Ночью они лежали на новом матрасе и молча смотрели на кусочек звездного неба, открывающегося в просвете между черными силуэтами двух ангаров. То далеко, то близко гремели одиночные выстрелы или автоматные очереди. Но, в целом, обстановку можно было считать на редкость спокойной.

— Как бы мне хотелось хотя бы разок накормить тебя нормальным ужином, — вдруг сказала Маша. — Я ведь хорошо готовлю. Терпеть не могу питаться как попало…

Волк бросил на нее быстрый взгляд. Впрочем, она и сама удивилась, что это на нее нашло.

— Когда-нибудь, даже очень скоро, у нас все устроится, — откликнулся он. — Мы заведем себе нормальную кухню и нормальную спальню. У нас вообще все будет очень нормально. Кажется, не только ты, но и я сам устал от кочевой жизни. Когда-нибудь нам надо будет подумать и о будущем.

Маша беспокойно поежилась, а когда он нежно обнял ее, закрыла глаза. Волк хотел ее поцеловать, но она отвернулась.

— Что такое, Маша Семенова? Расслабься. Считай, что ты в прямом эфире, — сказал он. — Как только я произношу слово «будущее», ты паникуешь. Неужели это такое страшное слово?

Как это ни странно, но оно действительно пугало Машу. Стоило ей представить, как будет страдать его жена, когда он начнет «устраивать» свое будущее с другой женщиной, у нее сжималось сердце. Можно вообразить, что за сцена разыграется у него дома. Ведь есть же у него дом — какой-никакой. Пусть он действительно давно уже не живет со своей ранимой Оксаной. То есть, так только говорится, не спит. Не занимается с ней любовью. Однако ей ли, Маше, не знать, что значит принять окончательное решение о разводе!.. Вполне возможно, это станет для хрупкой Оксаны настоящим ударом и она этого не переживет. Почему-то Оксана всегда представлялась Маше бледной, безулыбчивой женщиной в аккуратном переднике и со скалкой в руках — раскатывающей тесто для вареников. Эта женщина не только никогда не улыбается, но и никогда не плачет. Но если муж нанесет ей этот последний удар, она воскликнет что-нибудь вроде: «Кто же тебе будет лепить вареники?!» и, как свеча, истает на глазах.

Маше было совсем не трудно представить себе подобные ужасы. Ей с детства был знаком этот постоянный страх и ужасная фраза «папа нас собирается бросить»… Хорошо еще, что у Волка с Оксаной не было детей.

Когда она попробовала все это ему объяснить, он перевернулся на живот и яростно сжал руками подушку.

— Пойми ты, — говорила Маша. — Мне ее действительно жалко. И ужасно, что ты этого не понимаешь… Это только тебе кажется, что, если ей не придется лепить для тебя вареники, она лишь облегченно вздохнет. На самом деле…

Волк поднял глаза, и Маша в страхе отодвинулась подальше. Ей показалось, что он взорвется. Но он медленно пригладил ладонью свои волосы — жест, который она так успела полюбить — и спокойно сказал:

— Оксана никогда в жизни не лепила никаких вареников… И она… — Он запнулся.

— Что она? — прошептала Маша. Он вздохнул.

— И ей совсем не хочется меня удерживать.

— Не понимаю! — воскликнула Маша. — Но ведь ты всегда говорил, что ей будет тяжело с тобой расстаться. Ты мне врал?

— Мне меньше всего хотелось, чтобы ты меня, не дай Бог, пожалела. Вот, дескать, бедняга, он будет страдать в одиночестве.

Полковник сел на кровати и раскурил свою маленькую черную трубку.

— Не понимаю… — повторила она.

— Что тут понимать! Ты такая независимая и сильная. Я боялся потерять тебя и боялся возбуждать в тебе жалость. Я и сейчас не знаю, как мне себя с тобой вести. Я даже не представлял себе, что могут быть такие женщины, как ты… Что же касается Оксаны, то у нее давно своя жизнь. По образованию она учительница и несколько лет назад снова пошла работать в школу. Я был этому только рад. По крайней мере, у нее появилось какое-то занятие… А потом она сблизилась с мужчиной.

— Не может быть! — изумилась Маша.

У нее просто в голове не укладывалось, что Оксана могла его на кого-то променять.

— Что тут такого? — удивился Волк. — Она подружилась с учителем литературы из своей школы. Притом я верю, когда она говорит, что между ними абсолютно ничего нет… Но ей нужно начинать новую жизнь, нужно проникнуться убеждением, что она кому-то нужна и что я не единственный мужчина на белом свете. И ей это нелегко дается. Она правда очень ранимая…

Внезапно Маша разозлилась. Такая ли уж она ранимая, эта его Оксана? Да он просто хочет ее выгородить. Понятное дело, если он всю дорогу считал ее хрупкой и ранимой, а потом вдруг узнал, что у нее имеется любовник, то стал убеждать себя приблизительно в следующем: он, Волк, мерзавец, столько раз изменял ей с другими женщинами, а теперь, когда ей вдруг попался мужчина, который, может быть, действительно ее полюбит и поймет, пусть уж она останется с ним и дай Бог ей всяческого счастья…

У Маши ситуация развивалась совершенно по иной схеме. Ее все считали не хрупкой и ранимой, а деловой и сильной. Поэтому, когда у нее появился любовник, ей никто и не подумал желать счастья. Напротив, все закудахтали: «Ах она такая-сякая, шлюха неблагодарная! И это после всего того, что Эдик для нее сделал! Да она просто дрянь, и он правильно сделал, что дал ей пинка под зад!..»

