— Надо выполнить очень интересное задание, — сказал Ирвингу Крэнку редактор еженедельника «Saturday». — Вы должны срочно реабилитировать «кровавую собаку».

Крэнк икнул, словно его неожиданно ударили под ложечку.

— Реабилитировать… кого?

— «Кровавую собаку», я говорю, — повторил уже раздраженно редактор. — Со времен «Хижины дяди Тома» публика считает прекрасное животное людоедом. Нью-йоркское общество покровителей ищеек просит меня исправить это.

Позже, когда Ирвинг вблизи увидел «прекрасное животное», оклеветанное Бичер-Стоу, первым движением журналиста было пуститься без оглядки в бегство. Но он тотчас вспомнил, что делали американские ищейки с настигнутым ими негром, и замер, смотря на свирепую морду, казавшуюся безглазой

— «Туги» только вчера загрыз человека, — ласково пояснил полицейский-тренер. — Кристально чистая порода…

Целую неделю Ирвинг для сбора материала посещал питомник «кровавых собак». И ночью не раз снилось ему, что он сидит в болоте и все ближе, ближе раздается захлебывающийся лай, похожий на истерический смех.

Но в очерке, принесенном Крэнком в «Saturday», «кровавая собака» выглядела безобиднее кролика. «Теперь, — утверждал очеркист, — она разыскивает заблудившихся детей и стариков, а найдя, нежно обнюхивает их, чтобы убедиться в успехе своих поисков».

— Здорово! — сказал редактор. — Странно, что при таких способностях вы у нас долго оставались в тени. Это, несомненно, вина вашего заведующего отделом.

Он перелистал свой блокнот.

— Пожалуй, именно вы лучше других справитесь с одной очень деликатной темой; вам придется написать о мастере — самом обыкновенном нашем заводском мастере. Чтобы вы сразу поняли задачу, я даю готовое название для вашего будущего очерка — «Хороший парень». Прежде всего отправляйтесь в редакцию «Modern Industry». Там недавно провели анкету по всей стране под названием «Наш современный мастер». Для ваших поисков «хорошего парня» это должно стать руководящим материалом.

В редакции журнала «Modern Industry» Ирвингу охотно дали целую картотеку, составленную в результате обработки анкет, полученных от мастеров из самых различных углов США.

— Почему — возникла мысль о такой анкете? — спросил Ирвинг заведующую картотекой.

— Видите ли, о мастерах существуют самые различные мнения. Одни считают их тупыми, грубыми людьми, цепными собаками владельцев заводов; другие называют мастера эластичным звеном между рабочими и хозяином; третьи говорят, что мастер — тот же рабочий, только более высокооплачиваемый. По заданию Национальной ассоциации промышленников мы пытались выяснить: на чьей же стороне душой и телом мастер? Чего он желает, к чему стремится?

В большой тихой комнате редакции, где электрические лампы, скрытые глубокими зелеными абажурами, бросали светлые круглые пятна только на столы, Ирвинг погрузился в разбор анкет, полученных из Бостона, Сан-Франциско, Питтсбурга, Нового Орлеана, Джексонвилла.

Вопросы в анкетах были составлены так продуманно и хитро, что, просматривая ответы, Крэнк легко отличал «настоящих» мастеров, нужных владельцам предприятий, от «посторонних примесей», случайно попавших в мастера.

И скоро Ирвингу, с головой ушедшему в бумаги, стало казаться, что он, подобно палеонтологу, по отдельным, случайно попавшимся в разных частях страны костям пытается восстановить никогда не виданное им существо. После разговора с заведующей картотекой он отлично понимал, кого редактор «Saturday» мог назвать «хорошим парнем». Прочь всех, кто ответил, что не доволен своим заработком, кто состоял в профсоюзе до своего превращения в мастера, кто требует единого профсоюза для мастеров и рабочих, кто не считает себя частью администрации завода. Правда, таких, судя по ответам, было совсем немного — всего несколько процентов. Анкету, очевидно, и затеяли для вылавливания этих подозрительных людей. Но Ирвинг хотел найти совершенно безукоризненного мастера, без единого пятнышка!

Наконец «скелет» «хорошего парня» был найден в анкете мастера Уолтера Бэрнса. На все вопросы он отвечал так, словно разгадал самые сокровенные помыслы хитроумных составителей анкеты. То, что Бэрнс хотел изучить «индустриальную психологию» и овладеть ораторским искусством, только лишним штрихом дополняло общий облик идеального мастера — так треугольный плавник акулы завершает контуры ее стремительного хищного тела. Мастер был, несомненно, честолюбив и верил, что настанет время и ему придется выступать перед большой взыскательной аудиторией.

