Не пустить Ельцина во власть!

В конце января 1990 года на встречах с избирателями (началась кампания по выборам народных депутатов РСФСР) Ельцин обрушился на «консервативный Центр», который «блокирует принятие радикальных решений, в которых нуждается общество». Здесь же он, кажется впервые, публично раскрыл свой главный тактический замысел, определивший всю его дальнейшую политику по отношению к союзному Центру: подталкивать Центр «в нужном направлении» «с помощью российских структур». Сначала было стремление подталкивать, потом – стараться ослабить и наконец – вовсе разрушить. Под российскими структурами, которые должны служить тараном, прежде всего имелся в виду будущий Верховный Совет РСФСР, председателем которого Ельцин намеревался стать.

Естественно, подобные заявления не могли быть восприняты Горбачевым иначе как прямая угроза его собственному политическому существованию. В Ельцине ОН УЖЕ ВИДЕЛ СВОЕГО ГЛАВНОГО ПРОТИВНИКА, обретающего всё большее могущество. Не допустить его избрания народным депутатом России, а затем и председателем российского парламента в тот момент стало для него первейшей задачей.

Впрочем, воспрепятствовать депутатству Ельцина было не в силах Горбачева.На этот раз в качестве места, от которого он будет избираться, Ельцин выбрал родной Свердловск. Здесь у него была могучая, почти единодушная поддержка. Даже местный партаппарат, не желая «терять лицо», компрометировать себя в глазах земляков, не чинил Ельцину особых препятствий. «Антиельцинские» выступления в местной печати были вялыми и формальными – «для галочки», для отчета перед Москвой.

Единственно, что мог бы, пожалуй, в таких обстоятельствах сделать Горбачев, – провести в народные избранники каких-то достаточно авторитетных «своих» людей, которые в дальнейшем, при выборах председателя российского ВС, могли бы составить Ельцину серьезную конкуренцию. Хотя… Не знаю, были ли такие люди. Вадим Медведев считает, что были и что коммунистическое руководство (имея в виду и самого Горбачева) проявило тут недопустимое легкомыслие:

«Руководство ЦК КПСС не придало должного значения выборам российских народных депутатов, СОЗДАНИЮ В ДЕПУТАТСКОМ КОРПУСЕ ЯДРА КРУПНЫХ, АВТОРИТЕТНЫХ ПОЛИТИКОВ (выделено мной. – О.М.), способных повести за собой депутатский корпус…

Такой вопрос при подготовке выборов вставал. Вносилось предложение баллотироваться на выборах таким лицам, как Рыжков, Лукьянов, Бакатин и некоторые другие. Сами они отнеслись к этому негативно, а должной настойчивости проявлено не было. В результате кандидатур, которые могли бы на равных бороться с Ельциным за пост Председателя Верховного Совета РСФСР, не оказалось».

Ну да, на «крупных, авторитетных» политиков, которые не пожелали избираться в Верховный Совет, можно было бы и нажать, проявить «должную настойчивость», напомнить о той самой партийной дисциплине, но – не нажали. В этом, – по крайней мере, так можно предположить, – и заключается, по мнению Вадима Медведева, один из главных тогдашних промахов Горбачева.

У кого победа, у кого поражение?

4 марта 1990 года начались выборы народных депутатов РСФСР. В ряде округов их пришлось проводить в несколько туров: во-первых, нужно было, чтобы к урнам пришла более чем половина избирателей из зарегистрированного списка, во-вторых, – чтобы победитель набрал более половины голосов избирателей, принявших участие в голосовании. И то, и другое удавалось далеко не всегда. Однако к двадцатым числам марта все более или менее прояснилось. В Политбюро были не слишком довольны полученными результатами. Секретарь ЦК Иван Фролов на заседании высшего партийного органа 22 марта назвал их даже поражением партии. Однако не все с ним согласились. Воротников, который делал доклад на Политбюро, оценил итоги выборов более спокойно:

– Победу оппозиция не одержала. Она имеет примерно 30 процентов мандатов.

Правда, добавил при этом:

– Но настораживает то, что в Москве и Ленинграде она получила от 50 до 90 процентов. В основном это научные работники и журналисты. Но среди них есть и секретари райкомов, обкомов, председатели исполкомов.

Горбачев также не поддержал оценку выборов как поражение партии:

– Я не согласен с ним (с Фроловым. – О.М.), – что выборы – наше поражение. Партия вышла из шока, который она получила в ходе союзных выборов. Не поражение, но и не победа.

Для оппозиции полученные 30 процентов (если следовать информации члена Политбюро Воротникова) можно было бы считать достаточно успешными, но и для нее такой результат, естественно, не был победой.

