Я вывалился из такси. Открыл грязный багажник старого форда, достал чемодан с рюкзаком, испачкав при этом правую руку. Машина дернулась, глушитель плюнул мне в ноги комок черного дыма, я схватил чемодан и двинулся к подъезду. Вика спустилась через несколько минут, с бутылкой абхазского вина. Мы закурили сигареты, распивая теплое вино в морозный зимний вечер. Снег разбивался на ледяной земле, ветер поднимал белоснежные тела, бросая их в лица прохожих людей. Вика стояла в домашних легких брюках и свободной футболке, прикрываясь безразмерным шерстяным кардиганом. Она курила тонкую сигарету, обхватив ее маленькими бледными пальцами, ногти которых были облачены в томный изумрудный цвет.

— Ну что? Сегодня празднуем новоселье? — она сказала это после того, как я сделал несколько больших глотков вина.

— Конечно. Вова готов передать мне ключи от квартиры?

— Он сейчас там убирается, через пару часиков зайдет и отдаст.

Мы поднялись к Вике. Там уже сидел Ираклий с бутылкой темного пива и гитарой в руках. В течение часа должны подтянуться остальные. Первый день на съемной квартире не должен проходить в одиночестве. Достав бутылочку пива из чужого холодильника, я подсел к Ираклию.

— Мужик, мы сегодня будем пить? — его низкий голос лег под испанский бой. Он хорошо чувствовал гитару. Музыкальная школа, упорство и желание помогло ему в этом.

— Безусловно. Как только получу ключи от квартиры.

Ираклий перешел на мягкий перебор. Он отращивал ногти на правой руке, для лучшей игры. Пальцы левой руки бегали по ладам грифа гитары. Ираклий радовался собственному мастерству, выставляя широкую улыбку напоказ. Густые темные волосы с несколькими седоватыми волосками у висков были идеально уложены назад. Глубокие черные глаза уже начинали блестеть под приглушенным кухонным светом. Видимо, это не первая банка пива. Он перешел на классику рока, добавив театральный низкий голос и мимику лица.

Мы сходили в магазин. Водка, пиво, вино, закуска и сок — распределились по пакетам. Время шло, несколько бутылок пива стали пустыми. Вика зашла на кухню и сообщила, что Вова уже идет. Бутылки издали полупустой звон, предвещая неизбежный праздник.

— Макс, ты помнишь, что я говорила? — Она стояла в проходе на кухню, под самой аркой. Кремовое облегающее платье хорошо сидело на ее фигуре. Голубые глаза ожидали моего ответа.

— По поводу? — Я открыл окно, подкурил сигарету, продолжая смотреть на Вику.

Она поправляла прическу, к которой еще не привыкла. Каре шло не всем девушкам, поэтому страх являлся оправданным. Каштановые волосы бегали по оголенным плечам, делая пробежку из стороны в сторону. Ираклий сделал несколько комплиментов в ее адрес, а я промолчал, чувствуя некую неловкость. Комплименты всегда давались мне с трудом, поэтому в большинстве случаев приходилось молчать. Комплимент — это акт восхищения чем-либо. Восхищаться одним значит заставить меркнуть другое. Она приподняла бровь, сомкнула губы в знак театрального разочарования и посмотрела на меня холодными глазами цвета горных озер в середине зимы.

— Этого месяца. Ему иногда придется оставаться у тебя. Со следующего месяца он полностью переходит на другой объект.

— Да, конечно. Никаких проблем. Думаю, мы найдем общий язык.

— Ага. Вы только не спейтесь там вместе.

Через минут десять подошел Вова. Я видел его второй раз в жизни и немного волновался при передаче денег взамен на ключи. Мы предложили ему пива, он не отказался, уселся на один из стульев, открыл банку и не спеша похлебывал ее.

Мой новый сосед рассказывал истории из жизни человека, работающего на одной из сотен скучных работ. Они оставались абсолютно неинтересными, ибо сфера его деятельности никоим образом не касалась нас, да и людей, обитающих в его голове, мы никогда не встречали. Все делали вид, словно внимательно его слушают, а я пытался дозвониться до ребят, чтобы узнать, когда они явятся. Спустя двадцать минут подъехали Миша с Настей. Оставались только Саша и Кирилл, их мы не стали дожидаться, а отправились на квартиру.

Я тащил чемодан, ребята — пакеты с алкоголем и едой. Дорога оказалась недолгой, правда, немного затруднительной. Ветер кусал оголенные кисти рук, я постоянно менял руку в надежде отогреть замерзшие пальцы в карманах худенького пальто. На середине пути оторвалась ручка проклятого чемодана, мне пришлось волочить его через сугробы, постоянно поднимая с земли, как убитое животное, которое не хочется оставлять на дороге. Мы прошли безвкусный фонтан, стоявший посреди детской площадки, заваленный мусором и снегом. Летом, возможно, он выглядит иначе, доставляя удовольствие местным жителям, но сейчас он наводил тоску.

Мы подошли к подъезду, Вова сказал пароль от домофона, затем открыл дверь и направился к лифту. Старый дом ударил кислым запахом пропавших овощей прямо в лицо. Этому зданию больше пятидесяти лет, как и жильцам, стоявшим около подъезда. Люди уже давно смирились с этой вонью, став ее частью. Кабинка лифта размещала в себе четырех человек, оставшимся двум пришлось ожидать следующего захода.

Кухня всегда становилась эпицентром любой вечеринки, как и в этот вечер. Квадратная комнатка три на четыре вмещала в себя шесть человек, готовая в любой момент поместить сюда еще нескольких людей. Вика достала кастрюлю, вспорола тетрапаки, пользуясь техникой хирургической точности, и наполнила металлическую посудину красным вином. Вова сидел у окна на деревянном стуле, распивая вторую банку пива. Миша с Настей разместились на твердом уголке. Я и Ираклий стояли, облокотившись на стиральную машину, размещенную у прохода. Всякий давал советы по приготовлению глинтвейна. Оказывается, здесь находились лучшие повара и бармены.

Я открыл холодильник в поисках недавно закинутой в морозилку бутылки водки. Внутри царил мрак: куча открытых майонезов, старая морщинистая картошка, остатки еды, пятна от соусов. Схватив бутылку, закрыл это треклятое место. Обернувшись, увидел красно-зеленые полки, в шахматном порядке, глядевшие на меня. Угадать бы, в каком шкафу рюмки. Вова дал наводку, четыре рюмки полетели в раковину. Им срочно нужна дезинфекция, а мне срочно надо купить резиновые перчатки. На стол опустились четыре рюмки, как бетонные плиты опускаются на фундамент под воздействием крана. Ножки стеклянного стола вызывают опасения, их неустойчивость может привести нас сегодня к краху.

