Мы заезжали во двор к Анне. Нигде нельзя припарковаться. Куча металлолома сделала из двух полос одну, по обе стороны стояли машины, машины, машины. В итоге мы остановились напротив подъезда и стали ждать.

Я смотрел на рыжую кошку, сидевшую на крыше черного «Рено». Она спрыгнула на капот и грациозно, с высоко поднятой головой подошла к краю. Свет фар создавал атмосферу сцены, где рыжее создание казалось звездой. Кожаный ошейник резал шею, она подняла правую лапу, облизала ее несколько раз, затем спрыгнула на асфальт. Плавность движений говорила о полном спокойствии. Домашние коты и кошки никогда ни о чем не думают, за них уже все придумали. Две пары лап, как превосходные фигуристки, скользили к луже у подъезда. Шероховатый язык несколько раз коснулся воды, оставляя после себя мелкие вибрации в виде волн. Серебристая металлическая дверь открылась, кошка превратилась в леопарда и проскочила в подъезд.

— Да, алло, — сказал я в трубку.

— Через сколько вы будете? — на другой стороне раздался голос Иры.

— Не знаю, мы вот заехали за еще одним человеком. Ждем, пока он выйдет.

— Каким еще человеком? — Я чувствовал легкое раздражение на другом конце трубки.

— Да это моя двоюродная сестра. Все нормально, не парься.

— Какая еще сестра?! Я тебя жду, а ты там еще за кем-то заезжаешь, — ее голос превратился в змеиное шипение, неужели нельзя быть проще.

— Успокойся. Мы скоро будем. — Большой палец отключил эфир. Дима сидел за рулем и смотрел вперед.

— Ну, где твоя Аня? Нам пора уже ехать, весь алкоголь у нас, — говоря это, он продолжал смотреть вперед. Его громадные руки повисли на руле, майка немного стесняла, он был этому только рад. Еще один качок, восхищающийся перекаченным телом. Я ничего не ответил. Через минуту она вышла и села в машину.

— Привет, мальчики. — Красное пальто ядовито выделялось на фоне черных сидений. Макияж, прическа, руки — она готовилась, и это меня приятно удивило.

— Здравствуйте, Анна. Необязательно было так краситься. Я все равно знаю, как ты выглядишь под лучами утреннего солнца после славной попойки.

— Ты настоящий урод, Макс. И, по-моему, я это уже тебе говорила, — она засмеялась, а мы нет.

— Запиши мне это на диктофон. Хочу просыпаться под эти слова ежедневно. — Я представил ее Диме, и мы тронулись с места.

Аня рассказывала университетские истории. Ее голос был грубоват, она пыталась смягчить его порывами смеха, это не помогало. Каждый раз, когда слова подталкивались клубком смеха, казалось, будто бы она пытается откашляться. Нам довелось познакомиться с ней в школьные годы. Это были славные деньки, что не перемена, то новая шутка в адрес друг друга. Я ненавидел ее искренне, как и она меня. И это было чертовски весело.

Мы выехали на шоссе и встряли в пробку. За окном играл вечер, звезды уже пробили ватное небо и повесили алмазный флаг. Тысячи ночных огней никогда не смогут заменить солнца. Эти огни были повсюду: от окон домов, фар автомобилей, фонарных столбов, билбордов. Они лишь жалкие куски чего-то прекрасного, стоящего.

— Так куда мы едем, чудик, — Аня коснулась моего плеча, слишком мягкое прикосновение для такого голоса.

— К одной нашей знакомой, она работает с нами. Слышала что-нибудь о работе? Ну, там, люди встают утром рано и разлагаются по восемь, а то и больше часов. — Удар по плечу. Я приоткрыл окно, почувствовал легкое щекотание между пальцев, повертел кистью, чувствовал, как ее обволакивает влажный воздух. — Тебе не все равно?

— Эй, ты чего такой козел? — теперь она ущипнула меня за шею. Голос выдавал нотку гнева, возможно, она успела отыграть эту роль лицом, только я сидел на переднем сиденье. — Конечно же, нет. Я светская дама и не пьянствую во всяких загородных домах у незнакомых парней.

— Да не волнуйся, все нормально. Мы же едем к девушке.

Пробка прорвалась, музыка заиграла громче, педаль газа поддалась под давлением правой ноги, и мы рванули вперед. После мимолетного дождя, развернувшего полностью звездный ковер, дорога блестела, как лакированные туфли поп-короля. Машина держала себя уверенно, не о чем было беспокоиться. Сто двадцать, сто тридцать, беговые лошади отставали одна за другой.

