Иллюстратор Рустам Салюков

© Евгений Мороков, 2018

© Рустам Салюков, иллюстрации, 2018

ISBN 978-5-4493-8863-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

 

 

Приветствие

Автобус мчался по скользкой дороге, не замечая дождя, избивающего запотевшие окна в салоне. Крымские вечера в конце августа приходили рано, но скучать по солнцу никто не собирался. В салоне царила тишина, несмотря на то что все места заняты. Люди начинали зевать от монотонных сползающих по стеклу капель. По радио играла с частыми перебоями «Европа плюс», водитель не разгонялся больше пятидесяти, чтобы в случае серпантина не создавать опасности на дороге. Мы с Арчи слушали музыку, разделив одну пару наушников, пытаясь сосредоточиться на песне, играющей из одного уха.

Я ехал в Утёс впервые, хотя и прожил в Крыму пятнадцать лет, а ещё семь лет приезжал по несколько раз в год побыть дома. Каждый раз, возвращаясь обратно, я находил что-то новое, незнакомое глазу и сердцу. Порой в душе горела ненависть к этому месту, к дому, где родился, к забытым улицам, одинаковым лицам. Но чаще всего я любил свою родину, любил запах природы, шум моря, чистое звёздное небо. В Москве такого не встретишь, там всё иначе. Столица походила на уставшую красавицу, с кучей хирургических операций, скверным характером и большими запросами.

— У «Санта-Барбары» остановите, — закричал мужчина на последних рядах.

— Нам тоже надо выходить, — Арчи отдал наушник, вытащил рюкзаки с полки и глазами указал на дверь.

— Ну ладно. — Голос немного подводил, волнение накатывало. Четыре месяца без работы, а теперь снова стал официантом. В восемнадцать лет я поклялся себе, что больше никогда не буду прислуживать людям в общепите, именно в общепите, потому что мы в большинстве случаев обслуживаем людей, хотим этого или нет.

Дождь закончился, асфальт превратился в каток, где люди пытались устоять на ногах, спускаясь по серпантину к яркой набережной, усыпанной летними огнями. Включив фонарики на телефонах, мы отправились навстречу сезонным приключениям.

Лунные блики гуляли по спокойному морю, его не слышно, оно ещё далеко, но воздух уже пропитан морской солью. Крыши эллингов прятались в темноте, только яркие вывески пресных названий освещали остывающие стены.

Мы спускались вниз. В руках два пакета с бельём и одеждой, в рюкзаке ноутбук, несколько книг и дневник, где мне надо было искать ответы на свои вопросы. Внутри крыса под названием «Страх», она успела сделать несколько нор, поэтому свободно передвигалась по всему телу. Музыка сухих листьев разносилась по пустым узким улицам Утёса, рождая что-то новое внутри меня.

— Сейчас ты познакомишься с тремя бочками нашего заведения. — Он ухмыльнулся и зашагал быстрее.

— Да-а… Уже в предвкушении.

Арчи шёл впереди, длинные худые ноги делали огромные шаги, поэтому мне постоянно приходилось догонять его. С ростом в метр девяносто он весил примерно семьдесят пять килограммов. Вечно загорелый не по погоде, с прямыми чёрными волосами, раскинутыми на круглой голове, напоминающей волейбольный мячик, с одним изъяном — острым подбородком. Его внешность можно было сравнить с героями турецких сериалов по ТВ, но он был русским человеком по паспорту, а значит, и русским в душе.

Набережная была полупустая. Отдыхающие укутались в толстовки, накинули рубашки, льняные брюки, оставив шорты до следующего утра. Штормовое предупреждение пугало их, они спешили в номера, успев захватить разливного пива, рыбки, раков и прочей мишуры. А мне нравилась такая погода. Ветер создавал ритм с помощью вывесок, а волны превратились в барабанную установку. Всего-то не хватает танцев людей, но это не смогут сделать приезжие, которые с утра до вечера мажутся солнцезащитными кремами, попивая мохито на белоснежных шезлонгах. Это подвластно местным, ставшим рабами на летний сезон. Они работают в самое пекло, чтобы сохранить копейку в кармане потрёпанных шорт. С утра и до вечера их взгляды касаются морского зверя, они хотят играть с ним, но время не то, а когда наступает ночь, они сбрасывают цепи, превращаются в укротителей самого опасного и непредсказуемого зверя. Так было раньше, так происходит и сейчас на тёмных пляжах Чёрного моря. Это не любовь в отпуске, это любовь на всю жизнь.

Мы подошли к трёхэтажному заведению. Если бы не светодиодная вывеска «Морской дом», то можно было бы решить, что это небольшая гостиница. Стеклянные окна и двери показывали жизнь внутри комнаты. Человек пять-шесть развалились на стульях, играя в карты. Их поникшие лица открывали всю правду этого места. На часах половина десятого, а они уже не работали, не жили и даже не существовали, а просто ждали. Ждали окончания смены, начала нового дня, нового года. Может быть, там будет просвет?

Мы побрели внутрь, навстречу пугающему свету. «Представление начинается», подумал я. Публика оживилась, заулыбалась, словно нас ждали весь вечер. Я пожал руки незнакомым людям, взглянул в глаза приунывшим дамам, кротко поприветствовал всех, а может быть, и никого. Не думаю, что это кому-то было важно.

Арчи чувствовал себя уверенно. Звонкий голос, расслабленная походка, колкие шутки в адрес нескольких человек вызывали животный смех. Я начинал чувствовать, как под тяжестью рюкзака потеет спина.

Имя! Ещё одно! Ещё, ещё!.. Нет, ничего не запомнить. Яркий свет режет глаза. Проклятый рюкзак. Хочется курить, хоть и горло пересохло. Выбежал на улицу, присел на бордюр, достал спички, чирк…

Огонь поглощает дерево. Так это забавно. Наша жизнь как спичка из потасканного коробка. Мы можем поджечь её, восхищая всех вокруг небывалым пламенем, а можем так и не понять, что с ней делать, оставляя надежду на чью-то помощь. Сыреем и умираем.

— Та какие тут выручки? О чём ты говоришь?! — Украинское «г» ударило по спине. Резиновые шлёпки трещали на тяжёлых ногах. Стук приближался ближе.

— Ну, на прошлой неделе мы нормально домой забрали капусты. — Они спустились по ступенькам. Подошли ко мне. — Марк, это наша администраторша Катюха, она у нас рыжая лисица. — Он потрепал её медные волосы, выставляя напоказ белые зубы.

— Да иди ты к чёрту.

Я попытался произнести «Очень приятно», но они схватились в шуточной драке и ничего не слышали.

Не успел выкинуть окурок, как в дверях появилась ещё одна крупная фигура. Безразмерный халат обтягивал широкое тело. В зубах сигарета, в левой руке зажигалка. Огонь осветил мрачное уставшее лицо. Тонкие крошечные губы сложились в круг — лёгкие сделали выдох. Светлые волосы грязными локонами падали на плечи. Лоб облепили мелкие капельки пота, из-за чего чёлка убрана на левый бок. В этой огромной женщине была некая сила: в её движениях, в глазах, в наплевательском отношении ко всему миру.

— Натаха выплыла — вода из берегов вышла! — закричал Арчи, убегая от Кати.

— Сгинь, дохлик. — Она спустилась со ступенек, потянулась на месте с сигаретой в руках, затем повернула направо и неторопливо побрела к стулу, стоявшему сбоку от кафе, между боковой стеной и зданием, торговавшим раками.

Мы оставили вещи, осмотрелись, затем отправились разминать ноги на просторной набережной. Ветер с дождём усиливался, поэтому людей почти не осталось. Мы зашли в магазин за двумя банками пива, шоколадкой и бутылкой газировки.

Волны разбивали камни, бились о фундамент кафе, стоявших в море, они кричали и показывали собственную мощь. Фонари светили через каждые десять метров. Свет попадал на частные пляжи отелей, где всё заасфальтировано, где каждому лежаку присвоено место, каждому зонтику. Ещё утром здесь царили люди, сейчас царит море. Гиганты в морских доспехах избивали, крушили этот частный клочок земли. Мы остановились рядом с фонарём и наблюдали.

Вода и ветер играли любимую песню, уникальность их музыки заключалась в неповторимости. В такие моменты сердце производит тёплую грусть. Твоя пустота и одиночество смывается под эти мелодии и запахи. Даже если кто-то стоит рядом, ты всё равно остаёшься с морем один на один. Ведь оно не снаружи, оно внутри тебя.

— Ну что? Вот и ещё одно лето подходит к концу, — Арчи сказал это, не глядя на меня, он оперся на перила, устремив взгляд на шипящие волны.

— Да. Ну и чёрт с ним, с этим летом. У нас всегда ещё в запасе осень. — Мне захотелось спуститься вниз. — Погнали на пирс.

Мы дошли до пирса, он входил в море метров на пятьдесят, может, чуть больше. Шагая по холодному бетону, ноги вступали в лужи из пыли и воды. Мы остановились у предпоследней колонны. Я открыл вторую банку пива, но не успел сделать и глоток, как волна ударила меня по спине. Холод пробежал по телу, я засмеялся, как ребёнок, убегающий в жаркий день от волн по горячему песку. Арчи прятался от надвигающихся волн, забегая за колонну, отходя назад, если его одежде угрожала опасность, а мне оставалось только смириться.

Когда мы возвращались в наш временный дом, чувство тоски поглощало меня. Каждый из нас ушёл в себя, только удары волн и собственные шаги резали слух. Море топило изнутри, поднимая на поверхность самые тяжёлые воспоминания и эмоции, пытаясь очистить нас или заставить захлебнуться в собственных переживаниях.

 

Утреннее солнце

Я проснулся задолго до будильника. Тусклый свет из коридора подглядывал за нами. В комнате играла мелодия непринуждённого храпа. Всегда забавлял тот факт, что мужчины и женщины храпят одинаково. Поэтому не сразу понял, кто сегодня выступает.

Весь сон из меня выбила верхняя койка. Она, как неприступная средневековая крепость, даже не пошатнулась от тарана овальной головы. Лёгкое головокружение — лучшая зарядка. Поднявшись по высоким скользким ступенькам, открыв двери, я вышел на площадку. Солнце только начинало восходить на законный престол. Я прислонился к стене, закурил сигарету не от нужды, а, скорее, от прохладного воздуха. Открытая площадка с двенадцатью столами, одним проектором, шестью небольшими колонками, повисшими на натянутом потолке, да закрытый мангал. Скудное местечко, правда, радовало то, что у нас был собственный пирс и выход к нему прямо из кафе.

Лучи солнца скользили по спокойному синему морю, они словно кидали спасательный канат, надо только ухватиться, но люди привыкли нежиться под лучами солнца, а не идти за ним. Сигарета дотлела, так и не дав мне сделать последнюю тягу.

Около девяти часов началась наша работа. Арчи вымывал и начищал площадку, я подметал полы внутри кафе, лестницу и бар, после расставляли стулья, приборы, выносили мусор и доводили всё до ума. Как оказалось, девчонки были те ещё лентяйки. Они вставали к десяти часам, выносили мусор и забивали на уборку.

Перед открытием мы позавтракали сырниками со сгущёнкой, запивая апельсиновым фрешем, включили музыку, сделали нашим дамам латте, затем присели на баре с разных сторон.

— Может, коктейль будешь какой-нибудь? — Арчи не терпелось показать все прелести того, что мы являемся официантами-барменами, при этом материально не отвечаем за бар.

— Мужик, только начало одиннадцатого! Даже я в такое время не пью. — Я пытался крутить разнос на среднем пальце, этому меня научил один знакомый, когда мне было лет пятнадцать.

— Да давай один вмажешь, «Мохито» или «Пина колада», «Голубая лагуна»? Или замутим свой. — Он глазами оценивал разновидности алкоголя, к которым я питал некую слабость, но только после захода солнца.

— Мальчики! Столик пришёл, — прилетел Катин голос из зала.

— Возьмёшь? — Арчи стоял за баром, а я находился со стороны площадки.

— Ладно.

Кафе устроено таким образом, что при входе люди попадают в закрытую часть зала, где всего лишь пять маленьких столов. С правой стороны кишка, где находится туалет для персонала и посудомойка, дальше, если пройти вглубь кишки, идёт кухня с баром, а если пройти прямо, минуя ненужные повороты, то выходишь на открытую зону с видом на море. Поэтому, когда заходили гости, кто-нибудь из девчонок сидел за столом, попивая кофе, уткнувшись в телевизор на стене. Они поднимали задницу и подходили на бар напомнить нам о работе. Чаще всего там просиживала Надюха, ей лень было поднимать огромный зад, она разминала голосовые связки криками «Люди пришли!», «Пацаны, к вам гости!», «Хлопцы, пора работать!».

Бар находился с краю, его поместили за стеной, благодаря этому мы могли прятаться там от камер, работающих круглосуточно. Я взял блокнот с ручкой, поправил фартук, выходя из убежища, остановился взглянуть на море и отдыхающих людей. Ни в чём не повинную красоту насиловали по большей части старики со старухами, они заходили по пояс в воду и прыгали, как болванчики, остужая обгоревшую дряблую кожу. Шляпы и очки, повсюду шляпы и очки.

Вбил заказ в R-keeper, перечитывая ещё раз закорючки в блокноте, напоминая себе, что блинчики должны быть поджарены на сливочном масле. Арчи делал два капучино, а мне оставил подготовить приборы и чай. Блюдца, чашки, между ними салфетка, ложечка, я совсем отвык от этой работы. Сахарница выскользнула и полетела вниз, крик разбитой посуды прошёлся лезвием по горлу. «Чёрт, чёрт, чёрт» — стучало в голове, первый день, первый заказ.

— Отнеси кофе и чай, я приберу здесь.

Мне нечего было сказать, кивнув головой, взяв поднос на четыре пальца правой руки, побрёл к столу.

Никто не сказал ни слова. Возможно, всем плевать, а возможно, они просто не хотели давить на меня в первый день. Так или иначе, но за три часа из моих рук вылетело ещё две чашки и одно блюдце. Неловкость рождала небрежность, а она сжигала изнутри. Хотелось извиниться и уехать обратно домой.

Я вышел покурить, плетёный стул оказался свободным, примостившись удобней, чувствуя, как с непривычки устали ноги, мне захотелось спать. Не успел подкурить, как подошёл худощавый паренёк, светловолосая девушка, лысый мужик — все сбегались к границе кафе и магазина по продаже раков. Рабочий загар клеймил этих ребят, посмотрев на них, можно сразу понять, что это сотрудники кафе, ларьков, сувениров и прочей чепухи. Муравьи, создающие благо другим ценой собственной молодости, собственных лет.

Они всё набегали и набегали. Пожимали руку, улыбались, спрашивали, когда приехал, на сколько и чем вообще занимаюсь по жизни, словно это всё не наша жизнь. Полагаю, многие из них так и думали, ведь так проще. Проще говорить себе, что это временно, дальше всё наладится и, возможно, через месяц, через год, десять лет у них всё изменится. Этот светловолосый парень приедет сюда и будет заказывать устриц, стейк из сёмги и вино по названию, а не цене. Эта мысль даёт надежду, которая согревает сырыми ночами в комнатах по восемь человек.

Цена человека измеряется в его искренности. Эти ребята настоящие, им нечего прятать от того, кто такой же, как они. Истории прыгали, будто волейбольный мяч на пляже в разгар дня, все хотели поделиться шутками прошлых дней, вспомнить былые года, когда за день зарабатывали больше, чем сейчас за неделю. Их языки словно крем от загара, спасающий человеческие тела от пламени солнца.

Время шло медленно и нудно. После того как люди позавтракали, все столы убраны, чеки закрыты, а посуда вымыта — начались самые долгие часы безделья, когда не хочется ничего. Мы сидели, уставившись в телевизор, пожирая яркие картинки пресных клипов российских звёзд. Музыкальные каналы поглотили наше внимание, хотелось спать не от усталости, а от занудства.

— Как меня всё достало! Хочу домой! — Надюха присела за столик, начиная стонать ещё на выходе из кухни. Бараньи кудряшки захватили её голову, похожую на спелую тыкву, маленькие зелёные глаза, как два зерна мака в дрожжевом тесте, потерялись в бледной массе. Она упала в кресло и закатила глаза.

— Так двигай, кто тебя держит. — Арчи продолжал смотреть телевизор, не удостоив её взглядом.

— У меня дома столько дел. — Кажется, она даже не услышала его слова. — Столько дел! А в сентябре надо ехать на яблочки. Что мне тут за тысячу рублей целый день посуду мыть? Я лучше яблочки до пяти часов соберу, тысячу получу, а вечером с пацанами пиво пить буду.

— Ну так и вали. Ты уже третий месяц ноешь. — В его голосе чувствовалось раздражение. Я почувствовал жалость к ней.

— Так кто меня отпустит? Ты такой смешной! Я тут всё это время без выходных работаю, получаю копейки и ни разу не жаловалась. С утра встаю раньше всех, чтобы толчки почистить, стирку закинуть, кухню подготовить. Я вообще не должна толчки мыть! В мои обязанности это не входит! А я мою! Ну хватит, — она сделала глоток из огромной кружки, — эту неделю дорабатываю и сваливаю, у меня дома столько дел. — Но на её лице не было ни капли уверенности, как и в приглушённом голосе.

— Надя, закрой рот, дай телевизор посмотреть. — После этих слов он посмотрел на неё. Ни одна мышца на лице не дёрнулась, в глазах не было злости, скорее всего, это была усталость от непрерывного жужжания. — Хочешь домой? Так вперёд, а если нашла новые уши для своих историй, — он кинул взгляд на меня, — то не стоит, всем здесь и без тебя тошно.

Она ушла на кухню к Натахе, а мы продолжили дальше смотреть телевизор. Я не мог избавиться от чувства неловкости и несправедливости к человеку.

— Ты чего так жёстко?

На экране по второму кругу пошли самые популярные и безвкусные клипы.

— Братан, она три месяца уже выносит всем мозг.

— Ну знаешь, работка у неё не самая лучшая.

— Я её сюда насильно не тянул. — Он знал, что этого мало. — Давай так, через неделю мы вернёмся к этой теме, и ты скажешь своё мнение.

— Ладно, так уж и быть.

К восьми часам во мне уже было два бокала пива, а к десяти ещё два стакана виски с колой. Закрылись мы где-то в половину одиннадцатого. Я убирал стулья, салфетницы, подушки, в то время как Арчи прибирался на баре, сделав мне последний коктейль.

Дверь заперта, пришлось выходить на набережную через пирс и несколько метров гальки. Люди гуляли до полуночи, после двенадцати все кабаки закрывались, магазины гасили свет и комары, сосущие алкоголь, разлетались по эллингам.

Морской воздух умиротворял меня. Хотелось танцевать и петь, но оставалось меньше половины коктейля, это немного огорчало. Море играло с галькой, выбивая тёплыми камнями неповторимый ритм.

— А вон ребята отдыхают. — Арчи указал на ресторан «Лотус». — Это по ходу местные. Давай подойдём.

— Местные? — Мы уже шли в их сторону.

— Да. Ну те, кто здесь работает. Не парься, они все нормальные. — Он посмотрел на меня, я кивнул в ответ и сделал глоток.

«Привет, привет, привет». Это походило на массовое кудахтанье куриц. Я заметил, что все стояли полукругом, кто-то крикнул: «Эй, поэт, давай ещё!». Бокал дошёл до середины, не вернувшись обратно. Светловолосый парень, тот самый, что курил сегодня днём вместе со мной, вышел в центр.

— Это Саня, — сказал Арчи, — забавный паренёк, он вечерами стихи читает и бухает.

— Стихи? — Это сбило меня с толку. — Зачем?

— Думаю, это от скуки. Тут все со странностями. Вот увидишь.

— Ну ладно. — Я запрыгнул на перила в ожидании спектакля.

Публика отреагировала довольно странно. Одни хлопали, другие смеялись, некоторые сделали вид, будто ничего не услышали, попивая пивко. Я был удивлён происходящим. Слишком большой контраст между тем, что было в обед, и теперь. Они выглядели счастливыми, весёлыми и живыми. Наслаждаясь моментом, позабыв про день, про работу, дом, семью и обязательства. Чистота в их голосе, в их глазах и действиях. Они не обладали ничем, кроме пары бутылок алкоголя, солёного морского воздуха, шума волн и компании друг друга. Кажется, этого достаточно, чтобы жить и быть настоящим в данную секунду. А остальное? Его нет, если оно не настоящее.

Волны шлифовали бесчувственный пирс. Я смотрел, как они из последних сил пытаются взойти на пирс. Ещё с утра мне бы показалось это невозможным. Невозможно этим маленьким волнам забраться на Олимп, но я знаю, что завтра будут другие волны, у которых это получится. И кто знает, может быть, с помощью этих самых малюток у них получится раскачать море и попасть на вершину. Кто знает?

Сон никак не мог поймать меня в свои сети. В подвале, где находилась наша комната, была одна-единственная форточка. Её не закрывали, чтобы мы не задохнулись от переработки кислорода и неконтролируемого выделения пищеварительных газов во время сна. Морская музыка ласкала слух, я плавал в воспоминаниях прошлых лет, терзая себя колющей ностальгией. Последние строчки стихотворения этого парня всплыли в голове: «Ты хоть вспомни разочек меня. Ведь любовь наша не умерла».

 

Болонка

На четвёртый день я уже чувствовал себя комфортно. Теперь один из нас вставал в восемь и работал до двенадцати. Затем он уходил спать до пяти вечера, а второй залипал в телевизор или ноутбук, обслуживая один-два столика за это время.

Дни тянулись долго, вечера пролетали слишком быстро. От скуки хотелось повеситься. Около шести столов с утра и столько же под закрытие, а в обед нам приходилось сходить с ума. Иногда Надюхины монологи вгоняли в тоску так, что и вставать со стула не хотелось. Ничего не хотелось, ведь нет человека хуже, чем того, кто не любит жизнь. Рядом с ней кафе превращалось в тюрьму, откуда было невозможно сбежать.

Мы согласились работать без выходных до закрытия сезона. Нам этого не хотелось, но денег в кармане почти не было. Каждое утро Катя выдавала на руки порядка двух тысяч. Это небольшая сумма, но мы ничего не тратили на еду и жильё. «Всё же лучше, чем ничего», — говорил Арчи, пожимая губами при взгляде на купюры. Да и вечера у моря радовали нас всё больше. Я стал чувствовать зависимость от ночных видов и посиделок на берегу. Бутылочка пива, прохладный шезлонг и шелест волн, превративший острые камни в гладкие листья.

— Сегодня должна приехать Виолетта со своим женихом, — Катин голос остановил игру в монополию. Я выигрывал. Золотые и алмазные прииски были мои.

— Чего это она тут забыла? — сказал Арчи. На барной стойке валялись купюры и карточки.

— Отдохнуть хотят. Они приедут часов в девять. Так что, мальчики, поглядывайте на зал.

— А вы нам на что? — Он пошёл заваривать второй чайник чая.

— Мы отдыхаем на улице. Натахина подруга приехала.

— Жари-бари, а нас не зовёте?

— Вам работать надо, дайте старухам отдохнуть. — В руке стакан с красным вином, щёки приблизились к оттенку напитка, а глаза блестели от опьянения. Она ушла с улыбкой на лице, кинув нам вдогонку: — Мальчики, посетители пришли.

Около девяти часов я вышел покурить. Музыка из машины долбила хорошо. Компания из шести-семи человек разместилась рядом с креслом, выставив мангал, складной столик и пару стульев из кафе. Шампанское, фрукты, колбаса, сыр аккуратно лежали на столике. Они выпивали бокал за бокалом. Их кавалер, седовласый мужчина в теле, не успевал наполнять фужеры. Никто из них не цедил, не наслаждался напитком. Они плевали на проходящих мимо людей, кидающих высокомерные взгляды. «О, как некультурно, дикари, сынок, не смотри на них» — шептались разгневанные людишки. Да и чёрт с ними. Эта компания давала жару половине набережной, их волновали только бокалы с шампанским, угли в мангале да песни из припаркованного ими автомобиля.

Я смотрел на них с воодушевлением. Дух свободы исходил от этих людей. Плевать на всё, только собственное удовольствие, только так. В наше время редко кому удаётся быть самим собой. И дело не в том, что каждый из нас надевает маску и прячется от мира. Полагаю, это страх быть отверженным обществом. Мы закапываем сами себя. Роем глубокую яму и прячемся там в надежде быть найденными, услышанными. Но этого не происходит и не произойдёт, ведь мы никому не нужны. По сути, люди всегда думают о том, как о них подумают другие, а в итоге всем наплевать, всех заботит то, какого мнения их «Я» в чужих глазах. И вот он, круг замыкается. Мы боимся общественного мнения, в то время как его по факту и нет. Потому что мы никто, так и останемся никем, если будем только бояться.