После двух заходов Миша начал раздеваться, снял серую толстовку с вышитыми ласточками на плечах, оставшись в белой футболке с персонажем из «Симпсонов». Вика с Настей распивали «Лыхны» в ожидании глинтвейна. В бой пошла музыка, она оккупировала каждый сантиметр кухни, давая вздохнуть многим с облегчением, ведь общение еще не шло. Мне позвонил Кирилл.

— Макс, мы будем через час. Вы там как? — Я вышел в коридор, чтобы лучше слышать его.

— Хорошо. Мы прекрасно, пьем за тебя.

— Вы давайте там аккуратней, чтобы менты не приехали, как в прошлый раз. — Мне сразу вспомнился мой день рождения, когда правоохранительные органы приезжали к нам четыре раза.

— Не, всё нормально. Всё под контролем. Я тебе адрес скинул.

— Да, я видел. Ну, всё, ждите нас и не напивайтесь там.

Прошло минут сорок, бутылка водки закончилась, мы вышли на площадку покурить, обдумывая дальнейший ход событий. Девчонки вернулись в квартиру, а мы решали, кто пойдет в магазин за сигаретами и, скорее всего, за водкой. В морозилке оставалось всего две бутылки, а ночь повышала ставки. Двери лифта заскрипели, освобождая припухшие тела в полицейской форме.

— Давай выкидывай сигарету, — сержант ткнул в меня пальцем.

— Секундочку, дайте докурить. — Пока я делал несколько тяг, они разместились рядом с нами, создав небольшой пионерский круг без костра. Я взял жестяную банку, служившую пепельницей на площадке, потушил окурок и вернулся в круг.

— Молодые люди, на вас жалуются соседи, — говорил сержант. Как много дают лычки на погонах.

— А мы жалуемся на них. — Никто не оценил моей шутки.

— Кто хозяин квартиры? — Вова пошел за паспортом, Миша и Ираклий отправились на кухню, а я остался стоять у двери, выжидая Вову с паспортом. Он вернулся с документом в руках. Сержант протянул правую руку, но Вова уклонился от передачи паспорта.

— Имею полное право не передавать вам его в руки.

— Как вам угодно, — негодуя, ответил офицер.

Они рассматривали первые четыре листка под светом яркого карманного фонарика. В это время спустился сосед, живший, видимо, этажом выше. Его брюхо вываливалось из полосатой майки, черные спортивные штаны болтались на коротких ногах, глаза залиты алкоголем и кровью, внутренний бык вырывался наружу. Редкие светлые волосы кусками росли на красной планете.

— Да, заберите этих козлов в участок. Они достали уже, — он жевал слова, как теленок, пожирающий траву на лужайке.

— Мужчина, мы разберемся. Идите домой, — ответил Сержант.

— Мудаки проклятые. Вас посадить надо, — продолжал отставной морской пехотинец, которого выкинуло на сушу. — Мало того, что от вас толку никакого в этой жизни нет, так вы еще и горланить вздумали, ишаки паршивые.

— Может быть, вы угомоните это создание? Вы же слышите, что он несет? — я начинал нервничать.

— Молодой человек, мы и с этим разберемся, — сержант не поднимал глаза, вычитывал адрес прописки.

— Эй, маленькие ублюдки, еще раз я услышу шум, я вас всех поубиваю, — он держался левой рукой за перила, а правой гонял воздух. Клоун, предоставляющий бесплатное представление. — Одного за другим. Шутить не собираюсь.

— Вы вообще слышите, что он говорит? Или вы только документы собираетесь проверять? — я уже не мог этого терпеть. Алкоголь требовал справедливости.

— Молодой человек, мы внимательно изучаем документы. — Пока фонарик бегал по листкам паспорта, сосед продолжал гнать чепуху.

— Эй ты, моряк, иди сюда, — я двинулся к пьяному телу. — Что ты там хотел сделать? Давай, иди сюда. — Два полицейских сработали оперативно, не дав мне сделать и трех шагов. — Хочешь что-то сказать? Чертов кретин! — Мне начали заламывать руку. — Какого черта вы делаете?

— Молодой человек, успокойтесь, не провоцируйте его. — Они отпустили меня, загородив путь.

— Если вы его сейчас не уберете отсюда — будет только хуже. Вы посмотрите на него, он же вообще никакой. Даже на ногах стоять не может. — Второй полицейский направился к нему, пытаясь вернуть пьяное тело домой. Через минуту все успокоились, нам сделали предупреждение, мы пожали друг другу руки и разошлись.

Я захватил пальто, взял деньги и направился в магазин. На лифте поехали полицейские, пришлось спуститься по лестнице. Когда живешь на пятом этаже, то можно себе позволить попрыгать по ступенькам. Выйдя из подъезда, увидел Кирилла с Сашей.

— Только не говори, что два мента спускались от вас?! — Кирилл стоял с пакетом напротив меня, а Саша болтала по телефону.

— Именно, — я проверял карманы, деньги все еще были там, надо купить две пачки сигарет.

— Макс, ну как так? Опять? — он выплеснул комок смеха, словно машина для подачи бейсбольных мячей.

— Случайность, друг мой, случайность. Мне надо в магазин за сигаретами. — Мы перешли дорогу, купили сигареты и вернулись в квартиру.

Никто не выходил на площадку, все курили на кухне. Вова оставался единственным некурящим человеком. Он забился в углу, широко раскрыв глаза, провожая уходящие вдаль фразы, как ребенок, наблюдающий за грузовыми поездами, что пробегают мимо станции. Он был щуплым, потерянным, отстраненным. Чужая компания пугала его, из-за этого взгляд метался от одного к другому. Покрасневшее лицо выдавало улыбку и громкий колокольный смех. Руки выполняли всего несколько задач: поднимали и опускали рюмки и поправляли короткие светлые волосы на голове.

