После того, как Великое говенье наступило, в деревнях веселье поутихло. Семь недель по старому обычаю ничего скоромного — мяса, масла, молока, рыбы — нельзя есть. Это всё, говорят, на масленицу в костре сгорело. Ребятенки уже дня через два-три по молочку соскучатся, всё у мамы спрашивают, скоро ли молочка попить можно? А она им: «Кувшин с молочком-то на дерево влез — на самую вершинку-ту!» На второй неделе, если станет детвора докучать, им мама говорит: «Вон, глядите-ко кувшинчик на одну веточку вниз спустился — а всего семь веточек-то!» И уж на страстной неделе скажет: «Ну, дити, молочко-то ведь на последнюю веточку спустилось, скоро на землю соскочит!»
По вечерам челядёшки деда Власа опять донимают: расскажи дедушка че-нибудь да расскажи! Вот и начнет он им загадки загадывать: «Отгадайте-ко про то, что на улице есть!» — «А что, дедушка?» — «А вот:
Отгадайте-ко, что за диво такое будет?» Степа с отгадкой тут как тут, он любит всех обганивать: «Это снег, деда, снег — бела лебедушка; как солнышко выглянет, он и растает. А у солнца-то ни рук, ни ног, ни зубов нету!» — «Так-то оно так, Степушка, — дедушка улыбается, — только ведь там про деда старого сказывается, а солнышко — молодушко!» — «Солнце красное, небо ясное!» — это Аннушка себе приговаривает. «А что же это такое будет-то? — Катя волнуется. — Как без зубов можно лебедушку скушать?» — «Э-эх, какие вы у меня недогадливые! Мороз это, вот что такое! Ни ног у него, ни рук, а как за дело возьмется, все у него горит. В одну ночушку мост через речку вымостить может: вот какой мастер-то дед Мороз! А хотите еще загадочку скажу? Вот:
«Это я, дедушка, знаю! — Снова Степа раньше всех отгадку нашел. — Это сон. Кто ночью не спит? Даже рыбы и те сонные плавают!» — «Так-то оно так, Степушка, — дедушка возражает, — да только и ночью не всем дремлется: вон сыч ночью по лесу летает, мышей пугает. Не-ет! Есть такой сон, с которым никому не справиться — это смерть, баба лихая в белом балахоне».
Не отгадал Степа дедушкины загадки, раздосадовался, в уголок отсел, кошку Белогрудку сгреб, носом к ней в шерстку зарылся, чтоб никто не видел, как ему за свою промашку стыдно. А дедушка Влас его утешает да улещивает, дескать: «Не печалуйся, Степушка, не печалься, родимой. Хошь, я тебе ещо загадку загану? Ни рук, ни ног, а по стене повзёт, быка белого грызёт, как быка догрызёт, так его черная корова языком слижот».
Только дедушка загадку сказал, а маленький Ванюшка тут как тут, он эту загадку от матушки слышал: «Я знаю, я! Это солнышко! А белый бык — день, черная корова — темная ночушка!» Деда Влас на то смеется: «Ай да Ванюшка, ну и молодец, всех обставил, всех опередил! А ну-ко еще таку загадку отгадай: как на поле на темьянское вывалила тьма скота белянского, стережет его пастушок, золотой рожок, серебряно личико». — «И эту знаю», — кричит Ванюшка. «И я! И я!» — все ребятушки загалдели, заволновались. Степа и тот из угла высунулся. «Поле темьянское — это небо ночью, а скот белянский — это звездочки». — «И месяц! И месяц их пасет как коровушек!» Деда Влас только руками разводит да головой качает: «Экие умники собрались, экие розумники!»
Тут Степа опять осмелел, духу набрался да у деда Власа спрашивает: «Скажи, дедушка, а откуда солнышко взялось, и месяц на небе, и звездочки?» — «Откудова солнышко, спрашиваешь? — примолк дедушка, призадумался, головой потряхивает, будто что вспомнить хочет. — А есть такой стих старинный, Степушко, вот послушай- его еще деды-прадеды наши пели как от своих дедов-прадедов слыхивали:
А Катя маленькая уж ждет не дождется, когда дедушка стих до конца доведет, больно хочется ей поскорее дедушку спросить: «Деда, а божьи коровки откуда взялись?»
«А ты видела, когда дождь собирается, так божьи-те коровушки все в воздух вздымаются, на небо летят, своих детушек спасать? Про то есть вот какая история.
