Боже мой, как часто я бывал здесь раньше. Да в сущности, я вырос на этой улице. Улица Горького в Нижнем Новгороде. Ямская слобода венчала город с юга и одновременно с запада на берегу Оки. Угол этот начинался сразу же за Большой Ямской улицей. В девяностых годах, прогибаясь перед неким не вполне понятным прошлым, улице Краснофлотской власти «вернули историческое название» Ильинская, и никто не заметил, что эта часть её называлась именно Большой Ямской, а Ильинской никогда не была.

Так вот, если пересечь Ямскую Слободу и оказаться на берегу Оки, спуститься до полугоры…

Да, я всегда видел этот странный вал, стоящий над самым обрывом. Но только вместе со своим тогдашним студентом-историком Александром Жуковым впервые медленно прошёл по нему.

Жуков обещал мне показать необыкновенные вещи. И я увидел их: под нашими ногами лежала древняя керамика. Самая древняя из той, какую я видел в своей жизни. Грязно-белое (серое?) тесто – так археологи привыкли называть материал, из которого слеплен сосуд. Следы ткани на его закалённой древним огнём поверхности. Гончарного круга эти люди ещё не знали. Они разминали глину в холщёвом тканом мешке, делали стенки тонкими, прижимая глину к этой эфемерной, давным-давно истлевшей материи. Материи, оставивший след после себя на несколько тысячелетий.

Керамики было очень много. Она лежала как раз на гребне этого вала, проходящего по кромке обрыва. Я легко сориентировался – вал идёт точно с севера на юг. Справа, если встать лицом к окскому устью, плоский полукруг, вдающийся в гору и заросший бурьяном. Слева… А слева ничего нет. Обрыв, река внизу, когда-то были пути Казанского вокзала, исчезнувшего с городской карты уже почти полвека назад. Но, как я увидел потом на старых фотографиях великого мастера Андрея Карелина, в сторону Оки от насыпи в конце XIX века обрисовывался такой же полукруг, и только на его краю, в двадцати метрах отсюда, площадка обрывалась.

Что же здесь было?

Александр Жуков был среди профессиональных археологов, открывших это место заново в девяностых годах XX века. Они здраво предполагали: это могло быть святилище. А почему бы и нет? Удивительно точно по сторонам света сориентирован вал. Назначение его непонятно. Собственно с утилитарной точки зрения он бесполезен. Как и от кого защищаться на берегу реки таким валом (сейчас он трёхметровой высоты, но положим, раньше он был раза в два выше), если с другой стороны этого вала тоже небольшой плоский плацдарм?

Жуков позвал меня сюда, поскольку знал, что я видел в отличие от многих святилища, дожившие до наших дней.

Так это всё-таки тоже святилище?…

И сюда приходили люди – помянуть своих мёртвых и принести дар богам?

Они наверняка приносили им хорошую и вкусную еду. Я читал это у этнографов: ханты и манси на свои кладбища приносят подарки мёртвым, и для того, чтобы подарки дошли, отправляют их «на тот свет», «убивают». Если ты хочешь подарить мёртвому кружку, её надо продырявить. Больше это уже не кружка и живым она служить не сможет. Она становится кружкой-наоборот. Как мёртвый – это живой-наоборот.

Они приносили сюда свои самые красивые керамические сосуды и били, потому что как же их по-другому отправить мёртвым.

А может, мы и есть мёртвые? Ведь мы не жили тогда, когда всё это происходило. И в итоге это мы реально получили то, что было адресовано им?

И ещё – мы, наверное, последние, кто может видеть это место.

Рядом уже кипит работа. Извиваясь как огромный змей, своим хвостом Оку перегородил земснаряд. Намывают острова. На них бьют сваи. Строится мост. Он будет двухъярусным. По нему в центр города ломанут машины, а в тоннель, внутрь Дятловых гор будут нырять поезда метро.

Всё это необходимо городу. Как журналист, профессия которого – писать о транспорте, я уже письменно одобрил это дело.

Но на прошлой неделе я поглядел проект и понял, что для подъёма транспорта придётся строить весьма прихотливый серпантин дорог. Не заденет ли один из изгибов своим могучим разворотом своим эту террасу. Святилище, конечно, не тронут, но, наверно, оно быстро исчезнет само собой на этом крутом склоне.

