Если говорить о русской нации, нужно всегда уточнять — о какой. О той ли, которой уже нет, или о той, которая еще будет. Той, которой сейчас большинство, уже нет, ей уже ничего не нужно и ничто не поможет. Выбор невелик. Но у старой нации есть корпоративная система. Она не дает развиваться нации новой. Она аккумулирует и усиливает информационный поток вымирания, нагоняя тоску и сбивая с толку живых. Она занимает место под солнцем, не давая новой нации развиваться.

Есть две России: вымирающая и живая — но не всегда живущая. Вымирают не люди, вымирает не народ — вымирают семьи и кланы. Ниши жестко закреплены. Ситуация складывается такой, что чем быстрее вымирает семья, тем быстрее с сокращением численности растет доля унаследованного богатства каждого ее человека. За 50 лет одна семья может сократиться в 4 раза (вымереть на 75%) и один наследник будет у четырех семей. Громадные залежи скопленных поколениями денег и имущества концентрируются, и за счет их проедания поддерживается европейский уровень жизни. Получается, что Россия вымирающая, больная и ущербная живет лучше России здоровой и расширяющейся. Судя по сокращению населения, 65 — 70 % семей в России — вымирающие.

Две России — две русские нации. Вымирание есть болезнь нации больной. Но до конца, до распыления, в силу новых медицинских достижений процесс в обозримом будущем не завершится. Даже при максимальном сокращении он растянется на десятилетия. С наступлением численного перевеса нация живая победит; но до — будет бороться и сделает все возможное для своей жизни. Именно в конкуренции с силой нации вымирающей — с клановой системой.

Есть две нации. Первая в любом случае идет на подъем, от второй останется только корпоративная система. Но страна одна. И пути этих наций пересекутся.

Число дефектных генов растет почти в два раза быстрее человечества. И эти гены не уйдут в землю. Они пребудут с людьми. Они поразили корпоративную систему в России. Чем выше уровень развития страны — тем выше уровень медицины, тем менее здорова нация. Чем выше детская смертность — тем нация крепче. В сравнении «русские — горские народы» русские проигрывают абсолютно. Русские корпоратисты проигрывают вне всяких пределов. Русские корпоратисты должны проиграть русским раньше, чем они проиграют южным народам.

Наследственное вырождение «ценных слоев населения, которые сосредоточены в высших классах», подтвержденное цифровыми данными по английской аристократии, описано Ф. Гальтоном еще в 1904 году, а вырождение правящих династий замечено с того момента, как они появились. Процессы шли всегда — но только сейчас появились их катализаторы.

Здоровье наций можно смотреть по карте — где лучше здравоохранение, там оно ниже. Ниже всего оно в Москве, где уровень медицины самый высокий. А где медицины нет совсем — там оно близко к идеальному.

Вымирание населения России не вызвано экономическими причинами. Здесь ни при чем правительства и их политика. В мире существуют десятки стран, где жизненный уровень ниже самого низкого российского в 3-5 раз. Но население на это реагирует только повышением численности. Дело не в экономике, а в биологии.

Москва — гнилой город не потому, что здесь много всего сосредоточено (в т. ч. и денег), что его жители привилегиями и собственно выгодой положения «развращены». Он гнилой, поскольку вымирает самыми быстрыми темпами, и «развращенность», о которой любит говорить провинция, — только следствие вымирания. Следствие подсознательного его ощущения. Он гнилой потому, что громадное число его жителей — по сути дела рантье, унаследовавшие за счет сокращения семей крупную собственность и живущие за счет ее сдачи и иногда эксплуатации. Москва — город с максимально продвинутой относительно страны медициной, с максимально высоким жизненным уровнем. Если бы вымирание было вызвано экономическими причинами, здесь оно шло бы самыми низкими по стране темпами. Но ведь все с точностью до наоборот.

Вымирающая, в том числе и клановая Россия характеризуется негативным мировоззрением. Ей все плохо, и она не видит выхода из создавшейся ситуации. «Зачем нищету плодить? » — это ее лозунг. Она потребляет. Больше она ничего не хочет, потому что ничего не может. Меньше детей — выше уровень потребления.

Отсюда одна из политических тенденций, продвигаемых кланами: закрепление собственности, недвижимости, чего только возможно. Вся законодательная деятельность по большому счету направлена на консервацию сложившейся при социализме системы распределения. Больше это проявляется даже не в законотворчестве, а в жизненной пропаганде, сводящейся к лозунгу, что все сложилось, все так всегда и должно быть, что выступать за передел аморально и вообще ни к чему хорошему это не приведет. Естественно, пока кланы достаточно сильны — не приведет. А законы всегда можно поменять — ведь у сильного всегда бессильный виноват.

Живой нации не нужна приватизация, не нужно закрепление чего-либо в собственности, особенно недвижимости. Она расширяется, ей нужно все максимально гибкое: рынок жилья, рынок труда, рынок арендных площадей, все прочие составляющие расширения.

