Гнилозуб стоял в своем кабинете и мрачно наблюдал за ярмаркой из-за задернутой шторы.

— Какие противные эти студенты! — невольно морща нос и дергая усиками, думал он. — Они такие разгульные и безалаберные! От них один беспорядок. Почему стража их не приструнит?

Раньше все было не так. В прежние времена молодежь уважала старших. Чиновников почитали, магистрам смотрели в рот. Когда я был таким же молодым, как они, я не мог равнодушно смотреть на блестящий мундир или расшитый узором кафтан. Я был беден и голоден — так же, как и они сейчас. Но как я мечтал войти в ратушу! Как мне хотелось надеть такой же узорный кафтан с парадной лентой. Как мне грезилось, что я получаю орден за большие заслуги! У меня была цель — стать богатым, влиятельным, внушающим страх. Сколько лет на это ушло! Но я своего добился. Я горжусь этим! Я всегда добивался того, что хотел. А сейчас эти ушлые господинчики из совета, эти безмозглые студенты, тупые фермеры и злокозненные мещане хотят лишить меня всех достижений?

Ну уж нет! Ради чего были эти долгие и упорные годы борьбы? Ради чего я шел по головам, предавал старых друзей, разорял соперников и избавлялся от конкурентов? Чтобы все потерять? Как бы не так! Вы не знаете, кто я такой. Вы не знаете, какой крепкий у меня характер.

Клянусь вам, подлые горожане, посмевшие покуситься на мое состояние. Клянусь головой, что заставлю вас покориться и признать мою власть. Или я, или вы — третьего не дано. Я одержу верх над вами, а если этого не случится — то пусть от меня останется мокрое место! И, конечно же, я поквитаюсь с этой легкомысленной альбиноской, соблазнившей меня своей гладкой шерсткой, а затем променявшей на сбрендившего студентишку, одержимого сумасбродной идеей найти мифических предков.

Прямо тут, на этой вот площади, я выставлю на всеобщее обозрение их шкуры, и тогда вы все задрожите и прижмете хвосты!

При этой мысли он невольно ощерился, и его золотая коронка сверкнула в окне. Он испуганно задернул штору и отступил на шаг назад, но солнце на площади сияло слишком ярко, и его темной фигуры никто не заметил.

Театральное представление было в самом разгаре. Мудрому Земледелу только что удалось добыть первое в мире зерно из подземного царства, спрятанного в самой глубокой норе. Земледела изображал Барабаш. Ему на голову нацепили огромную маску, размалеванную белыми, красными и синими красками так, что один ее вид приводил простодушных зрителей в восторг.

Яска играла роль Крысодевы, дающей надежду и утешение. Мудрая Дева только что подсказала Земледелу, что зерно не прорастет без дождя, и теперь Первый Сеятель обегал первые ряды, завывая из-под своей демонической маски:

— О, как же добуду я дождь? Ведь он льется с неба. Но небо — зловещий край лютых демонов, что нападают на добрых крыс и терзают когтями их плоть. Мне не справиться без помощника. Кто пойдет в этот адский заоблачный край вместе со мной?

При этом Барабаш встал на край сцены и принялся хватать за руки зрителей из первых рядов, подтягивая их к себе. Горожане и горожанки до того перепугались, что их и вправду утащат в страшное поднебесье, что завизжали и принялись разбегаться.

— Я отправлюсь вместе с тобой! — пришла им на выручку Крысодева.

Она опустилась на колени, трагически охватила ладонями голову, и звонким голосом Яски на всю площадь принялась причитать об ужасных опасностях, ожидающих героев в заоблачной стране. Зрители успокоились и с облегчением принялись хлопать в ладоши.

Бургомистр и члены городского совета расселись чуть поодаль в мягких креслах. Им хорошо было видно высокую сцену, на которой голосили актеры. Рядом с Серобоком чинно восседал Муровер. Его святейшество уже ничем не напоминал того оборванца в сваливающихся подштанниках, каким он выглядел еще пару дней. Епископ вновь облачился в выглаженную сутану с лиловой шапочкой, а на коленях его покоился посох с навершием в виде серебряной головы, хищно разинувшей пасть. За спиной Серобока пристроился Твердолоб в вычищенной кирасе и отполированном шлеме. Начальник охраны старался изо всех сил показать бургомистру свою преданность: он суетился, угадывал желания и заглядывал ему в рот.

