Знаменитый Каталог «Уокер&Даун»

Морозинотто Давиде

Часть 2

РЕКА И ДОРОГА

 

 

10. Дельта Миссисипи

Те Труа грёб всю ночь. Казалось, он ни капли не устал. Мой друг стоял на корме, его давно не стриженные волосы спадали на обнажённые плечи. Весло он держал наперевес, как копьё. Два неторопливых и сильных гребка справа, два — слева. А дождь всё лил и лил. Жюли и Тит дремали, а я свернулся клубком на носу лодки, так что очки перекосились, и навострил уши, чтобы не пропустить ни одного, даже самого тихого звука.

— Что там, Эдди? — спросил меня Те Труа.

— На берегу змеиное гнездо, но не думаю, что это опасно, — ответил я. — А вот впереди в шести футах от нас плывёт щука, и лучше нам переместиться на другую сторону. У неё наверняка длиннющие зубы.

Те Труа кивнул и развернул каноэ, следуя моему совету. Он мне доверял. А ведь раньше, когда я говорил, что понимаю голоса животных, он всё время меня высмеивал. «Всё это враки, Эдди», — со свойственной ему уверенностью говорил мне Те Труа. На его гладкий лоб никогда не ложилась тень сомнений. «Ничего подобного, — спорил я. — Смотри, сейчас на эту ветку сядут два красных попугая». И — хоп! — хлопая крыльями, в воздухе появлялись две птицы и делали именно то, что я говорил. Я никогда не ошибался, потому что я был болотным шаманом, как старый Джо.

Джо жил в лесу за моим домом, я познакомился с ним случайно. Однажды я гулял и увидел, как он устроился на дереве, словно воробей. Поговаривали, что Джо — пьяница и ворует деньги на выпивку. Но никто не знал, кто он на самом деле. По-настоящему его звали Малихомма, он был шаманом индейцев чокто и умел говорить со змеями и птицами.

«Главное тут — глаза и уши, — объяснял Джо. — Люди слишком глупы и не умеют пользоваться слухом. Старайся расслышать то, что ускользает от остальных». И я целыми днями сидел с закрытыми глазами на ореховом дереве рядом с домом и прислушивался, как мне советовал Джо. И постепенно стал понимать.

— Что там такое, Эдди? — вторгся в мои мысли Те Труа. — Мне не нравится, как журчит там впереди.

— Ничего страшного, — ответил я. — Это всего лишь протока. Она начинается вон за теми деревьями. Довольно широкая, да с таким сильным течением, что рыбам даже плавниками работать не нужно. Подойди ближе к берегу, иначе грести будет тяжелее.

Те Труа так и сделал. Три удара веслом, и нос каноэ поднялся вверх, оседлав волну, а мы переместились к погружённым во тьму островам вдали от центра реки.

Шёл второй день нашего путешествия. Я пересчитывал свои Страхи. Их было сто двенадцать. Однажды я аккуратно записал их в тетрадь и пронумеровал. Первые семнадцать были Непроизносимыми. Их я даже записывать боялся. Потом начинались Серьёзные Страхи: «Умереть», «Заболеть и умереть», «Замёрзнуть, заболеть и умереть» и так далее. После Серьёзных шли Средние, потом Обыкновенные, а затем Мелкие, например «не выучить урок и быть наказанным преподобным Томпсоном» (Страх номер 112).

С началом путешествия к моим обычным Страхам прибавились пара десятков новых, и мне было жаль, что я не могу записать их в тетрадку. Например, я уже «чуть не утонул» и «чуть не умер от голода и жажды».

Моё сердце билось так быстро, что, казалось, вот-вот разорвётся. Ещё я скучал по своим вещам, например по компасу, который мне подарил отец. Он остался дома, канул в ящике стола, точно потерянное сокровище. Но особенно я скучал по книгам.

Однажды я сказал индейцу Джо, что книги — это пустая трата времени, и получил оплеуху. «Шаману известно разное волшебство. Я учу тебя магии чокто. А магия белого человека — в книгах». Тогда я понял, что на самом деле мой отец, доктор Браун, тоже был шаманом. Не важно, что он носил рубашку и галстук, подкручивал усы и ненавидел ходить по байу, потому что боялся запачкать туфли.

Мама, наверное, ни разу там не была. Да и вообще, скорее всего, с тех пор, как я пропал, она не поднималась с постели и лежала бледная как смерть, вся в холодном поту. Мама постоянно плохо себя чувствовала и болела то одним, то другим. Малейшее беспокойство укладывало её в постель. Трудно представить, что с ней творилось сейчас. Может, она даже умрёт от разрыва сердца. Сказать по правде, это и был мой Страх номер два.

Мы опасались, что кто-нибудь нас заметит и отправит домой, а потому первый день держались вдали от проторённых каналов. Когда мы оказывались в тупике, что случалось часто, приходилось тащить каноэ по грязи и камышам. Те Труа шёл впереди, а я за ним. Жюли и Тит несли наш скудный багаж. Потом мы плыли дальше.

Я указывал путь, читая книгу звёзд и растений, или следил за черепахами, которые в это время всегда плыли к морю. Мы же без устали двигались в противоположном направлении — на север. Иногда я тайком рассматривал Те Труа. Он был похож на красивого лесного зверя. Думал ли он о том, что творится дома? Я знал: стоит мне об этом спросить, Те Труа ответит что-нибудь про своего брата Чака и телеграмму, которую мы якобы отправим из Нового Орлеана.

Жюли и Тит тоже не думали о доме, но по другой причине: из их дома хотелось сбежать как можно скорее. Значит, я оставался в одиночестве. Четырёхглазый Эдди, шаман в очках, книжный мальчик, выросший на болотах.

Тем временем каноэ снесло в большую реку шириной по крайней мере шагов в двадцать, и сильное течение оттаскивало нас назад. Я посоветовал Те Труа подойти к берегу ещё ближе, туда, где течение ослабевало, и мы пошли вверх по реке, продираясь сквозь грязь и низкие стебли тростника. Было около десяти вчера. Уже стемнело.

— Я хочу есть, — сказала Жюли. — И Тит устал сидеть. Когда сделаем привал?

— Скоро, — ответил я. — Видишь вон то тёмное пятно над деревьями? Это филин охотится. Значит, там земля.

Жюли украдкой посмотрела на меня, словно подумала: «А Эдди-то, оказывается, полон сюрпризов». И она была права. Никогда ещё я не чувствовал себя таким свободным и взрослым, как здесь, в байу.

Каноэ коснулось дна и увязло в грязи. Те Труа первым спрыгнул в воду, которая доставала ему до колен, и вытащил лодку на берег. Когда я выбрался из каноэ, то еле держался на ногах. Жюли была бледна, а Тит спал на ходу и крепко сжимал в руке часы, словно куклу вуду.

Днём мы наловили больших красных креветок. Те Труа развёл костерок, и мы жарили на нём креветки, пока те совсем не почернели. На вкус они оказались сладкими и нежными, с сырой серединой и слегка подгоревшими краями. Я никогда в жизни не ел ничего вкуснее. А Те Труа словно хотел сожрать креветки целиком, вместе с панцирем. После ужина лицо Жюли осветила широкая, как полумесяц, улыбка.

Те Труа завершил свою трапезу, громогласно рыгнув, вытер рот рукавом и объявил:

— Так-то лучше.

— Что за манеры! — воскликнула Жюли, но тут же сама рыгнула, и довольно громко.

Тут мы все захохотали, и даже Тит засмеялся красивым журчащим смехом. Мы сидели в отблесках костра, а сверху простиралось беззвёздное тёмное небо. Во влажном ночном воздухе слышалось тихое стрекотание.

— Надо бы немного поспать, — предложил я. — Если я не ошибся в расчётах, завтра мы пересечём Сальвадор и будем на месте.

— Сальвадор? — переспросила Жюли.

Те Труа ковырялся в зубах тонкими ножками креветки:

— Что за Сальвадор?

Я хорошо помнил книги отца по географии.

— Это озеро сразу к югу от Нового Орлеана, — объяснил я. — Оно, должно быть, огромное. Там и кончается байу. Пересечь его непросто, но если получится, мы будем в городе ещё до вечера.

— Тогда лучше придумать план, — предложила Жюли, — я хочу сказать, нам надо добраться до Чикаго. Но как? Мы даже точно не знаем, где это!

— Знаем. Это на севере. И очень далеко.

— Вот именно. Мы же не можем пойти туда пешком.

Те Труа потянулся, как будто этот разговор до смерти ему надоел.

— По-моему, мы уже об этом говорили, — сказал он. — Придумаем что-нибудь. Деньги у нас есть. И мы можем продать каноэ.

— И пистолет Джека.

Честно говоря, я немного обижался на Те Труа. С тех пор как он нашёл пистолет в кармане редингота, он ни разу не дал мне его подержать.

Мой друг протяжно зевнул:

— По мне, так волноваться не о чем. Тем более что я устал, как собака.

И действительно, Те Труа ещё не закончил говорить, как растянулся на боку и заснул, положив под голову сложенные, будто в молитве, ладони.

— Никогда такого не видела, — улыбнулась Жюли, — он и вправду устал.

Я же не мог выкинуть из головы слова Жюли. Она была права: добраться до Чикаго трудно, и найти дорогу предстояло именно мне. Ведь я был старше остальных и знал волшебство индейцев и магию белого человека.

Но, честно говоря, мне было страшно. Те Труа всегда говорил, что я плакса и слабак, чуть что — сразу в слёзы. Раньше я так не думал, но вдруг он прав? Может, я и вправду трус. Может, мне лучше бросить эту безумную затею и вернуться домой, в безопасное место. Мальчик со ста двенадцатью (уже со ста тридцатью двумя) Страхами не подходил для такого путешествия.

— Ты чего, Эдди? — спросила Жюли.

Она придвинулась ближе и положила голову мне на плечо. От Жюли исходил приятный сладкий аромат, напоминающий запах жжёного сахарного тростника. Её голова оттягивала мне плечо, а длинные волосы рассыпались по рубашке.

Я опустил глаза и заметил, что она тоже заснула. Тит, как всегда, отрешённо смотрел куда-то вдаль за кромки деревьев. Кто знает, о чём он думал.

— Остались только мы с тобой, да, Тит? — тихо спросил я.

Он молча подошёл, растянулся на земле и положил голову на мои ноги. «Вот так», — подумал я. Все спали, а Эдди-шаман бодрствовал и разговаривал с ночью. Филин, которого мы видели раньше, протяжно заухал в темноте. Его голос походил на ворчание старика.

И тогда я понял, что он хотел мне сказать. Филин говорил, что я могу больше не бояться.

#i_020.jpg

 

11. Новый Орлеан

Мы приплыли в Новый Орлеан на рассвете. Из нас четверых раньше в городе был только я. Однажды зимой папа отвёз меня в Новый Орлеан к доктору, который называется «окулист», чтобы тот выписал мне очки. Очками я остался очень доволен, ведь без них я мало что видел. Тогда Новый Орлеан мне совершенно не понравился. В городе воняло, меж тесно стоящими домами ходили толпы людей. В городе было влажно, страшно холодно и грязно. Очень-очень грязно. Сейчас же, летом, стояла удушающая жара. Я почти выбился из сил, и, может, у меня даже немного поднялась температура.

Пересечь озеро Сальвадор оказалось труднее, чем мы думали. Пришлось мне сменить Те Труа и часами грести под палящим солнцем, рискуя получить удар. И, словно этого мало, мы несколько раз долго тащили каноэ посуху, и теперь у меня болели плечи и спина, а всё тело чесалось от комариных укусов.

— На сегодня хватит! — воскликнул я. — Нам лучше остановиться и разбить лагерь.

— И почему это? — спросила Жюли.

— Потому что уже темно, и мы почти добрались до города, — объяснил я. — Этот луг отлично подходит для ночлега.

Те Труа и Жюли странно на меня посмотрели, словно у меня вдруг выросли усы, как у сома.

— В чём дело? — спросил я. — А вы что предлагаете?

— Мы хотим прогуляться по городу, глупый! — воскликнула Жюли. — Я никогда не была в Новом Орлеане, и мне ужас как интересно!

— Это может быть опасно! — запротестовал я.

Сколько всего могло случиться с нами в городе! Мой список Страхов сразу увеличился на несколько пунктов.

— Наше путешествие опасно само по себе, — заметил Те Труа. — И в этом вся соль, тебе не кажется?

Мы оставили каноэ у дамбы и спрятали его в тростнике, лодку почти не было видно. Я хотел даже вырыть яму и положить туда наши ценности, то есть часы, пистолет и доллары, но никто на это не согласился. Да и всё равно отнять эти дурацкие часы у Тита было невозможно.

— Новый Орлеан — город воров, это все знают, — пробормотал я. — К тому же кто-то должен остаться здесь и сторожить…

— Да пожалуйста! — пожал плечами Те Труа. — Лично я иду развлекаться.

— Я с тобой, — сказала Жюли и взяла Тита за руку.

Я смотрел, как они уходят по тропинке, теряющейся между домами. Ну а потом решил, что не очень-то мне хочется оставаться у дамбы наедине с воинственными комарами. Так что я вздохнул и побежал следом.

Возьмите четверых детей, которые всегда жили посреди болот, и поместите их на улицы большого города. Всё вокруг было настолько удивительным, как будто мы не в Новом Орлеане, а на Луне. От счастья, страха и смятения у меня закружилась голова.

Город оказался совсем не таким, каким я его помнил. Нас затянуло в водоворот звуков и запахов. Вокруг происходило столько всего! Повсюду были люди: чёрные, белые, индейцы, и все они пили и ели, болтали, ходили, бежали и дрались.

Из-за множества маленьких фонарей казалось, что ты идёшь не по земле, а по небу, среди дрожащих звёзд. Рядом проезжали кареты, лошади и даже джентльмены на велосипедах (я никогда не видел велосипед вживую, только на страницах Каталога).

— Вау, — выдохнул я в изумлении, — тут… всё… так…

— Восхитительно! — отозвалась Жюли.

Она продиралась сквозь толпу, Тит следовал за сестрой, как хвост за воздушным змеем. Мы с Те Труа бежали следом, я только и успевал вертеть головой направо и налево, чтобы ничего не упустить. На углу улицы двое пьяных дрались на ножах, вокруг них шумела толпа. Три девушки танцевали босиком, им аплодировала группа молодых людей. Негр играл на губной гармошке.

Воздух дрожал от запаха специй, алкоголя и жареного мяса. Вдруг мы влетели в толпу молодёжи, которая занимала всю улицу. Я не понимал, что происходит. Все смотрели в одну сторону, словно стояли в очереди. Юноши держали девушек за руки или обнимали за талию. Вот тогда-то я и услышал музыку. Её безумный и яростный ритм показался мне самым прекрасным на свете.

Недолго думая, мы ввинтились в толпу, протискиваясь между чужих ног, и добрались до первого ряда. Выступал оркестр чернокожих музыкантов, одетых в элегантные белые костюмы. Один играл на контрабасе, другой — на гитаре, были ещё тромбон и два кларнета. А впереди всех стоял трубач, и он дул в трубу, как паровоз. Вот это было зрелище! Все ноты мира лились из его трубы! Музыка постоянно менялась: вот она была весёлой, а уже через миг — мучительно грустной. Остальные музыканты просто старались поспевать за трубачом, подхватывая ритм.

Но самое прекрасное было в том, что музыка менялась в зависимости от того, что происходило вокруг. Вот девушка закружилась в танце, и из трубы вылетали ноты, которые ложились на подол её юбки, словно вышитый узор. Вот двое молодых людей столкнулись и повалились на землю, а труба выдала весёлый мотивчик, который заставил всех рассмеяться. Эта музыка была непохожа на серьёзную и строгую музыку, которую мама иногда играла в гостиной на фортепиано. Она рождалась прямо у нас на глазах, непредсказуемая и живая.

Рядом с оркестром сидел старик с грязной бородой, а между ног у него стояла бочка, откуда он что-то черпал большими кружками.

— Промочить горло за пенни! — кричал он.

Я не успел даже пикнуть, как Те Труа нарисовался рядом с ним и сказал:

— Налейте-ка мне.

— А пенни-то у тебя есть?

— Есть.

Те Труа достал из кармана монету, и старик до краёв наполнил кружку прозрачной жидкостью, от запаха которой слезились глаза.