Водка давала о себе знать. Мы с Ираклием пошли в комнату за гитарой. Квартиру поглотила живая музыка. Наши голоса разрывали бледные стены. Те, кто оставался трезвым, спасались бегством в комнату, остальные сидели с нами. Последней песней стала Radiohead «Creep». Песня, цепляющая абсолютно все сердца, заставляя любого слушателя напрягать голосовые связки. Припев мы пели все вместе, слова разбегались, бились об стену и возвращались обратно в ином виде, в ином звучании. Я пытался выжать максимум на гитаре, но эти скрипящие голоса покрывали звук любимого инструмента.

Через минут пятнадцать в дверь постучали, полиция вновь явилась к нам, хранители сна и порядка ломали дверь. Нет, больше никто им не откроет, никто не заговорит с ними. Они знали — мы внутри, только ничего не могли поделать. Стук, стук, еще стук, я представлял, что это барабанщик ищет потерянный ритм. Немного пританцовывая, я закурил сигарету. Ко мне подошел Кирилл с Сашей.

— Макс, мы, наверное, поедем, — он держал телефон в руках, как солдат с гранатой, готовый в любую секунду сорвать чеку, только ему требовалось набрать номер такси.

— Чего так рано? — Выражение их лиц говорило о полном принятии решения, «наверное» прозвучало только для того, чтобы не обидеть никого.

— Да Саша уже спать хочет.

Он аккуратно коснулся Сашиного плеча, дав понять ей, что можно вызывать такси, сам он продолжил стоять рядом, спрятав телефон в задний карман брюк. Она была чуть выше его, с длинными светлыми волосами и бледной кожей. Они являлись удивительной парой. Без общих интересов, без одинаковых взглядов на жизнь. Оба жили со своей особой историей. Чужие люди, ставшие друг для друга родными, несмотря ни на что. Тяжело любить, ломая всю свою сущность, но тот, кто пойдет на самопожертвование, обретет человека, потеряв себя. Время заберет любовь, как забирает красоту у юных дев, богатство у глупцов, жизнь у стариков, и тогда останется пустота с ее голыми стенами, никаких дверей и окон. Ты больше никого не найдешь, ведь сам давно потерялся.

— Да без проблем. Думаю, пора уже закругляться. — Через двадцать минут я провел ребят до такси.

Ну вот, двери закрылись, свет фар ударил мне в глаза. Машина дала задний ход, руль вправо, прощальный взгляд с пустыми улыбками на трех лицах, и все закончилось. Три года общения походили на американские горки, где конец поездки оставляет приятные воспоминания. В детстве я всегда боялся остаться без друзей и всегда оставался один. Это научило меня отпускать людей по их желанию, но сам уходить я так и не научился.

На улице никого не осталось. Магазин закрыт, окна погасли, ветер утих, лишь мелкие снежинки заходили на посадку, подобно белым железным птицам, что взлетают и садятся точно по расписанию. Я почувствовал усталость и тоску. Не оставалось никакого желания возвращаться обратно. Мне не нравился этот район, дом, подъезд, квартира. Единственное, что меня радовало, — одиночество, проданное мне за наличку. Сегодня с утра я услышал фразу: «Надо выходить из зоны комфорта», люди прессуют в нее некий «глубокий смысл». Нужны деньги — выходи из зоны комфорта, работай на двух работах. Спишь по четыре часа и не успеваешь закончить дела — выходи из зоны комфорта, не спи совсем. Хочешь путешествовать, снять квартиру, познакомиться с девушкой, нахамить официантке, избить соседа, поджечь дачу, — мать твою, выходи из зоны комфорта и делай это. Миша с Настей вышли на улицу. Он походил на медведя, укатанного в зеленую парку, темную шапку, а поверх нее — капюшон с меховой подкладкой. Рядом миниатюрная Яна в черном пальто, потертых джинсах, зимних ботинках, обмотанная шерстяным одеялом винного цвета. Они покурили со мной в ожидании очередной машины. Маска усталости приросла к пьяным лицам. Такси подъехало, мрачный водитель безразлично посмотрел на нас, забрал груз, нажал на педаль газа, и они исчезли из виду. Открыв дверь квартиры, я почувствовал резкий запах, похожий на кошачье дерьмо или что-то подобное. Изможденные тела раскинулись по всей комнате, уставившись в телевизор. Ираклий и Вика лежали на диване, Вова на кресле от дивана. Я упал к ним, отобрал кусок одеяла, часть подушки у Вики и пытался погрузиться в сон.

Час дня, а я только открыл глаза. Вова сидел за компом, попивая чай, подперев коленкой подбородок. Ираклий мучил пульт, вдавливая кнопку переключением каналов, в поисках чего-то стоящего. Он остановился на «Пиратах Карибского моря». Вика еще пыталась держаться за убегавший сон, только свет рассеивал ее волшебные грезы. Я встал на ноги, кто-то сжал мою голову, как сжимают арбуз, чтобы усомниться в его спелости. Руки ломило, во рту адская смесь вчерашней жизни. Глаза подводят, закрываются на ходу. Убитая ванна, холодная вода, зубная паста — попытались вернуть меня к жизни.

Под ноги попадали мелкие крошки грязи, я всегда ходил босиком по квартире, срочно надо мыть полы, вычищать квартиру, натирать посуду. Два пакета мусора, и стол чист. В раковине кроме посуды попадались использованные пакетики чая и пленка от сосисок. Брезгливость просыпалась во мне. Голова соображала, что в этом нет ничего противного, но что-то заставляло меня кривить лицом. Тарелки ушли, осталась сковородка и кастрюля. «Почему он не выкидывает эту кашу в мусор?» Я нашел мусорное ведро, конечно же, оно стояло без пакета. Куски еды, старые бумажки, кожура от картошки прилипали к стенкам потрепанного ведра.

Мы провалялись несколько часов, затем Ираклий отправился домой, прихватив гитару и опухшее лицо, а мы с Викой поплелись в «Ашан». Швабра, резиновые розовые перчатки, освежитель воздуха, жидкое мыло, губки и прочая мелочь летели в тележку. Колбаса, сыр, майонез, кетчуп, курица получали билеты на рейс в одну сторону. Мне хотелось ледяного пива, но весь алкоголь стоял на прилавках, слишком теплый, слишком непривлекательный.

— Сегодня Вова останется? — Мы стояли в очереди на кассе.

— Не знаю, спроси у него, — Вика несколько раз качнула головой, волосы, как придворные слуги, бегали за ней и от нее.

— Он ведь твой друг.

— Хорошо, спрошу. Но этот месяц тебе придется потерпеть его. Он сказал, что иногда будет оставаться.

