Я проснулся в пять утра. Снова и снова закрывал глаза, пытаясь уснуть, догнать мир грёз, попасть в царство Морфея. Ничего не получалось; подушка была слишком неудобная, под одеялом жарко, без него становилось прохладно, спина ныла из-за неудобной позы. Попрощался с тёмным экраном кинофильма да отправился перекурить.

Рассвет — это моноспектакль, где единственный актёр — солнце. Всё вокруг замерло, наслаждаясь безупречной красотой. Оно раскрывалось, как юный бутон жёлтой розы, опуская лепестки на бескрайнее море, где они растворялись в зеркальном мире. Был ли рассвет и вправду красив? И заслуга ли это солнца? Разве оно может быть художником? Может быть, это всё заслуга земли, которая создаёт неповторимые картины, даёт цвет дню и ночи. А солнце — главный лентяй вселенной, ведь всё вращается вокруг него. Пока я курил, море перестало топить его, дав свободу и разрешение взойти на престол.

В половине седьмого мы поднялись на остановку, где стоял старенький автобус советских времён. Два билета, пара наушников и одна музыка на двоих. Южнобережное шоссе восхищало Лизу сочными красками. Лето любило разрисовывать южный берег Крыма, используя любимые оттенки зелёного и синего. Автобус мчался вперёд, а люди внутри спорили о ценах на продукты, говорили о пенсиях, гречке, макаронах, овощах. Дед ругался с водителем из-за льготного проезда, жалуясь на страну и частных перевозчиков. Мир прекрасен, а люди — нет. Я закрыл пальцем правое ухо, чтобы слышать только песню, чувствовать музыку. Ничего остального нет.

Очереди в кассы автовокзала в Алуште протянулись до выхода. Оставив попытку купить обратный билет, мы перекусили в местной кафешке, перешли на улицу Горького и поплелись вперёд, навстречу набережной.

Экскурсии в горы стоили от полутора тысяч за человека. Полторы тысячи, чтобы просто-напросто попасть туда. Что не так с этими людьми? Им плевать на туристов, плевать на родной край, лишь бы урвать кусок, да такой, что в рот не поместится. Крым для них всего лишь дойная корова. Заберут всё и улыбнутся без смущения. Послав их к чёрту, мы подняли себе настроение, проглотив мороженое. Купили бутылку вина, минералку без газа, тандырную лепёшку, сыр и нарезку колбасы. Вернулись к автовокзалу, прыгнули в маршрутку и поехали навстречу горам, потратив на проезд тридцать четыре рубля.

Ни о каком комфорте речи и быть не могло. Во время сезона маршрутки забивались до отказа. Уступив место бабуле, я держался за поручень, чувствуя, как начинает стекать пот по спине. Духота заставляла работать правую руку, скидывая капли с бровей. Рядом со мной, плечом к плечу, стоял мужчина лет шестидесяти. Он начал обрабатывать меня с первой встречи взглядов.

— В отпуске? — спросил мужик.

— Что-то вроде того, — ответил я и поспешил отвернуться.

— А, — как можно громче выстрелил он, — значит, отпуск подходит к концу, пора бы и посмотреть на красоту Крыма.

— Нет, обычный выходной.

— Так вы местные? — Мужчина двумя руками держался за поручень, светло-зелёная выцветшая футболка была усыпана тёмными пятнами пота у подмышек и вдоль спины. Сам он был довольно жилистый и подтянутый для пенсионера: короткие седые волосы не вписывались в цвет коньячного загара, а зелёные глаза ещё не собирались сдаваться морщинам, которые непременно скоро начнут свисать со лба.

— Не совсем. Последнее время живём в Москве. — Я посмотрел на Лизу, сидящую рядом, она была в наушниках, смотрела в окно и улыбалась.

— Я сам из Челябинска, родился там. В Крым попал тридцать лет назад, в отпуске был, после этого не смог жить там.

— Давно вы здесь?

— Живу десять лет, а вообще каждый год приезжал сюда после того, как оказался тут впервые. — Он сжал губы и качнул головой, перебирая шкаф памяти у себя в голове. — Теперь же я хожу в горы, набираю группы и провожу экскурсии.

Вот он, рыбак, закинул удочку и ждёт, когда же клюнет. Я увидел поплавок, поэтому в ответ кивнул головой, однако мужик продолжил рассказы о восхождениях на горы, какой он знаток и специалист в походах. Попытки подсечки не удавались. Духота и навязывание начинали разрывать голову.

— Так что? Может, всё-таки подумаете? Этот будет дешевле, чем у кого-либо.

— Нет, спасибо.

