, как бы избавиться от мяча.

Без долгих разговоров, только прикосновением к голове, легким, но обидным, тренер освободил от занятий спортом и остальных шестерых.

Мальчики ушли повесив носы, словно после поражения в игре.

— Профессора! — донесся до них возглас Пангарова.

Мальчики брели по аллее сломленные, обиженные и униженные. Рухнули их надежды на олимпийскую и мировую славу, исчезли радужные перспективы, мечта о дальних путешествиях, об исполненных драматизма матчах, когда каждый из них, напрягая последние силы, бросает в корзину мяч и добивается победы. Все для них было окрашено теперь в мрачные тона. Что же остается? Труд и учение, учение и труд; станут они со временем инженерами, химиками, научными работниками, ну, наконец, учеными. Только кто о них будет знать? Можно, конечно, представить Маляку профессором… Ну и что? Был ли хотя бы один профессор за всю всемирную историю, которого встречали с духовым оркестром? Не было…

Мальчики не прошли и ста метров, как их догнал Камен.

— И тебя выгнал? — спросил Маляка, обрадовавшись, что они снова будут вместе, и одновременно испугавшись, как бы Камен не истолковал превратно его радость.

— Я сам, — ответил Камен.

Ребята остановились: трудно поверить, но это так — Камен говорит правду, он покинул команду в знак протеста против оскорбительного поведения Пангарова.

Камен, окруженный товарищами, шел молча, чувствуя их признательность, и это наполняло его гордостью.

В молчании группа изгнанников дошла до дома Камена и Маляки. Правильно говорят, что несчастье сближает людей. Мальчики сели на траву возле ограды, отделявшей пустое пространство за их домом от старого двухэтажного здания. Пустое пространство, или двор, как его называли ребята, было достаточно хорошо ухожено: зеленели свежей травой площадки, пестрела цветами клумба.

— Не слишком ли он воображает? — рассердился Маляка.

Никто не спросил, о ком идет речь, все и так думали только о Пангарове, ненавидели его.

— Фу-ты ну-ты какой тренер! — сказал один из мальчиков, желая произвести солидное впечатление.

Маляка сделал несколько язвительных замечаний по адресу тех ребят, которых Пангаров оставил в команде. Большинство из них, по мнению Маляки, ни на что не годны: какие-то криворукие да хромоногие.

— Разве только Панта… — попытался кто-то сказать о Панте доброе слово.

Но Маляка его сразу оборвал:

— Что Панта? Он на алгебре слышит «дробь», а представляет себе дроб-сарму.

Мальчики захохотали.

— Тысячи долларов, ха-ха-ха! — рассмеялся другой мальчик. — Ломаного гроша им никто не предложит.

— Кто будет тратить деньги, чтобы водить их по разным там, не знаю каким заведениям! — добавил третий. — Они на площадке еле поворачиваются.

— Да он и их вышвырнет из команды! — заключил Маляка.

Эти рассуждения вернули ребятам уверенность в себе.

— А что вы скажете, если мы, изгнанные, предложим провести матч с их паршивой командой? И победим! — дал волю своей фантазии Маляка.

Возможность такой перспективы воодушевила всех, только Камен трезво рассудил:

— Для этого надо тренироваться. А где? В школе с этим не очень.

Да, конечно. На спортплощадке всегда полно ребят, а стоит появиться старшеклассникам, сразу освобождай им спортивную площадку! А заупрямишься, так не поздоровится и все равно придется убираться.

Кто именно предложил самим оборудовать спортплощадку, трудно сказать, идея родилась коллективно. Места для настоящей спортплощадки во дворе не найдешь, но зачем им целая площадка? Достаточно и половины, с одним щитом. Пангаров научил их тренироваться с одной корзиной, и теперь ему придется пожалеть об этом. В один прекрасный день он увидит, как его команда покинет баскетбольную площадку, проиграв с позорным счетом. Это будет его концом. И заслуженным!

Если бы до школы не оставалось так мало времени, ребята еще долго стояли бы, беседуя, но надо было успеть и пообедать.

До второго звонка учительская напоминает обычный класс — одни учителя оживленно переговариваются, другие смеются, третьи наспех просматривают контрольные работы — точно так, как ученики выполняют домашние задания. А если бы нашлись учителя, которые гонялись бы друг за другом, бросались мелом и ставили друг другу подножку, то сходство со школьниками было бы полным.

С трудом переводя дыхание, в учительскую вбежала Ана Добрева — как всегда, последняя, за минуту до второго звонка.

— Добрый день! — поздоровалась она.

— Какой уж добрый, шесть часов вечера! — пошутил один из ее молодых коллег. — Для меня среда — самый трудный день, а как дети выдерживают — ума не приложу.

Добрева оставила шутку без внимания, она всегда держала на расстоянии молодых коллег. У нее были свои заботы, о которых, быть может, позднее и пойдет речь, а может, и нет, тут дела сугубо личные.

Она открыла сумку, достала бутерброд и машинально начала жевать. Из задумчивости Добреву вывел голос учительницы литературы:

— Как ты думаешь, могут ли два ученика одновременно написать одну и ту же глупость?

Добрева пожала плечами.

— Не могут, — улыбнулась Станчовска. — Один написал, а другой списал. И в результате оба получают в общей сложности четыре.

В этот момент зазвенел второй звонок, и Добрева, спрятав в сумку недоеденный бутерброд и взяв журнал, вышла из учительской.

Урок в шестом «Г» начался. Добрева вызвала Камена, задав ему вопрос по материалу предыдущего урока. Затем ей предстояло объяснить новый; так обычно она делала — вызывала хороших учеников для повторения пройденного. Но Камен, вопреки ее ожиданиям, отвечал неуверенно.

Маляка пытался подсказать приятелю, но учительница это заметила.

— За подсказку поставлю два, а пока Камен отвечает на три, — предупредила Добрева.

Маляка закрыл учебник: нет никакого смысла стараться. Не так уж плохо получить три, если вообще не знаешь урока. Добрева поставила Камену три и протянула ему дневник.

— От тебя я этого не ожидала.

Ученики притихли. Будут ли еще вызывать? И кого?

— Маляков, — произнесла Добрева.

Маляка поднялся с такой неохотой, что Добревой все стало ясно.

— Какие числа мы называем противоположными? — спросила она. — Ведь ты рвался подсказать?

Вот беда, Камен же недавно объяснял, а сейчас ничего не вспоминается.

— Два рациональных числа, — начала объяснять Добрева так громко и отчетливо, словно диктовала, — которые различаются только своими знаками, называются противоположными числами.

— Да, — согласился Маляка.

— Теперь остается только, чтобы ты мне поставил отметку, — усмехнулась Добрева и задала следующий вопрос: — Из чего образуется множество рациональных чисел?

Маляка сосредоточенно нахмурил брови, пытаясь создать впечатление, что он учил урок и сейчас его вспоминает. Добреву, однако, обмануть было трудно.

— Положительные числа, целые и дробные, отрицательные числа, целые и дробные, и число ноль образуют множество рациональных чисел.

— Да, — и на этот раз согласился Маляка.

— Если да, повтори определение.

Маляка закусил губу, ему ничего не оставалось, как признаться:

— Я не учил.

— Почему?

— Была тренировка и…

До этого момента Добрева держалась спокойно, но, услышав о тренировке, вскипела. Может, вспомнила о посещении сладкоречивого тренера? Встав из-за стола, она подошла к Маляке.

— Мячи всю жизнь будешь бросать?

— Его штрафным одиннадцатиметровым вышибли из команды, — подал голос Панта.