— Это я помню.

— Он тихий и спокойный. Ты его даже не заметишь, — когда она оправдывалась, то смотрела прямо в глаза, смягчая голос до неузнаваемости.

— Да, да. Я это уже слышал. Ладно, посмотрим, что из этого выйдет.

Мы расплатились, сели в такси и поехали домой. Меня клонило в сон, хотя часы показывали семь пятнадцать. Улицы освещали скучающие фонари, мороз оставлял следы на стеклах автомобиля, кажется, весь город забился по своим норам, прячась от внешнего мира.

— Я согласна с тем, что он немного странный. У него тяжелая жизнь. — Мы сидели на заднем сиденье, по радио играла современная попса, печка работала на максимум, горячий воздух вызывал приступы тошноты.

— Вик, она у всех тяжелая. Все зависит от того, как ты к ней относишься. — Я попросил водителя скинуть температуру в салоне, это было невыносимо.

— У него толком нет друзей. Помнишь, я тебе рассказывала, что он любил одну девушку с нашего района?

— Что-то такое говорила. Это та дама, которая его постоянно использовала?

— Да, именно та, — на ее лице проскользнула злоба. Она не могла принять мир таким, каким он всегда оставался. — Так вот, однажды они тусили на квартире у знакомого. Все захотели кушать, только готовить никто не хотел. Они отправили на кухню Вову, он варил макароны и вместо соли добавил соду. Все налетели на него, как на преступника, а больше всего эта тварь. Она даже орала на него. Эти кретины заказали пиццу, а Вова сидел и давился макаронами.

— Зачем он их ел? Почему не выкинул?

— Ему стало стыдно за испорченные продукты.

— Он и вправду странный. Пожирать это дерьмо вместо того, чтобы выкинуть и послать всех к чертям.

— А ты и вправду бесчувственный. — Мы разбежались по домам. Она в уютную двухкомнатную квартиру, а я в грязную однушку с невозмутимым молчаливым соседом.

Прошла неделя, а чемодан все так же стоял в углу комнаты. Я не раскидывал вещи по шкафам, толком не появлялся в квартире. Из семи дней всего один раз мне довелось не встретиться с Вовой. Это меня напрягало. Его присутствие на самом деле казалось незаметным, но он существовал. Сидел в комнате за компьютером, попивая дешевое пиво, страйки, оставляя мусор в раковине. Одно лишь присутствие другого человека может отнять у тебя необходимое одиночество. Ты якобы один, даже когда рядом кто-то другой, только этот другой занимает место и дышит кислородом, он не касается тебя, он повис на тебе. Он не тяжелый, просто неудобный.

— Сынок, привет. Ты сегодня приедешь к нам? — Я и забыл про сходку родственников в этот субботний вечер.

— Привет. Не знаю, мам. Я сейчас на работе, напишу, когда освобожусь.

— Хорошо. Я приготовила твой любимый цезарь, ром уже в холодильнике, а семья твоего родного дяди уже на подходе.

— Они с малой приедут?

— Да, куда же они ее денут?

— Хорошо. Я тебе напишу.

Мы не виделись с дядей несколько месяцев. После того, как у них родилась малышка, наше общение затерялось, как старые школьные тетрадки в рюкзаке под кроватью. Желание приехать домой, выпить, пообщаться с родными, увидеть малую — не оставляло меня ни на секунду. Даже тогда, когда я сидел в маршрутке по направлению совсем другого дома. Вика сказала, что Вова должен оставить сегодня квартиру, а мне необходимо привыкнуть к ней, побыть наедине с самим собой.

Все рухнуло. Дверь открылась, запах аммиака с долей освежителя воздуха прилип к стенкам горла. Полная тишина, так тихо, что слышно, как работает компьютер.

— Привет, Вов. — Бутылка пива, рассыпанные шарики насвая по всему столу и безразличный взгляд в монитор.

— Привет, — спокойно ответил он.

Я скинул рюкзак, умылся, посмотрел на идиота в зеркале, возненавидел этот день, взял бутылку лимонада в холодильнике, книгу Уильяма Голдинга «Повелитель мух», лежавшую на кухонном столе, и попрощался с этим местом. Сидеть в кухне на твердом, неудобном уголке оказалось не так легко, как мне казалось, но книга увлекла меня. Хрюши уже не осталось в живых на проклятом острове, Ральф спасался бегством, конец близок.

— Слууууух, Макс, а ты завтра выходной? — Вова вернул мое сознание на кухню, где из раковины торчали тарелки, холодильник оставался грязным, как и полы во всей квартире, только пепельница оставалась чистой, ведь я курю на площадке, а он употребляет насвай, оставляя его где попало.

— Да, а что?

— Нет, ничего. — Он не собирался оставлять меня одного.

В нем напрочь отсутствовало чувство такта. Его голос постоянно менял громкость. Вова не умел контролировать интонацию из-за застенчивости. Она словно душила его связки, а он кашлял словами. Работа являлась кладезью его историй. В этот раз он рассказывал про алкашей с работы, левый заработок, развод клиентов на деньги. Местами во мне просыпался интерес: «Ага, да, бывает», я хотел дочитать книгу, а чего хотел он, мне было не совсем ясно.

— Ладно, Вов, я пойду спать. Трудный денек выдался. — Вечер оставил противный осадок, как рюмка теплой водки, попавшая не в то горло.

— Давай, а я еще посижу за компом.

Закрыть глаза оказалось мало, для того чтобы уснуть. Мысли плавали в голове, касаясь мягкого песочного дна. Еще пару месяцев назад все имело смысл. Каждый день нес свою идею, помогал встать утром и засыпать ночью. Планы на жизнь выбиты на стенках разума, все казалось таким простым, что сейчас я могу назвать то время одним из лучших, которое мне довелось прожить. Возможно, всему виной лето. Хотя нет. Лето лишь помогает появиться на свет идеям из головы. Оно придает сил, желаний, рождает все то, что зимой мы прятали внутри себя. В этом вся проблема, зима отняла у меня все. Прошлась ураганом по полям, где зарождалась жизнь. Мне остается только один вариант — идти вперед, искать что-то новое, но не то, что уже было. Ведь то, что было, уже никогда не появится вновь. Похожие поля приносят тоску и боль. Воспоминания могут заставить вернуться обратно, но никто не даст гарантий на успех. Никто вообще не дает никаких гарантий, кроме магазинов бытовой техники.