Корпоративно-клановая система больше следствие, чем причина, больше последствие, чем событие. Медицина спасла мертвых, система власти создала медицину для своих мертвых. Мертвых больше и больше. Или дегенерация и расплата, или только расплата. Про мертвых нельзя сказать, хорошие они или плохие; они мертвые. Техническая цивилизация мертвых создала, она же их тащит на себе. Но они ее не пронесут и метра. И когда она упадет — а такое случается рано или поздно с любой цивилизацией — они ее не поднимут.

Мертвые и живые сосуществуют; живым это или надоест, или они станут мертвыми. Стирание национальности — первый шаг к деградации. Талантливых людей без национальности не существует. У мертвых национальности нет. Труд наций — основа прогресса. Прогресс нельзя остановить — его творения рухнут и погребут под собой всех людей. Или дикость, варварство, деградация — или национальные строительства: свои конкретные красота, творчество, прогресс. Или естественный отбор как главный фактор прогресса нации — или вымирание.

Корпоративно-клановая система — это болячка на теле нации. Когда кто-то пытается апеллировать к чувствам корпоратистов, это все равно, что он попытался бы воззвать к совести вскочившей на руке экземы. Мораль экземы и корпоративной системы — жить, расширяясь. Боятся они раскаленного железа. Отличие — система боится еще и боли, что делает ее восприимчивой к языку мести. Потому с Кавказом она еще церемонится.

Агония биологического механизма «Заговор» затягивается в силу сложности и множественности систем защиты современного общества. Заговор живет в аномальных структурах, в накопленных капиталах и собственности. Москва — центр заговора, место его основной концентрации — аномальный город, нереальный в нормальной стране; Москва — максимальное отражение корпоструктуры, и потому именно москвичи выделяются из всего населения. Просто в них агония корпосистемы отражена максимально.

Биологическая опасность заговора в том, что будучи аномалией, обреченной на смерть, он заставляет всю нацию жить по своим биологическим, точнее антибиологическим законам. Принять же эти законы — разделить участь обреченных к смерти. Биологическая суть конфликта выше чем заговор — нация. Смерть или жизнь в биологическом, популяционном плане.

 

Чужие

Существуют целые народы, живущие несколько не так, как это принято в массовом понимании. Островные и горские нации — наличие мафий, наличие кланов — для большинства из них скорее правило, чем исключение. Сицилия, Корсика, горские народы северного Кавказа, Шотландия, Швейцария, Страна басков — или мафии, или распределение населения по кланам, в любом случае наличие родовых структур, у больших и широко расселенных наций отсутствующее. Кланы объединяются в иерархичные объединения. Союз кланов всегда назывался племенем. При отсутствии явного руководства, при делегировании роли руководства своду неписаных правил более подходящим названием будет корпорация. Корпорация — не объединение заводов или фирм, а объединение кланов в современном обществе. Объединение кланов-заводов и кланов-фирм по производству и захвату жизненного пространства.

История, в т. ч. и российская, содержит немало описаний выделившихся из нации групп, ведущих в той или иной степени изолированную от основной нации жизнь. У Гумилева есть описание субэтноса — в силу социальных и природных условий обособившейся от нации системы, отличающейся поведенческими стереотипами. Иногда субэтнос перерастает в новую нацию, иногда сливается со старой. Пример — казаки и раскольники. А общее звено с настоящим — искусственность отбора.

В национальном организме произошел сбой, в результате приведший к расколу этнического поля. Жизнь как таковая приняла другие форму и содержание. Корпорации — это во вторую очередь объединения предприятий. В первую очередь это объединения людей или, если вдаваться в структуру, — объединения семей. И первый вывод, который можно сделать, глядя на российскую безответственность, — Россией управляют не конкретные люди, а определенные семьи, в которых одновременно сосредоточены власть и капитал. У правителей России, как все время выясняется, денег нет в принципе. И только вспомнив о семьях, можно свести эту бестолковщину к стройной логической схеме.

По Гумилеву, и корпоративная система может считаться субэтносом; суть дела в том, что, оперируя понятиями социальными, можно пропустить столь интересные их причины возникновения. А причинами низкого, глубинного уровня занимается биология. Вплоть до того, что речь пойдет об отличиях корпоратистов от людей вообще. Поэтому и чужие — что считают своими только людей своих кланов и корпораций, не распространяя понятия морально-нравственные на всех остальных — даже в своей нации. Знаменитое «слово купеческое» — оно существовало только в среде купцов-раскольников. На других оно не распространялось.