Я вспомнил, как возвращался домой на такси со своей сестрой и племянницей. Сестра держала малышку на руках и показывала ей уходящие вперед машины. «Смотри, белая, а вон красная, снова белая», — слова превращались в игру. Племянница всегда радостно вскрикивала и тыкала крохотными, еще кривыми пальчиками в окно. Я обернулся посмотреть на них, они выглядели счастливыми. Смех осыпался снежной лавиной прямо в грудь, он что-то дергал во мне, что-то родное и забытое. Даже закрыв глаза, видел это счастливое лицо, эти крохотные ямки на щеках двухгодовалого ребенка. Настоящий смех, радость, счастье, взятое из ниоткуда. Во сколько лет мы теряем это все? Я не знаю.

— Макс, Макс, — правая рука заехала мне по ребрам. — Смотри, какая ЛЯЛЯ! — он поравнялся с черным джипом, за рулем сидела ухоженная блондинка, лет двадцати-двадцати двух, трех. — Хороша ведь. Сейчас мы ее натянем. — Заработала правая нога. Дима повернул лицо ко мне, чтобы ему отдали дань уважения. Я улыбнулся, но ничего не почувствовал.

Я взял два пакета с алкоголем, Дима достал закуску и другое барахло. Аня держалась уверенно на незнакомой местности. Мы зашли в темный дворик, слева шумели деревья, остатки снега отдыхали у их ног, справа железные качели, они спокойно двигались из стороны в сторону, поддаваясь ленивому ветру.

У крыльца валялся старый футбольный мяч, я коснулся его ногой и почувствовал, как он меняет физическую форму из-за недостатка кислорода. Двор выглядел хорошо, немного тоскливо, но все-таки хорошо. Летом здесь приятно проводить время, спрятавшись за покрывалом из веток деревьев, попивая какой-нибудь легкий напиток и покорно копаясь в себе или в земле. Вечером развести костер, закинуть туда сырых дров и слушать, как лопается древесина, подобно треску старого радиоприемника, хрясь, хрясь, давление знает свое дело. Вот только до лета еще далеко.

— Господи! — воскликнула Ира. — Вы такие долгие. — Она двинулась к нам навстречу, остановилась в трех шагах и откровенно пялилась на нас. За ней подошли и другие ребята: Никита с Полиной, Илья и Диана. На скорую руку все перезнакомились, отправили часть алкоголя в морозилку, часть на стол. Я открыл банку пива, сделал глоток и поставил ее на деревянный круглый стол.

Изнутри дом смотрелся недурно. Деревянный пол, стены, мебель, лестница на второй этаж и ковры. Ира протянула стакан, я отказался. Взял банку пива и поковылял в одну из двух комнат, находившихся на первом этаже. Телевизор висел на стене, напротив — большая кровать с целым набором подушек. Однотонный красный плед скрывал мягкий матрас. Захотелось прилечь. Но грязь внутри меня и снаружи не позволяла мне этого сделать. Такие кровати предназначены не для таких, как я.

Прошел час, ничего не двигалось. Илья отчаянно пытался спасти мероприятие, объединить королевства. Его короткие худые руки, как два «кукурузника» АН-2 парили над землей, помогая ему в самобытном театральном представлении. Он стоял посреди гостиной, в зауженных синих джинсах, сером свитере и черных носках. Его голубые глаза, как два школьных глобуса, притягивали к себе. Короткие курчавые волосы, казалось, хотели убежать с головы, а на правом краю губ пенилась крохотная слюна. Так бывает, если употребляешь некоторые вещества.

Я налил себе виски с колой, остальные отказались, они еще не успели прикончить предыдущий стакан. Аня сидела за столом, делая вид заинтересованного персонажа, Полина с Никитой раскинулись на диване, устремив взгляды на Илью, а я следил за движением губ Иры и Дианы. Они стояли у входа, обмениваясь информацией, их лица выражали презрение и негодование. У Иры на коже, слепленной из воска, появлялись красные пятна. Злость выходила наружу. Диана слушала ее изречения, кивая маленькой овальной головой, похожей на недоспелую дыню. Две брюнетки с цветом кожи двухдневного покойника, только кожа Ирины заселена крохотными веснушками, а Диана была Арктикой, где никто не обитает. Я видел их в профиль, они привлекали миниатюрными фигурами, длинными волосами и тонкими розовыми губами, хотя у Иры оставалось преимущество в виде подтянутой груди третьего размера, что нельзя было сказать про Диану. Я повернулся к Ане, сидевшей с правого фланга.

— Ты как? Всё нормально? Выбрал себе уже девочку? — она сделала глоток из пластмассового стакана. Натянула кошачью улыбку, за которой скрывалась истинная тигрица. Я заметил крошечную дырочку над верхней губой, с левой стороны, вспомнил — раньше там красовалась сережка.