— Как это? — повернулась к нему Добрева.

Поняв, что сплоховал, Панта поднялся с места, лицо у него было виноватое и испуганное:

— Его забраковали! — Но, почувствовав, что употребил не совсем точное слово, добавил: — Прогнали.

— А тебя? — спросила Добрева.

— Я в команде лучший! — похвастался Панта.

— Иди к доске. — Добрева открыла дневник Маляки. — И по ботанике двойка! Прекрасно!

Панта уже стоял у доски с опущенной головой.

— Спрашивать или…

— А о чем? — поинтересовался Панта.

— Ну, скажем, о сравнении дробей с неравными членами.

Панта подумал и подал свой дневник.

Никто из изгнанных не спешил рассказывать дома о том, что произошло. После безудержного ликования и планов относительно блестящего спортивного будущего, вызвавших снисходительные, скептические улыбки взрослых, мальчикам было стыдно признаться в случившемся. Лучше бы уж помалкивать! Неожиданная весть об успехе всегда приятней!

По дороге из школы домой друзья снова заговорили о спортплощадке и решили, что завтра же утром начнут выравнивать двор. Особенно большого энтузиазма, впрочем, не было: отметки тяжелым грузом лежали в их портфелях. Вот узнают родители, будет тогда история…

Придя домой, Маляка прежде всего проверил, есть ли кто-нибудь в квартире. Распахнув одну за другой все двери и убедившись, что никого нет, достал дневник: куда бы его спрятать? Надежнейший тайник в сумке с тапочками раскрыт, теперь необходимо подыскать какое-нибудь другое место. Он сунул дневник под матрас, поправил одеяло, но, подумав, решил, что новый тайник не очень-то хорош. Надо придумать что-нибудь похитрее. Осмотрев свою комнату, Маляка так и не нашел надежного места, отправился в гостиную и вздрогнул, услышав, как открывается входная дверь. Если сейчас кто-нибудь войдет, все раскроется. Маляка вскочил на стул, со стула на стол, и вот уже дневник в широком плафоне люстры. Как раз вовремя! Мама, войдя, с удивлением посмотрела на сына, хорошо еще, что застала его не на столе, а на стуле.

— Что ты там делаешь?

— Где?

— На стуле.

Что тут скажешь? Лучше всего не торопиться с ответом. Вдруг мама найдет дневник? Что тогда? Маляка медленно слез со стула. Так он пытался выиграть время и придумать что-нибудь толковое.

— Меня сегодня спрашивали, — сказал он.

Гениально! Более гениального он и придумать не мог. Для его мамы, самой амбициозной из всех мам на свете, этого вполне достаточно, чтобы в тот же миг забылись и стол, и сын, стоящий на стуле, словно статуя на пьедестале. Главным для нее во все времена были отметки. Она полагала, что отметки точнее всего определяют знания школьников. И так как отметки Маляки ее не удовлетворяли, она ходила в школу объясняться с учителями. Если удавалось добиться повышения отметки по какому-нибудь предмету, мама считала, что улучшила знания сына.

— По какому предмету? — заволновалась она.

— По математике. Добрева.

— Ну и?

— Сказала «прекрасно».

— Очень хорошо! — с облегчением вздохнула мама и погладила сына по голове.

И на этот раз, как и во многих других случаях, Маляке удалось выкрутиться.

Панта по поводу дневника вообще не волновался. Мама никогда не рылась в его портфеле. Спросит, что нового в школе, и принимает на веру все, что бы он ни сказал. Это угнетало Панту больше всего. Уж лучше бы и ему надо было прятать дневник! Доверчивость мамы смущала его. Как поступить — сказать правду и огорчить ее или промолчать? Панта старался не расстраивать маму и по возможности не говорить о неприятностях. К чему ей лишние беспокойства? Сколько маме пришлось пережить, когда шесть лет назад его отец погиб в автомобильной катастрофе!

Панта огорчался еще и по другой причине — он чувствовал холодок в отношении одноклассников к себе. Физически более развитый, он смотрел на них, как на малышей, только Камен ему нравился, одно время они даже дружили — у Камена он списывал домашние задания по математике и болгарскому языку. Когда мальчиков выгнали из команды, Панта обрадовался: теперь из класса их всего двое — он и Камен. Но добровольный уход Камена из секции смутил его. Панта чуть было не последовал его примеру, но мужества не хватило. Теперь Панта жалел об этом. После школы Панта подошел к Камену с ребятами, но те сразу замолчали, и Панта, обиженный, оставил их, почувствовав себя совсем одиноким.

Камен и не собирался скрывать полученную тройку. Ему не по душе была всякая ложь, он привык говорить правду, какой бы она ни была. К тому же дома не очень-то им и занимались. Камен учился во втором классе, когда родились его братья-близнецы, Тошко и Стефчо, и все внимание семьи сосредоточилось на них. Двое грудных детей сразу — трудное дело. И Камен помогал чем мог, особенно когда мама снова пошла работать. Она работала в почтовом отделении, принимала телеграммы, была скромной и тихой, ее присутствие словно бы и не замечали ни на службе, ни дома, но тем не менее она превосходно выполняла все свои обязанности на работе, да и дома со всем поспевала.

Отец Камена, высокий, сильный человек, работал на хлебозаводе. Сначала — разнорабочим, а сейчас был уже квалифицированным мастером, его уважали, ценили, за хорошую работу много раз премировали и награждали. В прошлом году, например, ему вручили золотую медаль «Передовик столицы за годы седьмой пятилетки» и туристическую путевку в Советский Союз — это была его первая и пока единственная поездка за границу. Из Советского Союза отец привез Камену набор деталей для транзисторного приемника и маленький электрический паяльник.

Сейчас, на кухне, Камен припаивал что-то в транзисторном приемнике, а дедушка, три года назад после сорокалетней службы на почте вышедший на пенсию, помешивал на плите крем.

— Тройку-то получил по заслугам? — спросил он внука.

— Ничего толком не смог ответить, — признался Камен.

— Ну, раз не ответил, хорошо, — заключил дедушка. — Подмени меня ненадолго, пойду к Дончо, сыграю в нарды.

Камен закрыл корпус приемника и взял у дедушки деревянную ложку: ему частенько приходилось готовить крем.

Дедушка надел ботинки и присел на стул, чтобы их зашнуровать.

— Маме и папе скажи, что пошел в поликлинику, к глазному врачу… Нет, нет, не привыкай лгать. Скажи им — не знаешь, где я.

Немного погодя вернулись родители, Стефчо и Тошко встретили их радостными криками.

— Что нового в школе? — обнимая близнецов, спросил отец у Камена.

— Случилась неприятность…

Мама встревожилась, мамы всегда ждут самого плохого.

— По математике, у Добревой. — Камен достал дневник и дал его отцу.

Мама с облегчением вздохнула. Она верила в сына, он хорошо учился, случайная неудача не пугала ее.

— Я уж подумала, бог знает что произошло.

— Бог знает что, — хмуро повторил отец и протянул ей раскрытый дневник. — А этого мало? Тройка.

— Я ее исправлю.

— Дело твое, — сказал отец. — Хочешь — исправляй, не хочешь — не надо. Останешься троечником, не получишь образования. Еще хорошо, если будешь работать, как я, а то, пока подрастешь, тебя с тройкой и продавцом бубликов не возьмут.

— Дедушке не говори, — предупредила мама. — Он будет волноваться.

— А с тренировками покончено! — крикнул отец.

— Хорошо, папа, — сразу согласился Камен и вышел из кухни.

