Любовь всегда основана на доверии, даже когда это не проговаривается вслух. Тому, кого любим, всегда дарим больше своего внимания. Сомнения и критика обычно со­здают непреодолимую преграду на пути принятия ребенком новых образов, передаваемых родителями. Только золотая нить любви, протянутая от сердца к сердцу, позволяет на­прямую, без искажений передавать жизненно важную ин­формацию. Дети бывают дерзкими, бывают неблагодарными. Но по­чему они должны быть другими? Они могут до определенно­го времени скрывать свою обиду на мир, но, осознав безо­пасность окружающей обстановки, обязательно попробуют и такой вид давления или «использования» взрослых. Может быть, поэтому так любят приемные родители рассказывать истории о том, как выращенные ими дети приехали поблаго­дарить, выказать добрые чувства. Мы особенно радуемся каждому проявлению такой любви, потому что в действи­тельности они крайне редки. «Абсолютное условие любви — это открытость; в идеале — взаимная, но порой — открытость со стороны одного любящего человека. Открыться — значит стать уязвимым, — писал Ан­тоний Сурожский. — У человека есть способность быть ране­ным в сердце и не отвечать ни горечью, ни ненавистью; простить, принять, потому что ты веришь, что жестокость, измена, не­понимание, неправда — вещи приходящие, а человек пребывает вовеки. И умение пронести эту готовность верить до конца и лю­бить ценой своей жизни для того, чтобы не только ты, но и дру­гой выросли в полную меру своих возможностей — это подвиг». Подлинная любовь и признательность детей, даже самых что ни на есть родных, вообще штука редкая. Это надо, как ни грустно, признать. Только тогда мы сможем хотя бы в рамках Терапевтического сообщества сформулировать ре­альные планы и цели, а не растравливать душу необоснован­ными ожиданиями. Но и без любви нельзя. Для заживления ран, нанесенных душе ребенка, необхо­димо средство, проникающее именно в душу, заставляю­щее ощутить новую реальность, свободу, собственную бесконечную важность для кого-то еще, то есть средство, по эффективности воздействия равное чуду. Из воспоминаний 20-летней девушки: «С раннего детства меня не покидало ощущение собствен­ной малости и страха перед окружающим миром. Люди воспри­нимались равнодушно, как часть пейзажа. Даже родители. Я их не чувствовала. Они меня любили, но как-то по-своему, без проникновения. Накормить, одеть — тут они были очень внимательны. Но я, видимо, хотела другого — душевного кон­такта. А тогда я ничего не могла понять — просто ощущала недостачу чего-то важного, теплого. У меня был случай, когда я жалела маму. Я запомнила это ощущение именно потому, что оно было непривычным. Обычно, хватало формального изображения любви — правильных слов, правильных поступков. Люди не знают ничего большего. А боль­ше — "Это уже не прилично ", — как говорят мои родители, — "И вообще, что люди подумают?" Это они не говорят, это они так дышат». В нашей культуре как-то не принято обсуждать с детьми этот самый важный предмет. И тогда дети начинают считать, что с родителями говорить об этом стыдно, а надо только со сверстниками во дворе. Человеческая личность так устроена, что обязательно должна найти некий выход для стихийных страстей, подни­мающихся из недр бессознательного. Но для этого выхода нужен образ, и лучше, если его дадут родители. Из разговора с десятиклассником в Китеже: — Что такое, по-твоему, любовь? — За время жизни в Китеже слышал много версий. Недавно разговаривал с Шуриком и теперь думаю, что любовь — это когда благостно все. Когда ты спокоен, душа удовлетворена. Нет, когда душе есть к чему стремиться. Когда идеал досяга­ем… Или нет… Не знаю. Любовь — это любовь. Душа нашла идеал, и она к нему стремится. Если я даже что-то выдумы­ваю, я выдумываю с собой реальным, не