По другим подсчетам, расклад сил среди российских народных депутатов был несколько иной. Правда, проводивший этот подсчет математик Александр Собянин пользовался несколько иными обозначениями групп избирателей, чем Воротников: не приверженцы Горбачева и оппозиция, а консерваторы, демократы и «болото». Так вот, согласно Собянину, консерваторов и демократов среди депутатов было примерно поровну – по сорок процентов, остальные двадцать составляли люди без определенной политической ориентации, это самое «болото». Чтобы привлечь их на свою сторону, в дальнейшем и пойдет ожесточенная борьба между консерваторами и демократами. В более отдаленной перспективе успешнее в этой борьбе окажутся консерваторы. Но пока что, кто перетянет канат, еще не очень ясно. Первый раунд такого перетягивания – предстоящие выборы председателя Верховного Совета.

Согласно тогдашнему, несколько странному, порядку, именно он избирался народными депутатами первым, а потом уж – весь Верховный Совет. От оппозиции, как уже говорилось, на этот пост намечалась кандидатура Ельцина. Он был выбран народным депутатом РСФСР в Свердловске сразу же, 4 марта, «без сучка и задоринки» – за него проголосовали более 85 процентов избирателей.

«Бориса – не пущать!»

Не сумев остановить Ельцина на этапе выборов (а это, повторяю, было делом безнадежным), его противники бросили все силы на то, чтобы не допустить его к руководству Верховным Советом и, соответственно, съездом. Фактически – к управлению всей российской государственной машиной. Лев Суханов вспоминает:

«…Консервативные «блоки» не зевали: объединившись под неусыпным оком Старой площади, стали срочно отрабатывать стратегию по нейтрализации Ельцина. Они, конечно, могли себе позволить допустить его в депутаты ВС СССР, могли не помешать избранию в парламент России, но не могли же они расслабиться до такой степени, чтобы отдать Ельцину всю Россию. Лучше всемирный потоп…, но только не Ельцин, которому доверилась почти вся Москва ...

И снова началась оголтелая травля Бориса Николаевича. Проводились «накачки» депутатов-консерваторов у Лукьянова, в ЦК КПСС, какие-то тайные «летучки», на которых рефреном билась «живая партийная мысль»: Ельцина не пущать, каждый коммунист умри, но Россию «от Бориса» сохрани. И пугали народ голодом, новым культом личности, развалом Союза, переворотом, гражданской войной, и пр . и пр.»

Активнейшее участие в попытках «затормозить» Ельцина принял и сам Горбачев. И в узком кругу товарищей по партии, и публично он не уставал давать своему главному противнику всевозможные нелестные характеристики. Так, на одном из заседаний партийной верхушки в начале апреля 1990 года он назвал Ельцина «разрушителем», спекулирующим на российской проблематике, толкающим Россию к изоляционизму.

– Если встанем на путь российского изоляционизма, – предупредил Горбачев, – погубим и Федерацию, и Союз.

Под федерацией, надо полагать, имелась в виду Российская Федерация.

Глагол «погубить» в эту пору вообще был наиболее часто употребляемым в речах Горбачева, когда он говорил о коварных замыслах, либо же просто о недомыслии своих оппонентов.

Сражаясь с Ельциным, Горбачев нередко – впрочем, не вполне публично, – нажимал на известную слабость Ельцина – на его любовь к выпивке. При этом искренне удивлялся, как такого «выпивоху» народ может поддерживать, считать своим. На заседании Политбюро 20 апреля 1990 года:

−…Странные вещи в народе происходят. Что творит Ельцин, – уму непостижимо. За границей, да и дома не просыхает. В каждый понедельник лицо увеличивается вдвое. Говорит косноязычно, несет порой черт знает что, как заигранная пластинка. А народ все твердит: «Наш человек!»… И все сходит ему с рук, все прощается.

К самому Горбачеву тот же народ прилепил прозвище «минеральный секретарь». Хотя на самом деле Михаил Сергеевич был не таким уж «минеральным», при случае тоже мог выпить. Любимым его напитком, по словам Ельцина, был коньяк «Юбилейный».

Народ, конечно, видел ельцинскую слабость, но покуда надеялся на него как на спасителя и избавителя, который при посредстве реформ БЫСТРО приведет его к лучшей жизни, смотрел на это сквозь пальцы: кто же на Руси не любит выпить?! Когда же надежда подтаяла, когда увиделось, что реформы непосильно тяжелы, снисходительное отношение иссякло. Более того, тяжесть реформ стали связывать как раз с пристрастием Бориса Николаевича к рюмке. «Пьяница! Алкоголик! Развалил Союз! Разорил Россию!»