Мучительно хочется знать, как звали богов, прилетавших сюда, в устье Волги.

А было это давно. Керамика принадлежит поздняковской культуре. Стык второго и первого тысячелетий до новой эры. В Египте строятся пирамиды. Троянская война уже состоялась, но Гомер – воспеть её – ещё не родился.

* * *

…Так всё-таки, как же звали этих богов? Живы ли они? Берегут ли они нас – чужих, не понимающих на их языке и совсем забывших делать им подарки?

Или как в анекдоте о налоговом инспекторе: «Их не звали, они сами приходили»?

Между прочим жертвой этих окских и волжских склонов стали за длинную историю тысячи нижегородцев. Склоны сползали в кремле, заваливая в ночи дома. Мощный оползень летом 1597 года ночью в одночасье убил Вознесенский Печёрский монастырь, тот самый, где когда-то монах Лаврентий написал свой знаменитый и самый старый из дошедших до нас с дальних времён Лаврентьевский список русских летописей. Оползни убивали монахов Благовещенского монастыря и жителей Нижнего Базара. Великолепная Рождественская Строгановская церковь стоит на такой сползшей вниз горе, под которой, вероятно, десятки домов, засыпанных ранним весенним утром, когда люди ещё спят.

Но – у этого перекрёстка дорог в центре России великая судьба. Он собрал замечательные личности, яркие события. Он красив и неотразим (не люблю и не понимаю это слово, но чувствую в этом случае его точность: просто слабо мне так вот одним мазком выразить то, что отзывается на образ его в моей душе). И перекрёсток этот мне – дом. А я не из тех людей, кто меняет небо над головой.

* * *

Студенты, люди получившие среднее образование, не один раз спрашивали меня, когда был каменный век. Вопрос, требующий встречного вопроса: где? Собственно, есть на Земле места, где этот самый каменный век ещё не завершился. Народы развиваются очень неравномерно – и понять бы, отчего. А применительно к нам каменный век… Нет, он, конечно был значительно раньше поздняковской культуры.

Итак, кто же такие эти люди поздняковской культуры? Они предки русских? Или марийцев? Или и тех, и других?

Кто их боги?

Поздняковские боги – красиво звучит?

Здесь, на окском обрыве, омывают меня ветры тысячелетий. А я сижу на валу, в месте где сходятся почти все мыслимые границы, и гляжу на мой огромный город. На синюю даль, в которой теряются отстоящие отсюда на добрые сорок километров Дзержинск и Балахна, на леса, на озёра. Это там, в тех лесах, веками лежала под песчаными холмами как удивительное послание нам лосиная фигурка, сделанная людьми около четырёх тысяч лет назад.

Может быть, это и есть та земля Калева, о которой поёт знаменитый финский эпос?

Может быть, здесь удивился силе человеческого слова и музыки древний сказитель, видя, как на этом самом окском берегу старый верный Вяйнемёйнен, вековечный прорицатель, сколачивает пеньем свой челнок: песню спел – и дно готово…

Просто это песню слушали боги. Поздняковские боги, имена которых забыты и которые потому уже не могут, наверное, быть вызваны нами на помощь.

Моя левая рука, которой я опираюсь на землю, касается чего-то твёрдого. Осколок древнего сосуда чёрен и хранит следы холста.

Я пью здесь сегодня пиво.

Как знать, может быть, именно древнее пиво было в том разбитом здесь сосуде?

Украдкой – вдруг меня кто-то видит – смахиваю из бутылки глоток пива на землю.

Вспоминается старый карт – марийский жрец – из окрестностей Шаранги. Его давно нет в живых. Звали его Аркадий Васильевич.

Мы сидели в его избе и говорили о священной роще. «Есть роща. Ходим туда. В праздники ходим», – уклончиво отвечал он на наши вопросы. И этот странный разговор мучительно тянулся больше часа: он не подпускал нас близко к своему переданному от стариков знанию. И только когда кто-то из нас случайно помянул имена нескольких марийских богов, он замолчал. А потом спросил: «Откуда вы их знаете?» Дальше разговор уже клеился.

В рощу ходят молиться обязательно в среду (у соседней деревни день молений – пятница, но ведь это же неправильно, кто же этим в пятницу занимается? вот оттого они, думаю, и живут плохо).

