Знаменитый Каталог «Уокер&Даун»

Морозинотто Давиде

Часть 3

ГОРОД

 

 

20. Попытка ограбления «Уокер&Даун»!

Мама называла меня «эта», прибавляя, как правило, что-то ещё — в зависимости от ситуации: «эта тупица», «эта идиотка», «это ничтожество». Когда она бывала в хорошем настроении, то звала меня просто «эй, ты».

Эдди звал меня Жюли и всегда произносил моё имя вполголоса, словно в нём было что-то драгоценное, что может испортиться, если его затаскать. Вот ещё почему Эдди мне нравился. Те Труа звал меня Жужу, то есть Жоли Жюли, красотка Жюли. Мой брат никак меня не называл, потому что я и без слов знала, когда ему нужна.

Для себя же я была «девочка, которая не смеет плакать», потому что я в жизни ни разу не плакала. Но то, что я никогда не плакала, вовсе не значит, что я была счастлива. Я бы даже сказала, что счастливой я не чувствовала себя почти никогда, только с друзьями. В такие минуты меня будто озаряло ярким светом, мне хотелось улыбаться и танцевать, закрыв глаза.

Сказать по правде, я не плакала потому, что умела уходить в себя. Тогда я становилась спокойной и сильной, как черепаха, я пряталась в такой прочный панцирь, что даже из ружья не пробить. Панцирь этот никто не видел, но я знала, что он есть. Он защищал и никому не позволял меня ранить.

Когда мама орала на меня за то, что я заходила в лачугу в неурочную минуту, когда она была с мужчиной, я этого даже не замечала. Когда меня что-то пугало, то я представляла, как помещаю страшную мысль в самый дальний угол головы, а потом закрываю её на ключ, и страх остаётся там навсегда.

Это почти всегда работало, только той ночью, когда мы приехали в Чикаго, не подействовало. Мы промокли и сильно устали, а я, завёрнутая в редингот Джека, чувствовала себя глупо и не осмеливалась взглянуть Эдди в глаза. Мне было так стыдно, что я простояла в ручье почти час, пытаясь отстирать платье (самое красивое платье, которое я когда-либо носила, и его подарил мне он, Эдди). Мне хотелось бежать прочь и никогда уже не возвращаться, потому что пятна крови так и не отмылись и пришлось бросить платье в костёр.

Эдди уставился на меня во все глаза, а я сделала вид, будто его не замечаю. Как обычно, я нацепила непроницаемую маску и не разговаривала с ним весь день. Я не знала, что сказать, но он наверняка подумал, что я неряха и тупица.

Не успели мы забраться в вагон, Те Труа, Эдди и Тит со свойственной мужчинам беспечностью разделись догола и с хохотом зарылись в сухое сено. Те Труа предложил, что они отвернутся, пока я разденусь, но понятно, что я всё равно не хотела делать это при них, и я сказала, что пальто и так сухое и я отлично себя чувствую.

Конечно, я соврала: пальто Джека было мокрым насквозь и холодным, прикасаться к нему всем телом было ужасно неприятно. Я свернулась клубком, чтобы немного согреться, и представила, как Эдди сейчас подойдёт ко мне и крепко обнимет.

Эдди мне нравился. По правде сказать, мне и Те Труа нравился, но совсем по-другому. Те Труа был красивее, сильнее, а ещё он был диким, как Маугли. И ещё он, кажется, понимал меня, чего с другими не случалось. Он словно был наделён властью пробиваться сквозь мой панцирь и добираться до самой сути, где пылал крошечный уголёк, который я всегда пыталась от всех уберечь.

Я и сама не заметила, как замечталась и задремала под мерный стук колёс. И тогда явился Кошмар. Кошмар — кто-то вроде гнома, только ужасно противного. Он такой жирный, лицо у него изрезано морщинами, острые уши, а нос — картошкой и весь в бородавках. Он приходит к спящим, садится им на живот и приносит страшные сны. Этой ночью он принёс одно плохое воспоминание. О пожаре.

Мне снились мужчины с горящими факелами, верхом окружившие наш старый дом, их лица были прикрыты платками. На груди одного из них был изображён крест, а в руках — знамя с буквами К-К-К. В то время я уже умела немного читать, меня научил Эдди по старой книге, но я всё равно не понимала, почему у преподобного Томпсона на знамени были три К. Крест ещё ладно, священник ведь всегда остаётся священником, но остальные…

Огонь факелов напугал меня, а мама вышла из нашего домишка и стала окликать мужчин по именам, потому что знала каждого, ведь многие из них тайком приходили к ней по ночам. Она спросила, зачем они явились в темноте пугать бедную вдову. Она назвала их: мистер Дюбуа, мистер Траверт, мистер Фаброн и мистер Флинч, мистер Мерсье.

Тогда преподобный закричал, что мама должна выдать им Тита, потому что он дитя порока. Мама сказала, что не отдаст его, и тогда мужчины стали угрожать, что подожгут нашу лачугу, и, чтобы показать, что не шутят, они запалили кусты роз — то единственное, что хоть как-то украшало наше жилище.

Потом они ускакали прочь, а я стояла и смотрела на языки пламени, и мне было очень, очень страшно, а когда я проснулась, то вся промокла от пота. Потребовалось время, чтоб осознать, что я по-прежнему еду в вагоне, что всё хорошо и то был всего лишь Кошмар, который пришёл и открыл ту дверь, которая всегда должна оставаться закрытой.

Я почувствовала, как в темноте ко мне кто-то приблизился, и не нужно было открывать глаз, чтобы понять, что это Тит. Брат прижался ко мне, сухой и горячий. Я запустила пальцы в его кудряшки, похожие на железную стружку, и вновь вспомнила о магазине в Мемфисе, где ему отказались продать лимонад. Те Труа и Эдди тогда возмущались. Это они ещё не знали о том пожаре.

Тит быстро заснул, его размеренное дыхание подействовало и на меня, и я подумала, что Кошмар ушёл, что это был лишь дурной сон, о котором я позабуду на следующий день. Или не позабуду.

«Осторожней с пандусом, Тед, цепляйся хорошенько!» — «А этих куда?» — «Этих в сорок второй загон». — «В сорок второй я уже загнал из второго вагона…» — «Ну и зря! Второй нужно было разгрузить в тридцать седьмой и в сорок первый». — «Уверен?»

Я открыла глаза, но в вагоне ещё было темно. Что-то было не так.

«Ладно, понял, дальше я сам». — «А мне что делать?» — «Там в последних вагонах сено, прибери». — «Но Джон!» — «Если бы ты не развёл тут свинарник, и убирать бы не пришлось».

Хуже всего был этот шум. Мужчины орали во всю глотку, сотни телят мычали и непрерывно постукивали копытами.

«Ты мне не начальник, нечего тут приказывать». — «О, ещё бы, ты прав. Пусть Барт узнает, что телята из второго вагона теперь на месте телят из третьего, и тогда…»

После этого наступила странная тишина, как будто и шум ветра, и постукивание колёс кто-то вдруг разом выключил. За секунду я вскочила на ноги, затянула потуже пальто, встряхнула спутанными волосами.

— Те Труа! — прошептала я.

— А?

Я пробралась к тому месту, откуда послышался звук, и наобум стукнула кулаком.

— Ай! — отозвался Эдди.

— Просыпайтесь! Что-то не так, поезд стоит! А мы вовремя не спрыгнули!

В темноте я разглядела лицо Те Труа, показавшееся над кучей сена.

— Как ты сказала?

— Чикаго, — продолжала я. — Боюсь, мы приехали… И рабочие уже разгружают вагоны.

— Приехали?

— Ты что, не понял? Нам нужно прыгать, или нас найдут!

Эдди и Те Труа скатились с кучи соломы голые и гладкие, как слепые мышата, и торопливо начали одеваться. Я схватила за руку Тита, в другую руку подхватила чемодан, чувствуя, как по коже побежали мурашки. Мы в ловушке. Бежать было некуда.

КЛАЦ! — и дверь вагона с металлическим грохотом сорвалась с петель. Я оказалась лицом к лицу с рабочим в мятом берете с вилами в руках.

— Э… — протянул он. — Эй, вы! Вам тут не место!

Это я и без него знала, и, пока он говорил, ноги мои уже пришли в движение. Я отскочила в сторону, сжав руку Тита так, что чуть её не вывернула, и побежала что было сил.

Поезд стоял на товарной станции, окружённой огромными загонами для скота. Воздух звенел от мычания, а вдалеке темнели скотобойни и высокие, как башни, здания Чикаго. Я вспомнила, что на вагонах было написано «Юнион Сток Ярд», скотобойня железнодорожной компании, и поняла, где мы оказались. Я никогда не видела такого большого двора. Он был куда больше, чем плантация Маккоя, и я не знала, куда бежать. Я выбрала направление наугад, а Эдди и Те Труа бежали позади меня от рабочего с вилами.

Те Труа догнал меня в два прыжка. Не останавливаясь, он перехватил у меня Тита и посадил себе на спину.

— Сюда! — прокричала я.

— Догоняют! — отозвался Эдди.

Я обернулась: трое рабочих были уже совсем рядом, они неслись за нами, впечатывая сапоги в жидкую грязь. Я резко свернула в проход между двумя загонами, такой узкий, что грустные морды телят касались моих волос. Я повернула направо, потом налево и упёрлась в склад. Возможно, выход был там.

Но я ошибалась. Я очутилась в тупике, зажатая между двумя складскими зданиями и преграждавшим дорогу металлическим контейнером. Те Труа раскраснелся от бега, Эдди выглядел совсем отчаявшимся. Рабочие развели руки в стороны, чтобы мы не ускользнули.

— Стоять! — приказал один из них.

— Вам же будет хуже, если не послушаете, — предупредил другой.

— Мы не любим бродяжек, — пояснил третий. — Мы знаем, что делать с такими, как вы.

Они грубо схватили нас и втащили в одну из скотобоен. То была большая комната с низким, давящим потолком и нестерпимым запахом крови. Мои красные туфли быстро намокли от скользкой жижи, и мне стало дурно. В здании работали крепкие мужики с длинными усами, все в чёрных фартуках. Они мыли металлические чаны, разделывали туши и подвешивали их на здоровенные крюки под потолком.

Я никогда не видела ничего подобного. На фермах, когда убивали свинью или телёнка, устраивали большой праздник: со всей округи приходили соседи, помогали по хозяйству, а вечером вместе веселились и танцевали вокруг костра. Маму никогда не звали на такие праздники, но мне удавалось сбежать из дома и зачарованно наблюдать за пиршеством, спрятавшись в кустах. И мне никогда не бывало жалко свинью. Это естественный ход вещей, а как же иначе? Мне нравилось есть бифштексы точно так же, как крокодилу нравилась человечина и он с удовольствием бы съел меня, приблизься я только к его пасти. К тому же смерть свиньи помогала многим людям пережить зиму.

Но здесь, на скотобойне в Чикаго, всё было иначе. Казалось, что я очутилась в самом центре кровавой бойни, затеянной демонами или солдатами. Я смотрела в потухшие глаза животных и не могла даже думать.

Нас отвели на этаж ниже и повели по длинному коридору. Открыли дверь и втолкнули внутрь. То был чулан, забитый мётлами, вёдрами и моющими средствами. Я с завистью смотрела по сторонам, потому что мне, как никогда, хотелось помыться, а мыла тут было предостаточно.

— Что с нами будет? — спросил Эд.

— Чемодан, наверно, отберут. Мы здорово влипли.

— Всё не так плохо. Часы же у Тита, — слегка улыбнулся Те Труа.

— Часы-то у Тита, — ответила я, — но в чемодане бумажник Джека и другие документы. И письмо от «Уокер&Даун».

 

21. Каталог атакуют!

Дверь открылась, а за ней показались рабочий, который бежал за нами с вилами, полицейский и какой-то сутулый человечек со сморщенным лицом.

Прошло около часа с тех пор, как нас закрыли в чулане, за это время мне удалось убедить Тита отдать мне свои драгоценные часы, и я спрятала их под пальто. Лучше их никому не показывать, по крайней мере пока. Нас отвели в комнатушку, где воняло свежеразделанными тушами и не было никакой мебели, не считая трёх кривых стульев. Я подумала, что эти стулья для взрослых, но Сморщенный приказал нам сесть, и я посадила Тита на колени.

Я нервничала. Взрослые меня всегда нервировали, а эти были к тому же городскими, да с такими же каменными лицами, как заезжие гости в нашей хижине, которые всё попивали ром на веранде, не спуская с меня нескромных взглядов. Я решила быть начеку и запереться в своём невидимом панцире. Пусть увидят Железную Жюли, которую ничто и никто не сломает.

Тем временем Сморщенный схватился за блокнот.

— Итак, — начал он, — я детектив Бёрн, полиция Чикаго. А вы попали в очень большую передрягу.

У него был высокий голос, похожий на женский, а глаза так и бегали туда-сюда.

— У вас два варианта. Либо можете быстро во всём сознаться, либо начнёте создавать мне проблемы, что будет ещё большей ошибкой, чем ваше появление здесь. Это ясно?

Ответа никто не ждал. Я старалась оставаться спокойной, потому что Тит мог почувствовать моё волнение, а я не хотела, чтобы он разрыдался или что-нибудь в этом роде.

— Для начала назовите мне свои имена, — приказал детектив Бёрн.

— Я Эдвард Браун, — начал Эдди. — Мы приехали из Луизианы и…

Детектив прервал его ледяным взглядом и повернулся к Те Труа.

— Питер Шевалье, — представился мой друг, запинаясь, словно не мог припомнить собственное имя.

— Меня зовут Жюли Дарт, — сказала я. — А это мой брат Фрэнсис.

Я была довольна, потому что мой голос прозвучал спокойнее всех и я не сразу заметила, что рабочий покраснел. Бёрн же ограничился замечанием:

— Но он ведь чёрный.

Твёрдо выдержав его взгляд, я сказала:

— Фрэнсис чёрный, потому что его отец тоже был чёрным. А наша мама белая.

Бёрн только что-то накарябал в блокноте.

— В общем, так, — продолжил он, — говорите, вы прибыли из Луизианы. И тайно приехали в Чикаго грузовым поездом «Юнион Сток Ярд». Если вы не в курсе, это преступление.

Все промолчали.

— При вас обнаружили кожаный чемодан, в котором находились личные вещи некоего мистера Ричарда Нортона Болтона, в том числе бумажник. Верно?

— Да, — ответил Эд.

Мы сошлись на том, что говорить лучше ему. Те Труа обычно ещё больше всё запутывал, а я… ну, я-то была девчонкой. Взрослые никогда не принимали меня всерьёз, и это меня бесило.

Бёрн в упор посмотрел на Эдди:

— Я уже послал телеграмму в полицию Нового Орлеана, чтобы выяснить, заявлял ли мистер Болтон о краже чемодана. Предлагаю вам сознаться до того, как я всё узнаю.

Эдди почесал коленку, словно хотел набраться храбрости. Он рассказал, что мы живём на юге Нового Орлеана, что мы друзья и что мы никогда не были знакомы ни с каким Ричардом Нортоном Болтоном. Что вообще-то было скорее правдой, если учесть, что нам он представился как Джек.

Эдди добавил, что чемодан мы нашли посреди болота и что решили отвезти его в Чикаго в офис «Уокер&Даун» в надежде возвратить законному владельцу. Что вообще-то было скорее ложью, но всё-таки хоть как-то походило на правду.

— М-м-м, — подал голос детектив Бёрн, нацарапав что-то в блокноте. — Выходит, вы четверо, не сказав ни слова родителям, присвоили чужое оружие и багаж и проехали всю страну, чтобы вернуть утерянный чемодан.

— Да, — с улыбкой подтвердил Эдди.

— И вам не пришло в голову ни предупредить кого-то из взрослых, ни обратиться в полицию Нового Орлеана или того места, откуда вы приехали, чтобы попросить о помощи?

— Э-э, нет… — произнёс Эдди, улыбаясь уже не так широко.

— Вы не подумали о том, чтобы послать телеграмму сюда, в Чикаго, чтобы выяснить в компании «Уокер&Даун», действительно ли чемодан принадлежит их служащему и требует ли он его возврата. Иными словами, не задаваясь лишними вопросами, вы просто отправились в путь.

— Примерно так, — согласился Эдди, и в этот раз он определённо больше не улыбался.

Бёрн отложил блокнот. Его сморщенное лицо приобрело желтоватый оттенок, который мне совсем не понравился.

— Надеюсь, вы отдаёте себе отчёт в том, что это самая нелепая история, которую я когда-либо слышал. Вы отнимаете у меня время, а ложь полицейскому — это ещё одно преступление. Поэтому спрашиваю в последний раз: зачем вы сюда приехали?

Эдди устремил на меня взгляд отчаяния, но мне было нечего ему ответить.

— Господин детектив, всё, что сказал Эдди, — чистая правда, каждое слово. Нам больше нечего добавить, — только и сказала я.

Бёрн даже не посмотрел в мою сторону, точно и не заметил, что кто-то что-то сказал. И произнёс, обращаясь к одному Эдди:

— В чемодане обнаружено письмо, адресованное мистеру Болтону, которое вы, без сомнения, прочли. В нём упоминались часы, по-видимому, очень дорогие. Предполагаю, что вы их, конечно, никогда не видели и что, когда вы нашли чемодан Болтона, никаких часов там не было.