— Всё отлично. Не переживай, я сегодня кушала, — ее рука коснулась моей кисти, холод и неловкость атаковали меня.

Вся эта картина стала для меня отвратной. Алкоголь впадал не в то настроение. Он заливал подвал, где находился склад агрессии. Я понимал, сегодняшний вечер закончится неудачно.

— Ребят, а у нас есть карты? — Аня заставила обратить внимание на себя. — Если есть, то давайте сыграем в одну игру. — Растерянные лица показались миру.

— Ир, у тебя есть карты? — ее ледяной взгляд переметнулся с Ани на меня. Выдержать его оказалось нетрудно.

— Ну, так что? — посмотрев в глаза хозяйки дома, сказал я.

— Где-то были. Сейчас посмотрю, — раздражение пробежало по острой улыбке.

Через десять минут колода карт находилась у меня в руках. Пятьдесят четыре карты, отобрал тридцать шесть и начал перетасовывать колоду, представляя себя крупье.

Мы начали играть, попутно вслушиваясь в правила. У меня закончился алкоголь. Бутылка пуста. Открыл морозилку и достал еще одну, наряженную в зимнее платье. Колючая изморозь резала пальцы. Я вернулся за стол, где Аня гоняла пластинку правил уже по четвертому кругу. Казалось, будто ребята нарочно не хотят понимать правила. Как только начинался ход, то возникали вопросы, за ними другие, этому не было конца.

— Все, с меня хватит. Я пас. — Оставил карты на столе, рубашками кверху, взял стакан, сигареты и отправился к выходу.

На улице гулял мелкий дождь. Присел на крыльце, на бетонную ступеньку. Холод уже преодолел джинсы, тепло тела делает попытки побороть его, через минуту все должно урегулироваться, либо я застужу почки. Я сделал глоток и почувствовал, как газировка поднимается наверх и превращается в углекислый газ.

Эти женщины так похожи, черт возьми, все женщины похожи. Чувство собственности растет с ними еще с детских лет. Они неисправимые собственницы. Пытаются поработить мир, а если уж не целый мир, то какого-то мужика. Их условия всегда одинаковы: я не знакомлюсь с парнями на улице, я не целуюсь с приятелями, не сплю с друзьями и куча мелочей, которых они не делают с людьми потому, что это местечко приготовлено для суженого. Когда же этот человек находится, то на его планету падают астероиды, выжигающие всю его сущность. Изначально он пытается бороться, восстанавливать землю. Но женщины, хорошие женщины, всегда диктаторы. Ты ведешь тяжелую битву, где жертвы неизбежны. Отдаешь ей друзей, алкоголь, вещи, деньги, одиночество и, в конце концов, отдаешь ей собственный разум. Сердце у тебя уже давно забрали. Жизнь спасена, кажется, все стабилизировалось, и так проходит какой-то промежуток времени. Потом она начинает встречаться со своими друзьями, упрекая тебя, будто бы вам надо проводить время не только вдвоем, начинает поедать весь бюджет, называя твои деньги «общими», никаких личных интересов, увлечений, хобби, и в итоге ты понимаешь, кто стал рабом. У тебя ничего нет, все, что было, ты отдал.

У меня было две девушки, взявшие сердце напрокат в скромном автосалоне, где находится только один автомобиль. В один момент я был готов жениться, не думая ни о чем. Готов был стать ячейкой общества, быть, как все, и гордиться этим. Идти правильной жизнью, по мнению большинства. Затем фундамент дома треснул, этажи полетели вниз. Все, кто находился внутри, — погибли. На костях дом не построишь. Мы бросали друг друга и уходили. Они кричали о вечной любви, а я молча любил. Они уходили к новым парням, а я прятался за алкоголем.

— Ты чего тут расселся? — голос Иры раздался из-за спины. — Давай вставай.

— Нет, спасибо. Мне здесь нравится. — Она обхватила мою шею нежными руками, такая нежность не греет душу. Я почувствовал ее духи, слишком приторный запах.

— Макс, ну вставай, ты чего? — голос звучит с правой стороны, так близко, что во мне просыпается желание, распыляется в голове, мешая увидеть реальность происходящего.

— Небо всегда такое мрачное и одинокое. Оно свободное, но одинокое, от этого такая боль. Поэтому звезды такие печальные. Не думаешь?

— Нет. Почему? — она все так же звучала с правой стороны, только уже где-то далеко.