Коли в одночасье и дождик идет, и солнышко светит, то говорят, будто на небе пожар случился. Старые люди сказывали, что еще деды их от дедов своих слыхивали, будто давным-давно, в стародавние времена, была у Бога жена любимая, ненаглядная. Звали ее Марьюшка. Жили они поживали, добро наживали. И нажили они много детушек. Сам Господь Бог из дому часто отлучался, чтобы дела земные да небесные рядить, суды править, а Марьюшке строго-настрого заказывал из дома выходить. И вот повадился к Марьюшке Сатана в гости ходить, чай пить, пирогами закусывать. Сам чай пьет, да все про дворцы свои подземные рассказывает, про палаты из золота да камней драгоценных, да Марьюшку в гости заманивает. Сатана-тот хитрющий был, всё добрым человеком прикидывался, вот и поверила ему Марьюшка. Слушала она, слушала его сказки да присказки, и захотелось ей хоть одним глазком на дворцы диковинные посмотреть, на палаты золоченые полюбоваться.
Посадил ее Сатана к себе в карету, чтобы, дескать, круг дома объехать, небо да землю посмотреть. А только села она к нему, Сатана дверцу-ту захлопнул и давай лошадей погонять, да к своему дому их направлять. Закричали, запричитали тут ее деточки, стали по матушке сокрушаться, обратно домой звать. Спохватилась Марьюшка, захотела из кареты выйти, да двери заперты, нет ей ходу назад. Стала она слезами горючими обливаться, по своим детонькам убиваться. Услыхал ее сам Господь Бог, глянул из поднебесья, глянул второй, видит, а там карета сатанинская словно тучка по небу катится и Марьюшкины слезы из нее густым дождиком льются. Разгневался тут Господь Бог, пустил он огненну стрелу Сатане вдогонку, да не попал, пустил он другую, да промахнулся. Выхватил он тогда стрелу громовую да как пустит ее — по всему небу зарницы заполыхали, так что и дом Божий огнем-пламенем обняло. А карета-та вся вдребезги! Бросился Сатана от гнева Божьего в подземелья адские, в геенну огненную. А Марьюшка как услыхала, что ее детоньки в доме горящем плачут, обратилась малой букашечкой да и полетела детушек спасать. Всех из огня, из пламени вытащила, только сама обгорела — с тех пор у нее на крылышках черные подпалинки видны и зовут ее с тех пор Божьей коровушкой, потому как, говорят, обернулись Марьюшкины детушки тварями разными: кто лягушкой, кто мышью, кто ящеркой — небо-то прогорело, они с неба и попадали и по всей земле разбежались, по лесам, по полям, по болотам. Стали они плакать, у матушки есть-пить просить. Вот и кормит их Марьюшка своим молочком — рано-рано, с зарей, разливает по лугам и по травам молочко — Божью росу — малым детушкам своим на пропитание. Потому кто рано утром встает, да росой умывается, тот здоровым будет да крепким, и лицо у него будет белое, как Божье молочко.
А еще говорят, как лягушки в болоте начнут стрекотать, так это они дождя у отца своего, Господа Бога, просят. Потому змей да лягушек нельзя убивать, нето дождя не будет». Слушают ребятишки дедушку, слушают, да так за рассказами незаметно для них день и пройдет.
Если робятенки кому из взрослых будут досаждать, скоро ли говенье кончится, отец им скажет: «Вон на той неделе Сороки, а там и средокрестьё будет, ужо-тко я вам покажу как говиньё-то переломицца!» Челядёшка среды этой ждет не дождется: «Тять, а тять, скоро говиньё ломаться будет?» Вот срок подойдет — середина поста наступит. Отец с утра челядёшек и спрашивает: «Ну, дети, хотите послушать, как говиньё-то переломицца?» — «Хотим, тятя, хотим!» — «Ну дак полезайте под кузов-то!» Челядёшка скорей под корзину заберется, примостится, дыхание затаит: «Не слышно, тятя!» — «Погодите, погодите, сейчас услышите!» — сам наберет из кадки ковшик воды-холодянки, да на кузов сверху выльет. Тут такой визг поднимется, кузов трещит, ребятенки в стороны разбегаются. А тятя смеется: «Что, слышали, как говиньё переломилось — шуму-то, гулу-то!»
Кто постарше, те в этот день с утра пораньше по домам идут — хозяев со средокрестьем поздравлять. В каждом доме поют песенку:
А хозяева каждому гостю по «крестику» дают — так печенье называется, которое в этот день пекут. Оно с виду на крестик похоже, потому и название такое.
Мама в этот день с утра печет «цивилюшки» и «крестики». «Цивилюшки» — это такие маленькие булочки. Дети их возьмут, на столбиках изгороди разложат по одной, отойдут в сторонку и ждут. Чью «цивилюшку» первой какая-нибудь птица поклевать сядет, тот в этом году во всем первый будет. Взрослые девушки тоже иногда так ворожат: куда птица с «цивилюшкой» полетит, там и живет суженый-ряженый.
