В современном учебнике обществознания для десятых классов уже отдается должное теории стадий социальной адаптации психолога Э. Эриксона. Для тех, кто закончил школу несколько раньше, я остановлюсь на этой теме (на не­которых из стадий роста) подробнее. Эриксон называет возраст до одного года (включая внут­риутробный период развития) возрастом формирования ба­зового доверия к миру. Если все шло хорошо, ребенка не за­бывали кормить и не бросали одного в мокрых пеленках, то он и в 10, и в 20 лет будет подсознательно ощущать, что этот мир — хорошая штука, и в нем можно неплохо порезвиться. Не зная страха, он будет за все браться, легко обучаться, па­дать и подниматься со счастливой уверенностью, что паде­ние — чистая случайность, а впереди его ждут призы и по­дарки. Как вы понимаете, с таким сознанием жить легче и веселее. Правда, иногда такой взгляд на жизнь перерастает в манию величия и ведет к дополнительным проблемам. Абсо­лютное доверие к миру весьма опасно так же, как и абсолют­ное недоверие. Тут необходим баланс, но со сдвигом в сторо­ну позитива и некоторого риска. Вторая стадия — формирование самостоятельности, или автономности. Трехлетний Святослав начал отстаивать право самому есть ножом и вилкой, открывать пакеты, сервировать стол и мыть посуду. Мы не запрещали это, мы даже пытались по­мочь (особенно когда спешили на работу). Вот тогда-то он и освоил мерзкий возмущенный вопль, переходящий в слезли­вую истерику с повторением только двух слов: «Я сам!» Так он не орал и не плакал никогда прежде, даже получая по по­пе или разбивая коленку об асфальт. «Я сам!» — стало вели­ким лозунгом жизни, той самой свободой, за которую люди во взрослом возрасте отдают жизнь. Но это «Я сам!» имеет четкие границы. Когда мы ходили гулять в лес со Святославом, он всегда как бы невзначай ин­тересовался: «Папа, а ты убьешь волка?» И только получив утвердительный ответ, он бросал мою руку и лез изучать за­росли по краям тропинки. Самостоятельность всегда связана с уверенностью, что родители неподалеку и способны ока­зать помощь. Если ребенок напуган, вы не заставите его сделать ни шага вперед в области познания. В случае угрозы ребенок возвраща­ется к маме, обеспечивающей уверенность, защиту и содейс­твие. Успокоившись, ребенок продолжает познание мира. В четыре с половиной года Святослав начал уминать мир вокруг себя не телом, а словами и волей. Отработана новая поза: руки в боки, брови сведены к переносице, губы надуты. Поза защиты своих прав. Мы с Ириной в ответ смеемся: «Смотри, у тебя рога рас­тут». (Он — Овен, со всеми вытекающими отсюда последс­твиями.) Сынок ощупал голову, пригладил волосы — не на­шел рогов, но кому нравится быть объектом насмешек, так что пыжиться перестал. Как часто наше любимое дитя начинает испытывать на прочность наши нервы! То капризничает, то ласкается и про­сит прошения, то изо всех сил старается быть хорошим, а по­том опять без каких-либо внешних, понятных нам причин упирается, идет на конфликт, провоцирует ссору с родителя­ми. Короче говоря, совершенно произвольно пробует разные модели поведения. И не помогают наши попытки пойти на компромисс: за­валить сложными игрушками, подарить машину, свозить за границу. Обмануть законы природы таким образом невоз­можно. Растущая личность за пару дней освоит пространс­тво, отведенное под безобразия, и переключится на освоение всего остального пространства. Юноша или девушка ударят­ся во все тяжкие… Тот самый безусловный инстинкт, требующий преодолевать запреты и испытывать границы, доходя до крайнего преде­ла, будет всегда выводить их из-под вашего контроля. Некоторые родители думают, что, потакая детям в их же­ланиях («я хочу»), воспитывают будущих лидеров. Но не бы­вает лидеров без внутренней стойкости и самодисциплины. Скорее всего, потакание ребенку и попытка действовать только убеждением приведут к пренебрежению границами. А если вы потом решите их все-таки установить, то это будет воспринято как покушение на свободу личности. На третьей стадии (по Эриксону) начинается переоценка ценностей, что, разумеется, приводит к новому кризису. В рамках «инстинкта расширения границ» юноши и де­вушки экспериментируют с мировоззрением, пробуют себя в различных ролях, примеряют на себя совсем уж несуразные облики. Самое болезненное для подростка — быть «ничем». Уж лучше, несмотря на осуждение общества, быть наркома­ном или «скинхедом», потому что в этом случае все-таки по­лучаешь одобрение небольшой группы себе подобных. 63 Несколькими страницами выше я уже использовал образ «текучести» для характеристики сознания ребенка. Теперь я вынужден углубить аналогию. Как вода заполняет весь объем и ищет, «куда бы пролиться», так и сознание ребенка запол­няет все пространство отношений с родителями и близкими, пытаясь найти «лазейку». «…И начал, как дитя, ощупывать и взвешивать приро­ду…» — писал Максимилиан Волошин. Этому процессу постижения можно способствовать, но очень опасно пытаться его ускорить или остановить насиль­но. При таком подходе, как мы говорим в Китеже, труд Учи­теля становится похожим на труд садовника и не имеет ни­чего общего с работой каменотеса. Конечно, из желудя все равно не вырастет яблоня, а рябину не «перевоспитать» в вишню. Любая попытка такого рода, даже предпринятая с самыми лучшими намерениями, приведет к несоответствию внутреннему предназначению и, следовательно, к уродству. Но, продолжая аналогию с садовником, будем утверждать: необходимо защищать неокрепшее растение от вредителей, чужих сапог и засухи. Растением же в этом случае является личность ребенка. Ее главное свойство — непрекращаю­щийся рост. Главное здесь — чувство устойчивости, неслучайности и непрерывности своего «Я». И подтверждения этому расту­щая личность ищет в оценке окружающих. Как следствие — незащищенность и зависимость от чужого мнения. Вспом­ните историю Лары, которая в восьмом классе оказалась в «тусовке бритоголовых». Это исказило внутреннюю про­грамму развития личности девочки, едва не разрушив всю ее жизнь. Но я не рассказал историю Лары до конца. Там был еще один фактор — ее родители.