Словом, Маша уже начала задумываться о том, что если за свою женскую независимость и впредь придется расплачиваться подобным образом, то, может, ну ее к черту, эту независимость?

В предрассветный час она почувствовала, что близка к тому, чтобы впервые в жизни не создавать себе искусственных препятствий, а попробовать просто стать счастливой.

Она потянулась и нежно коснулась его груди.

— О чем ты подумала? — тихо спросил он, беря ее за руку.

— А ты о чем? — тут же переспросила она, затаив дыхание. — Только честно!

— В том, как я хочу тебя, есть что-то ненормальное… — признался он.

— По-моему, я просто схожу с тобой с ума! — воскликнула она, обхватывая его руками и ногами.

— Да ты еще понятия не имеешь, что значит сходить с ума, — выдохнул он.

* * *

На следующий день они уже были в Минеральных Водах. Приземлившись в аэропорту на полосе, зарезервированной для военных самолетов, они сразу пересели в армейский «газик», и Волк повел автомобиль прямиком в небольшой ведомственный санаторий Министерства обороны, где офицеры высшего звена проводили выходные и отпуска.

Вечером они сидели на балконе и смотрели на горы. Было очень тихо, и воздух был свежим и ароматным. Никакого запаха гари, никаких выстрелов.

— Странно, — сказал Волк. — Так спокойно, что даже чувствуешь себя не в своей тарелке.

— Может, пройдемся по парку? — спросила Маша и посмотрела на прямые аллеи и скамейки, выкрашенные белой краской.

Они спустились вниз и подошли к фонтанчику. Маша наклонилась и сделала несколько глотков.

— Ты что, уже соскучился со мной? — спросила она.

— Мне вдруг показалось, что мы с тобой давным-давно женаты. Сначала я решил поддаться этому чувству, а потом немного испугался. Может быть, ты сочтешь меня слишком самоуверенным.

— Странно, но мне кажется, я тоже начинаю привыкать к мысли о том, что это когда-нибудь случится.

— Тебя это радует или нет?

— По крайней мере, мне кажется, что это самая естественная вещь в мире.

— Мне бы хотелось, чтобы мы оба с этим чувством засыпали и просыпались.

— Прежде чем заснуть, — лукаво напомнила Маша, — ты мне кое-что обещал.

— Что?

— А сказочку дорассказать?

* * *

Ночью они снова смотрели на небо. Звездам было так тесно, что они ливнем хлынули вниз.

— Расскажи мне об Оксане, — спокойно попросила Маша. — Неужели тебе ничуть не жаль, что все кончилось?

Продолжая смотреть на звезды, он сказал:

— Удивительное дело. Иногда я точно знаю, что ты собираешься спросить или сделать.

— Тогда, — улыбнулась она, — ты можешь не дожидаться, пока я задам тебе вопрос, а сразу на него отвечать.

«Обычно мужчины любят, для виду поломавшись, рассказывать о своих прошлых победах, — подумала она. — Но им не слишком приятно слушать то же от женщин…»

— Я, наверное, не из тех мужчин, кому нравится копаться в прошлом. Если даже вспомнится что-то хорошее, вряд ли это доставит большое удовольствие. Что же говорить о плохом?.. Мне неинтересно мое прошлое, а вот о тебе мне хотелось бы знать все.

«У меня в прошлом и подавно было мало интересного, — подумала она. — Но я должна знать, что у него было с женой, что он чувствует… Иначе как я узнаю, что он меня любит?..»

— Я тебя люблю, — сказал он. — И никого никогда не смогу полюбить так, как тебя.

Маша зябко поежилась, несмотря на жаркую ночь. Жутковато было набрести на человека, который способен читать твои мысли. Даже если он говорит, что любит тебя.

— Но ты мне так и не ответил, — поспешно сказала она, словно пытаясь замаскировать свои мысли. — Тебе неприятно, что у тебя с женой все так кончилось?

— Если оставшуюся жизнь мы проведем вместе, то у нас еще будет много времени для воспоминаний. Единственное, о чем я думаю, это как сделать тебя счастливой.

— Разве для этого что-то нужно делать?

— Не будь такой недоверчивой, — нежно сказал он. — Здесь нет никакого подвоха. Я действительно об этом думаю.

— Тогда рассказывай. Я хочу знать о ней все.

— Только иди ко мне поближе… Но, повторяю, в этом нет ничего интересного.

— Я рядом с тобой. Можешь рассказывать.

Она положила голову ему на плечо, а ладони устроила у него на груди.

— Мы едва знаем друг друга, а у меня такое чувство, словно я нашел близкого человека, — сказал Волк. — С Оксаной не было ничего подобного.

