Это социально-философское эссе о главном вызове, стоящем перед западной цивилизацией — о потере ее людьми изначальных человеческих качеств и изначальной человеческой целостности, то есть всего того, что позволило эту цивилизацию построить. И это рассказ о том обществе, которое будет построено в результате этих изменений. Написано с позиций западного мировосприятия, поэтому желательно учитывать, что многие прогнозы для Запада для России уже прошлое.

Муравейник — это сложное сооружение, в котором проживает столь же сложное сообщество. Но кто управляет муравейником? Никто. У муравьев нет ни сознания. Они биологические механизмы, запрограммированные от рождения. Программа задает алгоритм, тело муравья только подчиняется этому алгоритму. Муравьи не учатся. Они рождаются с врожденными способностями. Эти способности сложились когда-то, и муравей получает их, как наследие давно произошедших процессов, как момент инерции. Муравей выполняет заложенную программу, в соответствии с её инструкциями носит щепки и пищу или атакует врагов, но муравей не знает, что он строит муравейник.

Муравей — это биомашина, в которую заложена унаследованная, инерционная программа. Чтобы перейти к людям, для начала нужно представить, что свободная воля существует. Философы еще не доказали, что это так. Затем можно начинать говорить, в каких пределах. У муравьев нет свободной воли. У людей она вроде бы есть.

Но иногда так происходит, что у людей тоже не оказывается никакой свободной воли. Человек может иметь желания, но не может их реализовать. А то, что человек может реализовать, он может находить неинтересным. В результате у человека никакой свободной воли не оказывается. Как и у муравья. И что делать человеку-муравью? Строить человейник?

Здоровые инстинкты задают направления воли: из инстинктов возникают желания. Фрейд сводил источник воли к сексуальным побуждениям, но открытая в последнее время инстинктивная база гораздо шире. Если сводить к чему-то одному, что в общем неверно, то человеку нужно общественное признание. Иначе — общественный ранг. А секс и все остальное к этому прилагаются.

Человеческая энергия определяет силу проявления воли. Энергия, кроме того, является врожденной величиной и связана со здоровьем. Если человек не здоров, то вся его энергия уходит на борьбу с недугом. В результате на борьбу за признание энергии не остается.

Жизнь — это содержание. Содержание нуждается в формах, чтобы проявить себя. Жизнь создает для себя те или иные формы, которые она и принимает. Это натуральное положение вещей. Человек нуждается в скелете, а нация нуждается в государстве. Столь же естественно жизнь должна иметь приоритет над этими формами. Формы представляют собой поддерживающие структуры и в поддерживающие регламентации. Со временем эти поддерживающие элементы превращаются в ограничивающие. Кроме того, в системах накапливаются противоречия между формами, что требует создания дополнительных новых форм уже для поддержания старых форм.

Форма может даже пережить содержание. В последние века Римской империи римлян почти не осталось, варварские легионы управлялись варварскими императорами — но империя существовала, будучи лишенной изначального национального содержания. Она стала чистой формой, которую и заняли варвары, став ее содержанием.

Муравейник — это форма. Муравей не знает, что он строит муравейник. Но что строит человек? У человека есть встроенные программы, как и у муравья. Но муравейник сильнее муравья. А человейник сильнее человека. У цивилизованного человека биология отходит на второй план, и в качестве главной программы у него оказывается традиция. Эта традиция унаследована, как и программа муравья. Традиция — это форма. Хотя некоторые консерваторы придают ей значение содержания.

Дом был построен давно, в соответствии с нормами, которые ушли в прошлое. Но люди все равно живут в этом доме. Им неудобно жить в доме, формы которого не соответствуют современному содержанию жизни. Но люди продолжают в нем жить по каким-то причинам. В результате неудобная форма, так или иначе, пусть даже немного, но деформирует содержание их жизни. Со старыми городами ситуация та же самая. И с некоторыми странами тоже.

Сложно согласиться, что два часа в день за рулем при поездке на работу и обратно — это хорошо. Люди бы предпочли ходить на работу пешком за 10 минут. Но они тратят по два часа в день на дорогу, поскольку так сложились формы жизни. Это деформирует их жизнь тем, что поглощает время, усилия и деньги. Такие примеры можно приводить бесконечно.

