Лекция вместо исповеди
Скажу еще о некоторых ошибках, совершаемых людьми на исповеди.
Есть люди, которые не столько исповедуются в совершенных ими грехах, сколько… рассказывают о том, как нужно правильно жить по-христиански. Это совершенно особый вид исповеди, когда человек «кается» примерно так: «Я прекрасно понимаю, что вот в такой-то ситуации надо поступать так-то. Все мое естество говорит о том, что так должно быть, и Евангелие, и святые отцы учат этому, но вот я, такой нехороший человек, все это понимая, делаю по-другому. А надо в этой ситуации поступать так-то и так-то».
Тут, конечно, многое зависит от дара слова, от начитанности в Священном Писании и святых отцах, от душевного порыва и энергии… Но подчас такая исповедь превращается в самую настоящую лекцию или даже проповедь, которая непонятно к кому обращена: то ли к священнику, то ли к Богу, то ли к самому себе. Очевидно, что от исповеди здесь ничего не остается: перед священником, перед аналоем с крестом и Евангелием стоит человек, который прекрасно понимает, как нужно жить по-христиански. Он возвещает истины жизни по Евангелию, и его собственные грехи, о которых он вроде бы и упоминает, теряются в этом прекрасном искрящемся обрамлении. Конечно же, здесь обнаруживается и тщеславие, и самомнение, и гордость, и даже в какой-то степени самопрельщение. Вывести человека из этого состояния бывает очень сложно, потому что только кажется, что он совершает эту ошибку неосознанно. Нет, он вполне намеренно и оправдывает себя, и показывает гораздо лучше, чем он есть на самом деле, как бы желая сказать: то, что я совершил, – случайность, ведь я «знаю, как надо».
Священник вынужден полагать предел таким рассказам и говорить: «Не надо читать лекцию, не надо проповедовать, цитировать апостола Павла или приводить мнение святителя Иоанна Златоуста. Нужно говорить о том, в чем вы согрешили перед Богом. Все остальное – не здесь. Можно свои размышления разместить в блоге, в Живом журнале, на страничке в Фейсбуке, можно рассказать об этом близким или коллегам по работе, если они готовы вас слушать, можно написать книгу… Но здесь вам необходимо просто покаяться в том, в чем вы ощущаете свою вину перед Богом».
Еще одна распространенная ошибка – человек говорит на исповеди о своих грехах с каким-то недоумением: «Я тут согрешил как-то…» Создается впечатление, что его заставили сделать что-то недоброе или это произошло без его ведома и не имеет к нему никакого отношения. Но на исповеди мы каемся не в том, что произошло само собой и помимо нашей воли, а в том, что сделали сами.
«Я – великий грешник»
Тщеславие человеческое многообразно, можно превозноситься очень разными вещами, даже… своими грехами. Некоторые говорят о своих прегрешениях так возвышенно и красиво, что получается просто песня. Невольно заслушаешься, так это высоко и так глубоко… Но потом опомнишься: «Стоп. А вообще о чем идет речь?»
Такой «оратор» может и преувеличить свои грехи; он дополняет свою исповедь подробностями, но у священника все равно остается ощущение, что это не покаяние, а какой-то роман. И сама жизнь этого человека, которая открывается через исповедь, и дальнейшее общение с ним показывают, что его рассказ рождается не из глубокого покаянного движения сердца, а из самолюбования: «Я – исключительно плохой, самый плохой из людей, удивительно плохой, уникально…» Надо человека смирить и сказать ему: «Нет, ты не самый плохой, ты такой же плохой, как и все остальные, как я, например…»
Почему мы вообще говорим, что христианин должен считать себя хуже всех? Не потому, что он на самом деле хуже всех, а потому, что каждый из нас призван заниматься только самим собой. Есть, без сомнения, некая формальная шкала, соотносясь с которой можно сказать: этот человек не грабил, не убивал, не проливал кровь младенцев, никого живьем в землю не закапывал, не предавал, подлостей не совершал – ну как считать его хуже тех, кто все это делал? Никак, конечно. Но когда человек говорит о себе «я хуже всех», это означает не то, что он самый плохой человек на земле, а то, что он только себя знает, только свои грехи может исповедовать как достоверно ему известные и только за них будет нести ответственность.
Расстояние, которое пролегает между мной и Богом, определяет моя злая воля. Мне есть дело до этого расстояния – оно может меня убить. А чужие грехи, сколько бы их ни было, – нет. Я концентрируюсь на том, чтобы изменить свою жизнь, сократить это расстояние, устраняя греховную преграду. И только поэтому я – хуже всех. А не так, как люди, которые на исповеди говорят об этом с гордостью и тщеславием… Вот и приходится такому сказать: «Нет, это ты хватил лишнего, ты еще не пришел в такую меру, чтобы быть хуже всех».
У английского христианского писателя Клайва Льюиса в его небольшом произведении «Баламут предлагает тост» есть замечательное рассуждение беса Баламута, произнесенное им в речи на балу бесов-искусителей. Баламут говорит, что раньше были и святые великие, и грешники великие, а сейчас – оторви да брось: ни настоящих праведников нет, ни настоящих злодеев…
Почему из великих грешников получались великие святые? Способность человека грешить безудержно и страшно подчас бывает связана с тем, что у него великая душа, но она обращена не в ту сторону, не к свету, а к тьме, пытаясь таким образом насытиться. Но когда такая душа разворачивается к свету, случаются потрясающие изменения. Такие, какие произошли с разбойником на кресте, Марией Египетской, преподобным Нифонтом Кипрским, Варваром-разбойником , преподо бным Моисеем Мурином. Эти люди, которые не то что дошли до края, а пали, кажется, в самую бездну греха, достигли ее дна, совершали злодеяния, потом вдруг оказались способны на удивительное восхождение. Поэтому говорить о себе как о великом грешнике тоже, наверное, не стоит – не смиренно это…
«Грешна во всем»
Еще один частый случай, настолько распространенный, что он сделался едва ли не притчей, хотя на самом деле это – слепок с реальности, шаблонная ситуация. «Грешен/грешна во всем». – «А в чем именно?» – «Да ни в чем…» Полная безответственность по отношению к своей душе и, как следствие, к своей христианской жизни: человек настолько не знает себя, что ни одного греха не может назвать, попросту не видит их. Не потому, что их нет, наоборот – их множество, но, погруженный в непрекращающуюся суету, он даже не может вычленить что-то одно. Вспоминается, как преподобный Амвросий Оптинский спросил одну женщину, которая тоже была «грешна во всем»: «Значит, лошадей тоже угоняла?»
