Ещё раз Юта увидела цыганёнка в начале июня.
Накануне она пришла на «почту» и обнаружила там коротенькую записку, адресованную ей. Её просили от двух до трёх прийти к сосне.
День был жаркий.
После обеда Юта, сказав Тане о записке, с разрешения Николая Алексеевича пошла купаться.
Купаться она не стала, а, поднявшись на пригорок, села в высокую траву, под густую сень сосны.
Как и в первый раз, Мишка появился неожиданно. Вышел из-за сосны - как он там очутился? - и одёрнул на себе гимнастёрку, придававшую ему какой-то бравый и в то же время строгий вид.
- Здравствуй! - обрадовалась Юта.
- Мне надо быстро обратно… Там мой конь ждёт, - не ответив на приветствие, произнёс Мишка. - Скажи Павлу Петровичу: сегодня вечером надо отнести «лук» в городок и передать тому человеку, который на рынке торгует. Это очень важно. Так сказал дядя Коля… Пойдём! Покажу.
Юта знала, что «лук» - это тол, а «торгует на рынке» - распространяет листовки, и хотела было сказать, что Павел Петрович вот уже два дня, как болен, но потом раздумала: зачем расстраивать тех, кто послал сюда Мишку? Тол должен быть сегодня вечером доставлен в городок, и они с Таней придумают, как это сделать.
Мишка подвёл Юту к густому молоденькому ельничку и указал на спрятанную в нём парусиновую сумку. Рядом с ней лежал большой букет сирени.
- Это лесная. Она долго простоит, - коротко объяснил Мишка.
- 3-зачем? Мне не надо!.. - заикаясь и краснея, произнесла Юта.
- Как хочешь, - хмуро сказал Мишка. - До свиданья - и отвернулся.
Сделав несколько нерешительных шагов, он опять повернулся к Юте и добавил:
- Там много счастливых… По пять лепестков… Таких не найдёшь…
Юта рассеянно смотрела на цветы и не знала, что говорить, что делать.
- До свиданья, Юта…
Эти слова вдруг испугали её: «Зачем я обидела его? Зачем сказала - мне не надо? Он уйдёт обиженный».
Она подняла встревоженные глаза туда, где стоял Мишка, и огорчилась: его уже не было.
Юта вздохнула, взяла из ельничка букет и, на всякий случай взглянув ещё раз в сторону кустарника, побежала домой.
И, хоть бежала она быстро, заметила: в букете действительно было много цветочков с пятью лепестками.
Поставив букет в воду, Юта отправилась на завод.
Таню она увидела, когда та выходила из конюшни. В волосах у неё застряли сухие желтоватые травинки.
- Ну что? - тихо спросила она Юту и сразу же вернулась в конюшню.
Юта вошла следом за ней, оглянулась. Поблизости никого не было. Шепнула про «лук».
Через полчаса, закончив работу, они ушли домой.
По дороге Юта рассказала Тане о встрече с Мишкой, умолчав, разумеется, о букете.
Дома, увидев на столе цветы, Таня спросила:
- Какой замечательный букет! Откуда он?
Юта вспыхнула.
- Я… принесла.
- Ты просто прелесть!
Таня отошла к окну и, став вдруг серьёзной, сказала:
- Ты покажешь мне, где спрятан «лук», и вернёшься домой. Спросят обо мне - скажешь, что скоро приду Я быстро вернусь. Поняла?
- Не поняла… И это нечестно. - Юта обиженно отвернулась от Тани.
Таня улыбнулась:
- Всё ясно. Но, милый Ютик, тебе нельзя.
- Почему? - Юта резко повернулась и впилась насторожёнными глазами в Таню.
- Потому что это очень опасно. Я уж не говорю о том, что мне попадёт. Мы и так подвергаем тебя опасности.
Юта обиделась:
- Ну и не пойду…
Она взволнованно зашагала по комнате.
- Не обижайся, пожалуйста, прошу тебя! Ты же должна понять…
- Я и не обижаюсь, - нахмурилась Юта. - Просто я здесь не нужна. - Она вздохнула.
- Ты говоришь ерунду! - возразила Таня.
- А я всё-таки уеду от вас, - решительно сказала Юта.
