Глава I КРАТКОЕ РЕЗЮМЕ ПРЕДЫДУЩЕГО ТОМА

Для того, чтобы мой читатель не путался в многочисленных и разнообразных деталях, которые мне, по необходимости, пришлось привести для достаточного обоснования моих столь неожиданных выводов о «татарском иге», я резюмирую здесь их основную сущность, и лучше всего в той последовательности поисков и размышлений, посредством которых, против воли меня самого, я к ним пришел.

Когда я пошел по лингвистическим следам, то увидел: вот, в русских летописях мы находим, что татарские сборщики податей назывались бессерманами, откуда русское слово бусурман. Но ведь это немецкое слово Besteuerman — сборщик податей: от глагола besteuern — собирать подати, и от существительного steuer — налог.

Вот, в русских летописях предводители татарских отрядов назывались баскаками, и это производят от тюркского слова баскан — нажимать. Но какой же чиновник будет сам себя называть официально нажимателем? Ведь так могли бы назвать его только русские на своем, а не на его языке, которого они даже и не знали… И зачем все это поистине «нажимистое» словопроизводство, когда само собой навязывается другое совершенно простое. Переведите только на русский язык слово капитан, происходящее от латинского caput — башка, глава, и вы получите башкак, т. е. главак, откуда и теперь осталось слово «главнокомандующий» и «главарь». Точно так же и по–немецки ротный командир называется Hauptman, т. е. главак, иначе башкак, превратившийся затем в латинском произношении носителей этого русского названия — в баскака, из–за того, что по латыни чужеземный звук Ш заменяется через С.

Я стал затем применять и экономические соотношения и соотношения сил русских и татар.

Вот новгородский князь Александр Невский в 1240 году в большой битве на Неве разбивает шведского полководца Биргера, вследствие чего и получает свое прозвище. А затем, как это видно из иностранных источников, он наносит сильное поражение соединенным силам рыцарей Ливонского и Тевтонского орденов на льду Чудского озера при так называемом «Ледовом побоище» (в 1242 году), «победоносным походом против Литовцев обеспечивает независимость от них Новгородского княжества». А что же этот герой и победитель делает потом? Уж не сошел ли он с ума? Через три года после своих блестящих побед, он вместе с братом Андреем едет в 1245 году с великими трудами и лишениями, при тогдашнем отсутствии проторенных путей сообщения, по диагонали через всю восточную Европу — не иначе как через Тверь, Москву, Рязань, Тамбов, Саратов и по мало населенным степям в какой–то Сарай на нижней Волге, нежизненность которого доказывается тем, что от него потом ничего не осталось. Он едет, преодолевая все препятствия, в орду к бусурманскому Бате–хану (т. е. батюшке — священнику, так как «хан» есть библейское слово, значащее священник, а Батый испорченное русское Батяй1).

А затем дело становится еще хуже: Батюшка–священник (Батя–хан) отправляет его по непроходимым, при тогдашних культурных условиях путям сообщения, в Забайкалье, в какое–то пропавшее затем без следа урочище на реке Амуре к Великому Хану (т. е. в переводе к Великому Священнику — Pontifex Maximus по латыни) и через 7 лет путешествия, в 1250 году, Александр Невский возвращается обратно с бумагой («ярлыком») на княжение в Киеве и Новгороде, а его брат Андрей с бумагой на княжение во Владимире. Потом за великую покорность и усердие Александр Невский получает еще ярлык2 на великое княжение во Владимире и умирает благополучно через 11 лет 14 ноября 1263 года, после чего, несмотря на такую свою преданность бусурманам и бусурманству, причисляется православною церковью к лику святых. Его мощи открываются еще в 1381 году, т. е. за сто лет до сброса «татарского ига» Московским великим князем Иоанном III, а в 1724 году переносятся, будто бы, из Владимира в Петербург в Александро–Невскую Лавру.

1 Хан по–еврейски (КЕН или ХЕН) — священник. Отсюда английское слово КИН (King) — король, немецкое Konig в значении священной особы. Так назывался прежде и римский папа, о чем свидетельствует его жилище Ватикан (т. е. Дом Хана, а так же слова Канон, Каноник). Что же касается до имени Батый, то его невольно сопоставляешь со словом Мамай, как именами служителей бога — отца и богини — матери (мадонны).

2 От немецкого слова Ihrlich — почетное звание, или от jarlich — годичное ленное обязательство дани. Не отсюда ли английское звание earl — граф

Но ведь это же все так нелепо, что мне для оправдания остается только отослать читателя к любому подробному энциклопедическому словарю для проверки такой биографии. Ведь ехать из Великого Новгорода после победы над шведами, над Ливонским и Тевтонским орденами и над Литовцами за нижнюю Волгу в Прикаспийскую Орду, а затем еще и в Забайкалье (!!) на реку Амур (!!), чтобы утвердиться у тамошнего бусурманского Великого Первосвященника в правах на христианское княжение в защищенном так блестяще Великом Новгороде, это то же самое, как если бы русский царь Александр I после отражения Наполеона поехал утверждаться в своих правах на царствование в России к шаману на Чукотский Нос и возвратился бы оттуда с «ненецкой» грамотой на Всероссийское царствование, после чего, несмотря на такую великую преданность шаманству, был бы причислен русской церковью к лику святых.

Другое дело, если после своих блестящих побед на льду Чудского озера над Ливонским и Тевтонским орденами он почувствовал, что они все–таки не оставят его в покое и решил отдаться под покровительство более влиятельного гроссмейстера Ордена Святого Креста на несоседнем с ним и потому безопасном Балканском полуострове, и поехал не в Сарай в степях за Волгой, а в Сараево в Боснии, где жил папский наместник,3 и затем не в Урочище на р. Амуре, а в Рим на реке Тибре, к римскому Великому Первосвященнику (Pontifex Maximus) и, приобщившись к униатству, привез оттуда буллу на княжение. Тогда понятно, что он вполне обеспечил бы свое княжество от нападения соседних с ним Ливонского и Тевтонского орденов. А за такое свое усердие он, естественно, был бы причислен к святым своею церковью, если б она в то время была униатскою и в Киеве, и в Новгороде, и во Владимире.

3 Припомним, что и до сих пор гроссмейстер Ордена Святого Креста живет в Праге и считается первым прелатом Богемии, нося на груди золотой мальтийский крест (с 1238 года).

Только тогда вся эта нелепица исчезает и получается вполне реальный смысл и, при том, вполне гармонирующий с остальными характеристичными феодальными отношениями того времени.

Вот, например, около семидесяти лет до этого римско–германский император Фридрих I Рыжая Борода (1152—1190) тоже воюет против воли папы с итальянскими папистами, но в 1177 году едет в Венецию принести папе земной поклон и покаяние и, прощенный, утверждается папой в своих «императорских правах». Но и этого мало. Он предпринимает в пользу папской власти крестовый поход против магометан–сельджуков в Малой Азии и там, по словам историков, даже тонет во славу папства при переправе через реку Салеф в древней Киликии (Cilicia), отошедшей к Армении (хотя, по немецкому народному преданию, он еще и до сих пор спит спокойно в одном из далеких восточных замков, но проснется и встанет в тот день, когда Германии будет грозить смертельная опасность, и восстановит в прежнем блеске и силе Германскую Римскую Империю).

А вот и другой пример.

Уже во время самого Александра Невского (1220—1263 гг.), внук только что указанного спящего до сих пор Рыжебородого Фридриха — Фридрих II, император западной Римской империи, король «обеих Сицилии» (1220—1255 гг.), тоже, будучи католиком и даже крестоносцем, ведет затем «ожесточенную борьбу» с самим папой Григорием IX, который за это отлучает его от церкви, но продолжает борьбу и с преемником Григория Иннокентием IV и за упорство свое объявляется, наконец, отрешенным от германского престола целым католическим собором в Лионе в 1245 году. Однако и здесь ясно, что если бы Фридрих II вместо «упорства» поехал к папе, как его дед «Рыжая Борода», то папа обратно принял бы его в лоно своей церкви.

И вот, вся история Александра Невского, разбившего сначала тевтонских рыцарей, а потом поехавшего в Рим просить у папы утверждения на свое княжение, так сходна с историей этих современных ему Фридрихов, что невольно приходит мысль: не действовал ли он по примеру Фридриха I и не окончил ли ссору более благоразумно, чем Фридрих II?

Так все нелепое с современной нам Заволжской и с Забайкальской точкой зрения в истории русского псевдомонгольского ига приходит в логический порядок и в соответствие с реальной историей того времени, как только Чингисхана (т. е. царственного священника)4 мы признаем монгольским призраком римского царственного хана–священника. А вместе с тем исчезает и целый ряд других несообразностей, которыми полна вся история «татарского ига», если мы будем продолжать считать его за монгольско–татарское, а не за униатское татарское иго, которое тяготило русский народ своими сборами в пользу папской церкви. Вот хотя бы летописные записи о Ростовском князе Борисе Васильевиче (1231—1277), который за 14 лет княжения восемь раз ездил в «Орду» и дважды посылался к «Великому хану». Но как же он успел, если Великий Хан жил не в Ватикане?

4 По английски Kingish—chan (Кингж причем слово Kingish вместо современного Kingly (от Kinglike) вполне допустимо, как устаревшая форма, аналогичная другим прилагательным на ish, вроде girlish — девический, english, russish и т. д. И это тем более вероятно, что в старинных первоисточниках и Чингис–хан называется Хингис–ханом, да и самое слово Ватикан (по еврейски Бат–Кен, что значит на библейском языке «Жилище хана показывает, что римские папы в средние века назывались ханами.

В согласии с этим находятся и другие географические факты, например, что мы нигде не находим страны Татарии за исключением венгерских Татров. Общая схема русской истории представляется с новой точки зрения такой.

Первый ее период, до взятия Царьграда крестоносцами, является полумифическим.

Не отвергая крещения «Владимира Святого» по греческому обряду, а, следовательно, и греческого влияния хотя бы на одно Киевское княжество, как первого зародыша будущей русской истории, мы должны признать, что после взятия Царьграда крестоносцами все славянские народности на Балканах, а с ними и Киевское княжество, приняли униатство. Они держались его и после обратного взятия греками Царь–града вплоть до 1480 года, когда Московский Великий князь Иван III отказался, вступив в брак с Софией Палеолог и в союз с крымским ханом Менгли–Гиреем, платить папе, а не монгольскому первосвященнику, униатский налог при сочувствии всего своего народа и национального русского духовенства, переставшего боготворить римского папу после Авиньонского пленения (1305—1377) и католического раскола (1378—1417 гг.) и запомнившего только католические поборы и налоги.

С этого момента и по этой причине весь период русского униатства и стал называться татрским, в русском народном произношении — татарским, а по–гречески даже «тартарским», т. е. адским, игом. А затем началось умышленное перенесение папистами сцены действия в Монголию.

Действительно, после битвы на Косовом поле в 1389 году, когда был убит наступавшими на славян турками последний независимый правитель Сербии Лазарь, и югославянские христианские земли подпали под другое магометанское иго, с этим новым игом в последующих поколениях стали невольно объединять и былое латинское иго и, таким образом, переселять его с запада на восток, что было как раз на руку папству, которому турки тоже угрожали.

Соединившиеся интересы латинян и славян, а с ними, может быть, и греков, стали подсказывать им, как это постоянно бывает, новые мысли:

— А действительно ли татрское иго было христианское, католическое, а не адское, тартарское, пришедшее от турецких единоплеменников в Туркестане?

Такая мысль, как соответствующая интимным желаниям обеих сторон, должна была показаться очень удачной ученым клерикалам по итальянской пословице: se non e'vero, e'ben trovato (если и не правда, то хорошо придумано).

— Вместо того, чтобы вспомнить старые счеты, не лучше ли их позабыть в виду необходимости объединиться против общего врага?

Но для того, чтобы все забыть, необходимо было объяснить, откуда же пришло это татарское иго, о котором еще ходили в народах ужасающие сказания? Конечно, надо извести его оттуда же, откуда пришли и наличные угнетатели — турки. И это было сделать легко.

Восточное название римских священников «ханами»,5 а великих первосвященников (pontifices maximi) хаганами, а по другому произношению Ка–ганами и Ха–канами, было взято прямо из Библии. Возьмем, например, библейскую книгу «Цари», которая, как мы видели в I и VII томах, представляет в действительности якобы затерянные «Царьградские консулярии»6 и трактует под именем богоборческих и богославных царей — израильских и иудейских — о цезарях Восточной и Западной Римской империй. Там священник Иодай при царе Иоасе (Цари II, 12,3) соответствует, судя по своему времени, патриарху Иоанну Златоусту при царь–градском императоре Аркадии (395—408), и назван ханом. Значит, и вообще христианские патриархи назывались ханами, как об этом свидетельствует, между прочим, и название жилища папы в Риме Ватиканом, т. е. жилищем хана.

5 По–библейски КЕН или ХЕН

6 Consularia Constantinopolitana.

Таким образом, сама христианская церковь, в основе которой лежит Библия, употребляла такую терминологию. Терминология эта держалась и у мирян в Западной Европе во все время крестовых походов. Вот, например, хоть тогдашние Норвежские цари: Гакон (т. е. Ха–ган) Добрый (936—961), погибший при попытке ввести христианство; Гакон Старый (1247—1263), присоединивший, будто бы, к Норвегии Исландию и Гренландию (еще до открытия компаса!!!) и Гакон последний, пытавшийся присоединить к Норвегии Швецию в 1361 году.

А если мы припомним, что «Книгой Гаконов», т. е. «Книгой верховных первосвященников (Hakonar–bok)» и до сих пор называется в Исландии сборник старинных норвежских законов, относимых к тому же XIII веку, то мы увидим, что библейское название Гакон (Ha–kon или иначе Ha–chan) было употребительно как прозвище царственного первосвященника Cingish–chan'a в северо–западной Европе.

Является вопрос: каким же образом и под стенами Китая это прозвище Норвежских королей принял в ту же самую эпоху некий монгольский завоеватель Хингис–Хан?

Загадка эта с точки зрения нашей теории решается очень просто: Римские папы, эти действительные Кингиш–ханы, желая восстановить унию с восточными христианскими народами, не признали восточное прозвище га–ханов за свое, тем более, что у себя на родине они уже назывались по латыни pontifici maximi. Оставив этот библейский титул исключительно за магометанами, и, которые, прибавлю, были отлучены от христианской церкви лишь в начале крестовых походов, в 1180 году, они тем самым отделили себя и от всех сказаний о себе, сохранившихся в славянских и русских летописях. Возможно, что они и сами себя не узнали в этих сказаниях. Не трудно было отделаться и от названия «Татарское иго», говорившего о том, что оно шло с запада из Татров, а не с востока. Оно легко было по созвучию превращено у западных историков–клерикалов в тартарское, т. е. адское иго, но его первоначальное название все же сохранилось в славянских первоисточниках.

В интересах Римской церкви, все еще свободной и могущественной на западе, необходимо было ранее, чем начать переговоры с оставшимися вне Турции славянами и греками о новом признании главенства папы и о вторичном объединении с латинянами, заставить их совсем забыть о прежнем горьком опыте. Надо было, путем трансплантации первоначальных сказаний в чужие земли, создать настоящую связную историю какой–нибудь недоступной по своей отдаленности страны. И вот, измышляются клерикалами целые этнографии внутренних азиатских татаровей и целые путешествия к ним, каковы книги епископа Черногорского Иоанна Плано–Карпини и монаха Бенедикта из Бреславля, якобы его спутника, путешествие архиепископа Рубрука и даже, якобы, светского лица Марко Поло, продиктовавшего свои воспоминания своему товарищу по заточению в тюрьме в 1298 году.

Фантастический характер всех этих произведений я покажу ниже. Но им все верили в то некритическое время, и они достигли своей цели. Еще оставшийся независимым от турок Византийский император Иоанн Палеолог со многими греческими епископами отправился, как раз в эпоху распространения этих книг, в 1438—1439 году, на созванный папою Евгением IV с целью заключения унии Ферраро–Флорентийский собор, и уния была признана с предоставлением восточным священникам права вступления в брак, а мирянам употреблять при причащении вино с признанием римского папы своим главою.

А в ответ на эту унию турки делают натиск на греческое духовенство в своих землях, и оно, собравшись через пять лет на собор в исламитском Иерусалиме, предает (в 1443 году) Флорентийскую унию анафеме. Затем еще через 10 лет, в 1453 году, турки берут сам Царь–Град и, сделавшись главою всей Византии, подчиняют себе все греческое духовенство. Увидев бесполезность навязывать ему далее унию, папская курия направляет все свои усилия на оставшихся независимыми или полузависимыми от Турции славян, употребляя, как средство для привлечения их к себе, придуманный католиками монгольский «извод» их собственного ига, и, выпуская дальнейшие «подтверждения» его прихода из Азии, заменив Сараево в Боснии каким–то Сараем за Волгой и подменив завоеванный крестоносными орденами Царь–Град, захваченным, будто бы монгольскими ордами, Пекином.

И эти усилия, совпадая с надвигающейся на русских и славян опасностью от турок, имели свое действие. Через сотню лет таких уверений действительная история «татарского ига» была совершенно забыта, и в 1596 году Брестский собор в Литве, на который приехал и Киевский митрополит Михаил Рогоза и много славянских русских епископов, признал унию, которая затем и стала распространяться в юго–западной Руси, Волыни, Подолии и Белоруссии, встречая сопротивление только в казачестве и в Московии. Здесь Иоанн III, опираясь на дружбу с Крымским ханом Менгли–Гиреем, еще в 1480 году отказался платить дань татарам, т. е. католическому духовенству с легатом во главе, под наблюдение которого он был отдан Римом, и взамен этой ликвидации папского татарского ига стала все более и более разрабатываться версия «адского тартарского» ига из воображаемой Монгольской Тартарии.

Царственный хан (Кингиш–хан) — папа Иннокентий III — окончательно обратился вместо завоевателя Царьграда в завоевателя Пекина, завоевание крестоносцами дунайских немцев (Донай–готов) превратилось в завоевание тан–гутов,7 считаемых почему–то даже не за созвучных по имени Сибирских тунгусов, а за китайско–тибетское кочевое племя Си–фан, т. е. Западных Варваров.

7 Отмечу, что в Чехии знаменита фамилия Тун (von Thun).

Временное завоевание в конце XII и начале XIII века крестоносцами магометанских стран превратилось в завоевание обширного царства Мохаммеда–Хорезм–Шаха, простиравшееся будто бы от Индии до Каспийского моря, покорение Угров (венгров) — по–немецки Хун–гаров — превратилось в завоевание уйгуров в Бухаре.

В окончательном виде это зафиксировал первый знаменитый историограф Карамзин, который резюмировал все эту трансформацию в своей «Истории государства Российского».

Год 1224. Происхождение татар.

«В нынешней китайской Татарии (такой нет!) на юг от Иркутской губернии, в степях скитались орды монголов, одноплеменников с восточными турками. Сей народ дикий, рассеянный, питаясь ловлей зверей, скотоводством и грабежом, зависел от татар ниучей (созвучно только с русским словом неучи, а теперь переделано в нючжена), господствовавших в северной части Китая, но около половины XII века сей дикий рассеянный народ усилился и начал славиться победами. Хан его, именем Езукай Багадур (созвучно только с Исакий Богодар), завоевал некоторые области соседственные и, скончав дни свои в цветущих летах, оставил в наследие тринадцатилетнему сыну Темучину 40000 подвластных ему семейств или данников. Сей отрок, воспитанный матерью в простоте жизни пастырской, долженствовал удивить мир геройством и счастьем, покорить миллионы людей и сокрушить государства знаменитые сильными воинствами, цветущими искусствами, науками и мудростью своих древних законодателей.

По кончине Багадура многие из данников отложились от его сына. Темучин собрал 30000 воинов, разбил мятежников и в семидесяти котлах, наполненных кипящею водою, сварил главных виновников бунта. Юный хан все еще признавал над собою власть монарха татарского, но скоро, надменный блестящими успехами своего победоносного оружия, захотел независимости и первенства. Ужасать врагов местию, питать усердие друзей щедрыми наградами, казаться народу человеком сверхъестественным — было его правилом.

Все особенные начальники монгольских и татарских орд добровольно или от страха покорились ему: он собрал их на берегу одной быстрой реки, с торжественным обрядом пил ее воду и клялся делить с ними все горькое и сладкое в жизни. Но хан кераитский, дерзнув обнажить меч на сего второго Аттилу, лишился головы, и череп его, окованный серебром, был в Татарии памятником Темучинова гнева.

В то время, как многочисленное войско монгольское, расположенное в девяти станах близ источников реки Амура под шатрами разноцветными, с благоговением взирало на своего юного монарха, ожидая новых его повелений, явился там какой–то святой пустынник, или мнимый пророк, и возвестил собранию, что бог отдает Темучину всю землю, и что сей владетель мира должен впредь именоваться Чингисханом или Великим Ханом. Воины и чиновники единодушно изъявили ревность быть орудиями воли небесной: народы следовали их примеру. Киргизы единой Сибири и славные просвещением игуры или уйгуры (т. е. по нашему венгерцы!), обитавшие на границах Малой Бухарин, назвались подданными Чингисхана. Сии уйгуры, обожая идолов, терпели у себя магометан и христиан несторианских, любили науки, художества и сообщили грамоту всем другим народам татарским. Царь Тибета также признал Чингисхана своим повелителем.

Достигнув (не иначе как по волшебству! — Н. М.) столь знаменитой степени величия, сей гордый хан торжественно отрекся платить дань монарху ниучей (переделанных теперь в нючженей. — Н. М.) и северных областей Китая, велев сказать ему в насмешку:

«Китайцы издревле называют своих государей сынами неба, а ты человек — и смертный!».

Большая каменная стена, служащая оградою для Китая, не остановила храбрых моголов: они взяли там 90 городов, разбили бесчисленное войско неприятельское и умертвили множество пленных старцев, как людей бесполезных. Монарх ниучей обезоружил своего жестокого врага, дав ему 500 юношей и столько же девиц прекрасных, 3000 коней, великое количество шелка и золота. Но Чингис–хан, вторично вступив в Китай, осадил столицу его или нынешний Пекин. Отчаянное сопротивление жителей не могло спасти города: моголы овладели им (в 1215 году, т. е. через 11 лет после взятия Царьграда), зажгли дворец, который горел около месяца. Свирепые победители нашли в Пекине богатую добычу и мудреца, именем Или–чуця, родственника последних императоров китайских, славного в истории благодетеля людей: ибо он, заслужив любовь и доверенность Чингисхана, спас миллионы несчастных от гибели, умерял его жестокость и давал ему мудрые советы для образования диких моголов.

Еще татары–ниучи противоборствовали Чингисхану. Оставив сильную рать в Китае под начальством мужественного предводителя, он устремился к странам западным, и сие движение его войска сделалось причиной бедствий для России. Мы говорили о турках алтайских: хотя они, утесненные с одной стороны китайцами, а с другой — аравитянами, в XII веке завладевшими Персиею, утратили силу и независимость свою, но единоплеменники их, служив долгое время калифам, освободились, наконец, от ига и были основателями разных государств могущественных. Так в исходе XI века монарх турков–сельчуков, именем Челаддин (теперь Чжеладдин), господствовал от моря Каспийского и Малой Бухарин до реки Гангеса, Иерусалима, Никеи, и давал повеления багдадскому калифу, папе магометан. Сие государство исчезло, ослабленное распрями частных его владетелей и завоеваниями крестоносцев в Азии: на развалинах его, в конце XII столетия, возвеличилась новая турецкая династия монархов харавских или хивинских, которые завладели большей частью Персии и Бухариею. В сие время там царствовал Магомет II, гордо называясь вторым Александром Великим. 8 Чингисхан (т. е. по нашему Иннокентий III) имел к нему уважение, искал его дружбы, хотел заключить с ним выгодный для обоих союз, но Магомет велел умертвить послов могольских. Тогда Чингисхан прибегнул к суду неба и меча своего; три ночи молился на горе и торжественно объявил, что бог в сновидении обещал ему победу устами епископа христианского, жившего в земле игуров. Сие обстоятельство, вымышленное для ободрения суеверных, было весьма счастливо, для христиан, ибо они с того времени пользовались особенным благоволением хана могольского. Началась война (по нашему крестовые походы), ужасная остервенением варварства и гибельная для Магомета, который, имея рать бесчисленную, но видя мужество неприятеля, боялся сразиться с ним в поле и думал единственно о защите городов. Сия часть Верхней Азии (Австр–Азии?), именуемая Великою Бухариею (едва ли не современная Румыния со столицей Бухарестом), а прежде Согдианою и Бактриею, издревле славилась не только плодоносными своими долинами богатыми рудами, красотою лесов и вод, но и просвещением народным — художествами, торговлею, многолюдными городами и цветущею столицею, доныне известною под именем Бохари, где находилось знаменитое училище для юношей магометанской веры. Бохара не могла сопротивляться (представьте себе географическое расстояние, если Чингисхан приехал из под Пекина!). Приняв городские ключи из рук старейшин, он въехал на коне в главную мечеть и, видя там лежащий Алкоран, с презрением бросил его на землю. Столица была обращена в пепел. Самарканд, укрепленный искусством (припомним библейскую Самарию — Сторожевой город, Царь–Град), заключал в стенах своих около ста тысяч ратников и множества слонов, главную опору древних воинств Азии; несмотря на то, граждане прибегнули к великодушию моголов, которые, взяв с них 200 000 золотых монет, еще не ушли домой. Еще взяли 30000 пленников и такое же число сковали цепями вечного рабства. Хива, Термез, Балх (где находилось 1200 мечетей и 200 бань для странников) — та же участь случилась и со многими иными городами. Свирепые воины Чингисхана в три года опустошили всю землю от моря Аральского и далее на запад так, что она в течение многих лет потом не смогла уже вновь дойти до своего прежнего цветущего состояния. Магомет, гонимый из места в место жестоким неумолимым врагом, уехал на один остров Каспийского моря и там в отчаянии кончил жизнь свою.

8 Интересно, что знаменитый персидский поэт Низами (ум. ок. 1209 года) относит Александра Великого к этому же времени, так как в ярких красках описывает его войну с «руссами» и окончательную победу над ними.

В это время — около 1223 года — желая овладеть западными берегами моря Каспийского, Чингисхан отрядил двух знаменитых военачальников: Судая Баядура и Ченновиана с повелением взять Шамаху и Дербент. Первый город сдался, и моголы хотели идти самым кратчайшим путем к Дербенту, построенному вместе с каспийскою стеною (такой нет) в VI веке славным царем персидским Хозроем I, или Нуширваном, для защиты государства его от козаров. Но обманутые путеводителями, моголы зашли в тесные ущелия и были со всех сторон окружены аланами–ясами, жителями Дагестана, и половцами, готовыми к жестокому бою с ними. Видя опасность, военачальник Чингизханов прибегнул к хитрости, отправил дары к половцам и велел сказать им, что они, будучи единоплеменниками моголов, не должны восставать на своих братьев и дружиться с аланами, которые совсем иного рода. Половцы, обольщенные ласковым приветствием или дарами, оставили союзников, а моголы пользуясь сим благоприятным случаем, разбили алан. Скоро главный хан половецкий, именем Юрий Кончакович, раскаялся в своей оплошности: узнав, что мнимые братья намерены господствовать в его земле, он хотел бежать в степи, но моголы умертвили его и другого князя, Данилу Кобяковича, гнались за их товарищами до Азовского моря, до вала Половецкого, или до самых наших границ, покорили ясов, абазинцев, касогов или черкесов и вообще семь народов в окрестностях азовских.

Многие половцы ушли в Киевскую область со своими женами, скотом и богатством. В числе беглецов находился знаменитый Котян, тесть Мстислава Галицкого; сей хан (Котян) взволновал Россию вестию о нашествии моголов; дарил князей верблюдами, конями, буйволами, прекрасными невольницами, и говорил:

«Ныне они взяли нашу землю, завтра возьмут вашу».

Россияне ужаснулись и в изумлении спрашивали друг у друга: кто сии пришельцы (т. е. войско Чингисхана), до того времени неизвестные? Некоторые называли их таурменами, другие печенегами, но вообще татарами. Суеверные рассказывали, что сей народ, еще за 1200 лет до Рождества Христова, побежденный Гедеоном и некогда заключенный в пустынях северо–востока, долженствовал перед концом мира явиться в Азии, в Европе и завоевать всю землю. Храбрый князь Галицкий, пылая ревностью отведать счастия с новым, столь уже славным врагом, собрал князей на совет в Киеве и представлял убедительно, что благоразумие и государственная польза обязывают их вооружиться, что утесненные половцы, будучи оставлены ими, непременно соединятся с татарами и наведут их на Россию, что лучше сразиться с опасным неприятелем вне отечества, нежели впустить его в свои границы. Мстислав Романович Киевский (называемый в летописях старым и добрым), князь Черниговский того же имени (брат Всеволода Чермного), и Мстислав Галицкий председательствовали в Совете, где находились такие пылкие юноши, как Даниил Романович Волынский, Михаил, сын Чермного, и бывший князь Новгородский Всеволод Мстиславович. Они долго рассуждали. Наконец, единодушно положили искать неприятеля. Половцы радовались, изъявляя благодарность, и хан их Батый принял тогда же веру христианскую. Уже войско наше стояло на Днепре у Заруба и Варяжского острова. Там явились десять послов татарских.

«Слышим — говорили они князьям российским, — что вы, обольщенные половцами, идете против нас; но мы ничем не оскорбили россиян: не входили к вам в землю, не брали ни городов, ни сел ваших, а хотим единственно наказать половцев, своих рабов и конюхов. Знаем, что они издревле враги России; будьте же нам друзьями; пользуясь случаем, отмстите им ныне, истребите злодеев и возьмите их богатство».

Сие благоразумное миролюбие показалось нашим князьям или робостью, или коварством. Забыв правила народной чести, они велели умертвить послов. Но татары прислали еще новых, которые, встретив войско российское в семнадцатый день его похода на берегах Днепра, близь Олешья, сказали князьям:

«Итак, вы, слушаясь половцев, умертвили наших послов и хотите битвы? Да будет так! Мы вам не сделали зла. Бог един для всех народов: он нас рассудит».

Таков рассказ отца наших историков… Батый был князь половцев и христианин, а половцы (плавцы) по своему времени и географическому положению отождествляются с генуэзскими мореплавателями, наполнившими своими колониями Крым и все северное побережье Черного и Азовского морей и основавшими свои крепости в устьях Днепра, Дона и других рек этой местности и в это самое время…

— Но как же помирить все это со сказаниями арабов и китайцев, которые считались имеющими свою национальную древнюю литературу?

— А точно ли она была?

Арабскую литературу создать было легко, так как до культурных реформ Мурада II в начале XV века вся «арабская» светская литература открывалась ее европейскими искателями не в Багдаде или Дамаске, или даже в Стамбуле, а в Испании, главным образом, в Кордовских книгохранилищах, и ее вернее было бы назвать Мавританскою. А азиатское повествование о «татарах» монгольского ига впервые, как мы видели, создал в Лейдене на французском языке какой–то нидерландец, под псевдонимом «Отца Храбреца» Абул–Газа Бага–дур–хана, а потом с него был сделан в первой половине XIX века, вероятно, одним из туркестанских студентов Казанского университета, улучшенный вольный перевод на джагатайский язык, который теперь и слывет за подлинник (появление этой рукописи в свет описано в главе 5).

Но для укрепления монгольской версии татарского ига необходимо было найти книгу и в Китае и по–китайски, так как не могло же там остаться незамеченным взятие Пекина Чингисханом?

И вот теперь опять мне приходится поднять вопрос: действительно ли так древна литература в Китае, как нас уверяют?

Ведь если мы разберем все беспристрастно, то поручиться за достоверность Китайской истории мы можем только со времени Манчжурской династии (династии Цин), водворившейся в Пекине с 1644 года, да и сам Пекин стал столицей Китая лишь с 1421 года нашей эры, когда там обосновалась династия Мин, царствовавшая до ее свержения Манчжурами. Лишь только в семнадцатом веке нашей эры в период от 1662 по 1722 год император Шен–Цау (иначе Кан–си) присоединил к Китаю Тибет и остров Формозу и лишь в XVIII веке император Цянь–Лун, в период 1736—1796 расширил пределы Китая до Туркестана. А в период крестовых походов из Западной Европы на Византию и Западную Азию, т. е. в XIII—XIV веках, в Китае, как говорят сами его историки, «был смутный период», когда будто бы потомки этого самого Чингисхана, иначе папы Иннокентия III, основали там в период от 1289 по 1367 год свою псевдомонгольскую династию, окончившую свое существование почти как раз во время Авиньонского пленения пап (1376 году). Выходит, что вся эта монгольская династия кооптирована в Китайскую историю из уже сложившейся в Европе версии татарского ига. Мы уже видели из Книги монаха Иакинфа «История первых четырех ханов из дома Чингисова», что следы европейского происхождения этой династии остались в ней и в названии зонтика по–французски «параплюем», и описаниях городских укреплений, а позднее время сочинительства обнаруживается и в употреблении монголами огнестрельных пушек и ракет. Даже в Европе порох вошел в военную технику только в Столетнюю войну во второй половине XIV века. А в Китае, даже в южном и приморском, огнестрельные орудия никак не могли оказаться в употреблении ранее основания португальскими моряками торговой колонии в Макао близ Кантона в 1522 году. Вслед за тем в приморский Китай хлынули и испанцы, и голландцы, и их католические миссионеры, и начали всеми силами просвещать его, конечно, на библейских и евангельских основах. Не будучи в состоянии приспособить свою однобокую латинскую азбуку к китайскому говору, в котором втрое больше звуков, они и могли воспользоваться уже бывшими у них в употреблении в алхимии, астрономии и математике символическими идеографическими значками международного характера, создав аналогичные им фигурки для каждого употребительного слова и, комбинируя мало употребительные и иностранные имена полуфантастическим способом, как в наших ребусах из сочетания близких к ним односложных названий, не обращая внимания на приобретаемый от этого иностранными именами китайский смысл.

С этой точки зрения, Китай не имел до появления там Христианских миссионеров, в первой половине XVI века, никакой своей национальной истории и письменной литературы, и обе они созданы католическими миссионерами, перекладывавшими на уже существовавшие у них и новоизобретенные или символические значки, вроде наших цифр, свое священное писание и свои основные исторические и научные сочинения, сейчас же принимавшие от этого китайский национальный смысл и колорит. Превратив, например, как это действительно случилось раз в старинных русских канцелярских записях XVII века, город Стокгольм в город Стекольный, а французскую фамилию (как тоже случилось) Паскаль–Пуатвэн в «Пуская под Овин»; назовите французскую беседку «павильон», как приводит, кажется, Забелин, «повалушей» и вам покажется, что вы читаете чисто фантастическую сказку:

«Пускай под Овин сидел в повалуше в Стекольном городе…»

И ведь это самое является общим правилом при переводе всех европейских собственных имен на китайскую азбуку. Всякое представленное в ее номинативных чертежиках иностранное сказанье должно казаться и действительно кажется национальным китайским.

И вот мы только что видели, как господство латинских крестоносцев в Византии обратилось в китайских книгах, вывезенных монахом–миссионером Иакинфом Бичуриным, в господство в Китае монгольских завоевателей.

Поэтому, естественно, является вопрос: не является ли и вся предшествовавшая крестовым походам история Китая недоразумением из–за миссионерской трансплантации на китайскую территорию уже зародившейся в тогдашней европейской научной литературе идеографической грамоты, а с нею и того, что творилось в культурнейших государствах Европы, начиная от воображаемых Ромула и Рема, или даже самого праотца Авраама? Да и те записи комет, которые я привел в VI томе из Ма–Туан–Линя, не представляют ли простого переложения на символические значки хроники какого–нибудь Матфана Линя (Mathpan Ligne).

Ведь последние католические миссионеры были изгнаны из Китая только сто лет тому назад, в 1824 году, да и то, вероятно, потому, что после прибытия туда «православных русских» началось такое взаимное обличение двух секций новейших христиан, что и те и другие скомпрометировали себя.

Однако эти «китайские» замечания я ставлю только в виде вопроса, который требует специального исследования по способу уже применявшихся мною в первом томе астрономических опор и хронологических9 спектров. А теперь я лишь отмечу снова, что теория трехтысячелетнего застоя и неподвижности Китая, которая привела историков первой половины XIX века даже к утверждению, что желтая раса неспособна ни к какому прогрессу, теперь наглядно опровергнута самими китайцами, а потому и вся существующая история древнего и средневекового Китая априорно абсурдна, и корни ее надо искать, как и корни всякого другого историоподобного мифа, в реальных событиях, бывших в другое время и в других странах и при другой исторической обстановке.

9 Припомним астрономические значки созвездий, планет, звезд (буквами), припомним алхимические значки металлов, припомним все наши числа и всю нашу алгебру со значками +, — , <, > и т. д. А китайская грамота только довела число этих значков до 3000, охватив ими все коренные слова китайского языка.

 

Глава II КАК ПРИДУМЫВАЛИСЬ ДРЕВНИЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ СООБЩЕНИЯ

 

Я отлично понимаю, как неожиданны эти мои выводы для ортодоксальных историков, и потому хочу показать, что и другие образованные люди давно приходили к моим же выводам. «Независимость от общественного мнения, — говорит Гегель, — есть первое условие великого и разумного и в действительности, и в науке». А «общественное» мнение, зазубренное в школе, забивает головы людей, а потому с ним надо бороться.

А как оно пристрастно составлялось в области истории, в каком субъективном состоянии придумывалось, привожу из Вестника Европы 1895 году (октябрь и ноябрь) следующий отрывок:

«Когда я думаю, — говорит нам Алексей Толстой, — о красоте нашей истории до проклятых монголов и отвратительной Москве, которая еще более позорна, чем они, мне хочется броситься и кататься по земле от отчаяния… Моя ненависть к Московскому периоду столь велика, что я не ограничиваю себя, чтобы говорить о нем то, что говорю». Но разве можно понять историю, катаясь по земле? А вот другой отрывок.

«Козьма Пражский, — говорил епископ Киприан, — не обошел бы молчанием, если бы Крещение Руси было до 1125 года, в том виде в каком оно представляется у Нестора (с. 120). «Иверию — Карталинию Марр обращает (и справедливо!) в Испанскую колонию» («Кавказ». 1901, №280).

«В Армянской письменности буква «о» не отличается от «а» как и в современном еврейском (иберийском) алфавите».

А об армянской письменности митрополит Вифлеемский говорил архимандриту Порфирию Успенскому: «Не верьте, отец архимандрит, документам армян, они мошенники; выдумывают, подделывают документы, кладут их под навоз или в сырые места, чтобы они постарели, пожелтели и изменились…» Так говорит и Епископ Киприан: в своей книге «Культурная роль Иверии в истории Руси» (с. 370) и выше он же говорит: «они — (об армянах) могут еще подделать рукопись и выдержать ее в сыром подвале, а потом ее найдет знаток древних рукописей, она появится в печати с обширным предисловием и послесловием. Армянские книжники усовершенствовались в подобных проделках» (там же, с. 370).

Да точно ли одни армяне это делали? Вот, например, «Codex Sinatokus», найденный Тишендорфом на Синае в монастыре и хранившийся в царское время в С. — Петербургской Публичной библиотеке. Я его сам осматривал там и сразу же увидел, что ему был придан кем–то древний вид именно таким способом: начало и конец почти сгнили, а средина совсем не испортилась.

Такие произведения как, например, список грузинских царей в грузинском «Картлис–Цхореба», — говорит проф. Болотов, — скорее представляет плод досужего сочинительства какого–нибудь позднего грамотея, который большею частью писал от ветра главы своей.1

1 Культурная роль Иверии в истории Руси, с. 316

В русских летописях дан мартовский счет месяцев, господствовавший до конца XIV века, когда и по примеру Византии совершился переход к сентябрьскому началу… (Культурная роль Иверии в истории Руси, с. 44).

Древнейшая польская хроника, известная под именем Галла (1113 году), говоря подробно о победоносных походах короля Болеслава «на Русь», ни одним словом не обмолвилась ни о князе Владимире, ни о Крещении Руси (там же, с. 291).

«Около 1480 года было внесено в архиерейскую присягу обещание не принимать греков ни на митрополичью, ни на архиепископскую кафедры» (там же, с. 205).

Некоторые русские ученые скорее являются авторами психологических романов, панегиристами Нестора, чем беспристрастными исследователями. Одни, развенчав его как летописца, считали все известия о древней Руси до XIV века легендарными, за что им из лагеря патриотов подносили едкий химический порошок, честь изобретения которого бесспорно принадлежит знаменитому Ломоносову (там же, с. 203).

«Составление «Повести временных лет», неправильно приписываемой Нестору, не может быть ранее XII–XIII веков».

«Московское государство, — говорит Соловьев, — для западноевропейских историков было открыто в одно время с Америкой: в 1486 году.2 Случайно попал в Москву Николай Поппель, который, возвратившись в Германию, объявил императору о своем открытии Московской Руси, которая с этого времени и стала известна европейцам».

2 История России Соловьева, кн. 1 с. 1482.

Но очень часто явное сочинительство можно выявить по лингвистическим следам.

Вот, например, «отец историков» Геродот, родившийся, говорят нам, еще в 484 году до «Рождества Христова» и «путешествовавший неоднократно в глубь какой–то Персии», (по–еврейски Паризин сходно со словом Parisien), хотя азиатские «Персы» и называются только ариями, а свою страну зовут только Ираном. Он путешествовал, говорят нам, также в Египет, называющийся по–еврейски Миц–Римом (т. е. высокомерным Римом). Этот Геродот путешествовал также и в какую–то Сирию, имя которой просто значит империя (от сохранившегося и теперь в Англии названия властелинов сэр и старо–французского sir, откуда, вероятно, и русское слово — царь). Но возьмем первую из существующих древних географическо–этнографических карт, приписываемых этому Геродоту, известную под именем «Круг земель» по Геродоту.

Прежде всего, мы с удивлением видим, что карта эта вычерчена по системе Меркатора, изобретенной им в 1594 году нашей эры. Автор карты, как и Меркатор, уже знал, что Земля шарообразна, или круглообразна, и «имеет экватор» потому, что считал градусы широты, как и мы от него к северу, начиная, как показано, сбоку его карты, от 10 до 60 градуса северной широты, причем, например, устье Нила в Египте поставлено, как и следует, около 31 град. N, а северный конец Адриатического моря около 45 град. N.

А затем мы видим и нечто еще более удивительное. Ведь, если автор считал землю кругом (orbis terrarum), то расстояния между меридианами суживались бы к северному полюсу, как на современных картах северного полушария, а у него они поставлены параллельно друг другу, и даже прямо сказано внизу, что все они равны 132 «Геродотовым стадиям», как возможно только на Меркаторских картах, а не в действительности. Но ведь сама эта система черчения географических карт совершенно искажающая реальность вблизи полюсов выдумана Меркатором лишь в 1594 году нашей эры, в конце эпохи Возрождения (XIV—XVI век) для удобства отдаленного мореплавания с применением компаса, изобретенного Флавио Джойа лишь в 1300 году. Значит, тут мы имеем полное доказательство изобретения «Геродотовых карт» лишь в самом конце Эпохи Возрождения, не ранее XVI века нашей эры.

И на это же позднее средневековое происхождение указывает и ряд названий на «Птолемеевой карте». Вот, например, названия в его «Боруссии» (Borussia) на берегах Северного океана. Мы видим тут Гродно (!), Варшаву (!), Берлин (!), Гамбург (!) (Grodno, Varsovia, Berlinum, Hamburgum). Но как же мог знать их Геродот еще за 484 года до начала нашей эры, хотя не знал ни Киева, ни Москвы, и считал всю среднюю Россию заселенной людоедами (androphagi, см. его карту)!

Конечно, автор сфантазировавший эту карту, руководился не современными ему географическими и этнографическими познаниями, а воображаемыми им древними сведениями, но от этого его этнография и география не являются более реальными для стран и народов вне пределов бассейна Средиземного и Черного морей, а употребление латинской азбуки и название Италии E–Notris (La Notre), т. е. наша страна, показывает, что он писал в Италии. Но мы видим и на этой полуфантастической карте немало лингвистических следов, наводящих нас на истинные пути народов. Так, например, река Дунай названа здесь немецким словом Ister, т. е. Австрийская река от лежащей на ее берегу Австрии (Oster–reich), но она же могла называться Волгой по имени Болгарии, т. е. Волгарии (по–гречески), тоже лежащей на ее берегу.

