1

До конца учебного года оставалось меньше месяца. Солнце припекало совсем по-летнему и сулило каникулы и море. Нежась на солнце, ребята время от времени посматривали в зеркало, приспособленное ими для обозрения улицы. На душе было невесело. Экая тоска!

Увидев приближавшуюся машину, Маляка тут же бросил мяч на проезжую часть улицы и ринулся за ним. Раздался скрип шин на асфальте — машина остановилась в двух шагах от мальчика. Водитель с облегчением откинулся на сиденье и вытер пот с лица — обошлось, но страшно подумать, что могло бы произойти!

Маляка схватил мяч и, широко улыбаясь, вернулся к приятелям.

— А я что говорил? — заявил Добролюб. — Водитель всегда останавливает машину, как только увидит мяч. Раз вылетел мяч, за ним вот-вот выбежит пацан. Это уж точно!

Кроме Добролюба, во дворе были Камен и Сашо, мальчик из шестого «А», устроившиеся на скамейке, предназначенной когда-то для запасных игроков. Скамейку поставили возле дома, чтобы спинкой ей служила стена здания. Обычно ребята колготились здесь, если, впрочем, тетя Худерова, бабушка Гинка, тетя Шайтанова или кто еще не занимал скамейку первым — соседки любили погреться на солнышке. Теперь ребята редко бывали у себя во дворе. От двора и бывшей спортплощадки ничего не осталось. Все места захватили три гаража с массивными деревянными воротами и огромными замками на них и ремонтная яма, прикрытая сверху из предосторожности толстыми досками.

И это называется заботой о детях! От спортплощадки остались лишь воспоминания и чудом сохранившаяся боковая линия. Рабочие Константинова оказались расторопными — за неделю отгрохали все это уродство.

— Пойдемте на десять в кино, — предложил Маляка.

— Вчера только ходили…

Неожиданно Сашо выбил из рук Маляки мяч и бросился за ним на проезжую часть улицы. Опять резко заскрипели тормоза, и «Москвич» занесло на обочину. Водитель высунулся из машины, от нервного напряжения и гнева лицо его пылало.

— Осторожнее с мячом, не то…

— У вашей машины заклинило левые колодки, — учтиво заметил мальчик и, подняв мяч, вернулся к товарищам.

— Из-за покрышек сердится, — решил Маляка.

— Ну и пусть.

Ребята замолчали.

— Я плачу за билеты. — Маляка снова пригласил товарищей в кино.

Ему не хотелось больше жариться на солнце.

— Сколько же денег тебе перепадает от родителей? — поинтересовался Добролюб.

— Лев, но бывает и больше. Пять левов родители дают за шестерку. Три — за пятерку.

— Весьма прогрессивный способ оплаты, — съязвил Добролюб.

Маляка задумался, пытаясь понять, что тут прогрессивного. На шестерку в ближайшие дни рассчитывать не приходится, а перепадет ли от родителей три лева за пятерку — тоже неизвестно. За отметки по физкультуре отец премиальные не выдает.

— А мне родители ничего не дают за хорошие отметки, — заявил Камен. — Когда мне нужны деньги, я прошу у них.

— Непорядок, — нахмурился Добролюб. — Одним деньги дают, другим нет. Я считаю, оплата хороших отметок должна быть установлена законом — и всем ребятам одинаковая.

Теперь Добролюб бросил мяч и помчался за ним на мостовую — машина затормозила на полном ходу и остановилась в двух шагах от мальчика. Из машины вылетел Ташев. Схватив Добролюба за рубашку, он закричал:

— Вам что, делать больше нечего?! Семнадцать долларов я отдал за стекло, а теперь вы хотите, чтобы у меня крыло смялось?

Мальчики вскочили со скамейки и отступили назад.

— Он не хотел… — умоляюще произнес Маляка.

— Кому рассказываешь! Каждый день…

Добролюб воспользовался моментом и вырвался из рук, но Ташев все-таки успел шлепнуть его, а потом в ярости завопил:

— Дурак!

— Это ко мне относится? — обиделся Добролюб.

— Лопоухий дурак! — Ташев дрожал от злости.

— Я вот скажу папе, тогда и посмотрим, кто из нас дурак!

— Я тебе сейчас порассуждаю! — Ташев шагнул было к Добролюбу, но тотчас передумал. — Сколько раз вам говорить, — повернулся он к Камену и Маляке, — нечего чужих во дворе собирать! У Константинова вон зеркало украли!

С улицы донеслись гудки автомобилей: Ташев бесцеремонно остановил свой «Форд» прямо посередине мостовой.

— Что там случилось? — В окне показалась бабушка Гинка.

— Я еду в Перник, вернусь поздно! — крикнул ей Ташев и поспешил к машине, чтобы освободить проезд.

— Его будут судить за оскорбление личности, — пригрозил Добролюб.

— Если бы суд разбирал случаи оскорбления детей, многим взрослым досталось бы! — заявил Маляка. — Моего-то отца точно бы осудили.

— Родители частенько обижают своих детей, — рассуждал Добролюб. — А вот если кто обидит чужого ребенка, понесет наказание. Жаль, что я не должностное лицо.

— С чего это тебе вздумалось быть должностным лицом?

— За оскорбление должностного лица полагается тюрьма.

— А как с учащимися? — заинтересовался Маляка. — Я считаю, ученики должны считаться должностными лицами.

— Едва ли, но за «лопоухого дурака» можно заставить его заплатить мне штраф в сто левов. Как пить дать!

Камен присвистнул — сумма произвела на него впечатление.

— Пойду посоветуюсь с адвокатом, — решил Добролюб, найдя, порывшись в карманах, два лева и несколько стотинок.

Мальчики решили тоже идти к адвокату. Камен позвонил снизу домой — дедушка утром ушел в поликлинику и оставил близнецов на него, — но братья не ответили на звонок. Камен побежал в квартиру, но тут же вернулся — братишек дома не оказалось.

— Моя малышня здесь не появлялась? — кинулся он к ребятам.

— Нет.

Камен покричал Тончо и, когда тот вышел на балкон, спросил:

— Ты не видел Стефана и Тошко?

Тончо молча исчез, но через секунду из открытого окна донесся его капризный голос:

— Я их видел, ба-а! Чего не пустила меня? Они же за мороженым пошли…

Камен еле сдерживался — дайте срок, уж он как следует оттреплет Стефчо и Тошко, достанется им на орехи! Пусть потом посмеют еще хоть раз пойти без разрешения за мороженым!

— Лопоухий дурак, а? — угрожающе покачал головой Добролюб по дороге к кондитерской и ехидно ухмыльнулся.

В кондитерской близнецов не оказалось. У перекрестка продавали эскимо, и Камен спросил продавца, не видел ли он, случайно, двух близнецов. Нет, продавец их не видел. Не было малышей и в скверике. В волнении Камен заглянул в бакалейную лавку, хотя и знал, что там братьев никак быть не может. Ребята опять вернулись во двор, но близнецы как в воду канули. Камен стал громко звать их, и тут из окна выглянул Стоименов:

— Ты что так раскричался?

— Братишки пропали.

— Куда же они подевались? — Стоименов понял, что Камен волнуется, и спустился вниз. — Найдутся, — попытался он успокоить мальчика. — В подвале смотрели?

Как же они об этом не подумали! Мальчики спустились вниз по темной лестнице, а Стоименов шел за ними. Ручка подвала-мастерской не поддавалась: кто-то держал дверь изнутри. Но было тихо.

Стоименов изо всех сил толкнул дверь, она открылась, и из подвала поплыли клубы табачного дыма. Показалось испуганное лицо сына Стоименова, за ним, виновато опустив головы, неподвижно стояли два его приятеля.

Затрещины посыпались сразу, первая заставила младшего Стоименова схватиться за щеку, вторая швырнула его на письменный стол, с которого ребята когда-то сняли столешницу. Деревянные планки, прикрытые сверху газетами, затрещали, и начинающий курильщик упал вверх ногами в выдвижной ящик стола.

Весть об исчезновении близнецов быстро разнеслась по этажам. Бабушка Гинка вышла во двор, а Худерова устроилась на балконе.

— Ты уверен, что малыши не с дедушкой? — допытывалась бабушка Гинка у Камена.

— Что им делать в поликлинике? Они завтракали и…

— Да с ним они пошли… — уверенно заявила бабушка Гинка.

Несколько человек кинулись в поликлинику. Слабая надежда появилась у Камена: вдруг и правда братишки там? Увы! Мальчики увидели дедушку, еще не дойдя до поликлиники: он играл в нарды в соседнем дворе.

— Стефан и Тошко с тобой? — крикнул издали Камен.

— Нет. А что с ними? — вскочил дедушка, беспокойство сразу охватило его.

— Уже полтора часа, как их нет дома.

Дедушка бросил кости, а его партнер, прищурившись близорукими глазами, подвел итог:

— Промазал! — И, довольный, поднял голову от игры.

Но партнера уже не было рядом. Дедушка Камена вместе с мальчишками бежал по улице.

— Это может быть и похищение, — сказал Добролюб Маляке так тихо, чтобы не услышал Камен. — Один раз у нас в классе исчез мальчик.

Зрачки Маляки расширились от ужаса:

— Ну и как, нашли его?

— Да. Оказалось не похищение, а бегство. К тетке убежал. Из-за школьных дел. За плохие отметки ему здорово доставалось от отца.

— А потом ему больше не доставалось? — заинтересовался Маляка.

— Нет, но дело не в этом, — ответил Добролюб. — Просто этот парень стал лучше учиться.

Мальчики шагали мимо стройки. Дно котлована было покрыто водой, а сверху плавала доска. Добролюб оцепенело уставился на воду, в тот же миг страшное предположение испугало обоих мальчиков.

— Придется тебе остаться и проверить, глубоко ли тут, — попросил Добролюб одного из мальчиков.

Парнишка спустился в котлован, прихватив с собой длинную палку, и стал шарить ею по дну; котлован был совсем неглубок, вода едва покрывала бы щиколотку.

К обеду паника стала неописуемой — три часа прошло с тех пор, как Стефчо и Тошко исчезли! Маляка позвонил в «Скорую помощь», но ему сообщили, что последний несчастный случай с близнецами был зарегистрирован четыре года назад. Тогда Добролюб предложил обратиться в милицию и сам набрал номер.