— Макс, ты чо? Еще спишь? — второй час дня не мог разбудить меня, а звонок Дениса смог.

— Нет. Только закончил утреннюю зарядку. Сегодня вечером на пилатес собираюсь записаться, — я откашлялся, посмотрел по сторонам, вроде бы один.

— Ты как всегда, — театральный вздох. — Я слышал, ты теперь квартиру снимаешь?

— Да, да. Есть такое дело, — раскидываем колоду карт, рубашки все помечены, я знаю этого парня. — Давай, приезжай. Мы давно не виделись.

— Без проблем. Когда?

— Сегодня. Я завтра в вечер.

— Отлично. Толяна звать? Мы давно его не видели.

— Да, конечно. Наберешь ему? — Университет оставил мне нескольких ребят.

— Хорошо. Тогда мы подтянемся к тебе часов в девять. — Быстро и качественно. Осталось лишь дождаться вечера.

Раковина, полы, посуда, ванная, туалет, комната — забрали время и силы. За целый день я выкурил полпачки сигарет, сожрал три бутерброда, выпил две бутылки пива, оставляя пустую тару на стиральной машине. Единственное полотенце находилось в стирке, пришлось воспользоваться покрывалом. Захватив мусор, отправился покурить на площадку. Стеклянные бутылки отбивали в мусоропроводе дикие танцы. Этажом выше ругалась семейная парочка.

— Пошел вон, скотина ты неблагодарная, — поросячий визг заставлял дрожать стены.

— Сама пошла, тварь тупая, — мужской голос казался более уравновешенным.

— Я сказала тебе! Или мне сейчас вызвать ментов и рассказать им все? — Видимо, женщине практически удалось завоевать победу, ее голосом можно рубать курицам головы.

— Да пошла ты.

— Да пошел ты! И посмей только не вернуться! Богом клянусь, я тебя найду, — она продолжала визжать, а я попытался скрыться за дверью квартиры. Любовь заставляет людей терпеть друг друга даже тогда, когда кажется, что легче убить человека или застрелиться самому.

Мы сидели на кухне. Дым заплетался в косы, поднимаясь к потолку. Первые темы всегда касались университета, затем мы говорили о работе, а после за нас говорил алкоголь. Толян ничуть не изменился. Курчавые короткие волосы, голубые глаза, скрывающие удары колючих дней, легкая безрассудная улыбка, заставляющая верить в борьбу между человеком и судьбой, жилистые руки, способные ухватить и забрать то, что принадлежит каждому из нас. Денис оставался верен себе. За три года на его лице появились первые заросли, похожие на бороду, за которой он увлеченно наблюдал. Морщины не трогали юную картину. Ему не приходилось ломать голову в поисках работы, жилья, еды — все это он получал от родителей, бесконечно любивших единственного сына. Я не видел его около полугода. За это время он успел подкачаться и стал выглядеть более серьезным человеком, чем был прежде. Ведь доброе сердце и чистые, но порой глупые мотивы — железом не исправишь. Тут справится только боль. Она его еще не коснулась, этому я был рад.

— А твой сосед с нами пить не будет? — Толян качнул головой в сторону комнаты.

— Не знаю. Надо позвать его.

Вова пришел к нам с литровой бутылкой пива. Худощавое тело снова забилось в углу. Первые двадцать минут он молчал, запивая водку пивом, затем лицо покраснело — язык развязался. Громкий неуместный смех разбивал кухню вдребезги. Это странное чувство, когда тебе неловко за другого человека, наполняло меня, испанский стыд во всей красе. Вова хороший парень, но я до конца не мог понять, где находится этот сбой. Почему он стал таким странным? Или мы все странные. Иногда общество отвергает совсем неповинных людей. Они, возможно, никогда ничего плохого не сделали, не причинили никому боли, не оставили обиды, не бросили в беде, но обществу плевать, оно не читает твое резюме, не общается с тобой, не пытается заглянуть к тебе в душу, не переживает за тебя, а только бьет, бьет и бьет. Либо стой до конца, либо сдавайся.

— Мне надо купить сигарет. — Я потушил окурок в пепельнице, выбросил пустую пачку в мусорное ведро и стал собираться.

— С тобой сходить? — Денис обернулся с рюмкой в руках. Рамки приличия соблюдены, оставим всех в покое.

— Нет, я быстро. Магазин возле подъезда.

Дверь, лифт, ступеньки, еще одна дверь. Я купил пачку сигарет, и мне захотелось закурить на свежем морозном воздухе. Потерян ли этот день? Потеряна ли неделя, месяц, год? Пустые дни заполоняют нашу жизнь. Но пустые они не оттого, что ничего не происходит, а оттого, что мы ничего в них не видим. Последние месяцы я нахожусь в постоянном ожидании, постоянно поедающем меня. Мне приходится выжидать, только чего — неизвестно.

Когда дверцы лифта открылись на пятом этаже, я услышал разговоры, доносившиеся с шестого. Ребята уже успели познакомиться с двумя девушками и молчаливым парнем, отдыхающим на ступеньках. Я поздоровался с новыми знакомыми, но не пожал руку их товарищу.

— А ты как тут появился? Мы тебя не знаем, — говорила девушка с широкой костью, пышной грудью и длинными темными волосами.

— А я тебя не знаю.

— Меня Ксюша зовут, — отрезала она.

— А меня Максим. — Я посмотрел на ее подругу, курившую тонкую сигарету. Она стояла в приталенном сером пальто, подчеркивающем фигуру данного создания. Прямые мелированные волосы убраны на правую сторону, одна нога выставлена вперед, черные обтягивающие брюки и дым, скрывающий ее лицо.

— Максим, так откуда ты? — слова растворились вместе с дымом от сигареты.

— С пятого этажа.

— Макс, это, кстати, Диана, — Денис с помощью своих рук познакомил нас. — Она работает моделью в каком-то неизвестном агентстве.

— Да это просто вы его не знаете, — она попыталась нас укусить.

Парни нашли в карманах несколько тем, и мы пустились в разговоры. Спустя пятнадцать минут выбежала бабуля с шестого этажа и забрала молодого и неизвестного бойца домой. Мы решили отправиться в поход за алкоголем, в один из круглосуточных магазинов на районе. Дамы запрыгнули в лифт, лишая Вову возможности спуститься с нами в маленькой коробке, обтянутой металлическими листами и двумя зеркалами.

