Действие 3. Война по-русски
Калининградская область. Польско-российская граница. 5 июня. Рассвет.
Главной ударной силой, олицетворяющей НАТО при наступлении на Калининградский Оборонительный Район, должна была стать специально пополненная по такому случаю дополнительными подразделениями 16-я Поморская механизированная дивизия имени Казимира Ягелончика, со штабом в Эльблоге, чьи подразделения в последние десятилетия всегда дислоцировались напротив этого участка российской границы – 15-я Гижицкая мехбригада, 20-я Бартышицкая мехбригада, 9-я бронекавалерийская бригада, 16-й Поморский артполк, 13-й Эльблонгский полк ПВО, 16-й батальон управления, 3-й разведбат и ряд других мелких частей.
После усиления 16-й дивизии за счет временной передачи в ее состав полусотни «Леопардов-2А4» из 1-й Варшавской танковой бригады имени Тадеуша Костюшко и дополнительных, недавно полученных из-за океана САУ М109А6 «Паладин» в распоряжении командира дивизии генерала дивизии Комуда имелось намного больше обычного комплекта боевой техники – 230 танков (50 «Леопардов», 70 РТ-91 «Тварды» и 100 Т-72М), около 300 БМП-1, колесных БТР «Росомак», БРДМ-2 в местных вариантах типа «Шакала» и МРАПов, 12 155-мм САУ М109А6, 18 152-мм САУ «Дана», 48 122-мм САУ 2С1 «Гвоздика», 18 122-мм РСЗО М-85, 16 ЗРК 9К33 «Оса» и более 10 000 человек личного состава.
Считалось, что для действий против сосредоточенных под Калининградом российских войск этого будет достаточно, поскольку предполагалось, что недавно развернутый там заново 11-й армейский корпус русских, относящийся к частям береговой обороны их Балтийского флота, располагает всего двумя кадрированными бригадами (336-я бригада морской пехоты и 79-я мотострелковая бригада), одним мотострелковым полком (7-й мотострелковый полк), одной артиллерийской бригадой (244-я артбригада), одним ракетным полком береговой обороны (25-й полк) и одним полком ПВО (2-й полк), при этом разведка НАТО оптимистично полагала, что большая часть из имеющихся в составе 11-го корпуса нескольких сотен единиц тяжелой техники и артиллерийских стволов находится на долговременном хранении и, скорее всего, неисправна, а ни одна часть означенного корпуса не имеет полной штатной численности. Сведения о прибывших под Калининград на время учений «Запад-2020» российских частях были предельно недостоверны, и в НАТО излишне оптимистично полагали, что эти подразделения не способны нарушить сложившийся в регионе за последние два десятка лет баланс. Некоторые сообщения в СМИ об учениях «Запад-2020» и участвующих в них войсках вообще воспринимались на Западе как пропаганда.
Разумеется, позади 16-й дивизии наличествовало и нечто вроде «второго эшелона», в частности 12-я Щецинская механизированная дивизия в полном составе, но этот «второй эшелон» должен был быть задействован только в том случае, если русские все-таки перейдут границу и окажутся на территории Польши. В последнее польскому командованию верилось как-то слабо.
Сообщения о непонятных событиях последних часов в Прибалтике никого в польском военном руководстве сильно не удивили. Поляки традиционно относились к прибалтийским военным свысока, за глаза называя их «гоблинами», «гномами» или «пигмеями» (аналогичными словами самих поляков называли американцы и прочие немцы), и считали их ни на что не способными. Правда, по плану намечалось некоторое взаимодействие с литовцами, которые должны были во время наступления поляков перекрыть свой участок российской границы на направлении Шилуте – Таураге – Смалининкай – Шакяй – Кибартай, но роль, которую они должны были играть, была насквозь пассивной. В общем, хотя никакой связи с литовскими штабами и не было, польских генералов это как-то не настораживало.
Предварительные данные о противнике были, разумеется, сильно устаревшими. После потери двух спутников вышел из строя еще один – КН-218. Этот отказ стал сюрпризом, тем более что на сей раз аппарат остался на заданной орбите, но у него начались необъяснимые проблемы с управлением и передачей данных на Землю. Американцы еще не знали, что это последствия проникновения в их оборонные компьютерные сети запущенного в последние сутки вируса, имевшего российское или восточноевропейское происхождение. Сей факт был установлен только спустя четверо суток, когда уже было поздно. Пока же из-за этого досадного казуса поступающая с орбиты «картинка» была далека от совершенства, к тому же летом, когда буквально все изрядно нагревалось за день, было мало пользы от наблюдения со спутников в инфракрасном режиме.
Попытка поднять разведывательные БПЛА закономерно окончилась ничем. Из 23 аппаратов у 5 сразу начались неполадки со связью, еще 10 вернулись сразу после пересечения границы (на их обзорных камерах пропало изображение или начались сильные помехи и сбои при передаче информации), а контакт с 8 был потерян полностью, то есть дроны были либо сбиты, либо противник перехватил управление ими. Поскольку количество беспилотников в польской армии даже с учетом последних поставок было, в общем, невелико, на высшем уровне было принято решение не использовать БПЛА «до прояснения обстановки». А когда эта самая обстановка прояснится – не знал никто.
Тем не менее, даже несмотря на все проблемы со связью, спутниковым наведением и полетами БПЛА из Варшавы был отдан приказ действовать по плану, то есть провести артподготовку и наступать.
За всем этим была оставлена без внимания и еще одна серьезная несостыковка. Тщетно пытавшиеся понять, что происходит в Прибалтике, и хоть как-то согласовать текст своего заявления по этому поводу, Госдеп США слишком долго тянул время. В итоге данное заявление Госдепа «О российской агрессии против стран Балтии и ответных мерах со стороны НАТО» попало в СМИ и Мировую паутину только через сорок минут после того, как первые польские снаряды разорвались на российской территории.
В 5.30 по варшавскому времени огневые средства 16-й Поморской механизированной дивизии начали обстрел территории противника.
Дивизионы «Паладинов» и РСЗО М-85 (чешские копии БМ-21 «Град» на четырехосном шасси «Татра»), развернутые северо-восточнее Бранево, начали обстрел заранее выявленных возможных позиций российских войск (данные, разумеется, были старые, двух-трехсуточной давности) на направлении главного удара дивизии, в районе Мамоново.
Развернутые восточнее, в районе Бартошице, дивизион колесных 152-мм САУ «Дана» и два дивизиона 122-мм 2С1 «Гвоздика» открыли огонь по Багратионовску и предполагаемым российским позициям возле шоссе, идущего в сторону Черняховска, – там намечалось направление второго удара дивизии.
В районе Бранево РСЗО успели сделать ровно один залп, а САУ М109А6 выпустили в общей сложности 90 снарядов, когда рядом с огневой позицией дивизиона «Паладинов» совершенно неожиданно разорвалась пара тяжелых снарядов.
Командир дивизиона САУ полковник Станислав Пневский считался опытным командиром и артиллеристом (до назначения на должность он проходил стажировку в США и Ираке), но, поскольку ни разу не попадал в реальную ситуацию, когда против вверенного подразделения вели контрбатарейную борьбу системами как минимум такой же мощности, был этим сильно озадачен. Собственно говоря, долго учившие его за казенные деньги американцы тоже не имели подобного опыта. Но даже сильно растерявшись, полковник Пневский на инстинктивном уровне понял, что это всего лишь первые пристрелочные выстрелы. В соответствии с инструкцией он отдал по радио приказ подчиненным немедленно сворачиваться и менять позицию. Однако что-либо предпринять по сути дела поляки не успели. Во-первых, вдруг начисто пропала радиосвязь – в наушниках разом исчезло все, кроме треска и воя помех. А во-вторых, менее через минуту после пристрелочных выстрелов практически прямо на позиции дивизиона «Паладинов» легло десяток тяжелых снарядов, а за ними, без малейшей паузы, еще два таких же залпа. «Ответка» прилетела с российской стороны слишком быстро – огонь вел 67-й дивизион САУ 2С19 «Мста-С», одна из тех самых переброшенных под Калининград на время учений сводных частей. Огневые позиции дивизиона находились южнее Калининграда, причем у русских в отличие от поляков были свежие данные и не было проблем с корректировкой огня.
Пытавшийся отдать команду голосом и вылезший для этого из люка своей КШМ полковник Пневский погиб первым – позиции «Паладинов» накрыл настоящий огненный вихрь. В результате прямых или близких попаданий дивизион потерял четыре САУ М109А6, которые сгорели вместе с экипажами, еще три установки получили повреждения, требовавшие ремонта в заводских условиях, а остальные САУ получили осколочные пробоины, повреждения оптики и ходовой части и потери в экипажах. То есть дивизион фактически потерял боеспособность. Кроме того, прямым попаданием были уничтожены вместе с экипажем КШМ командира дивизиона три грузовика с боеприпасами (взрывы получились впечатляющие) и два «Хамви». Людские потери составили 21 убитый и 30 раненых. Принявший командование дивизионом командир второй батареи капитан Козан приказал срочно менять позицию, но быстро сделать это было невозможно из-за рвущихся в грузовиках и горящих САУ боеприпасов и боевых повреждений техники.