Существуют «чужие». В планах социальном, морально-нравственном, культурном. Но чужие они не только своим нациям. Платформа вышеприведенных принципов — план биологический. В биологии признано ошибочным мнение, что какая-то группа может сама себя изменить. Изменчивость не приобретается после какого-либо события, изменения существуют до события, существуют всегда. Все организмы в той или иной степени различны. Просто иногда фактор изменчивости (наличие случайно приобретенных отличных от общепопуляционных признаков) идет на пользу организму, иногда во вред — в зависимости от колебаний состояния среды. Уже после особи с выгодными изменениями дают потомство, заполняющее ареал (органы власти), передавая изменения по наследству. Животные — обитатели пустыни имеют желто-серую окраску не потому, что они так захотели, а из-за гибели в этих местах всех животных той же популяции с другой окраской. А желто-серые выжили и дали потомство со своими признаками. Для пустынного животного мира не желто-серый значит некрасивый. А на подсознательном биологическом языке — нежизнеспособный, что в общем контексте выживания одно и то же. Подсознательное представление о том, каким должен быть идеальный для продолжения рода партнер, имеет свое биологическое название, но здесь и далее будет называться чувством красоты. Теоретически красивые должны выбирать соответственно красивых, и так было, когда человечество избавлялось от выдающейся вперед челюсти и надбровного валика. Существует механизм естественного отбора. Как элемент развития он включает в себя биологическое в том числе понятие красоты. Красота существует только в национальном плане. Если какую-либо группу поставить в очень жесткие условия, ей будет не до красоты. Биологический механизм ее восприятия разрушится и будет заменен чем-то другим.

Социальная структура является частью ландшафта, так как влияет на естественный отбор. Или проводит отбор искусственный. Изменение социальной структуры, как раньше изменение ландшафта, дает доминирование особям и группам, к данным условиям максимально приспособленным. Социальная структура несет в себе массу вынужденных небиологических элементов и нередко препятствует естественному отбору.

Дегенерация представляет собой эволюционные изменения, которые ведут к упрощению организации. Они обычно сопровождаются исчезновением ряда органов, потерявших свое биологическое значение. Дегенерация часто связана с переходом к сидячему или паразитическому образу жизни. Упрощение организации сопровождается возникновением различных приспособлений к специфическим условиям жизни. У червей — паразитов человека — нет кишечника, слабо развита нервная система, почти отсутствует способность к самостоятельному передвижению. Наряду с упрощением организации эти животные обладают присосками и крючками, при помощи которых держатся на стенках кишечника своего хозяина.

«Изменчивость» — термин научный. Суть его — в природных различиях задатков способностей. Именно на базе замеченных случайных изменений было выведено множество пород собак: из длинноногих вывели борзых, из коротконогих — такс. Фактором изменчивости людей корпосистемы можно считать максимальную ориентацию на выживание в первых поколениях (появление условных «крючков» и «присосок») и дегенерацию механизма естественного отбора в последующих (слабо развита нервная система).

Представители клановой системы чужие не только в отношении своих наций. Они чужие просто здоровым, нормальным, биологически полноценным людям. Всем нормальным биологическим организмам присуще повышение плодовитости при улучшении жизненных условий. Люди правящих кланов имеют мало детей при максимуме возможностей. Ничем иным, кроме как сбоем в здоровье ребенка и опасением дальнейших сбоев это объяснить нельзя. И, развивая мысль, из того, что присуще ВСЕМ живым организмам, можно ли их вообще называть людьми?

В результате пренебрежения естественным отбором возникают иные группы. А все иные, с иной биологией и притом экспансивные — биологически опасны. Власть биологически опасного сообщества является антибиологичной властью, что приводит к антибиологичным социальным отношениям, антибиологичному поведению людей из-за этих отношений и в результате — к расширению аномалии.

От корпораций несет гнилью, и главное, к чему должна приучить нация свое самосознание — выявлять эту заразную гниль. Там, где своих-чужих распознают все, чужие корпорации долго не живут.

 

Родословная

Решающий фактор национального прогресса — естественный отбор: в нормальном обществе биологически лучшие выбирают лучших, и дети их, естественно, относятся к биологически лучшим. Средние (биологически полноценные) выбирают средних, а остальным — что достанется. Такова статистическая картина в общих чертах. В первом случае появляется незначительная группа худших, постепенно сходящая на нет, но все равно существующая перманентно. Во втором случае, если этой группе создать соответствующие условия, она начинает количественно расти, выбивая собственностью или привилегиями новые ареалы. Процесс образования идет до глупости банально: выбирают не тех, кого хочется; отбор естественный идет в первую очередь по внешним и внутренним — духовным и интеллектуальным, т. е. непосредственно связанным с субъектом признакам; отбор искусственный — по имущественно-материальным, иерархическим, клановым — по признакам отвлеченным.

В дореволюционные времен тогда еще существовавшая русская интеллигенция била во все колокола: «Россия больна!». Но так никто и не сказал, чем была больна Россия.

Имя этому явлению — чернь. Россия была больна чернью.

Человек черни не принадлежит к нации, не несет конкретного предопределения и не представляет для нации какой-либо ценности через отсутствие созидательных приверженностей.

Одна из бед интеллигенции в том, что, не давая точного социального анализа, она позволяет путать себя с чернью: «Он — плохой учитель, плохой инженер, плохой журналист, непрактичный техник» и т. д., и т. п. Откуда это? Этюд о черни? «Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции». Но если это не чернь, то что чернь есть вообще? Можно быть реалистом, можно придерживаться особого мнения, можно знать, наконец, что все и так рухнет; но зачем же участвовать в «бесплодных делах — тьмы»?