— Никаких часов, — подтвердил Эдди.

— Значит, вас не затруднит, если агент Смиттерс вас обыщет.

Смиттерс, то есть полицейский, заставил всех встать и начал обшаривать Те Труа, потом Эдди и последним моего брата. Когда очередь дошла до меня, я сделала ему знак не прикасаться и вывернула карманы наизнанку, чтобы показать, что они пустые.

— Под пальто у меня ничего нет, — вызывающе сказала я. — Заставите меня раздеться перед всеми?

Агент Смиттерс кашлянул, и даже мои друзья смутились. Бёрн выглядел как человек, который только что проглотил целую бутылку сиропа от кашля.

— Думаю, в этом нет необходимости, — сказал он. — Через пару дней мне ответят из Нового Орлеана, и я выясню, что же произошло на самом деле. В случае, если из Луизианы не придёт новостей, мне достаточно будет обвинить вас в воровстве и в безбилетном проезде. Так или иначе, я от вас избавлюсь.

Детектив улыбнулся, как будто эта мысль очень его обрадовала.

— Агент Смиттерс, будьте любезны, выведите мальчишек вон.

Одной рукой полицейский схватил Те Труа, а другой — Эдди.

— Вы идёте со мной.

Потом он немного подумал и, глянув на Тита, добавил:

— Ты тоже.

Я взяла Тита на руки и направилась к двери, но Смиттерс процедил:

— Оставь его, девчонка. Со мной пойдёт только чёрный. Ты остаёшься.

Я не двинулась с места, так и стояла с Титом на руках, точно с куклой. Внезапно всё внутри у меня похолодело. Бёрн издал какой-то мышиный писк и усмехнулся:

— Пока мы не разберёмся в этой истории, департамент полиции Чикаго определит вас в образовательные структуры, где вами займутся. Очевидно, что твои друзья отправятся в школу для мальчиков. А ты — в школу для девочек.

— Как же так! — воскликнула я. — Но мы… мы же никогда не расставались.

— Не в этот раз.

Детектив решительно потянулся к Титу, сидевшему у меня на руках. Моя стеклянная скорлупа разлетелась на тысячу сверкающих осколков. Я закричала и принялась извиваться, стараясь лягнуть Бёрна, но он увернулся от удара и залепил мне пощёчину. От боли я потеряла равновесие и упала на землю, а Тит свалился прямо на меня.

Брат зашёлся в плаче, и его рыдания по-настоящему меня испугали. Я попыталась подняться, но Бёрн наклонился ко мне и процедил сквозь зубы:

— Даже не думай.

Я снова закричала, рабочий поднял Тита и закинул его на плечи, как мешок с картошкой, пока Те Труа и Эдди стояли на месте как вкопанные. Я только и могла, что кричать, кричать, кричать что было мочи.

— Лучше пойдём, — сказал агент Смиттерс, — прежде чем тут начнётся светопреставление.

Он открыл дверь, и я услышала далёкое мычание телят. Пальцы Бёрна, точно наручники, обхватили моё запястье.

— А теперь и нам пора.

Он потащил меня за собой. Оглянувшись, я увидела плачущего Тита в дверном проёме, и в этот момент в моей душе умерло что-то хорошее и чистое, до чего ещё никому до сих пор не удавалось добраться. Я продолжала кричать, пока Бёрн волок меня по нижнему этажу, кричала, пока мы шли через скотобойню, кричала на улице, среди зданий, повозок, людей.

— Закрой рот, или будет хуже, — прорычал Бёрн.

В ответ я только плюнула на землю, и он снова ударил меня по лицу. В каком-то смысле это привело меня в чувство. Криком беде не поможешь. Я должна была что-то сделать, должна была бороться. Но как? Я не знала, куда повели Тита и остальных, сбежать я не могла — было ясно, что меня тут же схватят.

Детектив затолкал меня в чёрную двуколку и взялся за вожжи. Я смотрела на Чикаго. Скольких трудов нам стоило сюда добраться. Те Труа сбежал из дома ради богатства, с его неуёмной энергией он мечтал стать важной персоной. Эдди уехал из любопытства, чтобы утолить жажду знания, увидеть, что скрывается за поворотом. Я же пустилась в путь, чтобы стать свободной. И сейчас свободу у меня отнимали.

Но я собиралась бороться за неё.

#i_037.jpg

 

22. Пожизненное заключение для убийцы мисс Даун

Школа находилась на окраине города. Добрались мы туда не быстро. Если Сент-Луис был большим городом, то Чикаго оказался просто огромным: в нём были и здания до небес, и трамваи, и эстакады. В дороге Бёрн не проронил ни слова, и я вслушивалась в звуки города, цокот лошадиных копыт и лязг колёс.

Двуколка остановилась перед высокими воротами, обтянутыми колючей проволокой. Рядом с колокольчиком висела табличка: «Интернат Св. Марии».

— Ты от меня что-то скрываешь, девчонка, — прошипел Бёрн. — Но я знаю, как тебя разговорить.

Я ответила ему презрительной усмешкой, подумав про себя, что так или иначе заставлю его за всё заплатить. Мы с Титом ещё никогда не разлучались. Никогда. Ни дня с тех пор, как он родился. Я была совсем юной, а Бёрн и полиция — слишком могущественными, чтобы им противостоять. Но я не собиралась сдаваться. В байу я научилась тому, что обычный дождь капля за каплей рушит плотины.

Две женщины подошли ко входу и открыли калитку. Они были толстыми, волосы у обеих грязные, над верхней губой — густой пушок. Бёрн толкнул меня к ним.

— Я звонил управляющей сегодня утром, — сказал он. — Она уже в курсе. — Потом он повернулся ко мне с язвительной улыбкой: — Вот увидишь, малышка, в этой школе тебе быстро развяжут язык.

За стеной оказался сад из облезлых деревьев, несколько огороженных участков земли, изображавших огород, и здание из красного кирпича вдалеке. Здание было квадратным, мрачным, а на окнах — решётки. Тогда-то я поняла, что эта Святая Мария вовсе не школа. Это тюрьма.

Некоторые девочки работали в парке, подстригая изгородь и перевозя землю в тачках. Их глаза, как и одежда, казались запылёнными, и двигались они как-то странно. Мне потребовалось время, чтобы понять почему: на ноге у каждой был железный браслет, к которому крепился тяжёлый чугунный шар, мешавший двигаться.

— Меня тоже ждут эта форма и кандалы? — спросила я у своих стражниц.

Они не ответили, что, очевидно, означало «да». Я подумала о мешочке с часами, который до сих пор чувствовался при каждом движении в рукаве пальто, верёвка от него висела на моём плече, как дамская сумочка. Мне удалось избежать одного обыска, но сейчас меня уж точно заставят раздеться, выхода нет.

Я собралась как пружина. Не раздумывая ни секунды, я побежала изо всех сил в сторону елей, которые росли на грязном пятачке земли. Во время бега я распахнула полы пальто, и оно соскользнуло на землю. Я осталась совсем голой, но зато мне удалось стащить с себя мешочек. Добежав до деревьев, я уронила свёрток в грязь и ногой утоптала его поглубже.

Затем я, тяжело дыша, отбежала в сторону, и надзирательницы тут же меня нагнали. Они ударили меня со всей силы, и по сравнению с этими побоями затрещины Бёрна показались дружескими тычками. Я почувствовала во рту металлический привкус крови и попятилась назад, отползая в грязь. Но не заплакала. Две женщины нависли надо мной и принялись бить. На этот раз я выплюнула целый зуб, но не позволила себе даже вскрикнуть. Они подняли меня в воздух, как куклу, и закинули на плечи. Так меня и отнесли в интернат, голую и молчащую, а пальто осталось лежать на земле, точно змеиная кожа после линьки. Несмотря на то что у меня всё болело, я улыбалась. Потому что часы они не нашли.

Мне хватило полдня, чтобы понять, как всё устроено в этой тюрьме. Всё было просто и совершенно ужасно. Если ты подчинялась правилам, то нет проблем. Если не подчинялась, тебя наказывали. Вот только правил было очень много, и все настолько нелепые, что наказывали тебя всегда. Единственное, что можно было сделать, так это стараться держать лицо и делать всё, чтобы избежать наказания в следующий раз. Чтобы выбраться из этого места, мне предстояло быть сильной, ещё сильнее, чем обычно. Так всё устроено в дикой природе. Или ты сильнее, или тебя сожрут.

Как только я появилась в исправительной школе, мне выдали новую одежду — бесформенный кусок ткани, который схватывался верёвкой на талии. Вместе с формой мне надели кандалы, такие тяжёлые и узкие, что нога тут же распухла.

Кандалы были нужны для того, чтобы, когда девочки на улице, пристёгивать к ноге чугунный шар. Внутри же школы его снимали и скрепляли железные браслеты между собой, связывая девочек одной цепью в группы по десять. Каждую такую группу называли «классом», как в нормальной школе, но глухое позвякивание цепи и мрачные лица выдавали в нас юных заключённых.

Из-за того что в одном месте собирались сразу несколько классов, цепь запутывалась, и можно было споткнуться. Конечно, оступившуюся наказывали, поэтому все боялись и смотрели вниз, прежде чем ставить ногу. Боялась и я. Эдди и Те Труа, конечно, постараются сделать что могут для моего брата, но только я по-настоящему знала Тита, и он нуждался во мне. Я должна была выжить тут и рано или поздно вернуться к нему.

В исправительной школе было около трёхсот девочек. Большинство из них были чёрными, но были и итальянки, и ирландки. Почти все они ждали решения суда, кто-то надеялся на освобождение или, наоборот, ждал перевода в школу побольше на другом конце штата. Эта исправительная школа была тем местом, где решалась наша участь.

Несколько часов я провела, ожидая, пока мне выдадут белье и выделят место для сна, которое оказалось тюфяком на полу в одной из комнатушек на первом этаже. Наконец меня присоединили к группе других девочек и повели в столовую.

— Что дают? — спросила я у той, что была впереди меня.

— Хлеб и баланду, — ответила она и, приглушив голос, добавила: — Это всё, что положено на день, большего не жди. Поэтому не зевай, а не то твою порцию стянут.

Я едва заметно кивнула, встав в очередь к кастрюлям. Я была последней в нашей цепочке, и за мной выстроился другой класс с рябой девочкой во главе.

— Ты откуда? — спросила она у меня.

— Из Луизианы.

— А где это?

— На юге.

— Деревенщина-южанка!

Мы уже стояли напротив раздачи и держали в руках тарелки с куском хлеба на дне. И тут девчонка за моей спиной, продолжая хихикать, как ни в чём не бывало протянула руку и нагло схватила мой хлеб, уверенная, что я промолчу. Она меня не знала.

Я вырвала у неё свой кусок, а затем пнула её покрепче и толкнула что было сил. Она взмахнула руками, вскрикнула и шлёпнулась лицом прямо в кастрюлю с баландой, увлекая за собой свою группу, так что все они искупались в жёлтой, ужасно вонючей жиже. Похлёбка не была такой уж горячей, но и холодной точно не была, а потому поднялся страшный гвалт, и другие классы отодвинулись подальше от этой цепочки, так что вокруг неё образовалось пустое пространство. Тут как раз подошли надзирательницы и спросили, что произошло.

— Кэти оступилась, — сказала девочка с тёмными волосами, глядя прямо на меня. — Сама, никто ничего ей не делал.

Позже, когда мы уже лежали в темноте в своих камерах, я осталась наедине с мыслями о Тите и мальчиках. Хотелось бы мне сказать, что я была спокойна и не боялась, но это было не так. Спальная камера оказалась ужасным местом, многие девочки в темноте плакали навзрыд, и от этих рыданий щемило сердце. А я не могла выбросить из головы мысль о том, что я теперь узница и, возможно, больше никогда не увижу своих друзей.

Мне было страшно, холодно и одиноко, в предсонной дымке тени в этой комнате спутались с тенями бутылок в нашем домашнем буфете и со взглядами, которые бросали на меня исподтишка жители посёлка, если я шла за покупками. Я знала, как меня называли в посёлке и что обо мне думали. И хотя я делала вид, что мне всё равно, они заставляли меня чувствовать себя дурной. Я бы очень хотела измениться, вот только не знала как. Как они были бы счастливы теперь, узнав, что я заперта в исправительной школе-тюрьме, где самое место таким, как я.

— Эй! — окликнул кто-то.

Я повернулась и в темноте разглядела девочку, которая подползла к моему тюфяку, воспользовавшись тем, что на ночь цепи снимали. Когда она оказалась рядом, я узнала её: это она сказала тогда в столовой, что Кэти сама оступилась.

— А ты смелая, знаешь, — прошептала она. — Я хотела тебе это сказать, потому что сегодня ты спишь тут первый раз, а первая ночь обычно самая трудная.

— Со мной всё в порядке, — ответила я.

Это было неправдой, но мне ничего не оставалось, кроме как нацепить на себя маску Железной Жюли.

— Я тебе кое-что принесла, — сказала она и протянула мне мокрую грязную тряпку, которую я долго щупала, не узнавая.

Как вдруг поняла: это был мешочек с часами!

— Девочки видели, как ты прячешь что-то у деревьев, и решили отыскать, чтобы продать.

— Неужели ты хочешь вернуть его мне? — спросила я. — А что взамен?

Сомнений не было: в местах вроде этого ничего так просто не бывает. Девочка улыбнулась.

— Твои туфли, — сказала она. — Я никогда не видела таких туфель, они ужасно красивые. И мне кажется, у нас примерно один размер.

Она показала на свои ноги в разбитых кожаных башмаках, которые на вид казались твёрдыми, как железо.

— По рукам, — согласилась я.

Эти туфли мне подарил Эдди, это было моё сокровище, но часы были важнее. Они были важны для Тита, и это, помимо всего прочего, делало их ценными и для меня. Я взяла мешочек и повесила на грудь, под платье. Потом сняла свои туфли и примерила чужие: они были малы и сильно жали. Но можно было и потерпеть.

— Спасибо, — воскликнула девочка, собираясь вернуться на своё место.

— Погоди.

Это было так мило с её стороны — прийти ко мне посреди ночи. Конечно, ей были нужны мои туфли. Но ведь она по-своему хотела меня утешить, а это со мной нечасто случалось. Вообще-то этого не случалось со мной никогда.

— Как тебя зовут? — прошептала я.

— Ребекка, — ответила она. — А тебя?

— Жюли.

— Приятно познакомиться. — Она внезапно взяла меня за руку. — Если хочешь, можем быть подругами.

Она улыбнулась и выскользнула, не дав мне времени ответить. Проснувшись утром, я долго лежала, глядя в потолок. «Ребекка», — подумала я. Никогда прежде у меня не было подруги.

 

23. Свидание в «Террас-Гарден»

Могла ли я подумать, что изощрённые наказания в интернате помогут мне раскрыть секрет часов и понять, как связаны между собой события, приведшие нас из байу в Чикаго? Иногда случаются самые невероятные совпадения.

Наутро я проснулась в ознобе с ощущением, что заболела. Чувствовала я себя плохо, но нужно было становиться в строй. Надзиратели уже делили нас на классы.

— Читать умеешь? — спросил меня один из них, мужчина с седыми бакенбардами и морщинистым лицом, похожим на мятую бумагу.

— Да, — ответила я.

— Тогда сюда.

Он оттолкнул меня к группе девочек постарше. Среди них была и Ребекка, которая мне подмигнула, что немного меня подбодрило. В этот раз цепи не надели, и надзиратель повёл нас вниз. Мы выстроились вокруг грубо сколоченных деревянных столов. Рядом на полу лежали высокие стопки, перевязанные шпагатом.

— Увидимся на закате, — бросил надзиратель, закрыв за собой тяжёлую железную дверь.

Девочки увлекли меня к первому свободному столу и принялись сортировать пачки и открывать их. Я мельком взглянула на содержимое: то были аккуратно сложенные друг на друга газеты.

— Старые газеты? — спросила я. — И что с ними делать?

— Сшивать, — ответила Ребекка, как будто это было чем-то само собой разумеющимся.

Не прерывая разговора, она достала пакет с пожелтевшими изданиями и разложила их перед собой. Взяв длинную и тонкую иглу, она вдела в неё белую нитку и начала работу. Газету нужно было раскрыть посередине и прошить на сгибе, чтобы страницы не разлетелись. Потом газеты сшивались между собой в толстый том.

— После сшивки тома отправляют в другое место, где их переплетают в обложки или что-то в этом роде, — объяснила Ребекка. — Уже оттуда они попадают во все американские библиотеки. Интернат получает деньги за каждую пачку, потому нас и заставляют этим заниматься.

— И так каждый день? — уточнила я.

Ребекка кивнула:

— Да, и нужно поторапливаться, потому что тома должны быть закончены до заката.

— Вот именно! — вмешалась худющая негритянка. — Кончайте болтать и принимайтесь за работу, а не то нас всех накажут!

— Я ей объясняю, как тут всё устроено, — стала оправдываться Ребекка. — А то вдруг она страницу порвёт или ещё что.

Порвать страницу было самым серьёзным проступком, из-за этого газету выбрасывали. Но и многое другое требовало внимательности: например, надо было контролировать последовательность, с какой сшиваешь газеты, и проверять порядок страниц. Вот поэтому они и брали девочек, которые умеют читать.