— Кто это играет? — спросил я старика.

— Вы не местные, да? — улыбнулся он. — Иначе бы вы знали, что это Бадди Болден — лучший трубач Нового Орлеана. Когда он играет, весь город приходит послушать.

— Ух ты, — пробормотал я. — А как называется такая музыка?

— Не знаю, да и какая разница? — пожал плечами старик. — Чтобы понимать музыку, нужны уши, а не слова.

Жюли взяла меня за руку и снова потащила в первый ряд слушать Бадди Болдена, а Те Труа передал мне кружку. Её содержимое напоминало жидкий огонь, и я закашлялся. Потом мы принялись танцевать, и я выпил ещё. А потом… что было потом, я не помню.

Проснулся я на берегу у дамбы. Во рту стоял привкус грязи. Солнце уже светило высоко в небе. Виски болели, словно в них всадили по гвоздю. Я повернулся на бок, и меня тошнило целую вечность.

— Смотрите, кто проснулся, — сказал Те Труа. Его размытое лицо маячило где-то передо мной.

— Что случилось? — спросил я.

— Тебе стало плохо, и нам пришлось тащить тебя на руках, — ответила Жюли где-то у моих ног.

— Мне и сейчас не очень здорово, — признался я.

— Лучше тебе поскорее выздороветь, — сказал Те Труа, протягивая мне очки. — Ты должен вернуться в город.

— Я? То есть как, один?

— Именно так.

Я надел очки, и неясные тени передо мной превратились в знакомые лица друзей. Голова кружилась. И у меня точно поднялась температура.

— Думаю, у меня жар.

— Думаю, у тебя похмелье, — хихикнула Жюли, — и в любом случае тебе придётся вернуться в город. У нас нет выбора.

— Зачем?

Те Труа вздохнул, а Жюли мне подмигнула.

— Сам скажи, вчера вечером ты ничего не заметил? Ну, кроме того, что ты не переносишь спиртное.

— Мне показалось, что всё прошло нормально… Мы танцевали, все на нас смотрели…

Жюли кивнула, я посмотрел на Те Труа и начал понимать, что они имели в виду. Мой друг стоял босой, в коротких дырявых штанах. Его рубашка порвалась аж в трёх местах и расползалась на глазах. К тому же Те Труа весь перепачкался в траве и болотной грязи, а его спутанные волосы напоминали гнездо ласточки.

Те Труа выглядел как сумасшедший из байу. А в Новом Орлеане все были одеты с иголочки, ходили в лакированных туфлях и держались как солидные горожане.

— Дело в том, что мы похожи на четверых деревенских оборванцев, — объяснила Жюли. — Или на бродяг. Мы не знаем, как вести себя в городе, и поэтому привлекаем внимание и выглядим подозрительно. Если мы ничего не предпримем, то очень скоро полиция потребует наши документы или спросит, где наши родители, и рано или поздно нас отправят домой.

Её голос немного дрожал, как будто перспектива вновь оказаться дома приводила её в ужас. Но дело было не только в этом. Ей словно стало… стыдно. Я подумал, что, наверное, прошлой ночью она застеснялась своего старого грязного платьица, ведь все вокруг были так шикарно одеты.

— И что вы предлагаете? — спросил я.

— Ты самый высокий, умеешь правильно говорить, и у тебя очки… а главное, ты выглядишь приличнее всех. Поэтому тебе придётся сходить в город, всё разузнать и купить нам новую одежду.

Выбора у меня не было, это я уже понял. Поэтому я поднялся, стараясь не обращать внимания на головокружение, температуру и всё остальное, перелез через дамбу, дошёл до берега канала, умылся в болотной воде и пригладил мокрые волосы пальцами.

— Как я выгляжу? — спросил я Жюли.

— Чудесно, — улыбнулась она.

От прогулки я почувствовал себя лучше. К тому же мои карманы были набиты деньгами, в ушах всё ещё стояла вчерашняя музыка, и день выдался замечательный. Чего ещё можно было желать?

В киоске я купил себе на завтрак кусок пирога с креветками. Совесть меня слегка кольнула, ведь остальным точно было нечем перекусить. Но мне предстояло выполнить важную миссию. Да и пирог оказался очень вкусным.

Побродив по улицам, я отыскал достойного вида магазин, где, казалось, продавалось всё, что мне нужно. Если Жюли не ошиблась, хозяин мог с подозрением отнестись к мальчику с такой кучей денег, но я уже придумал, как всё объяснить. Мои родители — из Канзаса, я только что приехал в Новый Орлеан навестить дядю, и он отправил меня за покупками, пока сам разбирался с другими делами.

Я ещё не закончил говорить, как торговец засмеялся и спросил:

— Вот как? А ты сам, значит, из Канзаса?

— Да, сэр, — ответил я. — Родился и вырос там.

— И почему же ты тогда говоришь по-французски?

Об этой маленькой детали я не подумал. Французский был языком каджун и болот, а в Канзасе все говорили по-английски. Мне стало так стыдно, что я сбежал. На улице я перевёл дух. Потом попробовал ту же тактику в другом магазине, слегка изменив свою историю. На этот раз всё прошло гладко. Я зашёл в третий магазин — и постепенно начал входить во вкус.

За то утро я купил: летний костюм из светлого хлопка, как у настоящего джентльмена, себе; платье в цветочек Жюли; клетчатый жилет себе; потёртую рубашку для Те Труа; шляпу с лентой на боку себе; подержанную форму слуги для Тита; набор носков для себя; хлопковый свитер Жюли; галстук с заколкой себе, вельветовый мешочек, в который можно положить часы; сапоги из воловьей кожи себе; старые, но прочные ботинки для Те Труа; лакированные ботинки себе; красные туфли на каблуках Жюли и подержанный кожаный чемодан с латунным замком, куда я сложил все покупки.

Болтая с продавцами, я узнал кое-что полезное для нашего путешествия. В книжном магазине я купил карту Соединённых Штатов и подробную карту штата Луизиана. К друзьям мне удалось вернуться только около полудня. Они курили в тени огромного кипариса. Я расправил плечи и молча подошёл к ним.

Когда они меня заметили, я изящным движением снял шляпу, поправил галстук и поставил на землю кожаный чемодан, прямо как европеец, который только что спустился с трапа трансатлантического лайнера.

— Прошу прощения за опоздание, — произнёс я с достоинством, — надеюсь, моё отсутствие вас не утомило.

— О, ни капли, — сказал Те Труа, выпустив облако дыма. — Я продал каноэ.

— Правда?

— За два доллара.

Я не мог в это поверить, но Жюли подтвердила:

— Его купил какой-то сумасшедший. Он сказал, что это настоящая пирога каджун и что он купит её за любые деньги.

— Знать бы раньше, что есть в мире такие люди, — добавил Те Труа, — надо было все дни напролёт делать пироги и продавать их в Новом Орлеане.

Я не знал, что и думать. Раньше мне никогда не нужны были деньги. Джо-индеец был нищим, и это ему не мешало. Но теперь, после моего похода по магазинам, я начинал понимать, что остальной мир живёт по другим законам.

— Кстати, — замялся я, — на одежду я потратил десять долларов…

У Те Труа от удивления выпала изо рта сигарета.

— Ты что, с ума сошёл?

— Я подумал, что это выгодное вложение.

— Но это же половина наших сбережений!

— Вообще-то приблизительно четверть. Я уж не говорю о деньгах, вырученных за каноэ. И потом, если что, мы всегда можем продать пистолет Джека.

— Даже не мечтай.

Какое-то мгновение я размышлял, не накинуться ли на него и не проучить, но потом вспомнил, что на мне новый костюм, и решил, что джентльмену не пристало пачкать руки о дикаря.

— Хватит ссориться, давайте лучше подумаем, — встряла Жюли. — Эд, тебе удалось выяснить, что нам делать дальше?

Я поправил шляпу, приняв важный вид.

— Разумеется, — ответил я, — поэтому меня так долго не было.

Я сел (предварительно постелив на землю платок, чтобы не запачкать брюки) и продемонстрировал остальным новую карту. Тит, который обычно жил в своём мире, вскочил и подбежал посмотреть. Он взял карту, повертел в руках и ткнул пальцем прямо в надпись «Новый Орлеан». А потом опять… на этот раз туда, где было написано «Чикаго».

— Что-о-о? Тит, когда это ты научился читать?

Мальчик посмотрел на меня, улыбнулся и, как обычно, ничего не ответил.

— Жюли, ты, что ли, его научила?

— Нет-нет, но Тит быстро учится. Может, он и не говорит особо, но голова у него варит, да ещё как.

Жюли всё время говорила, что Тит всё понимает, но честно говоря, свой ум он никак особо не проявлял. Иногда Тит больше походил на лесного зверька, чем на ребёнка.

Тем временем невозмутимый Те Труа снова сосредоточился на карте:

— Не думал, что Чикаго так далеко. Мы туда сто лет будем добираться.

— Если не больше! — воскликнула Жюли.

И правда, нам предстояло пересечь почти все Соединённые Штаты Америки с юга на север. Даже по карте было видно, насколько это большое расстояние.

— Красная ломаная линия обозначает железную дорогу, — объяснил я, указывая пальцем. — Поезд, без сомнений, самый быстрый способ передвижения. За ночь мы доберёмся до Мемфиса. Там сделаем пересадку и через день будем в Чикаго.

— Отлично, — одобрил Те Труа.

— Но всё не так просто, да? — спросила Жюли. Она часто понимала меня без слов.

— Я узнал, сколько стоят билеты, — продолжил я, — и да, нужно много денег. Билет до Чикаго стоит двадцать семь долларов. И это только за одного.

Те Труа молча передал мне сигарету. Я сделал длинную затяжку и обжёг горло.

— Есть ещё одна возможность — сесть на пароход и плыть по Миссисипи.

Я постучал ногтем по карте, указывая на большую реку. Она текла на север, извиваясь, как змея.

— По Миссисипи можно как раз плыть в нужном нам направлении, но она очень извилистая, поэтому путешествие займёт гораздо больше времени, чем на поезде.

— Чёрт побери, я знал, что не надо продавать каноэ! — воскликнул Те Труа.

Я чуть не рассмеялся.

— Да там все тысяча двести миль! Нам ни за что не одолеть их на вёслах, тем более против течения. Нет, придётся плыть на корабле. И даже если так, потребуется не меньше пяти дней, чтобы добраться до Сент-Луиса.

Я подождал, пока Те Труа и Жюли найдут город на карте.

— А там нам всё равно придётся думать, как пересечь последние триста или четыреста миль до Чикаго.

— Хм, — промычал Те Труа, — сколько стоят билеты на пароход?

— Пять долларов — один билет, если поедем на палубе, а не в каюте. Тит платит половину как наш слуга.

— Тит не слуга! — повысила голос Жюли. — Он мой брат!

— Знаю, знаю, мы только сделаем вид, что он слуга, хорошо? Чтобы немного сэкономить.

Жюли смотрела на меня с сомнением:

— И потом, знаешь, что это значит? Из-за того, что ты столько потратил на одежду, в Сент-Луис мы приедем с пустыми карманами!

Я пожал плечами. Она была права, может, я немного и увлёкся покупками. Но тут уже ничего не поделаешь.

— Что-нибудь придумаем, — пробормотал я.

Жюли насупилась, и между нами повисло неловкое молчание. Я не знал, что делать, поэтому открыл чемодан и достал красные туфли, которые ей купил. На мгновение я мог поклясться, что на глаза у неё навернулись слезы.

— Это что… мне? — спросила Жюли.

— Конечно, — ответил я. — Я подумал, что они красивые.

Жюли странно посмотрела на меня:

— Ты полон сюрпризов, Эдди Браун.

#i_022.jpg

 

12. Миссисипи

Итак, решено. Наша «банда с часами» собралась отплыть из Нового Орлеана на корабле, а дальше, по выражению Те Труа, следовать за ветром приключений.

Мы прибыли в порт Нового Орлеана днём. Миссисипи текла медленно и величественно, на её тёмной поверхности играли отблески солнца. Выстроившиеся вдоль берега паровые суда напоминали головы индейцев, украшенные перьями из дыма.

Я не знал, что на свете бывают такие большие корабли. Они напоминали трёхэтажные дома с множеством иллюминаторов и цветными флагами. Сверху, между двух труб, виднелась лоцманская рубка. На корме возвышалось огромное гребное колесо, которое потащит корабль вверх по течению с помощью силы пара.

В порту в то время было немноголюдно, лишь несколько матросов сгружали с баржи тяжёлые мешки, и небольшие группы пассажиров опирались на поручни отплывающих кораблей.

Наш корабль назывался «Луизианская история». Прямо перед трапом стоял билетёр. Как только мужчина нас увидел, он прищурился и смачно сплюнул прямо на мостки.

— А вам что надо? — спросил он.

Как самый старший, я выступил вперёд.

— Три билета для меня и моих друзей, — попросил я. — И один со скидкой для Тита, то есть для нашего слуги.

Я очень надеялся, что торговец сказал мне правду.

— И куда вы собрались?

— В Сент-Луис.

— Далековато.

— Да, сэр.

— Билет до Сент-Луиса стоит десять долларов с человека в каюте, пять — на палубе. Негр платит половину. Если хотите есть на борту, двадцать пять центов за приём пищи. С каждого. Это много денег.

Мы не подумали запастись провизией, но у нас ещё оставались кое-какие сбережения. Поэтому я сказал билетёру, что он может не волноваться, и протянул ему банкноту в десять долларов. У того от удивления чуть не вылезли глаза из орбит, но он сразу взял себя в руки и спросил:

— Где ваш сопровождающий?

— Какой… сопровождающий? — пролепетал я.

Билетёр хмыкнул, довольный тем, что ему таки удалось меня подловить.

— Как только пассажиры проходят по трапу на борт, компания берёт на себя ответственность за них, особенно за детей, как в вашем случае. Но вас должны сопроводить до корабля взрослые, и в Сент-Луисе вас должны встретить, понятно? Я не могу позволить вам взойти на борт, если за вас не поручится взрослый.

— Э-э… — промямлил я, — я и не знал…

Жюли выглядела не менее обеспокоенной. Но тут Те Труа взял дело в свои руки.

— Чёрт, — сказал он, — мой кузен Эдди об этом не знал, и, очевидно, наш дядя тоже. То есть его отец. Не знаю, знакомы ли вы с ним, он мэр…

— Мэр? — переспросил мужчина.

— Да, и сенатор, — ляпнул Те Труа, притворяясь дурачком со свойственным ему легкомыслием. — Он не знал, что должен был нас проводить…

— Потому что он очень занят, — добавила Жюли, желая внести свой вклад.

— Поэтому он привёз нас сюда на той коляске, видите? Такая красивая, вон отъезжает. Он высадил нас в порту вместе со слугой и уехал. А в Сент-Луисе нас встретит другой его слуга.

Билетёр хмуро посмотрел на нас. Такой вид обычно бывает у взрослых, когда они пытаются понять, дурачат их или нет.

— И что этот мэр и сенатор… заставляет вас путешествовать на палубе? Знаете, как матросы называют тех, кто едет под открытым небом? «Живой груз». Потому что таким пассажирам приходится искать место среди ящиков с товаром и тюками хлопка.

— Правда, нашей кузине было бы лучше путешествовать в каюте, — сказал Те Труа. — Но, наверное, наш дядя не знал…

— Не знал?

Билетёр вздохнул, потом покачал головой и принялся что-то царапать ручкой на рулоне с билетами. Он быстро спрятал наши деньги, как будто они жгли ему пальцы, отдал нам отрывные билеты и махнул рукой, чтобы мы поторопились на борт. Судя по выражению его лица, он предпочёл бы никогда в жизни нас больше не видеть, и мы были готовы доставить ему это удовольствие.

Пароход отчалил на закате, и это было удивительное зрелище. Латунный колокол зазвонил во всю мощь, как в соборе, а матросы в тёмной форме убрали трап и отдали швартовы. Корабль под нами весь задрожал, как гигантское спящее животное, которое вот-вот проснётся. Две трубы выплёвывали облака чёрного дыма. Колесо завертелось — сначала очень медленно, и пароход отплыл от берега. Затем оно стало двигаться всё быстрее и быстрее, брызгая водой во все стороны.

