Отвратное настроение заставляло сдавленно рычать от ярости, да еще и голова трещала после вчерашнего, словно там на барабанах играли. Надо же было так нажраться! А денег на опохмел нет ни копейки, все вечером оприходовали. С кем хоть пил-то? Вспомнить Фрол не смог и злобно выматерился. Еще и этот паскудный аптекарь! Лепетал чего-то про то, что спирта нет, пока разъяренный громила разносил витрину аптеки и требовал выпить. А что? Сразу бы дал, что просили, ничего б не было. Заслужил, падла!

Фрол уныло плелся по улице, раздумывая где бы взять на бутылку, когда навстречу попались двое полузнакомых парней. Как их кличут-то? Вспомнить он не смог и угрюмо буркнул что-то в ответ на приветствие.

— Бедняга, совсем ты седня плохой… — покачал головой один из приятелей, протягивая открытую бутылку. — Бушь?

— А то! — обрадовался Фрол и припал к ней, как умирающий от жажды к воде.

Парни внимательно наблюдали, как водка исчезает в глотке громилы.

— Слышь, братан, хошь бабулек чуток зашибить? — спросил второй.

— А чего делать надо?

— Да ничего такого. Прижать одного фраерка. По штуке зеленых на брата, коли он подожмет хвост и все подпишет — и то, что при нем, поровну? Ты как?

Фрол аккуратно допил содержимое бутылки, встряхнул, проверяя, не осталось ли чего на дне, заел заботливо протянутым сырком, а затем ответил севшим от облегчения голосом:

— Что за базар! Я всегда! Как тот пионер! Где клиент?

«Клиента», старика, случайно оказавшегося в кругу интересов «новых русских» — то ли квартиру не согласился продать за гроши, то ли еще чего за душой осталось — пришлось ждать в почти заброшенном дворе, причем довольно долго. Живот подвело до тошноты, дружки насмешливо ухмылялись, и Фрол снова начал звереть. Вместо быстрого и легкого дельца предстояло томительное ожидание с непредсказуемым результатом. Отдых в кабаке откладывался. И неизвестно насколько! Громила продолжал накручивать себя и вскоре выглядел так, что подельники начали с опаской поглядывать на него и отодвигаться подальше — знали, на что этот «бык» способен в гневе. Когда же наконец позади послышалось облегченное «Вот он!» Фрол ждать не стал. Атакующим танком вылетев из-за полуразвалившегося сарая, он схватил «клиента» за грудки и принялся немилосердно трясти, срывая накопившуюся злобу. Не обращая никакого внимания не невысокого, щуплого паренька, который при виде этого мертвенно побледнел, но все равно двинулся на подгибающихся ногах к громиле. Однако стоило мозгляку подойти, как Фрол, на мгновение отпустив старика, резким движением повернулся на пятках и нанес доброхоту такой удар, что бедняга отлетел к стенке сарая, приложившись спиной об рассыпанные кирпичи, и затих.

— Ты чо, не мог подождать, пока «клиент» один останется? На кой ляд нам свидетель?

— На хрен ждать! И так до х… времени потеряли. Держите своего мазурика — щас он вам все подпишет! Верно, дядя?

Фрол поднес пудовый кулак к носу старика. Однако тот, вместо согласного кивка, вдруг нелепо дернул головой и посинел.

— Ты что сделал, придурок?! — чуть не подпрыгнул один из подельников. — У деда ж, похоже, инфаркт с перепугу! Он же теперь ни на что не годен!

Громила взвыл. Снова никакого кабака из-за какого-то поганого старикашки!

— Ты все подпишешь! — он схватил руку «клиента» и положил на заранее приготовленный договор. — Пиши! Или убью!

Старик судорожно вздохнул, рука корявым росчерком вывела что-то на бумаге — и закатил глаза.

— Ну что? — Фрол жадно облизнул губы. — Гуляем?

— Если бы… Крепкий дедок попался. Сталинская школа. Гляди!

Через весь лист документа, под завязку напичканного юридическими терминами, шла косая надпись: «Хрен вам!»

Фрол, дико матерясь, принялся остервенело пинать уже остывающее тело.

— Да оставь ты жмура, придурок! — рявкнул кто-то из подельников. — За собой лучше подчисти.

Он кивнул на давешнего парнишку. Тот очнулся и что-то мычал, пытаясь встать, однако ноги только слабо подергивались — явно был поврежден позвоночник.

— Не, на мокруху я не подписывался… — заканючил Фрол, мигом уловив новую возможность получить хоть какие-то деньги. — Коли боитесь, сами и кончайте, а я на поезд сел — токо меня и видали.

— Ладно. Получишь свою штуку. Только не тяни — мало ли кто тут может объявиться.

Громила довольно оскалился, сунул было руку в штаны за ножом, но передумал. Новая финка, недавно только купил — и портить ее об такого заморыша?! Фрол пошарил глазами по строительному мусору и подхватил какую-то плоскую ржавую железку примерно метровой длины.

— Что, спинка болит? — ласково спросил он, подойдя к пареньку, смотрящего на него с ужасом. — Ничо, щас полечим… Укрепим…

Рывком посадив у стены слабо стонущего мозгляка и наклонив ему голову, Фрол воткнул железку в спину несчастного — вдоль позвоночника. Послышался противный хруст, однако железка пошла легко, даже слишком легко для ржавой палки — однако громила не успел удивиться. Глаза его внезапно остекленели, и он неверными шагами направился в сторону подельников.

