Начать можно с главного, с того, что лежит в корне проблемы: человек в качестве механизма имеет самый низкий КПД среди всех механизмов.

Это потому, что энергия человека расходуется на множество вещей, которые не являются в конкретный момент работы функциональными. У скотины в качестве механического механизма КПД только чуть больше.

С тем, как механизмы совершенствовались, они вытесняли менее эффективных людей с рабочих мест. И скотину тоже, и людей в качестве скотины тоже. Пришлось отказаться от гужевого транспорта и закрыть Гулаг. Но нужно сказать, что человек в качестве механизма всё равно остается неэффективен, что ведет к его исчезновению. Чтобы человек был эффективен, он должен быть смыслом, но в поздней цивилизации со смыслами еще большие проблемы, чем с неэффективными людьми-механизмами. Смыслы не просто утрачиваются, утрачивается даже представление о смыслах вообще.

Чтобы человек был удовлетворителен в качестве какого-либо механизма, его нужно прокачивать. При прокачке многие человеческие качества игнорируются и атрофируются.

Как говорил один из великих скульпторов: я просто беру глыбу мрамора и убираю всё лишнее. Точно так и с созданием машины: берем человека и убираем всё лишнее. Процесс напоминает обстругивание буратин.

Что такое специалист? По сути это машина для решения каких-то конкретных задач. А сделать специалиста — это все равно что сделать машину.

А что такое машина? Это объект, который выполняет какую-то задачу.

(Скотина — это специалист, а специалист — это машинная часть человека.)

Если человека не рассматривать как субъект, то его останется рассматривать только как объект.

Человек — это слабое звено. Исключение всего человеческого на всех уровнях — в том числе на внутреннем человеческом — повышает эффективность человека как машины.

Большие системы, например, корпорации и государства, рассматривают машину или специалиста как объект. Да и в маленькой фирме тоже: «нам нужен программист». Ведь о субъектной стороне не говорится, о человеческих качествах не говорится, они вторичны и лучше, чтобы их вообще не было. Потому что чем больше человеческих качеств, тем больше они мешают работе. Потом это умножается на многомиллионную цивилизацию.

Человек — это обременение биомашины.

Люди не нужны. Но людей не избежать, увы. Человеческое не нужно. Человеческого можно избежать — найти биомашину без человеческого, или просто вывести человеческое из биомашины.

В человеке, как и в машине, можно выделить аппаратную и программную части; врожденное и приобретенное.

Специалист может быть и программным — бывает, человеку достаточно что-то выучить, прокачаться, чтобы стать специалистом.

Но максимальный эффект может быть только у аппаратно-программного специалиста — когда знания налагаются на врожденную мозговую прошивку.

Именно взаимодействие программного и аппаратного, софта и харда создают синергический эффект умножения способностей.

Специалист с хардом и софтом в любом случае будет эффективнее специалиста только с софтом. И если специалистов с хардом и софтом достаточно, и специалистов требуется немного, то специалисты только с софтом становятся не нужны. А это уже отбор на уровне биологии.

«Видеть музыку», «чувствовать цифры» — это происходит на максимальном уровне способностей, близком к аутическому. Это подтверждает идею, что одни способности создаются из других и за счет других. Аутизм — это в большинстве случаев не суперспособности, которые есть и которые крайне редки, это обычные способности, которые утрачены.

Чтобы проинсталлировать специалисту софт, он должен обладать общечеловеческими, универсальными качествами — самоконтролем, интеллектом, запасом энергии (для управления своим собственным мозгом). Эти общечеловеческие качества снижаются в количественном плане по мере развития цивилизации. Они относятся к качеству и противоположны высокой вариабельности специалистов, которая всё время растет. Это снижение к концу цивилизации становится её проблемой. Т. к. система инсталляции — универсальная — оказывается тоже в некотором роде аппаратной и утраченной. В конце цивилизации талантливые люди еще есть, но использовать их не получается.

Групповые машины

Как появляется система-машина? Люди пишут инструкции. Эти инструкции являются программами. После этого люди начинают исполнять программы. Это и есть машина. А чтобы программы исполнялись, делается репрессивная машина, у которой тоже своя инструкция-программа.