Завод, где Бэрнс работал мастером, делал манометры. Это предприятие на Крэнка произвело странное впечатление. Казалось, все оно действовало на пределе своих возможностей: непонятно, каким образом оставались в строю изношенные машины, рабочие выглядели нездоровыми, безмерно усталыми.

Иногда Крэнк думал: «Вот сейчас, как в сказке, все внезапно остановится, замрет. Заснут непробудным сном люди, и пауки, загнанные под потолки, тотчас заткут паутиной проходы между станками». Но монотонно жужжали и жужжали моторы, нестерпимо взвизгивал металл, когда в него врезались твердые сплавы, и руки рабочих мелькали в мрачном, темном цехе маленькими серыми птицами.

Бэрнс появлялся то там, то здесь, бесшумный, как привидение. Наружность Бэрнса совсем не соответствовала образу, созданному воображением Ирвинга по «анкетному скелету» мастера. Вместо человека с тяжелой челюстью бульдога и низко нависшими надбровными дугами черепа он увидел бледное холеное лицо и вялый рот католического патера с глазами, прятавшимися за причудливо ограненными стеклами очков.

Примерно только полчаса в день он тратил на наладку оборудования, столько же времени уделял обучению новых рабочих. Минут пятьдесят осматривал готовую продукцию, полтора часа наблюдал за работой. На ходу беседовал с рабочими, обращавшимися со своими заявлениями, просьбами, претензиями. Остальное время Бэрнс сидел в своей стеклянной кабинке, возился с какими-то бумагами, разговаривал по телефону.

Казалось, у него были какие-то высшие, не понятные для простых смертных обязанности, и свою скучную дневную работу он делал с подчеркнутой небрежностью. Когда понадобилось оградить опасное место, мастер приказал в дверях повесить веревку с узлами, чтобы она задевала лицо входящего и тем самым напоминала ему о грозящей смерти. Когда работницы пожаловались на сильное утомление зрения в недостаточно освещенном цехе, Бэрнс окрасил в яркие цвета некоторые детали, и они действовали на глаза, словно удар кнута на усталое животное. Зато, возвращаясь домой, рабочие видели уже совсем плохо.

Каждый день Бэрнс надолго уходил к высшей администрации завода. Но где бы ни находился мастер, незримые нити тянулись от него по всему цеху. Люди работали и держались так, как будто недобрый внимательный глаз неотступно разглядывал их сквозь огромное увеличительное стекло.

Бэрнс всегда говорил очень тихо, спокойно, даже ласково. Но пожилой рабочий, к которому мастер почему-то обращался чаще, чем к другим, начинал дрожать, лишь только Бэрнс останавливался у его станка.

Когда мастер Бэрнс подошел к старому рабочему, тот съежился и вобрал голову в плечи.

Крэнк видел, как мертвенно бледнеют щеки, лоб и лысина рабочего, как в судороге бьется правое нижнее веко.

Однажды вечером хозяин завода принял Крэнка в своем кабинете; и журналист, между прочим, спросил его, почему рабочие так боятся Бэрнса, который никому не делает ничего плохого.

Владелец завода засмеялся. Он достал из ящика письменного стола старый альбом с фотоснимками.

— Мой дед выбирал мастеров по (внешним признакам: они должны были обладать мускулами боксера и хваткой бульдога.

Владелец завода достал из ящика письменного стола старый альбом с фотоснимками и, показывая их Крэнку, сказал: «Мой дед выбирал мастеров по внешним признакам».

Вот мастер, работавший на нашем заводе почти сто лет назад. Легенда утверждает, что он перекусывал зубами пятимиллиметровую железную проволоку. Все остальные мастера того времени — красавцы, под стать первому. Очевидно, дед кое-что понимал в людях, так как мастера работали у него десятки лет, — и дело процветало. Но времена меняются. Этот альбом показывает эволюцию американского мастера на протяжении ста лет. Говорили, что с мастерами моего деда небезопасно было встретиться где-либо в темном переулке. Наших теперешних мастеров по внешнему виду вы можете принять за артистов, врачей, учителей. Сделались ли они безопаснее? Смотря для кого. Кстати, мастера прошлого были в настоящем смысле слова мастерами своего дела. Этого нельзя сказать про нынешних. Они не интересуются техникой, нет среди них изобретателей. Да это, собственно, и не нужно ни нам, та самим мастерам.