В дальнейшем, при Путине, уже благодаря целенаправленной массированной телепропаганде (без конца крутят кадры, где Ельцин «под мухой», приплясывая, дирижирует оркестром берлинской военной полиции, где он покачивается и оступается, выходя из самолета, или вовсе из него не выходит в ирландском аэропорту), образ будто бы вечно нетрезвого российского президента вообще постарались прочно впечатать в сознание народных масс, дабы положительно оттенить имидж последующих «минеральных» правителей.

Надо сказать, что всякого рода пьяные выходки в разное время позволяли себе и другие советские и российские руководители, однако благодаря цензуре ничего такого народу показывать не дозволялось. Только сейчас, спустя годы, когда все уже превратилось в остывшую золу, кое-что, бывает, и покажут, чтобы позабавить почтенную публику. Недавно, например, по телевизору мелькнули кадры, на которых предстал Брежнев, совершавший визит в США. Во время одного из торжественных церемониальных проходов не вполне, видимо, трезвый Леонид Ильич, заметив в толпе какого-то двухметрового парня-баскетболиста, с которым, надо полагать, он где-то познакомился и как бы подружился, внезапно отклоняется от намеченной протоколом траектории, подбегает к парню и, обнимая, виснет у него на шее, при этом смешно болтает ногами над землей.

Попробовали бы ИМЕННО ТОГДА, когда все происходило, при пятизвездном генсеке, советские телевизионщики показать эту сцену, а пишущие журналисты описать ее… Самоубийц не нашлось.

Ельцин же не допускал тут никакой цензуры (хотя, не исключено, что-то пресс-секретари все же просили не показывать) и, можно сказать, в какой-то степени стал жертвой собственного цензурного либерализма.

«Потенциал Ельцина как политика невелик»

Довольно развернутую характеристику как политику Горбачев дал Ельцину на встрече с рабочими «Уралмаша» 25 апреля 1990 года. При этом оговорился, что подробно говорит о Ельцине лишь потому, что находится в Свердловске, родном для Ельцина городе. Собственно, к этому подталкивал сам вопрос, на который Горбачеву пришлось отвечать: почему у товарища Ельцина большой авторитет на Урале и на «Уралмаше», а у «правительства» он авторитета не имеет?

– По-моему, – сказал Горбачев, – он избрал не лучший путь, пошел по пути конфронтации. Что мы получаем от него? Разве что критику в полной дозе… Но мне кажется, что потенциал его как политического деятеля все же не очень велик. Программа и выступления его мне известны. Если их читать подряд, – это как старая заигранная пластинка. Набор тезисов: руководство доживает свой срок, оно исчерпало себя, оторвалось от народа и так далее, и тому подобное… Оставаясь принципиальным, критичным, требовательным, надо и самому нести ответственность. Борис Николаевич спекулирует на трудностях, на социально-экономической напряженности. Все это есть, но можно и нужно действовать для того, чтобы извлекать уроки, поворачивать дело, а не спекулировать на трудностях с демагогических позиций. Я думаю, Борис Николаевич увлекся и никак не может свернуть с этой деструктивной колеи… Нам сегодня нужно делать дела, а не заниматься лозунгами да обещаниями.

Ельцин пытался покончить с собой?

Итак, впереди выборы председателя Верховного Совета РСФСР, выборы властной фигуры, которая станет главной в России. Горбачев вновь и вновь предупреждает своих коллег о надвигающейся опасности – этой фигурой может стать Ельцин. Да коллеги и сами о такой опасности хорошо знают. Что делать? Фрагмент стенограммы заседания Политбюро от 3 мая 1990 года:

«Примаков. Надо вытащить Ельцина на теледебаты, задать ему «неудобные» вопросы – о Литве, о Курилах, чтобы он крутился, как уж на сковородке.

Крючков. Надо быть осторожным, он – популист, может легко вывернуться, а влияние на обывателя у него большое.

Примаков. Его спросили: собирается ли он привезти в СССР презервативы? Он ответил, что ему это уже не нужно. В любой стране каждый кандидат в президенты провалился бы моментально, признавшись в своей импотенции.

Горбачев. А у нас наберет лишних 10 процентов голосов. Он сейчас распускает слух, будто его дважды топили, набросив мешок на голову (почему дважды? – О.М.), пырнули ножом. Мы в свое время не сказали публично, что его застали с ножницами в крови – сам себя ковырнул.

…Немедленно сделать программу мер по России и разослать за подписью Власова. (Власову). Смелее. Когда в борьбу вступаешь, элементы демагогии не помешают, тем более что перед тобой подонок».