Чернь — еще больше, еще многочисленнее: учитель, который по сути не учит, врач, который не лечит, военный, который не защищает, строитель, который не строит — эти вроде бы работают, но через брак производительность равна нулю; горе-инженеры, горе-техники — от этих вообще убытки.

В России советской все вышеперечисленные причислялись к интеллигенции, вливались в интеллигенцию сверху. Прослойка в качестве сточной канавы — это должно было плохо кончиться. Интеллигенции больше не существует. Но до сих пор слово «интеллигент» в народной среде остается по значению близким к словам ругательным.

Комиссары революции грабили не для себя, к тому же они грабили не первыми. А первой своих господ обчистила прислуга. Чернь. Челядь. С этих денег и началось ее триумфальное восхождение.

Теоретически свою родословную корпорации ведут от революционных консорций. На самом деле в гораздо большей степени — от советской бюрократии 20-х гг. Революционеры в этой бюрократии сначала растворились, а потом были еще сокращены в сталинских чистках. В тоталитарной системе выжили именно серые мышки, отличающиеся повышенной приспособляемостью.

Приспособляемость и серость — это критерии отбора. Из всех вариантов изменчивости у власти оказался именно этот. И именно серости в массе чуждо присутствие эстетических начал. Серые не есть качественные относительно не-серых. Качественность опять-таки критерий из инструментов биологических.

Изо всех людей ненациональная государственная система выбрала именно тех, у кого отсутствовала приверженность национальным понятиям красоты. Система оказалась идеальным ландшафтом для серых, как пустыня — для желтых. В результате эти избранные мало того что сами уже были сбоями при естественном отборе, но и наделали ошибок в отборе дальнейшем. Отсутствие у корпоратистов понятия красоты (их дома, одежда, образ жизни) неоспоримо. Но из этого обязательно следует нарушение в биологическом состоянии организма. В механизме естественного отбора. Единственное, что можно предложить в качестве заменителя (красоты) — потребление, сводящееся к оценке эквивалентов. Красота познается в сравнении, и потребление — тоже.

Первое звено — группа, лишенная механизма естественного отбора и снабженная хорошим механизмом выживания. Механизм выживания по наследству не передался — это стоит принять как факт. А отсутствие механизма отбора передалось. Можно предположить, что механизм выживания занимает место механизма отбора — иначе как грызть соседей по популяции; ведь механизм отбора — один из главных аппаратов сохранения своих как нации, механизм «привязки» к своим. Корпоратистам нужно было «оторваться».

В природе механизм отбора не восстанавливается никогда; а полезные качества, искусственно выведенные (например, человеком у животных, знаки породы) — утрачиваются без селекции извне. Так и «полезные» качества корпоратистов, давшие им доминирование в сталинском и пост-сталинском обществах, с третьим поколением снизошли на нет. За первым звеном — главным сбоем — все остальные идут следственно, как вагончики за паровозом.

Корпоратист мыслит категориями не эстетическими, в выборе руководствуясь понятиями престижа, стандарта, и, главное, потребления. Подобное тяготеет к подобному.

Жизнь корпоратистов проходит в повышенном нервном состоянии — это доказано и для прошлого, и для настоящего: их территории всегда хотят отнять или поставить под контроль. Влияние нервного состояния на потомство исключительно отрицательное. Эксперименты на животных показали, что если стрессировать первое поколение, уже в следующем появляются нарушения функций мозга и гормонального обмена. А если стрессировать ущербное поколение — оно вымрет.

Медицина идет вперед, спасая все больше и больше должных умереть. Медицина корпосистемы лучше медицины нации. Должные умереть выживают и дают сбои в своем потомстве. Сбои накапливаются, концентрируются в замкнутом кругу, за счет чего процесс биологического разрушения ускоряется. У корпоратистов уже существуют линии, которые должны были вымереть. Чем не олицетворенная смерть?

Корпоратисты очень редко показывают своих детей — не потому ли, что они страшны, как эта самая смерть? С каждым поколением биологические сбои накладываются друг на друга. Наложение всех вышеперечисленных моментов ускоряет процесс разложения в геометрической прогрессии с каждым поколением. Раскольники продержались больше 200 лет. В чистом виде без социального аспекта нашим корпоратистам жить не больше 80.

Последовательность этапов биологической аварии корпосистемы и заговора можно обобщить следующим образом; в историческом порядке:

1. Концентрация однотипных вариантов изменчивости

2. Специфический искусственный отбор

3. Концентрация присущих изменчивости сбоев

4. Нарушения, вызванные вторичными сбоями при дегенерации механизма естественного отбора

В совокупности масса нарушений и сбоев вызывается следующими причинами:

1. Отсутствие механизма естественного отбора вследствие отсутствия представления о красоте.

2. Медицинские преимущества.

3. Замкнутость, т.е. меньшее число вариантов отбора.

4. Жертвование отбором ради корпоративных интересов, как в династических браках.

Жизнеспособность современных корпоратистов не только не выше, но часто гораздо ниже конкурентов на рынке жизненного пространства. Этим можно объяснить потерю множества ниш при гораздо лучших стартовых условиях.