— Майор Илиев слушает, — послышалось в трубке.

Добролюб рассказал об исчезновении братьев.

— Нам уже сообщили об этом, — ответил майор.

— Примите, пожалуйста, дополнительные меры.

— С кем я разговариваю?

Добролюб возмущенно положил трубку:

— С кем, с кем! Не все ли равно, с кем?

Маляка стал собирать портфель — уже пора идти в школу, но Добролюб не спешил уходить, и Маляка пригласил его пообедать. Добролюб охотно согласился.

— Во всем виноват Ташев, — заявил Добролюб, садясь за стол.

— А при чем тут он? — удивился Маляка.

— Да как же, — пояснил Добролюб. — Если бы не сломали спортплощадку, ничего подобного бы не произошло.

На обед было мясо, тушенное с луком и чесноком. Добролюб очень любил это блюдо, и Маляка положил ему еще.

— Послушай-ка… — задумался вдруг Добролюб.

— Что? — отозвался Маляка.

Дело в том, что у Добролюба родилась новая идея: заинтересовать происшедшим какого-нибудь журналиста, подбросить ему мысль о логической связи между исчезновением близнецов и постройкой гаражей во дворе! Первой попавшейся ребятам на глаза газетой была «Народна младеж». Великолепно! Добролюб тотчас набрал номер дежурного редактора.

— Слушаю вас, гражданка, — раздалось в телефонной трубке.

Добролюбу было неприятно, что его приняли за женщину, но обиду он перенес с философским спокойствием. Ах, женщина?! Надо этим воспользоваться!

— Вас беспокоит мать пропавших детей, — сказал Добролюб. — Я совсем потеряла голову от волнения!

Заодно Добролюб сообщил адрес, где на территории детской спортплощадки построили гаражи. Конечно, это главная причина исчезновения близнецов!

— Назовите себя, пожалуйста!

— Алло, алло! — Добролюб несколько раз нажал на рычаг и положил трубку.

— Ты просто гений! — одобрил его действия Маляка. — Как тебе такое пришло в голову?!

— Еще немного, и они бы раскусили меня! — усмехнулся Добролюб.

Мальчики вышли из дома, и тут Добролюб решил не ходить на первые два урока. Если что, главной причиной его отсутствия в школе станет пропажа близнецов.

— Участие в поисках исчезнувших детей всегда производит хорошее впечатление, — глубокомысленно заметил он. — Здесь же речь идет о близнецах. Значит, впечатление усилится вдвое.

Маляка не посмел пропустить занятия — первый урок вела Добрева, а она такая… Но он, по крайней мере, чистосердечно попросит прощения за то, что не сделал домашнего задания.

Добрева отмечала отсутствующих, а Маляка все это время тянул руку. Учительница закрыла журнал, написала на доске тему урока, повернулась к классу и только тут обратила внимание на Маляку.

— Слушаю тебя.

— Я не сделал домашнее задание, — поднялся Маляка с места.

— Хорошо, садись!

Учительница не любила, когда прерывали ее объяснения нового материала. Подчеркнув мелом название темы урока, она снова повернулась к классу. Маляка опять поднял руку.

— Что еще?

— Я хочу объяснить, почему не приготовил урок.

— Потому что ты лентяй!

Класс рассмеялся, и это задело Маляку. Никому в школе он еще не говорил о пропаже близнецов, хотел сообщить эту потрясающую новость на уроке — пусть смотрят на него как на героя. А вместо этого его унижают.

— Товарищ Добрева, — сказал Маляка с чувством достоинства и исполненного долга, — пропали братья Камена. Все утро мы их искали, поэтому я не приготовил урок.

— Вот как? — Добрева посмотрела на пустовавшее сейчас место Камена. — Ну что же, нашли их?

— Нет. Я даже не обедал.

— Тогда иди домой, Маляков.

Маляка тут же сунул тетрадку в портфель.

— Ты вообще мог не приходить сегодня в школу, — добавила Добрева.

— Мог, — кивнул Маляка, — но я не хотел пропускать уроки. До свидания!

Он тихо вышел, осторожно прикрыл за собой дверь и помчался по коридору. Только бы Стефчо и Тошко еще не нашлись! Маляке очень хотелось присутствовать при торжественном моменте, когда их найдут.

Увы! Близнецы по-прежнему не объявлялись. Дедушка Камена, вконец расстроенный, сидел у дома на стуле, поглядывая по сторонам.

Бабушка Гинка суетилась возле него, вздыхая, охая и пытаясь его успокоить.

— Не надо так волноваться. Спрятались где-нибудь. Ты их, наверное, обидел. Нынешние дети такие чувствительные, ничего им нельзя сказать наперекор! Наш Тончо, уж поверь мне, в один прекрасный день тоже сбежит из «Альянса», ходит-то он туда из-под палки. А я бы и не стала его принуждать, да мамаша… Дипломата хочет из него сделать… Смотрю я на ее мужа…

— Только бы нашлись… — Дедушка чувствовал себя виноватым. — За нарды ни единого разочка больше не сяду!

Даже Худерова подошла к старику, катя перед собой коляску с внучатами.

— Не кори себя! Нечего родителям бросать детишек на нас, стариков. Мои вот тоже сбегут, только их вырастишь. Как и их родители! Детей — ко мне, а сами — ищи ветра в поле!

— Я пошел померить давление, хорошее было, ну и подумал… — начал рассказывать дедушка о том, как совершенно случайно уселся играть в нарды с Дончо.

Но Худерова, услышав слово «давление», тут же прервала его:

— А у меня-то какое? Это Шайтанова все придумывает, как бы мне его повысить.

— Сто пятьдесят на восемьдесят было, доктор сказал, юношеское, и я… — продолжал дедушка.

— Сто пятьдесят на восемьдесят! — воскликнула бабушка Гинка. — Прекрасное давление!

В этот миг показалась Шайтанова, возвращавшаяся из магазина с двумя баночками простокваши, и Худерова тотчас повернула коляску в противоположном направлении — не хотела встречаться с соседкой.

— Выше голову, найдутся твои ребятишки! — Шайтанова тоже попыталась приободрить дедушку. Посмотрев вслед удаляющейся Худеровой, она добавила громко, чтобы ее все слышали: — Ох, уж эта Худерова! Целыми днями так и смотрит — кто да куда пошел, а вот Тошко со Стефчо проглядела!

Возле «Трабанта», поставленного на ремонтную яму, суетился Константинов. Машина нуждалась в ремонте, и он вызвал техника, прикидывая в уме, во что это ему обойдется. Техник включил зажигание, нажал на педаль, и в моторе что-то застучало, как пулемет.

— Товарищ Константинов! — раздался надрывный голос Стоименова. — Что там у вас происходит?

— «Трабант»…

— Ваш «Трабант»? А я подумал, третья мировая война началась. Детей засунули в подвал — пусть курят, сколько хотят, а двор в площадку автосервиса превратили.

— Ты кое-что забыл, Стоименов, — оборонялся Константинов. — Ты-то больше всех…

— Что я, что я?! Я, что ли, построил себе гараж?! Выгнали детей на улицу, а…

В это время во двор вошел Яким Стоянов, корреспондент газеты «Народна младеж», посмотрел на Константинова, посмотрел наверх, на окно Стоименова. Техник снова нажал на педаль: Стоименов скорей прикрыл уши, а корреспондент замахал руками, разгоняя облако выхлопных газов.

— Вот так мы охраняем окружающую среду! — раздался сверху голос Стоименова.

— Здравствуйте, скажите, кто у вас председатель домкома? — спросил его журналист.

— Вот наш домком, — кивнул Стоименов на Константинова.

— Здравствуйте, я из газеты…

— Откуда, откуда, не расслышал? — переспросил Стоименов.

— Из газеты «Народна младеж».

— Прекрасно, — обрадовался Стоименов. — Я как раз собирался обратиться к прессе. — Он исчез из окна и через секунду появился во дворе в домашних туфлях.

— Есть ли у вас разрешение на строительство гаража? — поинтересовался Яким Стоянов.

— Если будете писать, пишите честно, — налетел на корреспондента Константинов. — Проблема не в гаражах. В городе детских садов нет. А им, видите ли, гаражи помешали. При чем тут гаражи, спрашивается?

— Как при чем? — недоумевал Стоименов. — Пока дети играли во дворе, на спортплощадке, ни один ребенок не пропадал. А сейчас сразу двое исчезли!

2

Тем временем близнецы, целые и невредимые, привольно играли во дворе детского сада № 24. Как они попали туда, они не смогли бы объяснить. А дело было так: утром Камен ушел из дома, когда они завтракали. Малышам не хотелось пить молоко, и тогда они решили полакомиться мороженым, но в ближайшей кондитерской мороженого не оказалось, и братья прошли под путепроводом на противоположную сторону бульвара. Возле кинотеатра мороженое продавали, но у детей спросили деньги, а денег у них не было. Малыши даже протянули продавщице свои пустые ладошки, и она засмеялась, а какой-то мужчина купил близнецам мороженое.

На автобусной остановке детишки из детского сада № 24 ждали автобуса. Близнецы увидели знакомых ребятишек, живущих в соседних кварталах, и подбежали к ним. Подошел автобус, воспитательницы принялись усаживать в него детей, и Тошко и Стефчо оглянуться не успели, как оказались в автобусе. А узнав, что их везут в зоопарк, очень обрадовались.

К обеду Тошко и Стефчо вернулись в детский сад, к этому времени у них уже было много приятелей. Пообедали все вместе, а потом отправились в спальню. Вот это уже не понравилось мальчикам. Да и кроватей в спальне для них не хватило. Братишки вышли во двор, и во дворе им показалось очень интересно: чего только там не было! Они начали кататься с деревянной горки, но какая-то женщина, прикрикнув, велела им уходить отсюда — здесь площадка детского сада. Близнецы спрятались в кустах и оставались там до тех пор, пока детсадовцы не вышли на прогулку. Тошко и Стефчо снова стали играть со всеми. Потом поужинали и побежали к деревянной горке, от усердного катания у них даже штанишки порвались.