В магазине находилась отдельная комната, где продавали тары любого объема, любого градуса, только имей при себе кошелек. Вова отправился добывать товар, а мы присматривали закуску. Чипсы, сухари, рыба, колбаса, сосиски, сыр, хлеб — столько продуктов превратятся в самые обыкновенные фекалии, никакой магии, никакого волшебства. Диана блуждала между рядов, а когда подошла к нам, Денис не сдержался, дамба рухнула, вода омыла берега.

— А я знаю, что вы хотите с нами сделать! — Она не успела и рта открыть, как он сделал контрольный выстрел в упор. — Вы хотите нас трахнуть?! — Первые секунды парализовали каждого из нас. Такого поворота событий не ожидал никто.

— Ты идиот. — Она развернулась, прищурила глаза в поиске подруги, каблуки застучали, отщелкивая похоронный марш Дениса.

— Ты идиот, — повторил я, а за мной и Толян.

Мы пошагали обратно в квартиру. Девчонки отказались идти к нам, сославшись на такси, которое с минуты на минуту должно подъехать за ними. Нам не пришлось особо расстраиваться по этому поводу. У нас оставалась бутылка водки, закуска и вся ночь впереди.

В течение получаса Денис несколько раз вставал из-за стола, чтобы удовлетворить любопытство. Он не терял надежды привести их к нам, а мы забыли о них, как забывают маленькие дети игрушки в холодной песочнице. Они стали пятном, исчезающим после первой стирки. Забывать людей проще простого, если они не заблудились внутри тебя.

— Да оставь ты это дело. — Толян остановил Дениса, наполняя его грузило водкой из свинца. — Ребят, вот я скажу вам правду. Я люблю свою семью, и никакие телки мне не нужны. — Несколько капель прошлись мимо стопок, напоминая нашу кондицию.

— Толян, мы это знаем, — для полного убеждения Денис положил руку ему на плечо.

— Ты — да. А вот Макс — нет. Послушай, — он обернулся ко мне, — это такое счастье, приходить домой, где тебя ждет любимая жена с маленькой принцессой.

— Я согласен с тобой.

— Может быть, но ты не понимаешь. Вот скажи мне, чем ты постоянно занимаешься? Уверен, что бухаешь!

— Нуу… Я бы не назвал это неким постоянством.

— Ты тратишь время на алкоголь, не нужных тебе девушек, считая это спасением. Сейчас ты снял квартиру. Живешь такой весь важный, закрылся в своем одиночестве. Приходишь в квартиру, где никого нет.

— Тут частенько бывает Вова. — Шутка, являющаяся правдой, не зашла.

— Ты понимаешь, о чем я. Да, может быть, ты прав. Я рано стал отцом, стал мужем.

— Я так не считаю. — Он уже меня не слушал, ему надо высказаться.

— Поверь, я не жалею, а наоборот, рад этому. Все когда-то должно заканчиваться. Я сейчас с тобой выпью, а потом месяц к водке не прикоснусь. Потому что это мне не надо. Мои цели в жизни поставлены, мне есть ради кого жить, работать, возвращаться домой. Кого любить. Ты думаешь, я не заглядываюсь на девушек? Заглядываюсь, но ни одно женское тело не стоит людей в моем сердце.

— Толь, я с тобой согласен. — Я взглянул на Вову, он выдал мощный зевок, протер глаза и продолжил смотреть в пустой стакан от пива.

— Макс, я помню, каким ты был в университете. Тот человек мне нравился больше. В его глазах я видел цель. — Он схватил рюмку, как скромную девушку хватают за талию под состоянием алкогольного опьянения, перемешанного с юным волнением. Такой расклад мне по душе. — Приезжай ко мне в гости, ты ведь еще не знаком с Олеськой.

— Да, Макс, давайте у Толяна соберемся. Можно еще Тоху позвать, Гришу. Как в старые добрые времена. — Денис загорелся идеей встречи старых знакомых.

Ностальгия всегда радовала его сердце, он купался в ней и был этому рад. Он помнил всех, даже тех, кто его давно забыл. Хорошие воспоминания могут принести много боли, если их помнит только один человек. Мы договорились встретиться в следующий раз у Толяна, правда, никто не назвал даты. Даже алкоголь не позволил нам так глупо лгать друг другу.

Вова встал и молча ушел в комнату. Его присутствие сказывалось только на жидкости в бутылке. Замкнутый, одинокий человек, чье стеснение вызывает лишь краску на лице, оставил общество, предпочитая уединение с компьютером. Не прошло и часа, как мы все вырубились, словно телевизоры при отключении света холодной угрюмой зимой.

Я открыл глаза, голова раскалывалась, несколько таблеток цитрамона должны помочь. Толян с Денисом уже собирались уезжать, их бледные лица не выдавали и толики радости. Спертый воздух резал глаза, хотелось выпрыгнуть в окно, атмосфера душила меня. Дверь закрылась, снова я и Вова. Он стоял у раковины. Когда холодильник открылся, рука поспешила захватить прохладный лимонад.

— Слууух, Макс. — Я посмотрел на него, сделал несколько больших глотков, полость рта наполнилась сладкой газированной водой. Пузырьки взрывались и щекотали стенки щек. Это вкус детства, вкус радости, заставивший меня невольно улыбнуться.

— Да, — чувствуя, как к ногам прилипли хлебные крошки и прочая хрень, я отшлифовал одну ногу об другую.

— Тебе никуда не надо? — он перебирал пальцы рук, как шелуху от семечек.

— Нет. А что? — Смущение сковывало его.

— Да тут просто мамка хотела заехать на пару часиков, — он нервничал и снова не уследил за интонацией.

— Через сколько? Я успею в душ сходить? — бутылка остужала закипевший лоб.

— Да, конечно, через часика два, где-то так, она должна приехать, — его интонация напоминала поломанный забор у старой школы. — Хочешь я тебе таксон вызову, у меня есть бесплатные поездки.

— Забей. Я только в душ схожу.

Зубная паста разлеглась на щетке. Грязное зеркало, а в нем отражение человека, похожего на меня, но это не я. Нет, это кто-то другой, или я когда-то был другим. Мешки под красными глазами, опухшее овальное лицо, сливовый помидор с торчащими волосами во все стороны. Я или не я, какая разница? Это все равно ничего не меняет. Черт возьми, как же неудобно мыться под душем на корточках, где проклятая занавеска? Да плевать на нее.