 

Психика

Идеология корпоративной системы основана на взаимном узнавании корпоратистами «своих». У них не принято говорить о народе как таковом ни в положительном, ни в отрицательном аспектах. У них нет русофобии. Они просто живут, осознавая, что живут в определенной среде и часть этой среды контролируют. Народ они воспринимают как объективную реальность, с которой иногда нужно считаться. Русские — не враги и не друзья, как и все прочие народы. На среду смешно обижаться, ее невозможно любить. В отношении среды нет добра и зла; люди используют природу, корпоратисты добавляют понятие «природа» нацией. Русские для корпоратистов — как китайцы для русских: все на одно лицо. Их лозунг — «мы живем и должны жить лучше». Все остальное существует только для этого. И это мировоззрение, при всем примитивизме, скорее даже благодаря ему, отличается недосягаемой для всех философских школ завершенностью. Им не нужно думать — у них все решено и расписано, достаточно только выполнять.

Главное наследие, взятое корпоратистами — не деньги, не власть, не собственность. Они знают, что есть два мира, и они четко отличают своих от чужих. У них своя система, а если применить терминологию Гумилева — они субэтнос; они осознают себя и свое место.

У корпоратистов наблюдается субэтническая привязанность по крови и осознание этой привязанности — тяготение к семейно-родовым отношениям в противовес осознанию популяционному. Природный аналог — сбивание в стаи для борьбы с конкурентами. Во всем мире принято грызть чужих; но российские корпоратисты для этого слишком слабы, вот и приходится промышлять «почти своими» по бывшей популяции.

С увеличением суммы наследуемых власти и капитала возрастает степень наследственной зависимости, состояния обязанности и т. д. — элементы комплекса неполноценности. Комплекс неполноценности — эсперанто корпоратистов. Свой своего издалека видит, подобное тяготеет к подобному.

Отличие корпоратистов от иностранных мафиози в том, что мафиози все брали силой, смелостью, наглостью, иногда интеллектом — всё брали сами и никому ни за что не должны. Российские корпоратисты добивались власти заискиванием, подхалимажем, иногда интригами. Но уж когда всего добивались, то не терпели от подчиненных ничего, кроме тех же заискивания и подхалимажа.

Советские органы власти — это полное бесправие внизу и абсолютное всевластие на самом верху. Власть распространяется снизу вверх не пропорционально — по экспоненте. Все семьи корпоратистов прошли через страх, бесправие и унижение — прошли как через сито искусственного отбора. Те, кто на это не соглашался, обычно не уничтожались, но к власти не допускались. На страже стояли не только вырвавшиеся вверх — стояла бюрократическая серая масса. И стояла она на каждой ступени иерархии, а таких ступеней было очень много.

Психика родителей не могла не деформироваться от таких продвижений. Деформация психики родителей почти всегда приводит к деформации психики у детей.

Молодое поколение через унижения не проходило, но оно знает, что не способностями и талантами, а унижением было положено начало благосостоянию, кланы — дети унижения. И показное хамство молодого поколения — не столько результат того, что в семьях советской верхушки за издевательства руководства было принято отыгрываться на младших, сколько месть всему белому свету за грязное прошлое. Нет в прошлом ни героев, ни мифов, ни сказаний. Чисто по Грибоедову: «Покойник был почетный камергер». Уж лучше быть Иваном, родства не помнящим. Оттого и вопли: «У России нет прошлого». У них оно слишком грязное.

В своих продвижениях наверх корпоратисты вечно были кому-то обязаны; их молодое поколение тоже вечно обязано тем, кто передал ему унаследованную власть. И любой престарелый корпоратист может, да и говорит иногда любому новому русскому: «Вот, кому всем обязан?...» И новый русский, натянув улыбочку, соглашается — ответить ему нечего. Они — никто, все, чем они владеют, — это наследство, наследство власти и связей. Это они тоже знают. Вот и еще одна линия, на конце которой — комплекс неполноценности.

Если бы корпоратисты чувствовали свою силу, они бы не стали затруднять себя законодательными вопросами. Но они чувствуют свою слабость, следовательно — ущербность. Ущербностью пропитано все их общество, и ущербность навязывает особые стереотипы поведения.

Что нужно людям с комплексом неполноценности для нейтрализации этого комплекса? Корпоратистам нужны скоты: только в их окружении они могут чувствовать себя людьми. Моральный путь кланов — опустить всех окружающих до своего морального уровня — и на общем фоне возвыситься. Это на уровне подсознательном. Принимает же это формы хамства и смакования грязи. Логика такая: да, мы никто, грязь, сборище уродов, но когда вы в моральном плане достаточно опуститесь, сравняетесь с нами, вы будете уважать нас только за наличие денег. Будьте морально равными с нами — и тогда мы не будем чувствовать своей неполноценности. Все дерьмо, а мы не хуже.

Люди кланов не скрывают своего презрения к остальному населению. И что просто хамство со стороны низших корпоратистов, то уровнем выше трансформируется в большом теннисе — элитарной, материально недоступной массам игре — у руководителей корпоративной системы и в конном спорте у корпоративных оппозиционеров. А бытовой уровень — бытовое хамство.