Древние сообщения можно проверять по их лингвистическим следам. Вот, например, северная часть Индийского океана названа на карте «по Геродоту» Эритрейским морем (more Erithreum). Припомнив, что по немецки рыцари назывались Ritter'ами, мы догадываемся, что с присоединением определенного члена (э) греческого языка это слово значит рыцарское (эритрейское) море. И тут же мы видим на берегу его имя народа Germani (германцев) и имя никогда не существовавших тут в качестве местного народа Persis (Parisis) от города Paris, а также и народ Paricani, по–видимому парижане, а к северо–западу от Persis видим еще Espanan созвучно с Испанией (Espagne по–французски).

Вся длинная подпись на правой стороне этой карты вплоть до Индии «Regnum Persicum Dario Hystaspis» показывает не какое–нибудь длинное личное царство, а на путь крестоносцев от Средиземного моря до Индии (Drang nach Osten), причем и имя Дарий Гистасп не иранское, а греческое, и значит Дарованный ставленник (Божий).

Когда теряются точные или правдоподобные исторические сообщения, на помощь им восходят из праха времен лингвистические следы, и они нередко ведут нас совсем в другие стороны, чем привычные нам с детства исторические сообщения. Возьмем хоть некоторые из них.

Вот, например, слово Атаман. Совершенно ясно, что это немецкое слово Autmann, т. е. должностное лицо. Вот слово Гетман. Очевидно, что и это немецкое слово Hauptmann — начальник. Вот слово «иго». Опять очевидно, что это латинское слово Jugum — ярмо.

Вот слово орда. И это очевидно слово ордо (ordre) — орден, причем на карте восточной Европы мы находим на севере около XII века нашей эры ливонский и тевтонский ордена, а на юге по берегу Черного моря Едиссанскую орду (около Одессы), Крымскую орду, Ногайскую орду и так далее. Вместо орден везде пишется орда. И все это почти одновременно. Возьмем и ряд других слов. Вот, например, Половцы. Мы привыкли представлять их кочевниками к северу от Черного моря, а между тем, это несомненно были «плавцы», т. е. генуэзские мореплаватели, которые колонизовали все берега Черного и Азовского морей.

Точно также и слово казак явно итальянское и произошло от итальянского Casa — дом, откуда и слово «казарма», и в этнографии обозначает вовсе не кочевника, а именно «сидельца на месте» (жупана в отличие от скифа, т. е. скитальца). Слово жупан вероятно произошло от Jupon (юбка), т. е. юбочник.

Все эти лингвистические следы показывают, что библейская история подлежит пересмотру с этой западнической точки зрения и что царство Богоборческое (Израильское) списано с Западно–Римской Богоборческой империи, а царство Богославское (Иудейское) с Восточной.

Точно также, если мы взглянем на уже упомянутую нами карту по Геродоту, то увидим, что несуществующее в Азии «Персидское царство»3 «Regnum Persieum sub Darium Histaspis» захватывает там все страны Юго–Западной Азии от Греческого Архипелага в Средиземном море до Индии, т. е. всю «Палестину», Ассирию, Вавилонию, Иран и уходит даже за Гималаи. А между тем, его имя Regnum Persieum чисто мифическое, да и царь его Дарий по–гречески значит дарованный, и вся его родословная греческая: Дарий, сын Гистаспа, по–гречески значит: Дарованный, сын Поставленника (божия) от греческого слова — ставлю, а по–ирански не имеет смысла, и я уже говорил, что тут же, на вышеуказанной карте Птолемея, мы находим между «Персидским» заливом и Индией никогда не бывших тут германцев (Germanii), парижан (Paricana — Parisiens) и азиатских Эфиопов (Aethiopes Asiatici). Возьмем и ряд других лингвистических следов. Откуда, например, слово Германия? Я уже показывал, что оно тождественно с греческим названием Χ–Ρομα (т. е. Романия) и значит страна Романия, т. е. Римская империя, точно также как и Армения при исключении определенного члена «А» обратилась в Романию (в «Римскую» область), а слово Арамея (А–Ромея) в Ромею. Да и слово Аравия (А–РАВВИЯ) при исключении определенного члена А обращается в «страну Раввинов». А название Раввин с прибавкой определенного члена еврейского языка обратилось таким способом в А–раб (А–РАББИ), т. е. Учитель, а его страна в А–Равию (страна Ученых), т. е. и Аравия может быть не за Красным морем, где не было и нет никаких университетов, а дислоцированной в Италии и называемой итальянской областью Равенна (от еврейского равви — учитель), бывшей в V веке столицей остготских королей.

3 Не забудем, что «персы» называют себя только Арийцами, а свою страну Ираном.

Совершенно ясно, что карта эта составлена в «Эпоху Возрождения» и дает нам образчик географических познаний времени последних крестовых походов, не раньше 1291 года нашей эры.

Такими историческими следами, указывающими географические пути народов, переполнена вся древняя история, и они наглядно показывают исторические пути.

Возьмем, например, библейские описания «царств Израильского и Иудейского» (т. е. Богоборческого и Богославского) в так называемой Палестине, имя которой, сверх того, неизвестно на восточных берегах Средиземного моря, точно также и имя ее столицы, города Иерусалима, которое есть греческое, и значит «Город мирной жизни».

Как это ни неожиданно для современного человека, но все лингвистические следы, подобно следам путешественника на снегу, ведут не в Азию, а в современную нам Испанию.

Ведь имя еврей (по–французски Hebreu) то же самое, что Евер, Гевер, Хебр. А испанский полуостров до сих пор называется Иберийским (т. е. еврейским) и по нему течет река Эбро, т. е. Еврейская. Точно также Гибр—Алтар, т. е. Еврейский — Алтарь, не говоря уже о многих других названий местностей, сходных с библейскими.

Да и сам евангельский и библейский город Иерусалим (т. е. город мира) существует в настоящее время под своим еврейско–арабским названием Кадикс в Испании и перенесен в Палестину под названием Hierosolima sive Cadys (Иерусалим иначе Кадикс), как это видно на карте средних веков, приписываемой Геродоту. Точно также слово Иберия (то есть, Еврея).

А в истории Иберийского полуострова мы видим и факт высокой культуры при тамошних университетах вплоть до Крестовых походов.

А после Крестовых походов, которые не даром назывались Drang nach Osten, мы видим стремление на восток и колонизацию окрестностей Черного и Азовского морей, причем остатки этой колонизации мы видим в современной Грузии, которая до сих пор называется Иверией, т. е. Евреей, тогда как в Палестине нет и следов ее. Палестинский Иерусалим на местном языке называется Эль–Кудс.

Припомним также, что Еврейская культура господствовала в Испании вплоть до 1262 года, когда был отнят у иберийцев–евреев весь их полуостров и они рассеялись оттуда по всей Европе, Северной Африке и Западной Азии во время VI крестового похода. Да и многие научные названия еврейского происхождения пришли из Испании в культурные страны Европы. Отсюда, например, слово ал–гебра, что в переводе значит «еврейская наука», да и наша десятичная система идет с Иберийского полуострова, а с нею и вся остальная математика.

Так и слово Галилея, из которой будто бы пришел Христос, неизвестное близ современной Палестины в Азии, существовало еще в средние века на севере от Иберийского (еврейского) полуострова под именем «Галлия». А Кана Галилейская (т. е. Канна Гальская или Канна французская), где по словам Евангелия Христос совершил первое свое чудо — превращение воды в красное вино, тоже и до сих пор существует под тем же именем Канна (Canne) во Франции на берегу Средиземного моря, где процветает виноделие. Так что и сам Христос представляется лишь изобретателем вина. Евангельская река Иордан, в которой крестился Христос, было древнее название современной реки По в северной Италии близ границы с Галлией — Галилеей. Эта река была недаром перенесена и на астрологическое небо под именем «реки Эридан» у ног Ориона–Быкоборца, вероятно символа Христа. Евангельский город Сион существует и теперь под именем Сиены в итальянской Тоскане, а мифическая гора Везефа к северу от Сиона–Иерусалима4 существует и теперь в Италии под именем Везувия.

4 См. Карту: Иерусалим времен разрушения его Титом, на стр. 3712 Энциклопедического словаря Граната и Ко, пятое дополненное издание 1901 года.

Само слово еврей (по французски — Hebreu, по немецки — Hebraer, по английски — Hebrew) есть ничто иное, как Ибериец, т. е. Испанец.

Описание дарования богом десяти заповедей Моисею, как я уже показал в I томе моей книги «Христос», явно сделано в окрестностях Везувия во время извержения, да и мифическое разрушение Содома и Гоморры носит все признаки разрушения Геркуланума и Помпеи. Все выходит так, как будто царство Иудейское, т. е. Богославское списано с Испанского (или с Византийского), а царство Израильское (т. е. Богоборческое, конечно, борющееся за Бога, а не против бога) списано с Римской империи, характеризующейся крестовыми походами. Припомним, кроме того, что и Египет в Библии называется не Египтом, а Миц–Римом, т. е. Высокомерным Римом, что имя патриарха Ав–Раама (АБ–РМ) значит Отец–Рима, а Лот (по–еврейски ЛАТ) значит латинянин, что слово Араб (А–РАББИ, где А есть лишь определенный член вроде французского «Le» и немецкого «Der») значит просто: учитель; что соседняя с Испанией страна Марокко в средние века называвшаяся Мавританией и до сих пор имеет столицей Мекки–нес (созвучно с Меккой) и отчасти населена евреями.

Таких лингвистических следов достаточно много во всей древней мировой истории, в том числе и русской. И неужели мы должны упорно закрывать на них глаза в угоду нашим школьным зазубренным представлениям?

Такими лингвистическими следами наполнена и вся не только древняя, но и новая история. Вот хоть слово: швейцар, самое название которого свидетельствует, что оно пришло из Швейцарии или Швеции и, если нам будут говорить, что оно явилось из Китая, то мы только засмеемся. Точно также и название «гусар» носит все признаки происхождения от хазар.

Но кто такие были хазары? Нам говорят, что в VIII веке они покорили «Волжских Болгар». Но где была их Волга? Ведь современного нам имени «Волги» тогда не было известно для этой реки. На приведенной карте Геродота ее совсем нет. В древности она называлась Ра, а в Средние века «Итиль» или «Атель», а у калмыков до сих пор — Иджил. Все лингвистические следы ведут к тому, что Волгой назывался в древности Дунай в своем нижнем течении, так как страна под названием Болгария по–гречески Волгария, т. е. приволжская, как я уже говорил, существует и до сих пор на всем нижнем течении Дуная, а, следовательно, она и называлась Волгой.

С этой точки зрения становятся понятны и сообщения о Болгарах—Волгарях, но только при том условии, что они пришли на эту реку не с востока, а с запада, так как по словам историков они исповедовали Иберийскую (т. е. испанскую, не признавая Талмуда) религию и вели деятельную (не иначе, как морскую) торговлю вплоть до Индии, а перед крестовыми походами с 1016 года «исчезают с политической сцены», и остатки их некоторые видят в Караимах южной России, отождествляя с евангельскими саддукеями (Мельхи–седек— царь саддукеев).

И вот, лингвистические следы (хазары — венгерские гусары) позволяют выставить для дальнейшей разработки догадку, что венгерские гусары — их потомки. Они впервые упоминаются в Венгрии в 1435 году, и, может быть, их название происходит от слова Kaiserich, т. е. кесарский.

(Таким образом, можно поставить вопрос: не происходит ли и слово «уланы» от германских наездников алан? Не от этого ли слова происходит и название «алаунская возвышенность», т. е. Валдайские горы? И верно ли, что аланы ушли из России в Африку? Понятно, что я ставлю это последнее предположение лишь для дальнейшей разработки.)

Но вот и более ясные следы, ведущие к Западной Европе. Кроме гусар (хазар) существовали и кирасиры в латах. Откуда произошло их имя? Припомним, что средневековые государи постоянно стремились держать при себе, да и держали, наемные иностранные войска, чтоб в случае народных бунтов удобнее усмирять своих подданных, и мы поймем, что и кирасирские войска (всадники в латах) были иностранного происхождения, близкими к крестоносцам, а название их (как и слово: кираса) тоже иностранное, похожее на Кир–ассирийский, т. е. «войска царя ассирийского. Но ведь Ассирия (см. любой Энциклопедический словарь), говорят нам, была еще «в VII веке до Рождества Христова уничтожена восставшими против нее мидийцами», т. е., по нашему определению, средне–европейцами и не могла дать этим войскам имени «Ассирийского владыки». Но и тут лингвистические следы нам помогают. Припомним древне–французское слово Sire — государь, английское почтительное обращение «сэр», да и русское «царь», а также имена библейских властелинов: Валта–Сар (иначе Балта–Сар — Балтийский царь), Сар–да–напал (Царь–дэ–Наполи — Неаполитанский царь), причем Царь Вавилонский значит Царь Врат Господних, т. е. властелин Римской империи. Да и слово царь существует в древнееврейской (иберийской) письменности под термином sar. Значит, и само название «конных латных войск» в Европе Кир–ассирами тоже является лингвистическим следом из Западной Европы.

Все это заставляет серьезного ученого заново пересмотреть всю древнюю «историю народов» до открытия компаса и книгопечатания Гуттенберга около 1450 года, так как сообщения китайцев об открытии этих основ истинной истории народов не заслуживают никакого доверия.

Точно также и существование Генуэзских и других карт латинской колонизации Черного моря указывает, что они сделаны уже после открытия компаса Флавием Джойа около 1300 года. Вот, например, хоть самая ранняя из всех карт, Венецианская карта XIII века, хранящаяся в библиотеке св. Марка. На ней нет еще обозначений по градусам широты и долготы, а даны обозначения лишь по направлениям радиусами из четырех пунктов наблюдения. Значит, она была составлена до Меркатора, т. е. до 1594 года. И действительно, она помечена XIII веком, в конце которого только что стал применяться компас, и можно было плавать, не видя берегов, но сохраняя направление и измеряя длину сухопутного пути, как делают и современные землемеры непосредственным мерилом, а длину морского пути, хотя бы посредством колеса, низ которого, снабженный лопатками, погружен в море подобно современным пароходным колесам. И на самой этой древнейшей карте морей мы видим: помечены в кружке особо восемь компасных направлений, в которых почему–то «О» показывает юг, «Т» — север, и нет никаких признаков знакомства с широтами и долготами Меркатора.

Припомним также сказание, что компас был будто бы открыт не Флавием Джойа в Романии в начале XIV века, а еще арабами (см. Малый Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона», т. 1, 1899, с. 214, строка 16), и что один из позднейших библейских патриархов (т. е. родоначальников народов) называется в Библии Рас–Мешек, т. е. Росс–Москвич, точно также как и имя фарисеи (по еврейски — паризи), считаемые за жителей страны не существующей в Азии Персии (пишется паризи , более похоже на французское слово Parisiens, т. е. парижане).

Можно еще привести пример из дополнительных нелепостей до–печатного периода истории. Это сказка о Норвежской колонизации Исландии за 450 лет до изобретения компаса. Это не значит, что норвежцы не могли туда попасть. Чисто случайным образом, в результате бури или ненастной погоды, корабль мог после долгого хаотического плавания быть прибитым к берегам новой земли. Но вернуться после этого назад — событие невероятное. Поэтому сообщения об открытии Исландии и Гренландии и затем их регулярного посещения до открытия компаса следует отнести к явным выдумкам. А реальное открытие этих островов следует относить приблизительно к XVI веку.

Но как же и зачем могли произойти подобные изменения? Чисто психологическим путем.

Как мы получаем свое первичное знание? Исключительно путем запоминания школьных внушений без всякой их критики, подобно тому, как ребенок механически запоминает все сообщаемое ему папой и мамой, не вдумываясь в правдоподобность.

Эти первоначальные внушения и остаются у каждого человека на всю жизнь до тех пор, пока она сама не покажет ему их неправдоподобность.

В естественных науках это происходит от собственного наблюдения, а в исторических каким образом? Ведь мы не можем уйти по произволу в прошлое и собственными глазами убедиться в правдивости сообщаемого нам. Да и в географических науках наши предки долго не могли сделать проверку рассказов о мало доступных для них странах. Вот хотя бы на старых богословских факультетах в Западной Европе. Всякий молодой студент механически, т. е. путем простого школьного внушения, запоминал о Вавилонской «башне до небес» и о бывшем земном раю в Месопотамии. Он блестяще оканчивает курс, и преподаватели предлагают ему на государственный счет побывать в этих странах. Он, несмотря на труды и опасности пути, с радостью соглашается и получает большие деньги на путешествие. Он преодолевает все трудности и опасности, прибывает в назначенные места и, вдруг, к отчаянью своему, не находит там ничего так жадно ожидаемого им.

Как ему вернуться обратно на родину ни с чем, несмотря на потраченные им чужие деньги? Ведь это же будет гибель всей его научной карьеры, никто не поверит, что там нет хотя бы даже малых остатков башни до небес, которые не могли же исчезнуть совсем.

И вот, не желая провести остаток своей жизни в презрении, он придумывает собственные фантазии и подделывает портативные псевдодревние предметы и написанные им самим документы. За не нахождением следов старинной башни до небес (поводом к которой могли быть только египетские пирамиды) огромная башня создается из поддельных «древних предметов» в западно–европейских музеях, которые и служат основою для древней школьной «истории народов».

Вот почему очень важно применить тут кроме психологических и разные другие способы проверки, как по астрономическим сообщениям времени датированных летописцами небесных событий вроде затмений солнца и луны, легко вычислимых астрономически, так и по географической правдоподобности описаний, и по физической возможности указываемых событий, и по лингвистическим следам.

Но кроме таких историко–географических проверок старинных исторических сообщений, приходится применять к ним и психологические. Вот, например, хотя бы сказание о гибели Содома и Гоморры за какие–то великие грехи. Во всей светской древней истории поводом к такому библейскому сказанию могла быть только гибель Геркуланума и Помпеи от извержения Везувия, относимого историками к 20 ноября 79 году «христианской эры». О том, насколько верна эта эра, говорить не будем, а отметим только сроки гибели этих городов уже во время христианства, подтверждающиеся и геологическими исследованиями. Для мысли человека, еще не знавшего физических причин вулканизма, не оставалось тут, конечно, никакого другого выхода, как приписать это событие страшнейшему гневу бога Громовержца за какие–то всеобщие возмутительнейшие грехи жителей этих городов. И такими грехами могли быть, конечно, только противоестественные коллективные пороки, имевшие место во время тамошних литургий (т. е. оргий), следом которых и осталось предание о «Содомском грехе», возможном только на пирушках в пьяном виде и имевшем место скорее всего в древней Итальянской Ромее и в Галлии, где возникло виноделие. Это, скорее всего, дало начало обряду открытого причащения, при котором люди, как сказано в церковной истории, начинали говорить, как и теперь говорят пьяные, «на иностранных языках» и лезут обниматься и целоваться с кем попало. И очень возможно, что прежние попойки до опьянения (т. е. до сошествия св. Духа) и были ограничены, как теперь, «одним глотком красного вина и кусочком хлеба» только после страшного разрушения Содома–Геркуланума и Гоморры–Помпеи.

Читая древние исторические сказания (например, Библию, Евангелие, Жития святых и другие богословские книги), мы видим, что старинные историки были большими фантазерами, и потому произведения их надо подвергать научной критике, как с точки зрения психологической, так и с точки зрения этнографической, лингвистической и вообще естественнонаучной.

Кроме того, следует иметь в ввиду, что составители древних хроник были вовсе не из состоятельных слоев общества и, естественно, вследствие этого были носителями идеологии своего сословия, были носителями своей собственной идеологии. И это происходило из–за того, что правящая элита по своему образованию стояла много ниже своих «выдвиженцев» и не могла противопоставить им своей собственной идеологии.

Со временем ситуация изменилась. Правящую элиту стало обслуживать много народа, и историки стали выполнять заказы власти.

И такое положение будет, конечно, вплоть до того времени, когда и социальные, и исторические науки будут согласованы с науками точными и, соединившись с ними, выработают такие же обязательно приемлемые всеми положения, как таблицы умножения в арифметике.

Все это имеет очень близкое отношение и к моему настоящему труду. Историческая наука до XIX века проводила идеологию лишь правящей части населения, да это и понятно. Самые первые записи о государственных делах были сделаны придворными летописцами, хотя бы они и были из монастерионцев, т. е. таких же выдвиженцев из рабов, как и евангелисты. И как последние неумеренно восхваляли своего Иисуса, так и первые восхваляли своих господ и кроме их дел да знамений небесных ничего не считали достаточным для занесения в свои хроники. А у позднейших компиляторов, т. е. ортодоксальных историков XVIII—XIX веков, выработалась и еще одна особенность: патриотизм, сводившийся к тому, чтоб продолжить историю своих государств как можно далее в глубину веков, пользуясь для этого всеми возможными средствами.

В результате таких тенденций и вышло то вавилонское столпотворение, которое мы называем древней историей, и которое необходимо, наконец, совершенно разрушить для того, чтоб на его месте можно было воздвигнуть новую, уже действительно научную историю человечества, независящую от классовых интересов. А для этого необходимо связать ее с естествознанием, что я и пытался везде тут сделать для древнего мира.

Я мог бы привести ряд и других примеров для реального объяснения неправдоподобных старинных сказаний в древних книгах и летописях, но и этих вполне достаточно, чтоб читатель видел, что и сказания первых русских летописцев необходимо проверить и по лингвистическим следам, и с естественнонаучной точки зрения, что я и пытаюсь сделать для древней русской истории.

 

Глава I КНИГА ИОАННА ПЛАНО КАРПИНИ, КАТОЛИЧЕСКОГО АРХИЕПИСКОПА В ЧЕРНОГОРИИ: «ИСТОРИЯ МОНГОЛОВ, ИМЕНУЕМЫХ НАМИ ТАТАРАМИ» (Т. Е. ВПЕРВЫЕ ОТОЖДЕСТВЛЯЕМЫХ С НИМИ АВТОРАМИ), КАК ПЕРВАЯ ПОПЫТКА ПОДМЕНЯТЬ ПОТЕРЯВШИХ ПОПУЛЯРНОСТЬ НА ВОСТОКЕ ЕВРОПЫ РЫЦАРСКИЕ ОРДЕНА IV КРЕСТОВОГО ПОХОДА МОНГОЛЬСКИМИ ОРДАМИ В ИНТЕРЕСАХ ПАПСКОЙ ВЛАСТИ

 

Согласно официальной биографии, Плано Карпини — это итальянец Джованни дель Пьяно–Карпини из города Перуджи, родившийся в 1180–х годах в богатой семье. Считается, что он был другом Франциска Ассизского, основателя знаменитого ордена францисканцев. И сам Плано Карпини считается основателем ордена миноритов. До своего путешествия на восток он уже выполнял ряд поручений папы в Испании и Португалии. При путешествии на Восток он был облечен званием папского легата, т. е. официального и полномочного представителя Ватикана в нехристианских странах.

К монголам Плано Карпини был послан папой Иннокентием IV с письмом к «Великому хану монголов». В нем, якобы, папа был недоволен действиями монголов за разорение завоеванных ими земель и предлагал мирные отношения и сердечное согласие. В другом письме папа убеждал их перейти в истинную веру.

После возвращения в Европу Плано Карпини был возведен в сан архиепископа. Умер он не дожив до 70 лет, не позже 1252 года.

Текст взят по книге Языкова «Собрание путешествий к татарам» 1825 года.

В тексте книги путешествий Иоанна де Плано Карпини огромное количество несуразностей, показывающих ее более позднее происхождение и несуразиц, показывающих, что это не личные впечатления автора. Так, в гл. 7, п. 1 требовали дать шкуру белого медведя, соболя, бобра. Откуда на Руси XIII века шкуры белого медведя?

В другом месте автор говорит «… и все это русские князья». А не славянские ли? — спросим мы, ведь имени Россия тогда еще не было, вплоть до Владимиро–Московского князя Ивана Калиты 1340 году.

Мы уже говорили, что бусурмане, встречающиеся в тексте, происходят первично от бессерман — это немецкое слово: сборщик подати (Besteurmann) от besteuern — собирать подать. У Исидо Испанского, автора VII в., Плано Карпини позаимствовал описание Циклопедов, живущих между Арменией и Киргизией. Зачем нужно это заимствование, если, как считается, он сам там был и мог свидетельствовать, что никаких Циклопедов там нет.

В целом ряде мест (гл. 7 п. 1, гл. 1 п. 2, гл. 5 п. 3, гл. 5 п. 1, гл. 1 п. 1, гл. 4 п. 3, гл. 5 п. 8) говорит об истории Сербии в период IV крестового похода. Ее процветание началось с династии Неманичей (родоначальник Стефан Немань I). Его сын Стефан Первовенчанный (1195—1224) был коронован папой в 1217 году в короли «Расской», т. е. Русской земли. Он был как раз современником Чингис–Хана, относимого к 1155 1227, но нигде в сербской истории не говорится, чтоб он был разбит пришедшим туда из Монголии «хингисом». И именно с него началось могущество этой «Рассии», включающей в себя тогда Сербию, Черногорию, Гергцеговину.

Могущество Неманичей все возрастало и достигло вершины при Стефане Уроше IV, прозванного Душаном. Но Урош — это лишь другое произношение слова Урус, т. е. русский, и выходит, как будто само название Рассия или Россия идет не с берегов Балтийского моря, а с балканских славян.

В 1349 году Законник Стефан Душан учредил собственный патриархат.

В гл. 5, п. 6 и п. 9 он относит Золотую орду в Забайкалье.

В главе 7 сообщается: «…Даниил (Галицкий) и Василько, брат его, устроили нам большой пир, продержали нас против нашей воли дней восемь, и все единодушно ответили нам, говоря, что желают иметь папу своим преимущественным господином и отцом, а святую римскую церковь владычицей и учительницей, причем подтвердили все то, о чем раньше сообщали по этому поводу через своего аббата, и послали так же с нами касательно этого и господину папе свою грамоту и послов».

Это есть подтверждение того, что они были униатами. Однако, Плано Карпини не описал своего приема у папы.

Пользуясь тем, что французские, английские и немецкие слова искажались до неузнаваемости в устах греков, славян и турок, а имена многих местностей не только искажались, но и затерялись, стало возможно отделить греческий и славянский укоризненный вариант крестовых походов от восхвалительного франко–итальянского варианта, как совершенно независимый вариант рассказа, относящийся к совершенно другому народу. И вот, греческое слово мегал (μεγαλος), т. е. великий, как титуловался и великий Римский понтификс, навело на мысль Плано Карпини сблизить греческое прозвище Римских пап с монголами, или по его произношению с монгалами, и перенести действие с запада на восток.

Так параллельно истории крестовых походов и создалась мнимая история монгольских походов, странствующие ордена превратились в кочующие орды, и взамен латинского jugum образовалось татарское иго.

Римский «Царь–священик» (koning–chan) превратился в Кингис–хана (по–русски Чингис–хан), из папской Латинской империи выработалась история монгольской империи, якобы возникшей из ничего и через несколько десятков лет вновь погрузившейся в нирвану вместе с Латинской империей и ее крестоноскими отрядами.

Эта история Латинской империи была переведена даже на китайский язык, создав представление о существовании в Китае во время IV–го крестового похода особой монгольской династии, которую по стратегическим соображениям решительно нельзя там допустить потому, что кочевые народы способны только к отдельным мелким нападениям с целью грабежа, а никак не к массовым завоевательным движениям с целью получить основу новой Великой империи.

Книга Плано Карпино написана была, вероятно, вскоре после битвы на Косовом поле, произошедшей в 1389 году и отдавшей сербов под власть турок, так как епископ смешивал, по–видимому, монголов с турками. Поэтому и следует смысл книги Плано Карпини — необходима уния всех христианских народов против магометан. Это книга была выпущена для подготовки и обоснования к флорентийской унии, действительно и заключенной в 1438 году, но скоро распавшейся из–за нетерпимости католического духовенства.

И еще деталь. Плано Карпини, везде описывая путешествие в Золотую орду, дает точные дни описываемых событий, на 2–й день праздника очищения нашей Владычицы, в день апостолов Петра и Павла и т. д., но нигде не дается года происходящего события.

Все это укрепляет меня во мнении, что это сделано намеренно, чтобы скрыть, что она написана в конце XIV века и создана для борьбы с турками.

 

Глава II МОНАХ РУБРУК КАК ПРОДОЛЖАТЕЛЬ ЧЕРНОГОРСКОГО АРХИЕПИСКОПА ИОАННА ПЛАНО КАРПИНИ В СОЗДАНИИ ТАТАРСКОГО ИГА ВМЕСТО ТАТРСКОГО. КЛЕРИКАЛЬНЫЕ ПРИЧИНЫ ЭТОГО

 

Я уже говорил в прошлых главах, что история четвертого крестового похода в двух словах сводится к тому, что латинская церковь с великим римским понтифексом Иннокентием III напала на собственную мать — Фомейскую (Византийскую) церковь и, побив ее, была затем сама изгнана с Востока агарянами — турками, завладевшими взамен ее Востоком. А это должно было, при малограмотности того времени и неимении печатного слова, создать о IV–м крестовом походе, еще ранее его окончания и крушения созданной им в греко–славянских странах Латинской империи, две разносторонние истории.

Одну — западно–европейскую — восхвалительную, не видевшую в крестовых походах и в своей Латинской империи на Востоке ничего, кроме доблести, справедливости и славы, и другую — греко–славянскую — порицательную, не находившую в этом нападении на себя и в самой Латинской империи ничего, кроме несправедливости, насилия и хищничества. При этом, благодаря разнице навыков и неумению произносить чуждые имена и благодаря склонности заменять их своими прозвищами, должны были создаться значительные вариации в обеих версиях, по существу своему, одной и той же истории. А потом, в следующие два–три поколения, благодаря удалению латинян с Востока, естественной беспамятности безграмотных поколений и того, что территория восточной церкви была уже почти целиком под властью сарацин, на которых и перенеслась вражда обеих прежде враждовавших стран, они получили склонность к унии друг с другом против общего врага.

И я уже говорил, что эта уния и была провозглашена сначала на Флорентийском соборе, созванном папой Евгением IV и византийским императором Иоанном Палеологом в 1438 году, еще за 15 лет до взятия Царьграда турками, но уже после захвата ими Сербии.

На нем были признаны светская власть и церковное главенство папы, как общего заступника, в чем собственно и заключался главный интерес обеих сторон, и для замаскирования этой основной политической цели было признано православными исхождение святого духа не от одного только бога–отца, но также и от бога–сына (как догадались дополнить католики), и было дано согласие греков и славян на существование где–то между раем и подземным адом еще чистилища для не вполне святых и не вполне грешных душ. А католики в обмен за это признали за восточным духовенством право оставаться, как и на западе до 1080–х годов, женатыми, хотя уже и не многоженцами, и за восточными мирянами было признано право запивать причастный хлеб вином и сохранять национальные языки в богослужении. Однако, как и следовало ожидать, в Иерусалиме, уже бывшем под властью агарян, и, очевидно, под их давлением, этот союз Востока и Запада против турок был через 5 лет предан проклятию (в 1448 году), к которому, конечно, должно было через десять лет присоединиться и все греческое духовенство, после взятия Царьграда теми же турками.

Почувствовав себя бессильной на юге Балканского полуострова, папская курия употребляла (как признано и без меня историками) огромные усилия удержать унию в Польше и в юго–западной России, где сторонниками ее сделалось почти все духовенство, в том числе и киевский митрополит Михаил Рагоза, подписавший унию на Брестском соборе в 1596 году. А это было как раз за два года до напечатания только что разобранной нами книги Черногорского архиепископа Иоанна де Плано Карпини, опубликованной Гаклюйтом в 1598 году в одном и том же томе с разбираемой нами теперь книгой монаха Рубрука.

Я думаю, читатель и сам уже догадывается, зачем я напоминаю ему обо всем этом — общеизвестном среди историков. Дело в том, что отмечаемому мною здесь стремлению католиков XV века к унии со славянскими народами должна была сильно препятствовать еще державшаяся на Востоке, вплоть до XV века, порицательная версия славянских летописных сказаний о четвертом крестовом походе.

— Вы хотите, — говорили тогдашние «попы», единственные грамотеи, — возобновить свое татарское иго?

Папской курии для успеха необходимо было так или иначе отделаться от подобных неудобных воспоминаний, и единственным средством для этого было утверждать, что все рассказанное славянскими летописями о том, что было за двести или даже триста лет, относится не к татрским рыцарским орденам, а к адским (по–гречески — к тартарским) ордам, причем Черногорский архиепископ Иоанн де Плано Карпини первый догадался отождествить этих тартарцев с Монголами, а Рубрук приблизил их к России, назвав этим именем, как увидим далее, калмыков. Такое перемещение сцены действия поближе стало необходимым, благодаря быстрому увеличению тогдашних географических сведений после изобретения морского компаса около 1300 года итальянцем Флавио Джойя и открытия морского пути в Индию и Китай португальцем Васко да Гама в 1498 году, ровно за сто лет до выхода в свет разбираемых нами теперь книг.

При таких географических представлениях нетрудно было архиепископу черногорскому посылать русских князей на поклон к Кингис–хану, заменившему у него Иннокентия III (или «кинга» Ричарда Львиное сердце) из западной России в Забайкальскую золотую орду. Но ученому–монаху Рубруку, обладавшему уже лучшими географическими сведениями, пришлось перенести эту «Золотую Орду» поближе к действительному «Золотому Ордену за Дунаем» на нижнее течение реки Итиля (Волги), хотя даже и эта локализация географически и стратегически нелепа.

Итак, вся видимость за то, что обе разбираемые нами книги являются фальсификацией римских клерикалов XV века с целью устранить всегда готовое возражение тогдашних грамотеев, что своей «унией» они хотят восстановить уже испытанное славянами от католических патеров «адское иго» (jugum tartaricum).

Понятно становится теперь, почему и автор книги «Путешествие Венецианского дворянина Марко Поло» (которая впервые обнародована по–немецки в 1477 году, а написана, вероятно, перед первым униатским Флорентийским собором 1438 года) распространил «тартаров» почти по всей Азии и заставил отрока Марка ездить к Великому Хану (Pontifex maximus по латыни) не в Римскую область, а в Китай; понятно и то, почему Черногорский епископ Иоанн де Плано Карпини как раз около времени Брестского униатского собора догадался, наконец, отождествить тартар с монголами и этим окончательно устранить неприятные напоминания о прошлом. Понятно и то огромное количество свидетелей, вплоть до самого бога, которых этот черногорский архиепископ призвал в подтверждение своего неожиданного для славянских грамотеев утверждения, будто татары их летописных сообщений вовсе не татрские духовные и светские рыцарские ордены, а далекие монголы, нахлынувшие внезапно не только на Киев, Москву и Новгород, но и на Польшу, и на югославянские земли, и даже на самую Венгрию. Понятны и заключительные слова его предисловия: «Если в нашей книге мы пишем нечто такое, что неизвестно в ваших странах, то вы не должны ради этого именовать нас лживыми».

Мне неизвестно, вызывались ли на Брестский униатский собор 1596 года тени всех этих давно умерших свидетелей, которых приглашал Плано Карпини в подтверждение своих слов, и даже читалась ли там его книга, но факт тот, что при первом ее издании Гаклюйтом через два года после этого собора, был вызван свидетелем его правдивости другой монах, Вильям Рубрук, якобы путешествовавший в тех же странах, а он один стоил многих десятков. Ведь, можете себе представить, он путешествовал по личному приказу его королевского величества Людовика Святого, короля французского. Это был тот самый король, который в 1226 году еще одиннадцатилетним мальчиком наследовал своему отцу под опекой своей матери Бланки Кастильской, а потом предпринял крестовый поход в Сирию, был взят в Дамиетте в плен сарацинами, но через месяц освободился за большой выкуп, воротился во Францию и в конце своей жизни предпринял еще поход на сарацинов в Тунис, где и умер. И вот что пишет ему Рубрук в предисловии своей книги:

«Превосходительнейшему и христианнейшему государю, Людовику, божией милостью славному королю Франков, брат Вильгельм де Рубрук, наименьший в ордене братьев миноритов, (шлет) привет и (желает) всегда радоваться о Христе.

Писано в Екклезиасте о Мудреце: «Он отправился в землю чужих народов, испытает во всем хорошее и дурное».

Это дело свершил я, господин Король мой, но, если бы как мудрец, но не мудро, а более глупо; боюсь, что я принадлежу к их числу.

Все же, каким бы образом я ни свершил это, но, раз высказали мне, когда я удалялся от вас, чтобы я описал вам все, что увижу среди тартар, и даже внушили, чтобы я не боялся писать вам длинных посланий, я делаю то, что вы препоручили, правда, делаю со страхом и почтением, так как у меня не хватает соответствующих слов, которые я должен был бы написать вашему столь славному величеству».

Из этого предисловия, казалось бы, надо было заключить, что автор лично представил свою книгу Людовику святому, так как далее следует описание его пути без всяких дополнений. Ведь ясно, что если б были какие–нибудь препятствия к сдаче отчета королю, пославшему его в командировку, то он по естественной ассоциации идей тут же изложил бы эти препятствия, а не стал бы откладывать их до тех пор, когда король удосужится прочесть всю его длинную книгу. Ведь на это при медлительности рукописного чтения и невозможности читать подряд несколько дней с утра до вечера, отбросив всякие домашние и хозяйственные дела, пришлось бы употребить не один месяц. А между тем в конце книги обнаруживается, что препятствия к доставке ее вовремя королю были, а он отложил сообщение о них до окончания ее чтения королем. Вот что пишет он в заключительной главе:

«Из Армении я переправился на Кипр и в Никозии нашел вашего Провинциала (т. е. начальствующего священника у католиков), который в тот же день повез меня с собою в направлении к Антиохии, находящейся в очень плохом состоянии. Там мы пробыли праздник апостолов Петра и Павла».

«Отсюда прибыли мы в Триполи, где, в день Успения Святой Девы, имели собрание нашего ордена и Провинциал ваш определил, чтобы я избрал (для жительства) монастырь в Акре, не позволил мне (что совершенно невероятно!) ехать к вам и приказал, чтобы я написал вам то, что хочу, через подателя сего послания. Я же, не смея противиться обету слушания, составил, как мог и умел, эту книгу, прося прощения у вашей несравненной кротости как за лишнее, так и за нехватки, или за сказанное не совсем умно, а скорее глупо, так как я человек не достаточно умный и не привык составлять такие длинные повествования. Мир божий, который превосходит всякое понимание, да хранит ваше сердце и разумение ваше! Охотно я повидал бы вас и некоторых особенно близких мне друзей, которых имею я в королевстве вашем. Поэтому, если это не противно вашему величеству, я хотел бы молить вас, чтобы вы написали Провинциалу о позволении мне явиться к вам, под условием скорого возвращения в Святую Землю».

И вот, читатель, если у вас есть хоть малейшее литературное чутье, вы восклицаете:

— Но почему же Рубрук, которого насильно не пустил в Париж к королю какой–то «провинциал», не написал ему об этом сейчас же, еще из Акры, или не продолжил об этом своего предисловия, а отложил до окончания чтения королем 53 главы его большой книги? Ведь всю эту книгу король должен был читать, еще совершенно не понимая, почему его собственный посланец не возвратился лично к нему, а посылает свой доклад через какого–то «подателя сего»? Ведь по окончании чтения через неделю или даже через месяц Людовик, хотя и «святой», мог бы даже выругаться за то, что автор держал его в недоумении так долго, не говоря уже о неправдоподобности сообщения, что какой–то Акрский провинциальный священник мог задержать возвращающегося королевского посланца и приказать ему «избрать себе для жительства один из монастырей в Акре в Сирии»!

Ответ на такой вопрос может быть только один:

— Если провинциальный священник, не считаясь с мнением своего короля, запретил возвратиться к нему его посланцу после блестящего окончания им трудного и далекого путешествия, сделанного по личному приказу самого короля, то путешественник в самом начале сообщил бы королю об этом, а не начал бы так, как если б все было в полном порядке. Из этого ясно, что и начальное обращение Рубрука к королю, и заключительное обращение к нему же, сделаны не для Людовика святого, а выдуманы для читателя, чтоб придать в его глазах достоверность и авторитетность сочиненной дома книге.

Это старинный наивный литературный прием, уместный теперь лишь для пера неопытного сочинителя и незаметный лишь для слабого литературного чутья малоопытного в чтении человека.

Но если это так, то и середина книги — такое же сочинительство, сделанное не по личным впечатлениям, а как домашняя компиляция всего прочитанного автором у разных путешественников и снабженная для большей убедительности небывалыми приключениями и воображаемыми личными впечатлениями автора.

Кто такой Рубрук? — Никто не знает. В различных рукописях даже и фамилия его пишется различно: Рубрук, Руброк, Рисбрук, Рю–исбрук, Рюисброк, Рюисбрек1 и т. д.

1 Rjbruk, Rubroc, Risbrouc, Ruysbroc, Ruisbroca, чаще всего Rubruquis.

Указывают, что у города Касселя в Северном департаменте Франции и до сих пор есть фламандская деревушка Rubruk, но значит ли это, что он родился там? О времени его тоже нет никаких указаний. О национальности тоже. Но он знает Париж, так как сравнивает ширину Дона при своей переправе через него с шириной Сены у Парижа и приравнивает свои ежедневные переходы с расстоянием от Парижа до Орлеана, значит писал эту книгу французский монах.

Издание, которым я здесь пользуюсь, — перевод А. И. Малеина, изданный в 1910 году с Лондонского издания 1803 года, вышедшего под названием «Тексты и переводы Джона де Плано Карпини и Вильяма де Рубрукиса в том виде, как они напечатаны первый раз Гаклюйтом в 1598 году вместе с некоторыми более короткими произведениями». Но это заглавие неверно. У Гаклюйта напечатана книга Рубрука только до 25 главы, включительно до того места, где рассказывается, что «Тибетцы — люди, пожирающие своих родителей, так как по чувству сыновней любви они не признают для них другой могилы, кроме своих внутренностей. Теперь, однако, они это оставили, так как стали возбуждать отвращение у всех народов. Однако, они все еще делают красивые чаши из голов своих родителей, чтобы при питье из этих чаш вспоминать о них во время своего наслаждения. Это рассказал мне очевидец…»

А в Лондонском издании 1803 года после такого интересного сообщения, данного Рубруку «очевидцем во время его пребывания в тех самых местах», прибавлены имеющиеся лишь в позднейших рукописях в изданиях еще 28 глав, в последней из которых говорится:

«О Турции знайте, что там из десяти человек только один не сарацин, а все они армяне да греки. Дети властвуют над этим краем».

Значит, даже и эту древнейшую часть автор писал уже после битвы на Косовом поле 1389 года, не ранее XV века, когда действительно в Турции смешались и турки, и греки, и армяне.

О «тартарах» в этой части даются лишь сбивчивые этнографические сведения, в которых они отождествляются то с турками,2 то с киргизами, подобно которым они «пьют кумыс».

«Мы прибыли, — говорит автор в первой же главе, — в область Газарию (Хазарию) или Кассарию (Кессарию), которая представляет как бы треугольник, имеющий с запада город, именуемый Керсон (т. е. Херсон при устьи Днепра), в котором был замучен святой Климент. И, плывя перед этим городом (чего они не могли сделать, так как он далеко от моря за лиманом на р. Днепре, а кроме того и Климент был замучен не в Таврическом, а во Фракийском Херсонесе у Дарданельского пролива), мы увидели остров, на котором находится знаменитый храм, сооруженный, как говорят, руками ангельскими (чего опять нет). В середине же, приблизительно в направлении к южной конечности, Кассария имеет город, именуемый Солдаия (и считаемый за Судак в Крыму, но это имя созвучно только с городом Soldau в восточной Германии или же это испорченное слово Султания, как перевод слова Кесария), который обращен наискось к Синополю (т. е. Синопу, на противоположном южном берегу Черного моря) и туда (в Судак–то!) пристают все купцы, как едущие из Турции и желающие направиться в северные страны, так и едущие обратно из Руссии и северных стран и желающие переправиться в Турцию. Одни привозят горностаев, белок и другие драгоценные меха, а третьи привозят ткани из хлопчатой бумаги, бумазею (gambasio!), шелковые материи и душистые коренья. В восточной части этой области есть город, именуемый Матрика (вроде Темрюка, на восток от Керченского пролива, 3 где река Танаид впадает в море Понта, имея в устье 12 миль в ширину. Именно эта река, прежде чем впасть в море Понта, образует на севере как бы некое море (Азовское), имеющее в ширину и длину семьсот миль, но нигде не имеющее глубины свыше шести шагов (passus); поэтому большие корабли не входят в него, а купцы из Константинополя, приставая к выше упомянутому городу Матрике, посылают (оттуда) свои лодки (barcas) до реки Танаида (Дона), чтобы закупить сушеной рыбы, именно осетров, чебаков (posas barbatas) и других рыб в беспредельном количестве.