Неожиданно со стороны мраморного дворца Гнилозуба, расположенного за спинами зрителей, раздался шум. Высокие двери с резными узорами распахнулись, и на крыльце показался низложенный магистр в самом роскошном одеянии, какое можно было увидеть на нем по торжественным случаям. Искусно сшитый камзол из темно-синего бархата был перехвачен фиолетовой лентой с золотым орденом Крысолапа. Короткие зеленые бриджи с коричневыми лентами перетягивали его ноги ниже колен. По белой шелковой сорочке змеей струился малиновый пояс, а на голове колыхалась широкополая шляпа с пушистым лисьим хвостом.

За ним неуверенно семенил престарелый дворецкий в зеленой ливрее с красными отворотами. Долгопят, как обычно, задирал кверху голову, как будто принюхиваясь к тому, что происходит вокруг.

Увидев эту пару, народная толпа расступилась, образовав широкий проход. Гнилозуб быстрым шагом приблизился к креслам, в которых сидели члены городского совета, и встал прямо перед бургомистром.

— Ах, вот и вы, — недовольно сказал Серобок, отворачиваясь и избегая встречаться с магистром взглядом. — Что вам тут понадобилось?

— Как что? — возмущенно выкрикнул Гнилозуб. — Я все еще гражданин Крысиного гнезда, и могу присутствовать на праздниках, как и все добрые горожане.

Услышав эти слова, окружающие недовольно загудели: по всей видимости, сами «добрые горожане» не принимали отставного магистра за своего.

— Да будет вам известно, что против вас заведено уголовное дело за расхищение казны! — проговорил бургомистр, все так же стараясь не смотреть на олигарха.

Собравшиеся загомонили еще громче — кто выражал возмущение проделками олигарха, а кто с одобрением отзывался о действиях бургомистра.

— О, да! Давайте расследовать! — издевательски расхохотался Гнилозуб. — Запустить лапу в казну в одиночку еще никому не удавалось. Боюсь, расследование даст неожиданные результаты. Оно покажет, что в городском совете у многих рыльце в пушку.

Пожилой магистр Артуй и молодой Златохруст, сидящие на противоположных концах ряда, одинаково подскочили и засуетились в своих мягких креслах.

— Заткните ему пасть! — выкрикнул нервно Артуй. — А то он такого наговорит!

— Я-то наговорю, уж будьте уверены! — заверил его Гнилозуб. — Расскажу, почему мостовые служат всего один год, и сколько на самом деле стоит починка стен цитадели, и зачем наш уважаемый бургомистр затеял строительство этого огромного галеона на судоверфи, которая, как всем известно, принадлежит его зятю. Пусть горожане знают, за чей счет это делается!

— Хватит! Замолчите немедленно! — тонким голосом взвизгнул Серобок. — Начальник охраны, арестуйте обвиняемого немедленно!

Твердолоб звякнул кирасой и вытянулся перед бургомистром в струну. Толпа народа ахнула и замолчала. Артисты на сцене остановились и замерли, а Барабаш даже стянул с головы свою маску. Со стороны здания караульной службы показалась вереница вооруженных стражников. Два десятка охранников мигом окружили Гнилозуба с дворецким и оттеснили от них толпу.

Епископ Муровер резко встал со своего кресла и обратился к народу:

— Чада мои, именем мудрых заклинаю вас — отойдите подальше и не мешайте вершиться правосудию!

Горожане начали отступать к краю площади, оставляя ее середину пустой.

— Что, хотите арестовать меня прямо здесь, на глазах у всего честного народа? — с вызовом выкрикнул Гнилозуб.

— Начальник! — не слушая его, тонким голосом визжал Серобок. — Исполняйте свой долг! Уведите, и заткните его, наконец!

Твердолоб прошел сквозь линию оцепления, приблизился к Гнилозубу и, смущенно шевеля усами, проговорил:

— Извините, ваше высокородие. Служба есть служба.