Ни одно плавающее животное не производило столько шума и не поднимало столько воды. Этот корабль был создан исключительно магией белого человека. Я почувствовал облегчение, смотря, как Новый Орлеан исчезает вдали, а цапли, традиционные жители байу, вновь закружились над рекой, мелькая средь береговых кустов.

— У-у-у, — сказал Те Труа, стоя рядом со мной. — Смотри, как быстро идёт корабль, Эд! Как ты думаешь, мы сможем заглянуть в лоцманскую рубку?

— Мне бы очень хотелось! — тут же поддержала его Жюли. — Спорим, что, если я попрошу, лоцман позволит мне подержать штурвал.

— Нет, вы посмотрите на неё! — хмыкнул кто-то позади нас.

Мы одновременно обернулись и увидели трёх босых мальчишек приблизительно нашего возраста, которые с усмешкой смотрели на нас. Одеты они были в холщовые штаны и тёмно-синие жилеты. В остальном трудно было найти более непохожих друг на друга людей. Один был крупным и толстым, как бык, другой худой с глазами навыкате, а третий — чернее Тита и совсем без зубов. Когда он улыбался, обнажались две розовые, как конфеты, десны.

— А что тут такого? — осведомилась Жюли, грозно упирая в бока кулаки.

— Женщинам нельзя подходить к штурвалу. А ты женщина. Точнее, девочка, — сказал мальчик без зубов.

— А ты откуда знаешь, что нельзя?

Тот вздёрнул нос и с важным видом сказал:

— Я знаю, потому что нам можно. Мы матросы.

— Брехня, — сказал Те Труа.

— А вот и нет. Я Рене, а это Том и Майк, — сказал мальчик, указав на себя, потом на своих друзей. — Мы юнги на «Луизианской истории».

— Юнги — не совсем матросы, — заметила Жюли. — Не правда ли, Эдди?

— Эм-м, даже не знаю…

— А вы сами кто?

— Те Труа, Эдди, Жюли и Тит.

— Тетруа? Тито? В жизни не слыхал таких странных имён. Вы выглядите как богатенькие, но они не спят среди груза. Что вам нужно в Сент-Луисе?

— У нас вообще-то важная миссия, — брякнул Те Труа слегка оскорблённо, и я ткнул его локтем. Мне совсем не хотелось рассказывать этим троим про часы и всё остальное.

— Мой друг хочет сказать, что у нас… важное путешествие. Нам надо добраться до Сент-Луиса, — промямлил я. — Видите ли, мы дети губернатора…

— Вот это точно враки, — сказал Рене.

— Ничего подобного — заспорил я.

— Что-то не верится, — ответил он. — К тому же, если вы и в самом деле такие важные господа, вам же хуже.

— Почему это? — Те Труа выступил вперёд.

— Потому что мы хотели показать вам двигатель корабля, но, наверное, вы не захотите пачкать свои красивые наряды.

На одежду нам было наплевать. А ради моторов Те Труа вообще готов был ходить хоть голым. Юнги проводили нас к багажному отделению, где мы оставили чемодан, а потом пошли показывать нам корабль. Мы шагали вдоль латунного парапета и слушали, как новые знакомые объясняли нам устройство корабля.

— У корабля три палубы. Главная — та, что внизу. Там груз и пассажиры вроде вас. Потом — котельная палуба, мы сейчас на ней. Тут каюты, а прямо под ними котельная, поэтому она так и называется. Последняя называется штормовая, она на самом верху.

— Почему «штормовая»? — спросил Те Труа.

— А чёрт её разбери, — пожал плечами Рене, — может, потому, что, раз она на самом верху, там можно спрятаться, если начнётся адский шторм, из тех, что все внутренности выворачивает. Больше шансов не угодить в воду, смекаете? Ещё там центральная аллея, обеденный зал и бар, где взрослые по вечерам играют в карты. Вот тут обычно прячутся служащие, если им хочется промочить горло во время смены. В этой каюте живут другие дети…

— Какие дети? — спросил Те Труа.

— Близнецы, кажется. Они одинаковые, как ягодицы бабуина. Только один — мальчик, а вторая — девочка. Они путешествуют с дядей. Вот тут живёт ещё одна девочка, ей лет десять. За ней присматривает самая морщинистая вдова в мире. От неё пахнет рыбьим дерьмом.

С тех пор как мы познакомились, Том и Майк только кивали или ограничивались комментариями вроде «да», «нет», «наверное». А вот Рене болтал без умолку на грубоватом французском и брызгал слюной из щербатого рта. К тому же он постоянно использовал абсурдные и сочные словечки. Меня они смешили, а во взгляде Те Труа при этом то и дело вспыхивало бесконечное уважение.

Только Жюли держалась в стороне, не отпускала руку Тита и всё время оглядывалась, словно бы чего-то опасалась. Иногда девочек трудно понять. Я же, честно говоря, чувствовал себя спокойнее из-за того, что мы с кем-то познакомились и что на борту есть и другие дети. Теперь мы точно привлекали меньше внимания, да и так было веселее. Юнги мне понравились.

Они снова отвели нас на главную палубу, показали запас дров и угля на корме и топку, возле которой покрытые потом моряки поддерживали огонь. За ними внимательно присматривал старший. И наконец, мы увидели большие железные цистерны котлов, которые превращали воду в пар.

— А где машинное отделение?

— Ясное дело, на корме, где колесо. Сюда.

Мы пошли по коридору, что тянулся по боку корабля, и Рене указал нам на деревянную дверь в конце.

— Положите руку, — предложил нам Рене, усмехаясь. — Чувствуете, как вибрирует? А как шумит!

Жюли слегка зевнула, словно эти разговоры про машины совершенно её не интересовали. Те Труа, наоборот, дрожал от нетерпения. Он схватил ручку, но толстый Том остановил его, положив руку на плечо.

— Осторожней, — предупредил он, — туда вообще-то нельзя.

Мы понимающе кивнули. Рене открыл дверь, и мы очутились в комнате, где стоял жуткий грохот. Нас окружали трубы и большие железные рычаги, которые двигались вверх-вниз, а в глубине виднелось огромное гребное колесо, которое крутилось без устали, брызгая водой во все стороны. Комната представляла собой переплетение рукояток и странных циферблатов с числами и надписями. Важного вида мужчина сосредоточенно их проверял.

Юнги сделали нам знак молчать и следовать за ними. Мы отошли подальше, чтобы нас не заметили и мы спокойно могли бы насмотреться на моторы.

В этот самый момент Тит издал нечленораздельный звук. Я обернулся и увидел, что в машинном отделении мы были не одни. Между приборами и зубчатыми колёсами прятался мальчик с тёмными волосами, в обносках и со странным шрамом на щеке в форме буквы V…

— О! — удивлённо воскликнул я.

Рене, Том и Майк резко развернулись, и Рене закричал:

— Борода меня возьми, заяц! Глядите, парни, кого мы поймали!

— Что это значит? — спросила Жюли.

— Это значит, что этот умник захотел прокатиться бесплатно, но теперь его ждёт купание в реке. Это морская традиция!

Мальчик со шрамом отступил назад, перебирая ногами и руками, как паук, и упёрся спиной в железную трубу. Честное слово, я никогда не видел настолько перепуганного человека.

— Нет-нет, — возразил он слабым голосом, — пожалуйста, никому не говорите. Я вам заплачу.

— Да-а? — спросил Рене. — И чем же?

Мальчик вытащил потёртую дорожную сумку.

— Они не должны это видеть. — И он посмотрел в нашу сторону.

Рене со знанием дела кивнул и выдвинулся вперёд, Том и Майк тут же загородили нам обзор. Но я успел заметить, что нелегальный пассажир вынул из сумки три или четыре сложенные бумажки. Рене внимательно их изучил. Потом сплюнул и издал смешок.

— Ну народ, что тут говорить, — сказал он. — По мне, так пусть остаётся сколько душе угодно!

#i_024.jpg

 

13. Долгое путешествие по великой реке

Индейцы чокто называют Миссисипи «Былбанча», что означает «место, где разговаривают на многих языках».

По мере того как мы продвигались на север, река всё больше соответствовала своему названию. Пассажиры, которые взошли на борт в Батон-Руж, говорили по-французски, как мы, но с тех пор на каждой остановке заходили новые люди, которые говорили на странных английских диалектах. Их я понимал с трудом.

Громадная река Миссисипи представляла собой величественное зрелище. Пароход «Луизианская история» шёл вверх по течению, так близко к берегу, что рисковал сесть на мель. С необычайным терпением он огибал излучины, острова, отмели, рифы, выступающие из воды обломки, палки и камни, стремнины и мелководье.

Вдалеке, на середине громадной реки, другие корабли проносились в сторону Нового Орлеана, используя мощные течения, которые порождало сердце Миссисипи. Иногда один из матросов показывался над бортом, бросал в воду груз, привязанный к верёвке, вынимал его и что-то кричал. Его морской жаргон был такой странный, что я с трудом разбирал слова. Но мне удалось понять пару слов: «марк двен».

— Что он говорит? — спросил меня Те Труа.

— Без понятия, — ответил я. — Может, этому матросу нравятся приключенческие романы. Недавно я прочёл книгу, которую написал человек по имени Марк Твен.

— Что за книга? — накинулся на меня с расспросами Те Труа.

— Ну, хорошая такая книжка. Про мальчика по имени Гек, который нашёл сокровище и разбогател. Но раз он стал богатым, ему пришлось ходить в школу, и поэтому он сбежал из дома вместе со своим другом-рабом, и они поплыли вниз по Миссисипи на плоту…

— Пф-ф, — фыркнул Те Труа, — какая глупость.

— Вообще-то это одна из самых интересных книг, которые…

— Я считаю, что это глупо, потому что он сделал всё наоборот, — отрезал Те Труа. — У этого Гека есть сокровище, и вместо того, чтобы радоваться, он бежит на юг. А мы ищем сокровище и поэтому идём вверх по реке, на север, так что у нас всё по-другому.

Он немного подумал и добавил:

— И Геку нужно было просто идти по течению, он мог сесть на корабль и спокойно плыть. А мы двигаемся в другую сторону, и для этого нужны сила и упорство, и чем дальше мы идём, тем труднее становится. Потому что сокровище легко потерять, а вот найти…

— Найти сокровище — это совсем другое дело, — задумчиво согласился я.

Мы замолчали и остались стоять, наблюдая за илистыми водами реки, которая пенилась под нами.

Только потом я узнал, что матросы на корабле совсем не были любителями чтения. Они просто измеряли глубину реки. Когда до дна оставалось две отметки на верёвке, они кричали «марк двен», что означало «отметка два», или «марк три», что значит «отметка три», и так далее. В общем, это было простое совпадение.

Миссисипи и правда оказалась местом многих языков, а корабль разговаривал на своём особом языке, который я постепенно начинал понимать. Матросы в машинном отделении кричали друг другу «стоп машина», «моторы назад», «самый малый вперёд» и так далее.

Свой язык был и у лоцманов. На корабле находились три лоцмана, которые работали посменно. Все они умели вести корабль вверх по реке и отлично знали, как идти с юга на север, следуя вдоль берега реки, там, где текли «мёртвые воды», по которым легче было пройти против течения. Но и лоцманы, которые поведут корабль обратно вниз по реке, тоже плыли вместе с нами. Обратно пароход пойдёт по центру реки, где течение Миссисипи было поистине устрашающим и где поднимались высокие грязные волны.

Обе команды лоцманов говорили на похожих, но всё-таки разных языках, помнили наизусть все отмели и изгибы реки, обменивались инструкциями и предупреждениями, рассказывали друг другу байки. Они говорили, что Миссисипи никогда не спит, что это огромное животное, которое подмывало берега, разрушало плотины, создавало острова. Иногда река находила короткий путь, то есть выходила из русла и заливала деревню или небольшой лес, создавая новое русло. Иногда река срезала целую излучину или поворот. Так города, которые раньше стояли на реке, оказывались внутри материка, и между ними и водой могли оказаться десятки миль.

Всё это нам с Те Труа рассказал Рене, который уже сто раз пересекал всю Миссисипи с юга на север и обратно. Я не особо ему верил, но помалкивал, потому что Рене разрешал нам заходить в лоцманскую рубку или спускаться в камбуз перекусить, и нам не надо было платить двадцать пять центов. Никогда в жизни мы не чувствовали себя настолько свободными, как на борту парохода.

На самом деле мы должны были находиться под присмотром капитана, толстого человека с колючей, как кусты ежевики, бородой. В первый вечер он созвал нас в своей рубке и промыл нам мозги насчёт того, как важно хорошо себя вести и быть благоразумными. Он сказал, что будет за нами приглядывать, но как дошло до дела, я его больше не видел, и мы с Те Труа могли гулять где и сколько нам вздумается.

Жюли была девочкой, поэтому ей не так повезло. Капитан попросил одну из синьор на борту, вдову Лоренс, найти для Жюли занятие и научить её нескольким стихам из Библии. Это Жюли-то, которая ни разу в жизни не была в воскресной школе преподобного Томпсона!

Вдова Лоренс была горбатой старушкой, вежливой и приятной, как командир полка. Именно она, по словам Рене, пахла, как рыбье дерьмо. Я, конечно, не приближался к ней, чтобы проверить, но мне было очень жаль Минни, племянницу вдовы Лоренс, которая ехала с ней в Каир, штат Иллинойс. И Жюли мне, конечно, тоже было очень жалко.

Я был знаком с женщинами, похожими на вдову Лоренс. В нашей деревне их было три: вдова Бо, синьора Травер и синьора Флинч. Однажды я говорил о них с индейцем Джо, и он назвал этих женщин «троицей стервятников», потому что, как и эти птицы, они чувствовали вонь падали за десятки миль. Именно они вынудили мать Жюли уехать из посёлка и поселиться в лачуге на краю плантации. Именно они выстраивались вдоль бакалейной лавки, когда Жюли ходила в посёлок (и тогда они выглядели точь-в-точь как стервятники). Они обсуждали её вполголоса и с обеспокоенным видом качали головами.

Жюли приходилось терпеть таких женщин всю свою жизнь. И наверное, именно поэтому она и не думала показываться, когда вдова Лоренс выходила из своей каюты и принималась её звать.

Тем временем прошло два дня с тех пор, как мы покинули Новый Орлеан, и пять — как мы уехали из дома, и никто не отправил телеграмму родителям, чтобы предупредить, что мы в порядке и что пустились в путь с важной миссией. Иногда я спрашивал себя, так ли уж она важна, эта наша миссия. Может, мы ошиблись. Может, Джек вовсе не работал на «Уокер&Даун». Может, эти сломанные часы ничего не стоили.

Тит всё время носил на шее бархатный мешочек, который я купил в Новом Орлеане, и каждый раз, когда у него выпадала свободная минута, он доставал луковку часов и аккуратно поворачивал её в руках, словно сокровище. По крайней мере, для Тита часы точно имели ценность.

— Что ты в них такого нашёл, можно узнать? — спросил я его как-то вечером на палубе, когда Те Труа и Жюли уже уснули, улёгшись между двух огромных мешков с углём, а Тит свернулся у меня в ногах, как щенок.

— Семь и девять, — пробормотал Тит.

Я подпрыгнул. Никогда раньше я не слышал, чтобы Тит разговаривал! Очень долгое время я думал, что он вообще немой.

— Что-что? — переспросил я.

— Пятнадцать, и сорок четыре, и двадцать семь.

Я резко выпрямился:

— Тит, ты же… говоришь!

Он улыбнулся, указывая на часы. Клянусь, я понятия не имел, что происходит. Я точно знал, что Тит всегда любил цифры. Каждый раз, когда он с чем-то играл, например с камешками, он разделял их на кучки, считал и пересчитывал. Может, ему нравились часы, потому что на них были нарисованы цифры? Возможно. И вообще, кто знал, что творилось у него в голове.

Наше путешествие продолжалось. Река проходила по границе штатов Луизиана и Миссисипи. Города шли один за другим, вынуждая пароход ходить зигзагом от одного берега до другого, постоянно перемещаясь из одного штата в другой: Натчез, штат Миссисипи; Видалия, штат Луизиана; Виксберг, Миссисипи; Таллула, Луизиана. Кто бы мог подумать, что мир может быть таким огромным и что в нём столько городов и людей.