К пяти часам стали появляться родители. Постепенно всех детей разобрали, и Стефчо и Тошко остались одни. Тут-то воспитательницы и обратили на них внимание: что же теперь делать с этими малышами?

— Вы чьи? — наклонилась к ним воспитательница.

Но объяснения не потребовалось, приятная музыка, звучавшая по радио, прекратилась, и диктор объявила:

— Передаем срочное сообщение Народной милиции. Пропали двое близнецов, Тошко и Стефчо, четырех лет, одеты в…

— Боже мой! — всплеснула руками воспитательница и схватила близнецов в охапку. — Идемте!

— Тетя, можно завтра опять к вам? — спросил Тошко.

Когда дедушка увидел Тошко и Стефчо, которых вела за руку воспитательница, он не смог подняться со стула — ноги стали как ватные, силы оставили его. Потом дедушка пришел в себя и, едва сдерживая подступающие слезы, обнял детей. Воспитательница сердито выговаривала ему, но он ее даже не слышал.

3

Утром на место бывшей спортплощадки прибыли корреспондент Яким Стоянов и фоторепортер, худощавый мужчина с фотоаппаратом через плечо.

Яким Стоянов ясно представлял характер своего будущего репортажа, заранее оговорил его с главным редактором: история детской спортплощадки на улице Васила Мулетарова в доме № 17 дает возможность поговорить о серьезных, наболевших проблемах.

— Действуй, — решил главный редактор.

И Яким Стоянов действовал. Прежде всего он объяснил фоторепортеру свой замысел, и тот, профессиональным взглядом окинув все вокруг, тотчас достал фотоаппарат.

Из подъезда вышел Ташев и в недоумении остановился: с какой стати эти двое фотографируют баскетбольный щит? К чему бы это?.. Когда Ташев отпирал гараж — каждое утро он проверял, цела ли машина, — раздался щелчок фотоаппарата. Ташев решил, что не стоит обращать на это внимание, но на работу отправился с дурными предчувствиями.

— Сделай, пожалуйста, панорамный снимок! — попросил журналист фоторепортера. — Вид сверху. Сними все это безобразие. Щелкни и этого типа!

Щелк! На пленке запечатлелась спина мужчины, который в это время возился со своей машиной — усердно копался в моторе.

— Я договорился с главным редактором, на материал дадут полполосы, — сказал Стоянов фотокорреспонденту, — можно будет пообстоятельнее изложить все.

Между тем во дворе появился Добролюб, главный виновник прибытия представителя прессы. И прямиком направился к Маляке. Добролюб не обратил внимания на журналиста и фоторепортера, но Яким Стоянов окликнул его:

— Мальчуган, ты здесь живешь?

— А что такое?

— Мы из газеты, делаем материал о вашей спортплощадке.

— Из газеты «Народна младеж»?

— А ты откуда знаешь? — удивился журналист.

— Да… — Добролюб смешался. — Я так сказал, наобум.

— Бывает! Из газеты «Народна младеж». Вчера тут пропало двое близнецов.

— Знаю.

— Все-то ты знаешь! Брата их тоже знаешь?

— Конечно!

— Прекрасно! Позови его. И других ребят. Всех зови!

Вскоре во двор вышли Камен с братишками, Маляка и еще несколько мальчишек. Услышав, что их будут фотографировать, скорей позвонили по телефону приятелям. Стоянов тем временем расспрашивал ребят о спортплощадке.

— А теперь гаражи снесут? — обратился к нему Добролюб.

— Да не знаю, посмотрим. Печать — это большая сила, мой мальчик. Знаешь, как уничтожили курятники в одном из районов?! Целую неделю пахло жареными цыплятами.

— Дядь, а дядь! — дернул его за рукав Тошко.

— Что, малыш?

— Очень хорошо было в детском саду.

— Здесь будет лучше, чем в любом детском саду, — журналист показал рукой на пустое пространство между домами. — Встаньте так, чтобы мы вас сфотографировали.

Во дворе собралось много ребятни. Фоторепортер поставил детей возле брошенного баскетбольного щита, только Тончо держался в стороне.

— Давай сюда! — позвал его Стоянов.

— Это сын того, кто… — Маляка кивнул на гараж.

— Не важно, — решил Стоянов.

Добролюб не отходил от него: журналист внушал доверие. Отведя корреспондента в сторону, мальчик тихо сказал:

— Его отец назвал меня лопоухим дураком.

— Да? — Журналист невольно взглянул на торчащие уши Добролюба.

— Можете вы что-нибудь сделать с ним?

— Пожалуй, нет. Слово не воробей, вылетит — не поймаешь! Ну, иди, становись вместе с ребятами.

Мамы и бабушки ни на миг не отходили от окон, они не сводили глаз с ребятишек, ревниво окликали своих — то им хотелось, чтобы мальчик поправил воротничок, то пригладил волосы, а одна мама даже громко потребовала, чтобы ее сын срочно высморкался — дело ли стоять перед фотоаппаратом с открытым ртом?

Из соседнего дома на шум выскочила пожилая женщина. Узнав, что газетчики снимают детей, решительно потребовала, чтобы фоторепортер подождал ее внучат. А старенькая бабушка привела с собой трехлетнюю девочку и бесцеремонно поставила ее впереди всех.

— Уходи отсюда, это не для девчонок! — толкнул ее Тончо.

Девочка заревела, а бабушка принялась сердито выговаривать Тончо.

Бабушка Гинка тотчас вступилась за внука. Яким Стоянов спокойно поставил девочку к ребятам. Прибежали и другие детишки — весь квартал прослышал о фотографировании для газеты.

— Сделай снимок широкоугольником, чтобы и гаражи были видны, и дети. А подпись дадим такую: «Что важнее для нашего будущего?» Как думаешь, подходит? — повернулся журналист к фотографу.

— Отлично!

Вместо фоторепортера газетчику ответил Маляка, решивший взять на вооружение фразу, которой, по мнению журналиста, можно было бы подписать снимок.

4

В школу учительница Добрева пришла на полтора часа раньше обычного. Накануне вечером она поздно вернулась домой, ей уже не хотелось проверять тетради, и она решила сделать это утром. Тут-то она и подумала: «Не зря говорится — не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня». Тетрадки и правда проверялись с трудом. Контрольные как контрольные, точно отражают знания каждого ученика. Добрева начала складывать тетради, но тут вошла уборщица и сказала, что ее вызывает директор.

Добрева поморщилась, она сердилась на директора из-за глупой истории с разбитым стеклом «Форда». Зачем нужно было сообщать об этом родителям? Дети, впрочем, тоже очень огорчили ее, все до одного проголосовали против того, чтобы Камен был председателем совета отряда. С каким изумлением смотрела она на лес рук! Хоть кто-нибудь, хоть один человек найдет в себе мужество не поднять руки? Нет, даже Юлия… Сначала вскочила в защиту товарища, а потом… И Маляка тоже. А уж какие они с Каменом неразлучные друзья… И Пантев… В последнее время так вроде ее радовал… И Камен! Тут уж совсем невероятная глупость — голосовать против себя!

Добрева прошла по коридору и постучала в дверь кабинета директора.

— Садись, пожалуйста, садись, — директор любезно указал ей на кресло. — Что нового? Как успеваемость в классе?

— Вообще-то…

— А Маляков?

— Он всегда на одном уровне: три, четыре, три, четыре.

— Прошу тебя, Добрева, обрати на него больше внимания.

— Не понимаю…

— Я бы хотел, чтобы за четверть у него была шестерка.

Добрева подняла брови: шутит директор, что ли? Нет, как будто говорит серьезно.

— Думаю, он не потянет.

— Поставь, прошу тебя.

Добрева не верила своим ушам.

— А что подумают остальные?

— Очень прошу.

— Но вы всегда говорили, что учителя должны не просто учить учеников, а воспитывать их честными гражданами!

— Да, но…

— Как я могу воспитывать в них честность, если вы хотите, чтобы я поступила нечестно?

— Что же здесь нечестного?

И тут Добрева не сдержалась: за последние дни столько всего накопилось!

— Нет, товарищ директор, — решительно заявила она, — нет и нет! Маляков получит то, что заслуживает. Как и все остальные. Мне противно смотреть, как приходят родители с претензиями по поводу отметок. Кто бранится, кто требует объяснений, кто просит — в зависимости от воспитанности, уровня общей культуры и положения на работе. Вчера как раз заявился отец Димитра Малякова — подавайте ему объяснения. Пусть приходит кто угодно, для меня все равны. А вот для вас, я вижу, нет. Камену из-за его мальчишеской выходки на два балла снизили отметку по поведению, а Малякова только пожурили. Если вы все же настаиваете, я… я подам заявление об уходе!

От волнения Добрева поднялась с места и отошла к окну. Говорить стоя ей было привычнее — сказывалась профессия.

Директор приблизился к ней. Он выглядел совершенно спокойным.

— Зачем ты придаешь всему этому такое большое значение? — поморщился он.

— Так меня учили. Чему меня учили, тому я и выучилась. И с детьми так же — они научатся тому, чему мы их учим.

— Тогда, Добрева, пойми еще кое-что. Научись отличать важные вещи от безделицы.

— Я не могу разделять родителей на более важных и менее важных персон.

— Ты не хочешь меня понять. Дело не в каком-то особом положении отца Малякова. К нам он не имеет никакого отношения, но оказывается, он может помочь нам с ремонтом бассейна. Ты знаешь, в каком состоянии бассейн. А он, между прочим, предназначен именно детям. Подумаешь, сын Малякова получит шестерку! Стоит ли из-за одного шалопая оставлять всех детей без бассейна?

В ответ на столь логичную речь Добрева не произнесла ни слова. Лицо ее все время оставалось безразличным, и было непонятно, как она относится к словам директора. Но вот директор умолк, и она спросила:

— Это все?

— Все.

Учительница направилась к двери.

— Надеюсь, мы договорились, — бросил ей вслед директор.

Добрева, ничего не ответив, вышла. Сначала она подумала, что надо немедленно уходить из школы, но потом решила этого не делать. Надо что-то предпринять, но что? В учительской она схватила тетради с контрольной и бросила в мусорную корзину, но это ее не успокоило, и она извлекла их из корзины.

Настроение у Добревой было плохим: ей казалось, что уроки тянутся бесконечно долго, куда дольше, чем это представляется порой самому плохому ученику.

