Прорыв по Садовому

В общем-то, в сентябрьско-октябрьских событиях надо различать две фазы, довольно сильно разнящиеся между собой. Первая – с восьми вечера 21 сентября до 14-20 3 октября и вторая – с 14-20 3 октября до 18-00 4-го. Во время первой фазы было довольно жесткое противостояние президента и Белого дома, с взаимными угрозами и даже отдельными столкновениями, однако была надежда, что все так или иначе кончится миром. Вторая фаза – вооруженный мятеж, поднятый наиболее экстремистской частью сторонников ВС.

Мятеж начался 3 октября на Октябрьской площади. Участники проходившего здесь митинга – около трех с половиной – четырех тысяч человек (по другим данным, двадцать – тридцать тысяч) – примерно в двадцать минут третьего неожиданно двинулись к Крымскому мосту, прорвали кордоны милиции и внутренних войск возле него и ринулись дальше по Садовому кольцу, сминая на своем пути безоружные милицейские и солдатские заслоны. Без особого труда можно было заметить: на острие прорыва действуют не простые демонстранты, а хорошо подготовленные и организованные боевики, вооруженные арматурой, дубинками, камнями. По всем правилам военного искусства они охватывали милицейские силы с флангов, после чего совершали прорыв.

Утверждения, будто события 3 октября начались стихийно, как порыв неорганизованных участников митинга на Октябрьской площади, опровергают сами же участники тех событий. Одно из таких свидетельств приводит Иван Иванов в своей “Анафеме”:

“…Примерно в 14-10 появилась стройная колонна демонстрантов во главе с Ильей Константиновым. Эта колонна беспрепятственно достигла середины Октябрьской площади. В этот момент словно растаяли, рассыпались многочисленные оцепления, и площадь превратилась в бурлящий людской котел. На какое-то время показалось, что вот-вот начнется запланированный митинг. Однако дальше произошло следующее. Неожиданно для многих собравшихся, в центре площади образовалось некое плотное людское ядро, которое резко двинулось на Садовое кольцо, в направлении Крымского моста. Раздались недоуменные возгласы типа: “Вы куда? Мы же так не договаривались. Митинг назначен здесь, на Октябрьской”. Но с Садового кольца уже неслись призывы: “Вперед, к Белому дому!..”

Вот так. “Договаривались” просто провести митинг, однако возникшая как из-под земли “стройная колонна” образовала “плотное ядро”, “резко двинулась” на Садовое кольцо и увлекла за собой остальных.

Стоит также добавить, что, по свидетельству того же Иванова, весь путь от Октябрьской площади до Белого дома в рядах “демонстрантов” проделал помощник Руцкого Андрей Федоров с рацией в руках. Возможно, там были и другие такие же “стихийные демонстранты”.

По свидетельству очевидцев, весть о том, что “демонстранты” прорываются к Белому дому, в самом Белом доме была встречена с восторгом: “Москва поднялась!”. Депутаты бросились к окнам, поздравляли друг друга…

Жестокость в ответ на жестокость

Белодомовские мемуаристы потратили много слов на описание жестокости ОМОНа и внутренних войск во время событий 3 – 4 октября. Жестокость, конечно, была, но ведь как все начиналось… Опять-таки свидетельствуют тогдашние “демонстранты” (в пересказе Иванова), которым, как вы понимаете, нет смысла представлять происходившее в выгодном для их противников свете:

“…На самом мосту через Москву-реку (Крымском. – О.М.) в районе отводных лестниц стоял ОМОН. При приближении демонстрантов мост ощетинился. Колонна остановилась в ста метрах, и, чтобы избежать столкновения, на переговоры с ОМОНом отправилась группа во главе с батюшкой, но щиты не разошлись. И под песню “Варяг” колонна угрюмо двинулась на заграждение. История научила: оружие демонстрантов – камни. Люди добывали их, выковыривая асфальт из трещин на дорожном покрытии моста. Но добытого хватило только на первый бросок, домашних заготовок не было! Началась драка, скрежет щитов, удары дубинок, крики, мат, первая кровь. За несколько минут ОМОН был практически смят”.

Оставив в стороне батюшку и “Варяга”, подумайте: горстка безоружных омоновцев (100 – 150 человек), выполняя приказ, пытается остановить агрессивную трех-четырехтысячную толпу, швыряющую в них булыжники (на сколько бросков их там хватило, поди теперь посчитай), орудующую палками, железными прутьями… Естественно, эта горстка смята. Как вы полагаете, эти избитые омоновцы или их сослуживцы потом не припомнят “демонстрантам” те унизительные, кошмарные для них минуты?

Но это омоновцы. Профессионалы. Позади них были солдаты внутренних войск. Срочники. Восемнадцати-девятнадцатилетние юнцы. Снова свидетельство с “той” стороны:

“В заграждении стояли военнослужащие внутренних войск, совсем мальчишки. Кто успел, убежал по боковым лестницам вниз. Но странное дело: они не убегали к машинам на безопасное расстояние, а стояли как бараны около моста, прикрываясь щитами от камней. Видимо, приказа отступать в случае столкновения не было! За их спиной на безопасном расстоянии маячили группки эмвэдэшного и гражданского начальства. Оставшиеся на мосту побитые солдаты были испуганы, многие плакали…”

Вы бы уж хоть про плачущих побитых солдат не писали, если хотите нас убедить, что октябрьские события начались с “мирной демонстрации”! Воздержались бы от воспоминаний, как эти ребята, словно истуканы (“бараны”!), стояли под градом камней, тщетно пытаясь закрыться от них щитами! А то ведь как-то не верится во все эти рассказы про благородных, миролюбивых, ищущих справедливости демонстрантов.

Вся штука, однако, в том, что Иванова и других мемуаристов буквально распирает от искушения вновь и вновь пережить эйфорию тех победных часов. Белодомовский летописец беспрестанно “прокручивает” в памяти увиденные им самим или другими сцены недолгого триумфа:

“Авангард колонны – около тысячи бегущих людей разного возраста – вооружался по дороге камнями и дубинами, выламывая скамьи из омоновских машин, прихватывая в местах дорожных работ все, что могло сгодиться во время столкновения. К колонне с боковых переулков присоединялись все новые люди. Коммерческие ларьки не громили! Частные машины, припаркованные к обочинам, не трогали! Гнев людей выплескивался только на омоновскую технику, когда разбивали стекла в брошенных военных грузовиках и эмвэдэшных автобусах”.

“Испуганное эмвэдэшное заграждение разбежалось в стороны с пути несущихся людей почти само собой, ощетинившись щитами уже по бокам – на Пироговке и Кропоткинской…”

“…По Садовому кольцу удирает по встречной полосе военный грузовик ЗиЛ-131. Номер неразборчив, машина летит к метро “Смоленская”. На дверке висит демонстрант, которого вскоре стряхивают с машины. Грузовик врезается в колонну машин МВД (группа из трех грузовиков), стоящих на обочине. Притирается по их правой стороне бортом и метров через восемь утыкается в один из них. По его левому борту раздавленный в лепешку человек, впереди упал сбитый в момент столкновения военнослужащий МВД…”.

“На Новом Арбате первые 80 – 100 человек бежали буквально в десяти метрах за спинами улепетывающих со всех ног эмвэдэшников, уже не встречая никакого сопротивления. Только каски убегавших мелькали перед глазами и скрывались во дворах. Побросав автобусы, они битком набивались в газующие легковушки и гнали по тротуарам к набережной. И, наступая им на пятки, улюлюкая, даже не пуская в ход камни, бежал жиденький авангард демонстрантов”.

“Пробегая мимо пандуса, забившимся, как в нору, омоновцам бросали с презрением: “Крысы!”. Грузовик со стягом перегнал демонстрантов и стал долбить поливалки с левой части заслона”. (Тут автор предусмотрительно опускает одну существенную деталь: стяг на грузовике, таранящем заслон из поливальных машин, был красный. Вообще у Иванова нигде нет упоминания, какого цвета были флаги, которыми 3 – 4 октября размахивали демонстранты – сторонники Белого дома. Очень ему не хочется признавать доминирующую роль “коммунистических идей” в головах мятежников.)

“Существенно потрепанный ОМОН – без щитов, касок и дубинок – пытается спрятаться в автобусах, за машинами, прорваться к своим. На крыше одного грузовика один такой подбитый – ВМЕСТО ЛИЦА СПЛОШНАЯ КРОВАВАЯ МАСКА И ЗАТРАВЛЕННЫЕ ГЛАЗА (выделено мной. – О.М.)”.

И вот после всего этого автор принимается уверять, что последовавшая затем жестокость противной стороны была немотивированной и неоправданной. Я не собираюсь никого оправдывать. Вместе с тем не могу согласиться, что у омоновцев и солдат после всего случившегося в первые часы “народного восстания” не было психологической мотивации действовать жестко и даже жестоко. Подобная мотивация имелась в избытке. Жестокость рождает жестокость.

Впрочем, у омоновцев были и старые счеты с “мирными демонстрантами” – еще с майских дней 1993 года, когда на Ленинском проспекте грузовиком расплющили их товарища, старшего сержанта милиции Владимира Толокнеева.

“Цепочка смята, личный состав оттеснен,

автомашины захвачены…”

Здесь, может быть, стоит еще привести сухую, бесстрастную документальную запись с фиксацией драматических событий, случившихся в те часы на Садовом кольце. Эту запись, сделанную, по-видимому, в штабе внутренних войск, воспроизводит в своих мемуарах бывший командующий этими войсками Анатолий Куликов. (Должен предупредить читателя, что время тех или иных событий, указываемое разными источниками, не всегда в точности совпадает: в тот момент было не до точной фиксации времени.)

Итак, агрессивная толпа стремительно движется от Крымского моста в направлении Белого дома.

“14-50. Резерв зоны 2 (300 человек) прибыл на Зубовскую площадь и выставил цепочку, которая продержалась 5-7 минут, после чего была смята. Из 12 автомашин (в/ч внутренних войск номер…) захвачено 10. Оставшийся личный состав прибыл к Временному командному пункту и получил задачу прикрыть его. Остальной личный состав оттеснен толпой по Садовому кольцу.

15-00. Войсковые наряды (в/ч внутренних войск номер…) получили команду усилить войсковые цепочки участков 8, 9, 10 и выставить 100 процентов личного состава. Сотрудники милиции покинули заслон на улице Новый Арбат. Захвачена командно-штабная машина (бортовой номер С-54). По улице Новый Арбат отходит неорганизованная группа сотрудников милиции в сторону Краснопресненского моста, преследуемая разъяренной толпой.

15-05. Резерв (в/ч внутренних войск номер…) заблокирован на Смоленской площади, цепочка смята. Личный состав оттеснен к площади Восстания.

15-12. Резервы (в/ч внутренних войск номер… – 300 человек) получили команду выдвинуться от площади Восстания к зданию Дома Советов.

15-14. Резерв зоны 2 (200 человек) оттеснен на улице Новый Арбат.

15-15. Вооруженный резерв (в/ч внутренних войск номер… – 50 человек) приведен в боевую готовность (надо полагать, это часть отряда спецназа “Витязь”: другие солдаты были безоружны. – О.М.). Начался штурм заграждений возле Белого дома. Толпа таранит заграждения поливочными машинами, забрасывает личный состав камнями. Сотрудники милиции на участке 8 перед зданием мэрии и Домом Советов покинули место несения службы. Войсковая цепочка (в/ч внутренних войск номер…) прорвана, а со стороны Белого дома идет огонь из стрелкового оружия. Личный состав отошел к зданию мэрии…

15-20. Колонна резерва (в/ч внутренних войск номер…), выдвигаемая от улицы Баррикадная, д. 4, остановлена бесчинствующей толпой перед Смоленской площадью.

15-25. Резерв (в/ч внутренних войск номер… – 80 человек) выставил войсковую цепочку совместно с работниками милиции на Смоленской площади. Резерв зоны 2 (150 человек) оттеснен к зданию мэрии. У войскового наряда участка 10 (в/ч внутренних войск номер… – 100 человек) отняты резиновые палки, щиты, наряд смят. Толпа по набережной следует к Белому дому.

15-30. В Большом Девятинском переулке слышна стрельба. Работники милиции покинули место несения службы на Смоленской площади.

15-31. Войсковые цепочки резерва зоны 2 (150 человек) прорваны. В районе мэрии захвачены 7 автомобилей (в/ч внутренних войск номер…). Доложено, что на местах несения службы нет нарядов милиции; без них выполнение задач в полном объеме невозможно. Командующий внутренними войсками отдает распоряжение восстановить боеспособность резервов. Резерв зоны 2 отошедшими подразделениями доведен до 195 человек. Вооруженный резерв (в/ч внутренних войск номер… – по-видимому, снова бойцы “Витязя”. – О.М.) согласно боевому расчету у здания мэрии посажен в четыре БТРа. Толпа окружила БТРы, один из них подожжен.

15-40. Наряд резерва (в/ч внутренних войск номер… – 80 человек) смят толпой на Смоленской площади и начал отход к месту стоянки техники.

15-45 – 15-50. Колонна машин резерва (в/ч внутренних войск номер…) захвачена боевиками. Угнано два автомобиля ЗиЛ-131…”.

“Штурмом взять “Останкино” и Кремль!”

Итак, толпа довольно быстро – примерно за час – смела все заслоны между Октябрьской площадью и Домом Советов. На Смоленской милиция применила слезоточивый газ, однако желаемого эффекта это не дало. В 15-35 часть демонстрантов подошла к оцеплению вокруг Белого дома со стороны мэрии.

Противостоящие стороны по-разному описывают то, что здесь произошло. По версии властей, из мэрии был открыт предупредительный огонь холостыми патронами. Другая сторона представляет дело иначе: в результате стрельбы из мэрии и гостиницы “Мир” было убито семь человек, несколько десятков ранено.

Толпа прорвала оцепление вокруг Дома Советов. Омоновцев и солдат разоружали, избивали… Срывали с них каски, отбирали щиты… Все эти унизительные для милиционеров и военнослужащих сцены позже были показаны по телевидению. Был захвачен транспорт: автобусы, принадлежавшие ОМОНу, ЗиЛы внутренних войск, милицейские “Москвичи” с мигалками…

Началось “братание” осажденных в Белом доме со своими “освободителями”. Всех охватила уверенность, что победа близка.