Надо позвать их всех, сказать, когда мы к ним пойдём молиться, когда их будем угощать в роще. А утром в тот день надо помыться в бане, одеться во всё белое. И должна быть богам пища. Какая?… Пиво сварить! Пироги особые марийские: с мясом – и наверху из теста узор, который обозначает барана, быка. Рыбник – тоже пирог, в нём – запечённая рыба целиком и наверху узор, который делают только на нём.

Хлеба маленькие, узорчатые. Подкогольё – большие плоские пельмени, очень красиво защипанные. В них может быть мясо, грибы, творог, начинка из овощей. Эта еда воплощает в себе богатство и щедрость: в ней соединяется всё, что есть в доме вкусного – и хлева, из огорода, с поля, из леса.

Человек не жертвует это богам. Это бессмысленно: им и так всё принадлежит. Он для них старается, готовит, угощает их и чествует. Он осмелится их позвать, накрыв общий стол, и будет чувствовать торжественность момента. Они здесь, рядом, они незримо участвуют в трапезе. И если им будет хорошо, может быть, увидят, в чём люди нуждаются, и поддержат пришедших в священный лес?

Вводят в рощу белого барана или белого быка. Только хорошего, не больного какого-нибудь. Перед молением его окатывают водой. Если дёрнется, боги примут его, можно резать и варить. И обязательно надо съесть потом всё мясо – в роще ничего оставлять нельзя и уносить с собой – тоже.

В роще – очаг, стол, помост, лавки. Есть большие котлы для мяса. Огонь разводят. Но дрова надо принести с собой. Там поленница – вот в ней дрова из деревни. А так прутья, деревья в роще жечь нельзя. И ломать там ничего нельзя. И мусор нельзя оставлять. И ругаться нельзя – накажет.

Молиться надо весной, когда лес просыпается. Надо просить, чтобы все были здоровы, чтобы скотина водилась, чтобы урожай был. Есть такие слова – их переводят «Быть имеющим прибыль!» Надо осенью молиться тоже – сказать, что благодарны, лето хорошо прошло. И если что в жизни не так, надо тоже в рощу идти, нести подарки.

Юмо, нал! Юмо, палшы! – Бог, прими! Бог, помоги!

Это карт говорит, а все повторяют.

Голову, потроха, шкуру от быка или от барана – в огонь, это для них. Мясо – в котёл.

И вот их зовут. Всех зовут, никого не забывают. Потому что забудешь – обидишь. Что потом будет, если обидишь? О-ой!..

Надо встать на колени перед столом и им поклониться.

Поро Кугу Юмо – Добрый Большой Бог, Мардеж Юмо – Бог Ветра, Юр Юмо – Бог Дождя, Ур Юмо – Бог Зверей, Кэцэ Юмо – Бог Солнца, Тергя Юмо – Бог Птиц, Ошкэце Юмо – Бог Светлого Дня, Вюд Юмо – Бог Воды, Пюрыкшо – Мать Богов, Ош Пондаш – Белая Борода!.. Когда пойдём, всех богов вспомним, всех богов назовём по имени, всем богам принесём жертву.

В роще не крестятся – в роще поднимают две руки, и вот так – кланяются дереву, ведут руками вниз вдоль ствола. Берёзе кланяются старой. Дубу кланяются.

Уормахен бекен – обещал и принесу. И приносишь. Так просто это не говорят. Это – или весной просишь хорошего года, или если болезнь с человеком случилась (ради скотины нельзя такое говорить, нельзя обещать).

Юмо, перегай! Юмо, палтербал! Порыж Юмо, перегыже! – Бог, береги нас! Бог, помоги! Добрый Бог, береги!

* * *

Всю жизнь карт ищет молодого человека, которому смог бы передать свои знания, свои заветные из древности идущие слова – кумалтыш мут. Книг, где они были бы записаны, нет. Найдутся ли такие люди?

Впрочем, в последние десятилетия на научных конференциях по этнографии я всё чаще стал встречать этих людей со строгими лицами в белых вышитых рубашках и белых высоких войлочных шапках.