Вечер она снова провела с молодым ученым-кибернетиком Анастасом Чолаковым, поделилась с ним своими волнениями — ей было интересно его мнение на этот счет. Анастас Чолаков был весьма остроумным человеком. Он сразу придумал кое-что. Превосходная мысль! Молодые люди весело расхохотались, и тут Анастас обнял свою спутницу, поцеловал ее и наконец-то сделал ей предложение. Добрева дала согласие.

5

Дежурный шестого «Г» подошел к кафедре, чтобы доложить об отсутствующих, но Добрева даже не открыла журнал. К огромному удивлению всех, она предложила ему сесть и сразу вызвала к доске Малякова.

Маляков несмело вышел и, взяв мел, повернулся к учительнице. Она пристально вглядывалась в лицо мальчика: знает ли он о недавнем визите его отца.

Маляка ничего не знал об этом и диву давался: как странно учительница ведет себя…

— Как определить площадь прямоугольника?

Задание было настолько простым, что Маляка растерялся — это же сущий пустяк.

— Надо умножить длину одной его стороны на длину другой стороны.

— Допустим, одна сторона равна шести сантиметрам, а другая — трем, какова будет площадь такого прямоугольника?

Маляка написал на доске 6 X 3 = 18 кв. см.

— А если длина сторон равна соответственно восьми и шести сантиметрам?

Маляка быстро справился и с этой задачей, но недоумение его возрастало. Если так пойдет и дальше, шестерка ему обеспечена!

— Десяти и трем сантиметрам? — Тон учительницы был подчеркнуто ироническим.

Маляка сразу написал результат.

— Семи и девяти?

Шестьдесят три квадратных сантиметра, разумеется. Но с какой стати у него спрашивают таблицу умножения? Что это учительница надумала?

— Отлично, Маляков, шесть! — протянула Добрева дневник.

Маляка был изрядным фантазером, не раз мечтал о шестерке, но сейчас он не чувствовал себя счастливым. Ему было стыдно.

Добрева стерла написанные Маляковым правильные ответы и, улыбаясь, повернулась к классу.

— А теперь познакомимся с графическим решением уравнения а Х х = 0. Ты готов, Маляков?

Маляка понял, что его выставляют на посмешище, и начал догадываться, почему. Он только не знал, кто пожаловал в школу — мама или отец.

После уроков Маляков старался держаться с ребятами как ни в чем не бывало, но чувство горечи не оставляло его. Ребята дразнились из-за шестерки, смеялись над ним, а один мальчик неожиданно спросил:

— Угостишь нас за математику?

Маляка достал лев и купил всем мороженое.

— Отец выдает тебе пять левов за шестерку? — напомнил Камен.

— Куда ему деваться!

— Маляка, а ведь она над тобой издевалась, — не сдержалась Юлия.

— Просто спрашивала старое, — буркнул Маляка.

— Да, да, таблицу умножения, — уточнил кто-то.

— Это все равно, как если бы по истории Болгарии тебя спросили про памятник на площади Русского памятника, — разъяснил Панта.

Все рассмеялись, а Маляке стало еще обиднее.

— Маляка, — поддразнила его одна девочка, — если получишь пять шестерок, да за каждую по пять левов, сколько же левов выдаст тебе твой милый папочка?

— Мороженое вы тем не менее слопали, — обиделся Маляка и, расстроенный, побежал домой.

Дома никого не было, и Маляка скорей достал из портфеля дневник. Не хватало, чтобы родители видели его шестерку! Того и гляди снова помчатся в школу вымаливать шестерки и по другим предметам.

Маляка спрятал дневник в плафон, этот его тайник еще не был раскрыт. Только он слез со стола, пришел отец.

— Мамы дома нет?

— Нет.

Ответ прозвучал так холодно и резко, что отец насторожился:

— Что нового в школе?

— Ничего.

— Тебя спрашивали?

— Нет.

— А на математике?

— Тоже нет.

— И по другим предметам не спрашивали?

— Нет.

Краткие ответы сына не успокоили отца. Мальчик что-то скрывает, но что?

— Дай дневник, пожалуйста.

— У нас их отобрали, — соврал Маляка.

— Как?

— Их, наверное, вообще скоро отменят.

— Неужели?

— Реформа, говорят, будет.

Отец задумался.

— Что ж, это очень разумно, — заключил он. — Дневниками да отметками только нервируют всех. Вот и наша мама сразу успокоится.

Старший Маляков достал газету «Вечерни новини» и сел на стул. Уже смеркалось, и в гостиной было темно.

— Зажги, пожалуйста, лампу!

Маляка повернул выключатель, и в первый момент отец Маляки подумал, что лампа перегорела, но, посмотрев наверх, он увидел на потолке тень дневника — Маляка положил его прямо на одну из ламп.

Увидев в глазах сына растерянность, отец проворно вскочил на стол и сунул руку в плафон.

— Ты у меня дождешься, — пригрозил он и открыл дневник.

Шестерка радостью осветила его лицо.

Тут в квартире появилась и мама, застав отца стоящим на столе.

— Посмотри, — показал он ей дневник. — И больше чтоб я не слышал, что не забочусь о сыне. — Спрыгнув со стола, он достал из кармана пять левов и протянул их сыну: — Слово надо держать, хотя я и не знаю, кто из нас кому больше должен.

Маляка не сразу взял деньги. Сначала подумал, не оттолкнуть ли руку отца, надо же сохранять чувство собственного достоинства, но потом решил, что пять левов — это немало и еще ни разу ему не доводилось их получать. И он взял деньги.

— Если ты каждый день станешь приносить шестерки и примешься меня разорять на десять, а то и двадцать левов, придется опять идти в школу — теперь уже просить учителей снижать тебе отметки, — пошутил отец.

Ночью Маляка спал плохо.

Утром, оставшись один, мальчик принялся за уроки, но заниматься ему не хотелось: шестерка совсем отбила у него охоту учиться. Он побежал к киоску за газетой — вдруг напечатали статью о спортплощадке? Интересно, сколько снимков поместят в газете? Когда их фотографировали, он все старался встать в центре.

Маляка просмотрел газету и отправился к Камену. Приятель делал уроки. Его братишек после их недавнего исчезновения приняли в детский сад, и теперь дедушка Камена спокойно предавался игре в нарды.

— И сегодня ничего, — разочарованно кивнул Маляка на газету.

— Не волнуйся, материал не могут не напечатать.

— Конечно, не могут. Вот шуму-то будет, когда напечатают! Два года назад незаконно построенные дачи под Софией снесли бульдозерами. Как думаешь, и к нам во двор пришлют бульдозер?

— Ты-то, конечно, посоветовал бы разбомбить гаражи с воздуха, — улыбнулся Камен. — Учебный год уж кончается, чего не делаешь уроки?

— Если гаражи снесут в ближайшие десять дней, как раз поспеют к нашим каникулам! — обрадовался Маляка.

Зазвонил телефон. Приятель из шестого «А» сообщил, что в газете пока ничего нет.

6

Директор школы имени Кирилла и Мефодия стоял у окна и смотрел, как дети с шумом выбегают во двор. Судя по всему, директор был рассержен. В дверь постучали, и кто-то вошел в кабинет. Не оборачиваясь, директор пригласил:

— Входи, Добрева, входи, пожалуйста!

Он знал, что это она. В голосе его звучала горечь.

Добрева подошла к окну и тоже стала смотреть на детей, весело идущих по улице.

— Счастливые, — улыбнулся директор. — И ты сделала для этого немало.

— Знаю, — подтвердила Добрева. — Но и вы тоже.

Директор подошел к письменному столу. Он не ожидал такого ответа и растерялся: в голосе Добревой было что-то вызывающее.

— Садись, пожалуйста, — указал он на кресло.

Добрева села, внешне она держалась очень спокойно, а вот директор нервно барабанил пальцами по столу.

— За контрольную по математике ты всем поставила шестерки, хотя некоторые ученики решили всего одну задачу. Могу ли я узнать, почему ты так выставила оценки?

— Вы же настаивали, чтобы Малякову я поставила шесть. У меня не было оснований не поставить шесть и всем остальным.

— Послушай, кому нужна эта демонстрация? Я думал, мы поняли друг друга, а ты взялась выкидывать номера. Одно дело повысить успеваемость ученику, другое — всей школе.

Грустная улыбка появилась на лице Добревой.

— Ах, товарищ директор, я так мечтала стать врачом. Знаете, почему не стала? Потому что мне на экзаменах не хватило пяти сотых балла. Представляете — пяти сотых! По всей видимости, вместо меня приняли того, кому вот так завысили отметку. Понимаете меня? Я не хочу быть несправедливой.

7

Маляка решил убежать из дома: в школе только и говорили о том, что успехами по математике ребята обязаны его отцу. Слабые ученики радовались происходящему, сильные поддразнивали Маляку, а Панта чувствовал себя просто ограбленным: у него в контрольной не было ни единой ошибки, и шестерка вполне заслуженна! Первая безупречная контрольная по алгебре, а его уравняли с четверочниками. Вот и старайся после этого, думал Панта.

Складывая вещи в чемодан, Маляка еще не знал, куда ему направиться. Главное — уйти из дома. И тут он вспомнил о Добролюбе — вот куда он пойдет. У Добролюба можно пожить, к тому же, глядишь, Добролюб что-нибудь и придумает: он и товарищ хороший, и не дурак.

Никем не замеченный, Маляка выбрался из дома, встретился на улице с бабушкой Гинкой, поздоровался с ней так любезно, что соседка ничего не заподозрила. К счастью, и в трамвае знакомых не повстречалось.

Увидев несчастное Малякино лицо и чемодан в руках, Добролюб понял, что дело серьезное.

— Что у тебя случилось?

— Можно, я поживу у вас дней десять?

Добролюб растерялся — десять дней, гость на десять дней… Он же не взрослый, чтобы мог сам решать такие вопросы. Присев на кушетку, Добролюб задумался, а Маляка продолжал стоять посередине комнаты.

— Десять дней?

— Может быть, и меньше. Домой я больше не вернусь. Родители выставили меня на посмешище.