В 16-05 Руцкой с балкона Белого дома громогласно отдал приказ о штурме самого близкого “вражеского” объекта – мэрии (бывшего СЭВа) – и о захвате телецентра “Останкино”. А Хасбулатов призвал (или опять же – приказал?) захватить также Кремль. Еще один призыв-приказ спикера – немедленно, сегодня же, арестовать Ельцина и всех его близких сотрудников. Магнитофонная запись пламенных выступлений двух главных действующих лиц мятежа:

Руцкой:

– Прошу внимания! Молодежь, боеспособные мужчины! Вот здесь, в левой части строиться! Формировать отряды, и надо сегодня штурмом взять мэрию и “Останкино”!

Восторженный рев толпы:

– Ура!

Хасбулатов:

– Я призываю наших доблестных воинов привести сюда войска, танки для того, чтобы штурмом взять Кремль и узурпатора бывшего – преступника Ельцина…

Очередной приступ всеобщего восторга:

– Ура!

Хасбулатов:

– …Ельцин сегодня же должен быть заключен в “Матросскую тишину”. Вся его продажная клика должна быть заключена… (далее неразборчиво, но в общем-то понятно, куда спикер собирается заключить “продажную клику”).

Позже летописцы Белого дома станут постоянно назойливо уверять, что в Останкино сторонники ВС отправились с исключительно мирными намерениями – всего-навсего потребовать эфира для своих вожаков. При этом будет забываться такой “пустяк”, как вот этот самый, отданный публично, во всеуслышание, приказ их “президента”: “ШТУРМОМ ВЗЯТЬ МЭРИЮ И “ОСТАНКИНО”. Ни о каких просьбах, касающихся предоставления эфира, как видим, даже речи не было.

Руцкой в эфире

События этих критических часов нашли адекватное отражение в радиопереговорах, которые велись в то время на милицейской волне (часть их “стенограммы” опубликовала “Новая газета”). Примерно с половины четвертого, после того как было прорвано оцепление возле Белого дома, все высокое эмвэдэшное начальство куда-то исчезло из эфира. Это вполне соответствовало обстановке растерянности властей, воцарившейся в тот момент. Время от времени прослушивались лишь переговоры офицеров среднего уровня, которых разметало по городу и которые, придя в себя, уточняли, кто где находится. Однако в начале пятого в милицейском радиоэфире вдруг возник Руцкой. Он торжествовал.

Руцкой:

– Что, ребята, обкакались? Я тут из Белого дома работаю.

Милиционеры, у кого были рации, угрюмо огрызались, видимо пораженные такой наглостью.

Милиционеры:

– Деловой.

– Не трави, не трави людей-то! Не зли!

– Подожди, еще тебе достанется!.. Рано радуешься, Руцкой!

Между тем “президент” уже отдавал команды своему войску:

Руцкой:

– Сосредоточение, сосредоточение на Краснопресненской набережной. Сбоку… Нам надо сосредотачиваться здесь, в районе Краснопресненской набережной, левый и правый берег реки Москвы у Дома Советов. Сбор у меня по прибытии.

Непонятно, при чем здесь правый берег Москвы-реки. Правый берег – это набережная Тараса Шевченко, где гостиница “Украина”. Полководец плохо знает местность, на которой собирается воевать.

Милиционеры:

– Значит, война?

– Это война или нет?

– Руцкой, дай ответ: война это или нет?

Руцкой:

– Нет, дорогой, это наведение элементарного порядка согласно Конституции и закона Российской Федерации.

Милиционеры:

– С оружием-то в руках?

– Там ведь надо будет стрелять не такими, не холостыми, а боевыми… Зачем все это нужно?

– Руцкой, а за кровь кто ответит?

Руцкой:

– Господин Ельцин и тот, кто отдавал приказы стрелять по мирным людям.

Милиционеры:

– Ты сам отдавал приказ стрелять.

Запись, помеченная временем “16-14”. Происходит столкновение возле мэрии и гостиницы “Мир”, где разместился оперативный штаб МВД. Руцкой:

– …(Командиры) частей дивизии Дзержинского! Я ген(ерал Руцкой)… Я обращаюсь к вам: отдайте приказ прекратить стрелять по людям, суки! Я вам еще раз говорю: отдайте приказ прекратить стрелять по людям!..

Милиционеры:

– Это ты, козел, стреляешь по людям.

Руцкой:

– …По людям открывают огонь из боевого оружия. Я еще раз обращаюсь к вам, командиры рот и батальонов дивизии имени Дзержинского… Не делайте 9 января!..

Милиционеры:

– Дерьмо!

Руцкой:

– Приказ: командиры частей дивизии Дзержинского, немедленно захватить гостиницу “Мир”! Там сосредоточилась банда Ерина – Ельцина.

Милиционеры:

– Сам бандит с большой дороги.

Руцкой (видимо, обращаясь конкретно к тому, кто назвал его бандитом):

– Я тебя предупреждаю, даю на раздумья десять минут… Даю на раздумья десять минут… Если не прекратят стрелять по людям, – открою огонь… Переходите на сторону народа!.. Десять минут на раздумья, после чего открываю огонь по гостинице “Мир” и по сборищу… Еще раз обращаюсь к командирам дивизии Дзержинского… Вы носите славное имя легендарного человека, не позорьте погоны…

Милиционеры:

– Не надо было людей натравливать на милицию. А то натравил, а теперь воешь тут, как козел, б…

– Руцкой, Руцкой, вспомни историю, все самозванцы кончали смертью!

Руцкой:

– Я еще не умираю, готовьтесь, б…

Милиционеры:

– Козел!

– О-о, наконец-то заговорил истинным языком, в зоне тоже так все говорят. Так что готовься.

– Руцкой – чмо!.

Как видим, язык переговоров становится все раскрепощенней.

Время – 16-18.

Милиционеры:

– Как ты пришел к власти?

– Сколько ты сейчас людей ухлопал!

– Пидор ты, Руцкой, козел!

В разговор вклинивается командир Софринской бригады внутренних войск полковник Васильев:

– Руцкой Александр Владимирович. Обращается командир бригады Софринской Васильев. Бригада перешла на сторону Белого дома.

Позднее командующий внутренними войсками Анатолий Куликов станет уверять, что “смалодушничал и струсил только командир бригады, никто из солдат и офицеров даже не помышлял об измене”, но в тот момент такие детали особого значения не имели.

“Президент” в восторге. Он сразу же бросает перебежчиков в бой:

– Васильев, двигайся в сторону и возьми гостиницу “Мир”! Положи этих сук! Я тебя жду, я тебя прошу открыть огонь по верхним этажам гостиницы “Мир” и мэрии. Захватить этих сук, я тебя прошу, милый, дорогой! Я тебя прошу! Я тебя умоляю! Прошу!

Милиционеры:

– Псих! На что ты толкаешь?

– Ублюдок!

Руцкой:

– Васильев, я тебя прошу, умоляю!.. Они стреляют по мирным людям. Выбить эту банду, захватить их немедленно! Как понял?..

Васильев не отвечает. То ли у него проблемы со связью, то ли он просто колеблется. Одно дело с пафосом заявить “перешли на вашу сторону” и другое – идти на штурм обороняемого здания. К тому же у его солдат нет оружия. Его нет ни в одном из подразделений внутренних войск, находящихся в столице, за исключением спецназовцев отряда “Витязь” и солдат, охраняющих ядерные и другие подобные объекты.

Руцкой:

– Как понял, Васильев? Я к тебе обращаюсь! Бригада Софрино, Васильев, командир, я тебя прошу – в сторону гостиницы “Мир”! Открыть огонь по верхним этажам мэрии и гостиницы “Мир”!

Милиционеры:

– Дурак ты!

– Чмо!

– Это точно.

Руцкой продолжает разыскивать в эфире проклюнувшуюся было и тут же исчезнувшую Софринскую бригаду.

Руцкой:

– Бригада Софрино! Кто слышит меня?..

В МВД уже известно о предательстве бригады.

Милиционеры:

– Чмыри – бригада Софрино! Чмыри!

– Пошел на х… козел! “Бригаду Софрино”…

Руцкой (снова отдает приказ Васильеву, надеясь, что тот слышит его):

– …(Двигайтесь в сторону) мэрии! Оттуда ведут огонь по мирным демонстрантам.

Милиционеры:

– Что ты врешь-то, а?

Руцкой:

– …(У тебя) уши заткнуты ватой! Козел, посмотри в окно, что делают из мэрии!

Милиционеры:

– Козел, посмотри из своего окна, откуда, – из твоих окон стреляют!.. Козел, зачем ты туда людей направлял, а?

– Чмошник ты! Кого ты столкнул? Серую массу! Лбами! За что? За ваши кресла, чтоб мы сражались. Мудак ты!

– Руцкой, сними, сука, свои погоны, б…!

– Пидорас!

Стрельба усиливается, и никто уже не стесняется в выражениях. Можно себе представить, что сделал бы “президент” со своими собеседниками, если бы действительно стал президентом и сумел бы их найти.

Тут, однако, с небес вдруг спускается голубь мира с оливковой веткой в клюве – один из самых непримиримых оппозиционеров городского масштаба – председатель Краснопресненского райсовета Александр Краснов. Непримиримый-то он непримиримый, но тут дело такое – уже кровь полилась.

Краснов:

– Краснов говорит. Александр Владимирович, может быть, действительно на мэрию не надо лезть? Действительно очень сложная обстановка. Мы трогаем ребят, которые не виноваты в этом деле. Александр Владимирович, а? Краснов говорит, председатель райсовета Краснопресненского.

Руцкой вроде бы соглашается, но почему-то ведет речь не о мэрии, а о гостинице. Возможно, потому, что с балкона Белого дома, громогласно, он уже отдал приказ взять мэрию штурмом. Отменять свои приказы “президенту” не к лицу.

Руцкой:

– Не трогать… гостиницу “Мир”!.. Постарайтесь без крови. Взять их живьем, этих всех подонков!

“Не убивать, взять живьем!”. Прямо как в кино. Краснов продолжает наседать.

Краснов:

– Александр Владимирович, Александр Владимирович! Потом разберемся, потом разберемся! Краснов беспокоит, потом разберемся! Не надо крови! Не надо крови! Убедительно прошу вас! Не виноваты ребята, которых поставили здесь на охране Они ж не виноваты. Не надо кровь пускать из-за этого пидораса! (Кто тут имеется в виду, не трудно догадаться. – О.М.)

Руцкой:

– Васильев, Васильев, на связь! Я тебя прошу – гостиницу “Мир” (блокировать)!.. Блокировать гостиницу “Мир”! Потом их возьмем оттудова.

Краснов:

– Александр Владимирович, Краснов говорит. Спасибо вам большое! Давайте блокируем! Давайте не будем воевать! Они сами выйдут. Нет проблем. Там нормальные ребята, они все понимают…

В 16-26 прорезается софринский комбриг.

Васильев:

– Я полковник Васильев. Обращаюсь к генерал-майору Руцкому! Прошу хладнокровия! Не стрелять! Убиты мои два солдата. За все ответит, кто виноват. Я не могу подступиться с безоружными солдатами против своры скотов, которые открыли… огонь. Я знаю, откуда стреляли. Я сам с ними сейчас разберусь.

Руцкой:

– Потом рассчитаемся. Блокируй гостиницу “Мир”! Блокируй гостиницу “Мир”! Там все это осиное гнездо.

Интересно, как безоружным солдатам “блокировать” гостиницу? Взявшись за руки, что ли, образовав цепь?

Краснов:

– Александр Владимирович!.. Это Краснов говорит. Они согласны блокировать сами (кто это “они”? – О.М.). Только не бросайте туда людей безоружных! Убедительно прошу вас!

Руцкой:

– Понял тебя, понял тебя. Давай вместе с ним, с бригадой Софрино на блокировку гостиницы “Мир”!

Краснов еще раз благодарит Руцкого и принимается агитировать милицию, призывая последовать примеру Софринской бригады.

Краснов:

– Ребята, милиция, так сказать! Никто вас не тронет, гарантии от Руцкого. Никто вас не тронет. Блокируйте гостиницу, чтоб не было передвижения там, чтоб люди спокойно выходили оттуда! Спасибо вам за службу!

Руцкой:

– Краснов, Васильев! Прошу бригадой блокировать гостиницу “Мир”! Прошу бригадой, прошу бригадой блокировать гостиницу “Мир”!

Милиционеры:

– Чмо Руцкой!

Краснов:

– Александр Владимирович, они оттуда уже ушли, руководители (то есть эмвэдэшное начальство покинуло гостиницу “Мир”. – О.М.).

Руцкой:

– Взять тех, кто вел радиообмен, кто командовал открыть огонь!

Васильев:

– Александр Владимирович, говорит полковник Васильев. Солдаты… Толпа… Проливается кровь. У здания штаба.

Руцкой:

– …(Те, кто находится в) гостинице “Мир”!.. Прошу перейти на сторону, убедительно прошу перейти на сторону народа!

Милиционеры:

– Ни ты, ни Хасбулатов, ни Ельцин (- это не народ)! Надоели вы! Кровопийцы вы!

– Козел!

Время 16-40. Руцкой снова переключается на софринцев.

Руцкой:

– …Софринцы!.. Молодцы, софринцы! Слава вам, ребята! Взять гостиницу “Мир”, арестовать всех преступников, которые выполняли преступные приказы Ерина!..

Милиционеры:

– Руцкой, ты смертник!

– Руцкой, будь ты трижды распроклят, таракан усатый!

Руцкой:

– Парень, я тебе прощаю, я понимаю тебя. Тебя одурачили до такой степени, что ты вообще ничего не понимаешь, что ты творишь.

Милиционеры:

– Ты сам не понимаешь, что творишь! Убийца! Чмо!..

– Вот это правильно!..

– Иди, выйди в лес и застрелись!..

– Руцкой – убийца!

– Руцкой – козел!..

– Петух гамбургский!..

– Руцкой – ты авантюрист, авантюрист, твое дело прогорело!.. Не ерепенься! Ну-ка сматывайся, пока не поздно, пока мы тебя не достали, мразь!

Один из эмвэдэшников одергивает своих разгорячившихся сослуживцев:

– Может, хватит вам эти песни! Давайте послушаем!

Краснов:

– Ребята, говорит председатель Красной Пресни. Убедительная просьба – спокойствие! Я понимаю, что вы нервничаете. Но спокойнее, так сказать! Не деритесь сейчас! Не стреляйте ни в кого! Не надо стрелять! Давайте мы спокойно разберемся политическими методами! Не ругайтесь, все успокоится!..

Милиционеры:

– Да, крови уже…

Краснов:

– Не стреляйте друг в друга!

Милиционеры:

– Да всю эту дрисню перестрелять!