Современная цивилизация, которая именно сложилась, подобна старому дому. Она содержит законы, нормы и правила, которые для чего-то и когда-то имели смысл. Кто придумал такое издевательство над людьми, как заставлять и тратить два часа в день на дорогу? Никто. Это результат инерции процессов, которые когда-то были положительными.

По какому плану строилась цивилизация? Не было никакого плана. Не было архитектора. Живая культура народов реагировала на изменения окружающей среды, на новые технологии, на действия иных культур. Как сумма ответов на вызовы цивилизация и построилась. Но отсутствие архитектора объединяет цивилизацию и муравейник. Не было не только плана, не было и даже осознаваемого смысла строительства. Были короткие периоды просветления, когда какие-то люди говорили: «Да, мы создаем свое национальное государство и будем строить его на следующих принципах». Но эти позитивные моменты единичны на фоне неосознаваемой истории. И касались они только отдельных наций, а не цивилизации целиком. Отсутствие плана — это тоже план. Это план человейника.

Существо, которое до сих пор замирает в случае опасности, чтобы не упасть с дерева, не имеет адаптационных механизмов для жизни в цивилизации. При взаимодействии с цивилизацией человеческая природа разрушается. Чем дольше группа находится в цивилизации, тем сильнее разрушена ее человеческая природа и тем менее группа способна сопротивляться разрушительному влиянию цивилизации. Разрушение выражается сначала в потере биологических качеств, а потом в потере природного качества вообще. Создание наций и цивилизаций — это социобиологический эксперимент, который повторяется несколько тысячелетий и который, возможно, когда-то приведет к построению стабильных наций и цивилизаций. Но не в этот раз.

Движущими силами человека являются инстинкты и энергия, их сублимация поднимает его на вершины творчества. Но цивилизация с помощью своих форм разрушает инстинктивную составляющую. Далее человек сталкивается с преодолением ранее нагроможденных форм, на что уходит вся его энергетическая составляющая. Когда нет инстинктов, нет энергии — то нет и человека.

В процессе развития нация реагирует на вызовы со стороны, создавая различные формы. Со временем форм становится слишком много. Нация, как и человек, — это живой организм. Пока она молодая и сильная — она может демонтировать ненужные формы. Живое, сильное человеческое содержание создает формы для себя. Но слабое содержание не может преодолеть давление существующих форм. Слабая нация не демонтирует формы, а адаптируется, принимая формы, которые были созданы ею ранее.

Муравьи строят только муравейники. Что бы люди ни строили, какое бы общество они не планировали — в результате получается человейник. Пока что видится так, что эта финальная сверхформа столь же неизбежна, как и муравейник. Жизнь в человейнике сводится к механицизму, но не к естественному механицизму обезьян, а к неестественному механицизму мертвых форм. В результате победы этих мертвых форм человейник оказывается обречен.

Когда люди не могут проявить себя, проявить свои возможности — они теряют элементы своей природы. Когда люди не могут проявить свои достоинства — они не могут выстраивать новые иерархии по природным принципам, и вынуждены жить в унаследованных, уже формализованных иерархиях, построенных по культурным принципам. Когда в обществах выстраиваются неправильные иерархии, люди не могут правильно выбирать партнеров, что приводит к лавинообразному падению человеческих качеств.

Формы отражаются в сознании множества людей, и эти люди, следуя приверженности формам, говорят человеку: «Ты должен». Формы принимают вид культурных клише и проникают в сознание. И сам человек начинает говорить то же самое. Люди растут в формах, и принимают свойства форм: их содержание меняется.

В результате вместо человеческого общества, которое определяется свободой и развитием, получается жестко предопределенная структурная матрица, в которой каждый должен выполнять свою программу в соответствии с полученной формой. Свободы нет, поскольку на выбор все равно не хватает энергии, и это самое трагичное отсутствие свободы, поскольку это не преодолимое отсутствие свободы извне, а непреодолимое отсутствие свободы изнутри. Несвободному человеку развитие не нужно. И тогда человейник становится для него более естественной средой. А свобода и свободные люди начинают вызывать у него подозрения.

«Умаление враждебных и возбуждающих недоверие инстинктов — а ведь в этом и состоит наш „прогресс“ — представляет собою лишь одно из следствий в общем уменьшении жизненности: требуется во сто раз больше труда, больше осторожности, чтобы отстаивать столь обусловленное, столь позднее существование. Тут взаимно помогают друг другу, тут каждый является больным и каждый санитаром.»