- Я одна прекрасно донесу. Зачем идти вдвоём? Скажи: зачем?
Юта помолчала, и вдруг в её глазах зажглись огоньки:
- Ты понимаешь, они же все меня знают. Проверять не станут… Понимаешь - не станут…
Таня задумалась.
- Может, ты и права, - наконец сказала она.
- Ей-богу, права! - оживилась Юта и тут же спросила: - Возьмёшь, а?
- Ладно, - сказала Таня.
…Юта ушла на полчаса раньше. Ей надо было взять сумку с толом, незаметно пробраться с ней по самому опасному месту, пройти вдоль лесистого берега и выйти к гумну. Здесь они условились встретиться. Отсюда дорога на городок круто спускалась вниз, в ложбину, и, виляя, уходила в лес.
Идти по лесу было страшно. Треснет ветка под ногами, зацепится сучок за лямку сумки, пробежит ветерок по трепетной листве осины, уколет иглистая еловая лапка щёку, а Юте всё кажется, что за деревьями спрятался кто-то. Этот кто-то хочет погубить её; он перебегает, крадучись, от дерева к дереву и не нападает на неё потому, что хочет подольше помучить или заманить поглубже в лес, где темно и нет никого из своих.
Она пошла так, чтобы чуточку видна была речка, а за ней - узенький овражек и памятное стоговище.
Но вот Юта внезапно остановилась и даже подалась немного назад: из-за овражка вынырнула заводская караульная вышка. На ней всегда был караульный с биноклем. Около неё стоял тихий до поры до времени пулемёт, а рядом ещё пулемёт… Всего их было пять, и три из них смотрели на лес. Стоило караульному поднять тревогу, как догонять Юту полетели бы тысячи смертей…
Юте показалось, будто глаза бинокля уже скользнули по ней двумя острыми лучами. Сердце её сжалось. Лесные страхи прошли. Цепляясь за корни, за папоротники, за сучья, она, не оглядываясь, побежала в глубь леса. Остановилась передохнуть и только тогда почувствовала, как устали ноги, как ноют плечи от тяжёлой ноши… Через час она добралась до гумна. Там её уже давно поджидала Таня.
- Что случилось? Почему так долго? - спросила Таня тревожным голосом.
Юта повеселела:
- Да ничего. Просто очень далеко… Сними-ка этот окаянный мешок.
- А я уж тут всякую всячину придумывала, - снимая сумку с Ютиных плеч, сказала Таня. - Устала, наверно?
- Ничуть.
- Скажи кому-нибудь другому, - не поверила Таня. - Ишь какая тяжеленная! Иди-ка ты домой. Наши волноваться будут.
- А ты записку оставила?
- Оставить-то оставила, но беспокоиться они будут.
- Ничего. Мы быстренько… Раз-два - и дома…
Таня покачала головой: теперь Юту не уговоришь! Они переложили толовые шашки в корзинку, в которой обычно носили листовки и сводки Совинформбюро, и прикрыли их кусками хлеба, лепёшками, яйцами, варёными картофелинами. Таня внимательно посмотрела на Юту:
- Ну, двинулись…
Долго они шли, не говоря друг другу ни слова.
Когда, миновав ложбину, повернули в лес, солнце зашло и наступил вечер. В этих краях июльские вечера особенно хороши… Густо настоенный на цветах и травах воздух свежеет. Лес дремлет, и даже птицы боятся нарушить его безмолвие. Голубое небо немного темнеет, кажется, кто-то взял да и раскинул наверху огромный прозрачный полог, загородив землю от зноя, ветра, птиц: отдыхай, земля!.. И только какой-то ловкий кузнечик, проскочив под этот полог, сухо стрекочет, словно сверчок на печи.
- Тань, а Тань? - наконец раздался тихий голос Юты.
- Что тебе?
- А правда, что цветочки сирени, у которых пять лепестков, счастливые?
- Глупости! Почему они счастливые?
- Если такой цветок съесть, то всё будет хорошо.
- Вот так хорошо!.. В нашей школе одна девочка перед экзаменами по математике двадцать штук съела…
- Ну, и что?
- Ну, и заболела.
- А экзамен?
- Экзамен завалила. Она ж ничего не знала.