В квартире никого не оказалось, я забыл, что мама работает до восьми. Родной, приятный запах заставлял меня радоваться приезду. Как много все-таки значат запахи, достаточно всего лишь сделать вздох, чтобы почувствовать себя по-настоящему счастливым. Нельзя забыть запах родного дома и любимого человека. Каждое твое возвращение домой будет придавать сил, ты найдешь частицу прежнего себя, растаешь под уютом домашних стен. С людьми все намного сильней. Могут пройти дни, месяцы, года, ты сотрешь из памяти человека, будешь идти или стоять, сидеть, лежать, но, когда к тебе прикоснется запах любимого человека, по твоему телу побегут мурашки, радость постучится в двери, а за дверью будет стоять тоска, ломающая еще живое сердце. Бойтесь запахов, их не стирает время, их не забывают люди.

В шкафу на полках стояли книги, они напомнили мне время, когда, наплевав на все, я погружался в страну строк, оставляя внешний мир за пыльным окном комнаты. На нижней полке коробка, я знаю, что внутри, поэтому не спешу ее открывать. Время идет, открыть ее когда-нибудь да придется. Сверху дневник, четыре года назад там появилась первая запись, уже два года он остается сухим, неприкасаемым, на то есть причины. Под ним скомканный файл с письмами и фотографиями. Что-то внутри меня заныло, никогда не думал открывать его. Первый конверт с открыткой, я сразу вспомнил ее слова «Не люблю неподписанные открытки, в них нет души». Открытка оказалась у меня в руках. «…Внутри меня непобедимое лето — А. Камю», я перевернул ее: «Все пройдет — и печаль и радость, все пройдет, так устроен свет. Все пройдет, только верить надо…» Числа на бумаге так далеки от сегодняшнего дня.

Стопка фотографий, перелистываю их, не вглядываясь, слишком много времени, не могу их выкинуть, ведь они подписаны, не хочу читать их, ведь этого не существует. Чернила сохраняют больше чувств на бумаге, чем люди в своем сердце. Письма, одно за другим, разговаривают со мной. «…Не знаю, сколько еще нам суждено, но мое „привет, Марков“ никто не заберет». Нет, не хочу их перечитывать. Это будто общение с покойником, которого никогда не вернешь. Словно пытаться вернуть к жизни увядший цветок, поливая его литрами воды. Люди уходят в двух случаях: когда умирают и когда перестают чувствовать. Загвоздка лишь в одном, если человек умер, его не вернешь, а если перестал чувствовать один, второй непременно пытается его спасти. Жизнь, построенная на воспоминаниях, — обречена на страдания. Можно потерять все и всех, но от чертовых воспоминаний тебе не избавиться. Сложив все обратно в коробку, уверовав в то, что никогда не притронусь к ней, я оставил ее на том же месте. Легче оставить все, в надежде на тонны пыли, которые падут на деревянную коробку, избавят меня от встречи с этими днями. Легче сбежать из квартиры, из города, из страны. Легче сделать так, чем просто выкинуть все это на помойку.

Я прилег на застеленную кровать и попытался уснуть. Но воспоминания не отпускали меня. Глупая ссора превратилась в побег Лизы из города обратно к себе домой, в Сочи. Она сбежала, не предупредив никого. А я узнал спустя три недели, когда увидел фотографию с бывшим. Затем были пьяные ночные разговоры, отрезвляющие под утро. Желание вернуть ее обратно, желание вернуть все обратно. Это были фронтовые дни, когда никто не знал, как все будет завтра. Один день мы вспоминали прекрасные моменты нашей общей жизни, другой — приходили к тому, что ничего уже не получится. Прошла неделя, пока я решился хоть на какой-нибудь шаг. Продав гитару, купив билет в один конец, забронировав отель, в надежде прийти хоть к чему-то. Если нам не суждено быть вместе, так хоть попрощаться по-человечески есть возможность. Я представлял, как встречусь с ней, как мы будем сидеть в кафе, и плевать, прощаться или любить, — надо было прийти уже к чему-то.

Таксист остановился, пожелал мне мягкой посадки и сбежал прочь. Люди мельтешили в аэропорту, напоминая турецкий рынок с торговцами и туристами. Чемоданы, сумки, уставшие, радостные и удивленные лица перебегали от стойки к стойке. До посадки оставалось тридцать минут, телефон завибрировал. Слова превратились в бензопилу, уничтожающую прекрасное творение Господа. Она попросила меня не портить ее жизнь своим появлением. «Мы испортили хорошую дружбу плохими отношениями, — сухо сказала она. — Мы больше не можем дать друг другу ничего, да и не хотим. У меня есть отношения, где меня ценят и любят. Пожалуйста, если ты ко мне хоть что-то еще чувствуешь, — отпусти. Дай мне снова стать собой и быть счастливой». Она положила трубку, а я продолжал сидеть в металлическом кресле. Прошла моя посадка, оставалось возвращаться домой. В квартиру, которую мы снимали, я не мог вернуться. Люди продолжали суетиться, оставляя все проблемы позади. Боль. Была ли боль? Что это было? Это была пустота внутри меня. Словно все жильцы моего тела спрятались в пещерах. Только тяжелый стук сердца, отдающий в виски, звучал где-то в голове. Помню, как вызвал такси и поехал к матери домой, как лег на эту кровать и чувствовал, как проходил наркоз, возвращая холодную тоску, сжимающую горло.

Проснулся от звонка телефона. Темнота уже поглотила комнату, на кухне работал телевизор, мама накрыла меня покрывалом. Так хорошо, так уютно.

— Да. — Нужно выпить воды.

— Привет, Макс, — грубый голос Ани звучал на другом конце трубки.

— Привет.

— Ты еще живой? — она звонко и фальшиво засмеялась.

— К сожалению.

— Как твои дела? Ты еще в Москве?

— Превосходно. Что значит «еще»?

— Ну, когда мы с тобой последний раз разговаривали, ты собирался свалить на другой конец матушки России.

— Пока нет.

— А собираешься?

— Надо?

— Ну, не знаю. — Я уткнулся лицом в подушку. — Мы с тобой это уже обсуждали. Чего тебе здесь ловить? Ты ведь говорил мне о своих планах, и Москвы там я не заметила.

— Ну, планы меняются.

— Да, такое бывает. Ну а что тут ловить? Ты говорил, что ненавидишь этот город.

— Я так же ненавижу любой другой город. Дело не в этом.