Выпустивший один залп и находившийся в процессе перезаряжания своих установок дивизион РСЗО М-85 подполковника Бжесняка попал под ответный огонь с российской стороны на три минуты позже соседей. Их накрыло не столь густо, но очень точно. Сначала пять 152-мм снарядов, а затем в течение двух минут – еще десять. Поляки не могли знать, что по ним вела огонь 8-я отдельная батарея новейших, еще считавшихся экспериментальными САУ 2С35 «Коалиция», также переброшенная в Калининград на время учений «Запад-2020», причем развернутые западнее Гвардейска «Коалиции» стреляли с почти предельной дальности. Из-за нахождения на огневых позициях большого количества подготовленных к перезарядке боеприпасов, усугубивших ситуацию, дивизион лишился 10 РСЗО, пяти ТЗМ, четырех грузовиков и трех «Хамви», потеряв 25 человек убитыми и 35 ранеными, в том числе был тяжело ранен командир дивизиона Бжесняк. Боеспособность дивизиона после этого ответного артналета за какие-то минуты стала очень относительной.
Но больше всего не повезло польским артиллеристам, чьи дивизионы были развернуты в районе Бартошице. Они успели выпустить пару сотен снарядов, после чего по ним начали вести ответный огонь 122-мм САУ 2С1 «Гвоздика» из состава 1612-го отдельного гаубично-самоходного дивизиона 336-й бригады морской пехоты КБФ и 152-мм САУ 2С3 224-й отдельной артбригады, а затем над огневыми позициями одного из дивизионов поляков раздался низкий рев и свист, после чего земля на площади в несколько десятков гектар буквально встала дыбом – по ним лег один залп, выпущенный батареей 300-мм РСЗО 9А52–2 «Смерч» из состава 79-й гвардейской реактивной артиллерийской бригады, накануне переброшенной из-под Твери на время учений. Огонь велся с позиций в районе Гвардейска.
В результате этого дивизион, укомплектованный 152-мм «Данами», просто перестал существовать (погиб командир этого дивизиона майор Блажын и все офицеры), кроме того, было потеряно 11 САУ «Гвоздика» из двух других дивизионов, вынужденных срочно сменить позицию, а также 12 грузовиков, 3 МРАПа и четыре «Хамви». Общие потери – 160 убитых, более 243 раненых. Интересно, что на польских огневых позициях погибло от пожаров и детонации в разы больше снарядов, чем было выпущено поляками перед этим в ходе непродолжительной артподготовки.
При этом сам польский обстрел российской территории дал следующие результаты – российская армия потеряла 11 человек убитыми и 27 ранеными, 2 БТРа, одну БМП-2, 3 МТ-ЛБ, 12 грузовых автомашин. Часть польских снарядов попало в жилые районы Мамоново и Багратионовска, где было разрушено и повреждено 12 домов, убито 15 и ранено 48 мирных жителей.
Мощную канонаду и взрывы на границе слышали все, но поляки еще не знали, что все происходит не совсем в их пользу. Сразу же доложить о своих потерях и точном ответном огне противника артиллеристы 16-й механизированной дивизии не смогли прежде всего из-за отсутствия всех видов связи.
И именно поэтому, невзирая ни на что, польские танки начали выходить на исходные позиции для атаки.
Примерно через полчаса после начала артналетов польские ВВС предприняли первую попытку проникнуть в воздушное пространство РФ и по возможности нанести авиаудары по территории Калининградской области. Поскольку связь и наблюдение были затруднены, из Познани на «вооруженную разведку для прощупывания вражеской ПВО» были подняты две пары «F-16C» из 3-й истребительной аэ ВВС Польши (кроме ПТБ и ракет «воздух-воздух», ведущие машины несли комплексные разведконтейнеры DB-110 фирмы «Гудрич», которых на все польские ВВС было всего десяток, а ведомые – кассетные бомбы). А с авиабазы Мальборк взлетела пара разведывательных «Су-22М-4Р» из 21-й тактической аэ – в ВВС Польши еще имелось примерно по десятку исправных «Су-22» и вертолетов «Ми-24», которые официально находились в процессе списания. Первоначально ни те, ни другие не планировалось использовать в боевых вылетах, но первые потери над Белоруссией заставили кое-что изменить в первоначальной диспозиции. Разведчиков были готовы прикрывать польские «Миг-29» из 41-й истребительной аэ, чьи экипажи дежурили в кабинах на аэродроме Мальборк в «Готовности № 1».
Но истребительное прикрытие не понадобилось, поскольку вылет разведчиков мало что дал и противник не стал заморачиваться с их перехватом.
Первая пара «F-16С», пройдя над Калининградским заливом, километров на пять подошла к побережью у Балтийска, и в этот момент по ним отработал российский ЗРК, предположительно С-300В (реально стрельбу вел С-300ПМ). Из-за постоянных и устойчивых помех польские пилоты слишком поздно засекли момент облучения своих самолетов РЛС наведения вражеского ракетного комплекса. Ведущий, капитан Ясиновский, был сбит первой же ракетой и, судя по всему, погиб (ведомый, поручик Комярек, не наблюдал момента катапультирования командира). Комярек был вынужден сбросить бомбы и ПТБ в море, после чего развернулся и, маневрируя, начал уходить восвояси, снизившись до малой высоты. Однако он делал это недостаточно энергично, поскольку на отходе выше его самолета произошел подрыв боевой части ракеты ЗРК. «F-16С» был поврежден и начал терять горючее, но двигатель сохранил тягу, и пилот сумел посадить машину, которой теперь требовался заводской ремонт с заменой двигателя на все том же ближайшем аэродроме Мальборк, не дотянув до Познани.
Вторая пара «F-16С» майора Хайне, выполняя полет на предельно малой высоте, углубилась на российскую территорию в районе Гусева, но сразу после пересечения границы была интенсивно обстреляна наземной ПВО (предположительно ЗПРК 96Л6 «Панцирь» С-1), от огня которой оба самолета получили повреждения, после чего, сбросив бомбы, и ПТБ «F-16C» тут же легли на обратный курс. Полет до Познани прошел в целом нормально, но уже перед самой посадкой на самолете ведомого поручика Гартвига начался пожар двигателя с его последующей остановкой. Гартвиг был вынужден катапультироваться в районе западнее Гнезно (к счастью для него, без серьезных травм), таким образом оказалась безвозвратно потеряна половина участвовавших в разведке «F-16С». Что касается пары «Су-22М4Р» капитанов Стерена и Павелеца, то контакт с ними был потерян командным пунктом сразу же после пересечения самолетами российской границы между Багратионовском и Правдинском. Как верно предположили в польских штабах, эта шедшая на приличной высоте и пренебрегавшая противозенитным маневром пара была сбита российским ЗРК, предположительно С-300В (реально – опять-таки С-300ПМ). При этом, как выяснилось позднее, Стерен погиб, а Павелец катапультировался и попал в плен.
Таким образом, в первом же вылете было потеряно четыре самолета и три летчика, а никаких мало-мальски внятных разведданных получить не удалось. Если бы подобное произошло у американцев где-нибудь на Ближнем Востоке, это стало бы поводом для серьезных разборок (вплоть до скандала, снятия с плеч погон и увольнения без пенсий и выходных пособий) на самом высшем уровне, но поляков сей факт пока не насторожил.
Логисты из штаба польских ВВС лишь приняли решение: пока не поднимать ударные самолеты и вертолеты в воздух. Они излишне оптимистично решили дождаться результатов продвижения своих мехчастей, т. е. момента, когда разведчики и танкисты ясно обнаружат оборону (или хотя бы начертание чего-нибудь похожего на передний край) противника и доложат об этом. А уже по конкретным ясно выявленным позициям и опорным пунктам русских и будет затем работать авиация.
Хотя то, что сейчас происходило на границе, нравилось польскому командованию все меньше и меньше. Одно дело было немного побомбить и попугать явно не ожидавших этого белорусов (хотя и это обернулось неожиданно тяжелыми потерями), и совсем другое – начинать вторжение на российскую территорию, пусть это и был изолированный от остальной РФ анклав.
Более всего нервировали почти полное отсутствие любой связи (с работой современных систем РЭБ такой интенсивности и в таком количестве ни поляки, ни НАТО в целом еще не сталкивались) и первые доклады пилотов и наземных наблюдателей о том, что интенсивный артогонь ведется с обеих сторон границы (а значит, русских не удалось застать врасплох), а сильные взрывы и пожары видны издали как на российской, так и на польской территории.
Балтийское море. Гданьский залив. 5 июня. 6.43 по варшавскому времени.
Примерно в тот самый момент, когда польские самоходки и реактивные установки выпускали первые снаряды в сторону Калининграда, а в Познани выруливали на старт «F-16», польский ВМФ совершил очередную роковую глупость.
Командир вышедшего накануне на патрулирование приграничной акватории фрегата «Генерал Тадеуш Костюшко» (бывший американский «Вадсворт» типа «Оливер. Х. Перри») капитан 2-го ранга Богуслав Замойский накануне получил от своего командования довольно пространные инструкции.
Сначала, когда вечером 4 июня корабль подошел примерно на полсотни миль к шведскому острову Эланд, Замойскому приказали только наблюдать за судоходством у границы польских территориальных вод и до особого распоряжения ничего не предпринимать. Это было вполне привычно – над старыми, но уж слишком дорого обходившимися Польше двумя американскими фрегатами местное руководство буквально тряслось, и они выполняли в основном роль жупелов регионального масштаба и демонстраторов флага «Маринарки Военной» над акваторией морей и океанов (при этом за пределы Балтики польские корабли сейчас совались редко, разве что на показные общенатовские учения).