Юта замолчала. Конечно, глупо есть цветы перед экзаменами, когда ничего не знаешь. Не только пять лепестков, а и десять не помогут.
Но назвать счастливыми такие цветочки всё-таки можно, ведь у всех по четыре лепестка, а тут целых пять!
Думает она так и на Таню не смотрит. А Таня идёт и то и дело вверх поглядывает.
- Какое огромное, глубокое небо! - задумчиво произносит она.
Юта поднимает глаза. Да, небо очень большое и… о, на нём вспыхнула звёздочка! Сиреневая звёздочка! Как цветок! Её звёздочка!.. Интересно, сколько у неё лепестков? Может быть, пять? Раз, два, три… Нет, снова: раз, два, три… Она никак не может подсчитать; звёздочка будто играет с ней: вертится на месте, подмигивает…
- Когда я смотрю на него, то, знаешь, забываю всё плохое, - продолжает думать вслух Таня. - В душе остаётся только хорошее, а хорошего на свете гораздо больше!.. - Она чуть медлит, словно подсчитывает, сколько же хорошего на свете. - Вот закончим войну, и я увижу маму…
- Маму… - задумчиво повторяет Юта.
- Я пойду учиться и буду учительницей…
- А я - врачом.
- Врачом тоже очень хорошо…
Юта берётся за ручки корзины, и они несут её вдвоём.
- А ещё знаешь чего мне хочется? - спрашивает Таня и тут же отвечает: - Лакированные туфли на высоких каблуках… Смешно? И чтоб дорогие чулки были. Я бы поехала в Ленинград, и непременно в Мариинский театр…
- А я была в ТЮЗе и в Театре кукол, а в Мариинский ещё не успела.
Потом они опять умолкают и думают каждая о своём.
Первой нарушает молчание Юта:
- Ты не станешь смеяться, если я спрошу тебя?
- Ну что ты!
Юта долго думает, потом решается:
- А любить - это страшно, да?
- Любить? - Таню на миг озадачивает этот вопрос, но ей хочется показать себя взрослой, знающей, и поэтому она с достоинством отвечает: - Конечно…
- Тогда лучше совсем любить не надо.
- Нет, надо. Знаешь, как хорошо помогать друг другу, заботиться… В общем, любить…
Вдруг Таня, с силой вырвав из Ютиной руки корзину, резко подалась в сторону придорожной канавы. В этот момент Юта заметила, как из-за поворота им навстречу вышли двое в немецкой форме. Немного позднее показался Максим Воронов. Смешно подпрыгивая, он догонял немцев.
Бежать было бессмысленно, и Таня, перекинув корзину с руки на руку, медленно зашагала вдоль канавы.
До немцев оставалось ещё метров двести.
- Слушай меня внимательно! - тихо, но требовательно сказала Таня. - Захотят проверять - попробуй их заговорить. Скажи, что идёшь к подружке Наде Боковой - она пообещала интересную книжку - и у неё останешься ночевать. Если провалимся, ни ты меня, ни я тебя не знаю. Я не знаю даже, как тебя звать. Максим меня никогда не видел. Я побирушка, больная, и ты меня только что нагнала. Запомни: ты меня видишь впервые!
- Но, Таня… Мы же вместе…
- Я тебе приказываю! Делай так, как велю я! Иначе ты погибнешь сама и погубишь других… Я тебе приказываю! - жёстко повторила Таня. - Приказываю именем командира партизанского отряда и как старшая! Говорю тебе ещё раз: что бы со мной ни случилось, ты меня видишь впервые! Всё!
- Хорошо, - прошептала Юта, поражённая словами подруги. - Я сделаю так, как приказываете.
Поравнявшись с девушками, немцы остановились.
- Куда? - басом спросил по-русски высокий немец с орлиным носом.
Юта подбежала к нему и хотела ответить, но тут появился Максим.
- А-а-а, маленькая хозяйка! - От него попахивало спиртным. - Куда так поздно держишь путь?
- К подружке Наде Боковой. Книжек хороших обещала, - весело затараторила Юта. - А вы к нам? Вот хорошо-то! Увидите дедушку - скажите, что мы встретились у самого городка, а то ведь он, бедный, волнуется…
- Надья Бокова… - перебил её орлиный нос. - Надью-ша… Злой, неблагодарный девушка. Дерьется. Передай это… Пошли, Максим!
