Солнце неторопливо клонилось к закату, окрашивая тёмные громады камней побережья в золотистые оттенки. Никакой, даже лёгкий ветерок не разметал песчинки меж валунами, не тревожил водную гладь. Камни неторопливо впитывали лучи заходящего светила, готовясь к прохладе ночи. На скалах, неподвижные, словно изваяния, ловили последние лучи солнца два существа — маленькая, почти миниатюрная девушка — и крупный и мощный ящерочеловек, тем не менее стоящий перед ней в почтительном поклоне. Оба были неподвижны и, казалось, были сродни камню этого мира. Людям не дано узнать всей полноты жизни таких моментов, когда тело замирает, уходит из сознания, заставляя забыть о самом его существовании, оставляя дух наедине с мыслью… Это дано только рептилиям.

— Все началось с вопроса о устричных отмелях. Наш народ может годами питаться чем угодно, но устрицы, пожалуй, это единственный вид пиши, стимулирующий правильное развитии молодых раконцев и дающий силу пожилым. В нем есть всё, что необходимо и взрослой особи — это и комплекс витаминов, и лекарство. Неудивительно, что весь народ Вар-Раконо тщательно и трепетно выращивал устричные отмели, видя в этом залог здоровья нации. Во все времена все правители нашей земли следили за устрицами — и за их равномерным распределением. Возможно, при этом кому-то доставалось больше, кому-то меньше, кому-то приносили домой и с поклоном, а кто-то выстаивал очередь за своей порцией — однако все раконцы ели эту простую, но столь необходимую нам пищу.

Так продолжалось до тех пор, пока клан пожирающих рыбу не заявил, что это несправедливо! Что устрицы не должны быть достоянием нации, потому что среди правящего клана всегда есть те, кто захочет урвать себе большую долю, и что отмели должны быть поделены между кланами, а внутри кланов — между семьями, что бы каждый раконец имел часть побережья в своей собственности, и, следовательно, был сам хозяином своей доли столь необходимой пищи. Находящийся в то время у власти клан был не лучшим представителем народа Вар-Раконо — пользуясь тем, что быт раконцев был налажен и никаких сложных вопросов не возникало, они ничего не делали, сибаритствуя и поглощая излишек устриц. Недовольство народа росло и клан пожирающих рыбу ловко воспользовался этим. Под торжественные песни всего народа предыдущие правители были отправлены в отставку, и новый клан начал управлять змеиным архипелагом. Нужно сказать, они выполнили своё обещание. Каждый город, каждая деревня, а потом и каждый гражданин получил бумагу, согласно которому вступал во владение участком устричной отмели. По этой бумаге можно было всегда получить причитающуюся тебе долю устриц, оплатив «лишь стоимость добычи и доставки».

Но потом оказалось, что эти бумаги можно продавать! И без них стоимость устриц оставалась прежней — ещё бы, их ведь выращивало море, и никаких других затрат на них у добытчиков не было. Вначале отдельные раконцы, а потом целые семьи и кланы начали продавать свои бумаги, уверенные, что это ничего не изменит. И весь этот поток неизменно сходился к клану пожирающих рыбу!

Впрочем, тогда тоже никто не забил тревогу. Устрицы были в наличии — к тому же их стало больше. Правящий клан наладил торговлю со стархами, выменивая у народа моря глубоководные устрицы на водоросли, попадающиеся на побережье. Стархи очень ценили эти водоросли, а вкус у глубоководных устриц был даже лучше, чем у прибрежных. И всех всё устраивало, пока не начали рождаться дети.

Это было ужасно. Народ Вар-Раконо всегда очень трепетно относился к своему потомству, внимательно следя за чистотой расы и уничтожая всех, кто был слишком слаб или уродлив. Но это! Целое поколение было хилым и неразвитым, никто не знал, что нужно делать. Уничтожь их — и раконцы лишится будущего, к тому же вряд ли новое поколение будет сильнее — ведь их родители станут дряхлыми, не способными воспитать и поддержать их. Были отменены многие ограничения, в школах введён один дополнительный год, что бы у подрастающих детей было лишнее время окрепнуть. Однако всё это были полумеры. Тогда один из биологов, Кар-Их из клана метких стрелков, заявил, что согласно его исследованиям, морские устрицы не содержат веществ, необходимых молодым раконцам — более того, в них скапливаются вредные глубоководные примеси, которые жители моря специально добавляют в свои посевы, что бы получить больший урожай.