В 2000 году во время съезда марийского народа я оказался на встрече Госсекретаря Марий Эл с делегациями. Он посетовал, что не знает, где взять картов-профессионалов. Видимо, их надо учить? Может, школу какую-то открыть или семинары проводить? Но кто там будет преподавателями? С мест пришло уже несколько запросов в правительство: требуются подготовленные, аттестованные карты!

– Я окончил художественное училище в Чебоксарах. Целых десять лет рисовал плакаты «Народ и партия едины», «Пятилетку в четыре года». А потом появилась во мне печаль – о наших рощах и о наших богах. И я понял, что это моё, – рассказывал мне о своей жизни карт, скучавший в фойе во время съезда. – Что-то узнаю от стариков, что-то чувствую сам, как это надо делать. Мы выбрали дубовую рощу на окраине Йошкар-Олы – очень хорошая роща…

На вопрос, почему карт не в зале, где в это время кипели страсти – обсуждались кандидатуры на пост председателя Марийского Национального конгресса, он отрезал: неинтересно. И назвал будущего победителя, предупредив: перевес будет всего в восемь голосов.

Через полтора часа делегаты так и проголосовали.

Карт удовлетворённо покивал головой: кандидатура ему нравилась. И продолжал:

– Сейчас вокруг нас собираются люди – кому природа дорога, кто хочет мира и согласия. И не только марийцы. Вот тут я письмо из Омска получил – от русских. Хотят к нам приехать. Если сердце чистое, если человек умный, и мы рады, и роща примет.

* * *

«У нас около Большой Юронги было два святых леса. Вот туда наши деды ходили. Сейчас-то лесов этих уж не осталось, даже место не помним. Один называли Грозное Место. Туда женщины не ходили и чужие. Говорят, Он не хотел их допускать, и они могли заболеть и не вылечиться. Ходили мужчины – дождя просить у Него, или помощи, или если болезнь.

Дедушка туда ходил. Ему пряник пекли. Деревянная форма была для этого пряника. И он получался в виде барана или быка. У кого форм не было, руками его такой делали. И прищипывали три раза на середине, три раза сбоку. Тесто делали из муки, сметаны, масла, солили его. И вот этот пряник несли в жертву. И что-то там говорили. Но что – это была тайна».

* * *

«Прихожу к дочке с зятем. А у них баран здоровый. „Что барана-то держите?“ Надо, говорят, отдать юмын куэлан, ненкошлан (божьей берёзе, ненкошу). „В кереметь, что ли?“ „О-ой, не говори громко! Что ты! Тебя ведь закружит!..“»

* * *

…И – уже след, уже расплывающийся отпечаток чего-то древнего и осмысленного в прошлом, а ныне – не укладывающегося в представления о «правильном». Краевед Михаил Балдин, имя которого почитается в его родных местах, в книге «Варнавинская старина» описал «странный обычай». Перед началом весенних работ русские православные крестьяне (а других в его районе, почитать эту книгу, так и не было с незапамятных времён!) молились в поле и обещали Николаю Угоднику в жертву быка, а Георгию Победоносцу – барана. Осенью же эти крестьяне устраивали на улицах своих деревень пиршества. Ставили длинные столы. На них – блюда из этих животных. Молились и приступали к трапезе. Правда, как я понял из текста, вместо пива на столах присутствовало что-то более действенное.

Вот ведь какие были причудливые обычаи у предков – рассуждает краевед.

В дороге мы, случается, останавливаемся в Шаранге и обедаем. Фирменное блюдо в кафе около автостанции – «шарангские пельмени». Они подаются в горшочке – вкусные, большие, по форме абсолютно как марийские подкогольё. В Воскресенском местное райпо тоже делает их именно такие и продает в отделе полуфабрикатов замороженные. А рядом – открытый рыбный пирог. Будете спрашивать – вам объяснят, что традиционная воскресенская русская кухня, так здесь привыкли.

Нет-нет, я не хочу никого упрекнуть в профанации, вероятно, очень древней священной еды. Наоборот, жизнь, похоже, так счастливо сложилась, что в некоторых уголках Лесного Заволжья угощают сейчас так, словно нам выпала честь оказаться на марийском празднике. И это элемент культуры соседей, который был почтительно освоен, как осваивались слова другого языка, навыки умелого хозяйствования.

Моление в роще Грозная

* * *

В моей жизни настал момент – и меня с двумя друзьями, с которыми мы вместе работали, пригласили на моление в священную рощу.