рыцаря в доспехах, а се­бя нынешнего. Случай из жизни Ко мне в дом на очередной «разбор полетов» пришли три наших молодых учительницы: Женя Р., Маша П. и Ма­ша К. Святослава было не с кем оставить, и он просто сидел рядом и слушал, как мы обсуждаем психологические про­блемы наших детей, придумываем способы воздействия, игровые ситуации. На него особого внимания не обращали; он спокойно слушал, иногда перемещался между нами, за­лезал ко мне на колени, листал книжки. А потом, когда со­вещание закончилось, Святослав подошел ко мне и про­шептал на ухо: — Я люблю всех трех . Кого? — не понял я. — Девочек — вот этих — всех трех. В этом сообщении закодирован вопрос: «Я переживаю сильное чувство, оно распирает меня изнутри, требуя выхода. Но, папа, хорошо ли это и что мне с этим делать?» Собствен­но, и слово «люблю» он употребил наобум, так как не мог по­добрать другого. — Ну и скажи им об этом, — предложил я, демонстрируя мужскую солидарность и серьезное отношение к его призна­нию. Светик весь изнутри словно засветился, таким соблазни­тельно простым оказался выход из затруднения, но, подумав, покачал отрицательно головой. — Стесняешься? — спросил я. — Да. — А ты подойди к каждой и скажи ей на ухо. Я до сих пор не уверен, что именно это слово подходит для описания подобных светлых переживаний. Но как еще можно было назвать это чувство — «приятие», «безопасная привязанность»? Сын поколебался немного, но потом неспешно и основа­тельно сделал так, как я советовал. Интересно было смотреть на то, как менялись лица девушек. Они тоже не очень пони­мали, что делать в такой ситуации. В нашем коллективном опыте нет предписаний, как реагировать на искреннее объ­яснение в любви со стороны пятилетнего мальчишки. Впро­чем, оказалось, достаточно просто поблагодарить и чмокнуть в щечку. Святослав, довольный, сел за стол и занялся рисованием. Похоже, на этом этапе познания мира тема оказалась исчер­панной. Он чувствовал себя победителем. Он рискнул и по­лучил приз — радость и благодарность. Первый опыт, самый сильный, самый яркий уже в силу своей первозданной но­визны, удался. Поэтому, именно этот первый опыт и запи­сывается как программа в основу личности. Потом в школе Святослава будут высмеивать за попытку сказать кому-нибудь на ухо про любовь, потом ревнители нравственности объяснят, что любить можно только одну девушку и обязательно нужно сделать ее своей женой. На не­го еще успеют навесить чувство вины, изрезать его свободно текущее эмпатичное сознание ножом запретов на лоскутья обид и негативного опыта. Но главное уже сделано. Внутри него все равно будет жить глубокая подсознательная уверенность, что любить лю­дей — хорошо. И нет ничего стыдного в том, чтобы говорить о своем чувстве. А те, кто смеется над этим, просто чего-то лишены в этой жизни. Так закладывается основа свободного развития и отваги жить не по предписанным образцам, а в поиске. Это риско­ванно, но только такой путь ведет к счастью. Из одной душевной беседы с юношей из хорошей семьи: Почему ты избегаешь слова «любовь»? Потому что я не знаю, что это такое; правда, раньше я не замечал того, чего не знаю. Вспомни родителей, вспомни раннее детство. Ты и тогда не ощущал, что такое любовь? Не помню, что я ощущал. Но с этим словом у меня ничего не связано. Но, очевидно, родители меня любили. Даже в том, как ты это говоришь, видна неуверенность. Как раз для тебя это не очевидно. Твой главный орган чувств — очи — этого не видят. Попытайся вспомнить что-нибудь, свя­занное с родительской любовью. Помню, мне подарили надувного медведя Бонифация. Я был потрясен. Мне до этого не дарили ничего. У меня игрушки как-то сами появлялись. Их было много, два мешка резиновых игрушек… очень много машинок, но я не помню, чтоб мне их да­рили. Когда ты впервые услышал