Корпоратисты обожаю выдавать людям, с трудом зарабатывающим на жизнь, фразы типа: «У тебя нет квартиры? А ты ее купи. Или сними», «Мужчина должен зарабатывать не меньше 2000 долларов, иначе это не мужчина», или просто «Работать надо». При этом они испытывают странное удовольствие, подобное чувству превосходства, которого людям не понять. Тех, кто на подобные слова не комплексует, они ненавидят, а тех, кто поддается — презирают, но иногда жалеют.

Корпосистема хочет потреблять, потому что больше она ничего не может. Уже не довольствуясь материальными ценностями, она хочет потреблять людей. Человечинку. И это норма прогресса потребления — потребность в том, чтобы кто-то прислуживался, унижался, просил.

Опасность в том, что корпоратисты психи и хотят все и всех потребить, всех сожрать. Высокое опасно для их желудков, из чувства конформизма они хотят все унизить, размазать в грязь. Они уже напотреблялись до отрыжки — они получили все, что только могли — в материальном плане. Теперь они движутся к потреблению людей как таковых — через превращение всех окружающих в единицы собственного потребления. Все изгадить — больше ничего не остается. Вся страна, вся ее материальная составляющая принадлежит им. Остались только души некоторых людей. Корпоратисты в данном случае не будут сочинять планов и объединяться — они стадно движутся в общем направлении, каждый индивидуально и все вместе, каждый индивидуально в личной жизни и все вместе против нации. Если же вдруг у корпоратиста появляются какие-то светлые чувства, он обычно предпочитает втаптывать их в грязь как проявление собственной слабости.

Корпоратисты лишены творческого начала, в противном случае они бы давно его проявили: неограниченные возможности есть. Корпоратисты не любят людей творческих. Даже в рекламе своих фирм и товаров они не могут удержаться от хамства.

Корпоратисты мстительны и беспощадны, они не прощают снисхождения к себе и мстят за прощение. Корпоратисты обожают издеваться над пленными. Возвыситься в собственных глазах, успокоить свое больное самолюбие — их крест. Они не любят умных и не любят здоровых. Проявление великодушия врагом они принимают за собственное унижение. За великодушие они тоже мстят.

Идиотизм современных руководителей России, руководителей даже самого мелкого ранга вряд ли имеет своей основной причиной слабоумие. Скорее всего он является реакцией дегенеративных руководителей на существование более интеллектуальных и достойных большего сотрудников. И это чувство требует выхода, несмотря на экономические потери самих боссов.

Скептически настроенный читатель может заметить из вышеперечисленного, что корпоратисты являются исчадиями ада. А они и являются исчадиями биологического ада, без таблеток давно бы туда отправившимися, исчадиями ада, адом отвергнутыми в наказание живым. Самое интересное, что и они это знают.

 

Жизненное пространство

Борьба за него присуща большинству особей как в природе, так и в человеческом обществе. По общему счету оно — место для жизни. Жизненное пространство можно свести к денежному эквиваленту, но это будет не совсем верно. Это не деньги. Это территории, машины, путешествия, слуги для самых разнообразных удовольствий. Деньги, а равно и служебное или общественное положение — только средства. Из них главное — связи в обществе. Главные связи — семейно-родовые. При первобытном строе племя боролось за жизненное пространство. Главное здесь было — занять территорию, обобщая — одну из ниш. В современном мире занять место — это тоже занять нишу. Тогда она имела смыслом угодья, воду, солнце, теперь — деньги и власть. И то, и другое дает возможность больше потреблять. Племя складывалось из общин, общины — из семей. Цели и средства не менялись тысячелетиями. А почему бы не предложить подобную структуру для общества современного? Только термин «племя» заменить «корпорацией»?

Инстинкт владения территорией (ареалом) существует. Кот, кормящийся во дворе предприятия, считает территорию своей и вступает в бой со всеми претендентами. Они по виду кота узнают в нем хозяина. Эта территория — такая, какая она есть, например, 30 х 40 м, — никак не могла быть в нем заложена. Он определил ее сам. И никто его этому не учил. Совершенно не дрессированные собаки не только охраняют территорию, распознавая своих и чужих, но еще и действуют на окрестной территории, облаивая тех, кто, по их мнению, на территорию может вторгнуться. Они осуществляют превентивные меры! Инстинкт этот сложился, вероятно, в результате естественного отбора через гибель всех, кто понятие «территория» не осознавал. Если у нации пропадает такой инстинкт (а это может случиться в результате территориального распыления или подобных явлений, снижающих концентрацию), то нужно говорить о кризисе нации и соответственно о кризисе качества.

Места под солнцем всем не хватит. Теория «золотого миллиарда» доказывает, что ресурсов земли достаточно для поддержания достигнутого западом уровня жизни для миллиарда человек. Можно предложить теории «двух серебряных миллиардов» и «трех бронзовых» — но на всех не хватит все равно.