Грешен во всем – значит, ни в чем не грешен. Святые при своих великих трудах ощущали себя грешными, а перед нами человек, который Евангелие ни разу в жизни не открывал. Доказывать ему, что он грешен, – дело и неблагодарное, и неблагородное, и совершенно напрасное. Такого человека, может быть, и не надо допускать до исповеди, но сказать ему: «Если ты ни в чем не грешен, то и потребности в покаянии у тебя не должно быть. Господь пришел на землю спасать грешников, а не праведников (см.: Лк. 5: 32). Если ты – праведник, тогда, видимо, у тебя должен быть какой-то другой путь спасения. Но для начала, чтобы убедиться в своей праведности, открой Евангелие, прочти его и попытайся понять: каково достоинство человека и чего Господь от него ожидает. Если и после этого ты придешь и скажешь, что ни в чем не согрешил, мы с тобой попытаемся разобраться в том, как ты Евангелие читал и что из него понял».
Бывает, спрашиваешь: «Вы Евангелие читали?» – «Да, читал». – «И что, вы живете строго по Евангелию?» – «Да». – «То есть вы всегда поступаете вот так и так?» – «Нет, но я стараюсь». – «У вас всегда получается?» – «Нет, не всегда, но я же стараюсь». И не пробиться через эту броню самооправдания…
А некоторые приходят на исповедь и рассказывают: «Я делаю это, делаю это, делаю то… словом, я живу по-христиански». – «Минутку, а на исповедь вы с чем пришли?» – «Как? Рассказать обо всем этом». Конечно, возникает вопрос, с какими требованиями человек сам к себе подходит, насколько всерьез относится к своей жизни, чего он от себя ожидает и что в принципе считает жизнью христианской?
Священник – не «государственный обвинитель», он призван пробудить в душе пришедшего на исповедь покаянное движение к Богу – то, без чего христианская жизнь никогда не начнется. Да, иной раз приходится расспрашивать, иногда – проходить по тому списку грехов, который есть в Требнике (поновления – так раньше назывался этот список), когда ты понимаешь, что, не сделай ты этого, человек уйдет неисцеленным и с отягченной совестью. Но инициатива на исповеди все-таки должна принадлежать кающемуся, священник может только чуть-чуть его направить. В конце концов, апостолы не гнались за каждым грешником, требуя от него покаяния. Нет, они проповедовали Евангелие Царствия, и кто-то откликался, а кто-то – нет. Они лишь могли засвидетельствовать, что грешная жизнь противна Богу, ведь и Христос говорил фарисеям: Горе вам! и объяснял почему (см.: Мф. 23:13–32) – остальное оставлено на усмотрение самого человека. И в отношении исповеди действует тот же принцип: как мы не должны никого насильно спасать, так не должны и насильно исповедовать, подводить к осознанию греховности. Мы только встречаем человека и стараемся как-то его пробудить, не более того.
Исповедь как работа над ошибками
Исповедь – непременное условие христианской жизни, потому что все мы грешим и все нуждаемся в покаянии. Но она бывает правильной, когда сама христианская жизнь – правильная, нормальная, полноценная. Нет ее – будет или «плетение словес», или полное молчание, или разговор о чем-то, совершенно не связанном с покаянием. А если есть начаток христианской жизни, то из него родится исповедь. И благодаря этому, пусть пока несовершенному, покаянию исправляется человек, а по мере исправления меняется и его исповедь.
Помню, когда-то в разговоре с отцом Кириллом (Павловым) я сказал, что содержание жизни монаха – это покаяние, на что он возразил: «Нет, это неправильно. Содержание жизни и цель монаха, и христианина, конечно, – это обретение смирения. А покаяние – один из путей, ведущих к смирению». Смирение дает человеку познание Бога и то откровение таинств, которого не доставит ему больше ничто в этом мире.
Исповедь – одно из таинств Церкви, неотъемлемая часть нашей современной христианской жизни, но она не первостепенна. Есть работа, а есть работа над ошибками. И центральное место в жизни занимает работа, а работа над ошибками необходима постольку, поскольку совершаются ошибки. Наша задача заключается не в том, чтобы сделать свою исповедь как можно более насыщенной, наполненной и разносторонней, а в том, чтобы как можно меньше было поводов к ней и чтобы эта «работа над ошибками» заняла в итоге совсем маленькое место в нашей жизни. Не должна исповедь превращаться в искусство, о котором нужно говорить и писать книги…
Мы всегда будем жить до известной степени неправильно, совершать ошибки, грехи, и исповедь нам будет необходима. Но она обязательно должна претерпевать определенную трансформацию. Если вначале мы ворочаем глыбы, то потом носим маленькие камешки или песчинки. И от песчинок надо очищать свою жизнь, потому что если мы перестанем это делать, вскоре обязательно возвратимся к глыбам.
Надо помнить, что главное – не «безошибочная» исповедь, а полноценная, живая христианская жизнь.