Безбилетник, которого мы нашли в первый день, назвался Читом и сказал, что он уже проехал всю Америку с севера на юг и с запада на восток. Он был сиротой, иногда воровал или подрабатывал, где придётся. О своей жизни он говорил так, словно это была самая интересная жизнь на свете.

Однажды днём мы сидели в камере хранения. В отличие от машинного отделения, там было гораздо прохладнее и тише, и главное, туда никогда никто не заходил.

— Скажи, — спросил я, — как ты убедил Рене и остальных не бросать тебя за борт?

— У меня есть свои секреты, — ответил Чит. Он жевал кусок вяленого мяса, по-коровьи смачно чавкая.

— И что это за секреты? Я видел… что-то вроде рисунков, но больше ничего.

— Я не хотел вам их показывать, потому что среди вас была девочка.

— Жюли?

— Ну да. Ей нельзя на такое смотреть. Но тебе можно, если хочешь.

Он хитро улыбнулся, открыл дорожную сумку, вытащил стопку мятых бумаг и, подмигнув, передал их мне. Это были не рисунки, а фотографии. Чёрно-белые фотографии женщин без одежды. На одной голая девушка курила, облокотившись о стену. Другая лежала на лугу. Ещё одна сидела в седле на лошади.

— Сильно, да? — спросил Чит.

— Да-а, — неуверенно протянул я.

Я никогда не видел ни голой женщины, ни, если уж на то пошло, голого мужчины. Если не считать миссис Томпсон, жены преподобного. Однажды мы с Те Труа увидели, как она купается в реке, и, поверьте мне, зрелище было не самое приятное, к тому же мы сразу убежали.

— Прости, но… — пробормотал я смущённо, — но Рене позволил тебе остаться из-за этих вот фотографий?

— А ты бы не позволил?

Я смущённо закашлялся, и Чит пихнул меня кулаком в плечо:

— Ты ещё ребёнок, Эдди. Просто младенец. Но через несколько лет ты со мной согласишься.

Я не знал, правда ли это, и уж точно не понимал, с чем я должен буду согласиться. Но когда Жюли стремительно влетела в багажное отделение, я испытал облегчение.

Чит с быстротой фокусника спрятал фотографии. Я посмотрел на Жюли и покраснел до кончиков волос. Я не мог не задаться вопросом, похожа ли она под своим платьем в цветочек на девушек с фотографий.

— Экхм, — закашлялся я.

— А, вот ты где. А где Те Труа?

— Не знаю, наверное, пошёл с Рене посмотреть на работу кочегаров.

— Ну ладно, не важно. Пошли со мной. Только ты, один, — уточнила она, бросая взгляд на Чита.

Тот послал ей воздушный поцелуй и подмигнул, на что Жюли возмущённо фыркнула. Я пожал плечами и пошёл за ней. Мы вышли в горячий, липкий воздух и встали в тени, облокотившись о парапет котельной палубы.

— Ты почему весь красный? — спросила Жюли.

Я попробовал придумать ответ, но у меня ничего не вышло. Вместо этого я просто стоял, как истукан, и смотрел, как Жюли спокойно достала из-за пазухи газетный разворот и протянула его мне.

— Смотри, что я нашла, — сказала Жюли. — Это только что оставили на столике в ресторане.

— Что это? — спросил я.

— Страница из «Пикаюн», — объяснила Жюли. — Она двухдневной давности, как раз когда мы отплыли из Нового Орлеана.

— И с каких пор ты читаешь газеты?

— Я увидела, что там говорится о Чикаго, мне стало интересно, и к тому же…

— Что?

— Я всё прочла, хоть и не сразу. И тогда мне стало ещё интереснее.

Страница, которую дала мне Жюли, была из раздела хроники. Заголовок занимал весь разворот:

«МЁРТВЫЙ ЗЛОДЕЙ. В ЧИКАГО НАЙДЕН УБИЙЦА МИСС ДАУН»

— Что за?.. — спросил я.

— Читай, — ответила Жюли.

Я поправил очки. К статье прилагалась фотография зрелого мужчины с седыми, зачёсанными назад волосами и закрученными вверх усами. Одет он был в белую рубашку с галстуком. По фотографии угадывалось, что когда-то мужчина был важным человеком. Держался он уверенно, как люди, которые считают, что делают миру одолжение самим фактом своего существования.

Текст был приблизительно следующим:

Чикаго. Продолжается расследование смерти 52-летнего мистера Дарсли, убитого тремя выстрелами из револьвера. Его тело нашли в переулке несколько недель назад. В молодости мистер Дарсли был известным частным детективом и близким другом мисс Даун, которая совместно с мистером Уокером создала знаменитый Каталог.

Я посмотрел на Жюли, но она молча похлопала по газете.

Мистер Дарсли был приговорён к смертной казни за убийство мисс Даун, произошедшее 31 декабря 1899 года. Благодаря поддержке лучших адвокатов Америки Дарсли избежал повешения, но приговор вызвал много толков.

До ночи побега мы не располагали никакими сведениями о мистере Дарсли. После хладнокровного и зверского убийства охранника ему удалось вырваться из тюрьмы. Однако его свобода длилась недолго. Мужчина был найден мёртвым в одном из переулков в районе вокзала. По иронии судьбы его убийство произошло недалеко от складов компании «Уокер&Даун» и бывшего дома мисс Даун.

Дальше шли некоторые душераздирающие подробности о мистере Дарсли, который был назван «кровожадным чудовищем» и «человеком, состоящим в сговоре с городской преступностью».

— Теперь понял? — cпросила Жюли.

Понял я мало что, поэтому ещё раз более вдумчиво прочёл статью от начала до конца. Потом я поднял голову и спросил:

— Ну и?

— Тебе не кажется это странным? — спросила моя подруга. — Каталог по ошибке отправляет нам дорогущие часы. В попытке их заполучить служащий Каталога едва нас не убивает. А теперь мы узнаём, что за несколько дней до этого убийца мисс Даун сбежал из тюрьмы. И умер он, между прочим, именно рядом с домом мисс Даун.

Я сложил газету и отдал её Жюли. Я всё ещё не понимал, к чему она клонит.

— Ты знал, что мисс Даун убили в ночь Нового года? — спросила Жюли.

Я кивнул. Об этом знали более-менее все. Несколько раз я слышал, как обсуждали это убийство. Ничего особенного, просто замечания по поводу несчастной мисс Даун и её кончины, которыми с сочувственной миной обменивались подруги моей матери, попивая чай в гостиной.

— Мне кажется, смерть Дарсли и часы связаны, — сказала Жюли. — Это точно. И мы должны узнать, в чём тут дело.

Жюли развернулась и пошла прочь, но потом обернулась и оскалилась, как дикая кошка:

— И последнее. Вы с Те Труа лучше остерегайтесь ваших новых друзей и Чита. Они мне не нравятся. Ни капельки.

 

14. Мемфис

Пароход плыл вдоль восточного берега большого острова. На вид остров казался необитаемым. И вот наконец вдали показался Мемфис. Матросы побросали связки хвороста в топку, и из дымовых труб повалил тёмный дым, а в вышине воздух рассёк резкий свисток «Луизианской истории». Кто-то на пристани заметил пароход и вскочил, звон колокола отозвался на свист парохода, и какое-то время над Миссисипи стоял шум и гам.

Готовящиеся к высадке пассажиры приготовили чемоданы, люди в порту побежали на причал, продавцы тащили тележки с товаром в надежде что-нибудь выгодно продать. Девушки рассматривали приезжих, надеясь найти достойного жениха или просто какого-нибудь красавчика, по которому можно повздыхать. Молодые люди, разумеется, делали то же самое. В общем, поднялась ужасная суматоха.

Город Мемфис был ещё важнее и крупнее Нового Орлеана. В порту могли одновременно пришвартоваться десятки кораблей. «Луизианская история» собиралась простоять в Мемфисе полдня, чтобы пассажиры могли поужинать в городе, если захотят. Конечно, мы тоже хотели побывать в городе. Точнее, хотели Жюли и Те Труа. Я же немного боялся и думал, стоило ли включать в список своих Страхов пункт «опоздать на корабль и остаться в Мемфисе». По-моему, ещё как стоило.

— Может, разумнее было бы остаться на борту…

— Но корабль отплывает только в семь, — запротестовала Жюли. — У нас куча времени. Мы можем быстро всё посмотреть…

— Да чёрт с ним, — фыркнул Те Труа, — Эдди, как всегда, трусит. Когда ещё нам выпадет шанс погулять по Мемфису?

Мне, как обычно, пришлось выбирать — пойти с ними или остаться на борту в одиночестве. Но было слишком жарко, чтобы сидеть на пустынном корабле полдня, наблюдая, как матросы грузят на борт ящики.

Мемфис принял нас в свои раскалённые объятия. Стояла такая жара, что дышалось с трудом. Везде сновали люди, мимо проезжали кареты и дилижансы. На причале, как сардины в банке, толкались элегантно одетые господа вперемешку с попрошайками.

Мы шагали вперёд, сначала Те Труа и Жюли, за ними я, держа Тита за руку. Мы шли вдоль берега Миссисипи в поисках прохлады.

— Ого! — крикнул Те Труа так громко, что я чуть не упал. — А это что такое?

Он указал пальцем вдаль, и, честно говоря, у меня тоже отвисла челюсть. Недалеко от нас небо делила пополам громадная стальная конструкция, которая шла от одного берега Миссисипи до другого. Поезд на полной скорости и с диким грохотом пересекал этот удивительный мост. Казалось, что он едет по облакам.

— Ух ты! — сказал я. — С каких это пор поезда летают по воздуху?

— Вообще-то это всего лишь мост, — заметила Жюли.

— Но я не знал, что существуют такие длинные мосты, — сказал Те Труа. — А ты разве знала?

Мы направились в сторону моста и добрались до его основания. Рельсы сверкали под полуденным солнцем. Мост был действительно огромным, может, целую милю в длину. Его металлические распорки, казалось, бросали вызов Миссисипи. Те Труа хотел перейти по мосту и посмотреть, что там на другой стороне (там, ясное дело, был другой берег), но на этот раз мне удалось его переубедить. Не хватало ещё, чтобы проехал другой поезд, пока мы будем наверху… Тогда пришлось бы прыгать в воду, чтобы нас не раздавило.

— Может, что-нибудь выпьем? — предложила Жюли. — Я просто умираю, как хочу пить.

В два прыжка она добежала до ближайшей лавки и вошла внутрь.

— Простите, мистер, в этой бочке у вас лимонад? Сколько стоит?

Владелец магазина поднял голову и поморщился.

— Пенни за стакан, — ответил он.

— Тогда нам на всех, — попросил Те Труа.

Продавец достал из ведра с водой три стакана, поставил их на прилавок и наполнил жидкостью жёлтого цвета, внимательно следя, чтобы не пролить ни капли.

— Деньги вперёд, — сказал он.

Я помотал головой:

— Мистер, не хватает одного стакана.

— Не думаю, — ответил тот.

Я кашлянул:

— Мистер, нас четверо. А стаканов всего три.

Хозяин лавки с шумом втянул носом воздух.

— Лимонад только для троих. В моём магазине черномазых не обслуживают.

Это слово ударило меня в живот, как нож.

— Но… Тит с нами! — выдохнула Жюли.

Я увидел, что она оскалила зубы, как дикая кошка.

— Я сказал, никаких чёрных. Давайте три пенни за лимонад и катитесь к дьяволу.

— Мы ещё ничего не выпили, — огрызнулся Те Труа. — За что мы должны платить?

— За то, что я уже испачкал стаканы и налил лимонад. Неприятностей ищете?

Хозяин поднялся на ноги. У него были большие волосатые руки.

— Эй! — выдохнул Те Труа, но я схватил его за плечи.

— Пошли отсюда, лучше не связываться.

— Гоните три пенса! — зарычал продавец.

В ответ Те Труа сплюнул на пол:

— Вот тебе за твой вонючий лимонад!

Он сделал неприличный жест, а потом мы развернулись и припустили прочь.

Когда мы остановились, все тяжело дышали и пытались унять сердцебиение. Тит плакал. Жюли была в ярости и напоминала грозовое облако. А я… мне просто было стыдно.

— Ладно тебе, это ерунда, — пробормотал я.

— Ничего не ерунда, — ответила Жюли.

— Но мы всё равно ничего не можем поделать, — сказал я.

Жюли повернулась к Те Труа:

— Ну хоть ты что-то сделал. Спасибо.

И правда, Те Труа взбунтовался. А я чувствовал себя трусом, и эта мысль жгла меня изнутри, как огонь.

Мы были по горло сыты Мемфисом. Вечерело, и нам не хотелось опоздать на корабль. Мы решили вернуться и, чтобы сократить путь, пошли в порт по маленьким боковым улочкам. Узкие грязные переулки воняли мочой. Меня вдруг охватило беспокойство и желание оказаться дома, поближе к байу. Я снова стал нормально дышать только тогда, когда увидел вдалеке между складами блеск коричневых вод Миссисипи.

Я всё ещё держал Тита за руку.

— А вот и вы. Где вы были? Я уже долго вас ищу.

Я по-дурацки вскрикнул: голос застал меня врасплох. Из-за угла вышел Чит и довольно хмыкнул. В зубах у него, как сигарета, торчала травинка. Безбилетник напоминал сонного кота, пригревшегося у камина. Кто знает, что он тут делал и почему решил сойти с корабля.

— А, это ты, — сказал я, — ты не представляешь, что с нами приключилось, я должен тебе рассказать…

— Вот-вот, — согласился Чит. — Я уже давно хочу попросить тебя кое-что рассказать. Например, кто вы такие на самом деле.

— Ты уже знаешь, кто мы, — заявила Жюли.

В одно мгновение Чит из кота превратился в лису.

— Я знаю только те небылицы, которыми вы накормили меня и моих друзей. А теперь, если вас не затруднит, я бы хотел узнать правду.

Он растягивал слова с восточным акцентом: «пра-а-авду».

— Я пораскинул мозгами и решил: вы что-то скрываете. Говорите, у вас есть миссия, постоянно о чём-то шепчетесь, а как только к вам приблизишься, замолкаете или находите предлог, чтобы улизнуть.

— Неправда! — крикнул Те Труа.

— А мне кажется, правда, — продолжил Чит. — Я живу в багажном отделении, забыли? Так вот, у меня было достаточно времени, чтобы заглянуть в ваш чемодан…

Чит перекинул на живот свою дорожную сумку и вытащил пистолет Джека. Он держал его за дуло двумя пальцами, словно паука. Чит помахал пистолетом перед нашими лицами, хмыкнул и перехватил его как следует.

— Чёртов воришка! — прошипел Те Труа.

— Там куча бумаг, в вашем чемодане, но, к сожалению, читать я не умею. Но пистолет ведь читать не надо, а? Хе-хе. И так как я нашёл мужской плащ с пятнами крови, мне стало любопытно…

Я даже не заметил, как загородил Тита, защищая его. Казалось, время замерло. Чит кивнул в мою сторону.

— Да, и немой негр, — продолжил он. — Готов поспорить, что он замешан в этой истории, да? Или, может, дело тут в странных часах, которые он всё время таскает при себе…

Мне никогда не было так страшно. На болотах Джек тоже угрожал нам пистолетом… Но тогда я бежал и ничего не видел. Теперь же дуло смотрело мне прямо в лицо. Разговаривая, Чит раскачивал пистолетом вправо-влево, направляя его то на меня, то на Те Труа, то на Жюли. Он хотел выстрелить. Неужели он действительно был на это способен? Хотя почему нет? В конце концов, мы были в переулке города с дурной славой, никто не знал, где мы, никто не мог нам помочь. Вот и Страх Номер Один, Эдди, сказал я себе. Страх Номер Один.

— Ну не надо делать такие лица, — воскликнул Чит. — Всё очень просто. Вы отдаёте нам деньги и кожаный бумажник, которые я давно уже заприметил. И часы. А потом рассказываете, кто вы такие.

— Нам? — переспросила Жюли.

— Именно, — подтвердил Чит. — Нам. Мне и моим друзьям.

Я повернул голову и увидел Рене и Тома, которые медленно приближались к нам с другого конца переулка. Рене улыбался, словно происходящее веселило его до чёртиков. А Том выглядел серьёзно и сжимал в руке нож для чистки рыбы. Очень тонкий и очень острый нож.