Пространство делится не только на уровне сверхсистем и государств. Оно в первую очередь делится внутри государств и далее — в каждом регионе, в каждом городе. Оно делится в лесу у медведей, во дворах — у котов и собачьих стай. И везде за него идет непримиримая борьба.

Немецкий ученый фон Хольст проводил опыты над белками в замкнутом пространстве. До поры до времени подопытные жили мирно, но в один момент чуть ли не внезапно рост населения превосходил доступные для жизни ресурсы, у совершенно мирных существ начинался военный психоз, сопровождающийся нарушением функций нервной и других систем. Организация в стаи, дикие бойни до последней капли крови, пожирание сначала потомства, а потом самцов самками, катастрофические потери — и при падении численности ниже нормы — возврат выживших, сильнейших к нормальной жизни.

По большому счету у людей всегда происходило и происходит то же самое, просто для избежания серьезных потерь морального плана в последнее время все это камуфлируется. Одно государство грабит другое на миллиард, а потом посылает гуманитарную помощь на пару миллионов. Всю историю человечество пыталось себя обмануть в этом вопросе. Но есть жизненное пространство, есть его предел, места всем не хватит. И сколько ни обманывай, все пойдет по новому кругу. Хорошо еще, если в менее жестокой форме.

Оперируя теорией жизненного пространства, можно без труда и лишних споров формулировать ключевые термины политологии, ныне являющиеся предметом всевозможных спекуляций. Например: революция — акт массового передела жизненного пространства; переворот — тот же акт, совершенный в узком кругу привилегированных лиц. Привилегия — патент какого-либо лица на определенную долю жизненного пространства; оккупация — присвоение части жизненного пространства коренного населения иностранцами. С одной стороны, эту теорию можно бесконечно долго оспаривать, но с другой — это единственно возможный знаменатель, избавляющий русских от бесконечных споров.

Русскому человеку, тем более где-то сохранившемуся русскому интеллигенту она может показаться слишком механистичной, слишком бездушной и жесткой. Нельзя грешить против истины — да, она такова, она ближе к биологии, чем к антропологии, она переводит социологию и политологию из разряда гуманитарных наук в разряд естественных, но только в ее системе координат ни один народ не будет обманут и не потеряет пусть низко-биологического, но своего жизненного пространства.

Чтобы строить, нужно иметь, на чем строить. Любые миссии и предназначения народа так и останутся на бумаге, если под ними не будет прочного, единственно надежного в этом мире фундамента — жизненного пространства.

Больная корпосистемой нация не может иметь достаточно сил, чтобы защищать свое жизненное пространство. Внутренние оси переделов, внутренняя направленность борьбы — и нации как единого организма больше не существует. Но одно только знание истории болезни как минимум дает определенный шанс.

 

Корпоратизм

Корпорации в распространенном понимании — это организации для борьбы за жизненное пространство. Организация может менять хозяев — как автомобиль или как завод. Эти корпорации — объекты, которыми кто-то владеет.

Корпорации рассматриваемые — это союзы кланов и семей, живущие, как люди, живые, не организации, а целые субъекты. Они не могут ни менять хозяев, ни продаваться. Они могут владеть организациями и нишами пространства. Корпорации — союзы родов — тейпов у чеченцев, семей у сицилийцев. Подобрать другой русский термин оказалось затруднительно. Термин среднеазиатский — кавм: устойчивое родоплеменное объединение. Термин шотландский — союз кланов. Термин этнографический — племя, союз родов. Японские корпорации в максимальной степени сочетают оба понятия через пожизненный найм.

Корпорации есть в любом обществе, степень корпоративности — величина объективная в отличие от гражданских чувств. Она измеряется в процентах. Корпоративные общества бывают жесткие, в принципе не допускающие в состав новых членов, и мягкие (иногда допускающие), но жесткие — это уже реликт, все они потерпели поражение вследствие своей бескомпромиссности; где они сохраняются веками — там беспросветная дикая отсталость. В среднем на западе в корпорациях больше половины населения. А где меньше половины — там перевороты, и авторитарные режимы, и нестабильность, и распространение теорий «заговора», и антисемитизм — но и люди там более живые. Корпоратизм — черта национально-прирожденная в силу различных представлений о родстве у народов. Там, где корпорации существуют веками, где они созданы на базе общин, пришедших к власти, им тоже противопоставлены корпорации. Возникновение корпораций в некорпоративных национальных системах имеет результатом противопоставление корпораций раздробленному обществу. Где общество гражданское, там корпорации еще как-то сдерживаются. В негражданских это приводит к национальным катастрофам.

В Средней Азии большинство работников любой организации — несколько родственных систем. На западе — много небольших родственных систем. Корпорация — это не род, подобно местной мафии, это племя. Корпорация состоит из родового объединения хозяев и нескольких родовых объединений сотрудников. Все хорошие должности, вплоть до рабочих, занимать могут только они.

Ниши жизненного пространства передаются по наследству. Ниши в системах власти — в равной степени. Чем шире ниша, тем больше людей требуется для ее защиты. Нишами владеют семьи, широкими нишами — союзы семей — кланы, и далее — союзы кланов — корпорации.