Руцкой:

– …Командиры частей дивизии Дзержинского! Командиры подразделений ОМОНа! К вам обращается генерал-майор Руцкой! Арестовать Панкратова! Арестовать начальника УВД Восточного округа Москвы! Они давали приказ на ведение огня по людям. Все, кто перешел на сторону народа, сбор у меня командиров частей в 21-00!.. Арестовать позывную “Артем” генерал-майора Панкратова!

Милиционеры:

– Я тя арестую, я тя арестую, гад!

Так заканчивается этот фрагмент распечатки переговоров на милицейской волне. Гостиница “Мир” захвачена сторонниками Верховного Совета.

Примечательно, что в этих переговорах Руцкой нигде не именует себя президентом – только “генерал”, “генерал-майор”. Понимает, что ничего, кроме дополнительной ярости, слово “президент” у милиционеров не вызовет.

Макашов берется за дело

Штурм мэрии возглавил генерал Макашов. Его напутствие штурмующим было достаточно гуманным:

– Никого не трогать! Обрезать все телефонные связи! Чиновников выкинуть на х… на улицу!

Атака началась в 16-40 и длилась считанные минуты: сопротивления практически не было.

Корреспондентка “Коммерсанта”, находившаяся в тот момент в Белом доме, так описывает эту операцию:

“Тем, кто наблюдал за этим из окон Белого дома, происходящее напоминало съемки американского боевика: пробивание прохода грузовиком, стрельба по окнам, спешный, но никак не беспорядочный отход ОМОНа задними дворами. Мэрия молчала, и боевики картинно стреляли по окнам “с колена”.

После захвата здания Макашов произнес речь с его балкона. Она была выдержана в таком же солдафонском стиле, как и напутствие перед штурмом. Закончил ее генерал, так сказать, выражением глубокого удовлетворения свершенным:

– Больше нет ни мэров, ни пэров, ни херов!

В эти победные для Белого дома часы на его сторону, кроме двух рот Софринской бригады внутренних войск (150 человек), перешли 200 военнослужащих дивизии Дзержинского с тремя БТРами. На этот раз речь перед воинами, построившимися под балконом Белого дома, держал “министр безопасности” Баранников. Произошло это около пяти вечера.

Боевики во главе с Макашовым отправились на грузовиках и автобусах штурмовать следующий намеченный “президентом” объект – телецентр “Останкино”.

Тот, кто включал телевизор 3 октября где-то после трех-четырех, был поражен: на экране толпа избивает милиционеров, омоновцев, солдат, которые выглядят, как жалкие котята, куда-то мчатся грузовики с красными флагами, наполненные возбужденными людьми. Ну, прямо “Ленин в Октябре”, поднявшийся на битву революционный пролетариат. Было полное ощущение, что власть пала, Москвой правят вооруженные мятежники.

В шесть вечера в Белом доме продолжил свою работу Съезд. Выступая на нем, Хасбулатов торжественно провозгласил, что закончился первый этап борьбы с “организаторами переворота” и наступил решительный перелом. Спикер сообщил, что его сторонники взяли “Останкино”, и вновь поставил задачу, уже ранее выдвинутую им, – сегодня же захватить Кремль. Теперь уже сомнений не оставалось: во главе вооруженного мятежа стоят все те же Хасбулатов и Руцкой. По крайней мере они приняли на себя руководство “стихийным народным восстанием”.

Депутаты встретили слова своего шефа аплодисментами, криками “Ура!”. Это была минута высшего торжества мятежников.

Она продолжалась недолго: уже в половине седьмого “Эхо Москвы” опровергло сообщения о захвате телецентра.

Внутренние войска покидают столицу

После избиения милиционеров и солдат на Садовом кольце и возле Белого дома командующий внутренними восками Анатолий Куликов принимает решение вывести свои безоружные, “потрепанные”, по его словам, подразделения в места их постоянной дислокации, вооружить их, посадить “на броню” и вернуть в город уже в боеспособном состоянии.

(Не правда ли, это вообще какая-то фантастика, непонятно, как такое могло случиться: главная вооруженная опора власти – дивизия Дзержинского – в самый критический момент, в самой гуще событий, перед лицом разъяренного противника оказалась оснащенной только шлемами, щитами и резиновыми палками.)

Выясняется, однако, что и это неизбежное в той обстановке решение – об отводе войск – выполнить не так-то просто: непосредственный начальник Куликова министр внутренних дел Виктор Ерин категорически против. В конфликт с нормальной человеческой логикой здесь вступила логика чиновника: а что на это скажет президент? Он ведь за такие дела по головке не погладит. Вслух, конечно, произносится другое: “Ты что? Ты представляешь себе последствия? Бросить город на разграбление…”. Напрасно Куликов настаивает, что с одними резиновыми палками и щитами его солдаты никого защитить не смогут, – министр непреклонен: нет, нет и нет!

Тогда Куликов прибегает к военной хитрости: он сообщает министру (разговор идет по спецсвязи), будто решение об отводе войск принято Военным советом и он, командующий внутренними войсками, обязан его беспрекословно выполнить. На самом деле никакого такого решения Военного совета, во-первых, нет, а во-вторых, даже если бы оно и было, никакой Военный совет, согласно положению, министру не указ. Однако на Ерина слова о решении Военного совета почему-то производят магическое воздействие. То ли он плохо знает положение о Военном совете, то ли еще какая причина… Министр сдается… Основные силы дивизии Дзержинского уходят к себе в подмосковную Балашиху. Что ж, бывает и ложь во спасение.

На тех, кто видел тогда колонны военных автомашин, ползущих по шоссе Энтузиастов в сторону области, и понимал, что происходит, это, как несколько позже погасшие экраны телевизоров, производило тягостное впечатление: мятеж в самом разгаре, на улицах города бесчинствуют боевики, а солдаты – уходят…

Анатолий Куликов (в своих воспоминаниях):

“Когда войска, одетые в форму милиции, покидали Москву, у многих сложилось впечатление, что все рухнуло…”

Ельцина об этом “кутузовском” маневре так и не уведомили.

Роковая ошибка генерала Макашова

В этот момент один из главных полководцев Белого дома генерал Макашов, по-видимому, совершил свою основную стратегическую ошибку, предопределившую исход всего вооруженного конфликта тех дней. Начавшийся вывод Дивизии особого назначения в Балашиху предоставлял ему уникальную возможность быстро решить все в свою пользу. Дело в том, что на прикрытие этого вывода отвлеклось, как уже было сказано, единственное в ту пору вооруженное подразделение внутренних войск, находившееся в городе, – отряд спецназа “Витязь” (он сопровождал безоружных солдат до шоссе Энтузиастов). Если бы Макашов воспользовался этим моментом и проскочил в Останкино раньше, чем там появился “Витязь”, он мог бы взять телецентр, как говорится, голыми руками. И на этом история российских реформ скорее всего была бы закончена.

К счастью, однако, белодомовский военачальник не уловил этого почти стопроцентно выигрышного для себя момента, упустил время. Со всеми вытекающими отсюда последствиями…

Вообще-то, в Белом доме, конечно, зафиксировали уход дивизии Дзержинского. В аналитической записке, найденной на столе у Хасбулатова после окончания событий, отмечалось: “по имеющимся данным”, “после некоторых колебаний” (даже и о “колебаниях” им уже было известно) дивизию возвратили “в зону постоянной дислокации”, в результате чего реальный силовой потенциал Ельцина, и без того не слишком большой, был еще более ослаблен. По мнению безвестных аналитиков, единственно на кого мог теперь опереться “бывший президент”, – это на Кремлевский полк (Президентским в Белом доме, его, естественно, никто не называл), московский ОМОН, Службу безопасности президента.

На самом деле дивизия Дзержинского вскорости вернулась. На этот раз ее солдаты были экипированы уже более серьезно, нежели одними только резиновыми дубинками и щитами.

Штурм телецентра

Проводив безоружных сослуживцев, “Витязь” успел-таки вернуться в район главных событий. Он встретил колонну Макашова, направлявшуюся в Останкино, уже на Садовом кольце возле планетария. Однако препятствовать продвижению колонны не стал. На небольшой скорости БТРы и грузовики с солдатами двинулись в том же направлении, что и колонна. По одной из версий, у командира “Витязя” полковника Сергея Лысюка было намерение проследить, куда мятежники направятся с Триумфальной площади, – в тоннель и дальше по Садовому или же свернут направо на Тверскую в сторону Кремля. В принципе, учитывая приказы Руцкого и Хасбулатова, макашовцы могли пойти и туда, и туда. Они проехали прямо, и “Витязь” последовал за ними.

По другой версии, Лысюк медлил, раздумывая, – попытаться ли сразу остановить макашовцев или пропустить их в Останкино, вел по этому поводу радиопереговоры с начальством. Куликов, естественно, был категорически против того, чтобы затевать бой в самом центре города, посреди толп ничего не подозревающих прохожих.

На пересечении Садового кольца с улицей Чехова дзержинцы стали обгонять колонну, направляясь в сторону Останкина. К телецентру 130 автоматчиков “Витязя” на грузовиках и десять БТРов прибыли на пятнадцать минут раньше белодомовцев – примерно в 17-30.

Возле телецентра начался митинг сторонников ВС.

По сведениям “Эха Москвы”, к половине седьмого вокруг “Останкина” собралось большое число людей с красными флагами. Основное их вооружение – железные прутья, канистры с бензином и пустые бутылки для приготовления “коктейля Молотова”. По свидетельству очевидцев, многие из них пьяны. Впрочем, каждая из сторон постоянно обвиняла другую в злоупотреблении “допингом”. Сюда же подходят три БТРа также под красными флагами и группа людей, вооруженных автоматами, – по-видимому, те самые перебежчики.

Положение оборонявшихся усугублялось еще и тем, что из центра города в сторону Останкина на подмогу макашовцам катилась огромная – по некоторым оценкам, двухсоттысячная – толпа их сторонников. Для ускорения дела между толпой и телецентром совершали челночные рейсы “трофейные” грузовики и автобусы, перебрасывавшие к месту решающих действий все новые и новые группы “демонстрантов”.

Поначалу макашовцы нацелились на главный корпус телецентра – АСК-1. Однако в какой-то момент некий доброхот-телережиссер объяснил им, что главное здание не представляет для них никакой ценности: там располагаются лишь администрация да три-четыре десятка студий; реально все передачи идут из здания техцентра АСК-3, расположенного через улицу напротив АСК-1; техцентр охраняют лишь несколько милиционеров, готовых перейти на сторону парламента. С этого момента все внимание макашовцев переключилось на АСК-3.

В действительности, помимо штатной милицейской охраны, в здании к этому моменту уже находились более тридцати бойцов “Витязя”. Макашов через мегафон обратился к ним с требованием сложить оружие и покинуть здание. Поскольку никакой реакции не последовало, наружные стеклянные двери техцентра протаранили грузовиком. Было пять минут восьмого…

После этот таран бесчисленное число раз показывали по телевизору. Грохот, звон разбитого, осыпающегося стекла… Кругом агрессивная, ликующая толпа… Эти кадры – одно из главных документальных свидетельств того, что в действительности происходило в Останкине… С какими такими “мирными намерениями” прибыли сюда сторонники Хасбулатова и Руцкого…

В проделанный проем к закрытым внутренним дверям снова вошел Макашов с мегафоном и повторил свое требование к обороняющимся. Предоставил им на размышление три минуты. Предупредил, что, если спецназовцы посмеют сделать хоть один выстрел, по ним будет открыт огонь из гранатомета. Ответа вновь не последовало. Тогда несколько человек во главе с Макашовым через разбитое окно рядом с подъездом проникли внутрь здания… На этот раз, однако, блицкриг, случившийся в мэрии, не повторился: увидев, направленный на них автомат одного из солдат “Витязя”, генерал и его свита быстро ретировались.

После этого защитники телецентра открыли огонь. В толпу возле входа был брошен взрывпакет со спецсредством “Заря”…

В 19-26 (по другим данным – в 19-35) диктор первого канала объявил: в связи с тем, что боевики проникли в здание телецентра, телевидение прекращает вещание. Были “вырублены” все каналы, кроме второго.

Председатель телекомпании “Останкино”, Вячеслав Брагин:

– Когда начался штурм, мы отключили эфир, чтобы не дать возможность Макашову и прочей этой швали выйти в эфир. Мы сразу погасили наш экран, а в это время работали, переводили его на Шаболовку.

Специалисты, однако, утверждают, что отключить эфир можно было бы даже в том случае, если бы здание АСК-3, подвергшееся штурму, было захвачено боевиками. Так что с отключением можно было не торопиться. То, что телеэкран – особенно экран первого канала, вещающего почти на всю страну, – был погашен, оказало огромное угнетающее воздействие на людей. Все решили: да, дела действительно плохи.

Совершенно непонятно, почему силовые структуры, в частности МБ, не сумели спрогнозировать нападение мятежников на такие объекты, как “Останкино” и, тем паче, на расположенную по соседству с Белым домом мэрию. Спрогнозировать и заранее обеспечить соответствующую их охрану. Такой вопрос непосредственно после событий, 6 октября, задал корреспондент ОРТ Сергею Степашину, в то время заместителю министра безопасности. Ответ был довольно невразумительный. Степашин стал уверять, что и МБ, и МВД все это прогнозировали, что они передавали соответствующую информацию в правительство и президентские структуры. Но…

– До последнего часа, – стал оправдываться Степашин, – честно вам скажу, мне не верилось, что они пойдут, – ну, не они, а Макашов и его банда, которая сделала заложниками народных депутатов, – пойдут на такие кровавые события.

Вот так. “Мне не верилось…”

В критический час

О настроениях того момента можно судить по выступлениям ряда известных деятелей по радио “Эхо Москвы” (20 часов 20 минут).

Анатолий Шабад:

– Сейчас положение, по-видимому, более критическое, чем когда-либо. Мы действительно стоим перед угрозой возвращения коммунистической диктатуры в ее самом чудовищном, зверском виде. По улицам идет погром. Толпы хулиганов вместе с вооруженными людьми штурмуют мэрию… Огромное количество людей штурмует “Останкино”. Пока спокойно в районе Кремля. Раньше мы призвали идти в Кремль. По-видимому, этого делать не надо. Президент просил этого не делать. Кремль защищен надежно, всем, кто хочет защитить демократию, надо сейчас идти на защиту Моссовета.