— Ну что? Коктейль будешь? — сказал Арчи, когда я подошёл к бару.

— Только если виски с колой! — Он пил апельсиновый фреш и натирал посуду.

— Два пальца? — спросил он с ухмылкой.

— Как обычно! — придавая важности голосу, ответил я. Банальная игра вызывает улыбку.

В половину десятого ушёл последний столик. Грязные бокалы, тарелки, покрытые жиром, с остатками еды, уходили Наде. Она ежедневно тщательно вымывала гору посуды. Вычищая, затем натирая их. Я с детства питал отвращение к мытью посуды. Меня подташнивало от вида грязных тарелок и кусков еды с мерзким соусом на них. Ещё несколько минут назад кто-то пожирал превосходное блюдо, а ты должен убирать за ним. Словно подтираешь человеку рот без салфетки. Но Надюха была не такая, она включала музыку на стареньком телефоне, надевала резиновые перчатки и вступала в бой. Без отвращения, без рвотных позывов. Делала своё дело, не думая ни о чём.

Пустой зал дал возможность допить виски. Я вышел на пирс проветриться. Люди маленькими группами прятались по всему побережью. Они верили в свободу. Свободу сегодняшнего вечера, завтрашнего дня. В свободу недели или двух, а потом все возвращаются в реальность работы, учёбы, семьи, повседневных забот.

У меня нет семьи, нет учёбы, каких-то проблем, да и работы нет. Это всего лишь временный остров, на месяц, не более. Что дальше? Свобода дана мне с лихвой, вот только куда её девать — неизвестно. Хочется сбежать из города, страны. Поддаться этому соблазну путешествия. Что останавливает? Деньги? Нет. Друзья? Нет. Привычка? Да. Мерзкая привычка жить так, а не иначе. Чувство, будто всё и так в порядке, только осталось сделать шаг, может, два, и всё образуется. Нужно пережить штиль, ветер примчит. Корабль поплывёт. Никто не умрёт. Зажравшаяся надежда, не дающая опуститься на дно, оттолкнуться ногами от холодных песков океана. «Только не кипятись, всё будет, всё будет» — эта обжёванная фраза остужает весь пыл. Помогает не послать этот мир в тартарары. Дайте больше слов, и никогда не увидите действия. Что-то изменится? Непременно нет.

Мы сидели за баром, когда услышали безжалостные крики женщины. Слова до нас не доходили, только визг. Интерес победил нас, выбежали на улицу, а там подъехал цирк ночных белочек. Натахина подруга орала добрым матом на весь Утёс.

— Ах ты шалава местная! Да я тебя вздёрну на сукУ! Мажорка сраная! — В этой квадратной женщине два на два погибал оратор. Она пыталась вырваться из цепких рук, но её крепко держала Наташа и кавалер весёлой компании.

— Женщина, успокойтесь и следите за словами, — отвечала блондинка, пятясь назад.

Спустя минуту Катя рассказала нам эту пресную ситуацию, где никакого конфликта и не должно было быть. Виолетта подъехала к парковочному месту у кафе, а там находился мангал. Она попросила убрать его, чтобы можно было поставить машину. Вот только девушка забыла выбрать тон. А мы как раз успели в разгар битвы.

— Ты сраная мажорка! Я тебя разорву! Ты кто вообще такая?! Думаешь, если ты мажорка, то тебе всё можно? Иди сюда, прошмандовка! — Алкоголь убивал все шансы на мировые переговоры. Женщина в красном углу ринга не собиралась сдаваться. Она рвалась изо всех сил к блондинке. Силы одного мужика не хватало, Натаха отчаянно боролась с подругой.

— Следите за словами. — Виолетта чувствовала своё превосходство. Знала, что по факту ей ничего не угрожает, презрительный тон всё так же исходил из её уст.

— Иди сюда, мразь! Ты мне ещё будешь указывать? Малолетка обоссанная! Да отпустите же меня! — Её прижали к собственному автомобилю. Выпускать пар ей удавалось ударами по крыше новенького шевроле. — Убью суку, убью! — Удар, ещё, сильнее. Машина выдержит.

— Я сейчас полицию вызову. Вы переходите уже все границы, — молодую девочку пытались успокоить ребята, приехавшие с ней. Они пытались замять ситуацию, предлагали поставить машину в другом месте, уйти, вот только Виолетта не соглашалась.

— Ах ты грязная болонка! Я тебе пасть сейчас закрою! Мажорка драная!

Это продолжалось славных пятнадцать минут. Некоторые отдыхающие останавливались поглазеть на театральную сцену, другие мельком заглядывали, вспоминали о детях и бежали сломя голову. Любопытство рождает гениальные открытия и глупую смерть.

Виолетта с друзьями всё-таки отступила и не появлялась до самого закрытия, а фюрера угомонили, налив бокал до краёв, выслушивая брань в сторону всех мажоров. Как оказалось, эта женщина добрых тридцать лет работала на государство. Терпение и труд принесли ей предвзятое отношение к молодым и успешным. Я видел в её глазах агонию, ненависть к современному миру. Она страдала от своей участи в нём, страдала от времени, не пощадившего её. А Виолетта всего лишь обычный бухгалтер с высшим образованием и необычным женихом с деньгами, позволяющими закатывать глаза. Труд женщины в наше время не измеряется её работоспособностью. Он измеряется умением найти достойного мужчину. Где его достоинством является туго набитый кошелёк. За деньги можно купить не всё. Однако любовь не является исключением. Любовь продаётся, и цены на рынке упали до предела. Кто-то говорит, что сейчас время такое, мир продажный. Нет. Мир продавался всегда, просто не всегда за деньги.

Катя уже собиралась закрывать кафе, но ей помешала выпившая женщина лет сорока пяти. Она уселась в центре зала, кинула очки на стол, ожидая, когда на неё обратят внимание.

— Здравствуйте, заказ… — Она не дала мне договорить стандартную фразу. Схватила меня за руку, потянула к себе, слишком близко.

— Молодой человек, как вас зовут? — Её голос щекотал правое ухо, а ногти вцепились в кожу.

— Максим. Так вы…

— Максим! Это хорошо. Макс, принеси мне коньяка грамм двести, нарезки и две рюмки. Ты же выпьешь со мной? — Она всё ещё держала меня за руку. На лице поплывшая тушь, розовая помада с блёстками и морщины, много морщин.

— К сожалению, нам нельзя пить на рабочем месте. — Говорил человек, выпивший несколько бокалов пива и стакан виски с колой.

— Я тебя поняла, — она подмигнула мне. — Значит, после работы?

Я попытался освободить руку.

— Не получится. Завтра рано вставать.

— Нет, нет, нет. — Отвратительное кокетство. Она отпустила руку. — Неси уже мой заказ.

Пьяные женщины убивали во мне желание жить. Арчи наблюдал за всем со стороны. Как только я зашёл на бар, пробив заказ, он выплёвывал банальность за банальностью.

— Тебя сегодня не ждать?

Грязная шуточка.

— Пошёл ты, — спокойно сказал я.

— Чего тебе томиться в темнице сырой? Обрадуй женщину. Доставь этому миру удовольствие. — Его понесло.

— Слушай, сейчас сам пойдёшь к ней.

— Это твой столик, братан. Я ничего не в силах сделать.

Нарезка, двести грамм коньяка и одна рюмка. Всего лишь одна рюмка. Она возмущённо посмотрела на меня. Должно было быть две рюмки, но тогда бы я дал понять, что всё-таки могу выпить, с другой стороны, она говорила о двух рюмках. Значит, либо я слишком высокого о себе мнения, предположив, что вторая рюмка мне, либо безответственно отнёсся к заказу гостя. Так или иначе, любой вариант не сулит ничего хорошего. Она это знала.

— А где вторая рюмка? — Совсем другой тон.

— Простите, вы просто одна… — Секундная пауза. — Сейчас принесу.

— И поскорее. Будьте так добры. — Лает, но ещё не кусает.

Арчи всегда был мягче, лояльнее к пьяным дамам, нежели я. Его спокойствие и умение лавировать в разговоре приносили плоды. Через десять минут они вели весёлый диалог. Когда он подошёл на бар за снифтером, упрекая меня рюмкой для водки, я только пожал плечами.

— Братан, может, она оставит хорошие чаевые, — сказал он.

— А может, ты отведёшь её на пляж?

— Всё же лучше, чем с тобой туда ходить.

— Только если ты совсем ничего не видишь в темноте.

— Ой… — Наигранный выдох. — Относись ко всему проще. Вот увидишь. — Он натёр снифтер. — Ах да. Она просила сделать музыку немного громче. Будь так любезен.

— Если в аду будут камеры для двоих, то ты будешь вместе с ней.

Я сделал музыку громче.

Пора было закрываться, никто не хотел задерживаться, да и Виолетта с друзьями вернулась. Они собирались делать шашлыки. Арчи не захотел ей нести счёт. Это должен сделать я. Маленькая кожаная книга, внутри конфликт. Усталость от предстоящего уже внутри.

— Простите, мы закрываемся. Не могли бы вы оплатить счёт? — Главное всё делать плавно.

— Уже?! Но я не хочу никуда уходить. — Она разлеглась на стуле. Лямка короткого платья в крупный цветочек ушла на правый бок. Она была без лифчика. Дряблая кожа в области подмышек добавила отвращения.

— Я понимаю, к сожалению, не могу ничего сделать. — Прядь волос упала прямо на лицо. Морские водоросли из самых жутких глубин подводного мира.

— Не сомневаюсь. А кто меня поведёт домой? Ты или твой друг? — Она прикрыла глаза, придавая интимности фразе, а я хотел засмеяться в голос. — Или мы пойдём дальше гулять?

— Я бы с радостью, правда, вот только закрывать кафе надо, а это занимает много времени.

— Давай говорить серьёзно. Сколько тебе надо? — Она выпрямилась, закинув лицо как можно выше к небу, но там всего лишь жёлтый потолок. — У меня есть деньги.

— Пожалуйста, оплатите счёт. — Я развернулся и ушёл. Начинала болеть голова.

Деньги в пьяных руках придают уверенности, мнимой важности, не более. Мы перестали уважать друг друга, теперь мы уважаем только деньги. У кого они есть, тому крепко жмут руку, целуют в щёку при встрече. «Дайте денег! Больше денег» — вот он, новый день. Люди готовы пожирать коровьи лепёхи огромной ложкой, только заплатите больше. Они готовы пойти на разные унижения, чтобы заполучить купюры, а потом унижать других. Это отдушина за страдание, за боль, мечты и жизнь. Копить на отпуск, затем спустить всё за неделю-другую, чувствуя свободу и власть. Остановиться? О, нет, нет, нет. Это же сегодня у меня забиты карманы, а вдруг завтра ничего не останется. Мы свели этот мир с ума, придумав то, чего нет в природе, — деньги.

Пятитысячная купюра в книге. Пьяная женщина за столом. Сдача чуть меньше четырёх тысяч. Мелочь не позволяет закрыть книгу до конца. Как можно быстрее кладу сдачу на край стола, чтобы незаметно уйти.

— Стоп! — кричит она мне в спину. Я пошлю её к чёртовой матери.

— Что такое? — Уже можно ничего не скрывать.

— Это что? — Она рывком открыла книгу. Несколько монет упали на деревянный пол.

— Ваша сдача.

— Да н***я она мне нужна. Подавись ею, сраный урод. — Она пытается встать.

— Девушка, это ваши деньги. Мне они не нужны.

— Да ты ещё тот козёл. — Ноги почти подвели, но она справилась. Взяла купюры, сжала их в правой руке, на секунду мне показалось, что она хочет бросить в меня эти деньги. — Да пошёл ты.

Прямо на выходе ей попалась Катя. Точнее, Катя сама прибежала на крики сумасшедшего человека. Клиент всегда прав, даже если он не животное. «Мне не принесли сдачу, официант грубиян, я буду жаловаться, завтра вас закроют» — ничего нового. Такие ситуации слишком часто происходят, на них уже никто не обращает внимания. Это только выматывает.

— Максим, что произошло? — Катя слишком добрый человек. Она знала это. Знала, что произошло.

— Всё нормально. Просто пьяный человек. Я пошёл покурить.

— Вы ей чек отдали? — Каждый переживает за свою шкуру.

— Всё нормально, говорю же.

Спустился на пирс, радуясь мнимой тишине. Шум моря перебивал сезонную музыку.

После одиннадцати часов началось движение. Виолетта пришла в компании трёх парней и трёх девушек. Муравьи сразу взялись за дело. Дамы накрывали на стол, мужики ушли к мангалу с бутылкой коньяка. Основное освещение было выключено, на площадке работало только несколько фонарей. Они спешили отдохнуть, хотели опередить минуты, потерянные в этот день. Пошлые шутки всегда заходили на ура после заката. Алкоголь, еда, секс — только и всего.

— Пойдём купаться. — Арчи подошёл ко мне с двумя полотенцами.

— Да, пойдём.

Мы спустились по лестнице к пирсу.

— Ну что? Может, заднее сальто попробуем? — Он уже стоял на шине, смягчающей удар кораблям.

— Ты решил вспомнить былые времена?

— А почему нет? Раньше получалось, думаю, сейчас я тоже не промах.

Он сделал сальто с уклоном на правую сторону, у меня получилось не лучше. Это раззадорило нас. Попытка, ещё одна. Плевать на результат, мы вошли в раж. Море вернуло нас на десять лет назад. Нет работы, забот, постоянной боли, тошноты и жестоких людей. Только море и пирс. Я уже забыл, как приятно плавать под водой с закрытыми глазами, пытаться достать до дна, где вода намного прохладнее и загадочней, чем на поверхности. Всё это было тогда, где-то там. Казалось уже потерянным, но нет. Этот вечер дал мне возможность по-настоящему смеяться и радоваться.

 

В болезни и здравии

Я подметал площадку, когда мне позвонил брат.

— Макс, привет.

— Привет, Дима.

— Как дела? Как работа?

— Всё нормально, работу всё так же ненавижу.

Он лукаво засмеялся.

— Ничего не меняется.

— Это уж точно.

— Слушай, мы едем в Ялту и думали по дороге заскочить к тебе. Сколько мы не виделись? Год? Или даже больше.

— Где-то так. Заезжайте, я буду только рад.

— Ты сможешь выкроить для нас пару часиков?

— Да, конечно. Наберёшь, как будете подъезжать. Я вас встречу.

Время подходило к десяти, оставалось только вынести мусор и включить музыку, чтобы новый день начался.

Двери открылись, а я пошёл завтракать сырниками со сгущёнкой. Катя отправилась спать в маленький офис на раскладном кресле, а девчонки побежали курить, попросив меня сделать кофе.

К двенадцати часам мне повезло обслужить два столика, послушать нытьё Нади о возвращении домой да выкурить парочку сигарет. Время шло медленно и скучно, от безделья и ворчания курчавой толстухи начинала болеть голова. Она получала удовольствие от жалости к себе, настолько огромное, что каждый раз готова была расплакаться от своих же слов. Смешно и грустно, но больше смешно.

Я ждал старшего брата, но не мог никак понять — хочу его видеть или нет. В детстве он был примером, наставником, а иногда даже кумиром. Но шесть лет разницы погубили все наши братские чувства. Он окончил университет, ушёл с головой в работу и отношения, а я только пробовал жизнь на вкус. Затем смерть отца, поставившая точку в нашем общении. Мы не говорили об этом, а после не говорили вообще. Никаких звонков, только редкие переписки да поздравления с праздниками.

Арчи вышел на площадку около часа. Зашёл за барную стойку, сделал апельсиновый фреш и в два глотка осушил стакан.

— Сегодня Дима с семьёй заедет к нам. Они в Ялту едут отдыхать, по пути заскочат к нам, — крутя разнос на указательном пальце правой руки, сказал я.

— Здорово. Сколько ты уже его не видел? Год? — Арчи доставал шоколадку из холодильника.

— Год. Прошлым летом неделю провели у мамы в гостях.

— Точно, мы тогда ещё шашлыки жарили.

— Это да… Я на перекур.

— Эй, постарайся в этот раз быть более сдержанным. Улыбайся и радуйся жизни. С племянницей побудешь хоть немного.

— Да ты прям в ряды психологов записался, первое дежурство?

— У меня стажа лет десять, а то и больше. Скоро на пенсию уйду.

— Надеюсь, хоть тогда мы сможем изрядно напиться.

— Не дождёшься, алкоголик.

Я вышел на улицу, кресло стояло свободное, поэтому с радостью раскинулся на нём. Подкурить сигарету удалось не сразу, всему виной дешёвые зажигалки по двадцать рублей. Солнце палило не на шутку, яркие лучи резали глаза. Даже в тени не удавалось спастись от всепожирающей жары. Они должны подъехать через полчаса. Курить не хотелось, но сигарета тлела.

До шести часов мне предоставили свободное время. Дима припарковал машину недалеко от автобусной остановки, им оставалось спуститься по серпантину прямо к морю. Я встретил их у овощного рынка, куда они подошли через несколько минут.

Первой бежала племянница. Она, словно бумажный самолётик, парящий под силой ветра, сбегала вниз с распростёртыми объятиями и сияющей улыбкой. Дима с Эллой за ней не поспевали, поэтому я подхватил её прямо на повороте к набережной.

— Эй, дамочка, вы куда так спешите? — Я взял её на руки и обнял.

— Ма-а-а-аксим, ты колючий! — Она сделала несколько попыток выбраться из капкана.

— Ох, какая вы грубая. А как же поцеловать и обнять? Неужели не скучала?

— Нет, не скучала, — кротко ответила она. — А ты со мной поплывёшь далеко?

— Конечно, только с родителями твоими поздороваюсь.

Я опустил малышку на землю. Элла с Димой как раз подходили к нам. Я всегда восхищался педантичным вкусом Димы относительно девушек. Элла напоминала белоснежную лилию. Её бледная кожа, серо-голубые глаза, идеальная укладка и аккуратно сложенная фигура с правильной осанкой представляли собой превосходное воспитание. Она всегда знала, когда можно посмеяться, а когда надо быть серьёзной. Редко выпивала, а если и был повод, то только вино или шампанское. Хорошая жена для примерного мужа.

— Привет родственникам.

— Привет, Макс, — сказала Элла.

— Привет. — Дима протянул руку, последовало крепкое рукопожатие, и только.

Два литра пива было выпито. Дима отправился в магазин, а я побежал в море делать заплывы с племянницей. Элла пыталась несколько раз сфотографировать нас с берега, но нам было не до этого. Для своих трёх с половиной лет она оставалась довольно бесстрашной девочкой. Сначала мы поплыли до буйка с помощью надувного круга, затем она превратилась в ракету, которую непременно надо отправить в космос путём применения физической силы, а под конец я превратился в слона, который должен катать её на спине по всему берегу.

После ещё двух литров пива мы решили отправиться в магазин вместе с Димой, пока девчонки загорали на лежаках. Взяв две тары по литру и по бокалу в дорогу, нам захотелось присесть на пирсе. Волны гладили покрышки по бокам буны, солнце напекало головы, а пиво быстро нагревалось. Достав спички и сигареты, нам посчастливилось присесть на металлические кнехты.

Разговоры всегда начинались довольно мирно и холодно. Информация и события, как бухгалтерский отчёт, но наступал момент, когда эмоции брали верх, как и в этот раз.

— …Ну а как тебе здесь работать? — Он допил бокал пива, открыл литровую бутылку и не смотрел на меня, пока я не отвечу.

— Никак. Ты же знаешь, я ненавижу работать официантом, — спокойно ответил я.

— Да, точно. Но ты всё-таки работаешь им. — Теперь пришло моё время наливать себе пиво.

— Всякое бывает. Иногда приходится делать то, что не любишь.

— Это точно. Так, а кем бы ты хотел работать? — Он нападал.

— Мы уже с тобой это обсуждали.

— Ты всё так же мечтаешь писать сценарии и работать в кино?

— Не мечтаю, а хочу. Просто на данный момент мне надо на что-то жить, поэтому я здесь. Вот и всё.

— Сколько это длится уже? Два? Три года? Тебе не кажется, что пора взяться за ум и начать учиться, думать о реальном будущем?

— Ну, я ведь учился.

— Ты бросил учёбу.

— Да, она мне не подходила. Это ошибка — учиться из-за страха.

— Какого ещё страха?

— Страха казаться глупым и необразованным. Да ты же сам окончил университет, а в итоге ушёл в ресторанный бизнес. Сколько у вас — три или уже больше кафешек?

— Какая разница. В любом случае, надо получить образование.

— Я получу его. Как только будет возможность. Мы уже с тобой это обсуждали!

— Образование сценариста? Что за глупости! Посмотри на себя! Ты постоянно скитаешься в поисках новой работы, живёшь, как семнадцатилетний студент, в какой-то коммуналке на окраине Москвы. Веселишься там с утра до ночи. О чём ты говоришь? Сколько там? Три сотрясения за полгода? Поломанный нос. Ах да, сколько уже в обезьяннике побывал? Возьмись за голову! — Он вложился в этот удар.

— А-а-а, вот оно, значит, как! Значит, вот так я живу? — Я опорожнил бутылку, наполнив бокал до краёв, сделал несколько больших глотков.

— Я что-то забыл сказать? Ах да-а-а! Твои вечные обиды на семью. Ты у нас самый обделённый. Ты, бедняжка, бросил учёбу, потому что денег не было. Жертва ситуации. Да, я помню, как ты говорил мне это по телефону.

— Знаешь… Я люблю тебя, ты мой старший брат, мы семья, и я понимаю тебя. У тебя серьёзная жизнь, работаешь шесть дней в неделю, выпиваешь только в отпуске, жена, дочь, квартира, машина — всё как надо. Я это понимаю. Но ты построил забор, а за ним у тебя стоит высоченная башня.

— Слушай, говори нормально, не люблю, когда ты так говоришь. — Он скривил лицо и достал сигарету.

— Я говорю о том, что ты любишь наблюдать, но не участвовать. Как часто мы общаемся? Да мы почти не знаем друг друга. Не будь мы братьями, уверен, мы бы и руки друг другу не пожимали. Алкоголь, драки? Господи, да это всё бред. Знаешь, что не бред? То, что по факту тебе плевать на моё обучение, лишь бы мама перестала об этом говорить. Тебе плевать на то, как я живу, тебя волнует только то, как это может сказаться на тебе. Тебе плевать на меня. Когда я купил кольцо, хотел сделать предложение — ты поддержал меня, но когда всё полетело к чертям, где ты был? Ни слова, ни слова от тебя не услышал. Мне жаль, что мы не понимаем друг друга, жаль, что ты не разделяешь или хотя бы не принимаешь мои идеи. К сожалению, мы всего лишь братья.

Я встал, допил двумя глотками бокал и отправился на работу.

В кафе была обеденная тишина, один столик занят внутри и один снаружи. Арчи в помощи не нуждался, а у меня оставалось около двух часов в запасе. Я отправился поваляться в постели. Восемь пустых кроватей находились во мраке прохладного подвала. Упав на мягкий матрас, мне захотелось уснуть и забыть этот проклятый разговор. Сон почти настиг меня.

— Макс, ты чего так рано? — Арчи спустился и упал на кровать, стоявшую напротив.

— Братские разговоры быстро подошли к концу. — Я не открывал глаза.

— Ты сказал ему по поводу поступления?

— Нет.

— Почему?

— А зачем? Я всего лишь отправил работу на конкурс.

— Ну, мало ли, тебе повезёт.

— «Мало ли» не стоит того, чтобы давать моему брату повод для насмешки.

— Как знаешь.

— Знаю. Дай мне немного поспать. — После этих слов я отвернулся к стене и уснул.

Арчи разбудил меня через полтора часа, сказав, что ребята уезжают и зашли со мной попрощаться. Холодная вода придала бодрости, отражение в зеркале — уныния. Надо побриться и подстричься, ещё неделька — и можно делать хвостик из русых выжженных волос.

Дима стоял позади всех. Он был немного выше меня, короткие светлые волосы уже заражались сединой, морщины осадили его карие глаза, крепкие жилистые руки держали дорожную сумку. Элла обняла меня и пригласила в гости: «Приезжай уже к нам, когда-нибудь». Я всего лишь улыбнулся в ответ. Дима протянул руку, а затем так же обнял меня. В это мгновение чувство неловкости проявилось у нас обоих. Нам было это чуждо, но нам было это нужно. Наступал самый тяжёлый момент. Я сел на корточки, чтобы посмотреть на очаровательную племянницу. Ей шёл уже четвёртый год, а я всего-то вижу эту крошку пару раз в год, когда она гостит у бабушки.

— Эй, ураган! Пора прощаться.

— Пока.