Такой вот разговор. Ельцин – «популист», «импотент», «подонок»…

Власов, которому Горбачев дает наставления, – председатель российского Совмина, один из будущих соперников Ельцина в борьбе за пост председателя Верховного Совета, поддерживаемый коммунистической верхушкой.

Что касается эпизода с ножницами, о котором вскользь упомянул Горбачев… В один из дней осени 1997 года, когда на полную катушку развернулась первая волна травли Ельцина, он действительно попытался то ли совершить самоубийство, то ли… Валентин Юмашев:

– Он навалился на ножницы, уперев их в стол и направив в сердце. И когда кто-то вбежал, – секретарша или кто-то еще, – там была кровь… Его сразу – в ЦКБ. К счастью, ножницы не вошли слишком глубоко, лишь кожу повредили. В больнице рану зашили. И у него на этом месте оставался шрам.

– То есть это все же была попытка самоубийства?

– Трудно сказать. Как вы понимаете, Борис Николаевич не любил об этом вспоминать. Но когда человек действительно хочет покончить с собой, он доводит дело до конца… Мне кажется, это все-таки был какой-то сигнал Горбачеву: вот до чего ты меня довел!

Мы видели: если это действительно был «сигнал Горбачеву», – генсек не воспринял его всерьез, счел каким-то шутовством, признаком психической неуравновешенности.

Мне же кажется: «попытка самоубийства» не была чем-то осознанным, обдуманным. Наверное, это был какой-то рефлекторный жест, жест отчаяния, еще одно свидетельство «тонкокожести», ранимости, свойственных Ельцину в ту пору, в тех обстоятельствах. Потом обстоятельства изменятся, и он обретет непоколебимую уверенность в себе. Примерно такое же мнение и у Татьяны Юмашевой:

– Понятия не имею, что имел ввиду Горбачев, говоря о двух покушениях на папу. Папа никогда не говорил и о том, что его пырнули ножом. Был только один случай с рекой, в Успенском. Что касается его попытки самоубийства или имитации, мы с мамой никогда с папой это не обсуждали, не задавали ему вопросов. Ни тогда, ни через много лет, когда он уже был на пенсии. Было понятно, что он пытался справиться с нечеловеческим стрессом. Возможно, хотел заглушить физической болью другую боль. Если бы он хотел покончить с жизнью, у него в сейфе был пистолет… Не могу и не хочу гадать. Лишь рада, что он вернулся тогда домой и еще прожил после этого почти двадцать лет.

«Полозков все же лучше…»

Но возвратимся к маю 1990-го, к выборам председателя Верховного Совета РСФСР. Кажется, в чем дело, – не допустить Ельцина на этот пост коммунистическому руководству вроде бы не так уж и трудно: как уже сказано, у него нет большинства среди депутатов. Но у горбачевцев в этот момент возникла еще одна проблема. Опять-таки на заседании Политбюро Горбачев сокрушается по поводу того, что многие люди поддерживают недавно сформировавшуюся внутри КПСС оголтело-консервативную группировку, руководимую демагогами типа Полозкова (вскоре она превратится в Компартию РСФСР). А эта неожиданно проклюнувшаяся группировка, как и Ельцин, выступает за самостоятельность России. То есть, с одной стороны, наступают «правые», фактически отколовшиеся от КПСС демагоги, с другой – «левые» оппозиционеры, возглавляемые Ельциным. Сейчас «мы» «много проигрываем демагогам», сокрушается Горбачев. «Если и дальше будем это делать, – потом будет поздно: люди поддержат Ельцина».

Ельцин для Горбачева, конечно, страшнее, чем Полозков, какие тут могут быть сомнения. Тот все-таки, как-никак, «свой», товарищ по партии, хоть и заблудший. А Ельцин все больше отдаляется от коммунистов и их «единственно верного» учения, хотя еще и носит партбилет в кармане.

Именно поэтому Горбачев и его коллеги на выборах председателя российского парламента, которые вскоре состоятся, склоняются к тому, чтобы поддержать именно Полозкова в надежде, что он не пропустит на этот пост Ельцина.

Впрочем, на Полозкове остановились не сразу. До последнего момента колебались, кого же все-таки выдвинуть в кандидаты. Сначала, перед самым открытием I Съезда народных депутатов России предпочтение было отдано уже упомянутому председателю российского правительства Власову. Однако тут вышла неожиданная осечка: депутаты-коммунисты не согласились с этой кандидатурой, предпочли того самого Полозкова, – как уже говорилось, наиболее реакционного в тот момент коммунистического деятеля, коммуниста-фундаменталиста.

