Почему нельзя ничего скрывать
Порой человек, завершая свою исповедь, говорит: «Я исповедовался во всем, в чем собираюсь исправиться». Ты спрашиваешь его: «А в том, в чем не собираетесь исправиться, не исповедовались?» – «Нет». – «Почему?» – «Ну, я же не собираюсь пока эти грехи оставлять, зачем о них напрасно говорить?»
На первый взгляд кажется, что подобный подход основывается на желании быть честным: я говорю на исповеди о том, в чем раскаиваюсь, а те грехи, с которыми не собираюсь расставаться, не называю. Но какой смысл, придя к врачу, сказать: «Я знаю, что у меня есть такие и такие болезни, но эти я сейчас буду лечить, а вот этими пока еще поболею»? Конечно, здравым такое рассуждение не назовешь.
Многие стыдятся говорить о каких-то своих грехах и утаивают их, предпочитая из раза в раз на исповеди промолчать, а потом, может быть, даже и забывают о них. Но то, о чем мы умолчали, – это неисцеленная рана. Это крючок, которым враг будет улавливать человека и тянуть его к себе, как рыбу, заглотившую наживку. Только рыба может вырваться, порвав леску, а нам враг вырваться не даст.
Я когда-то услышал мысль, которая показалась мне очень близкой: если человек не исповедует какие-то грехи из-за стыда, по самолюбию, потому что не хочет, чтобы о нем плохо думали, это его общая тайна с врагом – то, что он утаивает от Бога, от Которого, впрочем, ничего утаить невозможно. А когда человек о постыдном, тяготящем его грехе говорит, он расторгает свой союз с врагом нашего спасения и освобождается или, по крайней мере, делает огромный шаг к освобождению. Да, враг еще может его беспокоить, может на него нападать, но нет уже того тайного согласия, которое их – человека и врага – держит вместе.
Не случайно перед исповедью звучат слова увещания: «Аще что утаиши, сугуб грех имаши» – не просто грех, а сугубый, двойной. Поэтому на исповеди очень важно говорить о том, о чем сказать трудно. Может быть, даже в первую очередь стоит открыть самое болезненное, не оставляя на потом. Иногда человек откладывает «трудное» на конец исповеди (особенно если это исповедь во время литургии, когда время и у священника, и у исповедника ограничено: надо успеть до Причастия), но в какой-то момент священник говорит: «Ну все, остальное – в следующий раз, ты исповедовался, иди причащайся». И человек с «легким сердцем», не сказав самого главного, самого трудного и стыдного, идет причащаться. А сердце-то – оно только в этот момент легкое, потому что страх отступил, потому что можно уже не произносить то, о чем говорить страшно, а потом сердце опять становится тяжелым. И снова появляется ощущение, что жизнь не в радость.
Есть еще одна причина говорить о грехах, с которыми не готов бороться. У человека, может быть, никогда и не хватит сил и решимости на эту борьбу, но, когда он кается, Господь получает возможность помогать ему, поскольку человек проявляет произволение – говорит о своем зле, не скрывает его. В этом мужестве и доверии Богу – залог освобождения. Когда бывает особенно стыдно и трудно говорить о своих грехах – о тяжких, постыдных, неприятных, – то нужно обязательно вспоминать о том, что священник – тоже человек. Приводить себе на ум слова апостола Петра Корнилию сотнику, когда тот пал перед ним на колени, а апостол сказал ему: Встань; я тоже человек (Деян. 10: 26).
Священник знает и свою немощь, и потому не должен судить немилосердно немощь чужую.
У преподобного Силуана Афонского есть такая мысль: тот, кто подвизается и узнаёт свою слабость, уже не судит другого строго, потому что видит, насколько сам немощен и насколько трудно удержаться от греха. Это знание наполняет его сердце состраданием и любовью к ближнему. Если же мы не находим этого в священнике, которому исповедуемся, если он оказывается жестокосердным или неопытным и к нашей боли от стыда прилагает еще и боль осуждения, укоряет нас – это нужно принять как лекарство, которое, может быть, в следующий раз удержит нас от греха. Но бояться этого не надо. Если священник так поступил, это повод для переживания и расстройства в большей степени для него самого, чем для нас. Для нас главное другое – мы открыли перед Богом то, что тревожило нашу совесть.