Я обнял её и почувствовал маленькие ручки на шее. Тоска и боль пытали сердце. Оно стучало с бешеной скоростью, пытаясь сбежать… пытаясь не чувствовать. В её жизни я всего лишь эпизод из сериала на третьем канале, через несколько часов она переключит его и забудет. И как бы мне ни хотелось видеть её чаще — ничего не получится.

— Ну всё! Отпускай! — сказала она.

— А поцеловать дядю на прощанье?

Она поцеловала меня в щёку и побежала к маме. Дима напоследок сказал: «Всё будет хорошо». В этот момент он был так похож на отца. Я улыбнулся и подумал, что никто из нас не умеет извиняться.

Они уходили втроём вдоль набережной, довольные и счастливые, а я сел на бордюр, поправил фартук и закурил. Радость и печаль настигли меня одновременно. С одной стороны был брат с семьёй и спокойной примерной жизнью, а с другой остались обломки захудалого домика, где когда-то была наша большая семья. Сегодня я сам поднёс огонь и сжёг всё к чертям. Теперь крысам и клопам негде спрятаться. Ведь больше ничего нет.

 

Шторм

В десять часов зал стал пустым. Я ходил по кругу площадки, наблюдая за волнами, избивающими пирс и одинокие кафешки, напоминающие морских стражей. Музыка придавала бодрое настроение, алкоголь ещё не выветрился, хотелось продолжения. Поднявшись в закрытую бетонными блоками коробку, где кричал телевизор и девчонки попивали «Голубую лагуну», я отправился на кухню.

— Какой коктейль у нас сегодня на ужин?

Арчи уткнулся в компьютер, услышав мой голос, он дёрнулся.

— Иди к чёрту отсюда. — Он не собирался двигаться.

— Отлично. Мне побольше джина и рома, если можно.

— Сам сделай, не маленький.

— Ради дружбы иногда можно было бы пойти на жертвы.

Я взял бокал, наполнил его газировкой, добавив немного рома, затем опустошил его наполовину. Разговор с братом бродил в голове, оставив грустную ухмылку на лице. Иногда слишком тяжело принимать человека таким, какой он есть. Особенно если это близкий человек. Он разочарован и удивлён моей жизнью, ему хочется, чтобы всё было нормально, но что такое «нормально»? Работать на стабильной работе? Но какая работа может быть стабильной на самом деле? Из любой конторы тебя могут выкинуть, как сточенный карандаш. Жена? Вот только развод ещё никто не отменял. Кредит на машину? Ипотека на квартиру? Чтобы знать наверняка — рабство существует. Как понять, что такое нормальная жизнь, если всё можно поставить под сомнение? Поэтому не стоит никогда кричать о том, чем владеешь, ведь может оказаться, что это ты находишься во власти чего-то или кого-то, просто тебе ещё не сказали.

После закрытия кафе девчонки спустились к пирсу, прихватив с собой бутылку шампанского из личных запасов. Арчи отправился в магазин купить шоколадку и газировку, заодно и мне пару бутылок пива с пачкой чипсов. Он вернулся в тот самый момент, когда все стулья, салфетки и прочая мелочь были собраны. Я открыл бутылку пива и сделал большой глоток. Приятно завершать рабочий день холодным пивом и видом на море.

Мы отправились к коллегам по работе. Волны немного утихли, теперь они не заливали бетон, а только пытались на него запрыгнуть, напоминая ребёнка, мечтающего коснуться потолка. Девчонки расположились на трёх пластиковых стульях. В ногах бутылка, в руках стаканчики, в телефоне музыка.

— …Нет, надо уже точно ехать домой. Когда уже нас закроют? — Не успели мы подойти, как Надин голос и её проблема коснулись наших ушей.

— Ты когда-нибудь прикроешь рот? Каждый день, каждый день. Чего ты жалуешься? У тебя ставка, а не процент. Это вот этим чудикам надо ныть, — она протянула правую руку с тлеющей сигаретой в нашу сторону.

— Мы ещё держимся. Максу на пиво хватает, — сказал Арчи, подойдя к ним.

— Да и что с того? Тысяча рублей за смену? Да я на яблоках буду на двести рублей больше зарабатывать и вечером буду свободна. — После этих слов Надя встала и начала искать пачку сигарет в кармане. — Выйду на дорогу, включу музыку на телефоне и буду петь, чтобы все соседи кричали из своих окон, а мне плевать. Возьму себе, как обычно, баночку пива или коктейль, сделаю музыку на всю и буду петь.

Говоря это, она прикрывала глаза, уголки губ приподнимались, а внутри происходило воспаление души.

— Да ты и так, как резаный поросёнок, вечно поёшь по ночам, отдыхающих пугаешь. — Натаха сопроводила высказывание грубым смехом.

— Ой, Наташа, это не то. Вот у нас в деревне — как пацаны соберутся возле ларька, как нам весело. Я всегда дружу только с пацанами. Девчонки ещё те суки. А с пацанами всегда просто.

— Ты всех мужиков на деревне соблазнила? — Арчи присел на Надин стул.

— Ты что, совсем дурак? Это мои друзья, мы с детства все вместе! Ну ты и того…

Но не успела Надя договорить, как Натаха толкнула её в воду. Огромная тушка оглушила мальков, плавающих рядом с пирсом. Несколько секунд все были в замешательстве, затем всплыла голова жертвы, и все засмеялись.

— Вы что?! Вы что?! Я плохо плаваю! Я не умею плавать! — Надя, как поплавок, то опускалась воду, то снова всплывала на поверхность.

— Наташа, зачем ты это сделала? — Кате было уже не до смеха, она побежала к лестнице за спасательным кругом.

— Да что такого? У них в семье тринадцать или четырнадцать детей. Одной больше, одной меньше, — Натаха продолжала смеяться.

Катя кинула спасательный круг настолько точно, что он упал Наде на голову. Это вызвало ещё одну волну смеха. Круг не мог полноценно удержать её, волны качали массивное тело из стороны в сторону, накрывая голову новой порцией воды. Нам пришлось прыгать в болото за царевной лягушкой, чтобы помочь ей доплыть до лестницы.

— Наташа! Я могла умереть! Что с тобой такое? — Курчавые волосы напоминали варёные макароны в форме спиральки. Они закрыли половину лица, но по голосу было понятно, что она сейчас начнёт плакать.

— Ты же хотела поваляться в ванне? Вот я тебе и устроила, а то ты вечно жалуешься на душевые кабинки. — Наташа спокойно развалилась на пластиковом стуле, покуривая вторую сигарету.

— Что за шутки?! Да идите вы все знаете куда! Та ну вас… — Она схватила телефон со стула и побежала в кафе.

— Эй, а мы-то тут при чём? Мы тебе жизнь спасли! — крикнул Арчи ей вдогонку, но в ответ только стоны паркета, сгибающегося под тяжестью тела.

Мы решили подняться наверх по серпантину, ибо прогулки вдоль набережной уже утомили. Дни превратились в настоящий тюремный срок, но с каждым днём это заведение приобретало тёплый оттенок, шум волн разбивал все решётки в голове. Ночью же оставалась всего пара часов, чтобы насладиться свободой.

К работе без выходных трудно привыкнуть, но когда ты начинаешь привыкать и знаешь каждый уголок, всех его обитателей, то это место становится временным домом. Очень быстро забываешь про внешний мир, спрятанный за горами. Со всеми его проблемами и суетой. Ты чувствуешь себя частью Утёса, улицы которого уже потеряли загадочность, став обыденными, а жители посёлка стали знакомыми без имён. Как и ты становишься знакомым без имени для самого посёлка.

Я никогда не поднимался к остановке днём. Полагаю, что днём там открывается изумительный вид, вот только мне так и не удалось ещё попасть сюда в первой половине дня. В вечернее время отсюда можно было разглядеть только огни вдоль набережной да лунную тень в море.

— Ещё неделя, а потом, думаю, закрываться будем. — Я присел на парапет спиной к морю, а Арчи запрыгнул на него и смотрел на набережную.

— Быстро лето прошло. — Вторая бутылка пива пошла в ход.

— Слишком быстро. Куда потом? Обратно в Москву вернёмся? — Арчи продолжал стоять ко мне спиной.

— Не знаю. Вдруг мне повезёт, я пройду питерский конкурс. — После этих слов я достал сигарету.

— Ах да, — он замолчал на несколько секунд, затем продолжил: — Лиза сейчас в Крыму. Ты знал об этом? — Он стрелял в упор сам того не зная.

— Да, это здорово, — пытаясь как можно безразличней сказать эти слова.

— Вы так и не общаетесь?

— Нет.

— Мужик, может быть, это твой шанс? Поговори с ней. — Он спрыгнул и присел на парапет.

— О чём говорить? О том, как мы разбежались после пары месяцев совместной жизни? О том, как я носил с собой всё это время кольцо, а она требовала свадьбы? Как я сомневался? Как мы стали ненавидеть друг друга? — Я сделал глоток пива. — Это всё было, и это не исправить. Знаешь, забавная жизнь. Влюбляешься в одну девушку, а затем ненавидишь другую, а самое печальное, что всё это один человек.

— Вся твоя грешная жизнь мне ясна. Но мне интересно другое, кольцо ещё у тебя?

— Да, где-то в рюкзаке. Давно пора было от него избавиться и идти дальше.

— Согласен. Но и ей тоже нужно идти дальше. Вы не можете отпустить друг друга.

— Верно. Нет ничего слаще мучений и любви, — иронично произнёс я.

— Слушай, хватит упиваться жалостью к самому себе. Тебя самого не тошнит от этого?

— Меня тошнит только от плохого алкоголя, хотя последнее время и от него не тошнит. — Только в этот момент я закурил сигарету, разминая её до этого в правой руке. — Тяжелее всего — это отходосы. Я бы с радостью блеванул, однако не помогает. Проклятое чувство вины без повода, а может быть, и не без.

— Когда-нибудь тебе придётся бросить пить. Время идёт.

— Боюсь этого момента и не понимаю, как ты уже столько лет не пьёшь.

— Да сейчас тяжелее всего. Ленка беременна, у меня только и есть, что эта работа, да потом либо обратно в Москву, оставить её одну дома, либо искать в Крыму что-то, но сам знаешь.

— Тут всё мрачно.

— Я знаю, если начну, то это надолго. А мне уже не составляет никакой сложности не пить.

— Зная тебя как заядлого подростка-алкоголика, могу только восхищаться.

— Да, но к этому надо прийти. Кому-то это надо, а кто-то может не париться.

— Вечные разговоры за алкоголь, словно он во всём виноват. Ты знаешь, меня и так моя семья постоянно упрекает этим. Не хочу об этом говорить.

— Да знаю. Что будешь делать?

— А что мне остаётся? Полагаю, надо будет поговорить. А там посмотрим, как дальше всё повернётся.

Мы возвращались обратно домой, наматывая круг за кругом, пробегая между спортивных площадок и отелей. У меня закончились сигареты, а на набережной все магазины были уже закрыты, только несколько приотельных баров боролись с буянящим морем. Музыка губила всю красоту морского льва.

Возле одного из них стояла компания из четырёх парней. Я, недолго думая, решил подойти к ним одолжить сигарету.

— Парни, у вас не будет сигареты? — Свет из бара заставил меня прищуриться.

— Иди и купи, — сказал один из них, посмотрев мне в лицо. Он был немного выше меня и благодаря спортивной толстовке казался здоровее, чем он есть на самом деле.

— Не проблема, если ты покажешь мне, где сейчас продают сигареты, — пытаясь убрать язвительный тон, произнёс я.

— Слушай, парень, иди отсюда, пока всё хорошо. — Самый трезвый из них подключился к разговору. На его лице заиграло презрение и превосходство.

— Да пойдём уже домой, — крикнул Арчи, который был от меня в пятнадцати метрах.

— Благодарю вас, господа. — Мне хотелось ввязаться в спор, только из этого ничего хорошего бы не вышло. На сегодня и так хватит приключений.

— Чо ты там сказал? — Я уже подходил к Арчи, когда парень в спортивной толстовке решил мне ответить.

— Пойдём, Макс, не останавливайся. — В словах моего друга была истина, но здесь уже я не мог ничего поделать.

— Тебе повторить? — Я повернулся к нему и стал ждать.

— Ты кто такой?! — Он приближался ко мне.

— Разве тебе сейчас это важно? — спокойно ответил я.

— А чо ты дерзишь мне?! — Теперь его тело разместилось напротив.

— Слушай, в чём проблема?

— В тебе. Ты чего такой дерзкий? — Он сделал шаг, подойдя ко мне почти вплотную.

— Приятель, я попросил сигарету.

— Просить надо нормально.

— Слушай, — как можно спокойней сказал я, — ты хочешь поговорить или подраться?

— Да держи ты. — Достал из пачки сигарету и протянул мне.

Я закурил сигарету, но не успел сделать и несколько тяг, как мне уже летела подача с правой руки. Прямой удар прошёлся по губе и носу, несколько шагов назад, затем последовал боковой левой рукой, от него я увернулся и на автомате провёл два прямых удара. От неожиданности и точных двух ударов противник упал на асфальт. Несколько секунд превратились в час раздумий. Бить или дать ему подняться на ноги? Нет. Не стоит ввязываться с ними в драку, хотя бы сегодня. Он медленно поднимался на ноги, сначала на колени, придерживая тело руками, дальше надо было произвести попытку вернуть тушку в вертикальное положение. Правой ногой я толкнул тело набок со словами «Всё, отвали, мудило». После этих слов его друзья налетели на меня с упрёками, будто я бил лежачего. Мы послали их к чёрту и отправились в кафе. Правой рукой я избавился от крови на разбитой губе, порадовался целому носу и ухмыльнулся, вспоминая точные удары.

Первые шаги были тревожные, наши затылки ожидали удара, ведь такое уже бывало. Удар в затылок — один из самых неприятных и опасных. Ты не видишь, кто тебя бьёт, возможно, и никогда больше не увидишь. Поэтому поступать так было слишком рискованно. Пройдя метров сто, мы расслабили шеи и уже спокойно шагали навстречу завтрашнему дню.

 

Портрет

Арчи спал до двенадцати, а я расхаживал по скрипучему паркету, обдумывая сообщение от Лизы, где она писала про Крым, про свою жизнь, про нас, как ни крути, мы ведь не чужие люди. Так ли это было? Хотелось бы верить, но прошло полгода и несколько попыток всё изменить, которые привели к краху и боли. А теперь я в Крыму и она здесь, чего стоит та встреча?

В одиннадцать часов зал был пуст. Надя переключала каналы, один за другим, слишком быстро, чтобы попытаться вникнуть. Я крутил разнос на указательном пальце правой руки, у меня никак не получалось подкинуть, затем обратно продолжить его крутить. Надя остановилась на музыкальном канале, когда в зал зашла молодая девушка в коротких шортах и лёгкой белой футболке с рюкзаком за спиной. Мы поздоровались с ней, затем она пошла к столику, стоявшему у края зала с видом на отточенные камни и мелкую гальку, танцующую под вой моря.

Я принёс ей меню, обратив внимание на татуировки на руках и ключице. Надписи, цифры и геометрические фигуры расползлись по руке.

— Можно капучино? — Она скромно улыбнулась и посмотрела мне прямо в глаза, заставив меня немного засмущаться.

— Да, конечно. — Я покрутил меню на правой руке и удалился, чувствуя взгляд её темно-карих глубоких глаз.

Проклиная всё на свете, а самое главное — этот чёртов капучино, ведь несколько попыток приготовления заканчивались трагедией. Вся пенка испарялась, а корица напоминала муравьёв, сбегающих из муравейника. Кто вообще придумал этот капучино! Да и к чему там пенка? Излишний пафос, исчезающий через пару минут.

Желание спуститься и разбудить Арчи не покидало меня во время приготовления этого чудесного напитка. Она сидела напротив барной стойки, за последним столиком, и изредка поглядывала на меня, так искренне и чисто улыбаясь, ставя меня в неловкое положение, что пришлось отвернуться и молить Господа, чтобы эта воздушная пенка получилась.

Чашка кофе разместилась по центру подноса. Мягкие, плавные шаги привели точно к цели. Пенка превратилась в решето, поверх которого усыпана пыль из корицы. На её лице ни капли удивления, на моём — неловкость.

— Спасибо… Максим. — Звонкий голос, пропитанный радостью жизни, разбудил меня.

— Пожалуйста…

— Вика, — добавила она. Растрёпанные волосы покачались на ветру и попрятались за спину.

— Приятно. — На мне был бейдж с фартуком, они тянули меня к грязному паркету, вызывая нелепую ухмылку.

— Ты здесь давно работаешь? — словно ничего не замечая, продолжала она.

— Нет. Я впервые здесь.

— Ты не из Крыма?

— Не из этой части.

— А я из Питера приехала. Первый раз здесь.

— И как? Не самое милое местечко?

— Почему? Мне нравится. Правда, на днях уже обратно, но здесь что-то есть.

— На Утёсе слишком скучно.

— Я здесь первый день. Приехала к родственникам.

— Могу посоветовать мыс Плака, единственное милое местечко.

— Отлично, — протянула она, — во сколько заканчиваешь?

— В десять или одиннадцать, когда как.

— Может быть, сегодня всё-таки в десять? — Её голос прыгал легко и плавно, обтекал острые углы и снова взлетал вверх.

— Договорились.

Она допила кофе, заказала апельсиновый фреш, достала альбом с карандашами и растворилась в воздухе, отдав себя бумаге и собственным мыслям.

В час вышел Арчи, выглядел он бодро и свежо. Сделав себе фреш из двух апельсинов, проглотив его в два глотка, он присел на барный стул напротив меня и начал поправлять длинные чёрные волосы.

— Ну что, малец. Как ты тут без меня? — Белая футболка на двух пуговицах была идеально выглажена.

— Если бы не кофемашина, то всё было бы идеально. — Я делал цветок лотоса из салфетки.

— Пора уже освоить эту банальную науку. — Ладошки заиграли барабанную дробь. — Где все люди?

— На пляже, — ответил я и выкинул салфетку в мусор.

Я был свободен до пяти вечера. Захватив с собой полотенце и лёгкий коктейль в пластиковой таре, спустился на пирс, где никого не было, бросил всё на ступеньках и прыгнул в море. Вода показалась холодной, проплыв несколько метров против волн, захотелось коснуться дна. Не открывая глаз, с лёгким страхом нога дотронулась до камня, покрытого мхом. Дальше руки ухватились за него, как за спасательный жилет, только сейчас не хотелось спасения. Волны тянули к берегу, но поддаваться им нет желания. Там, наверху, слишком шумно, а под водой лишь лёгкий заполняющий звон в ушах, который заставляет меня прочувствовать всего себя. Я словно могу путешествовать по своему телу. Открылась дверь, стук сердца, пустота в желудке, холод в ногах, звон в ушах, вода в ноздрях. Так продолжается до тех пор, пока двери не закрываются, затем не хватает кислорода — надо возвращаться обратно.

Яркий свет солнца ударил по глазам. Крики детей выстреливали в воздух, оглушая весь мир. Сплюнул солёную воду, проплыл до буйка, затем выбрался на пирс. Волны бились об буну, остужая накалённый бетон. Люди томились под обгорелыми разноцветными зонтами. Детишки бегали по берегу, забрасывая белоснежные волны камнями. Я пил коктейль, наблюдая за чайками, парящими в небе. Они плавно опускались к воде, затем снова поднимались к небу, показывая всё своё превосходство над людьми. Их лёгкость полёта завораживала, взмахи крыльев, подобно палочке дирижёра, создавали немую музыку, которая звучит в голове. Ветер брал все высокие ноты.

В десять часов я вышел из кафе, оставив Арчи с ноутбуком, чаем и шоколадкой. Вика ждала меня у входа. Волосы её были аккуратно уложены на правую сторону. Свободная толстовка цвета спелого томата, джинсовые шорты и белые кроссовки придавали ей дворовый стиль.

— Ну что? Куда пойдём? — Её голос был лёгким и непринуждённым, будто мы знакомы много лет.

— Полагаю, в магазин, а потом куда захочешь.

Мы купили две бутылки полусладкого вина, парочку шоколадок, стаканчики и бутылку минералки. Оставили мыс Плака на другой раз и спустились к пляжу, завоевав два пустых лежака. Буны резали пляж на множество больших участков, являясь подобием забора. На нашем огороде было ещё несколько парочек и одна компания из пяти человек.

Указательным пальцем затолкал пробку в бутылку, разлил вино по стаканам, передал Вике, и мы выпили до дна. Затем она начала пить чуть меньше, а я продолжал выпивать большими глотками. После первой бутылки мы решили сделать паузу, достав по сигарете, тянули дым перед лицом смущённой луны.

Разговор как кустовая роза, что расползается своими ветвями к соседскому дому, если их не подрезать. Поэтому мы летали от темы к теме и всегда могли вернуться обратно, избегая острых шипов. Этой свободе диалога всегда способствовала курортная атмосфера. Здесь люди забывали про серые будни, ожидающие их где-то там, далеко, но явно не здесь. Они приехали жить и наслаждаться, тратить деньги и веселиться. Сейчас радость заполонила их, заставляя улыбаться рассвету и пьянеть от заката.

Никаких ярлыков, только настоящие лица. Правда, не все лица приятные. Попадаются мерзкие болотные твари, которые ждут отпуск, чтобы скинуть серый костюм и превратиться в животное. Но, как правило, это всегда измученные люди, пытающиеся вечно что-то доказать и что-то получить за гроши. Свобода пьянит заточенный разум, позволяя себе немыслимые вещи. К таким зачастую испытываешь презрение, а затем жалость. Ведь ты читаешь всё нутро этого экземпляра, осознавая ничтожность его жизни. Пропускаешь мимо и радуешься новым людям в солнечных днях. Улыбка за улыбкой, никакого притворства.

— Если ты тут временно, то куда держишь путь? — Вика держала бутылку в руке, вальсируя ей на воздушной сцене.

— Не знаю.

— Это слишком скучно, — протягивая последнее слово, произнесла она.

— Разве обязательно знать? — допив вино из стакана, ответил я.

— А как же планы на хорошую жизнь? Мне казалось, парни всегда стремятся к этому.

— Иметь планы на завтрашний день — самое приятное и скучное, что может быть с нами.

— Ты же уже не маленький мальчик, чтобы так говорить. — Вино снова заполнило стакан.

— И не взрослый мужчина, чтобы лишаться этой радости.

— Я всегда хотела рисовать картины, — вдруг чётко и уверенно произнесла она.

— Но? — спустя несколько секунд продолжил я.

— Никаких «но». Я рисую, но не зарабатываю этим. — Глоток вина. — Сейчас я занимаюсь эскизами татуировок. Это лучше офисной рутины, но не то, к чему я стремлюсь.

— Веришь в свой талант?

— Да, в талант верю, только не в исключительность. Талантливых много, слишком. А чего-то особенного не чувствую. У меня много талантливых друзей, рисующих портреты и пейзажи на заказ. За несколько лет ничего не изменилось. Они всё так же занимаются портретами и пресными пейзажами. Вот в чём грусть.

— Согласен. Тяжело рискнуть, когда всё стабильно. Да и зачем рисковать, если нет амбиций.

— Нет амбиций.

Пустые бутылки валялись у лежаков, а мы слушали перестукивание гальки, устремившись на звёзды. В Москве редко когда можно увидеть звёзды, а в Крыму они были частые гости. Нередко я выходил посреди ночи покурить и улыбался им. Словно чувствуя некое тепло. Тепло одиночества, которым звёзды всегда готовы поделиться с тобой.

Мы отправились в магазин за ещё одной бутылкой, но магазины были закрыты. Тогда мы захватили по коктейлю в открытом баре, спустились на пирс, включили музыку на телефоне и танцевали, точнее, танцевала она, а я пританцовывал, держа коктейли в руках, изумляясь её раскованным и свободным движениям. В них было некое ребячество, искренность, выходящая наружу при помощи алкоголя, солёного воздуха и беспорядочных волн.

Вика схватила коктейль, сделала глоток, затем протянула его мне, пытаясь засунуть трубочку мне в рот и не потерять ритм. Глоток и неожиданный поцелуй. Страстный и бездумный. Он длился несколько секунд и завершился потоком чистого смеха.

Мы провели на пирсе около часа, интересуясь только музыкой, танцами и поцелуями. После того как закончились коктейли, путь был в номер, где находилась ещё одна бутылочка вина. Пока Вика принимала душ, я успел сделать несколько добрых глотков и отключиться в мягком кресле.

 

Новый день

Головная боль разбудила меня в начале одиннадцатого. Я валялся на кровати, пытаясь вспомнить, как перебежал с кресла в постель. Омерзительная холодная слюна засохла на правой щеке. Вика была в душе. Я слышал эту песню радости, капли разбивались, пробуждая всё тело. Представлял прохладу и свежесть нового дня, стоя под напором воды. Надо бежать в кафе, надо нырнуть в море, надо закурить, выпить воды, спрятаться от солнца, закрыться в комнате и спать.