— Оно само решает, что ему делать. Ну, вот захотело, и наградило нас дождем. Вот только от этого ему не легче, ничего не меняется. — Я протянул руку в надежде поймать несколько капель. «Наградило нас дождем», — повторил я про себя.

— Ты уже пьяный, что ли? — этот тон может убить человека.

— Именно. — Я высушил стакан, встал и полез в карман за пачкой сигарет.

— Нет, нет, нет. Только не курить, — она обняла меня. — Прячь сигареты, я сказала. Пойдем на второй этаж, покажу тебе свою комнату. — Выбора не осталось.

Мы поднялись по деревянным ступенькам, некоторые из них рычали, как голодные собаки, другие стонали под тяжестью груза, словно египетские рабы во время стройки пирамид. Квадратная комната с низким потолком и большим окном. Журнальный столик, заваленный хламом, — всегда что-то пригодится. Застеленная кровать мятного цвета, телевизор, шкаф, полки с дисками и сувениры из разных стран. Ничего необычного, всё так, как и должно быть.

Она рассказывала, в каких странах побывала, куда летали ее родители, что интересного в том или ином месте. Ее голос звучал так, словно мы попали в аквариум, это прелесть низких потолков. Я подошел к столу и увидел в куче разбросанных бумаг, карандашей и косметических принадлежностей листок со стихотворением:

— Это я с родителями, в Италии. — Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, о чем она говорит. Дело в фотографии, стоявшей в верхнем левом углу, рядом с книгой Жюль Верна «Вокруг света за восемьдесят дней».

— Отличная фотография, ты выглядишь счастливой. — Она взяла ее в руки, притянула к себе. Люди и вправду выглядели счастливыми и загорелыми. Порывшись в голове, перебирая старые фотографии семьи, я припомнил несколько снимков, где мы все вместе. Не помню, был ли я тогда счастлив. Думаю, да.

Мы спустились вниз. Полина с Никитой вросли в диван. Полина накинула на себя шерстяной плед, опустила голову на грудь Никиты и залипла в телевизор, питаясь картинками зарубежных клипов. Его левая рука стала гребнем для ее золотых волос. Эти щупальца пробирались ровно, не спеша, от самой макушки до кончиков волос, уснувших у нее на груди. Правая кисть держала опору всего сооружения. Вены напряглись, плечо немного вышло из привычного состояния, но это того стоило. Счастливые голубые глаза служили маяком для потерянных кораблей в этой комнате. Еще один удовлетворенный кот, зажатый в серый свитер, подчеркивающий его жировой мешочек. Бывший спортсмен. Илья подсел на уши Диане с Аней. В его организме циркулировала адская смесь, она вырывалась наружу в виде слов, движений, взглядов. Аня еще неплохо держалась. Поддерживала беседу, улыбалась. Я бы мог подумать, что ей интересно, только ее выдавали глаза. Я уже видел этот взгляд, еще одни очки, за ними она любила скрываться.

— Слушайте, — Илья подорвался с места, как солдат подрывается при виде старшего по званию, — давайте сыграем в одну игру. Она крутая, настоящий огонь.

— Мы, видимо, в разных кондициях. Дай подкрепиться. — Я налил себе еще стаканчик. Меньше колы, еще меньше колы. Сегодня определенно стоило напиться. Солнце давно зашло за горизонт, подули ночные ветра. Опьяненные волны приближались к берегу, белоснежная пена щекотала ступни. Спустя час приближался ураган. В такие моменты я всегда раздевался, прыгал воду и плыл ему навстречу. Музыка показалась слишком тихой. Телевизор зазвучал громче, меня понесло в танец.

— Черт возьми, мы приехали отдохнуть или зарабатывать геморрой? — Никто не поддержал идею, поэтому выдавать искрометные «па» мне пришлось одному.

Взгляды, взгляды, больше взглядов. Дайте мне почувствовать себя стриптизершей у шеста с кривыми руками, деревянным телом и чувством ритма. Я построил в голове танцпол, теперь никто не в силах остановить эту машину. Теперь никого не существует. Минут через двадцать Ира с Дианой вышли на улицу покурить, Полина опустила голову на колени Никите, начиная придремывать, а Илья давал чтение перед двумя одинокими жертвами в зале — Аней и Димой. Мне надо было покурить.

— Вы чего такие мрачные? — Зажигалка поделилась пламенем после трех мучительных попыток прокрутить металлическое колесо. Затяжка, уголек горит все ярче, дым растворяется в воздухе.

— Все нормально, Макс, — такой высокий тон свойственен только девушкам, возомнившим себя трезвее окружающих людей. Видимо, Диана решила взять на себя эту роль.