Это Ницше. «Умаление враждебных и возбуждающих недоверие инстинктов» понятно как общее ухудшение человеческой природы. Нет работающих инстинктов — нет и здоровой человеческой природы. «Позднее существование» означает то время в жизни цивилизации, когда как раз и накоплен груз — «обусловленное» — те самые ограничивающие формы, которые строила цивилизация все свое существование.

Нации рождаются маленькими. Маленькие не имеют инерции. Они быстро адаптируются и быстро растут. Но одновременно с этим они накапливают инерцию в виде форм.

В начале автомобильной истории Англии ничего не стоило перейти на правостороннее движение. Можно снять фильм ужасов, как это может происходить сейчас. Но этого не произойдет.

Формы — это и структуры, и традиции, и государственные институты, и законы, и накопленные богатства, и построенная инфраструктура, и правила, и отношения между людьми, и моральные нормы. Формы накапливаются и своей массой подавляют саму жизнь.

Нации в цивилизации конкурируют. Рано или поздно это приводит к тому, что одна из наций оказывается сильнейшей и создает империю.

История Чингисхана началась с того, что люди из враждебного племени его поймали и заковали в колодку. Очень сомнительно, что бегая по монгольской степи в деревянной колодке, Чингисхан думал о мировой империи. Потом ему помогли люди из его племени, и он разгромил своих противников. Но это привело к появлению новых врагов. Пришлось искать новых друзей. А новым друзьям-воинам нужна была добыча. Что привело к замкнутому кругу — новые враги, новые союзники, поиск очередной добычи. Так и возникла империя, причем без всякого планирования.

США сейчас — единственная мировая империя. Но был ли когда-то план ее создания? Нет, никто это не планировал. США пользовались случаями, пользовались конфликтами между другими сверхдержавами, чтобы увеличить свое влияние. Имперских планов не было — наоборот, весь XX век были сильны осознанные позиции невмешательства и изоляционизма. Но у США оказалась сильнейшая в мире экономика. К сильнейшей в мире экономике добавилась мировая империя. Это не хорошо и не плохо. Так сложилось. Но империя — это максимально жесткая форма, существующая в замкнутом кругу вызовов. Инерция империи непреодолима. Отказаться от нее невозможно. Быть империей — это судьба. То, что называют «американским империализмом», что называют «американской экспансией» — это тоже непреодолимые вещи, предопределенные инерцией развития, иначе говоря, судьбой. Да, путем целенаправленных усилий можно добавить 2 % к «экспансионизму» или убавить. Но потом маятник все равно качнется в обратную сторону.

Мировая империя — это самая большая структура, или форма, которая вообще возможна. Мировая империя — это максимум. Что дальше? Дальше ничего. Ее построение неизбежно приводит к кризису смыслов; если вне империи еще остается смысл эту империю разрушить, то внутри империи смыслов не остается вообще.

Эффективность производства постоянно растет. Рост эффективности требует роста специализации. На пределе специализации, которая характерна для поздних сообществ, человек должен уделить все свои силы специализации, что и превращает его в человека-деталь. Рост эффективности сопровождается опережающим падением качества человеческого материала. В человейнике чтобы поддержать производство и потребление на одном и том же уровне, эффективность постоянно должна расти.

Следствие эффективности — монополизация. Она растет всю историю сообщества. Всю эту историю она уничтожает мелкий бизнес. К моменту построения человейника остаются только олигархи, а на месте среднего класса оказываются бюрократы. Формально демократия может быть сохранена и сможет даже работать, как это есть в России, но в отсутствие экономически свободных людей демократии не для кого работать.

Из всех великих идей остается только идея повышение благосостояния граждан. Очень актуальная идея, учитывая, что в человейнике это благосостояние постоянно падает.

Исчезают искусства. Люди-детали максимально специализированы, и потому внутренне ограничены. К тому же поддержание жизни в борьбе с чрезмерными структурами требует от людей столько энергии, что на искусства ее просто не остается. Люди не нужны друг другу — они нужны функциям, которые они выполняют. Люди не понимают друг друга — их сознание полностью занято функциями, которые они выполняют. Как результат все надстройки над базовым жизненным процессом постепенно ветшают и сносятся.