— Привет, ребята, — сказал Рене, — как дела?

Произнёс он это медленно и всё время улыбался. «Ну что, богатенькие вы наши, не ожидали такого, а?» — словно говорил его взгляд.

— Бумажник, — приказал Чит. — Живо.

Я был провожатым, поэтому бумажник Джека доверили мне. Он оттопыривал задний карман моих штанов. Не знаю, как Чит догадался, но револьвер теперь смотрел мне в лицо.

— Ну же, Эд, — сказал Чит, — давай его сюда.

Я не знал, что делать, и решил подчиниться. Чит, Рене и Том подошли так близко, что я чувствовал запах их пота. Я достал бумажник, но у меня дрожали руки, так что он упал на землю с тяжёлым стуком, подняв облачко пыли.

— Эдди! — закричал тогда Те Труа. — Поберегись!

Мой друг быстро наклонился за бумажником, и не знаю, как ему пришло это в голову, но одной рукой он схватил кошелёк, а другой набрал большую горсть песка и изящным движением швырнул её в глаза Читу. Потом Те Труа бросился вперёд, точно бык, и изо всех сил заехал ему плечом в живот. Пистолет вылетел из руки Чита, прочертил в воздухе серебряную дугу и пропал из виду.

— А-а-а! — закричал Чит.

— Том, лови их! — заорал Рене.

Это в мои планы не входило. Я схватил Тита за руку и рванул с места. Прочь отсюда, Эдди Эд, сказал я себе, и побыстрее. Я действительно трус. Бегство давалось мне легче всего. Позади я слышал крики и стук подошв Те Труа и Жюли, которые бежали следом.

— Поднажми! — кричал Те Труа.

Я никогда не видел, чтобы кто-то бежал так быстро, как Рене. Том и Чит от него не отставали. Вдруг они подобрали пистолет? И уже целятся мне в спину?

В этот момент воздух задрожал от резкого свиста. Пароход! Он собирался отплыть без нас! Я прибавил шагу, мимо меня, резко ускорившись, пролетел Те Труа. Он направлялся к складам, желая пересечь последний участок под прикрытием пристани. А я поскользнулся, зацепился за что-то ногой и упал на бочонок, который подпирал стену склада. Инстинктивно, сам не понимая, что делаю, я оттолкнулся от бочонка и рванул вперёд.

Бочонок покатился вниз и налетел на Рене, который сбил с ног Тима и Чита. Они попадали друг на друга и принялись изрыгать проклятия.

— Молодец, Эд! — крикнул Те Труа. — Дёру!

Некоторые погони трудно описать. Под нашими ногами пролетали пыльные улицы, из-за биения сердца, которое отдавало в уши, мы не слышали собственных криков. Мы бежали мимо нищих, перепрыгивали мотки верёвок — до тех пор, пока наши всё ещё новые ботинки не застучали по доскам трапа.

«Луизианская история» готовилась к отплытию. Котлы уже прогрелись, трубы плевались дымом. Я чувствовал знакомое ворчание кормового колеса, которое начинало вгрызаться в воду. Двое матросов подошли убрать трап и отдать швартовы.

— Подождите! Мы пассажиры! — завопил Те Труа.

Не знаю, как нам это удалось, но мы успели в последний момент. Вместо того чтобы спокойно взойти по трапу, мы потеряли равновесие и влетели на борт кувырком, провожаемые удивлёнными взглядами пассажиров. Пароход свистнул на прощание, последнюю верёвку отвязали и затащили на борт, и, наконец, «Луизианская история» отчалила.

Глотая ртом воздух, я прислонился к парапету и стал искать глазами Рене, Чита и Тома на берегу или на набережной, но их нигде не было видно. Они отстали от нас. Мы были спасены. Но самое главное, мы остались живы.

#i_027.jpg

 

15. При встрече двух рек

Те Труа и Жюли направились в багажное отделение проверить наш чемодан и взяли с собой Тита, который всё ещё хныкал. Я же остался в одиночестве на котельной палубе перевести дыхание и привести мысли в порядок.

Невыносимую дневную жару прогнал свежий, полный незнакомых запахов ветер. Вся природа вокруг изменилась. Берега реки, словно светлячками, были усыпаны маленькими сигнальными огнями. Стоило прищуриться, и мне казалось, что я вижу среди зелени глаза оленей, их влажные носы и похожие на переплетённые ветви рога.

Река текла по границе между Арканзасом и Теннесси, и байу превратилось в далёкое воспоминание. Теперь берега Миссисипи покрывали леса. Эта природа была мне незнакома, и я чувствовал себя не в своей тарелке. Могу ли я всё ещё полагаться на уроки Джо так далеко от дома? Можно ли оставаться болотным шаманом вдали от болот? Но, подняв голову к небу, я понял, что звёзды никуда не делись. Влажный воздух прояснился, и они засияли ещё ярче. Созвездия оставались на своих местах. Не всё было потеряно.

«С каждым путешествием твоя котомка становится всё тяжелее», — говаривал Джо. Моя котомка наполнялась секретами, страхами, револьверами, прожитыми днями. Я не знал, нравится мне это или нет, но в любом случае выбора у меня не было. Его не было ни у кого.

Я не пошёл к остальным в наше убежище между мешков с углём и стоял рядом с бойлерами. Это было самое спокойное место на корабле. Из-за жары другие пассажиры обходили его стороной. Меня жара не беспокоила. Я хотел немного побыть наедине со своими мыслями. Когда я устал, то растянулся на полу и попытался заснуть.

— Эй.

Я открыл глаза и замер. Передо мной стоял Майк. Из троих юнг на борту «Луизианской истории» он говорил меньше всех. Мы почти ничего о нём не знали.

Я вскочил на ноги как ошпаренный — вдруг он был в сговоре с остальными и прятал за спиной нож или что-нибудь в этом духе.

— Не бойся, я ничего тебе не сделаю, — сказал он и сел рядом. — Я просто хотел спросить, что случилось с Рене и Томом. Они остались в Мемфисе?

— Кажется, да, — пробормотал я.

— Ага. Мистер Уивер был в ярости, когда они не явились на пост. Они к вам приставали?

Я не ответил.

— Я знаю, они замышляли что-то против вас. Меня это не интересует… Но я рад, что их больше нет на корабле. У меня от Рене иногда мурашки по коже бегали.

А я ничего не подозревал до последнего момента. Я поблагодарил Майка, мы немного поболтали. Потом он ушёл заниматься своими делами, а я лёг, закрыл глаза и мигом уснул. Я проспал всю ночь. Сон мой был глубоким и тёмным, как русло реки.

На следующее утро свисток парохода объявил о прибытии в Каир. Снова поднялась обычная суета с тележками, людьми в порту, пассажирами, которые спускались и поднимались по трапу. Я, Те Труа, Жюли и Тит смотрели на всё это издалека. На этот раз никто даже не заикался о том, чтобы сойти на землю. Мы собирались покинуть корабль только в Сент-Луисе, через день, и ни секундой раньше.

— Эй, мальчики, — позвала нас Жюли. — Смотрите, как странно одет вон тот…

Я тут же понял, кого она имеет в виду. Мужчина выделялся из толпы, как летучая мышь на фоне голубого неба. Лет сорока, загорелый, с давно не стриженными седыми волосами, пассажир был одет в невероятный красный полосатый костюм, красные туфли, цилиндр и галстук в горошек.

В руках он нёс дорогого вида кожаный чемодан и оглядывался вокруг с улыбкой, словно услышал шутку, понятную только ему одному.

Мы с Те Труа высунулись за перила, чтобы получше его рассмотреть, и мужчина тут же нас заметил. Перед тем как ступить на лестницу, ведущую на верхнюю палубу, он успел нам подмигнуть. Мы видели, как незнакомец зашёл в каюту наверху. Она располагалась вдали от котельной, а значит, была одной из самых дорогих. Мы ещё немного побродили по кораблю, а потом я пошёл наблюдать за рекой.

Через некоторое время я обнаружил Те Труа в салуне с грязными окнами, где мужчины пили виски, курили сигары и играли в покер за деревянными столами из тёмного дерева. Те Труа сидел на полу в углу и, увидев меня, криво улыбнулся.

— Что ты тут делаешь? — спросил я, опускаясь рядом с ним.

— Мне было скучно, и я зашёл посмотреть, — ответил он. — Вообще-то детям сюда нельзя. Но на этом корабле никто ничего не замечает.

Он сказал это с важным видом и усмехнулся. Только тогда я заметил, что среди играющих был тот странный человек в красном костюме.

— Его зовут Эдвард Берри, — сообщил Те Труа, кивая на незнакомца. — Он так сказал.

— Эдвард, как я.

— Да, интересное совпадение.

— И как он играет, хорошо?

Те Труа пожал плечами.

— Всё время проигрывает. Если так дальше пойдёт, у него даже подтяжки уведут.

Я остался посмотреть на игру. Правила покера я знал — видел, как в него играет Джо-индеец, и эта игра всегда казалась мне немного глупой: у каждого игрока было пять карт и с их помощью надо было побить карты другого. После раздачи начиналась круговерть ставок и ответов на них, на столе росла куча денег до тех пор, пока кто-то не скажет «вскрываюсь», и тогда игроки показывали свои карты и победитель забирал всё.

Как оказалось, Берри делал всё не так, как надо. Он спускал хорошие карты, ставил на слабые, пару раз ошибся в расчётах и попытался даже побить флеш тройкой (даже я понимал, какая это глупость).

Но надо сказать, что никто на моей памяти не проигрывал с таким достоинством. Берри не переставал смеяться и шутить и, даже когда ему не везло, оставался настолько спокойным, что быстро завоевал всеобщую любовь. Все за столом хотели перекинуться с ним словечком и постоянно обращались к нему: Берри то да Берри сё.

Когда пришло время ужина, мы с Те Труа решили найти Жюли и Тита и что-нибудь съесть. Как только мы встали, Берри посмотрел на нас, подмигнул и сказал: «До свидания, мальчики». Казалось, что он вышел настоящим победителем из этой игры.

После ужина в салуне зажглись лампы, и мужчины снова собрались играть в карты. Шёл последний вечер перед приездом в Сент-Луис, и в воздухе витал дух утраченных возможностей. Игроки понимали, что у них остался последний шанс схватить удачу за хвост.

Я, Те Труа, Жюли и Тит устроились в углу, где мы никому не мешали. Лица вокруг игрального стола уже покрылись потом. Усы картёжников дрожали под облачками сигарного дыма. Вошёл Берри и первым делом поздоровался с нами, как будто мы были самыми важными людьми в салуне. Не буду скрывать, мне его приветствие доставило определённое удовольствие. Остальные игроки молча освободили ему место за столом.

По мере того как денежная куча на столе росла, атмосфера становилась всё более напряжённой. Доллары летели за долларами, бумажники постоянно открывались, и гора банкнот на столе всё увеличивалась. Я никогда не видел столько денег. Игроки стонали, если им приходила плохая сдача, или смеялись и скрещивали пальцы на удачу, когда им везло.

Берри тут же начал проигрывать большие суммы, но на этот раз обычная весёлость ему изменила. Дрожащей рукой он снова и снова открывал кошелёк, и я не понимал, почему он не вернётся в свою каюту и не найдёт какое-нибудь менее дорогостоящее занятие. Чтение, например.

— Отвечаю на ставку, — сказал какой-то тип по имени Стед. — И повышаю на десять долларов.

— Я в игре, — добавил другой, которого звали Фред.

Все игроки за столом по очереди спасовали. Фред и Стед оказались самыми стойкими на всём корабле. Ставка в десять долларов оказалась слишком высокой для большинства игроков. Ещё неделю назад подобная сумма показалась бы мне заоблачной.

— Я… повышаю ещё на десять долларов! — воскликнул Берри.

В комнате воцарилось гробовое молчание. Казалось, даже Миссисипи замерла. Стед и Фред обменялись недвусмысленным понимающим взглядом. Я тут же понял, что Берри угодил в ловушку, и эти двое собираются сыграть с ним злую шутку.

— Я тоже повышаю, на пятьдесят, — сказал Фред.

— И я, тоже на пятьдесят, — поддакнул Стед. Потом он повернулся к Берри: — Посмотрим, приятель, можно ли назвать тебя настоящим мужчиной.

Берри посмотрел в свои карты, надолго задумался, потом воскликнул:

— Я отвечаю на ставку в сто долларов. И повышаю ещё на пятьдесят.

Толпа забормотала. Кто-то наклонился к Берри и шёпотом посоветовал ему бросить это дело. Но тот достал из кармана новый кошелёк, набитый деньгами. Он был похож на Библию, сделанную из банкнот.

Фред и Стед снова понимающе кивнули друг другу и принялись повышать ставку, намереваясь выбить из соперника всё до последнего пенса, а безумец Берри каждый раз обдумывал свой ход и, казалось, был готов вот-вот спасовать, но в итоге бормотал что-то вроде: «Ну нет, я уверен, что выиграю, я уже не могу бросить такую ставку» — и отвечал.

В итоге на столе оказалось столько денег, что на них можно было купить завод. За соседними столиками прекратили играть и, затаив дыхание, следили за удивительной партией.

— Финальная ставка, — объявил Фред. — Ставлю последние сто долларов. Что скажешь, друг?

— Я пас, — сказал Стед, но подмигнул Фреду, и я понял, что эти двое сговорились и если выиграют, то поделят деньги поровну.

Я хотел предупредить Берри, но не мог вымолвить ни слова. Он в очередной раз открыл свой бумажник.

— Хм, — пробормотал Берри, — последняя ставка, да? Посмотрим, хватит ли мне денег, чтобы ответить.

Он принялся доставать банкноты и пересчитывать их на столе. Десять, двадцать, тридцать, сорок… на девяноста долларах бумажник опустел. Берри не растерялся и стал шарить по карманам пиджака в поисках монет. Он наскрёб девяносто два доллара, потом девяносто шесть, и, наконец, девяносто семь.

— Кажется, — объявил он, — у меня больше ничего не осталось.

— А-га! — ликующе крикнул Фред, наклоняясь над горой денег. — Если не можешь ответить, выигрыш мой.

— Секунду, секунду! — воскликнул Берри. — Может, кто-то мне одолжит три доллара?

Он посмотрел прямо на меня, Те Труа, Жюли и Тита:

— Что скажете, ребята? У вас, случайно, не завалялось трёх долларов?

 

16. Пароходы Миссисипи

И представьте, у меня в ботинке лежало ровно три доллара. Наши последние деньги.

— Ну что, одолжите мне три доллара, а?

— Что нам за это будет? — спросил Те Труа.

Берри засмеялся:

— Слыхали? Такой юный, а уже всё понял про жизнь. Если вы мне поможете, то заработаете мою дружбу и, может, часть моего выигрыша.

— Эй, — сказал ему кто-то, — давай я тебе одолжу.

— Оставь его в покое, — возразили в толпе. — Он попросил у детей. Посмотрим, что они ответят.

— Дай ему денег, — вполголоса сказала Жюли, не глядя на меня.

— Что?

— Дай.

Ну ничего ж себе. Только вчера мы рисковали жизнью, чтобы наши последние доллары (и, конечно, часы) не попали в руки Чита. И сейчас я должен был выкинуть их ради партии в карты? Завтра мы будем в Сент-Луисе. На три доллара, конечно, билет на поезд не купить, но у нас хотя бы будет на что поесть. Конечно, Жюли была самая рассудительная из нас и самая осторожная, она никогда бы не позволила мне отдать все наши сбережения, если бы не была совершенно уверена. Но что убедило её сейчас? Я понятия не имел.

Я медленно снял ботинок и вынул оттуда наши последние три монеты по доллару, протёр их о штаны и передал Берри.

— Спасибо, юноша, — воскликнул тот.

Он подкинул монеты на ладони и положил их на стол к остальной горе. И тогда хриплым голосом сказал Фреду волшебное слово: «Вскрываюсь». Это означало: ставки сделаны, игроки показывают свои карты, и у кого лучшая комбинация, тот и выигрывает.

Фред довольно усмехнулся. Такие звуки обычно издавал синьор Дюбуа, когда ему удавалось отловить особо крупного аллигатора в байу.

— Мне жаль, приятель, — сказал он Берри. — И вас мне жаль, ребята. Но я выиграл.