Ракх-инти слабо улыбнулся.

— Конечно, это всё вредит и нам — однако мы уже сформировавшиеся особи, к тому же давшие потомство. Но дети, наши дети! Мы начали возмущаться. Молодой учёный тут же исчез, а другие стали утверждать, что он неправ и морские устрицы не приносят такого уж вреда — но никто из них даже не пытался сказать, что они столь же хороши, как и прибрежные.

Тут внезапно вспыхнула небольшая гражданская война — один из кланов поднял мятеж, выдвигая непонятные и эгоистичные требования — однако на его усмирение не отправляли элитные части, быстро и беспощадно вырезавшие бы под корень всех восставших, а небольшие и слабые отряды, с переменным успехом постреливающие в друг друга из укрытий. Это тянулось довольно долго — с раздутыми победами и утрированной скорбью по погибшим. Война одного дня растянулась на годы. Не сразу народ Вар-Раконо что его просто отвлекают от истинных проблем. Когда раконцы, глядя на своих детей, принялись требовать у правящего клана здоровой пищи — те только посмеялись над возмущёнными и предъявили бумаги, согласно которым практически все побережья принадлежат им. Впрочем, там уже и не живут устрицы — все заливы, за небольшим исключением, засеяны водорослями — морской народ очень щедро платил на них, и клан поедающих рыбу купался в роскоши, не обращая внимания на страдания остальных раконцев. Они заявили, что закон на их стороне — и подтвердили это силой, призвав на помощь элитные войска.

Ракх-инти прикрыл глаза, рукой и помолчал, справляясь с эмоциями.

— Те немногие, кто сохранил свои бумаги, их просто выбросили; им предъявили побережье вроде этого — он обвёл рукой вокруг. — Песок и скалы, скалы и песок. Вдобавок для устрашения народа правящий клан завёл гигантскую рептилию, которой публично приносят в жертву непокорных преступников — а по сути, просто недовольных существующим положением. Те немногие, у кого есть деньги на здоровую пищу, вынуждены переехать в богатые районы — слишком многие с завистью, а то и с ненавистью начинают смотреть на их успешных детей. А там… В спец школах учат иначе, чем в обычных — и вместе с более глубокими и полными знаниями, обеспечивающими даже недалёким, но здоровым и подкованным раконцам преимущество над слабыми и плохо обученными, хотя и талантливыми детьми обычных родителей — вместе со знаниями им прививают совершенно другое мышление. О том, что все люди — существа разные, и если они — соль земли, то все остальные — прах и грязь, пыль под ногами. Их учат тому, что они супер-раконцы, а остальные…

Грея вскочила и топнула ногой, в горячке не заметив, как раскололся валун.

— Я знаю, что это такое. В мире хранителя этому даже придумали название — фашизм. Только там преследовали и уничтожали другие расы, а вы — свою собственную. До чего же это мерзко… Словно змея, кусающая собственный хвост. Впрочем, у вас это только зарождается и всё можно попробовать остановить. Что вы решили?

Ракх-инти спрятал глаза.

— Великая, нас воспитывали в уважении к собственным законам. Лишь немногие из нас постепенно приходят к мысли, что если закон направлен не на благо народа, а ему во вред — это неправильный закон, и тот, кто его принял — уже преступник. Которого нужно уничтожать без сожаления. Однако нас слишком мало и мы слишком слабы — не будь тебя, вряд ли бы мы решились на что-то серьёзное…

Грея глубоко вздохнула и посмотрела на заходящее солнце. Огненный диск уже почти касался поверхности моря, и жрецу на миг показалось, что он слышит шипение раскалённой воды, испаряющейся под взглядом яростного светила. Или это драконесса разговаривала сама с собой? Он торопливо посмотрел на собеседницу — и оторопел: заходящее солнце облило гибкую фигуру красным цветом и, казалось, она вся в крови. Потоки крови заливали землю, камни и исчезали в море, которое флегматично облизывало скалы. Наконец Грея перевела взгляд на Ракх-инти; глаза её, превратившиеся в две вертикальные полоски, медленно расширились и вновь стали похожи на глаза обычной девушки.