Отец с удивлением посмотрел ему вслед.

— Умница, — заключил он, довольный сыном. — Другой на его месте надулся бы, а он…

— Может быть, с тренировками ты и не прав, — кротко обронила мама. — Спортом надо заниматься.

— Надо, надо! Если надо, вот тебе двор. Мы все там выросли.

Утром во дворе собралось всего-навсего одиннадцать ребят. Было решено не принимать в команду тех пятерых, которые знали, что нужно было прийти, но не пришли. С какой стати одни будут заниматься, а другие копать? А потом явятся на спортивную площадку и — первые в учении и первые в спорте. Нет уж, извините!

— Профессора! — заклеймил их Маляка, но тут же опустил в смущении голову. Это слово напомнило ему кое о чем.

Мальчики стали разравнивать площадку. Когда есть цель, то и работа спорится. Настроение было приподнятым. Отбрасывая лопатой землю, Маляка всякий раз представлял, что посылает мяч в корзину противника, и так воодушевился, что предложил вывесить на «объекте» знамя.

— А духовой оркестр не хочешь? — поднял его на смех один из мальчиков.

Появление Стоименова прекратило работу. Впрочем, не столько его появление, сколько грубый окрик:

— Кто вам позволил?

Что тут ответишь? Стоименов жил под Тошковыми и часто поднимался к ним с жалобами на то, что дети своей беготней беспокоят его.

— Все восстановите как было и убирайтесь!

Только тут все заметили, что восстанавливать-то, впрочем, и нечего. Несмотря на упорный труд, за целый час мальчики едва успели выровнять одну полосу.

На беду в этот момент во двор вышла и тетя Худерова с перекинутой через плечо веревкой и полным тазом выстиранных пеленок, ползунков и трусиков. Жила она над Тошковыми, и у нее было двое внуков — один от сына, другой от дочери.

— Что это вы тут делаете? — заворчала она.

— Да так, спортплощадку…

— Спортплощадку? Только этого мне не доставало. А где же белье вешать?

— У тебя только одна забота — белье вешать! — запальчиво крикнула с балкона Шайтанова, одинокая женщина в летах, жившая над Худеровой.

Между соседками существовала давняя вражда, о причинах которой никто, даже они сами, не помнил.

— Что поделаешь, дети маленькие, мадам, пеленки пачкают, — ехидно буркнула Худерова и стала привязывать веревку.

С других балконов тоже послышались голоса, спор разгорался все больше и достиг наивысшей точки, и тут дедушка Камена решительно заявил: дети вправе устроить себе площадку для игр.

Именно в этот момент появился Константинов и приветливой улыбкой сразу погасил страсти. Выслушав гневную тираду Стоименова, он сказал:

— Напрасно беспокоитесь, все будет в порядке. Впрочем, вы правы, как это так — взять и устроить спортплощадку?!

Ребята обомлели, их словно ушатом холодной воды окатили.

— Ну что же это вы, — продолжал Константинов, как только Худерова и Стоименов ушли. — Разве так делаются важные дела? Сначала необходима агитация среди жильцов, потом на общее собрание выносится ваше предложение, принимается решение, а тогда и приступай к работе. Спортплощадка? Очень хорошо! Вместо того чтобы бегать по парку, буду с вами играть. Примете меня?

— Примем!

— Ну и ладно. А теперь ступайте. Выровняли немного, и хорошо! Больше пока ничего не трогайте, а все, что сделали, потом пригодится. Хватит на кочках ноги ломать. — И с этими словами ушел.

Настроение у мальчиков улучшилось, Маляка с воодушевлением предложил троекратно прокричать в честь дяди Константинова «физ-культ-ура!»

Что и было сделано. На балконы снова выскочили жильцы, но ребята смиренно разошлись по домам.

Константинов повесил на дверях дома объявление о собрании жильцов: на повестке дня вопрос об использовании двора членами жилищного кооператива и их семьями. Причем, принятые решения будут обязательны для всех, независимо от того, явятся они на собрание или нет.

В назначенное время на собрание никто не пришел. Константинов подождал четверть часа и, спустившись во двор, нажал у подъездов кнопки квартирных звонков. С балконов посыпались вопросы — кто звонит?

— Что же вы! — поторопил жильцов Константинов. — Я вас жду.

Через пять минут на собрание пришли мама Маляки и отец Камена, бабушка Гинка, которая предусмотрительно захватила с собой складной стульчик на случай, если всем стульев не хватит, и двое — из соседнего подъезда.

— Зачем так часто беспокоишь? — нахмурился еще в дверях один из жильцов. — За уборку плачу? Плачу.

Константинов поднял телефонную трубку, позвонил Худеровой и услышал в ответ:

— Не приду! До тех пор не приду, пока Шайтанова не прекратит выбрасывать мусор на мой балкон!

Собравшиеся стали нервничать: семеро одного не ждут — зачем же медлить?

— Начинаем, — хлопнул в ладоши Константинов, чтобы привлечь внимание жильцов.

И дал волю своему красноречию: позади домов есть свободная площадка, следует отдать ее детям. Раньше, правда, он хотел построить там гараж для своего «Трабанта», но в райсовете ему категорически запретили. Припомнил Константинов и недавний несчастный случай, когда машина сбила на улице ребенка.

— Бросьте, товарищ Константинов, — прервал его один из жильцов. — К чему эти пустые разговоры? Спортплощадка! У нас крыша течет, а ты нам про площадку.

— Давайте сделаем детям площадку, — предложил отец Камена.

— Пусть сами делают, — возразил мужчина с хитрыми маленькими глазками. У него была одна забота: как бы ему не пришлось поработать для общего дела.

Едва разговор принял нужное направление, чего и добивался Константинов, как вмешалась бабушка Гинка.

— И без площадки днем нельзя отдохнуть, а с площадкой ребятня со всего квартала набежит… У меня давление сто семьдесят пять, вчера мерила…

В это время с большим опозданием прибыла Худерова.

— Я категорически против, — заявила она, узнав, о чем идет речь.

— Ишь, весь подвал заняла! — не заставила себя ждать Шайтанова.

Между соседками началась перепалка.

— Товарищи, прошу вас, — попытался навести порядок Константинов, — не надо касаться других вопросов, сейчас мы говорим о детях… Нам надо принять решение…

— Никаких спортплощадок! — заявил Стоименов. — Я не выношу шума.

— Детям необходимо…

Константинов снова попытался заступиться за ребят, но бабушка Гинка не дала ему договорить:

— Дети это дети, но и мы люди!

Она схватила свой стульчик, бросила на всех победоносный взгляд, очень довольная той крылатой фразой, которую произнесла, и покинула собрание.

Кто-то снова завел давний разговор о подвале.

— Что еще за общий подвал, какой еще общий подвал?! — тотчас крикнула Худерова.

Константинов понял, что выпустил из рук бразды правления и теперь следует придумать что-либо толковое, чтобы все-таки помочь детям.

Тем временем наши приятели находились довольно далеко от дома. Дядя Константинов посоветовал им во время собрания не крутиться во дворе, тем более не звать сюда мальчишек из соседних домов.

Ребята занимались не столь уж похвальным делом — стреляли из рогаток по ногам проходивших мимо девочек. Спрятавшись за углом дома, они подкарауливали очередную жертву. Вот Камен натянул резинку и пустил бумажную пулю. Девочка схватилась за ногу, сердито посмотрела вокруг и, никого не увидев, пошла дальше.

Маляка провел еще одну черточку против имени Камена.