— Нет, ничего нормального нет, — выдала Ира. Люблю прямых людей, только не пьяных и прямых, такие люди копаются не в своем огороде. — Я хочу, чтобы твоя подружка уехала, как ее там? Аня?

— Именно.

— Я хочу, чтобы она уехала. — Пренебрежение, зародившееся при телефонном разговоре, появилось на свет. Человеку свойственно предвзятое отношение, тут ничего не поделать, плохо только то, что не все в силах его изменить.

— Если она уедет, я уеду вместе с ней. — На самом деле уехать домой неплохая идея. Мне никогда не импонировало просыпаться в чужой постели.

— Ты можешь остаться, Максим. Давай вызовем ей такси, пусть уезжает. — К воротам приблизилось тело. Звонок прокричал на весь дом. — Это мой сосед.

— Я с ним поговорю. — Ира хотела что-то сказать, но не успела, я уже двигался в сторону ворот.

— Если вы не выключите музыку, то я вызову милицию! — его голос вилял, как хвост бездомной собаки, руки тряслись, а глаза таращились в определенную точку, не на меня.

— И вам доброй ночи. В чем, собственно, проблема? — я завалился на раму дверей. Плечо почувствовало температуру металла, слишком низкая, лучше не облокачиваться.

— Проблема в музыке, которая орет на всю улицу. Я вызову милицию, слышите меня? — теперь он смотрел на меня. Его глаза выдавали злость и страх.

— Полицию, — спокойно произнес я.

— Что? — он в недоумении смотрел на меня.

— Вызовите полицию, — пришлось повториться.

— Именно! — вскричал он.

— Это ваше право.

— Они разгонят вашу шайку-лейку.

— Это спорный вопрос. Вы извините меня, я вас не совсем понимаю. Давайте немного проясним ситуацию? Ваш дом находится на расстоянии тридцати метров, за двухметровым забором. Музыка, играющая у нас в доме, почти не выходит наружу. Вот, например, сейчас. Я бы не сказал, что такая громкость противозаконна. Что вам мешает, не могу понять. Может, вам кошмары снятся?

— Ничего мне не снится. Я вызову полицию, мне это уже осточертело.

— Не хотите выпить?

— Я не пью.

— Тогда все ясно.

— Я ответственный гражданин своей страны. Я не шляюсь где попало по ночам. А вас, молодые люди, больше предупреждать не буду. Вызову полицию и все. — Его подбородок чуть не сломал ему шею. Еще один гражданин нашей великой страны, который прячется за своими правами. Непьющие люди, как динамит, у которого когда-нибудь догорит фитиль, они взорвутся и заберут всех грешников в ад.

— Как скажешь, приятель, как скажешь. Наверное, тебе пора идти?

— Я уйду и больше не приду. Придет милиция. — Его редкие темные волосы, как ветви молодой березы, качались из стороны в сторону. Худощавое тело немного горбатилось, пытаясь спрятаться от всего окружающего. Он ступал медленно и неуверенно, зашел за дерево и ускорил шаг. Вот она, ячейка общества.

— Так что? — Ира загородила дверь, уперлась руками в бока и смотрела на меня. Холод пробрался под одежду, рубашка пропускала ветер, по телу побежали мурашки. — Она уезжает?

— Да. Я тоже уезжаю. — Она отошла, когда рука схватилась за дверную ручку. Духота ударила в лицо, кожа начинала краснеть. Еще полстакана виски, приправленные колой, упали в желудок. Подошла Аня.

— Эй, малыш, может, ты не будешь так много пить?

— Мы сейчас уезжаем.

— Как скажешь. Сегодня, видимо, не твой день.

— Это точно.

Ира зашла в дом, посмотрела на нас и побежала на второй этаж, за ней кинулась Диана. Не стоит оттягивать, пора звонить Радику, пусть забирает меня из этого дурдома. Как ни странно, но он еще не спал и сразу согласился приехать. На столе стояло несколько бутылок вискаря, кола, чипсы, сухарики, бутылка пива и карты. Жаль оставлять такое количество алкоголя тем, кто уже не пьет. Я предложил схватиться за мечи, одолеть зеленого змея, вот только союзники выглядели поникшими. Они уже давно сложили оружие в ожидании приговора. Полина засыпала на коленях у Никиты, он отрицательно покачал головой на мое предложение, а Дима с Ильей искали место ночлега. Аня показала на свою чашу, где еще не высохло зелье, дав мне понять — добавка не нужна. Взяв желтый пластиковый стакан объемом 0,4 литра и залив его наполовину вискарем, наполовину колой, я возрадовался, хотя и знал, что эта доза одолеет меня. Сделал несколько больших глотков, как насос, откачивающий канализационную грязь, я пролил несколько капель на паркет. Черные точки выбивались из всей паркетной сетки. Их нужно срочно удалить. Искать тряпку лень, поэтому в работу пошла правая нога, мой носок с рисунками инопланетных лиц поглотил сладкие капли. Паркету ничто не угрожает.