Выше этого устья находится Скифия (т. е. Украина 4 ), которая не повинуется Тартарам, а к востоку Свевы и Иверы (сваны и грузины), которые (также) не повинуются Тартарам. Затем к югу находится Трапезундия, которая имеет собственного государя по имени Гвидо (Андроник II Гид, ум. в 1235 году), принадлежащего к роду императоров константинопольских; он повинуется Тартарам. Затем находится земля Вастация (т. е. Никейская империя, где перед этим правил Иоанн III Вастац (1222—1254), сын которого по деду со стороны матери именуется Аскар (т. е. Феодор Ласкарис, 1255—1259), он не повинуется (Тартарам). А от устья Танаида (Дона) к западу, до Дуная, все принадлежит им; также и за Дунаем, в направлении к Константинополю платят им дань Валахия, земля, принадлежавшая Ассану (т. е. Болгария, принадлежавшая Асеню II от 1218 по 1241 год) и малая Болгария до Славонии; все они платят тартарам дань. И даже сверх установленной дани тартары брали в недавно минувшие годы со всякого дома по одному топору и все железо, которое находили в слитке».

2 Отмечу, что по–грузински для турок нет другого названия, как татары.

3 По–гречески Тама–Тарка, в русских летописях — Тьму–Таракань.

4 Я беру по первоначальному изданию Гаклюйта 1598 года, у него Szythia, а позднейшие варианты переделали ее в Zithia, Zichia, Sittia, Ziquia и Zikia.

Мы видим здесь довольно правильное в географическом смысле перечисление городов по берегам Черного моря. Мы видим даже и названия царей XIII века, хотя их время и перепутано немного. Так, например, Андроник Гид умер по византийским историкам в 1235 году, а Феодор Ласкарис воцарился лишь через двадцать лет после этого — в 1255 году, а автор объявляет их царствующими одновременно. У турок только Осман (между 1288—1326 годами) принял титул султана, т. е. через 33 года после смерти Феодора Ласкариса, и через 53 года после смерти Андроника Гида, а автор говорит, что Синоп уже в их время принадлежал султану Турции. Да и Турецкая империя основана лишь в 1453 году после взятия Царь–града турками. Явно, что автор не путешествовал в XIII веке по Черному морю в то время, так как заставши в его городах одну из названных им особ, он не мог бы застать там двух остальных. Но еще интереснее, что в первом издании этой книги было написано, что Скифия (Scythia) не повинуется тартарам. Но ведь Скифия по всем другим первоисточникам занимала всю южную Россию, т. е. была на месте Украины, в том числе и Киевского княжества. И вот, чтобы затушевать это, какой–то позднейший корректор переименовывает Скифию в Цихию, созвучно с Чехией,5 так как звук «Ч» не произносим для средне–европейцев, и подчиняет тартарам не только все северное побережье Черного моря, но и Болгарию, и Валахию.

5 Пишется в разных рукопесях то Zikia, то Ziquia Zichia, Zithia, Zitta, а первоначально — Scythia.

Но каковы же были эти тартары по Рубруку?

«Мы направились, — говорит автор в конце 8 главы, — к Батыю, держа путь прямо на восток, а на третий день добрались до Этиллии; увидев ее воды, я удивился, откуда с севера могло опуститься столько воды. Прежде, чем нам удалиться от Сарката (племянника Батыя, якобы княжившего между Доном и Волгой 6 ) несторианец Койяк (иначе Куюк старейший при дворе Сарката) вместе со многими другими писцами двора сказал нам:

«— Не называйте нашего господина христианином. Он не христианин, а Моал (могол), так как «христианство» представляется здесь названием какого–то народа». 7

«Они превозносились до такой великой гордости, что хотя, может быть, сколько–нибудь веруют во Христа, однако не желают именоваться христианами, желая свое название, т. е. Моал (могол, от греческого мегал — великий) превознести выше всякого имени. Не желают они также называться и Tap–тарами. Ибо Тартары были другим народом».

6 Отмечу, что имя «Саркат» созвучно и осмысленно только со славянским Царько, а Батыя (Бата–хана) с батюшкой = первосвященником.

7 См.: Орбели И. Е. Асан Джалал, князь Хаченский // Известия Академии Наук. 1909. №5. С.423.

Я обращаю здесь серьезное внимание читателя на последние строки. В первоначальных сообщениях прямо говорилось, что племянник Бати–хана Саркат (т. е. Царько), переименованный потом в Сертаха (и в Царьтака), был христианин и даже носил сан диакона, и такое мнение держалось очень долго. Так и должно быть, если он был славянин–крестоносец. Рубрук, по–видимому, первый тенденциозно усомнился в его христианстве, несмотря на то, что вслед за тем в 19 главе сам же упоминает о христианском народе найманах, т. е. не иначе, как о Сербии, в которой в то именно время и царствовала династия Неманей, тогда как в Средней Азии никто и не знает такого имени, хотя оно и попало в «Историю первых ханов из дома Чингисова», будто бы добытую в Китае отцом Иоккинфом Бичуриным и которая, вероятно составлена тоже католическим миссионером в Китае.

Однако хвосты крестовых походов везде высовываются из этой перестановки. Вот хоть о «тартарском» духовенстве в главе 47:

«Некоторые из них, и в особенности первенствующих, знают нечто из астрономии и предсказывают затмения солнца и луны. И перед тем как это должно случиться, весь народ приготовляет им пищу, потому что им не должно в это время выходить за двери своего дома. И когда происходит затмение, они бьют в барабаны и другие инструменты, производя великий шум и крик. По окончании же затмения, они предаются попойкам и пиршествам, обнаруживая великую радость. Тартары никогда не собирают войска и не начинают войны без их решительного слова; они (Тартары) давно вернулись бы в Венгрию, но прорицатели не позволяют этого».

И вот выходит, что родиной татар были венгерские Татры… Если бы у меня было здесь место, то я мог бы набрать из Рубрука еще десятки таких хвостов в доказательство, что эта книга писана специально с целью облегчить заключение унии со славянскими народами, еще помнившими отрицательную сторону четвертого крестового похода, когда католическое духовенство обременяло их налогами. Но места у меня здесь нет, я удовлетворюсь лишь одной заметкой о монголах и москалях. Начну с рассказа о короле Кон–Хане, т. е. короле первосвященнике (переделанном потом в Куюка), о короле Иоанне и Кингис–хане.

«В то время, когда Франки взяли Антиохию (в 1098 году), единовластие в упомянутых северных странах принадлежало одному лицу, по имени Кон–хаму (у архиепископа Плано–Карпини — он переделан в Куюка). Кон — имя собственное, а хам — обозначение достонства и значит оно то же, что пророк».

И вот сразу же неправильность:

Кон–хам здесь, конечно, Кэн–хан, т. е. царь — первосвященник, хотя толкователи и считают это слово за искажение титула Гур–хан, т. е. «всеобщий первосвященник». Востоковеды нам говорят, что этот титул впервые принял основатель «Среднеазиатской Черно–китайской империи Йе–лу Та–Ших, т. е. Юлий–шах, (потому, что Йе–лу и Юлий тоже самое имя), но не в 1098 году, а в 1125 на 27 лет позднее. А если мы посмотрим на запад, то увидим, что и там впервые великий римский понтифекс Григорий VII (1073—1085) велел именовать себя и своих преемников папами, т. е. всеобщими отцами. Но продолжим нашу выписку, с начала 19 главы.

«Всех прорицателей (астрологов) они (монголы) называли хамами. Отсюда и их государи называются хамами, так как в их власти находится управление народом путем предвиденья. И вот в истории Антиохии мы читаем, что Турки послали за помощью против Франков к королю Кон–хаму, из страны которого явились все Турки. Этот Кон был Кара–катаец. Кара значит то же, что «черный», а Катай название народа, откуда Каратай значит то же что — черный Катай» (а не черногорец ли?). И это говорят для различения их от Катаев, живущих на востоке у моря. Черные Катай жили на неких горах, через которые я переправлялся, а на одной равнине между этих гор жил некий несторианский пастор (pastor) (и конечно, в смысле духовного руководителя, а не пастуха рогатого скота), человек могущественный и владычествующий над народом, именуемым Найман (Неманями в это время называлась династия сербских королей и принадлежавших к христианам–несторианам). 8 По смерти Кон–хама (которого затем переделали в Куюк–хана), этот несторианец превознес себя в короли, и несториане называли его королем Коанном, говоря о нем вдесятеро больше, чем согласно было с истиной. Именно так поступают несториане, прибывающие из тех стран: из ничего они создают большие разговоры, поэтому они распространили и про Сарката (т. е. царька), будто бы он христианин. То же говорили они и про Мангу–хана (Махмуд–хана?) и про Кен–хана потому только, что те оказывают христианам большее уважение, чем другим народам. И, однако, на самом деле они не христиане. Таким–то образом распространилась громкая слава и об упомянутом короле Иоанне; и я проехал по его пастбищам (т. е. по его пасториям), но никто не знал там ничего о нем, кроме немногих несториан. На его пастбищах (т. е. пасториях) теперь живет Кен–хан (т. е. царь–первосвященник), при дворе которого был брат Андрей, и я также проезжал той дорогой при возвращении. У этого Иоанна был брат, также могущественный пастор, по имени Унк (т. е. Уник — единый, аналогично с именем Секунд, Терций, Квинт). Он жил за горами Кара–катаев, т. е. Черногорцев, на три недели пути от своего брата. За его пастбищами (т. е. пасториями) в расстоянии на 10 и 15 дневных переходов, были пастбища (пастории) Моалов. Это были очень бедные люди, без главы и без закона, за исключением веры в колдовство и прорицания, чему преданы все в тех странах (и эти то бедняки держали под своим игом всю Россию! Уж не братья ли это минориты, т. е. по–русски: малые?). И рядом с Моалами были другие бедняки, по имени Яркары (Jarcari), отожествляемые с тартарами. Король Иоанн умер без наследника, и брат его Унк (т. е. Уник–Единый) обогатился и приказал именовать себя ханом; крупные и мелкие его стада (паствы) ходили до пределов Моалов. В то время в народе Моалов был некий ремесленник Хингис (созвучно с английским прилагательным King's), по–русски—Чингис–Кан. Он воровал, что мог из животных Унк–хана, так что пасторы Унка пожаловались своему господину. Тот собрал войско и поехал в землю Моалов, ища самого Хингиса, а тот убежал к Тартарам и там спрятался. Унк, взяв добычу от Моалов и от Тартар, вернулся, а Хингис обратился к Тартарам и Моалам со следующими словами:

«— Так как у нас нет вождя, наши соседи теснят нас».

После этого Тартары и Моалы сделали его своим вождем и главою (вот как легко было тогда сделаться царем!).

Собрав тайком (??) войско, он ринулся на самого Унка (Уника) и победил его. Унк убежал в Катайю, где попала в плен Моалам его дочь, которую Хингис отдал в жены одному из своих сыновей. От него зачала она ныне царствующего Мангу. Хингис в своих войнах повсюду посылал сначала вперед Тартар (т. е. татровцев) и отсюда распространилось их имя, так как при виде войска Хингиса везде кричали: « — Вот идут Тартары!» Но в недавних частых войнах почти все они были перебиты. Упомянутые Моалы ныне хотят уничтожить и самое это название и возвысить свое. Та земля, в которой они были сперва, и где находится еще двор Хингис–хана, называется Онан–керуле (считаемая за реку Онон, приток Амура в Забайкалье)».

8 Я обращаю внимание, что слово несторианин по–гречески значит возвращение и очевидно верующий в возвращение из мертвых на землю с того света, как предсказано в Апокалипсисе на тысячу лет.

Вот куда забросили униаты крестоносцев, чтобы избавиться от неудобных воспоминаний! Выходит, что татары были все перебиты еще в XIII веке нашей эры. Значит современные татары — самозванцы. А кто же жил на их месте на юге России?

Вот ответ Рубрука (гл. 20):

«На пути между ним (т. е. Саркатом или Царьком) и его отцом (Бата–ханом, т. е. Батюшкой ханом, Батяем, Батием или Батыем) мы ощущали сильный страх: Русские, Венгры и Аланы, рабы их, число которых весьма велико, собираются зараз по 20 или 30 человек, выбегают ночью с колчанами и луками и убивают всякого, кого только застают ночью. Днем они скрываются, а когда лошади их утомляются, они подбираются ночью к табунам на своих пастбищах, и обменивают лошадей, да и еще одну или двух уводят с собою, чтобы в случае нужды пересесть. Наш проводник сильно боялся такой встречи.»

Но как же так! — восклицаете вы, — между монголом Саркатом или Сартахом, жившим где–то к югу от Саратова, и Батыем, жившим за Волгой, рыскали венгерцы и русские. Вы читаете далее, а там еще хуже:

«Мы добрались до Этилии, весьма большой реки. Она вчетверо больше, чем весьма глубокая Сена: начинается Этилия из Великой Болгарии, лежащей к северу, направляется к югу и впадает в некое озеро или в некое море, которое ныне называется море Сиркан (?), по имени некоего города, лежащего на берегу его в Персии. А Исидор называет его Каспийским морем. К югу от него находятся Каспийские горы и Персия, а к востоку горы Мулигек, т. е. Человекоубийц (аха sinorum), которые соприкасаются с Каспийскими горами. К северу от него находится та пустыня, в которой ныне живут (недавно перебитые в войнах) тартары. Прежде же там были некие Команы, называвшиеся Кангле (?). С этой стороны море принимает реку Этилию, которая летом увеличивается, как Египетский Нил. К западу же от Каспийского моря находятся Аланские (?) горы, Лесги (лесгины) и Железные Ворота».

Но никаких «Железных Ворот», т. е. заслуживающего такое название узкого прохода, ограниченного с обеих сторон крутыми горами на Западном берегу Каспийского моря нет. Есть такие (и даже знамениты) только на Дунае при его прорыве через Трансильванские Альпы.

Правда, нам говорят, что так называлась когда–то большая старинная каменная стена в Табассеране, но на каком основании? Ведь называется она и до сих пор только «Дербентскою Стеною», и никаких воспоминаний о том, чтобы в ней были железные ворота нет.

Прочитаем теперь и о Москалях в главе 16.

«Взяв лошадей и быков, мы ехали от становища к становищу, пока 31 июля (а годов Рубрук нигде не указывает!) не добрались до местопребывания Сартаха. Страна за Танаидом (считаемым не за Дунай, а за Дон) очень красива и имеет реки и леса. К северу находятся огромные леса, в которых живут два рода людей, именно: Моксели (т. е. Москали), не имеющие никакого закона, чистые язычники. Городов у них нет, а живут они в маленьких хижинах в лесах. Их государь и большая часть людей были убиты в Германии (Germania). Тартары вели их вместе с собою до вступления в Германию, поэтому Моксели (москали) очень любят германцев, надеясь, что при их посредстве они еще освободятся от рабства Тартар. Если к ним прибудет купец, то тот, у кого он впервые пристанет, должен заботиться о нем все время, пока тот пожелает пробыть в их среде. Если кто спит с женой другого, муж не печалится об этом, если не увидит собственными глазами: они не ревнивы. В изобилии имеются у них свиньи, мед и воск, драгоценные меха и соколы. Сзади них живут другие народы, именуемые Мердас (мордва), которых латины называют Мердинис, и они — сарацины. За ними находится Этилия (Волга), Эта река превосходит своею величиною все, какие я видел. Она течет с севера, направляясь из Великой Болгарии к югу, и впадает в некое озеро, имеющее в окружности четыре месяца пути».

Но когда же москали воевали вместе с татарами против Германии и какой государь их при этом был убит? А сомневаться в том, что моксели — искаженное польское имя русских московитов — нельзя: их местоположение описано правильно, да и мордва поименована при них.

Этим интересным местом я и заканчиваю свои выписки, предоставляя читателю самому отметить остальные многочисленные анахронизмы Рубрука, если он не убедился даже и москалями, что эта книга специально тенденциозна.

Я укажу лишь еще раз на то, что первоначальная, не дошедшая до нас рукопись Рубрука, переделывалась при всех ее позднейших копировках, и это продолжалось даже и после первого напечатания одной из ее вариантных копий Гаклюйтом в 1598 году, т. е. уже накануне XVII века. И все переделки обнаруживают одну и ту же тенденцию: облегчить создание унии всех христианских государств под главенством папы против наседавших на них турок, особенно после битвы на Косовом поле в 1389 году, установив новое мнение, будто jugum tartaricum, т. е. татарское иго русских и славянских летописей, было не папское иго, пришедшее из Рима, а (как догадался уже придумать архиепископ Плано Карпини) — монгольское. Но так как вести его по–прежнему из Забайкалья в кочевых кибитках было слишком нелепо по причине обнаружившейся тогда дальности расстояния, то греческое название крестоносцев адскими людьми (тартарами) распространили и на калмыков, и на все магометанские народности в Крыму и по Нижней Волге, и приписали им деяния крестоносцев на Востоке, что было очень приемлемо для новых славянских поколений, которые уже не испытали лично «адского ига».

Такого рода замены одних представлений другими, более выгодными для себя — обычное явление человеческой психики. Вот хоть случай со мною два дня тому назад, когда я начал писать эту самую главу, находясь в бывшем имении моего отца — Борке, теперь «Доме Труда и отдыха Академии Наук СССР». Чтоб собраться с мыслями, я захотел в этот весенний день пройтись по уединенной дорожке, обросшей деревьями с обеих сторон, как аллея среди полей. Но ее, к моей большой досаде, за день до этого перепортил хулиган–моторист, нарочно спустивший при переезде по ней перевозимый им плуг, так что хорошенькая живописная дорожка превратилась в безобразные глыбы перевернутой низом вверх голой земли. Выходя из нее за парк в легком одеянии, я почувствовал холодный встречный ветер и, повернув, пошел в противоположную сторону за парком, где было тихо, но не так уединенно. Я встретил там работавшего крестьянина, который заговорил со мною и этим прервал нить моих размышлений о Рубруке.

Окончив разговор, я пошел далее, говоря про себя:

— Что за черти эти хулиганы–мотористы! Испортили мою дорожку и мне негде теперь спокойно сосредоточиться!» И если б кто–нибудь из хороших знакомых, встретив меня, спросил, почему у меня недовольный вид, то я совершенно искренне сказал бы ему, что из–за моториста. Но вдруг я вспомнил, что я же ведь пошел за парк не потому, что обычная дорожка испорчена, а по причине подувшего мне там навстречу холодного ветра!

«Каким образом, — подумал я, — в моей голове произошла подмена действительной стихийной причины моего прихода сюда, причины, на которую нельзя досадовать, другою, человеческою причиною, которая гармонировала с моей досадой на то, что заговоривший тут со мною встречный крестьянин прервал нить моих размышлений?»

И я тотчас же понял, что процесс этот совершенно понятен с психофизиологической точки зрения.

Лишь незначительная часть наших мысленных импульсов сознается нами среди огромного количества всех происходящих в нашем мозгу. Вот, например, вы идете по улице или даже в поле, оживленно разговаривая со знакомыми. Все ваше внимание и сознание сосредоточено на них и на предмете вашего разговора. А кто же поддерживает ваше тело в его чрезвычайно неустойчивом положении, вроде палки, поставленной на одном из ее концов, и даже не только стоящей на нем, но и перескакивающей с каждым шагом на другое место, несмотря на неровности почвы и на порывы ветра, старающиеся вас уронить? Какой не ощущаемый вами путеводитель ведет вас так акробатически искусно по неровностям и извилинам, когда все ваше сознание сосредоточено на другом предмете? Конечно, этот путеводитель — подсознательная деятельность вашего же собственного мозга. Уже отсюда ясно, что наше сознательное мышление только малая часть подсознательного, т. е. не доходящего иначе как случайными отрывками до нашего сознания. Особенно ясно обнаруживается это, когда вы стараетесь вспомнить что–нибудь забытое, например, имя, или то, что вы собирались сделать, но забыли, благодаря тому, что вас отвлекли. Луч вашего ясного сознания блуждает, как прожектор, из мозжечка по всей области ваших подсознательных сведений в темноте ваших мозговых полушарий, и вдруг освещает то, что вам нужно.

Так и в области мышления всякий из нас имеет в извилинах своего большого мозга, еще другого, подсознательного руководителя, старающегося вести нас для нашего самосохранения по уже проторенным дорожкам мышлений, и сопротивляющегося всякому нашему свороту с них.

Это как бы суфлер, под подсказы которого многие из нас и думают, и говорят, и даже чувствуют в продолжение всей своей жизни, как актеры, вошедшие в свою роль. А суфлер этот старается подсказать нам, прежде всего, то, что для нас выгодно или приятно, и сам остается невидим и неощутим в цилиндрических нервных клеточках в извилинах коры человеческих мозговых полушарий.

Это он подменил и мне под аккомпанемент моего настроения ветер мотористом.

И чем слабее умственное развитие человека, чем ограниченнее горизонт его сознания, тем большую роль играет этот подсознательный суфлер в его жизненной роли. Тенденция же такого суфлера всегда одна и та же: подсказывать области ясного сознания в человеческом мозгу (который мне представляется локализированной в мозжечке) те представления об окружающем, и прошлом и будущем, которые ему выгодны: это первичный инстинкт самосохранения, по–латыни: консерватизма.

Пока человеческая мысль направлена на вопросы, решение которых в положительном или отрицательном смысле не задевает интересов мыслителя, суфлер в его мозгу молчит, как это бывает при современной нам разработке естественнонаучных или математических вопросов.

Другое дело при обсуждении вопросов социальных, затрагивающих интересы целых групп людей. Здесь выработка беспристрастных, приемлемых для всего человечества решений бывает часто очень затруднительна. То же самое и в области исторической науки, какой она была до половины XIX века.

Клерикалы прежде всего приспособляли судьбы отдельных выдающихся лиц и целых народов к своему клерикальному мировоззрению, а светские правители — к своим политическим идеалам. Все, что не соответствовало интересам данного исторического момента и данного класса, переделывалось на новый лад, и живым образчиком этого служит только что разобранная мною трансформация «татрского ига» крестоносцев в тартарское, а потом и в татарское иго монголов.

Принужденный пользоваться такими первоисточниками серьезный историк, повторяю, должен считать за исторический факт не то, что рассказывает ему древний документ, а лишь сам этот документ, который он и должен рассматривать, как образчик мнений и тенденций того времени. А для того, чтобы не заблудиться в разнообразии и разноголосице этих документов, он должен всегда иметь в виду такие два основные положения:

1. Всякая духовная власть возникла из первоначального шаманства. А так как оно независимо могло развиваться в разных пунктах земного шара, то ни одна шаманская школа не могла стать преобладающей и повсеместной без опоры на магию и особенно на светскую власть.

2. Всякая светская власть возникла из обладания железным оружием и из возможности сообщений с подвластными ей поселками, а потому и центрами ее возникновения могли быть только местности, где появилась возможность массовой выплавки железа при удобных путях водного или сухопутного сообщения. Такой удобной местностью первоначально был только Балканский полуостров. Но и этого мало.

Здесь были, конечно, и железные руды, и пути водного сообщения по Дунаю и его притокам и по греческому архипелагу; здесь были вблизи и степи, где водились табуны диких лошадей, эта основа дальних сухопутных сообщений и первоначального конного войска для распространения и поддержания светской власти вдали от судоходных рек.

Значит, первый порыв развития государственной власти на земном шаре мог идти лишь во все стороны от Балканского полуострова, из Великой Ромеи, т. е. Византии.

Появление конных «ромейских» авантюристов с железным оружием в руках должно было произвести на вооруженное лишь каменными топорами да деревянными стрелами пешее окрестное население такое же впечатление, как и появление испанцев в Центральной и Южной Америке под предводительством Кортеса и Писарро. Они моментально подчинились новым властелинам и их «вере».

И, как власть испанцев быстро охватила всю южную и центральную Америку до ее отдаленных берегов (и охватила бы и северную Америку, если б не помешали сделавшие это же французские и английские авантюристы), так и власть византийских ромейцев после открытия железных орудий производства и войны на феодальных по причине отдаленности началах и под флагом теократии должна была распространиться и к западу Европы вплоть до Англии, и к востоку Азии вплоть до Индии и Тихого океана, причем первоначальная теология должна была лучше сохраниться в отдаленных глухих местностях, чем в инициативном центре, всегда идущем вперед. А потому и троица (три мурти) индийских браминов, и их ритуал должны нам более напоминать первичное ромейско–византийское христианство, чем сильно эволюционировавшее с тех пор, благодаря развитию светских наук и искусств, позднейшее христианство в Европе. А магометанство с его многоженством и единобожием должно, да и действительно, более сохраняет библейское иудейство,9 чем современный европейский раввинизм.

9 Припомним, что слово магометанство значит православие в смысле достойной славы религии, как и слово иудейство.

Такова была первая волна феодального империализма и теологической мистической науки в Старом Свете, которую можно обозначить общим именем «христианство» в греческом смысле этого слова. «Посвящение в тайны мистических знаний». Она должна была распространиться, как звук, во все стороны.

Но вот железные руды, еще более богатые, открылись в Западной Европе, по Рейну и в Англии, их применение к земледелию и промышленности дало новый стимул к культурной жизни. Западная Римская империя переросла восточную, и рыцари, одетые в железные латы, непроницаемые для стрел, ринулись на отставший Восток, стремясь все подчинить и ассимилировать своему мировоззрению до крайних пределов Азиатского континента (так как в Африке мешали этому пустыни и тогдашнее отсутствие промежуточного оседлого населения). Азиатское прозвище Чингис–хана Темучинем, т. е. Железным, еще более сближает его с предводителями закованных в железо рыцарей.

Нам говорят, что первый крестовый поход под предводительством Готфрида Бульонского и его брата Балдуина, к которому в Царь–Граде присоединились Гуго Вернандуа, Боэмунд Тарентский, Танкред, Раимунд Тулузский и Роберт Норманский, моментально захватили Никею (1095 году) и затем и Антиохию, и «Эдессу», помещаемую историками на совсем неподходящем в стратегическом отношении месте в нынешней Урфе в стороне от Евфрата. Но этот городок годен только для пилигримства к мечети праотца Авраама, построенной, — уверяют нас, — на том самом месте, где он собрался заколоть в жертву богу–отцу своего сына Исаака, и совсем негодно в стратегическом отношении для столицы княжества или королевства. А для пилигримства оно очень подходяще, если тут упал метеорит, подавший повод к возникновению мифа о сошествии тут с неба огненного ангела. Мы видим, что в локализации столицы Эдесского крестоносного графства10 что–то спутано, но по аналогии с подвигом Писарро в Америке очень правдоподобно заключить, что крестоносцы в это время завладели не только Палестиной, но и Месопотамией, а из нее проникли и во внутреннюю Азию, в которой монашеское буддийское духовенство чрезвычайно напоминает католическое. Даже и конфуцианство в Китае может быть перерождением того же самого христианского Drang nach Osten с помощью коня и железа под знаменем библейской христианской теологии, которая тогда еще смешивалась с демонологией и с магией. А Брамины с их баядерками много ближе к первичному христианству, чем наши постные священники. Припомним только, что и в итальянском Риме, вплоть до первого крестового похода, духовенство было брачное и даже «всебрачное», и во главе его стояли классические «великие понтифексы», вплоть до того времени, когда в период 1073—1085 годов последний из этих понтифексов — Григорий VII, как антитезис прошлого, совсем запретил католическому духовенству жениться, лет за 15 до только что упомянутого первого крестового похода, может быть давшего повод к легенде об аргонавтах.

10 Легенда говорит, что этот городок был основан великим библейским охотником Нимародом, и до обращения в ромейскую военную колонию в 217 году был столицею Озроенического государства. Но, ведь, и самое название Озроеническое говорит только о Хозрое, будто бы завоевавшим Месопотамию, Колхиду лишь в 578 году!

Да и точно ли сделал это Григорий VII около 1073 года, а не Григорий IX около 1370 года?

Ведь вся история римских пап ранее XIV века не подтверждается никакими документами. Я не нашел ни одного вычисленного астрономического явления в их жизнеописаниях, которое могло бы подтвердить мне время хоть одного из них.

При такой смутности и недоказанности сведений, был полный простор приписывать одноименным папам какую угодно жизнь и деятельность, образчиком чего и служат только что разобранные мною книги «Плано Карпини» и «Рубрука», а также и Марко Поло, к рассмотрению «Путешествий» которого мы и перейдем.

 

Глава III ПУТЕШЕСТВИЕ ВЕНЕЦИАНЦА МАРКО ПОЛО КАК ОБРАЗЧИК ПРЕДСТАВЛЕНИЙ XV—XVI ВЕКОВ В ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЕ ОБ АЗИАТСКИХ СТРАНАХ И НАРОДАХ

 

До создания книгопечатания, в средние века, очередной переписчик считал своим долгом дополнять старую книгу новыми сведениями, — сохраняя при этом имя прежнего автора. Поэтому вполне вероятно, что включали в позднейшие рукописные копии книги Марко Поло сведения, полученные в результате морских путешествий в Индию — слоны, носороги, людоеды и т. д.

Мы воспользуемся фундаментальным научным изданием книги Марко Поло, снабженным подробными комментариями.

Марко Поло (1254—1324) считается известнейшим путешественником XIII века н.э., родом из итальянской Венеции. Совершил многолетнее путешествие (1271—1295 гг.) по далеким странам тогдашнего мира. Посетил Татарию, царство Великого Хана, затем, якобы, был в Индии, в Китае, на Мадагаскаре, Цейлоне, в Африке.

Странности начинаются именно с биографии. Отец Марко Поло — Николо, как сказано в прологе, путешествовал с братом своим Матвеем в восточных землях девятнадцать лет (19) (!). Прибыв домой он обнаружил двенадцатилетнего сына Марка.

Обычная торговля товаром с Востоком шла не транзитом десятки тысяч километров и в сопровождении одних и тех же людей, а поэтапно от торжища к торжищу, перепродаваясь из рук в руки. Тем же путем приходили и рассказы про дальние страны. Но после многократного пересказа они обрастали невероятными подробностями. Вот одна из возможных причин переплетения достоверных сведений с явным вымыслом во всех книгах о путешествии в глубины Азии людьми там никогда не бывшими — Плано Карпини, Рубруком и Марко Поло.

Первым, кто попытался собрать и упорядочить сведения о жизни Марко Поло, был его земляк Джон Баптист Рамусио (John Baptist Ramusio — Иоанн Креститель Римский — вот что значит его имя по–русски). И то, по крайней мере, лет через триста после того, когда, как считается, жил Марко Поло. Кстати, могилы столь великого путешественника нет. Якобы ее уничтожили в конце XVI века. И так поступили с памятью столь великого соотечественника именно тогда, когда им заинтересовались земляки?

Не осталось и представителей столь славного рода, исчезнувших еще в начале XV века. Таким образом, к XVI веку, когда впервые заинтересовались его биографией, никаких реальных следов Марко Поло в Венеции обнаружить не удалось.

Кроме того, первое печатное издание книги Марко Поло появилось на немецком языке в 1477 году в Германии, а вовсе не в Италии по–итальянски, как можно было ожидать. А под портретом «славного путешественика», опубликованном в этом издании красуется надпись: «Das ist der edel Ritter. Marcho polo von Venedig…», т. е.: «Это — благородный рыцарь. Марк поляк фон Венедиг».

А вот еще замечательный факт. В книге сам Марко Поло упоминается в третьем лице, и объясняют это тем, что не он писал эту книгу из–за больной руки, а надиктовывал ее. И, кроме того, текст был изменен, побывав под пером профессионального литератора Рустициана.

Кроме того, не известно на каком языке вообще был написан оригинал. Одни считают, что по–латыни, другие, что по–французски.

Несколько слов о книге Марко Поло. В 1477 году в Нюрнберге появилась небольшая книжечка, переизданная в Аугс–бурге в 1481 году. Второе ее издание имеется в Ленинградской ГПБ (№356). Она озаглавлена Marcho Polos Reysebuch. Титульного листа нет. Всего 120 страниц крупного шрифта около 21280 знаков, кончается книга так: «Diss hot gedruckt… »

Язык книги латино–немецкий, транскрипция слов показывает это ясно. Рукописи, с которых печатались оба издания, остались неизвестны.

В 1484–90 гг. (так как год до сих пор точно не установлен) появилось ее первое латинское издание. Неизвестен точно даже город, где оно напечатано, не то Рим, не то Венеция.

Копия книги в Британском музее переплетена вместе с другой прославленной книгой «Iohannis de Mandeville Ifinerarius in partes Thero Iobimi tanes et in ulteriores transmarinas» с пометкой 25 octobris 1503.

В 1496 году вышло первое издание на итальянском языке, напечатанное в Венеции per Ianne Babtista da Sessa Micanese del MCCCCX–CVI.

В 1502 году — первое издание на португальском языке в Лиссабоне, в 1520 —испанское, в 1532 — латинское, в 1534 — третье немецкое и в 1556 — первое французское издание — перевод с латинского издания, а не с французской рукописи!

Когда в 1865 году появилось издание французской рукописи с обширными комментариями Потье (G. Pouthier) в 2–х томах, то всех изданий на разных языках насчитывалось 57, а именно:

итальянских — 23,

английских — 9,

латинских — 8,

немецких — 7,

французских — 4,

испанских — 3,

португальских — 1,

голландских (1664) — 1

и одно русское 1863 года — перевод с немецкого издания Бюрка 1855 года.

Среди обстоятельных изданий последующих годов выделяются: английское Юле–Кордье и факсимиле французской рукописи, приписываемой XIV столетием, изданное весьма тщательно в Стокгольме в 1882 году, а в 1931 появилось и Китайское издание.

Различных рукописей этой книги насчитывается в иностранных библиотеках около 85.

В XIX в. было еще неясно, на каком языке были написаны первые книги: на латинском, французском или итальянском языке. Сами итальянцы установили, что их старейший список — это перевод с французкого.

Сличая разные рукописи, можно установить следующие общие положения:

Материал в них расположен разнообразно.

В отдельных параграфах много вставок, часто меняющих первоначальный смысл фразы.

Постепенное разбухание книги: от первых двух изданий на немецком языке до открытия их дополнений в 1824 году.

Появление все новых глав, описывающих подробности пребывания Марко Пола у «Великого Кана».

Усиленное подчеркивание двух моментов — а) Марк Поло встречает везде христиан и б) остальным народам он рассказывает о папе.

Сложность пути, по которым рукописи дошли до нас, привлекает внимание к себе.

Например, фотолитография французской рукописи изд. 1882 года в Стокгольме сопровождается исследованием Леопольда де Лиля (Директора национальной библиотеки в Париже). Он заключает из хода и из характера письма и истории самой рукописи, находящейся в специальной коллекции в Лувре и принадлежащей Карлу V (1364—1380), что она относится самое позднее к XIV веку. Однако, в 1411 году, говорят нам, она была описана спецкомиссией при подсчете библиотеки Лувра. Затем она исчезла и появляется только в XVI веке в Нормандии, в корсарском порте Онфлер (Honfleur), что засвидетельствовано на последней странице: Pour Simon du Solier demorant a Honnefler. Других доказательств ее пребывании в Нормандии нет.

Кто такой дю Солье — не известно. Наконец, в 1650 году Александр Пето продал Шведской королеве Христиане ряд рукописей, принадлежавших его отцу, а в их числе и эту копию Марко Поло, и она пролежала в Стокгольме до ее опубликования в 1882 году.

Эта рукопись обрывается словами из речи «к синьорам, баронам и всадникам». Эта речь полностью, а также решение совета баронов и все дальнейшие события опубликованы лишь в 1824 году.

«Книга чудес» Мандевиля, написанная на французском языке между 1357—1371 годами неким доктором–физиком в городе Льеже, называемая либо Jehan de Bourgogne, либо Jehains de la Borbe.

Мифический рыцарь Джон Мандевиль путешествовал по тем же местам, что и Марко Поло.

Сличая способ изложения Мандевиля и МП, сразу заметна большая разница в стиле и в изложении. Его изложение гораздо более напоминает историка нового времени, чем средневекового любителя вымыслов и легенд. И, таким образом, можно заключить о более позднем времени составления книги МП.

Кто же все–таки автор этой книги? В рукописях, как и в первых изданиях книги, нет данных о жизни Марко Пола и его семьи. Единственная его биография принадлежит Венецианцу Рамузо (1485—1557) и с тех пор помещалась в различные издателях это Battista Ramusio был с 1583 года секретарем знаменитого совета десяти. Написал 3 тома рассказов историко–беллетристического характера: 1 — 1550, 3 —1556, 2 —1559. Годы рождения и смерти Марко Пола и даты его жизни принимаются лишь условно.

Первую свою рукопись Марко Поло диктовал — говорят нам — своему тюремному товарищу в 1298 году (продиктовал товарищу итальянцу на французском языке, а не написал сам и по близкой к итальянскому языку — латыни? Хотя сам он даже не был во Франции, так как с детства ездил по Азии). И эта рукопись пизанца Рустичиано не сохранилась, а есть только копия, напечатанная только в 1824 году.

Вторую рукопись записал якобы со слов Марко один француз в 1307 году. Третья сокращенная латинская приписывается какому–то доминиканскому монаху Франческо Пипино, составившего ее, якобы, около 1320 года.

Транскрипции самих имен и фамилий автора очень разнообразны: в немецких изданиях XV столетия Marcho Polo, в латинских Marcus Polus, во французских XVI столетия Marc Paul. Есть интересная транскрипция «Martpol». Это очевидная аберрация, и я пришел к выводу, что она означает лишь одно: Martinus Polonus. А поиски такого автора приводят лишь к одному подходящему историческому лицу, а именно, что это никто иной, как Martinus Bohemus Sire Polonus иначе Martinus de Bohemia или еще иначе Martinus Bohaim, родом из Нюрнберга, 1459—1506.

В 1492 году во время пребывания в Нюрнберге Мартин Бехайм соорудил первый глобус, знаменитое «земное яблоко», использовав для этого, по словам историков, Плиния, Страбона, Птоломея и Марко Поло.

Первое издание книги МП вышло в Нюрнберге в 1477 году, Бехайму шел тогда только 18 год. Если верить тому, что он умер в 47 лет.

Портрет Марко Поло, помещенный на титульном листе 1–го издания и перепечатанный во 2–ом Аугсбургском издании, изображает так же молодого человека. Совпадение это интересно.

Если все поставить на свои места, то мы имеем следующее. Вот в 1483 году Колумб впервые обращается к португальскому королю Иоанну со своим проектом проехать в Индию вместо восточного по западному пути на основании шарообразности Земли. А назначенная королем комиссия ученых признает эту мысль фантазией, лишенной всякого основания, и лишь испанская королева Изабелла убеждается его доводами и дает ему в 1492 году для такой попытки три корабля. И удивительное совпадение: в том же 1492 году Мартиниус Полониус изготовил первый на свете глобус.

На основании одного этого совпадения я считаю очевидным, что до Колумба земля считалась просто за круг (orbis terrarum), а не за шар (globus terrarum). Ведь если Землю географы считали и ранее за шар, то почему же ни Аристотель, ни Птолемей не догадались представить воображаемые ими очертания нашего «старого света» на глобусе? Ведь это же было психологически неизбежно: создав земной шар в своем воображении, всякий попытался сейчас же перенести известное ему очертание земель с плоского листка папируса или пергамента на поверхность реального шара, который нетрудно было выточить и показать наглядно держащимся старого мнения о плоском земном круге — его действительную форму.

Это был бы только второй шаг, тотчас же неизбежный после первого по самой инерции движущейся в этом направлении мысли. Так почему же не сделали этого неизбежного второго шага Птолемей и все его последователи?

А после этого второго шага был неизбежен и третий: попытка узнать, не очень ли близки крайние восточные страны — Китай и Индия, — если поехать к ним на Запад по Атлантическому океану? Почему надо было ждать Христофора Колумба? Могут сказать, что до изобретения морского компаса попытка плыть несколько дней вне видимости берегов была рискованна.

Это правда. Но ведь и компас был приспособлен к мореплаванию еще с 1302 года шкипером Флавио Джойя, и с тех пор явилась возможность неограниченного плавания вне видимости берегов, а следовательно, и возможность морского пути в Китай и Индию по западному направлению. Так каким же образом, если все географы уже более 1000 лет знали о шарообразности Земли, никому из испанских и португальских адмиралов и моряков в течение полутораста лет не приходила в голову такая простая мысль, как попасть в Индию западным путем? И почему «комиссия португальских ученых» признала такую мысль Колумба не за гениальный проект, а за фантазию, если как нам говорят, почти за 2000 лет до Колумба, и Аристотель, и Сенека, и Плиний говорили, что Индия лежит по ту сторону Атлантического океана, и что из Кадикса туда можно проплыть в несколько дней»? Ведь Колумб прямо мог бы положить на стол вышепоименнованной «комиссии португальских ученых» и все эти сочинения, а в том числе и фолианты отца астрономов Птолемея с Землей в виде шара, если б Птолемеева астрономия и география были написаны еще до него, а не после его торжественного возвращения из Америки.

С этой точки зрения и Аристотель, и Плиний, и Птолемей были лишь отражением великих ученых XV и XVI веков на туманном фоне далекого прошлого, и первый пришедший к идее шарообразности Земли и доказавший справедливость своего вывода на деле, был Христофор Колумб, либо Мартиниус Полонус. С такой рациональной точки зрения все дело представляется в следующем виде.

После крестовых походов и развития отдаленного мореплавания, вследствие изобретения килевых кораблей и применения компаса, географические карты охватили уже много земель. По повышению высоты Полярной звезды при движении на север и по нахождению там заходящих на Юге звезд стало ясно, что и на юге небесные светила не погружаются на западе в море — океан, чтобы, нырнув в него вечером, выплыть утром в том же порядке на Востоке.

В результате таких сообщений путешественников, может быть одновременно и Колумб, и Мартин Полонус пришли к мысли, что Земля — шар, висящий в пустом пространстве, окруженный сферическим звездным небом, по которому ходят звезды, Луна, планеты, кометы. Возможно, эта мысль заимствована и у третьего лица.

Другими словами — один представил это на глобусе, другой же попытался объехать кругом, значит, все три логические шага человеческой мысли и предприимчивости неизбежное один после другого и действительно сделаны быстро друг за другом. А они повлекли и четвертый шаг, идею, что ежесуточное движение звездного неба вокруг Земли гораздо проще объяснить противоположным вращением самой Земли, а затем и пятый шаг, что движения планет вокруг Земли, независимое от звезд, происходит от их собственных орбит с эпициклами; наконец, шестой шаг — переход от эпициклических геоцентрических движений к движениям Земли и всех планет вокруг Солнца.

Первый шаг в этой цепи, вытекающей друг из друга как мы видим, был практически сделан Колумбом и Мартином Полониусом в 1492 году, а последний шаг Коперником в 1542 году. И весь этот процесс астрономической мысли совершился ровно в 50 лет, подготовив дорогу Кеплеру, Ньютону и Лапласу. Здесь все последовательно и преемственно, а рассказ о том, будто Колумб при своих хлопотах о западном пути в Индию ссылался перед комиссией португальских ученых (а в том числе, конечно, и географов) на шарообразность Земли как уже установленную за полторы и даже за две тысячи лет «до него Птолемеем и Аристотелем», такая же беллетристика, как и все остальные разговоры, речи и деяния великих людей классической древности, живших за 2000 лет до рождения их биографов.

Я пользовался текстом книги П. П. Минаева «Путешествие Марко Поло», под ред. Бартольда В. В. СПб., 1902.

Мы видим в ней сводку всех сведений об Африке и Азии, как они представлялись европейцам XV века.

На более позднее время создания рукописи Марко Поло, чем это официально считается, указывает упоминание бразильского дерева (получали краситель), а Бразилия открыта после 1500 года.

Частое указание на Полярную звезду говорит о морском путешествии, а не о сухопутном.

Описание обезьян как людей с собачьими головами и хвостами говорит о том, что автор сам их не видел, так как об обезьянах говорит отдельно. И все это позже путешествия Васко да Гамма.

Поп Иван — патриарх Царьграда Иван Каматир 1198—1206.

В описании Китая Пекин — столица с 1421 года, а ломбардцы, немцы и французы появились в Китае в первой половине 1522 года.

Золотая династия (по–китайски династия Цзинь) владела, говорят нам, Северным Китаем от 1125 году до 1234 года, и в это же время была Золотая орда и Золотой орден в Европе, а потому в дальнейшее описание вкралось много европеизмов, как, например, «Портреты предков», чего никто еще не видел у азиатских властелинов.