Мастер сейчас — один из надежнейших наших рычагов в управлении рабочими. Он должен следить за порядком не только в цехах, но и в самих душах рабочих. Бэрнс в этом отношении замечательная фигура. Он, например, придумал тринадцать методов изучения настроений рабочих. Вот смотрите, эти методы сведены в удобную таблицу и напечатаны в журнале «Modem Industry» в прошлом году, в февральском номере. Слева — название метода, посередине — изложение его сущности, а справа— оценка. Сначала идут интервью и разные анкеты. Потом разведка при помощи собственного персонала — мастеров, контролеров и т. д. Дальше специальный шпионаж, организованный частными детективными агентствами — Пинкертона, «Нэйшенл Корпорэйшен сервис» и других. Их у нас — вы знаете — несколько тысяч, и кормятся они главным образом из нашей посуды.

Бэрнс произвел глубокий анализ всех методов получения информации о настроениях рабочих. Он невысоко ценит интервью и анкеты: дешево, но результаты сомнительны. Гораздо лучше пользоваться услугами посредников, призванных улаживать конфликты между нами и рабочими. Но здесь Бэрнс правильно заметил, что — рабочие в большинстве случаев не доверяют этим «посредникам» и боятся их. Очень интересно примечание Бэрнса: «Эта информация обходится весьма дорого».

Заводчик громко засмеялся, откинувшись на спинку кресла.

— Верное замечание — посредники ценят свои услуги ужасно дорого. А вот о профессиональных сыщиках на заводах: «Ловкие, честные детективы могут добывать прекрасную информацию и помогать устранению беспорядков раньше, чем они вспыхнут». Попросту говоря, источник «беспорядков» — группа рабочих, недовольных положением на заводе, — исчезает неведомо куда.

Владелец завода понизил голос:

— Сам Аль-Капоне, чуть не севший на электрический стул и не один год проведший в одиночке на острове Алькатрас, считал Бэрнса образцовым мастером. Это о нем Аль-Капоне говорил в журнале «Либерти», когда писал об охране рабочих от «красной опасности»…

Теперь представьте себе всю пирамиду. На самом верху «генеральный штаб» из двенадцати мощнейших корпораций: «Дженерал моторс», «Дженерал электрик», «Стандарт ойл» и т. д. Они диктуют заправилам Национальной ассоциации промышленников. Мы, составная часть ассоциации, образуем еще более низкий слой. Ниже нас — Ку-Клукс-Клан и всякие полулегальные и совсем нелегальные организации. Самый низший слой — мастера. Они непосредственно давят на рабочих. Но и эти мастера совсем не однородная масса. Такие, как Бэрнс, хотят многого, — пожалуй, больше, чем мы сами желали бы им дать. Я знаю, он и его друзья уже мечтают о мощной организации гангстеров, рэкетиров и вооруженных штрейкбрехеров для «скорой помощи» Национальной ассоциации промышленников. Такой организации, чтобы она, как настоящая армия, могла всеми силами ударить по определенному участку. Люди типа Бэрнс, а не удовлетворяются своей ролью разрушителей организованности, сплоченности рабочих. Они хотят власти не только для нас, но и для себя, чтобы иметь возможность диктовать нам: условия…

Сведения Крэнка о Бэрнсе неожиданно пополнил пожилой рабочий, всегда боявшийся мастера. Они встретились в маленьком баре, куда Крэнк зашел, возвращаясь с завода. Журналист сел за один столик с рабочим и наполнил его стакан из своей бутылки виски.

— Выгнал-таки меня этот бандит, — сказал рабочий, — за то, что я не хотел сделаться его агентом в цехе. Вы ведь из газеты. Напишите о нем, только не указывайте, откуда узнали. Мы с ним работали на заводе далеко на юге, в Хеттисберге. Я знаю всю его историю, и это ему очень не нравится. Мастером он стал после того, как таинственным образом погибли организаторы забастовки в Хеттисберге, ехавшие с ним на автомобиле. Потом он стал членом Ку-Клукс-Клана. Руководил убийством рабочих-пикетчиков, якобы нападавших на заводскую охрану. Все рабочие оказались застреленными в спину, а он всего лишь неделю отсидел в тюрьме. Здесь на заводе он всех стремится зажать в кулак. Выгоняет неугодных, добивается включения в «черный список». Он свирепствует, но он боится. Он знает, что все больше становится тех, кто не хочет быть рабом капитала. Растут прогрессивные силы…

Рабочий допил свой стакан и, прощаясь, сказал:

— Напишите о нем правду. Честное слово, он заслуживает этого, потому что подобных ему — немало. Но имейте в виду: вам это может стоить головы…

С Бэрнсом Крэнку удалось побеседовать только один раз.