— Хорошо. Будем решать вопросы по мере их поступления. Первое — крокодил, или кому там у вас приносят жертвы? Потом — мятежники на юге страны. А потом вплотную займёмся правящим кланом и разведением устриц. Но сначала — мне нужно оружие.

Девушка вытянула вперёд руку — та на глазах обрастала чешуёй, превращаясь в лапу дракона. Груды мышц громоздились под кожей, свиваясь в причудливые узлы и заставляя топорщиться чешуйки. Последними вылезли когти — огромные, жёлтые, способные пробить всё на свете — и камень, и металл, и собственную чешую. Драконесса усмехнулась и, обрезав один коготь, принялась трансформировать руку обратно, сжимая обрезок в руке. Когда она закончила, в ладони у неё остался небольшой бритвенно острый волнистый клинок со странными разводами по краям и рукоятью в виде головы дракона.

Подмигнув изумлённому раконцу, Грея улыбнулась:

— Когда-то так создавалось оружие, способное перевернуть мир. А сейчас — пойдём на поиски твоего крокодила…

Дверь камеры с лязгом распахнулась и несколько фигур в просторных монашеских одеяниях мигом заполнили собой крохотную каморку. Элана тут же сбросили на пол и принялись остервенело пинать, даже не сняв брезента, который неплохо смягчал удары, да и тело, лишённое чувствительности, равнодушно воспринимало тычки и ушибы. Лишь раз, когда чей-то сапог чувствительно проехался по лицу, хранитель застонал — грубая подошва как тёркой ободрала щеку.

— Хорошо! Стонет — значит, жив. Берём его.

Монахи суетливо подхватили брезент и, вполголоса переговариваясь, понесли его вниз, к допросным комнатам.

— Разматывайте. — Ещё не увидев говорящего, Элан узнал голос — верховный иерарх решил лично посмотреть на важного узника. Потом в поле его зрения показалась седая благообразная голова и хранитель окончательно уверился, что всё происходящее с ним в коконе — не сон, а странная, причудливая реальность — или магия?

— Значит, молодой человек, вы любите подслушивать? Похоже, у вас неплохие задатки, и вы ещё можете быть полезны Церкви. Нам нужны лёгкие люди. Конечно, вы уже услышали достаточно и понимаете, что с дармовой силой придется расстаться — она вообще предназначена не людям, а существам, гораздо более высшим. — Иерарх помолчал, наблюдая за реакцией хранителя, того как раз начали растирать, восстанавливая кровообращение, и острые приступы боли в онемевших мышцах помешали иерарху продолжить беседу.

— Разомните его хорошенько, он нужен мне живым и здоровым, затем положите его у стеночки на матрац и оставьте нас. Иерарх отошёл от брезента и присел за небольшой столик, сервированный, как видно, специально для посещения высокопоставленного лица — изящный, на гнутых ножках, заставленный всевозможной снедью и запыленными бутылями с вином, он смотрелся совершенно неуместно среди камеры пыток. Взяв бокал, старичок принялся отхлёбывать густое и красное вино, проницательными глазами наблюдая за мучениями Элана.

Дождавшись окончания процедуры, он подсел поближе к хранителю, обессилено лежавшему у стены и, махнул рукой сопровождающим — те послушно вышли, в камере остались лишь две тёмные личности, но и они отошли в самый дальний угол, чтобы не мешать беседе. Иерарх наконец заговорил.

— Пока вы приходите в себя, позвольте представиться: глава церкви триединого, суть воплощения творца, верховный священнослужитель Кради`о`Лост. Можете называть меня по имени, можете просто — «отец мой».

— У меня уже был один отец. Другого мне не нужно. — Элан угрюмо смотрел на старичка. Он прикрыл глаза и вид у него был бы точь в точь как у деда мороза, если бы он улыбался. Вот только улыбки на лице верховного иерарха хранитель пока ещё не видел.

