Через полчаса пришел участковый врач и, едва взглянув на мать, быстро выписал свидетельство о смерти и удалился.

— Маша! — вдруг воскликнула Катя и, наморщив лоб, проговорила:

— Мы забыли об одной вещи…

— О чем?

— Кто-то все-таки должен сообщить отцу. Тебе не кажется?

Маша передернула плечами, а потом медленно кивнула. Было ясно, что никто из сестер не испытывал желания взять это на себя. От бабушки этого нельзя было требовать и подавно.

К счастью, скоро появился Катин супруг.

— Григорий, — проворчала Катя, — сколько тебя можно ждать?

— Я летел со всех ног, честное слово! — начал оправдываться он. — Что у вас стряслось?

Вместо ответа Катя кивнула ему в направлении гостиной. Григорий побледнел и шатаясь двинулся туда.

— Зачем ты так с ним? Он всегда с тобой такой нежный и заботливый, — шепнула Маша сестре. — Из-за вашего отпуска?

Ей хотелось, чтобы оставшиеся в живых были более терпимыми друг к другу.

— Черт с ним, с отпуском, — ответила та. — Этот заботливый осел меня снова обрюхатил!

— Разве ты не хотела еще одного ребенка?

— Вообще-то я уже настроилась на то, что дети, наконец, подрастут. Один пойдет в школу, другой в детский сад, а я займусь собой. Конечно, может быть, и мне хотелось бы где-нибудь работать…

— Катя, — горячо начала Маша, — а разве нельзя как-то совместить эти две вещи — быть матерью и работать, заниматься в жизни чем-то серьезным?

Сестра взглянула на нее с любопытством.

— Погоди, погоди! Что это тебя стало так волновать, а? Ты часом не задумала остепениться?

— Почему бы и нет? — застенчиво проговорила Маша.

— Ну, поздравляю, — усмехнулась Катя. — Что же, у тебя, я уверена, это совмещение прекрасно получится.

Однако они были вынуждены прервать эту занимательную тему. Из гостиной донеслось громкое рыдание Григория, и они снова спустились на землю.

— Бедная мамочка! — заплакала Маша. — Твой Григорий ее тоже любил.

— Хотя обычно не подавал вида, — заметила Катя.

— Разве ее можно было не любить! — присовокупила бабушка.

Несколько минут женщины слушали, как рыдает мужчина. Как ни странно, от этого им стало немного легче. Потом рыдания стихли. Прошло еще несколько минут, и Григорий вернулся на кухню. На этот раз более уверенной походкой.

— Какой кошмар, — сказал он, — я только вчера говорил с ней по телефону… Давайте плакать вместе!

— Ты такой чуткий, Гриша, — вздохнула Маша.

— Спасибо, — поблагодарил он и смахнул слезу.

Некоторое время он переминался с ноги на ногу, а потом сказал:

— Я потрясен. Это ужасно. Я пощупал пульс и прослушал сердце. Она действительно скончалась.

— Более точного диагноза от зубного врача и не требуется, — фыркнула Катя. — В заключении о смерти врач написал, что мама скончалась от сердечного приступа.

— Она так посинела, — вздохнул Григорий.

— Кажется, мы все посинели, — заметила Катя.

— Прошу тебя, — умоляюще взглянув на сестру, воскликнула Маша, — давайте говорить друг с другом нежно!

— Может, стоит выпить чего-нибудь успокоительного? — предложил Григорий.

— Вот-вот, — сказала Катя, — пойди достань из холодильника водки и налей себе немного.

Григорий повиновался.

— Наверное, нужно позвонить в похоронное бюро, — сказал он, педантично убрав бутылку обратно в холодильник.

— А еще, — сказала Катя, — позвони в контору отцу. Хоть какая-то от тебя помощь.

