Человек привыкает ко всему, даже к мысли о близкой смерти. Витафагия по-прежнему живет в каждом и по– прежнему в девяти случаях из десяти сама погибает. В остальных случаях мы теперь успеваем ей в этом помочь.

Высочайшее напряжение всего человечества, концентрация усилий на самом ответственном направлении сделали свое дело. Произведено необходимое количество К-облучателей, химических и биологических средств для диагностики и подавления ранней витафагии. Развернута глобальная сеть лечебных и диагностических пунктов. Запрещен широкий доступ к анестезирующим средствам.

Но всем этим уже занимался не я, хотя мне и была оказана честь: я стал почетным членом комитета, руководившего всей кампанией. Почетным – потому, что уже давно не поднимаюсь с постели. Зато получаю самую свежую информацию, а время от времени с помощью средств телесвязи даже участвую в заседаниях комитета.

Я много думал о сыне. Он вырос на моих глазах. Я с тревогой наблюдал за ним в возрасте, когда все мальчики неожиданно обнаруживают у родителей комплекс злокачественной некомпетентности. Я был счастлив, когда он, наконец, благополучно перешагнул через это, и особенно потом, когда он сам стал отцом.

Однажды я спросил сына:

– Как там у вас в физцентре института времени? Хроносвязь наладили?

– Как всегда, папа, – бодро ответил сын, – готовимся и мечтаем. По нашим расчетам можно ждать контакта уже в этом столетии.

Мне вдруг стало весело: я все понял.

– Скажи, парень, что это была за лаборатория, из которой деда твоего увезли в клинику?

– Какая лаборатория? Это малый демонстрационный салон! Старик, я помню, заказал его на целый день. На вопрос о цели он отделался шуткой: «Хочу вправить мозги одному эскулапу». Дед был шутник.

– Это точно, – подтвердил я, не в силах сдержать улыбку.

Кто-то теплый и нежный прижался к моей руке: пришел двухлетний человек – мой друг, мой внук. Я глядел на него и думал: «А все-таки здорово, что витафагии подставили ножку, в этом есть… такой смысл!»

1973