— Наконец-то ты проснулся. — Она вышла из ванной комнаты в белом халате и домашних тапочках.

— Да, это было нелегко сделать. — Я попытался встать.

— Ты спишь, как бродяга. Даже одежду не снял. — Она включила телевизор, затем несколько раз щёлкнула, пока не нашла музыкальный канал.

— Ну прости. Вчера был тяжкий день.

— Ты в душ пойдёшь? — Вика легла под лёгкое одеяло, опустила голову на подушку и закрыла глаза.

— Нет, надо идти на работу. — Я взглянул на неё, почувствовав отвращение к себе. Она выглядела так складно и красиво без макияжа: небольшие пухлые губы, аккуратный маленький нос, глубокие карие глаза и маленькая родинка у левого виска.

— Мы сегодня встретимся? — Она приподнялась на локтях в ожидании поцелуя.

— Если захочешь. Ты знаешь, где я буду. — Нет, никаких поцелуев. Надо смыть с себя всю грязь.

— Я приду чуть позже. Посплю ещё пару часиков, — сказала она, пока я в спешке обувался.

К двенадцати часам я успел сходить в душ, переодеться и выпить две таблетки цитрамона, запив их апельсиновым фрешем. Народу почти не было, всего несколько столиков. Надя вымывала посуду, натянув резиновые перчатки до локтей. Натаха покуривала сигарету на улице, попивая кофе, Катя спала в кабинете, Арчи играл в «Монополию», пожирая шоколадное мороженое.

Два молодых парня вальяжно зашли в кафе, уселись за столик у барной стойки и начали возносить руки к небу в поисках официанта. Они были в очках-авиаторах, ярких майках и плавательных шортах.

— Здравствуйте. — Я передал им в руки меню.

— Два бизнес-ланча, — сказал один из них, снимая очки. Он напоминал мешок картошки с квадратной головой. Короткие чёрные волосы торчали во все стороны, трёхдневная щетина и изогнутые морщины на лице с красными впалыми глазами уставились на меня.

— У нас нет бизнес-ланча. Только завтраки.

Второй листал меню, не вступая в разговор.

— Завтраки? Какие нахрен завтраки? А пиво? Чо там по пиву? — Он выпрямился и достал пачку сигарет.

— Да ты видел тут цены? — Белобрысый друг проснулся. Правой рукой он пригладил шевелюру на голове и закрыл меню.

— Да плевать мне на цены. Я хочу жрать. — Он театрально закрыл меню, достал сигарету, но не успел подкурить.

— Тут нельзя курить. — Голова болела. Не хватало ещё споров.

— Почему? Открытая ведь площадка.

— Такие правила. Хотите покурить — можете выйти на пирс. — Левая рука указала направление калитки.

— Ага, ага. — Он прикусил губу. — Тащи два бокала пива, а там разберёмся.

— Хорошо. — Я направился к барной стойке.

— Ты видел тут цены? — Голос второго парня выдавал недоумение. — Пять сотен за салат!

— Да говно заведение. Выпьем пива да свалим. Ещё этот урод со своими ланчами! Нет у них ланчей! Вот мудак.

Секунду я был в замешательстве. Затем коснулся барной стойки, ударил несколько раз пальцами по киперу, не забил заказ, а развернулся и направился к парням. Знал ли я, что делать? Не думаю. Но спускать подобные выходки мне не хотелось. Ещё один шаг. Останавливаться нельзя. Я схватил его за футболку в попытке поднять на ноги, но вышло так, словно я его толкнул, и мы полетели вниз. Хруст ножки стула был первым, что я услышал. Он встретил паркет спиной, я — руками. «Кто мудак?!» — крикнул я, держа его лицо левой рукой, а правой собирался проехаться по мерзкой роже. Его друг остановил меня, обхватив меня со спины. «Успокойся!» — кричал белобрысый. Арчи выпрыгнул из-за стойки и вцепился в потасовку. Через минуту мы все стояли на ногах.

Крики, крики, крики. Никаких движений, только угрозы. Мы все вышли на улицу, нас окружили официанты и другие рабочие набережной, они были со всех сторон. Два ублюдка решили не пытать счастья и так же вальяжно покинуть нас, попутно кидая полуночные угрозы: «Мы тебя ещё встретим! Ты нас не забудешь!» Я чувствовал удовлетворение, смешанное с адреналином, который так и не вышел наружу. Мне хотелось кричать, избивать, смеяться и рыдать одновременно. Боль сдавливала голову. Воздушный шар скоро лопнет. Они ушли с правдой за плечами, гневом внутри и непониманием снаружи.

Сигарета, разговоры, вопросы и мнения. Все стояли у кресла, обжигая чистые лёгкие дымом дешёвых сигарет. Я чувствовал, что мы связаны между собой. Никто ничего не знает друг о друге, но это внутри нас. После моего рассказа каждый из ребят пережил эту ситуацию. Неважно, случалось такое с ними или нет, они видели это в ежедневных рабочих часах. В любой момент с любым из них могли поступить как угодно, правда, есть ещё в людях смелость, некое отчаяние, гордость, ради которой они могут наплевать на всё и сделать так, как считают нужным. Ведь очень больно, когда тебя ломают изнутри, но невыносимо — ломать себя самому.

Вечер утопил разговоры обеденного происшествия, все продолжили работать в обычном режиме. Утёс после очередного заката начинал редеть. Люди сбегали от штормового моря, от алых прощаний солнца, прохладного солёного ветра, чувствуя конец ещё одного лета длиной в официальный отпуск. На их лицах появлялась грусть. Когда уже начинать скучать по морю? Сейчас? Или сразу после отъезда?

Вика забежала около девяти. Она улыбалась и рассказывала о том, как провела этот день в окружении родных. В зале было всего несколько столиков, поэтому, допив апельсиновый фреш, мы вышли на улицу. Я закурил сигарету, усевшись на кресле, наблюдая за движениями её тела. Она была немного на взводе. Пританцовывала под музыку, играющую с ближайших колонок.

— Я сегодня выпила несколько бокалов красного-прекрасного вина. — Она приподняла ногу, подобно балерине на пустой сцене.

— Что за вино? — спросил я для того, чтобы спросить. Никогда не разбирался в винах.

— Не помню, знаю, что ваше, крымское. Они мне все нравятся. — Она привстала на носочки. Лёгкое трикотажное платье чуть ниже колен открыло хороший вид на загорелые ноги. Я заметил, как икры напряглись, собрались, будто баскетбольная команда во время тайм-аута, а после снова разбежались.

— Главное правило — не пей разливное вино. Запомни это.

— Почему же? — Она приблизилась ко мне, наклонилась и поцеловала в щёку.

— Это дешёвый спирт, разбавленный сиропом.

— Да?! Как они смеют травить людей, — нахмурилась она, играя роль ребёнка, борющегося с преступностью.

— Деньги насилуют их мозг ежедневно. Им сперва больно, а потом они получают от этого удовольствие.

— Господи, такой ты отвратительный. — Она потрепала мои волосы и продолжила танцевать. — Я сейчас вернусь к родным, а потом к тебе. Ты не против?

— Нет. Только я сегодня до одиннадцати.

— Отлично. Успею закончить эскиз.

— Не забудь показать.

— Хорошо, я побежала. Ах да! Выпей чего-нибудь, а то ты совсем кислый.

— Непременно.

Бокал пива зашёл хорошо, второй попридержал до того, как рассчитаю столик. Два мужика выпивали уже вторую бутылку коньяка, закусывая дольками лимона, вдыхая прохладный воздух, выдыхая пьяный углекислый газ. Последний столик на сегодня рождает только одну мысль: «Только бы ушли вовремя».

Арчи обслуживал два столика. За одним был его постоянный клиент с женой: на вид им было лет под шестьдесят, но выглядели они бодро, так же бодро опускали рюмки. За вторым компания из четырёх дам в возрасте, который уже не скрыть косметикой, крашеными волосами и замазанными морщинами. Есть что-то искреннее в женщинах после пятидесяти. Они перестают стесняться своего настоящего смеха, перестают цедить вино в огромном бокале, следить за движениями и выражениями. Словно они освободились от оков общественных правил и теперь живут только для себя.

— Подойди к своим друзьям, они решили покурить, — сказал Арчи, подойдя к барной стойке, где я забавлялся с оригами.

— Чёрт, сейчас.

Я проходил через мойку, где Надя выкидывала куски еды с тарелок прямо в бак, дальше был закрытый зал.

— Макс, «твои» решили покурить, объясни им, пож… — Катя с Наташей не отрывались от экрана телевизора, висевшего на стене.

— Знаю, иду.

Я спускался по ступенькам, их было восемь.

— Молодые люди, у нас нельзя курить. — Тактичность, нужна тактичность.

— Почему? Это же открытая площадка. — На их небритых лицах появилось раздражение.

— Такие правила.

— Слушай, парень, здесь почти никого нет. Пара столиков, и то на другом конце зала. Давай ты нам не будешь мешать, а мы не забудем этого, когда ты нам принесёшь счёт, — выплюнул один из них.

— Я всё понимаю, но, к сожалению, нельзя.

Собеседник сжал зубы.

— Вот тебе тысяча, — он кинул на стол купюру, — теперь иди.

— Молодые люди, вы можете спуститься к пирсу, там можно курить. Так делают все гости заведения. — Ветер приподнимал купюру в попытке забрать её с собой. Мужики посмотрели друг на друга. Я чувствовал их гнев, но ничего не мог поделать, да и не хотел.

— Неси счёт, малец. — Он потушил сигарету, закинув окурок в почти пустую бутылку коньяка.

Они не оставили чаевых и ушли. На секунду я задумался о тысяче, улыбнулся и аккуратно протёр стол, забираю бутылку с окурком. Кто-то работает целый день за тысячу, а другие с помощью денег всего лишь хотят выкурить пару сигарет. Где баланс? Пора выпить ещё бокал пива.

Мы закрывали кафе в полной тишине, Арчи протирал столы, собирая салфетницы и зубочистки. Стул, в него ещё один, затем ещё — Вавилонская башня в исполнении официанта захудалой кафешки. Оставив нетронутым один стол возле барной стойки, взглянув на соседние кафешки, где ещё была жизнь, где были отдыхающие, которые хватались за минуты бездумного веселья, мне стало тоскливо, но скоро должна прийти Вика, это не могло не радовать.

— На днях Лиза приезжает. Ты в курсе же? — Арчи поставил небольшой чайник с чашкой на стол.

— Да, она писала.

— Что думаешь делать?

— Надо снять номер и купить пару бутылок вина. — Я ухмыльнулся, вспоминая её любовь к вину. — Наверное, надо будет больше вина.

— Всё с вами понятно. — Он сжал губы, кивнул несколько раз головой и улыбнулся. — Может, я тогда Ленке позвоню, пусть приедет на пару дней.

— Отлично, я только за.

— Тогда завтра наберу Лене, а потом спросим за номер. Вроде бы у Натахи есть знакомая тётка, которая сдаёт жильё.

— Круто. Завтра тогда поговорим. — Вика шла по набережной, прямо к кафе. — Мне надо собираться. Скажешь Вике, что я выйду через пять минут?

— Кому? — крикнул он мне вдогонку.

— Сейчас девушка зайдёт. Пять минут! Пять! — Я побежал в душ.

Пара бутылок вина, две шоколадки, сигареты и жвачки на сдачу. На первом этаже отеля был небольшой бар Ernest Hemingway. У владельцев многих баров и кафе на набережной страх перед русскими буквами. Они хотят дать иллюзию заграничного отдыха. Только английские буквы, только иностранные названия блюд. Вика забежала первая, я за ней. Внутри он походил на дешёвый паб, сделанный на скорую руку, крашеное дерево, пара фотографий писателя, плазма на стене да куча алкоголя за барной стойкой.

— Ну что, молодой Эрнест, что будем пить? — Она перевела взгляд с меня на бутылки, расставленные на полке, словно мишени в тире.

— Виски, только виски.

— А я… — протянула она, — выпью «Маргариту».

Напитки пришвартовались возле нас через минуту.

— За ещё одно лето, — сказал я.

— Нет, это слишком грустно звучит. Лучше выпьем за искусство. — Мелодия стекла вперемешку со смехом зазвучала в полупустом зале. — Так, значит, ты у нас писатель? — Попытка произнести вопрос серьёзным тоном провалилась.

— С чего ты решила? — Я почувствовал уязвимость.

— Я ничего не решала. Твой друг рассказал. Ты слишком долго собирался, а он довольно общительный парень. — Её пальцы пробежались по моей ладони и поставили точку.

— Сценарий. Я написал сценарий. Но не думаю, что это так важно. — Заказал ещё порцию виски.

— Ой, ой, ой. Давай без слёз. Надо? Не надо? Какая разница? Главное, что ты это сделал. — Мы снова выпили.

— Я согласен, но пока нет смысла об этом говорить.

— А о чём тогда говорить? В каких разговорах есть смысл? — Я попытался что-то сказать, но она продолжила: — Я уверена — ты написал не только сценарий.

— Сценарий отправил на конкурс, — ответил я.

— Какой?

— Сценаристов. — Глоток. — Выиграю — буду учиться в Питере.

— А если нет?

— Поеду в Москву или останусь в Крыму. Разницы нет.

— Слушай, если не поступишь — приезжай всё равно в Питер. Я познакомлю тебя со своими друзьями. Они все немного странные, но все пьют, поэтому ты найдёшь с ними общий язык. — Я представил себе этих надменных питерских героев и непроизвольно покачал голой, как пёс, который пытается сбросить муху с влажного носа.

— Давай лучше выпьем.

Её смех издевался над стенами отеля. Мы поднимались медленно, уверенно, с остановками на поцелуи. Первым делом, зайдя в номер, мы освободили столик, поискали бокалы и включили музыкальный канал. Бокалов не оказалось в комнате, поэтому решили пить с бутылки.

Вино и смех, вино и слова, вино и жизнь. Должен ли я думать о чём-то другом, кроме того, что у меня сейчас было? Да и мог ли я думать о чём-то, кроме алкоголя, смеха и девушки напротив.

Мы открыли окно, чтобы покурить. Она запрыгнула на подоконник, я взял её за ноги, гладкие нежные ноги. Закурив сигареты, теряясь в красоте набережной, засматриваясь на морских чудовищ, прятавшихся под чёрной вуалью, мы ощущали жизнь. Я передал ей бутылку, она сделала глоток, проронив пару капель на правый уголок губ, мой указательный палец прошёлся от уголка до подбородка. Вика посмотрела на меня, взяла двумя руками мою кисть и поцеловала палец. Я взял её за талию, потянул к себе, почувствовал лёгкие уколы на кончике языка — волнение. Но поцелуй зажёг пламя. Где-то на набережной играла музыка, доносились крики людей, радость, веселье, дух свободы, но этого не существовало для меня. Мы погрузились друг в друга и наслаждались временем. Два незнакомых человека доверились друг другу и познали самих себя. Ничего нет лучше, чем познать себя через чужую душу.

Часы показывали начало шестого. Передо мной белоснежный потолок, встречающий лучи солнца. Окно открыто — тишина, полный штиль, только рядом со мной тёплое, ровное дыхание человека. Оно напоминает колыбельную, спокойную и безопасную. Хочется погрузиться в сон, никуда не бежать, остаться. Остаться навечно в этом безмятежном мгновении, навечно в эти пять пятнадцать утра.

Ступеньки, а там и дверь. На улице приятный влажный воздух, который усыпал всю набережную прозрачными жемчужинами, готовя её к новым испытаниям. Я прихватил остатки вчерашнего вина, сделал глоток — почувствовал отвращение, выбросил в урну. Нельзя встречать новый день, допивая вчерашнюю выпивку. Закурив сигарету, примостившись на измученной лавочке, мне хотелось научиться ни о чём не сожалеть, а только восхищаться тем, что передо мной. Мне казалось, что это получится, но когда ты ещё не протрезвел — много чего кажется.

Спустился в подвал — услышал Надюхин храп, дверь в комнату к Натахе с Катей была приоткрытой, но сегодня там было тихо. Я прошёл к кровати, скинул наспех вещи на соседнюю койку, ударился головой о вторую полку, разбудив Арчи.

— Ты чо вернулся? — сонным голосом сказал он.

— Не люблю спать в чужой кровати. — Я услышал, как Арчи выплюнул ком ироничного смеха.

— А эта, значит, уже стала твоя. Придурок.

— Пошёл ты.

Я накрылся одеялом с головой, чтобы сбежать от храпа и сопения, замер на несколько секунд для сохранения теплоты, а потом закрыл глаза в надежде уснуть, хоть и спать оставалось пару часов.

В двенадцать дня вышел Арчи. Выглядел он свежо и бодро. Мне же хотелось спать, бросить проклятые столики или нырнуть в воду с пятиэтажного отеля, пусть глаза никогда не закрываются. Он выпил кофе, закинул в себя несколько сырников и отправил меня спать.

Удар по левому плечу вытянул меня из сна.

— Дружище, уже почти шесть. Я бы тебя не будил, но там людей нормально. Нужна помощь. — Он расстреливал меня у стены.

— Да, да. Дай две минуты. — Во рту пересохло. Надо было выпить воды.

— И ещё, там твоя подруга заходила. Передала тебе рисунок, я оставлю на тумбе.

— Она сказала, во сколько зайдёт?

— Нет. Она уехала. Сказала, что ты всегда сможешь ей набрать. — Точно, она уехала. Не попрощалась. Да и к лучшему.

Я вышел из душа, чувствуя прилив сил, собрался на скорую руку, взглянул на рисунок: вид был с потолка на кровать, где лежит один человек, а вторая половина идеальна застелена, человек лежал спиной к центру, и выглядело всё крайне печально. На обратной стороне рисунка номер телефона и подпись «Надеюсь, ты про меня когда-нибудь напишешь».

 

Остановка

Автобус опаздывал уже на двадцать минут. Бабуля, сидевшая на камне под тенью усохшего тополя, смотрела вдаль, вспоминая потерянные годы. Я достал пачку сигарет, но курить не хотелось, жара отбивала желание жить, покрутил её в ладони и закинул обратно в карман шорт. Проезжающие машины оставляли тающие стены пыли. У меня оставалось только одно развлечение — угадывать машины по звуку двигателя. Закрываю глаза, прислушиваюсь, делаю ставку и проигрываю. Отличить легковую от грузовой, отечественную от иномарки — не проблема. А вот грузовую от автобуса — другое дело.

Автобус приехал почти в десять часов. Он застал меня на камне, рядом с бабулей, которая попросила сигарету и зажигалку. Мы курили молча, а когда пожёванный временем автомобиль остановился, мы выкинули окурки, одновременно встали и поплелись к людям. Она держала в руках табличку «Жильё», а я держал на лице тупую улыбку.

Лиза выпрыгнула с автобуса, подняла голову к небу, глубоко вдохнула и зажмурила глаза. Она стояла ко мне боком, в белых кедах Converse, джинсовых шортах, чёрной майке и с бордовым кожаным рюкзаком за спиной. Я остановился, чтобы попытаться ощутить и проанализировать первые эмоции, но ничего не вышло. Я смотрел на неё, не понимая собственных чувств. Она повернулась, улыбаясь всё той же детской, мальчишеской улыбкой, и крикнула «Ура!».

Мы обнялись и поцеловались, не зная, насколько это правильно. Я всё пытался понять свои чувства, но они закрылись. Поиски не давали результатов. Чувство радости, что родной человек рядом, бурлило во мне, правда, только это и бурлило.

Она рассказывала о приключениях, о том, как прожила последние полгода, где работала, куда ездила, словно эти шесть месяцев и были её жизнью. Словно она заново со мной знакомилась. Может быть, так было лучше, забыть всё, оставить только имя. Так мы хотя бы улыбались.

Я открыл дверь двухкомнатного номера, скинул кроссовки и упал на кровать, забирая под голову две подушки.

— Ты чего это раскинулся на моей кровати? — сказала она, открывая рюкзак.

— Я на вашу половину не претендую, — перекочевав на левую сторону кровати, ответил я.

— Ах, значит, вы решили тоже тут остаться? — Она аккуратно доставала вещи и медленно опускала их на одну из пустых полок небольшого шкафчика, словно это бабушкин сервиз.

— Конечно, не всю жизнь в подвале же ночевать.

— Я подумаю об этом, пока буду в душе.

Приятно лежать на кровати под лучами солнца, прислушиваться к проливному дождю в ванной комнате, где купается она, и понимать, что сегодня ты не одинок. «Где ваша настоящая жизнь?» — спрашиваю я себя, закрывая глаза. Иногда так трудно понять, что настоящее, а что нет. Какая работа серьёзная, а какая временная. Кажется, что всё это временно, что в конце будет правда, будет жизнь, которую представляешь. Так а сейчас? Прямо сейчас мне хорошо, только это я и должен знать, чтобы не сказать потом, будто бы постоянное ожидание и называется — жизнь.

Звонок телефона разбудил меня, первые несколько секунд растерянности: где я нахожусь, кто спит рядом со мной. На часах было начало первого, Арчи должен был идти встречать жену. Лиза, сонная, сказала, что придёт чуть позже. Дорога с Краснодара её вымотала.

Я смотрел клипы по телевизору, когда зашла женщина лет пятидесяти с коляской и крепким молодым человеком. Проводив их в зал, они сразу сделали заказ: окрошку, солянку, два кусочка чёрного хлеба, фреш и капучино. После того как я вынес еду, мне пришлось снова прикоснуться к кофемашине. Вышло у меня паршиво, вторая попытка оказалась такой же. Выбора не осталось — закинул на поднос вместе с фрешем, прикусил язык от злости и отправился к столу.

Главное правило в таких случаях — спрятать кофе как можно лучше. Сперва я ставлю фреш, попутно спрашивая, нравится ли им окрошка с солянкой, затем опускаю кофе, пряча его за стеной салфеток. Беру пустые тарелки и сбегаю в надежде не услышать в спину «Молодой человек, подождите». В этот раз ничего не вышло. Крепкий мужичок подошёл на бар и попросил заменить кофе. Ещё две попытки, и магия свершилась — выгребаю пенку ложкой, накидывая белоснежное одеяло на бушующую лаву. Только бы успеть.

Через час пришла Лиза. Я познакомил её с нашей могучей командой рейнджеров. Надя сразу полезла в атаку, задавая вопросы, которые никоим образом не касаются её. Такие люди наслаждаются историями других, им требуется больше информации. Нет, не знания, а именно информация, укус, ещё, пока не подавится. У Нади в голове были личные дела на всех жителей набережной. В советское время получила бы орден за заслуги перед отечеством, поставляя одни из первоклассных доносов. Отправляла бы всех в ГУЛАГ без разбора.

Я стоял за барной стойкой, делая латте девчонкам, Лиза попросила капучино, и я громко засмеялся. За полгода она ничуть не изменилась: светлые короткие волосы спускались к загорелому подбородку, напоминая лианы, что растут не в джунглях, а на небе, на каждом белоснежном облаке. Карие глаза, взгляд которых всегда вызывал теплоту и доверие. Аккуратные розовые губы и скулы подчёркнуты отличной косметикой. Она всегда много времени проводила перед зеркалом, придумывая себе новый образ.

Мы включили Рэя Чарльза, Синатру, Армстронга, многих других отличных музыкантов, покинувших наш потерянный мир. Это выглядело забавно: площадка, напоминающая дешёвую столовую, пустые столы, Лиза и музыка вымирающих кабаков. Я сделал лёгкий коктейль ей, холодное пиво — себе. Распивая напитки за стойкой, пританцовывая под музыку, каждый окунался в свою атмосферу, затем они соединялись с помощью припевов, усиливались и взрывались смехом. Где ещё можно было найти место лучше? Это был райский уголок, временный, но беззаботный и свободный в некотором смысле.

Арчи с Леной пришли в пять часов. Лена была уже на пятом месяце, живот немного выпирал, но это абсолютно не сковывало её движений. Эта пара словно инь и ян: он — высокий, темноволосый, с вечно загорелой кожей, острыми чертами лица, чёрными глазами и длинными пальцами загубленного пианиста, а она — хрупкая девушка, с бледной кожей, светлыми волосами и чистыми голубыми глазами, переливающимися цветом коктейля «Блю Кюрасао». Они предложили пожарить шашлыки после закрытия, Лиза сразу же поддержала идею, и все начали составлять список. Ведь шашлыки — это в последнюю очередь мясо.

