И на удивление скоро он устроился на новую работу, такую же, впрочем, необязательную по обязанностям, как и предыдущая. Такую же примерно, как мог ему предложить Семенов, к которому сватал его Толяныч, но услугами брата он не воспользовался, а воспользовался инициативой, проявленной в этом деле Людочкой, не очень юной девушкой в одном из тех домов, в которых он бывал на правах друга дома. Результат был тот же, но добился он его как бы собственными усилиями и, что еще важнее, благодаря той, казалось, маловажной, теневой, но единственно самостоятельной своей линии, которую годами интуитивно держал он в загашнике от Гончарова и компании. И это было для него очередным, весомым ударом гонга, но еще не началом новой жизни.

Вообще в таких серьезных делах, как начало новой жизни, точные даты установить трудно. В данном случае можно считать за таковой день, когда Оля зашла с Хмыловым первый раз к нему домой. Оля спросила, где она может привести себя в порядок, причесаться и прочее, и Дима проводил ее в ванную комнату. Когда он вернулся на кухню, то увидел, что оставленная на столе Олина изящная кожаная сумочка расстегнута и из нее торчат какие-то бумажки, записная книжка, расчески, вышитый уголок тончайшего носового платка и прочая дребедень. Но когда он подошел поближе, то среди прочей дребедени обнаружил одним концом небрежно засунутую в боковой кармашек, а другим концом веером раскрытую пачку пятидесяток, бумажек этак в десять-двенадцать. Он просто стоял и с некоторой даже наивностью смотрел на этот веер, как некогда смотрели, наверное, аборигены тихоокеанских островов на стеклянные бусы, тихо позвякивавшие в руках ухмыляющихся белых матросов. Неслышными шагами в комнату вошла Оля, приглаживая только что сооруженную прическу. Она небрежно захлопнула сумочку и, не глядя на Диму, отошла к дивану, около которого стояли адидасовские кеды Толяныча. «Тебе что, деньги нужны?» — просто спросила она. Просто и, как казалось, без малейшего подвоха. Потом взяла одну из кед, повертела в руках, как бы рассматривая на свету, и спросила: «Сколько такие стоят?» — «Ну, не знаю, — ответил Дима, — четвертной, наверное». — «А ты достань вот таких пар пятьдесят… или сто. В общем, сколько можешь. Я у тебя любое количество возьму. По двойной цене. Ну как, нужны денежки?»

Не следует думать, что Дима Хмылов тут же превратился в доставалу и спекулянта. Совсем даже нет и наоборот. В тот раз они оба рассмеялись этой неожиданной «шутке», и забыли ее, и никогда, кстати, в дальнейшем к подобным спортивно-импортным переговорам не возвращались. Но если уж выбирать, то именно на этой дате и на этом эпизоде и надо, пожалуй, остановиться.