На конечной все выпрыгнули из автобуса, экскурсовод-мужик сканировал лица, видимо, мы были не одни, кого он пытался поймать. Выбрав путь, полагаясь на интуицию, нам удалось сбежать. Поднимаясь вверх по узким улочкам, то и дело срывая гроздья винограда, обитающего на обшарпанных деревянных заборах, тут же поедая его, проходя мимо старых отечественных автомобилей, что-то подсказывало, что тропинка ведёт не туда. Маленький заброшенный дом приковал наше внимание и дал время всё обдумать. Лиза не захотела заходить внутрь, довольствуясь видом через окно. Прогнивший пол и куча мусора.

— Эх, отдал бы нам кто-нибудь этот дом, — сказала она, касаясь лопнувшей краски. — Мы могли бы тут жить, рядом с горами и морем. Что может быть лучше? Почему здесь никого нет? — Она коснулась указательным пальцем краски — кусочки посыпались на землю.

— Да. Это хорошее место.

— Волшебное! Только люди этого не понимают. Они сбегают в мегаполисы, боясь остаться одни, боясь что-то упустить, а в итоге упускают жизнь.

Лиза рассказывала, какой ремонт бы сделала, какую собаку бы завела, какие цветы посадила. Большое счастье в маленьком доме. Как же тяжело понять, чего ты на самом деле хочешь в жизни. Вместо того чтобы слушать, развивать, познавать себя, мы подражаем другим в надежде стать кем-то, теряя себя.

Нам надо было пройти метров двести обратно по улице и на развилке затем повернуть налево. Возвращаясь на исходную позицию, на нас вышел мужик-экскурсовод, правда, нам повезло, он искал другую парочку. Бегал по всем улицам в поисках добычи. Разминувшись с нами, он обернулся.

— Вы не передумали, молодые люди?

— Нет! — ответил я.

— Чао, — сказала Лиза, взяв меня за руку.

Поднимаясь на Демерджи, нам повстречалась конная ферма. Лошади спокойно ходили у подножья гор, никого не боясь, чувствуя полную уверенность в своём доме. Лиза увидела ослика, осторожно подошла к нему и поделилась виноградом. Чем больше он поедал, тем сильнее она радовалась, словно ребёнок, попавший первый раз в зоопарк. Мы отправились дальше, надо было подняться к Долине привидений.

Голова Екатерины, Сиамские близнецы, Сфинкс — всего лишь каменные столбы, которые могут покорить воображение, заставить тебя найти одноклассника, соседа или домашнее животное из далёкого детства. Несколько часов мы бегали вокруг камней, пока не устроили привал на выступе, где открывался вид на Алушту, усыпанную мелкими домиками, напоминающими множество родинок на теле. На море, танцующее в блестящем платье, подаренном самим богом солнца Ра, на горы, которые стоят всегда в боевой стойке, готовые защищать людей от любых врагов.

Тёплое вино не утоляло жажду, оно растворялось в крови, напевая песнь свободы. «Эй, привет, мир!» — кричали мы с выступа. «Ответь нам, хотя бы дай знак», — думал я. Сколько свободы можно получить, не преклоняя головы? Не отдавая тело на растерзание безжалостным хищникам? Как долго мы должны отдаваться, чтобы получить каплю удовольствия взамен? Нас имеют люди, пожирающие власть на завтрак, обед и ужин. Спасибо вам за отпуск, где можно забыть грехи. Где можно вылечить душу от ран. Шрамы останутся навсегда. Правда, какой в них смысл? Да, я вижу ошибки, как вижу шрамы на руке, однако они уже не болят, я готов получать новые. Видеть ошибки и не забывать о них — далеко не одно и то же.

Бутылка вина выпита, а значит, пора идти дальше. Лиза побежала вперёд, прыгая от камня к камню, словно ребёнок, собирающий листья ореха во дворе. Я плёлся за ней, думая о том, как приятно будет спускаться вниз, вспоминая крутой подъём в такую жару. Никогда не знал названия цветов (особенно полевых), а в горах их оказалось много. Один за другим: синий, белый, жёлтый, о, а вот и сиреневый. Я собирал их, срывая по одному цветку, пытаясь создать уникальный букет, пряча его за спиной, когда Лиза оборачивалась, чтобы не потерять меня из виду. Она любила горы, любила настоящую красоту мира, которая давно вылетела из памяти людей. Это было очищение, куски грязи, отрывки фраз выходили из нас через пот, поднимаясь выше к небу, и растворялись. Голоса исчезли, лица потеряны, теперь лишь твоё «Я».

Я догнал Лизу, обнял её сзади, преподнося букет из полевых цветов.

— Надеюсь, вы любите сорняки.

— Дурак ты! — смеясь, сказала она. — Это полевые цветы. Они прекрасны.

— Пусть будет так.