Его впервые на нижегородской земле по просьбе живущих в области марийцев проводили верховный карт Александр Иванович Таныгин и его заместитель Альберт Иванович Рукавишников.

Накануне мне было два звонка от журналистов: они тут прослышали про моления, но – где, когда оно будет, как туда ехать?

Отвечал я им очень неопределённо, стараясь показать, что толком ничего не знаю. Собственно, мне никто не давал таких поручений кому-то об этом сообщать и показывать дорогу. Ещё не хватало, чтобы это стало сюжетиком для новостей со стендапом, чтобы потом любопытствующие разглядывали: а кто тут и что они делают?

Местом моления выбрали священную рощу Грозную за Тоншаевом около деревни Большие Ошкаты.

Утро в конце октября было медленным, холодным и туманным.

Людей к назначенному часу съехалось не так-то много. Они, не торопясь, поднимались на холм к роще. Карты были облачены в белое одеяние, на них были белые войлочные шапки.

Мы аккуратно собирали валежник для костра. А место его и главные деревья, около которых всё и должно происходить, карты легко определили, осмотревшись.

– Фотографировать? – задумывается Таныгин. – Конечно, фотографируйте…

Расстилаются на земле скатерти – пусть и полиэтиленовые, как положено в нашем веке. На них – хлеб, пироги и другая привезённая из дому еда. Варится мясо в котлах. И карты подходят к каждому из приехавших людей. Говорят об их жизни. Ведь нужно знать, с чем люди пришли в рощу, что их тяготит, что ждёт решения. И мне Александр Иванович тоже задаёт вопросы. А я отвечаю на них честно и просто – как по-другому?

Через несколько минут начнётся моление – и карты расскажут о тех, кто собрался здесь, попросят о важном от их имени.

Голос Таныгина – низкий, строгий, хрипловатый – зовёт Их к нам на холм.

Я уже слышал его обращение к Богам во время съезда марийского народа. Он просил у Них содействия тому доброму, что должно случиться в зале, просил наставить приехавших на мудрость.

Да, потом этот момент не понравился кому-то из «освещавших»: московский корреспондент позволил себе недовольство тем, что вместо православного священника, который благословил бы собравшихся, на трибуну поднялся кто-то ему непонятный. Явный язычник и, видимо, сепаратист.

Москва живёт порой очень своеобразными представлениями о том, что её окружает. Общался несколько лет назад с одним столичным журналистом, пишущим на темы экологии и техники. И узнал от него, что Россия – страна мононациональная и православная. Потому что 85 % населения – русские. Остальными можно пренебречь как погрешностью. И если они хотят жить в России, они должны всё это национальное запрятать как можно глубже и стараться выглядеть русскими. В доказательство он говорил о себе: сам он нерусский, но в себе это полностью искоренил.

В Поволжье такое не пройдёт. Может быть, следуя логике этого журналиста, оттого, что процент нерусского населения вдвое выше, и им уже нельзя пренебречь? Но если им нельзя пренебречь в Поволжье, и оно уже многонациональная территория, тогда неувязочка выходит: Поволжье – в России, а игнорировать нерусское в нём нельзя.

В Марий Эл, к счастью, никто не ставит вопрос так.

По данным Марийского института гуманитарных исследований имени Валериана Васильева при Правительстве Марий Эл, около 20 % населения республики придерживается традиционной веры. Если учесть, что марийцы составляют 43 % жителей региона, то её влияние велико и авторитет карта – священнослужителя, совершающего обряды, значим. Верховный карт ведёт за собой до 300 тысяч марийцев, которые готовы слушать его слово. В торжественные моменты рядом с главой республики оказываются региональные лидеры нескольких конфессий: православия, ислама и рядом с ними верховный карт марийцев. Его региональным лидером считать уже неправильно: он лидер национальный. И если народы у нас равны – а это так согласно нашим законам – он духовный лидер такого же масштаба, как глава любой другой национальной церкви, как патриарх, например.

Карты собираются раз в несколько лет изо всех уголков Марий Эл, из соседних республик и областей, чтобы обсудить самые важные вопросы духовной жизни марийского народа. И на одном из таких съездов верховным картом они избрали Александра Ивановича Таныгина. Потому утром, если ему надо в Йошкар-Оле представлять своих единоверцев, он встаёт пораньше, чтобы садится в местный автобус, чтобы доехать до райцентра – посёлка Новый Торъял, там пересесть – и добраться до Йошкар-Олы: 90 километров.