Отец Глеб Якунин:

– Дорогие братья и сестры, сейчас крайне сложная ситуация. Конечно, и мэрия, и правительство наделали массу ошибок, это, безусловно, так. Но они показали, что не хотят крови. Они проявили невероятную слабость ради того, чтобы кровь не лилась. Мы видим, со стороны красно-коричневых все иначе. Они стремятся пролить кровь. Конечно, исторический процесс необратим, демократия победит. Народ вкусил свободы, и если им удастся прийти к власти, они не смогут ее удержать, ибо народ не за них. Нам всем надо сейчас объединиться. Кто за свободу, за демократию, за воскрешение и процветание России, пусть приходят и к Кремлю, хотя Кремль надежно защищен. Борис Николаевич там, мы его видели, мы с ним разговаривали. Приходите и на Красную площадь, к Васильевскому спуску. И очень важно, чтобы вы пришли к Моссовету, поддержать те силы, которые его защищают. Божье вам благословение. Приходите и выразите поддержку Борису Николаевичу Ельцину и правительству, которое ждет вашей поддержки.

Егор Гайдар:

– Я никогда не любил говорить громких слов. Но бывают дни, когда от их исхода зависит судьба страны на десятилетия. И вот, если сегодня мы пропустим к власти тех, кто к ней рвется, если сегодня из осторожности, трусости, нежелания ввязываться дадим им в руки рычаги управления, то они способны на десятилетия покрыть нашу страну кровавым коричневым занавесом. Сегодня судьба нашей страны, нашей свободы в наших руках. Дорогие москвичи, я прошу вас помочь сегодня, я прошу вас прийти на защиту свободы, я прошу вас собраться у Моссовета, чтобы дать отпор тем силам, за которыми кровь, страх, тюрьмы и расстрел… Правительство России пытается сейчас восстановить порядок в Москве, ввести необходимые имеющиеся воинские ресурсы. Сейчас идет бой у “Останкина”. Наши противники действуют умело, решительно, слаженно. Очень много зависит от того, сумеем ли мы противопоставить им не дряблость, а решительность. Сейчас заседает коллегия Министерства обороны. МВД предпринимает усилия, направленные на то, чтобы стабилизировать положение. Но очень многое зависит сегодня и просто от поддержки общества и граждан.

Насчет угрозы тюрем и расстрелов – это не была риторика, навеянная моментом. Позже, когда все закончилось, Михаил Полторанин рассказывал:

– С их стороны было все подготовлено, причем, прекрасно подготовлено. Когда мы приехали (в Кремль, 3 октября, вскоре после начала мятежа. – О.М.), заскочил председатель Таможенного комитета и сказал, что Таможенный комитет взят и оттуда поступили команды в “Шереметьево” и другие аэропорты не выпускать ни членов правительства демократической настроенности, ни окружение президента, ни интеллигенцию, ни интеллигентов-демократов. То есть они уже готовили нам с вами утро, расстрельное утро… Все у них было продумано, все шло широким фронтом.

Кремль начинает просыпаться

Исполнительная власть и подчиненные ей силовые структуры начало вооруженного мятежа просто проспали. Утром 3 октября у президента состоялось совещание с участием первых лиц государства, министров-силовиков. Ни слова о том, что ситуация в Москве вот-вот выйдет из-под контроля (а об этом можно было судить хотя бы по беспрецедентному столкновению сторонников ВС с ОМОНом, произошедшему накануне на Смоленской площади), не было сказано. Обсуждали… ситуацию в регионах. Общая оценка довольно спокойная: крупных беспорядков не предвидится, региональные власти в целом лояльны, проведение выборов обеспечат. Как заметил Гайдар, информацией о том, что именно на сегодня оппозиция запланировала переход к активным силовым действиям в столице, Министерство безопасности либо не владело, либо решило не делиться с президентом и правительством.

Вообще, беспечность, царившая в те предгрозовые часы в Кремле, просто поражает. Надо было в течение долгих месяцев вести напряженную, изнурительную борьбу со смертельным врагом, чтобы в последние, решающие часы фактически полностью довериться традиционному русскому “авось!”. Вот как об этом вспоминает тогдашний пресс-секретарь президента Вячеслав Костиков:

“В Кремле, похоже, все еще не улавливали предельной остроты момента. Сразу после скомканной поездки на Арбат (2 октября. – О.М.) Борис Николаевич уехал за город на дачу. Помощники, с учетом того, что был субботний день, уехали часа в три-четыре. Предполагалось, что следующий воскресный день будет нерабочим…

Вспоминая эти дни сегодня, не могу не думать об удивительном сочетании решимости и крайнего легкомыслия, если не сказать – некомпетентности… Поразительное дело: 3 октября Руцкой отдает приказ о начале штурма здания мэрии, а помощники президента узнают об этом из телевизионных репортажей, находясь кто дома в Москве, кто на дачах…

Звучит нелепо, но в Службе помощников не была предусмотрена даже возможность быстрого возвращения в Кремль. Все шоферы были отпущены по домам…

Могу сказать по этому поводу только одно – никто в президентском окружении не только не планировал, но, видимо, и не готовился к силовым контрмерам в ответ на провокации сторонников Верховного Совета…”

Ясно, что, когда непримиримая оппозиция перешла к активным силовым действиям, какое-то время адекватного сопротивления им просто не было. Костиков: “Власть находилась в растерянности, отчасти в параличе”.

Тем не менее, около шести вечера Ельцин ввел в Москве чрезвычайное положение. Оно было введено задним числом – с 16-00. По-видимому, как раз для того, чтобы показать, что Кремль достаточно оперативно отреагировал на вооруженный мятеж, что не было часов бездействия и растерянности.

Эта путаница с временем введения ЧП дала противникам президента повод обвинять его в том, что это он, мол, сам спланировал такие “провокации”, как штурм мэрии. Иначе, дескать, не объяснишь, почему в указе о введении ЧП с 16-00 уже содержится упоминание об этом штурме, тогда как в действительности он произошел позже. В частности, такое обвинение адресует Ельцину Иван Иванов. При этом он сам же ничтоже сумняшеся описывает, как этот штурм осуществляли Макашов и другие. Что, они это делали, реализуя план Ельцина? Изумительная логика.

В указе о введении чрезвычайного положения, называя зачинщиков вооруженного мятежа, Ельцин использовал осторожную формулировку – “преступные элементы, подстрекаемые из Дома Советов”. В самом деле, в тот момент еще не было вполне ясно, кто же конкретно подготовил кровопролитие в городе, кто дал отмашку к его началу. Все это, повторяю, оказалось довольно неожиданным для Кремля. И лишь позднее ситуация прояснилась…

В девять вечера “Эхо Москвы” сообщало про обстановку возле “Останкина”:

“Обстановка сейчас тяжелая. Продолжаются перестрелки. На данный момент горит угол здания, где находятся эфирные студии и Информационное телевизионное агентство (то есть угол здания АСК-3. – О.М.). В ближайшее время к зданию “Останкина” должно прибыть подкрепление сторонникам президента и силам, верным руководству страны…”.

Но помощь вроде бы направляется и мятежникам:

“От Белого дома в район Останкина отправились еще семь машин с людьми. Среди них есть вооруженные”.

Руцкой неистовствует в эфире:

– Внимание! Приказываю стягивать к “Останкино” войска! Стрелять на поражение!..

Однако уже в 22-20 Вячеслав Брагин сказал по тому же “Эху Москвы”, что возле “Останкина”, по-видимому, наступил перелом: подошли БТРы, они окружили телецентр и верховыми очередями рассеяли нападающих по кустам вокруг телерадиоцентра; атаки на АСК-3 уже не предпринимаются, хотя он продолжает гореть – боевики не подпускают к нему пожарные машины. “Я думаю, что их песенка спета”, – сказал Брагин, имея в виду напавших на “Останкино” макашовцев.

Подошедшие БТРы – это, надо полагать, 2-й мотострелковый полк дивизии Дзержинского, посланный Куликовым на помощь “Витязю” и в самом деле, по общему свидетельству, вызвавший панику среди белодомовского войска.

Оттесненные от телецентра боевики начали строить баррикады. БТРы, не прекращая стрельбы, смели их. По-видимому, именно в этот момент сражение достигло высшего накала. Из обоих зданий телецентра велась беспорядочная стрельба трассирующими очередями, БТРы, ведя огонь, кружили вокруг телецентра… По мегафону штурмующие обратились к противоположной стороне с призывом, чтобы им предоставили возможность убрать раненых и убитых. Им ее предоставили.

К этому моменту первый телеканал уже возобновил вещание через “Шаболовку”. Телевизионщики готовились восстановить выход в эфир через “Останкино”.

В самом пекле

Поздно вечером, возвращаясь от Моссовета, в вагоне метро мы с женой встретили своего младшего сына Филиппа. Пришли в ужас: оказывается, он весь вечер провел как раз возле останкинского телецентра, готовил репортаж для информагентства ИМА-пресс, где в ту пору работал.

– В Останкино я приехал в начале восьмого вечера, – рассказывал после Филипп. – Толпа “оппозиционеров”. Как говорится, навскидку – тысячи три. Радостные вскрики: “Радио – наше! Осталось телевидение!”. “Радио” – это АСК-3, напротив главного здания телецентра. Перед телецентром выстраиваются отряды, готовые идти на штурм. Среди зевак шныряют какие-то юнцы с канистрами бензина, спрашивают у всех пустые бутылки – для “зажигалок”. Оружие “ополченцев” – железные прутья, а также конфискованные у милиции металлические щиты и дубинки. Автоматов почти нет. Кто-то дергает меня за рукав. Обернувшись, я вижу совершенно невменяемое лицо моего приятеля по журфаку Алексея Чупова, работающего в “Московском телетайпе”. Оказывается, они с оператором были у входа в здание АСК-3, когда начался штурм. Рядом с ними рванул взрывпакет. Оператора взрывной волной отбросило в сторону, а Алексея, видимо, слегка контузило. Во всяком случае, он не слышит, что я ему говорю, а потому, не реагируя на мои слова, отправляется дальше искать своего коллегу. Все присутствующие необычайно воодушевлены после успехов на Крымском мосту и возле мэрии. Полная уверенность, что “Останкино” будет взято через считанные минуты. Однако как раз через эти считанные минуты появляются БТРы. Они опускают штурмовиков с небес на землю. В буквальном смысле: открывают огонь поверх голов и заставляют всех лечь на асфальт, за бетонные бордюры. Распластываюсь и я. В этот же момент сзади, из окон телецентра раздаются автоматные очереди. И макашовское войско, и просто соглядатаи почувствовали себя очень неуютно под перекрестным огнем. “Массовка” стремительно пошла на убыль. Игра в войну закончилась. Началась война.

Одним из заданий Филиппа было взять интервью у кого-нибудь из лидеров мятежников.

– Виктора Анпилова, – рассказывал сын, – я нашел довольно далеко от эпицентра событий – в леске между АСК-3 и Останкинской башней. Еще полчаса назад он что-то орал в мегафон бодро-призывно, а сейчас предусмотрительно залег под деревом, хотя наступило некоторое затишье. Впрочем, неистовый коммунистический лидер, по-видимому, об этом не догадывался. Когда я к нему подошел, он нехотя высунул голову из укрытия и, осознав, что стрельба прекратилась, встал и отряхнулся. На мой вопрос, как он оценивает обстановку, сказал, что сам ни черта не знает. Не знает, к примеру, чьи это БТРы. Впрочем, тут же вошел в привычную для себя роль и рекомендовал мне готовить бутылки с зажигательной смесью (он принял меня за своего, “трудоросса”). Даже подсказал рецепт их приготовления. Окончательно придя в себя, он сообщил в мегафон кучковавшимся вместе с ним соратникам, которые ретировались от телецентра, что арестован мэр Москвы Лужков, и поздравил их с этим. На мой недоуменный вопрос об источнике этой информации Анпилов не моргнув глазом заявил: “Я знаю о ситуации столько же, сколько и ты. Но я боец. Я хочу поддержать дух народа и потому об этом говорю. Говорю, что Лужкова поймали…”. По словам Анпилова, с минуты на минуту в Останкино должна подойти машина, посланная к Белому дому за оружием. Слава Богу, не подошла, иначе не миновать бы еще более крупного кровопролития. Впрочем, какой-то мальчишка, вдохновленный призывом своего вождя, полез с “зажигалкой” поджигать протараненный БТРом автобус, стоящий поперек улицы. Потом войска очищали улицу Академика Королева. Пули ложились все ниже и ниже. Была перестрелка возле останкинского пруда. В какой-то момент кругом воцарился сущий ад. Трассирующие очереди слились в один огненный шквал. Снова и снова раздавались призывы “оппозиционеров” ехать то к Белому дому, то к Краснопресненскому райсовету за оружием, но было ясно, что сражение за “Останкино” ими проиграно…

Еще Филипп рассказал о том, чего своими глазами не видел, но что слышал от одного из встреченных им возле “Останкина”. Когда появились и открыли огонь БТРы, этот человек растянулся на асфальте вместе со всеми. После того как боевые машины сделали несколько рейсов туда и обратно перед телецентром, неподалеку от себя он заметил парня, который, скрежеща зубами, грыз валявшуюся на земле металлическую трубу: его переехал БТР, и, видимо, боль его терзала невыносимая…

Сколько их тогда было, случайных и неслучайных жертв мятежа, бессмысленного и беспощадного!

“Вести” не отключились

Поистине всенародную славу во время октябрьских событий обрела программа “Вести” Российского телевидения, а ее ведущие – Валерий Виноградов, Сергей Возианов, Светлана Сорокина, Михаил Пономарев, Александр Шашков – стали чуть ли не национальными героями. На славу “Вестей” в какой-то степени поработало уже упомянутое перестраховочное, в самый решающий момент отключение первого канала. Председатель телерадиокомпании “Останкино” Вячеслав Брагин объяснил это отключение среди прочего и тем, что он, дескать, не хотел подвергать риску журналистов. У тех, кто возглавлял тогда “Вести”, тревога за сотрудников тоже была, но канал продолжал работать…

– Мне не хотелось бы критиковать действия Брагина, тем более что с такой критикой уже выступили все кому не лень, – рассказывал мне вскоре после событий директор информационных программ РТР Александр Нехорошев. – Но все же скажу несколько слов… Я думаю, что проблема Брагина – это проблема пребывания на некоем посту человека, который занимается не своим делом. Он нашел удобную формулу для своих действий – нежелание подвергать риску журналистов. Она очень гуманна, но с точки зрения профессионалов она неприемлема. Внутри нашего цеха доминируют совершенно иные понятия о том, как мы должны действовать в критической обстановке наподобие той, какая возникла 3-4 октября, и чего ждет от нас общество. Когда я услышал о приказе путчистов штурмовать “Останкино”, – где-то в середине дня по “Маяку”, – я этому не поверил. Может быть, потому, что мы все время работаем в атмосфере опасности: почти ежедневно у нас раздаются звонки с угрозами… Тем не менее, сразу же примчался сюда, на Ямское поле. Предупредил службу безопасности, чтобы она попросила дополнительную охрану: вы ведь знаете, что не только “Останкино”, но и мы не имели серьезной охраны. В обычной ситуации “Вести” идут из “Останкина”. В тот вечер там работала бригада Саши Шашкова. А центр управления “Вестями” здесь, на Ямском, вот в этой комнате, где мы с вами сидим. Чем ближе к семи часам, тем тревожнее становились голоса людей, которые докладывали об обстановке в “Останкине”. Тем не менее, бригада там готовилась к выпуску. Никто и в мыслях не держал, что придется эвакуироваться оттуда. Около половины восьмого стало ясно, что программа может не выйти. Студия “Вестей” находится на втором этаже, как раз над кабинетом руководителя ИТА Бориса Непомнящего, где начался пожар. Я попросил сотрудников уходить через запасной выход и при этом, учитывая, как относятся к “Вестям” штурмующие телецентр, сорвать все таблички с дверей. В 19-35 мы начали готовиться к эфиру отсюда, с “Ямы”…

На минуту прерву рассказ Нехорошева… 19 августа 1991 года для меня первой приметой того, что не все еще пропало, что мятежникам может быть дан отпор, стал ватман на постаменте Долгорукого: “Нет – путчистам! Фашизм не пройдет!”. Перед этим – то было еще утро, – обойдя весь центр Москвы, я ни одного слова поперек хунты не встретил. В этот раз такой первой приметой для меня, как, наверное, для многих, стало появление на телеэкране Валерия Виноградова – спокойного, уверенного, делового.