Одну за другой он раскрывал карты. Туз пик. Туз червей. Туз крестей. И, наконец, медленным движением фокусника Фред перевернул последнюю карту: туз бубей. Каре тузов.

— Это сильная комбинация? — спросила Жюли, всё ещё не глядя на меня.

— Ещё какая, — простонал я. — Такую не побьёшь.

Фред наклонился к деньгам, чтобы забрать их, но Берри его остановил.

— Подожди, я тоже должен вскрыть свои карты. Ведь так полагается, да? — И положил на стол двойку пик.

У меня на глаза навернулись слезы, потому что теперь никакой надежды не осталось. Те Труа впился ногтями в мою руку. А Берри вскрыл следующую карту — тройку пик. А потом четвёрку. Пятёрку. И, наконец, шестёрку. Пик.

— И что это значит? — снова спросила Жюли.

— Это значит, что… — с трудом выдавил я из себя.

— Стрит-флеш, — тихо закончил за меня Берри. — Если не ошибаюсь, стрит-флеш старше каре тузов.

Фред вскочил на ноги, и я подумал, что он сейчас опрокинет стол, но Берри оказался быстрее. В его руке мгновенно возник складной нож. Острое лезвие со свистом выскочило из перламутровой рукоятки.

— Никаких шуток, — пригрозил Берри. — Мне очень жаль, Фред, и Стеда мне тоже жаль, но я выиграл по правилам, и тому есть немало свидетелей, верно?

— Верно, — отозвался кто-то.

— Поэтому, если позволите, я намереваюсь забрать выигрыш и отправиться в свою каюту. Я порядком устал.

Лезвие ножа Берри всё ещё смотрело на двух шулеров. Свободной рукой он махнул в мою сторону:

— Мальчик, возьми сумку и собери деньги. В конце концов, тут и ваша доля.

Я быстро сделал, как он сказал, и вышел из салуна, держа сумку на голове, как трофей. Вместо того чтобы идти к себе, Берри прошёл дальше по коридору и спросил:

— Где ваша каюта, ребята? Надеюсь, вас не затруднит приютить меня на ночь. Готов поспорить, что Фред и Стед рано или поздно придут меня навестить, и лучше бы они меня не нашли.

— Эти двое — мошенники, верно? — спросил Те Труа.

— Они шулера, — ответил Берри. — И они были уверены, что выиграют. Вот только они не знали, что я тоже шулер.

— Только у нас нет каюты, — сказала Жюли. — Мы «живой груз», палубные пассажиры.

— Хм.

— Но мы можем пойти в багажное отделение, — предложил я. — Оно закрыто, но мы знаем, где ключи.

Идея всем понравилась, и мы направились к багажному отделению. Когда мы вошли, Берри взял стул и подпёр им дверь. Нож он всё ещё сжимал в кулаке. Мужчина приложил ухо к двери, задержал дыхание, потом вздохнул.

— Кажется, всё в порядке, — пробормотал он, — хотя никогда нельзя быть уверенным до конца.

Он открыл чемодан, достал оттуда две банкноты по десять долларов и кинул нам. Те Труа поймал деньги на лету.

— Вот! — воскликнул Берри. — Спасибо за помощь.

— Три доллара! — вспомнил я. — Как вы узнали, что у меня с собой три доллара?

— Сегодня днём на средней палубе я увидел, как ты достал монеты из кошелька и спрятал их в ботинок. Я подумал, что это хорошая идея. На корабле полно подозрительных личностей.

Я был с ним полностью согласен. Эдвард Берри долго нас рассматривал. Он по очереди заглянул в глаза каждому из нас. Тогда я понял, что этот человек, мой тёзка, мог быть опасен. Наверное, сейчас нам не стоило волноваться. Но ситуация могла измениться.

— Ну что, — сказал он, — раз у нас есть немного времени, расскажете мне, зачем вы едете в Сент-Луис? Взрослого с вами нет, но одеты вы хорошо. В общем, если позволите мне это сказать, у вас такой вид, будто вы скрываете какую-то тайну.

Я совершил титаническое усилие, чтобы не посмотреть на Тита и на часы. Надеюсь, остальные сделали то же самое. После происшествия с Рене и компанией в Мемфисе мы не могли рисковать.

— Не хотите говорить? Ну ладно, в конце концов, не так уж мне интересно. Но если вы надумаете остановиться в Сент-Луисе на какое-то время, скажите, у меня там есть пара друзей.

— Чикаго, — прошептала тогда Жюли. — Мы едем в Чикаго. На склад «Уокер&Даун».

Она говорила прерывающимся голосом, и я не понимал, почему она решила сказать правду. Те Труа положил руку ей на плечо.

На лице Берри сверкнула улыбка.

— Знаете, если вы хотите заказать что-то из Каталога, можно сделать это быстрее.

— Да, мы знаем, — ответила Жюли.

— В любом случае спасибо, что сказали.

Жюли улыбнулась:

— Вы шулер. Только тому, кто привык врать, можно иногда сказать правду.

Берри засмеялся.

— Ты совершенно права, — сказал он. — Интересное совпадение. Уже второй раз на этой неделе я слышу про «Уокер&Даун». Если я правильно помню, в газете…

— Именно так, — встрял я, думая о газетной странице, которую Жюли показала мне два дня назад. — В Чикаго найден мёртвым убийца мисс Даун.

— Да, мисс Даун была убита в 1899 году, если не ошибаюсь, — кивнул Берри. — У меня хорошая память на даты и цифры… Это, как вы понимаете, профессиональное. Теперь припоминаю: я читал новость о мистере Дарсли, он бежал из тюрьмы и был найден мёртвым уже через несколько часов. Гадкая история. Гадкая и отвратительная.

— А ты можешь её рассказать? — спросил Те Труа.

— Почему вам это так интересно?

— Нам не так уж интересно, — ответил мой друг. — Это просто… чтобы скоротать время.

— Ну-ну, — сказал Берри. Он резко закрыл нож и принялся постукивать жемчужной рукояткой по бедру. В полутьме он походил на карточного джокера. — Видите ли, убийство мисс Даун стало одним из самых загадочных преступлений последних лет, и когда-то все только о нём и говорили. К тому же… тут были налицо все составляющие примечательной истории: новогодняя ночь рубежа веков, богатая гениальная женщина, её поклонник и его соперник.

— Поклонник? — переспросил я. — Соперник?

— Я имею в виду, конечно, мистера Уокера, — отозвался Берри. — Но, наверное, лучше рассказать всё с самого начала. В молодости мистер Уокер работал в почтовой службе и вечно путешествовал с одного конца страны на другой. Однажды он познакомился с мисс Даун, дочерью коммерсанта, который был на грани разорения. Они тут же друг другу понравились, и Уокер решил продавать товары отца мисс Даун в разных городах, где оказывался по работе. Предприятие оказалось успешным, и вскоре Уокер уволился с почты и основал «Уокер&Даун». Тем временем мисс Даун долго размышляла, почему идея Уокера имела такой успех. Со временем она поняла: тем, кто живёт не в городе, а, например, на уединённой ферме где-нибудь на западе, тяжело ездить за покупками… А ещё людям нравилось получать вещи сразу на дом. Так мисс Даун придумала знаменитый Каталог и собственноручно создала его первую версию. Видите ли, — продолжал Берри, — для мистера Уокера мисс Даун была не просто партнёром. Говорят, что она была очень красива да к тому же слыла одной из самых умных женщин Америки. Уокер влюбился в неё без памяти. Он много раз просил её руки, но она всё время ему отказывала…

— Почему? — спросила Жюли.

— Не знаю. Поговаривали, что она не хотела терять свою независимость. К тому же, кажется, они были очень разными людьми. Мисс Даун нравилось читать и изобретать, она проводила много времени в одиночестве, а Уокер любил красивую светскую жизнь. В общем, эти двое были вроде как вечные жених и невеста. И в этот момент на сцене появился мистер Дарсли.

— Убийца! — воскликнул Те Труа.

Берри кивнул:

— Он самый. Но в то время, за год-два до убийства, Дарсли знали только как частного детектива. Говорят, он был красив, как актёр, и, что ни день, появлялся на разворотах журналов. Если надо было разгадать тайну или раскрыть сложное дело, Дарсли оказывался на шаг впереди полиции, его обожал весь Чикаго. В общем, Дарсли тоже влюбился в мисс Даун и начал настойчиво за ней ухаживать. Однако она его отвергла, как и мистера Уокера… Дарсли совсем потерял рассудок и в ночь Нового года убил её. Выстрелил прямо в лоб. БА-БАХ!

Последнее слово Берри прогремело в комнате, как настоящий выстрел. Я представил себе, как бедная мисс Даун падает на пол и последний вздох вылетает из её приоткрытого рта.

— Конечно, мистер Уокер поклялся, что отправит Дарсли на виселицу, и поручил дело своим лучшим адвокатам. Но и у Дарсли были отличные адвокаты. Говорят, что детектив был хорошим другом Эмеральда Джима, короля чикагской мафии, и тот сделал всё возможное, чтобы спасти ему жизнь. Адвокаты Дарсли доказали, что пистолет, из которого произведён выстрел, был украден у детектива за неделю до преступления, а Дарсли в момент преступления находился в ночном клубе Чикаго, где праздновал канун Нового года, и по крайней мере десять танцовщиц готовы были это подтвердить. В итоге вместо повешения он был приговорён к пожизненному заключению. Но Дарсли не признавал свою вину и говорил, что его подставили. А когда его посадили за решётку, поклялся сбежать, чтобы отомстить…

Слова Берри повисли в воздухе, как облако дыма.

 

17. Сент-Луис

«Луизианская история» прибыла в пункт назначения в середине дня. Уже с реки было видно, насколько этот город отличается от остальных. Сент-Луис оказался таким огромным, что его границы терялись где-то вдали.

— Сент-Луис — четвёртый по величине город Америки, — рассказал нам Берри прошлой ночью. — Но Чикаго ещё больше, сами увидите.

Я не мог себе представить, что может существовать что-то более величественное, чем зрелище, лежащее сейчас перед моими глазами. Сент-Луис был искусственным байу из домов, улиц, мостов и людей. Как животные могли выжить в подобном месте, если здесь не было ни одного дерева? Что за птицы могли летать в этом сером небе?

Корабль ещё не причалил, когда я увидел, как по набережной на полной скорости несётся карета без лошадей. Это был… автомобиль. Я знал, что где-то в мире существовали подобные машины, паровые кареты, которыми можно управлять, как кораблями. Но я никогда не думал, что мне выдастся увидеть такое живьём.

— Ого! — воскликнул я.

— Как думаешь, нам удастся прокатиться? — спросил меня Те Труа. Его глаза блестели от предвкушения чуда.

— Давайте будем тратить деньги разумно, — шёпотом осадила его Жюли.

Пароход заглушил моторы, и матросы спустили трап. Мы подождали, пока все спустятся (особенно Фред и Стед, которые всё время оглядывались в поисках Берри). Потом мы увидели, как шулер идёт к капитану, пожимает ему руку и обещает присмотреть за нами и передать нас дяде. Тогда и мы спустились с корабля на твёрдую землю. «Банда с часами» прибыла в Сент-Луис.

— Вы уже знаете, куда идти? — спросил нас Берри.

— Не совсем, — признался Те Труа.

— Тогда я дам вам последний совет. У вас не хватит денег, чтобы добраться до Чикаго на поезде… Но если вы такие смышлёные, как я думаю, то вы догадаетесь: чтобы путешествовать, не всегда нужен билет.

Он ушёл, не попрощавшись, и я не знал, огорчаться или радоваться тому, что он не пытался украсть у нас часы, все наши пожитки или что-нибудь в этом духе. Мы смотрели, как Берри широко шагает прочь в своём разноцветном наряде и цилиндре с довольным видом властелина мира, который уверен, что с ним никогда не случится ничего плохого.

Мы зашли в порт между складами и пустились в путь по лабиринту между мешков и ящиков. Тит попал под ноги большому и толстому моряку, который нёс огромную бочку.

— Чёрт! — воскликнул тот. — Поосторожней!

Крышка бочки соскочила, из неё выплеснулось полгаллона рыбы в рассоле. Тита с Жюли окатило с головы до ног. Они выглядели так смешно, что мы с Те Труа расхохотались, а Жюли сказала:

— Фу, теперь я буду вонять селёдкой до скончания времён.

Тогда мы засмеялись ещё громче, а Жюли вытянула руки вперёд и страшным голосом проговорила:

— Смотрите, я болотный монстр…

Мы сделали вид, что убегаем, а Жюли схватила Те Труа, крепко его обняла и поцеловала в щеку. Мой друг покраснел так, словно перед его лицом взорвался арбуз. А я почувствовал, что внутри меня тоже что-то взорвалось. Я не знал, что это было, но почувствовал боль.

В одно мгновение у меня пропало всякое желание играть. Мне хотелось только уйти куда-нибудь подальше от них. Тит неразборчиво что-то промычал, тоже обнял меня и поцеловал куда-то в грудь.

— Отстань, ты мне всю одежду испачкаешь, — проворчал я.

— Испачкает, говоришь? — спросила Жюли. — А мне что делать? Взгляни, на кого я похожа.

Она смотрела на меня с вызовом, но я повернулся к ней спиной и молча пошёл вперёд. Мы шагали куда глаза глядят, и я тут же возненавидел Сент-Луис. Мне не нравился запах угля и пыли. Мне не нравились высокие дома, которые загораживали серое небо, и само небо мне тоже не нравилось. Мне не нравились несущиеся со всех ног люди, которые куда-то опаздывали.

— Эдди-Эд! — крикнул Те Труа. — Ты это видел? Меня только что чуть не задавил настоящий автомобиль!

Те Труа был так доволен, словно оказаться задавленным насмерть — самое интересное, что может случиться с человеком.

— Ну да. Вообще-то я уже видел такие в порту, — пожал плечами я.

Те Труа схватил меня за руку:

— У тебя что, температура? Ты слышал, что я сказал? Автомобиль! Чуть не задавил! Разве это не самая потрясающая новость на свете? Жужу сказала, что он ехал со скоростью не меньше пятнадцати миль в час.

Среди всего, что я возненавидел в тот день, больше всего я возненавидел это дурацкое прозвище — Жужу. Но я решил не подавать виду, и мы шли куда глаза глядят в давящей жаре, от которой одежда прилипала к телу. За это время я не услышал ни одной птицы, а из животных нам на пути попадались лишь бродячие собаки да мыши.

Всюду висели плакаты: ПЕРВЫЕ АМЕРИКАНСКИЕ ОЛИМПИЙСКИЕ ИГРЫ. До них оставалось меньше месяца. На одном плакате индеец стрелял из лука. Он напомнил мне о Джо, и меня накрыла ностальгия по дому, который остался далеко позади.

Потом я понял, что эта ностальгия объяснялась по большей части голодом. Казалось, мой живот уже прилип к спине. На улице мы отыскали киоск, в котором продавались сосиски. Табличка гласила: 1 сосиска — 2 цента, 3 сосиски — 5 центов. За прилавком стояли двое — мужчина и его жена, мы немного поболтали с обоими и выпросили четыре сосиски за шесть центов.

— Антон! — заспорила женщина. — Ты хочешь нас разорить?

Муж молча ей улыбнулся, вынул из кармана фартука четыре белые перчатки и протянул нам:

— Наденьте, а то обожжётесь.

Он приподнял крышку, откуда вырвалось облако пара, и достал из ящика здоровенную горячую сосиску.

— Но помните, что перчатки нужно вернуть! — добавила женщина.

Мы взяли четыре перчатки и четыре сосиски, заплатили шесть центов и отошли в тень, чтобы спокойно поесть. Никогда в жизни я не ел ничего вкуснее. Настроение у меня сразу улучшилось. После обеда мы заметно повеселели и продолжили путь. Дойдя до конца улицы, мы услышали, как женщина закричала:

— Они не вернули перчатки! Видишь, Антон? И так всегда, мы тратим на перчатки больше, чем зарабатываем на сосисках. Нам скоро придётся закрыть киоск.

— Знаешь что… — ответил Антон. — С завтрашнего дня мы будем подавать сосиски в хлебе. Тогда они станут ещё вкуснее.

Хлеб и горячая сосиска, подумал я, шагая вперёд. Может, с каплей горчицы. По-моему, эта идея имела все шансы на успех.