А в обед за столом мама всем по «крестику» раздает. В каждом крестике что-то запечено. Нужно крестик свой взять и на голове у себя разломить, а потом посмотреть, что там внутри находится. Коли монетка попадется — богато жить будешь, коль печинка (кусочек глины из печи) — печально, коль крестик из лучинок — будешь болеть или даже умрешь, коль зернышко — богатый урожай получишь (если хозяину этот крестик попадется) или хорошим крестьянином будешь (если челядёшке). Каждый свою долю другим показывает, все обсуждают, вместе радуются и горюют.
Весной, когда сено заканчивается, взрослые посылают челядёшек на гумно солому мять на корм скоту. Ребятёшки по соломе бегать зачнут, бороться на ней да кувыркаться. А потом в «хоронюшки» игру затеют. Выберут «водилу», из гумна его выпроводят, а сами по разным углам в солому зароются. Вот водила их в соломе и ищет. Когда всех найдет, кроме последнего, этого хитреца все вместе, «докатом» искать начнут. Как найдут, он тогда водить станет.
Девочки в «бусеринки» играть любят. Возьмут в сарае груду опилок, намешают в нее бисеринок или пуговиц, разгребут на несколько кучек — по числу игроков, и начинают в опилках «бусеринки» искать. У кого больше в кучке окажется, та и выиграла.
Идет ребятня по улице, видит- у изгороди высокий омёт намело: «Робя, давай кобурёшаться!» Снимут с изгороди верхнюю перекладину и начнут через забор в омёт перепрыгивать: кто спиной кувыркнется, кто брюхом, кому за шиворот снегу попадет. Смеху и веселья-то! Покобурешатся, покобурешатся, а там, глядишь, «комками» бросаться станут — в снежки играть.
Самая строгая неделя поста наступает после Вербного воскресенья. В этот день челядёшек, которые заспятся, мама, придя с заутрени, вербными прутиками хлещет и приговаривает: «Не я бью — верба бьет! Верба-хлёст, бьет до слез!» Мама не больно бьет, больше для порядку, коль так заведено. Говорят, кого на Вербницу так похлещут, тот весь год здоровым будет. Потому и коровушек, и овечек в этот день мама хлещет.
Вербные веточки — вици — с пушистыми почками «барашками» ребятня загодя заготавливает. Говорят, кто «барашков» наестся, того лихорадка — злая, худющая тетка с растрепанными волосами — не тронет. Так что пока челя-дёшки вербу ломают, у них животы как барабаны от «барашков» станут. Мама боится, как бы детоньки не расхворались, просит их, умоливает: «Не надо, дети, барашков исти! Я вам лучше сама барашков напеку!» Потому как похлещет она ребятёнков вербой, дает каждому несколько маленьких печенюшек-«барашков».
Вся неделя после Вербницы «страсти» называется. Для ребятни на этой неделе самый интересный день — четверг. Ранним утром, еще до солнца, старшие девушки бегают к речке, пока, как бабушки сказывают, ворон в ней своих детей не выкупал, и воды там набирают. Домой придут и давай малых ребят с печки тащить да этой водицей окатывать. Вода-то холодянка, от нее в дрожь бросает. В избе визгу, писку, шуму — кто спрятаться хочет, кто норовит в сени удрать. Но никому сухим не остаться — таков уж обычай.
Кого облили, тому на запястье нитку повязывают. Ее девушки затемно в этот день спрядут да в обратную сторону ссучат, не так, как обычно. Нитку носить надо, пока не изотрется. И пока она на руке, не страшны болезни.
А потом каждый начинает работу показывать, которой летом придется заниматься, чтобы устали не знать: кто «жнет», кто «молотит», кто «стирает». А уж самые маленькие челядёшки кукол пестуют — им всё одна работа!
А то прикажет тятя взять колоколец да трижды во все лопатки двор обежать и при этом звонить что есть силы да кричать погромче: «Около двора железный тын!» Тогда, говорят, скотинка в лесу не будет блудить, и зверю лихому будет не по зубам.
Мама спозаранку в лес за вересом ходит. Придет к лесу и скажет: «Царь лесной, и царица лесная, дайте мне на доброе здоровье, на плод и род!» Вересу наломает, домой принесет, чтоб никто ее по пути не приметил. Часть разбросает по двору и хлеву, чтобы дом уберечь от всяческой напасти, а другую часть утром зажжет на сковороде и скажет челядёнкам: «Ну-ко, скаците, от нецистой силы и бесов оцищайтесь!» Те и рады попрыгать и пошалить. Дым от вереса голову кружит, от него и радость и тревога на душе. Скоро чудо будет, скоро Боженька воскреснет!