После закупки дамы перекусили и отправились на пляж, прихватив бутылочку вина, Арчи мариновал мясо, а я обслуживал несколько столиков. Я ощущал, как что-то просыпается внутри. Всё это рождало некое странное чувство. Арчи с Ленкой, Лиза, море, отдых, шашлыки, работа — один день из жизни молодой семьи с ещё одной парой. Это всё сегодня, а вчера — это было слишком далеко.

В десять часов Арчи пошёл чистить мангал, искать угли, заниматься ужином, оставив зал на меня. Ничего серьёзного — всего два столика: семья из четырёх человек и две парочки. Первые ушли через полчаса, а вторые не собирались покидать заведение. Катя разрешила им пить свой коньяк, если они закажут двести грамм у нас. На что мы только тогда ни шли, чтобы заполучить хоть какую-нибудь выручку. Счёт у них был всего на две тысячи, а пафоса на десять с лишним. У девушек за столиком была поразительная особенность: они могли смеяться над шутками избранников, попивать разбавленный коньяк и строчить смс, попутно фотографируя всё вокруг.

Через час я подошёл к ним, чтобы попросить рассчитаться. Мы впервые за много дней отработали до одиннадцати. Арчи уже сдвинул два стола, чтобы накрыть стол, девчонки попивали вино, разговаривая на разные темы. Меня всегда удивляло то, как девушки находят темы для общения при первом знакомстве. Совсем необязательна взаимная симпатия, пусть они хоть ненавидят друг друга, однако тему для разговора всегда найдут без проблем. Лена с Лизой подружились с первых минут, поэтому я был рад, что во время работы они не скучают.

— А вы точно закрываетесь? — сказала одна из двух дам с блестящим лицом от помады, туши и прочей мишуры.

— Да, к сожалению, через пять минут кафе закрывается. — Я ждал момента, когда побегу в душ, чтобы почувствовать себя человеком.

— Не очень-то и похоже, что вы закрываетесь, — подхватила вторая белокурая принцесса.

— Молодые люди, заведение работает до одиннадцати. Ничего не могу поделать.

— Ну ладно, несите счёт, — сказал один из парней, у которого под ногами была пара пустых тар из-под прекрасного напитка.

Катя была расстроена, узнав, что они выпили две бутылки коньяка, а у нас заказали всего двести грамм. Она попыталась перекинуть ответственность на меня, правда, мне было абсолютно плевать.

— Ты сама дала добро, — сказал я, ожидая чек.

— Но я не знала о двух бутылках, — кивая головой, сказала она, словно сама себя же и убеждала.

— Да какая разница. Давай чек, уже нет смысла об этом говорить.

Катя вздохнула, дала чек и отправилась дальше к Наташе и Наде за столик, смотреть клипы, попивая «Голубую лагуну».

Никакого чая. Только чек и куча грязной посуды да любимая стеклотара. Нас поимели, открыто и красиво поимели. Арчи отправил меня в душ, сказав, что всё уберёт.

Приятно стоять под напором воды, смывать рабочую смену, чувствуя, как усталость сползает в трубу. Работа официантом уничтожает разум. Никакой умственной нагрузки, только физическая и моральная. Наблюдатель и боксёрская груша. В свободные минуты ты смотришь, как другие отдыхают, а в остальное время преклоняешь колено или выслушиваешь жалобы, «остроумные высказывания», презрительные взгляды и неловкие паузы. Раскрываешь шире глаза при расчёте, закрываешь при уборке столов, закидывая книжку в фартук, в надежде, что люди оставили хоть немного чаевых. Всё это было, есть, будет. В нашей стране отношение к обслуживающему персоналу до сих пор находится на уровне «хозяина и раба». Мы любители критиковать труд, а не восхвалять, поэтому нас не спасти. «Этот официант слишком навязчив», «Он не подходит к нам, когда надо», «Слишком долго всё выносил» и прочие фразы постоянно исходят из уст людей. Я и сам не раз ловил эти высказывания от приятелей, удивляясь скупости тех, кто и сам работает в сфере обслуживания.

Арчи пригласил женский коллектив присоединиться к нам, однако они решили остаться перед экраном телевизора, распивая коктейли. Арчи отнёс им шашлык и овощи на гриле, они с радостью приняли дары с открытой площадки. Видимо, им было неловко сидеть с нами, хотя, взглянув на них, так сразу и не скажешь.

Мне всегда доставляло удовольствие смотреть на стол с обилием блюд, которые никто не сможет съесть. Это у нас в крови — готовить на десятерых, когда за столом пятеро. Главное — это три бутылки красного полусладкого вина, а мясо, салаты, овощи были лишь дополнением.

Все принялись за еду, первые минут пятнадцать на площадке царила музыка шестидесятых. Затем Арчи обновили бокалы с вином, и можно было отлипнуть от тарелки. Первые темы — как штрафбат на войне, никогда не знаешь, куда наступишь.

— Какой же у нас хороший номер, — сказала Лена. — Мужчины, вы нас обрадовали.

— Поверь, мы и сами обрадовались, — ответил я. — Мы как-то в Коктебеле снимали металлическую коробку с кроватью и душем.

— Да, это было жёстко, — подхватил Арчи. — Как мы вообще на это согласились? У нас же тогда были деньги.

— Всё из-за того, что нас отвезли туда на машине. Мы вышли из автобуса, и сразу же накинулись бабули со своими табличками. Одна женщина показалась нам адекватной, и в итоге она усадила нас на заднее сидение и увезла в эту клоаку.

— Да, точно, точно, — подхватил Арчи, — она ещё звонила кому-то, чтобы узнать, получится на пару дней сдать или нет.

— Из-за того, что нам было неловко отказать, мы отдали хорошие деньги за номер, который и половины не стоил.

— Зато было весело, — произнёс он.

— Безумно весело и поучительно. Теперь никогда не поеду на машине смотреть жильё. Либо своим ходом, либо на такси.

— Ну вы и бздыхи, — засмеялась Лиза, — это же классическая схема развода.

— Мы были молоды и…

— Просто молоды.

— Ладно, старички, выпьем за хороший отдых. Чин-чин, — смеясь произнесла Лиза.

Лена допила второй бокал вина и перешла на яблочный сок. Мы выпили за будущего ребёнка, новую жизнь и новый день. Я не знал, понимает ли Арчи, насколько это большая ответственность, как он собирается к этому готовиться, однако страха в его глазах не было. Как не было жилья, стабильного заработка, богатых родных, нет никаких материальных благ. Только вера в себя, а это важнее всего остального, когда ничего нет.

— А ты ещё не надумал жениться? — Голос Лены остановил весь процесс, казалось, будто музыка отключилась.

— Зачем вообще жениться? — подняв руки ко лбу, ответил Арчи. — Это всё чушь. Если людям хорошо вместе, то необязательно просить благословения у конституции.

Я сидел молча, в голове пустота, нет ответа, его нет. Голос Кати оторвал меня от поиска:

— Мальчики, выключите музыку, мы спать собираемся.

— Видимо, пора скоро выдвигаться. — Арчи выключил музыку, а мы собирали вещи в поход.

Мы отправились на мыс Плака. Чтобы туда добраться, надо пройти через частную территорию нескольких отелей, затем подняться по ступенькам к санаторию «Утёс» (бывшее имение княгини Гагариной), пролезть сквозь дыру в металлическом заборе, пройти пару сотню метров по дороге в гору, и там свернуть направо. По пути я с Лизой выпил полбутылки вина, Арчи с Леной довольствовались соком.

Вид с утёса был изумительный. Впереди Медведь-гора, спящие буны вдоль набережной, фонари, освещающие рыжим светом тёмные улицы, напоминая о неизбежном приходе осени. На небе бесчисленное количество звёзд выставляли собственную красоту напоказ на блестящем морском подиуме длиною в бесконечность.

Все стояли, не нарушая тишину, пока мне не приспичило отлить. Найти укромное место оказалось непросто — всё открыто как на ладони. Обойдя весь мыс, мне посчастливилось увидеть куст, на радостях начал справлять нужду, взгляд в небо — мысли о прекрасном. Мне послышалось чьё-то дыхание, тяжёлое, неравномерное. Не придав этому значения, ускорив процесс, прикрыв глаза, услышал стоны. Закончив дело, мне стали интересны эти вздохи, заглянул за куст, а там два тела друг на друге создают силу трения. Не знаю, заметили они меня или нет, да и плевать, я своё дело сделал, поэтому надо идти обратно.

Возвращаясь к ребятам, широко раскрыл глаза и включил фонарик на телефоне. Днём это место наверняка выглядит убого. Проход на мыс стоит пятьдесят рублей, за что? И кому идут деньги — никто не знает. Все камни исписаны дешёвой краской из баллончиков: «Здесь был… 20…», люди гадят и подписываются. Куча бутылок из-под алкоголя, несколько шприцев, «булики» и просто мусор. Мы любим природу с картинок, но уничтожаем наши поля.

— Макс, мы тут с Ленкой подумали, точнее сказать, давно уже говорили об этом, — начал Арчи. — Нам хотелось бы, чтобы ты крестил малую.

Почувствовал внутри нити удивления.

— Мужик, это здорово, только ты же знаешь, я не любитель церквей.

— Один раз потерпишь. Пора нам с тобой породниться. Кум ты мне или не кум? — Он громко засмеялся. Я ответил тем же, правда, не знал правильного выбора.

— Да это не проблема. — Глубокий выдох. — Ты уверен? Это большая ответственность.

— Макс, не нуди. Соглашайся или нет. Ты мой друг, какие могут быть сомнения.

Я согласился, вот только сомнения захватили разум. Однажды, когда мне было лет шесть, я спросил у матери, кто такие крёстные родители. Она рассказала, что это люди, которые будут заботиться обо мне, если вдруг её с отцом не станет. «Вторые родители» — так сказала она. Я своих крёстных не видел, но эту историю запомнил.

Вернувшись в номер, Арчи с Леной пошли спать, а мы с Лизой поднялись на четвёртый этаж, прошли жуткую комнату, напоминающую отельный бар на чердаке, где стояли старые холодильники, висел дискобол, пара покусанных временем диванов и пустая барная стойка. «Отель в лучшие свои годы», — подумал я, выходя на террасу, откуда открывалась отличная панорама на всю набережную. Несколько столиков с пепельницами, мангал и сушилка — так же видел этот прекрасный вид. Мы подошли к каменным перилам, поставили бутылку вина, сделав из неё по глотку, затем молча стояли, устремив взгляд в море.

Алкоголь нашёл ключи от камеры, где находилась обида. Мне стало тошно от того, что сейчас происходило, от того, что было до этого, оттого, что ничего не исправить. Я хотел одновременно обнять её и ударить, поцеловать и плюнуть в лицо. Пьян и убит собственной жалостью к себе.

— Ты так и будешь молчать? — как можно тише и мягче сказала она.

— Я не знаю… что сказать.

Мы не смотрели друг на друга.

— Ты ненавидишь меня?

— Это уже прошло, надеюсь.

— Ты любишь меня?

— И это уже прошло, надеюсь.

— Тогда зачем я здесь?

— Ты же у нас путешественница, вот это твоё приключение. — Я всё так же продолжал смотреть вперёд.

— Ты хоть сейчас можешь быть откровенным? Мы и так много сделали ошибок из-за того, что не говорили правду. — Она подошла ближе, коснулась моей руки. Алкоголь, только не сейчас.

— Откровенным?! Хорошо, — я начинал гореть. — Начнём с того, что ты уехала, ни сказав мне ни слова! Что ты вернулась домой к своему бывшему. Что ты вышла замуж, а сейчас ты наконец-то решила поговорить?! — Меня рвало гневом.

— Да, всё именно так. И что? Ты это знаешь, но ты же здесь. Ты встретил меня, снял жильё, пьёшь со мной. Зачем? Раз ты не можешь всё отпустить? — Она подошла ближе.

— Я не знаю… Столько всего.

— Максим, мы сделали много ошибок, и они внутри нас, мы делаем самую главную ошибку — не отпускаем обиды. — В этом что-то было, вчерашний день должен навсегда умереть.

— Ага, — грубо сказал я, — молодость создана для ошибок.

— Именно, — она не заметила моей иронии, — хватит этого.

Вино полилось прямо в горло.

— Ты вышла замуж. Это смешно. — Я сделал ещё один глоток вина.

— Вышла замуж, развелась, выйду ещё, разведусь. Это жизнь, и больше тут нечего сказать.

— Больше нечего сказать… — Мне показалось это забавным. — ЭТО ЖИЗНЬ, ВЫ СЛЫШИТЕ? ВЫ ЖИВЁТЕ! ПОМНИТЕ ЭТО! — закричал я во всё горло.

— Маркин, ты полный кретин! Полагаю, ты знаешь это. — Лиза выхватила бутылку, сделала глоток и показала мне средний палец.

— Предпочитаю быть кретином, но жить!

— Вот именно! — Она протянула мне тару с вином.

— Да, — добрый глоток, — интересно, как долго это будет продолжаться.

— До тех пор, пока это приносит нам эмоции. — Вино снова в её руках.

— До тех пор, пока это не разрушит нам жизни.

— Проклятый циник! Пусть будет так!

Я потянулся за бутылкой, захватив алкоголь одной рукой, второй — талию. Глоток мне, глоток ей, поцелуй мне, поцелуй ей. Запах её тела принадлежал ветру, морю, асфальту, мне. Я прижал её к перилам, почувствовал свою власть — она принадлежала мне, только сейчас, только в эту секунду, нельзя бросать время, терять наслаждение. Внутри нас — вино и страсть. Руки крепко сжимали хрупкое тело, поцелуи вперемежку с укусами, никакой нежности. Нежность для тех, у кого есть целая вечность, а мы не знали, что будет завтра, поэтому отдали на растерзание друг другу не только души, но и тела.

 

Барабулька

Две таблетки цитрамона и душ поставили нас на ноги. Мы вышли на улицу, радуясь новому беззаботному дню. Набережная Утёса, разукрашенная красками природы, улыбалась нам. Мы забежали на маленький рынок, где крепкие здоровые бабули торговали овощами и фруктами, Лиза захотела виноград и персики. Пока я покупал дары земли, она сбегала в магазин за бутылкой белого вина.

— Днём надо пить прохладное белое вино, — сказала она улыбаясь.

— Только если немного.

— Не будь стариком! Что может быть прекрасней сегодняшнего утра?!

— Обед.

— Дурак ты!

Нам помыли фрукты, и мы спустились к морю. Усевшись на буне под одним из бетонных столбов, я открыл вино, а она прыгнула в воду. Всегда умилялся тому, как девушки прыгают в воду: так неумело и совсем по-детски, с раскинутыми в стороны руками и поджатыми ногами. Я сделал глоток вина и передал ей его в воду.

— Давай купаться! — кричала она, делая глоток.

— Нет, мне скоро работать.

— Я поработаю вместо тебя. — Лиза передала мне бутылку, поплыла к лестнице, поднявшись наверх, она сделала несколько попыток скинуть меня, затем взяла виноград и начала им хрустеть и смеяться.

Дул лёгкий ветер, заставляя волны хлопать в ладоши, Солнце общалось с людьми, оставляя им записке на теле, только люди не хотели общаться, не хотели любить солнце и восхвалять его, наоборот, они просто использовали его, как готовый обед, томившийся долгие дни в морозилке. Люди мазались кремом для загара, выдавливая посильнее тюбик за тюбиком, а затем заставляли пылающую планету отдавать жизнь ради них. Всё ради них, вселенная ради них, только никому об этом не сообщили. Каждый хочет писать «Я» с заглавной буквы, а «люди» — со строчной.

Арчи ушёл в номер, оставляя мне два столика, которые допивали кофе и сок. Закинув полбутылки вина в холодильник, сделал Лизе кофе, а сам выпил газировки, мы решили переключить музыку.

Катя с Натахой курили на улице, когда мы подошли к ним, то они постарались приободрить себя, правда, у них это неважно получалось.

— Натах, всё! Правда, это всё чушь. Не знаю, зачем я согласилась! — Катюха сделала тягу, затем посмотрела на нас. — Ну как там в зале?

— Та спокойно, — ответил я.

— Вот так всегда, — словно сама себе говорила она. — Согласилась на эту работу. А зачем? Заработать? Да у меня за три месяца было три выходных. Я семью не вижу. Заработала сто пятьдесят тысяч! Что это за деньги? На них и полгода не проживёшь. Лучше бы работала себе в городе, возвращалась домой и жила как все. — На её глазах уже появлялись слёзы, она выплёвывала всю горечь потерянного времени.

— Больше не приедем. Я тоже никуда не поеду. Пошло всё в задницу. — В голосе Наташи было лёгкое разочарование, но не более. Она не принимала ничего близко к сердцу, кроме кухни, где имела абсолютную власть.

— Тебе легко говорить, ты захочешь — завтра на работу вернёшься к себе в Симферополе. А у меня? Опять поиски работы, куча домашних дел. Господи, — она тяжело выдохнула, — ну вот за что мне это?

Катя докурила и пошла в менеджерскую. Она боялась ушедшего времени, боялась мысли о нём, однако не отпускала эту мысль ни на секунду. Дома у неё был муж и двое детей. Ей пообещали прибыльное местечко, а в итоге она отработала почти весь сезон за копейки. Сто пятьдесят тысяч — три месяца полного рабства. С утра и до закрытия, с утра и до закрытия, как тут могут понравиться коктейли и бесплатная еда, если дома ждёт семья?

В пять часов Арчи с Леной вернулись и предложили покататься на гидроциклах. Они договорились с ребятами, и за пару тысяч мы возьмём мотоцикл на час. Первыми каталась семейная пара, а я пошёл в зал сделать нам с Лизой по коктейлю. Мята почти закончилась, мохито вышел на троечку, правда, это не помешало выпить его в несколько глотков в попытке утолить жажду. Она держала зелёную трубочку двумя пальцами, плавно передвигая её от края к краю. Губы сжимались, затем выдавали глухое «П» с помощью потока воздуха, глаза слились с потоком музыки, зрачки — словно качели, летящие из стороны в сторону туда-сюда, вверх-вниз. Она чувствовала ритм, чувствовала наслаждение, погрузившись в себя. Музыка всегда даёт возможность наслаждаться миром, спрятавшись от всех, где-нибудь внутри, ближе к сердцу.

Молодые волны раскачивали водный мотоцикл. Мы надели жилеты, запрыгнули в гидроцикл, Лиза крепко обняла меня, затем я крутанул газ наполовину — волны рвались, как дешёвая ткань у цыган на забытом рынке. Звук двигателя только раззадорил, ещё, вперёд! Да! К закату, и никак иначе. Мы гнали на всю, только лишь бы прикоснуться к солнцу, покупаться в закате.

Сбежав от людей, нам открылся непревзойдённый вид раненой, но изумительной природы, которую пытаются уничтожить люди, застраивая безвкусными зданиями набережную. Они убивают уникальность непристойной посредственностью.

Горы оберегали нас, прятали от внешнего мира, где мы оставили себя. Свои маски и костюмы, притворство, лицемерие и ложь — всё это так обыденно на берегу. Однако, убежав всего на каких-то пару сотен метров, понимаешь, как без этого хорошо и легко. Мы прыгнули в воду, посмотрели друг другу в глаза и поцеловались. Мы не говорили, ведь слова могут обманывать, а тело — нет.

Время — это единственное ограничение, что у нас есть. Всё остальное ничего не могло с нами поделать. Мы считали часы и минуты до закрытия, мы считали часы на сон, мы считали часы на день, на лето, на жизнь. Правда, на жизнь у нас не было точных чисел. После двадцати лет все планы вылетели из головы. Я бежал из дома, из университета, из столицы, а потом возвращался. Гнался за эмоциями и потерял себя.

В детстве мы любили мир, удивляясь каждой мелочи, радовались проведённому времени друг с другом, говорили о парящих птицах в облачном небе, о плавающих рыбах в неизведанных океанах, о цветах в заброшенном саду. Каждый раз мы придумывали новые игры и смеялись громко, честно. Став подростками, мы начали обсуждать одежду, родительские деньги, физическую силу и девчонок. В университете появились машины, клубы, девчонки и деньги, деньги, деньги. Это вечное «Кто ты?» и «Что у тебя есть?» затуманило людям глаза, лишив их той самой детской радости, но отдав им призрачное превосходство. А я так скучаю по запаху тюльпанов на кухне, которые мы воровали для мам в соседском саду. Скучаю по ящерицам в поле, по военным базам на деревьях и по нашей настоящей, искренней и чистой улыбке, где нет следов морщин от боли в сердце, жёлтых зубов от тлеющих сигарет, потухших глаз от бессмысленной работы.

Вечером ко мне пришли две женщины лет под шестьдесят. Они накинули на себя вечерние платья и нарумянили лица, словно захудалые актёры в скромных театрах. Несколько минут рассматривали меню, что-то бурно обсуждали, а потом сделали зеркальный заказ: две колы, барабульки и фри. Я принёс им две банки колы и стаканы.

— Молодой человек, а можно трубочку? — сказала перекрашенная брюнетка с голубыми, теряющими цвет глазами.

— Да, конечно. — Ненавижу заворачивать трубочку в салфетку.

— А можно ещё одну? — добавила она, когда я вернулся.

— Хорошо. — Снова салфетка.

Картошка фри и барабульки были поставлены на стол через десять минут. Ещё пятнадцать минут дамы обсуждали глупую и ленивую молодёжь, которая работает в «этих ужасных заведениях и не следит за собой и своей жизнью». После этого настало время перекусить. Рука поднята — я подхожу.

— Молодой человек, — по слогам говорит всё та же брюнетка, — картошка холодная.

— Такое случается, когда она остывает. — Она начинала меня нервировать.

— Нет, вы принесли нам холодную. Мы не будем ЭТО есть! — Скрестила руки на груди, приподняла подбородок так, что кожа под нижней губой натянулась чересчур сильно, стала походить на прозрачный скотч.

— Не будете? — Я взял пару картошин, макнул их в кетчуп и проглотил. — Ну, как хотите. Сейчас поменяю вам.

— Будьте так любезны. — Презрение было на её губах, сжатых в форме анального кольца.

— Пару минут. — Я прожевал, взял тарелки, проглотил, пошёл на кухню.

Когда они уходили, то открыли рты, выставляя свои зубы, думаю, они хотели, чтобы я их пересчитал. Поднялись по лестнице, попрощались: «Спасибо большое, до свидания… Мы там оставили, ага. До свидания». Они там оставили двадцать рублей мелочью, они там оставили.

Девчонки взяли вино в магазине, Натаха приготовила ужин, Лена с Арчи поужинали первые, пока я находился в зале. Столиков было немного, но кто-то должен был следить за людьми, искать их взгляд, в случае если потребуется утолить их прихоть. Несколько грязных тарелок отправились к Наде в офис, где рабочим столом служила раковина. Сама же Надя попивала кофе, уткнувшись в телефон, бормоча себе что-то под нос.

Я взял ужин, закинул его в контейнеры, открыл вино, затем пошёл на пирс, где сидела Лиза. Два пледа постелены на остывшем бетоне, одна девушка, и бескрайнее море позади неё. Мы пили с бутылки, большими глотками, терпкое красное вино, закусывая его жареной рыбой, рисом и свежими помидорами.

— А я ещё думала, приезжать сюда или нет. — Она смотрела на волны, а я смотрел на её курчавые волосы, вдыхая аромат сладкой осени.

— Я каждый год думаю, приезжать сюда или нет. — Я коснулся пальцами волос, затем опустил руку на шею. Человеческое тепло — самая нежная вещь на земле.

— Почему ты не останешься здесь? — Она взяла мою руку в свои ладони. — Мы можем вместе остаться. Ты знаешь, я очень люблю Крым.

— Я не смогу здесь жить.

— Но это твой дом.

— Я знаю, но остаться здесь значит сдаться. Мне надо понять, чего я хочу от жизни.

— Что за глупости? Почему нельзя просто жить? — Она крепко сжала мою руку. — Вот сейчас, прямо сейчас ты живёшь! Мы живём. Разве есть что-то лучше того, что есть сейчас?

— Сейчас? А что сейчас? Я работаю официантом в кафе, обслуживаю людей, сплю в подвале и жду, когда закончится смена. — Глоток вина.

— Что?! Да ты живёшь на море! Работаешь с хорошими людьми, вы вообще тут что хотите, то и делаете. Ещё и получаете за это деньги. Это лучшее, что может быть.

— Ага, я чёртов официант.

— Да какая разница? Официант, менеджер, повар. Наслаждайся своей жизнью, ты — это ты, а не твоя работа. Ты придурок, если не понимаешь, как тебе повезло.

Я знал, что она права, просто алкоголь рождал жалость к себе.

— Может быть, ты права. — Я обнял её правой рукой, она опустила голову мне на грудь, и мы замолчали.