Всматриваюсь в лицо этого человека: седеющая борода и глубокие крестьянские морщинки – такие остаются после многих лет работы в поле – под солнцем, под дождём.

Карт раскрывает ладони протянутых рук, называет богов по именам, воздаёт каждому честь и просит снизойти сюда.

Для людей, которые собрались на поляне, Они уже здесь.

Их не надо обременять множеством просьб. Но Они обязательно услышат самое главное. И Таныгин продолжит разговор с Ними, постепенно обратив его и к тем, кто собрался на поляне.

Он умеет сказать то важное, что ждут люди – чтобы их поддержать, чтобы они смогли возвыситься над собственной неустроенностью, смогли пережить горе, не складывали руки, не позволяли себе озлобиться, если им очень тяжело.

Мне случилось однажды слушать его выступление перед сотнями собравшихся из разных районов в доме культуры поселка Тоншаево марийцев Нижегородской области.

Это была интрига: к чему же он будет призывать, в чём наставлять?

– Идите навстречу тому Богу, которого вы понимаете, и уважайте Богов других людей. Почаще собирайтесь вместе, говорите на марийском языке и пойте наши песни вместе с детьми… Будьте такими, чтобы ваши соседи всегда любовались вами – пусть о нашем народе говорят только по-доброму. Вы – как небо, вы – как облако, вы – как звёзды: вот какие вы прекрасные люди!

* * *

Однажды я решил договориться на интервью с верховным картом.

Это оказалось несложно. Знакомые дали мне его телефон. Дозвонился я до него с первой попытки.

– Приезжайте, – сказал Александр Иванович. – Вы найдёте мою деревню Большое Танаково? Вот там спросите, где я живу.

До встречи оставалось две недели. Но верховный карт, сделав паузу, проговорил о дне, на который мы договорились:

– Приезжайте в первой половине дня. После обеда будет очень сильная гроза…

Последняя фраза не выходила из головы до самой встречи.

Дом верховного карта мне указали в магазине.

Дом как дом. Ничем особенным не отличается в деревне от других – а они все не богатые, но ухоженные, а главное – живые.

Тугая калитка. Аккуратный двор, в котором со всей старательностью ведётся хозяйство.

Не скрою: порог этого дома я переступал с чувством смущения.

На верховном карте обычная рубашка, в которой он возился на своей пасеке, он поднимает с лица сетку.

Аскетичная комната, простая обстановка. Старенький кожаный диван, на который он приглашает присаживаться. Я окончательно понимаю, что у верховного карта нет ни секретаря, ни пресс-секретаря. Ему можно просто позвонить – вот на этот телефон, который стоит на тумбочке. Номер не так-то сложно найти. И он обязательно ответит, если окажется рядом. Будет беседовать с тем, кто к нему придёт.

Только он верховный карт.

И отсюда следует, что никто и никогда в жизни не будет беспокоить его по пустякам.

Сбылось ли то, о чём он решил попросить для меня во время моления?

Сбылось. Причём тут же, через несколько дней.

– Хорошо. Очень хорошо, – кивает головой верховный карт. – Вы просто занимаетесь чем-то таким, что требуется. Я знаю: вы ученик Акцорина. Я с Акцориным тоже общался. Ходил к нему в институт – и мы обсуждали многие проблемы, возникающие в марийской народной философии. Например, проблему ю. Знаете, что такое ю? Этим словом обозначают силу, энергию, способность к тому, чтобы осуществилось какое-то событие. Это точно не переведёшь.

Нам, как оказалось, было о чём поговорить и помимо запланированного интервью. О принципах охраны марийских священных рощ – как мы их прописали, оформляя документы на памятники природы в Нижегородской области. О древних легендах. Александра Ивановича волновала история Ирги. Он знал о ней давно, но только после знакомства с опубликованными материалами Павла Березина ему стало ясно, где именно происходили трагичные события.