– Валера Виноградов оказался здесь совершенно случайно, – продолжал свой рассказ Александр Нехорошев, – в это время он не должен был работать. Пришлось его “оформлять”, потому что он был в свитере, в легкомысленной рубашке… Кто-то дал ему пиджак, кто-то – галстук… Так что на подготовку аварийного выхода “Вестей” у нас было всего 25 минут. Минут через 25 – 30 мы получили сообщение, что все работники АСК-3 в “Останкине”, где шел бой, в том числе наши сотрудники, собрались на пятом этаже, кажется, в зимнем садике, и часа два мы ничего не знали об их судьбе. Итак, мы начали выходить с 5-й улицы Ямского поля. Часам к десяти здесь собрались почти все, кто мог прийти, приползти, прилететь. Часам к одиннадцати до нас добралась та смена, которая была в “Останкине”. Я собирался выпускать программу раз в час, но нам это не удалось – мы выходили с интервалом час тридцать – час сорок пять. Но в общем-то в этом не было ничего страшного: все равно у всех были включены телевизоры. Это была удивительная ночь, потому что телезрители могли увидеть всех ведущих “Вестей”. И сверх того – Николая Сванидзе, который также вел один из выпусков, хотя в общем-то он не является ведущим. Между десятью и одиннадцатью возникло драматическое ощущение в связи с тем, что у нас нет слова властей. Правда, вскоре выступил Егор Гайдар, но, чего скрывать, нам нужно было слово Ельцина. Мы пытались его получить, но нам говорили, что Борис Николаевич пока не готов… Зная популярность Сорокиной, чтобы хоть немного успокоить людей, я решил в 12 часов выпустить Свету. Великолепную, красивую Свету. Конечно, ее появление в полночь никоим образом не могло компенсировать отсутствие на экране президента, но, мне кажется, чисто психологически это было правильное решение. Появление привычного человека в непривычных обстоятельствах помогает людям успокоиться. В половине третьего ночи у нас под окном раздались выстрелы. Кто стрелял, я так и не понял. Говорят, приехали какие-то люди на каких-то машинах… Но меня поразила реакция наших сотрудников – и телевидения, и радио. Я лично бегал по двум этажам, выключал свет и оттаскивал людей от окон. Все эти сумасшедшие кричали: “Отойди! Отцепись! У нас 15 минут до выпуска”. Полное пренебрежение опасностью.

К этим словам Александра Нехорошева добавлю, что противники Ельцина ненавидели программу “Вести”. Как сказал мне гендиректор РТР Анатолий Лысенко, еще за несколько дней до событий ему позвонил Зюганов (после куда-то спрятавшийся) и предупредил, что в случае, если Российское телевидение не смягчит своей позиции в отношении “оппозиционных организаций”, такие люди, как Сорокина и Сванидзе, “не успеют даже взять билет на самолет”.

Впрочем, путчисты вообще обещали расстрелять или даже повесить всех своих самых активных противников. На этот случай существовали вроде бы даже специальные списки.

При всем том, что “Вести” и отличились 3 – 4 октября, лучше всего октябрьский путч показала, конечно, американская телекомпания CNN…

Александр Нехорошев:

– Все дело в техническом оснащении. Техническое оснащение телевидения – фантастически обременительная расходная статья. Ничем особенным CNN, поверьте, не обладало – это всего лишь один автобус, набитый электроникой, несколько антенн-тарелок и несколько камер, связанных друг с другом. Все это мы великолепно можем делать сами. Просто в нашем несчастном отечестве не нашлось двух-трех миллионов долларов, чтобы приобрести такую технику. Кстати, – это мало кто знает, – репортаж, который CNN вела из “Останкина” вечером 3 октября, снимал наш оператор, оператор “Вестей”. CNN просто подцепилась к нам. Камера “Вестей”, уже не имея возможности перегонять картинку сюда, на “Яму”, но еще будучи способной связаться с техническим пунктом CNN, передавала сигнал туда, пока этот канал еще был способен функционировать…

“Мы сидели, выпивали…”

Не все телевизионщики повели себя достойно. Многим запомнилось самодовольно-вальяжное обращение к телезрителям известных в ту пору журналистов – Любимова, Политковского, некоторых других, находившихся рядом с ними в студии, – в ночь с 3 на 4 октября в самый разгар событий: мы сидели, выпивали, а теперь вот собираемся разойтись по домам, и вам советуем; ничего, мол, такого особенного не происходит, утром все определится и мы вам все объясним.

В дальнейшем в прессе началась яростная полемика по поводу этой выходки любимцев народа. Одни обвиняли журналистов в безнравственности, другие, проявляя, так сказать, корпоративную солидарность, защищали их: дескать, на самом деле Любимов и Политковский вовсе не пошли спать, как обещали, а работали, как говорилось в одной из публикаций, “во всех горячих точках Москвы”; да и вообще “весь прежний гражданский и профессиональный опыт их жизни”, вся их трудовая биография тоже ведь что-то значат…

Масла в огонь подлило решение совета директоров “Останкина” отлучить Любимова и Политковского от эфира. “В момент, когда отбивалось “Останкино”, когда сотни людей стекались на Ямское поле, на Шаболовку и Пятницкую, чтобы с камерами и микрофоном в руках тоже вступить в свой бой, – говорилось в заявлении совета, – популярные телеведущие Александр Любимов и Александр Политковский, утомленные уик-эндом и своей независимостью, пожелали стране “спокойной ночи”. Послушай мы их, каким было бы пробуждение?”.

Было очевидно, что наделенные административными полномочиями обличители журналистов вовсе не годятся в учителя нравственности – у них у самих рыльце было в пушку: уже говорилось, что в решающий момент, – как считают многие, без достаточных оснований, – они отключили эфир, уступив возможность транслировать события американской телекомпании CNN, не давали камеры тем, кто готов был снимать под пулями, в самой гуще событий…

Однако вполне очевидно, что все эти прегрешения останкинского руководства вовсе не снимают вины с самих журналистов, продемонстрировавших перед всей страной недостойное, негражданское поведение. Ссылки на их предыдущую безупречную биографию совсем неосновательны. Бывают ситуации, когда минутное выступление перечеркивает все, содеянное ранее. Именно таким, на мой взгляд, было упомянутое выступление Любимова и его коллег в ту трагическую октябрьскую ночь. Исключительно тягостное впечатление оно произвело…

К сожалению, никаких выводов для себя журналисты не сделали. По крайней мере Александр Любимов. 23 октября – вроде бы уже прошло время, была возможность все обдумать, – он написал в “Независимой газете”: “Мне каяться не в чем. Я трезвый был и несу полную ответственность за все, что тогда сказал, – по всем самым трезвым законам нашего революционного времени. Хотелось людей успокоить…”.

Ну что ж, суди его Бог.

Президент обращается к москвичам

и всем россиянам

Если у телецентра перелом действительно наступил, – вроде бы все говорило об этом, – то возле Белого дома никаких его признаков не наблюдалось. Сюда подходили новые группы людей, отъезжали машины с боевиками. Продолжались митинги. Депутаты призывали держаться до победного конца, утверждая, что произошло общенародное восстание против режима Ельцина. К самому Ельцину и всем, кто его поддерживает, обращались призывы “сложить оружие”.

Где-то в районе девяти вечера Ельцин своим указом освободил Руцкого от должности вице-президента и уволил его с военной службы. Странно, что он не сделал этого раньше. Впрочем, формально у Ельцина не было такого права, и здесь он опять нарушил Конституцию… В указе устанавливалась преемственность функций президента при возникновении чрезвычайных обстоятельств: в случае его отставки, невозможности осуществления им своих полномочий или смерти полномочия главы государства исполняет председатель правительства.

Поздно вечером пресс-секретарь Ельцина Вячеслав Костиков зачитал по Российскому телевидению, а потом по радио обращение президента к жителям Москвы и гражданам России:

“Дорогие москвичи!

Сегодня в Москве пролилась кровь. Начались беспорядки. Есть жертвы. Предпринимаются попытки захватить государственные учреждения. Все это спланированная заранее акция бывших руководителей Белого дома, тех, кто продолжает говорить о законе и Конституции. Сегодня они перешли грань допустимого, тем самым они поставили себя вне закона, вне общества. Они готовы погрузить Россию в пучину гражданской войны. Они готовы привести к власти преступников, которые обагрили свои руки кровью мирных людей.

Президент, правительство России, руководство Москвы делали все для того, чтобы разрешить кризис мирным путем. Все россияне знают, что ни президентом, ни правительством не было отдано ни одного приказа, который допускал бы вооруженное насилие. Еще сегодня утром шли переговоры при посредничестве патриарха Московского и Всея Руси об урегулировании обстановки вокруг Белого дома, но в эти самые часы бывшим руководством Белого дома было все подготовлено для использования силы.

В этих акциях участвуют люди, которые получили оружие, чтобы не защищаться, а убивать. Из разных концов России в Москву съехались боевики прокоммунистических организаций. Они творят свои черные дела под красными флагами, и творят произвол. Их ведут в бой с мирным городом некоторые так называемые народные избранники, прикрываясь правом депутатской неприкосновенности. Все, кто толкает страну на путь насилия, поставили себя вне закона. В этот суровый час как президент Российской Федерации я обращаюсь ко всем гражданам России встать на защиту демократии и свободы. Теперь предельно ясно, – кто является их поборником и защитником, а кто готов растоптать их в нашей стране.

В соответствии с правом, данным мне Конституцией, я ввел чрезвычайное положение в городе Москве на одну неделю. Сегодня своим указом освободил от должности вице-президента А.В. Руцкого. Он также уволен из рядов российской армии.

Дорогие россияне!

Сегодня решается судьба России, судьба наших детей. Я верю в наше с вами благоразумие. Я верю в наши силы. У нас их гораздо больше, чем у кучки политических авантюристов, чем у тех, кто стреляет в москвичей. Насилие, гражданская война – не пройдут, если мы встанем на их пути. Они не нужны ни москвичам, ни россиянам. Порядок в Москве будет восстановлен в самое кратчайшее время. Мы располагаем необходимыми для этого силами.

Мы победим! Спокойствие в столице обязательно будет восстановлено. Ради созидания, ради того, чтобы сохранить мир в России”.

Переговоры окончательно сорваны

Насчет упомянутых Ельциным переговоров… Они шли не только утром, но продолжались и днем. Однако в 16-30 после встречи представителей президента и Верховного Совета в Московской патриархии (на улицах столицы уже вовсю бушевал вооруженный мятеж) Воронин, выступая перед журналистами, вновь заявил, что проблема оружия в Белом доме создана искусственно (а из этого оружия уже стреляли по милиции и солдатам) и что Съезд просит патриарха решить основную проблему – заставить Ельцина отменить свой указ о роспуске парламента. Стало ясно, что переговоры сорваны окончательно.

Впрочем, по сообщениям информагентств, представители РПЦ в течение всей ночи с 3 на 4 октября предпринимали попытки побудить враждующие стороны немедленно остановить кровопролитие. Митрополит Кирилл встретился с Виктором Черномырдиным и неоднократно разговаривал по телефону с Юрием Ворониным. От имени патриарха и Священного синода церковный иерарх обратился к премьеру с просьбой сделать все возможное, чтобы те люди в Белом доме, которые не повинны в пролитой крови и просто-напросто оказались заложниками ситуации, не пострадали при возможном штурме Дома Советов.

Последний телефонный разговор с Ворониным состоялся у митрополита в шесть утра. Первый зам Хасбулатова продолжал настаивать на том, что непременное условие переговоров с Кремлем – отмена Указа № 1400.

Особый драматизм ситуации с посредничеством церкви придали слухи о том, что в результате нервного стресса, пережитого в последние дни, у Алексия II случился инфаркт. Хотя патриархия эти слухи опровергла, она тем не менее подтвердила, что у предстоятеля РПЦ во время богослужения 3 октября действительно возникли проблемы с сердцем, в результате чего он оказался на постельном режиме.

“Они слишком нерусские или слишком военные”

Итак, миротворческая миссия, которую взяли на себя патриарх Алексий II и Священный синод, потерпела неудачу. Сидельцы Белого дома нарушили предварительные договоренности и повели своих сторонников в кровавую атаку.

– Насколько я себе представляю церковную историю России, большей катастрофы в ней никогда не было, – говорил мне вскоре после начала кровавых событий известный православный богослов дьякон Андрей Кураев. – Чтобы в тот самый день, когда перед Владимирской иконой Божьей Матери был совершен молебен об умиротворении, сразу после этого молебна началась кровавая бойня – это такой знак гнева Божьего!.. То, что произошло в тот день в Белом доме, на церковном языке называется состоянием гордынной прелести. Руководители Белого дома или слишком нерусские, или слишком военные. Поэтому они просто не поняли: настроение народа сейчас таково, что тот, кто сделает первый шаг, перешагнет через баррикады, обязательно проиграет, независимо от того, насколько успешен будет первый прорыв. Им, видимо, показалось, что момент для атаки самый подходящий: столько народа на их стороне, все за них, даже Владимирская Божья Матерь.