Она умела наслаждаться секундами, в этом была её магия. Не подводить итогов дня, месяца, года, чтобы потом сказать, хорошо всё было или нет. А чувствовать настоящее, держать его на ладони, как кусок кирпича, а не песка. Я же играл в дни, анализируя происходящее. Не мог прикоснуться к ветру во время шторма, а после говорил, что помню его. Но так ли это? Быть свидетелем не то же самое, что быть участником. Мало просто открыть глаза, нужно научиться двигаться и жить в этом времени, которое есть у меня сейчас. Жить настоящим значит создавать прекрасное прошлое.

Под самое закрытие Арчи разлил вино на девушку в белом платье, которая отдыхала с друзьями. Небольшой конфуз, а затем её лёгкая истерика вперемешку со смехом друзей. Она прихватила свободный фартук и побежала в номер, чтобы успеть сменить наряд, не потеряв вечернего азарта.

Перед уходом ребята пожали Арчи руку и оставили пару сотен на чай. Не обязательно всегда должна быть негативная реакция на неприятное происшествие. Он, конечно, извинился перед жертвой, которая могла устроить скандал. Однако через пятнадцать минут она вернулась в компанию с улыбкой на лице. А через полчаса мы встретили их разгуливающими на набережной, обменялись взглядами и разошлись.

Возле «Лотуса» снова был сбор, только на этот раз с гитарой, пивом и песнями. Репертуар у всей страны один, у всего брошенного поколения один: Цой, «Сектор газа», «Сплин», «Жуки», «КиШ», Носков и вся гитарная жизнь девяностых. Эта музыка звучала у нас на подвалах, из магнитофонов, работающих на батарейках или прикрученных к аккумулятору. Слова заполняли разбитые стены, увешанные плакатами наших героев, они давали свет лампочке, прикрученной к шурупу, торчащему из потолка, они зажигали сердца горящих подростков, валяющихся на кровати из кирпичей и дырявых одеял, они наполняли дешёвый алкоголь смыслом. И сейчас, когда кто-то из нас слышит эти тривиальные аккорды, когда слышит прокуренные временем слова, — он плачет, вспоминая то время, он плачет от счастья, что оно было его.

Здесь не требовалось разрешение, здесь не нужен был вокал, дипломы музыкальной школы — только твоя душа, готовая открыться и встретиться с другими душами. Мы запели и запили вино, попутно угощая всех наших друзей на сегодняшний вечер. После исполнения «Это здорово» гитарист сделал паузу, выпил пивка, закурил косяк и начал настраивать гитару на другую тональность. Его чёрные длинные волосы прыгали на лицо, как кузнечики, убегающие от детских ног в траве. Он то и дело поправлял их рукой, забитой татухами. Пока он игрался с гитарой, поэт вышел в центр и попросил внимания:

Мы пили, курили и танцевали, словно не существовало рабства, одна лишь свобода вокруг, и ничего больше. Кто-то кричал с балконов отелей — все посылали их дружно в жопу. Рабство и покорность будет завтра, а сегодня здесь живые люди. Поэт скинул с себя футболку, оголив худощавый торс, предложил покупаться. Недолго думая, все побежали на пирс и стали нырять в воду. Затем кто-то передал бутылки с пивом и вином для прогрева тела. Алкоголь на солёных губах, в дрожащих руках оказался волшебством, созданным звёздным небом над мрачным морем, ставшим зеркалом мира.

Гитарист заиграл «Моё море» Noize MC, и тут все попрятавшиеся жуки на пляже приподняли головы, чтобы запеть вместе с нами припев. Я чувствовал некий симбиоз, дарующий радость и лёгкость. Больше не было усталости, не было рабочего дня. Каждый шлепок ладонью по морской коже давал порцию удовольствия. Прыжок в воду стал прыжком независимости, плавание под водой превратилось в полёт и очищение от проблем, гниющих ран и обид. Звёзды смотрели на нас и улыбались, я был уверен, что в этот миг упала звезда, не устоявшая перед соблазном нашей встречи. Ведь даже у них не было такой свободы, как у нас после полуночи.

Когда все пошли в «Лотус», Арчи с Леной пошли в номер, ведь мой друг снова спасал меня на рабочем месте. Лиза заказала «Пина коладу», а мне две порции виски и банку колы. Она сделала несколько глотков, поцеловала меня и побежала танцевать. Я смотрел на её движения, улыбку, губы, взгляд. Лёгкое опьянение придавало ей сексуальности, небрежной сексуальности, огня в глазах. Только это было опасно. Ходить по канату алкоголя, лишний глоток и выпивка побеждает, сводит с ума, забирает контроль. Я выпил вторую порцию виски, когда подошёл поэт.

— Слышал, вы скоро закрываетесь?

Он устремил взгляд на бутылки, служившие для него мишенью. Волосы на его голове слиплись и клочьями повисли в воздухе.

— Постоянно об этом говорим, правда, точно сказать никто не может. — Сделал глоток, допив виски. — А у вас что? — Я не знал, где он работает, да это было и неважно.

— Ещё две недели. — Он заказал два шота «Б-52». — Выпьешь со мной? Я угощаю.

Никогда нельзя отказываться от бесплатной выпивки.

— А что потом? — Кивнул головой.

— Потом? Да кто его знает. Что потом! — Зажигалка в руках подожгла фитиль.

— Хреново.

— Наоборот! — Пламя уже танцевало в наших шотах. — Заработай сегодня, чтобы не думать о завтра!

Чин-Чин!

Кровать застонала от падения двух тел. Громкий смех и подозрения на сломанную ножку нашей обители. Мы свежевали души друг друга, свежевали себя, скидывая одежду на пол, выбрасывая весь внутренний мир, гниющий, терзающий нас мир. Нам нужно было опустошение, убить старые чувства, которые покрылись язвами. Слишком много эмоций в словах, слишком мало желания в действиях. Я любил её после полуночи.

 

Стрелок

До работы оставалось два часа, мы спустились на набережную, перекусили в кафе и пошли гулять. Призовой тир привлёк наше внимание, вспоминая стрельбу с отцом по пустым банкам, решил проверить, насколько же я меткий стрелок. Два десятка выстрелов, ещё десяток сделала Лиза — утешительный приз у нас в руках. Два брелка для ключей у нас в кармане.

Лиза шла впереди, терзая сладкую вату на палочке. Она любила сладкое, а я любил искреннюю радость. Лёгкое полосатое платье обтягивало фигуру, подчёркивая каждый сантиметр загорелого тела. Мне доставляло удовольствие рассматривать её со стороны: загорелые прямые ноги, упругая крепкая попа, аккуратная грудь и тонкие руки с длинными пальцами. Платья на ней всегда отлично смотрелись, они становились бронёй, которая умножала достоинства, скрывая любые недочёты. Я не знал, какие чувства испытываю к ней. Любовь? Не знаю. Что вообще такое любовь? Зачем нам столько правил любви, если никто так и не узнал, как может любить другой человек? Любовь — это всего лишь слово, ибо чувства, которые испытываешь ты, больше никто не сможет испытать. Я могу любить её сейчас, а через час ненавидеть, через два презирать, а вечером желать. Так когда я люблю по-настоящему? Или за один день можно разлюбить и снова влюбиться? Слова, их определения создают рамки, не имеющие отношения к истинным чувствам и эмоциям. Мы боимся того, что не можешь объяснить, поэтому хватаемся за словарь.

В три часа зал был пуст, Арчи с Леной отдыхали на пляже, а мы вычитывали составы коктейлей в интернете.

— Можно следующий столик будет мой? — Она взяла разнос в руки и попыталась удержать его на трёх пальцах.

— Зачем это тебе? — Я забрал разнос.

— Хочу попробовать. А тебе жалко, что ли? — Разнос снова у неё в руках.

— Нет, просто это тебе не коктейли за баром делать.

— Ой, ну то было давно. — Наша первая встреча уколола сердце. — Ну так? Следующий мой?

— Без проблем.

Молодая семейка из четырёх человек оставила на чай триста рублей. Лиза вошла в азарт и взяла ещё два столика. К пяти часам она заработала тысячу рублей.

— В чём же секрет? — спросил Арчи, надевая фартук.

— В улыбке, мой дорогой друг, только и всего. — Оставив разнос, прыгнув на барный стул — протянула руку.

— Чего вам, миледи? — натирая стакан, произнёс я.

— Вина мне, да побольше. — Сотки упали на стол. — Ах да, — театральная игра, — Если хотите, чтобы я оставила чаевых — улыбайтесь, молодой человек. — Смех, как дробь барабана, донёсся из груди.

— Уберите ваши деньги, сегодня бар бесплатный.

В половину шестого волны достигли своего предела, создавая иллюзию дождя в открытом зале. Вода заливала несколько столиков, стоявших ближе всех к краю. Волны разбивались и превращались в фонтан. Прекрасное зрелище распалило в нас желание купаться. Оставив зал на Лизу с Леной, мы переоделись и выбежали на пирс. Прыжок, затем ещё. Как маленькие дети, мы ныряли под волны, на волны, брали разносы и пытались стать сёрферами (я утопил один разнос), прыгали с перил кафе, пока никого не было, играли в заказного, создавая, как нам казалось, новые изощрённые движения в полёте. Ветер избивал мокрые тела, принуждая нас оставаться в воде. Неподалёку от нас плыла утка.

— Смотри, утка! — крикнул Арчи. — Давай поймаем.

— Давай, — ответил я.

Два водолаза принялись за операцию по поимке утки. Казалось, осталось совсем немного, но каждый раз она уходила всё дальше. Раскачиваясь на волнах, она почти не прилагала никаких усилий, чтобы уйти от погони. Плыть против волн было нелегко, вода попадала в рот, оставляя привкус соли на языке. Зайдя с разных сторон, сокращая радиус побега, приближаясь к цели как можно осторожней, мы намеревались сделать последний рывок, однако утка нырнула под воду и пропала из виду. Поиски не дали никаких результатов, нас несло к берегу, шторм усилился, и ухватиться за лестницу стало трудной задачей, волны подкидывали меня, словно поплавок в дождливую погоду. Третья попытка завершилась успехами — моряки вернулись на сушу.

Вечером девчонки ушли отдыхать в номер, Арчи провёл их, прихватив с собой ракетки и теннисный мячик, который одолжил у официантов из «Санта-Барбары». Мы договорились после работы пойти на корт в санатории.

Я вышел покурить, кресло оказалось занято Натахой, рядом Катя с Надей.

— Ну что? Завтра Барские приезжают, готовьтесь, мальчики, — говорит Катя, скрестив руки на груди.

— Кто?

— Хозяева! Эти козлы приезжают! — взрывается Надя, разгоняя кровь по телу. — Я точно уеду, они меня завтра за***т, я не готова это терпеть. Лучше домой, спокойно, хорошо дома. Дома ждут, там яблоки и пацаны.

— Надя, успокойся! Завтра все будем тут летать! — говорит Натаха, покуривая сигарету. — Сколько мне завтра готовить, ты не подумала? Валить решила. Мы все в одной лодке.

— Ага, тебе, Наташа, легко сказать, они тебя любят, а на меня завтра будут за каждую мелочь орать! Сколько можно это терпеть?! — Надя достала сигарету и уже была готова её жевать, забыв про истинное назначение табака.

— Всё так плохо? — спросил я.

— ДА! — закричала Надя.

— Та нет, — ответила Натаха, — просто Максимыч, когда нажрётся, то доеб***ется до всех от нечего делать. Ну и друзья его, человек двенадцать. Эх, опять завтра готовить изысканные блюда для свиней.

— Ох, — завопила Надя, — пойду толчки проверю, не хочу завтра получать.

— Отполируй до блеска! — крикнула вдогонку Натаха.

— Мне завтра тоже будет весело, — произнесла Катя. — Выручка по двадцать тысяч уже какую неделю. Пусть закрывают всё к чертям. Не хочу завтра это всё выслушивать. Будто я виновата, что людей нет?! — Она посмотрела на нас, ожидая добрых слов. — Проклятая выручка. За что…

Люди, которые ещё вчера кричали об ущемлении своих прав, о том, что им плевать на всё, они готовы бросить поганое место, уехать домой, сегодня боятся кары собственных обидчиков. Вместо того чтобы завтра послать всех и вся, они будут готовиться к выговору и оскорблениям, уповая на то, что вчера было не так плохо. Ненавидеть начальство и бояться его — самое мерзкое дело. Ты вроде не держишься за работу, хочешь уйти, однако всё равно переживаешь и волнуешься за то, что тебя убивает ежедневно. Чем больше мы боимся, тем чаще выступаем с критикой за спиной. Мы рады коллективному страху, рады, что мы не одни. Знаем — мы заслуживаем похвалы за проделанную работу, но ждём кнута. В этом вся проблема, проблема в готовности к худшему, поэтому смирение приходит слишком быстро. Никакого бунта, лишь покорность с оскалом в закрытом рту. Изгоняем радость, чтобы освободить место для боли.

Перед закрытием пришёл постоянный клиент Арчи с женой. Они заказали селёдку с картошкой, бутылку водки и томатный сок. Вид у них, как всегда, добродушный, старики на пенсии, влюблённые в жизнь и друг в друга. Такие люди редко попадались мне на пути. Жить и наслаждаться получается не у многих. Каждый раз Арчи вёл с ними динамичные беседы. В этот раз разговор зашёл о Ялте, где в этом году тьма туристов, забитые кафе, пляжи, укрытые человеческими тушками, и уличные шоу прямо посреди дороги. Какой бы ни был сезон, в Ялте всегда хватало туристов. Всех тянуло именно туда, ближе к чему? Мне нравился этот город, правда, найти что-то удивительное так и не удалось. «Ласточкино гнездо» не вызывало во мне никаких чувств. Возможно, всему виной школьные поездки, где главная задача состояла в том, чтобы сбежать от учителей и умудриться купить пива в киоске. В садах и дворцах нет величия того времени. Всё искусственно, человеческая рука уничтожает истинную красоту природы. Последнее место, впечатлявшее меня, это мыс Тарханкут на западной точке Крыма. Там величие мира. Когда ты чувствуешь себя на краю материка. Впереди загадочная свобода, а позади мёртвое прошлое. Пугающие скалы и подводный мир, прозрачная вода и пещеры. Дикость в современном мире, спрятавшаяся от людей. Полюбить мир легко, а вот сберечь его — совсем другое дело.

Никто из нас не умел играть в теннис. Подача — бег за мячом. Подача — удар, бег за мячом. Крики, споры и смех будили постояльцев санатория, они то и дело выбегали на балконы перекурить, обсудить и покричать на нас. Но никто не обращал внимания, игра продолжалась до тех пор, пока не вышел охранник и не выпер нас с корта за зелёный металлический забор, радуясь собственным полномочиям, он подгонял нас до ворот, не забывая постоянно ухмыляться. Освещённый четырьмя фонарями, корт скрылся за стеной из ступенек. Мы спускались вниз, перекидывая мячик друг другу, до тех пор пока не наткнулись на отель с открытым бассейном.

— Ребят, я всю жизнь мечтал это сделать! — сказал я, поравнявшись с отелем.

— Ты о чём? — сказал Арчи, девчонки остановились, держа ракетки в руках.

— Хочу нырнуть в бассейн.

— Да там тоже охрана, никто тебя не пустит, пошли, выпьешь лучше чего-нибудь. — Арчи уже хотел сделать шаг, но я стоял на своём.

— Да плевать, только нырнуть, выгонят так выгонят.

— Максим, пошли, оставь это, — сказала Лиза.

— Нет, девчонки, ждите у магазина. Дайте мне две минуты.

Они махнули рукой и продолжили спускаться дальше, Арчи остался, я скинул толстовку, футболку, шорты и трусы. Калитка была закрыта на защёлку с той стороны, открыть её оказалось просто.

Лёгкий скрип — путь открыт. Три, два, один… Я разбежался и прыгнул в бассейн. Прекрасное чувство полёта и падения в воду. Воздуха в лёгких хватало секунд на сорок, я проплыл под водой до края, затем обратно и вынырнул. Хлорированная вода попала в ноздри — высморкался. Бассейн был неглубокий — по плечо. Я ещё несколько раз погрузился под воду, затем выбежала администраторша.

— Молодой человек, в такое время купаться запрещено, — пропищала девушка в белой рубашке, короткой чёрной юбке и с рыжей косой до пояса. — Вы из какого номера?

— Почему запрещено? — Я проплыл до бортика.

— После одиннадцати нельзя, такие правила. — Руки в боки. — Так из какого вы номера?

— Как из какого? Тридцать третьего! — Первое число на уме.

— Тридцать третьего? Секунду, я проверю и принесу полотенце. — Она скрылась из виду, а я вылез из бассейна и направился к выходу.

— Какой срам! И не стыдно же ему! — крикнул кто-то из отеля. Я развернулся, поднял голову, но не смог найти хозяина слов.

— Спасибо, спасибо. — Похлопал в ладоши и сбежал.

Вытерся толстовкой, накинул вещи и достал сигарету, радуясь исполнению желания.

— Доволен? — спросил Арчи.

— Безусловно!

В номере стояла бутылка вина. Мы завалились в комнате у ребят, включили «В джазе только девушки», легли на кровать, ожидая Мэрилин Монро. Лиза прильнула головой к моей груди, я обнял её, чувствуя теплоту чужого тела. Стены скрывали внешний мир, словно ничего нет, ничего не должно быть. Мне хорошо с ней, к сожалению, всего лишь хорошо. Больше не горели кровавые реки, не рычал мотор, не тряслись руки и не сохли губы. Мне было просто хорошо, будто мы тысячу лет вместе. Приятно и больно одновременно. Пальцы правой руки гуляли по её рёбрам, взгляд на экран, правда, там ничего не видно. Я копался внутри, выкидывал всё из шкафа, срывал полки в поисках того самого. Где оно? Где, чёрт возьми, счастье? Почему не сейчас? Почему я не могу почувствовать его, когда всё настолько идеально? Вот она! Я могу прикоснуться, поцеловать, обнять, взглянуть в глаза, она со мной, не в прошлом, а здесь и сейчас. Столько ждать, думать, мечтать, чтобы в итоге было хорошо?! Кому нужно это чёртово «ХО-РО-ШО», когда хочется любить до уколов на языке. Насколько всё-таки жестока любовь, которая превращает сумасшедшее непредсказуемое пламя в маленький стабильный огонёк, живущий на газовых плитах.

 

Цокольный этаж

Утром Лена с Лизой уехали в Ялту до вечера, только Лена потом уезжала домой, а Лиза возвращалась на Утёс. Подметая полы, я обдумывал дальнейший план действий. Для начала надо было решить вопрос с жильём. Тут проблем не было, в двенадцать часов, когда Арчи проснётся, мне надо было подойти в отель поговорить с хозяйкой по поводу местечка у костра. Другой вопрос был в том, что делать дальше. Москва, Питер, Крым? Лиза? Вместе? Это прошлое или что-то новое? Где кольцо? Чувство усталости и беспомощности поглощало меня. Надо было что-то решить, а как именно — не знал. Наши отношения прожиты уже тысячу раз, и мне кажется, что ничего нового уже не будет. Никто не изменит друг друга, никто не подстроится под кого-то. Мы оба это знаем, однако наслаждаемся тем, что у нас есть. Это остров, который тонет, и ничего нельзя изменить. Так зачем искать виноватых, терять время, когда нужно держаться солнца? Тяжело понимать, что человек может быть самым близким, но не любимым. Срочно нужно бежать за совком.

В обед ко мне подошла Катя и сказала, чтобы я снимал номер только на сутки. А завтра, после того как уедут Барские, Лиза может ночевать у нас. Катя уже забила на все правила, плевать на камеры, плевать на отдыхающих, кафе и весь Утёс. Натаха поддержала идею, сказав: «Лиза хорошая девчонка, пусть остаётся сколько надо, пожрать я всегда сделаю, живите, молодые». Я поблагодарил их, не зная, с чего такое добродушие. Они докуривали молча, на их лицах читалось ожидание, когда же приедут главные гости. Катя сделала укладку, надела платье, небольшой каблук, помада, которая, видимо, была ей непривычна, ведь она постоянно сжимала губы и смотрела на себя в маленькое зеркало, где преобладал рыжий цвет, один в один цвет меди. Натаха же не снимала белый халат до закрытия. Русые волосы с затаившейся сединой были раскиданы по спине, она ходила в тапочках и плевала на всех. Надя же с самого утра бегала по всем туалетам, которых было три (два гостевых и один для персонала), натирала кафель, выплёскивая маты на очередную плитку, повторяя: «Ну-у-у, говорила же, надо ехать домой, дома яблоки, братья, сёстры, а тут что, что тут, дура я, дура, ой, ой…», но никто не обращал внимания.

Я сбегал в гостиницу, посмотрел вариант на цокольном этаже. Он оказался довольно приличным: телевизор, кровать, шкаф, туалет и душ в номере. Единственный минус — темнота повсюду. Благо, комната потребуется всего на одну ночь. Заплатив две тысячи, оставив рюкзак Лизы в комнате, отправился на работу, встречать гостей.

У кафе стояли два белых отполированных автомобиля: мерседес S-класса и BMW X6. Видимо, уже приехали. С порога я увидел Надю со шваброй, убегающую на второй этаж (в номера отеля). Зайдя на кухню, встретил владельцев кафе.

— Здравствуйте, — сказал я, подойдя ближе.

— Это Максим, — Катя размахивала левой рукой, копаясь в пакетах правой, — наш второй официант.

— Виталий Михайлович. — Крепкий мужичок чуть ниже меня, у которого шея служила только лишь для того, чтобы держать золотую цепь толщиной с шоколадный батончик, стоял напротив меня, протягивая руку. Капли пота, словно альпинисты, спускались с лысой головы, минуя брови, попадали в глаза.

— Очень приятно. — Крепко пожал руку.

— Ирина Олеговна, — произнесла женщина, стоящая рядом с Наташей. — Можно просто Ирина. — Она оскалила зубы, показывая властную улыбку. Деловое чёрное платье подтягивало уставшее тело. Морщины, спрятанные под косметикой, аккуратный макияж, идеально выкрашенные чёрные волосы, никакой седины. Смело можно давать лет тридцать, если бы не предательство в области подмышек и огромные ямы на кистях рук. Вся зона плеча умирала естественной смертью. Дряблая кожа говорила о тяжёлой работе в прошлом и недостатке времени сейчас. Идеальный маникюр играл не в её пользу, ведь он заставлял обратить внимание на щели в скалах пустыни. Кольца и браслеты придавали статус, но не молодость.

— Арчик, миленькой мой, — сказал Виталий Михайлович, — придумай, как можно быстро остудить водочку. Буквально через минут десять надо уже будет пить. Люди приедут.

— Хорошо, сейчас придумаем. — Арчи натирал бокалы.

— Благодарю тебя, мой дорогой. — Наигранная любезность. — Ирочка, оставь это всё, Наталья знает, что делать. Давай лучше пройдёмся.

— Сейчас всё сделаем, — ответила Натаха, когда они выходили, затем показала фак, Катя взялась за голову, а я пошёл помогать Арчи.

Нам пришлось выстроить четыре столика в ряд, чтобы разместить всех. Разнос с едой, разнос с алкоголем, едой, алкоголем, едой. Они хотели сделать шашлыки, однако забыли, что уволили мангальщика, затем предложили одному из нас занять это вакантное место, но в итоге решили оставить всё как есть, ибо мне приходилось обслуживать ещё несколько столиков с гостями, пока Арчи всецело отдался им. Личный официант на целый день, всё за счёт заведения. Работаем бесплатно, ведь мы были на проценте, а какой можно было получить процент с людей, которые держат данное заведение? Эта несправедливость крутилась в голове.

— Мужик, это же полная хрень. — Мы вышли на пятиминутный перерыв, пока вилки и рюмки работают на полную.

— Ты о чём? — спросил Арчи, когда я закурил.

— Мы будем работать целый день бесплатно.

— Ну-у-у, — протянул он, — ничего не поделаешь, бывает и такое.

— Самый отвратный денёк.

— Да ладно тебе, они нормальные. Иногда могут оставить косарь, главное — не парься. Виталик любит мучить Надюху, меня он не трогает, да и тебя, думаю, тоже не будет. Если что, сразу посылай, и погоним домой.

— Отличный вариант, — сказал я, бросив окурок в урну.

— Ну вот, кайфуй и забей на них хер.

Вечером у нас был всего один столик с гостями. Обычно же люди заходили, видели цирк, уходили. Никто не хотел отдыхать рядом с зоопарком. Слоны, медведи, обезьяны, журавли и цапли. Кого только не было на этом празднике. Мы не успевали обновлять бутылки. Шансон играл на максимум, но и он не мог перекричать обезумевшую компанию. Мы к этому времени успокоились, работали по схеме «Принеси, убери, спроси», закрывая глаза на попытку заработать с помощью гостей. Мой столик дождался заказа, я случайно пробил на них порцию жареных креветок, поэтому пришлось перекидывать заказ на стол Барских и перекусить креветками между подачей ужина и десерта. Компания из четырёх стариков перекусила и сбежала, оставив сто рублей на чай.