— Три — четыре! — подвел он итог и снова приготовил рогатку. — Говорят, будут ставить плохие отметки, — сообщил Маляка, не прекращая наблюдения, — если ученики отстают в проф-о-ри-ен-та-а-ци-и.

Мальчик натянул потуже резинку и выстрелил, но счет остался прежним, и он разозлился. К стрельбе приготовился другой парнишка.

Потом ребята решили стрелять сразу по двое, целясь в обе ноги намеченной жертвы. Движущаяся мишень не замедлила появиться — девочка с косичками, полненькая, в школьной форме.

— В такую и с закрытыми глазами попадешь, — усмехнулся Маляка.

Натянули резинки, и — девочка подпрыгнула: «пули» попали в обе ноги. Она тут же пришла в себя, бросилась к ребятам и толкнула Камена. Камен и глазом не успел моргнуть, как очутился на земле.

— Эй! — вмешался Маляка и тут же получил такую затрещину, что схватился за щеку. — Ты что дерешься? — заикаясь, проговорил он.

Вместо ответа девочка влепила ему еще одну оплеуху и ушла.

— Драчунья! — крикнул ей вслед Маляка.

Девочка обернулась, и он поспешил исчезнуть, это спасло его от дополнительных неприятностей.

Так окончилось не слишком изысканное мальчишеское развлечение. Ребята отправились домой — надо бы узнать, что же решило собрание жильцов.

Мальчики застали Константинова на улице, он укреплял проволокой выхлопную трубу «Трабанта».

— Разрешили? — с нетерпением спросил Маляка.

Константинов вылез из-под машины и посмотрел на мальчиков.

— Пошли!

Тот факт, что он не ответил сразу, вызвал дурные предчувствия. Во дворе ребята увидели Худерову, качавшую коляску, — чтобы ей было легче, для малышей была куплена одна большая коляска. Худерова сделала вид, что не замечает ребят, и это усилило их опасения.

Константинов повернул выключатель перед входом в подвал, но лампы там не было.

— Ввернем, — решил он.

Стали спускаться по полутемной лестнице, в тишине раздавались звуки капель, падающих из водопроводного крана. Константинов открыл дверь подвала и зажег лампу.

Помещение было сносным, с маленьким окошечком на улицу. Из водопроводного крана капала вода в покрытую плесенью бочку, и от застоявшейся воды шел неприятный запах протухшей кислой капусты.

— Жильцы решили отдать вам подвал, — сказал Константинов.

— А зачем он нам?

— Для мастерской. Общими усилиями оборудуем ее, вот и займетесь полезным делом. Так решило собрание.

В окошке с разбитым стеклом показались женские ноги. Маляка тут же достал рогатку, но, вспомнив, что рядом находится дядя Константинов, спрятал ее. А Камен, увидев висящего над бочкой паука, схватил его и бросил в воду.

— Бочка Худеровой, но она ее уберет, — продолжал Константинов.

В коридоре послышался грохот, и вскоре в дверях появился Стоименов — самый ярый противник спортплощадки. С ним вместе пришел сын, старшеклассник, у которого уже пробивалась бородка. Стоименовы тащили старый, но еще в приличном состоянии письменный стол.

— Вот, жертвую для мастерской. Только берегите его! — Поставив стол к стене, отец с сыном направились к выходу. — Хоть бы поблагодарили, — укорил ребят Стоименов и хлопнул дверью.

— А ведь это его идея, насчет мастерской, — заметил Константинов.

Снова в коридоре раздался шум, на этот раз бабушка Гинка принесла дырявую корзину и два старых ящика.

— Для мастерской, — сообщила она и тут же ушла.

— Подождите! — крикнул ей вслед Константинов. — Нечего сюда таскать всякую рухлядь.

— Кладовой-то нет, — ответила бабушка Гинка. — Видно, дом наш строили горе-архитекторы.

Увидев унылые физиономии ребят, Константинов решил немного их подбодрить:

— Будем бороться! Я поговорю с каждым, попробую одолеть их по одному. Ничего! Будут у нас их подписи о согласии. Помните легенду о хане Кубрате и его сыновьях?

Мальчики кивнули. Кто не знает этой истории!

Стоименов, самый ярый противник спортплощадки, плотно зажал уши ладонями. Сидя за столом в гостиной, он читал, но никак не мог сосредоточиться: откуда-то издалека доносились глухие удары. Стоименов слегка отодвинул ладони. Бух! Кто-то сильно бил по железу. Стоименов снова прижал ладони к ушам: удары словно бы стихли, и чтение вновь поглотило его. Забыв о шуме, он опустил руки, уселся поудобнее, даже улыбнулся при чтении, и в этот момент словно раскат грома обрушился на дом. Стоименов вскочил и, как был в домашних тапочках, выбежал во двор и скрылся в соседнем подъезде. Остановившись перед дверью Константинова, он перевел дыхание и позвонил.

Открыл ему сам хозяин.

— Это безобразие! — закричал Стоименов.

— Что случилось? — Константинов был сама безмятежность.

Бу-у-ух! Б-у-у-х! — разнеслись новые удары; здесь, на лестнице, они просто раздирали уши. Казалось, десятки молотков обрушивались на лист железа.

— Это… Это… — Стоименов задыхался от гнева.

— Что? — Константинов непонимающе улыбнулся, но новый удар заглушил его слова, и Стоименов растерялся:

— Что вы сказали?

— Ах, это… — словно бы только сейчас догадался Константинов. — Ну, что ж, пойдемте посмотрим!

Он взял ключи, и мужчины вышли из дома.

В подвале находились Камен, братья-близнецы, Маляка и еще четверо ребят. Уши у них были заткнуты ватой. На полу лежал старый помятый бак, и все били по нему молотками, напильниками, всем, что попало под руку из даров жильцов для мастерской. Били с ожесточением. Восторгам Стефчо и Тошко не было конца: они при каждом ударе издавали вопли и вносили свою лепту в невообразимый шум.

В мастерской было полно всяких вещей — сломанный венский стул, два плетеных кресла в дырах и с торчащими из сидений прутьями — настоящие кресла для индийских факиров. Ржавые инструменты и рукоятка топорика — в ящике. На стене возле письменного стола висели потрепанная детская коляска и шланг непонятного назначения. Здесь же находились скребки и ломы, которыми зимой счищали во дворе снег и кололи лед, бочка Худеровой все так же стояла под текущим краном.

В перерыве между ударами мальчики услышали чьи-то шаги в коридоре, и это вдохновило их еще больше — на бак посыпались новые удары. Дверь резко распахнулась, и на пороге появились Стоименов и Константинов.

— Что вы делаете?! — завопил Стоименов, не в силах более сдерживаться.

Мальчики вынули вату из ушей.

— Что вы имеете в виду?

— Чем вы заняты?

— Мы хотим сделать танк, — объяснил Маляка. — С дистанционным управлением. Нам нужен листовой материал, вот мы и разбиваем этот бак.

— Танк? Здесь не военный завод.

— Здесь мастерская, — Константинов был невозмутим. — Ведь вы так решили.

— Почему ты говоришь «вы решили»? Мы решили!

— Я был за спортплощадку, — возразил Константинов. — Все жильцы уже согласились, и подписи у меня есть. Только вы… — Заметив смущение Стоименова, Константинов перешел в атаку: — Какой шум может быть на баскетбольной площадке, да еще не на целой, а с одним щитом? Дети такие смирные.

Стоименов махнул рукой:

— Подпишусь. И я за спортплощадку, пропади она пропадом. Но если еще хоть раз услышу…

Константинов достал шариковую ручку и список. Против своей фамилии Стоименов поставил подпись.