Нет связей крепче родовых, здесь иная качественная связь и выход на уровень иной. Корпоратизм — это движение воли людей в борьбе за жизненное пространство. Проецируя это наверх, в экономику и политику, получаем: корпоратизм — морально-нравственное, экономическое и политическое течение в общественной жизни, предполагающее создание постоянных групп, объединенных общими интересами и родственными связями с целью борьбы за ключевые экономические и политические посты.

Корпорация — собрание родовых общин, удерживающих нишу жизненного пространства. Берут только своих, места наследуются, чужие берутся только как наемники. Подобная структура общества позволяет ответить на множество исторических вопросов. Так, например, почему в 30-х — 80-х гг. в России не было выступлений против власти? Ответ: во главе выступлений стоят консорции или корпорации; все они были или перебиты, или впитаны системой власти, предоставляющей достойным жизненное пространство, следовательно, выступать некому. Можно нарисовать и картину исторической преемственности: консорция — профкорпорация (сословие) — корпорация. Всего три поколения; во время войн срок жизни профкорпораций растягивается, в условиях мира переход осуществляется почти сразу.

Процесс становления корпорации на профкорпоративной базе продолжается порядка 30 лет и включает в себя следующие моменты:

1. Стремление выжить в жестокой борьбе вынуждает людей объединяться в стаи

2. С захватом стаей пространства возникает естественное желание передать его по наследству

3. Повязка кровью моральная (в мафии — нужно совершить убийство)

4. Повязка кровью физическая (родственные связи)

5. Вырабатывается отличный от национального стереотип поведения, и в этом стереотипе закладываются принципы дальнейшего существования

Корпорации — группы сложившиеся, они — консорции времен глубокой старости. Конфликт можно представить и как конфликт времен в том числе: консорции захватывают пространство, контролируют его, передают по наследству — и из наследников захватчиков вырастают хозяева жизни, противостоящие новым захватчикам. Любая корпорация была когда-то консорцией, и любая победившая консорция становится корпорацией. От локального прогресса — к локальному регрессу, от развития — к загниванию.

Зачатки корпораций возникают в переломные моменты истории, при политических или научно-технических революциях. Старые корпорации сменяются, общество движется вперед, к третьему поколению формируются корпорации новые.

Корпоративная система — аппарат саморегулирующийся в определенных пределах. По большому счету она похожа на замкнутый внутри и открытый снаружи цикл. Внутри — корпорации ведут борьбу за жизненное пространство между собой. Снаружи — они объединяют усилия для захватов пространства вовнутрь цикла. Корпорации могут рождаться и гибнуть внутри — но внешнее воздействие системы остается постоянным. Из этих принципов и рождается структура: внутренние органы корпоративной системы и внешние, именуемые «заговором». Это видно по политике, особенно по представительским органам. Здесь лоббистами делится внутрикорпоративное пространство, и если что не так, начинается истерия: кому это оплачивать и зачем это нужно. Тот же бюджет — это распределение доходов кланов, и лоббисты будут драться, как собаки. А решение вопросов какого-либо флота — дело бесприбыльное, и можно сделать что-то приятное для народа.

При проведении исторических параллелей корпоративную систему можно поставить ближе к боярским разборкам смутного времени, чем к феодальной раздробленности. Везде действующими лицами служили семьи и кланы, вокруг которых образовывались партии, но никак не группы людей с общими политическими интересами. В смутное время Россия уже была централизованным государством, и борьба шла за ниши пространства в почти современном представлении: за контроль над ресурсами, за распределение бюджета, за выгодные заказы. А то, что боярские роды перегрызлись, было следствием регресса общества и сокращения жизненного пространства, вызванных, в свою очередь, наличием корпосистемы у власти.

Русское общество впервые столкнулось с корпоративным монстром — до того оно его просто не встречало. И Буковский, и Лимонов, и многие, выехавшие в застой, были несколько удивлены, встретив этого зверя на Западе.

Буковский: (при попытке сменить плохого переводчика на Западе): «Как оказалось, сменить переводчика практически невозможно. Это как бы клан, мафия. Работу коллег ругать не принято, «неэтично», существует как бы дух корпорации, взаимная солидарность. «Мафия» — не исключение, а правило среди различных «специалистов». Действительно честную конкуренцию редко где теперь встретишь. Чем надрываться в борьбе за клиента, гораздо легче и естественней установить такую вот круговую поруку».

Лимонов: «Тут нужны те, кто без всяких литературных размышлений будут выполнять черную работу. В литературе тут своя мафия, в искусстве — своя мафия, в любом виде бизнеса — своя мафия. В русской эмиграции — свои мафиози. Мафиози никогда не подпустят других к кормушке. Дело идет о хлебе, о мясе и жизни, о девочках. Нам это знакомо, попробуй пробейся в Союз Писателей в СССР. Всего изомнут. Не на жизнь, а на смерть борьба». Интересные монстры водятся в западных Палестинах. Да и у нас тоже.

Русские оказались в положении сильных и смелых папуасов, увидевших танк. Рассеянное и раздираемое противоречиями общество столкнулось с неизведанной силой.