Виталий Михайлович к девяти часам ещё твёрдо стоял на ногах, чего нельзя было сказать о его напарниках, один из которых уже отправился спать на второй этаж не без помощи личного охранника семьи Барских — трезвого, здорового, молчаливого мужика, находящегося в закрытом зале, ожидая приказа от начальства. Никто не отменял рабство, просто его сейчас продают, покупают и берут в аренду. Этот шкаф в голубой рубашке с коротким рукавом являлся водителем, охранником и личной прислугой семьи. Он работал с самого утра и до ночи, вахтовым методом, неделя через неделю, получая тридцать тысяч рублей. Правда, мнения разделились; Натаха говорила, что он получает двадцать с копейками, а Катя утверждала о тридцати тысячах.

Контрольная проверка началась в тот момент, когда одна из приглашённых гостий выбежала из туалета с криком «Тампоны, кровь, тампоны!» (спасайся, б**ть, кто может). Ирина Олеговна прилетела первая на место происшествия. Когда она вышла, то было такое чувство, словно вся кровь оказалась у неё на лице. Катя бежала за Надей, а Ирина Олеговна бежала за Катей. Все столкнулись у окна приёма грязной посуды. Началась паника вокруг тампона. Говорила Катя, говорила Ирина Олеговна, а Надя слушала, протирая посуду, затем взяла швабру и отправилась в туалет. Пока она убирала один туалет, Виталий Михайлович решил проверить и служебный. Он включил свет, поднял ободок, затем смыл, проверил освежитель воздуха, наличие бумаги, а под конец позвал Надю.

— Девочка моя, — говорил он, пропуская её в туалет, — скажи мне, что там такое? — Жирные вялые пальцы указывали на кафельный пол.

— Что там? Я ничего не вижу, — отвечала с опаской Надя.

— Как же так! Там пыль, разве ты не видишь пыль? — повысив голос, продолжал он. — Там везде пыль, нагибайся и протирай. — Его руки обхватили Надину талию.

— Ой! — привизгнула она, — что вы делаете, Виталий Михайлович?

Мы с Арчи и Натахой наблюдали эту картину, проходя через кухню на улицу покурить, но присели за столик в закрытом зале, чтобы досмотреть.

— Как что? — Он приподнял руки к потолку. — Заставляю тебя работать. — Шлёпнул квадратную задницу, Надя от неожиданности хрюкнула и подпрыгнула. — Ох, не будь здесь моей жены…

— Виталий Михайлович, вообще-то мы с вами родственники. — Она прижалась к стене.

— Какие ещё родственники? — удивлённо спросил он, поглаживая спинку доброго хряка.

— Баб Маша, она вам… — начала Надя.

— А-а-а, — протянул вспотевший боров, — вы те самые джанкойские родственники, которых я всю жизнь кормлю. — Хлопок в ладоши. — Вот черти же. — Смех. — Давай работай.

Не успели мы докурить и посмеяться, как выбежала Надя с кирпичным лицом. Достала сигарету, протёрла лоб и открыла рот. Она убивала сама себя возмущением. Как только произносила фразы — понимала весь абсурд, на лице появлялись слёзы.

— Уеду, завтра же уеду! Нет, ну это надо же! Он же мой родственник, а ещё кормит там кого-то. Да кого он кормит?! Нет, не позволю такого отношения ко мне, — взахлёб говорила она.

— Так дала бы ему по морде. Шо ты сейчас кудахтаешь здесь. — Натаха закурила ещё одну сигарету.

— Ой, Наташа! Посмотрела бы я на тебя.

— Я бы сковороду в него запустила. Ты думаешь, чего это он ко мне не подходит? Знает — я такого не потерплю.

— Я тоже! — возмутилась Надя. — Завтра же вещи собираю! А то пыль в туалете он заставляет меня вытирать! Мало того, что кто-то из этих прошмандовок там везде тампоны раскидывает, а Надя собирает, так ещё и приставать ко мне вздумал!

— Надя, ты бы радовалась, а то мужика уже сто лет не было, — ответила Натаха.

— Закрылась бы с ним в туалете, никто бы и не заметил, — подхватил Арчи.

— Вы шо? Совсем ку-ку?! Да зачем мне такой нужен? Он лысый и толстый! Мерзкий! — Надю передёрнуло от этой мысли.

— А ты модель, что ли? — Арчи не унимался. — Тебе только в поросячьих бегах участвовать да яблоки свои хрумкать!

— Да пошёл ты.

— И пойду, мне работать надо.

Через пятнадцать минут подошла Лиза, я захватил ужин, и мы отправились на пляж. Набережная была необыкновенно спокойная по сравнению с нашим кафе. Я держал одной рукой пакет, другой — её тёплую кисть. Приятно сбежать из сумасшедшего дома сразу на свидание. Почувствовать себя свободным и не одиноким. Остывшая галька, два лежака, контейнеры с едой, бутылка вина предвещали праздник желудка и сердца. Тёплое вино прохладным летним вечером заходит лучше всего. Мы кушали и наблюдали за кафе, где творилось безумие. Я рассказал Лизе историю про Надю, она — про поездку в Ялту. Я спросил, что она хочет больше — салат или жареную рыбу, она выбрала салат. Мы делили еду по желанию, а не поровну. Мы любили целоваться с привкусом вина на губах, казалось, так передаются истинные чувства.

Возвращаясь обратно, нам встретился музыкант, играющий на укулеле. От него исходила позитивная волна, останавливающая всех прохожих. Он пел и играл, улыбаясь каждому из присутствующих. «Ты цени момент, детка, ты цени момент, детка, ты цени момент, детка, пока никто не забрал…» — пел, разрывая глотку, с закрытыми глазами, пошатываясь на месте. Я схватил Лизу и попробовал закружить её.

— Ты же знаешь, что я не умею танцевать вальс. — Она засмеялась и прижалась ко мне.

— Плевать, просто танцуй, детка. — Я попытался попасть в ритм.

— Да иди ты, «детка». — Смех вибрацией прошёлся по её груди. Поцелуй.

— Я пойду в номер, к одиннадцати подойду.

— Не опаздывай, детка. — Она показала мне фак и улыбку — превосходное сочетание.

Под закрытие осталось несколько союзников генерала Барского и жена, которая заняла столик с дочерью и её подругой. Битые тарелки, бокалы, разлитый алкоголь и крики жены на мужа — уже пройденный этап. Виталий Михайлович пил бутылку водки с другом и его женой, которая разбила две рюмки, показывая фокус с алкоголем, ставший загадкой, ведь никто так и не понял, что она хотела сделать. Под это затишье попали две девушки, желающие заказать два коктейля навынос. Хозяин переполоха встал и закричал: «Шампанское! Всем шампанское! Девочкам срочно шампанское!» Ирина Олеговна не выдержала, позвала охранника и вместе с ним потянула мужа в кровать.

Четыре лежака стали в форму квадрата. Все сбежали на пляж: Натаха украла пару бутылок шампанского из личных запасов Барских, мы с Арчи набрали шоколадок и фруктов с бара, Катя вытащила бокалы, Лиза принесла виноград, а Надя прихватила телефон, чтобы включать забытые миром песни. Нужно было несколько глотков сладкого напитка, чтобы усталость обрела приятный оттенок.

— О, — заговорила Натаха, — девки уже курят. — Она указала головой в сторону кафе. На втором этаже было открыто окно, в котором две школьницы потягивали сигареты.

— Господи, — сказала Катя, — им ведь по четырнадцать лет.

— Ой, та ладно тебе, они сегодня бутылку шампанского выжрали, — ответила Наташа. — У дочери Барских уже и жених есть, футболист будущий. Родители уже обговаривают их дальнейшую жизнь. А девка совсем не хозяйственная. Не знает даже, как стиральная машинка включается, — полушёпотом продолжила Натаха. — Это мне Ира рассказала. Жаловалась на неё, что та ничего делать не хочет, а отец всё позволяет.

— Ой, Наташа, — выпрыгнула Надя из спячки, — когда столько денег, то и по дому ничего делать не надо, домохозяйку завела, и всё.

— Надя, шо ты орёшь, как свинья недобитая, — прошипела Натаха. — Ты-то стирать трусы и натирать посуду всегда готова, мы не забыли!

— Я? Да я в селе с пяти лет уже готовить умела. Воду вёдрами со скважин носила, у нас в семье если кто-то чего-то не умеет — быстро учится на красной заднице.

— На красной заднице? — спросил Арчи.

— Ну да! — недоумевая, ответила Надя. — Ремнём или шлангом по жопе тебе влепят, так ты быстро научишься всему.

— Надя, тебя ещё, может, в клетке держали? Жрать не давали? — сказал Арчи.

— Та пожрать ей точно давали, откармливали к рождеству, чтобы всю семью прокормить. — Наташа подкидывала дров.

— Никто не откармливал! Я с двенадцати лет работаю, просто у меня проблемы со здоровьем.

— У тебя проблемы с дверцей холодильника, видимо, она у тебя не закрывается. — Натаха любила шутить над Надиным весом, несмотря на то что весила она килограмм на пять больше её.

Последние капли второй бутылки разбежались по бокалам, время неуклонно убегало от нас. Мы чувствовали — завтра будет ещё один тяжёлый день, поэтому допивали медленно и закончили после рассказа Кати.

— Помнишь фээсбэшника и мужика из налоговой? — спросила Катя у Наташи.

— А, те два придурка с проститутками, — ухмыляясь, ответила Надя.

— Ага. Приехали они к нам в начале июля. Барских набрал мне и сказал, чтобы денег с них не брали, а всё записали на его счёт. Так эти два благородных джентльмена выжрали у нас половину бара. Насидели на сорок тысяч, нашли проституток местных у «Санта-Барбары», напоили их и потянули в номера на второй этаж.

— А ты не помнишь, как они нам предлагали присоединиться к ним?

— Да, было такое, мы с Наташей кое-как от них отвязались. Так вот, легли все спать, как слышим — что-то как упадёт! Так громко — ба-бам! Мы подрываемся, бежим наверх, забегаем в кафе. А эти козлы зашли внутрь, перебрались через окно посудомойки на кухню и жрали там заготовки на салаты.

— Прямо из мисок, — подхватила Наташа. — Стоят два мужика в трусах и две бабы в белье, пожирают ложками мои заготовки! Я хотела их убить, но у меня был шок. Такого цирка по телевизору не показывают.

— Так на следующий день, когда они уезжали, один из них мне сто долларов пихал. Благодарность якобы.

— Ты взяла? — спросил Арчи.

— Конечно, нет! Да ты чего. Взяла бы, а потом Барских меня бы убил. Нет, я попрощалась, а когда машина отъехала — перекрестилась.

— Самое забавное было через неделю, когда они приехали все сюда с Виталием Михайловичем и своими жёнами, — сказала Наташа.

— Ага, сделали вид, будто впервые здесь. Выпили коньяка и пошли спать.

— Эх, — вздохнул Арчи, — я бы взял сто долларов, и плевать.

Я проснулся в два часа ночи после очередного кошмара с погонями и убийствами. Минуту лежал неподвижно. Умылся, захотел выйти покурить, забыв про отсутствие балкона и окон. Лёг в кровать. Приятно чувствовать рядом близкого человека после того, как приснился кошмар. Я обнял её, вдохнул запах волос и закрыл глаза. Душная подземная камера превратилась в лучшее место на земле благодаря ей. Я смотрел в потолок и думал, что любую боль может вылечить человеческое тепло. Оно единственное может спасти мир, просто люди забыли про это. Я поцеловал её и улыбнулся.

 

Собака

В девять часов уже спустились первые гости. Я бегал от веника к кухне и бару. Катя просила прибраться в зале, Натаха нервничала из-за готовки завтраков до рабочей смены, а мне надо было сделать кофе и обновить бочку с пивом, ибо похмелье — дело тяжёлое. «Максим, подмети площадку!», «Максим, забирай блинчики!», «Максим, налей ты им уже пиво!», «Максим, Максим, Максим…». Где же доброе утро, когда оно так надо.

Два бокала прыгнули на стол к блондинке лет сорока с подкачанными губами и натянутой кожей на лице, она совсем забыла, что декольте пусть и вызывает восхищение благодаря золотой цепочке с кулоном, но открывает шею, где морщины, как кольца у пеньков, рисуют истинный возраст. Её дочь сделала пару глотков, а она расстреляла меня фразой «Ой, простите! Держите, это вам», тысяча рублей в фартуке и отвращение за ним.

Двери открыты — заходите. Пришла семейка со списком аллергий. Блины без масла, кофе без молока, яйца без желтка. Они всё говорили и говорили, а я записывал, думая о том, как бы успеть всё вынести, пока не остынет. Запары случались редко, поэтому тяжело было к ним привыкнуть. Единственное правило — расслабиться. Чем больше будет суеты, тем слаще проблемы.

После того как все гости пообедали, опохмелились пивом и выжрали пару бутылок водки — вышел Арчи. Он отпустил меня, сказав, что наберёт, если буду срочно нужен. Я прихватил двойной обед, забежал в магазин за соком и отправился в номер, радуясь нескольким свободным часам.

Мы перекусили, затем Лиза пошла в душ. Коробка из четырёх стен клонила в сон. Там, наверху солнце плавит людей, а в этом подвале прохладно и мрачно. По MTV крутили летние клипы: яркие, цветные, позитивные, «да будет жизнь в музыке». Глаза закрывались, я перестал ощущать тело, ещё немного, стоит только дотянуться.

— Ты чего это спать вздумал? — Лиза запрыгнула на меня.

— Десять минуток, а потом пойдём на пляж. — Я посмотрел ей в глаза, затем спустился ниже, она была в моей старой футболке и нижнем белье.

— Я уже была сегодня на пляже. Хочу кино и чуть-чуть вина. — Говоря это, она прищурилась, показывая мне пальцами, сколько это — «чуть-чуть».

— Мне сегодня ещё работать.

— А мы чуть-чуть. — Она улыбнулась и опустила руки мне на грудь.

Влажные волосы прядями качались вокруг лица. Я коснулся её щеки, она подалась вперёд. Вторая рука коснулась спины и спускалась ниже. Мы смотрели друг на друга, чувствуя желание. Лёгкий поцелуй, как касание ветра перед бурей, продолжительностью в несколько секунд. Мягкие губы, знакомый весенний запах духов на теле затапливал разум красным вином похоти. Как только наши губы разомкнулись, мы опустили ручник и рванули вперёд. Наша страсть разорвала старую футболку, выбила все ворота приличия, чтобы добраться до водопада наслаждения и безумия. В этот момент нам было абсолютно наплевать на мир за открытой дверью, на людей в отеле, на еду и вино, мы хотели только друг друга.

В пятнадцать минут шестого мы вышли на набережную, поблагодарив хозяйку отеля за то, что разрешила немного задержаться. Отдыхающие смеялись, пили, загорали и танцевали возле открытых баров, где монотонно работали коллеги по несчастью. Мы обменивались взглядами, кивая друг другу. Сейчас не наше время отдыха, мы будем веселиться после закрытия рабских контор. В одном из таких заведений мы заказали два коктейля навынос и присели на лавочку.

— Максим, мне надо ехать обратно, — сказала Лиза, устремив взгляд в морской экран.

— Когда?

— Послезавтра.

— Почему так рано?

— А какой смысл оставаться? Зачем это всё? — Она перевела взгляда на меня, ожидая ответа.

— Это был отличный отдых…

— Да, но что дальше?

Я не знал, что дальше.

— Не знаю… Сейчас всё хорошо, но ведь так не будет. Наступит день, когда мы снова будем ненавидеть друг друга.

— Думаешь, мы не изменились?

— Думаю, что буду любить тебя вечно на расстоянии выстрела.

— Пообещай мне провести ещё одно лето со мной. — Тихий смех, который убил лето внутри меня.

— Обещаю.

Мы допили коктейли и отправились в кафе.

На входе валялся Виталий Михайлович. Он обнимал собаку, которая вылизывала ему лысину. Собака, видимо, была голодной дворнягой, забежавшей перекусить чем-то. Я стал на проходе, за мной стояла Лиза, мы, онемев, смотрели на эту картину. Я увидел, как поднимается Арчи с летней площадки, и тут Барских кричит: «Стоять! Я куплю эту собаку, я куплю её. Сколько она стоит?! Я хочу её купить», пёс в испуге попытался освободиться, однако хватка у толстяка была отличная. После криков все сбежались и окружили пьяную тушу. Ирина Олеговна дала указания охраннику затолкать его в машину. Через полчаса кафе снова стало пустым.

Все выдохнули и заулыбались, даже Надя перестала ворчать, а попросила сделать ей «Голубую лагуну» и подать на стол. Это был праздник, мы остались одни, словно дети в огромном доме. Два, три столика уже не парили нас с Арчи, хотя на них мы заработали три тысячи. Девчонки заняли стол и только успевали делать заказы. Коктейли, коктейли, коктейли. К девяти часам не осталось гостей в зале, в кассе была неплохая выручка, и Катя разрешила закрыть кафе в десять. В двадцать минут десятого я вышел покурить, Арчи вышел со мной. Я решил взять выходной и провести целый день с Лизой перед отъездом. Напарник согласился, Лиза обрадовалась, а мне предстояло выбрать маршрут путешествия. Жребий пал на Алушту, Долину привидений.

Натаха позвала всех ужинать, мы закрыли кафе в половину, затем разместились за столом, накрытым превосходной едой: перепёлки, жареные креветки в соусе, сёмга, баранина, а напоследок парочка салатов и гарниры. Мы с Арчи организовали пиво с коктейлями. Чин-чин. Пьём только за нас.

— Послезавтра уже закрываемся, — произнесла Катя, подняв бокал, — теперь можно расслабиться.

— Наконец-то, — выкрикнула Надя, — можно на яблоки собираться!

— Выпьем за яблоки, — сказала Лиза.

— Салют.

После слов Кати у всех поднялось настроение. Дом, скоро домой. Кого-то ждала семья, кого-то огород и друзья, жена, а мне надо было найти собственную дорогу, ибо лето сгорело на глазах, превратилось в пепел и загаром осело на наших лицах. Лёгкость парила в этот пьяный вечер. Бокалы пива наполнялись, голоса становились громче, истории откровеннее. Нам осталось два дня, а за ними ничего. Сегодня праздник, а почему бы и нет?

Катя жаловалась на семейную жизнь, правда, по-доброму, смирившись и соскучившись по детям и мужу. Наташа строила планы на будущее, Арчи попивал фреш, Лиза внимательно слушала, а Надя с бокалом пива пританцовывала под музыку MTV. Кто-то попытался открыть дверь, постучал несколько раз — мы развели руками, давая понять — закрыты. Сегодня частная вечеринка, вход строго по фартукам.

Музыка громче, свет выключен, на сцене Надя, все остальные вышли перекурить. Насладиться сладостью вечернего воздуха, пропитанного морской солью. Тучи закрыли звёзды, предвещая тёплый дождь. Все прощались с работой, вспоминая прошлую жизнь. Они скучали по ней, всё начнётся заново. Сигарета дотлела, пора идти на танцпол.

Надя держала в одной руке бокал, во второй — пульт от телевизора, ставший микрофоном. На экране клип группы «Серебро», звук на максимум, но даже ему не справиться с Надиной глоткой: «Я перепутала, думала, что любовь. Но оказалось неправильно…» Это был вой раненой волчицы, мартовской кошки под виагрой, заводилы на стадионе, алкаша, доказывающего правоту, звук двигателя на первой передаче при скорости сто километров в час — это было больно.

Закончилась пьянка пятью телами, топчущими грязный кафель в зале, и одним зрителем, попивающим сок из трубочки за столом. Несколько минут на уборку, душ, перекур и сон. Лиза легла на соседнюю кровать, она протянула мне руку через дырку от стены в кровати. Это напомнило детство, когда нельзя было уснуть, не обняв на ночь маму. Волны напевали колыбельную через фрамугу, они привыкли засыпать вместе с ветром, не подчиняясь времени. Я крепко держал её руку, поглаживая указательный палец, в ответ она сжала кисть. Большой палец поднялся до лучевой кости, игра в буквы «Целую». Не знаю, поняла она или нет. Раньше мы любили эту игру. Когда всё начинается с поглаживания по спине, а потом пальцы начинают выводить слова. Угадав слово, она всегда тихо повторяла его и улыбалась. Удивительно, что настоящее общение происходит без слов. Касания, взгляды, жесты, мимика, дыхание — это правда. «Спокойной ночи», обнял руку.

 

Долина привидений

Я проснулся в пять утра. Снова и снова закрывал глаза, пытаясь уснуть, догнать мир грёз, попасть в царство Морфея. Ничего не получалось; подушка была слишком неудобная, под одеялом жарко, без него становилось прохладно, спина ныла из-за неудобной позы. Попрощался с тёмным экраном кинофильма да отправился перекурить.

Рассвет — это моноспектакль, где единственный актёр — солнце. Всё вокруг замерло, наслаждаясь безупречной красотой. Оно раскрывалось, как юный бутон жёлтой розы, опуская лепестки на бескрайнее море, где они растворялись в зеркальном мире. Был ли рассвет и вправду красив? И заслуга ли это солнца? Разве оно может быть художником? Может быть, это всё заслуга земли, которая создаёт неповторимые картины, даёт цвет дню и ночи. А солнце — главный лентяй вселенной, ведь всё вращается вокруг него. Пока я курил, море перестало топить его, дав свободу и разрешение взойти на престол.

В половине седьмого мы поднялись на остановку, где стоял старенький автобус советских времён. Два билета, пара наушников и одна музыка на двоих. Южнобережное шоссе восхищало Лизу сочными красками. Лето любило разрисовывать южный берег Крыма, используя любимые оттенки зелёного и синего. Автобус мчался вперёд, а люди внутри спорили о ценах на продукты, говорили о пенсиях, гречке, макаронах, овощах. Дед ругался с водителем из-за льготного проезда, жалуясь на страну и частных перевозчиков. Мир прекрасен, а люди — нет. Я закрыл пальцем правое ухо, чтобы слышать только песню, чувствовать музыку. Ничего остального нет.

Очереди в кассы автовокзала в Алуште протянулись до выхода. Оставив попытку купить обратный билет, мы перекусили в местной кафешке, перешли на улицу Горького и поплелись вперёд, навстречу набережной.

Экскурсии в горы стоили от полутора тысяч за человека. Полторы тысячи, чтобы просто-напросто попасть туда. Что не так с этими людьми? Им плевать на туристов, плевать на родной край, лишь бы урвать кусок, да такой, что в рот не поместится. Крым для них всего лишь дойная корова. Заберут всё и улыбнутся без смущения. Послав их к чёрту, мы подняли себе настроение, проглотив мороженое. Купили бутылку вина, минералку без газа, тандырную лепёшку, сыр и нарезку колбасы. Вернулись к автовокзалу, прыгнули в маршрутку и поехали навстречу горам, потратив на проезд тридцать четыре рубля.

Ни о каком комфорте речи и быть не могло. Во время сезона маршрутки забивались до отказа. Уступив место бабуле, я держался за поручень, чувствуя, как начинает стекать пот по спине. Духота заставляла работать правую руку, скидывая капли с бровей. Рядом со мной, плечом к плечу, стоял мужчина лет шестидесяти. Он начал обрабатывать меня с первой встречи взглядов.

— В отпуске? — спросил мужик.

— Что-то вроде того, — ответил я и поспешил отвернуться.

— А, — как можно громче выстрелил он, — значит, отпуск подходит к концу, пора бы и посмотреть на красоту Крыма.

— Нет, обычный выходной.

— Так вы местные? — Мужчина двумя руками держался за поручень, светло-зелёная выцветшая футболка была усыпана тёмными пятнами пота у подмышек и вдоль спины. Сам он был довольно жилистый и подтянутый для пенсионера: короткие седые волосы не вписывались в цвет коньячного загара, а зелёные глаза ещё не собирались сдаваться морщинам, которые непременно скоро начнут свисать со лба.

— Не совсем. Последнее время живём в Москве. — Я посмотрел на Лизу, сидящую рядом, она была в наушниках, смотрела в окно и улыбалась.

— Я сам из Челябинска, родился там. В Крым попал тридцать лет назад, в отпуске был, после этого не смог жить там.

— Давно вы здесь?

— Живу десять лет, а вообще каждый год приезжал сюда после того, как оказался тут впервые. — Он сжал губы и качнул головой, перебирая шкаф памяти у себя в голове. — Теперь же я хожу в горы, набираю группы и провожу экскурсии.