— Кто тебя научил? — спросила я Ребекку.

— Муж, — шёпотом ответила она.

Ребекка была старше меня года на три. Она была красивой девушкой, которую не портил даже чуть приплюснутый нос. Особой её гордостью были чёрные кудрявые волосы. Она рассказала мне, что она итальянка и что её родители приехали из городка далеко за океаном. Сама она родилась уже в Чикаго и в четырнадцать лет вышла замуж за итальянца Джулио.

— Он был хорошим парнем, — объяснила она мне. — Серьёзным, работящим и читать умел.

— Почему ты говоришь о нём был?

— Потому что он умер. Его убили. Я не знала, чем кормить ребёнка, поэтому украла еду в магазине. Так и оказалась здесь.

У Ребекки был муж и даже ребёнок. В первый раз в жизни я почувствовала себя невинной овечкой.

— Как его зовут? Твоего ребёнка?

— Симон. Ему полтора года.

Я хотела было узнать, где сейчас малыш, но, пораздумав, поняла, что эту тему лучше не трогать. Ребекка спросила:

— У тебя есть дети?

— Детей нет, но есть брат, Петит. Это значит «малыш». В Луизиане все говорят на французском.

— Забавно, — сказала Ребекка. — И Франция, и Италия находятся в Европе. Они как соседи.

Этого я не знала, но продолжила:

— У меня отняли Тита, и мне нужно найти способ вернуться к нему.

— Ох, — вздохнула Ребекка, — я бы тоже хотела вернуться к сыну, но об этом можешь забыть. Отсюда не возвращаются.

Тогда я подумала о детективе Бёрне и в первый раз понадеялась, что он скоро придёт за мной.

Но Бёрн не приходил. Он сказал, что за несколько дней мне здесь развяжут язык, поэтому уже назавтра я нетерпеливо ждала его, как домашняя собачонка, устроившаяся у двери в ожидании хозяина. Когда вечером я поняла, что он не придёт, то была так опустошена, что куска не смогла проглотить. Бёрн не явился ни на третий день, ни на четвёртый, и я подумала, что, возможно, что-то случилось.

Я не верила, что в Новом Орлеане уже заявили о пропаже Джека, — слишком мало дней прошло, чтобы кто-то всерьёз заволновался из-за его отсутствия, а в байу следы, как и трупы, исчезают быстро. Тело, конечно, не найдут. Что же тогда произошло? Может, Бёрна на самом деле волновал не Джек, а часы и он ждал, пока я признаюсь? А может, он просто забыл обо мне? В конце концов, мы были обычными беспризорниками, кто знает, сколько таких в Чикаго? Я не могла ни выяснить, в чём дело, ни предпринять что-то, чтобы увидеть Тита. Мне оставалось только пониже опустить голову, как Бекка и остальные, и терпеливо ждать, но не сдаваться.

А между тем я полюбила газеты. В чтении я никогда не была сильна, в основном потому, что практиковаться мне было негде. Но сейчас, сшивая страницы, я заставляла себя сконцентрироваться на тексте. О чём бы в нём ни говорилось, это давало возможность мысленно улететь из этого подвала, забыть про израненные лодыжки и пальцы, исколотые иголкой.

Особенно увлекла меня хроника Чикаго, состоявшая в основном из заметок двух типов — о криминальных происшествиях вроде грабежей или убийств и о роскошных праздниках города, о балах у мэра, о сплетнях высшего общества, которое я никогда не видела даже издалека. Почти все статьи светской хроники были подписаны неким Э. Кокрейном, быстро ставшим моим любимым журналистом. Он так описывал дамские наряды, что я словно чувствовала их на себе и, читая, прикасалась к ослепительному миру духов, шампанского, ожерелий, вееров и джентльменов в тёмных костюмах.

Этот мир был настолько далёк, что казался сказочным. Я никогда не была на празднике, не считая свадьбы Анны с плантации с прошлом году, но тексты Кокрейна и фотографии будоражили воображение. По ночам мне снились балы и рестораны, и с утра я нетерпеливо ждала рабочих часов, чтобы почитать ещё.

Однажды мне дали стопку за 1899 год. На глаза мне попалась заметка от первого ноября. В ней говорилось о необыкновенном празднике по случаю Хеллоуина. В начале автор ударился в описание дам, переодетых в венецианок, и ведьм с весьма смелым декольте (я уже была знакома с манерой Кокрейна вставлять французские словечки, чтобы отметить что-то по-настоящему утончённое).

Но моё внимание привлёк абзац ниже. В нём говорилось: «Самым обворожительным гостем бала был, вне сомнения, элегантнейший вампир во фраке. Под маской дитяти тьмы скрывался мистер Уокер, известный предприниматель, который провёл вечер в компании двух привлекательных женщин. Не хотел ли он тем самым утешиться в отсутствие мисс Даун? Похоже, что его деловой компаньон (а возможно, и будущая жена) в последний момент отказалась присутствовать на празднике. Заметно было и отсутствие мистера Дарсли, частного детектива, — тихое подтверждение нежного чувства, которое, по слухам, связывает Дарсли и Даун».

Я поняла не всё, но это было не важно. Главное, я видела знакомые имена: мистер Уокер, мисс Даун, мистер Дарсли — это из-за них я оказалась в интернате. Возможно, сшивание газет может оказаться чем-то большим, чем просто наказанием. Вдруг это может меня спасти? Покончив с одной газетой, я взялась за следующую, нетерпеливо её пролистала, но не обнаружила ничего интересного. Ускорившись, насколько возможно, в номере от середины ноября я нашла новую заметку Кокрейна. В ней мистер Уокер официально попросил руки мисс Даун, подарив ей сказочное кольцо с бриллиантами.

В статье говорилось о том, что их свадьба может стать самым важным событием года, потому что мисс Даун принадлежит половина знаменитого Каталога. Основав предприятие, мистер Уокер и мисс Даун разделили его на несколько частей, называемых акциями, и поделили поровну. В случае замужества приданое мисс Даун, то есть её акции, перешли бы к супругу. Таким образом, после свадьбы мистер Уокер стал бы единоличным владельцем всего Каталога и одним из самых богатых людей Америки.

В декабрьских газетах я нашла новость о том, что мистер Уокер заявил, мол, его предложение принято и вскоре будет объявлена дата свадьбы. Похоже, мистер Дарсли решил самоустраниться и исчез в неизвестном направлении, убитый горем. Заметка от 30 декабря рассказывала о грандиозной новогодней вечеринке, организованной мистером Уокером в гостинице в центре города. Я знала, что мисс Даун на неё не придёт. Ночью она будет убита мистером Дарсли.

— Бекка, не у тебя ли газеты за 1900 год?

— Даже не знаю. Сейчас посмотрю. Вот они.

— Не хочешь поменяться?

Прозвучало это, конечно, странно, но газеты за 1900-й были ветхими, сшивать страницы было непросто, поэтому Ребекка согласилась без лишних раздумий. Я пролистала то, что она уже сшила, и в газете от 2 января на первой же странице нашла новость, которую искала: мисс Даун была обнаружена мёртвой в собственном доме, а мистер Дарсли арестован по подозрению в убийстве.

В газете от 20 февраля было опубликовано большое интервью с Дарсли, который заявил: «Я нежно любил мисс Даун и никогда бы не причинил ей вреда». Однако сразу после этого статья продолжалась так: «У мистера Дарсли был виноватый вид, а глаза налились кровью. Во время интервью он несколько раз ударил кулаком по столу, ещё раз показав себя человеком, который себя не контролирует». Я мысленно отметила эту деталь и продолжила читать как можно быстрее.

В газете от 3 марта, когда начался процесс, адвокаты Дарсли представили свою линию защиты. Пистолет, которым было совершено убийство, действительно принадлежал детективу, но был украден несколькими месяцами ранее. Полиция, однако, посчитала этот факт попыткой пустить следствие по ложному следу. Отмечалось, что Дарсли находился в контакте с криминальным миром Чикаго, откуда мог получить помощь.

10 марта на процессе Дарсли озвучил своё алиби: в новогоднюю ночь его видели на другом конце города с друзьями, чьи показания, однако, сочли не заслуживающими доверия.

4 апреля. Мистер Уокер показал, что незадолго до гибели мисс Даун перевела все свои акции в ценные бумаги на предъявителя. Это означало, что часть Каталога мисс Даун больше не принадлежала ей, но могла бы отойти к предъявителю бумаг, в которые были переведены акции. Половина «Уокер&Даун» превратилась в бумажное сокровище. Было ясно, что речь шла об уловке, позволяющей любому стать владельцем (или, лучше сказать, одним из владельцев) Каталога. Но кто подтолкнул мисс Даун на такой легкомысленный шаг?

Как бы я хотела, чтобы Эдди и Те Труа были рядом, мы бы обсудили прочитанное и сделали пометки. Но я была одна, я была закована в цепи и могла рассчитывать только на себя. Я принялась проглядывать газеты ещё быстрее.

21 апреля, ещё одно интервью с мистером Уокером. Он заявляет, что бумаги на предъявителя, принадлежащие мисс Даун, украдены. Никто не видел их с ночи убийства. Возможно, речь идёт о краже? Возможно, Дарсли пытался найти акции и, обнаружив себя, убил мисс Даун? Ещё один вопрос оставался без ответа.

В летних газетах процесс, наконец, подошёл к концу. Мистера Дарсли признали соучастником преступления, но не смогли установить, был ли он убийцей или подельником. Находясь в сомнениях, суд присяжных решил не приговаривать его к смертной казни и вынес вердикт: пожизненное заключение. Отбывать его он должен был в Брайдуэлле, тюрьме Чикаго. В той самой, из которой детектив сбежал несколько лет спустя, после чего и сам был убит.

Последняя заметка, которую я прочитала, была датирована 16 июня. В ней говорилось о гневных заявлениях мистера Уокера, в которых предприниматель заявлял о том, что разочарован американским правосудием и желает Дарсли гореть в аду. «Вы обеспокоены пропажей бумаг на предъявителя?» — спрашивал его журналист. На что мистер Уокер отвечал: «Ни в коем случае, мисс Даун была исключительной женщиной, я уверен, что она спрятала документы с особым тщанием. Никакой преступник их никогда не найдёт».

Заметка заканчивалась словами мистера Уокера: «Теперь мне осталась только боль. И эти часы». Часы, принадлежавшие отцу мисс Даун, с которыми она никогда не расставалась. Часы «American Company», сделанные в 1881 году.

#i_040.jpg

 

24. Чудовище в клетке

Бежать, бежать, бежать. С этими словами, пульсирующими в голове, я просыпалась с утра, осматривала израненную ногу, спускалась в подвал. Иногда они звучали как громкий рёв, иногда — как шелест набегавшей и отступавшей волны. Иной раз вместо слов я чувствовала только дрожь. Но больше всего меня пугала тишина. Тишина была знаком того, что я начинаю свыкаться с заключением в интернате.

За шесть дней я научилась держать очередь в столовой, приспосабливать свой шаг к шагам своих компаньонок, чтобы не запутать цепь. Я училась сдаваться. А этого нельзя было допустить.

— Сбежать? — прошептала Бекка. — Ты сошла с ума. Уж поверь, мы тут все мечтаем о побеге. Но это невозможно.

— Это почему же?

Бекка вздохнула. Мы работали, и она оглянулась по сторонам, чтобы убедиться, что нас не подслушивают.

— Ты когда-нибудь спрашивала себя, зачем они держат нас на привязи? Ведь так не делают даже в настоящих тюрьмах, где сидят взрослые мужчины. Знаешь, почему нас заковывают, а их нет?

Я не знала.

— Потому что надзирателям проще, пока на нас кандалы. Мы молодые девушки, преступницы. За пределами этой школы нас никто не хватится, а потому с нами можно делать всё что вздумается. Всё. Понимаешь?

Я кивнула. Для меня и дома было так же. Возможно, эта исправительная школа была самым подходящим местом для таких, как я, и с моей стороны глупо было думать, будто что-то может измениться. Но был ещё Тит. И мысль о нём не позволяла мне так просто сдаться. Поэтому я стала присматриваться.

Цепи снимали с нас только ночью, но дверь спальни закрывалась на ключ, а на окнах стояли крепкие решётки. Весь оставшийся день я была заложницей цепи. Это было самой большой проблемой. Я стащила вилку и попробовала вскрыть ею замок. Безрезультатно. Оставалась единственная возможность — выкрасть ключи у охраны, но нужен был подходящий случай. Тогда в голове у меня созрел план. После ужина надзиратели назначали класс, который должен быть отмывать кухню. Вечером шестого дня в интернате, вставая из-за стола, я нарочно споткнулась и, падая, потянула за собой Ребекку и остальных, запутав цепь.

Я забормотала извинения, надзиратели наорали на меня и побили, но я не придала этому значения. Главное, что мой класс отправили на кухню. Я проигнорировала укоризненный взгляд Ребекки и угрозы девочек. Одна из них пообещала зарезать меня во сне, но мне было всё равно. Если всё пройдёт хорошо, этой ночью в школе я спать уже не буду.

Охрана заставила нас скоблить кастрюли, оттирать плиты и натирать пол до зеркального блеска. Я старалась больше всех и продолжала ронять всё из рук, замедляя работу группы.

— Нужно ещё прибрать в комнате охраны, — сказал один из надзирателей. — Желающие есть?

— Она, — показали все на меня.

Ребекка злилась, но делала вид, что не замечает меня, что было мне только на руку. Надзиратель отсоединил меня от общей цепи и прицепил к браслету чугунный шар, после чего приказал мне подниматься с ним на верхний этаж. Я с трудом поднималась по лестнице, с шаром в одной руке и полным ведром воды и губкой в другой.

Комната сторожей представляла собой просторный зал, освещённый электрическими лампочками. На полу в чёрно-белую клетку стояли наполовину разбитый диван и несколько стульев. На полке, на крючке, висела связка ключей. Моя цель.

Я мыла пол, стараясь делать всё ещё медленнее, чем вначале, и лихорадочно думала, как же приблизиться к полке. Надзиратель курил и не отрывал взгляда от моей задницы. Мне нужен был отвлекающий манёвр или подарок судьбы. Я закрыла глаза и стала молиться Богу, или судьбе, или какому-то духу болот, в которого верил мой друг Эдди.

— Пожалуйста, — шептала я, — дай мне шанс.

И Бог, или судьба, или дух болот меня услышали. Где-то оглушительно зазвонил колокольчик.

— Как назло, — проворчал охранник. — Но сейчас я уж точно не пойду смотреть, кто это.

Колокольчик зазвонил ещё раз, и мужчина сдался. Он пересёк комнату, оставляя следы на свежевымытом полу, открыл шкафчик, и я заметила внутри несколько подписанных колокольчиков: кухня, кладовка, спальни. Звонил тот, что указывал на вход.

— Ох уж эти современные штучки, — недовольно проговорил надзиратель. — Уже третий раз за месяц срабатывает сам по себе…

Он посмотрел на меня задумчиво, потом бросил:

— Скоро вернусь.

Я была так взволновала, что ничего не ответила. Дождавшись, пока дверь в комнату закроется, я рванула прямо к связке ключей. Их было очень много, и все были разные — большие и маленькие, гладкие и зубчатые. Который из них подойдёт к замку? Я не знала. Я могла бы взять несколько наудачу, спрятать под платьем и, вернувшись в комнату, проверить. Но это было слишком рискованно. И что, если я выберу не те? Но стоило хотя бы попытаться. Я протянула руку и в этот момент услышала голос позади себя:

— Ты Жюли Дарт?

Я застыла на месте с вытянутой рукой, будто меня ужалила гремучая змея, появившаяся из ниоткуда.

— Я с тобой говорю. Тебя зовут Жюли Дарт?

Я обернулась. Это был другой надзиратель, женщина. Похоже, что гремучая змея укусила и её, потому что она была мертвенно-бледной, как будто ей щёки намазали воском. Она точно видела, как я тянулась к ключам. Мне конец.

— Да, — ответила я сдавленно, — Жюли… это я.

— Следуй за мной.

Я направилась было к ведру с губкой, но надзирательница меня остановила:

— Оставь их, где стоят.

Я пошла за ней, неся впереди железный шар, который казался ещё тяжелее, чем обычно. Моя попытка не удалась. Мне никогда не сбежать отсюда.

Мы спустились на второй этаж, и надзирательница приказала мне войти в тёмную комнату. Она нажала на рычажок, что-то зажужжало, и россыпь огоньков зажглась на потолке. Комната была выложена серой плиткой. В полу были одинаковые отверстия, такие небольшие канавки. Вдоль стены торчали изогнутые железные палки. Крюки, подумала я. Но зачем они нужны?

— Душа, что ли, никогда не видела? — спросила меня женщина.

Голос был ещё холоднее обычного. Я испуганно покачала головой.

— Это для купания, — грубо бросила она. — Вот эта штука — кран. Поворачиваешь его, льётся вода, ты моешься.

Она показала на металлическую полку у противоположной стены.

— Там мыло и полотенца. Давай поторапливайся.

Она как будто говорила на языке, которого я никогда не слышала. Я не могла пошевелиться. Тогда она наклонилась, сняла связку ключей с пояса и открыла замок на кандалах. Цепь упала на пол с глухим звоном.