Только с 1368 года, с династии «Мин» начинается достоверная самостоятельная история Китая.

Пророк Иисус Навин построил второй храм в 535 году до н. э. В это же время в Китае появился Кунт–Фу–Цзы (Кун — еврейское Кен — священник).

Династия Ханов — буддизм (в это же время христианство из Палестины в Византию (202—223) Хан (Кэн — священик)).

Распад Единой Римской Империи в 395 году. Распад Китая на несколько царств.

В 622 году агряне победили и распространили свою религию вглубь Азии (Династия Тан 618—907).

Захват крестоносцами Византии. Китай захватывают Монголы.

Живя в Китае, он решил не сообщать о китайском чае, Великой китайской стене, фарфоре, о специально деформированных ногах женщин, китайских иероглифах, книгопечатании.

Из того обстоятельства, что Марко Поло использует для названия китайских мест тюркские или персидские, следует, что он никогда в Китае не был и пользовался сведениями о нем из вторых рук.

В заключение приведем некоторые места из книги.

Глава 2. «В то время, когда Болдуин был императором в Константинополе, т. е. в 1250 году, два брата Николай Поло, отец Марко, и Матвей Поло — находились тоже там; были они из хорошего роду, умны и сметливы. Посоветовались они между собой. Да и решили идти в Великое море за наживой, да за прибылью. Накупили всяких драгоценностей да поплыли из Константинополя в Солдатик» (Судак)», т. е. место их постоянного пребывания была не Италия.

Глава 8. «…Велел потом великий хан изготовить на турецком языке грамоты для отправки к апостолу, передал их братьям… да поручил им так же и на словах сказать от своего имени апостолу. В посольской грамоте да в словах значилось, знайте, вот что: просил великий хан апостола к нему около ста христиан, умных, в семи искусствах сведущих, в спорах ловких, таких, что смогли бы идолопоклонникам и людям других вер толком доказать, что идолы в их домах, которым они молятся, — дело дьявольское, да рассказали бы язычникам умно и ясно, что христианство лучше их веры… ». Чего это грамоту надо было писать на турецком языке? Этот язык чужд и автору письма и адресату, да и христиане ему зачем?

Глава 10. «…Дома узнал Николай, что жена его умерла и оставила ему двенадцатилетнего сына Марко, о котором говорится в этой книге». Это после 19–летнего отсутствия!

Глава 17. «…Скажу вам по истинной правде, без лишних слов, прожил Марко с великим ханом 17 лет и все это время хаживал в посольствах».

Глава 71. «На север от Каракорана и от Алтая, от того места, где, как я рассказывал, хоронят татарских царей, есть равнина Бангу, тянется она на 40 дней. Народ тамошний дикий и зовется мекри (толкователями не определен точно), занимаются скотоводством, много у них оленей; на оленях, скажу вам, они ездят. Нравы их и обычаи те же, что и у татар; они великого хана. Ни хлеба, ни вина у них нет. Летом у них есть дичь и они охотятся и на зверей, и на птиц; а зимою от великого холода там не живут ни зверь, ни птица». Если зимой никто не живет, то как там живут олени? Ведь ездят на них не верхом, а запрягая в легкие сани, а для этого желательно наличие снега.

«Через 40 дней — море–океан, там же горы, где соколы–пилигримы вьют гнезда. Нет там, знайте, ни мужчины, ни женщины, ни зверя, ни птицы, а только одна птица, зовут ее баргкенлак, соколы ею кормятся; она с куропатку, а ножки как у попугая, хвост как у ласточки, летает быстро. Когда великому хану понадобятся такие соколы, он посылает за ними туда. В том море есть острова, где водятся кречеты. Место то, скажу вам по правде, так далеко на север, что северная звезда остается позади к югу. Птиц этих, что водятся на том острове, скажу вам еще, великое множество; у великого хана их столько, сколько он пожелает, и не думайте, чтобы те, которых приносят из христианских стран к татарам, доставались ему; тех несут в Левант, к Аргуну и к другим левантским князьям». Чтобы Полярная звезда осталась сзади, надо перевалить через Северный полюс.

Глава 72. «От того Канчипу, о котором вам уже рассказывал едешь 5 дней, и много тут духов, по ночам они зачастую разговаривают; а через 5 дней на восток — царство Ергинул великого хана; входит оно в Тангутскую большую область, где много царств. Живут тут христиане–несториане, идолопоклонники, есть и такие, что Мухаммеду молятся. Довольно тут городов». Вот они чудеса. И сегодня там нет никаких царств и городов, помимо поставленных русскими казаками, осваивающих эти места.

Про сказочные богатства этих стран. Глава 117. «…Деньги у них вот какие: у них, знайте, золото в палочках; развешивают они его на sais , по весу всему цена; чеканной монеты у них нет, а мелочь у них такая: возьмут соль, сварят ее и бросят в форму, весом около полуфунта; восемьдесят таких кусков равняются одному sais чистого золота. Это и есть их мелкая монета».

Глава 120. «… На запад от Караиана через 5дней — область Ардандан. Народ великого хана — идолопоклонники. Главный город этой области зовется Ночиан. У здешних людей зубы золоченые; всякий зуб покрыт золотом, они делают золотые слепки с зубов и надевают их на верхние и нижние зубы; это у мужчин, а женщины этого не делают».

«…Один sais золота, скажу вам по правде, они отдают за пять серебра, потому, что серебро ближе как за 5 месяцев пути не найти».

Глава 140. «…на венецианский серебряный грош здесь можно купить 3 фазанов».

А вот полное непонимание экономических предпосылок развития.

Глава 216. «…У них большие медведи, все белые и длинною в двадцать пядей… На каждой стоянке у них до сорока больших собак немного поменьше осла, и эти собаки возят гонцов от стоянки к стоянки от днища до другого днища» В этих местах не может возникнуть никакого государства. А вот описание Руси.

Глава 218. «Россия — большая страна на севере. Живут тут христиане греческого исповедания. Тут много царей и свой собственный язык; народ простодушный и очень красивый; мужчины и женщины белы и белокуры. На границе тут много трудных проходов и крепостей. Дани они никому не платят, только немного царю Запада; а он татарин и называется Так–тактай, ему они платят дань, и никому больше. Страна эта не торговая, но много у них дорогих мехов высокой ценности; у них есть и соболя, и горностаи, и белки, и эрколины, и множество славных лисиц, лучших в свете. Много у них серебряных руд; добывают они много серебра.

О другом чем нечего тут говорить, а потому пойдем из России и расскажем вам о Великом море. Что кругом этих областей, и о тамошних жителях, начнем прежде всего с Константинополя.

… Хочу сказать о России кое–что, что я забыл. Знайте, по истинной правде, самый сильный холод на свете в России; трудно от него укрыться. Страна большая, до самого моря–океана; и на этом море у них несколько островов, где водятся кречеты и соколы–пилигримы, все это вывозится по разным странам света. От России до Норвегии путь не долог, и если бы не холод, так можно было бы туда скоро дойти, а от великого холода не легко туда ходить».

В главе 226 описана битва на Косовом поле 15 июля в 1389 году. Хан Верке — это Борис.

 

Глава IV ВАТИКАНСКИЕ АРХИВЫ О ТАТАРСКОМ ИГЕ (составлено при сотрудничестве проф. В. Р. МРОЧЕКА)

 

Я не имел возможности пересматривать лично папские архивы в Ватикане, но в этом и не представилось нужды.

Еще в 1841 году вышла в Петербурге книга А. И. Тургенева: «Исторические памятники о России, выписанные из архивов и библиотек иностранных народов».1 Они были просмотрены для меня моим сотрудником по Государственному Научно–исследовательскому Институту имени Лесгафта проф. В. Р. Мрочеком, выбравшим из них все существенное, и я пользуюсь здесь его выписками, приводя в фактической части его собственные слова, а также и некоторые его мысли в связи с моими собственными.

1 Historia Russia Monumenta ex antiquis exterarum gentium archivis et bibliothecis depromta.

Том 1–й этого интересного подбора актов содержит выписки из Ватиканского закрытого архива и из других римских библиотек и архивов, с 1075 по 1584 год. Выписки эти были составлены в конце XVIII века аббатом Альбетранди для польского короля Станислава Понятовского. Ими пользовался историк Нарушевич, а затем отчасти и Карамзин. Экземпляр этих «выписок» был подарен польским королем русскому посланнику в Варшаве — Я. И. Булгакову, а от него перешел к опубликовавшему их камергеру А. И. Тургеневу. В дальнейшем Тургенев собрал, кроме того, богатую коллекцию актов в Германии, Италии, Франции, Англии, Дании и Швеции.

Все ватиканские выписки засвидетельствованы подписью тамошнего начальника «Тайного Архива», графа Марино Марини и архивною печатью.

Ho, — как говорится в предисловии Археографической Комиссии, издавшей настоящий сборник, — «в ватиканском архиве лежит более двух миллионов одних папских булл, и хранятся, начиная с VII столетия, все сношения Рима с прочими государствами…» Поэтому позволительно задать вопрос:

— Напечатаны ли в упомянутом собрании А. И. Тургенева все бумаги, относящиеся за время «татарского ига» к русским делам, или же там есть и другие документы, до сих пор лежащие под спудом?

Что же касается до подлинности «актов», то часть из них опротестована самим составителем «Сборника». Достаточно указать, что сношения Рима с прочими государствами велись, якобы, с VII века, т. е. когда еще не было ни римского, ни других государств, за исключением Византии.

Однако и тех папских посланий к русским князьям, которые приведены Тургеневым, вполне достаточно для нашей цели: показать, что в Ватикане — Доме Хана2 — считали русские княжества униатско–католическими, хотя и отпадавшими по временам, по наущению греческого духовенства, к православию, за что и подвергались не раз карательным экспедициям своих верных католицизму соседей, при помощи Тевтонского, Храмовнического и других рыцарских орденов (по латыни — ordo), а по–русски — татрских орд.

Первые два Послания, в которых говорится о России, приписаны Григорию VII и помечены 1075 годом.

Одно из них относится «к русскому царю» Димитрию (не Дмитрию ли самозванцу) и к царице — его супруге.3 Папа говорит в нем, что сын «царя» (regis) прибыл в Рим с просьбой утвердить его наследником русского престола, и что Григорий VII соглашается на это и посылает в Россию своих легатов для дальнейших переговоров.

2 Еще раз напомню, что Ватикан по библейской транскрипции ВИТКЕН слагается из ВИТ — дом и ХЕН — хан, т. е. священник.

3 И в заглавии послания, и в тексте дальше везде «Ad Demetrium regem ruscorum et ad reginam uxorue ejus».

Второе письмо адресовано Болеславу, герцогу Польскому (Boleslao Duci Poloniorum), и в нем, между прочим, папа советует возвратить деньги «царю русков» (Regi ruscorum).

Но здесь, с точки зрения обычной хронологии, остается непонятным, почему Болеслав именуется «dux», т. е. герцог, что гораздо ближе к номенклатуре феодальных князей, а Дмитрий назван «гех»? Почему «король Русков» посылал сына в Рим, если уже с 1054 года восточная и западная Церкви разделились? И, ведь, только в 1076 году (а не в 1077) Болеслав II Смелый возложил на себя королевский венец с согласия Григория VII.

И, кроме того, почему в сборнике имеется такой большой перерыв от 1075 до 1207 года? Зная историю Запада и крупные события на Востоке, каковы крестовые походы I, II, III и IV–й, борьбу Рима и «франков» с Византией, наконец, покорение Византии в 1203—1204 гг. и ее феодализацию франками, невольно задаешь вопрос: а разве Россией и, в частности, Киевской Русью — папство не интересовалось?

По совокупности всех «обстоятельств дела» здесь возможен только один ответ:

Оба эти письма относятся не к Григорию VII Гильдебранду (1073–1086),4 впервые установившему безбрачие католического духовенства и приказавшему именовать римских первосвященников не «великими понтифексами» (т. е. великими выявителями),5 как у классиков, а папами, т. е. отцами. Они относятся к Григорию IX (1227—1241), либо к Григорию X (1271—1276), жившим в разгар Татрского ига, продолжавшегося в России с 1237 по 1502 год, и отнесены ко времени Григория VII одним из позднейших классификаторов Ватиканского архива по каким–то тенденциозным побуждениям, хотя бы из «страстной любви к древности».

Но дело в том, что при Григории VII в Новгороде не было князей, а была республика с вечевым правлением. Московского и Владимирского княжеств еще не существовало, и было только Украинское, Киевское княжество, в котором княжил при Григории VII совсем не Димитрий, а Изяслав Ярославич… И вот к этому месту Тургенев делает примечание: «Димитрий — это великий князь Изяслав» (!!!)

Почему такое странное отождествление? — Только потому, что Изяслав княжил с затруднениями между 1054 и 1078 годами в Киеве и, будто бы, в 1075 году отправился в Германию к Генриху IV и потом к папе просить помощи против своих соперников Святослава и Всеволода, и с помощью католиков — поляков — возвратил себе Киев в 1077 году. Все это, конечно, показывает, что и Изяслав Ярославич был униат, но, ведь, в письме папы, ничего не говорится об утверждении его самого или об обстоятельствах его жизни.

Ясно, что положение историка тут безвыходное, если из любви к документальности он будет утверждать «рассудку вопреки, наперекор стихиям», что римский папа отвечал Изяславу, не узнав предварительно его имени от приехавшего сына, и что сын взял такое письмо, адресованное его отцу на чужое имя.

А с нашей точки зрения на «татарское иго» все приходит в порядок. Становится ясно, что письмо это принадлежит не «первому папе» Григорию VII, царствовавшему (удобно ли вообще в отношении пап употреблять термин «царствовать»? Поскольку характер их власти был своеобразен и не может быть уложен в рамки обычных представлений о царях. Не лучше ли употреблять термины: папа, папство, папствовать) в Риме от 1073 по 1086 год, а кому–нибудь из двух следующих Григориев: или Григорию IX, восседавшему на папском престоле от 1227 по 1241 год, т. е. как раз при латинской феодальной империи, основанной крестоносцами на развалинах ниспровергнутой ими Ромеи — Византии, и в разгар напора католических, рыцарских и монашеских орденов (этих со славянско–византийской точки зрения диких тартарских орд) на православные земли. В пользу этого говорит то обстоятельство, что как раз при «Григории Девятом» (1227—1241) жил Юрьево–Польский князь Димитрий Святославович, участвовавший в походе Александра Невского на Великий Новгород в 1255 году и умерший, постригшись в монахи, в 1267 году. Время его рождения в точности неизвестно, но если мы предположим на основании его впадения в ханжество, как бывает главным образом в дряхлости, что он умер в монастыре не ранее 67 лет, т. е. родился не позже 1200 года, и что у него самого родился наследник не ранее, как на 23 году его жизни, то в последний год папства Григория IX (около 1241 года) этому наследнику было бы не менее 18 лет, и он как раз мог бы поехать в Рим для своего утверждения папою в правах наследства, если это действительно зависело от «папы» по–русски «Батяя», переделанного потом в «Батыя», и если под Сараем, т. е. Царственным городом, надо понимать не какой–то сарай в закаспийских степях, а «Дом Хана» — Вати–Кан, жилище теократического царя–царей.6

4 Напомним, что нумерация одинаковых имен придумана историками лишь в новейшее время

5 Pontifici maximi от patefacio (выявляю, выясняю) — волю небес

6 Еще раз напомню, что слово «Сарай» происходит от библейского слова Сар — царь, откуда и имя Сара — царица, и английское слово сэр, и французское название государя sir, не говоря уже о русском слове царь. А слово хан было в старину названием и римского папы, как видно из самого имени его жилища в Риме — Вати–кан т. е. Дом–хана. Относительно происхождения этого названия не может быть сомнения. Первая часть его Вати есть трансформация европейского слова БИТ, произносимое теперь как Байт в значении дом, Храм, отсюда французское bater–строитель а также habiter — обитать и старо–русское название монастыря — обитель и города Вифлеема (Bethlehem) — Дом–Хлеба. Везде корень БТ иначе ВТ. А Кан, Хал и Кен лишь разные произношения слова священник.

Или же письмо «к Димитрию, царю русских и к царице его супруге» принадлежит Григорию X (1271—1276), так как в это самое время жил Димитрий Александрович, сын Александра Невского, великий князь Владимирский (1246—1294). Если мы допустим, что письмо папы к нему было написано в 1276 году, то Димитрию в это время было лет 30, а сыну его лет 10, и он мог отправить его в Рим на благословление папы Григория вместе с каноником–гувернером. Только тогда все и приходит в порядок, да и то при допущении, что Русь была тогда униатскою.

Точно также можно сказать и о письме папы Григория к Польскому герцогу Болеславу.

Герцог (dux) Болеслав, которому папа предписывает возвратить деньги русскому царю, никак не польский король (rex). Болеслав II Смелый (1058—1080), как думают классификаторы, а действительно герцог (dux) Болеслав II Стыдливый (1226—1279), который уже с девятилетнего возраста (с 1233 года) правил «Малой Польшей», одним из феодальных уделов распавшегося в 1150 году первого Польского королевства, чем и объясняется употребленный папою титул герцог, что было бы неуместно при обращении к королю Болеславу Смелому, жившему в XI веке, а вполне подходит по времени к Болеславу II.

Этим же «одревнением» более поздних документов объясняется и отмеченный проф. В. Р. Мрочеком «перерыв» упоминаний в польских посланиях о России от 1075 по 1207 год, т. е. в течение почти полутора столетий. Никакого перерыва на деле не было, так как и оба эти документа были уже после 1207 года. Интерес папского престола к русским делам мог возникнуть только со времени разграбления Киевских православных монастырей очевидным крестоносцем и варягом Рюриком Ростиславовичем, в 1205 году, почти одновременно со взятием Царь–Града крестоносцами в 1207 году. Этот Рюрик и дал повод к возникновению мифа о Рюрике, Синеусе и Труворе.

Итак, сам Ватиканский архив подтверждает, что «адское иго» пришло не из Азии от монголов, а из Рима, и что русские князья утверждались в своих правах на княжение не монгольскими князьями, прикочевавшими из пустыни Гоби, а самими римскими папами.

Посмотрим теперь и на дальнейшие папские письма. Следующие послания, начиная с 1216 года, направлены орденам: Госпитальеров и Тевтонскому, для обращения в католицизм, а затем и закрепления Ливонии, Эстонии и Пруссии. Устанавливается новая область «Семигаллия», т. е. Полуфранция (!!), считаемая за часть Курляндского герцогства, причем с 1231 года епископ Семигальский назначается папским легатом в Ливонии, Готландии, Винландии, Эстонии, Семигаллии, Курляндии и в других провинциях новообращенных и язычников.

О русских и русинах (Rutheni) — говорится в ряде посланий с 1222 года, или как о католиках, или как о греческих сектантах. Из посланий Гонория III видно, что в России (Russia) были католические епископы, подчиненные легату Семигальскому (т. е. Курляндскому).

С 1226 года Ливонскому ордену (в тексте: Магистру и братьям Христового воинства в Ливонии),7 дано разрешение принимать миссионеров, прибывающих для защиты веры и ее распространения, и оставлять их на службе в своих замках.

И опять странное, с точки зрения монгольского ига, послание от февраля 1227 года Гонория III (1216—1227) «ко всем царям России»,8 где говорится о посылке легата для утверждения их в католической вере, если они признают свои ошибки и готовы будут от них отречься, а также предлагается этим «русским царям» сохранять прочный мир с католиками Ливонии и Эстонии,9 и говорится:

«Ваши послы, отправленные к нашему достопочтенному легату, епископу Моденскому, униженно просили его, чтобы он лично посетил ваши страны».

А через четыре года, в 1231 году папа Григорий IX (1227—1241) пишет Георгию, преславному царю России, увещание, «чтобы и он отказался от греческих и русинских обычаев,10 спас свою душу и ввел у себя христианство по «латинскому обряду».

7 Magistro et Tratribus Milisiae Christi in Livonia.

8 Universus regibus Russiae.

9 Georgio Illustri Redi Russiae.

10 Graecorum et Ruthenorum mores.

Значит, только Георгий колебался тогда между греческим и латинским влияниями!

И как раз в это время мы находим Георгия (иначе Юрия Всеволодовича (1187—1238), о котором обычная версия русской истории выражается так:

«С 1219 года он стал великим князем Владимирским, удачно воевал с болгарами, основал Нижний Новгород, посылал сына княжить в Великом Новгороде в 1237 году (т. е. через 6 лет после рассматриваемого нами письма к нему папы Григория IX), отказал рязанцам в помощи в их восстании против «батюшки» (Батыя), а в 1238 году сам погиб в битве против него при реке Сити, притоке Мологи…»

И вот, я опять спрашиваю: как это согласовать с монгольским игом, если оно было действительно монгольским, а не католическим, признаваемым большинством русских князей, но не без отдельных попыток от него избавиться, при подстрекательстве греков?

В следующем 1232 году мы имеем ряд посланий, регулирующих польско–русские отношения: о запрещении браков между католичками и русскими (не рутенами ли?), так как мужья перекрещивают жен в православие; о беглых крестьянах, спасающихся от Польши в Пруссию и Россию (не в Рутению ли?); о запрещении польскому архиепископу и другим прелатам во время войны прибегать к помощи сарацинов, русинов11 и других врагов католической веры, а также, полезно ли будет перенести Архиепископство Галицийское в другой город области, так как Галицию со всех сторон окружают неверные тартары12 (т. е. татровцы) и литуаны и схизматики из других стран,13 а далее говорится о разных льготах ордену Проповедников (Доминиканскому), работающему в России (in Russia).

И здесь опять неожиданность, если смотреть на дело с прежней точки зрения. Подумайте сами: какое же тут монгольское иго?

«В России (in Russia) работает орден (а не орда) проповедников доминиканцев, а Русины (Ruthenes) приравниваются еще к царевцам (сарацинам 14 ), врагам католицизма, а Галицию окружают неверные тартары и схизматики из других стран».

Не вытекает ли отсюда, что обитатели Татров в 1232 году, т. е. даже через 9 лет после битвы на Калке, были еще арианами, т. е. по нашим отождествлениям, сделанным в первых томах этого исследования, держались Аронова закона? И если мы припомним о большом количестве евреев, населяющих эти места даже и теперь,15 то не удивимся такой догадке. А название битвы на Калке — битвой русских с тартарами, могло быть дано по ассимиляции с последующим поведением татровцев, перешедших в католицизм.

Затем, в 1234 году папа принимает под покровительство св. Петра некоего Ульриха, его братьев и других католиков в Киеве (Kiob) и предупреждает Сандомирское епископство в Польше, чтобы оно охраняло таких людей.

В 1237 году объединяются папой два ордена — Тевтонский (основанный еще в 1128 году для защиты Палестины) и Меченосцев (основанный ливонским епископом Альбрехтом в 1200 году). Тевтонский орден перебрался из Палестины в Европу еще в начале XIII века и сперва обосновался в юго–восточной части Трансильвании, но в 1224 году король Андрей II венгерский рассорился с ним и орден перебрался в Польшу — воевать с руссами. По договору 1230 года он получил в пользование Кульмскую область у нижней Вислы, и в 1234 году папа Григорий IX объявил его владения «собственностью св. Петра» и «леном римской церкви». Еще раньше, в 1226 году, император германский, Фридрих II (1215—1250), знаменитый своей ссорою с папой Григорием IX, который отлучил его от церкви, дал полномочия гроссмейстеру этого «Тевтонского ордена» Герману фон Зальце, «завоевать по–русскую землю», жалуя «навсегда ему, его преемникам и ордену все земли, которые он получит от Польши и которые завоюет сам».

11 Sarracenos Rutenos et alios catholice fidei inimicos.

12 Я обращаю внимание читателя на то, что Rutten и теперь немецкое название Венгерского славянского населения, с языком близким к украинскому, живущего по обоим склонам Карпат и Татров, а также в Галиции (т. е. Французии!) и Буковине.

13  Infideles tartaros et Lithuanos etiam infideles et schismaticas ex aliis partibus

14 Корень этого слова sar — царь.

15 Припомним хотя бы Бессарабию. Это название происходит от Байса, местное произношение еврейского слова БИТА — дом, храм, и от Араби — арао, в сумме Байс — арабия — дом арабов, которые смешивались у христиан с евреями.

16 Episcopos Rigensem, Tarbatensem et Ociliensem.

После объединения Тевтонского ордена с орденом Меченосцев получилось могущественное прибалтийское католическое государство. Особое послание Григория IX в 1238 году известило епископов Рижского, Дерптского и Эзельского16 о принятии этого объединенного ордена Крестоносцев под особое покровительство папы, чтобы орден был сильнейшим против врагов. А кроме того, было отправлено отдельное послание — о том же —папскому легату в Прибалтике, епископу Моденскому.

После этого, в сборнике Тургенева нет никаких посланий к крестоносцам в славянских землях, вплоть до 1243 года, когда дается им ряд привилегий и наставлений.

И вот является опять вопрос: а где же знаменитое татарское нашествие на Россию, Польшу, Венгрию, Чехию, наполнявшее по современным нашим «учебникам истории» как раз весь этот промежуток времени? Разве папы на него не реагировали?

Очевидно Вати–Кану (дому Хана) ничего не было известно о заволжских ханах, и католическим орденам о заволжской орде!

Правда, что с 1241 года папам было не легко. Шла борьба Фридриха II с папством за Италию; Григорий IX едва не стал пленником сарацин (т. е. по русски —царевцев), опустошавших эту страну под знаменем германского императора, и только смерть спасла его от унижения. Правда, что и наследник Григория IX, Иннокентий IV, должен был временно бежать во Францию… Но ведь несколько десятков лет татарского нашествия не могли бы не отразиться на делах и Западной церкви! Почему же в сборнике «Выписок из Ватиканского секретного архива» и из других римских архивов и библиотек, так заботливо собранных А. И. Тургеневым, нет об этом ни одного документа? Да и дальнейшие папские письма после 1243 года тоже не упоминают о знаменитом татаро–монгольском нашествии, занимаясь мелкими вопросами. Так, в 1246 году, игнорируя «иго», папа дает право своему легату, архиепископу Пруссии, Ливонии и Эстонии, ставить епископов в Русских странах. Затем, из Лиона, в мае 1246 года, папа пишет «Царю России (Regi russiae — имени не указано) о принятии его (несмотря на иго!) под покровительство св. Петра и папы, и о посылке постоянных духовников, с полномочиями» как и те, которые назначены к Тартарам (т. е. очевидно к Татровцам). Это — два доминиканца из Богемии (по–русски Чехии) — брат Алексий и его товарищ, имя которого отсутствует.

Но как же можно было так писать, если «русские цари» в то время были «греческой веры», да еще под монгольским игом?

В том же 1246 году мы видим странное послание папы Иннокентия IV «Иоанну Преславному царю России»,17 о присоединении его к католичеству, согласно просьбы самого Иоанна, для чего направляется папский легат, архиепископ Пруссии и Эстонии.18

Одновременно легат этот может дать советы и против «тартар». Послание датировано 5 мая из Лиона.

Это послание относят к 1246 году, и приписывается оно Иннокентию IV (1243–1294), но вот опять историческая неувязка: никакого «Иоанна преславного царя России» в это время не было и в помине, а был такой только при папе Иннокентии VI (1352—1362). Это был великий князь Московский и Владимирский Иоанн II Кроткий (1326—1358), сын Иоанна Калиты, собирателя Земли русской, осуществлявшего это собирание, будто бы, при помощи не папских рыцарских орденов, а монгольских орд. Да и сам Иоанн II, говорят нам, «получил ярлык19 на великое княжение» от хана и боролся до 1359 года с не признававшими этого ярлыка Рязанским, Суздальским и Новгородским князьями».

17  In Russiae partibus.

18  Ioanni illustri redi Russiae.

19 Ehplage — почетное положение, хотя теперь такое слово и не употребительно у германцев.

И вот теперь с новой точки зрения оказывается, что он получил «ярлык» от хана из Ватикана, от папы Иннокентия VI, и был не православным, а католиком… да и отец его собиратель земли русской — тоже.

И понятно, что для согласования этой переписки с установившимися затем представлениями о «татарском иге» пришлось передать только что приведенное письмо вместо Иннокентия VI Иннокентию IV, да и то с дефектом, так как в то время не было никакого «русского царя Иоанна».

Не лучше обстоит дело и со следующими письмами.

В 1246 году приводится переписка Иннокентия IV с Даниилом Галипким, его братом, а также с Архиепископом России, Ливонии и Эстонии о приведении короля Даниила и всего народа к унии (a fidei unione). Но уже в 1257 году, папа Александр IV укоряет Даниила за уклонение от католичества. Дальнейшая их переписка неизвестна, так как после этого письма до 1284 года в сборнике Тургенева материалов нет, но в общем и оно поучительно.

Даниил Романович (1201? — 1264), сын Романа Галицко–Волынского, вел, говорят нам, сначала «скитальческую жизнь», вероятно в связи с крестовыми походами. Затем он женился на дочери Мстислава Удалого и в 1223 году галичане призвали его к себе на княжение. Он, говорят нам, «поехал в «Орду», где хорошо был принят ханом». Но ехать из Галиции в Заволжские степи, чтобы представиться какому–то князьку кочующих за Волгою монголов, было бы ему возможно только в припадке помешательства, а потому, как подтверждается и только что цитированным мною письмом папы, он ездил не в орду, а в орден (ordo), а затем после смерти Иннокентия IV и вступления на Римский трон папы Александра IV (1254—1261) он «отпал от Рима», чем и объясняется и первое, и второе из приведенных Тургеневым писем.

Интересно также и письмо Иннокентия IV в 1248 году к Александру Невскому со странным обращением: Доблестному мужу Алендру герцогу Суздальскому20 о соединении с католической церковью, и о связи с Тевтонским орденом против «тартар»…

20 Nobili viri Alendro duci susdaliensi.

Из слов «доблестному мужу Алендру герцогу Суздальскому» видно, что папа не считал Александра великим князем. Действительно, лишь только через четыре года после этого письма, в 1252 году Батя–хан, т. е., с нашей точки зрения, сам же римский папа Иннокентий IV утвердил его великим князем Владимирским. А до тех пор он в глазах папы мог быть только «преславным мужем», воевавшим на правах феодального владетеля со шведами и ливонскими рыцарями, как и остальные католические владетели между собою при «молитвах папской церкви за ту и за другую сторону». А что касается выражения «против тартар», т. е. адских людей, то тут могли подразумеваться даже и не татровцы, а просто магометане.

Вот все собранные Тургеневым выписки из «секретного Ватиканского архива» о русских делах за время Латинской империи на Балканском полуострове и натиска рыцарских и монашеских орденов на славянские и русские земли.

Мы видим, что они не только не опровергают, но самым настоятельным образом подтверждают мой вывод, сделанный на основании обстоятельного исследования русских летописей и приведения их сообщений в согласие с историко–географическими условиями, что никакого монгольского ига у нас не было, а было католическое иго, и что вплоть до отказа московского великого князя Иоанна III в 1480 году платить дань папской церкви (а не монголам) русские князья со времени взятия Царь–града крестоносцами, т. е. от 1204 по 1480 год, были униатами, а потом стали называть этот период «татарским», т. е. татрским или по–гречески — адским (тартарским) игом.

 

Глава V АБДУЛ ГАЗИ БАГАДУР–ХАН И ЕГО КНИГА ОБ АЗИАТСКИХ ТАТАРАХ

 

Книга эта вышла под видом французского перевода с русского языка в 1726 году в Голландии в Ледене под заголовком: Histoire genealogique de Tatars, где говорится следующее: (из анонимно сделанного перевода поэта Василия Кирилловича Третьяковского в 1770 году с этого уже перевода на русский язык и в 1854 Саблучевым «Родословная история о татарах…»).

Вот что говорится в предисловии к ней. «Только в конце прошлого века (т. е. около 1690 годов, хотя первое издание книги Плано Карпини и вышло в 1598 году) начали стараться (в Западной Европе) иметь подлинные известия о пространной сей земле, и мы должны благодарить россиян за их изыскания (??) потому, что без них мы пребывали бы долгое время в том же неведении о сей столь великой части круга земного».

Эта книга была написана (по собственным ее указаниям) в малоизвестном местечке Хаюке близ Хивы, сыном автора, которому собственноручно пришлось ее переписывать потому, что мало находится ученых (грамотных) людей в его стране.

История этой книги тоже не проста.

«Что касается до меня, Абдуллы Багадур–хана, то я исправил и совершил (т. е. окончил) сию книгу в Хагоке в 1076 году (по эре геджеры, а по нашему в 1698 году)».

В 1665 году эта рукопись существовала только в одном экземпляре, написанном сыном автора. Находилась в Тобольске и открыта, якобы, пленными шведскими офицерами, направленными для жительства в Тобольск после Полтавского поражения.

В 1716 году состоялась экспедиция в Хиву под началом Александра Бековича Черкасского, в которой принимали участие и пленные шведы. Вероятно, с ними рукопись и попала в Тобольск.

В 1720 году в Петербург из Тобольска в Медицинскую канцелярию Даниилом Готлибом Мессершмидтом была направлена посылка со всякого рода редкостями, собранными пленными шведами — капитаном Матерном и лейтенантом Шмидтом. В той посылке, в частности, находилась рукопись «История татар» Абдул–гази Боядур–хана, уже к тому времени переведенная капитаном Филиппом Иоганном Страленбергом.

Эта история о татарах начинается с провозглашения Чингис–хана верховным ханом монголов.

Встречающиеся в тексте имена собственные можно адаптировать через их транскрипцию к германо–латинским и через смысл показать их происхождение:

Угадай–хан — предсказатель.

Турки — торки — венгерцы. Туркистан — Венгрия.

Бухара — Бухарест, Балах, Балак — Валахия, Горы с Черногорией, Народ Карлики — Каролинги, Улус Хан — русский князь Фома, Самарканд — Адрианополь (Самарканд — Самария — сторожевой).

То есть все следы ведут на Запад, а не на Восток.

 

Глава VI ЧУДЕСА СЫНА АРАБСКОГО ШАХА

 

Перейду теперь к другой не менее характерной «мусульманской» книге, озаглавленной «Чудеса предопределения Божия в судьбах Железного царя (Тимура хана)»,1 приписанной сыну Арабского шаха (Ибн–Араб–шах).

1 Тизенгаузен, т.1, с. 455

Написаны эти чудеса рифмованной прозой и, в отличие от других арабских сочинений о монголах, не «скрывались» в виде одиноких рукописей до XIX века в западно–европейских книгохранилищах без указания от кого и когда они туда попали, а по сведениям Тизенгаузена, — были впервые напечатаны (по латыни?) Гониусом в Лейдене в Нидерландах в 1636 году, а потом Манжером в Лейвардене (в тех же Нидерландах) в промежутке между 1767—1772 годами, причем вместе с латинским приведен (впервые?) и арабский текст.

Турецкий перевод этого сочинения по сведениям Journal Asiatique, помещенным в 1863 и 1868 гг., был напечатан в Константинополе сначала в 1729,2 потом еще в 1861 году. Кроме того, там указывается еще издание в Каире в 1869 году и два издания в Калькутте в Индии в 1818 и в 1848 гг.

2 Первая типография была устроена там в 1727 году, так что если это правда, то разбираемую нами теперь книгу приходится считать из самых первых турецких книг, так как у арабов никогда не бывало «шахов».

Мы видим, что это была уже не неизвестная никому до XIX века рукопись, а старинно–печатное произведение, имевшее распространение. Возбуждает только недоумение, почему на Лейварденском издании, где впервые, по–видимому, приведен арабский текст, указывается нам не точный год, а промежуток между 1767 и 1772 годами, как будто на книге этой не помечено года ее выпуска в свет?

Нам говорят, что автор ее был сын арабского «шаха» и родился в Дамаске в 1388 году, откуда двенадцатилетним мальчиком был увезен в плен в Самарканд, где изучил персидский и монгольский языки, побывал в Астрахани, Крыму, Сарае и Адрианополе, где ознакомился с турецким языком, вел в качестве секретаря турецкого султана Магомета I (1374—1421 гг.) переписку с его ханом Дешт–Кипчакским и, наконец, перебрался в Каир, где и умер в 1450 году

Воздержимся от оценки этой биографии (за исключением нелепости выражения «арабский шах») и, руководясь лишь тем, что первое издание этой книги вышло в Голландии в 1665 году, мы можем считать доказанным, что написана она не позднее начала XVII века, и потому дает нам представления того времени, существовавшие если не в Самарканде, то в Западной Европе о «Чудесах божьего предопределения в судьбах Железного Витязя Тимура — царя Персии и Туркестана, родившегося в 1333 году, построившего Самарканд, захватившего в своей войне с турками в плен их султана Баязета II у Ангоры и овладевшего генуэзскими владениями на северных берегах Каспийского и Черного морей, и умершего в 1405 году.

Представления эти можно считать более или менее соответствующими европейским сказаниям, а хронологические прикрасы сами собой выясняются при нашем изложении.

«Когда, — говорит сын арабского шаха 3 Тохта (который по русским летописям разгромил в 1328 году Москву), — султан Дештский и Татарский увидел, что Тимур убил Хуссейна, кровь сердца его вскипела и забушевала вследствие родства и соседства с Хусейном. Приготовил он несметную рать и двинулся в бой с Тимуром, а Тимур выступил против него из Самарканда. Сошлись они оба на окраинах Туркестана близ реки Ходженской, т. е. реки Сейхуна. Между обоими войсками установился обмен военных дел, и мельница войны не переставала вращаться до тех пор, пока не измолола войска Ти–мурова. Но вдруг из его остатка выехал человек по имени сеид Берке, слез со своего коня, схватил горсть песку, пустил его в лицо неприятелю–губителю и крикнул громким голосом: «Враг побежал!»

3 Тизенгаузен, 1, с. 456.

Тимур закричал тоже самое своим зычным голосом, как у человека, созывающего жаждущих верблюдов и кричащего: «джаут! джаут!».

И повернулись войска Тимура, как возвращаются коровы к своим телятам, и снова принялись за бой со своими противниками и супостатами. Не оставалось в войске его ни молодого, ни старика, кто бы ни кричал: «враг побежал!»

И вот рать Тохтымыша отступила, обратилась в бегство и по пятам ее последовали возвращавшиеся ранее вспять. Войско Тимурово наложило на них меч и дало им пить чашу смерти. Захватили воины Тимура имущество и скот их и забрали в плен главных начальников и свиту…

И направился Тимур в Дешт–Кипчакские земли, усердствуя по части быстроты и спешности».

«Эта область исключительно Татарская, 4 переполненная разными животными и турецкими племенами, со всех сторон огражденная и во всех частях возделанная, обширная по объему, здоровая водою и воздухом. Люди ее — мужи в полном смысле, воины ее — превосходные стрелки. По языку — это самые красноречивые турки, по жизни — самые праведные, по лицу — самые прекрасные, по красоте — самые совершенные. Женщины их — солнца, мужчины их — полнолуния, цари их — головы, бояре их — груди. Нет в них ни лжи, ни обмана, нет между ними ни хитрости, ни лукавства. Обычай их ездить на телегах с уверенностью, не знающей страха. Городов у них мало и переходы их продолжительные. Границы Дештской земли 5 с юга — море Коль–зумское, да море Египетское (по дальнейшему описанию — Черное), завернувшее к ним из области Румской (Ромейской). Эти два моря почти что сталкиваются, не будь промеж них гор Черкесских, составляющих между ними «грань непроходимую», вплоть до Китайских пределов, принадлежащих владениям Монголов и Хатайцев (Хетов–готов?).

«С севера его — Ибирь(??) и Сибирь, пустыни и степи да пески, нагроможденные точно горы. И сколько этой степи, где бродят только птицы и звери. С запада Дештской земли — окраины земель Русских и Болгарских, да владения христиан–нечестивцев (т. е. католиков); к этим окраинам прилегают и Румские (ромейские) владения, лежащие по соседству с землями, подвластными Туркам–Османам».

«Выезжали, бывало, караваны из Харезма (Хорасана) и ехали себе на телегах спокойно 6 без страха и опаски вдоль до самого Крыма»…

4 Там же. С 459.

5 Там же. С 459.

6 Там же. С 460.

«Не возили они с собою ни продовольствия, ни корму для лошадей и не брали проводника вследствие многочисленности тамошних народов, да обилия еды и питья у живущих там людей. Путешествовали они от одного племени до другого и останавливались только у того, кто сам предлагал у себя помещение… Ныне же в тех местностях, от Харезма (Хорасана) до Крыма, никто из тех народов и людей не живет и нет там другого общества кроме газелей (их тут никогда не было!) и верблюдов».

«Столица Дешта — Сарай. 7 Это город мусульманской постройки, чудной крепости. Султан Берке, да помилует его Аллах, приняв ислам, построил его, избрал столицею своего царства и возлюбил его. Он побудил народы Дешта ко вступлению на пастбище Ислама, и вот почему Дешт стал сборным местом всякого добра и блага, так что к прежнему прозванию «Кипчак» прибавилось еще прозвание «Берке» (т. е. Благодатный). А теперь Хаджи Исаи–еддин, сделавшийся начальником в Самарканде, продекламировал мне следующее свое стихотворение в Астрахани, одном из Дештских городов, претерпев на пути туда разные невзгоды:

«— Я слышал, что Берке находится в степи, прозванной по своему султану — степью благодати. Дал я верблюдице моего путешествия остановиться на одной из окраин этой степи, но не нашел там никакого Берке (т. е. благодати)».

7 Там же. С 460.

Мне кажется, что здесь мы видим уже разочарование человека, начитавшегося про чудеса в Дештском царстве, но не нашедшего их при действительном путешествии.

А далее мы видим, что в этом царстве было введено «ханефейское» (т. е. ханобожеское) правоверие, «допускающее употребление вина». Считая, что имя Иоанн, по–испански Хуан, сократилось (по мавро–арабски) в Хана и стало синонимом духовного властелина, мы можем предположить, что здесь под именем ханифеев (т. е. хуанобожников) подразумеваются Иоанниты. И это тем более уместно, что духовно–рыцарский орден крестоносцев–иоаннитов, носивший черные плащи с белым крестом на груди, был основан в Иерусалиме Раймондом Дю–пюи в 1118 году и продолжал работать на ближнем Востоке до 1522 года, после чего Иоанниты, возвратившиеся в Европу, стали называться Мальтийскими рыцарями, а оставшиеся в Крыму переродились, по–видимому, в Караимов. Рассмотрим же на этом фоне дальнейшие сообщения «сына арабского шаха».

«Когда Берке–хан, — продолжает он, — был пожалован почетною одеждою ислама и водрузил в Дештских землях знамена в честь ха–нефейского исповедания, то он пригласил к себе ученых из всех краев и шейхов со всех сторон и концов, чтобы они научили людей уставам своей религии и указали им за это богатые подарки, и на тех из ученых, которые пришли на его призыв, излил целые моря даров. Он оказывал покровительство науке и ученым, уважал законы бога всевышнего и уставы пророков. Были у него в это время, а после него у Уз–бека и у Джани–бека наш мулла Кутбеддин, ученейший Эррази и другие знаменитости ханефейские и шафийские… » «При содействии этих сеидов Сарай сделался средоточием науки и рудником благодатей. В короткое время в нем набралось 8 здоровая доля ученых и знаменитостей, словесников и искусников, и всяких людей заслуженных, подобная какой не набиралась никогда ни в разных частях Египта, 9 не в деревнях его. Между построением Сарая и разрушением его и тамошних мест прошло 63 года. (А Латинская крестоносная империя на Балканском полуострове существовала около 60 лет, от 1202 до 1263). Это был один из величайших городов по своему положению и населеннейший по количеству народа. Рассказывают, что у одного из вельмож его сбежал невольник и, поселившись на месте, отдаленном от большой дороги, открыл там лавочку и торговал в ней, снискивая себе пропитание. Так прожил этот негодяй около 10 лет, и господин его ни разу не встречал его там, не сходился с ним и не видел его вследствие величины города и многочисленности жителей его. Он был на берегу реки, отделившейся от реки Итиль (считаемой за Волгу), относительно которой путники, летописцы и странствователи согласны, что больше ее нет ни одной в числе проточных рек и пресных нарастающих вод. Выходит она из земли Русских и нет от нее никакой другой пользы, кроме той, что она радует души. Впадает она в море Кользумское (Каспийское), хотя оно закрыто и окружено несколькими Персидскими владениями: Гиляном, Мазендараном, Астерабадом, Ширваном. Имя Сарайской реки — Сингиля (а не Ахтуба, как у Волги), через нее переезжают не иначе, как на больших судах, не вступает в нее нога ни пешехода, ни всадника. И сколько рукавов отделяется от этой длинной и широкой реки, а каждый рукав больше Евфрата и Нила!»