— Вечно родители вмешиваются в наши дела, вот и твой отец… Это ведь все равно, что ты направился бы к его начальнику — пусть, мол, увеличит зарплату твоему отцу.

— Я бы пошел, — признался Маляка, — но папа этого не поймет. Еще поколотит.

Наступило молчание. Маляка тем временем осматривал комнату. Он был здесь уже не в первый раз, но сейчас обдумывал, где он мог бы спать — в комнате стояла одна кушетка.

— Я мог бы спать и на полу, — признался он.

Добролюб молчал, и Маляка почувствовал себя неловко.

— Ты спроси у своей мамы…

— Она сразу позвонит твоим домашним! — уверенно заявил Добролюб. — Знаешь, родители — страшная мафия!

Маляка не знал точного значения слова «мафия», но даже если бы знал, что толку? Облегчит ли это его тяжелое положение бездомного?

Мальчик уже сожалел о своем смелом решении оставить отчий дом. Кто его заставляет убегать из дому?! Разве может он жить без родителей, а они без него?! Маляка старался прогнать эти тревожные мысли, но напрасно. С каждой секундой он все отчетливее понимал, что совершил глупость.

— Что же теперь делать? — в полном отчаянии воскликнул Маляка.

— Чем скорее вернешься домой, тем будет лучше, — посоветовал Добролюб.

Как прекрасно, что он пришел именно сюда, к Добролюбу! Вот уж верно говорится: «Ум хорошо, а два лучше».

Маляка взял чемодан.

— Спасибо!

— Не за что, — откликнулся Добролюб. — Я тебя провожу.

Мальчики прошли через гостиную, где мама Добролюба, как обычно, играла на пианино.

— Добри! — позвала она.

— Да, мама.

— Ты куда?

— Я скоро вернусь.

Пианино зазвучало снова, повторялось одно и то же упражнение. Маляке хотелось спросить у Добролюба, как это он переговаривается с мамой через стеклянную дверь, но не решился. Вопрос показался ему неуместным.

— Она играет целыми вечерами? — удивился Маляка.

— Да, но не позже десяти вечера. А то соседи начнут стучать и сверху, и снизу.

Маляка вздохнул: вот так, хочешь добиться успеха, надо заниматься с утра до вечера — и в игре на пианино, и в спорте, и в математике, все равно.

Добролюб увидел, что товарищ совсем повесил нос, и принялся его успокаивать:

— Да родители ни о чем и не догадаются! Еще так рано! А хочешь, оставь у меня чемодан, завтра я его тебе принесу.

— Теперь уже все равно.

— Нет, не все равно! Начнут спрашивать, где ты да что ты…

— Они знают, — буркнул Маляка.

— Как знают?

— Я оставил им письмо.

— Какое письмо?

— Прощальное.

Добролюб закусил губу:

— Боюсь, тогда все так просто не обойдется.

— Вот то-то и оно, — вздохнул Маляка.

Мальчики не стали садиться на трамвай, а решили пойти пешком, хотя до дома Маляковых было довольно далеко. Когда они подходили к дому, уже начало темнеть.

Родители Маляки вернулись домой как обычно — к шести часам вечера. Отсутствие сына их не удивило — он частенько после школы где-нибудь болтался, но через час мама Маляки обнаружила прощальное письмо сына, приколотое булавкой к спинке кровати. Мама прочитала письмо и громко заплакала. Отец, в испуге выхватив из ее рук письмо, прочитал прощальное послание сына, и лицо его налилось кровью.

— Пишет — наши пути разошлись. Вот глупец! — негодовал он.

— Скорей бежим его искать, скорей, слышишь? — Мама была в отчаянии.

— Вернется! — крикнул отец. — Никуда не денется! Еще увидимся!

Вдруг послышалось, как открывается входная дверь. Отец бросился в прихожую, за ним мама. На пороге стоял Маляка, но не один, а с приятелем. Добролюб решил подняться с товарищем наверх — при чужом человеке отец не очень-то разойдется. Но отец был вне себя от гнева, мама кинулась к мальчикам, неловко толкнула Добролюба, и ему досталась пощечина отца Маляки. Никола Маляков почувствовал себя весьма неловко: схватив сына за ухо, он потащил его в спальню, и там они оставались довольно долго.

Когда отец и сын вышли из спальни, Добролюба уже не было в квартире. Маляка скрылся на балконе — не хотел, чтобы видели его слезы. В душе его таилась глубокая обида, и снова он думал только об одном — уйти бы отсюда навсегда, но, выходит, пока следует повременить.

8

Постепенно отношения Камена и Панты испортились окончательно. Им бы поговорить откровенно, по-мужски, и все недоразумения выяснились бы. Но Камен предпочитал молчать, а невысказанная обида разрушает дружбу.

Камен мучился ревностью: как мог его друг не отказаться от помощи Юлии по математике? Да разве дело только в математике? Сочинение Панты по литературе, которое Станчовска прочитала классу, и в самом деле заслуживало шестерки, только кто его написал? Может, отец Юлии пишет теперь сразу два сочинения? Конечно, сочинение написал отец Юлии, кто же еще!

Теперь Камен ненавидел и Юлию. Ненавидел, но что-то его беспокоило, и он потихоньку следил за Юлией и Пантой. Ну и ловкачи, ничем себя не выдают, а Панта даже делает вид, что избегает Юлии, предпочитая ей другую девочку — Лидию.

Однажды утром мама Панты остановила Камена на улице.

— Что-то ты давно у нас не бывал. Как дела?

— Хорошо.

— Уж не поссорились ли вы с Лучезаром?

— Да нет.

— Камен, а он в школе…

— Что?

— Вроде получше с учебой стало…

— Да.

— И в самом деле?

— Конечно.

— Ты знаешь, иногда допоздна занимается. Очень прошу тебя, если что не так, скажи мне.

— Да все в порядке, не волнуйтесь.

— А может, зайдешь к нам, Лучезар дома.

— Зачем ему мешать, пусть занимается.

— Да ты не помешаешь! Он с девочкой решает задачи.

Слова эти так резанули Камена, что мама Панты, заметив это, все поняла. А он, кивнув ей в знак прощания, бросился в противоположную сторону.

Камен бесцельно брел по улицам, пока не оказался возле какой-то трамвайной остановки. Может, прогуляться по центру?

Сошел он на остановке Хали и, направившись к Львиному мосту, остановился перед кинотеатром.

— Камен!

Мальчик обернулся. Юлия! От неожиданности он даже не поздоровался.

— А ты разве не у Панты?

— У Панты? С какой это стати?

— Я думал, вы решаете задачи.

— Он больше не хочет заниматься со мной. Очень уж самоуверенный. Я ведь неплохая учительница, как считаешь?

— Отличная! — обрадовался Камен.

К нему вернулось хорошее настроение: значит, с Пантой занимается кто-то другой. Лидия? Конечно, Лидия! Надо быть ослом, чтобы не понять, что Панта занимается математикой с Лидией.

— Ты видел? — спросила Юлия.

— Кого? — Думая о своем, Камен не понял вопроса девочки.

— Этот фильм.

— Нет. Если хочешь, давай сходим, — предложил Камен.

Было около десяти часов утра, и возле кассы стояло всего несколько человек. Заняв очередь, Камен сунул руку в карман за стотинками, но, на его несчастье, мизинец зацепился за резинку, и рогатка, лежавшая в кармане, повисла на руке неопровержимым свидетельством его малолетства. В смущении Камен положил рогатку обратно в карман.

— Рогатка моих братишек, — солгал он. — Какого только барахла не суют в мои карманы!

Двери в зал распахнулись, и зрители, толкая друг друга, спешили занять места. Камен положил ладонь на плечо Юлии, оберегая девочку от случайных толчков, но тут же отдернул руку и взял девочку за локоть.

— Знаешь, и у Панты есть девочка, — вырвалось у него.

— У Панты? А у кого еще?

Камен смутился. Хорошо, что они вошли в зал и искали свои места, так что можно было обойтись без ответа.

После кино Камен вернулся домой счастливый. Он пообедал, схватил портфель и отправился в школу, впервые за все годы забыв позвать с собой Маляку. Неподалеку от школы он заметил Панту и направился прямо к приятелю.

— Привет!

— Привет! — Панта был удивлен и обрадован такой переменой в Камене. — Как поживаешь?

— Хорошо.

Камен положил руку ему на плечо:

— Хоть бы меня сегодня не спросили, я к учебнику не прикасался.

— Не нахватаешь пар в конце года?

— Подумаешь!

— Если вызовут, смотри на меня, я подскажу!

Мальчиков догнал Маляка. Сердитый-пресердитый!

— Ты чего меня не позвал?

Камен растерялся: он только сейчас вспомнил, что надо было свистнуть Маляке. Хорошо, что подошел Сашо с газетой под мышкой.

— И сегодня нет статьи! — сказал он.

— Да ну ее, эту спортплощадку, — пренебрежительно махнул рукой Камен. — Детские забавы!

9

Первым радостную весть узнал Добролюб. А все потому, что у него был сильный насморк. Дело было так. На уроке музыки Добролюбу предстояло подыгрывать школьному хору на аккордеоне. Перед репетицией Добролюб отправился к школьному врачу, и врач сразу же освободил его от занятий. Учитель музыки очень рассердился, когда Добролюб заявил, что не может сегодня играть:

— Посмотрите на мой нос.

— Ты носом, что ли, играешь?

— Нет, не носом, руками. А как же с занятыми руками я вытру нос? Не хватает, чтобы из носа капало на аккордеон! Да и других могу заразить. Как бы не получилось, что на школьном концерте хор вместо пения примется чихать!

— Горе-философ, — нахмурился учитель пения.

По дороге из школы Добролюб заглянул в парикмахерскую, где обычно на столиках лежали свежие газеты и журналы. Ожидаемой статьи в газете «Народна младеж» не оказалось. Мальчик решил позвонить в редакцию, и Яким Стоянов сказал ему, что «бомба взорвется» завтра. Посудите сами, до уроков ли тут?! Добролюб скорей нашел в справочнике телефон школы и позвонил. Трубку снял директор:

— Слушаю вас, гражданка.

— Вас беспокоят из редакции «Народна младеж». Можно ли по неотложному делу позвать к телефону товарища Димитра Малякова из шестого «Г»?