Диана вальяжно спускалась по лестнице, как принцесса Великобритании на званом ужине. Ее мелкие, обрезанные, несвойственные девушке пальцы чуть касались перил, как бы приглаживая их. Шаг, за ним второй, тик-так, часики идут, машина едет, пора прощаться.

— Максим, ты же сам нас сюда затащил, а теперь уезжаешь? — сонный голос Полины зазвучал на главной сцене. Она, как русалка под ударами солнца, растянулась на кровати.

— Так вышло, мне надо уезжать. Извините, ребят.

— Ну ладно, ладно. Нам больше места достанется. — Ее спектакль закончился, и занавес опустился.

Мы обменялись с Никитой крепким рукопожатием. Дима с Ильей залипли в монитор телевизора, поедая цветные картинки. «Ладно, мужик, давай», — они даже глаз не подняли на этой фразе. Телефон завибрировал в кармане, Радик приехал. Аня начала собираться, сказав, что подождет меня у машины. Я приступил к восходу на второй этаж, оставляя препятствия в виде ступенек позади себя. Первый пролет покорился, на втором начинал чувствовать, как дерево превращается в болотную гущу, становится все тяжелее передвигать ногами. Левая рука приходит на помощь, подталкивая мою тушу. Она сидела на кровати в позе лотоса, ковыряясь в телефоне. Горела настольная лампа, добавляя некой интимности этому месту. Под боком небольшая книга, видимо, сборник стихотворений.

— Тебе понравилось стихотворение? Я видела, ты его читал. — Она схватила мой взгляд и провела его к столу, как родители проводят детей к детскому саду.

— Я не особо люблю поэзию. — Мне бы хотелось объяснить ей почему, но она не услышит слов.

— А, ну да, ну да. Ты ведь у нас только алкоголь любишь. Как я могла это забыть, — она нервно качала головой, вбивая гвозди в деревянный пол.

— Это точно. — Нельзя разбивать мнения людей, они им нужны для самолюбования.

— Его написал один мой хороший друг. Он просит моего мнения. И я скажу ему, что оно хорошее, оно мне нравится. Этот человек хоть что-то делает, к чему-то стремится, не то что некоторые.

— Кажется, парню не хватает внимания. Похвали его, пусть воспрянет духом.

— Ты ничего не понимаешь, тебе ничего не интересно, — она взрывалась, а я начинал уставать. — Он хоть чем-то занимается, о чем-то думает. А чем занят ты? Вечно критикуешь и ненавидишь все вокруг себя. Тебе бы затащить эту твою «сестричку» в кровать, и все здорово. Ты никогда не думаешь о других, только о себе любимом. Тебе плевать на людей, на их чувства, поступки. Ничего, абсолютно ничего тебя не волнует. Ты аморален. Я никогда еще не встречала таких эгоистов, как ты. — Слова оказались рядом, они спускались, как растаявший горный водопад, иногда с кусками льда. Я вижу и слышу все, только это проходит мимо меня. Я это уже все проходил, один, два, а потом сбился со счета. Боль и стыд, но только не сегодня. Придержать дверь, пока слова убегают подальше от меня. Ножи летят, остается только умереть или увернуться. Выбираю второе.

— Согласен. Я зашел сказать тебе, что мы уезжаем.

— Ну и вали со своей шмарой. Тебе только алкоголь и шмары всякие интересны, — она неистово засмеялась, считая попадание точным. — Забирай свою шмару отсюда. Надо будет окна открыть, проветрить дом.

— Следи за словами.

— О, тебе не нравится? Что я поделаю, если она шлюха. — Женщины больше всего ненавидят других женщин. Они готовы поедать их сырыми без приправы и соли.

— Закрой рот. Кто ты такая, чтобы так говорить? — Трудно, слишком трудно контролировать гнев внутри себя. Лучше уйти, ибо это приведет к печальным последствиям.

— Нашелся мне тут защитник всего женского рода. Укатывай давай со своей потаскухой. — Свист острых лезвий из слов летел из-за спины. Некоторые из них попадали в поясницу, в затылок, в ногу.

Я спустился, отпил большую часть стакана, встретился взглядом с Никитой, он усмехнулся, я тоже.