Так оно и было 3 октября до позднего вечера: полная иллюзия победы в стане мятежников, возникшая из-за первого успешного прорыва по Садовому кольцу, захвата мэрии, гостиницы “Мир”…

– И все же о провале церковной миссии можно говорить только отчасти, – продолжал отец Андрей. – Если иметь в виду конкретную ситуацию, – да, это, конечно, провал. Но для общего процесса возрождения национального и церковного сознания в России это было очень важно. То, что церковь дерзнула взять на себя такую миссию. Ведь много десятилетий она была совершенно отстранена от подобного служения. Сейчас спрашивают: будет ли реализована угроза предать анафеме тех, кто первым прольет кровь? Во-первых, довольно трудно выяснить, кто это сделал первым. Во-вторых, если обращаться к прецедентам… Последний такой случай был с патриархом Тихоном – с его анафемой, адресованной большевикам. Насколько мне известно, позднее этот вопрос не уточнялся, специального чина с названием имен, предаваемых анафеме, не было. И я почти уверен, что имена не будут называться и сейчас, и далее эта линия не будет продолжена.

Так, разумеется, все и произошло. Церковная миссия провалилась, но анафема на виновников провала официально не была наложена. Напротив, они сами после поражения принялись самочинно предавать анафеме Ельцина и его сторонников. В частности, это сделал не раз уже упоминавшийся помощник Ачалова Иван Иванов, поименовав “Анафемой” свое сочинение о трагических октябрьских событиях.

“Президент должен проявить твердость”

В ночь с 3-го на 4-е один из немногих здравомыслящих депутатов – Леонид Гуревич, – выступая по РТР, высказал все, что он думает о своих коллегах, засевших в Белом доме:

– Я хочу нарисовать несколько картинок из той жизни, которая привела к сегодняшним событиям. Сначала это были несколько последних съездов. Ни телекамера, ни микрофон не могут передать атмосферы злобы, которая сопутствовала этим съездам. Атмосферы, в которой принимались пресловутые поправки к Конституции, которую сегодня якобы защищают те, кто пролили кровь в Москве. Я хочу задать вопрос вам и себе: может ли называться Конституцией то, что кучкой людей подгоняется под себя?.. Я хочу сделать так, – я делаю поправку к Конституции и объявляю это конституционным законом. А теперь вы все идите, защищайте этот закон, который создан на потребу мне. Вторая картинка. Вы помните дебаты вокруг бюджета. На трибуне ВС, – министр финансов Борис Федоров. Он пытается что-то объяснить депутатам… Это сложный финансовый вопрос. Это трудно, действительно очень трудно понять без подготовки тем депутатам, которые весь свой пыл в течение этих трех прошедших лет употребили не на то, чтобы изучить законодательное дело, постигнуть премудрости финансов и экономики, о которой так много говорили. Они посвятили это время созданию тех организаций, которые они сегодня возглавили при штурме “Останкина”, мэрии. И вот Федоров обращается к этим депутатам и говорит, что такой бюджет с таким дефицитом – это гиперинфляция и это новые отчаянные страдания тысяч людей. А в ответ я слышу позади себя: “А нам чем хуже, тем лучше”. Этого они добивались всегда. Сейчас, заканчивая свое выступление под звуки стрельбы, которая слышится из окон, я хочу сказать: хватит терпеть, хватить безвольно смотреть, куда тащат Россию эти оголтелые люди, надо выступать и надо бороться за свою будущую жизнь! Надо сопротивляться!

На этот раз резко осудил мятежников и Явлинский, до той поры старавшийся держаться нейтралитета да и вообще всегда остающийся “при особом мнении” (всего лишь за несколько дней перед этим он говорил: “Сегодня нельзя безоговорочно поддерживать ни одну из сторон”). По словам Явлинского, сторонники Руцкого и Хасбулатова после спровоцированных ими столкновений в Москве, в результате которых пролилась кровь, лишились права называть себя представителями интересов народа и поборниками законности. Выступая в ночь на 4-е по Российскому телевидению, Явлинский потребовал от Ельцина использовать все имеющиеся в его распоряжении силы и средства, чтобы подавить вылазки “фашиствующих, экстремистских, бандитских формирований, собранных под эгидой Белого дома”. “Президент должен проявить максимальную жесткость и твердость в подавлении бандитствующих элементов”, – сказал будущий руководитель “Яблока”.

Ночь возле Моссовета

Третья “болевая точка”, где ожидались, но, к счастью, не произошли столкновения, – район Моссовета. Вечером по Российскому телевидению выступил Егор Гайдар, сказал о смертельной опасности, нависшей над демократией, призвал демократов собраться на тогда еще Советской площади. Позже его упрекали: дескать, как можно было вытаскивать из своих квартир безоружных людей – под пули боевиков? Но ведь бывают минуты, когда нельзя оставаться дома. Все поняли призыв Гайдара как вполне определенный тревожный сигнал: надежды, что силовые структуры окажут Ельцину быструю полномасштабную поддержку, пока не оправдываются. Своим появлением возле памятника Долгорукому люди выразят свою позицию в начавшейся гражданской войне.

Мы с женой тоже поехали туда. Перед красным зданием стояла довольно внушительная толпа. Отдельно кучковались герои августа 1991-го – ребята из движения “Живое кольцо”, вооруженные кольями. Во всем чувствовалось предгрозовое напряжение.

Позднее, около полуночи, выступая непосредственно возле Моссовета, Гайдар подтвердил, в чем причина его тревоги:

– Говорю честно: сегодня полагаться только на лояльность, на верность наших силовых структур было бы преступной халатностью и преступной наивностью нашей стороны.

Мало-помалу, однако, напряжение стало спадать. Появилось ощущение, что до Моссовета, по крайней мере этой ночью, боевики не доберутся. Мы отправились домой, решив в случае чего немедленно вернуться сюда.

Рано утром 4 октября корреспондент ОРТ так описывал обстановку в этом районе:

– Со здания Моссовета идет вещание второй программы телевидения. Время 4 часа 37 минут. Средний возраст тех, кто провел здесь ночь, от 25 до 40 лет. Более молодых довольно-таки мало. Женщин также мало. В основном мужчины. Народу порядка пятнадцати тысяч. Оружия нет. У людей трубы, палки. Спиртного нет. Жгут костры. Всего их около пятнадцати, находятся ближе к скверу у памятника Юрию Долгорукому. Люди поют песни. Нормальная атмосфера. 5-16 утра. Обстановка не изменилась. Народ ходит, мерзнет, жжет костры. По радио передают сообщения о том, что наконец-то приближается техника – танки, БТРы и другие машины, то есть помощь. Сообщается о взятии очередного райсовета – Пролетарского. Сейчас идет эпопея взятия райсоветов. На Манежной площади собрался митинг в поддержку и защиту Кремля – около пятнадцати тысяч человек.

Армии все нет и нет

По сообщению “Интерфакса”, в ночь на 4 октября на сторону Верховного Совета перешла группа вооруженных офицеров одной из частей московского округа ПВО во главе с полковником. Перебежчики – число их не называлось – примкнули к защитникам Белого дома. По их словам, желание отправиться вместе с ними в Дом Советов выражали многие их сослуживцы, однако офицеры решили не втягивать солдат-срочников в вооруженный конфликт. По мнению собеседников “Интерфакса”, армия сейчас “фактически расколота”, и они сомневаются, что воинские части, которые вызывает в Москву министр обороны Павел Грачев, поддержат исполнительную власть.

В общем-то, они были недалеки от истины. Хотя армия и поддержала Ельцина, но – с большой неохотой, с большим скрипом. По воспоминаниям президента, в первый раз он услышал от Грачева, что тот дал команду воинским частям идти в Москву, где-то между семью и восемью вечера 3 октября. В дальнейшем он постоянно созванивался с министром обороны и тот бодрым голосом его заверял: войска вот-вот войдут в Москву, войска уже в Москве, они движутся по Ленинскому проспекту, по Ярославскому шоссе, другим магистралям столицы, что к осажденному телецентру вот-вот подойдут мощные армейские подразделения и он будет полностью освобожден…

А войск все нет и нет.

В конце концов, Ельцин дал команду связаться с дежурным ГАИ по Москве и выяснить точно, на каком расстоянии от “Останкина” находятся воинские части. В ответ ему позвонил начальник этого ведомства генерал Федоров. Его информация была ошеломляющей: никаких войск в Москве нет, все они остановились в районе Московской кольцевой дороги.

“Хотелось грохнуть кулаком по столу, – вспоминает Ельцин, – и крикнуть ему: как остановились, они же должны быть рядом с телецентром! Но при чем тут начальник ГАИ?”.

Грачев, конечно, не мог не знать реального положения вещей. Почему же этот “лучший министр обороны”, как назвал его Ельцин, водил своего начальника за нос? Только ли потому, что не хотел огорчать шефа “плохими новостями”, как это вообще заведено у чиновников? Нет, конечно, не только поэтому. Думается, все три ельцинских силовика – Грачев, Ерин, Голушко – во время сентябрьско-октябрьских событий не проявляли излишней прыти по понятной причине – просто выжидали, чья возьмет, на чью сторону склонится чаша весов. Не исключаю: еще чуть-чуть, и они – а вместе с ними и их подчиненные – могли бы оказаться на другой стороне баррикад. Так что, можно сказать, Ельцина спасло чудо.

Сам он так описывает ситуацию в ночь с 3-го на 4-го:

“Я… понял со всей очевидностью, что судьба страны повисла на волоске. Армия еще не вошла в Москву – не хотела или не успела? – а милиция, которую в течение почти двух недель насиловали требованиями не применять оружия, оказалась не в состоянии дать отпор не просто орущим или грозящим гражданам, а настоящим профессиональным убийцам, боевым офицерам, умеющим и любящим воевать”.

И еще:

“К полтретьего ночи я имел следующую картину… Милиция, от которой требовали не ввязываться в столкновения и которая после первого же нападения ушла, оставив город на растерзание вооруженным бандитам. И армия, численность которой составляет два с половиной миллиона человек, но в которой не нашлось и тысячи бойцов, хотя бы одного полка, чтобы оказаться сейчас в Москве и выступить на защиту города”.

Решающее совещание на Арбате

Ночью состоялась решающая встреча Ельцина с Грачевым и другими военачальниками в Министерстве обороны. В СМИ о ней были противоречивые сообщения. По одним сведениям, генералы единодушно поддержали Ельцина, по другим – некоторые из них выразили несогласие с президентом. По-разному эта встреча описывается и в мемуарах – “ельцинской” стороной и стороной противоположной. Коржаков в своей книге представляет ее в анекдотическом свете:

“Атмосфера мне сразу не понравилась: комната прокурена, Грачев без галстука, в одной рубашке. Через распахнутый ворот видна тельняшка. Другие участники заседания тоже выглядели растерянными. Бодрее остальных держался Черномырдин.

Президент вошел, все встали. Ниже генерал-полковника военных по званию не было. Но спроси любого из них, кто конкретно и чем занимается, – ответить вряд ли смогли бы.

Борису Николаевичу доложили обстановку. Никто ничего из этого доклада не понял. Ельцин спросил:

– Что будем делать дальше?

Наступила мертвая тишина. Все потупили глаза. Президент повторил вопрос:

– Как мы дальше будем с ними разбираться, как их будем выкуривать?

Опять тишина…”

Как видим, ни единодушия, ни особых разногласий не было – была просто растерянность.

Коржаков сказал, что некий конкретный план есть у его заместителя – начальника Центра спецназначения Службы безопасности президента РФ капитана первого ранга Геннадия Захарова. Эпизод с “рассмотрением” этого плана тоже похож на анекдот:

“Когда Захаров сказал, что для успешной операции всего-то нужно десять танков и немного военных, генералы оживились: наконец появилось конкретное дело. Шеф поднял начальника Генштаба:

– Есть у вас десять танков?

– Борис Николаевич, танки-то у нас есть, танкистов нет.

– А где танкисты?

– Танкисты на картошке.

– Вы что на всю российскую армию не можете десять танков найти?! – опешил президент.

– Я сейчас все выясню, – перепугался генерал.

– Шеф пригрозил:

– Десять минут вам даю, чтобы вы доложили о выполнении, иначе…

Захаров же стал излагать подробности: сначала по радио, по всем громкоговорителям необходимо предупредить осажденных, что будет открыт огонь по Белому дому. Только после предупреждения начнется осада и стрельба по верхним этажам. Это своеобразная психологическая обработка, она подействует на осажденных.

На генералов, я видел, план Захарова уже подействовал – они слушали безропотно, раскрыв рот. Никто о столь решительных, радикальных действиях и не помышлял. У меня сложилось впечатление, что каждый из них думал лишь об одном – как оправдать собственное бездействие.

Борис Николаевич спросил штаб:

– Согласны? Будут у кого-нибудь замечания?

Привычная тишина.

Решение о штурме приняли, и президент сказал:

– Все, в семь утра прибудут танки, тогда и начинайте.

Тут подал голос Грачев:

– Борис Николаевич, я соглашусь участвовать в операции по захвату Белого дома только в том случае, если у меня будет ваше письменное распоряжение.

Опять возникла напряженная тишина. У шефа появился недобрый огонек в глазах. Он молча встал и направился к двери. Около порога остановился и подчеркнуто холодно посмотрел на “лучшего министра обороны всех времен”. Затем тихо произнес:

Я вам пришлю нарочным письменный приказ.

Вернувшись в Кремль, тотчас приказал Илюшину подготовить документ. Подписал его и фельдсвязью отослал Грачеву”.

Совещание на Арбате закончилось в четвертом часу ночи…

У Ивана Иванова описание встречи в Минобороны (сам он там, естественно, не был, отталкивался от чьих-то рассказов) несколько иное, хотя и похожее:

“…На ночном Совете безопасности присутствовали менее 20 человек. В первые полтора часа заседало и того меньше – Грачев и шесть его гостей из Кремля.

…Основная проблема была в том, чтобы уломать Грачева на применение армии для расстрела парламента без письменного приказа или распоряжения Ельцина… Около часа Павел Сергеевич отказывался без письменного приказа Ельцина выводить на штурм Дома Советов войска, потребовав от Ельцина при нем подписать соответствующий указ. На оперативно подготовленный и протянутый экс-президенту на подпись проект указа Ельцин просто не прореагировал и каким-то непонятным образом вскоре смог уломать Грачева…

При обсуждении вопроса о способе взятия Дома Советов со стороны одной высокопоставленной персоны прозвучал вопрос: “Что делать?”. Возникла тягостная пауза, поскольку никто никаких предложений не делал. Молчание нарушил Коржаков, сообщив, что план штурма есть у оперативного дежурного из Службы безопасности – Захарова, прибывшего в группе личной охраны Ельцина. Капитан 1-го ранга Геннадий Иванович Захаров… бодро предложил либо силами спецподразделений… ночью взять штурмом наш “начальствующий” блок (24-й подъезд) и апартаменты Хасбулатова, упирая на то, что главное – любым путем ликвидировать спикера и вице-президента, либо на рассвете начать танковый и ракетный (с вертолетов) обстрел Дома Советов.