Но затем, уже ночью, началось нечто вовсе непонятное. Бортовая РЛС «Костюшко» вдруг начала фиксировать массу морских и воздушных целей (в основном мелких), вдруг начавших интенсивное движение в сторону территориальных вод Швеции со стороны прибалтийского побережья. Одна воздушная цель в какой-то момент оказалась особо близко, и на фрегате даже была объявлена воздушная тревога, оказавшаяся ложной, это был всего-навсего пассажирский самолет какой-то немецкой авиакомпании, который по неизвестной причине ни с того ни с сего вылетел из Риги совершенно вне обычного графика. Если они драпали, то вопрос: от кого? Если бы начались боевые действия (что автоматически означало русское вторжение в Прибалтику и натовское в Калининградскую область), Замойский узнал бы об этом одним из первых – предупреждение на «Костюшко» пришло бы, минуя Варшаву, по экстренным каналам НАТО. Но «друзья-защитники» хранили молчание, а штаб польского ВМФ также не мог никак прокомментировать все эти события Замойскому.
Затем началось и вовсе нечто непонятное. Сначала экраны всех РЛС фрегата (и ПВО, и дальнего обзора) оказались забиты устойчивыми и интенсивными помехами, что в сочетании с маячившими вокруг реальными воздушными и морскими целями делало фрегат почти безоружным – применять все виды бортового вооружения в таких условиях было практически невозможно, поскольку в этом случае неизбежными становились попадания в кого попало. К тому же в теории Замойский знал, что подобная помеховая активность, центр которой явно находился на русской территории, то есть в Калининградской области, вполне может означать скорый удар по его кораблю, например – авиационный.
И хотя радиосвязь тоже стала весьма неустойчивой, он успел запросить штаб и получить новые инструкции, а именно – приказ немедленно прекратить патрулирование в своем секторе и отходить в направлении Гданьского залива, а при обнаружении вражеских кораблей и самолетов уничтожать их, для чего открывать огонь на поражение первым. Особенно обращать внимание на возможное появление в территориальных водах Польской Республики неопознанных подводных лодок. Намеренно или случайно в этой инструкции прямо не говорилось о том, что эти самые корабли и самолеты вообще-то должны быть боевыми или хотя бы демонстрировать враждебные по отношению к «Костюшко» намерения, ну или, к примеру, действительно вторгнуться в территориальные воды Польши.
Однако Замойский понял эти указания по-своему. Именно поэтому, когда в 5.30 по варшавскому времени операторы в центральном посту уходящего полным ходом в сторону Гдыни «Костюшко» обнаружили идущую в нейтральных водах в северо-западном направлении довольно крупную морскую цель, быстро идентифицированную как российский корабль, Замойский «из профилактических соображений» приказал своим подчиненным открыть огонь. Это было понятное, с точки зрения морского офицера высокого ранга, стремление любой ценой опробовать оружие своего корабля в реальных условиях (в польском ВМФ это было впервые аж после 1945 года). Однако лучше бы на «Генерале Костюшко» этого не делали.
Поскольку мишень находилась уже слишком далеко для артиллерийского «главного калибра» фрегата (76-мм одноствольная установка «ОТО-Мелара»), с «Костюшко» выпустили две американские противокорабельные ракеты RGM-84 «Гарпун», которые вполне успешно поразили означенную цель, – все это очень напоминало польским морякам стрельбы на полигоне. Целью оказался вполне мирный российский сухогруз «Русич-18» (водоизмещение 5460 тонн, капитан Макарьев, экипаж 12 человек, порт приписки – Усть-Луга под Санкт-Петербургом), шедший с коммерческим грузом (стройматериалы) в Мальме (Швеция).
От двух попаданий сухогруз загорелся и три часа спустя затонул. Его капитан успел дать в эфир сигнал бедствия, а затем команда, в которой по чистому везению не было погибших, только трое раненых, перешла в шлюпки и через час была подобрана шведской береговой охраной.
Разумеется, этот эпизод был однозначно расценен как акт пиратства, о чем Кремль тут же сделал соответствующее заявление для СМИ. В Стокгольме выразили недоумение действиями боевых кораблей польского ВМФ.
Разумеется, Замойский о подобных последствиях своего «подвига» ничего не знал, как не знал и о том, что русские тут же публично объявили через СМИ о том, что предприняли ответные меры (предпринимать их они начали незамедлительно).
Между тем «Костюшко» продолжал отходить в сторону Гдыни в условиях постановки противником активных радиоэлектронных помех и нестабильной работы всех видов связи.
Команда ничего плохого не ожидала.
Именно поэтому, когда в 6.43 по варшавскому времени находившийся в рубке «Костюшко» Замойский услышал на корме своего фрегата нечто похожее на сильный взрыв, он был очень сильно удивлен. Корабль содрогнулся всем корпусом и через пять минут потерял ход. Практически одновременно с этим на фрегате произошло полное отключение электроснабжения.
Еще через пять минут борющимся с возникшим пожаром польским морякам стало понятно, что корабль, на котором горели вертолетный ангар с бортовым «Си Спрайтом» и начинал рваться боезапас к зенитной установке «Вулкан-Фаланкс», похоже, медленно оседает кормой. А еще через шесть минут в среднюю часть его корпуса выше ватерлинии попало нечто сдувшее за борт треногую мачту вместе с антеннами РЛС и вызвавшее новый чудовищный взрыв, усугубленный детонацией боезапаса расположенной в средней части длинной надстройки фрегата башни 76-мм орудия.
Поляки не могли знать, что для все тех же учений «Запад-2020» русские не поленились доставить под Калининград батарею пусковых установок ПКР К-300П «Бастион-П» в составе четырех машин К-340П с запредельным для данного региона радиусом поражения (на Балтике вообще все как-то рядом, от Балтийска до Гданьска по прямой всего-то сотня километров, а от Калининграда – чуть больше), и сейчас в «Костюшко» с одиннадцатиминутным интервалом попали две подошедшие на предельно малой высоте и по этой причине (а также из-за интенсивной работы российских средств РЭБ) не обнаруженные средствами обнаружения фрегата ракеты «Яхонт-Оникс». Пара тонн взрывчатки этих вполне способных нанести тяжелый ущерб даже атомному авианосцу «изделий» нанесли почтенного возраста фрегату фатальные повреждения, полностью исключившие дальнейшую борьбу за живучесть.
Через пятнадцать минут команда «Костюшко» (на корабле было 9 убитых и 20 раненых) спустила на воду спасательные плоты и шлюпки, а еще через двадцать минут горевший, словно нефтеналивной танкер, фрегат затонул.
Польское командование искренне полагало, что основные силы российского Балтийского флота во главе с флагманским эсминцем «Настойчивый» сейчас находятся в Финском заливе и их действия в случае начала боевых действий будут носить исключительно пассивный, оборонительный характер. Эта ошибка дорого обошлась полякам.
И если в отношении флагмана Балтфлота их предположение было относительно верным, то в том, что касается всего остального, – увы. Часть наиболее современных СКР КБФ (которые в некоторых справочниках также именовали «корветами» или «ракетными корветами») находилась значительно западнее и к тому же в полной боевой готовности.
В итоге еще несколько ракет, выпущенных «Бастионами», а также три десятка ракет Х-35 и «Калибр», выпущенные СКР «Ярослав Мудрый», «Неустрашимый» (проект 11540), «Бойкий» и «Стерегущий» (проект 20380) Балтфлота в течение часа после удара по «Костюшко» поразили большинство остальных боевых кораблей ВМФ Польши.
По иронии судьбы костяк польского ВМФ в этот момент находился в основном в своих главных базах, то есть в районе Гдыня – Гданьск – Оксыве – Вейхерово. Большинство кораблей стояли на якорях, боевая готовность на них объявлена не была, а заявление правительства РФ об ответных мерах за потопление сухогруза польскими СМИ вообще не транслировалось.
Однотипный с «Костюшко» фрегат «Генерал Казимеж Пуласки» (бывший американский «Кларк»), получив попадание ракеты, сел на грунт по верхнюю палубу на мелководье у косы Хель. Возле Гданьска был серьезно поврежден фрегат «Кашуб», потоплены оба корвета типа «Тарантул», из двух корветов типа «Оркан» один был потоплен, а второй поврежден. Также были потоплены и серьезно повреждены 3 польские подлодки из пяти имеющихся, четыре десантных корабля из восьми и семь из двадцати тральщиков. Уцелели в основном корабли, находившиеся за пределами Гданьского залива. Гражданские суда и портовые сооружения практически не пострадали.
Уже после российского ракетного удара по кораблям ВМФ Польши Госдеп США сделал заявление, где «выражалась озабоченность возникшей ситуацией», и только. Никаких прямых угроз и обещаний поддержать поляков всей мощью своего ВМФ из Вашингтона в этот раз не прозвучало.
В небе над Россией, где-то между Ярославлем и Вологдой. 5 июня. 7.02 по варшавскому времени.
– Ну, мы на точке, пошло! – выдохнул командир модернизированного российского Т-95МСМ подполковник Гацко, на что его штурман, майор Мустафин, согласно кивнул и нажал соответствующую клавишу на пульте.
Тяжелая машина задрожала, постепенно освобождаясь от висящих на подкрыльевых держателях и фюзеляжной барабанной установке 14 продолговатых «поросят» – крылатых ракет Х-55.