Вокзал Сент-Луиса был действительно огромным («САМЫЙ БОЛЬШОЙ ВОКЗАЛ В МИРЕ» — гласила надпись у входа). Здание напоминало замок или одну из европейских церквей из книг моего отца. Слева, прямо как у церкви, возвышалась колокольня, а фасад был выложен серым камнем и украшен по периметру арками и башенками.

Воздух дрожал от грохота проезжающих поездов. Внутреннюю площадь заполняли люди, лошади, кареты и автомобили.

— Мамочки, — прошептал я, — и что же нам теперь делать?

Те Труа посмотрел на меня, улыбаясь от уха до уха.

— Что за вопрос! Пойдём смотреть вокзал, конечно!

Нам понадобилось какое-то время, чтобы добраться до входа. Мы вошли в зал с высоким потолком. Люди были повсюду. Со всех сторон нас окружали разноцветные вывески: КАССА, ТУАЛЕТ, НОСИЛЬЩИКИ, ПЛАТФОРМЫ. Мальчик-разносчик махал газетой и кричал: «Последние новости!» Мимо нас прошёл высоченный негр. Справа под мышкой он держал козочку, а слева — маленького ребёнка. За ним шёл усатый бизнесмен в котелке. Вокзал наполняли торговцы, синьоры, крестьяне, дети, учителя.

Те Труа заметил женщину, которая продавала ириски, и, прежде чем я успел его остановить, купил большой кулёк и протянул нам, с удовольствием причмокивая. Потом мы присели на скамейку и стали думать, что делать дальше. Судя по нашей карте, до Чикаго оставалось триста миль, и на этот раз на пути не было рек, которые могли бы с комфортом доставить нас до места. Мне казалось, я путешествую уже целую вечность. Я чувствовал себя гораздо старше, чем неделю назад, дома, с мамой и папой.

— Какие у нас варианты? — спросил Те Труа.

И снова Эдварду-проводнику предстояло найти решение.

— Не так уж много, — ответил я. — Надо пересечь часть штата Миссури и весь Иллинойс. В дилижансе на это уйдёт целая вечность, к тому же у нас не хватит денег. Остаётся поезд.

— Вот-вот! — воскликнул Те Труа. — Как там говорил Берри? Не обязательно покупать билет…

— Он имел в виду, что можно путешествовать нелегально, — объяснил я. — Как Чит.

Имя Чита заставило нас на секунду замолчать, и мы беспокойно переглянулись. Только Тит, сидя в сторонке, спокойно играл с часами. Я не представлял, как мы заберём у него это сокровище, когда доберёмся до Чикаго.

— Послушайте, — сказала Жюли, — если мы хотим тайком сесть на поезд, то надо попробовать, так ведь? Поищем ближайший поезд в Чикаго и проберёмся в вагон. Потом можем запереться в туалете, тогда контролёр подумает, что пассажиру стало плохо, и не будет требовать билет.

Это был хороший план. Мы выяснили, что первый подходящий нам поезд отъезжает в восемь вечера. Мы перекусили, Жюли надолго заперлась в вокзальном туалете вместе с Титом, а когда вышла, снова пахла, как девочка, а не как сардины в рассоле.

В районе семи навесы на платформах окрасились в яркий оранжевый цвет расплавленного металла. И именно тогда наш поезд, фыркая и дымя, подошёл к платформе. Мы взяли чемодан, встали между других пассажиров и напустили на себя равнодушный вид. Когда двери поезда открылись, мы приготовились войти.

— Стойте! — скомандовал я.

Те Труа, который уже собирался ступить на подножку вагона, замер.

— В чём дело? — спросил он.

Жюли сразу всё поняла:

— Тут не пройти. Контролёр.

Высокий человек в берете и форме стоял у входа в вагон и, пока пассажиры заходили в поезд, проверял у них билеты.

— И что теперь делать? — спросил Те Труа.

— Попробуем другой вагон, — предложил я.

Мы пробежали весь поезд от начала до конца, всё больше и больше отчаиваясь, потому что у каждой двери стояли контролёры. Они вежливо указывали пассажирам на их места. Для нас контролёры были непреодолимой преградой. Вскоре двери поезда закрылись, и, фыркая, он уехал в Чикаго без нас.

— И что теперь? — Я устал и чувствовал едкую горечь поражения.

— Сюда, — сказал Те Труа. — У меня идея.

Мой друг побежал по крытой платформе, но в противоположном от вокзала направлении. Он спрыгнул с насыпи, выбежал из-под козырька платформы и понёсся по щебёнке между рельсами. Немного помедлив, мы нырнули за ним в лабиринт из камней, стальных конструкций и движущихся поездов.

С начала нашего приключения я только и делал, что бегал. По крайней мере, мне так казалось. Мы стояли на широком пересадочном узле. Здесь железнодорожные пути переплетались, как нити в клубке, а потом по отдельности устремлялись за горизонт. Слева возвышались большие склады и специальное оборудование для погрузки угля и разных товаров.

— Что скажете? — с гордостью воскликнул Те Труа. — Это идеальное место, чтобы незаметно запрыгнуть в поезд.

— Да, точно, отличная идея! — одобрила Жюли.

— Тут сотни путей, и поезда могут ехать в разные стороны. Мы можем запросто уехать на запад или в Нью-Йорк!

Стало темнеть, поезда и склады на глазах превращались в мрачные пятна на фоне чернеющего неба. Мы дошли до одного склада и обошли его. Не знаю, что именно мы хотели обнаружить. Вдруг прямо перед нами в облаке дыма остановился небольшой поезд: всего пять вагонов, локомотив и маленькая тележка с углём. По бокам паровоза шёл замысловатый медный парапет, который закручивался, как усы, а вагоны украшала элегантная позолоченная надпись. Может, это было название поезда, но в темноте я не мог его прочитать.

Вдруг в окошке показались двое детей примерно нашего возраста. Мы увидели девочку с рыжими волосами в замасленной форме машиниста. За ней показался высокий худой мальчик с тёмными, как кофейные зерна, глазами. Те Труа поднял руку, чтобы им помахать, но за юными машинистами я заметил взрослого, а мы уже насмотрелись на служителей железной дороги. Я схватил Те Труа и оттащил его назад. Рыжая девочка улыбнулась нам за стеклом.

Всё это длилось одно мгновение, потом странный поезд тронулся и исчез в темноте. Кто знает, куда он ехал?

#i_031.jpg

 

18. Прерии

Мы не знали, что делать, и потому просто сели на землю, облокотившись спиной о столб, и зарылись ботинками в гравий. Говорить не хотелось. Мы смертельно устали, а я точно заболевал. Мне так хотелось пососать сейчас леденцы от кашля, которые индеец Джо готовил из дикого мёда и болотных трав.

Я закрыл глаза в надежде заснуть и больше ни о чём не думать, но тут Жюли вдруг вскочила и схватила чемодан.

— Вот он! — крикнула она.

Паровоз медленно приближался к нам, фыркая и дымя, как заправский курильщик. За локомотивом следовало множество вагонов с дровами. Это был товарный поезд.

— Вот кто нас довезёт! — снова крикнула Жюли и побежала. — Скорее, пока он разгоняется, мы можем запрыгнуть!

— Ты с ума сошла? — спросил я.

Те Труа вскочил, схватил Тита за руку и побежал следом.

— Вы все с ума сошли? — снова спросил я.

— Посмотри, что написано… на первом… вагоне! — крикнула Жюли, она уже набрала скорость и не могла остановиться.

Я поднял голову. Из-за грязных очков в сумерках я почти ничего не видел. Наконец я разглядел надпись «Юнион Сток Ярд энд Транзит КО». И внизу маленькими буквами: «Чикаго, Иллинойс».

— Эй! — закричал я, с трудом поднимаясь на ноги. — Эй, подождите, не уезжайте без меня!

Но в темноте было трудно бежать по запутанному лабиринту из рельсов и шпал, к тому же мои ботинки вязли в мелком щебне. Жюли сказала, что поезд только разгонялся, но я всё равно не мог его догнать. Я увидел, как Жюли подпрыгнула, схватилась за ручку, распахнула дверь вагона и влетела внутрь. За ней бежал Те Труа, держа на руках Тита. Жюли забрала у него брата, и тогда Те Труа тоже вцепился в ручку и прыгнул вперёд, оглядываясь на меня.

— Давай, Эд! — крикнул он, тяжело дыша. — Осталось чуть-чуть!

Тут я поскользнулся и плюхнулся в гравий лицом. Очки слетели, пришлось искать их на ощупь. Поезд набирал скорость и уносил Те Труа всё дальше, а вагоны проезжали мимо меня на расстоянии вытянутой руки.

— Эдди! — звала меня Жюли. — Эдди, давай, вставай!

— Беги, Эд!

Я попробовал встать, рванулся вверх и заработал ногами. Моё сердце готово было выскочить из груди, а в ушах стоял звон тысячи барабанов. Я и не думал, что могу так быстро бегать. Расстояние между мной и вагоном сокращалось, но этого было мало.

Те Труа вцепился в ручку, сделал акробатический выпад вперёд и протянул мне руку. На секунду я подумал, что у меня всё получится. Я собрал силы для последнего рывка, вытянул руку как можно дальше, так что у меня даже заболело плечо… всё зря. Я даже не коснулся пальцев Те Труа.

Поезд набирал скорость, а я снова споткнулся и понял, что всё потеряно. Вагоны летели мимо, я продолжал бежать рядом с поездом, уже ни на что не надеясь.

— Эдди! — завопила Жюли где-то вдалеке.

— Ребята! — ответил я.

Что я мог поделать? Я остановился перевести дыхание и даже не заметил, как на глаза навернулись слёзы.

— Те Труа! — прокричал я.

Имена моих друзей замерли у меня в горле. Потому что именно в этот момент чья-то рука схватила меня за шиворот и втащила в вагон.

Я перекатился по соломе, которая покрывала пол в глубине вагона, и с трудом поднялся. Меня окружали волосатые бока, влажные носы и рога. Коровы. Вагон был полон коров, которые приглушённо мычали. Одна корова развернулась и, словно кнутом, ударила меня по лицу кисточкой хвоста.

— Что за… — пробормотал я.

Я постарался встать.

— Те Труа? Жюли? Тит? Где вы? Что?..

— Тихо ты, — произнёс незнакомый голос. — Я тебя сюда втащил, но могу и обратно выкинуть.

— Что? Но…

— Будешь шуметь — напугаешь коров. Напугаешь коров — они начнут брыкаться.

Я ничегошеньки не понимал. В темноте зажёгся огонёк и осветил трубку, незнакомец глубоко затянулся. До того, как огонёк погас, я успел разглядеть кудрявую бороду.

— Мои друзья…

— Твои друзья по крайней мере на шесть вагонов впереди. Чтобы добраться до них, надо подождать, пока поезд встанет. Мне жаль. Ну и вообще-то ты мог бы меня поблагодарить. Если бы не я, ты бы торчал сейчас на путях, как последний дурак.

— Я не… — заспорил я.

Но потом я подумал, что без помощи этого странного бородатого мужчины я действительно попал бы в неприятную ситуацию. Поэтому тихо сказал:

— Спасибо…

— Не за что, — ответил тот. — У тебя случайно нет мелочи? Когда я вас увидел, таких нарядных, я подумал, вдруг у вас найдётся мелочь для старого Алекса.

— Алекс — это вы? — спросил я неуверенно.

— Алекс — это я. Алекс по прозвищу Кот.

Он говорил со смешным акцентом, растягивая слова, словно держал за щеками по картошке.

— Приятно познакомиться. Меня зовут Эдди. Эдди Браун.

— Так что там с мелочью?

Он снова затянулся, на этот раз подольше. Огонь осветил всю его кудрявую бороду, такую длинную, что она доходила незнакомцу до пояса. Теперь, когда мои глаза привыкли к темноте, я мог получше его разглядеть. Это был человек средних лет крепкого телосложения в широком пальто не по размеру. Он сидел, скрестив ноги и прислонившись к стене вагона. Рядом с ним стояла почтовая сумка, к концу которой была привязана палка. Если положить такую палку на плечо, сумку легче нести.

Мужчина кашлянул, напоминая, что всё ещё ждёт. Я смущённо пошарил в карманах и нашёл мелочь, оставшуюся от покупки сосисок. Я собирался кинуть ему деньги, но Алекс неодобрительно посмотрел на меня. Пришлось подняться и подойти к нему, чтобы отдать монеты. Тот серьёзно кивнул, и его борода раздвинулась, как вход в палатку. Между кудрявых волос показалась голова котёнка. Он был весь чёрный, а на мордочке белело пятнышко в виде месяца.

Алекс был самый странный человек, которого я когда-либо встречал. У него был глубокий голос, а разговаривал он короткими фразами, как будто, прежде чем открыть рот, каждый раз крепко задумывался.

Тем временем поезд шёл на полной скорости, и из полуоткрытой двери, рыча, как дикий зверь, в вагон врывался ветер. Я высунулся наружу, стараясь не потерять равновесие, и у меня перехватило дух: Сент-Луис остался далеко позади, и перед моими глазами мелькали луга, похожие на поспешные мазки на картине.

— Ты лучше отойди оттуда и закрой дверь, — посоветовал мой странный попутчик. — Ветер пугает коров. Если коровы испугаются, они начнут брыкаться.

Я сразу его послушался, затем спросил:

— Вы… вы… часом не контролёр?

Алекс засмеялся глубоким булькающим смехом.

— Разве контролёр разрешил бы тебе ехать без билета?

— Но вы едете в Чикаго, — заметил я. — Ведь поезд идёт туда?

Алекс некоторое время молча курил трубку, потом произнёс:

— Поезд — да, коровы — тоже. А я ещё не решил.

— А когда… когда мы приедем?

— Наверное, послезавтра, — предположил Алекс. — Нужно время, потому что днём мы стоим. Коровы должны отдохнуть. И надо освободить путь для пассажирских поездов. Значит, ближе к рассвету поезд остановится, а с темнотой снова отправится.

Тогда я смогу снова увидеть своих друзей. От одной этой мысли мне стало легче дышать.

Алекс по прозвищу Кот долго смотрел на меня в молчании. Мне показалось, что он меня изучает. Может, он раздумывал, остались ли у меня ещё деньги, но мои карманы были совершенно пусты. После Мемфиса мы все вместе решили, что пусть деньги лучше будут у Те Труа.

Потом я заметил, что бродяга закрыл глаза. Честно говоря, я тоже очень устал. Поезд подпрыгивал на шпалах, издавая монотонный звук, похожий на биение сердца. Это напомнило мне о маме. Когда я был маленький и болел, мама клала голову мне на грудь и называла Фарфоровым Эдди, потому что я был очень хрупким. Но теперь во мне не осталось ничего от Фарфорового Эдди. Я стал путешественником, нелегальным пассажиром на поезде, который нёсся на север.

Коровы вокруг меня спали. Через мгновение уснул и я.

Когда я открыл глаза, в вагоне всё было пронизано первыми лучами солнца. В деревянные щели проникало ясное предрассветное сияние.

Я выполз из своего укрытия и прижался к одной из щелей, чтобы посмотреть наружу. Повсюду, докуда хватало глаз, лежали бескрайние поля. Не было видно ни дерева, ни фермы — ничто не выделялось на бескрайней равнине.

Это огромное пространство настолько отличалось от природы у нас дома, что я даже не сразу понял, что меня беспокоило: здесь не хватало воды! Нигде не было ни канала, ни озера, ни островка. Не было даже ободряющего присутствия Миссисипи, которое поддерживало нас раньше. Вокруг росла одна трава. Это означало, что я оказался там, куда раньше не добирался ни один болотный шаман.

Алекс-Кот поднялся на ноги и принялся собирать свои вещи в сумку, чтобы привязать её к палке.

— Разве мы подъезжаем? — спросил я. — Станцию ещё не видно.

Алекс хмыкнул:

— Поезд уже притормаживает, и я не хочу, чтобы меня поймали. Поэтому лучше приготовиться.

— Поймали? Приготовиться? Но… к чему?

Алекс вздохнул:

— Прыгать с поезда.

Мужество, которое я чувствовал в себе до этого момента, покинуло меня, сверкая пятками.

— В смысле?

— Днём поезд стоит, я же тебе сказал.

— А почему мы должны… прыгать?

