Предвестие путча?
В эти дни в Верховном Совете СССР произошли некие события, в которых, если на них оглянуться из сегодняшнего дня, нетрудно было бы разглядеть предвестие близкого августовского путча. 17 июня с докладом об экономическом положении в стране здесь выступил премьер-министр Валентин Павлов. Положение давно уже было близким к критическому, но Павлов постарался еще более сгустить краски и в заключение потребовал, чтобы ему предоставили дополнительные полномочия – право выступать с законодательной инициативой и принимать решения «по вопросам руководства народным хозяйством и социально-культурным строительством», обязательные для всеобщего исполнения. Иными словами − передать часть тех чрезвычайных полномочий, которыми не так давно Верховный Совет наделил президента. Требование это не было согласовано с Горбачевым, делалось «в обход его». Однако депутаты склонялись к тому, чтобы пойти навстречу премьеру. И не только склонялись… «Ястребы» из группы «Союз» − Коган, Алкснис, Чехоев, Умалатова, − с пеной у рта требовали этого, полностью возлагая вину за сложившееся тяжелое положение на президента. Еще одно их требование − созвать в июле чрезвычайный Съезд народных депутатов СССР с единственным пунктом в повестке дня − отчет президента СССР. Для того, стало быть, чтобы отстранить Горбачева от власти.
Известный в ту пору «представитель пролетариата», не слезавший с телеэкрана харьковский таксист Сухов закончил свою речь прямым призывом:
− Долой Горбачева! Долой его клику − Шеварднадзе, Яковлева и других!
Оценивая грозовую обстановку, сложившуюся в Верховном Совете, депутат Элла Памфилова заявила:
− Я считаю, что здесь совершается попытка конституционного переворота.
Дальше – хуже. На этой сессии – В ЗАКРЫТОЙ ЕГО ЧАСТИ − выступили и силовики. Формально − чтобы отчитаться о положении дел в своих ведомствах. Отчеты однако получились странноватые, довольно зловещие. «Независимая газета»:
«Рутинные сообщения «о положении дел на доверенном участке работы» министров внутренних дел и обороны, председателя КГБ СССР содержали, по мнению ряда присутствовавших депутатов, целую серию нечетких по форме, но достаточно тревожных по сути деклараций. Язов в весьма угрожающем тоне говорил о «развале» союзных Вооруженных Сил. Крючков разоблачил перестроечные реформы как «заговор ЦРУ», проводимый через «агентов влияния», и настаивал на неких «чрезвычайных мероприятиях», необходимых для «спасения страны от гибели», и заявлял о готовности всеми имеющимися средствами «служить сохранению общественного строя, а не охране режима чьей-то личной власти...»
Павлов, Крючков, Язов, Пуго − все эти деятели в скором времени обретут известность как ключевые фигуранты путча.
Подземные толчки, возвещающие о приближающемся настоящем землетрясении, были слышны довольно отчетливо.
Ну, а что же Горбачев? Горбачев, как писала пресса, до поры до времени сохранял удивительное спокойствие и продолжал «шлифовку текста Союзного договора». А главный − формально − фигурант будущего заговора вице-президент Геннадий Янаев успокаивал депутатов (кого это волновало) заверениями, что «президент не видит здесь (то есть в речах силовиков. − О.М.) политического аспекта» и просит «относиться к этому вопросу (то есть о чрезвычайном характере ситуации и необходимых чрезвычайных мерах. − О.М.) как к рабочему...»
На следующий день и сама эта троица − Язов, Крючков, Пуго − поспешила выступить с уверениями, что никакого «сговора» нет, что они лишь желали «предоставить депутатам наиболее полную информацию».
Когда оглядываешься назад, на эти июньские дни 1991 года, каким-то странным выглядит столь удивительное спокойствие Горбачева.
Впрочем, в конце концов из этого спокойствия вроде бы удалось вывести и его…
Тревога нарастает
Атмосферу тревоги усилило заявление Союза «Щит» (его полное название − Союз социальной защиты военнообязанных и членов их семей «Щит»). Заявление опубликовала «Независимая газета». В нем утверждалось, что в ночь с 15 на 16 июня в войсках Московского военного округа «была отмечена активизация действий отдельных частей и подразделений, некоторые из них были приведены в повышенные степени боевой готовности». «Щит» связывал этот факт с последовавшим закрытым заседанием Верховного Совета СССР, выступлениями на нем Язова, Пуго и Крючкова, о которых уже шла речь.