8 Там же. С 463.

9 Не забудем, что арабское название Мазр, есть только особое произношение европейского Миц–Рим, т. е. Развеянный Рим (см. Христос кн. II, 198, 220)

«Расскажу теперь и о том, как настал этот потоп (т. е. Тимурово нашествие) и смыл Дештские (Deutsch'ские) народы. Прибыл Тимур (из Туркестана — стана турок) в этот край с войсками несметными — нет! — с морями бурными, с обладателями стрел летучих, мечей секучих и копий зыбучих, со львами задушающими и тиграми нападающими, со всякого рода настигателями, вымещающими на неприятеле свою месть, защищающими добро свое и соседей своих, логовище свое и убежище, добычу свою и род свой, со ввергающимися в пучины боевого моря и противоборствующими его волнам и потокам».

«А Дештский царь Токта послал гонцов к старейшинам своих людей и к начальникам своих народов, к жителям своих песчаных степей и обитателям своих окраин, к главам своей родни — к коренным зубам своим, приглашая к сопротивлению и бою с Тимуром. Влача за собою одежду повиновения и устремившись к нему со всех весей, они собрались по племенам и родам, конные, пешие, вооруженные мечами и стрелами, надвигаясь и наступая, отражая и поражая своим острым мечом и копьем. Эти люди самые отборные и меткие стрелки; метатели их не дают промахов. Как только они натянут тетивы, так и попадут в жилы и достигают цели, сидит ли она неподвижно или летает. С ними Токта двинулся в бой и приготовился к битве с войсками Тимура, похожими на песок по многочисленности своей и на горы по громадности своей».

«Когда оба строя противостояли друг другу и обе рати вступили в бой, то из войска Токты–Мыша выступил один из вождей правого крыла, имевший злобу на одного из эмиров, и потребовал разрешения убить его. А Токта сказал ему:

— Твое желание будет уважено, но ты видишь, что случилось. Так оставь нас в покое, пока мы не управимся и добьемся того, чего желаем. Тогда я предоставлю тебе твоего соперника, и ты выместишь на нем твою злобу и удовлетворишь твои притязания.

Но тот ответил:

— Нет! Мне нужен он сейчас. А коли нельзя, то нет тебе от меня ни послушания, ни повиновения!

Токта возразил ему:

— Мы находимся в тяжком горе, которое озабочивает нас более твоего желания, мы в мрачном положении, которое кручинит нас более твоей беды. Так потерпи и не торопи, успокойся и не бойся. Ни от кого не уйдет то, на что он имеет право. Не заставляй же слепого искать убежища на обрыве и не будь из тех, которые чтут бога ради барыша. Ты теперь, как после ночи несчастия, уже минувшей, и после зари благоденствия, уже занявшейся. Так оставайся же на своем месте и нападай на своих противников, наступай и не отставай, вер–шай, что тебе приказано.

Но князь не послушался и ушел с громадной толпой. За ним последовали все изменники и отступники и все его племя, которому имя Актау. Он отправился в Румские владения, пришел в Адрианополь–ские земли и поселился там.

Расстроилось войско Токты и стрелы желания его не попали в то место, в которое они пускались. Не видя возможности уклониться от стычки с Тимуром, он подбодрил свое войско, отбросил свою спесь и свое легкомыслие, выставил вперед удальцов из своих ратей, выстроил конницу и пехоту, укрепил центр и фланги и наладил свои стрелы и мечи. Что же касается до войска Тимура, то оно обошлось без этих приготовлений, потому что положение его было ясно и на челе его знамени были начертаны слова победы и власти. Обе рати сошлись, ударили друг на друга, смешались и запылали огнем сражения.

Столкнулись враги с врагами, простерлись шеи под рубящими мечами и подставились груди бьющим копьям. Помрачили свои лица и оскалили свои зубы боевые волки и завыли; ожесточились злобные тигры и выпрямились к прыжку; сцепились львы и встали дыбом; покрылись кожи перьями стрел и вздрогнули; опустились чела вождей и головы главарей в обряде битвы, как бы преклоняясь к молитве, и простерлись на земле; закрутилась пыль и взвился прах; погрузились в морях крови и знатные и простые; летание стрел во мраке пыли казалось метанием снарядов в бесовских вождей, а сверкание мечей в тучах праха казалось блестящим сиянием над царями и султанами. Кони смертей не переставали носиться и крутиться, а львы отрядов нападать на врагов; взвивалась на воздух пыль от копыт и лилась по степи кровь от мечей, так что земель казалось шесть, а небес восемь, как морей.

Длился этот бой и погром около трех дней, затем поднялась пыль от бегства войска Токты, показавшего тыл. Рати его разбежались и отступили, и полчища Тимура разбрелись по Дештским владениям и расположились в них. Ему подчинились последние и первые из них. Завладел он всем движимым, разделил его и унес с собою, собрал все захваченное и раздал всю добычу, дозволил грабить да полонить, произвел гибель и насилие, уничтожил племена Дештские, истребил наречия их, изменил порядки и увез с собою все захваченные деньги, всех пленных и имущество. Передовые войска его дошли до Азака (Азова) и он разрушил Сарай, Сарайчик, Хаджи–Тархан и все эти края». 10

Так были ликвидированы, по словам «сына Арабского шаха», Железным витязем–Тимуром два заволжские великолепные Сарая да вдобавок еще и Хаджи–Тархан, под именем которого, может быть, здесь надо подразумевать Тмутаракань русских летописей, так как Ас–таракань под именем Астрахани существует и теперь.

Действительно ли их разрушил Тимур, а не просто покорил бывшие тут форпосты генуэзцев и пришедшего с ними Тевтонского (Teutsche=Deutsche) ордена, самое имя которого происходит от имени Германии Terutschreich, обратившееся затем в Deutschland. Во всяком случае с Тимуром связывается и возникновение в это время в Крыму караимства, религии средней между иудейством и исламом.

Только в этом смысле и необходимо (?) понимать финал борьбы Токты (или Локты) с Железным завоевателем — Тимуром, где на смену выступает некий Идику (или Эдигей), имя которого напоминает слово — iudicus11 (иудейский — ср. лат. judex, ius — судья). Вот этот интересный рассказ,12 «О том, как Идику обманул Тимура».

10 Тизенгаузен, 1, с. 466.

11 Интересно, что от этого же корня происходит французское слово judicature — судейское звание, judiciaire — судебный и т. д.

12 Тизенгаузен, 1, с. 467.

Идику послал гонца к своим родичам соседям и к племени левой (северной стороны) — все они принадлежали к числу сторонников и друзей его — сказать, без ведома о том Тимура, чтобы они откочевали из своих родных краев, направляясь туда, где трудные пути сообщения и много опасностей, иначе Тимур рассеет их и погубит всех. Они последовали тому, что предписал им Идику, и шли, не останавливаясь.

Узнав, что люди его ускользнули от Тимура, Идику сказал ему:

— О владыка наш, эмир! Есть у меня громадное множество родичей и домочадцев, но они не безопасны, ибо после моего ухода им приключаются обиды и притеснения от Токты. Я не сомневаюсь, что он погубит и истребит их всех до единого. Пока я сам защищен против него по милости вашего величества, он будет вымещать злобу своего характера на моих домочадцах и родичах. Ведь я наладил нить этих его столкновений с тобою и свергнул его в теснины бедствия и лохмотья поражения. Во всяком случае мне не весело на душе, что они живут в одном с ним месте. И может ли жизнь быть мне приятной, пока мои друзья — соседи Токты? Если твой светлый разум разрешит послать гонца к этим многочисленным племенам с высочайшим монаршим наказом откочевать от Токты и улучшить свое положение, то мы все будем жить под твоею достославною тенью в твоих плодоносных садах благоденствия, покрытых листвою. Мы высвободимся из гладкой степи этого Дешта, завершивши наши минувшие бедствия и проведем остальное время в твоих вертоградах, у подножия которых протекают реки. Но выше всего высочайший разум твой. Для рабов первое дело — следовать тому, что он постановляет».

 Тимур сказал ему:

— Ты пальмочка твоего народа и столбик, стерегущий его. Ты уже исходил эти дороги. Иди сам.

Идику — только этого и хотевший — сказал:

— Все люди —рабы твои и твои послушники, следующие твоему желанию. Кого ты признаешь достойным какого–либо дела, для того любой труд легок.

— Ты первый затеял это дело, — ответил Тимур, — так будь и исполнителем его. Ведь не требует чужого решения тот, кто сам повелитель города.

Присоедини ко мне, — сказал Идику, — одного из князей с монаршими указами относительно того, что решит твой высочайший разум.

Тимур согласился с ним, исполнил его желание и дал ему того, кого пожелал сам Идику. Но по уходе его Тимур понял, что тот обманул его. Он отправил к нему гонца с приказанием вернуться к нему для совещания, которое случайно подвернулось, но когда гонец предстал перед Идиком и сообщил ему для чего он прислан, то сказал ему и бывшему при нем князю:

— Отправьтесь к вашему господину, облобызайте его руки и сообщите ему, что сроку моего общения с ним пришел конец, и что я далее неподвластен ему, ибо страшусь бога.

Им нельзя было грубо отнестись к нему в таком их критическом положении. Поэтому они ласково распростились с ним, повернули назад и уехали, не останавливаясь. Тимур воспылал на Идика великим гневом. Со злобы на него он чуть было не убил себя и испил из горькой чаши, как сказано в коране: «Настанет день, когда беззаконник станет кусать руки свои». Но не нашло на него желание двинуться на Иди–ка, и он отправился в свои владения в Самарканд, оставив его в покое.

Вот как кончилось дело Тимура в Дешт–Берке, так что говорят: «не перехитрил Тимура никто кроме Идику… »

Когда последний присоединился к своим сторонникам, приятелям и наперсникам, он принялся за разведку дел Токты и вооружался к отражению его, не будучи в состоянии починить то, что разломал. Он поставил у себя особого султана и особого хана (священника), созвал к нему предводителей левой (т. е. северной) стороны и начальников племен ее. Они вняли его зову и прибыли к нему, будучи сильнее других и безопасны от злобных действий Джагатайцев и несправедливости их. Вследствие этого султан его усилился, и хан обогатился целыми караванами полчищ, основания его в столице утвердилися, и столбы его власти возвысились».

«А что касается Токты, то он, когда враг его ушел и спокойствие водворилось, собрал свои войска и призвал на помощь свой народ. Не прекращались удары мечей и метание боевых копий между Токтой и Идику. Они сразились между собою 15 раз…»

 

Глава I НАСКОЛЬКО ДОСТОВЕРНА ДРЕВНЯЯ И СРЕДНЕВЕКОВАЯ ИСТОРИЯ КИТАЯ?

 

Для того, чтобы мои дальнейшие выводы не были еще более неожиданны для читателя, чем «Татарское иго», я должен показать фантастичность средневековой истории Китая раньше, чем в дальнейшем обработаю подробно китайскую хронологию всеми своими астрономическими, филологическими и чисто логическими методами.

Уже и ранее меня специалист–египтолог, академик В. П. Васильев, в XIX веке, совершенно отрицал древнюю историю Китая, да и наш новейший специалист по Китаю — А. В. Пужилин1 — пришел к заключению о недостоверности старинных китайских древних сообщений при сопоставлении с библейскими, например, присутствие рассказа о всемирном потопе, покрывшем водою всю землю, за исключением самых высоких гор при патриархе Яо, относимом тут к —2357, —2261 годам, т. е. произошедшем как раз в то же время, как и по выдумкам новейших европейских библиистов (—2340?), что показывает на заимствование у последних.

1 Современный Китай. Т.II. 1900. С. 2.

Точно также указывалось и на тождество 60–летнего цикла в летоисчислении китайцев с таким же циклом средневековых и позднейших евреев и т. д., и т. д.

Указывалось уже и на внутренние параллелизмы разновременных китайских псевдо–летописных сказаний вроде, например, того, что Чжоу–Синь, последний патриарх династии Шан, живший, будто бы, между минус 1154 и минус 1122 годами, повторил через 640 лет всю историю Изе–Гуя, последнего патриарха из династии Ся (—1818 — —1766). И тот, и другой со своими красавицами женами завели увеселительный сад с бассейнами для купаний, наполняемыми вином и обставленными всякими кушаньями, где оба предавались одинаковым оргиям, и оба были низвергнуты восставшим народом и лишили себя при этом жизни, а низвергнувшие их преемники царствовали добродетельно и т. д.

При специальном разборе китайской истории я поговорю и об этих параллелизмах более подробно, а теперь, прежде всего, воспользуюсь случаем продемонстрировать на китайской хронологии мои методы проверки старинных династических записей (к которым, собственно говоря, исключительно и сводятся все «древние истории»).

Уже и в прежних томах приводил я наполняющие наши курсы «всеобщей истории» невероятные рассказы о «возрождениях» древних культур (после их смерти и долгого небытия) к новой жизни, и даже не дома, а на чужбине. Такова, — говорят нам, — была в Западной Европе целая «Эпоха Возрождения (Ренессанс, по–французски), в продолжении которой «возродились вновь» во Франции давно исчезнувшие с земного шара древние греческие и римские литература, художество и наука. Но я уже доказывал и, надеюсь, доказал, что это ошибка, и что «Эпоха возрождения» была на самом деле «Эпохой зарождения классицизма», а прецедент ее был не в древней Греции и древнем Риме, а в Латинской феодальной империи во время четвертого крестового похода.

А вот теперь, опять нам приходится разбирать повествование о еще более удивительных вещах. Едва мы заглянем в современную нам «Историю Китая», как в противность нашему выводу о том, что раз пережитые формы исторической жизни не возвращаются вновь, мы видим, что в Китай возвращались нередко даже и через тысячелетия небытия не только целые минувшие эпохи, но даже и давно вымершие династии.

Что сказали бы вы, если б я выразил опасение, что во Францию может возвратиться теперь, через 607 лет после своего прекращения, династия Капетингов, а в Германию через 1029 лет небытия — Каролингов? Вы, конечно, только посмотрели бы мне в лицо, чтобы определить по выражению глаз, в своем ли я уме? Так почему же вы не задаетесь этим же вопросом, когда видите в китайской хронологии совершенно такие же возрождения династии даже и по три, а иногда и по четыре раза после многовекового исчезновения?

Взгляните только на общепринятую теперь хронологическую таблицу Китайских династий.

Вот, например, династия Чжоу (Chu, —1125, —255 г.), угасшая после почти 900–летнего царствования в Китае, в минус 255 году и возродившаяся в Северном Китае через 810 лет небытия. Процарствовав там после этого своего возрождения только 32 года (от +557 по +589 год), она вновь угасла и вновь возродилась на 9 лет после почти четырехсотлетнего небытия (между 950 и 960 годами), после чего уже не возрождалась до сих пор и, можно надеяться, не возродится совсем.

Вот династия Ханов (Han, —206, +255). Процарствовав 470 лет, сначала на Западе Китая, потом на востоке, и потом там и тут в числе «трех королевств», она возродилась вновь через 680 лет небытия (от 947 до 951 году) в «Эпоху пяти династий», где имела только два поколения…

Вот династия Цзин, процарствовавшая сначала на западе, потом на востоке 155 лет (от 265 по 420 год). Она исчезла с лица земли на пятьсот шестнадцать лет и возродилась после этого снова в Китае на 11 лет (между 925 и 937 годами), да и еще через шестьсот семьдесят восемь лет на 145 лет (от 1115 по 1260 году), после чего уже не возвращалась в Китай до сих пор.

Вот династия Сун, первично процарствовавшая 59 лет (между 420 и 479 гг.). Она возродилась вторично через четыреста восемьдесят лет и царствовала сначала на юге, а потом на Севере Китая триста двадцать лет (между 960 и 1280 годом), после чего тоже уже не возвращалась в Китай до сих пор.

Такие же возрождения и возвращения произошли и с династией «Вей», и с династией «Тан», и с династией «Ци»…

Так почему же, ввиду таких «исторических прецедентов», не ждать нам теперь возрождения Капетингов во Франции, и Каролингов в Германии, и даже у нас «династии Вещего Олега и Игоря»?

А если это явно невозможно у нас, то невозможно оно и в Китае. Все эти династии нельзя даже и исследовать иначе, как для того, чтобы определить, из каких первоисточников они заимствованы, кем и когда занесены в «Историю древнего и средневекового Китая», под теми же самыми именами, когда возможно было давать сколько угодно самостоятельных имен?

Рассмотрим эти династии и с другой точки зрения. Однажды я, смеясь, сказал одному своему знакомому астроному–математику:

— Можете ли вы вычислить время достижения половой зрелости древними китайскими богдыханами? — Я могу.

Он принял это за шутку и рассмеялся, но когда я объяснил ему свой метод, он убедился, что такое вычисление даже очень легко.

Я излагал уже его в предшествовавшем томе этого моего историо–логического исследования,2 но чтобы не отсылать читателя туда за справкою, изложу еще другими словами и здесь.

2 «Христос», кн. VII

Возьмем любую династию царей и посмотрим, сколько лет она продолжалась и сколько в ней было перво–поколений.

Во–первых, дети рождаются только через девять месяцев после зачатия; во–вторых, зачатие совершается, обыкновенно, не с первого дня вступления в брак, в–третьих, первый ребенок может умереть еще в детстве, в–четвертых, первым ребенком может родиться и дочь и, в–пятых, в брак вступают не тотчас после достижения половой зрелости. Поэтому уже априорно можно сказать, что половая зрелость достигается не менее, как года за четыре или пять до определяемой нами непосредственно нормальной продолжительности поколений.

Для проверки я приложил свой метод к позднейшим европейским династиям, родословные которых не представляют сомнений.

Вот, например, в Германской династической истории от воцарения Генриха IV (1056 г.) до низложения Вильгельма II (1918 г.) прошло 862 года, и было 40 смен, причем на каждую пришелся, в среднем, 21 год. Вычитая отсюда наши 4–5 лет, мы получаем достижение ими половой зрелости около 16–17 лет, как и должно быть.

Вот во французской династической истории, от воцарения Анри I (1030 году) до низложения Наполеона III (1870 году) прошло 840 лет и было 42 смены, на каждую в среднем пришлось 20 лет. Вычитая отсюда наши 4–5 лет, мы получаем половую зрелость около 15–16 лет. Опять совершенно верно.

Вот в английской династической истории — от воцарения Эдуарда III (1042 году) до воцарения Виктории (1837 году) прошло 795 лет и было 37 смен. На каждую приходится 21 год. Опять получаем половую зрелость около 16–17 лет.

Вот в русской династической истории от воцарения Михаила Федоровича (1613 году) до низложения Николая II (1917 году) прошло 304 года, и, если исключим убитых своими родными тотчас по воцарении, да притом и бездетных — Иоанна Антоновича и Петра III, то получим 15 смен, по 20 лет на каждую, причем половая зрелость выходит в среднем на 15–16 году.

Мы видим, что, действительно, можно этим методом определять время половой зрелости у представителей любой династии, если в ней окажется хоть четыре или пять переходов от отца к сыну, потому что случайный избыток продолжительности царствования отца нейтрализуется тут соответствующим недочетом продолжительности царствования сына или внука, и потому даже в нескольких поколениях отдельные избытки и недочеты, естественно, уничтожаются друг с другом.

Вычислим же этим надежным способом время половой зрелости и разных китайских династий.

Вот последняя китайская династия Цин. От воцарения ее первого царя Ши–Цзу в 1644 году и до низложения последнего — Сюань–Туна в 1912 году прошло 268 лет и было 10 смен, но они были равносильны двенадцати, так как Шин–Цзу (1662—1722) процарствовал исключительно долго (61), более двух поколений и то же самое Тао–Цзун (1736—1796), процарствовавший 60 лет. А это заставляет признать, что у них престол перешел не иначе как к внукам,3 и потому примем тут 12 смен поколений.

3 Тем более, что наследники их умерли не вскоре после своего воцарения, что было бы с сыновьями, а через 11 или через 23 года царствования.

Разделив 268 на 12, мы получаем, что на каждую смену поколения здесь пришлось 22,5 года, что опять дает половую зрелость около 17 лет. Значит, хронология этой новейшей династии, как и следовало ожидать при ее постоянных сношениях с европейцами, оправдалась общечеловеческой физиологией.

Перед ней была династия Мин, т. е. Ясная, от 1368 года, когда у китайцев впервые установились постоянные и прочные сношения с западными европейцами, и в Китае господствовали католические школы и научные учреждения. Она окончилась в 1644 году после 276 лет существования. В ней было 17 поколений и на каждое приходилось только 16 лет. Допустив, что у них сыновья рождались в среднем уже через год после брака, получаем половую зрелость на 14–15 год. Это маловато, но еще допустимо, или объясняется тем, что тут были и братья, о чем однако не говорится в первоисточниках.

Посмотрим теперь, что было ранее установления сношений с европейцами. Непосредственно перед «Минами» была, — говорят нам, — монгольская династия Юанов (что–то вроде Иоаннов или Иванов), которую можно разделить на две части:

1. Четыре первых Юана (от Шай Цзу до Сен Цзуна, царствовавших будто бы одновременно с четырьмя последними представителями династии Сун и династии Золотых Татар (династия XXXII) от 1206 по 1260 год; их считают за героев «Татарского ига в России»: Чингисхана, Угедея, Куюка и Мунке.

2. Последующие Юаны, начиная с Ши–Цзу и кончая Тай–Дин Ди, царствовавшие в качестве преемников предшествовавших от 1277 по 1367 год (династия XXXII). Их всех считают за потомков Кублая, хотя последний из этой династии знаменитый Хромой Тимур (Тамерлан, 1333—1368 году, построивший Самарканд), как известно, никогда не был китайским властелином. Выключив его, мы получаем для этой позднейшей части династии «монголов» продолжительность 72 года (от 1260 по 1332 год), причем на каждую смену первых поколений приходится у них только 7 лет, для чего необходимо, чтоб они достигали половой зрелости никак не позже семилетнего возраста, что явно нелепо. Такие короткие сроки могут получаться лишь при выборном правлении или родовом, как не имеющем никакого отношения к смене поколений, а между тем они показаны как отцы и дети.

Кроме того, ни одного из этих имен в китайских хрониках не значится. Там одновременно с ними (от 1277 по 1367 год) царствуют потомки Ши–Цзу, носящие совсем другие имена (династия XXXII), и о том, кто и когда отождествил их с потомками Кублая и ввел в число китайских императоров никогда не бывавшего в Китае самаркандца Хромого Тимура — неизвестно. Кроме того, и в самой китайской вариации этих властелинов (часть которых не совпадает и по годам царствований с «монголами») мы находим среднюю смену поколений в 11 лет, что дает опять нелепую половую зрелость не позже девятилетнего возраста. Таким образом, эта династия с физиологической точки зрения уже не выдерживает никакой критики, особенно после того, как две следующие за нею династии — Минов и Цинов — оправдались физиологией.

Отсюда приходится заключить, что достоверная история Китая началась лишь с Минской династии, когда прочно водворились в Китае европейские торговцы и миссионеры. А «монгольская династия» втиснута в Китай с уплотнением по причине недостатка простора между уже отмеченною мною династией Минов и династией Сунов (династия XXX—XXXI). Эта последняя династия, — говорят нам, — царствовала в Китае от 960 года по 1276, сначала на юге Китая, а потом на его севере. За 316 лет ее существования в ней насчитывается 16 поколений и по общей сумме правителей в ней приходится по 20 лет на каждое, так что половая зрелость их как будто около 16 лет, что вполне правдоподобно. Но вот мы с недоумением видим, что хотя в ее истории и нет ни слова об ее ограблении с одной стороны «Золотыми татарами», а с другой «преемниками Чингис–хана», однако и простой взгляд на хронологические вехи данного периода показывает нам, что тут (конец XXXI династии) даны в Китае три царства, продолжавшиеся от 1174 или от 1206 годов до 1260 или до 1276 года. Во всех их были 4 поколения, но в то время как у «Сунов» половая зрелость достигалась в нормальном возрасте, около 16 лет, у обоих ее непризнанных соправителей из «Золотых татар» и «монголов» половая зрелость достигалась на одиннадцатом году.

Среднее время смены первопоколений — 12,5 лет. Половая зрелость достигается не позже 10–летнего возраста. Уже из одного этого сопоставления видно, что монгольская династия (время деятелей IV–го крестового похода) втиснута сюда с уплотнением. И замечательно, что тоже самое мы можем сказать и о «Золотых татарах» (династии XXIX). Налегая на время первых трех крестовых походов (с 1115 году), их династия кончилась около конца Латинской империи на Балканском полуострове. Она продолжалась 145 лет, содержа 10 поколений на каждые по 14,5 лет, и половая зрелость достигалась его представителями не позже двенадцатилетнего возраста.

 

Еще более интересный физиологический казус произошел с династией «Киданских татар», носивших прозвище Ланов (династия XXVII—XXVIII). Сначала она царствовала параллельно государям династии Сун (960—1168 году) и в первое время сменяла свои поколения в 24 года, так что половой зрелости они достигали очень поздно, около 20 лет от роду. Но вот она переселилась на запад (династия XXVIII), и с ней случился физиологический казус: вместо 20 лет ее поколения стали достигать половой зрелости на пятом году от рождения!

Уже простой взгляд на таблицу показывает, что совершенно такие же анормально ранние половые созревания в детском возрасте были и у остальных древних китайских династий, начиная от династии Цинь (V династия), появившейся в Китае, — говорят нам, еще в минус 255 году до начала нашей эры и продолжавшейся до только что отмеченной нами династии Сун (960 году). Очевидно, что все эти «династии» нахватаны откуда–то в слишком большом количестве, потому сильно уплотнены.

Но вот мы уходим еще более в глубину времен, добираемся до минус 255 года, т. е. целых 867 лет. В ней оказывается 35 смен поколений, на каждое 25,5 лет, т. е. вместо детского возраста там достигалась половая зрелость лишь после 20 лет от рождения.

Мы смотрим предшествовавшие династии и находим, что в династии Шан, начавшейся в минус 1766 году и царствовавшей 644 года, половая зрелость обнаруживалась около 20 лет, а в династии Ся, царствовавшей перед нею, от минус 2205 года 439 лет — около 21 года.

Что же такое вдруг случилось с китайскими императорами, начиная от —225 года до начала нашей эры и вплоть до появления в Китае европейских католических миссионеров? Почему они начали так поразительно рано созревать во все средние века?

Ответ тут может быть только один: вся китайская история до начала нашей эры есть сочинительство миссионеров. Они нахватали эти династии из европейских хроник, как показывают и сами титулы. Титул Хан в VI, VII, VIII и XXVI династиях — это еврейское слово Кан, т. е. священник; титул Ван в IV династии — это венгерское слово Бан, т. е. граф, откуда и польское пан. Титул Ди, иначе Ти, происходит не иначе, как от католического Деус — бог, греческое Теос, итальянское Дио, что вполне согласно и с современным обычаем китайцев произносить от европейских имен только первый слог. Титул Цаун, особенно начавшийся с династии Тан (618 году) и употреблявшийся до последнего времени, созвучен с английским Sun — солнце (немецкое Sonne), что может быть объяснено особенно тесными коммерческими сношениями англичан с китайцами.

Но каким же образом иностранные хроники могли бы кооптироваться в китайскую литературу?

Я уже говорил в VI томе, что это было даже неизбежно, благодаря отсутствию в Китае фонетической азбуки.

Почему мы, читая какой–нибудь иностранный рассказ, или роман, или историческое повествование, чувствуем, что это не наше, русское произведение?

Только по иностранным именам действующих лиц и иностранным названиям местностей или растений в окружающем пейзаже и т. д. Если б и они были переведены на русские слова по их созвучию или смыслу, то мы, несомненно, и все произведение приняли бы за русское. В истории печатного дела и были действительно такие случаи, когда издатели были обмануты людьми, выдававшими свой перевод мало известных авторов за собственные произведения, да и читатели их не подозревали этого, пока кто–нибудь, знакомый хорошо с иностранной литературой, не обнаружил обмана.

А в китайской нефонетической письменности, где каждый значок имеет символический смысл, такая ассимиляция переводов с собственными китайскими произведениями была неизбежна до тех пор, пока для ряда иностранных слов не были придуманы тоже специальные чертежики. Дам несколько примеров…

Когда на Китайском рынке появился шоколад, то название его пришлось составить не иначе, как из целой фразы созвучных китайских слов: Шо–Ке–Лай–Ди, что значит: «Пожалуй–можно–придти–разок».

Когда появились в Китае словари, для которых по–китайски не было до европейцев даже и названия, то пришлось употребить для них английское слово Vocabulary (словарь). А это сочетание звуков, за неимением обозначения для каждого, пишется китайцами, произносящими R как L, пятью чертежиками Во–Кэ–Бу–Лай–Ля, и которые значат: «Я–мог–бы–не–приходить–совсем», причем последний значок Ля придает еще этой фразе пренебрежительный характер.

Для нас, конечно, смешно, если кто–нибудь вместо: дайте мне «шоколаду», — скажет: дайте мне «пожалуй–что–можно–придти–разок»; или вместо: посмотрите в «словаре» — скажет: посмотрите в «я–мог–бы–не–приходить–совсем», но при существующей до сих пор китайской азбуке другой транскрипции и быть не может.

Прибавлю для примера и еще несколько слов: по–французки зонтик называется paraplui, а если б вы пожелали написать это слово по–китайски, то его пришлось бы составить из уже имеющих свои чертежики китайских слов Па, Ла, Ну, Люй, что значит: «боюсь–разобьют–чиновных–ослов ».

Слово кофей приходится писать «Коу–Фей», что значит: «забери–в–рот–и–выплюнь».

Имя Иван приходится составить из китайских слов И и Ван, что будет значить: «один–граф». Имя Ксения приходится составить из слов: Ке, Се, Ни, что значит «могу–написать–вам».

Имя Лев приходится по значению изобразить чертежиком имени самого сильного зверя и произносить Сян. Имя Роза транскрипционным символом этого растения; имя Юрий — писать Юй–Ли, что значит: «Желтая слива».

Из современных европейских городов слово Ленинград превратилось у китайцев в Ле–Нин–Чэн, т. е. «Пылкий–Мирный–Город», слово Москва составилось из Мо–Сы–Коу, что значит: «Не–этот–сорт», слово Берлин обратилось в Бэй–Лин, т. е. «Белый Лес» или в Бо–Линь, т. е. «сто деревьев».

Город Рим по западно–европейскому произношению стал по китайски Ло–Ма, т. е. «Парчевый конь» или «Пойманный силками конь».

Чтобы не составлять из европейских названий целые (большей частью смешные или бессмысленные) фразы, вошло наконец в употребление брать только первые их слоги. Благодаря этому, имя Англия, по–английски Ингланд, обратилось в Ин–Го, т. е. в «Роскошное государство», Германия, по–немецки Deutsch–land, в Де–Ге, т. е. «Доблестное государство», Франция — по непроизносимости для китайцев звука С — в Фа–го, т. е. «Законодательное государство» и т. д.

Невольно отмечаешь, что и само название Го — только первый слог русского слова государство.

Посмотрите же сами, что выходит при этих обстоятельствах при переводе какого–нибудь европейского рассказа на китайскую письменность.

Написано, например, по–русски: Иван поехал в Берлин, а по–китайски выходит: «Один князь поехал в Белый Лес» и т. д.

Всякий иностранный для китайца колорит, т. е. все следы того, что дело происходит не в Китае, тут затеривается. И это же, очевидно, должно было происходить при переводе всякой иностранной хроники на китайский язык, особенно в то время, когда еще не установили на нем официального обязательного для всех названия чужих стран для Англии — Роскошное государство, для Германии — Доблестное государство и т. д.

А ведь это было сделано только в XIX веке! Поэтому и мое предположение, что многое из старинных европейских хроник и рассказов, переведенное первыми миссионерами в Китае на китайский язык для ознакомления его жителей с прошлым своих стран, само собой кооптировалось в следующих поколениях в «Историю Китая», и было затем обратно переведено на европейские языки в качестве китайских национальных событий, как об этом я уже говорил в главе о Марко Поло.

Не будем забывать, что и вообще вся китайская хронология и связная история выработаны из хаоса находимых в Китае рукописей и литографических изданий не самими китайцами, а учеными из европейцев.

Покажу это на реальном примере. Возьмем статью астронома Био «О шатрах Луны у индусов».4

4 См. : Biot M. Sur le Nac–chatre ou mansions de la lune selon les Hindoya. Extrait d'une description de l'lunde, redigee par un arabe du XI siecle (Journales savants, Janvier, 1845.) Имеется в Библиотеке Пулковской Обсерватории.

Био напоминает, что китайцы со времени князя–астронома Чжеу–кона (Tcheu–Kong), жившего будто бы около 1100 года до начала (!!!) нашей эры, разделяют небо на 28 временных шатров (mansions tem–poraires) «хотя прежде, как и европейцы разделяли его на 24 часа (очевидно 24 часа прямого восхождения)». Потом через 2310 лет, в 1210 году нашей эры китайские астрономы додумались, будто бы сделать поправку, уничтожив один дом Луны и оставили только 27 домов, перенеся начало разделения шатра Це со звездочки Ламбды Ориона на Дельту.

Но это все — одни соображения, а фактом здесь остается лишь то, что величайшим китайским астрономом считается теперь у китайцев не Чжеу–кон, а Кочу–кин (Cochou–King), живший лишь около 1280 года нашей эры, т. е. в разгар крестовых походов, и что существующая теперь координатная система китайской небесной сети датируется лишь с 1210 года нашей же эры, а предшествовавшая ей система должна быть, по требованиям простого здравого смысла, отнесена не к минус 1100, а к плюс 1100 году. Возможно, что это и было разделение неба на 24 часа прямого восхождения звезд. Нам интереснее всего здесь следующее обстоятельство. Эти же самые «шатры оказываются и в индусской астрономии, где они называются нак–шатрами (nac–schatras), причем границы этих крыльев неба, как и в Алмагесте, даются не по прямым восхождениям и склонениям, т. е. не в экваториальных координатах, как удобнее всего для наблюдений, а по долготам и широтам в эклиптиикальной сети (что годно лишь для вычислений), причем точка осеннего равноденствия считается от звездочки Дзеты созвездия Рыб, которая в 1900 году, благодаря прецессии, находилась уже на расстоянии 17° 12' от точки весеннего равноденствия. А в самой этой точке она была, по Био, около 573 года нашей эры, которым поэтому приходится датировать и время установления таких координат, если допустить, что равноденствие считалось начинающимся с невидимого прохождения этой звездочки за центром солнца, а не с ее гелиактического выхода, что привело бы уже к XII веку нашей эры (когда солнце удалилось уже градусов на 7–8 от нее). Затем, конечно, обнаружилось, что звездное обращение луны5 близко к 27 дням, и потому в X веке в Индии уничтожили нак–шатер Абгиджит (Abhijit), и сделали только 27 шатров для луны. А в магометанских сочинениях мы все еще видим 28 лунных шатров, которые, между прочим, упоминаются и в Астрономии Ал–Фергани.

С такой точки зрения очень важен арабский манускрипт (Ducau–гоу № 22 Парижской Национальной Библиотеки), приводимый у Био.6 Автор этого документа уже знает, что звездное обращение луны не 28 и не 27 дней, а почти на 1/3 дня больше 27, и, несмотря на то, что пишет по–арабски, отзывается об арабах довольно непочтительно.

5 27,32 вместо 28 дней.

6 Арабист Мунк (Munk) думает, что его писал исламит Альберуни около 1030 года, упоминаемый Абул–Фараджем, как философ, астроном и математик, но это, конечно, простая дагадка.

«Арабы, — говорит он, — невежественный народ, не умеющий ни писать, ни вычислять. Они могли считать только целыми числами, и следуя лишь тому, что показывали им глаза. Они знали только фазы луны и определяли ее обители только по неподвижным звездам». «А что касается индусов, то, употребляя ту же систему, они сошлись с арабами лишь в некоторых детерминативных звездах и разошлись в других. Арабы пользовались только звездами, к которым близко подходила луна, а индусы и теми, которые были внизу и над нею, в том числе и звездою «Падающего Орла» (теперь Альфа Лиры), доведя число шатров до 28. Вот почему наши астрономы и наши составители альманахов не ошиблись, говоря, что у индусов 28 лунных шатров и что они сокращают тот, который скрыт в лучах солнца и называется «горящим». Когда Луна его покидает, они говорят, что она «разлучается с солнцем после объятий» (separee aprez embrassement), и тот свой шатер, в который она при этом входит, называется дымящимся (furaant).

«Но это, — прибавляет Био, — ошибочно, так как в санскритских книгах везде приводится 28 шатров луны и ничего не говорится об объятиях».

(Затем автор документа приводит для шатров 27 детерминативных звезд, давая им исламитские имена).

Таким образом, взаимную связь индусской, магометанской и китайской астрономии можно установить даже и одним таким общим для них искусственным определением междумеридианных долей неба по дням пути Луны. Но к этому доказательству общности присоединяются и другие, приводящие к выводу всей вообще азиатской астрономии из европейской, а не наоборот, как думали до сих пор, хотя и не все.

Так, например, Кольбрук отметил первый, что разделение зодиака у азиатских астрономов на 12 знаков, наличность эпициклов, эксцентриков, эклиптикальная система звездных координат, разделение окружности на шестьдесят градусов, вполне доказывает, что астрономия пришла в Индию из Европы, и что это было после опубликования книги Птолемея. Но он не решился признать, что «Альмагест» Птолемея мог возникнуть только в эпоху гуманизма, и потому останавливается на так называемых «древних греках» или «бактрианах».

То же самое мы можем теперь сказать и о китайской астрономии.

Если астрономические взгляды «Альмагеста» перешли через исламитов в Индию, осложнившись переходом от 24 часов прямого восхождения звезд к 27 или 28 лунным шатрам (потому что покровителем ислама считалась Луна, лежащая и до сих пор в основе магометанского летоисчисления), то несомненно, что и китайцы заимствовали свои лунные шатры от магометан, а потому приходится считать за апокриф и всякое китайское сообщение о возникновении у них такого счета еще в домагометанские времена.

Но одному здравому смыслу ясно, что это было лишь незадолго до того, как в Китае в 1210 году нашей эры возник впервые вопрос о переходе от 28 шатров Луны к двадцати семи, как более близкому по времени возвращения Луны в то же созвездие.

Но если это так, то многие детали и самой европейской средневековой астрономии мы можем восстановить по их пережиткам, сохранившимся на отсталом Востоке. Так, прецессия, как показал Кольбрук (Kolobrook), не считалась у индусских ученых вплоть до XIX века обходящей весь эклиптикальный круг, а представлялась только качанием точки равноденствия в одном созвездии Рыб к западу и к востоку по эклиптике с амплитудой в 27 град., и это обстоятельство наводит на мысль, что такое же мнение господствовало в средние века и у европейских астрологов.

Чтобы сделать попытку более обстоятельного и всестороннего астрономического определения древности пресловутых китайских летописей, чем это сделал Био, решавшийся лишь на незначительные передвижки в хронологии, мы рассмотрим с этой точки зрения прежде всего китайское солнечное затмение псевдо минус 2155 года.

В одной главе «Книги Истории» (Шу–Цзин, по–шанхайски Chou–King) описано солнечное затмение в области неба, названной Фанг (Fang), т. е. «Комнатой». Оно указано во время Чжун–Кана (Tshong–Kang) из династии «Ся», жившего будто бы около минус 2159 года, причем произошло затмение, — и до сих пор значится на китайских картах неба между звездочками Пи и Сигмою Скорпиона. Интервал между ними в 1800 году был всего лишь в 5 град. 34 мин., а при воображаемом начале Китайской империи и в минус 2357 году, он от собственного движения звезд был еще менее (5 град. 2 мин.), и это очень удобно для астрономических определений. Патер Гобиль около 1730 года вычислил, будто бы «в согласии с великим китайским астрономом династии Мин», что такое затмение имело место в 2155 дохристианском юлианском году (взятом по ситорическому счету лет) 12 октября, в 6 часов 57 минут утра по Пекинскому отполуночному времени,7 так что солнце взошло в затмении в день тогдашнего весеннего равноденствия.

7 Gaubil: Observations mathematiques etc. Paris. 1732. Об этом затмении писал также патер: De Mailla: Histoire generate de la Chine, vol. II, p. 140, и в Lettres ediliantes, vol. XXVI.

Но употреблявшиеся в половине XVIII века таблицы Лягира, — первые таблицы, по которым стало можно вычислять солнечные затмения, — были еще недостаточно точны, и потом оказалось, что максимальная фаза этого затмения была только 1/6 часть солнечного диска, что совершенно не замечается неподготовленными людьми. Фрере (Freret) сильно напал на такое «подтверждение» и выставил другое затмение, которое вычислил по этому поводу Доминик Кассини для минус 2007 года, но которое было только «по близости» от указанной области между звездочками Пи и Ламбдой Скорпиона, а не в ней самой. Гобиль сопротивлялся, ссылаясь на исторические соображения, Фрере настаивал на своем. Но вот наступил XIX век, Био попросил астронома Ларжето (Largeteau), редактора знаменитого астрономического ежегодника «Connaissence des temps», повторить оба вычисления по лучшим таблицам, приняв во внимание вековое ускорение лунного движения, обнаруженное Лапласом (дело в том, что при уменьшении эксцентриситета земной орбиты, обращение Луны вокруг Земли ускоряется, а при увеличении, наоборот, и период этих колебаний так велик, что за весь исторический промежуток времени происходило только ускорение обращений луны, а замедление предстоит в далеком будущем).

И вот, когда приняли во внимание это неизвестное еще во времена Гобиля явление, то оказалось, что сенсационного солнечного затмения, описанного в Китайских летописях (открытых миссионером Майлья и самим Гобилем) совсем не было видно в Китае! Ларжето показал, что оно произошло не 12, а 11 октября того же минус 2154 астрономического года, и не в 23 часа 20 минут, а в 17 часов 54 минуты среднего парижского времени, т. е. оно было видно вечером в Париже, а в Пекине в это время был 1 час 301/3 минуты ночи, и, следовательно, затмение это не могло быть наблюдаемо ни с одного пункта Китайской империи.

То же самое обнаружил Ларжето и относительно затмения минус 2007 года, которое Фрере пытался противопоставить Гобилю. И оно было невидимо нигде в Китае.

«Надо поэтому принять, — говорит Био (с.70), — какое–нибудь другое время для начала царствования Чон–на».

Потом и я много трудился над этим предметом, разыскивая, когда были все другие затмения, видимые в Китае между звездочками Сигмой и Пи Скорпиона.

Удовлетворяли от минус 2500 года до XIX века нашей эры только пять следующих (между 240° и 248° современной нам эклиптикальной долготы и между 236° и 242° прямого восхождения), считая дни по юлианскому календарю.

1. В минус 1094 году—X—22. На небе оно было около 238° современной нам эклиптикальной долготы, а в экваториальных координатах около 237°, т. е. около δ и β Скорпиона. Полоса полной видимости началась в Туркестане, прошла через Тибет, и оно было околополуденным близ острова Формозы.

2. В минус 573 году—X—22. На небе оно было около 236° современной нам эклиптикальной долготы. Полоса полной видимости началась к югу от Байкала и прошла утром несколько северней Пекина и Кореи через Японию в Тихий океан.

3. В минус 313 году—X—28. На небе оно было около 241° современной нам эклиптикальной долготы, около β Скорпиона, внутри указанного промежутка. Началось оно внутри Китая, и полоса кольцеобразной видимости прошла почти через Шанхай в утреннее время, окончившись около Мексики.

4. Кольцеобразное в 1444 году—XI—10. На небе оно было около 243° (а экваториально около 242°), т. е. у самой σ Скорпиона внутри указанного промежутка. Началось оно в Тибете, и полоса кольцеобразной видимости шла на границу Китая и Индокитая почти через Лхассу, где затмение было в очень большой фазе.

5. Полное в 1641 году—XI—3. На небе оно было около 234° современной нам эклиптикальной долготы, т. е. еще в Весах, а не в Скорпионе. А географически подходит, так как будучи полуденным на границе Тибета и Монголии, оно прошло в после–полуденное время почти прямо через Шанхай в Тихий океан и не могло не напугать китайскую публику, а летопись кончается 1644 годом, так что оно было на глазах ее авторов.

Но после окончания этих вычислений, отнявших у меня не менее месяца упорной систематической работы, так как я пересмотрел для этой выборки сотни затмений, я вдруг опомнился… Ведь из самого описания ясно, что это миссионерский подлог.

В 1933 году мне удалось получить изображение этого затмения по самой Китайской транскрипции с переводом немецкого китаиста Августа Пфицмайера, более точным чем у Майлья и Гобиля, или у Био, или у Ротмана,8 и что же оказалось?