— Ты можешь поступать как знаешь. А я так точно прыгаю. Как только поезд остановится, придёт бригада железнодорожников. Они откроют вагоны, сменят сено и дадут животным воды. Представляешь, что будет, если они найдут в вагоне безбилетника?

— И… что тогда? — спросил я.

— А то, что, когда поезд достаточно замедлится, надо прыгать. И искать укромное местечко, где провести день. А когда поезд вновь тронется, можешь снова запрыгивать в вагон, если так уж хочется.

Я сел и глубоко задышал. Перспектива прыгать с поезда меня ужасала. Но железнодорожников я боялся ещё больше.

— Подожди-подожди! — воскликнул я. — Но Те Труа и Жюли не знают, что им надо прыгать! Их точно поймают!

Алекс принялся набивать трубку, с отсутствующим видом изучая прерии.

— Да, — кивнул он. — Именно так и будет.

Я никогда не думал, что ветер можно потрогать. И тем не менее я ощущал его столь же отчётливо, как и вагон, за который цеплялся со всей силой своего страха. Моё лицо перекосила гримаса, а волосы хлестали по ушам.

— Парень, ты сошёл с ума! — крикнул Алекс. — Ты ни за что до них не доберёшься!

— Я должен! — возразил я. — Должен предупредить друзей!

Алекс-Кот высунулся из вагона. Ветер превратил его лицо в ком из бороды и волос.

— Будь осторожен! — крикнул бродяга. — Иди по отмостке, держись изо всех сил!

Я уже стоял на отмостке — узкой приступке, которая тянулась вдоль вагона. Она была настолько узкой, что стоять на ней можно было только на цыпочках. Я начал потихоньку продвигаться боком, раскинув руки и прижавшись лицом к деревянной стене вагона. Ветер толкал меня, и я думал, что сейчас упаду и буду много миль катиться по равнине. Я добавил ещё один пункт к списку моих Страхов: «упасть с движущегося поезда на щебёнку и очень сильно ушибиться». Но, хоть я и ужасно боялся, выхода у меня не было. Я должен был добраться до остальных.

Я сделал над собой усилие и перестал смотреть вниз, где каменная насыпь убегала назад на расстоянии ладони от моих голых ступней. Шаг за шагом я продвигался вперёд, прижимаясь к боковой стене товарного вагона. До его конца я добирался целую вечность. Потом немного отдохнул в пространстве между вагонами, прячась от ветра, затем вцепился в следующий вагон и продолжил путь. Когда я добрался до окошка, то схватился за ручку и крикнул:

— Те Труа!

Ответом было только мычание. Так что я пошёл дальше, преодолевая вагон за вагоном, пока у меня не свело ноги, а на руках не выступила кровь. Алекс продолжал смотреть на меня загадочным кошачьим взглядом. Разделяющее нас расстояние казалось мне бесконечным.

Мои силы были на исходе. Я чувствовал, что через несколько мгновений моя хватка ослабеет и я закрою глаза и упаду назад, в высокую траву прерий. И отдохну.

— Нет, — прорычал я самому себе. — Ты больше не Фарфоровый Эдди. Ты Эдди-проводник, Эдди-шаман. А Эдди-шаман может пройти хоть весь поезд!

Вдруг из вагона передо мной высунулась голова Те Труа. Его волосы, словно траву, трепал ветер.

— Эд! Эдди, боже мой, что ты тут делаешь?

Я улыбнулся и со стоном выдохнул:

— Впусти меня. Я иду вас спасать.

 

19. Поезд в Чикаго

Те Труа ткнул меня кулаком, но не очень больно. Было видно, что он рад. Жюли сжала меня в объятиях, и я почувствовал её крепкие, как яблоки, груди. Такого со мной ещё не случалось.

— Эй-эй! — Я попытался их остановить. — Дайте мне вздохнуть!

— Мы были уверены, что потеряли тебя…

— Мы не знали, что делать…

— Я всю ночь не спала…

Они говорили хором, так что невозможно было ничего разобрать. К тому же мои друзья расшумелись, и коровы в вагоне стали просыпаться и немного занервничали.

— Тише, а то напугаете коров, а если коровы испугаются, они начнут брыкаться, — пробормотал я и улыбнулся, вспоминая смешную фразу Алекса-Кота.

Я высунулся в приоткрытую дверь вагона и сощурил глаза от ветра. Бродяга всё ещё выглядывал в окошко. Увидев меня, он поднял руку. Я помахал ему в ответ и вернулся к друзьям.

— Ты расскажешь нам, что случилось? — спросила Жюли.

— И как тебе пришло в голову пройти полпоезда таким образом? — спросил Те Труа.

Его глаза сияли. Я знал, что он уже ищет повод, чтобы повторить мой трюк. Этому сумасшедшему такое бы даже понравилось. Тит свернулся калачиком в углу и наблюдал за большими телятами, которыми был забит вагон. Это были величественные могучие животные с потухшим, обречённым взглядом.

Я рассказал друзьям последние новости и предупредил их, что мы скоро остановимся и что нам придётся прыгать с поезда до того, как он приедет на станцию.

— Потрясающе! — воскликнул Те Труа. — Это ещё лучше, чем болтаться с той стороны вагона. Йу-хуу!

Жюли мрачно на него посмотрела:

— Ты что, правда собираешься прыгать?

— А что такого? — ответил Те Труа. — Надо только, чтоб поезд немного замедлился, тогда мы свернёмся в клубки, как опоссумы, покатимся по траве…

— И расшибёмся насмерть, — закончила за него Жюли.

— Послушайте, мне кажется, с поезда надо прыгать как-то по-другому, — вмешался я.

— Ах, да? — спросил Те Труа. Ему явно не хотелось отказываться от своей смелой идеи. — И как же, по-твоему, надо прыгать с поезда?

Признаюсь, я и понятия не имел.

Поезд ощутимо замедлился. Мы ехали по сельской местности, где не было ничего, кроме лугов и каменно-стальной линии рельс. Тем временем Те Труа высунулся из вагона и осматривался. Ветер лохматил ему волосы. Вдруг он повернулся и подозвал меня жестом:

— Смотри, твой друг прыгает!

Мы с Жюли подбежали к двери, и ветер ударил нас по щекам. Те Труа был прав. В одном из дальних вагонов из окошка показалась кудрявая борода Алекса. Бродяга оглянулся, подхватил свой багаж и сбросил его вниз. Узелок и палка ударились о камни. Я подумал, что и мне предстоит испытать нечто похожее, и вздрогнул.

Потом Алекс схватился обеими руками за ручку и высунулся из вагона. Его грузная фигура почти полностью оказалась в воздухе, лишь одной ступнёй Алекс цеплялся за отмостку. И тут… он спрыгнул. Крепко держась за ручку вагона, он с грацией балерины взбрыкнул ногами в воздухе и — хоп! — коснулся одной ногой земли. И — хоп! — нащупал землю другой ногой! И снова — хоп! — и вот он уже сломя голову мчался рядом с вагоном. Только тогда он отпустил ручку, тут же потерял равновесие и покатился по траве рядом с поездом.

— Боже мой, — сказала Жюли. — Он жив?

— Да, — ответил Те Труа. — Вон встаёт. Всё с ним в порядке.

Не знаю, насколько Алекс был в порядке, но он точно был жив. Я смотрел, как он поднялся на ноги, согнулся и упёр руки в колени, чтобы перевести дух. Потом он посмотрел назад в поисках своих пожиток, которые должны были остаться где-то в полумиле позади.

— Вот, значит, как надо прыгать с поезда, — пробормотала Жюли.

— Значит, так, — ответил Те Труа. — Надо только сделать ногами «хоп-хоп!». Кажется, совсем не сложно. Проще, чем выпить стакан виски!

С виски я сталкивался только раз в жизни — в Новом Орлеане. И тогда всё закончилось очень плохо.

Мы решили, что я прыгаю первым. Те Труа придётся взять Тита на спину. А Жюли всё-таки девочка. В одно мгновение я покрылся потом, и у меня затряслись руки.

— Не бойся, — успокаивала меня Жюли. — Если твой бородатый друг смог, сможешь и ты.

Я снял очки, аккуратно сложил их и спрятал в чемодан между нашей одеждой, чтобы не разбились. Без очков я видел не дальше крота, но в данном случае, наверное, так было даже лучше. Я глубоко вздохнул несколько раз, ощутив запах животных и беспокойство моих друзей. Те Труа и Жюли проводили меня к двери, откуда в вагон задувал обжигающе горячий ветер.

Я видел только размытые цвета: жёлтое пятно солнца, серую полоску камней и бескрайнюю зелень травы. Я схватился за ручку так, словно от этого зависела вся моя жизнь (так оно, в общем, и было), и попробовал повторить движения Алекса. Не отпуская рук, я вскинул ноги в воздух и аккуратно попробовал поставить одну ступню на землю.

Из-за скорости поезда мне чуть не оторвало ногу, и я тут же с криком поднял её в воздух и какое-то время просто болтался на ручке, рискуя разбиться в лепёшку. Я не рассчитал, что мои руки гораздо короче, чем у Алекса, и…

— Давай, Эдди, беги! — крикнул Те Труа. — Хоп-хоп-хоп!

Я снова опустил ногу, её снова отбросило назад, но я набрался мужества, опустил на землю вторую ногу, потерял равновесие — и упал. Я ещё не понимал, что произошло, но уже катился куда-то по острым камням. Плечо пронзило резкой болью, и на глаза навернулись слёзы. Поезд с грохотом нёсся мимо.

Я пришёл в себя и сел на солнце, весь пыльный и расцарапанный. Никогда ещё я не чувствовал себя таким потрёпанным.

— О-о-о, — простонал я, а когда попытался подняться, то заметил, что весь перепачкался в крови. Но, кажется, я был всё ещё цел и понимал, что всё могло обернуться гораздо хуже.

Я пошёл вперёд вдоль путей вслепую. Слева от меня простирались луга, а справа — ярко-жёлтая насыпь железной дороги. Через некоторое время я увидел Жюли, которая спрыгнула с поезда с чемоданом. Первым делом она протянула мне очки. Надев их, я увидел, что она поранила ногу и измазалась в пыли. Казалось, Жюли только что выбралась из шахты.

Ещё через какое-то время мы заметили Те Труа и Тита. Они ждали нас, сидя в высокой траве, и Те Труа стал болтать как ни в чём не бывало.

— Вот это да! Скорей бы это повторить, а, Тит?

В ответ Тит только широко улыбался.

Я оглянулся посмотреть, не видно ли где Алекса и его странного котёнка с отметиной-месяцем на мордочке, но никого не увидел. Наверное, он пристроился под каким-нибудь деревом немного поспать.

Мы пошли вперёд вдоль путей. Я немного отставал, потому что, прыгая (точнее, падая) с поезда, ушиб колено. Тем временем я посматривал на небо, где похожая на плотное облако стая голубей рисовала большие круги. Когда голуби резко изменили направление, я протянул руку и сказал:

— Там впереди — станция.

Те Труа и Жюли с удивлением на меня посмотрели, словно хотели спросить: «Откуда Эд всё это знает?» Приятно, что мои способности шамана снова пригодились.

Станция возвышалась посреди поля. Казалось, вокруг больше ничего не было, ни города, ни домов — одна пустота. Только здание с покатой крышей да длинный ряд помещений, напоминавших склады или стойла для скота.

Наш поезд перенаправили на запасные пути. Издалека мы видели, как рабочие станции открывают вагоны и выводят животных.

— Отойдём подальше, — тихо предложил Те Труа.

Выбора не было: что бы сказали эти люди, увидев четверых детей, появившихся словно из ниоткуда? Было очевидно, что мы зайцы и только что спрыгнули с поезда, стоило только взглянуть на нашу одежду и царапины. Так что мы сделали большой круг, обходя станцию стороной. Мы шли среди высокой травы по направлению к небольшому кленовому лесу. Он единственный нарушал монотонность пейзажа.

Мы решили разбить лагерь и дождаться рассвета. Вытащив редингот из чемодана, мы расстелили его на земле, как покрывало.

— Ну ладно, голуби тут есть, пойду поймаю хоть сколько. У нас точно будет чем позавтракать, — потягиваясь, сказал Те Труа.

— Ты помнишь, что ружьё осталось в байу? А пистолет — в Мемфисе? — спросила Жюли.

Но это, конечно, не могло остановить такого, как Те Труа. Он снял с себя пояс и вырезал из него рогатку. Посвистывая, как уверенный в себе охотник, он исчез среди деревьев.

Мы остались втроём. Тит играл с часами и напевал что-то себе под нос, следя пальцем за стрелками на циферблате.

— Знаешь, однажды Тит со мной заговорил, — сказал я Жюли. — Это было ночью на корабле. Он называл цифры на часах.

— Тит разговаривает. Только нечасто. Вообще-то такого почти никогда не случается. Как думаешь, что ему так интересно в этих часах?

— Не знаю, — признался я. — Может, дело в том, что стрелки всё время показывают на одни и те же цифры? А Титу нравится, когда что-то повторяется.

— Ты тоже это заметил? — кивнула Жюли. — Часовая проскакивает два круга, а минутная — три. Я всё думаю, почему кому-то так важны сломанные часы. Я не про Тита, а про тех, из «Уокер&Даун».

— Жюли…

— И ещё я думаю, стоило ли вообще так далеко ехать. Вот теперь мы сидим посреди этой бескрайней прерии и…

— Жюли…

— Может, всё это пустая затея, и если так, то что с нами будет в Чикаго? У нас ещё есть деньги, которые нам дал Берри, но…

Я понимал, что нужно остановить этот словесный поток, но не знал как. Мне было так неловко, что внутри все горело. И я не придумал ничего лучше, как схватить Жюли за руку и сильно сжать.

— Ай! Больно, Эдди! — вскрикнула Жюли. — В чём дело?

— Понимаешь, я…

У меня пересохло в горле, и я не мог произнести ни слова.

— Понимаешь, я боюсь, что… э-э-э… в общем, у тебя кровь. У тебя… идёт кровь, Жюли.

Она замерла и проследила за моим взглядом. На рединготе расплывалось тёмное пятно, и платье, которое я купил для Жюли в Новом Орлеане, тоже испачкалось.

— Может, это и ничего, — попробовал я подобрать слова. — Может… Ты поранилась… там?

Не знаю, почему я так сказал, но точно не стоило этого делать. Жюли тут же вскочила, вырвала из-под меня редингот, прижала его к себе и сказала:

— Эдвард Браун, ты идиот.

Потом она развернулась и убежала в лес.

Через пару часов вернулся Те Труа и с гордостью продемонстрировал голубей, которых подстрелил из рогатки. Он принялся ощипывать птиц и развёл небольшой костёр, чтобы их поджарить. Я хотел помочь ему, но вид крови напомнил мне о Жюли, и у меня свело живот.

— Ну и пожалуйста, — слегка обиделся Те Труа. — Значит, эта вкуснятина достанется только мне и Титу.

Мы уже подчистую съели первого голубя, когда вернулась Жюли. Она закуталась в редингот Джека, который казался на ней длинным платьем. Я заметил, что пальто было влажное, явно выстиранное в ручье. В руках Жюли держала свёрнутое в узел платье и, ни слова не говоря, кинула его в костёр.

— Ты что делаешь? — спросил Те Труа. — Что с вами сегодня такое?

— Платье порвалось, — ответила Жюли. — И я замёрзла, а в пальто теплее.

Произнося эти слова, она бросила на меня взгляд, который означал: «Не смей ничего говорить, Эдди Браун. И никогда не вспоминай о том, что случилось». Я пожал плечами и робко кивнул.

Днём на кленовый лесок набежали большие тучи, и полил дождь. Мы спрятались под кронами деревьев, но всё равно промокли до нитки. На закате под проливным дождём с холодным ветром мы вернулись к путям. Там, дрожа от холода, мы как минимум два часа прождали поезд, но вот наконец он показался вдали и подъехал к нам, медленно набирая скорость.

Мы схватились за ручку одного из последних вагонов и запрыгнули внутрь. На этот раз в вагоне вместо коров были тюки сена и корм для скота. Нам повезло: можно было обсохнуть и согреться. Раздевшись, мы нырнули в сено и мгновенно заснули. И вот так, во сне, под звук грозы, мы прибыли в конечный пункт нашего путешествия — великий город Чикаго.

#i_034.jpg