Константинов ввел Стоименова в заблуждение: в списке еще не было подписей Худеровой и бабушки Гинки — они оказались крепким орешком. Их не волновало, где будут играть дети, главное — чтобы им не мешали. Константинов больше ничем не мог помочь ребятам, он и так сделал многое, к тому же он уехал в командировку. Поэтому ребята решили действовать самостоятельно.

В девять часов утра — время самое подходящее: родители уже на работе — Маляка вынес во двор великолепный баскетбольный мяч, настоящий, купленный в Милане. Став в круг, мальчики начали играть. Конечно, пасы были короткими, места все-таки маловато, они ведь на самом-то деле не тренировались, а приступили к военным действиям по заранее разработанному плану.

Спустя пять минут во двор вышла тетя Худерова с полным тазом выстиранного белья и перекинутой через плечо веревкой. Камен направил точный крутой пас над тазом. Сделал это нарочно, согласно плану. Худерова остановилась и сердито посмотрела на играющих. Мальчики сразу же отошли к ограде. Странно! Она-то думала, что ребята продолжат игру, и тогда она им покажет! Неожиданные действия во время войны всегда вызывают смятение в стане противника.

Привязывая веревку, Худерова краем глаза посматривала на ребят, мирно устроившихся под черешней: что это они задумали?

Повесив белье, Худерова направилась к подъезду, то и дело оглядываясь. Дети оставались на том же месте, кроткие, смирные, подозрительно тихие. Странно! Взглянув еще раз во двор, она поднялась по лестнице. Никаких перемен! Вошла на кухню и стала чистить картошку, но что-то ее тревожило, и, хотя похолодало и подул ветер, она, чтобы не выпускать из поля зрения детей, вышла с картошкой на балкон.

— Картошку чистит, — шепнул один из мальчиков.

— Если нервы не выдержат, начнет кидать в нас чищеными картофелинами, — засмеялся Маляка.

Окончив свое занятие, Худерова убралась с балкона. Камен же вскочил с места и начал подкидывать мяч — женщина сразу высунулась из окна:

— Эй, не испачкайте белье!

— Не испачкаем, — успокоил ее Камен, — можете быть спокойны.

Какой милый и вежливый. Ох, неспроста это. Они что-то задумали, решила Худерова, но что?

Как только она скрылась, мальчики стали в круг, но мяч не бросали, чтобы не испачкать висящее белье. Только прыгали и громко переговаривались, время от времени посматривая на балкон: где же Худерова? Почему не появляется? На этот раз поведение противника вызвало растерянность у ребят.

Худерова тем временем наблюдала за ними из-за кухонной занавески. На губах ее играла злорадная усмешка: понятно, хотят обвести ее вокруг пальца. Еще посмотрим, кто кого!

На плите убежал суп, и она поспешила к кастрюле — все вокруг залило! Сердито ворча, женщина принялась вытирать плиту.

Мальчикам надоело бегать и прыгать, и они снова уселись под черешней: вести психологическую войну не так-то легко.

Тут из подъезда выбежали радостные братишки Камена, за ними показался и дедушка, подтянутый, нарядно одетый. Увидев дедушку таким франтом, Камен сразу понял, куда он собрался. В плане боевых действий на дедушку возлагалась особая дипломатическая миссия. Сейчас страшно подумать, что вчера вечером Камен чуть было не потерял в его лице союзника. Дело было так: родители ушли в гости, близнецы легли спать, а дедушка с Каменом сели играть в шахматы.

«Какие у тебя отношения с бабушкой Гинкой, дед?» — спросил Камен.

«В каком смысле?»

«Можешь ли ты убедить ее кое в чем?»

Дедушка шагнул королевской пешкой и, довольный своим ходом, лукаво посмотрел на Камена:

«В чем убедить? Шах!»

Камен закрылся конем.

«Ну вот, слону и отдохнуть надо, — дедушка взял белого слона. — А будешь думать о бабушке Гинке, возьму и ферзя. В чем я должен ее убедить?»

«Пусть она согласится на спортплощадку, — Камен пошел вторым конем: — Вилка!»

Дедушка огорчился: и в самом деле вилка. Тут он рассердился и внезапно вспылил:

«Хватит о спортплощадке! Я больше не играю», — и рукой смел все фигуры с доски.

Вот глупо-то вышло! Знал ведь Камен, как дедушка, играя в шахматы и нарды, переживает поражение… Да и ему самому всегда обидно проигрывать. Дедушка все на свете простит, но обыграть его в шахматы…

«Давай еще одну», — предложил Камен.

«Нет, нет, тебе пора спать».

Камен пошел было укладываться спать, но дедушка остановил его:

«Ну хорошо, еще одну, только не отвлекай меня всякими глупостями».

Эту партию Камен проиграл, дед тут же снова предложил:

«Давай еще одну, чтобы ты не думал, что я случайно выиграл».

На пятом ходу Камен отдал ферзя, на восьмом от его пешек осталось четыре, на двенадцатом последовал мат.

«Видишь, какая игра, когда не болтаешь попусту? А ты — бабушка Гинка да бабушка Гинка. Что ты хочешь от нее?»

Вот сейчас дедушка разодет, подтянут, словно уже заручился согласием бабушки Гинки и дело улажено.

— Не знаю, удастся ли тебе уговорить ее, — подзадорил дедушку Камен.

— Мне? Я две войны пережил, неужели от Гинки подпись не получу? — Дедушка решительно направился к соседнему подъезду, а Камен вернулся к товарищам.

— Атака по всем фронтам, — объявил он, потрогал одну из пеленок и крикнул: — Тетя Худе-е-ерова!

На этот раз соседка мгновенно появилась в окне.

— Все высохло, — сообщил Камен.

— Пусть еще посохнет.

— Хорошо.

Хоть бы слово против сказал!

— По три раза на дню стирает, — заметил Маляка. — Ее малышня только тем и занята, что трусы пачкает.

— Пусть себе пачкает! — махнул рукой один из мальчиков. — Мы ведем психологическую войну.

Тем временем дедушка Камена сидел в гостиной бабушки Гинки и рассматривал фотографии. Скучно, но что поделаешь. Бабушка Гинка встретила соседа сердечно, нисколько не удивившись его появлению.

— Дочь с зятем пишут? — любезно спросил дедушка.

Если бы знать, что это ее больное место! Она тут же притащила целую кипу писем и фотографий — дочь и зять под банановым деревом, дочь и зять садятся в новую машину, дочь и зять на веранде с видом на пальмовую рощу. Фотографии, которыми дочь с зятем как бы хотят сказать: «Посмотрите, как мы поживаем». Пока дедушка рассматривал фотографии, бабушка Гинка жаловалась:

— Три года как смотрю на эти карточки. А как я воз тяну, и не спросят. Пока Тончо был маленьким, ладно, а теперь нервов совсем не хватает…

Речь шла о пятилетием Тончо, который время от времени издавал воинственные кличи и сбивал мячиком целую армию солдатиков на ковре.

— И шлепки не помогают. Тончо!

— Попа-а-а-л, б-а-а! — Малыш продолжал сбивать оставшихся в строю солдатиков.

— Видишь, что тут поделаешь! И для чего это им все? Вернутся, ребенок их не узнает! Тогда маленьким был, теперь вырос… Мы в свое время радовались детям, а они — машинам. Мир, скажу я тебе, совсем с ума сошел. Да что говорить, ты и сам видишь. Твои-то здесь, детей на тебя не оставили…

Женщина строчила как пулемет, и дедушка понял: тут и словечка не вставишь. Несколько раз он пытался воспользоваться паузой, когда бабушка Гинка переводила дух, но ничего не получалось. В конце концов она вдруг опомнилась:

— Вижу я, тебе чего-то надо.