А всего в этот момент на цели ушло 42 таких ракеты: тройка Ту-95МСМ из 184-го ТБАП, в которой машина подполковника Гацко была ведущей, накануне взлетела из Энгельса и в рамках учений «Запад-2020» произвела над территорией РФ (не приближаясь к госгранице менее чем на 600 километров, что было сделано из соображений как секретности, так и внезапности и при дальности Х-55 в две и более тысячи километров было более чем достаточно) ракетные пуски.
Только на сей раз все ракеты были боевыми, а в их головки наведения была введена последняя информация о вполне реальных целях, которыми были военные объекты трех прибалтийских армий. Как говорится, воевать так воевать.
Через двадцать минут вторая тройка обычных, не имевших дополнительных пилонов под крылом Ту-95МС из того же полка добавила в общий котел еще 18 Х-55. Параллельно Западный военный округ произвел пуски 30 ракет 9М79Ф, 9Р123Л и 9Н123Ф-Р комплекса 9К79 «Точка-У» и несколько ракет 9М723 комплексов 9К720 «Искандер» по расположенным у границы целям из той же группы.
Военных объектов в Прибалтике было не так уж много, и этого вполне хватило на поражение расположения воинских частей, радаров и прочего. Применение ракет этих типов гарантировало внезапность и неотвратимость удара при том, что приказа пересекать границы стран Прибалтики наземным войскам и тактической авиации ВС РФ пока не было отдано, как и заявлений о начале боевых действий. Было только ничем не подтвержденное заявление о вторжении российской армии в Эстонию, уже вполне подтвержденное соответствующим видеорядом сообщений о вторжении мехчастей польской армии в Калининградскую область, и заявление Госдепа США, невнятное и провокационное по сути, но подтверждавшее факт польского вторжения на территорию РФ.
Планировавшие этот массированный ракетный удар эксперты сначала сочли применение такого количества Х-55 слишком затратным, но в конечном итоге для этого были использованы ракеты наиболее «почтенного» возраста, которые все равно надо было или как-то использовать, или списывать. Впрочем, явных отказов среди выпущенных Х-55 не было отмечено.
На литовской авиабазе «Зокняй» в районе Шяуляя в эти утренние часы шла вполне обычная активность. Пилоты трех замерших на стоянках «F-16С» из 3-й аэ ВВС Польши сидели в кабинах в «Готовности № 1». Еще три таких же истребителя стояли по соседству в пластико-металлических быстросборных ангарах натовского образца. В Зокняе частично еще сохранились и железобетонные ангары-укрытия высшей защиты, оставшиеся от СССР, но сейчас они либо пустовали, либо использовались под склады и давно пришли в упадок. Кроме «Файтинг Фалконов» на стоянках находились застрявший здесь еще два дня назад из-за неисправности сразу двух двигателей, один из которых надо было менять, здоровенный натовский АВАКС Е-3 (ожидавшийся «вот-вот» транспортный борт с ремонтниками и запасным двигателем до сих пор так и не прибыл) и «весь цвет» двух наличных эскадрилий ВВС Литвы – один L-39C, 3 транспортных C-27J «Спартан», 2 L-410UVP, 6 вертолетов «Ми-8» и два AS.365 «Дофэн». Еще 2 «Ми-8» и один «Дофэн» сейчас официально находились «на патрулировании береговой линии», но реально их экипажи уже были на полпути к Швеции (предприимчивый пилот одной из «восьмерок» лейтенант Кумпис даже успел прихватить с собой десяток родственников, подсев на несколько минут на одно из прибрежных шоссе в районе Плунге), о чем в Зокняе никто, естественно, не знал.
Польский летчик-истребитель поручик Вацлав Кажоровский, высокий симпатичный брюнет в серо-зеленом американском комбезе, откровенно зевал и тер слипающиеся глаза, ерзая в пилотском кресле под откинутым колпаком фонаря в кабине своего покрашенного в два оттенка серого цвета «F-16С» с бортовым номером 4049 и нарисованным на киле в прошлом году (по поводу очередного славного юбилея бездарно проигранной поляками «Оборонительной войны 1939 года») портретом самого результативного польского аса времен Второй мировой войны Станислава Скальского. Кажоровскому уже давно надоело сидеть вот так, словно пенек, и наблюдать за одуряющим однообразием окружающего пейзажа (типовая для НАТО ВПП, какую можно увидеть хоть в Афганистане, хоть в Норвегии, и маячившие в утреннем сумраке деревья недалекого леса – и все). При этом курить было нельзя (за сей факт нарушения общеевропейского здорового образа жизни вообще могли оштрафовать на половину месячного оклада и записать в личное дело какую-нибудь гадость о неустойчивой психике или склонности к суициду), а вполне логичной в такой ситуации команды вылезти из кабин и идти досыпать, не раздеваясь, в дежурную «комнату отдыха» рядом со стоянками, т. е. перейти в состояние «Готовности № 2», пока почему-то не было.
Вообще этой ночью вокруг творилось нечто непонятное. Сначала вдруг прошел слух о том, что русские танки якобы вторглись в Эстонию, но при этом из Варшавы эту информацию так и не подтвердили. Потом начали внезапно исчезать в неизвестном направлении литовские военнослужащие, от часовых до литовского полковника Язюнскаса, командующего здешней авиабазой.
Дошло до того, что полякам пришлось вооружить автоматами и отправить дежурить на местный въездной КПП трех своих техников, которые вообще-то были не обязаны это делать. Но штатный литовский караул во главе с лейтенантом куда-то безмолвно и незаметно испарился, и другого выхода не было.
Потом среди ночи была объявлена «Готовность № 1» с неразберихой, суетой, ударами в темноте лбом о дверные косяки и запрыгиванием в полетное обмундирование на ощупь. Однако, когда пилоты дежурного звена заняли места в кабинах, стало очевидно, что никто не знает о том, что происходит и кого, собственно, им предстоит перехватывать. Ситуация складывалась совершенно непонятно, тем более что дежурные локаторщики немедленно доложили, что они ни хрена не видят из-за помех. А если русские ставили активные помехи и нарушали связь, то почему до сих пор ничего не говорилось о войне с ними? В общем, Кажоровского и его двух коллег через два часа должна была сменить на дежурстве в кабинах вторая тройка оставшихся в Зокняе в этот момент польских пилотов.
Последнее обстоятельство радовало, но как-то несильно.
Резкий свистящий звук над головой вырвал Кажоровского из состояния дремоты. А потом где-то над местным хранилищем ГСМ словно что-то лопнуло – раздался чудовищный взрыв, превративший топливные резервуары в одну очень большую, огненную вспышку. Рвануло так сильно, что пилоты в кабинах «F-16», казалось, ощутили дрожь земли.
Первой мыслью Кажоровского после нехитрой констатации того факта, что его ясноглазая Малгося вполне может стать вдовой, так и не побыв ни дня в статусе законной жены, была привычная для летчика аксиома – срочно взлетать.
Но никаких команд на взлет не было. К тому же вокруг все будто вымерло – возле самолетов дежурного звена в этот момент почему-то не было даже ни одного техника, которые должны были закрыть фонари, отсоединить силовые кабели пусковых агрегатов, убрать стремянки и прочее. А раз взлететь не получалось и вокруг рвались ракеты (Кажоровский почему-то сразу догадался, что это были именно ракеты, если это были бы бомбы, над ними уже явно пролетели бы хоть какие-нибудь самолеты, сбросившие их) – счет шел на секунды.
Кажоровский не имел обыкновения заранее пристегиваться к катапульте (тем более сейчас, когда все затекло). Поэтому он довольно легко покинул пилотское кресло, выпрыгнул из кабины и, скатившись по стремянке на бетон, метнулся в сторону вправо от стоянки к пустующему, оставшемуся еще от Советов толстостенному укрытию. Его коллеги, поручик Пиетржик и капитан Гора, то ли замешкались, то ли ждали команды и остались в кабинах. Идиоты, подумал Кажоровский.
Добежать до укрытия Кажоровский не успел, и когда после нового свиста в небе вокруг опять рвануло, причем куда сильней первого раза, упал в траву у ВПП под прикрытие стоявшего там буксировочного электрокара, сильно стукнувшись шлемом о борт этой машинки. Ему показалось, что сразу несколько взрывов слились в один, а потом вокруг засвистели и зашелестели то ли металлические осколки, то ли обломки бетона, а может, и то и другое сразу. Несколько осколков ударили в защитивший пилота электрокар. Кожаровский мгновенно оглох и, наконец подняв голову, увидел то, чего при всем желании никогда не смог бы наблюдать раньше.
Совсем рядом ярко полыхали три «F-16С» дежурного звена, солидно горел стоящий в отдалении Е-3 (между прочим, стоивший 70 миллионов долларов, если в ценах 1977 г., – этот факт из какого-то справочника почему-то неожиданно всплыл в голове Кажоровского), и запоздало бежали врассыпную несколько фигурок в камуфляже и серо-зеленых летных комбинезонах. Вокруг горели ангары, машины и здания, лениво дымились зачехленные литовские самолеты и вертолеты, а на ВПП и рулежках темнело несколько десятков свежих выбоин и воронок приличного размера, исключавших как взлет, так и посадку.
Кажоровский подумал, что, судя по масштабу разрушений вокруг, это, несомненно, были крылатые ракеты, часть из которых точно имела кассетные БЧ, а русские подобные штуки обычно делают весьма основательно – заряды ВВ и мощь поражающих элементов в них точно больше, чем в американских «Томагавках». Хотя «Томагавки» он раньше в деле тоже не видел, разве что в кино.