Гнилозуб коварно улыбнулся и протянул ему запястья, предлагая связать их веревкой.

— А сейчас время молебна! — встрял в этот спор Муровер, указывая посохом на храм Восьми Мудрых, купол которого блестел под вечерним солнцем справа от ратуши, за фонтаном.

Он первым поднялся и решительно зашагал к храму, уводя за собой толпу. Многие последовали за ним, и лишь часть особо упорных горожан осталась на площади, чтобы посмотреть, как кончится арест опального олигарха.

— Стража, на караул! — скомандовал Твердолоб.

Стражники в медных кирасах дружно подняли в руках алебарды.

— Кру-угом!

Они развернулись, оказавшись лицами к поредевшей толпе, и взяли оружие наперевес.

— Шагом-м-марш! — заорал Твердолоб.

И тут же его подчиненные, забыв о Гнилозубе, оставшемся у них за спиной, надвинулись на ряд кресел, в которых сидели члены городского совета во главе с бургомистром, плотно его окружили и принялись грубо поднимать сидящих, выкручивая им руки и строя в шеренгу.

— Это что еще за выверт? — растерянно пролепетал Серобок. — Твердолоб, ты что делаешь?

— Молчать! — брызгая слюной, завопил на него кирасир. — Вы тут все арестованы. Кто посмеет сопротивляться, тому я лично кости переломаю!

— Это кто арестован? — лепетал бургомистр. — Твердолоб, ты все перепутал. Это Гнилозуба надо арестовать, а не нас.

— Я лучше знаю, кого надо в тюрьму, а кого — на свободу, — нависая над ним, продолжал орать Твердолоб. — Чай, не первый год на безупречной службе. Сколько раз я тебе говорил, серая морда, что жалованье караульным всегда нужно платить в срок, а не затягивать на полгода? Сколько раз просил жалкие льготы для обучения детенышей в школе при ратуше? Сколько раз говорил, что нашим бабам на праздники нужны новые платья? Ты меня слушал?

— Будет… будет тебе новое платье, — растерянно бормотал Серобок.

— От тебя не дождешься! — вопил Твердолоб. — Если бы почтеннейший Гнилозуб не взял караульную службу на свое попеченье, то мы давно по миру бы пошли! Вместе с женами, детьми, тещами и шурьями! Городской совет нас забыл и забросил, а сам деньги на ремонт цитадели пускал налево и направо, только не нам! Все, поздно теперь каяться и умолять. Караульная служба сделала выбор: наше начальство — его высокородие Гнилозуб, почесть ему и хвала!

— Ур-р-ра! — дружно заголосили охранники, услышав знакомое имя.

Гнилозуб надменно упер руки в свои колышущиеся бока и с видом полного превосходства взирал на растерянных членов городского совета.

— Куда их теперь? — спросил его Твердолоб.

— На гауптвахту. В подвал. А там видно будет, — коротко распорядился бывший магистр.

По всему было видно, что в роли большого начальника он чувствует себя более чем уверенно.

В подвале караулки было темно и сыро. Узкие окна, забранные толстыми решетками, выходили на площадь, но они располагались так низко над мостовой, что рассмотреть в них можно было только ноги прохожих. Но даже до этих окон было не дотянуться с сырого пола, устланного вонючей соломой.

Старейший член городского совета Артуй аккуратно поставил туфельку в просвет между двумя лужами, поправил на своем камзоле парадную ленту и задумчиво произнес:

— До сих пор не пойму: что это было?

— Государственный переворот, вот что! — запальчиво ответил ему Серобок, пытающийся устроить себе в уголке местечко поудобнее.

Оставшиеся члены городского совета, общим числом шестнадцать персон, принялись располагаться где попало.

— Ой, да тут мыши! — взвизгнул, подпрыгивая, Златохруст.

Молодой аристократ поджал ножку и запрыгал, суматошно виляя хвостом.

— Ну-ну, дорогой мой, держите себя в руках! — попытался успокоить его Серобок. — Ваша общественная карьера в самом начале. Как знать, какие беды ждут вас впереди?