Когда лучше – без деталей
К разговору о стыде: не нужно исповедовать подробно грехи против целомудрия. Рассказ о них не должен носить характер живописания, изобиловать деталями – достаточно назвать грех в общих словах. Сегодня можно найти целый ряд «пособий» по исповеди, которые настолько подробно описывают некоторые виды плотских прегрешений, что исповедь рискует превратиться в какой-то нехороший рассказ. Этого нужно избегать, чтобы не навредить лишний раз и священнику, и себе самому. Вспомним: преподобная Мария Египетская, повествуя о своей прежней, беззаконной жизни, не сообщала авве Зосиме ее деталей.
Плотские грехи, как говорят святые отцы, не надо вспоминать по виду. Достаточно осознать свой грех и сказать о нем по существу – так, чтобы было понятно, о чем идет речь, но без подробностей, чтобы не возобновлять в самом себе ощущения содеянного и вновь не осквернять ум и сердце.
Бывает, впрочем, что воспоминания о каких-то вещах преследуют и не отпускают человека. Тогда, по необходимости, он может рассказать о них на исповеди подробно. И священнику нужно быть готовым понести подобный труд.
Оплакать грех… и идти вперед
Многие постоянно каются в старых, многократно исповедованных грехах. Скорбят об этих грехах, возвращаются к этим воспоминаниям и как бы самих себя не могут простить, но при этом забывают о дне сегодняшнем. Все их покаянное чувство обращено в прошлое. А в настоящем происходят нестроения, которых можно было бы избежать, просто повернувшись к ним лицом.
Прошлое остается в прошлом. И надо, покаявшись, жить в настоящем, избегая старых грехов и не совершая новых. Если человек идет задом наперед, он будет биться обо все, что попадается на пути, регулярно падать, рискуя свалиться в грязь… Не стоит возвращаться к давно оставленному, надо каяться в том, что было совершено с момента последней исповеди.
Бывает, конечно, что в памяти неожиданно всплывает какой-то тяжкий грех, и человек остро чувствует боль от этого. Да, он уже исповедовал его раньше, но не ощущал в такой степени ужас и отвращение. Тогда действительно имеет смысл снова сказать о нем на исповеди.
Мне запомнилось одно из писем игумена Никона (Воробьева) к его духовной дочери – монахине ли или просто женщине, подвизавшейся в миру, – которая тяжело болела и уже приблизилась к смерти. Он советует ей: в то время, которое у тебя еще осталось, когда тебе будут вспоминаться какие-то грехи, наиболее тяжкие, вставай и молись о прощении каждого из этих грехов. Молись до тех пор, пока ты не почувствуешь, что сердце твое умирилось, пока не ощутишь свою совершенную безответность перед Богом и одновременно Его непостижимую милость к тебе.
Может показаться, что это очень полезный и необходимый совет лишь для того, кто готовится перейти в мир иной, но на самом деле он вообще очень ценен при подготовке к исповеди. Крайне важно о наиболее тяжелых и ранящих нас прегрешениях не только сказать на исповеди, но и оплакать их прежде исповеди и помолиться об их прощении. Молиться утром, днем, вечером, молиться в то время, когда память о них уязвляет сердце, чтобы произошло так называемое расторжение союза с грехом и с миром темных падших духов, который стоит за каждым грехом. Это и есть главная цель покаяния: расторгнуть наш союз с грехом и с врагом и возобновить союз с Богом. Это то, что должно происходить во время исповеди.
Генеральная уборка души
Каждому, кто ходит в храм и регулярно исповедуется, известно словосочетание «генеральная исповедь», или исповедь за всю жизнь.
Откуда такая традиция? Во-первых, в древние времена человек, готовясь к принятию таинства Крещения, исповедовал все совершенные им прегрешения. Сегодня мы возобновляем эту практику. Приходящий ко Крещению должен понять, с чем он расстается в своей прежней жизни – жизни до Бога, до Церкви, до обращения ко Христу. Но, с другой стороны, новоначальный христианин далеко не все видит и не все понимает в себе, и его первая исповедь обнажает, как правило, только вершину айсберга.