Идея с танками Ельцину понравилась.

Ближе к 3-00, когда Грачев уже окончательно сломался, в его кабинет на Совет безопасности стали поодиночке приглашать армейских офицеров. Первым вызвали командира 119-го Нарофоминского парашютно-десантного полка В. Задачу полку ставили отдельно от всех, но его тщеславный командир по выходе из приемной ее быстро всем растрепал: “Блокировать подходы к зданию!”… Следующим вызвали командира Таманской, и легендарной дивизии была поставлена “боевая” задача: “Танки на марш к Белому дому”. После них на Совет безопасности были приглашены все томившиеся в прокуренном холле старшие подразделений армейских группировок и отдельные их руководители…

Черномырдин… сказал, что пора со всем этим кончать и что Министерству обороны надо спланировать и провести войсковую операцию по захвату Белого дома.

Следом встал Грачев и, сообщив, что планирование операции возлагается на Кондратьева (первый замминистра обороны. – О.М.), тут же сам стал ставить задачи: милиция… численностью в две тысяч человек с применением спецсредств оттесняет толпу от Белого дома; рота танков делает по одному выстрелу из орудий (125-мм!) не ниже пятого этажа; 119-й полк блокирует подходы к зданию; батальон спецназа обеспечивает вход в здание штурмующих подразделений “Альфа” и “Вымпел”; БТРы подходят к окнам первого этажа (прикрывают штурмующие подразделения); начало операции – в 6-00.

Грачев высказал уверенность, что достаточно будет сделать пару выстрелов из танков, как люди начнут выходить и сдаваться, на что многие офицеры мрачно хмыкали, что так, мол, они тебе и выйдут… Фактически было приказано разработать план войсковой операции за совершенно нереальный срок – 1 час 20 минут…

Заседание закончилось в 3 часа 40 минут… Сразу по окончании СБ Ельцин отбыл в Кремль. С СБ все офицеры прошли в кабинет Кондратьева, где готовился проект приказа, распределялись позывные и вырабатывался план операции. В 5-00 все еще были в кабинете, и план операции не был готов. К тому же неожиданно выяснилось, что ни у кого из командиров частей не было карты Белого дома. Словом, типичная армейская бестолковщина”.

Вот так описывается это ночное совещание… Как видим, оба автора упоминают, что Грачев требовал письменного приказа на штурм Белого дома… В действительности, дело, конечно, заключалось не в формальной бумаге, а в том, что министр обороны вообще колебался, следует ли принимать сторону Кремля или лучше уклониться от этого, переждать, посмотреть, как будут развиваться события. В качестве главного аргумента, почему он не жаждет поскорее привести в действие подчиненные ему войска, у него был принцип нейтралитета армии, который не раз провозглашался самим Ельциным. В конце концов, президенту удалось уломать министра, окончательно привлечь его на свою сторону – и это было главным результатом того ночного действа. Остальное – детали.

Из-за чего произошел перелом в настроении Грачева? Почему он перестал наконец колебаться и реально – не на словах – принял сторону Ельцина (не письменный же приказ президента в самом деле все тут решил!)? Полагаю, ключевую роль здесь сыграли вести, полученные им из Останкина, – то, что внутренние войска без всяких колебаний и сомнений отбросили макашовцев от телецентра, не дали его захватить. Прояви они слабость, отдай телевидение в руки мятежников, позволь им выйти в эфир уже не с манифестами и воззваниями, а с известием о своей полной победе, – и все крутанулось бы в обратную сторону… В лучшем случае, армия так и осталась бы “нейтральной”, в худшем… Известно, что в худшем.

Так что ключевую роль в подавлении октябрьского мятежа, без сомнения, сыграли внутренние войска. Недаром же министру внутренних дел – единственному из всех силовиков – Ельцин по итогам октябрьских событий присвоил звание Героя России. Неизвестно, правда, заслужил ли лично Ерин эту награду, но если считать, что таким способом была отмечена особая заслуга подчиненных ему частей, – все тут сделано правильно.

И еще вопрос: что было бы, если б силовые структуры, включая армию, так и остались пассивными, каким они были в течение первых часов после начала вооруженного мятежа? Гайдар считал: если к утру 4 октября эта пассивность сохранится, единственным выходом из положения будет – раздать оружие дружинникам и действовать своими силами. Оружие предполагалось взять со складов гражданской обороны – около восьми вечера 3 октября Гайдар дал поручение председателю Комитета по чрезвычайным ситуациям Сергею Шойгу срочно подготовить к выдаче тысячу автоматов с боекомплектом.

Чем могла закончиться схватка пропрезидентских дружинников с белодомовскими боевиками, – одному Богу известно.

“Альфа” и “Вымпел” отказываются идти

на штурм

В 4 утра Ельцин встретился в Кремле с командирами подразделений групп “Альфа” и “Вымпел”. Как верховный главнокомандующий, сказал президент, он приказывает взять “этот Белый дом”.

После того как Ельцин ушел, офицеры “Альфы” и “Вымпела” заявили своему непосредственному шефу – начальнику Главного управления охраны генералу Барсукову, что приказ выполнять не будут. При этом сослались на его антиконституционность и потребовали предоставить им заключение Конституционного Суда, которое санкционировало бы их действия.

Как относиться к такому поведению офицеров спецназа? Тут можно по-всякому подходить: с одной стороны, с другой стороны, с третьей стороны… С одной стороны, приказ начальника – закон для подчиненных. Попробовали бы они во времена великого вождя всех народов, даже и не в период боевых действий, ослушаться. Разговор был бы короткий: к стенке! С другой стороны, сейчас вроде бы время другое, более нормальное. Их назначение – борьба с террористами, а не с законно избранными депутатами (какими бы они ни были). В конце концов, два года назад, в августе 1991-го, они ведь тоже отказались арестовывать Ельцина, штурмовать Белый дом. Ситуация тогда была зеркальная. Короче, политика не их дело, они вне политики. Наконец, с третьей стороны… Офицер – он ведь тоже гражданин. А потому и от него можно потребовать более глубокого понимания происходящего, нежели понимание простого обывателя, – на чьей все-таки стороне высшая правота. “Они просто дерутся за власть!” – это для людей недалеких. Дерутся-то дерутся, но не совсем одинаковые у них мотивы. Одни тянут вперед, другие – назад. При этом ситуация критическая. Еще немного, и все может полететь в тартарары. И, может быть, как раз тебя, твоих усилий недостает, чтобы предотвратить катастрофу. Так в чем твой долг – остаться в стороне – дескать, не мое это дело?

Конечно, мне могут сказать: ты слишком многого хочешь от военных, – чтоб все они это понимали. Ну да, разумеется, подобные требования к людям в погонах, пожалуй, чрезмерны, хотя история, в том числе и российская, знает много примеров, когда военные задумывались над такими вопросами. И принимали правильное решение.

…В конце концов, после долгих увещеваний Барсукова “Альфа” и “Вымпел” согласились подойти к Белому дому на БТРах, чтобы оценить обстановку и действовать в соответствии с ней.

Замысел Барсукова, видимо, был прост: оказавшись в непосредственной близости от места событий, спецназовцы сами собой в них втянутся, так что их и уговаривать больше будет не надо.

Начало штурма Белого дома

В половине пятого утра войска и милиция в сопровождении бронетехники начали перемещаться в сторону Белого дома. В 7-25 на площадь Свободной России (позади Белого дома), разрушив баррикады, прорвались пять БМП. Около восьми часов БМП и БТРы открыли огонь по окнам Дома Советов. В 8-36 десантники под прикрытием бронетехники начали приближаться к зданию.

Согласно справке Оперативного штаба по руководству воинскими формированиями и другими силами, предназначенными для обеспечения чрезвычайного положения в Москве, в 8-30 мятежникам было предложено сдать оружие. Разоружилась лишь незначительная группа. Остальные, говорится в справке, продолжали активное сопротивление с использованием автоматического оружия и снайперских винтовок. Сторонники ВС, находящиеся за пределами оцепления (оно было восстановлено), то и дело предпринимали попытки преодолеть его, прорваться к Белому дому, однако теперь эти попытки уже не имели успеха.

А вот как описывает начало штурма Иван Иванов. Штурм начался где-то в 6-30 – 6-40. По свидетельству очевидцев, со стороны Краснопресненской набережной к внутреннему кольцу оцепления вышли 14 БТРов Таманской дивизии и расположились на набережной правее парадной лестницы. Открыли стрельбу из крупнокалиберных пулеметов. Одновременно снайперы начали обстрел лестничных пролетов и помещений Белого дома. Со стороны посольства США и стадиона началась высадка солдат “с брони”. Солдаты, прячась за естественными укрытиями, открыли огонь по Белому дому из автоматов. Плотность огня постепенно нарастала.

По утверждению оборонявшихся, первыми же очередями БТРов были убиты около сорока “баррикадников”.

Танки на мосту

Итак, штурм Белого дома начался где-то в 6-30 – 6-40 (некоторые говорят – в 6-45). А в 9-00 с Новоарбатского моста и с набережной Тараса Шевченко по зданию открыли огонь танки Таманской дивизии.

Захаров, как мы помним, советовал подтянуть в район Белого дома десять танков. На деле стрельбу вели восемь: четыре с моста и четыре – с набережной на противоположном от Дома Советов берегу Москвы-реки. Еще два танка стояли несколько поодаль от стрелявших, в резерве. Поскольку многие танкисты, как и доложил Ельцину начальник Генштаба, были на картошке, экипажи оказались сборные, да и вообще недоукомпектованные: всего по два человека – командир и механик-водитель, причем некоторые даже не из штата дивизии, “прикомандированные”. Один из танкистов, в ту пору лейтенант, только что из училища, позже рассказывал в “Московских новостях”:

– 3 октября в 21-00 я получил назначение командиром разведроты, танк Т-72, механика-водителя, маршрутный лист… Подписал ведомость выдачи боеприпасов и получил приказ: подавить огневые точки… (позже, когда танки уже были на марше, этот приказ по радио был уточнен – “подавить огневые точки в Белом доме”. – О.М.)… Когда выехали на Калининский (точнее, уже Новоарбатский. – О.М.) мост, оказалось, что людей на мосту нет, а из пулеметов шпарят с верхних этажей БД. Танк имеет одно ограничение: не может задрать пушку высоко. Потому что казенник упирается. А пулеметы били даже из “стакана” на крыше БД, ну и из окон. И шпарят из пулеметов по кому? По пехоте. А кто у нас пехота? Пехота у нас – юные дзержинцы. Из дивизии имени товарища Дзержинского. Салабоны всякие. Сынки. Дети. Это меня больше всего завело: по нашим детям, козлы всякие, за свои долбаные идеи… Поэтому – по пятому осколочным – огонь! По шестому – огонь!

Здесь, по-видимому, отсчет этажей идет не от земли, а от основания так называемого “стакана” – центральной, высотной части Белого дома. Известно, что танки стреляли по верхним этажам здания – двенадцатому и выше.

После нескольких залпов танковых орудий в Белом доме начался пожар. Всего по зданию было сделано около двенадцати выстрелов.

Как видим, рассказ танкиста вступает в противоречие с утверждением, что из Белого дома стрельба практически не велась и что танки стреляли по верхним, безлюдным этажам здания просто для отстрастки.

Еще одна нестыковка – по времени. Как мы видели, согласно рассказу Коржакова, начальник Генштаба Михаил Колесников по требованию Ельцина принялся разыскивать десять танков, которые можно было бы перебросить к Белому дому, глубокой ночью, – по-видимому, между двумя и тремя часами… Между тем, если верить танкисту, в Таманской дивизии, дислоцированной в подмосковном Наро-Фоминске, танки были полностью готовы к маршу и “подавлению огневых точек” уже накануне в девять вечера. Колесников не знал об этом? Или делал вид, что не знает?

Любопытно, кстати, как, по рассказу танкиста, им во время предварительного инструктажа объясняли политическую обстановку в стране и необходимость их участия в боевых действиях. Объяснение было примерно такое: “чечен Хасбулатов” пытается захватить власть над Россией; для этого использует деклассированный элемент; убивают военнослужащих, милиционеров вешают на фонарях…

В общем, все излагалось в доступной форме.

Близость победы

4 октября с 6 до 11 утра – когда ситуация в общем-то была еще не вполне ясна – Фонд “Общественное мнение” провел телефонный опрос москвичей – кого они поддерживают: президента Ельцина или Верховный Совет. 72 процента выбрали первый вариант ответа и лишь 9 – второй.

Утром 4 октября Ельцин выступил с обращением к гражданам России, уже самолично сидя перед телекамерой. В принципе, это его обращение мало чем отличалось от первого, зачитанного Костиковым. В нем лишь более определенно и резко говорилось о характере начавшихся накануне событий, которые президент назвал “вооруженным фашистско-коммунистическим мятежом”. “…Это не только преступление отдельных бандитов и погромщиков, – говорилось в обращении. – Все, что происходило и пока происходит в Москве, – заранее спланированный вооруженный мятеж. Он организован коммунистическими, реваншистскими, фашистскими главарями, частью бывших депутатов, представителей Советов. Под прикрытием переговоров они копили силы, собирали бандитские отряды из наемников, привыкших к убийствам и произволу”.

В то же время в обращении содержался призыв к примирению и единству: “Я обращаюсь ко всем политическим силам России. Ради тех, чья жизнь уже оборвалась, ради тех, чья невинная кровь уже пролилась, прошу вас забыть о том, что еще вчера казалось важным, – о внутренних разногласиях. Все, кому дороги мир и спокойствие, честь и достоинство нашей страны, все, кто против войны, должны быть вместе”. Отдельный призыв – к региональным деятелям, главной надежде мятежников: “Я обращаюсь к руководителям регионов России, республик, краев, областей, автономий. Неужели пролитой крови недостаточно, чтобы разобраться и занять наконец всем нам четкую и принципиальную позицию ради единства России?”. Наконец, президент посылал низкий поклон москвичам: “По зову сердца многие из вас провели эту ночь в центре Москвы, на дальних и ближних подступах к Кремлю. Десятки тысяч людей рисковали своими жизнями. Ваша воля, ваше гражданское мужество и сила духа оказались самым действенным оружием. Низкий поклон вам”.