Слово «машина» широко и давно употребляется для человеческих групп, сведенных к машине. Например, «военная машина».

Военная машина времен наполеоновских войн визуально виделась, как множество плотно стоящих людей, выполняющих программу вообще и отдельные команды в частности. Из человеческого у этих людей может быть только негативный момент — страх. Так что человеческое в этой машине было лишним, чисто обременением. Военные технологии всегда были передовыми, и война оказалась одним из первых процессов, отчужденных от человека-участника. Человек уже не воюет, он выполняет функции детали военной машины. Он обычно даже не видел врага. Большинство потерь в последних войнах было от артиллерии.

Там пушки новые мешают сойтись лицом к лицу с врагом…

© Блок.

Люди придумывают программы-алгоритмы, делят алгоритмы на простые алгоритмы, прописывают эти простые алгоритмы в головы людей, люди исполняют алгоритмы; и так работают большие машины, или распределенные машины. По сути это то же функционирование, что у насекомых. Люди исполняют свои маленькие алгоритмы, но они не знают о том, что они части, что они детали большого алгоритма. А потом люди, придумавшие большой алгоритм, исчезают, если они вообще были, и алгоритм просто исполняется.

Программа пишется для социальной машины, и социальная машина создается этой программой — и еще волей. Люди, которые пишут программу, на самом деле не думают, что они пишут программу. Они вносят усовершенствования в систему организации жизни. Они пишут инструкции, которые со временем становятся традициями. Они пишут инструкции для борьбы в мире сражающихся наций; но эти же инструкции могут наносить ущерб биологическому качеству нации. Что-то лечится — что-то калечится; поскольку рекомбинации. Когда инструкции пишутся, этим ущербом пренебрегают. А потом написанное становится базой, поверх которой пишутся уже новые инструкции. Есть основные принципы, которые не просто работают, но под которые люди так или иначе перестраивают организацию своей жизни. Например, «оптом-дешевле». И это становится главной управляющей инструкцией для всех. А кто писал эту инструкцию, кто ее запускал на исполнение? А никто. Эта инструкция происходит из чистой закономерности.

Со временем утрачиваются и большие смыслы, и маленькие смыслы. Остается инерция. Остается административный аппарат, который вроде бы работает. Люди ругаются, но сделать ничего не могут. Они даже не могут понять, что в работе хорошего и что плохого. И не понимают это до того, как сами деградируют настолько, что хорошее и плохое уже не отличают.

Муравейник сильнее муравья. ©

Получаются такие супер-машины, сделанные из людей и которые сильнее людей. И эти супермашины тоже иногда дают сбои. Например, вдруг начинается волна репрессий против руководящих работников — мандаринов. Или революция начинает пожирать собственных детей. И приказа вроде никто не давал, а люди пишут доносы друг на друга. Это типичный глюк программы. Выполнялось несколько команд, а в сумме они дали такой синергический эффект.

В момент возникновения цивилизации внутреннее структурирование людей максимальное, а потом оно сначала медленно снижается, а в массовый период — быстро. Структурирование национальной общественной системы начинается с максимума на уровне обществ, потом оно достигает максимума в виде нации, потом начинает равномерно снижаться.

Реально, из-за развития технологий, мир становится все «меньше». Но количество структур, можно сказать, на метр, растет. Выходит, что если бы даже число структур оставалось тем же, уровень структурированности мира всё равно бы постоянно рос с техническим прогрессом, а количество свобод бы сокращалось.

Структурирование построенных систем, производных систем, в том числе государственных, постоянно и медленно растет и достигает максимума в конце цивилизации. Получается так, что сначала структурирование людей выше, чем у структур, что позволяет им структурами управлять. А в конце структурирование людей ниже, чем у структур, и построенные структуры управляют людьми.

Машины, а именно социальные машины (организованные группы под действием инерции), состоящие из множества людей, обычно работают по программе. Исключения есть, но они редки. Муравейники и прочие организованные формы высших насекомых — это тоже социальные машины, работающие по программе. У муравейников программа рассредоточена; её нельзя увидеть целиком, каждому жителю муравейника при рождении дается кусочек программы. Кстати, если нет программы целиком, то обычными способами её не найти, и значит, так теорию заговора не раскрыть.

