Мы уже говорили о том, что в каждом ребенке от рожде­ния существуют энергия и программа ее использования для постоянного развития. Но неблагоприятные воздействия из­вне мешают объемной волне познания равномерно распро­страняться и наслаивать опыт. Удар о препятствие приносит боль, а она как бы вырезает один маленький сегмент в окружности, и он перекрывается следующим слоем. Но в том направлении рост прекращает­ся. По сути это и есть вирус, который в последствии будет «изнутри» мешать ребенку свободно развивать свои способ­ности. К вирусам относятся страх, обида, ощущение одино­чества. Первые пару миллионов лет эволюции человеческий ра­зум «затачивался» в основном в общении с природой. Когда людям удалось стать «окончательно разумными», они сами для себя стали реальной угрозой. Все тигры мира не загрызли столько людей, сколько вожди народов. Для выживания ста­ло куда важнее… Не так. Начну еще раз. Для нашей части человечества дикие звери и катаклизмы как бы потеряли свою вещественность, они остались в Мире природы, которая уместилась в экран телевизора. Зато при­двинулись другие опасности. Для цивилизованного человека теперь жизненно важно вовремя познать безопасные тропы, места кормежки и хищников, которые существуют в Мире-обществе. Еще неизвестно, что было страшнее для первобытного охотника — встреча с тигром или гнев вождя. «Я попал в Китеж, когда мне было девять лет. Моего отца посадили в тюрьму, с горя моя мать запила и, в конце концов, забыла про меня. Помню, что после этого, жил у чужих деда с бабкой. Кормили раз в день тухлой рыбой, сами пили. Однажды, когда они были совсем пьяными, дед пырнул бабку ножом, и она начала умирать прямо у меня на глазах. Кровь стекала на пол, и пьяный дед заставил меня мыть пол. Вскоре приехала милиция, и меня забрали в детский дом. И до сих пор я иногда просыпаюсь от кошмара, связанного с той жизнью. Я вижу эту сцену с кро­вью и чувствую, что не в силах что-либо изменить. В Китеже я попытался забыть обо всем происшедшем. Этот мир совер­шенно другой. Он гораздо теплей и удобней. Я знаю, что смогу справиться, но прошлое всегда будет со мной. И я буду делать все возможное на свете, чтоб это больше не повторилось». «Родители дарили мне мешки игрушек, а времени пообщать­ся со мной у них не было. Я и начал им назло все делать». «Когда мне было четыре года, я видел, как мой родной папа угрожает ножом маме. Это бывало часто, и он даже мне од­нажды угрожал… Однажды мы переходили дорогу, и маму сбила машина. Она едва успела меня откинуть в кювет. Проснулся я в больнице. Я не понял сначала, что произошло. Только потом мне сказали, что мама умерла…» «Я убежала из дома на Новый год. Я не хотела идти домой, так как знала, что у меня там пьяная мама, которая дома ме­ня обязательно поколотит. Не было дня, чтобы меня не били. В детском доме было еще хуже, но, к счастью, я попала в Ки­теж». Дети, переживающие кризис отношений с родителями, вынуждены постоянно думать о собственной безопасности, контролировать окружающий мир, не давая себе рассла­биться. Большая часть их усилий направлена на охрану собствен­ной безопасности и прочности окружающего мира. В этот момент родители должны быть очень осторожны. Тяжело, но надо научиться перестать считать себя всегда правыми, свое мнение — единственно верным, отвыкайте держаться за фор­му реакции (гнев, возмущение, обида), все достоинство кото­рой в том, что она привычна. Только при таком внутреннем настрое (вообще-то такой настрой называется «любовью») у вас откроется способность понимать, что на самом деле про­исходит в детской душе и какая помощь ей требуется. Когда я вижу «ребенка с проблемами» — непослушного, пассивного или агрессивного, то я знаю, что источник болез­ни — потеря образа безопасного и стабильного мира. Дети, теряя доверие к родителям, теряют и интуитивное ощущение пути к собственной самореализации и качества, необходимые для продолжения реализации своей миссии. Инстинкт самосохранения властно диктует: «Обо мне не­кому заботиться, поэтому я сам должен позаботиться о себе». В семьях неблагополучных (попросту много пьющих), ссоры и равнодушие мешают ребенку сосредоточиться на чем-либо, кроме задачи выживания. В его сознании форми­руется образ опасного, непредсказуемого мира. Он боится действовать самостоятельно, ибо не знает, как среагируют родители. А они реагируют то так то сяк. Ребенок запутыва­ется. Он не понимает, за что его ласкают, за что бьют. Ему не к кому прислониться, чтоб погладили. Какое уж тут самосто­ятельное познание мира, когда надо все время следить за ро­дителями, не случилось бы чего. Если рядом нет взрослого, способного подсказать и пре­достеречь, то, как в кривом зеркале, у ребенка складывается неадекватный образ себя, своих возможностей. Если внешний мир бьет по ребенку, то тонкие стенки ко­кона укрепляются, постепенно превращаясь в панцирь. Какое развитие может быть у куколки, когда неблагопри­ятные погодные условия угрожают смертью бабочке. Внутрен­ние сенсоры сообщают существу — нельзя вылупляться, по­этому метаморфоза