Златохруст представил себе эти беды, поджидающие его в пугающем будущем, распахнул рот и замер на месте. Серобок обвел всех суровым взглядом и авторитетно произнес:

— Господа, пожалуйте-ка поближе ко мне. Придвигайтесь сюда, не стесняйтесь. Итак, экстренное заседание городского магистрата, посвященное злодейскому, незаконному и ничем не оправданному перевороту, я объявляю открытым!

Гнилозуб вошел в кабинет бургомистра с видом крысиного короля. Он гордо задирал влажный нос, широко расправлял сутулые плечи и высокомерно шевелил обвисшими усами. Кабинет все еще оставался таким, каким он был при прежнем владельце: полированный стол с тяжелой столешницей из мореного дуба, шкафы с книгами и глобус в углу создавали впечатление учености. Гнилозуб крутанул глобус и с любопытством посмотрел, как вертятся, пролетая мимо его глаз, страны и континенты.

Дворецкий Долгопят в зеленой ливрее привычно молчал за его спиной, стараясь казаться незаметным. Гнилозуб обернулся к нему и небрежно бросил:

— Шкафы с книгами вынести! К столу приделай ящик для взяток. Чтоб аккуратненько так выдвинул — положил. Задвинул, и мне подтолкнул. А я на своей стороне стола потянул и забрал. Все понял?

Дворецкому не нужно было повторять дважды — он понимал хозяина с полуслова.

Ратуша наполнялась гулом голосов и стуком шагов. По лестницам бегали стражники, освобождавшие кабинеты бывших владельцев. Епископ приводил к присяге чиновников, не пожелавших расстаться с должностями. Долгопят поднес Гнилозубу новый, парадный мундир. На его бархатистом фоне сияла позолоченная восьмиконечная звезда с сердцевиной из большого куска зеленого морского стекла.

Твердолоб поднялся по ступеням и почтительно произнес:

— Ваше превосходительство?

Начальник охраны всю жизнь провел среди чинов разного уровня и быстро разобрался, какое звание приличествует новому титулу хозяина.

— Подойди сюда, мой голубчик, — ласково сказал Гнилозуб. — За безупречную службу и особую верность жалую тебе чин шеф-генерала. К нему прилагается личное поместье в окрестностях города. Оно закрепляется за тобой и твоими потомками на вечные времена. А после окончания службы тебе будет особая пенсия по высшему разряду.

Охранник расцвел и сделал движение, чтобы лихо подкрутить усы, но вовремя опомнился, и, чтобы не испортить торжественность момента, опустился перед хозяином на колено и смачно поцеловал ему ладонь.

— Уж и правду сказать, ваше высокородие, — проникновенно проговорил он. — От прежнего-то бургомистра я никаких поощрений не видел, одни нагоняи. А от вас мне все милости да похвалы. Будьте уверены: я за вас всегда горой встану.

Гнилозуб рассмеялся и потрепал его по щеке. Следом вошел Муровер и устало произнес:

— Половина чинуш разбежалась, но остальные приведены к присяге.

— Этого хватит. Больше нам и не надо, — откликнулся Гнилозуб. — Помнится, ваше святейшество, вы советовали мне взять новый титул? В самом деле, не бургомистром же мне теперь числиться.

Твердолоб хотел было спросить, почему, но слова застряли у него в глотке, и он поперхнулся. Однако выражение его лица было настолько красноречиво, что Гнилозуб по нему все прочитал:

— Потому что, милый мой генерал, — начал терпеливо объяснять он, — бургомистра выбирают на выборах. Он получает власть из рук грязной толпы. А я получил свою власть благодаря воле Мудрых. Я ни перед кем не собираюсь отчитываться. Толпа мне не указ. Поэтому и называться я должен совсем по-другому. Какой титул носили правители древности, ваше святейшество?

— Они назывались деспотами, — подсказал Муровер.

— Да, это мне подойдет, — удовлетворенно сказал Гнилозуб. — Только я буду не просто деспот, а верховный деспот. Чтобы чернь знала, с кем имеет дело. Уж теперь она не посмеет надо мной зубоскалить. Твердолобик, голубчик, обеспечь мне охрану на площади. Я хочу вступить в должность у всех на виду.