Одновременно до него наконец дошло, что высокомерный блондинистый поручик Пиетржик, в котором сослуживцы почему-то все время подозревали голубого, и почтенный отец трех детей капитан Гора, скорее всего, не успели покинуть свои кабины и, видимо, сгорели вместе с самолетами. После этого в голове у Кажоровского стало на редкость легко и пусто, хотя сомнений в том, что война таки началась, у него более не было. Лишь спустя десять часов, когда один из двух кое-как добравшихся до Зокняя вертолетов ПСС ВВС Польши W-3 (второй такой же вертолет был сбит уже на обратном пути над польско-литовской границей возле Тракишек) наконец доставил его в числе нескольких уцелевших в Белосток, он понял, как ему повезло сегодня.
В результате удара ракетами Х-55 в Зокняе было уничтожено 5 польских «F-16С» из имевшихся 6 (три на стоянке, два вместе с ангарами), шестой истребитель, стоявший в ангаре незаправленным, был сильно поврежден. На авиабазе было убито 32 и ранено 54 человека. Полякам оставалось признать, что ущерб мог быть значительно большим, если бы накануне одно звено «F-16С» 3-й аэ «Познань» не перелетело из Зокняя к месту постоянного базирования, и горевать о том, что у командования не хватило ума перебросить обратно в Польшу все истребители, а не треть. Собственно, еще с конца 1990-х базирование натовских истребителей в Зокняе считалось мероприятием чисто показушным, чреватым в случае войны натуральной западней – так оно и случилось. Ну а ВВС Литвы после этого просто перестали существовать.
Вообще точность российских ракетных ударов по Прибалтике в этот день была достаточно высокой, сказался обширный опыт Ближнего Востока – отклонения при попадании ракет в большинстве случаев не превышали 20–30 метров. Так во всех трех «странах Балтии» в результате этих ударов было убито всего 8 и ранено 15 гражданских лиц (да и те были в основном вольнонаемным персоналом военных баз из числа то ли особо патриотичных, то ли излишне глупых лиц, не успевших или не захотевших уйти из расположения этих самых воинских частей). Населенные пункты и прочая мирная инфраструктура практически не пострадали, благо военные объекты располагались, как правило, на отшибе.
Соответственно не было проблем с уничтожением десятка радаров местной ПВО (сама ПВО была представлена ПЗРК да малокалиберными пушками вроде ЗУ-23–2, которые даже не были развернуты в боевое положение). В парках на месте постоянной дислокации была уничтожена практически вся боевая техника 1-й пехотной бригады и двух батальонов армии Эстонии (44 шведских БМП CV9035, 56 финских БТРов XA-80EST, полтора десятка БТР-70 и БТР-80, 5 танков М1А1«Абрамс» и сотня артиллерийских орудий), пехотной бригады армии Латвии (3 танка Т-55, 13 БТР М42 шведского производства, 2 БРДМ-2 и около сотни орудий и минометов) и моторизованной бригады «Железный Волк» армии Литвы (240 БТР М113, 10 МТ-ЛБ, батарея САУ PzH 2000, две батареи САУ М109А6 «Паладин», около сотни прочих орудий и минометов и все уцелевшие после «разведки боем» в сторону Гродно танки «Леопард-2А5» и БТРы «Боксер»). На авиабазе «Эмари» были уничтожены 2 «Ан-2», 2 L-39C и 2 «Робинсона» R-44 (еще два таких вертолетика ранее успели улететь в строну Финляндии и Швеции) ВВС Эстонии, а на аэродромах Даугавпилса и Резекне – 4 «Ан-2», 2 «Ми-2» и 4 «Ми-17» ВВС Латвии.
Так называемые «военно-морские флоты» Эстонии, Латвии и Литвы ракетным ударам вообще не подвергались, тем более что все имеющиеся сейчас в их составе исправные погранично-сторожевые катера, малые тральщики и прочие корабли обеспечения в этот момент уже направлялись к вожделенным берегам Скандинавии в изрядно перегруженном виде.
Общие потери трех прибалтийских армий, по первым оценкам, вроде бы перевалили за тысячу человек, но, как выяснилось позднее, эта предварительная цифра включала не только убитых и раненых, но и «пропавших без вести», то есть дезертиров.
Сохранили относительную боеспособность лишь несколько механизированных подразделений трех прибалтийских армий численностью не более роты, которые в момент российских ракетных ударов по Эстонии, Латвии и Литве находились на марше и избежали уничтожения. Однако дальнейшие события показали, что это обстоятельство только усложнило жизнь как самим прибалтам, так и командованию НАТО.
Шоссе где-то юго-западнее Выру. Эстония. 5 июня. 8.45 по варшавскому времени.
Было раннее утро, которое при других обстоятельствах можно было бы назвать «прекрасным» или даже «чудным». Рота «А» (она же «Альфа») 2-го батальона 65-го бронетанкового полка Panther 3-й пехотной дивизии США пылила маршем по шоссе Е-77 на территории Эстонии.
Капитан Билл Спейд сумел вывести из расположения латвийской пехотной бригады (в Адажи под Ригой) 9 танков М1А2 «Абрамс» (еще один танк был частично разукомплектован и стоял в боксе со снятой плитой МТО, бортовыми экранами и еще много чем – на нем перед этим проводили наглядные занятия с будущими латвийскими танкистами, которым позднее собирались передать всю технику роты, и быстро привести эту машину в боеспособное состояние было невозможно), 13 колесных БТР М1126 «Страйкер», в том числе 2 машины огневой поддержки М1128MGS со 105-мм пушками, одну инженерную машину М1130ESU и один медицинский М1133MEV (еще два «Страйкера» оказались неисправными и остались в расположении – ремонтировать их времени не было), пять грузовиков, пять топливозаправщиков и десять «Хамви». Чередование в колонне колесных и гусеничных машин заставляло постоянно снижать скорость и ждать, когда медлительные «Абрамсы» догонят легкобронированный авангард.
И как прекрасно понимал торчавший из люка своего наматывавшего на колеса милю за милей М1126 и уже одуревший от постоянного треска помех в радионаушниках шлемофона капитан Спейд, сейчас его танки и «Страйкеры», похоже, двигались прямиком в сторону полной неизвестности, по маршруту Рига – Сигулда – Аппе – Пулли и далее на Выру, в сторону границы с Россией.
Вроде бы из Адажи рота «А» ушла очень удачно и, главное, вовремя, поскольку, когда колонна отошла уже километров на десять от расположения, Спейд и его люди слышали позади сильные взрывы и видели в предутреннем небе яркие вспышки пламени над горизонтом.
Что это могло быть, как не война? Но ни Спейд, ни его начальники, похоже, не были в этом абсолютно уверены. И вообще капитану было не совсем понятно – кто и зачем придумал весь этот сегодняшний марш-бросок?
Связи ни с какими штабами у него не было с самого начала, радиоэфир забило устойчивыми помехами, а прочие каналы связи не действовали из-за перебоев с электроснабжением – ни тебе вай-фая ни проводного Интернета.
А все началось после того, как посреди ночи весь личный состав роты «А» подняли по тревоге. И почти сразу же в расположении погас свет. Примерно так обычно представляют себе начало войны или полного апокалипсиса разные ленивые штатские дураки, смотрящие особо много голливудских фильмов. Сначала гаснет свет, потом оказывается, что не работают ни холодильник, ни телефон, ни Интернет, ни банкоматы, а когда наконец-то рассветает, по улицам начинают шляться толпы зомби или северокорейские патрули. Ну или валяются просто трупы, а сильный ветер раздувает направо и налево болезнетворные бактерии или вирусы.
В общем, пока нашли и запустили аварийный генератор (причем это пришлось делать самим американцам, латышским «хозяевам» эта «мелкая неприятность», похоже, была глубоко параллельна), припомнили немало браных слов в адрес НАТО вообще и Латвии в частности. Оно и понятно – попробуйте одеться и умыться при свете синеватого, годного в основном для сигнализации армейского фонарика. А потом Спейд некоторое время наблюдал нечто вообще не лезущее ни в какие ворота. Ни одного латышского офицера в чине до майора включительно в расположении местной пехотной бригады почему-то не оказалось. А все местные капитаны и лейтенанты так и не смогли ничего ответить на простой вопрос американского капитана: а что здесь вообще происходит, господа? Они то ли действительно решительно ничего не знали, то ли эти нестерпимые герои «переднего края борьбы с российской агрессией» были сплошь придурками от рождения. Все они делали серьезные лица, а потом на плохом английском отвечали, что они не знают, что здесь происходит, но это не беда – командование НАТО немедленно разъяснит им все это. Вот прямо сейчас. Ну ведь правда же? И преданно смотрели на Спейда своими не то рыбьими, не то коровьими глазами. С тем же успехом можно было разговаривать со стенкой. Спрашивается: кто и чего им тут разъяснит? Все договоры стран Балтии с НАТО были составлены весьма хитро. Вроде бы коллективно НАТО и отвечало за защиту прибалтов от русских, но кто конкретно будет это делать, в подобных договорах не разъяснялось. И уж точно нигде не было четко прописано, что защищать их должна именно армия США. А капитан Спейд со своими людьми вообще прибыл в Латвию на учения, с целью тренировки местного персонала «в обстановке, приближенной к боевой», а не воевать. А если еще до того, как «командование НАТО все разъяснит», им всем на головы посыпятся бомбы или ракеты – тогда что?