Вот ведь какие пошли дела: даже рекомендация Политбюро, генсека коммунистам не указ.

С наколкой «Ваня» на руке

16 мая открылся I Съезд народных депутатов РСФСР. Вспоминает Вадим Медведев:

«На встрече с коммунистами – руководителями республик и областей, которую поручено было провести мне и Воротникову, практически все, кроме иркутян, поддержали кандидатуру Полозкова».

Еще несколько слов об этом деятеле с наколкой «Ваня» на левой руке (сохранившейся со времен службы в Балтфлоте), который был одним из «героев» тех дней. По должности – первый секретарь Краснодарского крайкома КПСС, по своему месту в тогдашнем политическом раскладе, как уже сказано, – фактический лидер всего самого реакционного, собравшегося к тому времени в среде коммунистических «активистов», аппаратчиков, военных, сотрудников «органов».

Главными врагами для Полозкова были «либерал-радикалы».

«Они стремятся к коренному изменению общественного строя, – говорил Полозков, – уничтожению наших социальных завоеваний. Толкая Россию на западный путь, попирают народные, гуманистические традиции, накопленные за тысячелетнюю историю нашего государства».

Какие такие тысячелетние гуманистические традиции, накопленные в России, попирали эти злыдни – «либерал-радикалы», – было неизвестно.

Жуткое неприятие у Полозкова, естественно, вызывали такие понятия, как частная собственность, рынок, приватизация, капитализм…

Да и вообще стратегической своей задачей, задачей своей партии Иван Кузьмич считал – «разгромить силу, начавшую перестройку, убрать с политической арены» («какими средствами это будет сделано, – неважно»). Горбачева он считал предателем.

Когда Полозкова избрали первым секретарем ЦК только что созданной компартии РСФСР (случилось это 23 июня 1990 года), члены партии буквально толпами, целыми организациями стали выходить из КПСС. Ведь как получилось: все члены КПСС, проживающие на территории РСФСР, независимо от их желания, автоматически оказались в рядах полозковской партии, то есть превратились как бы в единомышленников этого «Вани». Естественно, далеко не всем это понравилось…

Но это случилось позже. А пока – выборы спикера российского Верховного Совета. Медведев:

«Я, конечно, считал, что с Полозковым идти на выборы плохо, но выбора просто не было. Договорились о том, что другие кандидатуры − Власов, Мальков, Соколов (а еще среди них оказались Воротников и Манаенков, выдвинутые оппозицией, видимо, из тактических соображений, чтобы растащить голоса), будут сняты. Конечно, назавтра при изложении программного выступления Полозков выглядел слабее Ельцина, хотя его ответы на вопросы были довольно бойкими».

Что касается программы Ельцина, он, излагая ее, сказал и о том, как он видит будущее Союза:

− Я никогда не выступал за отделение России, я за суверенитет Союза, за равноправие всех республик, за их самостоятельность, за то, чтобы республики были сильными и этим крепили наш Союз. Только на этой позиции и стою.

За эту формулу «крепкие самостоятельные республики − крепкий Союз» будут в дальнейшем держаться и лидеры других республик. Да и сам Горбачев. Правда, понимать ее разные политики будут несколько по-разному.

Ельцин «подставляется»

Иногда Ельцин в своих выступлениях «подставлялся». Либо же его «подставляли» спичрайтеры. Чем тут же спешил воспользоваться Горбачев. Так, выступая на I Съезде народных депутатов России 22 мая 1990 года, Борис Николаевич с пафосом заявил:

− Самый главный первичный суверенитет России – это человек, его права. Дальше – предприятие, колхоз, совхоз, любая другая организация – вот где должен быть первичный и самый главный суверенитет. И, конечно, суверенитет районного Совета или какого-то другого первичного Совета.

Ну, какой такой суверенитет может быть у отдельного человека! Да даже и отдельного райсовета. Что, любой гражданин или райсовет может заявить, что он не подчиняется российским законам, что у него, суверенного, свои законы? Чепуха, конечно. Видимо, оратор перепутал «суверенитет» и «приоритет», подразумевалось: самый главный приоритет демократической России – человек, его права (впрочем, позже Ельцин настаивал, что насчет «суверенитета личности» он не оговорился). Уже на следующий день, держа речь на том же съезде, Горбачев с благодарностью подхватил эту «свечу», посланную ему Ельциным:

− Борис Николаевич утверждает, что суверенитет принадлежит и человеку, и предприятию, и районному Совету. Но я должен вам сказать: ни теоретически, ни политически этот тезис не проработан. Это очень сомнительный тезис, и он доводит вопрос о суверенитете до абсурда, создает такие перегородки, которые вообще подтолкнут сепаратизм в самой Российской Федерации и столкнут народы республики…

Ну да, не только народы столкнут, но и всех людей друг с другом, поскольку тезис о суверенитете каждого отдельно взятого человека не шибко проработан «ни теоретически, ни политически».