Солнце уже начинало прятаться за зубцами каменной стены цитадели, когда на площади появилась торжественная процессия. Гнилозуб в роскошном мундире со звездой прошел между двумя рядами стражников, нацеливших алебарды на угрюмую толпу. Он поднялся на деревянный помост, на котором еще недавно выступали артисты, и епископ, три раза ударив по доскам тяжелым посохом, объявил, что отныне единственным и полновластным правителем города следует считать его превосходительство Гнилозуба, магистра, почетного гражданина и Верховного Деспота Крысиного гнезда.

Народ выслушал это объявление в глухом безмолвии. Вслед за епископом Долгопят, получивший при новом режиме должность дворцового распорядителя, зачитал постановление об упразднении городского совета и должности бургомистра, об отмене выборов, восстановлении инквизиции и наделении стражи полномочиями хватать всех подряд без разбора и повода.

Торжественная часть уже подходила к концу, и кучка служащих и военных потянулась к лестнице, когда Гнилозуб неожиданно повернулся, подскочил к краю сцены, склонился над безмолвствующей толпой, и, криво ощерившись, выпалил:

— Что, пропала охота смеяться? Вот вам всем, выкусите у меня!

И он сделал неприличный жест, показав его всему народу.

Всю ночь город не спал. Бурлили и узкие улочки цитадели, и деревянные мостовые посада. От дома к дому, от забора к забору сновали призрачные тени. В окнах из-за задернутых занавесок пробивались тонкие лучики света.

— Мы этого так не оставим! Такого издевательства мы не потерпим! — шептались везде горожане.

Особенно буйными выдались предрассветные часы в студенческом городке. Все общежитие гудело, как разбуженный улей, и даже некоторые из профессоров, таких, как Гладкошерст, не уходили домой, а оставались тут со своими студентами.

Когда солнце вновь начало поливать цитадель золотистой росой, гудящие толпы принялись стекаться к Рыночной площади. Меньше чем за полчаса все пространство от ратуши до Парадной Арки оказалось запружено взволнованными горожанами, и даже на бортик фонтана с его статуей Крысы Разумной забрались лихие студенты, размахивающие академическими шапочками с желтыми кисточками.

Из здания караульной службы вышел заспанный Твердолоб, лениво протер глаза, уставился на толпу и во всю глотку рявкнул:

— Это что за бесчинство? Не бухтеть без приказа. А ну, разойдись!

Но толпа ответила ему таким дружным ревом возмущения, что он тут же забежал в караулку. Барабаш подсадил Шишкобора повыше. Торговец в засаленном фартуке вскарабкался на медную статую. Его кожаный башмак едва не соскочил с позеленевшей таблички с надписью «Rattus Sapiens», но он удержался и дополз до массивной книги, которую ученая крыса сжимала в руке.

— Не нужно нам никаких верховных деспотов! — перекрывая шум народа, закричал Шишкобор. — Пусть Гнилозуб проваливает из цитадели! И медных лбов своих пусть с собой забирает. Давайте вернем бургомистра. Мы сами его выбирали!

— Верно! — кричали вокруг. — И цены пусть задирать перестанет. Давайте откроем ворота для фермеров, пусть снова везут к нам зерно. Мы зимой что, кору на деревьях должны грызть?

На одном дыхании толпа подалась в сторону ратуши. Профессора Гладкошерста затерли, он не смог выбраться, и его понесло вместе со всеми. Ему ничего не оставалось, как подчиниться всеобщему порыву. Благо, студенты окружили его со всех сторон и не позволяли давить на него слишком сильно.

А Гнилозуб, разбуженный ни свет ни заря своим верным дворецким, выглядывал из окна и дрожал. Он был одет в шелковую ночную сорочку и высокий колпак, а его встрепанная со сна шерсть до сих пор оставалась нерасчесанной.

— Что же мне делать? — охал он. — А ну, как они сюда ворвутся? Они же меня на фарш пустят!

Долгопят кашлянул в отворот ливреи и почтительно произнес:

— Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство. Тут, изволите ли видеть, подземные ходы-с.

— Подземные ходы? — оживился «верховный деспот». — Где?