К счастью, Спейд не успел сильно испугаться или психануть, поскольку спустя полчаса к нему приехал на роскошном «Мерседесе» с дипломатическими номерами этот траханый подполковник Найдис из аппарата военного атташе в Риге, который олицетворял здесь для американских танкистов и высшую инстанцию, то есть Пентагон, и (как, похоже, искренне думал этот самый подполковник) Господа Бога.
Немедленно заняв кабинет командира бригады и напустив на свою противную, бесцветную физиономию канцелярской крысы невероятную значительность, подполковник Найдис передал капитану письменный приказ, распечатка которого занимала пару строчек на казенном бланке, богато украшенном символикой армии США.
Спейд прочел – приказ был довольно неожиданный и где-то даже странный. Ему предписывалось в течение полутора часов выступить всем наличным составом роты и форсированным маршем выйти на территорию Эстонии для усиления тамошних вооруженных сил. Это было тем более непонятно, поскольку за двое суток до этого Спейду выдали электронные карты совершенно других районов и направлений. В соответствии с ними роте «А» полагалось в случае получения соответствующего приказа выдвигаться на юго-восток Латвии – через Огре и Екабпилс на Даугавпилс, к российской границе. А потом, если потребует обстановка, – в Литву, через Игналину и Пабраде на Вильнюс. Это было логично исходя из того, что происходило в Белоруссии и Литве в последние сутки. Но то, что там началось (все эти «выступления оппозиции», стрельба в отдельных населенных пунктах и авианалеты, о чем Спейда, как и положено, информировали скупо и невнятно), заглохло как-то само собой, и в серьезные боевые действия на этом направлении верилось уже слабо. И вот на тебе.
На недоуменный вопрос капитана Спейда о деталях предписанных его роте действий подполковник на словах уточнил примерно следующее: по некоторым данным «из надежных источников», русские механизированные части якобы только что вторглись на территорию Эстонии с юго-востока, через пограничный переход Куничина Гора – Нойдула со стороны российской Печоры и теперь якобы наступают на север и северо-запад по двум расходящимся направлениям – на Тарту и Валгу. И наверху (кем именно, со слов подполковника понятно не было) якобы было принято крайне «мудрое» решение – усилить эстонскую армию. Тем, что есть, а точнее – хоть чем-то. В общем, по словам подполковника, все было не просто, а очень просто – выйти маршем в заданный район, провести разведку, а при встрече с русскими немедленно атаковать их всеми доступными средствами и постараться вытеснить их с территории Эстонии.
Какими реальными силами русские перешли границу, подполковник не смог точно сказать, ибо он этого, судя по всему, не знал даже приблизительно. А значит, в аппарате военного атташе США в латышской столице о пресловутой «российской агрессии» знали не больше офицеров ротного звена местных вооруженных сил.
Когда Спейд поинтересовался – а что сейчас делают эстонские мехчасти (он по долгу службы знал, что в Эстонии тоже присутствуют американские инструкторы и в тамошнюю армию для поддержки нескольких десятков имеющихся в ней вполне современных БМП CV9035 было передано несколько танков «Абрамс»), Найзис ответил, что, судя по всему, тамошняя армия оказалась небоеспособной. Точнее он сказать не в состоянии, поскольку с Таллином нет никакой связи.
Но хуже всего, с точки зрения Спейда, был тот факт, что Найзис почему-то упорно избегал называть сложившуюся ситуацию «войной», а русских «противником».
– В общем, надеюсь, вы меня правильно поняли, капитан, – повторил, словно заезженная пластинка, Найзис, поднимаясь из кресла командира латышской бригады. – Всем составом роты пересекаете эстонскую границу и при обнаружении русских вступаете в бой!
– А если их там не окажется, сэр?
– Что значит «не окажется»? По нашим данным, они должны там быть!
– Они много чего должны, сэр. А если все-таки нет?
– Тогда свяжетесь с нами, и мы уточним вашу задачу!
– Так ведь никакой связи нет, сэр?!!
– А вдруг к моменту, когда вы выйдете к эстонской границе или даже раньше, она восстановится??!
– А если нет?
– Капитан, не будьте пессимистом.
– А особых поводов для оптимизма я не вижу, сэр. Карты района, где нам предстоит действовать, вы мне и моим людям по вышеизложенным причинам сбросить не сумеете. На базе работает только аварийное освещение, а Интернет не действует из-за какого-то глобального отключения электроснабжения. Как прикажете воевать в таких условиях?
– Капитан, вы же не маленький ребенок, а офицер самой мощной в мире армии США! В конце концов, обратитесь к латвийским военным, уж бумажные карты у них точно должны быть!
– У них здесь спокойно может найтись и глобус Латвии, сэр. И это еще не все, сэр. Большинство местных плохо говорит по-английски, а мои люди ни бельмеса не понимают ни по-латышски, ни тем более по-эстонски. А значит, при движении фактически без карт и прочих средств навигации мне позарез нужны проводники и переводчики. Случайно не подскажете, где их взять, сэр?
– Я же сказал – обратитесь с этим к местным военным! Они немедленно окажут вам любую помощь! Что непонятно?
После этой фразы Спейд начал понимать, что с этим попкой-дураком в роскошном мундире со всеми полученными за героическое сидение в кабинетах регалиями, похоже, бесполезно разговаривать. Но он продолжил задавать неудобные вопросы:
– Сэр, а как же огневая поддержка? А поддержка с воздуха? Кто будет обеспечивать мою противовоздушную оборону? У меня из средств ПВО только турельные пулеметы на машинах и несколько ПЗРК в укладках «Страйкеров». И я не проверял, исправны ли вообще эти «Стингеры»! А может, их там вообще нет?! Сэр, без всего этого нам просто не положено воевать! Нас так учили! А если я встречу русских, атакую их и заставлю отойти с территории Эстонии – что моей роте делать потом?
У уже направившегося к выходу из кабинета командира бригады подполковника выражение лица от этого потока вопросов стало как у человека, который очень сильно хочет по нужде и скорым шагом торопится в туалет. Уже на ходу Найзис еще раз тупо повторил, что по всем вопросам капитан должен будет связаться с ним для «уточнения оперативной обстановки». По любым каналам этой самой связи, которые сейчас вообще не действовали. И уж после этого они постараются удовлетворить все потребности Спейда.
– Приказы надо выполнять! – важно произнес подполковник, давая понять, что разговор окончен. Затем он быстро спустился по лестнице на улицу и, хлопнув дверью своего посольского лимузина, удалился восвояси, оставив Спейда в состоянии тягостного недоумения. Легко сказать – иди и выполни приказ. А попробуй вытесни одной-единственной ротой неизвестное количество русских, да еще с территории соседней страны, куда надо переть своим ходом миль сто, и это если по прямой.
Несколько бумажных карт нужного района и пару электронных приложений со схемами расположения основных автомобильных дорог Спейд все-таки нашел, правда, все они были «для внутреннего употребления» с латышскими и эстонскими названиями и без английского перевода. А вот проводника или переводчика найти так и не удалось. Латышские офицерики по этому вопросу посылали Спейда к командиру бригады или его замам, а они в расположении так и не появились.
За те полчаса, пока рота «А» готовилась к маршу, произошло еще одно крайне неприятное событие – в расположение заявилась та самая ужасная баба, которую Спейд уже успел узнать под именем «полковник Э. Клингман».
Когда в предутреннем сумраке светлой летней ночи к «Страйкеру» Спейда подъехал люксовый внедорожник с дипломатическими номерами, внутри у капитана все упало и похолодело: второй визит начальства за одну ночь – это слишком. Еще хуже ему стало, когда из машины выбралась эта самая Мадам. Со стороны казалось, что она вообще не спала в эту ночь. На сей раз полковник Клингман вырядилась в темно-синий приталенный костюмчик с узкой юбкой до колен, белую блузочку, темные колготки и черные туфли на шпильках. Дополняли картину решительное выражение лица, аккуратная прическа и макияжик, карточка-пропуск на лацкане жакета, сумка из какой-то последней модной коллекции через плечо и небольшой кейс в руках. Этакая преуспевающая бизнесвумен, явившаяся сюда, словно прямо из офиса. Ну или с делового приема. Спейду в первую минуту даже стало прямо-таки стыдно за свой серый камуфляж, полевую «сбрую» и висящий на плече укороченный М4.
– Чем обязан вашему визиту, мэм? – спросил Спейд, когда они прошли в освещенное тусклым аварийным светом тесное помещение, служившее роте «А» канцелярией.
Мадам расстегнула сумочку, достала оттуда элегантную кожаную папку, а из папки – письменный приказ. После этого Мадам протянула приказ Спейду, а сама села на его командирское место за письменным столом и вопросительно уставилась на него.
– Мэм, здесь сказано, что вы назначаетесь «координатором» предстоящей операции, – сказал Спейд, изучив недлинный текст приказа. – И мне интересно – кем именно был отдан этот приказ?
– А зачем вам это знать? – искренне удивилась Мадам. – Это не ваш уровень допуска к секретной информации, капитан.
То есть откуда именно пришел приказ, было непонятно, но по интонации, с которой эта Клигман разговаривала с капитаном Спейдом, создавалось впечатление, что не иначе как прямо из Вашингтона.
– И что вы здесь собираетесь координировать, мэм? – поинтересовался Спейд.
– Я намерена контролировать все действия вас и ваших людей, капитан, поскольку накануне вы проявили себя не лучшим образом. А также координировать эти действия с местными властями, военными и гражданскими. Надеюсь, это понятно?