Что такое работа программы? Это значит, что люди, не задумываясь, делают «как надо». Кому надо и зачем надо — вопрос не ставится, хотя можно рационализировать, если что-то не нравится, но от рационализации и её результатов ничего не меняется. «Надо…» — это и есть управляющая программа группы.

Люди плюс управляющая программа равно машина.

Что значит античеловеческое государство, чье тогда? Машинное.

Основной конфликт поздней цивилизации — это конфликт человеческого и машинного.

Теоретически аппарат должен обслуживать людей. А он их, конечно, иногда обслуживает, но чаще перерабатывает во что-то не очень человеческое.

В массовом необществе навязываемые сверху необществу программы встречаются со склонностью массового человека следовать этим программам; это создает систему автоматических резонансов в работе программ, которая может работать до скончания этого необщества; когда действие одной программы затухает, другие программы задают ей дополнительный рабочий импульс.

У каждого человека в голове цивилизация вырастила много-много маленьких «культурных» роботов. В дополнение к тем, которые были от природы. И эти роботы решают, что человек должен делать. Обычно они принимают решения в пользу цивилизации, она им ближе и понятнее, чем человек.

Человек программируется. Как и муравей. Точно так программируется и общество — как и муравейник. У человеческих сочетаний «цивилизация-человек» гораздо больше обратных связей, чем между «муравейник-муравей», но в сумме все связи, всё их взаимодействие приводят к однозначному и всегда тому же самому результату: возникновение социальных машин, действующих по программам и лишенных гибкого, широкого адаптационного интеллекта.

Низкий КПД человека уступает не только всем механизмам. Он уступает и социальным механизмам, повторяется та же самая история, что с механикой.

В социальном механизме человек есть деталь, а если у детали есть человечность, то это проблема детали, потому что человечность у детали — это лишняя деталь детали. Лишние детали — это не функционально.

В технике машина эффективнее. В мире сражающихся наций машина тоже эффективнее — она дает больше шансов на победу. Она снижает шансы на выживание, факт, но без победы выживание невозможно, что тоже факт.

Уровень машин растет. У человека социальные машины выигрывают. Следующий уровень — социальные машины выигрывают у обществ, которые не организованы как социальные машины. У обществ, в которых сохранено излишнее человеческое. Рим выигрывает у Греции, США у Европы.

В сумме — социальные машины-общности эффективнее общностей, не организованных как социальные машины. Правда, временно, но этого достаточно для временной победы. А до постоянной дело никогда не доходит и, скорее всего, в ближайшие века не дойдет.

Машины создают для машин минимум проблем; именно люди, именно их душевный компонент создает проблему нарушения стандарта.

По максимуму задача машин — убить всех людей, потому что люди не эффективны, не качественны, не функциональны, и обладают всеми возможными недостатками.

Убить всех людей! Миром будут править роботы!

© Бендер

Менять большие программы могут только люди с универсальным интеллектом. Потому что люди с разными интеллектами даже не договорятся, как программы менять. Есть вариант — эти программы могут менять диктаторы, но они — тоже люди с оригинальным интеллектом, и их решения крайне редко ведут к чему-то человеческому. Обычно их усилия оказываются обычной политикой возможного, а возможное в поздней цивилизации предопределено инерцией. А с тем, как цивилизация окончательно распадается, программы тоже распадаются.

Программируются в том числе и отношения между людьми. А если они программируются, то у них должна быть инерция. И если отношений очень много, то инерция со временем должна стать определяющей. Традиция отношений становится культурной структурой: «так принято».

Среди совершенного безумия нагроможденных, непонятных, разваливающихся структур поздней цивилизации — позднего постмодерна, среди которых бегают совершенно безумные и непонимающие массы, не только что-то менять сложно, понять ситуацию оказывается в большинстве случаев невыполнимой задачей.