Таким образом Ельцин как бы публично одобрил действия Гайдара, накануне вечером призвавшего москвичей прийти к Моссовету, расположенному как раз неподалеку от кремлевских стен.

В этом обращении Ельцина уже чувствуется дыхание близкой победы.

Уже в первой половине дня 4 октября – налицо перелом в ситуации в пользу президента. Вот как описывало РИА “Новости” обстановку в Москве на 13-00:

“Близ Ленинградского проспекта, перед входом в издательский комплекс “Правда” группа из примерно пятидесяти казаков под трехцветным российским флагом требует допуска их в здание. Казаки добиваются закрытия коммунистической газеты. Вся зона в этом районе перекрыта вооруженными людьми. 5-я улица Ямского поля блокирована грузовиками, в которых находятся люди в военной форме и в штатском. Данные подразделения охраняют Российское телевидение. (Наконец-то второй канал получил необходимую охрану! – О.М.) К мосту рядом со станцией метро “Беговая” прибывают автобусы со сторонниками Бориса Ельцина, которые пешими колоннами под трехцветными российскими флагами отправляются в район станции метро “Краснопресненская”. По Тверскому бульвару в сторону Нового Арбата проследовала колонна автобусов с военнослужащими. Судя по номерным знакам, она прибыла из Тверской области. В 12-50 из здания парламента стали выносить раненых. ОМОН активно вытесняет зевак с Новоарбатского моста”.

Стрельба по своим

Сказать, что подготовка штурма Белого дома была безобразной, значит ничего не сказать: фактически подготовки вообще никакой не было. Как уже говорилось, плана штурма – составить его Грачев поручил своему первому заму генерал-полковнику Кондратьеву – не существовало: для его составления просто не хватило времени. Все командиры в основном импровизировали, действовали “с чистого листа”. Отсюда невероятный бардак, вплоть до стрельбы по своим.

Впрочем, первый эпизод такой стрельбы был отмечен еще 3 октября в Останкино: БТРы внутренних войск, пришедшие к телецентру, внезапно открыли огонь по АСК-3, который, как известно, защищал “Витязь”. Это вызвало восторг среди штурмующих телецентр: “Ура! Армия с нами!”. Однако через некоторое время те же БТРы “уточнили цель” – начали стрелять по толпе. “Московский комсомолец” приводит слова подполковника милиции Александра М., находившегося тогда в одной из бронемашин:

– Первые наши выстрелы по зданию были ответом на огонь, который вели по нам именно из технического корпуса. Позже пришел приказ стрелять по толпе…

Одним словом, получается, “Витязь” стал палить по БТРам, а те – по “Витязю”…

Там же, в Останкино, по-видимому, произошел и второй эпизод стрельбы по своим, в результате которого погиб боец “Витязя” Николай Ситников (впоследствии ему было присвоено звание Героя России). Следователи склоняются к тому, что он был убит кем-то из своих же сослуживцев выстрелом в спину из подствольного гранатомета. Случайно ли он был убит или намеренно, неизвестно. Всякое могло быть: Ситников поливал из пулемета толпу между АСК-1 и АСК-3…

На следующий день, во время штурма Белого дома, происходили еще более масштабные столкновения между своими. В семь утра БТРы дивизии Дзержинского, не разобравшись, обстреляли людей из Союза ветеранов Афганистана (он выступал на стороне Ельцина). Один из ветеранов был тяжело ранен. В других БТРах – Таманской дивизии – решили, что стрельбу ведут переметнувшиеся в стан противника, и, в свою очередь, открыли по ним огонь. В результате этого “боестолкновения” погиб командир одного из БТРов, принадлежащих дзержинцам, в другом их БТРе был убит солдат. Жертвой этого боя стал также один из случайных прохожих.

Примерно в это же время другая бронегруппа внутренних войск ворвалась на стадион “Красная Пресня”, расположенный неподалеку от Белого дома, и открыла стрельбу по тем, кто там находился. Оказавшиеся рядом десантники из 119-го полка ответили из гранатомета. Это еще больше распалило дзержинцев. В результате погибли капитан и ефрейтор, несколько человек получили ранения.

Каждая из воюющих сторон считала, что ведет огонь по защитникам Белого дома или каким-то подразделениям, которые к ним примкнули. Поразительно: неужели нельзя было воспользоваться рацией и прояснить недоразумение? Говорили, что внутренние войска почему-то упорно не отвечают на все попытки связаться с ними по радио. Впрочем, все радиопереговоры велись открытым текстом, и свою роль в создании неразберихи могли сыграть ложные команды, которые умышленно на соответствующих частотах посылались в эфир из Белого дома. Иван Иванов прямо пишет, что этим занимался некий деятель из “штаба” Ачалова.

В дальнейшем, несмотря на то, что армейские и эмвэдэшные генералы обматерили всех кого можно, а генерал-полковник Кондратьев (один из тех, кто командовал штурмом) пообещал лично расстрелять виновников, эти безумные сражения между своими продолжались. Очередной бой произошел на Краснопресненской набережной. Из материалов следствия:

“Генерал-майор Е., комдив Таманской дивизии (Валерий Евневич. – О.М.), находился на противоположном берегу Москвы-реки. Видел, как по набережной в направлении расположения его войск движутся и ведут огонь четыре БТРа. Он предположил, что это помощь сторонникам оппозиции. Исходя из этого предположения, приказал выдвинуть навстречу группе два БТРа и открыть огонь из всех видов оружия”.

В результате погиб командир группы БТРов, двое военнослужащих внутренних войск и офицер милиции, вновь были раненые…

Руцкой был уверен, что ему помогут

С самого начала и до конца штурма в Белом доме надеялись на выручку будто бы сочувствующих им частей – они вроде бы уже двинулись и вот-вот подойдут. Руцкой даже вызвал на подмогу вертолеты, и “вертушки” в самом деле появились. Однако вскоре выяснилось, что это корректировщики огня правительственных сил. Разочарованию обитателей Дома Советов не было предела.

Особые надежды в Белом доме возлагали на Министерство безопасности (знали о настроениях в этом ведомстве). Но и эти надежды не оправдывались.

Иван Иванов:

“Руцкой, стоя в дверях комнаты, ругался: “Где это еб…ное Эм-Бэ!” Потом по радиотелефону кому-то из руководства частей МБ он кричал: “У вас же есть оружие! Ударьте им в спину или убедите немедленно прекратить огонь. Объясните, что здесь есть женщины и дети (откуда в осажденном, ожидающем штурма Белом доме взялись дети, совершенно непонятно, но тамошние сидельцы постоянно спекулировали этим обстоятельством. – О.М.). В здании около десяти тысяч человек. У меня уже сорок убитых. Танки сейчас начнут стрелять залпами. Они убийцы. Остановите их!”. Это врезалось в память довольно отчетливо, с дословной точностью. Руцкой то появлялся, то исчезал в проеме двери, постоянно с кем-нибудь связывался по радиотелефону, говорил примерно одно и то же. Требовал, чтобы собеседники звонили в западные посольства, в правительства. По-другому он требовал немедленного прекращения огня лишь от Черномырдина, когда сквозь зубы и явно через силу бросал всего несколько слов в эфир: “Черномырдин, немедленно прекрати огонь! Черномырдин, немедленно прекрати огонь!”. Руцкой был в состоянии гнева и возмущения от происходящего, от своего бессилия. Узнав про черноволосых молодцов в кожаных куртках на бронетранспортерах и с помповыми ружьями в руках, Руцкой матерился по-черному: “…Еб…е жиды! Это все Боксер со своими головорезами… Еб…я свердловская мафия!”

Тема “мировой закулисы” и “жидов” как главных виновников происходящего была в числе самых любимых в Белом доме.

Есть у Иванова и другие замечательные иллюстрации высокой “политической грамотности” и “идейной подкованности” тех, кто в октябре 1993-го оборонял Дом Советов. Вот цитируемые им рассуждения некоего майора Гусева, успевшего повоевать в Афганистане и Приднестровье (это опять-таки к вопросу о составе тех, кто устроил тогда “бузу” в Москве):

“Начинается самое неприятное: ожидание неизбежной атаки. На душе тягостно – ведь не в душманов, не в румын (надо полагать, имеются в виду молдаване. – О.М.) сейчас придется стрелять, а в своих же, пусть одурманенных, но русских людей, которых политические амбиции нескольких сволочей кинули под пули…

…Сверху по лестнице ко мне скатывается Калуга: “Михалыч, я с тобой… Как ты есть мой боевой командир и учитель, я теперь от тебя ни на шаг”.

Калуга безнадежен – уже успел где-то перехватить. Но ругаться с ним бессмысленно, он такой, какой есть. Как-то спьяну даже среди бела дня откликнулся на предложение полицаев с правого берега Днестра “дать банку” – переплыл реку, навел среди опоновцев шороху: “Я, – говорит, – ефрейтор ВДВ, для вас все равно, что полковник полиции!”. Те славно его наугощали и под руки спустили обратно к реке, ногами он уже не шел. Как доплыл до середины реки, где мы его подобрали, и сам не помнит…

– Ладно, сиди, не рыпайся!

Калуга пристраивается рядом, прикуривает”.

Забавно, не правда ли? Неужто майор Гусев всерьез полагал, что такие вот вечно пьяные “солдаты удачи” из Приднестровья и других мест лучше разбираются, что к чему в российской столице, чем “одурманенные” сторонники Ельцина, коих, если судить по результатам апрельского референдума и многочисленным соцопросам, в России было явное большинство?

Особенно неприятным сюрпризом для белодомовцев было то, что в авангарде штурмующих оказался 119-й полк, на который возлагались главные их надежды.

Иван Иванов:

“Мы и предположить не могли, что первыми в Белый дом полезут бойцы 119-го парашютно-десантного полка из Наро-Фоминска, десантники, которых мы так тщетно ждали и на которых только и надеялись. (Такое ожидание было вполне понятным: как уже говорилось, по-видимому, командование этой части обещало Белому дому поддержку. – О.М.). Полк-предатель, по некоторым данным, даже пытался пробиться к нам с боем и условием своего перехода на сторону парламента выдвинул приход к нему лично Ачалова, засылая в Дом Советов сообщения: “Если Ачалов сам придет, наш полк пойдет за ним!”. Тем не менее это (“предательство”. – О.М.) произошло, и смогли же потом как-то оправдать себя его офицеры. Объяснили же они собственное предательство какими-то карьерными или бытовыми соображениями. Эти офицеры-десантники точно знали, что их полк шел на защиту парламента”.

Что касается Руцкого, в своей истерике он дошел до того, что призывал по телефону своих коллег-летчиков поднять самолеты в воздух и бомбить Кремль.

Позднее, перед посадкой в автобус, который отвезет его в “Лефортово”, бывший вице-президент заявит окружающим, что у него есть записи, кто какую поддержку ему обещал и не выполнил своих обещаний, оказался предателем.

“Альфа” добивается капитуляции

Иван Иванов не устает причитать, что никаких предложений о переговорах, о капитуляции, о том, чтобы вывести из Белого дома тех, кто желает его покинуть, со стороны атакующих не было. Такое ощущение, что автор не знает собственного текста. Между тем, он сам пишет о подобных предложениях – по ходу штурма они делались неоднократно. Вот, например, фрагмент из рассказа того же майора Гусева:

“Выхожу обратно в холл. Там оживление – справа от лестницы появилось новое действующее лицо: парламентер от парашютистов. Капитан… По-хозяйски покрикивает:

– Кто здесь старший, а ну ко мне!

Парни упирают ему в бронежилет автоматы:

– Клади оружие!

На парапет балкона ложатся ПМ и здоровенный газовый револьвер “Айсберг”… Капитана в оборот берут наши автоматчики, Крестоносец, Саша-морпех… Капитан потихоньку сбавляет тон, разговор почти человеческий:

– Ну не сдаетесь, так давайте хоть женщин выведу.

И тут же в ответ, с балкона 3-го этажа на пределе напряжения, почти истерический женский выкрик:

– Нет! Никуда не пойдем!

Капитан ретируется…”.

Примерно в половине третьего возле Белого дома появились группа “Альфа” и спецподразделение “Вымпел”. К этому времени его цокольный этаж уже был занят десантниками. Верхние этажи горели. Непосредственно возле здания снайпером был убит офицер “Альфы” младший лейтенант Геннадий Сергеев. После обе стороны обвиняли в этом убийстве друг друга. Ельцин и Коржаков в своих мемуарах пишут, что это убийство разъярило альфовцев, и они, вопреки прежнему своему нежеланию, приняли активное участие в штурме (то есть как бы осуществился тайный план Барсукова). В действительности было не так. Несколько сотрудников “Альфы” и “Вымпела” поднялись по парадной лестнице к первому подъезду и предложили, чтобы кого-либо из защитников здания вышел к ним на переговоры. Из здания вышли двое и вместе с двумя спецназовцами – по одному из “Альфы” и “Вымпела” – отправились в Дом Советов на переговоры.

О том, как они проходили, известно по рассказам участников событий. Офицер “Альфы” подполковник Владимир Сергеев (так он представился) прошел прямо в зал заседаний и обратился к депутатам с речью. Он сказал, что “Альфе” дан приказ взять Белый дом штурмом, но он и его коллеги не хотят этого делать. Сергеев предложил депутатам такой вариант: “Альфа” и “Вымпел” образуют коридор безопасности, и депутаты выходят по нему на улицу; если кто-нибудь попытается в них выстрелить, “Альфа” подавит его огнем…

Через некоторое время Съезд принял решение прекратить сопротивление. По этажам распространяется соответствующий приказ Руцкого и Ачалова.

В 16-30 начался, как говорится в справке Оперативного штаба, “организованный выход” сложивших оружие мятежников, а также бывших депутатов, работников аппарата ВС, обслуживающего персонала. Покинувших Белый дом доставляли в отделения милиции “для разбирательства”. В 17-00 этот выход стал массовым.

С этого же времени в Москве установлен комендантский час – он действует с одиннадцати вечера до пяти утра.

В половине шестого Белый дом окончательно капитулировал, однако Хасбулатов, Руцкой и Макашов потребовали, чтобы послы западноевропейских стран, аккредитованные в Москве, выступили в качестве гарантов их безопасности.

Как видим, в решающий момент, когда встал вопрос об их собственном спасении, ярые идеологические противники Запада почему-то принялись апеллировать именно к нему, а не к Китаю или Северной Корее.

Около шести вечера альфовцы арестовали эту, проникшуюся вдруг теплыми чувствами к Европе троицу. Несколько позже, в половине восьмого, та же участь постигла Ачалова, Баранникова, Дунаева. Арестованные под охраной БТРа были отправлены в Лефортовский изолятор.