За этой ее фразой не стояло ничего хорошего. Судя по всему, эта «полковник» была не только намерена совать свой длинный нос всюду, куда только возможно, но и затем, как это было принято в последнее время, еще и составлять всякие «отчеты о психологическом состоянии подразделения». А такие ставшие «доброй традицией» бумажки в чем-то даже хуже доносов, если верить подобному, вдруг ни с того ни с сего выясняется, что военнослужащие армии США сплошь и рядом оказываются «психологически неустойчивыми», «моральный климат в подразделении» – нездоровым, а солдаты и офицеры через одного подвержены разным фобиям – то местных жителей они не любят, то местные языки и диалекты, то мужчин, то женщин, то крупный рогатый скот, то красный цвет черепичных крыш, то запах весенней травы. А кому нужны в личном деле лишние подозрения и тонкие намеки на гомофобию или, к примеру, скотоложество? И так две трети личного состава вооруженных сил США (как, впрочем, и большинство населения этой страны) давно и прочно сидит на сильных антидепрессантах, так зачем лишний раз давить людям на их и без того нездоровую психику?
– Понятно, – ответил Спейд. – А вы что – знаете латышский или эстонский языки?
– А зачем? – искренне удивилась Мадам. – Латвия и Эстония – это часть объединенной Европы, где главным языком является английский. Или вы хотите сказать, что здесь не знают английского языка?
Данная пафосная фраза с ходу выдавала дремучее невежество полковника Клингман в вопросах, связанных с деталями «местного колорита», – болезнь, весьма характерная для американских политиков и чиновников высокого ранга, неизлечимый комплекс «пупов земли».
– Поверьте, мэм, английский здесь знают далеко не все.
– Не может этого быть! – заявила Мадам тоном, не терпящим никаких возражений. – Мы десятилетиями тратили немалые средства на обучение населения стран Балтии английскому языку!
– Вот и я о том же, мэм. Тратили-то мы тратили, но язык они все равно знают откровенно через пень-колоду. Так вы что – намерены ехать вместе с нами в Эстонию?
– Конечно. А вы как думали?
– Виноват, мэм. Переодеваться в полевой камуфляж будете?
– А зачем? Да, капитан, я требую предоставить мне командно-штабную машину или грузовик, оснащенный всеми необходимыми средствами связи!
– Во-первых, мэм, связь все равно не работает. Никакая. Поскольку из-за границы ставят помехи. А во-вторых, в составе моей роты нет ни КШМ, ни грузовиков с КУНГами. Конечно, можно попросить латвийских военных, но им вся подобная техника была передана по программам военной помощи и имеет весьма почтенный возраст. Никто точно не знает, заведется она вообще или нет.
– И что вы мне в таком случае предлагаете?
– «Хамви» сержанта Вегнера в связном варианте, больше ничего предложить не могу. Не полезете же вы в танк в таком виде.
– Хорошо, «Хамви» меня вполне устроит, – ответила мадам, и ее взгляд стал каким-то особенно ненавидящим. Еще бы, видите ли ее внешний вид этому «сапогу» не понравился.
Кординатор, меланхолично подумал Спейд, сволочь ты, а не координатор.
– Кстати, а когда вы намерены выступать? – поинтересовалась Мадам.
– По готовности. Мои люди уже вывели технику из боксов и готовятся к маршу. Думаю, что в течение получаса выступим, как только заправим крайние машины.
– Хорошо, но поторопитесь.
– Простите, мэм, а вам что – известны какие-то подробности?
– Какие еще вам нужны подробности, капитан?
– Хотя бы данные о том, какими силами русские перешли границу Эстонии и как далеко продвинулись.
– Капитан, у вас же только что был подполковник Найзис. Он должен был объяснить вам все, что вам положено знать. Или он этого не сделал?
– Почему не сделал? Сделал.
– Тогда что еще вы хотите от меня, капитан? У вас есть соответствующий приказ, вот и извольте его выполнять!
– Есть, мэм! – ответил Спейд, понимая, что никаких подробностей он и сейчас не дождется. Скорее всего, по причине того, что начальство их просто не знает.
– Разговор окончен! – сказала Мадам, поднимаясь с кресла, и добавила: – Выступаем немедленно! Капитан, проводите меня к моей машине!
И простучала каблуками остроносых туфель в направлении выхода. Встречные солдаты и сержанты роты «А» при ее виде вставали навытяжку, но честь не отдавали, поскольку Мадам была в штатском и они еще не знали, кто она такая – рассмотреть висящую на ее лацкане карточку при скудном освещении в эти предутренние часы было сложно. Спейд шел следом за ней и проклинал свою тяжкую долю. Разумеется, сержант Вегнер и его напарница, капрал-связистка Мей Кванг, не сильно обрадовались приказу насчет размещения у себя лишнего пассажира, но возражать, естественно, не посмели, как-никак высокое начальство.
Тем не менее, несмотря ни на что и ни на кого, рота «А» выступила достаточно быстро и без особых неприятностей.
А когда спустя некоторое время в отдалении послышались взрывы, Спейд мстительно ухмыльнулся, провожая взглядом вырвавшийся в голову колонны песочно-желтый (эта машина была взята из резерва, и ее не успели перекрасить в «европейский» зеленый цвет) вегнеровский «Хамви» с полковником Клингман. Если это долбанули по только что покинутому ротой «А» расположению латвийской пехотной бригады, внедорожник, на котором приехала эта ужасная баба, явно накрылся медным тазом. Пустячок, а приятно. Автомобиль наверняка казенный, потом эта стерва, если что, замучается отписываться.
Однако по мере дальнейшего продвижения подразделения в сторону Эстонии на душе у капитана Спейда становилось все более муторно.
Прежде всего он, как имеющий некоторый опыт офицер, понимал, что сейчас, на марше, рота «А» уязвима, как черепаха без панциря, поскольку она слепа и глуха. Помехи в радиоэфире не позволяли держать устойчивую связь даже между отдельными машинами в колонне, не было ни привычной картинки местности со спутников в режиме онлайн, ни мотающихся по направлению твоего движения разведывательно-ударных вертолетов и беспилотников (а ведь армия США до этого не обходилась без этого даже в говносраном Ираке!), ни постоянного контроля со стороны логистов вышестоящего штаба, которые, если что, подумают и оценят обстановку за тебя. А думать своей головой и воевать чисто визуально капитан Спейд, как и большинство оборзевших от десятилетий безнаказанности и претензий на собственную исключительность американских командиров, как-то разучился и потому осознавал своей больной головой, что сейчас русские, похоже, их всех нехило переиграли. А значит, следовало ждать неприятностей – русские не могли не видеть, что по сопредельной территории движется колонна американской боевой техники, и со спутников, и при помощи иных средств разведки. До границы с Россией здесь было максимум миль сто, и русские могли без особых проблем расхреначить его, Спейда, роту, послав для этого звено боевых вертолетов или штурмовиков. Тем более что на какую-то местную ПВО сейчас рассчитывать вообще не стоило, а собственные возможности Спейда по отражению авиаударов равнялись нулю – разве что влезть на какой-нибудь бугор и как в плохом кино размахивать американским флагом, надеясь на то, что вражеские пилоты испугаются одного твоего вида или «международного конфликта», развернутся и улетят восвояси. В общем, сейчас русские могли уделать роту «А» с абсолютно «сухим» счетом. Но минуты шли, а они почему-то этого не делали, и Спейд, настроение которого портилось все больше, был не в силах понять причину этого.
На самом деле в Генштабе ВС РФ действительно прекрасно видели и отслеживали в реальном времени движение механизированных колонн по территории Латвии и Эстонии. Этих колонн было несколько – разрозненные механизированные подразделения, стронутые с мест постоянной дислокации противоречивыми приказами, лишенные разведданных, связи и уже истерически настроенные на встречу с многочисленными русскими танками (которых там сейчас реально не было ни одного), перли откровенно на авось. Причем многие из них сейчас шли навстречу друг другу. Движущаяся, ревущая двигателями и лязгающая гусеницами военная техника, не важно чья, сейчас только добавляла хаоса и паники, а вскоре некоторые из этих натовских подразделений с трясущимися на спусковых крючках пальцами должны были встретиться в неких точках на карте. И результат подобных встреч не мог предсказать никто. Собственно, на это у русских и был расчет. Именно поэтому все эти мехколонны до сих пор не подвергались ракетным или авиационным ударам.
Кроме этого, капитан Спейд не мог понять и многого другого.
Едва выехав за ворота из расположения латвийской пехотной бригады, рота «А» немедленно начала попадать в пробки и заторы. Несмотря на очень раннее утро, в сторону Риги со всех сторон перли скопом разнотипные легковые машины, автобусы всех возможных цветов и размеров и даже небольшие грузовики и фургоны, битком набитые людьми. А по обочинам дорог в ту же сторону топали пешком если не толпы, то большие группы нагруженных сумками, чемоданами и баулами местных пейзан. Все эти машины и массы народа создавали нешуточные проблемы с движением.
При этом никакой полиции, ни простой, ни дорожной, вокруг не было вообще, зато пикетчики из числа так называемого «русскоязычного населения» со своими коронными выкриками «янки гоу хоум!» и плакатами аналогичного содержания довольно густо стояли там и сям по направлению движения бронемашин и танков, так, словно эти личности и не уходили со своих мест даже на ночь. Причем сегодня в отличие от предыдущих дней протестанты как-то особенно злобно ухмылялись и показывали американским солдатам неприличные жесты. Видимо, понимая, что им за это ничего не будет – раньше за подобные оскорбительные действия в отношении «друзей-защитников» могли запросто препроводить в полицейский участок и как минимум оштрафовать. Как все изменилось за какие-то пару суток.