Максим в этот момент рассматривал Таню.
- А это кто? - спросил он.
- Идём вот вместе… - без запинки выпалила Юга. - Так вы уж, дядечка Максим, не забудьте передать дедушке. Ладно?.. До свиданья!
Но Максим не торопился.
- Откуда такая? Как звать?
Орлиный нос подошёл к Тане и, не говоря ни слова, заглянул в корзинку.
- Вы, люди добрые, не ко мне ли уж там обрашшае-тесь? Слепая я, не пойму, чевой-то… - окая и шепелявя, произнесла Таня. - Откель я?.. Так из-под Луги. С Под-дубья. Деревня такая… Може, и слыхали? А зовут меня Манькой… Сирота я круглая. Боляшшая, работать не способна. Плохо вижу, люди добрые, ой, плохо! Хожу вот по деревням, собираю, што бог пошлёт…
Таня подняла глаза на Максима, который медленно, по-кошачьи двигался к ней, и запнулась. В устремлённых на неё пристальных глазах Максима она увидела насмешливые, злые огоньки. И Тане вдруг стало ясно, что сыграла она плохо, фальшиво, что Максим не верит ей. Внезапно ощутив во всём теле слабость, она с ужасом подумала: «Это конец…»
- Догнала девчушка, ну, я рада-радёшенька… Всё ж таки живой человек… - Она услышала свой голос, тихий, бесцветный, и остановилась, поняв, что играть дальше бесполезно.
- Значит, собираешь, что бог пошлёт, - ехидно процедил сквозь зубы Максим и рывком выхватил корзину из
Таниных рук. - Посмотрим, что тебе бог посылает. - Он опрокинул корзину, и на дорогу вместе с яйцами и кусками хлеба посыпались толовые шашки.
Юта стояла в стороне ни жива ни мертва.
- Ага! - злорадно воскликнул Максим и бросил корзину в канаву.
- Партизан! - взвизгнул ошарашенный немец, подскочив к Тане, и внезапно ударил её кулаком по голове.
Юта видела, как Таня пошатнулась и, схватившись рукой за голову, опустилась на дорогу, словно присела отдохнуть.
- Не смейте! - яростно закричала Юта.
Таня вздрогнула, затем вскочила, словно от испуга, и медленно, хладнокровно произнесла:
- Что ж вы стоите? Бейте, гады!.. А ты, девчонка! -
Ока повернулась в сторону Юты и сделала шаг к ней. - Какое твоё дело? Мне не нужны заступники!..
- Молчать! - Немец поднял было снова кулак на Таню, но бить не стал, а махнул им в воздухе и прокаркал: - В гестапо!
Юта стояла закусив губу и потупившись: она уже пришла в себя и поняла, почему Таня накричала на неё.
- Вы пошель дальше, - сказал орлиный нос Максиму. - Я иду с этим партизанки. Прошу капитан Хенке дать машина. Обмен на партизанки. Я бистро… Собирай тол! Яик тоже. Клубень будет сказать спасибо. Свой закуска. - Он хохотнул и приказал девушкам: - Ты и ты, за мной!
- Девчонку-то отпусти. - Максим кивнул в сторону Юты. - Она родственница управляющего заводом Воронова.
- Капитан Хенке будет отпускать, - возразил немец…
Когда девушек ввели в кабинет начальника отделения гестапо Хенке, тот разговаривал по телефону. Настроение у капитана, видимо, было отличное: он то и дело разражался весёлым смехом, отстраняя при этом трубку от уха.
Маленькое лицо старого капитана, сплошь покрытое канавками морщин, было тщательно побрито, редкие седые волосы гладко зачёсаны назад. Юте бросилась в глаза манжета Хенке, белоснежная, накрахмаленная, с крупной золотой запонкой. Манжета была такой широкой, что болталась на худенькой волосатой руке капитана, как большой хомут, из озорства накинутый на тощую шею сосунка. Она видела однажды, как ребятишки захомутали сосунка: жеребёнок выглядел нелепо и над ним все смеялись.
Окончив телефонный разговор, Хенке выслушал пространное объяснение орлиного носа. Потом он встал, похлоу пал солдата по плечу и проводил его до двери.