— Я тебе скажу…

Но бабушка Гинка перебила деда:

— Погоди, угощу тебя вареньем. Вот видишь, я и варенье сварила. Приедут мои весной, будет чем угостить. И зачем, спрашивается, надрываюсь? — и бабушка Гинка пошла за вареньем.

Тончо, пытаясь привлечь внимание дедушки, показал ему язык. Дедушка хотел было шлепнуть мальчонку по губам, он не любил баловства, но, помня о деле, с которым сюда пожаловал, тоже показал язык. Это понравилось Тончо.

— Хочешь, поиграем? — предложил он, притащив большой кожаный мяч. — У меня новый мячик.

— В баскетбол умеешь играть? — лукаво улыбнулся дедушка, решив с помощью Тончо достичь цели.

— А как? — Тончо сунул деду солдатика. — Я дарю его тебе.

— Надо забросить мяч в кольцо — корзиной называется. Хочешь, покажу?

— Я знаю! — Тончо кинул дедушке мяч. — А теперь ты мне!

Дедушка Камена уже пятьдесят два года не бросал мяч; пустив его наискосок, он нечаянно попал мячом в голову бабушки Гинки — она как раз входила в гостиную. Поднос с вареньем выпал у нее из рук, тарелочка и стакан с водой оказались на ковре. Стакан разбился, а Тончо тут же получил хорошую затрещину.

— Почему меня-я-я, ба-а-а!

— Я тебе побросаю мяч в квартире! — рассердилась бабушка Гинка и, наклонившись, принялась собирать осколки. — Целыми днями так, нервы не выдерживают.

— Почему не сознаешься? Почему не сознаешься? — тормошил дедушку Тончо.

— Что такое? — выпрямилась бабушка Гинка.

— Он бросил мяч, пусть и сознается.

— Ах ты, негодник, — возмутилась бабушка Гинка. — Я тебе покажу, как врать!

Тончо, мстя за затрещину, укусил бабушке руку, и она взвизгнула, а дедушка Камена ретировался. Ситуация для продолжения разговора была неподходящей.

— Гадкий ты, гадкий! — крикнул вслед ему Тончо и получил шлепок.

Тем временем мальчики во дворе неожиданно одержали победу в борьбе с тетей Худеровой. Пока она поглядывала из окна на ребят, у нее подгорел паприкаш. Услышав запах горелого, Худерова решила, что «аромат» доносится с балкона Шайтановой, и злорадно усмехнулась. Но когда ее собственная кухня наполнилась дымом, женщина поняла, что паприкашем сегодня семью не накормишь. Сняв с плиты кастрюлю, она вынесла ее на балкон.

— У тебя что-то подгорело? — спросила сверху Шайтанова.

Это окончательно вывело из себя Худерову. Попробуй тут и за развешанным во дворе бельем смотреть, и младенцев качать, и еду готовить! Надо, пожалуй, попросить сына сделать на балконе лебедку да и протянуть веревку к соседнему балкону, а двор отдать детям, пусть играют, как хотят. Она тут же спустилась во двор, сняла белье и отвязала веревку.

Как только она ушла, мальчики решили разойтись по домам. Надо бы позаниматься, сегодня контрольная по болгарскому языку, а то с этой спортплощадкой все на свете из головы вылетело. Заметив, что дети уходят, Худерова крикнула им с балкона:

— Что же вы не играете, а? Почему не играете? Паршивцы такие!

— Не выдержала, — обрадовался Камен. — Через два дня подпишется.

Худерова поставила свою подпись в списке Константинова в тот же вечер. Оставалась только бабушка Гинка.

Уже смеркалось, когда Тончо вылетел из подъезда, словно пробка из бутылки. Он спешил к Камену, Маляке и другим баскетболистам. Мальчики обещали ему дать двух солдатиков из коллекции Маляки и даже взять с собой на тренировки, сделать его боковым судьей их игр, если только он уговорит свою упрямую бабушку поставить подпись. Тончо не знал, кто такой боковой судья, но это звучало красиво, и он согласился.

Мальчик перешел улицу, завернул за угол и шмыгнул в кустарник скверика. Подростки редко собирались здесь — качели были сломаны, а заросшие газоны огорожены проволокой. Его уже ждали. Одни мальчики сидели на скамейке, другие вертелись неподалеку.

— Не согласна, — доложил Тончо, тяжело дыша.

Сообщение разочаровало ребят.

— Почему? — спросил Камен.

— У нее все еще болит голова после того, как твой дед ударил ее мячом. И ни в чем не признался.

— Ты что ей сказал? — спросил Маляка.

— Что принят в команду, а она должна подписаться!

— А она?

Тончо скривил губы, как это делает его бабушка, и, подражая ей, прошепелявил:

— Еще чего! Чтобы целыми днями под моими окнами кричали эти хулиганы!

— Хулиганы?! — вскочил с места один из мальчиков.

— Хулиганы, — подтвердил Тончо.

— Слышите, хулиганами называет.

— Она еще пожалеет об этом, — с угрозой произнес Маляка и, подумав немного, опять повернулся к Тончо: — Ругательства знаешь?

— Два.

— Давай научу тебя еще двум.

— Прекрати эти глупости, — оборвал его Камен.

— Пусть научит, — настаивал Тончо.

— Иди домой, кроха, — махнул рукой Камен.

Тончо пристал к Маляке:

— Ты напиши ругательства, а я их выучу.

— Кроха! — толкнул его Камен. — Ты исключен из команды.

Тончо поморгал, поморгал и, заплакав, пошел домой.

— Гадкий ты, как и твой дед! — крикнул он Камену, но никто не обратил на это внимания.

— Зря твой дед стукнул ее мячом по голове, — сказал Камену один из мальчиков.

— Да рассердился он, — взорвался Камен. — Убеждал ее, убеждал, рассердился и не выдержал!

Мальчики постояли еще немного и отправились по домам. Они были огорчены, но не побеждены. И намерения так легко сдаться у них не было. Что же придумать, что? У Маляки загорелись глаза — придумал!

— А если мы его похитим?

— Кого? — не понял Камен.

— Тончо.

Ребята остановились, пораженные. Над этим, пожалуй, следует подумать.

— Этого неженку? — Камен был настроен скептически. — Еще накличем беду.

— Беду! А ты не читал, что делается в Америке? Похищают какого-нибудь ребенка и…

Камен махнул рукой.

— Америка! Здесь не Америка. Такую взбучку получим…

— Ты не прав, — продолжал настаивать Маляка.

— И где ты его спрячешь? — спросил Камен.

— У нас в подвале, — предложил Сашо, мальчик из шестого «А». — Пойдемте.

Вскоре они стояли перед дверью в подвал, на двери висел большой замок. Маляка взял из рук Сашо фонарик и посветил на замок. Сашо повернул ключ, и дверь со скрипом отворилась.

Узкий луч фонарика медленно скользил по стенам. Подвал был похож на карцер, без окна, темный, сырой, с паутиной по углам.

— Страшно, — прошептал Маляка.

— Мы его похищаем, а не на курорт увозим, — заметил Сашо.

— Хоть бы лампочка была, — с тоской протянул Маляка.

— Я принесу, — предложил Сашо и отправился за лампой.