В основе этой традиции – еще и та исповедь, которую приносит послушник перед монашеским постригом. На подготовку к ней дается время, чтобы припомнить всю жизнь и принести покаяние за грехи, совершенные до сего дня, причем не важно, исповеданные или нет. Генеральную исповедь приносит и ставленник – человек, рукополагаемый в священный сан.
И дело не в том, чтобы назвать каждый-каждый грех, дабы никакой из них не был нам «предъявлен» на Страшном суде. Нет, невозможно вспомнить решительно все свои слова, дела и мысли, речь идет лишь о некой «генеральной уборке» своей души (отсюда и слово – «генеральная исповедь»). Это очень серьезный и важный труд. Такая же исповедь, как постригаемому послушнику или будущему священнослужителю, по моему глубокому убеждению, необходима любому человеку, пришедшему в Церковь. Почему?
Во-первых, каких-то грехов он прежде не осознавал, какие-то грехи не замечал в себе и поэтому не мог сказать о них на исповеди или же говорил, не понимая по-настоящему того, о чем он говорит. Во-вторых, готовясь к генеральной исповеди, кающийся вдруг видит всю свою жизнь в целом. Мне много раз приходилось наблюдать, как человек, который раньше спрашивал: «За что мне это, за что мне то?», после такой исповеди говорил: «Почему Господь меня еще терпит?» Он начинал видеть четкие закономерные связи между событиями: я сделал в жизни то-то и то-то, поэтому произошло вот это. Это видение духовных связей, открывшееся благодаря исповеди, с человеком остается.
И, конечно, если речь идет о конкретном духовнике, у которого человек исповедуется, то и он в этой исповеди узнает человека так, как не знал раньше. И, узнав его глубже, обретает понимание – как лучше ему помочь.
Генеральная исповедь может быть необходима не единожды. Иногда христианин, который исповедуется регулярно, вдруг осознаёт, что его исповедь поверхностна, он кается в одних и тех же грехах и перемен не видно. Тогда ему также полезно предпринять генеральную уборку души и в ходе ее пересмотреть свою жизнь и увидеть не только конкретные грехи, но и действие в себе страстей, свои духовные проблемы, свою болезнь. Время от времени это надо делать, причем лучше не спонтанно, а более или менее регулярно (ведь и уборку в доме мы должны делать не тогда, когда квартира заросла грязью и стыдно гостей позвать, а регулярно). С какой периодичностью? У всех по-разному. Чем внимательнее живет человек, тем реже возникает необходимость в такой исповеди – ведь тому, кто поддерживает в доме чистоту и кладет вещи на место, не приходится много убираться.
Как-нибудь потом…
Часто исповедь откладывают на неопределенное время по разным причинам: нет времени, плохо подготовился, хронически устал…
Особенно часто медлит с покаянием тот, кто серьезно согрешил. Вместо того чтобы тут же прийти на исповедь, он уговаривает себя: «Потом пойду, сейчас мне очень плохо. И вообще это не к спеху!» А дальше у большинства срабатывает крайне подлый (по отношению к самому себе) механизм: я один раз согрешил, все равно мне в этом каяться, согрешу еще раз! Самое простое: съел постом скоромную пищу – так и так в этом исповедоваться, съем еще! Какое-то страшное лукавство.
Одно дело – грех, совершенный единожды, в который человек буквально сорвался, а другое дело – грехи, которые он повторяет вполне сознательно. Мы читаем о падениях подвижников, когда они тяжко согрешали, охваченные неудержимым порывом, и – тут же вставали, шли дальше, будто и не падали. А вот когда человек пал и продолжает жить в своем падении – это самое тяжелое и разрушительное положение.