— А, да, точно. Ты ведь потерянная душа, страдающий от всего, что тебя окружает. Как там, кстати, она? Все еще не излечилась? — ее сарказм нервировал меня, как больной зуб.

— Не знаю, мы с ней не общаемся. А твоя?

— Ой, у меня все отлично. Рассталась тут недавно с одним безумным парнем. Прикинь, собирались в клуб и случайно уснули. Я начинаю будить его посреди ночи, а он подорвался и вмазал мне. Пришлось вызывать такси, возвращаться домой. Такая история.

— Хороший парень.

— Я тоже так думаю. Ты, кстати, не нашел себе даму сердца?

— Нет, даже не пытался.

— А зря, Максим, зря. Вокруг столько юных девушек, ожидающих своих принцев. А ты только и делаешь, что пьешь и бунтуешь без остановки.

— Мамочка, это любовь.

— Ну, серьезно, Макс, какой смысл? Или ты так чувствуешь себя крутым? — она говорила быстро и очень громко.

— Я чувствую себя крутым, когда просыпаюсь на следующий день. Ань, ты под чем-то?

— Может быть, под чем-то, а может быть, я такая от природы. Не хочешь сгонять сегодня в бар? — Часы показывали начало десятого. Я давно не спал так долго.

— Нет, не сегодня.

— Я все оплачиваю. Мне нужна компания. Из знакомых только ты — алкаш и безумец в одном теле.

— Сегодня трезвый Новый день.

— Ой, ну конечно. Или ты просто не хочешь встречаться со своей любимой школьной подружкой? — она снова засмеялась — пришлось убирать трубку от уха.

— Не хочу.

— Я так и знала. Ну, давай на днях тогда встретимся. Заскочу к тебе как-нибудь. Давно ведь не виделись. — Мы выбрали день и распрощались. Холодная вода вернула меня к жизни. Стоило мне зайти на кухню, как мама сердито взглянула на меня, это давалось ей трудно и выглядело смешно.

— Снова вернулся? — Она жарила мясо, желудок издал протяжный стон.

— А ты снова готовишь? — холодный поцелуй в щеку в сопровождении принятых объятий. В детстве я всегда любил обнимать маму, рассказывать ей истории из ярких будничных дней, засиживаться вместе с ней на кухне, залипая в телепередачу на маленьком экране, но время разорвало эту нить, и, чтобы это исправить, нужен не один час, вот только его у нас нет.

Двадцать седьмое число, еще одна смена, автобус, запах аммиака в прихожей, неудобная кровать. Уснуть невозможно, поэтому я переключал каналы, вдавливая кнопку на пульте до самого максимума. Вова приклеился к стулу, не подавая признаков жизни. Прошло пятнадцать минут, он резко подорвался, словно по его телу прошелся кожаный кнут.

— Слуух, я погнал в «ОБИ». — Два часа ночи. Хорошо, когда магазины работают круглосуточно.

— Давай, — я не стал спрашивать, зачем он туда гонит. Единственная мысль, таившаяся в голове, — приедет он или нет. Дверь закрылась, ключ сделал два оборота. Я сделал выбор в пользу неизвестного мне фильма, отвернулся от экрана, пытаясь заснуть.

— Жестко?! Да, это жестко. Это жесткая судьба или еще чего-нибудь. Судьба… Ты веришь в судьбу? Это чушь, мы питаемся ею, мы уповаем на судьбу, чтобы не принимать ничего на свой счет, а потом отделываемся этой ересью. — Я обернулся посмотреть на баталии, происходившие на экране. Два мужика с разницей в лет двадцать сидели за барной стойкой, обсуждали жалкие жизни друг друга, распивая минералку, от которой непременно должны пьянеть в кадре.

— …Предел?! Не существует предела, приятель, существует дерьмо в ваших отношениях и конфеты, и вот когда дерьмо вытесняет конфеты, тогда вы проигрываете. Логика простая, либо вы вместе, схватив ведра, черпаете эту дрянь и выкидываете ее за борт, либо кто-то из вас тонет, а второй оставляет его. — Бородатый старик был явно настроен агрессивно. Они больше походили на отца и туповатого сына, слушающего хмельного батю.

— …Да затем, что я хочу тебя вразумить. Запомни, если твоя женщина говорит, что не любит тебя, — это не то. Если она говорит — не звони мне больше — это не то. Просит оставить ее — это тоже не то, но если она скажет тебе, что ты ей больше не нужен, тогда можешь браться за лопату и начинать копать. — Черт возьми, этот бородатый мужик пытается обучить мальца технике любви. Пора выключать мужские слезы, их и так чересчур много.

Подушка убежала от меня на пол. Я проснулся с головной болью, начал вспоминать, пил вчера или нет. Нет, не пил. Прошел почти месяц, а чемодан так и стоял неразобранный в углу бледной комнаты, среди сотен неизвестных мелочей. Наконец-то один, может быть, и вправду пора разобрать вещи. Пора привыкнуть к этому месту, сделать его своим. Я поднялся с кровати, боль выстрелила в голову с двустволки. Мелкими уверенными шагами побрел на кухню, чтобы достать бутылочку лимонада. Напротив стола, прямо у холодильника, лежало тело, накрытое двумя избитыми покрывалами. Никакого матраса, один линолеум. Никакой подушки, только правая рука. Это вывело меня из себя. Да что не так с этим человеком?

— Вова… Вова. — Он открыл глаза, посмотрел на меня, будто бы не имеет понятия, кто он, где он. На столе стояла пустая двухлитровая баклажка пива. — Ты чего здесь валяешься? Ложись на диван. Не прикалывайся.

— А, хорошо, сейчас. А сколько времени?

— Первый час. — Я отправился умываться, чувствуя, как во мне горит отвращение.

Не понимаю, не понимаю его. Приняв душ, собрался на скорую руку и сбежал из квартиры. Не понимая куда идти, но надо было куда-то идти, только бы не оставаться там. Черт возьми, он славный парень, воистину славный. Мне жаль только, что он пожирает сам себя. Мы все безумны, правда, оставляем это безумие лишь для себя, скрывая его от других людей. Мир всю жизнь будет кидать нам вызов, так что либо разминай булки, либо давай отпор. На улице стояла минусовая температура, желудок кричал, как голодный младенец, а я просто шел по улице в поисках чего-то или кого-то. Пытаясь позабыть еще один месяц.