Маляка вздохнул. Он пожалел, что ему в голову взбрела такая глупая мысль, и сейчас думал, как бы вообще отказаться от похищения.

— Плесенью пахнет, — принюхался он.

— Пахнет взбучкой, — поправил его Камен.

Сашо вернулся и ввернул лампочку: в подвале стало светло и теперь уже не так страшно.

— Я и еды принесу, — пообещал Сашо.

— Какой еды?

— Если дело затянется, заложника надо кормить.

— Если дело затянется… — повторил Камен и замолчал.

Он уже сто раз предупредил приятелей, что добром эта затея не кончится.

— Это единственный способ заставить ее подписаться, — твердо сказал Маляка. Освещение в подвале вернуло ему смелости. — Если потребуется, два дня будем его здесь держать.

— Самое большее, до обеда, — заявил Камен. — После обеда нам в школу.

— Да бабушка Гинка сразу же сдастся, вот увидите, — успокоил друзей Сашо и переставил в угол пустой бидон из-под брынзы. — Я и туалетную бумагу принесу.

Встав на одну из полок с пустыми банками, Сашо вытащил веревку.

— Связывать будете? — ужаснулся один из мальчиков.

— Если станет сопротивляться, — решил Сашо. — Еще надо взять чистый носовой платок. Будет кричать — заткнем ему рот.

Теперь Камен окончательно понял, что наказания им не избежать.

Операция по похищению Тончо началась следующим утром, точно в девять часов. Ее провели Камен, Маляка и Сашо. Согласно заранее разработанному плану, Маляка притащил разные импортные игрушки. Это будет приманкой для Тончо.

Тончо без всякого интереса смотрел в окно, на игрушечные автомобили, которые показывал ему Маляка: у Тончо полно таких, папа прислал ему целую кучу. Другое дело, игрушка, которой Маляка пускает мыльные пузыри. Тончо открыл окно.

— Хочешь ее? — подзадорил Камен малыша.

Маляка снова дунул в трубочку, и опять вверх полетели десятка два больших и маленьких мыльных пузырей. Ветер подхватил их. Одни тотчас лопнули, другие парили в воздухе, а какой-то пузырь поднялся даже до второго этажа, и Тончо попытался его схватить.

— Отойди от окна, — послышался голос бабушки.

— Я вниз пойду, ба-а-а!

— Еще рано.

Со двора было видно, как бабушка Гинка закрыла окно, послышались вопли Тончо — он просил пустить его во двор. Ребята отошли к черешне, решив подождать, и не спускали глаз с окна Тончо. Было довольно прохладно: вдруг бабушка Гинка все-таки не пустит Тончо?

— Когда похищали турецкий самолет, — неожиданно сказал Маляка, — я был в аэропорту.

— Ну и что?

— Ничего! Я его даже не видел. Только вечером услышал об этом по телевизору.

Маляка посмотрел на улицу. Там шел Панта, вернее не шел, а скакал — два раза на левой, два раза на правой ноге. Не иначе — тренировался. Со стороны все это выглядело смешно, но Панта об этом не думал. Он был вполне доволен собой. На то была причина — тренер Пангаров назначил его капитаном команды. Вообще Панта преуспевал. В спорте. Конечно, не в школе. В школе он и не усердствовал. Панта считал, что к нему придрались, назвав слабым учеником, а стоит назвать один раз и…

Панта увидел одноклассников, заметил, что они не обращают на него внимания, и решил похвастаться.

— Привет! — приостановился Панта, продолжая прыгать то на левой, то на правой ноге. Он заметил, что ребята смотрят на его новую синюю куртку с пестрым воротником, и сказал: — Выдали бесплатно! Всем, а не только мне, как капитану.

— Подумаешь, — фыркнул Сашо.

Панта почувствовал себя лишним в ребячьей компании. Он сразу пожалел, что расхвастался, и попытался исправить дело:

— Не горюйте! Все будет отлично! Знаете, там после каждой тренировки — душ. У меня от него все время насморк. — Он перестал скакать и повернулся к Камену: — Ты сделал математику?

— Еще нет.

— Дашь на большой перемене списать?

— Ладно.

— Если кто из старшеклассников тебя тронет, скажи мне, и все дела. В корзину полетит его голова.

И Панта проследовал дальше, опять смешно подскакивая на ходу.

Близнецам понравились подскоки Панты, и они начали «тренироваться». А Сашо и Маляка принялись передразнивать Панту. Камен остался в стороне, в глубине души симпатизируя Панте, а может, жалея его, потому что тот остался без отца.

В это мгновение донесся рев Тончо.

— Пусти меня, ба-а! Пустишь?

Мальчики посмотрели на окно Тончо: мальчика не было видно, но вой разносился, словно сирена. Послышался голос бабушки Гинки:

— На бабушку руку поднимаешь? — Шлепок, и снова голос бабушки Гинки: — Вот тебе гуляние! — Опять шлепок, и снова голос бабушки Гинки: — Ах, ты кусаться! Пошел вон! Убирайся!

Через секунду Тончо, улыбаясь до ушей, выбежал во двор.

— Меня отпустили! Давайте скакать!

И он начал подпрыгивать, как Панта, но тут же перестал, потому что никто не последовал его примеру.

Маляка и Сашо переглянулись — пора действовать.

— Пойдем, — Маляка протянул руку Тончо.

— Куда? — обрадовался малыш.

— Пойдем, пойдем, — торопил его Маляка и пустил мыльные пузыри.

— Ты мне это подаришь?

Маляка кивнул, Сашо взял Тончо за руку, и они отправились. Пока все шло по намеченному плану.

Камен остался во дворе, выжидая, когда встревоженная бабушка Гинка кинется искать Тончо. Тогда он скажет ей: наверное, где-нибудь играет, в этом-то дворе детям играть не дают. Бабушка Гинка, естественно, расплачется (в соответствии с планом), попросит Маляку поискать Тончо и согласится на спортплощадку.

Но бабушки Гинки все не было. А если до школы они не успеют все провернуть? Камену совсем не хотелось, чтобы похищение Тончо заняло слишком много времени. Его охватили дурные предчувствия. Америка — это Америка, там целыми неделями могут держать похищенных, но здесь!..

Похитители дотащили Тончо до дома Сашо. Когда они спускались по темной лестнице в подвал, Тончо испугался, начал упираться, то и дело спрашивая, куда это они идут. Маляка сказал, что он похищен, и это как будто успокоило Тончо.

Сашо подготовил подвал для продолжительного пребывания здесь похищенного — притащил два ящика и стульчик. На стульчик сел Тончо, а Маляка и Сашо расположились на ящиках. На гвозде неподалеку висела веревка. Сашо достал из кармана чистый носовой платок и сунул в рукав, так было удобнее.

— Как ты сказал, кто я? — спросил Тончо.

— Похищенный, — ответил Маляка.

— Это хорошо, — согласился Тончо и начал пускать мыльные пузыри из своей новой игрушки.

Мальчики ждали Камена, а он все не появлялся. Уже половина двенадцатого, операция того и гляди сорвется.

— Здесь очень хорошо, — повеселел Тончо, и это его признание смутило друзей.

— Бабушка твоя будет беспокоиться, — нахмурился Сашо.

— Пусть!

Маляка отвел Сашо в сторону: медлить нельзя, необходимо действовать.

Сашо принес в ведерке землю и воду, перемешал, и Маляка, зачерпнув грязь, вымазал ею лицо и голову Тончо. Тончо заревел, да так, что друзья растерялись.

— Подожди, — принялся успокаивать Маляка малыша, — ничего страшного не произошло.