— Ну ты и зверь!.. — восторженно протянул один из них. — А просто горло перерезать нельзя было?

Подойдя, Фрол сильно ударил его в висок. Рэкетир отдал Богу душу, не успев понять, что происходит.

— Только без крови… я помню… — толстые руки громилы схватили за голову второго отчаянно заверещавшего «коллегу», рывок, хруст — и еще одно тело повалилось на траву.

Немного постояв, покачиваясь, Фрол пробормотал:

— Да-да, без крови…

С этими словами он отрезал веревку от висевших неподалёку самодельных качелей, наскоро соорудил петлю, закрепил ее на своей шее и, поднявшись на крышу сарайчика и привязав второй конец к трубе, бросился вниз. Несколько раз дернулся, засучил ногами — и в дворике настала тишина.

Жизнь Олега можно было назвать таковой только с очень большой натяжкой. Скорее, бессмысленным, безнадежным существованием без какого-либо просвета. Когда наступили лихие девяностые, родители парня, как и многие другие, не сумели найти себя в новом мире. Заводы и фабрики закрывались, рабочие места исчезали быстрее льда на июньском солнце, а государство на своих граждан плевать хотело: там, наверху, делили бывший общий пирог, внезапно оказавшийся безхозным, судорожно вырывая друг у друга куски посочнее. Многие тогда оказались на мели. Пытаясь хоть как-то прожить, они несколько раз перепродавали квартиру — в итоге оказались в старенькой коммуналке, в двух комнатушках, разделенных дощатой перегородкой. Отец Олега прыгал с работы на работу, пытаясь прокормить семью — пока наконец, не заболел и с некоторым смущением не отошел в мир иной. Навсегда запомнил парень застывшую виноватую улыбку на его мертвых губах: «Вы уж простите… больше ничем не помогу…»

Мать пережила отца ненадолго. Через год после смерти мужа она тихо уснула — и не проснулась. Олегу пришлось бросить институт, до окончания которого осталось совсем немного, устроиться на две работы — и горбатиться с утра до вечера, пытаясь хоть как-то свести концы с концами. На похороны отца они истратили все сбережения, а чтобы похоронить мать, он сдуру взял ссуду в банке: там, где «все можно оформить очень быстро и под минимальные проценты». С тех пор работал только на возврат этой проклятой ссуды, не будучи в силах выплатить даже часть — так называемые «минимальные проценты» обернулись кабальным ярмом, отбирающим почти все деньги, которые мог заработать обычный трудяга без образования. И жизнь была пустой.

Девушки не смотрели на парня, одетого так, что сразу было понятно — у него ветер в карманах гуляет. Их интересовали только крутые, прикинутые «пацаны», разъезжающие на дорогих иномарках. А этот? Что с него взять? Что он может дать жаждущей «красивой жизни» девице? Ничего!

Последним утешением осталось книги. В соседнем, довольно приличном доме жил Семен Семеныч — тихий, благообразный старичок, который иногда подкармливал вечно голодного парня и делился экземплярами из собственной библиотеки. Причем какими! В них жизнь кипела и бурлила, рекой лилось шампанское и темноволосые красавицы преданно ждали своего принца… Иногда Семен Семеныч, правда, заставлял его читать всякую «тягомотину» — старые, в потертых кожаных переплетах, книги вели с Олегом пространные разговоры — однако со временем именно они стали для парня друзьями, заменив и отца, и мать. В них было маловато приключений — зато много мыслей, и коллеги на работе, раньше с удовольствием зовущие молодого «трудягу» поговорить под бутылочку о политике, теперь смущенно замолкали и старались поменьше общаться с человеком, чьи незамысловатые реплики били точно в цель, смущая умы и уничтожая разговор на корню — о чем говорить, если все уже сказано? Олег все больше отдалялся от людей, но не замечал этого — у него были книги!

Однако теперь кончено и это! Черт дернул его сократить дорогу через незнакомые дворы — ведь никогда так не ходил! Зачем полез заступаться за незнакомого человека? Знал же, что он этим громилам на один зуб — вернее, на один взмах руки! Удар — и острая боль в спине, тьма… Олег все еще пытался справиться с собой, хотя бы куда-то уползти, когда спину обожгло. Что-то врывалось в него, ломая, руша — но не калеча. Боль… она стала иной. Словно его позвоночник облили кипящим, пузырящимся медом — кости горели, впитывая искрящийся жар, а во рту застыл аромат незнакомых цветов.

«Ну как, полегче? Подожди, сейчас еще подлечу — только наведу тут порядок… Эй ты, придурок! Сделай то, что тебе нравится больше всего — но только без крови, понял? Без крови…»

Олег сквозь багровую пелену видел, как вспыхнули хрустальным огнем глаза огромного бугая, стоящего напротив — толстые руки напряглись, губы шевельнулись, сложились в подобии улыбки.

— Я понял. Без крови… — и он, пошатываясь, направился к подельникам. Возня, хруст — и в темном дворике воцарилась тишина.