- Ну-с, девочки, долго беседовать мне с вами сегодня некогда. Сами знаете: субботу предвыходной день, - сказал он на чистейшем русском языке. - Поэтому помогите мне разобраться с вами побыстрее. Садитесь, пожалуйста!
Он указал на два стула, стоящие у массивного, обитого зелёным сукном стола, а сам сел напротив, в кресло с высокой спинкой.
- Ну-с… - Капитан посмотрел сначала на Таню, потом на Юту и вдруг залился весёлым смехом. - Нет, вы только подумайте: передо мной партизанки!.. Ну можно ли поверить в это?.. - И он вновь засмеялся.
5^ Хенке было действительно отличное настроение: капитан всего лишь несколько дней назад прибыл из Берлина. Он сам попросился на Восточный фронт: в Берлине праздновали победу за победой, кричали о великом наступлении германских войск, и Хенке, старый штабист, незаслуженно обойдённый фюрером - бог ему судья! - испугался: если не побываешь на фронте, останешься до конца своей жизни незаметным капитаном. В первый день приезда в городок Хенке несколько огорчился: он думал, что поезд довезёт его прямо до Ленинграда… Ох, эти берлинские газетчики, они всегда что-нибудь напутают или приукрасят! Но, собственно, расстраиваться нечего, подумал тогда Хенке, Ленинград вот-вот будет наш. Если не считать этого огорчения, которое сразу же и прошло, то настроение Хенке с первого дня пребывания на русской земле было отличное: он ещё был под впечатлением берлинских праздников по случаю побед. Кроме того, на днях официально объявили о взятии Севастополя и о прорыве обороны Брянского и Юго-западного фронтов. Немецкие части наступают на Воронеж. Хенке слышал, будто это наступление служит прикрытием левого фланга главной ударной группировки. Обход Москвы с востока начался…
Капитан Хенке был в отличном настроении.
Вчера следователь гестапо лейтенант Фогт, мрачный прыщеватый молодой человек, спросил его:
- А вы, господин капитан, неужели совсем не боитесь партизан?
- Каких партизан? - удивился Хенке.
Лейтенант ничего не ответил. Он как-то странно улыбнулся и ушёл.
Чудак этот лейтенант! Набил полный подвал какими-то мальчишками и девчонками, с утра до ночи допрашивает их… Ну, пусть… Ему это нравится.
Он, капитан Хенке, приехал сюда не для того, чтобы воевать с детьми. Этим девчонкам он уделит полчаса. Посмотрит на фогтовских партизанок, чтоб над Фогтом же потом и посмеяться. С ними по-хорошему поговоришь, они и то расплачутся… И Хенке начал говорить по-хорошему.
- Куда ж вы, мои девочки, шли так поздно? - Голос его звучал добродушно, мягко, прямо-таки по-отечески.
Молчание.
- Хм!.. - удивился Хенке, переводя взгляд с Юты на Таню и с Тани на Юту. Девушки не смотрели на него, девушки смотрели на окна, между которыми стоял стол. - Ну, вот ты, - Хенке указал на Юту. - Как тебя звать, куда шла?
- Меня? - Юта смело подняла на капитана большие синие глаза. - Меня звать Ютой. Я шла к подруге в гости.
Хенке подумал: «Это же наивный ребёнок. Зачем было тащить её в гестапо?»
- А как звать эту твою подругу, Юта? Где она живёт?
Юта ответила.
- Ну, а ты сама где живёшь?
Юта снова ответила.
- Видите, как у нас с вами хорошо идёт разговор, - удовлетворённо заметил Хенке и, не меняя мягкого тона, спросил: - Скажи мне, Юта, где вы нашли тол?
Юта недоумённо пожала плечами.
- При чём здесь она? - резко заговорила Таня. - Девчонка меня догнала, когда…
- Значит, тол несла ты? - перебил её Хенке.
- Ну, я, - ответила Таня.
«Эта девчонка, кажется, с гонором», - отметил про себя Хенке.
- Кому же ты его несла?
Молчание.
- Тебе, наверно, кто-нибудь поручил это сделать, обещая награду? Кто? - В голосе Хенке зазвучали металлические нотки.
И снова молчание.