— Что ж, дело ваше. Тогда давайте попробуем определиться с вашей дальнейшей судьбой. — Кради`о`Лост многозначительно помолчал, давая время собеседнику осознать всю важность вопроса, и продолжил:

— Посмотрите внимательно на это помещение. Здесь нам иногда приходится, смиряя внутренний ужас и стыд, заниматься воспитанием упрямых еретиков, не желающих сотрудничать с матерью-церковью. И это занятие благое и праведное, ибо мы, калеча тело, чистим души людские. Умершему в муках прощается половина грехов, раскаявшемуся — прощаются все…

Элан внимательно оглядел зал. Здесь было полно оков и сложных металлических приспособлений, в полу были прорублены специальные канавки для стока крови, и судя по многочисленным бурым пятнам на полу и стенах — всё это регулярно использовалось. Инструменты же, тщательно вычищенные и аккуратно разложенные, явно были готовы к использованию. Да и камин, вделанный в стену, был разожжен не для разогрева помещения — в нём калились неприятного вида штыри, крючья и другие, более сложные приспособления.

— А что прощается невинно замученному?

Иерарх довольно кивнул. Похоже, узник проникся — и устрашился.

— Невинно замученные навсегда оставляют этот мир и приобщаются к творцу, ибо навсегда остаются праведниками. И сказано в священных книгах: «Лучше замучить десять невиновных, чем упустить одного злодея, ибо невинный мученик — это святой праведник, а упущенный злодей — это рука зла, запущенная в наш мир».

Элан прищурился:

— А вы, отче? Не желаете стать святым? Вот и палачи у стеночки без дела мучаются… — Он кивнул в сторону тёмных личностей, правильно истолковав причину их пребывания в пыточном зале. Те насторожились, привстали, однако, повинуясь знаку иерарха, вновь опустились на землю.

— Вы дерзки, юноша. Возможно, они ещё и потребуются в нашем дальнейшем разговоре. Вам самим придётся принять решение, определяющее дальнейшую судьбу. А пока — подкрепитесь, и посмотрите заодно, чего вы лишаетесь. — Иерарх кивнул в сторону сервированного стола, ухмыляясь в седые усы.

Элан с трудом, держась за стенку, встал. Усилия монахов, разминавших мышцы, не пропали даром; тело со скрипом, но слушалось. Кое-как подойдя к столику, хранитель с трудом уселся на ажурный стул и, заставляя себя не спешить, нашёл среди явств графин с водой, налил полный бокал, аккуратно, стараясь не разлить не капли, выпил. Подумал. Налил ещё. Вновь выпил и потом уже повернулся в сторону иерарха, наблюдавшего за ним с непроницаемым видом:

— Узника нужно кормить сытно, но не перекармливать, давать пищу лёгкую — фрукты, злаки, лишь иногда мясо. Это возбуждает чувствительность и остроту ума, не позволяя забыться во время пыток. Так, кажется, было сказано полчаса назад в вашем кабинете?

— Значит, вы не только смогли выйти из своего тела, но и сохранили память. Неплохо для начинающего мага. Да и вообще для мага. У нас на это способны единицы. Вы подаёте надежды, молодой человек, и будет очень обидно, если такие способности пропадут зря. А насчёт еды — подумайте об этом по другому: это силы, столь необходимые вашему организму, чтобы выжить и вновь начать нормально функционировать. К тому же, если мы сможем плодотворно поговорить, то пытки и не понадобятся. Так что ешьте, ешьте…

Элан и сам не заметил, как вновь оказался за столом и рот его оказался набит едой. «Всё-таки двух дневное голодание плохо сочетается со здравым смыслом» — мрачно думал хранитель, наблюдая за быстро исчезающей горой еды. Он повысил голос:

— Так о чём вы хотите поговорить? С учётом того, что я уже слышал?