8 Rothman R. W. Esq. On an aneient solar eclipse observed in China. (Статья в «Journal of the Royal Astronomical Society», vol. XI, 1837.)

Вот мой точный перевод Пфицмайерова немецкого текста с моими пояснениями в скобках.

«В то время потомки «Плана» и «Чертежа» ( считающихся первыми китайскими астрономами–геодезистами ) далеко забросили свою добродетель. Они начали беспорядочно пьянствовать, запутали свои служебные дела, оторвались от занимаемого ими звания. Они впервые нарушили небесное исчисление года, забросили свои идеи. Когда в последний ( т. е. третий ) месяц осени, в новолуние произошли нелады Луны в Пазухе ( т. е. между π и σ Скорпиона ), у слепого забарабанило в ушах, скупец мчался, куда глаза глядят, простые люди бежали. А потомки «Плана» и «Чертежа», находясь на своей должности, слышали этот шум и ничего не знали».

Как ни смутна китайская рисуночная транскрипция, но она тут совершенно ясна.

Для проверки только что приведенного перевода, я показал китайский текст нашей китаистке А. А. Железновой, и она перевела приведенное здесь место мне так:

«В период последнего осеннего месяца (т. е. третьего от осеннего равноденствия) усеченная луна утром не поладила в небесной пазухе».

А остальной текст она перевела также, как и Пфицмайер: «все бегут, куда попало, кричат, как бывает только при сильных затмениях и главным образом при наступившей полной темноте».

Значит, —подумал я, — дело идет действительно о большом солнечном затмении, описанном очевидцем. И сказано совершенно ясно и отчетливо, что оно было утром, и что временем его было третье осеннее новолуние. И тут впервые бросилось мне в голову, что и без всяких вычислений ясно, что затмение это было в недавнее время. Ведь один факт положения третьего новолуния около звездочки Пи (π) и Сигмы (σ) Скорпиона дает нам возможность определить эклиптикальное положение и первого осеннего месяца, т. е. такового, в котором находилось осеннее равноденствие, а, следовательно, и самого этого равноденствия, зная, что новолуния на эклиптике повторяются через 29°. Это я и сделал на чертеже.

Из него ясно видно, что если третье после–равноденственное осеннее новолуние было между 136° и 142° по эклиптике, то второе было между 206° и 211°, а первое осеннее было между 177° и 183°, т. е. в созвездии Девы совершенно так, как теперь, когда точка осеннего равноденствия находится в Деве под 180° эклиптики современного нам счета. Это и показано в верхней строке диаграммы.

Но ведь, благодаря прецессии, которая при отсчете в прошлое принимает положительный знак, точка осеннего равноденствия в минус 2000 году была вовсе не в Деве около современного нам счета, т. е. как раз в указанном для затмения промежутке, а потому и новолуние этого затмения было бы тогда никак не в третьем, а в первом осеннем месяце.

Даже и в начале нашей эры оно могло быть только во втором месяце после осеннего равноденствия, а не в третьем, так как первое новолуние было бы тогда между 206° и 211°, как видно из моей диаграммы. А в третьем осеннем новолунии это затмение (между π и σ Скорпиона) могло быть лишь в наше собственное время, или в крайнем случае лет за 500 до нас, если считать, что первое осеннее новолуние, благодаря несовпадению с точкой осеннего равноденствия, прошло дней за десять до него.

И вот, из всех рассчитанных мною затмений — единственным подходящим к данному нам точному китайскому описанию, является только затмение 10 ноября 1444 года нашей эры, у самой Сигмы Скорпиона (σ), которое было действительно третьим осенним затмением и притом предполуденным для всего Китая, как и написано.

Другого решения нет даже и за 26 тысяч лет до нашего времени, если не считать затмения в 1641 году, бывшего при самом патере Гобиле около Пи (π) Скорпиона.

Но как же, — скажете вы мне, — даже Био, и сам Оппольцер, не досмотрели такого простого обстоятельства, как невозможность солнечного затмения между Сигмой и Пи Скорпиона в третьем осеннем месяце, иначе как в наше время или в последние 500 лет до нас? Ведь тут дело доходит прямо до смешного! Выходит, что китайцы за 2000 лет до начала нашей эры считали начало осени не с климатического сентября, как полагается по григорианскому счету, а с климатического григорианского января, с наступления самых холодных дней зимы! Ведь летнее солнцестояние было в минус 2159 году не в Близнецах, как теперь, а во Льве, уже близ Девы. 21 число второго летнего месяца — климатического июля — было в Деве перед Весами, а 21 число третьего летнего месяца — климатического августа — было в Весах перед тем самым местом Скорпиона, где произошло описанное солнечное затмение. Значит, оно тогда действительно было бы летом, а не в последний месяц осени, перед зимой!

Пути всех солнечных затмений, проходивших в полном или кольцеобразном виде через Китай, Тибет, Монголию (территория обведена пунктиром), и близ них от —1200 года до начала нашей эры (—2000) и до 1700 года после нее и видимых на небе в промежутке между звездами к и а Скорпиона или поблизости от них.

(видимо был рисунок)

Неужели, — спрашиваете вы, — китайцы и теперь считают лето за осень, а зиму за весну?

Конечно, нет, — отвечу я. За четыре тысячи лет, протекших после первого их затмения, было достаточно времени, чтобы одуматься, наконец!

Читатель, без сомнения, понимает, что я говорю это не для смеху, а для того, чтобы нагляднее показать, как трудно иногда учесть сразу все привходящие обстоятельства в такого рода исследованиях. Ведь и я сам проделал целый ряд ненужных вычислений, прежде чем вдруг ударила мне, как камень с крыши, в голову мысль, что и без вычислений по одной прецессии ясно, что тут описано солнечное затмение, бывшее не за четыре тысячи лет до нас, а в крайнем случае, за каких–нибудь четыреста или пятьсот лет.

Посмотрим же и на неизбежные выводы, вытекающие из этого.

Затмение это отнесено по прежней хронологии к минус 2155 году, за 8 лет до смерти царя Чжун–Кана (Chung Kang) — 2159, —2176 гг. А по моему вычислению оно было в плюс 1444 году, через 9 лет после воцарения царя Чжен–Дина (Cheng Ting). Оба названия созвучны в первой части, а приставки Кан и Дин означают «процветающий» и «непоколебимый». И тот, и другой царствовали 13–14 лет, т. е. одинаковое время. Чжун отнесен к династии Ся (—2205, —1766?), заключавшей в себе 17 представителей, а Чжен — к династии Мин (+1368, +1644 г.), заключавшей в себе тоже 17 представителей. Невольно является предположение, что и вся династия Ся есть лишь вариант династии Мин.

Но сразу же видно, что это — вольная вариация, и времена царствований, за исключением самого Чжуна–Чжена, при котором было затмение между Сигмой и Пи Скорпиона, мало сходятся. Но все же имена часто созвучны в обеих династиях и идут в том же порядке, а это по теории вероятностей не может быть случайно. Например, созвучные имена династии Мин, за исключением четырех отсутствующих в династии Ся, повторены в той же последовательности, но времена их царствования другие, за исключением двух случаев, а потому и продолжительности обоих династий, взятые целиком, вышли разные.

Но согласованность затмения в Скорпионе с именами царей, бывших в это время в обоих случаях, исключает возможность случайного совпадения и подтверждает уже высказанную мною гипотезу об участии католических миссионеров в создании древней и средневековой истории Китая. Подделка этого затмения под минус 1155 год могла быть сделана только автором, жившим не ранее XVI века и пользовавшимся таблицами Ля–Гира. А она настолько соответствует ошибочно установленному времени династии Ся, что и сама династия должна быть выработана и хронологирована тоже по таблицам Ля–Гира из династии Мин.

Весь замысел представляется в таком виде. Из миссионерских переводов различных европейских хроник на китайский язык, накопилась там целая литература, в которой благодаря неизбежному по китайской азбуке окитаянию всех названий местностей, лиц и городов, не осталось никаких признаков иностранности, и они были приняты за прошлые названия китайских местностей и лиц.

Католические миссионеры, начавшие проникать в Китай еще с 1522 года, и прогнанные из Пекина только в 1822 году, хотели довести по этим материалам его историю до самого крайнего предела древности, какое только было возможно при их библейской хронологии, т. е. до так называемого «всемирного потопа», когда остался только Ной с сыновьями или, во всяком случае, до «рассеяния народов» из Месопотамии, после того, как там «стали строить Вавилонскую башню до небес», за что бог «смешал, бывший до тех пор единый, человеческий язык» и люди, переставши понимать друг друга в отчаянии разбежались в разные земли, в том числе и в Китай. По хронологии Скалигера, умершего в 1558 году, наш праотец Авраам, оставшийся с прежним допотопным языком, ушел последним от стен злополучной Вавилонской башни в Палестину на семьдесят пятом году от рождения в 2039 году «до рождества Христова».9 А получившие в наказание себе от бога китайский язык, убежали из Месопотамии в Китай еще за 166 лет до Авраама и основали там свою первую династию «Ся» через 143 года после потопа в 2205 году «до Рождества Христова».

9 Потоп, по расчетам католических библеистов, был в 2348 году «до Рождества Христова».

Через пятьдесят лет после этого и произошло, по вычислениям возвратившегося из Пекина католического миссионера — патера де Майлья, — не существовавшее в Пекине, а видимое только в Париже, «солнечное затмение 2155 года до Рождества Христова». Само собой понятно, что удалять китайскую историю вглубь веков далее «рассеяния богом народов» и даже ранее возникновения из–за постройки слишком высокой башни в Месопотамии самого китайского языка, было уже физически невозможно. А потому и самый факт доведения китайской истории до самого крайнего христианского предела показывает, что хронология ее создана не без помощи европейских христианских миссионеров. И даже самый факт рисуночной китайской азбуки с особым значком почти для каждого слова, является психологически непонятным без создания ее европейскими учеными пришельцами, имевшими уже в своем языке звуковую азбуку с участием многих идеографических значков, вроде тех, какие остались и до сих пор в нашей арифметике, алгебре, астрономии и лишь преобразовались на лучший лад после перехода алхимии в химию.

Подумайте только сами! Ведь не имея идеографической китайской азбуки уже полностью для всех общеупотребительных китайских слов, нельзя было делать ею совершенно никаких исторических и литературных записей. А составить для всех их особые значки и запомнить их, не имея предварительной опоры в звуковой азбуке для утверждения приданного им первоначального смысла, не под силу никакому человеческому уму.

Даже научиться читать посредством современной китайской азбуки с помощью специального учителя и с употреблением словаря с переводом их на звуковую речь, требует не одного года упорного труда, а об изобретении ее единолично или компанией друзей, и для ее передачи ученикам от поколения к поколению в неизменном виде на протяжении тысячелетий без опоры в звуковой азбуке, и не перепутав постепенно смысла большинства значков, — не может быть и речи. Китайская азбука могла быть изобретена только людьми уже хорошо владевшими латинскою, греческою, еврейскою или арабскою звуковою азбукой.

Только от нее можно было постепенно перейти к идеографической, вводя все более и более значков, и это было даже неизбежно, по мере того, как оказывалось, что западноевропейские буквы, не имеющие никаких обозначений ни для мягкого произношения (достигаемого по–русски отчасти прибавкой символа Ь и отчасти употреблением мягких гласных Е, Я, Ю), ни для твердых Л и Ы, ни для гулких Ч и Ц, (обозначаемых неправильно через ЧЖ и ЦЗ), ни для гортанных восточных звуков. При невозможности изображать их, в односложных китайских словах, сочетаниями Sch, Tsch и т. д., так как каждая буква имеет по–китайски тут самостоятельное чтение, необходимо было выбрать один из двух способов: или утроить звуковой состав латинской (или греческой, или арабской) азбуки, или перейти постепенно к идеографическим значкам.

Возьмите, например, русские слова: «мать, мять, мат и мят» — их всех пришлось бы писать через mat (так как транскрипция miati еще хуже); возьмите слова: «был, бил и быль» — их все пришлось бы писать через bil; возьмите: «пыл, пил, пыль и пиль» — их все пришлось бы писать через pil. Понятно, что при такой азбуке чуть не из каждой русской фразы выходили бы смехотворные двусмысленности или же непроизносимые сочетания звуков: пришлось бы вместо «чай» писать «тскхай» (по–немецки tschai), вместо «чучело» — «тскхутскхелэ» (tschutschelo) и т. д., и т. д. И несомненно, если бы письменность ввел в Китае китаец, предварительно научившийся в Европе говорить и писать на одном из ее литературных языков, то он тотчас же увидал бы, что для применения к его национальной речи европейской азбуки, ему надо ввести в нее целый ряд недостающих в ней звуков, как это и сделали (хоть и не особенно удачно) славяне, дополнив для себя греческую азбуку.

Но в Китае, очевидно, дело было наоборот. Его письменность взялись составить приехавшие туда ученые–иностранцы. Увидев, что все их попытки изобразить китайскую фонетику (содержащую не менее 60 самостоятельных звуков) своими 25 значками, приводят постоянно к словам иного значения, чем нужно, и не умея даже выговорить чуждые их уху китайские дополнительные звуки, они и стали переходить сплошь к идеографическим рисункам, оставив свою азбуку лишь в составленном ими словаре этих рисунков, как мнемоническое средство, годное только для приблизительного изображения более сложного звукового состава китайских слов.

Только таким способом и можно объяснить современный способ китайского письма, и это показывает недавность всей китайской литературы, в противность установившемуся мнению о ее глубокой древности.

Эта же недавность доказывается и смутностью китайских описаний солнечных и лунных затмений до эпохи появления в Китае католических миссионеров, устроивших в нем свои школы и обсерватории.

Вот, например, выписка всех солнечных явлений из китайской книги «Цы–Юань», т. е. «Толковая энциклопедия» в шанхайском издании 1910 года, сделанная по моей просьбе нашей китаисткой А. А. Железновой. Там говорится, что (переведя на наше счисление) ранее —43 года до начала нашей эры, солнечные затмения были известны в Китае под названием «борьба с Черным на солнце», но не приводится ни одного описания этой борьбы, а только говорится о затмениях после начала нашей эры. Вот, например, (переведя годы на наш счет):

«В 188 году, в 1 месяц, на солнце желто–красного цвета видны были пятна в образе летящих сорок, и это продолжалось несколько месяцев… В 299 году, в 1 месяц, были темные пятна на солнце в виде летящих ласточек и продолжалось несколько дней… В 352 году на солнце было пятно в виде трехногого ворона и длилось 5 дней… В 567 году, в 3 месяце, солнце было без света и на нем треногий ворон — 5 дней… В 579 году, во 2 месяце, были пятна на солнце с куриное яйцо… »

При династии Сун (974—1276) было сделано 21 наблюдение черных пятен величиной со сливу, куриное и гусиное яйцо, их наблюдали на восходе и закате солнца на воде в тазу.

Скажите сами, что можно сделать из подобных сообщений? А первое вразумительное описание в этой книге мы находим лишь в XVII веке. Вот оно:

«В 1618 году, в 5 месяце, на солнце появился черный блин, который понемногу принимал фиолетовый цвет и потом снова сменился черным пятном».

Но и к этому правдоподобному описанию прибавлена явная нелепость, будто «так повторялось 3 раза в течение 3 часов (в полудни)» и будто «явление это продолжалось 2 дня» (!). «Пекин был в тревоге», — заканчивает автор, хотя этому городу и не было никакой нужды тревожиться: в 1618 году действительно были два солнечных затмения, но первое из них —26 Григорианского января 1618 года —прошло в кольцеобразном виде по Южной Африке, а второе —21 августа 1618 года — прошло в полном виде по Северной Америке, и ни одно из них не было видимо в Китае. Ближайшее из виденных там было 29 марта (по Григорианскому счету) 1615 года и прошло в послеполуденное время в кольцеобразном виде между Пекином и Нанкином.

Значит, и это по внешности правдоподобное описание перепутано, несмотря на свое позднее время. Других затмений или вычисленных астрономических явлений в «Толковой энциклопедии (Цы–Юань)» — нет. Да и в других китайских первоисточниках, ранее XVII века они не оправдываются точным вычислением, о чем я поговорю потом.

Мне скажут, может быть, что сам же я в VI томе «Христа» привел целый список кометных записей, собранных в рукописях Ше–Ке и Ма–Туань–Лин, вывезенных из Китая миссионерами Майлья и Гобилем (Mailla et Gaubil), где я показывал только на недостоверность этих записей до 415 года нашей эры, а позднейшие считал заслуживающими внимания. Но я этого не отрицаю и теперь, а только спрашиваю: не сочинили ли их сами эти миссионеры по европейским первоисточникам?

Ведь в то самое время была в Западной Европе большая мода на кометографии. Появился ряд кометных псевдолетописей, которые авторами доводились до их собственного времени. Роккенбах закончил также свою «Летопись» летней кометой 1596 года, Фабрициус — осенней кометой 1604 года. Риччиоли — осенней кометой 1607 года (будущая комета Галлея), Экстормиус — зимней кометой 1618 года и т. д. И в завершение этого кометоискательства по всем векам и народам была напечатана в 1665 году огромная книга Любенецкого «История всех комет, начиная от потопа и кончая нашим временем (1665 годом)».10

И что же мы видим: одновременно с этим кометным увлечением в Западной Европе появляется такое же увлечение ими в Китае, где тоже появляются два сборника — «Ше–Ке» и «Ма–Туань–Лин» — из прошлых кометных появлений, «начиная от потопа» и кончая так называемым «нашим временем». А какое же это время?

И вот курьез: последняя реальная комета, которою оканчиваются оба китайских сборника, это — комета 1617 года, которою заканчивается и европейский сборник комет Экстормиуса.11

10 Stanislai de Lubienezki: Historia Universalis omnium cometarum a diluvio usque praesentem annum, 1665.

11 Христос, Кн. VI, с. 132

Может ли быть это случайным совпадением? — Только для человека, не имеющего ни малейшего представления о математической теории вероятностей!

Итак, влияние кометографии Экстормиуса тут несомненно. Кроме того, и в «Ше–Ке» и в «Ма–Туан–Лине» девять десятых сообщений даются буквально в тех же самых словах, т. е. списаны с малыми дополнениями и исключениями из какого–то предшествующего им, менее подробного сборника кометных записей. В Китае такого нет, а в Европе целый ворох.

Здесь остается странным лишь то, что у Майлья и Гобиля, вывезших из Китая эти рукописи, пути комет среди созвездий указываются более подробно, чем в европейских летописях, но действительно ли фактичны эти китайские подробности, ненаходимые у европейцев? Приходится отметить, что во многих случаях они явно фантастичны.

Возьмем, для примера, самое позднее их сообщение (в XVII веке), когда Галилей в 1609 году уже устроил телескоп, и в Западной Европе были уже при многих королевских дворах специальные обсерватории и штатные астрономы–наблюдатели, так что не могла остаться не замеченной и не зарегистрированной ни одна комета. От 1618 по 1652 год европейцы не видели ни одной кометы, а в вывезенных из Китая миссионерами Майлья и Гобилем двух летописях описаны в этот пусто–кометный промежуток времени целых три (в 1621, 1632 и 1640 гг.), причем для воображаемой кометы 1639 года даны даже и подробности, которые в переводе на нашу терминологию таковы:

«1631 года была видна комета в области α–β–γ–δ и других звезд Ориона».

И это описание теми самыми фразами находится как и в «Ше–Ке», так и в «Ма–Туан–Линь». А в Европе, даже и в телескоп Галилея, который к тому времени действовал уже 30 лет, ничего подобного не могли заметить.

Отсюда мы видим, что даже и указание на созвездия, в которых «видели» в Китае комету, не гарантирует нас от мистификации. А одинаковые года многих комет,12 упомянутых в западноевропейских кометографиях и в разбираемых нами сборниках «Ше–Ке» и «Ма–Туан–Линь», доказывают не то, что, будто бы, европейские летописи подтверждаются китайскими и наоборот, а то, что европейские записи легли в основу китайских, и что ход комет по созвездиям, где он не переведен с европейского первоисточника, придуман самими миссионерами «от духа святого», т. е. созвездия даны кометам по астрологическим соображениям, в связи с событиями данного года: перед войной комета должна была пройти обязательно по Стрельцу, перед наводнением — по Водолею, повальной болезнью — по Скорпиону и т. д.

Конечно, это лишь мои предположения, но без предположений нельзя обойтись в научно–исследовательской работе, зиждущейся первоначально исключительно на них, причем дальнейшее исследование подвергает или отвергает первичные догадки, ведя к новым и новым предположениям, пока они не приводят к доказуемой для каждого истине. Для меня же здесь важно показать только одно: если записи летописей «Ше–Ке» и «Ма–Туан–Линь», вывезенных патерами Майлья и Гобилем около 1640 года из Китая, во многих случаях подтверждаются и европейскими записями, то это еще не доказывает, что они независимо велись и в Западной Европе, и в Китае от минус 466 года (когда первый раз совпали европейские кометные записи с китайскими) и до плюс 1618 года (когда они совпали последний раз). Факт этот может быть скорее всего объяснен кооптацией всевозможных европейских записей, привозимых миссионерами на Восток, в китайскую историю. И я уже доказал, что и европейские записи достойны в общем доверия с 307 года нашей эры, далее чего начинается их «великий перерыв» от 307 до 220 года,13 за которым идут уже чисто фантастические сообщения.

12 См. «Христос», кн. VI, с. 131.

13 «Христос», кн. VI, с. 130, таблица X, колонка 8.

Значит, и кометными «китайскими» записями можно пользоваться в исторических исследованиях лишь в тех случаях, когда они согласны с европейскими, начиная с 307 года нашей эры, как я и делал в моих предшествовавших исследованиях, допуская, что Майлья и Гобиль, при их сопоставлении по–китайски, могли пользоваться не одним Экстормиусом, но и не дошедшими до нас другими латинскими или мавританскими первоисточниками.

С этими предупреждениями я и перейду к изложению своей теории кооптации «татарского ига в России», т. е. событий четвертого крестового похода в Китайскую историю.

Я подниму даже вопрос: действительно ли китайская династия Юань, начавшаяся там будто бы с 1206 года, т. е. через 110 лет после проникновения крестоносцев на Евфрат и основания за ним графом Балдуином Эдесского княжества в 1096 году, была «монгольская», а не результатом углубления крестоносцев в следующее столетие, еще далее на восток, вплоть до Лхассы, Пекина и Шанхая. Не забудем уже установившийся в истории Китая факт, что вместе с династией Юань поселились в Китае католические духовные ордена, начавшие водворять там католицизм и европейские науки: астрологию, алхимию, медицину, историю европейских государств и «библейскую псевдо–историю от сотворения мира около 5508 года и до «рождения Христа». Припомним также, что в 1583 году приехал даже к немалочисленным китайцам–христианам в качестве папского легата и наместника ученый иезуит Матиас Ричи, причем «китайцы–католики» свободно богослужили во всем Китае и основывали свои китайско–христианские школы.

Припомним, что даже и при низвержении (по–видимому, католической) династии Юаней конфуцианцами Цинами (династия Цин) в 1644 году, китайцы–католики и их религия пользовалась покровительством новых властелинов вплоть до 1722 года, когда при третьем маньчжурском императоре Ши–Цзуне (1723—1734), по прозвищу Юн–Чжен — впервые началось враждебное отношение конфуцианцев–властелинов к католическим духовным орденам и к принявшим их религию китайцам.

Однако и тут продолжалась терпимость до того времени, когда в 1815 году приехавшие в Китай протестанты уговорили Пекинский Конфуцианский двор изгнать из своей страны католических миссионеров. Но в результате этого изгнания, однако, произошло не обращение китайских католиков в протестантство, а переход простого народа к буддизму. А как пережиток распространенного прежде католицизма в Китае, еще и в 1900 году насчитывалось около миллиона ста тысяч китайцев–католиков.

Читатель видит, что идея о господстве католицизма в Китае при династии Юань и о ее крестоносном происхождении, не так уж невероятна, как нам кажется с первого взгляда. Да и самый китайско–монгольский буддизм, с его монашеским духовенством очень похож на местное перерождение католицизма, изолированного от Рима, далеко вперед шагнувшего с того времени.

Первые известия о пользовании компасом в Европе относятся ко времени крестовых походов и находятся в некоторых сомнительных литературных памятниках XII века, по которым можно судить, что первоначальным компасом служили швейные иголки, которые тогда делались, по–видимому, железными, а не стальными; их касались магнитным камнем и они намагничивались; иголку клали на соломинку или на пробочке на воду в круглой чашке, и иголка своею длиною становилась в плоскости меридиана. Но железо быстро теряло магнетизм и иголку постоянно приходилось вновь намагничивать.

«К 12 или началу 13 века, — говорит академик А.Н.Крылов, 14 — относится описание компаса, в котором намагниченная иголка была пропущена через ось, оканчивавшуюся остриями вверху и внизу, которыми она и поддерживалась свободно в подпятничках, сделанных в дне и в прозрачной крышке котелка; через эту же ось перпендикулярно к магнитной пропускалась вторая медная стрелка — указатель востока и запада.

Однако этот компас с железною стрелкою требовал постоянного подмагничивания и, судя по довольно неясному описанию, оно производилось без вынимания стрелки из котелка, а просто поднесением магнитного камня. Устройство компаса с картушкою, стальною стрелкою, со стойкою, которою картушка накладывается на шпильку, укрепленную в центре котелка, приписывается по большей части итальянцу Флавию Джоя из Амильфи в конце 13–го века».

14 Крылов А. Н. О земном магнетизме. 1922. С. 2.

Склонение стрелки компаса было открыто Колумбом во время его первого плавания через Атлантический океан, причем он обратил внимание и на изменяемость склонения с местом.

Так был открыт компас в Европе. Но вот что говорили нам востоковеды XIX века.

«Поггендорф, излагая в своей «Истории физики» историю изобретения компаса, — продолжает А. Н. Крылов, — приводит содержание письма знаменитого китаеведа Клапрота к Александру Гумбольду, опубликованного последним в 1834 году.

Клапрот, по данным китайских летописей, приводит доказательство, что в Китае еще за 120 лет до P. X. уже была известна полярность «магнитов и свойство намагниченных иголок указывать юг. Китайцам было известно и склонение стрелки и применение ее для мореплавания, причем их картушка делилась на 24 румба».

«Кроме компаса для целей мореплавания в китайских летописях повествуется и о магнитных путеуказательных повозках, в которых маленькая поворотная фигурка воина или жреца указывала рукою направление юга. Изобретение этого приписывается императору Чжеу Кунгу, жившему даже за 1100 лет до Р.Х., ему же приписывают и самое изобретение компаса. Но Клапрот, выражая сомнение, что оба изобретения принадлежат одному лицу, приводит ссылки на еще более древние летописи, по которым путеводная повозка была изобретена императором Хуангти и дала ему возможность победить своего соперника Чжису, преследуя последнего и в тумане, и в облаках пыли. Это относится уже к 2364 году до Р.Х., за 3800 лет до европейцев».

По Клапроту известия о путеводных повозках приводятся во множестве китайских летописей и не относятся к числу тех сообщений о китайском приоритете в великих изобретениях, как, например, было с логарифмами, когда по сличении оказалось, что в китайской таблице повторяются те же самые опечатки, как в таблицах Влака, изданных в Голландии в 1628 году.

Однако, несмотря на все наше уважение к Клапроту, мы с точки зрения простого здравого смысла можем утверждать, что это такой же подлог первых путешественников в Китай — иезуитов, — как и китайские таблицы логарифмов.

Даже и в Европе только в XVI веке компас стал обычным в мореплавании прибором и нашел также применение и в горном деле, хотя самые явления магнетизма еще не подвергались систематическому исследованию. Только в письме от 3–го марта 1544 года Георг Гартман, пастор собора св. Себальда в Нюренберге, сообщает герцогу Альбрехту Прусскому о своих работах по исследованию свойств магнита, причем указывает, что магнит не только стремится стать своей длиной так, чтобы один конец был направлен к северу, а другой к югу, но что северный конец стремится уклониться вниз и что, таким образом, кроме «склонения» магнитной стрелки есть еще и «наклонение».

Отсюда ясно, что и император Чжеу Кунг и император Хуанг–Ти жили не ранее XVI века, когда компас был завезен в Китай европейскими мореплавателями.

 

Глава II КООПТАЦИЯ IV КРЕСТОВОГО ПОХОДА В ИСТОРИЮ КИТАЯ По поводу «Истории первых четырех ханов из дома Чингисова» монаха Иакинфа Бичурина

 

Спрос на «Великую Татарию в Азии» не кончился книгой Багадур–хана, а продолжился и после ее «подлинного открытия в Лейдене», и вот по тому же самому экономическому постулату «Спрос родит предложение», через 69 лет после отпечатания перевода этой книги Тредьяковским, появляется на русском языке книга: «История первых четырех ханов из дома Чингисова. Переведено с китайского монахом Иакинфом. Санкт–Петербург. Печатано в типографии Карла Карола 1829». На обороте титульного листа там, кроме того, мы видим: «Печатать позволяется с тем, чтобы по отпечатании представлены были в ценсурный комитет три экземпляра. Санкт–Петербург, 12 октября 1828 года. Ценсор Статский советник Анастасевич».

Здесь «татарские ханы» являются уже признанными китайскими императорами.

Помеченный тут «монах Иакинф» — синолог Бичурин (1777—1853), глава тогдашней русской миссии в Китае. Он от 1807 до 1821 год жил в той стране и в только что названной книге дает глава за главой сначала буквальный перевод двух хроник на китайском языке, неизвестно каким образом оказавшихся в его распоряжении,1 и к ним время от времени делает свои «объяснения» философского или нравоучительного характера.

1 Мне неизвестно, куда они потом делись также, как и «рукопись Абуль–Гази», вывезенная шведскими пленными офицерами из Тобольска.

Так, например, описывая поражение в 1232 году какой–то «Ню–Чженьской державы» Угадаем (он же Октай и Угодей, умерший по «исторической традиции» 1241 году), Бичурин прерывает свой летописный перевод такими вставными примечаниями и «объяснениями» от себя:

1) «Примечание: сия кампания у Абулгази описана Ч. IV в главе V на стр. 450, 451 и 452, где шедший тогда снег приписан действию одного Туркестанского волшебника».

2) «Объяснение. — Написав: «довели армию для вспоможения столице», летописец сим приписывает попечение людей о службе государю. Написав: «сразились у горы Сань–фын и были наголову разбиты», летописец говорит о сражении с неприятелем и что, хотя они разбиты, но не теряют славы. Чень–хо–шань прежде одержал победы в Да–чань–юань, Дао–хой–гу, но, претерпев поражение при Сань–фын, сам явился в лагерь, изъяснялся мужественно, свободно, и нимало не унизился. Сим истинно доказал он свое усердие к государю. Ответ его Монголам и доныне производит сильное впечатление на читателей. И мог ли бы он достигнуть сего, если бы не был воспламенен высочайшей справедливостью? Ах! При сем действии погибли все твердые полководцы и храбрые войска царства Нючженского, и уже невозможно стало действовать. Не есть ли это воля Неба? Написав: «Умерли», История приписала им сохранение долга».

И под годом 1227 Бичурин делает совершенно справедливый недоуменный вопрос:

«Замечание. От начала мира варвары никогда не были столь сильны, как ныне Монголы. Уничтожают царства, подобно как былинку исторгают! До толикой степени возвысилось могущество их! Для чего небо попустило таким образом?»

Да! — скажем и мы. — Это их поведение так невероятно, что если не считать за выдумку, то «кроме» специального попущения божия ничем объяснить нельзя!

В таком роде и другие примечания и объяснения «монаха Иакинфа» к переводимым им китайским сказаниям, в которых некоторые совпадения с «Багадур–ханом Абуль–Гази», до того поражают, что является даже вопрос, не сфабрикованы ли эти китайские хроники по его Histoire genealogique des Tatars 1726 года?

Вот как сам автор характеризует свою книгу. «История сия не есть перевод какой–либо особливой книги, но извлечение из двух Китайских сочинений, именно: из собственной «Истории Чингисова дома, царствовавшего в Китае под названием Юань», и из «Китайской Всеобщей Истории», называемой Тхун–цзян–ган–му. Первая из них служит основанием издаваемой мною книги, а из второй заимствованы некоторые подробности, относящиеся к пояснению того, что сказано уже в первой.

«История династии Юань», будучи по качеству своему не что иное, как Биография Государей, содержит нагие происшествия, без соприкосновенных к оным обстоятельств, а книга Ган–му, напротив, поясняет свои тексты кратким описанием, входя несколько в подробности событий. Сие самое побудило меня, для пояснения первой, сделать соответственное каждому году извлечение из последней.

Китайцы ввели в свою Историю особливые выражения, от которых самый слог их из исторического переходит некоторым образом в дипломатический. Например, «История династии Юань», писанная от имени сего дома, называет Ханов Императорами, смерть их — (как у христиан) — преставлением. Но Ган–му, писанная от лица китайской нации, ни об одном иностранном государе не говорит помянутых слов. Сие обстоятельство есть главная причина той неровности, которая видна в Китайском историческом слоге при точном переложении на другие языки.

Китайское письмо состоит не из букв, выражающих тоны голоса, но из символических знаков, дающих самые понятия о называемых вещах: по сей причине письменный язык их сам по себе недостаточен к удержанию правильного выговора в тоническом переложении собственных иностранных имен. Кроме того, национальная гордость и презрение Китайцев к иностранцам внушили им тонический выговор иностранных собственных имен, входящих в Историю, изображать более знаками, имеющими смысл какой–либо язвительной насмешки. От сего многия таковые слова переложены далеко от подлинного выговора, не смотря на то, что в гиероглифических китайских значках находятся выговоры созвучные, и даже одинаковые со звуками иностранных собственных имен.

Царствующий ныне в Китае дом Цин нашел сей способ столько же недостойным великой нации, сколько вредным для Истории: почему был издан Исторический Словарь, под названием «Гинь–ляо–юань сань–шы юй–це», т. е. «Изъяснение слов в трех Историях династий: Гинь, Ляо и Юань. В сем словаре все иностранные собственные имена исправлены и снова переложены на китайский язык гиероглифами, ближайшими к подлинному их выговору ».

Таким образом, уже здесь является повод к заблуждению. А далее Бичурин справедливо продолжает:

«Все почти Истории подвержены тому недостатку, что историки, приспособляясь к свойству своего языка, переиначивали выговор собственных названий местам или употребляли названия, принятые в их отечестве, но отличные от подлинных и не делали на сие замечаний 2 .

Сверх сего, самое положение древних мест не ясно было означено многими историками, или дано с изменением, и древние их названия изменились…

Географические названия заимствованы мною здесь из Землеописания Китайской империи, называемого Да–цин–и–тхунь–чжи. Но некоторых мест я не мог отыскать в помянутом Землеописании.

Так и в повествованиях о Чингис–Хане и его преемниках нередко встречается сбивчивость в происшествиях и несходство в обстоятельствах, чему причиною то, что современные нам историки не дают понятия о тогдашнем географическом положении и политическом состоянии юго–восточных государств Азии…

Абу–гази–Ханова История народов Турецкого племени, неправильно названная Родословного Историей о Татарах, по большей части содержит историю разных отраслей дома Чингисова. Описанные там события хотя имеют историческое основание, но вообще изложены не со всею полнотою и ясностию. Самый перевод, судя по способам, употребленным к составлению оного, не мог быть точен. Французский переводчик наиболее потемнил и запутал его нелепыми своими примечаниями…»

2 Что и ныне в обыкновении. Например Китаец по–маньчжурски называется Ни–кань, по–монгольски Китат, по–тибетски Ганак, по–французски Шинуа, по–немецки Хинезер. Все сии слова самим Китайцам неизвестны… Но кто может ручаться, чтоб по прошествии многих столетий не потерялось значение некоторых из помянутых названий? Тогда начнутся новые этимологические исследования и новые споры (совершенно верное примечание Бичурина ).

Потом автор приводит следующее сообщение из Китайской хроники «История Чингисова дома» (отождествляемою с китайской династией Юань).

«Арун–гова (т. е. Чистая Красавица по–монгольски) 3 будучи вдовою, однажды ночью видела во сне, будто через верхнее отверстие дома вошло к ней белое сияние и превратилось в златообразного, необыкновенного человека, который лег к ней на постель. Чистая Красавица от ужаса пробудилась, и после сего зачала и родила Бодон–чара (ни по–монгольски, ни по–китайски такого имени нет, созвучно только с Баддуином — царем предводителем крестоносцев). 4 Он имел необыкновенный вид: был важен, скромен и говорил мало. Домашние называли его дурачком, но Чистая Красавица в беседах с людьми говаривала, что этот сын не дурачок, а будет основателем знаменитого рода. По смерти ее, старшие братья разделили между собою наследственное имение из которого Бодонь–царю ничего не досталось.

3 А по–китайски изображается четырьмя чертежиками, произносимыми А–Лань–Го–хо.

4 В истории Абулгази Бодан–чар назван Бундечжир–могок. См. Ч. II, гл. 15. По–китайски четыре чертежика Бо–Дуань–Чи

Бедность и низкость, — сказал он самому себе, — богатство и знатность зависят от судьбы, много ли поможет имущество?

Оседлав белую лошадь, уехал он в урочище Тигровую Гору 5 и там остался жить. Он терпел крайнюю нужду в пропитании. К счастью его, однажды сокол схватил, перед его глазами, зверька, и начал терзать. Бодонь–царь, поймав сокола силками, приучил его бить зайцев и птиц и стал пропитываться дичиною. Одна дичина только что исходила, как сокол налавливал другую, как–будто самое небо пеклось об нем (подражание Илье пророку).

По прошествии нескольких месяцев, прикочевали к нему несколько десятков кибиток из степи Небесный Дождь. 6 Бодонь–царь поставил шалаш и остался жить с ними. Они стали помогать друг другу, и Бодонь–царь уже не терпел ни–малой нужды в содержании себя. Однажды средний брат, вспомнив об нем, сказал:

— Бодонь–царь отъехал один и без имущества; думаю, что он терпит и холод и голод.

Он тотчас поехал разведать о нем, и нашедши его, взял с собою. На возвратном пути Бодонь–царь сказал брату, что жители Небесного Дождя ни к какому роду не принадлежат, и если поскорее придти сюда с войском, то можно покорить их. Брат поверил ему и, по возвращении в дом, набрав дюжих солдат, препоручил их Бодонь–царю, который действительно покорил их (жителей страны «Небесный дождь»). По смерти Бодонь–царя, наследовал сын его Багаритай–хабицци (такого имени нет у монголов и китайцев), который родил Махадо–даня 7 (нет у монголов и у китайцев). Маха — Боданева жена, Моналунь (тоже нет такой), родила ему семь сыновей и овдовела.

5 По–монгольски Барту–ола, а по–китайски пять чертежиков, произносимых Ба–Лу–Тхунь А–Лай.

6 По–монгольски Тэнгери–Хура — Небесный дождь, по–китайски пять чертежиков, произносимых Тхын–Ге–Ли–Ху–Ла.

7 Багатирай–хабици у Абулгази назван Тоха; Махадодань назван Дуту–мин, племя Ялайр названо у него Чжалагир (теперь таких племен нет).

Моналунь имела характер твердый и вспыльчивый. Однажды ребятишки из поколения Ялайр (такого имени тоже нет) выкапывали коренья для пищи. Моналунь, едучи в колеснице, увидела их, и рассердившись закричала:

— Сии земли суть пастбища моих сыновей! Как смеете портить вы их?

Она поскакала в колеснице на мальчишек и некоторых изувечила, а других передавила до смерти. Ялайрцы же с досады угнали весь ее табун. Сыновья ее, услышав об этом, не успели надеть лат (уж и латы были у них, как у рыцарей!) и поскакали в погоню. Моналунь, чувствуя беспокойство, сказала:

— Дети мои без лат поехали; едва ли одолеют неприятелей. Она велела снохам взять латы и ехать к ним, но они не могли догнать их. Сыновья ее в самом деле (как рыцари без лат!) были побеждены и все убиты. Ялайрцы, пользуясь победой, убили Моналунь и истребили весь ее дом. Спасся только один старший внук (по прозвищу «Кривобокий») Хайду, 8 с которым кормилица его спряталась в куче дров. «Также и Медведь 9 (Нацинь), седьмой сын Моналунь, задолго до того времени был принят в зятья одним жителем из Тощего урочища, 10 и по этой причине уцелел.

8 Хайду у Абулгази назван Кайду. См. ч. II, гл. 15. По–китайски два чертежика, произносимые Хай–Ду.

9 По–монгольски — Нацинь, по–китайски изображается пятью чертежиками На–Лань–Ци–Ло–Вынь.

10 По–монгольски Бараху, по–китайски три чертежика, читаемые Ба–Ла–Ху.

Услышав о несчастии, постигшем его дом, он пошел наведываться, и нашел только несколько десятков больных старух, между которыми находился «Кривобокий» еще в живых. Он не знал, что делать. К счастию его, при угоне табуна, рыжая лошадь его брата, вырвавшись и с крюком на шее, прибежала домой.

Медведь, сев на нее, притворился пастухом, выехал на Ялайрскую дорогу, где встретились с ним отец с сыном (Ялайрские князьки), которые, держа соколов на руке, не в дальнем друг от друга расстоянии ехали верхом на охоту. Медведь узнал соколов и сказал:

— Эти соколы взяты у моих братьев.

Он тотчас подъехал к младшему и обманно спросил у него:

— Один гнедой жеребец увел табун на восток; не видал ли ты его?

— Нет, — отвечал младший. А в тех местах, которыми ты ехал, нет ли диких уток и гусей?

— Много, — сказал Медведь.

— Не можешь ли проводить меня туда? — спросил охотник.

— Можно, — отвечал Нацинь и поехал вместе с ним.

При обходе речной излучины, заприметивши, что задний охотник далеко отстал, он заколол ехавшего с ним, и, привязав к нему лошадь с соколом, поехал к заднему конному с прежним обманом.

А тот, напротив, спросил его:

— Передний охотник мой сын; почему он так долго не встает с земли?

Медведь отвечал, что у него кровь пошла из носу.

Конный начал сердиться, а Медведь, пользуясь этими минутами, заколол его и поехал далее. Подъехав к одной горе, он увидал здесь несколько сот лошадей и при них несколько ребятишек, которые играли, мешая камешки. Медведь долго всматривался в них и, наконец, заприметил, что их лошади принадлежали его братьям. Он употребил тот же обман и пред ребятишками.

Потом, поднявшись на гору, он посмотрел во все стороны, и так как не видно было ни единого человека в окрестности, то убил всех мальчиков, и, посадив соколов на руку, погнал лошадей домой. Здесь взял Кривобокого и больных старух, он возвратился в Тощее Урочище. Как только Кривобокий подрос, Медведь с жителями урочищ: Точее и Кумыс — объявил его князем. Кривобокий, вступив в правление, пошел с войском на племя Ялайр и покорил его. Мало–по–малу он усилился; поставил ставки свои в Тощем Урочище при Черной Речке, 11 а для свободной переправы во всякое время, навел через нее мост.

После этого начали приходить к нему жители из разных племен, а по смерти его, вступил во владение сын его Бай–шен–хур, 12 после него наследовал сын его Думбагай. 13 По смерти Думбагая вступил во владение сын его Габул–Хан. 14 По смерти Габул–Хана, преемствовал сын его Хвастун. 15 По смерти его вступил во владение сын его Ис–укей, 16 который особенно усилился через покорение других племен. Исукай, 17 после кончины своей, в 3–е лето правления Чжи–Юань в 1266 году (вероятно опечатка и надо 1206 год) наименован по–китайски Ле–цзу Шень–Юань–хуан–ди.

11 На монгольском языке Хара–гол.

12 Такого имени нет по–монгольски. По–китайски четыре рисуночка, произносимые Бай–Сан–Фу–А.

13 Такого имени нет по–монгольски. По–китайски четыре чертежика, произносимые Дунь–Би–Най.

14 Бей–шенхур у Абул–гази назван Басси кирб; Думба–гай назван Тумене; Габул–Хан назван Кабулк–Ханом, Бардам назван Бартан–Ханом.

15 Такого имени нет по–монгольски. По–китайски четыре чертежика, произносимые Гэ–Бу–люй–Хань.

16 По–монгольски Бардам, по–китайски три чертежика, произносимые Ба–Ли–Дан.

17 Исукей у Абул–гази назван Иессуг–Баядур (См. Ч. II, гл. 15). Такого имени нет по–монгольски, по–китайски три чертежика, произносимые Ао–Су–Гай, сходно с греческим именем Агиос–Иисус — святой Исус.