— Везде-с. Из подвала ратуши есть ход к вашему особняку, а из него — за город. Да и других много всяких-с.

— Каких, например?

— В храм Восьми Мудрых. В Арсенал. Или вот в караулку-с.

— В караулку?

Гнилозуб лихорадочно забегал по кабинету.

— Ты вот что, дружок… Приведи-ка мне быстренько его святейшество. Впрочем, нет, его святейшество подождет. Перво-наперво зови мне Твердолоба. И пусть захватит с собой всех караульных, которых удастся собрать.

Долгопят бросился выполнять его повеленье, но Гнилозубу вдруг пришла в голову мысль, и он резко выкрикнул:

— Нет, постой! Ты хорошо изучил это здание?

— Я же теперь распорядитель… — с достоинством произнес бывший дворецкий.

— Тут, кажется, где-то должен быть склад. Наверно, в подвале?

— Наоборот! — с гордостью заявил Долгопят, радуясь, что ему выпала возможность продемонстрировать свою компетентность. — На самом верхнем этаже, под крышей-с.

— А какое-нибудь оружие в нем есть?

— Один старый хлам-с. Обломки старинных сабель, пики и сломанные алебарды.

— Может быть, что-то еще? — с надеждой спросил Гнилозуб.

— Ну разве что наконечники стрел да несколько мешков порохового зелья.

— А оно тут зачем?

— Как же-с. У нас и чугунная пушка имеется. Только она уже лет пятьдесят не стреляла.

— Вот то, что надо! — радостно взвизгнул верховный деспот. — Распорядись притащить ее побыстрее. А сам — мигом за Твердолобом. Одна лапа здесь, другая — там! Брысь, я кому говорю!

Сон мигом слетел с караульных, дремавших у входа в ратушу. Они схватились за алебарды и вжались спинами в стену, но угрюмая толпа подбиралась к ним все ближе и ближе. Не дожидаясь приглашения, в кабинет бургомистра вошел Муровер.

Несмотря на ранний час, он был уже в строгой лиловой сутане с шапочкой. Посох с серебряной головой стукнулся о паркет. Среди всеобщей суматохи епископ выделялся ледяным спокойствием. Его темно-серые глаза смотрели прямо перед собой, а кончики ровных усов едва заметно подрагивали. Хвост он нес за собой с достоинством, как и подобает особе духовного сана.

— Вы понимаете, что нам всем пришла крышка? — не здороваясь, бросился к нему Гнилозуб.

Епископ брезгливо отстранился от него, но тут получил тычок в спину от Твердолоба, влетевшего следом.

— Поздравляю, мы были у власти всего одну ночь! — доложил охранник. — С этой толпой нам не справиться. Эх, недолгим был мой караул!

Гнилозуб дико завыл, забился в угол и натянул ночной колпак себе на глаза.

— Бросьте паниковать, вы оба! — резко прикрикнул на них епископ. — Я видел, как стражники тащат по коридору пушку. Разверните ее и стреляйте!

Гнилозуб затравленно смотрел на него из угла и ничего не отвечал. Твердолоб беспомощно развел лапами в стороны и сказал:

— Я такого приказа отдать не могу. У меня недостаточно полномочий.

— Зато у Верховного Деспота достаточно, — перебил его Муровер.

Епископ и стражник одновременно посмотрели на своего лидера. Тот пытался вжать в тесный угол свои колышущиеся бока, бешено вращал глазами по сторонам и глухо выл.

— Ну что смотришь? — недовольно сказал Твердолобу епископ. — Не видишь что ли — его превосходительство приказывает стрелять!

— Слушаюсь! — с готовность проговорил охранник, приложил ладонь к козырьку медного шлема и ринулся вниз по лестнице.

Пушка на крыльце уже была установлена и заряжена. Двое канониров длинным шомполом запихивали в нее черное ядро.

— Эй, вы чего там удумали? — с негодованием выкрикнул Шишкобор. — У нас в городе уже полсотни лет не стреляли!

Народ недовольно загомонил.

— Давайте отнимем у них орудие, пока они не натворили беды! — закричал Барабаш и первым бросился подниматься по лестнице, ведущей к высокому входу в ратушу.