— Ученика Димитра Малякова?

— Да, да! — ответил Добролюб и умолк, почувствовав, что дальнейшими разговорами можно все испортить.

Директор удивился этому «неотложному делу», но попросил школьную уборщицу подняться в класс за Маляковым.

Маляка испугался — раз вызывают к директору, хорошего не жди. Удивилась и Добрева — шел как раз ее урок, — что это он натворил? Маляка в ответ лишь пожал плечами.

Директор, озабоченный и строгий, сидел за письменным столом. Он молча посмотрел на Маляку и кивнул головой на телефон. Маляка взял трубку — может, дома что-нибудь?

— Алло!

Тревоги как не бывало. Добролюб! Приятель предупредил Маляку, что в разговоре с директором не назвал себя, и скорей сообщил новость.

Маляка положил трубку, сияя от радости.

— Большое спасибо! — поблагодарил он, но строгий взгляд директора охладил восторг мальчика.

А вдруг директор слышал разговор по телефону? Маляка направился к двери, но директор остановил его:

— Присядь, пожалуйста!

Маляка опустился в кресло, он чувствовал себя как на скамье подсудимых.

— Что это за звонок? Какое такое срочное, неотложное дело? Прямо из редакции!

— Он уезжает в командировку и…

— Кто он?

— Сотрудник редакции.

Добролюб забыл сказать Маляке, что его приняли за женщину, и Маляка попал впросак.

— Э-э-э, как это он, когда говорила она? — недоумевал директор.

— Да? — Маляка скорее решил исправить положение. — Очень низкий голос… Извините за беспокойство! Она искала меня дома… Я ей не давал вашего телефона, да я его и не знаю.

— На что это вы жаловались в редакцию?

— Из-за спортплощадки…

— Как вам не стыдно! — рассердился директор. — Вы еще жалуетесь! А я стараюсь плавательный бассейн отремонтировать! Знаете, сколько это стоит?! Спортплощадка! Какая еще спортплощадка, — кивнул он в сторону окна, и Маляка понял: директор имеет в виду школьную спортплощадку. — Естественно, я не могу позволить, чтобы вы целыми днями шумели…

— Нет, нет, — воспользовался Маляка паузой. — Не об этой спортплощадке речь. О дворовой, вы еще похвалили нас за нее и разрешили взять баскетбольный щит.

— Ну и что?

— Площадку заняли под гаражи.

Директор с облегчением откинулся на спинку стула: вот оно что! Он вмиг успокоился, даже повеселел.

— И вы пожаловались в газету?

— Да.

— Отлично! Так и надо поступать, по-граждански! Если совершено беззаконие… — Директор рубанул рукой, словно саблей, чтобы показать, как решительно надо пресекать беззаконие. — Ох, уж эти гаражи! Всё запрудили машинами! А деньги на машины где берут, никто и не спрашивает. Многие учителя имеют машины, многие? Гаражи! Ну ладно, ступай в класс!

По улыбающейся физиономии Маляки ребята поняли, что он пришел с хорошими вестями. Добрева ни о чем его не спросила, не стала любопытничать. Но ребятам нетерпелось все поскорее узнать, и новость передавалась от стола к столу. Камен и думать забыл, как еще совсем недавно называл спортплощадку детской забавой, и возбужденно принялся пересказывать Юлии разговор с Добролюбом.

— Что здесь у вас происходит?

Маляка вскочил с места, словно Добрева спрашивала именно его.

— Завтра вы прочитаете об этом в газете, — выпалил он.

— А что именно?

— Целая страница будет о нас. С фотографиями.

Классный руководитель не поняла, о чем идет речь. Она вернулась к уроку, но Маляка снова поднял руку.

— Что еще, Маляков?

— В газете «Народна младеж», товарищ Добрева! — уточнил он.

Занятия кончились, и тут появился Добролюб. У мальчишек все так и пело в душе: наконец-то они собрались все вместе!

— Еще только двенадцать часов. — Маляка смотрел на часы, прикидывая, когда свежая газета может появиться в киосках.

А пока направились во двор. Маляка и Камен переоделись и принялись красить баскетбольный щит.

— Сейчас типографии как раз печатают, — сказал Добролюб.

— Что печатают?

— Газеты. Не случалось видеть в кинохронике? Печатные машины стучат, стучат, газеты выскакивают из машины и складываются стопками.

— А как печатают внутренние страницы? — спросил один из мальчиков, но ответа не получил.

Друзья смотрели на него снисходительно, хотя и сами не знали, как это делается.

— Интересно, на какой странице дадут публикацию? — заволновался Панта.

— На первой, на какой же еще! — откликнулся Маляка.

Мальчики понимали: Маляка размечтался, но возражать ему не стали.

Во дворе появился Константинов и, остановившись у подъезда, взглянул на ребят. Опять чего-нибудь надумали?

Мужчина хотел было подойти к мальчикам, но, передумав, скрылся в подъезде.

— Разобьем кирпичи на крошечные кусочки и усыплем ими спортплощадку. Будет совсем как настоящая. Кирпичи, по крайней мере, у нас есть, — показал Маляка на гаражи. — Когда пришлют бульдозер сносить гаражи, попросим, пусть кирпичи подолбает.

— Глупости, какой еще бульдозер! Владельцам гаража назначат срок, сами пусть и ломают! — решительно заявил Камен. — Будут сносить свои гаражи и плакать! Тончо, ты сейчас держись от отца подальше!

Тончо, стоявший в стороне от мальчиков, несмело подошел к ним. Чудно, его не только не прогнали, но даже начали с ним разговор. С тех пор как отец построил этот проклятый гараж, Тончо для ребят словно перестал существовать.

Перемена в отношении к Тончо удивила и Ташева, возвращавшегося с работы. Он удивился еще больше, когда увидел, что у мальчишек отличное настроение.

— Тончо! — позвал он сына.

— Что? — откликнулся Тончо, но с места не сдвинулся.

— Ничего, ничего. — Ташев решил не отрывать сынишку от ребячьей компании и ушел в дом.

Ребята проводили его многозначительными улыбками.

— Кто строил, тот сам и расхлебывать будет, — сказал Панта.

— Не расхлебывать, а ломать! — поправил его Камен и, посмотрев на баскетбольный щит, воскликнул: — Смотрите, как красиво!

Под косыми лучами заходящего солнца щит блестел как полированный. Тончо хотел дотронуться до него, но Камен не разрешил — дернул его за рукав.

Кто знает, сколько времени в этот вечер оставались бы они во дворе, если бы не родители. Первым домой позвали Тончо. Он было заканючил, но Камен дружески положил руку ему на плечо:

— Я ведь тебя предупредил, спокойно! Мы накануне решающих событий.

Один за другим мальчики разошлись, огорченные, что надо так рано уходить.

— А может, еще поговорить с журналистом? — предложил Маляка, когда они остались вдвоем с Каменом. — Возьмем и напишем еще о нас.

— Что именно?

— Нечего так рано загонять ребят домой!

И тут же с балкона донесся голос его сестры:

— Митко!

— Я хочу еще немного погулять, — протянул Маляка.

— Немедленно домой!

— Да ладно тебе…

— Сейчас спущусь, тогда увидишь «да ладно»! — послышался голос отца.

— Лучше уж ты поднимись, чем ждать, когда он спустится, — повернулся Камен к товарищу.

— Пожалуй, — согласился Маляка и пошел домой.

Камен с братишками тоже направились к подъезду и уже на лестнице услышали голос дедушки, звавшего их домой.

10

Утром Камен, Маляка, Панта и еще несколько мальчиков, как и договорились, встретились у подъезда дома и купили целых шесть номеров газеты «Народна младеж». Из трех номеров решено было вырезать статью и опустить ее в почтовые ящики владельцев незаконно построенных гаражей, а три номера сохранить. Но где же статья? Ни на первой странице, ни на последней ее не было. Какой удар после стольких надежд! Мальчики даже подумали, уж не сочинил ли Добролюб всю эту историю? Может, он с журналистом вообще не разговаривал? Но тут Камен увидел на второй странице имя Якима Стоянова и обрадовался:

— Есть!

Мальчики мигом подскочили к нему. Статья Якима Стоянова оказалась маленькой заметкой под названием: «Растет и хорошеет, но…», спрятавшейся в углу полосы. Вот ее полный текст:

«Каждый день вступают в строй все новые и новые жилые дома и общественные здания — красивые, современные! Школы и детские сады, комбинаты бытовых услуг, больницы и поликлиники. Растет и хорошеет наша столица, но… Тут появляется это вечное „но“. В данном случае вопрос касается детей. Город растет и хорошеет, но достаточно ли мы заботимся о детях? Заглянули ли ответственные работники райсоветов во дворы этих новых домов, туда, где должны играть дети — вдали от опасностей, подстерегающих их на улице? Вместо веселого детского гомона там нас встречает шум автомобильных двигателей. На свободной территории в глубине дворов расположились не спортивные площадки, а стоянки машин. А во многих местах даже построены частные гаражи. Интересно, каково мнение райсоветов на этот счет?»

Камен сложил газету. Ребята в растерянности смотрели на него.

— А где же фотографии? — вспомнил Маляка. — Ну ладно! Тогда надо хоть один снимок попросить на память.

Идею приняли, но решили сначала пойти к Добролюбу — вдруг он что придумает? Обидно все-таки читать такую клоп-заметку, как назвал ее Камен.

Добролюба мальчики застали во дворе. Что это? Свернувшись клубочком у турника и упершись взглядом в собственные колени, Добролюб замер в неподвижности, обхватив голову ладонями.

— Во-о-се-е-емь! — раздалось откуда-то сверху.

Все повернулись на голос. Сложив рупором руки, с седьмого этажа кричал мальчик.

— Восемь, да? — Мальчику не терпелось услышать ответ.

Добролюб, улыбаясь, выпрямился.

— Правильно, — ответил он и тут вдруг увидел газеты в руках товарищей: — Напечатали?

— Почему этот пацан кричит «восемь»? — удивился Маляка.

— Занимается телепатией. Да ерунда это!

— Но ты ведь сказал «правильно»?

— Ничего не правильно, но не хочу его огорчать. Несчастный ребенок. Его родители строят дачу… И это все?! — Добролюб увидел заметку Якима Стоянова. Прочитав ее, он внимательно просмотрел всю газету и выдохнул: — Понятно!