Он, воюя с племенем ТАТАР, полонил самого Владетеля их, по имени Тэмуцзинь (т. е. Стальной, окованный в сталь, как рыцари того времени). В сие же время ханына его Улын родила Чингис–Хана, который держал в руке кусок крови, ссевшейся наподобие красного камешка. Исукай изумился и по этой причине назвал сына именем своего пленника — Стальным (Тэмуцзином) в память своих военных подвигов.

Отселе далее везде, где только у нас встречается слово Чингис–Хан, на китайском языке употреблено в «Истории» слово Ди, что значит Император, а в «Ган–му» в текстах — слова: Мын–ry, т. е. Монгол; в объяснениях же моих — Монгольский Государь».

Таково вступление к Китайской псевдо–летописи «История Чингисова дома, царствовавшего в Китае под названием Фань», в том виде, как оно переведено главою русской миссии в Китае Иакинфом Бичуриным в его книге — «История первых четырех ханов из дома Чингисова». Где находится теперь Китайский подлинник этой «Истории Чингисова Дома», поправляющий во многом французскую книгу, уже цитированного нами его предшественника, богодарованного хана Абул–Гази, — я не мог узнать (его нет в Академии Наук). Но отнесемся пока к Бичурину с бóльшим доверием, чем к Богадуру Абул–Гази.

Прежде всего, я отмечу последние строки. Оказывается, что отец Чингис–Хана не только не был татарином, но покорил татар. Он назвал своего сына Тамудзином в честь разбитого и плененного им татарина по прозванию Стальной.18 Но ведь это же нелепо! Какой победитель назовет своего первенца именем своего разбитого врага!

18 По–монгольски слово Татары не имеет смысла, т. е. оно иностранное, по–китайски оно изображается тремя чертежиками, произносимыми Тха–Тха–Л. Тему–чин значит: лучшее железо, сталь. По–китайски 3 чертежика, произносимые Тьхе–Му–Чжень. А просто железо — Тимур, по–турецки — демир, откуда Тимур–Ленк — Хромой Железный, переделанный французами в Тамерлана.

Отметим затем и примечание Иакинфа, что «везде, где у него написано слово Чингис–Хан, оно принадлежит ему самому», а не документам, которые он, якобы переводил буквально». Он сам говорит, что в «Истории дома Юань» изображен везде только чертежик, произносимый китайцами Ди, созвучно с итальянским Дио и с французским Dieu — божество, хотя и в смысле верховного земного императора. А во втором его первоисточнике «Китайской Всеобщей Истории», — по его же собственным словам, — везде, где он говорит Чингис–Хан, стоят два чертежика, произносимые китайскими грамотеями как Мингу.

Конечно, Иакинф Бичурин ответил бы на эти замечания, что он так перевел, потому что ему и в голову не приходило, чтоб китайская династия, называемая Юань, не была тождественна с «Чингис–хановым домом»… Так, мол, делали все до него, все верили своему первоисточнику, как богу, не осмеливаясь проверять его ни по логическому смыслу, ни по его соответствию с географическими, этнографическими и экономическими обстоятельствами. Так почему же и ему, Бичурину, не идти по следам своих учителей?

Но современный свободомыслящий историк уже не имеет права так отвечать и поступать. Он кроме изучения по архивам или отдельным книгам «Истории» какого–либо народа и кроме ее разбора с реалистической точки зрения, старается узнать и историю этой истории, т. е. когда и как выработалось данное сказание. И вот из приведенного мною отрывка мы видим, что вся приведенная тут родословная Железного рыцаря Темудзина, называемого также Чингис–Ханом, чистейшая фантазия, начиная от девственного зачатия его предка в десятом колене Бодонь–царя Чистою Красавицей от чудесного златообразного ангела (уж не Гавриила ли?), сошедшего к ней ночью с неба в белом сиянии, и кончая его собственным рождением от жены богодарованного Абул–Газиева Иесуги–багадура. Но и дальнейшая история этого «Мудрого Прародителя Воинственного императора»19 по имени Стальной, по прозванию Киот20 является чисто фантастической, хотя в переводе Иакинфа Бичурина, которым я пользуюсь, она и имеет внешний вид вроде «Летописи Нестора», помеченной год за годом и ведет свой рассказ как раз от 1201 года, когда (в 1202 году) начался четвертый крестовый поход рыцарских и духовных орденов папы Иннокентия III на азиатский Восток и до 1260 года, т. е. до конца Латинской крестоносной империи на Востоке, когда в 1261 году греки отняли у крестоносцев Царь–град.

Уже одно это хронологическое совпадение наводит на критические размышления, да и содержание летописи, где оно не похоже на сказку, тоже навевает ряд скептических соображений.

Вот, например, под 1204 годом, когда крестоносцы взяли у греков Царь–град, мы читаем:

«1204 год. — В лето Цзя–цзы, царь Ди (отождествляемый Бичуриным с Чингис–Ханом) назначил великое собрание при Тамага–голе, для совета о предприятии войны на Восьмерых (Найманей) 21 . Все вельможи представляли ему, что теперь, в начале весны, лошади тощи, и надобно дождаться глубокой осени. Но младший брат Царя Ди — Забронированный 22 сказал:

— Всякое дело лучше решать немедленно. Не для чего отговариваться худобой лошадей.

Благовестник также сказал:

— Восемь (народов) хотят отнять у нас лук и стрелы; это значит, что они уничтожат нас. Справедливость предписывает нам единодушно умереть. Они тщеславятся, полагаясь на обширность своих владений; но если напасть на них врасплох, то наверно можно ручаться за успех дела. 23

19 По–китайским чертежикам его полное имя Тхай–цау Шен–ву–Хуан–ди, причем чертежик Тхай–цзу значит прародитель, а Шен–ву–Хуан–ди значит мудрый и воинственный император.

20 Не имеет смысла по монгольски, а исторически человек, носивший это имя, жил одновременно с графом Конти, который в 1192 году стал папой Иннокентием III, вдохновителем четвертого крестового похода, наводнившим восток духовными орденами доминиканцев и францисканцев и светскими рыцарскими орденами тамплиеров, меченосцев и т. д. Считают, что Киот то же слово, что тибетское Циот — подносить дары (у китайцев три чертежика, произносимые Ципу–вынь)

21 По–монгольски Наймань значит восемь, по–китайски здесь два чертежика, произносимые Най и Мань.

22 По–монгольски — «черепаха», очевидно в смысле забронированного рыцаря, а по–китайски три чертежика, читаемые Ва–Чи–тинэ.

23 По–монгольски Благовестник — Балгетай; по–китайски Бе–Ли–Г–Тхай.

Царь Ди, довольный этим, сказал, что идучи на войну, с такими людьми, нельзя усомниться в успехе. И он пошел войною на Восемь (царств) и остановился с войском при Цинь–дахань–голе (у Заячьей горы). Сначала он отправил в поход Хубири (что значит: Все–бери) и Чжеба (исковерканное иностранное слово) с передовым корпусом. Властелин Восьми (народов) Диянь–Хан (Божий царь) 24 пришел от Ань–Тхая и расположился лагерем при подошве Хан–гая. К нему присоединились:

1) Тохто, глава народа Не–ли–ци; 2) Алинь, глава народа Степей; 3) Хутук–беци, глава народа князя Ва–И–ла (по–монгольски князя Ой–рат) 25 и еще народы: 4) Дурбош, 5) Татар, 6) Хатагинь и 7) Салчжут (все иностранные слова: — отметим, что это и есть царство 8 народов, если прибавим сюда и собственный народ Диан–Хан). Таким образом Диан–Хан сделался довольно сильным. В это время одна хилая лошадь из Чингисханова войска от испуга забежала в лагерь восьми (народов). Божий царь (Диан–Хан), увидя ее, сказал своим чиновникам, что монгольские (?) лошади тощи и слабосильны. Надо бы заманить неприятелей подалее во внутренность страны, а после того, вступив в сражение, забрать их в плен. Но генерал «Твердая Палка» 26 сказал на это:

— При покойных государях в сражениях они мужественно шли вперед, не обращаясь взад, чтоб не показывать неприятелю ни хвоста лошадиного, ни спины солдатской. Предлагаемое тобою нам теперь отступление не означает ли внутреннего страха? А если страшишься, то для чего не велишь Ханьше предводительствовать войском?

24 В подлиннике Диян–Хан, т. е. божий священник. От Диян — божественное созерцание.

25 Морхис, иначе Моркис, назван у Абдул–Гази Маркатт, Тайши–Ойрат назван Уирато. Ч.

26 Хулус–бани по–монгольски, у китайцев Хо–Лу–су–бо–ци.

Диан–Хан (божий царь), огорченный этим, тотчас вскочил на лошадь и приказал начать сражение. А Чингис–Хан препоручил Хачжа–ру (т. е. Узде) управлять центром армии. В сие время Чжамхак (иностранное слово), находившийся при Божьем царе, подъехал осмотреть его войско и видя его в совершенной исправности, сказал своим приближенным:

— Восьминародцы, начиная войну, почитали Монгольское войско за стадо козлят и ягнят, они думали совершенно перетоптать их и не оставить ни кожи, ни ног. По моему замечанию оно теперь уже далеко от того состояния, в каком прежде было.

После этого он отделился со своим войском и ушел. В тот день царь Ди вступил в главное сражение с войском Восьми (народов); после полудня взял он в плен Диан–Хана и убил его. Войска прочих народов все вдруг рассеялись: одни ночью убежали в горы, где их погибло великое множество, падая с утесов; остальные же в следующий день все покорились. Вслед за этим и народы: Дурбош, Татар, Хотагинь и Сад–чжут, также покорились. Вскоре царь Ди пошел на покорение Морхис, глава коего Тохто 27 бежал к старшему брату «Божьего царя» Боро–Хану, а подданный его Даир–но–сунь, представив царю Ди свою дочь сначала покорился, но опять отложился и ушел».

А для 1206 года, когда основана была Латинская империя Болдуина, мы читаем:

«1206 году — Первое лето Бинь–инь. Царь Ди, собрав всех князей и чиновников при вершинах Онони 28 выставил девять белых флагов и вступил на императорский (ханский) престол. Князья и чины поднесли ему название Чингис–Хана. Этот год был шестое лето династии Гинь, правления Тхай–хо».

27 Тохто у Абул–гази назван Тохтабеги (бек) Хан Маркатский; Боро–Хан назван Байроко–Ханом Найманским См. Ч. III, гл. 7.

28 Считаемый за ветвь современной Шилки, притока Амура.

А далее сам Бичурин делает примечание:

«Это было первое лето от Чингис–Ханова вступления на императорский престол. Китайцы ведут летоисчисление по правлениям государей: почему при вступлении каждого государя на престол дают название продолжению будущего его правления и снова начинают считать годы до первого лета царствования его. Последний год покойного государя причисляют к его же царствованию, а правление нового государя считают с начала следующего года. Первые четыре государя из дома Чингисова царствовали в Монголии и потому не имели китайских названий своим правлениям».

Итак, мы видим, что для 1204 года, когда крестоносцы царя–царей Иннокентия III одержали решительную победу над Византийцами, в состав которых действительно входило не менее восьми народов, здесь указана решительная победа царя (Ди) над царством восьми народов (Найманским царством).

Правда, место действия указано здесь в китайском тексте у Ань–Тхая, который отождествляют с Алтайскими горами, но я уже не раз указывал (в согласии и с мнением самого Бичурина) на то, что старые историки, не имевшие никакого понятия о географических картах, невообразимым образом путали местности.

Я уже имел случай говорить, что и сама Монголия не азиатское национальное имя, так как это слово не имеет там никакого значения, и что, по–видимому, это греческое слово Мегала, т. е. Великая страна, а слово монголы происходит от старогреческого мегалой, т. е. великие, точно также как и слово маг происходит от славянского корня могучий, да по–латыни Магнус имеет то же значение, как и старо–греческое Мегал–ос, т. е. великий. В китайской письменности мы имеем соответственно этому слову соединение двух чертежиков, произносимых китайцами на их языке, как мангу (или отбросив окончание–у, манг).

Считая, что китайцы поставили эти чертежики, звукоподражая какому–то иностранному слову, для точного воспроизведения которого у них нет фонетического значка, мы приходим к выводу, что имя «монгол» действительно заносного происхождения и что так пришлось бы китайцам изобразить на своем языке слово маг. Значит мангу и маги тоже самое слово в двух произношениях, а монголы лишь другое их название от греческого — мегалай, т. е. великие. Благодаря отсутствию у китайцев фонетической азбуки и вытекающей отсюда для них необходимости переделывать иностранные имена на созвучные с ними собственные национальные слова, почти неизбежна национализация позднейшими китайскими грамотеями всех записей и преданий об иностранных народах и землях, имена которых достались им от прежних поколений, т. е. в национальные деятели якобы древней китайской истории могли попасть и Юлий Цезарь, и Карл Великий, и папа Иннокентий III, и герой крестовых походов Балдуин, а Италия, Египет, Византия — легко могли перейти через две–три сотни лет на положение собственных провинций Китая. С этой точки зрения и надо еще пересмотреть китайские летописи, употребляя для сопоставления все предложенные мною в моей работе способы.

Оставляя пока все это для дальнейших своих исследований в историологической области, я здесь, в связи с ними, рассмотрю только, не являются ли китайские сказания о Чингис–Хане и его преемниках лишь китаизированием героев и вдохновителей крестовых походов, с которыми они имеют не только хронологическую изомерию, но и следы качественного исторического параллелизма, являясь как бы искаженным отражением на Востоке, через кривое зеркало того, что в то время происходило на Западе.

Ведь, действительно, если римский царь царей — папа по–русски назывался батя, то и батя–хан, т. е. Батый–хан (первично Батяй) мог быть его названием, и подвиги его полководцев могли быть приписаны ему лично, как, например, делается с юридическими постановлениями и законами. Если тот же папа по–русски назывался еще тятя, или по–детски тата, то благодаря заносу славянских слов в Азию (где они многочисленны, как я уже показывал ранее, и в санскрите, и в вендской письменности, то и исчезнувший давно народ та–тань в Моголии может представлять собою просто тятин народ, т. е. папских миссионеров во внутренней Азии во время тех же крестовых походов, хотя «отцами» — батями и тятями назывались и предшествовавшие им ромейские проповедники арианства, так что даже и Татрские горы, между Венгрией и Галицией, могли первоначально называться у славян тятя–арийскими горами, т. е. горами отца Ария.

Нет ни малейшего сомнения, что и арийцы, переселившиеся из Ирана (т. е. арианской земли) в северную Индию и давшие там для религии полуславянский санскритский язык и божественную троицу — три–мурти, вместе с Кришной–Христом, был вовсе не кочевой народ, приехавший туда в кибитках с женами и детьми, а те же сначала арианские, а потом и христианские миссионеры с Балканского полуострова, лишь потом национализированные там преданием в смеси с местными богами, и перенесены молвою с греческого Парнаса на Гималайские горы.

Я не буду загромождать этой главы огромным количеством примеров присвоения себе прежними безлитературными народами иностранных богов и деятелей, так как и эти мысли я привел лишь для того, чтоб оправдать полную законность моего сомнения в азиатском происхождении «Чингис–Ханового мечтания», как в русских летописях называется его тень, которой будто бы приказывал поклоняться Батя–хан — Батый, преемник Чингис–хана.

Ведь и самое имя Чингис–хан, как я уже упоминал, созвучно лишь с англо–саксонским Кингис–хан (King's chan) или с немецким (Konigschan), причем и слово Хан тут просто сокращение арианского Коган — главный священник. Но возвратимся к нашему предмету.

Чтобы проверить хронологию, я отыскал через 21 год после завоевания царства 8 народов — под 1227 годом — в переведенной Бичуриным летописи такое место.

«… (некий плохо локализованный) двор прислал к Монголу (считаемому за прозвище Чингис–Хана) своего придворного и принца Отун 29 с предложением о мире. Монгол, обратись к своим чиновникам сказал:

— После того, как в прошлую зиму ПЯТЬ ПЛАНЕТ БЫЛИ В СОЕДИНЕНИИ, я дал клятву более не производить убийств и опустошений, но забывал издать милостивый манифест. Теперь надобно обнародовать об этом, чтобы и путешественники знали о моем намерении».

«В этом месяце Нючженский государь покорился. Мангу остановился в области при реке Си–цзян. Осенью, в седьмой месяц, в день Жинь–ву, он почувствовал себя нездоровым; в день Сычеу (в восьмой день после болезни) преставился при Салиголе в Харатуском путевом дворце… Он обладал глубоким умом и великим рассудком. На войне был чрезвычайно быстр: по сей причине мог уничтожить сорок владений; а после покорил и Си–ся. Число блистательных его подвигов весьма велико. Жаль, что современные историки не все собрали или много опустили из записок. Царевич Тулей принял регентство над царством».

29 Даньянь–хачжаю, причем Ваньян прозвище Нючженской династии Тинь, а Хачжаю — при, подле. А принц Отун назван Отун–Ага, и созвучен с Отоном.

Если год автора начинался, как у латинян того времени, с марта, то «прошлой зимой» было время от октября 1226 по март 1227 года нашего январского счета. Я вычислил указанное здесь соединение планет и получил такие интересные результаты.

1) Во весь 1226 год нашего счета Юпитер гонялся взад и вперед за Сатурном по созвездию Козерога и, обогнав его, перешел в 1227 год в Водолей, где и пробыл зиму 1227–1228 года, а Сатурн еще оставался в Козероге.

2) В ту же зиму в ноябре и декабре 1226 года Марс обогнал обе эти планеты в Козероге, когда они были еще видны над только что погасшей вечерней зарей.

3) Среднее декабрьское новолуние было около 21 декабря 1226 года при солнце в созвездии войны — Стрельце — около 287° современной нам эклиптикальной долготы, а догнала Луна Юпитера, Сатурна и Марса в виде узкого серпа в самую рождественскую ночь на 25 декабря, когда солнце было на 291° эклиптикальной долготы.

4) Венера на 25 декабря 1226 года шла в вечерней видимости прямым движением от верхнего соединения с солнцем около 23 элонгации, т. е. мимо 314° современной нам эклиптикальной долготы, в средине Козерога.

5) Меркурий 25 декабря 1226 года шел, как и все остальные планеты, прямым движением около 18 элонгации от верхнего соединения с Солнцем, мимо 307° эклиптикальной долготы по современным нам координатам.

Мы видим, что указанное здесь соединение всех планет в вечерней видимости в рождественские дни в Козероге после их ухода из созвездия воина Стрельца для того, чтобы вслед за этим соединиться с Солнцем, могло показаться (но только для католических астрологов!) символом победоносного окончания их крестоносных войн и общего примирения и просвещения народов.

И интересно, что в следующий за этим год, в котором по рассматриваемым нами первоисточникам «преставился» великий монгольский царь, умер преемник и продолжатель воинственной политики папы Иннокентия III папа Гонорий III (1216—1227 году) и параллельно монгольскому, так называемому «Угадаю» (созвучно с русским словом угодник и с греческим Агио–диос — святой–бог) воссел на папском престоле Григорий IX (1227—1241). А умер этот Григорий IX, так как и Угадай (он же Угедей и Октай) в 1241 году Выходит как будто Угадай был папа Григорий IX, а Чингис–Хан папа Гонорий III (оба умерли 1227 году), но только в Чингис–Хане с Гонорием III объединен и его предшественник папа Иннокентий III, со времени взятия Царь–града. При этом хронологическом сопоставлении невольно является такой вопрос:

Вышеприведенный гороскоп, относившийся на Западе Европы, конечно, к смерти папы Гонория III, не перенесен ли насильственно на время смерти Чингис–Хана, под именем которого воображение азиатов объединило Иннокентия III и Гонория III? И не отнесена ли к году 1227 смерть «Великого Завоевателя» не потому, что он действительно умер в этом году (а не в 1216–1217), а именно потому, что в это время все планеты сошлись между Стрельцом и Козерогом, а затем ушли в Водолей — крестителя планет, знаменуя этим наступление общего мира? Ведь весь слог книги Гань–му настолько художественный, и в ней столько фантазии, что она очень похожа на европейские произведения XVIII века.

В общем Чингис–Хан, как видит сам читатель, не является в своих первоисточниках реальною личностью, а походы какие ему приписываются, он мог бы сделать, судя по их расстояниям, как я уже показывал, только летая на аэропланах. Вот, например, о его походе на Индию в 1222 году:30

«Монгольский государь отправил на запад своих сыновей: Чжоцзия, Чаганьшая, Угадая и Тулая, каждого с особым корпусом, они взяли города Хань–то–дар, Трун–хаши и пр., а сам он взял города Телими и Балк (неизвестное место, созвучно только с Балканами). После того он приступом взял крепость Запретную 31 (Тарху) и приблизился к Магометанскому царству, владетель коего, оставя столицу, бежал на морской остров, и там в непродолжительном времени умер с голоду. После того Монгольский Государь расположился в Индии у крепости Железные ворота (по–китайски Тьже–мынь–гуань). Там телохранители увидели одного зверя, который имел подобие оленя, конский хвост, зеленый цвет, один рог, и мог говорить по–человечески. Зверь этот сказал телохранителям:

— Вашему государю надлежит заблаговременно возвратиться.

Монгольский государь изумился и спросил об этом у философа Елюй–чуцая. 32 А тот ответил:

— Зверь этот называется Го–дуань 33 и разумеет языки всех народов; он знаменует беззаконное кровопролитие. Теперь уже четыре года, как большая армия воюет с Западом. Поэтому Небо, гнушаясь убийствами, послало его для объявления своей воли тебе, государь! Пощади, в угождение Небу, жителей этих нескольких царств! Это будет бесконечное счастье для тебя». 34 Вследствие этого Монгольский государь произвел великие грабежи в Индии, и возвратился.

30 По–китайски четыре чертежика, произносимые Юв–Лун–цзы–Чи.

31 По–китайски чертежики, произносимые Тха–Ли–Хть.

32 Елой созвучно с Илья

33 По–тангутски — Го — голова, а слово Дуань — мне не известно.

34 Примечание Бичурина:«Кажется, что это была выдумка Елюйчуцаева, чтоб остановить неистовства Чингис–Хановы».

Скажите сами, читатель, миф это или реальность? И если здесь зеленый зверь, говорящий по–человечески — выдумка, то почему же не выдумка и весь поход? И на какой морской остров мог бежать «Магометанский государь» на западе Азии, если повод к этой легенде не пришел с берегов Средиземного моря?

Посмотрим теперь и на преемника «Монгольского императора», которого называют у нас Угедеем35 и который по «Ган–Му» вступил на престол в 1229 году, как раз, когда император Фридрих II начал V крестовый поход в Палестину (1228–1229).

Прежде всего оказывается, что такого имени в исследуемой нами книге нет.

«В подлиннике, — говорит Иакинф Бичурин (с. 148), — вместо Угедей везде написано император Тхай–цзу…» А между тем он же сам — Бичурин — вместо Тхай–Цзу пишет самовольно везде Угедей! Но на каком же основании?!

35 Огэдэй или Угэтай — по–монгольски Верховный, по–китайски соединение чертежей произносимых О–Кхо–Тхай, но я уже показывал на созвучие этого имени с греческим свято–богом (Агиодиос) и с русским угодник (Угодяй).

Я здесь отмечу только одно: этот самый Угедей, по другому произношению Угадай (и по третьему Октай), был, — говорят нам, —монгольским императором от 1227 года по 1241 год, да и верховный руководитель крестовых походов после Гонория III, папа Григорий IX царил в Риме тоже от 1227 по 1241 год. «На поклон к Октаю в глубину Монголии, — говорят нам ортодоксальные историки, — ездил Константин, сын великого князя Киевского Ярослава Всеволодовича (1201 —1246 гг.), а затем и сам Ярослав в 1241 году, но в живых уже не застал Октая». Но это он мог сделать только в припадке острого помешательства, так как при тогдашних путях сообщения нельзя было добраться ранее года или двух ни монголам до Киева, ни киевлянам до Монголии, благодаря невозможности ехать по степи без дорог зимою и в летнюю засуху. Другое дело, если он, сделавшись униатом, ездил в Рим… Но тогда хан (т. е. Кохан — священник) Угедей и был — папа Григорий IX.

Он первый установил придворные церемониалы, — пишет «История Дома Чингисова» под 1229 годом, — и по ним Ханские родственники и вельможи учиняли поклонение. При нем обнародованы были и главные государственные установления. Нючженский Двор (место его не определено) прислал Агудая (т. е. Толстого человека) с приношениями к погребению Чингис–Хана. А Угадай сказал ему (совершенно как папа Григорий IX послам Фридриха II в 1228 году):

«Твой государь долго не покоряется и принудил покойного хана состариться на войне, чего я не могу забыть. К чему присылать приношения к погребению? 36 »

36 По–китайски И–Сы–Ба–Ли — место не известно.

Он не принял приношений Нючженского (т. е., выходит Германско–Неаполитанского) Двора и решился продолжать войну с ним. Он установил, чтобы Монголы ежегодно платили со ста лошадей одну кобылицу, а с рогатого скота и овец по одной голове со ста. Завел хлебные магазины и учредил почту для развоза указов. На Китайцев (??), обитающих по северную сторону Желтой реки (Дуная?) наложил подать, считая по домам, что препоручил управлению Елюйчуцая. В Западном краю положил подушный оброк с совершеннолетних мужчин. Государи Индустанский (?) и Муруйский (Морейский) приехали ко Двору. В Западном краю покорился владетель города Избара. В том же году Нючженский двор вторично прислал посланника с дарами, но дары его не были приняты.

Как видит читатель, война с Нючженским царством разгорелась лишь при преемнике «Чингис–Хана», так называемом Угедее, одновременно с тем, как вновь разгорелись крестовые походы на Восток и при преемнике Гонория III — Григории IX (1227—1241), и началась ссора этого папы с германским императором Фридрихом II.

«Монгол, — продолжает книга «Гань–Му» под 1232 годом, — намереваясь возвратиться на север, отправил посланника из Чжен–чжеу в Бянь, с предложением, чтобы Нючженский государь покорился; сверх того, он требовал прислать академика Чжай–бинь–вынь и еще Ян–шен–гун с Кхун–юан–цо и других, всего двадцать семь фамилий, также семейства лиц, признавших монголов, жену с детьми генерала Ира–бухи, швей и птичных охотников. Но вместо всего, Нючженский государь отправил своего первого министра Ли–ци, чтобы представить Монголам в заложники царевича Ваньянь–шев–сунь 37 и просить о мире. Генерал–прокурор Фоймо Эгудэ (-Удэ) назначен был Нючженским посланником для заключения мира. Но они еще не отправились, когда монгольский принц Субут, услышав об этом, сказал:

«Я получил повеление осаждать (Нючженский) город: другого ничего не знаю».

37 Собственное имя наследника Нючженского Шеу–шунь. Маньжурское слово Агю или Агу есть общее название принцев (примечание Бачурина).

И он поставил осадные машины, построил палисад на берегу городского водяного рва; заставил пленных китайцев (?), даже женщин, девиц, стариков и детей носить на себе хворост и солому, чтобы завалить городской ров. В несколько минут заровняли они около десяти шагов. Но так как решили договариваться о мире, то министр Ва–ньянь–баксан не смел сражаться с Монголами.

В городе обнаружилось неудовольствие и ропот. Нючженский государь, услышав об этом, в сопровождении шести или семи конных поехал за ворота Дуань–мынь и прибыл к судовому мосту. За это время от недавнего дождя сделалось грязно. Благодаря тому, что государь выехал неожиданно, жители столицы в изумлении не знали, что делать, они только становились на колена подле дороги, старики и дети теснились перед ним; некоторые по ошибке касались его одеяния. В скором времени прибыли к нему министры и прочие чиновники. Подали ему параплюй, но он не принял и сказал:

«В армии все ходят под открытым небом: для чего же мне иметь параплюй?»

Но, что же это такое, читатель! Ведь параплюй — это французское слово paraplui — зонтик! Значит, Нючженский царь говорил по–французски, или оригинал первоисточника этой китайской летописи был на французском языке! Ведь сам Иакинф Бичурин никогда не назвал бы зонтика параплюем, если б это слово не стояло в его подлиннике. Но продолжим записку и далее.

«К нему (т. е. императору) подступили около 60 солдат из юго–западного корпуса и сказали:

— Северные войска уже до половины заровняли городской ров, а министр отдал приказ не пускать ни одной стрелы, опасаясь помешать переговорам о мире. Что это за расчет?

Государь сказал им:

— Я для спасения подданных решился именоваться вассалом (Угедея), платить ему дань и во всем повиноваться. Я имею только одного сына, который еще не пришел в возраст: теперь и его я посылаю в заложники. Потерпите несколько, пока этот князь выедет. Если после того Татаньцы не отступят, то и тогда не поздно будет отчаянно сражаться.

В тот же день великий князь отправился в путь: но Монголы, несмотря на это, начали осаждать город соединенными силами.

В столице строили баллисты во дворце. Ядра были сделаны совершенно круглые, весом около фунта; а камни для них брали из горы Гын–ио. 38 Баллисты, употребляемые Монголами, были другого вида. Монголы разбивали жерновые камни или каменные кашки (голыши) на два или на три куска, и в таком виде употребляли их. Баллисты были построены из бамбука, и на каждом углу городской стены поставлено их было до ста. Стреляли из верхних и нижних попеременно, и ни днем, ни ночью не переставали.

В несколько дней груды камней сравнялись с внутреннею городскою стеной. Монгольские войска употребили огненные баллисты 39 и где был сделан удар, там по горячести нельзя было тотчас поправлять и помогать. Старики сказывали, что государь Ши–цзун из династии Чжеу, строя здесь городскую стену, брал глину для сего из Ху–лао. Сия глина крепка и плотна, как железо, и от ударов из баллист приметны были на ней одни впадины. Монгольские войска сделали за городским рвом земляной вал, который в окружности содержал сто пятьдесят ли. На сем валу были амбразуры и башни. Ров в глубину и в ширину имел около 10 футов. На каждом пространстве от 30 до 40 шагов был построен притын, в котором стояло около 100 человек караульных.

38 Гын–Ио есть название искусственной мраморной горы, сделанной Китайским домом Сун в городе Кхай–фын, когда сей город был Северною его столицей (Пекином); потом Кхай–фын был завоеван Нючженями и сделан Южною столицей (Нанкином), которую теперь осадили Монголы. Впоследствии гора Гын–ио переведена была в Пекин, и ныне составляет прекраснейший мраморный остров в западном саду (прим. Бичурина).

39 Пушки.

В начале Баксань приказал построить за городскими воротами земляные пристенки, кривые и узкие, чтобы два или три человека могли приходить и стеречь, дабы монголы не могли отбить ворот. Генералы предлагали делать по ночам вылазки, но войска не могли нечаянно выступать, а если когда и выходили, то тотчас были примечаемы монголами.

Потом выбрали 1000 человек отважнейших солдат, которые должны были, из прокопанного под городской стеной отверстия, переплыв через ров, зажечь подставки под баллистами. На стене городской выставлены были сигнальные фонари из красной бумаги, по зажжению которых надлежало плыть через ров, но монголы и сие приметили.

Еще спускали бумажных змейков в виде гусей с прикрепленными к ним объявлениями, для убеждения взятых в плен Китайцев (?). Когда сии змейки были над монгольским лагерем, то нитку отрывали. Политики говорили, что министры хотят бумажными гусями и фонарями отразить неприятеля, но что это трудно.

В сие время Нючженцы имели огненные баллисты (т. е. настоящие пушки–мортиры), которые поражали, подобно грому небесному. Для этого они брали чугунные сосуды, наполняли их порохом и зажигали огнем. Горшки эти назывались чжень–тьхяньлэй (т. е. потрясающий небо гром). Когда такая баллиста (пушка) ударит, и огонь вспыхнет, то звук уподобляется грому и слышен почти за 100 ли. Они сжигали (все) на пространстве 120 футов в окружности, и огненными искрами пробивали железную броню.

Монголы еще делали будочки из воловьих кож, и подойдя к городской стене, пробивали в ней углубление, могущее вместить одного человека, которому с городской стены ничем нельзя было вредить. Но Нючженцы изобрели против этого способ спускать с городской стены на железной цепи горшки (бомбы) чжень–тьхянь–лэй, которые достигши выкопанного углубления, испускали огонь (взрывались), совершенно истреблявший человека, даже покрытого воловьей кожей. Кроме того, употребляли они (нючженцы) летающие огромные копья (ракеты), которые пускались посредством зажигания в них пороха и сжигали все на 10 шагов от себя. Монголы не только этих вещей боялись. Они осаждали город 16 суток, денно и нощно. Около МИЛЛИОНА (!!!) человек с обоих сторон было убито при той осаде. После этого и могила матери Нючженского государя была раскопана.

Принц Субут видел, что невозможно взять города и потому, приняв ласковый тон, объявил, что открывает мирные переговоры, и что военные действия прекращаются. Нючженское правительство согласилось на его предложения и отправило Ян–цзюй–жинь, советника палаты финансов, за город угостить монгольские войска и поднести дорогие дары. Субут дал слово отступить с войсками и расположился между реками Желтою и Ло–шуй.

Вице–министр (Нючженского царя) Чиги–кацик, приписывая себе славу в защищении города, хотел в сопровождении всех чинов явиться во дворец с поздравлением. Но другой вице–министр, Найцзу–сэлэ, сказал:

— Клятва, учиненная под городскими стенами почитается в Чунь–цю стыдом: кольми паче можно поздравлять с прекращением осады?

Кацика, рассердившись, сказал:

— Престол спасен, государь избавлен от опасности, а вы не считаете это радостию?

Он приказал академику Чжао–вынь–бин сочинить поздравительный доклад. Но Чжао–вынь–бин сказал на это:

— По словам Чунь–цю, когда новый дворец сгорел, три дня плакали. Ныне после таковой осады столицы, в сообразность обрядам, надлежит утешать, а не поздравлять.

Тем дело и кончилось.

Нючженский государь, вступив на ворота 40 Дуань–мынь, объявил амнистию, обнародовал награду чиновникам и разночинцам, которые могут починить или возобновить какой–либо важный город; войскам он сделал угощение и награду, уменьшил свой стол, отменил ненужных чиновников, отпустил девиц из дворца, запретил в докладах именовать себя премудрым. Слова: «премудрый указ» заменил одним словом: «предписание». В столице прекращены были строгие меры, и пешие солдаты стали выходить за ворота Фын–цю–мынь для сбора зелени и дров.

Но после этого открылась в городе зараза, продолжавшаяся 50 дней. В течение этого времени вынесено было из городских ворот около 900 тысяч (!!!) гробов, не считая тел бедных, которые не в состоянии были похорониться».

40 Городские и дворцовые ворота в Китае строят в виде палат с проходом внизу; почему над воротами находятся пространные залы. — Примечание Иакинфа Бичурина. И мы прибавим от себя: и в европейских крепостях тоже!

Таково описание осады столицы страны Нючжень. Переводчик этого, Бичурин, прибавляет от себя так:

«Объяснение. — Положение Нючженского двора час от часу становилось хуже. Тщетно просил он мира у монголов. Олень, попавший в яму, может ли он убежать? Так как твердые полководцы и храбрые войска погибли, то уже не возможно стало помышлять об обратных завоеваниях… Хотя и так, но каждый, что делает, то и получает в возмездие. Таково есть взаимное соответствие небесного порядка. Нючженцы притесняли Срединное государство; хищнически овладели землями дома Сун. Точь в точь таким же образом и монголы поступали с ними».

Таково наивное объяснение синолога Бичурина к переводимой им серии главок из «Всеобщей китайской истории».41 Но это и хорошо. Мы сразу видим, что имеем право, во–первых, доверять искренности таких простодушных людей, и, во–вторых, критиковать их книги, зная, что простодушные люди легко поддаются обману и переводят подлинник, какой он есть, не замазывая словесной штукатуркой его щелей и трещин.

Я уже обратил внимание на слова:

«Прибыли к нему (Нючженскому императору) министр и прочие чиновники. Подали ему параплюй, но он не принял и сказал: «в армии все ходят под открытым небом, для чего же мне иметь параплюй»».

И вот я теперь снова спрашиваю: каким же образом попало в китайскую хронику 1232 года французское название зонтика — параплюй, т. е. отражатель дождя?42

41 По–китайски Тхун–цзянь–ган–му.

42 Paraplui — parez plui — отражайте дождь.

Разве не было для зонтика у китайцев самостоятельного названия? Подумать, что сам Бичурин, при его, только что отмеченной мною, наивности, подобно мадам де–Курдюковой, непроизвольно перемешивал русский и французский языки — невозможно. Скорее можно думать, что он при своем семинарском и духовно–академическом образовании, «обратившись лицом к востоку», а «спиной к западу» (как впрочем и большинство востоковедов), он совсем не знал французского языка, и потому принял французское слово в имевшейся у него китайской рукописи за монгольское, и оставил его без перевода… Но в таком случае и автор самой китайской «Всеобщей истории» пользовался для нее не исключительно китайскими, а также и французскими летописями. Значит и сама эта «Всеобщая история» может быть действительно не национальной монгольско–китайской, а ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИЕЙ ЗЕМНЫХ НАРОДОВ, принятой за историю мифических китайских провинций, исключительно благодаря китайскому рисунчатому письму, при котором нельзя изобразить иностранных имен, не перерядив их в китайские костюмы.

А сведения об иностранных народах легко могли занести туда сначала ромейские, а потом и католические миссионеры, принесшие туда буддизм, браманизм и конфуцианство, а вместе с тем и эту рисуночную письменность, благодаря, во–первых, тому, что ни в греческой, ни в латинской азбуке не хватало букв для изображения количества Китайских звуков речи вчетверо большего, чем в западно–европейской речи и, во–вторых, и потому, что в западной научной письменности уже практиковался способ рисуночного и символического письма (в виде наших цифр и многочисленных астрономических, алхимических и тематических международных значков, этих истинных зародышей современной китайской письменности). Ведь совершенно ясно, что современная Китайская система рисуночного письма не могла образоваться сразу, не пройдя через стадию полу–фонетическую, так как никакой человеческий ум не мог бы придумать и закрепить в своей памяти без помощи фонетической азбуки все эти тысячи значков, и передать их ученикам. А в неполном собрании они были бы так же бесполезны, как и у нас была бы бесполезна азбука, в которой употреблялось бы лишь 5–6 букв, а для остальных не было бы дано никаких фигурок.

Значит, такая азбука, как китайская, не могла развиться эволюционно из самой себя, а только путем постепенного внедрения в какую–нибудь, хотя бы и иностранную фонетическую азбуку ее множества символических значков сначала для тех слов, для которых не доставало в ней звуков, а потом постепенно поглощая фонетику целиком, и очень интересно было бы проследить, не найдется ли в китайских однозвучных или односложных словесных чертежах каких–либо признаков сходства с их арабским, индусским, греческим и латинским начертаниями?

И нет ли в китайских летописях других следов французского происхождения, кроме отмеченного мною смешного параплюя? Ведь тоже совершенно ясно, что если б в данном месте китайской рукописи стояло, как это полагается в рисуночном письме, изображение зонтика, то Бичурин и назвал бы его по–русски зонтиком, а не исковеркал бы французский язык, назвав его параплюем, вместо paraplui. Значит, и в рукописи его было не изображение зонтика, такое сочетание чертежиков, которое в сумме произносилось так, как он передал. Уже одно это слово есть признак того, что его летопись составлялась французским китаистом и, скорее всего, католическим миссионером, сношения с которыми начались, если верить современной нам версии китайской истории, лишь после низвержения исследуемой нами Юаньской династии, она же будто бы Чингисханова, хотя династию Юань теперь считают на китайском престоле не ранее, как с 1289 по 1367 год. А после нее с 1368 по 1644 была, — говорят нам, — династия Мин, при которой начались постоянные морские сношения с Западной Европой, особенно с 1522 года, когда португальцы появились в Макао, при устье Кантона и основали там свою торговую факторию, и вслед за тем появились на востоке Китая и испанцы, и другие западно–европейские народы. Все это дало возможность проникновения в Китай и западно–европейских слов, и особенно названий для предметов ввозимых в Китай из Европы, вроде французских зонтиков.

Тогда же европейцы должны были завести впервые в Китай и компас, и порох, и пушки. Отвергать то, что компас был впервые изобретен и применен к мореплаванию только итальянским инженером Флавио Джойа (Flavio Gioia) из Амальфи в 1302 году и что огнестрельный порох был изобретен впервые при химических опытах со смесью серы, селитры и угля, немецким францисканским монахом Бартольдом Шварцем (или как его иначе называют (Constantin Anklit) вслед за компасом и применен к огнестрельному оружию впервые только в 1319 году, — нет решительно никаких оснований. Последнее изобретение настолько громко, что оно не могло бы быть обойдено молчанием, если б его сделали ранее, да и компас дал бы себя знать тотчас же всему плавающему миру. Так и случилось, когда они были действительно изобретены.

А что же мы видим в разбираемой нами «Всеобщей китайской истории?»

Еще за 80 лет до изобретения пороха Бартольдом Шварцем, когда преемник «Чингис–хана» Угедей — осаждал несуществующую теперь в Китае нючженскую крепость Бянь,43 и в которой зонтик назывался по–французски paraplui, как осажденные нючженцы, так и осаждающие их кочующие монголы, уже употребляли в деле и пушки–мортиры, и ракеты, начиненные порохом, и перебрасываемые как зажигательное средство в осажденный город и из него через стену.

43 Иначе говорят: Бянь–Лянь, и Бянь–Дзын, и отождествляют с Кхай–Фын–Фу, но имя это созвучно только с Бонном на Рейне. У Абул–Гази этот горол отождествляется с Нанкином, а у Иакинфа Бичурина с Хай Фын–Фу округа Ха–нань.

Все в этом описании так ярко, что сомнений быть не может: во дворце Нючженского короля делали в 1232 году, как в Европе только через сто лет, круглые каменные ядра для пушек и мортир, а монголы употребляли для своих огнестрельных орудий даже каменную картечь, разбивая жерновые камни–валуны на два и на три куска.

В подражание общеизвестному в XVI веке рассказу о том, как Бартольд Шварц, оставив в ступе смесь серы, селитры и угля вместе с пестом, стал высекать огонь, и от упавшей туда искры произошел страшный взрыв, причем выброшенный пест сделал выбоину в потолке (что и послужило к изобретению пушек–мортир, имевших сначала вид чугунных горшков), так и тут мы находим следующий рассказ:

«Нючженцы (в своей столице Бяне) имели огненные баллисты, которые поражали подобно грому небесному. Для этого они брали чугунные горшки (т. е. что–то вроде Шварцовой ступы и первичных пушек–мортир), наполняли порохом и зажигали огнем. Горшки эти назывались «потрясающий небо гром» (чьжень–тьхянь–лей). Когда такая балиста (т. е. пушка) ударит и огонь вспыхнет, то звук уподобляется грому и слышен почти за сто ли (около 300 километров). Они сожигали (поражали огнем) все на пространстве 120 футов в окружности (т. е. в диаметре около 5–6 сажень), и огненными искрами (осколками) пробивали железную броню».

Ракеты тоже хорошо были известны нючженцам в 1232 году, когда крестоносцы еще и не подозревали о пушках и о порохе.

«Они употребляли летающие огненные копья, которые пускались посредством зажигания пороха, и сжигали на десять шагов от себя».

Да и кочующие монголы Чингисханова преемника Удегея не отставали. Войска их тоже (как мы видели) употребляли «огненные ба–листы», «и где был сделан ими удар, так по горячести нельзя было сразу тушить».

И если верить всему этому, то, очевидно, что изобретение пороха и пушек было известно обоим сторонам уже давно, так как иначе одна из враждующих сторон убежала бы моментально в паническом страхе.

«На каждом углу городской стены, — говорит автор, — поставлено было до ста (огнестрельных орудий), стреляли попеременно из верхних и нижних (сверху из города и снизу в город?) и не переставали ни днем, ни ночью. В несколько дней груды камней (т. е. каменных ядер и их обломков) сравнялись с внутреннею городскою стеной…»

Но ведь это типическое описание осады западноевропейской крепости XIV—XVI века!

Тут мы видим вполне разработанный артиллерийский бой, из тех, какие происходили впервые у западных европейцев в конце феодального периода, — когда дисциплинированные и хорошо вооруженные королевские войска (а не скопища кочующих монголов!) осаждали неприятельский укрепленный город, каким тут и обрисован Нючженский Вянь.