— Чего ждёшь? Я с тобой весь вечер терять не собираюсь.

Она хотела, чтобы я перед ней разделась. Я запаниковала, как зверёк, попавший в западню. Затем глубоко вдохнула, повторяя про себя, что надо быть сильной. В конце концов, мне нужно только помыться. Я неуверенно шагнула за полотенцем и куском мыла и стянула платье, повернувшись к женщине спиной, чтобы она не увидела мешочек с часами, который висел у меня на груди. Я сняла его украдкой, засунув между чистыми полотенцами.

Потом повернула кран, и вода ливнем хлынула на меня сверху. Холодные тяжёлые капли намочили волосы, и на мгновение я забыла обо всём, растворившись в шуме этого искусственного дождя, стекавшего по груди и спине. Я услышала, как надзирательница кашлянула, и поспешила намылиться, потом сполоснулась и завернулась в полотенце.

— Теперь одевайся. — Женщина указала на сложенные стопкой вещи на полке у полотенец: кремовую блузку, чёрную юбку, чулки и почти новые кожаные туфли.

Всё это было мне слегка великовато, но явно лучше, чем тюремная роба.

— Пошли, — скомандовала надзирательница.

И тогда я всё поняла. Должно быть, за мной пришёл Бёрн! Я вышла из душевой, почти подпрыгивая от радости: на ноге больше не было цепи. Я проследовала за женщиной на первый этаж до деревянной двери с табличкой «Дирекция».

— Жюли, — доложила моя охранница, заглядывая внутрь.

— Пусть войдёт, — ответили из глубины.

Меня ждали двое. Первая, видимо директриса интерната с острым вороньим лицом, сидела за столом. Позади неё стоял пожилой джентльмен в элегантном костюме, державший обеими руками котелок.

— Дорогая Жюли, — сказала женщина, — прости, что пришлось позвать тебя в такой час. Ты занималась в библиотеке?

— Вообще-то я заканчивала…

— …Вязать? — перебила меня женщина. — Конечно, конечно.

С фальшивой улыбкой она повернулась к мужчине:

— Мы здесь настаиваем на том, чтобы свободное время девочек использовалось с умом, и поощряем учениц вязать и вышивать. Не правда ли, дорогая Жюли?

Я не знала, что ответить. Слова этой женщины были лишены всякого смысла.

— Вышивание, — проговорил джентльмен в котелке. — Это, вероятно, из-за него у девочки исколоты все пальцы?

— Должно быть, укололась слегка, — подтвердила директриса.

— А эта странная красная полоса на правой щиколотке? Похоже на след от кандалов.

— Кандалов? Да что вы такое говорите! Мы не применяем подобных методов воспитания. Девочка, вероятно, упала, прыгая через скакалку. Верно я говорю, Жюли? — Она вперилась в меня взглядом, и я поняла, что директриса пытается скрыть правду.

Я стиснула зубы и пробормотала:

— Да, это скакалка. Впилась мне в ногу и немного раскровила её.

Директриса стала лиловой, но мужчина ничего не сказал, надел котелок и взял в руки трость.

— Девочка пойдёт со мной, — известил он директрису. — Что до вас, то мы скоро увидимся. У меня сложилось впечатление, что этой школе нужна тщательная проверка, и я позабочусь, чтобы её произвели как можно скорее.

— Проверка? Но…

— И когда проверяющие придут, я желал бы услышать от них, что девочки заняты тем, что соответствует их возрасту. В противном случае последствия будут серьёзными.

Он внезапно повернулся и, улыбнувшись, первый раз посмотрел мне в глаза.

— Мисс Жюли, — сказал он, — пожалуйста, пройдёмте со мной.

Я согласно кивнула. Ещё никто никогда в моей жизни не называл меня «мисс Жюли».

 

25. Пятьдесят процентов

Я не знала, кем был мужчина в котелке, который мерно, точно заводная игрушка, шагал впереди. Я было спросила, пока пыталась поспеть за ним через парк интерната, но он только посмотрел на меня и ничего не ответил.

За воротами школы нас ждал один из тех современных автомобилей, приводивших в восторг Эдди и Те Труа. Белый, с открытой крышей, колёса и сиденья из красной кожи и хромированные фары. За рулём сидел шофёр в фуражке и больших очках. Увидев нас, шофёр вышел из машины и открыл пассажирскую дверь, потом подал мне руку и помог сесть.

Мотор заревел, и машина полетела как стрела. Несмотря на ветер, шум которого заглушал все звуки, котелок джентльмена сидел как приклеенный. Я рассматривала его строгое лицо, ничего не понимая. Полицейским он не был, это точно. Похоже, он был кем-то важным.

Автомобиль остановился напротив огромного здания с горящими окнами. Оно было настолько роскошным, что казалось сошедшим со страниц одной из статей Кокрейна. Над входом выделялась гигантская надпись: «Тремонт-Хаус», то есть «дом Тремонта».

— О, — пробормотала я, поворачиваясь к мужчине в котелке, — так вы господин Тремонт?

Шофёр рассмеялся, и я смутилась, поняв, что сморозила глупость. Но джентльмен посмотрел на меня очень серьёзно и ответил:

— Нет, мисс Жюли, «Тремонт-Хаус» — это название гостиницы. Эту ночь вы проведёте здесь.

Должно быть, он просто издевается. Я буду спать в самой роскошной гостинице на свете? Шутка, ясное дело. Однако джентльмен в котелке проводил меня внутрь, в холл, застланный коврами, сверкающий золочёными перилами и начищенным до блеска полом. Он попросил на стойке ключи и повёл меня наверх. На мгновение мне стало страшно, потому что, если разобраться, я была одна неизвестно с кем и непонятно где. Но уж лучше гостиница, чем интернат Святой Марии.

Комната находилась в глубине длинного коридора и была настолько прекрасна, что в это даже не верилось. В ней с лёгкостью поместилось бы человек двадцать. В центре стояла широченная кровать с белоснежными простынями, на стенах висели картины, в ней даже были письменный стол, кресло, гардеробная, а через дверь-окно можно было выйти на широкую террасу.

— Туалет вон там, — показал джентльмен с котелком, и я различила стены из тёмного мрамора и зеркала, ванну, которая больше напоминала бассейн, и нежнейшие полотенца. — Желаете принять ванну?

— Возможно, позже, — ответила я, на самом деле умирая от желания залезть туда прямо сейчас.

— Как пожелаете, — сказал джентльмен. — Я сожалею о том, что случилось с вами в интернате. Мой хозяин об этом не знал, иначе вмешался бы намного раньше.

— Ваш хозяин?

Сложно было поверить, что у такого респектабельного господина мог быть хозяин.

— Могу я спросить вас…

— Завтра, — сказал он. — Завтра будет время для разговоров, сегодня вам лучше отдохнуть. В шкафу вы найдёте новую одежду. На письменном столе я оставил несколько книг, если захотите почитать. Завтрак подадут ровно в восемь, я приду за вами в половине девятого.

— Простите, — перебила я. — Я ничего не понимаю… Но как вы говорите, завтра будет время… и… в общем, не хочу показаться неблагодарной, но у меня есть друзья, которые, возможно, в беде. Это мой брат Тит, которого я не видела много дней, и Эдди, и Те Труа, и…

— Ах, да, — воскликнул господин в котелке, — чуть не забыл. Если захотите увидеть друзей, они в номере 123.

Голова у меня закружилась, как когда я однажды залезла на дерево и случайно посмотрела вниз. Земля показалась мне такой далёкой и то приближалась, то исчезала, как набегающая волна. Я выскочила в коридор. 118, 119, 121… Добежав до комнаты 123, я ворвалась внутрь. И замерла.

Комната была ещё больше моей, без террасы, но с диваном и двумя двуспальными кроватями. Эдди растянулся на ближайшей из них, причёсанный и одетый как юный джентльмен. Тит и Те Труа сидели на полу и играли в оловянных солдатиков, они тоже были одеты как господа. На Тите были рубашка и жилет, он заливисто смеялся, пока Те Труа имитировал войнушку: «Пиф-паф! Бам! Зарядить ружьё!»

Они казались такими счастливыми, и на минуту я испугалась, что они про меня забыли. Но тут Эдди бросил книжку и закричал:

— Жюли!

В один миг они втроём навалились на меня. Тит спрятал у меня в юбке лицо и всхлипнул, Те Труа и Эдди стиснули меня в крепких объятиях, я закрыла глаза и почувствовала чьи-то губы на своих. Кто-то меня поцеловал. Я распахнула глаза, но всё было уже позади, а Эдди и Те Труа, оба красные, как горящие угли, смущённо отводили взгляд.

— Эм-м… — глупо протянула я, но что ещё мне было сказать?

Потом Тит прижал меня к себе ещё крепче и тоже чмокнул, и это разрядило обстановку. Те Труа и Эдди обняли меня снова, и мы устроили безумный хоровод, прыгая и смеясь, как ненормальные, и, закружившись, рухнули на землю, продолжая хохотать. Те Труа и Эдди завалили меня вопросами, как будто ничего и не было: ни поцелуя, ни кошмарного интерната, в котором я прожила прошлую неделю.

— Как ты?

— Что с тобой было?

— Где ты оказалась?

Я ничего не соображала, я могла думать только об украденном поцелуе и чувствовала, что горю, как свечка.

— Спокойно, спокойно. — Я постаралась сказать это как можно ровнее. — Я здесь, я вернулась.

Мальчишки наперебой принялись рассказывать, что случилось с ними, пока Те Труа, как всегда, не взял слово. Он рассказал, что после того, как их вывели из «Юнион Сток Ярд», их посадили в полицейскую машину и отвезли в сиротский приют.

— …Ужасное место, Жюли, мы ничего не могли делать целый день, за нами вечно кто-то следил, а еда была худшей из всего, что я когда-либо ел…

Детектив Бёрн пришёл в тот же день, потом вернулся на следующий и днём после и постоянно допрашивал их.

— …Однажды он даже отвесил мне пощёчину, — уточнил Эдди.

Бёрн хотел выяснить, что они знали о мистере Болтоне и его странном письме. В конце концов детектив пригрозил их разлучить, оставить Тита в приюте, а Эдди и Те Труа отправить в настоящую тюрьму.

— …И тогда, понимаешь, Жюли, нам пришлось сказать правду.

Тогда они рассказали ему, что нашли ценную вещь, которую хотели вернуть Каталогу. На этой фразе Бёрн поменялся в лице, разволновался и попросил показать эту вещь.

— …Но ведь у нас её не было, — усмехнулся Те Труа. — И тогда мы сказали, что для начала нам надо встретиться с тобой.

Признание детективу было сделано только этим утром, и уже в обед господин в котелке пришёл в приют. Он представился мистером Рафаэлем, извинился за поведение Бёрна и сопроводил их в гостиницу.

— И вот ты тоже здесь! — довольно воскликнул Те Труа.

Все эти признания меня ошарашили.

— То есть вы всё разболтали?

Эдди покраснел:

— Ну, не совсем всё. Мы сказали только, что нашли важную вещь и что хотим её вернуть, но мы не говорили, что это часы…

— Которые тем не менее были названы в письме, — уточнила я.

— Да, но Бёрну мы этого не сказали. И мистер Рафаэль обрадовался, когда узнал, что часы у нас и что мы всё это время их берегли…

Я не могла в это поверить.

— Вы рассказали нашу историю ещё и мистеру Рафаэлю?!

Те Труа опустил голову:

— Ты же видела, какой он милый? Как по мне, рассказать ему всё было хорошей идеей. Да и потом, они угрожали нас разлучить, понимаешь? А приют и правда был как тюрьма! И видишь, какая удача, мистер Рафаэль сразу вытащил нас оттуда.

— А куда отвезли тебя, что случилось с тобой? — спросил Эдди.

— Бьюсь об заклад, тебя поместили в школу для благородных девиц отдыхать и молиться днями напролёт, — усмехнулся Те Труа.

Я уставилась на него. Старый добрый Те Труа, всегда довольный и полный сил. Всё у них было хорошо, никого из них не били, и я не заметила ни тюремной униформы, ни следов цепей. Мы снова были вместе, к чему говорить о том, как мне пришлось нелегко? Лучше поскорее снова стать Железной Жюли, забыть прошлое и наслаждаться общением с друзьями. Поэтому я соврала:

— Примерно так всё и было, Те Труа. Меня заставляли шить и молиться.

— Я так и знал! Вам, женщинам, всегда легче.

Я улыбнулась. Да, если разобраться, он был прав, мне было не так уж и сложно. Я знала теперь, что намного сильнее любого парня. А воспоминания я спрячу поглубже, туда, где никто их не найдёт.

Тем вечером я не пошла к себе и осталась с мальчиками. Мы проболтали несколько часов подряд, пока я не заснула на одной из кроватей, похожей на облако. Проснулась я уже утром. Солнце пробивалось сквозь незакрытые шторы, Тит спал, ухватившись за мою руку, как обезьянка за лиану, он пах мылом, и я на минуту подумала, что всё ещё сплю. Это и был сон, не могла же я и в самом деле находиться в этом волшебном замке. Я не имела права быть такой счастливой.

Внезапно я вспомнила о Ребекке: я исчезла из школы, не попрощавшись, не сказав, куда ухожу, и, если честно, с вечера я не вспоминала о ней ни разу. Хорошей подругой я оказалась… Но что бы я могла сделать? Нет, отговорки, что-нибудь всё же могла. Например, поговорить о ней с господином в котелке, то есть с мистером Рафаэлем. Может быть, ещё не поздно.

— Доброе утро, Жюли, — поприветствовал меня Эдди, выходя из душа. — Хорошо спала?

Он улыбался, расчёсывая мокрые волосы, и я спросила себя, не он ли вчера меня поцеловал.

Часы показывали половину восьмого, до завтрака оставалось всего ничего. Я вернулась к себе принять ванну, насыпала в воду разноцветной соли, похожей на волшебную пыльцу, и откинулась на спину, представляя себя кувшинкой. Вытершись, я решила, что больше не надену вещи из интерната: я хотела стереть все воспоминания о нём, поэтому заглянула в шкаф.

Распахнув дверцы, я очутилась в раю! В шкафу висели прелестные платья, и все моего размера! Я вспомнила статьи Э. Кокрейна, где он описывал самые модные наряды, и решила почерпнуть оттуда вдохновение. Я рассматривала платья, вдыхала запах чистоты, трогала дорогие ткани. Померив несколько комплектов перед высоким зеркалом в глубине гардеробной, я остановилась на персиковом платье с чёрным атласным ремешком, чуть ниже колен и с открытыми плечами. Обуть я решила красные туфельки на каблуке, похожие на те, что подарил мне Эдди. К одежде я подобрала кожаную сумочку, куда положила сломанные часы, и надела на голову изящную шляпку с вуалью.

В дверь постучали, вошёл официант. Он посмотрел на меня особенным взглядом — взглядом юноши, который видит красивую девушку и думает, как бы завязать разговор.

— Доброе утро, мисс, куда прикажете подать завтрак? — улыбнулся он.

Я улыбнулась в ответ и, поблагодарив, указала на стол. Как и мистер Рафаэль, он обратился ко мне «мисс», и мне впервые показалось, что так и должно быть. Позавтракав в одиночестве, я вернулась к друзьям. Те Труа открыл дверь и чуть не врезался в меня от удивления.

— Жужу! — воскликнул он. — Что это ты с собой сделала?

— Полагаю, всего лишь оделась, как подобает юной леди, — ответил мистер Рафаэль, который сидел в кресле прямой, как палка.

Он встал и поправил на голове свой всегдашний котелок:

— Теперь, когда все в сборе, мы можем идти. Мой хозяин ждёт вас.

 

26. Убийство убийцы!

У входа в «Тремонт-Хаус» нас ожидал всё тот же белый автомобиль, который привёз меня сюда прошлым вечером. При виде меня шофёр приподнял фуражку и, вдруг узнав, смущённо кашлянул. Мне сразу вспомнилось, как он засмеялся, когда я решила, что мистер Рафаэль — это и есть господин Тремонт, и я решила вести себя как настоящая леди.

— Мистер Рафаэль, — начала я, устроившись на заднем сиденье, — вы до сих пор не сказали нам, кто вы и куда мы едем. Мы все вам очень благодарны за то, что вытащили нас из тюрьмы… то есть из интерната… Но не кажется ли вам, что пришло время объяснить, что происходит?

Мистер Рафаэль, казалось, на мгновение задумался, потом сказал:

— Ещё немного терпения — посреди дороги говорить не слишком удобно. Вам так не кажется, мисс Жюли?

Автомобиль мчался на полной скорости, Эдди и Те Труа высунулись из окна и во весь голос оповещали нас об электрических трамваях, повозках и прочих чудесах города. Я же оставалась спокойной и сдержанной, пытаясь произвести приятное впечатление. Мистер Рафаэль разглядывал меня и точно изучал, уж не знаю почему.

Мы ехали вдоль берега, впереди стояло низкое и длинное здание с изогнутой крышей. Это был «Чикаго Юнион Депо», железнодорожная станция. Чуть поодаль начиналась сплошная стена, прерывавшаяся посередине аркой с колоннами, напоминавшей вход в храм. Прямо над входом размещалось изображение огромного глобуса, вокруг которого на всех парах летел паровоз. Немного ниже висела деревянная табличка: «Знаменитый Каталог мистера Уокера & мисс Даун». Ещё ниже — знакомый слоган: «САМЫЕ НИЗКИЕ ЦЕНЫ! ПОТРАТЬ СВОИ ДЕНЬГИ С УМОМ! ВОЗВРАТ ГАРАНТИРОВАН!»