«Победу демократии на выборах, − говорилось в заявлении, − они оценивают как целенаправленные действия сил, ведущих борьбу за изменение конституционного строя, утверждают об обострении обстановки в Москве и Ленинграде, заявляют, что враждебные группировки овладели средствами массовой информации, делают вывод, что без действий чрезвычайного характера сегодня уже не обойтись. Премьер-министр В. Павлов потребовал предоставить правительству полномочия президента страны. Исходя из вышеизложенного, союз «Щит» считает своим долгом предупредить демократическую общественность страны о вновь надвигающейся опасности правого переворота».
Вот такое предупреждение. В ту пору оно было не единственным. Тревога носилась в воздухе.
Встревожены и российские депутаты
Что-то странное, происходящее в союзном парламенте, встревожило и парламент российский. Особенно − выступления Язова, Крючкова и Пуго, происходившие за закрытыми дверями и доносимые лишь обрывками, скупыми публикациями в прессе. Как писала «Российская газета», многие депутаты, подобно Памфиловой, расценили это как попытку «кабинетного государственного переворота». Еще сравнивали ситуацию с той, какая возникла минувшей осенью, когда «процесс стабилизации политической жизни в стране был полностью сорван консервативными силами, торпедирована программа «500 дней» и обстановка стала близкой к критической».
Мало кто догадывался, что в действительности в скором времени произойдут события, гораздо более драматические, чем осенью 1990 года.
Буш предупреждает Горбачева…
20 июня Горбачева, по поручению президента США Джорджа Буша, посетил посол этой страны Джон Мэтлок. Как пишет Анатолий Черняев, присутствовавший при встрече, когда Мэтлок вошел в кабинет Горбачева, «лица на нем не было».
– Господин президент, – сказал Мэтлок, – Я получил только что личную закрытую шифровку от своего президента. Он велел мне тут же, немедленно, встретиться с вами и передать следующее: американские службы располагают информацией, что завтра (то есть 21 июня) будет предпринята попытка отстранить вас от власти. Президент считает своим долгом предупредить вас.
Черняев:
«Горбачев рассмеялся. Я тоже. Мэтлок смутился, наверное, подумал: принес чепуху на такой верх. Стал оправдываться: не мог, мол, не выполнить поручения своего президента, хотя и сказал ему, что у меня, посла в Москве, таких сведений не имеется и вряд ли это правда.
Горбачев возразил: «Это невероятно на все сто процентов. Но я ценю, что Джордж сообщает мне о своей тревоге. Раз поступила такая информация, долг друга – предупредить. Успокойте его…»
Потом М.С. разговорился: «Знаете, господин посол, разговоры о перевороте возможны у нас. Вы видите, что происходит. В народе набирает силу тенденция к согласию, к успокоению, складывается сотрудничество между Ельциным и Горбачевым. Дело идет к Союзному договору, к участию в «семерке»… Это встречает одобрение в обществе. Выборы Ельцина это подтвердили. Люди отвергают конфронтационный подход и тех, кто к нему призывает. Но есть силы… которые, как не раз уже бывало, намерены сорвать эту тенденцию. Оголтелые в Верховном Совете готовы проглотить микрофон… Алкснис, Коган… За ними – те, кто чувствуют, что теряют свои места в эшелонах власти и свои привилегии. И опять сплачиваются, опять замышляют подорвать процесс оздоровления. Не исключаю, что в их среде ведутся и такие разговоры, которые подслушал ваш разведчик».
После ухода Мэтлока Горбачев сказал своему помощнику, что накануне он выслушал еще одно схожее предупреждение:
«Знаешь, мне Примаков вчера позвонил… Михаил Сергеевич, говорит, учтите!.. Вы слишком доверились КГБ, службе вашей безопасности. Уверены ли вы в ней?.. Вот паникер! Я ему: Женя, успокойся. Ты-то хоть не паникуй».
Черняев возразил Горбачеву, что Примаков «не из таких», и, в свою очередь, рассказал, что опять-таки вчера ему передали сообщение, полученное от «знакомых офицеров из «Щита»: заметили, мол, подозрительные передвижения под Москвой воинских частей… То есть те самые передвижения, о которых говорилось выше. Черняев: «Не связано ли это и с беспокойством Буша?..»
– Почему ты об этом не сказал мне раньше? – встрепенулся Горбачев.
– Не поверил.
– Боишься трепачом выглядеть!