Но тут на ступенях показался Твердолоб в своей блестящей кирасе, солидно прокашлялся и хриплым голосом произнес:

— Так, тут у нас как бы такое дело… В общем, его превосходительство Верховный Деспот приказал палить прямо в толпу. Канониры, выполняйте.

Оба пушкаря застыли, не решаясь поднести к запалу зажженный фитиль.

— Стреляйте, кому говорю! — изо всех сил рявкнул на них Твердолоб.

И тут же пушка разразилась оглушительным громом, выплюнув из себя облако сизого дыма. Ядро вылетело из жерла, пролетело над головами собравшихся и угодило в фонтан, подняв вокруг себя тучу шипящих от жара капель. Народ замер. Никто не решался двинуться с места, и даже возмущенные голоса на мгновенье утихли. Твердолоб сделал несколько шагов вниз по лестнице, приблизился к Барабашу и жестко столкнул его со ступеней. Барабаш кубарем полетел на землю, квадратная шапочка свалилась с его головы.

Яска бросилась к своему приятелю, приподняла его и возмущенно закричала:

— Они что, по народу стреляют? Да где это видано? Как мы такое могли допустить?

И тут же толпа пришла в ярость. Горожане гневно заголосили и бросились вверх по ступеням. Твердолоба опрокинули, его медная кираса жалко звякнула о каменные ступени. Канониры мгновенно улизнули, за ними последовали стражники с алебардами. Они заперли за собой двери на самые толстые засовы, но в деревянные створки начали дубасить так громко, что стало ясно: никакие запоры не задержат эту разъярившуюся толпу.

Барабаш с Шишкобором сдернули чугунную пушку с лафета и начали выбивать ей двери, как тараном. Жерло пушки еще было горячим от выстрела, и Барабаш обмотал пышущий жаром чугун своей мантией.

Через несколько гулких ударов двери рухнули, и восставшие волной хлынули в здание. Они пронеслись по лестницам, ворвались в кабинет бургомистра и выволокли из него пищащего Гнилозуба, вцепившегося в свой ночной колпак. «Верховного Деспота» подняли над головами и передавали по вытянутым рукам до тех пор, пока его толстая туша не оказалась на площади. Там его с хохотом окунули в фонтан, где он больно ударился головой о пушечное ядро и едва не захлебнулся.

— Посмотрите на нашего верховного деспота! — издеваясь, кричали в толпе. — Мир не видел такого великого повелителя!

Толпа горожан надвинулась на Гнилозуба. Она готова были разорвать бывшего магистра на куски. Неожиданно перед фонтаном возникла грозная фигура в развевающейся лиловой сутане. Раскрытые ладони были расставлены в стороны, рукава развевались на ветру. Шапочка с кисточкой на голове сдвинулась набок, из-под нее показались торчащие острые уши. Муровер высоко воздел руку с серебряным посохом и заголосил:

— Стойте, безумные! Остановитесь! Вы не ведаете, что творите!

Горожане опешили и замерли на месте.

— Восемь Мудрых накажут вас за грехи! — голос епископа стал пугающим. — Они устроят Великий Потоп, который зальет наш обезумевший город по самые крыши. Горожане и все их имущество сгинут в безжалостных волнах. Ни одно здание не уцелеет, и даже мраморные статуи Парадной Арки не смогут вынести такого поругания и рухнут. А в довершение всего явится немыслимое чудовище, змей из морских глубин, и поглотит всех грешников. Вы хотите, чтобы вас проглотил змей? Вы хотите, чтобы ваши дома утонули в потопе?

Муровер так голосил и размахивал посохом, что испуганные горожане попятились.

— Кому вы верите? Он несет ахинею! — воскликнул Шишкобор, оказавшийся единственным, кто не потерял дух.

— Да отсохнет язык твой, дурной греховодник! — взвопил Муровер. — Моими устами вещает Отец Мудрых Крыс. И он говорит мне: все, что ты напророчил, почтенный епископ, сбудется непременно, и в самом ближайшем времени! Если только безумные горожане не опомнятся и не покорятся тебе!