слово «любовь»? Во втором классе ко мне подошла девочка и сказала: «Я тебя люблю». А меня вырубило. Я, во-первых, не знал, как реагировать, а во-вторых, не знал, что значит это слово. Вот тут его и прошибло. Проговорив эти фразы, он внутренне вспыхнул, я физически ощутил, как сгустился воздух вокруг нас. И я явственно понял, что он там разгля­дел в себе. Ну вот, договорились: обида на отца и на мать! Ты дума­ешь, что они тебя не любили… А лицо мамы, склоняющееся над кроваткой для вечернего поцелуя со словами: я люблю тебя? Ты о чем? Мне никогда не говорили таких слов. Мне не объясняли ничего про любовь. Я все-таки думаю, что тот случай с девочкой во втором классе и был первым реальным случаем… Они тебе устраивали дни рождения? Будь они прокляты — эти дни рождения. Меня везли на дачу, где был один и тот же шашлык и родственники, которых я не хотел видеть. И так до 14 лет. А я хотел собрать друзей и так, чтоб без родителей, в городской квартире… Без этих ду­рацких подарков, которые мне были не нужны… Тебя не спрашивали, что подарить? Нет, это им в голову не приходило. И про дни рождения не спрашивали, как я их хочу справлять. Они меня как бы не за­мечали… Когда ты понял, что тебя не замечают? Я этого вообще не понимал. Я же не знал, как должно быть в идеале. Инстинкт родительской любви миллионы лет оставался главным условием выживания новорожденного человека. Без любви матери, без альтруизма и самопожертвования, ге­нетически заложенного в родителях, малыш был бы обречен на гибель. Таким образом, способность любить — это дейс­твительно дар Божий, главное условие выживания каждого человеческого существа и всего человечества как вида. Разумеется, это слово у каждого из нас вызывает свои ас­социации, поэтому я сразу оговорюсь, что не имею в виду физический аспект любви, более того, не всякая родитель­ская любовь достойна уважения. Невротиком ребенка может сделать не только родитель­ское пренебрежение, но и родительская любовь. Кому из вас не знаком тип мамы-наседки, которая трепе­щет над своим чадом с момента рождения? Врачи в роддоме давно заметили, что излишняя нервозность мамы передается еще ничего не понимающему, но уже все чувствующему мла­денцу. Почему-то многие родители считают, что именно любовь дает им право становиться тиранами и контролировать каж­дый шаг вырастающих детей. Это не любовь, а инстинкт собственника, так как основа этого чувства — эгоизм. Спас­ти ребенка, избавить его от страхов и комплексов может только чистая альтруистическая любовь. Она свободна от низменных устремлений, корысти, ревности. Она позволяет родителям гордиться успехами сына или дочери, не припи­сывая эти успехи только своим собственным стараниям. Эта любовь дозволяет ребенку быть самим собой, то есть создает наилучшие условия для его свободного развития. В этом вопросе подход гуманной психологии вполне со­гласуется с духовной, библейской точкой зрения. Проверьте себя. С вашей любовью все в порядке, если вы с удовольствием наблюдаете за ежедневными изменениями в поведение ваших детей, несмотря на то, что очень хочется стабильности и постоянства, и сохраняете хорошее настрое­ние, даже когда любимые отпрыски, с вашей точки зрения, ведут себя «неправильно». Вы радуетесь процессу, а не ждете результата, признаете за ними право на ошибку, не предъяв­ляя претензии, а, стремясь понять и помочь. Такой подход оправдан и с духовной, и с моральной то­чек зрения. А в терапевтическом плане он просто открывает вам новые возможности для понимания своего ребенка. Ведь если любишь человека, то сосредоточиваешься не на своих чувствах, а на его внутреннем мире. Пословица гласит: в душу не заглянешь. Но та же народная мудрость утверждает, что лицо — зеркало души. Для чуткого сознания любящих ро­дителей душа ребенка открыта.