— Что понятно?

— В номере много материалов куда более важных, чем Якима Стоянова. Вот заметку о спортплощадке и сократили. Смотрите, статье об овцеводе не пожалели целую страницу. Потому что овцы дают и шерсть, и молоко, а мы что?

— А мы что? — мальчики вернули ему вопрос.

Ага, значит, к нему пришли за помощью и ждут чего-нибудь толкового. Что же тут можно сделать?

— Идите в райсовет на прием к председателю. Прихватите с собой газету. Вопрос о спортплощадке поставлен прессой, и вы требуйте решения этой проблемы.

— А ты? — удивился Камен. — Ты разве не пойдешь с нами?

— Я из другого района.

— Не имеет значения, — сказал Камен. — Кто тебя будет спрашивать, где ты живешь? Идем, и все. Тебе всегда что-нибудь толковое приходит в голову.

— Хорошо, — согласился Добролюб.

11

В райсовете мальчики были дважды, и оба раза до них не доходила очередь. После третьего захода они поняли, что напрасно тратят время: у секретарши только и забот, что отваживать посетителей, сказал Добролюб. Кто пустит школьников к самому председателю?

Тем временем у Добролюба созрела новая идея: надо затеять грандиозную операцию… Ему самому идея показалась просто гениальной. Правда, делиться ею с приятелями Добролюб решил повременить. Известное дело! Всякая гениальная находка выглядит поначалу абсурдной.

Прежде всего Добролюб познакомил со своим планом Маляку. Едва Маляка прослышал, что в операции задействованы духовые инструменты, мигом загорелся. А вот Камен отнесся к затее скептически:

— Если председатель райисполкома намерен был нас принять, давно бы принял.

— До сих пор не принимал, — ответил Добролюб. — И завтра не примет, а через дня три все устроится. Всему свое время!

Через три дня после тщательной подготовки мальчики снова направились к председателю. Панта нес с собой пионерский горн, а Маляка барабан, Камен надел пионерскую форму: ему предстояло вручить председателю исполкома некое послание. Пусть в райисполкоме останется их документ.

Мальчики доехали на трамвае до кинотеатра «Георгий Димитров». Вход в здание кинотеатра был торжественно оформлен — сегодня здесь открывается двухдневное совещание по проблемам снабжения населения фруктами и овощами.

— Если и на этот раз все пройдет по-идиотски… — заволновался Сашо.

— Не должно, — ответил Маляка. — Добролюб никогда не подводил. Иногда, правда, его затеи были слишком оригинальными.

— Вот именно. Мне из-за него снизили отметку по поведению, — поддержал разговор Камен.

К кинотеатру пришли и девочки. Это были Юлия и Лидия, обе тоже в пионерской форме. Чувствуется, что задуманная Добролюбом операция действительно будет грандиозной.

— А где этот ваш ненормальный? — подошла к мальчикам Юлия.

— Кого ты имеешь в виду?

— Добролюб, что ли, его зовут?

— Он не ненормальный, — обиделся за друга Маляка.

— Если он не придет сюда, значит, ненормальными окажемся мы.

Юлия ошиблась, Добролюб приехал к кинотеатру раньше всех и уже приступил к выполнению задуманной операции. Пройдя с аккордеоном через служебный вход, он юркнул в маленькую, пустую комнату, по-видимому, гримерную артистов, оставил там свой аккордеон. Потом запер дверь гримерной и положил ключ в карман.

Выйдя к главному входу кинотеатра, Добролюб встретился с группой пионеров из его школы, тоже приехавших к кинотеатру с пионерскими горнами и барабанами.

— Идемте! — решительно скомандовал Добролюб, и группа последовала за ним.

Пришли в гримерную. Ребята принялись аккуратно укладывать инструменты на стулья, но стульев было всего пять. Началась возня, Добролюб воспользовался этим, незаметно вышел из гримерной и, заперев дверь, опять сунул ключ в карман.

Немного погодя через служебный вход в сопровождении Добролюба прошествовала группа его друзей-баскетболистов и двух девочек. У входа на сцену они остановились. Здесь хорошо было слышно выступление оратора на совещании. Добролюб тем не менее приник ухом к двери.

— Как, товарищи, обстоит дело со снабжением населения свежими фруктами и овощами? — с жаром вопрошал оратор. — Свежие фрукты и овощи есть, но в магазинах они отсутствуют! Почему?

Наступила пауза, и Добролюб, испугавшись, что сейчас сразу же начнутся прения, решил — пора! Иначе провал операции неминуем. Мальчик открыл дверь на сцену, она заскрипела, и выступающий сердито повернул голову.

Тут Добролюб растянул мехи аккордеона, и зал тотчас огласился звуками пионерского марша. Вот на сцене появились ребята, вспыхнули с небольшим опозданием прожекторы, в зале сразу стало светло и торжественно. Участники совещания дружно поднялись и аплодисментами встретили пионеров.

Ребята встали в ряд спиной к президиуму и принялись маршировать на месте, а Добролюб все продолжал играть на аккордеоне. Минуту спустя Камен вышел из строя и тихо спросил, кто из присутствующих в президиуме является председателем исполкома. Им оказался выступающий. Камен вытянулся перед ним по стойке «смирно», словно собираясь рапортовать, но неожиданно перешел на шепот.

— Вы и в самом деле товарищ Гелев? Вы правда председатель? — Камену важно было убедиться, что он не ошибается.

— Я, а что такое?

— Скажите, когда вы начнете принимать школьников? Трижды мы по два часа сидели у вас в приемной, но так и не попали к вам. Разве так можно?

— Я не всегда знаю, кто у меня в приемной.

— Так когда же вы сможете принять нас?

— Ну хорошо, давайте в среду. А какое у вас ко мне дело?

— В среду, в котором часу? — уточнил Камен и протянул рулон с ребячьей декларацией.

— В десять утра.

Камен обрадовался: вполне можно успеть поговорить до школы. И пожал руку председателю.

Увидев это, Добролюб дал знак горнистам: зал наполнился торжественными звуками, не очень, впрочем, стройными, скорее даже немного фальшивыми. Маляка напрасно старался бить по барабану в такт, от усердия обливаясь потом. Положение еще больше ухудшилось, когда Панта внезапно выдал кикс — дунул в горн, а звук не появился. Добролюб от стыда готов был сквозь землю провалиться. Как самый музыкальный из своих приятелей-баскетболистов, он лучше других понимал, какое испытание выпало на долю присутствующих в зале. Но тут выручила Юлия. Выступив на шаг вперед, она громко произнесла:

выпалил свои две строки и Маляка. Пионерское приветствие прозвучало громко и торжественно и заключилось громом аплодисментов. Зал снова поднялся с мест и рукоплескал в такт маршу — Добролюб играл на аккордеоне.

Мальчики и девочки покинули зал очень довольные. Камен шепнул им о разговоре с председателем еще на сцене. Добролюб был переполнен чувством собственного достоинства, а Юлия все удивлялась: этот ненормальный не такой уж ненормальный.

На трамвайной остановке Добролюб вдруг стукнул себя по лбу, вспомнив, что пионеры, которым действительно было поручено приветствовать совещание, заперты в гримерной, и скорей бросился обратно.

Когда пионерская делегация торжественно появилась в зале, на трибуне стоял новый оратор. Добролюб тем не менее решительно шагнул на сцену — перерыва в заседании ждать нельзя, все его хитрости мигом выявятся!

На этот раз прожектора зажглись вовремя: Добролюб заранее предупредил осветителя. Выход пионерской делегации выглядел сейчас более торжественным — ребята появились с двух сторон сцены — отбивали шаг со знаменами, с барабанами, с горнами, теперь уже звучащими без единой фальшивой ноты. Впереди шагал Добролюб с аккордеоном. Сидящие в зале оторопели.

вновь зазвучало в зале.

Кто-то засмеялся, с каждой строкой пионерского приветствия смех усиливался, пока не охватил весь зал. Ребята смутились, а девочка, которой сейчас предстояло продекламировать часть стихотворения, даже расплакалась. Добролюб изо всех сил растянул аккордеон — в зале опять наступила тишина. Тогда к микрофону подошел мальчик, все еще бледный как полотно, и, расправив лист с пионерским приветствием участникам совещания, громко прочитал его.

12

В школе Добролюба встретили как героя. Все уже знали о каше, которую он заварил. Ребята окружили его и расспрашивали, как да что. Он рассказал им историю о его друзьях с улицы Васила Мулетарова из дома № 17, о спортивной площадке, при этом, как всегда, подводил под случившееся теоретическую базу, попутно рассуждая о гражданских правах школьников и между прочим заметив, что в других социалистических странах председатели райсоветов выделяют специальное время — целых три дня в неделю — для приема школьников. Разумеется, он это придумал на ходу, тут же, правда, почувствовав, что, пожалуй, переборщил.

Прозвенел звонок, школьники построились, и, когда они входили в класс, дежурный учитель многозначительно передал Добролюбу, что его вызывает директор. Добролюб сразу смекнул, едва ли его вызывают в связи с введением в Болгарии пятидневной учебной недели.

— Вы, случайно, не знаете, зачем я нужен директору?

— Не иначе, вручат орден Кирилла и Мефодия второй степени, — усмехнулся учитель.

Шутка с орденом еще больше смутила Добролюба. В волнении остановился он перед директорским кабинетом и тихо постучал, надеясь, что директор не услышит. Но ошибся. Только мальчик постучал, она сама открыла ему дверь, словно ждала ученика с нетерпением, и пригласила войти. Тон ее не предвещал ничего плохого. Не выглядела она и рассерженной.

— Ты знаешь, почему я тебя вызвала?

Знать-то он знал, но зачем отвечать сразу? Молчание — золото, поэтому Добролюб решил не спешить с ответом и задумался: признаться или нет. Вспомнил Добролюб и известное выражение: «Самая хорошая политика — честность».

— Знаю.

— Садись, раз знаешь, — пригласила директор. — А то пришлось бы стоять да стоять, пока не припомнил бы.