Принято считать, что общество совершает путь от несвободы в начале к свободе в конце. Но оказывается совсем наоборот. Свободные люди создают нации, почти свободные строят империи, а в империях люди оказываются несвободными. Это естественно: формы накапливаются, и формы ограничивают свободы. Чем больше накапливается форм и структур, тем больше регламентации, а чем больше регламентации, тем меньше места для свобод. Рим перешел от республики к империи, а не наоборот, и закончил тем, что закрепостил почти все свободное население, ограничил свободу перемещения и выбора сферы деятельности, и далее ввел государственную религию, покончив со свободой совести.

Но нужны ли такие вещи, как свобода совести, демократия, собственно свобода тем, кто не видит в них смыслового содержания? Ориентир муравья — это муравейник, без муравейника муравью не комфортно. Муравейник и содержит в себе его смысл. Все остальное, даже жизнь — это дополнительно и может быть даже излишне. Человеку-детали не нужна свобода. Как детали ему нужно четко прописанное место в человейнике.

Человейник — это система организации общества, где функция человека сводится к выполнению им общественной функции и где сумма исполняемых людьми функций не оставляет места для свободы.

Муравьи строят муравейники не потому, что хотят их строить. А потому, что выполняют свои программы. Муравейник — это сумма реализации программ множества муравьев. Переход к человейнику — это переход от жизни сознательной к жизни управляемой инерцией, к жизни бессознательной, сведенной к функциям человека-детали-муравья.

Муравей — это деталь. Но человек тоже может быть превращен в деталь. Например, человека можно приковать к веслу на галере. А можно поселить его в поздней цивилизации.

Есть фразы, которые эталонно выражают суть времени. «Делай правильные вещи. Остальное не имеет значения. Делай, что надлежит делать». Или литературно: «Делай, что должен, и будь, что будет». Это сказал Марк Аврелий, римский император и философ, который правил во времена перехода к человейнику. То есть по сути времени — в современное время.

Но что «должен делать» человек? Он должен выполнять текущие дела. По сути — следовать инерции. И еще дальше — превратиться в деталь системы или в ее «муравья». Специализируйся — и придешь к успеху. Люди вынуждены настолько закапываться в специализацию, что вообще теряют способность думать общими категориями. А свобода — это общая категория.

Как консерваторы наделяют самоценностью традицию, так и либералы наделяют самоценностью свободу. Но свобода культурная производна от свободы биологической, а именно от свободы выбора партнера. Давно замечено, что по любви дети чаще рождаются здоровыми, умным и красивыми. Свобода как раз и нужна, чтобы обеспечить свободу любви, чтобы любовь не пробивалась сквозь сословные, имущественные и прочие барьеры. Свобода нужна для поддержания качеств детей, а в сумме — для поддержания качества наций. Свобода не дополнительная роскошь, свобода необходима для выживания.

Следующий шаг ограничения свободы — это невозможность выбора между добром и злом. Конечно, они относительны, но когда такое случается, как раз и возникает феномен «Банальности зла» — когда единственно возможный вариант зла воспринимается как рутинная норма. «Делай, что должен», верно? Ведь в человейнике каждый должен делать то, «что должен». Тем более, если нет никакого выбора, если нет никакой свободы.

«Безумец, что ты стонешь? … Оглянись: куда ни взглянешь, всюду конец твоим несчастьям. Видишь вон тот обрыв? С него спускаются к свободе. Видишь это море, эту речку, этот колодец? Там на дне сидит свобода. Видишь это дерево? Ничего, что оно полузасохшее, больное, невысокое: с каждого сука свисает свобода. Посмотри на свою глотку, шею, сердце: все это дороги, по которым можно убежать из рабства. Может быть, я показываю тебе выходы, которые требует слишком много труда, присутствия духа, силы? Ты спрашиваешь, какой еще путь ведет к свободе? Да любая жила в твоем теле!»

Это Сенека, философ, живший несколько раньше Марка Аврелия, но как и Ницше видевший ситуацию несколько вперед. На пути к человейнику западный мир вошел в стадию Ницше, но еще не вошел в стадию Сенеки.

Христианство предложило не столь мрачный вариант. «Стойте в свободе, которую даровал нам Христос, и не подвергайтесь опять игу рабства». Хотя первое, апокалиптическое, катакомбное христианство было очень мрачной религией, отражающей общую атмосферу человейника, в ней был хотя бы какой-то проблеск света. И хотя бы какая-то свобода, хотя бы какой-то ответ. Мотивация первых христиан, как и философов-стоиков, может быть понята только через понимание человейника как мира, где они жили. Убежать от цивилизации — это было и у первых христиан, и эта идея присутствует в разных формах сейчас.