Хенке увидел, как глаза у Тани зло сощурились. Это привело его в раздражение: «Ещё смеет сердиться, дрянная девчонка!» Но он всё-таки опять попытался заговорить с Таней:
- Мне совершенно безразлично, кто тебя посылал с толом и кому ты его несла. Можешь не говорить. Только обидно, что ты мне не доверяешь. Я к тебе, можно сказать, со всей душой, а ты упрямишься. Или боишься, что тебя лишат обещанной награды? Да я тебе дам в десять раз большую!.. Что? Не веришь? Честное слово офицера!.. И сейчас же домой пойдёте.
Таня усмехнулась.
- За конфету, если она будет шоколадная, я, пожалуй, продамся, - чеканя каждое слово, с издёвкой произнесла она.
Хенке мгновенно побагровел и, как-то странно заморгав глазами, вскочил с кресла. Зацепившаяся за край стола пуговица с сухим треском отскочила от тёмного мундира и покатилась к ногам Тани. Подняв пуговицу, Таня хлопнула ею по столу.
- Дрянь! Дрянь! - выкрикнул Хенке и нервно несколько раз нажал кнопку звонка.
На пороге тотчас же появился солдат с автоматом. Капитан что-то приказал ему по-немецки и злобно прошипел, указывая трясущимся пальцем на дверь:
- В подвал!
- Девчонку-то зачем мучить? - недовольно пробурчала Таня.
Но капитан Хенке больше не желал разговаривать. Он схватил со стола пуговицу и стремительно выбежал за дверь. Он торопился. Он и так уже опаздывал на торжество, устроенное Зимлером по случаю дня рождения. Если он заставит хозяина и гостей ждать себя, то они могут обвинить его по меньшей мере в невежливости.
Настроение капитана Хенке было испорчено…
Каждый раз, как только Юта с Таней уходили со сводками к Наде Боковой, Николай Алексеевич и Варвара Васильевна тревожились и не садились ужинать до тех пор, пока девушки не возвращались.
Сегодня девушки задержались дольше обычного.
Варвара Васильевна ходила по комнате из угла в угол, а Николай Алексеевич несколько раз выбегал на крыльцо и подолгу глядел на дорогу.
В десятом часу, изнервничавшись, Николай Алексеевич решил взять коня и съездить в городок. Неожиданно в дом ввалился Максим.
- A-а, братец, здравствуй! - с развязной весёлостью заговорил он. - А я, знаешь, в гости. Не рад? Я сам не рад. Увязался один немец за мной, отделаться от него было нелегко… А вы что скучаете? A-а, наверно, по своей девчушке?.. Так она в гестапо.
- Как?.. - в один голос воскликнули Николай Алексеевич и Варвара Васильевна.
- А вот так, - равнодушно произнёс Максим. - Куда она направлялась?
- В городок, к Наде Боковой, - растерянно ответил Николай Алексеевич. - Они подружки… Что ж тут такого?..
- А то, что шла она вместе с какой-то девчонкой, явно партизанкой… Не делай таких удивлённых глаз. Эта девчонка несла в корзине тол…
Николай Алексеевич и Варвара Васильевна стояли перед Максимом словно окаменелые.
- Юта несла тол…
- Да не Юта, а та девчонка. Девчонка шла с толом. Юта её догнала. Ну, цемцы проверили…
- Какая-то девчонка… тол… немцы проверили… А Юта-то при чём? - Николай Алексеевич делал вид, что ничего не понимает.
Было ясно, что девушки попали в огромную беду, попали сами и могут подвергнуть страшной опасности многих людей - за помощь партизанам немцы сжигают целые деревни; надо было подробнее узнать, что случилось на дороге.
- Я же вам и говорю: Юта ни при чём. Они даже не успели познакомиться. Просил я этого долговязого чёрта, чтоб отпустил её, так разве его уговоришь - потащил в гестапо… Девчонка-то притворилась слепой, нищенкой. Я, говорит, из-под Луги, Манькой звать, круглая сирота, собираю, что бог пошлёт… Я-то сразу понял, что всё это враньё, но промолчал. А немцев-то не проведёшь…
…Спустя полчаса Николай Алексеевич, оседлав коня, поехал в городок, чтобы предупредить о случившемся Надю Бокову.