* * *

Григорий ушел звонить, бабушка тихо молилась у себя в комнате, а сестры сидели на кухне. Когда Маша оставалась с Катей наедине, ей казалось, что они снова возвращались в детство — в те времена, когда забивались в угол, чтобы вместе перемочь несправедливости, которые обрушивали на них родители.

— Его хоть немного будет мучить совесть? — прошептала Маша.

— Не знаю, — ответила Катя. — Не удивлюсь, если уже вечером он явится сюда со своей любовницей.

— Странно, что случилось такое, а мы сидим тут с тобой и спокойно разговариваем! — сказала Маша.

Катя откинула со лба волосы, и ее голубые глаза опять наполнились слезами.

— Я знала, что рано или поздно это случится. Я была в этом уверена.

— Как ты можешь так говорить?

— Потому что так оно и есть, — резко откликнулась Катя. — Последние годы ты была занята своими делами, а последние несколько месяцев мы имели счастье лицезреть тебя только по телевизору…

— Ну и что?

— А то, что ты не видела, как она медленно сходит с ума.

— Ты на меня злишься?

— Вовсе нет, — вздохнула Катя. — Что теперь толку злиться?

— А раньше злилась?

— Еще бы! До тебя ей было не добраться, а мне она названивала целыми днями или приезжала и сводила с ума своим плачем и жалобами на отца. Григорий, как только ее видел, чуть на стену не лез. Не говоря уж обо мне. Да и отцу, я думаю, от нее доставалось…

— Но почему ты ни разу не сказала мне об этом? — обиделась Маша. — Почему не звонила, когда у нее начинались приступы тоски?

Катя горько усмехнулась.

— А тебя можно было найти?

— Я постоянно появлялась на телецентре. Нужно было позвонить в студию.

— Пару раз я звонила.

— Так что же?

— Мне объясняли, что ты выехала на задание. То брать интервью у какого-то террориста, то на какую-то пресс-конференцию. Предлагали даже, чтобы я продиктовала тебе записочку.

— Ты все-таки злишься и мучаешь меня, — сказала Маша.

— Злюсь не злюсь. Разве теперь это имеет значение? — иронично откликнулась Катя. — Может, я на себя злюсь! Такой дуры, как я, еще поискать.

— Я тебя не понимаю…

— Я сама себя не понимаю. Что мне всегда больше всех надо было? Я только и разрывалась на части, чтобы вам всем было хорошо!

Машу задели ее слова.

— А я, по-твоему, не хотела, чтобы всем было хорошо?

— Ну да, ты хотела! — усмехнулась Катя. — Поэтому ты всегда делала только то, что хотела. На остальное тебе было наплевать… А я, дура, одна расхлебывала!

— Но ведь я всегда звонила тебе и маме! Спрашивала, как у вас дела. И вы отвечали, что все хорошо, прекрасно…

— Ага, тебе, конечно, не о чем было волноваться. Тебя и так любили.

— Это меня-то любили? — изумилась Маша.

— Не меня же! — ревниво проговорила Катя.

— Что ты говоришь! — возмутилась Маша. — А ты вспомни: что бы ни случилось, всегда считали меня виноватой! Даже если всем было очевидно, что виновата ты, то вину все равно перекладывали на меня.

— Ах, бедняжка! Ты хочешь, чтобы я тебя пожалела? — холодно сказала Катя. — Какая ты несчастная, ты достигла всего, чего хотела!

— Боже мой, неужели ты мне завидуешь?

— Как тебе не завидовать, ты же у нас звезда!

— Ты что, серьезно, Катя?

Маша бросилась к сестре, чтобы обнять ее, но та инстинктивно отстранилась. Знакомый жест матери. Катя и сама это заметила, и ей стало неловко. Она смущенно улыбнулась и сама протянула руку Маше.

— Я забыла, что нам некого больше делить. Прости! Обе сестры обнялись и всплакнули.

— Ты мне так нужна! — прошептала Маша.

— Ладно, — примирительно сказала Катя, — мы все-таки сестры.