— В третьем классе я училась отлично, в пятом — еще ни­чего, тихоней была. Сидела, все делала стабильно: доклады, уроки.

Но, как показала жизнь, она тяготилась ролью тихони.

— Тогда же меня засунули в музыкальную школу. А я меч­тала рисовать. Я просила, чтоб меня отдали в изостудию. Это было рядом. Я даже сама съездила и узнала условия при­ема. Но родители заставили заниматься музыкой. Я пианино ненавижу до сих пор. Там было грязно, орала училка по соль­феджо. Семь лет у меня к ней была личная неприязнь. Зачем меня заставляли заниматься музыкой, почему меня вообще ни­когда не слушали?

Родителям просто было некогда. Да и зачем разговари­вать, если взрослые инстинктивно отождествляют свое «Я» с «Я» ребенка. Неизбежный вывод: «Я лучше знаю, что ему нужно в жизни». Спросите почему? Получите невразуми­тельный ответ: «Я так считаю» или «Меня самого так вос­питывали». Перечитайте снова рассказ Лары о том, как, впервые ощутив свободу от родителей за границей, она вообще «сле­тела с нарезки» и перестала подчиняться. Я не могу осудить девочку. Ее всю жизнь вбивали в рамки, которые были тес­ны для ее живой самобытной натуры, она инстинктивно от­стаивала право на реализацию собственной внутренней про­граммы. Она сражалась за свободу. И не ее вина, что в самый уязвимый период перестройки личности рядом оказались бритоголовые, которые смогли предложить иллюзию защи­щенности и значимости. «НЕ УЧИТЕ МЕНЯ ЖИТЬ» Я — Святославу:

— Ложись спать, а не то отшлепаю.

Он, укладываясь спать, себе под нос, но так, чтоб мама услышала:

— Это он так хотел, но я так не хочу.

Вот и славно. Тут и умение пойти на компромисс, и вер­ность себе. Дальше — больше. Из года в год Святослав пытается раз­двинуть границы дозволенного. По мере того как он взрос­леет, растет и сфера, где ему разрешено принимать самосто­ятельные решения. Он привык, что право на самостоятель­ность надо подтверждать, а не завоевывать капризами и скандалами. Вновь и вновь едва появившееся на свет существо отра­батывает урок неподчинения, неприятия чужих установок преодоления границ. Нас это раздражает. Мы бросаем все силы на то, чтобы привести ребенка к повиновению. Естест­венно, для его же пользы. Но (честность и искренность!) не­ужели Создатель просто хотел насолить нам, закладывая в программу поведения малыша страсть к неподчинению? Рано или поздно развивающая личность выходит из-под нашего контроля. Теперь для нее важнее одобрение сверс­тников. Но это не значит, что мы полностью теряем возможность влиять на наших детей. Потеря контакта никогда не бывает полной. Выросшему ребенку все равно нужно ваше одобре­ние и поддержка, просто он может стесняться это показы­вать. Если же он столкнется с трудностями, если не склады­ваются отношения в школе, тогда родители снова станут главным убежищем и источником силы. Не обманите надежд растущей личности, иначе потом вы с удивлением узнаете, что он нашел защиту и моральную подпитку в уличной банде или секте. Вы не можете следить за сыном весь день, но вы можете посвятить ему полчаса вечером для душевной беседы за чаем. Этого хватит, чтобы окинуть взглядом весь прожитый день, выделить главное, оказать поддержку, намекнуть на ошибки и даже выслушать исповедь. Лишь бы это стало необходи­мым элементом культуры вашего общения. И будьте терпеливы! Не давайте прямых оценок, особен­но негативных. Ни один нормальный родитель не в состоя­нии проконтролировать точность и добросовестность испол­нения заданного им плана. Поэтому война заданного по приказу плана с внутренним, неосознанным планом саморе­ализации девушки или юноши будет все равно проиграна ро­дителями. Последствия этой войны также очевидны — не­врозы, равнодушие, затаенная злоба, инфантилизм и черт его знает, что еще. Когда ко мне на беседу приходят родители и начинают нашу встречу с рассказа о проблемах дочери или сына, то оказывается, что они чаще всего рассказывают о своих собс­твенных проблемах. В детях, как в зеркале, отражаются все перипетии семейной жизни родителей. В таком случае ле­чить надо, прежде всего, самих взрослых. Случай из жизни Запись одной из бесед, в которой участвовали отец — ру­ководитель фирмы, сын, в 16 лет пораженный микробом ин­фантилизма, и наш психолог Марина. Отец, с плохо скрытой горечью:

— Он у меня хороший, с компьютером мне помогает, но ни­чего до конца не доделывает.

Сын здесь же возится с его переносным компьютером, пытаясь запустить какую-то нужную отцу программу. Марина:

— А какие еще проблемы вас тревожат?

Сын:

—Пап, давай, пока вы тут говорите, я покатаюсь на тво­ей машине.

Отец:

— Разобьешь.

Марине

— Он все ломает. Ничего ему не интересно. Я его в пять лет на теннис сам отвел, каждый день в семь поднимал на трени­ровки, а он бросил. У него уже тогда воли не было.

Марина:

—А вы пытались ее воспитывать?

Отец, раздраженно:

—Да мне некогда было: я деньги зарабатывал. Его мать из­баловала. Я говорю: «Иди на теннис», а она: «Пусть поспит по­дольше». Выгнали с тенниса. Я его потом в баскетбол записал, он, правда, не хотел, но я настоял… Но он ничего до конца не доводит. Бросил. А потом, когда мы развелись, он с матерью остался, так и вообще учиться перестал. Таблетки там вся­кие глотать начал, у них весь класс наркоманы…

Сыну, с безнадежным сочувствием:

— Что, сынок, совсем избаловала тебя мамка? Слабаком сделала!

Сыну:

— Кстати, почему так по-идиотски причесался?

Сын, весело насвистывая, осваивает папин компьютер. Он не похож на наркомана, он похож на почтительного сы­на. Но если папа одет в строгий костюм, то на сыне драные джинсы. У отца кудрявые, зачесанные назад волосы, — сын зачесывает волосы на лоб, да еще и «прилизывает» их лаком. На отце — ни перстней, ни браслетов. У сына — уши, нос и даже язык украшены серьгами. Отец:

— Я не понимаю, что ему нужно. Я его на свою фирму устро­ил, деньги ему даю, правда, только на дело. Говорить с ним пы­таюсь, нормальным истинам учить, а он ничего знать не хочет.

Сын:

— Все, пап, я наладил твой компьютер, можешь работать.

Отец:

— Спасибо.

Марине:

—Из него уже, конечно, ничего не получится, так пусть у вас в Китеже хоть какое-то время поживет…

А теперь представьте себя на месте сына. Пусть даже со свободным доступом к машине и компьютеру. Почувствуй­те, как отец своими постоянными замечаниями и наставле­ниями практически лишил парня свободного пространства сознания. Юная личность должна или добровольно превра­тить себя в робота, или вести постоянный внутренний спор с отцом. Например: «Я не все бросаю, я бросил теннис, потому что меня туда запихнули насильно. Я хотел заниматься каратэ, а ты меня записал на баскетбол. Я стал пробовать легкие нарко­тики, потому что меня съедала тоска и страх после твоего ухода из семьи». Короче говоря, сын много чего мог бы отве­тить отцу. Но взрослый просто не услышит, так как не до­пускает, что такое возможно. Он и Марину-то, сказать по правде, не очень слушал, когда она ему высказала некоторые из этих соображений. Этот пример, как и многие другие, должен послужить предостережением думающим родителям. Можно ни разу не шлепнуть ребенка, но так погрузить его в свое вязкое, обте­кающее родительское сознание, что личная инициатива и тяга к самостоятельному познанию будут уничтожены. Наше родительское право давать полезные советы, но со временем я понял на своих ошибках, что наивно ожидать еще и немедленного принятия этих советов к исполнению. Нашим подрастающим отпрыскам чаще всего нужны не советы, а поддержка или просто внимание! Иногда эту по­требность они реализуют в совершенно извращенной фор­ме.