— О многом, молодой человек, о многом. Вы не торопитесь, ешьте спокойно, а я порассуждаю пока… Когда-то много тысяч лет назад творец миров, создавший и этот, и другие миры, бросил свои творения ради возможности дальнейшего творчества. Не вскидывайтесь, молодой человек. Я помню, что обычно говорят в школах — он оставил нас, чтобы не смущать своим могуществом и дабы мы могли, уподобляясь ему, следовать вдоль божественного пути — и быть с ним. Однако от перемены слов сущность не меняется; даже если вы думаете иначе; и значит, мы предоставлены сами себе, не имея никого, кто мог бы нас опекать и учить, вести по предназначенному нам пути. Мы слабы и невежественны — нам нужна родительская помощь.

— И вы взяли на себя подобную функцию? — Элан, даже с набитым ртом, не мог унять сарказма.

— Что вы! Человеческая плоть слаба, однако и дух его не слишком крепок. Искушения, болезни, лишения, старость, наконец — всё это истощает, заставляя путаться мысли и забывать простые определения. С тех пор, как мои волосы поседели, я чувствую, что начинаю сдавать позиции. Конечно, я, как вы догадались, маг, и вполне могу рассчитывать ещё лет на пятьдесят… Но пора уже задуматься о выборе ученика и возможного приемника.

Острый взгляд иерарха как бросок ножа, метнулся к лицу хранителя — и разбился о ехидную ухмылку.

— Проклятая старость. Сочувствую.

Кради`о`Лост отвернулся, кипя негодованием. Впрочем, он довольно быстро взял себя в руки и продолжил:

— Ни один человек не в состоянии заменить творца. Он для этого слишком слаб и жизнь его слишком коротка. Любая организация, сколь могущественной она бы не была, так же не может этого — просто потому, что она состоит из людей, имеющих свои слабости и свои интересы. Лишь бог может заменить бога.

Элан подавился непрожёванным куском. Закашлявшись, он посмотрел на иерарха. Тот явно не шутил. Глаза его горели яростным огнём, руки нервно сжимали изящный столовый ножик.

— И где вы возьмёте другого Всевышнего? Насколько я знаю, вся божественная энергия ушла из этого мира — потому и был создан предел, чтобы ограничить природное и сверхъестественное. И нет никакой возможности разрушить его.

— Да, да, конечно, вы правы, молодой человек. — Иерарх закивал головой, став ещё больше похожим на добродушного дедушку — однако глаза его смотрели тяжело, оценивающе. Вы правы почти во всём — кроме одной крохотной малости: вы забыли о людях. Творец слишком любил людей — и вложил в них частичку себя. В каждом человеке горит божественная искра творца; именно она — прекрасный материал для будущего бога.

Элан вскочил, забыв о недоеденном куске.

— Значит, эти струи энергии… вот зачем вы обворовываете молящихся! Вы пытаетесь создать бога!

Иерарх поморщился.

— Обворовываете… Обман в таких делах не окупается. Люди искренне открывают себя божеству — и чья вина, что их жертва принимается? К тому же — кто вам сказал, что мы пытаемся создать господа? Мы его уже создали! И не вам, осколкам прошлого величия, тягаться с его мощью!

Кради`о`Лост подлетел к хранителю, забыв о возрасте, и встал напротив — сжав изящный столовый нож словно грозное оружие, готовый умереть — или убить во имя своих идеалов.

— Ах, если бы вас не было! Как было бы просто, если бы не появлялись в наших мирах эти дерзкие и наивные юноши, пылающие мощью и не желающие слушать старших! Век, другой — и людям подсказали, кто сотрясает землю, кто пускает молнии. Ещё пару веков молений — и сущность господа — пусть слабого, пусть в чём-то ограниченного, однако вполне пригодного для целей Церкви, появляется на свет. Затем пару веков интенсивных пыток — нужно же новорождённому богу чем-то питаться — и уже пусть слабый, зато вполне самостоятельный Всевышний изучает свои новые владения. Как это просто и удобно! Но нет, вы появляетесь — и сразу в мире начинается бардак! Рушатся все устои, революция следует за революцией, боги умирают от невнимания и голода. А мы — мы бессильны что либо сделать! Слишком многое вложили в вас создатели, слишком хитёр меч, слишком силён дракон! И наступает хаос — церкви пустеют, люди начинают жить своим умом, забывая о тех, кто все эти века неустанной рукой вел их по жизни, подсказывая, оберегая…

— Люди не овцы, их не нужно вести… В каждом из них горит огонь творца, и их высшее предназначение — идти своими ногами, думать своей головой! А ваши пути неизменно приводят на бойню!