Читатель видит сам, что если верить всему этому, как происходившему в Китае в 1232 году, то приходится допустить, что не только порох, ракеты и большие пушки, выстрелы которых были подобны небесному грому и слышны за сотни километров, но даже и железные брони против них были известны монголам уже при Чингис–Хане, умершем в 1227 году, т. е. всего за 5 лет до описанной здесь осады. Так почему же он не употреблял их? Почему не употребляли их его полководцы, когда разбили русских князей на реке Калке в 1224 году, положив начало «монгольскому игу», за восемь лет до только что описанной замечательной осады? Почему не употреблял их Батый в знаменитой битве при реке Сити даже и через шесть лет после этой осады, в 1238 году?

Почему не научились у монголов этому искусству их соседи, азиатские магометане, в их борьбе с крестоносцами? Ведь пушки не иголки, чтоб их утаить, и порох слишком громкое средство для того, чтоб его замолчать после только что описанной осады столичного города Бя–ня, когда притом же порох был уже известен не одним кочующим монгольским князькам в их кибитках, но и их культурным соперникам, защищающимся в крепости, построенной по образцу Московского Кремля… Как могло это случиться? Конечно, только в сказке, а не в реальности. И, кроме того, откуда добывали кочующие монголы наследников Чингис–Хана селитру и серу для приготовления пороха в таком огромном количестве? Положим, что селитру они покупали в Индии, где ее выщелачивают и теперь из селитроносных скоплений органических отложений… Но где покупали они серу? Ведь современное техническое получение ее из серного колчедана стало возможным только в новейшее время, а вплоть до возникновения научно–оборудованных заводов ее получали только из богатейших залежей, так называемой самородной серы в Сицилии, как результата деятельности ее вулканов. Мы видим, что только что приведенные подвиги кочующих монголов не выдерживают ни малейшей критики не только с технологической точки зрения и с точки зрения материальной культуры, но даже и с самой архивно–исторической точки зрения.

Для сопоставления псевдо–китайских источников с русскими в деле Батыева нашествия, я сделаю здесь опять выписки из «Истории Чингисханова Дома», царствовавшего в Китае под именем «Юань» (по Иакинфу Бичурину). Вот например под 1235 годом:

«Весною хан (Угедей) обвел стеною город Хоринь (место его не известно) и построил в нем дворец Бань–Ан–Гун. Он отправил князя Бату (Батыя), царевича Куюка и племянника Мунка 44 завоевать западный край».

И далее под 1236 годом:

«По представлению (философа) Елюй (Ильи) — Чуцая учреждено (в Хорини) Историческое общество. Для библиотеки его взяты книги из городов Ян–цзын и Пхин–Ян. Ученый Лцы–Чже был назначен историографом; Ван–Вань–цин и Чжао–Чжо его помощниками».

А по «Тань–Леу» в то же лето написано так:

«Кинча (считаемая за Россию) отстоит от Срединного государства на 30 тысяч ли (французское lieu). Летом ночи там бывают чрезвычайно коротки. Солнце едва закатится и тотчас всходит. Сия страна производит отменных лошадей, и богатые разводят их в великом множестве. Жители обыкновенно спят на металле и коже. 45 Мужественны и храбры; тверды и пылки. Глаза имеют синие (голубые), волосы рыжеватые. Мунка с армией пришел к морю Кхунь–шьхянь–ги–сы. Неожиданно поднялся сильный ветер, и воды морские пересохли. После сего он пошел далее и вырубил народ, а старейшину Ва–чи–ман живого взял в плен. Потом он обложил города Гань–лосы и Ме–цио–сы, и покорил их».

Это самое место и отождествляют с нашествием Батыя на Русь, бывшим по русским летописям не в 1236, а в 1238 годы.

44 По Иакинфу Бичурину, Бату значит — Крепкий, по–китайски Ба–Ду; Куюк значит — Проворный, по–китайски Гуй–ю; Мунка значит — Вечный, по–китайски Мын–га.

45 Под металлом разумеется оружие, под кожею — военные доспехи.

46 Отмечу, что Елюй — созвучно с греческим Гелиос — святой. ↓

«…и пьянство, особенно в последнее время, стало постоянным. Философ Елюй–Чуцай 46 неоднократно увещевал его, но Хан не слушал. Поэтому Елюй–чуцай однажды, показывая ему железный ободок, заржавевший от вина, сказал:

— Это железо приняло такой вид, будучи съедено вином. Что же сказать о пяти чревах человека?

После того монгольский государь несколько уменьшил меру вина. На второй месяц того же года болезнь его усилилась и пульс прервался. Шестая ханына не знала, что делать. Она позвала Елюй–чуцая, в ответ он сказал, что теперь должности препоручают людям недостойным, продают места и торгуют судопроизводством, многие содержатся в тюрьме безвинно. Надлежит даровать прощение в поднебесной. Ханына немедленно хотела произвести это, но Елюй–чуцай сказал ей, что без повелений самого государя не может этого сделать. Вскоре Монгольский государь несколько пришел в чувство. Ханыпа доложила ему о даровании амнистии, и он тотчас согласился на это. По издании прощения, пульс его пришел в обыкновенное состояние, но через месяц болезнь усилилась. Елюй–чуцай, по выкладкам на числах великой единицы, нашел, что не надлежит ему выезжать на звериную охоту.

«Если не стрелять с коня, — сказали приближенные, — то в чем удовольствие?» И хан выехал на охоту на пять дней. На возвратном пути он приехал к Отагу хулань–оле, где Уньдур–хамар предложил ему вино. Хан веселился до самой полуночи, а на другой день скончался.

Монгольский государь утвердил еще прежде, чтобы наследовал после него внук его Шилмынь. Но Ханына позвала Елюй–чуцая и спросила его об этом деле. Елюй–чуцай сказал:

— Этого я, как вельможа посторонней фамилии, знать не могу. Есть завещание покойного императора. Должно поступить по оному.

Ханына не послушала его совета и объявила себя правительницей в Хорини».

Далее я беру из «Ган–Му» под 1243 годом.

«В ее время Уньдур–хамар получил силу в государственном управлении, и пред могуществом его все преклонялось, как в столице, так и вне. Ханына положила, что если какой член (сената) не подпишет бланкеча с постановлением Уньдур–хамара, то отрубить ему руки. А Елюй–чуцай сказал на это:

— Государственные дела все без исключения препоручил мне покойный император. Если дело не противно порядку, то считаю своей обязанностью привести его в исполнение. Но если его не должно проводить, то я не буду уклоняться и от смерти за отказ: не говорю уже об отсечении рук.

Ханыне неприятен был такой ответ.

Елюй–чуцай с досады и горести впал в болезнь и скончался. Ханьша приказала приближенным освидетельствовать его дом. Нашли только около десятка гуслей и несколько тысяч (!!) древних и новейших книг, картин и древних письмен на металле и камнях.

Елюй–чуцай имел высочайшие дарования и далеко превосходил всех прочих. С праводушием служил он при дворе и не унижался перед силою. Каждый раз, когда представлял о пользе или невыгодах отечества, он показывал силу в словах и ревность в своем виде. Монгольский государь сказал однажды ему:

— Ты опять хочешь плакать за народ. Елюй–чуцай часто говаривал:

— Лучше искоренить один вред, нежели помочь одной выгоде, лучше пресечь одно дело, нежели начать новое». Слова эти сочтены достопамятным наречением.

В первое лето правления Шунь–чу, по смерти, он был пожалован королевским титулом, и наименован Вынь–чжень. 47 Дом Юань принял царство после великих неустройств. Закон Неба исчез, порядок человеческий рушился. Присовокупите к сему кровопролитную и жестокую войну между югом и севером. Вельможи, имевшие силу в правлении, были из иноземцев, покоренных или поддавшихся. Язык и разговор их были непонятны, виды и цели их неодинаковы. Елюй–чуцай, будучи простой ученый, одиноко стоял между ними. Подлинно трудно было производить ему то, чему он учил. Впрочем, в распоряжениях правительства можно приметить две или три десятых доли его трудов. И если бы не было тогда Елюй–чуцая, то неизвестно, что последовало бы с родом человеческим….»

47 Могила Елюй–чуцаева, — дополняет Бичурин, — лежит при подошве горы Бань–щевшань в 18 верстах от Пекина на запад. В 1751 году, по велению правительства, сооружон ему при его могиле новый храм и поставлен каменный памятник с надписью. Прежний храм над его могилою давно развалился.

Такова отметка в «Гань–Му» под 1243 годом. Такова была культура Монголов в 1243 году. Под этим же годом говорится и о том, как дом Юань принял царство после великих неустройств. Но как же мог знать все это автор в 1243 году, когда, по современным сведениям, Юаньская династия возникла только через 45 лет и царствовала от 1289 по 1367 год?

Пойдем и далее. В истории Чингисова дома читаем по Бичурину:

«В лето 1244 цвя–чень, летом, в 5–й месяц, президент сената Елюй–чуцай скончался».

Значит у монголов был и СЕНАТ, как в Риме того же времени?

А далее в «Гань–му» под 1246 годом мы находим:

«Куюк был старший сын Государя Гхай–Цэунь. Мать его, шестая ханьша, управляла царством четыре года. Затем собравшиеся князья и вельможи положили в (государственном) совете возвести Куюка. И он вступил на ханство в урочище Анги–сума–толм. Но государственное управление еще было в руках Ханьши.

Через год Куюк скончался (в 1248 году), 48 лет от рождения, в урочище Ханья. В храме предков он назван Дин–цзун. В то время в государстве была великая засуха. Вода в реках совершенно высохла, в степи выгорели травы. Из лошадей и рогатого скота пало более 4/10 частей. Силы народа истощились. Ханьша Уладай–эси приняла правление государством от имени Шильмыни (Соломона) сына Кучуева, но князья и вельможи были противного мнения».

Смерть Куюка относят к апрелю 1246 года, а затем Иакинф Бичурин или его первоисточник вводят трехлетие смутного времени и междуцарствие, после чего на престол возводят Мункэ–хана из другой линии. Можно думать, что это междуцарствие служит указанием, что Мункэ взят уже из других первоисточников и присоединен искусственно. Во всяком случае его подвиги совершенно фантастичны.

«Некогда, — говорится в предисловии в 1251 году «Истории дома Чингисханова», — он напал на поселение Кипчак, старшина которого Бацимак бежал на (какой?) морской остров. Хан, услышав о том, немедленно пришел туда с войском. Сильный ветер согнал морскую воду с мелких мест, так что можно было переправиться. Хан, обрадовавшись, сказал:

— Само небо открывает дорогу мне!

После того он пошел далее, изрубил войско бацимаково, и самого его взял в плен. Хан приказал ему стать на колени, но Бацимак сказал:

— Я был обладателем государства и могу ли дорожить жизнью? Сверх того я не верблюд: для чего мне становиться на колени?

Хан приказал содержать его под караулом. Бацимак говорил к стерегущим его:

— Я, бежавши в море, воображал себя рыбою: но взят в плен. Так небу угодно. Теперь приближается время возвращения воды, и войскам вашим надобно заблаговременно предпринять обратный путь.

Хан, услышав о том, немедленно возвратился с армиею. В то время вода начала прибывать, и задние войска переправлялись уже вплавь. После того Хан с князем Бату пошел войною на Россию. 48 Прибывши к городу Алици, он самолично вступил в сражение и взял этот город».

48 В подлиннике Орос, на китайском же: Ва–ло–сы и Э–ло–сы.

«В подлиннике, — делает примечание к этому месту Бичурин, — стоит на китайском языке Е–ли–цзань, и, кажется, должно быть Рязань».

Но неужели вам не смешно при одной мысли о прыжке в Рязань с какого–то Тихоокеанского острова, куда бежал Бацимак. Ведь никаких промежуточных островов от Тихого океана до Рязани нет!

Посмотрим теперь рассказ об этом же Мункэ и по псевдолетописи «Ган–Му»:

«По кончине Куюка, — говорит «Ган–Му», — долго не поставляли государя. В столице и вне ее все беспокоились. Князь Мункэ, полководец Улань–хаде и прочие собрались для совещания, кого возвести на ханский престол. Посланник от Ханыни Куюковой, присутствуя на сем собрании, сказал:

— Прежде, по завещению Хана Угадэя, внук его Шилмынь назначен был приемником престола, о чем князь и все чины знают. Ныне Шилмынь еще жив, но мнение совета склоняется к другому: где же поместим Шилмыня?

Но Улан–хада и прочие не слушали его. И Мункэ по общему избранию вступил на престол в урочище Куйтын–ола. Покойного отца своего Тулэя он включил в число императоров, в храме предков назвал его Жуи–цаун. Но Шилмынь и младший его брат не могли остаться спокойными. Поэтому Мункэ взял инакомыслящих князей под строгий присмотр, а советников их предал казни. После этого он обнародовал при дворе постановления, которых требовали обстоятельства, и прекратил ненужные работы. Ярлыки и печати, которые были выданы князьям и вельможам без разбора, приказал все отобрать. С этого времени правление сосредоточилось в одном лице… »

А вот что было по «Истории Дома Чингисова» через два года, в 1253 году.

«Хан производил облаву в урочище Цецек Чагань–нор. Он собрал князей на северном берегу Онони (в Забайкальской области) и щедро одарил их. В Корею он назначил Чкалатая (?) восточным главнокомандующим и отправил Бицик–берка сделать начисление народу в России. Приказал генералам До–гортаю и Сали–Торху идти войною на царства Иньдустан и Кашимир (!!). А сам Хан предпринял только путешествие в урочище Хуриху–ноинь–буха… »

Скажите сами, читатель, как вам это нравится. Река Онон и теперь течет в Забайкальи, сначала как горная речка, потом спокойно по малозаселенной степи.

Правда, что на берегу ее имеется одно месторождение олова, но оно было открыто лишь в 1812 году. Правда, что на правом берегу этой отдаленной реки находится в степи урочище (т. е. пограничный поселок) Делюн–Болдок, выдаваемый за родину мифического Чингисхана. Но это еще не дает реке Онону права числить жителей Новгорода, Москвы и Киева, особенно в XIII веке, когда не было еще ни аэропланов, ни железных дорог… Да еще и через Гималайские горы посылаются отсюда армии в Индию!

Только как определили переводчики звуковой состав для имен всех названных здесь местностей по китайскому рисуночному письму?

Сам Бичурин утверждает, что китайский словарь географических имен, которым он пользовался (и пользуются современные китайцы), составлен в Китае только в начале XIX века по велению царствовавшего при Бичурине императора и, несомненно, с помощью если не самого Бичурина, то европейских миссионеров из католических духовных орденов.

«В сем словаре, — говорит он, 49 — все иностранные собственные имена (династий Гинь, Ляо и Юань) исправлены и снова переложены на китайский язык иероглифами, ближайшими к подлинному (иностранному) их выговору».

49 История первых четырех ханов из дома Чингизханова переведена с китайского монахом Иакинфом. СПб., 1829 году, с VI предисловия.

Но какое же доверие мы можем иметь к этой тенденциозной переделке, когда ее результаты — и географически, и стратегически — настолько нелепы, что стыдно даже и возражать! Что бы вы ответили, например, если б кто–нибудь с перепугу вам сказал:

— Как странно! Вдруг монголы, вспомнив о своих подвигах при династии Чингис–хана, переделают свои кибитки на аэропланы и прилетят к нам, устроят и у нас во всем свете новое монгольское иго?

Вы бы, конечно, только рассмеялись, а между тем такое событие в XIII веке было еще более невозможно ввиду отсутствия аэропланов. Закончим же эту фантазию о монгольском когане Мункэ, имя которого сильно напоминает англосаксонское monach? — монах, его характеристикой в псевдолетописи «Ган–Му» под 1259 годом.

«Мункэ был степенен, решителен, говорил мало, не любил пиршеств, о себе говаривал, что он следует примеру своих предков. Он имел страсть к звериной охоте и до безумия верил волхвам и ворожеям. При каждом предприятии призывал их к себе и почти ни единого дня без них не был. Некоторые утверждают, что он умер от раны стрелою…»

«У Абул–гази, — делает Бичурин примечание к этому месту, — осада им города Ха–Яжец описана в IV части, в гл. 4–ой на стр. 479», где он губернию Сы–чуань назвал Чинукачин, вероятно Чен–ду–чан, главный в губернии город; а город Ха–чжеу назвал Чин, т. е. Чен, что на китайском языке значит город.

Да и вообще говоря, есть много признаков, что автор псевдо–монгольских летописей о Чингис–Когане и его преемниках времени «татарского ига» пользовался фантастической книгой богодарованого когана, Абул–Гази, хотя есть и варианты, особенно в именах.50

50 Так в родословной Чингис–Хана Тобун Мэргынь назван Деюн–Баки, Бугу–Хаташ–Бакум Катагун, Бодонь–чар–Бундечжир–Могол (Абул–гази, часть II, гл. 15 и введение к 121 году в переводе Бичурина). А далее Бай–Шенхур назван у Абул–Гази — Басн–Кир, где Кир есть греческое «Господи»; Габул–Хан назван Кабулк–Ханом, Бурдам — Бартан–Ханом, Исукай — Иессуг–Багадур, Тэмуцин — Тамучином и т. д.

А потому не может считаться необоснованным и мой взгляд на Чингис–хана и его приемников в период «монгольского ига на Руси», как на призраки из пустыни Гоби, или как на отражение в миражах этой пустыни подвигов крестоносцев, действительно совершавшихся в то же самое время на противоположной стороне Азиатского континента в Сирии, Палестине, Малой Азии, Месопотамии и во всех тех странах, в которых было татрское (а не татарское!) иго.

Ведь все рассказы о нашествиях монголов на восточную Европу действительно похожи на смутное эхо крестовых походов. Сама ономастика достаточно указывает на это.

Мы видели здесь, что Великая и Малая Кумания (Kumanien — по–немецки), о жителях которых — куманах — говорят нам русские и иностранные летописи, до сих пор находятся на своем месте в восточной Венгрии. Великая Кумания между реками Тейсой, Дунаем, Татрскими (т. е. Татарскими) и Карпатскими горами. А Малая Кумания — между Тейсой, Дунаем и теми же Карпатскими горами. Нам говорят, что эти куманы (самое имя которых значит кумовья или братушки, как называют себя юго–западные славяне) половецкого происхождения… И с этим нельзя не согласиться, если под именем половцев мы будем подразумевать поляков или украинцев. Мы можем согласиться с П. Голубовским и другими исследователями русских летописей в том, что куманы составляли одно целое с печенегами, если слово печенег мы будем производить от русского слова печник, строитель печей, так как в той же существующей и до сих пор Кумании мы находим и графство Пешт, по–славянски Пещь (по–русски печь), и город Офен (что по–немецки значит тоже печь), да и его славянское название Буда–Пешт значит Будильная печь в смысле выплавки — чугуна (теперь доменная печь).

Мы можем согласиться с П. Голубовским (исследованием которого я много пользовался в этой главе), что и торки русских летописей те же самые куманы восточной Венгрии, если слово торки или турки мы будем производить от южно–русского тур — вол,51 откуда, кажется, имя Волынь — страна волов (хотя можно производить это название и от слова «воля»).

51 Однако здесь ономастика двоится. По–гречески вол называется таврос ταυροιоткуда Таврида — страна волов и Турция. А название тур, вместо вол, даже и в XIX веке сохранилось в народных сказаниях на Украине (см. Киевская Старина, 1887 году, № 1).

Но допускать, что венгерцы и куманы пришли в современную Венгрию из Средней Азии в XIII веке, значит выходить уже из области точной науки в область фантасмагорий.

Основой переселенческих тенденций здесь служит, по–видимому, двойное значение слова турки, происшедшее из названия балканских славян туроводами (тур–ники — быч–ники), перешедшего затем и на покровителей их магометан, откуда пошел азиатский извод и самих венгерцев, и куманов. Я говорил уже здесь о розысках учеными XVIII—XIX веков Великой и Малой Венгрии где–то в Средней Азии и о том, что это привело к ничем не обоснованной догадке, что Великая, Малая и Высокая Татария (как называлась в действительности Великая, Малая и Высокая Кумания по имени своей самой выдающейся особенности Татрских, т. е. Татарских гор) находится на границе между Юго–восточной Европой и Средне–западной Азией. Благодаря этому заблуждению и стали называть «Малой Татрией», т. е. «Татарией», Казанские, Астраханские и Крымские колонии балканских ариан, бежавших от натиска христианства, а Большою Татариею окрестили современный Туркестан, на восточную возвышенную часть которого перенесли сверх того название Высокой Татарии, аналогично венгерским высоким Татрам. От такого недоразумения и в историю самого Венгерского государства вкралось, как и в русскую, локализационное недоразумение: «В царствование Андрея IV (1235—1270, т. е. в разгар насильственного окатоличенья западно–славянских ариан папскими орденами) вторглись, — говорят нам венгерские историки, — в Венгрию татары, принудившие короля бежать на Юго–Запад в Кроацию, а потом они были оттеснены обратно».

С нашей точки зрения это был натиск на чисто мадьярское правительство в тогдашней Венгрии тех же самых куманов из Татров, которые под именем Татаровей (или Тартаров — адских людей) сделали одновременное нападение и на русских, а мысль о приходе сюда с прибрежий Каспийского моря, в кочевых кибитках с женами и детьми, еще более нелепа географически и стратегически, чем и их приезд из Каспийской Степи на реку Сить, недалеко от русского города Мологи.

Тоже самое можно сказать и о появлении татровцев в Польше при Болеславе V (1226—1279). Из татровских гор это было легко, а попробуйте–ка из–за нижней Волги, и притом в действительности, а не на одной географической карте.

Таким же образом произошло и переселение первичных Болгар на русскую Волгу из–за смешения с нею старого арианского названия нижнего течения Дуная Раздельною Рекою (библейское — Фалег—Волег—Вольга). А кроме того и появление татар в Ярославле, Владимире и Нижнем Новгороде не относится ли вместо северных городов этого имени к Ярославлю, Владимиру Волынскому и даже к Нейбургу, т. е. тоже Новгороду, около Вены?

И вот, если мы станем на эту западническую теорию татрско–татарского ига, то в общем летописная история старинной русской умственной культуры вырисовывается в таком виде:

Первоначально со времени Владимира в Киевской Руси было греческое православие. В эпоху крестовых походов, с основания Латинской империи на Балканах, русские князья, а с ними и население, перешли к унии с католицизмом и стали ездить в Татры или за Татры на свое благословение и утверждение папским легатом в Кумании.

Начало этого обращения от православия к католицизму положил Рюрик (Ростиславович) в 1203—1204 году, когда захватил и разграбил Киевские православные церкви одновременно с захватом крестоносцами Царь–Града и с разграблением в нем греко–восточных церквей Балдуином при основании Латинской империи в 1204 году.

Этот период католической унии Киевских, Московских, Новгородских и других удельных княжеств продолжался, по–видимому, даже и позже обратного отнятия греками Царь–Града вплоть до 1389 года, когда Московско–Владимирский великий князь Иван Калита получил из ордена право лично собирать дань с русских княжеств и отвозить в Татары (Татры52). Но в это время уже начался из–за католических насильственных сборов поворот русского духовенства к одержавшей верх Византии, где в то время, после изгнания из Царь–Града католиков–крестоносцев в 1261 году, царствовали из династии Палеологов Андроник III (1332—1341) и Иоанн V (1341—1391), а греко–восточным патриархом был Иоанн XIV (1333—1347).

Такой поворот, конечно, был вполне понятен: кумир низверженный — не бог, и русскому духовенству соблазнительно было перейти к победителю, особенно когда его сторонники сами усердно приглашали русских к себе. Отсюда и понятно, что еще в 1327 году верному рыцарю «Золотого Ордена» Ивану Даниловичу Калите пришлось разгромить, вместе с татрскими войсками, Тверь в наказание за убийство орденского миссионера, по–русски посла,53 Щелкана (а по другим копиям — Шеф–Кала).

52 Продолжение Новгородской летописи под 1339 годом.

53 Я обращаю внимание читателей на то, что в летописном языке нет слова миссионер и вместо него говорится посол, так что в случаях, где не указана дипломатическая цель, всегда можно предполагать миссионерскую.

В 1340 году Калите же пришлось наказывать Смоленск за отступничество от «хана» (т. е. кагана — властвующего первосвященника). Однако ничто уже не могло остановить начавшегося отлива русского духовенства от побежденного на востоке Европы католического Христа к Христу православному.

Хотя в 1453 году малоазиатские османы отняли у греков Царь–Град и основали в Европе свою Оттоманскую (по–русски Турецкую) империю, они все же оставили восточное православие неприкосновенным в своей стране, как религию политически союзную с магометанством в его борьбе с католическими орденами. А потому вполне естественно и понятно, что и Московский великий князь Иоанн III в 1480 году тоже перестал, наконец, платить дань так называемой Татарской Золотой Орде (а по нашей терминологии — Татрскому Золотому Ордену) при активной помощи никого другого, как магометанина, Крымского хана Менгли–Гирея, завязавшего с Москвою против крестоносцев дружеские отношения с 1474 года, через двадцать лет после занятия османами Царь–Града и прекращения наступательного движения воинственного католицизма в восточной Европе.

С обычной точки зрения этот союз совершенно непонятен, да и не нужен, потому что только сумасшедший московский царь стал бы выражать покорность и возить дань какому–то степному хану близ Каспийского моря, от столицы которого вслед затем не осталось даже и следа, так что археологам XIX века долго пришлось мучиться в поисках, раньше чем кто–то предложил им ни на чем, кроме отчаянья, не основанную догадку, что «могучая столица Золотой Орды» должна быть не иначе как «около городка Царева» (теперь Ленинск) на левом берегу предкаспийского ответвления Волги, и что уничтожил ее никто иной, как тот же единоверец ее ханов, только что упомянутый Менгли Гирей54 в 1502 году, рассердившись на своих отдаленных соплеменников и единоверцев. Таким же мало убедительным способом и современная нам «Сарайчиковская станица» на реке Урале была в XIX веке признана за «Новый Сарай» (Сарвил Джадид) «Ногайского хана Золотой Орды». Не смотря на свое могущество, — говорят нам, — и этот сарай был разрушен какой–то «Компанией беглых казаков» в 1580 году, так что потомки их и живут теперь на его позабытом всеми месте…

54 См. доклад Бруна в Трудах III археологического съезда, 1879 году, т. I.

Читатель видит сам, что все эти события более, чем удивительны: они просто невозможны, а потому нам остается только решить, почему и как «татарское иго» перенесено с Запада на Восток?

Но ответ на это не труден. И я уже его давал.

Таблица XVI.

Появление имени Иоанн среди европейских властелинов, начиная со времен крестовых походов и его

 

Глава III ОТКУДА ЖЕЛЕЗНЫЙ ВИТЯЗЬ (ТИМУР) И ЕГО МИМОЛЕТНАЯ ФЕОДАЛЬНАЯ ИМПЕРИЯ В СРЕДНЕЙ АЗИИ?

 

Тимур (Тамерлан)1 — один из величай мировых завоевателей родился 11 марта 1336 года в городе Кеше (ныне Шахрисябз в Бухарском ханстве) или его окрестностях; происходил из отуреченного монгольского племени Барулас. Во время малолетства Тимура произошло распадение джагатайского государства в Средней Азии, В Мавераннехре с 1346 года власть принадлежала тюркским эмирам, и возводившиеся ими на престол ханы правили только номинально. Монгольские эмиры в 1348 году возвели на престол Туклук–Тимура который стал править в Восточном Туркестане, Кульджинском крае и Семиречье. Первым главой тюркских эмиров был Казаган (1346—58). Тимур первоначально был главой шайки разбойников образовавшейся в смутное время. С ней он вступил на службу к владетелю Кеша Хаджи, главе племени Барулас. В 1360 году Мавераннехр был завоевав Туклук–Тимуром; Хаджи бежал в Хорасан; Тимур вступил в переговоры с ханом и был утвержден владетелем Кеша, но должен был удалиться после ухода монголов и возвращения Хаджи. В 1361 году хан снова занял сграну; Хаджи снова бежал в Хорасан. где был убит; Тимур был утвержден владетелем Кеша и одним из помощников монгольского царевича Ильяс–ходжи (сына хана), назначенного правителем Мавераннехра. Тимур скоро отделился от монголов и перешел на сторону их врага Гусейна (внука Казагана); некоторое время они с небольшим отрядом вели жизнь искателей приключений во время одной стычки в Сеистане Тимур лишился двух пальцев на правой руке и был тяжело ранен в правую ногу, отчего стал хромым (прозвание «хромой Тимур» — Аксак Тимур по–тюркски, Тимур–лонг по–персидски, отсюда Тамерлан). В 1364 году монголы были вынуждены очистить страну; правителем Мавераннехра сделался Гусейн; Тимур вернулся в Кеш. В 1366 году Тимур восстал против Гусейна, в 1368 году помирился с ним и снова получил Кеш, в 1369 году снова произвел восстание. В марте 1370 года Гусейн был взят в плен и убит в присутствии Тимура, хотя и без прямого его приказания. 10 апреля 1370 года Тимур принял присягу от всех военачальников Мавераннехра. Подобно своим предшественникам, он не принял ханского титула и довольствовался званием «великого эмира»; ханами при нем считались потомок Чингисхана Суюргатмыш (1370—88) и его сын Махмуд (1388—1402). Тимур избрал своим местопребыванием Самарканд и украсил его великолепными постройками. Первые годы своего единодержавного правления Тимур посвятил установлению порядка в стране и безопасности на ее границах (борьба с мятежными эмирами, походы на Семиречье и Вост. Туркестан).

В 1379 году был завоеван Хорезм (ныне Хивинское ханство); с 1380 года начались походы на Персию, вызванные, по–видимому, только завоевательными стремлениями (изречение Тимура: «все пространство населенной части Мира не стоит того, чтобы иметь двух царей»); впоследствии Тимур выступал также представителем идеи государственного порядка, необходимого для блага населения и невозможного при существовании целого ряда враждебных друг другу мелких владетелей. В 1381 году был взят Герат; в 1382 году правителем Хорасана был назначен сын Тимура, Мираншах; в 1383 году Тимур опустошил Сеистан. В зап. часть Персии и прилегающей к ней области Тимур совершил три больших похода — так наз. «трехлетний» (с 1386 года), «пятилетний» (с 1392 года) и «семилетний» (с 1399 года).

В первый раз Тимур должен был вернуться обратно, вследствие нашествия на Мавераннехр золотоордынского хана Тохтамыша в союзе с семиреченскими монголами (1387). Тимур в 1388 году прогнал врагов и наказал хорезмийцев за союз с Тохтамышем, в 1389 году совершил опустошительный поход вглубь монгольских владений до Иртыша на Север и до Большого Юлдуза на Восток, в 1391 году — поход на золотоордынские владения до Волги. Эти походы достигли своей цели, так как после них мы уже не видим нашествий степняков на Мавераннехр. Во время «пятилетнего» похода Тимур в 1392 году завоевал прикаспийские области, в 1393 году — западную Персию и Багдад; сын Тимура, Омар–шейх, был назначен правителем Фарса, Миран–шах — правителем Азербайджана и Закавказья. Нашествие Тохтамыша на Закавказье вызвало поход Тимура на южную Россию (1395); Тимур разбил Тохтамыша на Тереке, преследовал его до русских пределов (где разрушил Елец), разграбил торговые города Азов и Кафу, сжег Сарай и Астрахань; но прочное завоевание страны не имелось в виду, Кавказский хребет остался северной границей владений Тимура. В 1396 году он вернулся в Самарканд и в 1397 году назначил своего младшего сына Шахруха правителем Хорасана, Се–истана и Мазандерана.

В 1398 году был предпринят поход на Индию; по дороге побеждены горцы Кафиристана; в декабре Тимур под стенами Дели разбил войско индийского султана (дин. Тоглукидов) и без сопротивления занял город, который через несколько дней был разграблен войском, причем Тимур сделал вид, что это произошло без его согласия.

В 1399 году Тимур дошел до берегов Ганга, на обратном пути взял еще несколько городов и крепостей и вернулся в Самарканд с огромной добычей, но не расширив своих владений. «Семилетний» поход первоначально был вызван сумасшествием Мираншаха и беспорядками во вверенной ему области. Тимур низложил своего сына и разбил вторгшихся в его владения врагов. В 1400 году началась война с османским султаном Баязетом, захватившим город Арзинджан, где правил вассал Тимур, и с египетским султаном Фараджем, предшественник которого, Баркук, еще в 1393 году велел убить посла Тимура.

В 1400 году Тимур взял Сивас в Малой Азии и Халеб (Алеппо) в Сирии (принадлежавшей египетскому султану), в 1401 году — Дамаск. Баязет был разбит и взят в плен в знаменитой битве при Ангоре (1402). Тимур разграбил все города Малой Азии, даже Смирну (принадлежавшую Иоаннитским рыцарям). Западная часть Малой Азии в 1403 году была возвращена сыновьям Баязета, в восточной были восстановлены низложенные Баязетом мелкие династии; в Багдаде (где Тимур восстановил свою власть в 1401 году, при чем погибло до 90 000 жителей) был назначен правителем сын Миранишаха, Абу–Бекр, в Азербейджане (с 1404 году) — другой сын его, Омар».

1 Биография приведена из Энциклопедического Словаря «БРОКГАУЗА и ЭФРОНА».

И так везде. Все походы сопровождаются грабежами, разорениями, убийствами. Зачем спрашивается? А затем, чтобы поломанное, растоптанное, уничтоженное передать в управление детям. Очень великодушно. В чем же здесь проявляется его описываемая ниже мудрость? Откуда же после этого могут взяться несметные богатства? Да неоткуда им взяться, все это просто миф.

«В 1404 году Тимур вернулся в Самарканд и тогда же предпринял поход на Китай, к которому начал готовиться еще в 1398 году; в тот год им была построена крепость (на границе нынешней Сырдарьин–ской обл. и Семиречья); теперь было построено еще другое укрепление, в 10 днях пути дальше к востоку, вероятно около Иссык–Куля. Тимур собрал войско и, в январе 1405 году, прибыл в город Отрар (развалины его — недалеко от впадения Арыса в Сырдарью), где заболел и умер (по словам историков —18 февраля, по надгробному памятнику — 15–го). Карьера Тимура во многом напоминает карьеру Чингисхана: оба завоевателя начали свою деятельность как предводители набранных ими лично отрядов приверженцев, которые и потом оставались главной опорой их могущества».

И не удивительно, так как копируют они по всей видимости одни и те же события.

«Подобно Чингисхану, Тимур лично входил во все подробности организации военных сил, имел подробные сведения о силах врагов и состоянии их земель, пользовался среди своего войска безусловным авторитетом и мог вполне полагаться на своих сподвижников. Менее удачен был выбор лиц, поставленных во главе гражданского управления (многочисленные случаи наказания за лихоимство высших сановников в Самарканде, Герате, Ширазе, Тавризе). Различие между Чингисханом и Тимуром определяется большим образованием последнего. Тимур не получил школьного образования и был неграмотен, но, кроме своего родного (тюркского) языка, говорил по–персидски и любил беседовать с учеными, в особенности слушать чтение исторических сочинений; своими познаниями в истории он привел в изумление величайшего из мусульманских историков, Ибн Халдуна (и не удивительно, ведь голова дорога и историкам); рассказами о доблестях исторических и легендарных героев Тимур пользовался для воодушевления своих воинов. Постройки Тимура, в создании которых он принимал деятельное участие, обнаруживают в нем редкий художественный вкус. Тимур заботился преимущественно о процветании своего родного Мавераннехра и о возвышении блеска своей столицы — Самарканда, где были собраны из разных стран представители всех отраслей искусства и науки; только в последние годы им принимались меры для поднятия благосостояния других областей государства, преимущественно пограничных. В отношении Тимура к религии виден только политический расчет. Тимур оказывал внешний почет богословам и отшельникам, не вмешивался в управление имуществами духовенства, не допускал распространения ересей (запрещение заниматься философией и логикой), заботился о соблюдении его подданными предписаний религии (закрытие увеселительных заведений в больших торговых городах, несмотря на крупный доход, доставлявшийся ими казне), но лично не отказывал себе в запрещенных религией удовольствиях и только во время предсмертной болезни велел разбить принадлежности своих пиров. Чтобы оправдать свою жестокость религиозными мотивами, Тимур в шиитском Хорасане и в прикаспийских областях выступал поборником правоверия и истребителем еретиков, в Сирии — мстителем за обиды, нанесенный семье пророка. Устройство военного и гражданского управления определялось почти исключительно законами Чингисхана; впоследствии богословские авторитеты отказывались признать Тимура правоверным мусульманином, так как законы Чингисхана он ставил выше предписаний религии. В жестокостях Тимура, кроме холодного расчета (как у Чингисхана), проявляется болезненное, утонченное зверство, что, может быть, следует объяснить физическими страданиями, которые он переносил всю жизнь (после раны, полученной в Сеистане). Той же психической ненормальностью страдали сыновья (кроме Шахруха) и внуки Тимура, вследствие чего Тимур, в противоположность Чингисхану, не нашел в своих потомках ни надежных помощников, ни продолжателей своего дела. Оно оказалось, поэтому, еще менее долговечным, чем результат усилий монгольского завоевателя, а власть в орде перешла к Тохтамышу, который при поддержке Тамерлана, соединил под своею властью орды Синюю и Золотую. В 1382 году он разгромил Россию. В последовавшей затем борьбе с Тамерланом Тохтамыш был побежден, после чего Тамерлан разорил Астрахань, сжег Сарай, двинулся в Рязанскую землю, но от Москвы повернул назад, не причинив ей никакого вреда. Россия вошла в состав империи Тамерлана, который сам назначал ханов в орду; но ханы эти не имели своей партии в Сарае и не могли там долго держаться, тем более, что Тохтамыш и его сыновья начали производить смуту в орде. В это время там усилился темник Едигей, который убил Тохтамыша, в 1407 году».

О России, в частности, существует легендарная история хождения Тамерлана на Русь и с точки зрения приведенной выше биографии совершенно необъяснимая.

«В 1395 году Восточной России грозила страшная беда. Тамерлан, победив Тохтамыша, перешел Волгу и овладел Ельцом. Москва была в ужасе; но еще живы были сподвижники Димитрия Донского на Куликовом поле. Московские бояре не пришли в отчаяние, собрали полки и уговорили встать во главе ополчения, чтобы с оружием в руках встретить грозного врага. Но Тамерлан, простояв недели две в земле Рязанской и опустошив страну в верховьях Дона, отступил. Причину отступления восточные историки приписывают приближению осени (отступление начато 26 августа)». Это о войске, которое воевало и летом и зимой. «Благочестивое предание повествует, что отступление Тамерлана произошло в тот день, когда в Москву принесли икону Богоматери из Владимира».

Вот такое описание дает нам Брокгауз и Эфрон о жизни и деяниях «Железного воина».

Вся история о Тимуре вполне очевидно делится на две части. Первая — описывает его деяния в качестве простого наемника. Вторая — начинается с описания его переезда в Самарканд уже в качестве полновластного правителя. Причем формально эти части почти не связаны. В первой Тимур один из многих, во второй — единственный. Впечатление от всей этой биографической истории такое, как если бы поругались жители двух тамбовских деревенек, одна из которых победила, и предводитель победителей пошел и взял Москву. Если все же поверить в эту историю, возникает такой, например, вопрос: за ради чего все эти бесконечные походы? Ради того, чтобы «… и украсил его (Самарканд) великолепными постройками», «… возвышения блеска своей столицы — Самарканда, где были собраны из разных стран представители всех отраслей искусства и науки».

Но ведь в Самарканде того времени не было административных зданий. Большинство же городов Средней Азии напоминают скорее религиозные центры. И почему царство Тимура мгновенно лопнуло после его смерти, не оставив сколь–нибудь заметного материального следа. Нет на эти и другие вопросы сколько–нибудь вразумительного ответа. А вот описание его личных качеств, и в особенности знание греческой мифологии в купе с его именем вполне указывает на его крестоносное происхождение. Это ставит многое на свои места. Обстоятельства похода на Русь, войны с Османской империей и неясные в другом контексте поход в Индию и несостоявшийся поход в Китай.

Так же мало понятна деятельность Тимура как восточного правителя с точки зрения чисто военной. Ведь чтобы вести успешную военную деятельность и властвовать на значительной территории, необходимо иметь хорошо вооруженную и материально обеспеченную армию.

Следовательно, Тимур должен был, как и предшествующие ему завоеватели, владеть всеми видами современного на ту пору оружия. И такая успешная военная деятельность должна была опираться на подготовленное и хорошо вооруженное войско. Где же Аксак Тимур взял оружие, выкованное из железа, не говоря уже о доспехах, которые он по всей видимости носил исходя из его прозвища — Тимур (железный) и его воины тоже. Взять такое оружие и доспехи в необходимых количествах для его войска на территориях подвластных ему было негде. Так как даже в Европе того времени, экономически несравненно более развитой, чем страны востока, железо и как сырье, и как изделие было дорого. Хотя понятное увлечение рудным делом в Богемии и Моравии, основных центрах железоделания того периода, привело к тому, что чешское правительство было вынуждено в 948 и 1153 гг. ограничивать занятие горной промышленностью, так как население стало пренебрегать земледелием. За производством металлов стояла огромная масса населения, которая обслуживала процесс его получения, а за ними множество людей разных специальностей, от производителей продовольствия до ремесленников, которые обслуживали первых.

При этом в Европе были постоянные междоусобицы и походы крестоносцев на восток, требовавшие постоянного воспроизводства металлов и товаров, сделанных из них. Этого же требовала и гражданская жизнь населения. Вот какова реальная историческая картина. Она же была зеркально отражена на восточные страны, где и сейчас — в XX веке — убери оттуда все европейское, и останется голая пустыня. А уж в XIV веке конечно же эти страны представляли из себя территории, населенные полудикими кочевниками и немногими оседлыми по оазисам племенами, способными прокормить только себя.

Официальная история, как сказано, например, у Брокгауза и Эфрона, говорит нам к тому же, что города, которые они покоряли, подвергались тотальному разграблению и избиению местного населения, причем многократно. Даже если принять версию о том, что области, в которые приходил «завоеватель» азиатского склада, до него и процветали торговлей и ремеслами, то после разграблений нужно время, чтобы восстановить разрушенное, а из тех исторических ссылок, которые мы имеем, видно, что набеги происходили столь часто, что реально восстановить хозяйство за столь короткое время, т. е. время между набегами, невозможно. А то что мы видим на востоке — это череда сплошных войн и разрушений. И отсутствие даже по источникам заметной созидательной деятельности. Так с кем и за что всю свою жизнь воевал Тимур, если уже до него было все разграблено и превращено в пыль. Ведь чтобы создать, нужно времени гораздо больше, чем разрушить. Поэтому не мудрствуя лукаво скажем, что из анализа политической и экономической обстановки жизнь и деятельность «Железного витязя» не что иное, как преломление завоевательных походов крестоносных орденов в восточные страны и описанные на свой лад в немногочисленных культурных центрах востока возможно созданных теми же завоевателями для местного населения в более поздние времена.

Официальная история Тимура была написана еще при жизни его, сначала Али–бен Джемал–ал–исламом (единственный экземпляр — в ташкентской публичной библиотеке), потом Низам–ад–дином Шами (единственный экземпляр — в британском музее). Эти сочинения были вытеснены известным трудом Шереф–ад–дина Иезди (при Шахрухе), переведенным на французский язык («Histoire de Timur–Вес», P., 1722). Труд другого современника Тимура и Шахруха, Хафи–зи–Абру, дошел до нас только отчасти; им воспользовался автор второй половины XV в., Абд–ар–Реззак Самарканди (сочинение не издано; много рукописей). Из авторов (персидских, арабских, грузинских, армянских, османских и византийских), писавших независимо от Тимура и Тимуридов, только один, сирийский араб Ибн–Арабшах, составил полную историю Тимура («Ahmedis Arabsiadae vitae et rerum gestarum Timuri, qui vulgo Tamerlanes dicitur, historia», 1767—1772). Ср. также F. Neve, «Expose des guerres de Tamerlan et de Schah–Rokh dans l'Asie occidental, d'apres la chronique armenienne inedite de Thomas de Madzoph» (Брюссель, 1859). Подлинность автобиографических записок Тимура, будто бы открытых в XVII в., более чем сомнительна. Из трудов европейских путешественников особенно драгоценен дневник испанца Клавихо («Дневник путешествия ко двору Тимура в Самарканд в 1403—1406 гг.», текст с переводом и примечаниями, СПб., 1881, в «Сборнике отделения русского языка и словесности Имп. Акд. Наук», Тимур, XXVIII, №1). Строго научного исследования о Тимуре и его эпохе до сих пор нет; о попытках различных историков дать характеристику Тимуру — см. Н. Остроумов, «Уложение Тимура» (Казань, 1894, предисловие).