Мелочь, кажется. По сути дела, оговорка. Но противники постоянно старались поймать на таких оговорках друг друга. Особенно часто и охотно это делал Горбачев, стремясь показать, что его противник – человек не очень образованный.

Кстати, в том же своем выступлении Горбачев предъявил Ельцину и более серьезную претензию – он, дескать, пытается «отлучить Россию от социализма», «отрицает принципы, которые были сформулированы Лениным и легли в основу Союзного договора 1922 года».

Тут уж Горбачев «подставился» сам: упорно держась за социализм и за «ленинские принципы», он раз за разом выглядел в глазах людей все более нелепо. Всё большему числу людей становилось ясно: ленинско-сталинско-брежневский социализм, ленинские «принципы» завели страну в тупик.

У Полозкова шансов нет…

Первый тур голосования состоялся вечером 25 мая. Помимо Ельцина и Полозкова, в бюллетенях стояла фамилия самовыдвиженеца, преподавателя из Казани Владимира Морокина. В реальности борьба происходила, конечно, лишь между Ельциным и Полозковым. Голосование не принесло победы ни тому, ни другому. Ельцин получил 497 голосов, Полозков − 473, Морокин − 32. Всего депутатов было 1060, − стало быть, для победы требовался 531 голос.

Второй тур проходил на следующий день. Ельцин добавил к своему результату шесть голосов, Полозков пятнадцать потерял.

Медведев:

«Воскресное совещание секретарей ЦК... пришло к выводу, что у Полозкова шансов на продвижение вперед нет. Если даже к голосам, полученным Полозковым во втором туре, прибавить оставшийся 71 голос, не поданный ни за того, ни за другого, все равно он не наберет необходимого минимума в 531 голос, а Ельцину нужно добавить всего 28 голосов… Поэтому решено было переориентироваться на Власова (СНОВА переориентироваться. – О.М.). Наше мнение тут же было доложено генсеку. Он был несколько удивлен таким предложением, но принял его к сведению».

Надо сказать, что Горбачев не только «принимал к сведению» доклады коллег, но и сам активно участвовал в «предвыборной кампании». На протяжении недели он трижды выступал с публичными нападками на «политических мошенников», естественно, имея в виду прежде всего Ельцина.

Ельцин − председатель Верховного Совета России

29-го Горбачев улетал в Канаду. 28-го последние часы перед отлетом он посвятил тому, чтобы на встрече с российскими депутатами − членами КПСС уговорить их не голосовать за Ельцина. При этом не стеснялся в подборе слов. Как писали в прессе, это его выступление «по силе выражений оценено многими депутатами как не вполне парламентское».

Уговоры, однако, не помогли.

Медведев:

«Утром следующего дня, когда провожали президента в заокеанскую поездку, надежда на благополучный исход российских выборов (то есть на избрание Власова. – О.М.) еще сохранялась. Но и тревога не исчезала. Где-то в районе тринадцати часов появились признаки неудачи. Вскоре состоялось объявление результатов голосования: Власов несколько увеличил число голосов в сравнении с Полозковым, а Ельцин сумел набрать 535 голосов, то есть четырьмя голосами перешел заветный рубеж...

Позвонил из самолета Горбачев, и мне пришлось выполнить не очень приятную миссию − сообщить ему об итогах выборов, которые поставили депутатов-коммунистов РСФСР в положение оппозиции, а радикально-демократические силы получили в свои руки серьезный рычаг воздействия на положение в стране».

То, что Ельцина избрали, по мнению многих, в немалой степени было как раз следствием отчаянных усилий Горбачева не допустить его.

Итак, 29 мая Ельцин стал спикером российского Верховного Совета, оказался у руля управления Россией. Успех, как видим, не был оглушительным: Борис Николаевич был избран с третьего «захода», причем решающими оказались ВСЕГО ЛИШЬ ЧЕТЫРЕ ГОЛОСА…

Впрочем, такой скромный результат еще ни о чем не говорит. Удивляться надо, скорее, тому, что Ельцина вообще избрали: состав Съезда в значительной своей части был весьма консервативным, если не сказать реакционным, − коммунистическим и прокоммунистическим. Не забудем: среди депутатов почти половина голосовала за махрового коммунистического ортодокса Полозкова.