После смены он подождал мастера у ворот.

— Нам, кажется, по дороге? Я составлю вам компанию, — сказал Крэнк.

— Отлично, — вежливо согласился мастер.

Был тихий вечер конца мая, когда даже пустырь, который они пересекали, напоминал о весне и сквозь ядовитую медную пыль и угольную копоть земля дышала им в лицо теплой свежестью. Мастер и журналист шли молча; какая- то скованность мешала Ирвингу начать разговор с человеком, о котором он должен был писать.

Ему приходилось писать об убийцах, ворах, и он привык рассматривать своих собеседников лишь как материал, оживающий только на страницах газет и журналов. Самые страшные признания он оценивал исключительно с одной точки зрения: подходит ли это или не подходит для очерка.

Сейчас ему предстояло показать шедшего рядом с ним человека как честного, бескорыстного слугу технического прогресса, обеспечивающего людей нужнейшей продукцией, скромного, незаметного героя промышленной армии. Никаких затруднений журналист не видел в том, чтобы розовой и голубой краской разрисовать сорокадвухлетнего мастера Бэрнса, избравшего в качестве своего жизненного пути извилистую, темную дорогу предательства и обмана подобно другим мастерам на многих заводах. Но Крэнка мучило, что он не чувствовал ничего живого в этом человеке, за деятельностью которого он наблюдал несколько дней. Он боялся провала своего очерка, на который возлагал столько радужных надежд. Ему хотелось спросить, что любит мастер, есть ли у него какие-нибудь страсти, маленькие слабости. Не писать же, создавая образ «хорошего парня», что он по чужим костям мечтает прийти к богатству и власти!

Майский жук стремительно пронесся над самой головой Крэнка. Мастер зябко передернул плечами и сгорбился, словно что-то разглядывая на земле. Снова свистящий, но более резкий звук. Нет, это не жуки. Наверное, мальчишки развлекаются стрельбой из рогаток. Крэнк обернулся и увидел только зловещий силуэт завода вдали. Никого вокруг не было.

— Не оборачивайтесь. Идемте быстрее. По мне стреляют из бесшумного «ремингтона». Это бывает… — сказал мастер.

— Не оборачивайтесь. Идемте быстрее. По мне стреляют из бесшумного «ремингтона».

Крэнку хотелось броситься ничком, забраться в какую-нибудь канавку, но перед ними был только ровный серый холм, на котором резко выделялись их черные костюмы.

— Не эти выстрелы страшны, — криво усмехнулся Бэрнс. — С этими стрелками мы как-нибудь справимся… Но есть другие парни — коммунисты. Те не стреляют. Но их слова пострашнее пуль. Этих парней, да и тех, кто к ним прислушивается становится все больше…

За холмом свист прекратился. Мастер выпрямился. Крэнк вздохнул так глубоко, что у него кольнуло в груди. Они шли молча до поворота дороги, где расстались, крепко пожав руки друг другу.

Ирвингу больше не надо было расспрашивать Бэрнса, чтобы для вдохновения попытаться понять его. Минуты общей опасности сроднили журналиста с мастером. Он почувствовал, что оба они по-разному делают одно и то же дело.

Очерк Ирвинга «Хороший парень» понравился редактору «Saturday».

— Чувствуется, что вы глубоко познакомились с материалом и полюбили его. А сцена в поле, когда вечером вы идете с мастером и над вашими головами проносятся стрижи, — прямо настоящая лирика. Только, по-моему, и этом отравленном районе даже дохлого воробья не найдешь, не то что стрижа.

— Стрижи! — вздохнул Ирвинг. — По нас стреляли из бесшумного ружья, и свист пуль напомнил мне стрижей. Знаете, когда они вдруг пролетают летним вечером у самого лица?

Редактор с уважением посмотрел на Крэнка.

— Перед войной я был на Тихоокеанском побережье, где вспыхнула бубонная чума. Я писал оттуда корреспонденции о том, что эта болезнь — просто грипп с некоторыми неприятными осложнениями, вызывавшими необходимость строжайшего карантина. Так было нужно, чтобы не пострадали интересы крупных тихоокеанских компаний, и тайну удалось сохранить… Правда, потом все выплыло наружу, но уже слишком поздно… Вы напоминаете мне меня самого в прошлом. Я очень доволен, что маленькая история «кровавой собаки» так близко познакомила меня с одним из самых талантливых сотрудников журнала «Saturday»…

Так «Хороший парень», созданный Ирвингом Крэнком, пошел странствовать по свету.