Автомобиль остановился прямо напротив шлагбаума на входе, Эдди и Те Труа хором воскликнули:

— Вот это да! Вау! Не может быть!

А я подумала, что я дурочка, ведь стоило совсем немного пораскинуть мозгами, чтобы понять, что мистер Рафаэль — человек из Каталога. Иначе почему бы он проявил к нам такой интерес? Зачем ему отвозить нас в роскошную гостиницу, дарить дорогую одежду и всё остальное?

Шофёр сделал знак охраннику поднять шлагбаум, когда нас остановил пронзительный голос:

— Мистер Рафаэль, мистер Рафаэль, одну минуту!

Голос принадлежал полноватой женщине со свисающими, как у гончей собаки, щеками. На ней был мятый чёрный костюм в рюшах, а на голове — шляпка, которая едва не слетела, пока она бежала нам навстречу.

— Мистер Рафаэль! Один вопрос!

— Сожалею, мисс, — ответил он, — я уже вам объяснял, что не имею права отвечать на вопросы.

— Но это важно, — воскликнула женщина. — Я отниму у вас не больше минуты.

Она остановилась рядом с машиной и оперлась рукой о дверцу, чтобы отдышаться, затем вытащила из декольте маленький блокнот и карандаш. У неё было такое красное лицо и такой запыхавшийся вид, что я рассмеялась.

— А это кто? Зачем вы везёте их на склады? Это согласованный визит? Могу и я принять в нём участие?

— Мне жаль, мисс, но журналисты не допускаются.

— Однако…

Мистер Рафаэль сделал жест шофёру, чтобы тот ехал дальше.

— Возьмите хотя бы мою визитную карточку! — воскликнула женщина, вытаскивая тонкий прямоугольник кремового цвета. — Вы можете написать мне в редакцию, или позвонить, или даже… послать мне… телеграмму!

Автомобиль резко тронулся, так что журналистка едва не упала, и визитная карточка взмыла в воздух, как стрекоза.

— Я не знал, что бывают женщины-журналисты, — искоса взглянул на меня Эдди.

— В Чикаго бывают, — ответил мистер Рафаэль. — И, к сожалению, они особенно неприятны. Прошу прощения за беспокойство.

Машина проехала за ворота. Эдди, Те Труа и Тит изумлённо смотрели по сторонам. А я обернулась, чтобы рассмотреть журналистку, которая ругалась с охраной на входе, безнадёжно пытаясь попасть внутрь вслед за нами.

Тогда я поняла, что мы это сделали. Мы внутри! На складах «Уокер&Даун». До сих пор мы могли только мечтать о том, чтобы попасть сюда! Автомобиль медленно ехал по дороге из красного кирпича, вдоль которой тянулись склады с бочкообразными крышами. Вдалеке смутно различалась деревянная ограда и серые воды реки за ней. Повсюду сновали рабочие в комбинезонах, которые везли тачки и тележки, полные коробок.

Железнодорожная колея по-змеиному петляла среди ангаров, по ней бежали радостно гудевшие красные и синие паровозики и тащились вагонетки, гружённые посылками.

— Если бы я был богачом, — прошептал Те Труа, — то жил бы именно в таком месте.

Мистер Рафаэль усмехнулся:

— Об этом мечтают многие, мистер Питер. Склады «Уокер&Даун» занимают почти тридцать акров и обрабатывают тысячи посылок каждый день, даже в день Рождества.

— А что это за разноцветные вагончики? — спросил Эдди.

— Полагаю, вам известно, что мистер Уокер начинал карьеру почтальоном и потому всегда был в разъездах. Он понимал, как важен быстрый и удобный транспорт. Вот почему он решил построить склады предприятия прямо на станции рядом с железнодорожными путями — так намного проще грузить товар, понимаете? Но внутренние рельсы и эти вагончики были спроектированы мисс Даун. Это она их придумала и запустила лет десять тому назад.

Во время разговора мистер Рафаэль смотрел прямо перед собой, как будто не мог взглянуть на эти маленькие смешные паровозики. Коротко вздохнув, он обратился к шофёру:

— Остановите здесь, спасибо. Дальше мы пойдём пешком.

Мы вышли из машины. Тит впился мне ногтями в ладонь, и я поняла, насколько он взволнован. Я тоже волновалась, хотя, как обычно, старалась этого не показывать. Заставив себя улыбнуться, я коротко сжала его руку в ответ, мол, всё будет хорошо. По крайней мере, я на это надеялась.

— Сюда, — скомандовал мистер Рафаэль.

Он привёл нас в один из самых больших складов, такой огромный, что рельсы были проложены прямо внутри него.

— Вау! — выдохнул Эдди.

— Обалдеть! — эхом отозвался Те Труа.

Да, это было действительно «вау!». Склад с крышей из железа и стекла, пропускавшей серый свет дня, казался похожим на собор. Всё пространство было занято тянувшимися ввысь полками, разделёнными узкими проходами, посреди которых змеились рельсы. На площадке у входа толпились люди в синих комбинезонах. Одни забирались по высоченным лестницам, другие подавали пакеты. Мужчина в строгом костюме и галстуке сидел за огромным деревянным столом, похожим на стол для великанов, на котором было множество циферблатов и всевозможных шестерёнок. Он то и дело хватал что-то вроде воронки и давал в неё указания, эхом разносившиеся по всему зданию.

Мистер Рафаэль встал перед нами и заговорил, перекрикивая шум: «Знаменитый Каталог позволяет выбрать товары любого типа — от одежды до транспортных средств и сельскохозяйственных инструментов. У нас более семидесяти пяти тысяч наименований! Чтобы обеспечить такой выбор, мы закупаем лучшие образцы у девяти тысяч производителей по всем Соединённым Штатам и собираем их на наших складах. Вроде вот этого».

Он обвёл рукой огромные пространства склада и удовлетворённо посмотрел на нас с таким видом, будто бы всё это принадлежало ему.

— А как вы находите то, что нужно? — спросил Эдди.

— Превосходный вопрос, мистер Эдвард.

Мистер Рафаэль подошёл к мужчине за странным столом со стрелками:

— Мистер Реджинальд, не покажете ли вы нашим гостям, как мы работаем?

— Конечно, сэр, — ответил мистер Реджинальд.

Рафаэль повернулся к Те Труа.

— Что бы ты хотел? Назови любой предмет.

Те Труа зажмурился в ожидании чуда и воскликнул:

— Хочу… велосипед! Чёрный, с белой рамой и белыми колёсами.

— Минуту, — отозвался мистер Реджинальд.

Мужчина взял мятую копию знаменитого Каталога с оторванной обложкой, быстро открыл её на нужной странице и сказал:

— Велосипед «Султан» с тремя передачами. Цена шестнадцать долларов. Что скажешь, нравится?

— Ещё бы! — присвистнул Те Труа.

Реджинальд кивнул. Потом сел за стол и потянулся к странному аппарату, напоминавшему телеграф. Он нажал на рычаг, и на полоске бумаги выдавилось несколько дырочек.

— Вот и всё, — сказал Реджинальд. — Я только что обозначил код товара.

Он оторвал проколотую бумажку, положил её в один из ящиков стола, нажал на кнопку и повернул ручку. Стол затрещал и затикал, словно гигантские часы, а циферблаты пришли в движение. Наконец из щели показалась другая перфорированная бумажка. Реджинальд внимательно на неё посмотрел и крикнул в жестяную воронку, которую мы уже видели:

— Мистер Бак!

К нам заспешил мужчина в комбинезоне, которому Реджинальд и протянул карточку:

— Товар к выдаче: дорожка 21, полка 18, сектор 3, этаж 4, место 16.

— Понял, сэр, — сказал мистер Бак и скрылся в коридорах склада.

Мы стояли с разинутыми ртами, и мистер Рафаэль с улыбкой объяснил:

— Необычный аппарат, который вы только что видели в действии, — это электрический табулятор. Он был изобретён несколько лет назад гениальным учёным, мистером Холлеритом, а мисс Даун переделала его под наши нужды.

— Табулятор? — переспросил Эдди. — Но как он работает?

— На электричестве, ясное дело, — гордо воскликнул мистер Реджинальд. — Аппарат читает перфорированные карточки, которые указывают на место расположения предмета. Это очень удобно, потому что товар постоянно перемещают, но аппарат обновляет информацию самостоятельно и всегда выдаёт мне точное местоположение. А вот и ваш заказ, не успели и глазом моргнуть.

Мистер Бак возвращался на самом красивом велосипеде, который нам только доводилось видеть. Он передал его Те Труа, и тот со свойственной ему лихостью вскочил в седло и принялся нарезать круги по складу.

— Поверить не могу, — присвистнул тихонько Эдди.

— И не говори, парень, — отозвался мистер Реджинальд. — Настоящее технологическое чудо, которое даёт возможность одному человеку делать работу сотни архивистов!

Эдди изучал изъеденный древесными жуками стол, как будто хотел взглядом проникнуть в его устройство, и хлюпал носом, что означало, что он напряжённо думает. Меня же больше интересовал не прибор, а человек, заставивший его работать.

— Вы сказали, что эту штуку сделала мисс Даун? — спросила я у мистера Реджинальда. — Должно быть, она была поистине необычайной женщиной?

— Это ещё слабо сказано, — согласился он. — Я никогда не встречал настолько умного человека. Благодаря ей наша компания первой в Чикаго стала использовать электрический ток не только для освещения, но и для работы машин. Мисс Даун спроектировала вагончики и подъёмные краны, которые грузят товары, и у неё было столько планов на будущее…

Он запнулся, как будто сказал слишком много, и тряхнул головой.

— Идите, — сказал он. — Пора продолжить прогулку.

Ничто не могло заставить Те Труа расстаться с велосипедом, но по крайней мере его уговорили слезть с него и вести рядом. Мы вышли на открытый воздух и продолжили путь между двумя рядами складов.

— Вы сказали, что здесь товар только хранится, — заметил Эдди, который пытался разобраться, что к чему. — Значит, отправляют его где-то в другом месте?

— Да, — ответил мистер Рафаэль, — с тех складов, которые расположены неподалёку от железнодорожного вокзала. Сначала товары попадают в отдел отправки, где они регистрируются, упаковываются и грузятся для пересылки. Соединённые Штаты поделены на шесть зон, и у каждой зоны свой сортировочный центр. Каждый день оттуда отправляются вагоны с посылками во все уголки страны.

— Простите, а нельзя ли нам увидеть, откуда посылки отправляют в Луизиану?

Я поняла любопытство Эдди. Он хотел посмотреть, откуда нам по ошибке отправили сломанные часы.

— Боюсь, что это невозможно, — откликнулся Рафаэль. — В настоящий момент этот склад закрыт на… м-м… реконструкцию, скажем так. К тому же мы как раз пришли.

Я подняла голову. Точно цветок среди нескошенной травы, среди складов возвышался трёхэтажный деревянный дом, построенный на берегу реки. Он был узким, немного вытянутым вверх, на окнах висели занавески в цветочек, и я подумала, что и мне бы хотелось жить в похожем месте. Только я не понимала, зачем он понадобился кому-то прямо здесь, посреди складов.

— Это бывший дом мисс Даун, — объяснил Рафаэль. — Теперь это резиденция мистера Уокера. Проходите, он вас ожидает.

 

27. Чикагская железнодорожная станция имени мисс Даун

Всё было взаправду. Мы попали в дом мистера Уокера, человека, придумавшего вместе с мисс Даун знаменитый Каталог. Именно он вытащил нас из интерната и привёл сюда, чтобы получить то, что принадлежало ему по праву. Часы, которые до сих пор лежали в моей сумочке.

Я почувствовала ту же дрожь, какая охватывала меня, когда я ныряла в озеро осенью, а вода была такой холодной, что перехватывало дыхание. Я понятия не имела, что нас ждёт. Я никогда не путешествовала, поэтому не знала, что происходит в конце пути. Может быть, ничего и не происходит, просто всё заканчивается, и ты приходишь в себя. А может, сразу готовишься к новому путешествию.

Те Труа подошёл и взял меня за руку, чего никогда раньше не делал. Я посмотрела в его решительные глаза, отметила, какой мужественный у него подбородок и изящные губы. Это он тогда меня поцеловал, теперь я знала наверняка. Когда он прикоснулся ко мне, я почувствовала ту же внутреннюю дрожь.

— Жюли, — прошептал он, — мы это сделали. Мы богаты.

— Думаешь? — спросила я, но мысли мои были только о поцелуе.

— Уверен, — ответил он. — Наши часы, должно быть, и вправду бесценны, раз нас принимает сам Уокер. В письме говорилось, что за них дадут четыре тысячи долларов, но я думаю… — Он понизил голос. — Думаю, что мы можем получить даже больше. — От возбуждения он даже покраснел. — Понимаешь? С такой кучей денег мы сможем сделать всё, что захотим. Сможем отправиться в кругосветное путешествие, купить дом в Чикаго или вернуться в байу и жить как богачи!

— Я не хочу возвращаться, — возразила я. — Что угодно, только не это.

— Не важно, придумаем что-нибудь ещё. Но это будет грандиозно, вот увидишь!

Тогда я поняла, что ошиблась насчёт Те Труа. Я-то думала, что он впутал нас в эту безумную авантюру из-за денег, но дело было не в этом: он просто искал приключений. Он был пиратом, которого манят сокровища. И сейчас он рассказывал мне о своих мечтах, мне одной.

— Что думаешь? — спросил он, и в этом коротком вопросе было столько всего невысказанного, что я улыбнулась, не зная, что ответить, когда в груди у меня бушевала буря.

Не успела я и рта раскрыть, как нас прервал Эдди:

— Вы поторопиться не хотите? Мы не можем заставлять ждать мистера Уокера!

Мистер Рафаэль вынул из пиджака маленький ключ и трижды повернул его в двери. Замок щёлкнул, как механизм заводных часов. Дверь медленно распахнулась, а в глубине дома зазвучала тихая мелодия, как из музыкальной шкатулки.

— Сюда, — пригласил мистер Рафаэль.

Мы оказались в небольшом квадратном коридоре, из которого вела лестница наверх. Напротив входа висели часы с маятником, вдоль стены растянулась вереница часов с кукушкой. Я подскочила от удивления, заметив металлический манекен ростом почти с мистера Рафаэля, в цилиндре которого тоже были часы.

Мистер Рафаэль отдал пиджак заводной кукле, которая приняла его с лёгким поклоном и вернулась в исходное положение.

— Вау! — восхитился Эдди.

— Наверное, и это принадлежало мисс Даун, — предположила я.

— Совершенно верно, — ответил мистер Рафаэль. — Отец мисс был часовых дел мастером, и она унаследовала его страсть. В этом доме хранится её коллекция, которая насчитывает более пяти тысяч экземпляров со всего света. Мисс Даун лично заводила и чинила все часы.

Мистер Рафаэль проводил нас в гостиную цвета яичного желтка. В ней висели десятки, если не сотни часов: были там и большие часы с маятником, и секундомеры, настолько маленькие, что разглядеть их можно было только под лупой, и клепсидры, и солнечные часы стародавних времён, карманные часы и будильники.

Меня восхитили заводные игрушки, которые оказались такими же часами, как железный человек в прихожей, и часы-планетарий, воспроизводившие изображения созвездий. Здесь были овальные часы со стрелками, которые растягивались и сжимались, как пружины, не касаясь границ циферблата, и старинные часы, показывающие время в зависимости от скорости догорания свечи. Всё вокруг изумляло своей необычностью и одновременно навевало грустные мысли: механизмы продолжали работать с удивительной точностью и отсчитывали бег времени в память об убитой женщине, над которой время было больше не властно.

Я устроилась на диване, прижав к себе сумочку, чтобы немного передохнуть, пока остальные, переговариваясь, ходили от одних часов к другим. Счастливее всех был Тит. Брат смотрел по сторонам огромными глазами, и его рот беззвучно открывался от восторга. Он показывал пальцем то на одно, то на другое, поворачивался ко мне каждый раз и улыбался. Это значило, что он хотел удостовериться, что не спит и все эти удивительные вещи существуют на самом деле. На самом деле между ним и мисс Даун было много общего: оба они жили в своём мире, который остальным было сложно понять.

Встав с дивана, я потянулась и сказала:

— Послушайте, чего мы ждём? Куда делся мистер Рафаэль? И…

— Добрый день, — раздался глубокий, как море, голос.

Я обернулась и очутилась лицом к лицу с мистером Уокером.

Он был таким же, как на фото в газетах: джентльмен с узким вытянутым лицом, едва заметными бровями и закрученными усами. На нём был голубой костюм, который делал его ещё выше и тоньше, точно брусок стали, обёрнутый в шёлк.

— Я Эндрю Уокер, добро пожаловать в мой дом.

Он протянул бледную ладонь с длинными пальцами пианиста, и Те Труа тут же пожал её, широко улыбаясь.