От Горбачева «досталось всем»
По словам Черняева, все эти «сигналы» все-таки задели Горбачева. Он поехал на сессию Верховного Совета и выступил там с «яростной речью» по поводу речей Крючкова, Пуго и Язова. Черняев:
«Он долго не мог успокоиться после этой стычки, вечером мне позвонил, крыл этих «подонков и сволочей матерно».
«В газете, – пишет Черняев, – наиболее смачные места из его выступления «сглажены». Если он имел в виду официозные «Известия», – не то что сглажены, а все вообще было представлено во вполне благопристойном виде:
«М.Горбачев призвал депутатов не создавать проблемы. Нам нужно делать дело, а не навязывать обществу истерику. Президент призвал сессию… не делать драмы там, где ее нет».
Однако «Независимая газета» в изложении выступления Горбачева в Верховном Совете позволила себе больше:
«Вряд ли кто из авторов идеи ЗАКОНОДАТЕЛЬНО-ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО АЛЬЯНСА ПРАВЫХ СИЛ (выделено мной. – О.М.) мог предвидеть, что президенту хватит двадцати минут, чтобы безжалостно раздавить противостоящую ему группировку, когда в пятницу возобновились дебаты о предоставлении дополнительных полномочий правительству.
Досталось всем. И парламенту – «вы как будто под стеклянным колпаком живете, стерильные…», и премьер-министру – «что-то он тут невнятно выразился…»
…С яростью, которая до сих пор была привычна в отзывах Горбачева о «так называемых демократах», он вдруг обрушился на противоположное политическое крыло, на тех, кто «при любых условиях, в любой обстановке – в средствах информации, на пленуме ЦК, за кулисами – пытается навязать нам свое мнение. Этим занимаются товарищи Алкснис, Блохин и другие… И здесь они дестабилизируют сотрудничество и взаимодействие Верховного Совета и Кабинета министров…»
Президент ясно продемонстрировал свою решимость отстаивать нелегко доставшиеся ему плоды ново-огаревских консультаций: «…Вы ничего не поняли в том, что произошло с нами и с обществом в последнее время…»
«Демократия продолжается, и никому не удастся узурпировать ее для того, чтобы реализовать свои узкополитические расчеты», – заключил он.
Какова же была реакция тех, кто вызвал гнев Горбачева? Они, видимо, не ожидали, что президент вообще явится на заседание ВС, а тем более, что он даст им такой «отлуп»:
«Валентин Павлов был вынужден выступить с унизительными заверениями в своем полном единодушии с президентом. Анатолий Лукьянов (видимо, единственный, кто был готов к такому повороту событий) без минуты колебаний сдал «на позор и разграбление» столь дорогое ему, казалось, детище – «Союз». Авторы предложенной резолюции сами констатировали, что «вопрос исчерпан и необходимости в каком бы то ни было постановлении больше нет…»
Молчание сохранили лишь три героя закрытого заседания в понедельник – министры Язов, Крючков и Пуго. На сей раз они с пассивной угрюмостью наблюдали за политической бойней».
Автор газетной заметки, подписавшийся инициалами С.П., довольно прозорливо оценивает это угрюмое молчание:
«Столь впечатляющее и символичное молчание должно уберечь нас от лишних иллюзий: в конце концов то, что сделал Горбачев, можно считать лишь «анестезией», хоть и проведенной решительными и отчасти насильственными методами. Недуг, в лучших наших традициях, всего только загнан внутрь, но отнюдь не побежден. Политические факторы, породившие кризис на самой вершине союзной иерархии, сохранились в целости, а силы, активизированные страхами консервативного блока за свое будущее, – лишь временно деморализованы. Борьбу за выживание они продолжат. Только – какой будет следующая попытка реванша?»
Следующей попыткой реванша, как мы знаем, был августовский путч. А в июне была лишь его репетиция.
Что касается реакции Горбачева на эту репетицию, хотя и удалось вывести его из того спокойствия, в котором он пребывал в те дни (дела с Союзным договором вроде бы пошли на лад), так и осталось неизвестно, что действительно вывело его из себя – ощутил ли он, как многие, реальную угрозу путча или его просто взбесила наглость «силовиков» и привели в раздражение разговоры об этой угрозе.
Думаю, в реальность путча он так и не поверил. Или сделал вид, что не поверил.
Горбачев просит у «семерки» сто миллиардов
Летом 1991 года Горбачева впервые пригласили на заседание «семерки». Оно проходило в Лондоне.
17 июля перед заседанием Горбачев встретился с президентом США Джорджем Бушем. Первый вопрос Буша, то ли шутливый, то ли вполне серьезный:
– Как вы теперь с Ельциным? Он поддерживает вас? Вы его поддерживаете?