Воздух мокрым полотенцем укутал мою тушку. Несколько фонарей светили за воротами, указывая путь к долгожданной свободе. Чувство отвращения разъедало меня, оно уничтожало все остальные чувства, находившиеся где-то внутри. Я подходил к калитке, в этот момент открылась входная дверь. Тень Иры подползла к ногам.

— Ты мудак, чертов ублюдок! Ну и вали, вали отсюда. Зачем ты вообще сюда приехал со своей шмарой? — она явно не думала о здоровом сне соседа. Я стоял прямо на ее голове, когда я заметил это, мне стало неудобно, и я сделал три шага в правую сторону.

— Этим я сейчас и занимаюсь, солнышко мое жгучее, — руки, словно Питерские мосты в час ночи, поднялись к небу.

— Пошел ты. Я тебя ненавижу, ты конченый ублюдок! — Дверь захлопнулась, но крики не утихли.

Я развернулся, подошел к калитке, взглянул на горящие огни, и мне стало жаль. Жаль ребят внутри этого дома. Они попали туда по моей инициативе, а теперь инициатор сбегает.

Я сидел на переднем сиденье. В салоне работала печка, воздух закипал в атмосфере. Окна закрыты, опустил одно на четверть, дышать можно. Из колонок доносилась неизвестная радиостанция. Опустил полностью окно, рука вступила в схватку с ветром. Крупинки дождя начали покрывать кожу. Они походили на улей пчел, приклеенных к своему пасечнику. Я вылез из окна наполовину, держась левой рукой за поручень. Сотни водяных комаров кусали лицо. Как быстро меняется погода в эту ночь. Обгоняющие нас машины сигналили, а я в ответ махал им рукой. Кто-то тянул меня обратно, но мне хотелось насладиться этим коротким моментом. Свирепый ветер, нервный дождь и поганая тусовка — не лучший ли это способ, чтобы почувствовать мир таким, каков он есть?

— Макс, не делай так больше, я тебя прошу, — сказал сонный Радик.

Приятель выглядел слишком уставшим. Его лицо впало, а глаза почти закрывались. Копна темных волос повисла над его квадратным лбом. Я не знаю, зачем он согласился приехать, надо было вызывать такси. Что за странное желание появляется у некоторых людей всегда помогать другим людям и получать удовольствие от покровительства. Нередко в глазах у них играет некая гордость. Они чувствуют превосходство над человеком, свою важность. Нет, они не станут просить ничего взамен, но этот взгляд в тысячу раз хуже обычного бартера. Я почувствовал себя должником, не знающим, как расплатиться с долгами. Завтра будут упреки в мою сторону, но сегодня искренняя благодарность ему.

Мы зашли в лифт, выбрали этаж, дверь закрылась. Лифт не торопился подниматься наверх. Он был весь изгажен мыслями школьников, оставлявших юные цитаты шариковой ручкой поверх зеленой краски. На потолке кто-то нарисовал стрелочку и подписал «выход» синим маркером, рядом надпись «КЭП» черного цвета. Никогда не видел смысла в таком веселье.

Дверь открылась, мы зашли в квартиру. Аня побежала в ванную, а я начал расстилать кровать. Все это проходило без света, он только мешал бы мне. За стеной бежала вода, она гроздями падала вниз, пробивая стальное дно. Бомбардировщик крушил белоснежную поверхность, ванна погрязла в боевых действиях.

Я сел на кровать, примкнув спиной к стене. Меня начало уносить вдаль, сознание покатилось по спирали ко дну пустого колодца. Черт возьми, мы не можем жить без женщин. В них заключена вся сила и энергия этого мира. У тебя может не быть друзей — плевать. Останешься без семьи — все равно выживешь. Заберут дом — найдешь выход. Лишишься всех денег — проживешь. Поломаешь ногу — заживет. А вот с женщинами ничего не сделаешь. Ты отдаешь им себя, а дальше решают они. Как только ты доверился им, держись крепче. Они могут довести тебя до вершины Олимпа, а могут отправить тебя на вечные муки к Аиду. Желанное и вечное рабство. Я ненавижу и восторгаюсь дамами. Красивые и черствые, милые и мстительные. Заберут все или преподнесут? Орел или решка.

— Макс, ты спишь? — мягкий шепот разбудил меня.

— Почти.

— Может быть, ты разденешься? — грязное тело на чистом белье.

— Нет, позже, — она легла рядом, я почувствовал тепло ее тела, медовый запах растворялся в мрачной комнате. Лег на спину, положил руки на грудь, уставился в потолок. Круги проплывали перед глазами.

— У тебя есть друзья? — эта фраза повисла в воздухе, деформировалась в бетонную плиту и нависла надо мной.