– Значит, марийцы пошли просить инженера, чтобы он сместил немного линию? По-моему, они правильно сделали. И не только потому, что хотели сохранить дерево. Я имею в виду ю. Это была страшная расправа, которая оставила такой долгий след в памяти. И я думаю, что в такие места надо иногда приходить, надо вспоминать героев. Но именно на этом месте неправильно было бы жить и укладывать железную дорогу. Я даже не знаю, к чему именно это может привести – но это может иметь плохие последствия для людей. Верю, что прошлое материально и земля хранит память о тяжёлых событиях, которые случились на ней, о бедах, принесённых на неё людьми. И эта память может вернуться к нам – будет волновать видениями, смущать человеческие души, может воплотиться в новую беду. Убеждён, что одна из обязанностей тех, кто отвечает за человеческие жизни – транспортников, железнодорожников, – знать о таком прошлом. Инженеры просто должны обходить стороной, прокладывая путь, такие места. Или же надо быть в них особенно бдительными, чтобы уберечь себя от накопленного зла. И конечно, не копить его! Я верю: таким людям это под силу.

– Наша религия – не возврат к прошлому, а обращение к Вечному, – продолжает верховный карт. Одной из важнейших ценностей он считает гармонию людей с создавшими их силами природы, с Космосом. И традиционная религия марийцев, пронесённая ими через тысячелетия, всегда помогала находить верные ориентиры в отношениях и с природой, и с другими народами. Марийцы убеждены в том, что из окружающего мира нельзя брать ничего лишнего, и это помогает им сохранять ту среду, которую они любят, не терять в неё ориентиры. Соседи хорошо знают: для марийца обычно нереально заблудиться в лесу, он может предчувствовать погоду.

Верховный карт поговорил со мной о сути религии, которую он представляет. Ему отвратительно слово «язычество»: это традиционные верования его народа, которые помогали ему жить на протяжении тысячелетий, и уже поэтому их надо уважать – они сберегли поколения людей, наполнили их жизнь правилами и смыслом. По сути, объяснил мне верховный карт, марийская вера – это монотеизм: есть Юмо, Кугу Юмо – Великий Бог, и есть другие Боги – его помощники, с которыми тоже надо считаться, но всё-таки, не они главные. И это надо понимать тем, кто пытается что-то приписать марийской религии.

Противостоит ли она православному христианству, исламу?… Нет – ни в коем случае. Это просто свой, марийский взгляд на мир. Как бывает русский, татарский, немецкий и какой там ещё. И эти взгляды опираются на традиции и помогают людям жить. В том числе и жить рядом с соседями, уважая и понимая их.

Если она кому-то противостоит, то, как это ни странно, язычеству. Точнее – неоязычеству. Тем людям, которые, нахватались что-то про давно забытых, потерянных Перуна, Мокошь, Даждьбога… Нахватались из книжек, авторы которых «разобрались» в древней славянской вере и готовы немедленно внедрить в жизнь свои озарения. И стать замеченными. Необычными, привлекающими внимание.

Самое скверное, когда они идут для этого в марийскую рощу. Роща не их. Она – не театр для феерических представлений про древность с кострами и жертвоприношениями. Она храм, которому очень-очень много лет и который дорог людям.

Верховный карт по образованию инженер сельского хозяйства. Он и ведёт вместе с семьёй это самое крестьянское хозяйство. У него коровы, овцы, козы, гуси, куры, пчёлы. Образ жизни Александра Ивановича после того, как карты избрали его на высокий пост, не изменился. «Карт должен подавать пример людям и в быту, и в труде», – говорит он.

Хозяйство ему приходится доверять домашним разве что на то время, когда он уезжает на моления в разные точки, где живут марийцы, в столицу – встречаться с руководителями республики, на съезды и конгрессы финно-угорских народов. Вот тогда он надевают белоснежную войлочную шапку и вышитую древними узорами рубашку, и становится человеком, за спиной которого незримые десятки поколений его народа.

Александр Иванович знает, что я буду его спрашивать о железной дороге, и чуть заметно улыбается – это не самая привычная для него тема беседы:

– Да, приближается праздник. Это очень ответственно и почётно – сказать в праздник слово, которое должно отблагодарить железнодорожников за их труды, за их знания, за их человеческую надёжность. Глубоко уважаю этих людей. И считаю, что они во многом изменили жизнь России к лучшему. Железная дорога – родная в чем-то для меня сфера. Мой отец в 20-х годах ещё совсем молодым человеком строил линию Зелёный Дол – Краснококшайск, так называлась тогда Йошкар-Ола. Это была трудная стройка: тайга, болота, отсыпка полотна вручную… Но это был путь в будущее для марийской столицы! Я с удовольствием поздравляю железнодорожников с их профессиональным праздником! А пожелания хочу сказать, выйдя из дома.