— Здравствуйте, мистер Уокер, приятно с вами познакомиться, я Те Труа, то есть Питер, Питер Шевалье, это мой друг Эдди-Кузнечик, а это Жужу, а его зовут Петит, и, несмотря на то что он не похож на брата Жужу, он…

Он был так взволновал, что перешёл на французский, будто мы были в Луизиане. Но мистера Уокера это не смутило, и он ответил на французском:

— Я знаю ваши имена и благодарю вас за столь долгое путешествие, которое вы предприняли, чтобы меня навестить.

— Мы получили большое удовольствие, — ответил Те Труа. — Это было фантастическое приключение, не считая, если позволите, эпизода с детективом Бёрном, который едва не упёк нас за решётку…

Бледное лицо мистера Уокера исказила неодобрительная гримаса.

— Весьма сожалею. Я отправил за вами Рафаэля, как только узнал. Надеюсь, поведение детектива не доставило вам слишком много неудобств. — Он говорил сухо и отрывисто, как будто читал по бумажке. — Следуйте за мной. Полагаю, Рафаэль уже накрыл на стол. Вы как раз к обеду.

Мы поднялись за мистером Уокером на второй этаж и оказались в гостиной, где уже накрыли на стол. Белоснежная скатерть была заставлена тарелками и приборами, рядом с каждой тарелкой стояли три бокала и лежала вереница вилок, ложек и ножей. В центре стола выделялось большое золотое яйцо на золотой подставке. Верхняя часть была поднята, как крышка, открывая взорам изящные часы со стрелками, усыпанными бриллиантами.

Мистер Уокер сел и велел нам устраиваться поудобнее, но все мы немного стеснялись. Кроме Те Труа — тот уже запустил руку в корзинку с хлебом и вытащил оттуда ароматную булочку. Эдди велел ему вести себя прилично, Те Труа в ответ пнул его под столом, отчего Эдди едва не расплакался и начал вырывать у него булку. Эти двое не умели вести себя прилично даже в такие моменты.

— Берите всё, что хотите, — воскликнул мистер Уокер, протягивая корзинку. — Представляю, как вы проголодались.

— У вас необыкновенно красивый дом, сэр, — смущённо проговорила я, всё ещё робея.

Мне хотелось произвести приятное впечатление на такого изысканного джентльмена, члена того высшего общества, о котором я читала в заметках Кокрейна. Но больше, чем когда бы то ни было, я чувствовала себя девочкой из байу со спутанными, как трава, волосами и огрубевшими от хождения босиком ступнями.

— Спасибо, — задумчиво отозвался мистер Уокер, едва обратив на меня внимание. — Как вам, должно быть, рассказал мой милый Рафаэль, я перебрался сюда всего несколько лет назад. Этот дом принадлежал моему другу, мисс Даун.

— Да, сэр, — сказала я. — Мы знаем. И хотим сказать, что соболезнуем вашей… утрате.

— Прошло четыре года с момента её гибели, но для меня это было словно вчера. Вот почему я бесконечно благодарен вам за то, что вы приехали сюда вернуть вещь, столь дорогую моему сердцу.

— Вернуть часы, да? — воскликнул Эдди, и я инстинктивно прижала к себе сумочку.

Мистер Уокер внимательно на меня посмотрел.

— Верно, — подтвердил он. — Как вы могли заметить, в этом доме нет недостатка в часах, среди них есть и очень дорогие. Например, яйцо Фаберже перед вами в прошлом принадлежало императрице. Но мисс Даун не интересовали деньги, и старые часы были дороги ей как память. Когда она умерла, её нашли с этими часами в руках.

— Вы хотите сказать, когда она была убита… мистером Дарсли? — уточнила я. Я уже знала эту историю, и притом довольно хорошо. Газеты, которые я прочла в интернате, сообщали о каждой детали случившегося. — Дарсли хотел завладеть приданым мисс Даун, то есть акциями на предъявителя… И тогда он убил её, а после оказался в тюрьме, из которой сбежал и был убит спустя несколько часов после побега.

— Всё так, — сказал мистер Уокер.

Он побледнел, и я сразу подумала, что, видимо, не стоило упоминать мистера Дарсли. Наверное, приличные люди не говорят об убийствах за столом. Я пообещала себе держать рот на замке, но тут в разговор вступил Эдди.

— Не могу понять одного, — начал он, — если эти часы так важны, как они оказались в Луизиане? Видите ли, мистер Уокер, дело в том, что мы прочитали письмо, в котором предписывалось вернуть эти часы любой ценой…

— В этом тоже виноват мистер Дарсли, — прервал его мистер Уокер. — Той ночью, когда безумец сбежал из тюрьмы, он осмелился прийти сюда. Он разбил окно на третьем этаже и проник в дом. Я отсутствовал в Чикаго по рабочим делам, и это спасло мне жизнь: полагаю, Дарсли хотел меня убить. Он вошёл в мою спальню, которая была когда-то спальней мисс Даун, и увидел часы на прикроватной тумбочке. Недолго думая, он решил их украсть. Он знал, что они для меня дороже самой жизни и что я сделаю всё что угодно, лишь бы вернуть их.

Его глаза блеснули, и я поняла, что этот внешне такой безобидный мужчина может быть опасным противником, которому, без сомнения, лучше не переходить дорогу.

— Дарсли завладел часами, — продолжил мистер Уокер. — Но он не знал, что на складах денно и нощно дежурит охрана, которая и забила тревогу. Спасаясь от погони, Дарсли спрятался в одном из зданий, откуда отправляют товар. Охрана окружила его, но у Дарсли был пистолет, и он начал стрелять. Моим людям не оставалось ничего другого, как ответить тем же. И Дарсли был убит.

Я вновь подумала о газетных заметках. Я читала что-то о краже в «Уокер&Даун» и припомнила, что Дарсли обнаружили мёртвым «неподалёку от дома мисс Даун». Но это были не две разные новости, а одна. И в обоих случаях главным действующим лицом был мистер Дарсли.

А мистер Уокер продолжал свой рассказ:

— Как я уже сказал, той ночью меня не было в городе. Вернувшись домой, я узнал о произошедшем и обнаружил пропажу часов. Я попросил полицию и газеты не афишировать подробности дела и отправил всех своих служащих на поиски часов. Так как их нигде не нашли и при Дарсли их тоже не было, мы поняли, что часы, вероятно, были спрятаны им в одной из посылок, готовых к отправке… К сожалению, к тому моменту все посылки уже погрузили.

— Ну конечно! — воскликнул Эд. — Мы заказали по Каталогу пистолет. Дарсли, должно быть, попалась наша посылка, он взял пистолет, а в посылку спрятал часы, которые потом отправили нам!

— Я тоже думаю, что всё было примерно так, — согласился мистер Уокер. — К сожалению, установить, кому отправили часы, было невозможно. Поэтому я написал письмо своим коммивояжёрам и предупредил полицию Чикаго о том, что в городе может объявиться человек, желающий со мной встретиться.

— Хорошенькие у вас агенты! — аж подскочил Те Труа. — Джек угрожал нас убить, лишь бы забрать часы. Бёрн обращался с нами как с преступниками и запер в приюте!

Мистер Уокер так побледнел, что его кожа стала почти прозрачной.

— Мне жаль, если кто-то из моих людей вёл себя не так, как подобает джентльмену… Это лишь увеличивает мою благодарность вам. Но оставим мрачные разговоры, полагаю, обед уже готов.

Мистер Рафаэль показался в дверях. Он снял костюм и был одет теперь в форму дворецкого. В руках он держал серебряный поднос со сверкающей крышкой. Он подал устриц на льду с кусочками лимона, нарезанного в форме цветка, потом рыбный суп и вкуснейшее мясо с зеленью, которой я никогда раньше не видела. Всё было для меня таким новым и изысканным — как та музыка, которую играл оркестр в Новом Орлеане.

Те Труа, Эдди и Тит набросились на еду, как голодные медведи, а я не знала, с чего начать, — слишком уж много было приборов. Но мистер Уокер был таким милым, что я быстро перестала стесняться. Он налил мне золотистого вина, и через мгновение голова стала лёгкой-прелёгкой.

После второго появилась тележка со сладостями, и нам налили ещё вина, крепче и слаще предыдущего. Мистер Уокер зажёг сигару и предложил по одной Эдди и Те Труа (мне не предложил — видимо, потому, что я была девочкой, но мне было всё равно). Я смотрела на курящих друзей, раскрасневшихся от алкоголя, и вспомнила, что Джек на болотах тоже предлагал нам сигару, что должно было меня встревожить. Но я слишком захмелела, чтобы что-то заподозрить.

Мистер Уокер пригласил нас в соседнюю комнату, где налил ещё вина. Потом он наклонился ко мне и сказал:

— Мисс Жюли, если не ошибаюсь, у вас мои часы. Позволите взглянуть? Я так давно их не видел.

Я бросила взгляд на Эдди и Те Труа, которые выглядели как никогда счастливыми. Даже Тит, казалось, не переживал из-за разлуки со своими любимыми часами. Я открыла сумочку и вытащила сломанные часы мисс Даун. Мистер Уокер взял их, поднёс к окну, чтобы взглянуть при свете, и расплылся в улыбке:

— Наконец-то они снова здесь. Поиски продолжаются!

 

28. Убийца за решёткой

Что-то было не так. Чувствовала я себя неважно: вино ударило в голову, и комната завертелась перед глазами. Эдди и Те Труа казались далёкими, как карпы на дне озера, а Тит смотрел на кончик пальца с таким видом, будто там спряталась луна. У меня складывалось ощущение, что мы забыли о чём-то важном.

— Часы, — промямлил Те Труа. — Деньги…

— Точно! Мистер Уокер, — сказала я, внезапно всё вспомнив. — А как же наше вознаграждение…

Язык прилип к нёбу, как муха к липучке, и от странности этого ощущения я рассмеялась. Я была совершенно пьяна.

— Наши… деньги…

Владелец знаменитого Каталога резко поднялся.

— Конечно, — воскликнул он, — мистер Уокер ничего не забывает. Но сначала вам лучше вернуться в гостиницу и отдохнуть.

Раздался голос мистера Рафаэля:

— Сэр, ребята…

— Ни о чём не беспокойтесь, Рафаэль. Я уже обо всём распорядился.

Я почувствовала, как кто-то аккуратно подхватил меня под мышки, ставя на ноги. Это был шофёр, который привёз нас сюда. Эдди запротестовал, но я не держалась на ногах, и меня ничего не волновало. Беспокоило меня только одно: гостиница так далеко-о-о-о. Чтобы туда попасть, нужно сто-о-о-олько пройти. А я так устала, что сама ни за что бы туда не дошла.

Я увидела, как мистер Уокер повернулся к Эдди спиной, что было очень странно, потому что Эдди продолжал говорить. Те Труа взял Тита за руку, и оба они, споткнувшись, упали на пол. Пока шофёр нёс меня вниз по лестнице, перед глазами всё плыло. Очнулась я уже в машине, зажатая между Эдди и Те Труа, а Тит свернулся на коврике внизу, как обезьянка.

— Вам тоже нехорошо? — спросила я.

— Да, да, — пробормотал Те Труа. — Всё вертится.

Тит всхлипнул.

— Мне очень жаль, Тит, — прошептала я. — Может быть, мистер Уокер разрешит тебе подержать часы в другой раз…

Машина выехала из ворот, и сильный ветер немного меня отрезвил. Меня по-прежнему тошнило, и всё ещё хотелось спать, но мир хотя бы обрёл очертания. Постепенно я стала понимать, что мы сваляли дурака. На один вечер я выглянула из своего черепашьего панциря, и теперь мы остались без денег и без часов. Конечно, мистер Уокер сказал, что он о нас не забудет, но…

— Что-то не так, — прошептал Эдди. — Мы едем не в гостиницу.

— А ты откуда знаешь?

Глаза Эдди за стёклами очков были как булавки.

— Я шаман и проводник, — ответил он. — Гостиница находится к северу от железнодорожной станции, а мы едем на юго-запад.

— С тобой всё хорошо, Эдди? — проворчала я.

— Говори тише, — понизил он голос и прижался губами к моему уху. — Жюли, я ничего не пил. Урока в Новом Орлеане было достаточно, помнишь?

Какой молодец Эдди, а я вот напилась, как идиотка. Я заплакала, алкоголь делал из меня полную дурочку.

— Прости, — всхлипнула я, — я ничего не понимаю… я отдала часы…

— Да, я пытался остановить тебя, но у меня не вышло. Те Труа тоже напился, и похлеще тебя.

Он лежал на полу машины, и желтоватый оттенок его лица мне совсем не понравился. Шофёр гнал со всей дури и сигналил, как ненормальный.

— Что-то не так, Жюли. Мы едем не в гостиницу, и за обедом Уокер всё подливал и подливал, будто нарочно хотел нас напоить.

— Что? — переспросила я. Я очень, очень хотела спать.

— Мне нужна твоя помощь, Жюли. Будь начеку.

— Начеку для чего?

— Не знаю, — тоскливо отозвался Эдди, посмотрев на меня.

Я приподнялась, цепляясь за спинку сиденья. Каждое движение давалось с трудом, но мне удалось привстать и глотнуть свежего воздуха. И вдруг я поняла, что знаю и дорогу, по которой мы едем, и красное здание впереди, окружённое стеной с колючей проволокой.

Это был интернат. Шофёр вёз меня обратно в школу-тюрьму. Какой же глупой я была, забыв о том, где моё место! Ведь я не мисс Жюли из высшего общества и даже не Жюли, которая пользуется десертными вилками и носит персиковое платье. Я Жюли с комариных болот, Жюли из лачуги, полной воспоминаний, которые лучше не будоражить. Но, сделав ошибку однажды, я не ошибусь снова. Точно я знала одно: я не вернусь в Святую Марию. Никогда.

Я должна была что-то сделать. Я бросилась к водителю и впилась ему ногтями в шею. Я закричала, а шофёр вторил мне сдавленным воем. Автомобиль вылетел на обочину и врезался в телеграфный столб. От удара меня выбросило вперёд, мы с водителем пролетели по капоту машины и скатились на мощёную дорогу. Что-то ударило меня в плечо, голова закружилась, но в этот раз не из-за вина. Я взмахнула руками и попыталась подняться, лоб у шофёра был весь в крови, но он был жив и скрёб по земле руками. Нос автомобиля, прекрасного дорогого автомобиля, смялся, точно старая газета.

— Эдди, — позвала я, — Эдди-и-и…

Я увидела, как он выбрался через окно и обернулся, чтобы подхватить Тита.

— Жюли, что ты наделала?

— Нам надо бежать.

— Маленькая дрянь! — прорычал водитель, поднимаясь на колени.

Потёки крови превратили его в лицо в индейскую маску. Те Труа тоже был в крови, на лбу у него красовался глубокий порез, который пересекал щёку. Он держался за правое плечо, но был в состоянии двигаться.

— Бежим! — закричала я.

Я схватила Тита за руку и побежала что было сил, Эдди и Те Труа догоняли сзади. Шофёр орал вслед слова, которые не пристало произносить джентльмену.

— Что случилось? — бросил на бегу Те Труа.

Авария его отрезвила.

— Случилось то, что Жюли сошла с ума, — отозвался Эдди.

Я не обратила внимания на его слова и нырнула в переулок, завернула за угол, потом за следующий. Шофёра не было видно, но я понимала, что он может появиться с минуты на минуту. Медлить было нельзя.

— Сюда! — воскликнул Те Труа, на лице которого читался страх. — Дверь… в погреб.

Он показал на проём. Мы с Эдом толкнули дверь, за которой показалась шаткая лесенка, ведущая вниз, в темноту пустых полок и паутины. Я втолкнула на лестницу Тита, потом Эдди и Те Труа. Закрыла над головой люк и замерла в ожидании. Я была напугана, как кролик, попавший в западню. Позади меня Эдди нашёл какую-то бутылку и стал промывать ссадины Те Труа.

— Спирт вонючий, — простонал тот. — Какая дрянь, никогда больше не буду пить.

То, что Эдди понял это раньше нас, спасло меня от интерната.

— Спасибо, — прошептала я. — Ты был прав, мы ехали не в гостиницу, а в исправительный интернат. Нас снова хотели отправить в тюрьму.

Те Труа тряхнул головой:

— Но зачем? Мистер Уокер сам же и вытащил нас оттуда…

— Вы говорили, что Бёрн приходил к вам много раз и, узнав про часы, пришёл в волнение. Бьюсь об заклад, он поговорил с мистером Уокером, и тот решил нас умаслить… Да и потом, Бёрн, обыскав нас, ничего не нашёл. Мистер Уокер, должно быть, подумал, что, купив одежду, войдёт нам в доверие и узнает, где находятся часы. Но самую большую глупость сделала я — я отдала часы прямо ему в руки. Мистеру Уокеру оставалось только замести следы. И отправить нас туда, откуда мы уже не сможем выбраться.

— Но зачем? Зачем ему заметать следы? — спросил Эд.

В этот раз ответил Те Труа:

— Потому что часы ценные. Очень ценные. Мисс Даун умерла с часами в руках, и мистер Дарсли сбежал из тюрьмы только для того, чтобы их украсть. Дарсли хотел заполучить эти часы, я уверен. И Уокер из-за этого убил его.

— Но Уокер сказал нам, что Дарсли выстрелил первым… — возразил Эдди.