«Спасибо народной мудрости», — подумал Добролюб и сел на диван. К его неописуемому изумлению, директор молчала. Сидела за письменным столом и молчала. Он тоже умолк, время от времени украдкой бросая на нее взгляд. Потом подумал: пожалуй, немая сцена слишком затянулась. В конце концов она женщина, а он мужчина, следует уделить ей должное внимание.

— Очень жарко, — прервал молчание Добролюб. — Вот бы такую погоду на каникулы!

— Так оно и будет, — откликнулась директор. — Даже еще теплее.

Добролюбу эти слова совсем не понравились — он усмотрел в них плохое предзнаменование: пожалуй, ему следует сменить тему разговора, но мозг его словно парализовало. Снова наступило молчание, и Добролюб совсем растерялся. Он недоумевал: чего они ждут, но в этот момент дверь открылась, в комнату вошел его отец и, увидев сына, испугался:

— Опять что-нибудь натворил?

И лишь потом поздоровался с директором. О вызове в школу ему сообщили по телефону — чего только он не передумал по дороге!

— Что-нибудь случилось? — Отцу нетерпелось узнать причину столь неожиданного приглашения.

— Добролюб знает, пусть сам и скажет.

Мальчик принялся рассказывать историю спортплощадки на улице Васила Мулетарова. Когда он дошел до рассуждений о правах школьников, отец его прервал, потребовав оставить философствования, потому что…

Добролюб знал почему.

— Как можно так скверно поступать! — рассердился отец Добролюба.

— Вообще-то он мальчик старательный, сообразительный, но в последнее время стал хуже учиться. Я знаю, что… — Директор поколебалась, но потом все-таки сказала: — Добролюб, выйди ненадолго, мне нужно поговорить с твоим отцом наедине.

Мальчик, опустив голову, вышел из кабинета.

— Мы, естественно, учитываем, что ваш сын живет в особых условиях…

— Каких таких условиях? — Отец Добролюба был задет за живое. — Он живет в отличных условиях.

— Да, и все-таки… Конечно, вы о нем заботитесь, но любой ребенок разведенных родителей…

— Как разведенных?

— Вы и его мать… Я просила учителей быть особенно внимательными к детям разведенных родителей.

— Но мы не разведены, — поднялся отец. — Ничего подобного. Нам и в голову не приходило такое! Откуда вы это взяли?

— Так сказал Добролюб, еще в прошлом году. Он отсутствовал в школе три дня и объяснил, что родители разводятся, и я, конечно, простила ему прогул. Он был так расстроен!

— Теперь я его настрою, будьте спокойны, — пообещал отец. — Мы с женой вовсе не разводились да и не собираемся этого делать.

Отец еле сдерживался от негодования, а директор тем временем думала, что же делать дальше.

— С чего это он взял… — оторопел отец. — Моя жена пианистка, а я — художник, целыми днями пропадаю в мастерской. Иногда мы и в самом деле шутим, что живем как разведенные, но… В субботу и воскресенье мы всегда вместе. Подумать только, какой осел!

Отец внезапно открыл дверь кабинета, и в комнату влетел Добролюб, едва не растянувшись на полу, — он подслушивал разговор взрослых, приникнув ухом к двери.

— Что это за глупости ты тут наплел?

— Я совсем другое имел в виду, — буркнул Добролюб и поспешно выскочил из кабинета директора.

— Не стоит его наказывать, — решила директор, прощаясь с отцом Добролюба. — На этот раз не стоит.

— Извините нас, пожалуйста. — Отец Добролюба чувствовал себя неловко. — Ребенок разведенных родителей, значит? Я еще с ним поговорю…

— Будьте поделикатнее, — проговорила директор.

Мягкости в разговоре с сыном отец ей не обещал, потому что был уверен: вряд ли он сдержит свое обещание.

13

Через два дня, в среду, в 9 часов 45 минут Камен, Маляка и Панта встретились у райсовета. Ждали Добролюба, но он что-то опаздывал. Ровно в десять мальчики вошли в здание и стали неторопливо подниматься по широкой лестнице — как и подобает делегации, о приеме которой есть предварительная договоренность с председателем. Они только удивлялись, почему так и не пришел Добролюб. После успешной операции в кинотеатре «Георгий Димитров» он вообще что-то пропал.

Секретарша встретила мальчиков приветливо и сразу пригласила в кабинет.

— А, это вы, хитрецы! — поднялся со своего места председатель исполкома и поздоровался с каждым за руку. — Как ребятня называет сейчас хитрюг?

— Черти! — рассмеялся Маляка. — Или пройдохи!

— Значит, детский мир не очень изменился с моих ребяческих времен, — засмеялся председатель и взял со стола ребячью «декларацию». — Да, вот о вас думаю, но… — Он нажал на кнопку селектора. — Товарищ Станчева, нельзя ли угостить наших посетителей? — И снова повернулся к детям: — Кто это писал?

— Мы все вместе, — ответил Маляка.

Председатель вздохнул.

— Чему только ни учат сейчас в школе, а…

— Что-нибудь не в порядке? — забеспокоился Маляка.

— Да, орфография изрядно хромает.

— Если нужно, мы перепишем заявление.

— Только слова с ошибками на отдельном листочке, по пять раз каждое… Ну, давайте думать, что делать с вашей спортплощадкой, — перешел председатель к главному. — Нет, нет, нельзя строить там гаражи! — Председатель снова нажал кнопку селектора. — Попросите, пожалуйста, прийти ко мне Стефанова.

Только Панта подумал о том, что председатель отдает приказания, которые никто не выполняет, как дверь открылась и вошла женщина с коробкой превосходных конфет и рюмками коньяка — она не знала, что в кабинете — школьники. Разумеется, к коньяку никто не притронулся, только Маляка сунул палец в рюмку и облизал его.

Пришел Стефанов, и мнение Панты о председателе исполкома окончательно улучшилось.

— Ты проверил насчет гаражей? — спросил председатель вошедшего. — Надо ребятам помочь.

— На улице Чапаева есть свободное пятно, — ответил Стефанов. — Строительство отложили на год, но наверняка отложат еще на один.

— Что значит пятно? — Камен не мог скрыть недоверия.

— Это пустырь, — объяснил председатель. — Место хорошее. Конечно, правильнее было бы снести гаражи, но, как бы вам сказать, вы ребята неглупые… — Председатель обратился к Стефанову: — Проследи, пожалуйста, чтобы пустырь обнесли сеткой. И вообще сделали все как следует…

Мальчикам еще раз предложили конфеты, и они ушли из райсовета вполне счастливые — теперь у баскетболистов есть свое пятно.

У райсовета приятелей ждал Добролюб. Все очень обрадовались ему.

— Как дела?

— Представляешь, — объяснил Маляка, — нам дали пятно. Знаешь, что это такое?

Добролюб кивнул.

— А ты почему не пришел?

— Надо было заниматься, — признался Добролюб. — Как вырвешься? Мама и папа решили снова пожениться, вот и взяли меня в оборот.

— Поженились, значит, — облегченно вздохнул Маляка и обнял Добролюба. — Как хорошо! Знаешь, я переживал за тебя. Быть сыном разведенных родителей, наверно, тяжело.

— Конечно, — кивнул Добролюб. — Мой отец художник и такой несдержанный…

Пустырь оказался вполне подходящим местом, хотя его и придется хорошенько выровнять. А какой простор здесь! Вполне можно устроить площадку с двумя баскетбольными щитами! Правда, снова возникнет вопрос — где найти второй баскетбольный щит? Но — через два дня заканчивается учебный год, и на это, конечно, найдется время. К тому же пока не оградят площадку, работу лучше не начинать. У них на этот счет уже как-никак есть опыт.

14

Последним уроком учебного года была алгебра, и не случайно. Классный руководитель попросила учительницу литературы поменяться с ней уроками — последний звонок в этом учебном году ей хочется услышать в своем классе.

Вместо журнала Добрева принесла большую коробку конфет. Коробка была много больше той, которой угощали ребят в райсовете.

— Сегодня урока не будет, — объявила она. — Уж какие теперь занятия! Лучше полакомимся конфетами по случаю моей свадьбы. Я, дети, вышла замуж!

Класс зашумел. Кто бы мог подумать! Хорошая Добрева или плохая, но ученики считали ее чуть ли не своей собственностью, а она вдруг взяла и вышла замуж. Панта первый сообразил, что надо сделать, и поднял руку:

— Поздравляю вас, товарищ Добрева!

— Спасибо, Лучезар.

На задней парте кто-то робко хлопнул в ладоши, и весь класс стал аплодировать.

— Спасибо, спасибо, — еще раз поблагодарила учительница и с коробкой конфет пошла между рядами. Угостив ребят конфетами, она села на первую парту лицом к классу и положила перед собой школьные дневники. — Думаю, что оценки у нас выставлены справедливо. Маляков!

Маляка встал.

— Годовая оценка по математике у тебя — четыре.

— Спасибо, товарищ Добрева!

— Юлия! И ты, Камен!

Школьники дружно поднялись с места.

— В декабре намечено провести республиканскую олимпиаду по математике. Я хотела бы, чтобы вы приняли в ней участие. Но это значит, что во время каникул… Так ведь?

Оба согласно кивнули.

— Лучезар!

Теперь поднялся с места Панта.

— У Лучезара заслуженная шестерка по математике! Летом можешь заниматься спортом сколько душе угодно. Ну, а если иногда вздумаешь решить одну-две задачи, тоже неплохо.

Панта почувствовал себя на седьмом небе от счастья. Особенную радость доставляла ему мысль о маме — вот уж обрадуется, увидев его дневник. Непременно надо пригласить ее в Народный театр — отметить отличное окончание учебного года, они никогда там не были. А Цапе? Цапе, конечно, поцелует его в лоб и скажет: «Так держать, мой мальчик!» Жаль, что классная не знакома с Цапе — наверняка бы влюбилась!

Добрева раздавала дневники, обращая к каждому ученику слова доброго напутствия. Она ласково улыбалась, но почему-то в ее голосе иногда проскальзывала печаль.

— Вряд ли мы увидимся с вами осенью, я перехожу работать в другую школу, — сказала она напоследок.

Класс затих. Какая тишина! Даже муха не жужжит… Ребятам было очень грустно, только сейчас они поняли, как привязались к учительнице и как теперь им будет ее не хватать!