Верховный карт выходит на середину широкого двора и, подняв руки вверх, легко и выразительно начинает говорить на марийском ритмичные слова. Потом, улыбается:

– Наверное, вы не все поняли?… Тогда – то же самое, но по-русски.

Потом верховный карт разводит руками:

– Ну, вот… А теперь торопитесь. Поедете – надо вам доехать хоть докуда. Ливень начнётся уже скоро. Нужно успеть до него тут на пасеке… Мне приятно было с вами говорить.

Ливень начался через час. Вода лила стеной. Мы не успели доехать до города. Надо было останавливаться – дорогу не видно! Но в поле летали молнии, а в лесу легко могло повалить дерево.

(Моя газета не взяла интервью верховного карта. Мне ничего не объяснили. Но было очевидно, что материал не укладывался в представления моих начальников о том, что можно публиковать без ущерба для своей репутации. Ещё заклеймят как язычников, ещё позвонят из секретариата патриархии начальству, и оно в чём-нибудь усомнится. Но работа была сделана не зря, в этом я убеждён. А поздравления и добрые слова верховного карта – пусть и не опубликованные – не могли не подействовать).

* * *

Этот летний день, этот ливень уже принадлежат прошлому. Они вроде бы совсем недалеко. Но возвратить их ничуть не проще, чем те дни, когда люди приходили к тому, кто помогал им общаться с Богами на берегу Оки.

Или как называлась наша река тогда?

Я сижу на древнем валу и пытаюсь ощутить ту самую силу ю, о которой говорил верховый карт. Одна обязательно должна таиться где-то здесь.

Простите, я не знаю, как вас зовут. Но я знаю: пиво – это такая штука, что даже боги…

Я этот город очень люблю. И понимаю: мы – потомки тех, кто вас знал по именам.

Лично я не нуждаюсь в том, чтобы провозглашать своих предков арийцами, египтянами, вавилонцами, римлянами, основателями всех мировых религий сразу. Вообще, все эти рассуждения о «великой истории» – от чувства собственной несостоятельности, неполноценности. Им я не страдаю.

Важно понимать вещь, которая очень не сразу укладывается в голове при изучение истории и праистории народов. Каждый из них, как оказывается, может унаследовать язык одного народа, технологию другого, название третьего. И при этом генетически быть потомком скорее четвёртого, чем этих трёх.

Из этого следуют известные допуски, с которыми надо считаться, изучая историю языков и археологических культур.

Ищете пришлых славянских предков? Поймите: предки были и непришлыми.

А если уж всерьёз браться за изучение весомой литературы об археологических культурах, которые предшествовали современным людям, в наибольшей мере претендующими на своё славянство, то становится ясна странная вещь. Где-то в отдалении двух с половиной тысячелетий специалисты не могут с уверенностью назвать ни одной культуры, которая годилась бы славянам в прямые предки. С языком вроде бы ясно, но носители его явно сменили технологию и таким образом «потеряли» на определённом повороте истории предков.

Однако здесь, живя в Поволжье, мы не потеряли вас, поздняковские Боги, хотя и не помним ваших имён.

Вы провели людей сквозь мозголомную даль времени, сквозь снега, сквозь мрак, сквозь голод. И вот теперь это уже мы, и мы здесь.

Я, правда, очень вам благодарен! И я уверен, что вы это сделали не зря и что-то имели в виду. И если у вас и у нас получился такой большой и хороший город, мне хочется верить: с нами ничего особенно плохого не случится в ближайшие тысячелетия. Даже если мы начнём говорить на другом языке. Даже если бульдозер разравняет когда-нибудь этот вал.

Нет, серьёзно, я убеждён: именно здесь кто-то обязательно остановится, сядет на землю, вглядится в синюю даль Заречья. И ощутит себя – безо всякого страха перед собственной смертью – в тёплом потоке тысячелетий.