Она взяла их и поцеловала меня.

— Я их высушу и буду хранить.

— Обычно цветы выкидывают.

— Они необычные, дуралей, пора бы знать это.

Горы — это игра в прятки, где ты прячешься до тех пор, пока сам не решишь сдаться. Мы сдались около пяти вечера, отправились на остановку, через худые улицы, обвешанные виноградом и орехами. Когда мы подошли к остановке, руки у меня были жёлтые от скорлупы грецких орехов. Пятнадцать лет назад я боролся с этим при помощи лимона и соды, чтобы в школе не выглядеть придурком. Придётся вспомнить былые деньки, завтра ведь рабочая смена.

На автовокзале никогда не бывало скучно. Мы наткнулись на двух полицейских, пытающихся в довольно мирной манере общения забрать в хлам пьяного паренька на глазах у его дяди, который только разводил руками и пытался что-то сказать либо предложить сотрудникам полиции. Нет, нет и нет. Никаких взяток в нашей стране при свете дня, под взглядами народа. Хотя чего наш народ только не видел. Одной взяткой больше, одной меньше — всего лишь плевок в колодец. А у полицейских и выбора нет. Если не возьмут взятку — не поверят люди, назовут козлами, а если возьмут, так хоть по делу назовут. Несколько бомжей раскинулись на железных стульях, выпрашивая у Господа время, чтобы пожить вдоволь. Цыганка, как кенгуру, таскала ребёнка в кармашке, выпрашивая мелочь на хлеб. «Ребёнок голодает!» — говорила она, забыв снять золотые серёжки с ушей. Раз нельзя жить без обмана, так почему бы не обманывать постоянно? Зачем человеку правда, если он плюёт в лица людей?

Автобус отходил через два часа. Других вариантов не было. Да и плевать, мы отправились перекусить на набережную. Два пива, две шаурмы и картошка фри — лучший ужин после прогулок в горах. Мы уселись в открытой столовке с кучей людей, пожирающих вместе с нами шаурму, запивая ледяным пивом, усыпанным водяными пупырышками. Музыка играла для фона, ведь на сцене выступали аниматоры, зазывающие прямо в ад. «Приходите и попробуйте», «У нас сегодня скидки» — такая уж работа, вылизывать бордюры, целовать обувь. Я сделал добрый глоток расслабляющего напитка и откинулся на спинку стула. Люди, держащие шаурму двумя руками, пугали меня, они словно пожирали младенцев, завёрнутых в простыню из лаваша. Хрясь, кусок морковки свисает с лаваша. Хрясь, внутренности из капусты посыпались на стол. Грязные рты залиты томатной кровью. Хрясь, хрясь, хрясь.

— Это всё не повторится. — Голос Лизы разбудил меня.

— Ты о чём? — спросил я.

— Обо всём этом! — Она оставила шаурму на кульке, раскинула руки и подтянула правую часть губы, приспустив веки.

— И хорошо, пусть никогда ничего не повторяется, чтобы остаться идеальным.

— Да… Жаль, что только здесь это и может быть идеальным.

— Прелесть курортных романов.

Мы улыбнулись.

— Почему всё всегда рушится? Почему с этим ничего нельзя поделать? — В правой руке она держала бокал, создавая в океане цунами.

— У всего есть предел. Наверное, наш предел уже давно наступил, просто мы не хотим в это верить.

— У всего есть предел… — Маленький глоток. — Может быть, но мне бы не хотелось, чтобы мы забыли друг о друге.

— Мы не сможем. — Я коснулся её руки. Ненавижу, ненавижу себя за причинённую боль.

— В шестьдесят лет ты будешь всё такой же ворчун. Хочу это видеть.

— Я и сам бы хотел это увидеть. — Смех. Смех — это падение на матрас со второго этажа, когда больно, но понимаешь, что без него было бы куда хуже.

Вечер захватил город. В автобусе мы разделили с Лизой наушники. Я включал песни и отбивал ритм правой рукой на её левой коленке. Пошёл дождь, и водитель сбросил скорость, чтобы не вылететь на серпантине. Свет в салоне потух. Лиза захватила всю правую часть, прильнула к плечу и закрыла глаза. За окном пел дождь, как в тот день, когда мы только ехали с Арчи и я не знал ничего об Утёсе. Капли разбивались на окне, соединяясь друг с другом. Тоска внутри, холодное волнение. Почему так страшно, когда так хорошо? Это пройдёт, это всего лишь маленький кусочек времени, завтра вечером её уже не будет. Она уедет, оставив измотанную душу, которая пыталась вылечиться. Я продолжил отбивать ритм правой рукой, пытаясь прочувствовать каждый сантиметр левой ноги. Раз, раз, раз, два, три.