— И ты ему веришь? — вмешалась я. — Те Труа прав, это мистер Уокер приказал убить Дарсли, я в этом не сомневаюсь.

— Вы сумасшедшие. Никто не убивает из-за сломанных часов…

Я замерла, почувствовав, что Эдди только что сказал что-то очень важное.

— Подождите, — начала я, — эти часы… сломаны. А мы знаем, что мисс Даун могла починить любые часы. Вам не кажется это… странным?

Эта удивительная женщина придумала вагоны для перевозки грузов, перепрограммировала электрический табулятор и жила в доме, полном часов. Почему она не починила простые карманные часы?

— Может, они были ей дороги как память, — заметил Эдд. — Её папа был часовщиком, может, он оставил их ей перед смертью.

Я фыркнула:

— Чушь. Если это так, зачем они тогда мистеру Дарсли? И почему за ними охотился мистер Уокер? У этого человека каменное сердце.

Должна быть какая-то другая причина, что-то особенное в этих обычных на вид часах. Но что? И к чему нам теперь об этом думать, если мы потеряли их навсегда?

Мы поговорили ещё немного, пока разговор не затих сам собой. Брат уснул на полу, и в полумраке подвала его кудрявые волосы напоминали комок пыли. Мы решили переждать пару часов до вечера. Я не думала, что мистер Уокер пошлёт кого-то за нами. В конце концов, мы были всего лишь деревенскими ребятами, никто бы не поверил в нашу историю. Да и идти нам было некуда, подвал казался самым надёжным укрытием. Впервые за всё путешествие мы по-настоящему отчаялись.

— А где деньги Берри? Там ещё оставалось немного!

— Их отняли в приюте, — признался Те Труа. — А когда за нами приехали, мы были так рады, что забыли потребовать их обратно.

— Не может быть, чтобы совсем ничего не осталось!

Я открыла сумочку и высыпала её содержимое на землю, но там были только носовой платок и грязная тряпка, в которой я столько времени хранила часы. У Те Труа нашёлся стеклянный шарик, у Тита — коробок спичек с гербом «Тремонт-Хауса».

— У меня тоже ничего полезного, — признал Эдди, вывернув карманы брюк.

На землю выпал клочок бумаги. Я подняла его и поднесла к тусклому свету, проникавшему сквозь дверь. Это была визитная карточка журналистки, которая пыталась попасть на склады, когда мы проезжали к мистеру Уокеру. На карточке было написано: «Элли Клеменс, журналист, „Чикаго Трибьюн“». И больше ничего, точно адрес указывать не было нужды.

— Это потому что его и так все знают, — вмешался Эдди. — «Чикаго Трибьюн» размещается в Трибьюн-Билдинг, между Мэдисон и Диаборн.

— Ну да… — протянул Те Труа. — А ты откуда знаешь, Эдди Эдд?

Эдди улыбнулся загадочной улыбкой, означавшей «я шаман, и вам не раскрыть моих секретов», и признался:

— Это рядом с нашей гостиницей. То есть с нашей бывшей гостиницей. Меня поразило одно огромное здание, и я спросил у портье, что это.

— Отлично, — сказала я. — Теперь у нас есть план.

Всё, что у нас осталось, — это наша история, наш единственный шанс. Возможно, найдётся кто-то, кто её выслушает и поверит, что на болотах близ Нового Орлеана служащий знаменитого Каталога угрожал убить четверых детей. Возможно, он даже поверит в то, что миллионер — владелец Каталога убил детектива, сбежавшего из тюрьмы.

Нам оставалась только надежда, но она и была отправной точкой. А иногда отправная точка — это всё, что нужно.

Оказалось, что до Трибьюн-Билдинг не меньше семи миль, но нам удалось залезть в трамвай, смешавшись с толпой. Свернув пару раз не туда, мы всё-таки добрались до цели.

Было уже девять вечера, и мы ещё ничего не ели. Как и говорил Эдди, Трибьюн-Билдинг оказалось величественным зданием, квадратным и основательным, как скала. Все окна его были освещены и сияли, как всполохи костра.

— По крайней мере, там кто-то есть, — обрадовался Эдди. — Я боялся, что всё уже закрыто.

— Газеты никогда не спят, — изрекла я.

— А ты откуда знаешь?

— Я много чего о них знаю.

Главный вход оказался закрыт, но мы колотили в дверь, пока нам не открыл какой-то парень.

— Чего надо? Проваливайте. Это место не для сопляков.

Я показала ему визитную карточку:

— Мы пришли поговорить с Элли Клеменс, журналисткой. Мы её информаторы. Это очень важно.

— М-м-м, не знаю, здесь ли она…

— Тогда скажите, где нам её найти. Мы не можем ждать до завтра, это настоящая сенсация!

Я совсем недавно выучила это слово, читая газеты в интернате, но на юношу оно произвело эффект разорвавшейся бомбы. Он что-то пробормотал и исчез, оставив нас посреди улицы. Не прошло и пяти минут, как дверь снова распахнулась, и за ней показались орлиный нос и свисающие щёки Элли. На ней был всё тот же чёрный костюм, что и утром, только ещё более мятый. Она посмотрела на нас и сразу узнала.

— Вы! — только и сказала она.

#i_046.jpg

 

29. Чикаго охотится за сокровищем

Я не знала, как выглядят редакции газет, потому что никогда в них не была и, честно говоря, никогда о них даже не думала. Но почему-то мне казалось, это нечто вроде школы, где редактор-учитель сидит у доски, а журналисты-ученики пишут за партами.

В действительности место, куда мы попали, больше походило на рынок. По коридорам сновали мужчины без пиджаков, в одних рубашках, они орали, как помешанные, многие стучали по клавишам железных коробок (печатных машинок, как называл их Эдди), кто-то писал, остальные теснились около телеграфа. Несколько человек говорили в деревянные банки, висевшие на стене. Судя по их внимательным лицам и возникающим паузам, банки им как-то отвечали.

— Извините за шум, — сказала Элли. — Мы сдаём завтрашний выпуск.

— Как это? — спросил Те Труа.

— На рассвете газеты поступают в киоски по всему городу. Чтобы это произошло, типографы должны работать всю ночь. А мы, журналисты, к часу ночи должны сдать все статьи, поэтому сейчас самое напряжённое время. — Женщина обернулась к нам с улыбкой: — Но я на сегодня уже закончила, а вы так выглядите, будто у вас есть для меня что-то важное.

— Очень важное, — подтвердила я.

Элли провела нас в комнатку без окон.

— Места тут, конечно, не так много, — сказала она с досадой, убирая высоченную стопку бумаг с единственного стула.

Она помедлила над столом, заваленным бумагами, и водрузила стопку на печатную машинку. На стенах комнаты висело множество статей в рамках. Я подошла, чтобы рассмотреть их поближе, и с удивлением поняла, что все они написаны моим любимым журналистом, Э. Кокрейном. Некоторые из них я даже читала, например знаменитую статью о вампире во фраке.

— Мальчики, — позвала я, — я совсем забыла, что здесь, в «Чикаго Трибьюн», работает известный журналист, его зовут… — И я остановилась.

Э. Кокрейн… Э. К. Как Элли Клеменс.

— Это ты? — спросила я у Элли слегка дрожащим голосом. — Кокрейн. В тюрьме я прочла все ваши статьи, ну, не все конечно, но…

— В тюрьме? Мне уже не терпится услышать вашу историю.

Элли присела на стол. Бумаги, которые она только что сложила, разлетелись, но она не обратила на это внимания.

— В общем, да, Кокрейн — это я.

— Но зачем…

— Ну, скажем так, в Чикаго женщина может быть журналистом, но добиться настоящего успеха ей тяжело. Поэтому мой редактор придумал использовать псевдоним — вымышленное имя. Так и появился Кокрейн.

Я не могла поверить, что смотрю на человека, написавшего те потрясающие статьи, которые помогли мне не сдаться серыми днями в чудовищном интернате. Всё обстояло как нельзя лучше: мы собирались рассказать нашу историю журналисту, который с самого начала следил за всеми перипетиями истории мистера Уокера, мистера Дарсли и мисс Даун.

— Поразительно, что я читала именно твои статьи… Ты должна нам помочь, потому что мистер Уокер пытался нас убить, и он уже убил человека, и, кажется, даже нескольких, и часы…

Элли кашлянула и достала блокнот:

— Тс-с, спокойно. Какие часы? Вижу, вы попали в настоящую передрягу, и даже не одну. Что, если ты начнёшь с самого начала?

Только я открыла рот, как Те Труа улыбнулся и сказал:

— Жюли, без обид, но давай-ка говорить буду я. — И он рассказал всё по порядку, начиная с того дня, когда мы пошли на рыбалку и выловили три доллара в банке.

Он рассказал о часах и о Джеке, о погоне в болотах и об аллигаторе, который сожрал Джека, и о нашем решении поехать в Чикаго. Когда Те Труа остановился, чтобы перевести дух, в разговор вступил Эдди, который рассказал о второй части наших приключений, о путешествии до Чикаго и о том, что с нами случилось в пути. Мне досталась последняя часть — история о заключении в интернат, о том, как я читала газеты, и о нашем визите на склады Каталога, который закончился тем, что я, как последняя дурочка, отдала часы прямо в руки мистеру Уокеру.

— Да уж, — воскликнула Элли, когда мы закончили. И замолчала, кусая ногти, как девчонка.

— Да уж — что? — тут же спросил Те Труа.

— Когда сегодня утром я увидела вас, ехавших на склады, то была очень удивлена: мистер Уокер никому не позволяет заглянуть в самое сердце своей империи. Но я и подумать не могла, что вы…

— Что вы — что? — вмешался Эд.

— Что вы имеете отношение к одному из самых загадочных преступлений последних лет — убийству мисс Даун.

Она замолчала, задумавшись, и потом продолжила:

— Несколько лет назад любовный треугольник Уокер — Дарсли — Даун дал старт моей карьере. В городе ни о чём другом не говорили, ведь речь шла об очень богатом мужчине, привыкшем к красивой жизни, о знаменитом детективе и гениальной женщине, которая фактически сама основала целое предприятие и имела в нём равную долю…

— Пятьдесят процентов акций, — вмешалась я.

Те Труа и Эдди изумлённо на меня посмотрели, а Элли улыбнулась:

— Точно. Люди обычно думают, что Каталог основал мистер Уокер, но на самом деле это всё мисс Даун. Это ей пришла в голову такая блестящая мысль, это она убедила Уокера открыть предприятие и придумала машины, которые теперь выполняют всю работу. Я пристально следила за историей мисс Даун, и мои статьи довольно быстро стали популярны. А потом наступил 1900 год, и мисс Даун убили в новогоднюю ночь….

— Убил мистер Дарсли, — уточнил Те Труа.

Элли покачала головой.

— Не думаю, что это так. Мистер Дарсли любил мисс Даун, эти двое были созданы друг для друга. Мистер Уокер же любит только деньги… в чём вы уже успели убедиться. Мне не удалось найти никаких доказательств, но я думаю, что это мистер Уокер убил мисс Даун и повесил вину на детектива. К тому же это прекрасно согласуется с тем, что вы рассказали, я имею в виду, с тем, что Уокер убил и Дарсли.

— Но как такое может быть? — вмешалась я. — Как он мог убить и мисс Даун, и Дарсли и выйти сухим из воды?

— Ну, вы же умные ребята. Когда нашли тело мисс Даун, кто бы мог заподозрить в убийстве респектабельного предпринимателя? Особенно респектабельного предпринимателя, который только что попросил руки убитой? А у Дарсли всегда была слава отчаянного малого, который благодаря своей работе водил знакомство с далеко не самыми добропорядочными людьми.

— Вроде Эмеральда Джима.

— Именно. Мистер Уокер хотел жениться на мисс Даун, чтобы заполучить весь пакет акций и стать единоличным владельцем Каталога, но она всегда отказывала ему. Вы знали, что мисс Даун ни разу официально не подтвердила слухи о свадьбе с Уокером? Тогда он решил избавиться от партнёра. Но мисс Даун приняла меры предосторожности.

Элли взглянула на непонимающие лица моих друзей и поспешила объяснить:

— За несколько дней до смерти мисс Даун перевела пакет своих акций в большое количество ценных бумаг на предъявителя. Сложно объяснить, как это устроено, но я попробую… Представьте, что я хочу купить дом. В какой-то момент прежний владелец подписывает договор, в котором заявляет, что дом теперь принадлежит Элли. В случае с компанией такой договор называется именной акцией. Но вместо имени в договоре может быть написано и что-то другое, например: «Дом принадлежит подателю этой бумаги». Это значит, что, подари я эту бумагу вам, вы станете владельцами дома. Если вы мне её вернёте, дом снова станет моим. Это называется «акция на предъявителя».

Эдди и Те Труа кивнули. Я чувствовала гордость, потому что примерно так всё и поняла, прочитав статьи Элли.

— Я убеждена, — продолжила журналистка, — что мисс Даун перевела свои акции в такие бумаги, чтобы спастись от Уокера. После её смерти он начал серию сложных юридических процедур и, как будущий муж покойной, надеялся стать единоличным владельцем компании. Вместо этого Уокер обнаружил, что его одурачили. Держу пари, до сих пор Уокер просыпается каждую ночь в холодном поту от мысли, что кто-то предъявит бумаги и отберёт у него половину Каталога.

— Вот дела! — воскликнул Эдди. — И что, никто пока не объявился?

Элли покачала головой:

— Сразу после гибели мисс Даун в Чикаго развернулась настоящая охота за сокровищами, но через год или два люди успокоились. Все, кроме мистера Уокера. Думаю, мисс Даун нашла очень надёжный тайник… но даже не догадываюсь, какого рода. Единственным посвящённым в эту тайну человеком был, вероятно, мистер Дарсли. Но теперь убили и его.

Часы. Я спрашивала себя, как получилось, что я не поняла раньше, настолько всё просто. Часы являлись ключом к поиску бумаг мисс Даун. Поэтому мистер Уокер предпринял столько усилий, чтобы их вернуть, и, когда я, как идиотка, вручила их ему, он воскликнул: «Поиски продолжаются!» Ради этого Дарсли сбежал из тюрьмы и сразу же отправился в дом мисс Даун. Но если часы были картой, которая вела к сокровищу, почему Уокер всё ещё не завладел полным пакетом акций?

Однако мы хранили у себя часы столько времени и не заметили в них ничего особенного… Возможно, карта была секретной, и Уокер никогда не обращал внимания на сломанные карманные часы… до тех пор, пока Дарсли не привлёк к ним внимание, попытавшись их заполучить. Если дело обстояло именно так, то у нас оставалось мало времени. Сокровище мисс Даун в опасности, и Уокер вот-вот запустит в него руки.

Я вскочила.

— Нам нужно идти. Акции, Дарсли, Уокер… Всё это связано. Мы должны вернуть часы.

Я возбуждённо тянула Эдди за рукав, побуждая встать. Мне нужен был автомобиль, чтобы попасть к Уокеру как можно быстрее, проникнуть туда, найти часы, чтобы… чтобы в итоге нас пристрелили, как мистера Дарсли?

— Жюли, — сказал Эдди, — может, поделишься с нами своей догадкой? Мы что-то ничего не понимаем.

— Я уверена, что часы могут подсказать нам, где искать сокровище, — ответила я. — Сначала я не сообразила, я думала, что Уокер любил мисс Даун и потому живёт в её доме. И, когда пропали часы, он сделал всё, чтобы их отыскать, потому что это была память. Только всё совсем не так! Уокер так ненавидел мисс Даун, что убил её! И зачем же тогда он живёт в этом странном доме?

— Потому что надеется найти акции! — закричал Эдди и вскочил.

— Зачем он так стремился завладеть часами?

— Потому что часы указывают на то, где они спрятаны! — воскликнул Те Труа. — Молодец, Жужу, теперь я всё понял!

— Да! — обрадовался Эдди.

— Да, — согласилась и Элли, встав и отложив блокнот и карандаш. — Но есть одна проблема.

— Какая? — спросила я.

— Проблема, друзья мои, в том, что часов у вас больше нет, — серьёзно ответила Элли.

— Но мы можем их вернуть!

Элли покачала головой:

— Вломившись в дом мистера Уокера? Помимо того что это очень опасно, это ещё и противозаконно. Вас отправят в колонию для несовершеннолетних, по сравнению с которой исправительный интернат покажется цветочками.

— Тогда мы можем заявить на Уокера в полицию!

— Но в чём вы можете его обвинить? В том, что он украл часы, принадлежавшие мисс Даун, которые вы нашли в почтовой посылке? Да ладно! Чтобы обвинить кого-то, тем более кого-то настолько влиятельного, как мистер Уокер, нужны доказательства. А у вас их нет.

Я уставилась в пол, размышляя. Я понимала, что Элли права, но сдаться не могла. А что ещё мне оставалось? Те Труа и Эдди всегда могут вернуться обратно домой. Переживут порку-другую и спокойно продолжат прежнюю жизнь. Но для меня и Тита всё было иначе: для нас не было дороги назад, у нас не было дома, куда можно вернуться.

— Подождите, — сказал вдруг Те Труа. — Вернуть часы и заявить на Уокера мы не можем, но и сидеть сложа руки не будем.

— И что же ты предлагаешь? — спросил Эдди.

Те Труа улыбнулся:

— Найти сокровище самим.