Иерарх возмущённо заорал, брызгая слюной:

— Люди — это быдло, всегда готовое идти туда, куда прикажут! Так предопределено — у стада всегда должен быть пастырь! Предоставь их самим себе — и они погрязнут в грехе и пороке! Пьянство, наркотики, бандитизм и разврат!

Теперь уже не выдержал Элан.

— Кто вытягивает из их душ всё самое светлое? Кто с детства отучает их мыслить, под чьим патронажем работают винно-водочные заводы, кто режиссирует теракты и сквозь пальцы смотрит на продажу наркотиков? Вы, пастыри! Для вас опасны думающие люди, вам нужно стадо — и вы превращаете людей в безвольных и покорных овец, готовых по звуку хлыста идти куда угодно — даже на бойню! Вы лишаете их души — а потом смеётесь над ними, довольные, что у вас всё получилось!

Кради`о`Лост, весь багровый, сделал знак палачам — и жестокие удары сразу с двух сторон обрушились на хранителя, заставив его согнуться и извергнуть на пол только что съеденное.

— Похоже, по хорошему вы ничего понимать не хотите. — отдуваясь, выговорил иерарх, усаживаясь обратно в плетёное кресло. — Что ж, так или иначе, но пытки вытянут из вас всю силу — и Кавншуг получит своё. Вы его уже слышали — это он заметил вас в моём кабинете, а скоро и увидите. Почувствовав исходящую от вас энергию, он не сможет не придти за столь обильно накрытий стол — как не смогли не прийти и вы.

Иерарх с усмешкой кивнул в сторону остатков пищи на ажурном столике.

— Можете кричать или молчать — мне это безразлично. Впрочем, если вы захотите добровольно расстаться со своими силами, а заодно передать Кавншугу энергию своего меча — возможно, вы и останетесь в живых. Нам не помешает ещё одна овца, как вы верно подметили. Только не тяните с этим решением: в нашем обществе жизнь калеки — далеко не сахар…

Дикая боль пронзило всё тело хранителя, он дёрнулся, однако ремни, которыми его споро привязали к стене, пока от приходил в себя после первого шока, держали крепко. Помещение наполнилось фигурами в темных балахонах, что-то бормочущими вполголоса.

— Кавншуг, приди и возьми… — С ужасом услышал хранитель. Переход от умиротворяющей беседы к пыткам был молниеносным — и наверняка хорошо продуманным.

Новая боль, казалось, разрывала мозг на части. Элан скосил глаза — в его тело один из палачей медленно вдавливал раскалённый прут. Глаза его при этом остались совершенно бесстрастными. Другой уже спешил с белыми от жара клещами. Весь организм хранителя свело в один тугой нерв, казалось, что от напряжения мышцы сейчас лопнут, как гнилые канаты… Клещи вгрызлись в тело, ломая рёбра; новый спазм прокатился по каждой клетке, выворачивая чувства наизнанку и поворачивая жизненные процессы вспять; дикий гнев внезапно захлестнул Элана с головой, затмевая разум; фиолетовое, огненное пламя вспыхнуло в глазах — он рванулся, не помня себя от боли — и вышел из собственного тела.

Всё опять стало размытым, словно нереальным; боль сократилась до вполне терпимых размеров; фиолетовая дымка заполнила зал, удивительным образом успокаивая потрясённый разум и улучшая зрение — и хранитель увидел…

Серый туман клочьями просачивался сквозь стену. Мутный и прерывистый, словно рваный, он был страшен и притягателен одновременно. Словно в нерешительности, он остановился у стены, сгустился — и хранитель увидел…

Монахи перестали петь и попадали на колени; палачи бросили отливать водой бесчувственное тело пытуемого и распростёрлись ниц; верховный иерарх почтительно склонил голову — и посох с огромным камнем, а туман постепенно сгустился в серую косматую фигуру, высокую и нескладную, подпирающую собой потолок. Потом медленно, словно нехотя, раскрылись огромные, круглые глазницы — и оттуда на потрясённых людей глянула белая, мутная пустота, рождающая странные образы…

— Кавншуг! Кавншуг! Слава!