И Муровер ударил посохом о брусчатку так громко, что серебряное навершие зазвенело. Пыл слетел с горожан. Их охватила робость, и они принялись смущенно просить епископа, чтобы тот смилостивился и забрал бы свое пророчество обратно.

— Пророчества не забирают обратно! Они даются раз и навсегда! — воскликнул епископ, с удовлетворением взирая на то, какое впечатление производят его слова. — И да сбудется мое слово!

В следующую неделю в городе только и разговоров было, что о зловещем пророчестве епископа. О том, чтобы возражать против власти «Верховного Деспота», никто больше не думал. Все запасались сухим зерном и готовили имущество к затоплению. А вот как приготовиться к появлению змея — этого никто не знал, и от этого горожанам становилось еще страшнее.

Вокруг здания ратуши стояла целая цепь стражников с алебардами. Начищенная до блеска пушка угрюмо смотрела на площадь своим зияющим жерлом. Рядом с ней горкой лежали новые ядра, начиненные разрывной смесью. Двое канониров под охраной целого отряда кирасиров неусыпно дежурили рядом, готовые в любой момент начать стрельбу по живым мишеням.

Гнилозуб в парадном кафтане и шляпе с лисьим хвостом вышел на крыльцо и оглядел пустую площадь, на которой не было ни души, кроме охраны в кирасах. За спиной у него выросла фигура Твердолоба, следом чинно выбрался епископ, постукивая посохом по ступеням. Гнилозуб довольно причмокнул и спросил у охранника:

— На площадь никого не пускают?

— Никого, ваше превосходительство, — заверил его Твердолоб, уже оправившийся от недавнего столкновения с толпой.

— Тогда у нас осталось еще одно дельце, — подмигнул своим спутникам Гнилозуб.

Шагать пожилому Верховному Деспоту было уже тяжело — жутко болели колени, да и трястись после недавних волнений они начали больше, чем прежде. Поэтому ему, в соответствии с новым статусом повелителя, подали носилки в виде маленького деревянного домика с окошками, задернутыми занавесками. Двое дюжих носильщиков подняли их на руки и потащили в Парадную Арку, за которой располагался посад. Большой отряд стражников в сверкающих кирасах шел впереди, чтобы ни у кого не возникло желания высунуть нос из-за забора.

За городскими стенами процессия оказалась на сельской дороге, миновала живописный лесок и оказалась на берегу речки, носившей название Мышиный ручей. Через пару миль вниз по течению река образовывала широкую заводь, у которой была устроена судоверфь.

Строительство нового галеона, заложенного еще прежним бургомистром, здесь шло полным ходом. Корабль был уже почти готов, оставались только отделочные работы. Гнилозуба подняли на борт с помощью подъемной площадки, приводимой в движение лебедками.

Новый хозяин Крысиного гнезда с удовлетворением побродил по пахнущей свежей сосной палубе, пощупал мачты и поскреб когтем поручни высоких бортов.

— А пушки? — с беспокойством спросил он. — Сколько на нем будет пушек?

— Не беспокойтесь, ваше превосходительство, — с готовностью подсказал Твердолоб. — Восемь на одном борту, и столько же на другом. Еще ни у одного корабля не было такого вооружения.

— Вот это махина! — с восхищением произнес деспот. — Я назову его «Гроза океана». С ним я буду господствовать не только на суше, но и на море. И пусть теперь кто-то попробует грабить мои корабли!

В капитанской каюте прислуга накрыла роскошный обед. Гнилозубу подали его любимое жареное сало в сметане, которое он и навернул с непередаваемым аппетитом, разыгравшимся от свежего воздуха и хорошего настроения. Долгопят разлил по серебряным стопкам вишневую наливку, и бывший магистр с удовольствием чокнулся с епископом и Твердолобом, присевшим с ним рядом за маленький столик.

— Я бы не советовал вам отплывать, — проговорил Муровер. — В городе все еще неспокойно.

— Там и будет неспокойно, пока я не накажу всех, кто поднимал на меня лапу, — возразил Гнилозуб. — Но самое главное: я должен выставить на всеобщее обозрение шкуры этих разбойников, Белянки и Тихоскока. Сколько они у меня крови выпили! Пусть все знают, что со мной шутки плохи.