Горбачев ушел от ответа. Может, посчитал вопрос неуместным. По крайней мере, для начала серьезного разговора. Стал говорить о том, как он ценит дружеское отношение США и лично Буша к его стране.
Впрочем, одну фразу Горбачева, пожалуй, можно посчитать как косвенный ответ на вопрос о его, Горбачева, отношениях с Ельциным.
– …У меня все-таки такое впечатление, что Джорджу Бушу надо решать – какой Соединенным Штатам нужен Советский Союз. Окончательно этот вопрос еще не решен. До тех пор [пока мы этого не решим] мы будем застревать на частностях, а время уходит.
То есть можно понять так: отношения Горбачева и Ельцина – частность, есть вещи посерьезней.
В этом разговоре Горбачев, кажется, впервые назвал цифру в сто миллиардов долларов, которые, будь они предоставлены Советскому Союзу, решительным образом помогли бы ему выйти из кризиса. Потом эти сто миллиардов станут для Горбачева навязчивой идеей, идеофикс.
– Мой друг Джордж – сказал Горбачев, – он что, смотрит и не видит, что мы уже делаем?! И что же? Молодец, мол, Горбачев! Продолжай, желаем тебе удачи! Такая вот хорошая поддержка – варитесь, мол, в своем котле, это нас (американцев) не касается. Странная вещь. Сто миллиардов брошены были на конфликт регионального значения (война в Персидском заливе), на реализацию этого «проекта». А такой «проект», как трансформация Советского Союза, который перестал быть противостоящей силой и угрозой, и включение его в мировую экономику, в мировое сообщество – этот «проект» еще не принят вами к исполнению.
На этот раз от положительного ответа насчет ста миллиардов уклонился Буш. Сказал, что пока в СССР нет рыночной экономики – «на уровне Запада», но Горбачев и его коллеги «работают в этом направлении». Поэтому помощь Запада, на его взгляд, должна заключаться в советах, способствующих успеху реформаторов в СССР, и созданию «механизма», способствующего органическому интегрированию вашей (советской) экономики в мировую.
Горбачев соглашается с ним, но при этом робко (и довольно униженно) повторяет: «нужны и доллары» – мол, неплохо было бы, если бы Буш поставил этот вопрос перед «семеркой»…
Ста миллиардов долларов Горбачев так и не получил, ни тогда, ни позже.
Последний предпутчевый конфликт
Последняя предпутчевая вспышка противостояния между Горбачевым и Ельциным произошла в двадцатых числах июля, когда между ними вроде бы уже установились мир и согласие: пришли к более или менее единому мнению насчет Союзного договора.
Однако Ельцин, упорно следуя своему курсу на ослабление КПСС, подписал указ о департизации государственной службы – прекращению деятельности парторганизаций на предприятиях и в учреждениях.
Со всех сторон к Горбачеву посыпались обращения: отец родной, помоги, спаси, не оставь нас в беде, дай отпор супостату! Анатолий Черняев вспоминает, что присутствовал в кабинете Горбачева, когда первый секретарь МГК Прокофьев упрашивал президента своим указом отменить ельцинский указ. Не упросил. По словам Черняева, Горбачев «предпочел не ставить под удар ново-огаревский курс».
Все же как-то реагировать на демарш Ельцина Горбачев был вынужден, хотя, видимо, понимал, что после отмены шестой статьи Конституции (о «руководящей и направляющей» роли КПСС) департизация неизбежна, все движется к этому.
Было принято соответствующее заявление Политбюро, осуждающее указ Ельцина. Осудил его, естественно, и сам Горбачев в докладе на пленуме ЦК КПСС 25 июля, вступился за права граждан.
– Какими бы аргументами ни обосновывали эту акцию, – сказал он, – она осложняет и без того насыщенную конфликтами обстановку. Это отнюдь не то, в чем нуждается сейчас общество. Мы говорим о согласии, а принимаем документы, которые на деле могут использоваться в ущерб консолидации, наметившейся тенденции к конструктивному решению трудных вопросов, чего ожидает все общество. Затронуты демократические права трудовых коллективов, которые через общественные организации выражают свои интересы, свои позиции. Поскольку в данном случае речь идет о правах граждан и общественно-политических объединений, свое заключение должен дать Комитет конституционного надзора… Никто не вправе запретить работу партии с трудовыми коллективами…
Ельцин, естественно, пропустил эти слова осуждения мимо ушей.