Вот он, рыбак, закинул удочку и ждёт, когда же клюнет. Я увидел поплавок, поэтому в ответ кивнул головой, однако мужик продолжил рассказы о восхождениях на горы, какой он знаток и специалист в походах. Попытки подсечки не удавались. Духота и навязывание начинали разрывать голову.

— Так что? Может, всё-таки подумаете? Этот будет дешевле, чем у кого-либо.

— Нет, спасибо.

На конечной все выпрыгнули из автобуса, экскурсовод-мужик сканировал лица, видимо, мы были не одни, кого он пытался поймать. Выбрав путь, полагаясь на интуицию, нам удалось сбежать. Поднимаясь вверх по узким улочкам, то и дело срывая гроздья винограда, обитающего на обшарпанных деревянных заборах, тут же поедая его, проходя мимо старых отечественных автомобилей, что-то подсказывало, что тропинка ведёт не туда. Маленький заброшенный дом приковал наше внимание и дал время всё обдумать. Лиза не захотела заходить внутрь, довольствуясь видом через окно. Прогнивший пол и куча мусора.

— Эх, отдал бы нам кто-нибудь этот дом, — сказала она, касаясь лопнувшей краски. — Мы могли бы тут жить, рядом с горами и морем. Что может быть лучше? Почему здесь никого нет? — Она коснулась указательным пальцем краски — кусочки посыпались на землю.

— Да. Это хорошее место.

— Волшебное! Только люди этого не понимают. Они сбегают в мегаполисы, боясь остаться одни, боясь что-то упустить, а в итоге упускают жизнь.

Лиза рассказывала, какой ремонт бы сделала, какую собаку бы завела, какие цветы посадила. Большое счастье в маленьком доме. Как же тяжело понять, чего ты на самом деле хочешь в жизни. Вместо того чтобы слушать, развивать, познавать себя, мы подражаем другим в надежде стать кем-то, теряя себя.

Нам надо было пройти метров двести обратно по улице и на развилке затем повернуть налево. Возвращаясь на исходную позицию, на нас вышел мужик-экскурсовод, правда, нам повезло, он искал другую парочку. Бегал по всем улицам в поисках добычи. Разминувшись с нами, он обернулся.

— Вы не передумали, молодые люди?

— Нет! — ответил я.

— Чао, — сказала Лиза, взяв меня за руку.

Поднимаясь на Демерджи, нам повстречалась конная ферма. Лошади спокойно ходили у подножья гор, никого не боясь, чувствуя полную уверенность в своём доме. Лиза увидела ослика, осторожно подошла к нему и поделилась виноградом. Чем больше он поедал, тем сильнее она радовалась, словно ребёнок, попавший первый раз в зоопарк. Мы отправились дальше, надо было подняться к Долине привидений.

Голова Екатерины, Сиамские близнецы, Сфинкс — всего лишь каменные столбы, которые могут покорить воображение, заставить тебя найти одноклассника, соседа или домашнее животное из далёкого детства. Несколько часов мы бегали вокруг камней, пока не устроили привал на выступе, где открывался вид на Алушту, усыпанную мелкими домиками, напоминающими множество родинок на теле. На море, танцующее в блестящем платье, подаренном самим богом солнца Ра, на горы, которые стоят всегда в боевой стойке, готовые защищать людей от любых врагов.

Тёплое вино не утоляло жажду, оно растворялось в крови, напевая песнь свободы. «Эй, привет, мир!» — кричали мы с выступа. «Ответь нам, хотя бы дай знак», — думал я. Сколько свободы можно получить, не преклоняя головы? Не отдавая тело на растерзание безжалостным хищникам? Как долго мы должны отдаваться, чтобы получить каплю удовольствия взамен? Нас имеют люди, пожирающие власть на завтрак, обед и ужин. Спасибо вам за отпуск, где можно забыть грехи. Где можно вылечить душу от ран. Шрамы останутся навсегда. Правда, какой в них смысл? Да, я вижу ошибки, как вижу шрамы на руке, однако они уже не болят, я готов получать новые. Видеть ошибки и не забывать о них — далеко не одно и то же.

Бутылка вина выпита, а значит, пора идти дальше. Лиза побежала вперёд, прыгая от камня к камню, словно ребёнок, собирающий листья ореха во дворе. Я плёлся за ней, думая о том, как приятно будет спускаться вниз, вспоминая крутой подъём в такую жару. Никогда не знал названия цветов (особенно полевых), а в горах их оказалось много. Один за другим: синий, белый, жёлтый, о, а вот и сиреневый. Я собирал их, срывая по одному цветку, пытаясь создать уникальный букет, пряча его за спиной, когда Лиза оборачивалась, чтобы не потерять меня из виду. Она любила горы, любила настоящую красоту мира, которая давно вылетела из памяти людей. Это было очищение, куски грязи, отрывки фраз выходили из нас через пот, поднимаясь выше к небу, и растворялись. Голоса исчезли, лица потеряны, теперь лишь твоё «Я».

Я догнал Лизу, обнял её сзади, преподнося букет из полевых цветов.

— Надеюсь, вы любите сорняки.

— Дурак ты! — смеясь, сказала она. — Это полевые цветы. Они прекрасны.

— Пусть будет так.

Она взяла их и поцеловала меня.

— Я их высушу и буду хранить.

— Обычно цветы выкидывают.

— Они необычные, дуралей, пора бы знать это.

Горы — это игра в прятки, где ты прячешься до тех пор, пока сам не решишь сдаться. Мы сдались около пяти вечера, отправились на остановку, через худые улицы, обвешанные виноградом и орехами. Когда мы подошли к остановке, руки у меня были жёлтые от скорлупы грецких орехов. Пятнадцать лет назад я боролся с этим при помощи лимона и соды, чтобы в школе не выглядеть придурком. Придётся вспомнить былые деньки, завтра ведь рабочая смена.

На автовокзале никогда не бывало скучно. Мы наткнулись на двух полицейских, пытающихся в довольно мирной манере общения забрать в хлам пьяного паренька на глазах у его дяди, который только разводил руками и пытался что-то сказать либо предложить сотрудникам полиции. Нет, нет и нет. Никаких взяток в нашей стране при свете дня, под взглядами народа. Хотя чего наш народ только не видел. Одной взяткой больше, одной меньше — всего лишь плевок в колодец. А у полицейских и выбора нет. Если не возьмут взятку — не поверят люди, назовут козлами, а если возьмут, так хоть по делу назовут. Несколько бомжей раскинулись на железных стульях, выпрашивая у Господа время, чтобы пожить вдоволь. Цыганка, как кенгуру, таскала ребёнка в кармашке, выпрашивая мелочь на хлеб. «Ребёнок голодает!» — говорила она, забыв снять золотые серёжки с ушей. Раз нельзя жить без обмана, так почему бы не обманывать постоянно? Зачем человеку правда, если он плюёт в лица людей?

Автобус отходил через два часа. Других вариантов не было. Да и плевать, мы отправились перекусить на набережную. Два пива, две шаурмы и картошка фри — лучший ужин после прогулок в горах. Мы уселись в открытой столовке с кучей людей, пожирающих вместе с нами шаурму, запивая ледяным пивом, усыпанным водяными пупырышками. Музыка играла для фона, ведь на сцене выступали аниматоры, зазывающие прямо в ад. «Приходите и попробуйте», «У нас сегодня скидки» — такая уж работа, вылизывать бордюры, целовать обувь. Я сделал добрый глоток расслабляющего напитка и откинулся на спинку стула. Люди, держащие шаурму двумя руками, пугали меня, они словно пожирали младенцев, завёрнутых в простыню из лаваша. Хрясь, кусок морковки свисает с лаваша. Хрясь, внутренности из капусты посыпались на стол. Грязные рты залиты томатной кровью. Хрясь, хрясь, хрясь.

— Это всё не повторится. — Голос Лизы разбудил меня.

— Ты о чём? — спросил я.

— Обо всём этом! — Она оставила шаурму на кульке, раскинула руки и подтянула правую часть губы, приспустив веки.

— И хорошо, пусть никогда ничего не повторяется, чтобы остаться идеальным.

— Да… Жаль, что только здесь это и может быть идеальным.

— Прелесть курортных романов.

Мы улыбнулись.

— Почему всё всегда рушится? Почему с этим ничего нельзя поделать? — В правой руке она держала бокал, создавая в океане цунами.

— У всего есть предел. Наверное, наш предел уже давно наступил, просто мы не хотим в это верить.

— У всего есть предел… — Маленький глоток. — Может быть, но мне бы не хотелось, чтобы мы забыли друг о друге.

— Мы не сможем. — Я коснулся её руки. Ненавижу, ненавижу себя за причинённую боль.

— В шестьдесят лет ты будешь всё такой же ворчун. Хочу это видеть.

— Я и сам бы хотел это увидеть. — Смех. Смех — это падение на матрас со второго этажа, когда больно, но понимаешь, что без него было бы куда хуже.

Вечер захватил город. В автобусе мы разделили с Лизой наушники. Я включал песни и отбивал ритм правой рукой на её левой коленке. Пошёл дождь, и водитель сбросил скорость, чтобы не вылететь на серпантине. Свет в салоне потух. Лиза захватила всю правую часть, прильнула к плечу и закрыла глаза. За окном пел дождь, как в тот день, когда мы только ехали с Арчи и я не знал ничего об Утёсе. Капли разбивались на окне, соединяясь друг с другом. Тоска внутри, холодное волнение. Почему так страшно, когда так хорошо? Это пройдёт, это всего лишь маленький кусочек времени, завтра вечером её уже не будет. Она уедет, оставив измотанную душу, которая пыталась вылечиться. Я продолжил отбивать ритм правой рукой, пытаясь прочувствовать каждый сантиметр левой ноги. Раз, раз, раз, два, три.

 

Москва

В двенадцать часов дня я пошёл провожать Лизу на автобус. Мелкий дождь боролся с солнцем, оставляя тёмные точки на земле, как уколы на коже, правда, высыхали они спустя тридцать секунд, создавая духоту. Мы шли рядом, с улыбкой вспоминая проведённое время, словно больше нас не существовало, теперь только наслаждение моментами прошлого. Она шла в джинсовых шортах, кедах Converse, белой блузке, с искренней улыбкой на лице, курчавыми выгоревшими волосами и счастливыми глазами. Её настроение всегда вдохновляло меня, давало веру в себя, хотя нет, оно давало веру в мир, где дерьмо приносит пользу, становясь удобрением.

Автобус отходил через пятнадцать минут. Наступил момент ожидания, когда неловкость заполняет топливный бак, не давая никому двинуться с места. Мы смотрели друг на друга, улыбаясь и понимая всю комичность ситуации. Свадебный автомобиль остановился рядом с нами. Жених и невеста вышли из машины, запрыгнули на парапет, позируя измотанному фотографу. Улыбаемся, щёлк, вы счастливы, щёлк, больше притворства, щёлк, надеюсь, она не залетела, щёлк.

— Всё по расписанию, — сказала Лиза и засмеялась. — Ты готов?

— Нет, только не это. — Я имел в виду искусственные фотографии.

— Ты никогда не будешь к этому готов. — Она говорила о свадьбе.

— Кто знает, кто знает. — Я вспомнил про кольцо, оно где-то в рюкзаке.

— В этом вся твоя проблема. Что ты никогда ничего не знаешь.

— Это правда. Не люблю врать.

— Пора идти. — Она подошла ко мне. — Я решила вернуться в Москву. Приедешь — звони. — Поцелуй и объятия. — До встречи, Максим. — Она ушла.

Я спускался вниз, стараясь ни о чём не думать. Считать ступеньки. Сколько их? Двадцать, пятьдесят, сто? Она уехала… Или больше. Я не смог удержать её, но и отпустить не хватило сил.

Арчи уже решил закрываться. Отправил две парочки куда подальше и начал собирать посуду. Все были только за. Чем раньше начнём, тем быстрее закончим, а значит, завтра можно будет вернуться домой.

— Пей пиво, — сказал Арчи, — только крепкий алкоголь будут забирать и закрытые бутылки вина. Остальное — можно списывать.

— Отличная новость! Наполняй! — закричал я.

— Отправил? Всё нормально? — спросил Арчи, держа в правой руке бокал.

— Да, уехала.

— Куда? В Питер или Сочи?

— В Москву.

— Так вы скоро опять встретитесь?

— Я ещё не решил, куда дальше.

Первый бокал был пуст, через минуту снова полный. Девчонки отправились на пирс; спустили столик со стульями, устроили там обед. Натаха принесла нам огромную тарелку креветок, чему я был безмерно рад.

— Тебе помощь нужна? — спросил я, допивая второй бокал.

— Та нет, можешь пить. Я пока подготовлю всё к завтрашнему дню.

— Тогда обнови бокал.

— Дотянись сам до крана.

— Я со стороны гостя.

— Иди к чёрту.

Три бокала пива разбудили аппетит, креветок было недостаточно, и мы спустились к девчонкам. Они даже нашли где-то зонт, воткнули его в центр стола, расплылись в пластмассовых стульях, распивая три бутылки вина, закусывая креветками, сёмгой, красной икрой и бужениной. Два стула сделали остановку у стола. Бутылка вина создала водопад, впадающий на дно бокала. Пляж был забит людьми, море принимало их вместе с грязью и мочой. Они смотрели на нас, а нам было плевать. Три толстухи подвыпили, включили музыку на телефоне да пошли в танцы. Я закурил, улыбаясь происходящему. Когда бы ещё увидел такой цирк на пирсе. «Пошла в жопу эта работа!» — крикнула Надя. Чин-чин. Арчи стало скучно, он воткнул ложку в банку с икрой, затем выстрелил прямо Наде в лицо. Красные пятна, как от псориаза, прилипли к огромному квадратному телу.

— Ах ты мудак! — завопила она. Бокал с вином выстрелил в противника.

— Вы, уроды, остановитесь! — закричала Натаха. Однако бой пошёл. Летело всё. Когда Арчи потянул руку к сёмге, я остановил его.

— Я ещё это буду есть, — сказал я, пожирая креветку.

— А пить ты ещё будешь? — Бутылка «Массандры» вылилась мне на голову.

— Ну ты и ублюдок, мог бы в рот залить.

Пошла борьба, Арчи пытался обхватить Надю, после нескольких попыток он просто толкнул её в воду. К этому времени я уже подорвался и бежал на него. Прыжок, мы вдвоём летим навстречу волнам.

Я лёг спать около пяти, наполнять коробки бокалами — слишком нудная работа. Проснулся к девяти, когда ребята накрывали на стол. Надел единственную рубашку, в левом нагрудном кармане оказалось кольцо. Изумруд переливался под тусклым светом подвала. Моя первая зарплата на новой работе, куча долгов, взывающих к разуму, однако сердце решило иначе. Я пытался рассмотреть ту жизнь, которая была бы благодаря кольцу. Какая она? Изменилось бы что-то? Или это всего лишь кусок переоценённого металла, умирающего сквозь время? Нет, ничего не видно. Пусть остаётся там, где был. Снова упал на кровать.

Я почти уснул в глубокой тишине, наступил момент погружения в сон, перестаю чувствовать ноги, руки, разум плывёт по реке, минуя берега. Телефон разорвал картину. Вибрация насиловала голову.

— Да, алло.

— Привет, Макс. Ты спишь, что ли? — Голос брата вызвал зевоту.

— Пытался уснуть.

— Вы там хоть когда-нибудь работаете?

— Нет.

— Я так и думал. — Ирония. — Слушай, мы решили открыть ещё одно кафе.

— Поздравляю.

— Спасибо. Так вот, думаем за Симферополь. — Он любил говорить кусками, чтобы управлять диалогом.

— Отлично, вы собираетесь переехать в Симферополь?

— Ну, на открытие только. — Пауза. — Хочу предложить тебе работу. Ты ведь в этой сфере опытный.

— Опытный? Ну, чтобы работать официантом, не обязательно пять лет учиться разносить напитки.

— Ты понимаешь, о чём я. Нам нужен свой человек, который разбирается в этом и которому можно доверять. Я считаю, что ты справишься.

— Это серьёзное заявление. — Я накрылся лёгким хлопковым одеялом, прикрыв глаза.

— Ну так что? Когда ты там заканчиваешь работать?

— Завтра.

— Отлично, давай тогда завтра и поговорим.

— Хорошо, я наберу тебя.

— Договорились.

Конец связи. Круг уже брошен утопающему, вот только из благих ли намерений он оказался рядом? Хотя какая разница, если всю жизнь пытаться разобраться в поступках людей, можно не заметить собственной смерти. Воссоединение семьи — разве не чудо? «Отец бы нами гордился», подумал я и посмеялся над тем, каких масштабов достигла фигура отца в наших головах после его смерти. Он бы и сам посмеялся над этим. Как всё-таки ужасно то, что после смерти мы оставляем покойного у себя в сердце и говорим, как бы тот поступил или сказал, что подумал. Чёрт возьми, да мы зачастую сами не знаем, как поступили бы, зато с мёртвыми намного легче — их идеализируют. «Что бы подумал твой отец, мать, брат, кум, сват, друг, кот, крыса, рыбка? Отвечай!» — кого я забыл?

Прощальный вечер. Шуфутинский, Аллегрова и другие друзья Натахиного плейлиста были сегодня с нами. Мы были первые, кто закрылся. Утёс работал в привычном режиме, однако нас больше в списках не было. Водка заходила хорошо, закуска ещё лучше. После второй бутылки, выпитой на четверых, Арчи устал попивать яблочный сок, ему хотелось веселья. Потянув Катю к центру зала, они начали выплясывать. Затем Наташа, а вот Надя оказалась неприступной, фыркала и брыкалась, лишь бы не танцевать.

Девчонки быстро устали, их измотали сегодняшние сборы и вино. Они присели за стол пожирать углеводы, а Арчи сделал мне два шота с абсентом, самбукой и ликёром, переключил музыку, натянул ковбойскую шляпу, которая валялась на баре, накинул покрывало и вытанцовывал танцы в стиле Дикого Запада. Шоты залетели в желудок, ноги становились ватными, но разум был под контролем, так мне казалось. Он прыгнул на стойку, а мы хлопали под ритм музыки. «Давай, ковбой! Покажи Дикий Запад!» — крикнула Натаха. Это была настоящая свобода, которой так не хватает в повседневной жизни. Люди привыкли страдать от ненавистной работы, не понимая, что можно радоваться несмотря ни на что. Работа — это лишь часть жизни, но никак не вся жизнь. Они гробят внутренний мир ураганами злости, обвиняя всё вокруг, вместо того чтобы вдохновляться тем, что есть, идти вперёд, наплевав на проблемы. Все не могут быть счастливы, но они могут попытаться ими стать.

Я спустился на пирс, закурил сигарету, пытаясь понять, куда же всё-таки двигаться дальше. Остаться в Крыму, работать с братом, вернуться в Москву к друзьям и Лизе или поехать в Питер в надежде начать что-то заново. Сигарета тлела, а ответа не было. Я встал на шину, служащую подушкой для кораблей. Волны обессилены, им не хватает ветра.

— Макс, дай телефон, хочу набрать Лене! — крикнул Арчи, спускаясь по ступенькам.

— Не поздно ей набирать?

— Та нет, нормально. Слушай, у тебя есть деньги с собой? — Он подошёл вплотную и взял телефон.

— Нет. Зачем тебе?

— Просто аттракцион не бесплатный. — Он толкнул меня в воду. Я погрузился во тьму и холод. Надо было всплывать.

— Ну ты и мудак! — закричал я, вынырнув из воды.

— Я смыл твои грехи, чертяка. Теперь ты снова человек.

— Да пошёл ты!

— Ну всё, сейчас я тебя утоплю, холоп.

Он кинул сомбреро в море, снял покрывало, оставил телефон и в одних трусах прыгнул в воду. Мы сделали несколько заплывов до буйка, попрыгали с пирса и пошли в душ. Вода отрезвила меня, можно было продолжать пить.

Последний вечер на набережной проходил спокойно. Я выпивал коктейль в пластиковом бокале, пытаясь запомнить это место навсегда. Убежище, где можно спрятаться от реальности, которая так любит быть недружелюбной. Да здравствует вечное лето в начале сентября! Да здравствуют фонари, отгоняющие страх, волны, придающие спокойствие, ветер, уносящий в танцы, горы, оберегающие душу, вино, разжигающее страсть, и люди, влюблённые в жизнь.

Мы навернули парочку кругов, поднялись к остановке насладиться вечерними огнями Утёса, а затем вернулись обратно в кафе. По пути встретили ребят у бара «Лотус», но не стали к ним подходить. Теперь они сами по себе, ведь наши пути расходятся. Гитара выдавала бой «шестёркой», голоса попали в мясорубку, куски мяса вместе с костями превращались в фарш. Такой был этот день, таким он больше никогда не будет.

 

Свадьба

Проснувшись, я вспомнил про кольцо. Побежал к душу, где стояла корзина с грязным бельём. Там ничего не было. Рубашка уже сохла на улице. Один карман — пуст, второй — пуст. Спросил у Нади, она ничего не видела. В море? Может быть. Взял пепельницу, налил бокал пива, закурил. Столько времени тягал его, чтобы так глупо потерять. Зато теперь я помолвлен с морем. Я сделал предложение, и волны приняли кольцо. Часы показывали начало двенадцатого, стоял полный штиль, мысль о том, чтобы прыгнуть в воду, попробовать найти, на секунду завладела мной. «Ай, к чёрту» — махнул рукой, поднял бокал: «Теперь мы навсегда вместе, запомни, милочка, я однолюб». Глоток за море, глоток за день. Телефон завибрировал, неизвестный номер.

— Добрый день. Это Максим Маркин? — Приятный женский голос радовал слух.

— Добрый день, да, это я.

— Это вас беспокоят из… Хотим сказать вам, что комитету понравилась ваша работа, они хотели бы пригласить вас на собеседование по поводу поступления к нам.

— Отлично. Когда?

— Через две недели. Всю информацию мы вышлем вам на почту.

— Хорошо. Спасибо.

— Ждём вас у нас. Поздравляем. — Мне показалось, что она улыбнулась, а может, я хотел этого.

— Спасибо большое.

В пять часов приехало начальство, мы тягали столы, стулья, забивали грузовую машину всяким хламом, ибо ничего не должно остаться зимовать здесь. Остатки пива разливают в двухлитровые бутылки, предлагая забрать их себе. Но мне не хотелось. Я чувствовал, что ближайшее время пить не буду, да и тянуть их четыре часа не хотелось. Арчи с Натахой и Катей набрали еды в пакеты, молоко и соки. Надя была набита под завязку шмотками, которые продавал таджик, бегающий по утрам с сумкой безразмерных халатов, футболок и лёгких платьев. «Семья у меня большая! Хочу всем подарки привезти». А мне хватало собственных вещей и воспоминаний.

Пакеты в руках. Прощальные объятия позади. Фраза «До встречи» пройдена, можно ехать домой. Арчи договорился с одним из владельцев хот-догов на колёсах, чтобы тот докинул нас до Симферополя. Загрузив вещи в багажник, взглянув на набережную, где разгуливали остатки приезжих, которые не чувствовали мою тоску по ним. «С вами было весело», сказал я и открыл дверь автомобиля.

По дороге Арчи разговаривал с водителем, а я наслаждался видами. Парни разговаривали о том, как хорошо зарабатывали раньше, что из сезона в сезон всё хуже, а я любовался горами, покрытыми зелёным мехом. Арчи говорил, что не вернётся больше на сезон, а я следил за кораблями, плывущими вдоль набережной. Я приехал в Утёс с целью заработать немного денег и свалить, а в итоге это время стало кусочком пазла, которого мне так не хватало. Как много забирает страх, как много даёт победа над ним. Я уверен, что никогда больше не встречу людей, с которыми работал, но запомню их навсегда.

Двери захлопнулись, автомобиль рванул вперёд. Мы выгрузили пакеты, спрятались на остановке, ожидая маршрутку. Жара была жуткой. Асфальт плавился и отдавал запахом гари. Бесконечный поток машин выплёвывал выхлопные газы, отравляя окружающий мир. Достал пачку сигарет, взглянул на неё, положил обратно.

— Ну что? — Арчи ударил меня в плечо. — Куда дальше?

— Полагаю, домой, я бы переоделся.

— А вообще?

— Я ещё не заходил так далеко.

— Тогда, — повысив голос, сказал он, — послезавтра едем на свадьбу к Арине.

— Она меня не приглашала.

— Тебе не нужно приглашение. — Он попытался взять меня на удушающий. — Так что? На свадьбу, а там посмотрим, куда дальше?

— На свадьбу, а там посмотрим…

Подъехала маршрутка, забитая потными телами, водитель не смог закрыть заднюю дверь из-за количества людей, спешащих по своим делам. Мы решили подождать следующую. Спешить нам было некуда.

Конец