Нестройный рокот пронесся по залу и, словно ободрённый этим, призрачный гигант загустел, становясь ниже и плотнее, оглянулся по сторонам — и увидел землянина, заворожено наблюдавшего за ним со стороны. С гулким рычанием он потянул руку, пытаясь достать лакомый дух; шагнул раз другой, вначале неуверенно, потом смелее.

— Ты мой! Пища!

Волосатая рука, на ходу обрастая когтями, рванулась к Элану и вновь волны боли искорёжили хранителя; но теперь страдало уже не тело, а дух.

Драконесса, пробиравшаяся в проходе между скалами, внезапно остановилась, напугав спутников. Неожиданно она выгнулось дугой — и упала прямо в протекающий рядом ручей. Фиолетовое пламя охватило тело молоденькой девушки, судорога всё длилась, заставляя руки обрастать чешуёй, кроша камни и взбивая воду до пены; и вот уже взрослый дракон бьётся в горном ручье с невидимым противником, стирая в песок скалы и изрыгая огонь, от которого камень тёк, словно мягкий воск…. Спутники, привыкшие к её вспыльчивому нраву драконессы, торопливо попрятались ещё в самом начале странного приступа — это их и спасло. Теперь они со страхом наблюдали за происходящим из-за поворота дороги; полные ужаса — и благоговения.

Кавншуг рвал на части эфирное тело Элана, торопливо пожирая куски. Хранитель пытался отбиваться от огромного создания — однако оно легко справлялось со слабыми попытками, не переставая торопливо жевать. Дикая боль парализовала усилия, заставляя сдаться и опустить руки…. И тут — волна фиолетового гнева омыла тело человека. Он почувствовал себя гораздо больше — и сильнее. Огромные лапы, длинный хвост и крепкая чешуя, которую не пробить всяким там волосатым рукам. Кавншуг остановился на очередном взмахе, и на его лице отразилось почти человеческое недоумение. Элан взревел и кинулся вперёд, Размахивая полупрозрачными руками, которые прямо на глазах наливались фиолетовым огнём — и даже, вроде, обрастали чешуёй? Он успел здорово врезать волосатому чудовищу, когда огненная волна ударила в грудь, заставляя его отступить — Кради`о`Лост был начеку. Хранитель пытался сопротивляться, сделал шаг, другой в сторону Кавншуга, прятавшегося за спинами пребывавших в религиозном экстазе монахов — однако пламя стало нестерпимым и землянина с силой отбросило в собственное тело. Почувствовав дикую боль от многочисленных ран, тот взвыл — и иерарх облегчённо отставил в сторону посох.

— На сегодня хватит. Нужно обдумать, как быть дальше. Силёнок у него много, даже слишком — но это ничего, будем ломать постепенно, не всё сразу. Раны обработать; мы не хотим, чтобы он загнулся — и в общую. В кермалитовую. Ясно?

Не дожидаясь ответа, иерарх величественно направился к выходу, а свет перед глазами хранителя стал стремительно меркнуть….

Горный ручей весело журчал, заполняя вполне приличную впадину. Примерно через месяц здесь будет небольшое озерцо со светлой и холодной водой — прозрачной, как слёзы ребёнка… или дракона. Из воды навстречу к потрясённым раконцам поднималась девушка. От одежды, которой спутники заботливо снабдили её, остались одни обрывки. Из многочисленных ран струилась тёмная кровь — и, шипя, растворялась в воде ручья. В руке она держала волнистый клинок, пытаясь остатками ткани просушить его.

— Что это было, Великая?

Голос Ракх-инти был почти робким.

— Ну… Скажем, знакомство. С друзьями и врагами сразу. Моя битва за этот мир началась — а значит, у нас меньше времени, чем хотелось бы. Поспешим. — И небрежно смахнув кровь с уже начавших заживать ран, она устремилась по тропинке.