откладывается. Наступает этап диапаузы. «Долгие месяцы, иногда годы, могут жить насекомые в стадии глубокого покоя, или диапаузы. Наступает она при не­благоприятных условиях: в наших широтах зимой, в пустынях и тропиках — в сухой сезон. Тогда всякий рост прекращается, обмен веществ падает до самого низкого уровня. Насекомые могут впадать в диапаузу на разных стадиях развития: одни покоятся в виде яиц, другие — личинок, куколок и даже взрос­лых, например, колорадские жуки». «Мир животных» То же самое происходит и с ребенком — он закукливается. Иногда прекращается даже физический рост. Сфера со­знания прекращает расширяться, выжидая более благопри­ятных внешних условий. Простой здравый смысл подсказывает нашим детям, что в непонятной ситуации лучше закрыться от внешнего мира, «прикинуться шлангом». Панцирь спасает душу ребенка от боли, но препятствует его развитию и вообще любым кон­тактам с внешним миром. Главная задача воспитателя — изменить этот образ дейс­твия, по сути ставший программой выживания. Но природа так глубоко запрятала «дискеты» с этими «программами», что никаким программистам туда не добраться, без риска сломать саму личность. Когда я использую аналогии с компьютером, я делаю это только для прояснения некоторых моментов работы созна­ния, но (Боже упаси!) не стоит отождествлять человека с компьютером. Научиться программированию компьютера в миллион раз легче, чем понять логику развития младенца. Но для серьезной работы к компьютерам подпускают только ода­ренных и образованных, а к детям… Поэтому все-таки по­пытаемся слепить что-то вроде простейших правил исполь­зования «компьютера» и профилактики «вирусов» для пап и мам. Может быть, более точной была бы аналогия с деревом. Сознание ребенка заполняется новыми образами слой за слоем, нарастая, подобно годичным кольцам у дерева. В этих слоях сохраняется память о любом болезненном соприкос­новении с реальностью. Это необходимо для увеличения шансов носителей сознания на выживание. С раннего де­тства мы помним все случаи, когда мы чувствовали боль, все сопутствующие этому переживанию обстоятельства. Охотник получает заряд адреналина в кровь, лишь услы­шав рык льва или шорох, или просто крик птиц… Лучше лишний раз поволноваться, чем забыть об опасности и по­гибнуть. Думаю, что природа, таким образом, пытается «фор­сировать» наш инстинкт самосохранения. Воспоминание взрывается в нас всем объемом реальнос­ти, когда-то уложенной в нашу память вместе с цветами, за­пахами, звуками, ощущениями. И заставляет нас действо­вать! Например, застывать в неподвижности, претворяться мертвым, бросаться удирать сломя голову. Воспоминание о боли — это незаживающая рана. И так же как у дерева, любое повреждение ствола со временем вы­растает в размерах, превращаясь в дупло, в человеческом со­знании раны прошлого могут с годами оказывать все боль­шее влияние на поведение. Люди называют их душевными ранами. Давно было замечено, что именно их нужно пытать­ся лечить сразу после получения, пока еще открыт тот слой сознания. Но если эту рану не вылечить, то следующий слой сознания закроет ее сверху, оставляя каверну, капсулу боли, внутреннее дупло. Итак, если сознание ребенка заполнено вирусами боли, то надо стереть вирусы и помочь ему собрать новый мир, тот, где он победитель! Но делать это надо как можно быстрее. Всемирно известный индийский подвижник Рамакришна часто повторял притчу: «Горшечник лепит посуду из мягкой глины, если ему что-то не понравилось, он может смять изде­лие и вылепить заново. Но если обжечь готовое изделие, то пе­ределать потом будет невозможно. Можно только разбить…» Дети, которые пережили семейную трагедию, разрыв с родителями, несправедливость, насилие, потерю отца и ма­тери, уже обожжены жизнью, поэтому изменить их Образ Мира очень непросто. Но мне думается, что трудно — не зна­чит невозможно. Они уйдут, спасаясь от пожаров, На дно серебряных озер. М. Волошин «Китеж» Это о детских душах, встретившихся с болью. Как изменить эту часть «ложной программы», то есть сте­реть «неправильный опыт» о Злом Мире? *** Слова бессильны, как и наказания. Вы же не пытаетесь стереть информацию на диске, используя напильник. Природа или Создатель закрыли доступ к программе, тем самым, гарантируя суверенное право каждой личности на свободу выбора. (Это понятно, потому что желающих пере­программировать в человеческой истории было более чем достаточно.) Любые попытки заставить ребенка развиваться посредс­твом угроз, криков или рукоприкладства обречены на про­вал. Вы можете заставить его подчиняться, можете запугать, лишив собственного пути. Но никакие логические доказа­тельства, как и давление, не изменят Образ Мира, созданный его прошлым опытом. «Дети предпочитают не видеть реальности, так как она вызывает страх». А. Маслоу Это не их вина. Это — инстинктивная реакция. Нельзя долго увлекаться ничем, так как, сосредоточившись на од­ном, упускаешь из виду что-то другое, что может оказаться более важным. Убеждает только личный опыт, так как именно он ведет к осознаниям изменяющим программу.