Не лукавить перед Богом
Важнейший момент: не нужно себя на исповеди жалеть. Бывает, человек исповедуется и начинает себя оправдывать: «Как же мне, бедному, плохо, как тяжело на душе!» Едва не плачет – но только не о грехах, а над самим собой. Есть такой принцип в духовной жизни: не жалеешь себя – тебя пожалеет Господь, жалеешь себя – можешь лишиться сострадания Божия.
Нельзя грешить в надежде на исповедь. Как говорит великий христианский учитель преподобный Исаак Сирин, тот, кто грешит, надеясь покаяться, лукаво ходит перед Богом и может быть в любой момент восхищен из этой жизни. Поэтому не стоит обещать самому себе: «Согрешу, а потом покаюсь». Люди нецерковные и неверующие так и говорят: «Хорошо у вас в Церкви все устроено: сначала согрешишь, потом покаешься!»
Хорошо еще, если человек, приняв такой искусительный помысл, тут же спохватывается и начинает себя винить: «Какую же я глупость совершил! Господи, прости меня!» Здесь есть искренность. Другое дело, когда раскаяния нет, и человек готов и дальше следовать этой лукавой логике. Это уже настоящее коварство перед Богом, и оно может плохо закончиться.
Встречаются и такие люди – их очень жалко, – которые приходят и говорят, к примеру: «Я изменяю жене… Но сейчас пост, и я бы хотел причаститься, поэтому постом я буду сохранять ей верность». – «А когда пост закончится?» – «Наверное, буду изменять…» Здесь мало оснований для того, чтобы допустить до Причастия принесшего такую исповедь… Впрочем, та же ситуация может иметь иную подоплеку. Бывает, что человек признается: «Не могу остановиться», и священник может пойти на некоторую хитрость и сказать: «Сейчас пост, воздержись хотя бы постом». Если человек проявляет какое-то усердие и действительно удерживается, я могу допустить его до Причастия, но не с тем, чтобы, когда пост закончится, он вернулся к своим прежним грехам, а с тем, чтобы он удержался от них и впоследствии. Казалось бы, ситуация одна и та же, но разные направления человеческой воли. В первом случае это попытка договориться с Богом: «Господи, я сейчас не грешу, причащусь, а потом буду грешить, но Ты на какое-то время обо мне забудь». А во втором случае это снисхождение к немощи и помощь, чтобы согрешающему в конце концов достало сил не грешить.
И священнику порой приходится говорить: «Я тебя в твоем нынешнем состоянии допускаю до Причастия, – хотя и не должен был бы, – если ты обещаешь держаться изо всех сил. И знай, что если ты не удержишься, упадешь, то и я буду отвечать за это. Так что ты меня не подводи, пожалуйста». Да, иногда и так нужно сказать, чтобы воздействовать на то, что в человеческой душе способно откликнуться, и хотя бы таким образом, как бы сняв часть тяжести с кающегося и взяв ее на себя, его поддержать. И нередко это помогает.
Но если мы видим, что тот, кому мы поверили, раз за разом подводит нас в этом отношении, то оснований для подобной мягкости остается гораздо меньше.
Разворот от тьмы к свету
Что происходит на исповеди? Мы говорим о самом страшном, самом тяжелом и темном, что есть в нашей жизни: о наших грехах и страстях, фактически о наших преступлениях. И очень важно, чтобы после этого произошел разворот от той тьмы, в которой мы пребывали и которую оплакали, к свету, к Богу. Мы должны отойти от исповеди, не глядя на свои грехи, но взирая к Богу. Радость должна войти в наше сердце. Мне кажется, нужно, чтобы священник в этом помогал, особенно тем, кто давно или никогда не был в храме и наконец каким-то чудом пришел. А христианин более опытный должен заботиться о том, чтобы этот разворот совершать самостоятельно.
Святитель Игнатий (Брянчанинов) пишет, что ничто столь не действенно в борьбе со страстями в период новоначалия, как частая исповедь. И жизнь свидетельствует, что это действительно так. Когда у человека еще мало собственного опыта, нет навыка в преодолении страстей, для него исповедь у священника, который может его и утешить, и наставить, приносит очень большую пользу. Особенно если она совершается с ощущением собственной немощи и неспособности исправиться без помощи Божией.