Что есть судьба? Судьба — это сумма моментов инерции. Судьба есть сумма непреодолимых форм, в данном случае ограничивающих развитие жизни. В данном контексте судьба появляется как фактор даже для материалистического подхода. Соответственно, судьба появляется и как политический фактор.

Маленькие системы могут управляться волей. Большие системы могут управляться только инерцией. Искусство управления большими системами состоит в знании их инерционных моментов и в использовании этих моментов.

Когда маленький муравейник растет, для него это хорошо. Но рост не может быть остановлен. Муравейник становится большим. Большой муравейник перерастает себя, в нем нарушаются балансы, в нем появляются влажные зоны, заводится плесень, и далее муравейник-переросток сгнивает.

Большая система не может поменять направление развития, которое становится направлением деградации. Судьба всех больших систем одинакова. Они не рушатся. Они сгнивают.

Человейник строится, человейник будет построен, но человейник пока еще не построен. Это значит, что время для поиска решений еще есть. Все происходит так, как происходило всегда, единственное, несколько быстрее в результате использования новых технологий информационного обмена.

Тоталитарные режимы, и фашистские, и коммунистические, были попытками ускорить время, попасть в будущее. В их наследии можно разглядеть его черты. Человейник будет жить при социализме, но современных мечтателей этот социализм определенно разочарует. Это будет социализм с такими негативными добавками, как государственная идеология, мелочная регламентация жизни, господство бюрократии.

Кто-то за социализм, кто-то против, но социализм — это судьба цивилизации. Он неизбежен, а поскольку он наступает во времена ослабленного человеческого содержания, и как следствие ослабления этого содержания, при построении он разочаровывает. Через период социализма прошла Римская империя, несколько раз проходили китайские империи, последним через него прошла Россия. А за социализмом столь же неизбежно следуют Темные века — время, когда появляются ростки новых наций и история начинается снова.

Люди в цивилизациях думают о глобальных вопросах не больше, чем муравьи о своих муравейниках. Люди-детали мыслят деталями. Наука почти полностью сведена к редукционизму. Зачем человейник существует — пусть думает Марк Аврелий. «Делай, что должен»: тащи червячка.

Не всех эта ситуация устраивает. Муравьи не знают, что такое бульдозер — но люди знают о том, что существуют глобальные вызовы. Когда среда стремится превратить человека в деталь, в муравья, первый шаг, который поднимает его над положением детали — это критическое осмысление этой среды. А грядущий человейник — это главный вызов.

Кто идет против судьбы — всегда проигрывает. Есть вещи, которые нельзя преодолеть. Нужно понять, где судьба неизбежна, а где возможна воля. Не стоит умирать за свободу там, где свобода обречена. Потому что после, там, где свободу можно будет спасти, может не хватить людей.

На унификацию нужно отвечать поддержкой разнообразия. Чем больше будет разных ростков свободы — тем больше шансов, что хоть какие-то их них выживут. Да, зло тоже нуждается в поддержке. Потому что если не будет выбора зла — то не будет и выбора добра. Будет как раз человейник.

Любая попытка вывести человека-муравья из его состояния вызывает у него агрессию. Это естественно, поскольку человек-муравей не видит себя в каком-то ином качестве, кроме собственно человека-муравья. «Не мешайте нести червячка!» Попытки разбудить мир заведомо тщетны. Он умрет во сне. Но что такое его смерть? Его смерть только смерть его форм. Переваренное человейником живое содержание умирает гораздо раньше; неповрежденное не умирает вообще. Это естественный процесс сортировки на мертвое и живое. Смерть освобождает место для жизни.

Муравейник больше и сильнее муравья. Но умнее ли? Нет, не умнее. А человейник не умнее человека. Человейник обречен, но некоторые люди, в отличие от муравьев, могут из под его обломков вылезти. Разбудить большинство нельзя. Но разбудить немногих можно.

А пока можно только наблюдать и анализировать. И иногда, наблюдая за развитием реальности, имеет смысл делать для себя заметки вроде: «Человейник-активность обнаружена».