В чем машина? Машина в том, что люди, действуя как детали этой машины, не думают, что они действуют согласно программе машины. А если бы они думали, это бы ничего не изменило.

В фантастике очень популярен сюжет: злые машины поработили людей и заставили на себя работать. Ах, ужас-ужас. В реальности люди большую часть истории порабощены машинами и работают на машины. Только не на злые, а на безмозглые. Да, машина творит античеловеческое зло, хотя была сделана для победы. Но машина не зла, она просто безумна — в нейтральном значении слова.

?? Верх и низ

Что вверху, то и внизу.

© Гермес .

Конечно, в большей степени это сказано о стремлении к единству. Власть вверху, масса снизу. В сумме везде масса. Цивилизация вверху, человек внизу. В сумме везде цивилизация. А если цивилизация — машина, то в сумме везде машина. Если некоторое внутреннее единство уже есть, то оно направляет к дальнейшему единству, дальнейшему слиянию.

Цивилизации-машине лучше всего соответствует человек-машина, человек-деталь. При несоответствии возникают трения и конфликты. Для преодоления трений создаются механизмы стандартизации, в том числе подавления. Которые в силу заданной в них программы пытаются все человеческое перетереть. Обычно в пыль, а иногда в лагерную пыль.

Владельцы мира существуют. Но их полномочия ограничены рамками системы, в которой они же и являются владельцами мира. Чем больше система — тем больше структур, тем больше связей, тем больше программ и тем меньше свободы. Так что их полномочия ограничены возможностью больше потреблять и кого-нибудь ободрать. При том, что у этих владельцев и так всё есть.

Часто можно услышать, что миром управляют люди, которые обладают каким-то особым знанием, какими-то удивительными талантами и свойствами, какой-то особой культурой, какими-то унаследованными от древних ритуалами. Нет, что вверху — то и внизу, что они транслируют вниз — то они и есть. А есть они та же серая масса. Превосходство только в количестве денег. А смотрят, судя по делам, те же самые сериалы. Разница только в количествах, в размерах зала и экрана. Но, конечно, они не признаются. Если бы они были другими — то и мир бы был другим. Потому что то, что внизу — то и вверху. Еще можно сказать, что миром правят люди, которым не интересно править миром; и еще, пользуясь своим высоким положением, они прогуливают работу. Люди-машины управляются системой-машиной. Через взаимодействие программ. Если тупые вырожденцы правят тупыми вырожденцами, то соотношение сил равно и система стабильна. Масса вверху и масса внизу. Революции классического типа невозможны; революции происходят в результате столкновения разных качественных потенциалов. По этой же причине революции не происходят и в начале истории — потому что у всех сил потенциалы высоки и все способны договариваться.

Машинный подход может применяться и для анализа государств на международной арене. В таком случае выясняется, насколько государственные системы являются машинными. Тогда уровни машинности окажутся у разных государств разными. И менее машинные государства могут проводить нужную политику быстрее и эффективнее, чем более машинные, потому что менее машинные означает менее инерционные и далее более подвижные. Как правило менее машинные государства будут обыгрывать более машинные государства. А у некоторых выяснится кризис смыслов, и окажется, что они не смогут проводить нужную политику, поскольку они не могут представить, что такое нужная политика и для кого она нужная.

Всё выражение планетарных отношений можно свести к свободам и структурам. Субъектам этих отношений тесно, поэтому они заключают разные договора, которые разграничивают их полномочия и, неизбежно, урезают возможности. Договора — это структуры, а урезают договора свободы. Когда система договоров существует долго, договора накапливаются, структуры заполняют всё и места для свобод не остается. И война, даже заранее без шансов на успех, вполне может быть вариантом выхода из такой тупиковой ситуации к новой свободе.

Что в начале, то и в конце. Нация начинается с кланов и племен и заканчивается кланами и племенами. Но качество к концу падает. Это падение качества приводит к невозможности поддержания сложности, в том числе такой сложной структуры, как нация. Когда племя стоит во главе нации — оно конкурентоспособно на уровне наций; когда племя не имеет нации — в борьбе с нациями оно неконкурентоспособно, и у него постепенно отнимут всё.