— Что за вопросы? — я лишь на секунду улыбнулся, но устал от этой маски. — Да, есть один друг.

— И где он? — она повернулась ко мне боком, я продолжал лежать на спине.

— В том месте, где я вырос. — Обрывки воспоминаний включили свет в голове. На одной из последних встреч я увидел, как он примеряет траур. — Недавно у нас друг погиб, и я впервые увидел его боль. Боль, которую он не скрывал от меня. Знаешь, это так странно. Ты знаком с человеком много лет, но слишком редко тебе удается увидеть его душу, точнее, то, что ее терзает: боль, грусть, тоска, отчаяние. А самое главное, что он сам по себе такой. Человек, не умеющий грустить, не знающий отчаяния. В его жизни достаточно херни, чтобы он сказал: «Эй, какого черта? Почему жизнь подсовывает мне это дерьмо?», но он говорит: «Да плевать, мужик. Что-нибудь придумаем».

— Ты считаешь его сильным человеком?

— Я считаю его сильным и потерянным, а это самое худшее сочетание в данное время.

— Что случилось с тем парнем? — она старалась задать этот вопрос как можно осторожнее. Ведь интерес сидел в ее голове.

— Купил по дешевке мотоцикл и захотел почувствовать что-то новое. У него не было прав, насколько я помню. Глупо, это так глупо.

— Мне жаль его. Такой молодой.

— Нет. Жалеть нужно не его, а жену и двух маленьких детей. Он — эгоист, не ставящий жизнь ни во что.

— А что, если это судьба?

— Значит, она безрассудна, значит, этот мир слишком жестокий для нас. Трудно верить в судьбу, когда вокруг происходит подобное. Это лишь частный случай. Мне противно размышлять о судьбе посреди ямы из трупов и горя.

— Ты не думаешь, что такое может произойти с любым из нас? Не мотоцикл, так машина, автобус, лифт, кирпич, взрыв. Ты не думаешь, что это может произойти с тобой?

— Все возможно. Мое дело препятствовать этому. Еще слишком рано.

— Рано? Почему?

— Потому что есть люди, за которых ты несешь ответственность, и они взамен поступают так же. Вы связаны.

— О ком ты говоришь?

— О семье, Ань. Разве не так? Мать, отец, сестры, брат, тетка с дядей, друзья. За всю жизнь мы успеваем и так подсунуть им кучу дерьма, так еще и такой сюрприз на подносе. Слишком эгоистично умирать в больших семьях. Другое дело, когда ты один. Ты можешь не задумываться ни о чем. Чему быть, того не миновать. Хватай свою задницу и тащи ее куда тебе угодно. Прощайся с жизнью, как ты хочешь. Она только твоя. Ты всего лишь крупинка в тоннах зерна.

— А у тебя большая семья? — спросила она.

— Слишком большая, чтобы так умирать.

Меня начало мутить, когда я поднялся, то почувствовал легкое головокружение. Свет, дверь, крышка унитаза, и начинается гонка. Черные кубы вискаря с колой заполняли унитаз. На секунду позывы прошли, я мог сплюнуть всю слизь внутри полости рта. Затем все продолжилось, шахтеры, работающие внутри тела, кажется, опустошили шахту. Последний позыв, плевок желчью, можно смыть. Прополоскал рот прохладной водой из-под крана, умылся и посмотрел на себя в зеркало. В белках потрескались капилляры, кожа на лице стала пунцового цвета, волосы взъерошены, направлены куда-то в правую сторону, руки схватились за раковину и трясутся, как дети перед уколом. В зеркале стоял человек, вызывающий во мне отвращение. На его лице играет злоба и ненависть. Как с ним справиться — неизвестно.

С утра, пока мы ждали такси, Аня снова ушла в ванную, а я вышел на лестничную площадку покурить. В окне появлялись первые весенние деньки, жизнь продолжалась, несмотря ни на что. Несколько детей катались на качелях, мужик в халате гонялся за своей собакой, пустая карусель наматывала круги под ударами ветра. Облака повисли, словно наблюдая за происходящим, умиляясь маленьким людям. Я услышал голоса где-то на нижних этажах. Мужчина ругался с женщиной. Я вспомнил один разговор с приятелем, по поводу рукоприкладства к девушкам. Он сказал, что однажды ударил девушку за скверные слова по отношению к его матери. Он нисколько не жалел, даже напротив, он уверен в том, что повторил бы это еще раз, если бы потребовала того ситуация. Мне не доводилось бить женщину, поэтому я растерялся и промолчал. Но ничего не поделаешь, в наше время девушки не следят за словами, а парни за руками. Я выбросил окурок в окно и вернулся домой.