Кстати, именно с этим консервативно-реакционным съездом (а после начала гайдаровских реформ он станет еще более консервативным, еще более реакционным) Ельцину-президенту через некоторое время придется вступить в смертельную борьбу, которая будет продолжаться без малого два года и закончится кровавыми событиями октября 1993-го.

Тот факт, что Ельцин был избран председателем российского парламента С ТАКИМ ТРУДОМ, говорит о многом, − о том, что российская история совсем не обязательно должна была пойти тем путем, которым она пошла. Страна вновь прошла «над обрывом по-над пропастью по самому по краю». Проиграй Ельцин Полозкову, или даже Власову, – все, конечно, сложилось бы совсем иначе. Неизвестно куда двинулась бы Россия. Уж, конечно, не в сторону демократии. Это опять – об исключительной роли личности в российской истории. И – о роли случайности. Хотя люди верующие могут сказать, что тут действовала не случайность, а Божий Промысел.

Ельцин протягивает Горбачеву руку

30 мая, будучи уже в Оттаве, Горбачев довольно пренебрежительно прокомментировал победу Ельцина (а что еще ему оставалось делать?):

− С третьего захода товарищу Ельцину удалось несколько голосов прибавить и добиться небольшого перевеса.

Горбачев заявил, что обеспокоен положением в России.

Журналисты пытались предугадать, как сложатся теперь, после избрания Ельцина, его отношения с Горбачевым. «Коммерсант» в те дни писал:

«Очевидно, что одна из важнейших проблем, стоящих перед Борисом Ельциным, − это нахождение какого-то компромисса с Михаилом Горбачевым. Пока что рука Ельцина протянута для сотрудничества. Понятно, что на новых условиях, учитывающих новые обстоятельства. 30 мая Ельцин снова заявил: «Все личное я отбрасываю напрочь». Горбачев, в рамках дружеских бесед через океан, проявил меньшую готовность отбросить личное: «Если это серьезные политические позиции, тогда будут одни последствия. А если это игра политическая, то тогда еще могут быть трудные времена. Легко не будет».

Редактор «Московских новостей» Егор Яковлев в беседе с Ельциным (она была опубликована 10 июня) спросил его, подтвердился ли на деле тот уровень противодействия при избрании сначала народным депутатом РСФСР, а потом – председателем Верховного Совета, которого он, Ельцин, ожидал. Ответ Ельцина:

– И да, и нет. Баллотируясь депутатом, никакого противодействия я вообще не ощутил… (Как уже говорилось, у его противников, у Горбачева практически не было никаких серьезных рычагов, чтобы оказать тут противодействие Ельцину. – О.М. ) Если же касаться выборов председателя Верховного Совета, то здесь игра, как говорится, шла по-крупному. Я мог предположить, что к этому проявит интерес один из секретарей ЦК партии (надо полагать, имеется в виду Лигачев. – О.М. ). Но я, признаться, не ожидал, что этим станет заниматься сам Генеральный секретарь. И мне оставалось лишь развести руками, когда стало известно, что вечером, накануне последнего голосования, президент собрал 250 коммунистов-депутатов, стараясь предопределить результаты выборов, как вы понимаете, не в мою пользу. Мне кажется, что это было сделано напрасно.

Ельцин вновь повторил, что в налаживании нормальных отношений с Горбачевым он «готов пройти свою половину пути».

– Наше сотрудничество необходимо, – сказал Ельцин, – но, разумеется, в рамках суверенитета России, исходя из ее интересов. Россия есть Россия, и она вправе рассчитывать на диалог. Противодействие здесь ни к чему.

В общем, когда говорят, что в длительном противостоянии Горбачева и Ельцина более агрессивным всегда был второй, это не так. Разные бывали времена. Роли нападающего и обороняющегося то и дело переходили от одного к другому. Все зависело и от настроений, и от политической ситуации.

«Российские законы выше союзных!»

Уже 30 мая, еще до принятия Декларации о государственном суверенитете России, Ельцин, только что избранный председателем российского парламента, заявил, в чем главное значение этой подготавливаемой Декларации: «Россия будет самостоятельной во всем, и решения ее должны быть выше союзных».

Так что это будет уже не тот словесный, декларативный «суверенитет» РСФСР, который прописан в советских конституциях. Это будет суверенитет серьезный, настоящий, представляющий убийственную угрозу для союзного Центра.