Но Тончо продолжал реветь и даже произнес два неприличных слова, те самые, которые он знал. Сашо испугался:

— Камен был прав. Ух, и влетит же нам!

Тончо на мгновение перестал плакать — пора и передохнуть! — но тишина была недолгой.

— Видишь ли, — присел перед ним на корточки Маляка, — это игра, понимаешь?

— Какая игра? — переспросил малыш.

— Игра как игра.

— А как она называется?

Надо же! Что бы такое придумать?

— У нее нет названия, — нашелся Маляка. — Такая вот игра, глупая, без названия.

— Теперь я вас буду грязью мазать? — удивился Тончо.

— Мажь сам себя! — буркнул Маляка. — Такое правило.

— Ладно! — Тончо поднял рубашонку и вымазал грязью живот. — Теперь бабушка мне задаст! — воскликнул он.

— Молчи и делай, как мы скажем, и все будет в порядке, — заявил Маляка, доставая из кармана рогатку. — Это тебе. Потом получишь и нескольких солдатиков. Но если бабушке хоть слово скажешь, отдубасим, так и знай.

Поначалу и бабушка Гинка собиралась наподдать внуку как следует. Звала-звала его из окна, обошла вокруг дома, даже к трамвайной линии ходила — да уж, на этот раз без ремня не обойтись. Но когда Тончо не появился дома и через два часа, бабушку Гинку охватил ужас. Всякое может случиться, каждый день по радио только и говорят о дорожных происшествиях. Господи, лишь бы малец вернулся домой живым и здоровым!

Услышав звонок, она бросилась к двери. И как же обрадовалась! На пороге стоял Тончо, а за ним — Маляка. Но что это?! Внук ее словно искупался в грязи.

— Кто это тебя?

— Какой-то хулиган, — ответил Маляка. — Но я ему тоже врезал, а встречу — еще наподдам.

— Да, да, — подтвердил Тончо, пряча за спиной новую игрушку и рогатку.

Дети вошли в переднюю, бабушка засуетилась: с одежонки Тончо стекала грязная вода.

— Скорее в ванну! — приказала бабушка Гинка.

Услышав о ванне, Тончо убежал в спальню и залез под кровать. Он не любил мыться: мыло так и лезет в глаза. Бабушка суетилась возле кровати, упрашивая внука.

— Ты меня в гроб вгонишь! У меня и так нет сил тебя купать!

— Давайте я его выкупаю, — предложил Маляка и полез под кровать за Тончо.

— Все бабушке скажу! — пригрозил ему Тончо.

Маляка показал малышу кулак, потом, схватив за ноги, вытащил его из-под кровати и — бегом в ванную. Тончо, оставшись наедине со своим похитителем, притих, понял: тут уж не покапризничаешь.

— Раздевайся!

Съежившись в углу, Тончо выглядел затравленным зверьком. Маляка тем временем пустил в ванну холодную и горячую воду, трубы загудели, а Маляке только того и надо.

— Ну-ка, давай мыться! — потянул он Тончо за рубашку.

Тончо запищал, и в дверь тут же постучали.

— Что там у вас? — донесся из-за двери голос бабушки Гинки.

— Ничего, ничего, это трубы гудят, — ответил Маляка, прикрикнув на Тончо: — Как врежу тебе, труба!

И все-таки он не стал силой заставлять малыша купаться, решил придумать какую-нибудь уловку, но какую?

Растерянно осматривал Маляка ванную комнату. Великолепно устроена, все привезено из-за границы — и кафель, и душ, и сама ванна, и огромное зеркало перед ней. А сколько шампуней! Только туалетное мыло и зубная паста были болгарскими.

— Ну, давай мыться! — беспомощно произнес Маляка, так ничего и не придумав. Ванна уже наполнилась до краев, и он закрыл краны. — Почему ты упрямишься, почему? — наклонился он к малышу.

Тончо стоял, все так же вжавшись в угол. Маляка присел на край ванны: что же предпринять? Придумал! Раз — и он стоит на краешке ванны!

— Можешь так? — Маляке хотелось подозвать Тончо поближе к ванне, а потом…

— Не могу.

— А так?

Маляка присел на корточки, оперся на руки, сделав над ванной мостик, и, поскользнувшись, плюхнулся в воду. Тончо весело рассмеялся и, недолго думая, рухнул в ванну прямо в одежде. Рассердившись, Маляка швырнул губку в Тончо, а Тончо, подумав, что это игра, схватил шампунь и стал брызгаться. Пена из ванны разлилась по кафелю.

Шум в ванной комнате снова привлек внимание бабушки Гинки.

— Ну как вы там? — постучала она в дверь.

— Очень хорошо-о-о! — донесся восторженный голос Тончо.

Бабушка Гинка одобрительно закивала головой — такой перемены во внуке она не ожидала. Успокоенная, она решила вынести ведро с мусором.

Внизу, возле подъезда, стояли Камен, Сашо и еще несколько мальчиков. Увидев бабушку Гинку, Камен подбежал и, не говоря ни слова, взялся за ручку ведра. Некоторое время бабушка Гинка и Камен внимательно смотрели друг на друга, пока наконец бабушка не поняла, о чем просят ее мальчики.

— Хорошо, — кивнула она. — Делайте свою площадку.

— Ура-а-а! — закричали мальчишки.

Близнецы тоже присоединились к ним, хотя и не знали, с чего это поднялся крик. Но раз старшие кричат «ура»…

Маляка услышал радостные вопли и понял, что друзья преодолели последнюю преграду: теперь дальнейшее зависит только от них.

В тот же день вся команда, одиннадцать мальчиков, собралась в подвале, переоборудованном для ребячьей мастерской. Договорились работать во дворе каждое утро — по два часа, не больше, нужно оставить время и для уроков. Они должны не только не отставать в учении, а учиться даже лучше, чем прежде. Прикинули, что через неделю спортивная площадка может быть готова: столб взялись принести два мальчика. Баскетбольный щит после некоторых колебаний решено было сделать из столешницы письменного стола, который дядя Стоименов дал ребятам в пользование и велел беречь. Вместо столешницы на сломанный стол положили планки, дощечки и накрыли все это старыми газетами. Совсем ничего не заметно!

А где взять кольцо? Попробовали согнуть из проволоки, но разве это кольцо? Тут взгляд Маляки упал на бочку тети Худеровой. Мальчики переглянулись: верхний обруч вполне подходил, и нижний тоже, они же одинаковые.

— Согласно решению общего собрания тетя Худерова должна была бочку убрать! — сказал Маляка.

— Люди сейчас покупают капусту на зиму, — заметил Сашо.

— Ну да, самое время, — согласился Камен.

Он подсунул под обруч отвертку и ударил молотком, но обруч не поддавался. А если стамеской? Удар, еще удар, и обруч слетел. Второй обруч не выдержал нажима освободившихся досок и лопнул. Вода окатила друзей.

Мальчики растерянно смотрели друг на друга, Камен даже принюхался.

— Ну и тухлятина! Надо скорей мыться!

— Опять мыться? — рассердился Маляка.

Одежда ребят была мокрой, они дрожали от холода. Разбитое стекло окна было прикрыто картоном, и ветер пронизывал их до костей. Мальчики ушли из подвала: надо дома приводить себя в порядок.

На улице стало еще холоднее. Смеркалось, небо вдали побагровело. Кружились снежинки.

Утром ребята увидели, что двор покрыт легким слоем белого, пушистого снега.

Название книги

Война «ежей»

Мормаревы Братья

Часть первая

Двор