#i_048.jpg

 

30. Мисс Даун — королева Чикаго

Осуществить план Те Труа было непросто. Если сокровище мисс Даун действительно существует (а мы всё-таки не знали этого точно), то, чтобы его отыскать, мы должны быть умнее, чем профессиональные охотники за сокровищами, и удачливее, чем мистер Уокер с его состоянием. Как же нам, деревенщинам, это сделать?

Но мы уже зашли слишком далеко, и я бы никогда не простила себе отступления.

— Не знаю, насколько это хорошая идея, — отозвалась Элли. — Из вашего рассказа следует, что вы сбежали из дома, никого не предупредив, ваши родители, должно быть, с ума сходят. У нас в редакции есть телефон, я могу позвонить кому-то в Новый Орлеан и сообщить, что вы живы и…

— Пожалуйста, не надо! — взмолилась я. — Они заявят в полицию, нас схватят, и мы не сможем пуститься по следу мисс Даун.

— Но я обязана это сделать. Строго говоря, если я не сообщу о вас властям, меня могут обвинить в похищении детей.

— Один день, — попросила я. — Дай нам хотя бы один день. Если мы ничего не обнаружим, то сделаем так, как ты говоришь.

Это была честная сделка, и, чтобы скрепить её, Те Труа встал и вытянул вперёд кулак, так же, как сделал перед нашим бегством из байу. Я накрыла его ладонью, то же сделали Эдди и Тит, и в этот раз к нам присоединилась Элли.

— Согласна, — сказала она. — У вас есть двадцать четыре часа на то, чтобы найти сокровище. Я с вами. Если дело выгорит, вы дадите мне эксклюзивное право на вашу историю.

Я не знала, что такое эксклюзив, но мне было всё равно. Я думала только об одном: с чего начать? Может, осмотреть город? Попробовать встретиться с мистером Рафаэлем, который, кажется, пытался нас защитить, прежде чем шофёр затолкал меня в машину? Или…

— Газеты, — прошептала я. — Все наши зацепки оттуда. У вас тут, случайно, нет архива старых газет?

Элли улыбнулась. Мы вышли из кабинета. Часы показывали почти полночь, однако в редакции царила ещё большая суета, чем раньше. Я взяла Тита за руку, и вместе с Элли мы спустились в подвальный этаж — огромное хранилище, забитое полками. Оно было похоже на склад Уокера, только чуть меньше, и бумаг в нём было намного больше. На полках высились толстенные тома в кожаных переплётах, газеты внутри были подшиты по номерам.

— И ты это делала? — спросил меня Те Труа с восхищением. — Ты делала здоровенные книги из газет?

— Ага, — пожала я плечами. — Но я тебе клянусь, это совсем не весело.

Я показала ему исколотые иголками пальцы, и друг бережно взял мои ладони в свои и стал их внимательно рассматривать. На мгновение я вспомнила, что мы поцеловались. А потом подумала, что вообще-то мне это понравилось.

— Итак, — нетерпеливо одёрнул Эд, — с чего начнём?

— Мисс Даун купила землю, на которой сейчас стоят склады, в 1887-м, — ответила Элли. — Значит, то, что мы ищем, находится между 1887 и 1900-м, когда её убили…

Столько лет — это целая вечность! Мы поспешно принялись за работу и начали пролистывать газеты одну за другой в поиске упоминаний о мисс Даун. Каждый раз, когда кто-то находил её имя, он звал остальных, и мы вместе читали статью.

— Мисс Даун была очень активной женщиной, — сказала Элли. — После её смерти Уокер попытался купить несколько зданий, которые так или иначе были с ней связаны. Например, Детский мемориальный госпиталь или цветочный магазин, где мисс Даун регулярно делала заказы.

— Значит, эти места можно вычеркнуть, — подытожил Эдди.

— Точно, — поддержал его Те Труа. — Если бы сокровище было спрятано там, Уокер давно бы его нашёл.

— Сказать по правде, в наших гаданиях мало смысла, — пробормотала я. — Женщина с умом и возможностями мисс Даун могла спрятать ценности где угодно: на складе у Уокера, в квартире на окраине города, в офисе, в канализационной трубе… Нам его никогда не найти.

— Не можем же мы сейчас сдаться? Если сокровище в Чикаго, мы его отыщем. Нужно только продолжать поиски, — улыбнулся Те Труа.

И я продолжала, даже когда у Эдди сползли с носа очки и он уснул на одном из томов. Даже когда Те Труа, неутомимый Те Труа, начал рисовать в блокноте удочки и наживки, потому что читать он больше не мог. Но мне было что терять, поэтому я продолжала искать. Стиснув зубы, я читала и читала, постепенно собирая воедино кусочки жизни мисс Даун.

Я узнала об её отце-часовщике, который с детства посвящал её в тайны ремесла (пометка: если часы могут не только показывать время, но и что-то ещё, то это называется «усложнение». Самыми «сложными» часами в мире были часы «Леруа 01», у которых было двадцать четыре функции. Мисс Даун приобрела их прототип незадолго до гибели).

Я узнала, что страстью мисс Даун были поезда, поэтому она поместила изображение паровоза на обложку Каталога (пометка: вот почему «Американские железные дороги» после смерти мисс Даун назвали новую модель локомотива в её честь). Я узнала, что мисс Даун ненавидела рыбу, обожала клубнику и носила только фиолетовое. Словом, всё, что я узнала, было бесполезно.

— Жюли, — окликнула меня Элли.

— Что? — пробормотала я, не поднимая головы от своих записей.

— Уже очень поздно. Или, лучше сказать, очень рано, почти утро. Твои друзья заснули, и ты, кажется, тоже вот-вот уснёшь. Пора уходить. Тебе надо немного отдохнуть.

Но у меня не было места, куда можно пойти.

— Вы можете остаться у меня и поспать пару часов. Потом подумаем, что делать дальше.

Я поняла, что на самом деле предлагала Элли: бросить поиски, позвонить родителям Эдди по этому загадочному «телефону» и закончить наше путешествие. Нет и ещё раз нет. Я всегда думала о себе как о Железной Жюли, потому что броня защищала меня от всего мира. И теперь я могу использовать её для борьбы. Но я и вправду была измотана, и, едва это осознав, я позволила Элли взять Тита на руки. Эд и Те Труа поднялись, зевая, и все вместе мы пошли к выходу — в сторону дома и, как я тогда думала, навстречу поражению.

Когда мы вышли из здания, небо было тёмно-голубым, как перед рассветом.

— Лиловые ласточки, — задумчиво сказал Эдди, показывая на низко летящую стаю. — Не знал, что они забираются так далеко на север.

Элли с ног валилась от усталости, и я тоже. Но я вдруг почувствовала, что мы почти у цели, хотя и не могла поймать ускользающую разгадку. Мисс Даун спрятала ценную вещь и оставила часы, указывающие к ней путь. Что бы сделала я на её месте? Где бы спрятала акции? Может, в магазине часов? Да нет, глупость. Или…

Элли затолкала нас в трамвай и заплатила за билеты. Мы теснились в толпе пассажиров, ехавших на работу, толкались в гуще голубых курток и мятых кепок. У всех были сонные лица. Трамвай тронулся, Эдди положил голову мне на плечо, и когда я повернулась к нему, он уже спал. За окном проплывали Чикаго, река, повозки, омнибусы и автомобили. До меня внезапно дошло, что мы проезжаем мимо складов Уокера, и крыша дома мисс Даун возвышается над ними и зданиями железнодорожной станции.

Мне вспомнились заметки, которые я читала всего час назад: мисс Даун помогала восстанавливать вокзал, после её смерти мистер Уокер хотел приобрести здание, но «Юнион» ему отказал. «Железная дорога принадлежит городу», — ответили они. Я подумала, что мисс Даун бы это понравилось. Она обожала поезда…

— Стойте! — закричала я.

Все пассажиры обернулись на мой вскрик.

— Что такое? — спросила Элли.

— Остановите трамвай, нам надо выйти. Я нашла! Я уверена! Разрешите пройти! Выпустите нас!

Я проталкивалась к выходу, двери были открыты, и я увидела, что трамвай едет так медленно, что люди выходят и заходят, не дожидаясь остановок. Поэтому, долго не думая, я спрыгнула на дорогу и помахала Эдди, Те Труа и Титу, чтобы они поторапливались. Элли тоже спрыгнула, тяжело дыша.

— Можно узнать, что тебе взбрело в голову? Что ты нашла?

— Сокровище, — прошептала я. — Я знаю, где оно. На том вокзале.

— «Чикаго Юнион Депо»?

— Мисс Даун здесь когда-то работала… И она любила поезда. К тому же станция недалеко от складов, поэтому она могла присматривать за своим сокровищем. Я уверена, оно здесь!

Тит взял меня за руку, сильно сжав, а Те Труа с Эдди мне улыбнулись.

— Пойдём проверим.

И мы побежали, а за нами, пыхтя, как чайник, едва поспевала Элли. «Юнион Депо» оказался большим вокзалом, хотя и не таким, как в Сент-Луисе, и в этот утренний час повсюду были толпы людей. Мы оглядывались по сторонам, не представляя, что делать дальше. Сокровище спрятано здесь, я это чувствовала, но где? Под крышей платформы, в здании касс или, может, его спрятали под расписанием поездов? В этот момент Эдди остановился и ткнул пальцем наверх.

— Эй, народ, вам это ничего не напоминает?

Над аркой висело объявление: «Камеры хранения! Оставь свой багаж! Всего один доллар! Оплата вперёд!»

Над этими словами были изображены часы в форме луковицы, это-то изображение и привлекло внимание Эдди. Тит вскрикнул, и я взяла его на руки.

— Оно, — прошептала я. — Выглядит точь-в-точь как часы мисс Даун.

— Подождите минуту, — заговорила Элли, которая наконец начала нас понимать. — Мне кажется…

— Что? — встрепенулся Те Труа.

— Это мисс Даун придумала камеры хранения. «Юнион» советовался с ней, как им улучшить сервис, и она предложила автоматические камеры хранения. Это как сейфы для путешественников, где они могут спокойно оставить вещи и прогуляться по городу…

Я посмотрела на Эдди и Те Труа, и мы поняли друг друга без слов. Я опустила Тита, и мы рванули к каменной арке. За ней показалась большая комната без окон, освещённая электрическими лампочками. Всё пространство было занято тёмными деревянными шкафами, около которых стояли выдвижные лестницы, чтобы забраться на самый верх.

— Чёрт, — сказал Эд, — один в один склады «Уокер&Даун».

— Да, — ответила я. — Слишком много совпадений.

Я почувствовала чью-то руку на своём плече, то был мужчина в униформе с угрюмым лицом.

— Что вы здесь делаете? Хотите оставить багаж? Оплата вперёд.

— Нет-нет, — ответила я. — Мы пришли не для того, чтобы оставить, а для того, чтобы забрать.

Пока я говорила, я поняла, что так оно и есть. Что-то ждало нас в этой самой комнате.

— Я с ними, всё в порядке, — вмешалась Элли, сообразив, что к чему. — Оставьте нас, пожалуйста.

Станционный смотритель кивнул и отошёл, а Элли уставилась на нас, уперев руки в бока:

— Итак, вы думаете, это здесь?

Я согласно кивнула:

— Часы на вывеске выглядят так же, как наши. И это у всех на виду, никто никогда не обратит внимание на то, что слишком бросается в глаза. К тому же эта комната была спроектирована мисс Даун. Всё сходится, слишком много совпадений!

— Но если сокровище в одной из этих камер, как мы узнаем, в какой именно? — спросил Те Труа. — Их сотни… Мы же не можем взломать все.

Я не ответила. Я дрожала, как гончая, которая взяла след на болоте и боялась, что добыча ускользнёт в последний момент. Тит посмотрел на меня:

— Семь и девять.

— Ого, — воскликнул Те Труа. — Тит разговаривает!

— Семь и девять. Пятнадцать, сорок четыре и двадцать семь.

— Тит, что ты такое говоришь?

— Семь и девять. Пятнадцать, сорок четыре и двадцать семь!

Эдди так подскочил, что у него очки слетели.

— Эврика! — закричал он. — Семь и девять!

Я начала терять терпение.

— Может, вы перестанете выкрикивать цифры?

— Согласен, — проворчал Те Труа, поддав Эдди в плечо. — Тебе сейчас ещё прилетит, если не объяснишь, в чём дело.

Эдди наклонился и поднял с земли очки. Он весь дрожал:

— Как-то вечером, когда мы плыли на пароходе, я наблюдал за тем, как Тит играет с часами… Они же сломанные, помните? Но не просто сломанные: каждый раз, когда ты пытаешься их завести, стрелка всегда показывает одну и ту же последовательность цифр.

— То есть? — не понял Те Труа.

— Часовая стрелка перемещается на семь и на девять. А минутная…

— На четверть, сорок четыре и двадцать семь.

Разгадка поразила меня, как молния. Я не могла в это поверить. Такой простой ответ — и как долго мы его искали!

— Вот почему мисс Даун не стала чинить старые часы! — воскликнула я. — Они должны были оставаться именно такими. Ведь только так часы указывали…

— На комбинацию замка ячейки! — закончила Элли.

Но Эдди, Те Труа и Тит уже не слышали. Они бежали к шкафчикам.

Мы остановились у седьмого ряда.

— Здесь? — спросил Эдди.

— Конечно, здесь! — крикнул Те Труа. — Ячейка номер 9.

Я поискала взглядом девятую ячейку и нашла её на верху, под самым потолком. Те Труа и Эдди побежали за лестницей, и, пока они её устанавливали, я изучала замки. Кодовый замок представлял собой чёрную железную ручку с делениями и цифрами. Я потянула за ручку одного из нижних шкафчиков и обнаружила, что она поворачивается с лёгким тиканьем.

Глядя на меня, Элли улыбнулась:

— Тебе нужно набрать комбинацию.

— Но этого не может быть, — возразила я. — Видишь? Здесь только девять цифр. А Тит говорит: «Пятнадцать, сорок четыре».

— У тебя блокнот с собой? — спросил Эдди у нашей подруги.

— Конечно, я же журналист, — отозвалась Элли.

— Тит, не повторишь ли ты цифры?

Мой брат важно улыбнулся:

— Семь и девять. Пятнадцать, и сорок четыре, и двадцать семь.

Эдди написал что-то в блокноте и показал остальным: 154427.

— Видите? Всего шесть цифр? Это и есть комбинация.

Он ещё не закончил фразу, а Те Труа уже карабкался по лестнице.

— Хватит болтать! — крикнул он. — Дайте проверить…

— Подожди, Те Труа, — вмешалась я. — Правильнее, если мы откроем сейф все вместе.

— Мы и так вместе, — отозвался он. — А здесь наверху места на всех не хватит. Ну же, повторите мне комбинацию!

— Один, — начал диктовать Эдди, — пять. Четыре, четыре…

Я, Эд, Элли и Тит стояли у лестницы, задрав головы вверх, пока Те Труа возился с замком.

— …семь! — закончил Эд. — Это последняя цифра. Открывай!

Те Труа толкнул дверцу.

— Не получается, — выдохнул он разочарованно. — Ребята, не сработало.

— Ручка! — заорала я. — Поверни ручку, Те Труа!

Он обернулся и послал мне ослепительную улыбку, тёплую, как летний костёр. Потом повернул ручку, и мы услышали громкий щелчок.

— Ну что? — закричали мы снизу. — Есть что внутри? Что там? Что там, Те Труа? Говори же!

— Там…

Те Труа снова обернулся на нас. Он был такой красный, что я подумала, что он сейчас свалится с лестницы.

— Там вполне хватит для того, чтобы мы сделались богачами.

Он запустил руку в ячейку и достал оттуда толстенную стопку бумаг. Один из листков выскользнул у него из рук и медленно приземлился на пол. На нём был изображён символ компании «Уокер&Даун» — глобус и мчащийся паровоз. А ниже — всего несколько слов: «Знаменитый Каталог Уокер&Даун».

Бумага на предъявителя. Равна одной акции.

— Все одинаковые, — пояснил Те Труа. — И их тут сотни.

— Похоже, что вы четверо теперь новые владельцы знаменитого Каталога, — обняла меня Элли.

Я, Эдвард и Тит уставились друг на друга. Те Труа спрыгнул вниз и закружился в безумном танце, и мы запрыгали вместе с ним, крича, как дикари, пока не перехватило дыхание. Мы чувствовали себя повелителями мира. Варварами и воинами, пиратами, нашедшими сундук с сокровищами. Мы это сделали. Теперь ничего уже не будет как прежде.

 

31. Четверо подростков становятся миллионерами!

Нас было четверо. Те Труа Отважный, который хотел повелевать жизнью. Эдди-шаман, который хотел раскрыть её секреты. Малыш Тит, который, когда это было нужно, умел был взрослым. И Железная Жюли, которая хотела быть счастливой.

Я была девочкой, которая не умеет плакать. Но тем вечером, растянувшись в темноте на диване в доме Элли, я взяла за руку брата, поцеловала его, и мои глаза наполнились слезами. На этот раз я не сделала ничего, чтобы их остановить. Я разрешила себе заплакать.

Слёзы были тёплыми, как вода на болоте, и огромными, как сердце великой реки. Реки, которая, как я теперь знала, всегда будет течь во мне.