В свою очередь, и Горбачев в интервью Би-Би-Си 10 июня, − кажется, впервые, − заявил, что он − за такой Союз, в котором ПРАВА ЦЕНТРА ДЕЛЕГИРУЮТСЯ РЕСПУБЛИКАМИ. Это была серьезная уступка противникам империи. Возможно − в предвидении дальнейших событий на российском Съезде: все уже понимали, что за избранием Ельцина председателем Верховного Совета республики последует провозглашение суверенитета России. При таких обстоятельствах надлежало несколько смягчить сдерживание разлета республик. По крайней мере, – словесно.

12 июня I Съезд народных депутатов РСФСР принял Декларацию о государственном суверенитете РСФСР. В ней говорилось, что Съезд «торжественно провозглашает государственный суверенитет Российской Советской Федеративной Социалистической Республики на всей ее территории и заявляет о решимости создать ДЕМОКРАТИЧЕСКОЕ ПРАВОВОЕ ГОСУДАРСТВО В СОСТАВЕ ОБНОВЛЕННОГО СОЮЗА ССР». Говорилось также, что российская Конституция, российские законы ОБЛАДАЮТ ВЕРХОВЕНСТВОМ на всей территории республики (это, пожалуй, было самым важным в Декларации). Об участии России в Союзе было сказано: Россия «объединяется с другими республиками в Союз» на основе Союзного договора. Подтверждалось, − впрочем, весьма неопределенно, − что необходимо «существенное расширение» прав автономий, краев и областей РСФСР. Довольно непонятный пункт (он так и останется до конца непонятным): для граждан РСФСР устанавливается гражданство РСФСР и одновременно за ними сохраняется гражданство СССР.

Под Декларацией стояла подпись только что избранного председателя Верховного Совета РСФСР Бориса Ельцина.

Не зря они его не пускали в спикеры

Хотя Ельцин попервоначалу и протянул Горбачеву руку, опасения генсека и его окружения, что, получив высокую официальную должность − став главой российского парламента, − Ельцин сделается более «агрессивным», вскоре подтвердились. Во всяком случае, по оценке самих горбачевцев.

Вадим Медведев:

«К сожалению, настроя на благоразумный, компромиссный диалог, с которым Ельцин выступал перед выборами председателя Верховного Совета в первые дни съезда, ему хватило ненадолго. Уже 30 мая в интервью для печати опять стали звучать конфронтационные мотивы о переходе России на полную самостоятельность, о том, что Москва является столицей России, а Союзу столицу надо поискать в другом месте и т. д.

Значение того, что произошло в России весной 1990 года, с точки зрения последующего развития ситуации в стране, трудно переоценить. Как и во всех других процессах, здесь причудливо переплетались и позитивные моменты, и действие деструктивных факторов. Полагаю, что фатальной неизбежности в таком развитии событий, когда российский фактор приобрел по отношению к союзному разрушительный характер, не было. Процессам национально-государственного развития Российской Федерации могли быть приданы другие, не столь болезненные формы, негативно влияющие на систему межнациональных отношений в стране в целом».

Близкий соратник Горбачева обвиняет Ельцина, что он, став председателем парламента, отклонился от «настроя на благоразумный, компромиссный диалог». Вот только вопрос: а у Горбачева и его коллег был такой настрой, когда они, что называется, костьми ложились, чтобы не допустить избрания Ельцина председателем ВС?

Вадим Медведев пишет также, что «фатальной неизбежности» в том, что «российский фактор» сделался «разрушительным» по отношению к Союзу, не было. Подразумевается: таким «разрушительным» он, мол, сделался лишь благодаря Ельцину. Что на это сказать? Оглядываясь на историю, вообще бывает трудно определить, что было фатальным, а что не фатальным, что навязал какой-то деятель. Роль личности в истории вообще велика, а в российской истории, скажу еще раз, − особенно. Мы не в силах определить, как бы пошла история России, если бы не было Ельцина. А как бы пошла история СССР, если бы не было Горбачева? История не знает сослагательного наклонения. Конечно, можно сказать, что Ельциным, по крайней мере, с 1987 года, двигала некая бойцовская установка. В какой-то момент он, как бы прозрев, оценил ситуацию в стране как весьма скверную: перестройка, едва начавшись, уже захлебывается. Как уже говорилось, по воспоминаниям дочери Ельцина Татьяны, незадолго перед своим бунтарским выступлением на пленуме ЦК КПСС в октябре того года он мог бросить в домашнем кругу: «Эта банда погубит страну!» Имелась в виду «банда», состоящая из верхушки КПСС (а там ведь были не только Горбачев и Яковлев, но и Лигачев, и Рыжков, и Лукьянов… Подползал к этой верхушке и Полозков…) Вот эта оценка, по-видимому, и двигала им в дальнейшем, определяла его действия. Его противникам она, конечно, представлялась разрушительной…