— Никогда?

— Конечно, мы были с ней мужем и женой так долго, что что-то, наверное, я сейчас чувствую.

— Пожалуйста, поточнее, — беспокойно шевельнулась Маша.

— Как будто из моей жизни ушло что-то очень знакомое. Приятное или нет — неважно. Я ловлю себя на мысли, что я что-то потерял. Потом вспоминаю, что именно, и вижу, что это не такая уж большая потеря.

— А тебе легче оттого, что у нее есть кто-то другой? Что она останется с ним?

— Я бы не сказал…

— Ты ревнуешь? — спросила Маша, затаив дыхание.

— Нет, но… мне тяжело сознавать, что меня предали, — медленно выговорил он. — Она меня предала.

— Что ты такое говоришь?! — резко садясь на постели, воскликнула Маша. — Это отвратительно! Ты не жил с женщиной, ты ее не любил, ты ей изменял, а теперь ты говоришь, что она тебя предала?

— Если бы она захотела, я бы остался ей верен, — сказал он. — Я бы жил с ней и не изменял.

— Ну-ну, дальше, — прошептала Маша, не веря своим ушам. — Это очень интересно… Это что-то невероятное…

Все рушилось, едва успев начаться.

— Что тут невероятного? — удивился он. — Она ведь моя жена. Было бы подло предать ее и бросить только потому, что у нас не заладилось в постели.

— Какая я дура! — ошарашено бормотала Маша. — Как я могла связаться с таким человеком, как ты?!

— Что такое? — удивился Волк и нежно притянул к себе упиравшуюся Машу. — Что тебя так поразило? Разве мужчина не должен быть верен своей жене? Что бы ни случилось в жизни, разве супруги могут предавать друг друга?

— Подожди! — сказала Маша и снова резко отстранилась. — Дай собраться с мыслями… У меня голова идет кругом!

Он привстал и, положив ей ладони на плечи, заглянул в глаза.

— Кажется, я понял… — наморщив лоб, проговорил он. — Наверное, ты считаешь, что отношения между мужем и женой, а точнее супружество, заканчивается в тот самый момент, когда вдруг выясняется, что они не сошлись характерами или один из них нашел себе более подходящего партнера? Неужели ты думаешь, что брак — это простая формальность? Что развестись так же просто, как плюнуть на пол? Развестись — и вступить в новый брак… Может быть, это считается признаком простого и без комплексов отношения к жизни, но я так не думаю.

— А как ты думаешь? — спросила Маша.

— Я думаю, что отношения между мужчиной и женщиной не могут быть простыми и уже по своей сути состоят из одних комплексов, — заявил Волк. — Любовь и страсть — это стихийные и разрушительные силы, и только закон супружества может их обуздать.

— Хорошо… Давай рассуждать спокойно, — сказала Маша, потерев пальцами виски. — Значит, по-твоему, если Оксана встречается с другим мужчиной — это предательство, и тебя это огорчает.

— А как мне может нравиться, если моя жена спит с другим? — осторожно поинтересовался он.

— Но ведь ты-то со мной спишь! — вскричала Маша, забыв о том, что только что собралась рассуждать спокойно.

— Начнем с того, что я с тобой не сплю. Я тебя люблю. А кроме того, мужчина — это все-таки мужчина, а женщина — женщина-Маша почувствовала, что вот-вот задохнется от ярости.

— Это гадко, пошло, отвратительно, низко, эгоистично, примитивно! — выпалила она.

Ей хотелось сейчас же, среди ночи, одеться и бежать прочь от этого человека. Но что-то ее тем не менее удержало. А он неторопливо раскурил свою черную трубочку и задумчиво повторил:

— Да, я уверен, что женщина и мужчина — разные существа. Если бы они были одинаковыми, то тогда зачем они друг другу? Я не могу это хорошо объяснить, но только знаю, что, может быть, вся прелесть человеческой жизни, все то, что кажется нам прекрасным, существует лишь на этом крошечном отрезке. Не будет его, и ничего не будет…

Он обнял ее, и она бессильно припала к его груди.

— Подумай сама, глупенькая, — продолжал он, гладя ее по волосам, — разве два человека могли бы соединиться и сделаться одной новой плотью, если бы они были одинаковыми? Я люблю тебя, потому что ты это ты, и я люблю тебя, как никого на свете не любил и не полюблю. Другой такой не найти.

— Наверное, я действительно глупая, — вздохнула Маша. — Я уже не понимаю ничего из того, что ты сказал, но мне так приятно это слышать…

Некоторое время она молчала, а потом вдруг спросила:

— Скажи, а ты ревновал бы меня к моим друзьям и моей работе?

— Нет, конечно, — не колеблясь ответил он. — Я же сказал, что ты — это часть меня. То, что радует и приносит удовольствие тебе, радует и меня.

Только в этот момент Маша поняла, что все, что он говорил в эту ночь и что вызывало у нее такую ярость и раздражение, на самом деле было и ее собственным пониманием того, что такое любовь.

И еще она подумала о том, что если вдруг потеряет его, то потеряет все.

Он нежно обнял ее, и она заснула спокойно, как никогда.