Спейду пришлось в дополнение к возглавляемому вторым лейтенантом Сирсом авангарду из пары М1126 «Страйкер» и одного М1128MGS со 105-мм пушкой (за которыми увязался «Хамви» сержанта Вегнера с явно желающей все знать первой полковником Клингман) пустить впереди колонны два «Хамви» сержанта Уилсона и капрала Вульфа. Эти два экипажа во время прежних передвижений машин роты «А» на учения и с учений выполняли функции военной полиции, а сами «Хамви» имели соответствующую маркировку вроде надписей Convoy Follows (хотя, к примеру, мигалок у них, конечно, не было). Толку от этого было немного, хотя несколько глухих пробок колонна при помощи брани и под угрозой применения оружия все-таки преодолела.
Спейда немного грела мысль о том, что, пока на дорогах вокруг полно гражданских, по ним не ударят еще и из нежелания создавать лишние жертвы. При этом все попытки задавать вопросы бегущим гражданским во время остановок (этим тщетно пытался заниматься, в частности, капрал Брикер, изображавший из себя знатока латышского языка) оказались практически бесполезны. Во всех случаях местные горожане и фермеры не понимали, чего от них хотят, и пытались на ломаном английском доказать американцам, что «русские напали» и «через час-полтора будут здесь», а они все «идут в ближайший порт, чтобы сесть на какой-нибудь корабль и убраться подальше отсюда за границу». При этом никто из них в глаза не видел ни одного русского танка, солдата или самолета, а большинство бегущих, как это ни странно, составляли молодые или относительно молодые мужчины и женщины (стариков или женщин с детьми среди этих кандидатов в беженцы практически не наблюдалось). Выходит, в бега разом ударилось все трудоспособное население Латвии? Похоже, что так и было, на это указывали и закрытые еще с прошлого вечера магазины и офисы в населенных пунктах, через которые проходила рота «А».
А когда где-то за горизонтом начали звучать глухие взрывы, движение бегущего местного населения стало и вовсе хаотично-паническим – машины пытались сдавать назад, разворачиваться в неположенных местах и ехать по встречке, а пешеходы буквально лезли под колеса. К счастью, к этому времени рота «А» уже вышла на шоссе за пределы крупных населенных пунктов, а там любые заторы были уже не столь фатальными. Но и здесь беженцев меньше не становилось – и машины, и пешие люди попадались навстречу вплоть до самой границы с Эстонией.
Совершенно беспрепятственно проехав через опустевший погранпереход у Валги, Спейд обнаружил в этом городке на эстонской стороне границы совершенно ту же уже знакомую картину – чудовищное скопление машин и людей (особенно возле бензоколонок), опущенные жалюзи магазинов и полное отсутствие местных военных или полицейских. И опять навстречу колонне шли пешком и ехали на машинах испуганные беженцы, которые, по их словам, «еле успели убежать от русских». Но при этом они не могли сказать, сколько этих русских, где эти русские находятся, куда двигаются и как выглядят. То есть получалось, что и здесь про русских много слышали, но сами не видели. Ни одного.
В районе населенного пункта, обозначенного на карте как Антсла, где шоссе шло параллельно пустынной железной дороге, а беженцы в какой-то момент практически перестали попадаться навстречу, Спейд наконец остановил колонну и, выставив боевое охранение, собрал у своего «Страйкера» на совещание офицеров. Офицеров, кроме него, было всего трое – вторые лейтенанты Сирс, Гарбер и Эннис. Чернокожий Гарбер командовал танкистами, остальные двое числились командирами взводов. Их почтила своим присутствием и полковник Э. Клингман. За несколько часов, проведенных в лишенной комфорта и уюта кабине «Хамви», надменная Мадам несколько подрастеряла свой лоск – теперь ее юбка и жакетик были ощутимо мятыми от долгого сидения, а блузка уже не выглядела столь белоснежной.
– Парни, – сказал Спейд своим лейтенантам, внешний вид и выражение лиц которых не располагали к особому оптимизму. – Знаю, что вы про все это думаете. Но дела хреновые. Связи по-прежнему нет, а что происходит впереди, вообще непонятно. Если эти загадочные русские действительно двигаются с той стороны, на которую нас ориентировало начальство, пусть даже с минимальной скоростью, то мы уже давно должны были по-любому встретиться с ними. За три с лишним часа мы прошли почти сотню миль, но ничего хотя бы отдаленно похожего на противника мы по-прежнему не наблюдаем, и я не знаю, что вам сказать… Джон, твои ребята за это время хоть что-нибудь видели?
– Абсолютно ничего, сэр, – ответил командовавший авангардом тощий и бритый практически под ноль лейтенант Сирс. – Никакого движения ни на земле, ни в воздухе. Ни авиации, ни боевой техники. То ли они все куда-то провалились, то ли у нашего командования неверные, мать его, сведения. Если только не предположить, что русские ведут что-то вроде этой самой пресловутой «гибридной войны», о которой в последнее время столько говорят, и они пустили сюда не армейские части, а легковооруженных террористов, которые действуют мелкими пешими группами. Но их же так просто не обнаружить, тем более что кругом полно разнообразного народу и мы не имеем никакой конкретной предварительной информации о проникновении этих самых террористов. А как прикажете отличить беженца от террориста? Здесь и сейчас чуть ли не у любого встречного теоретически может обнаружиться ствол с глушителем в кармане куртки или взрывное устройство в сумке. Но не могу же я обыскивать буквально всех, кто попадается нам навстречу! Во-первых, у меня для этого просто людей нет, а во-вторых, если никаких террористов все-таки нет, нас засудят за подобный шмон, поскольку местные начнут орать о том, что мы нарушаем их гражданские права! Я с этим уже сталкивался в Германии, когда патрулировал периметр военной базы…
Эннис и Гарбер в целом подтвердили слова Сирса, доложив, что они и их подчиненные тоже ничего не видели и не нашли никаких поводов для беспокойства. То есть спустя почти четыре часа после выхода роты «А» из исходной точки обстановка так и не прояснилась, а связь не восстановилась. А значит, все высокомудрые предположения и допущения подполковника Найзиса и тех, кто стоял над ним, были фуфлом полным или частичным.
– Ну что же, тогда делаем так, – сказал Спейд, немного подумав. – Продолжаем наше движение прежним порядком. Сирс со своими по-прежнему впереди. Поскольку ни на рации, ни на мобилы надежды никакой, всю сигнализацию осуществляем ракетами следующим образом. Если авангард обнаруживает впереди что-то подозрительное – парни лейтенанта Сирса дают зеленую ракету. Если впереди появляется четко идентифицируемый противник или по авангарду открывают огонь – Сирс дает красную ракету.
– А что, если главные силы, то есть вас, сэр, атакуют с тыла? – спросил Сирс.
– Если нас атакуют, то ты, Джонни, это поймешь и без всяких факаных сигнальных ракет, – ответил Спейд и продолжил: – Теперь дальше. Если авангард встречает противника и при этом завязывается бой, вперед немедленно выдвигаются танкисты лейтенанта Гарбера, а остальные разворачиваются в боевой порядок и занимают круговую оборону. Дальше по обстановке. Если противник окажется слишком многочисленным, авангард отходит к главным силам, а танкисты прикрывают отход. Если превосходство будет на нашей стороне или силы будут равными, танкисты пытаются подавить огневые средства противника, опрокинуть его и заставить отойти. В этом случае наши главные силы затем подтягиваются к авангарду. А после соединения авангарда с главными силами по любому из этих двух вариантов мы определяемся насчет дальнейших действий. Вопросы и возражения есть?
– Нет, сэр, – ответили лейтенанты чуть ли не в один голос.
– Да, вот еще что, – вспомнил Спейд. – Предупреждаю – огонь первыми не открывать! Стрелять на поражение, только если противник будет четко идентифицирован или первым начнет палить по вам! Или и то и другое одновременно! Это понятно, Джон?
– Да, сэр! – выдохнул Сирс.
– Еще вопросы есть? – поинтересовался Спейд на всякий случай, особенно внимательно посмотрев в сторону полковника Клигман.
Но вопросов больше не было ни у офицеров роты «А», ни, как это ни странно, у Мадам. Вообще, судя по тому, что полковник Клингман так и не догадалась ввернуть в разговор ничего от себя, капитан Спейд делал все более-менее правильно. Хотя общее состояние полной неопределенности, похоже, отрицательно тоже сказалось на умственных способностях полковника Клингман. Во время разговора Мадам все время теребила свой мертво молчащий айфон, и выражение ее лица при несколько расширенных зрачках было каким-то странным, словно дамочка в этот момент была под дурью или пьяной в хлам, а может, просто горсточку антистрессовых пилюль скушала. Так что неудивительно, что она так ничего и не сказала.
– Ну раз всем все ясно – по машинам! – скомандовал Спейд. Офицеры отметили дальнейший маршрут движения на бумажных картах и электронных приложениях для автомобилистов и полезли в люки.
Через несколько минут колонна вновь тронулась.
Минут сорок движение продолжалось в прежнем режиме – в триплексах командирского «Страйкера» Спейда мелькали перелески на обочинах дороги, дорожные ограждения и разметка и редкие встречные машины с беженцами.
И вдруг за поворотом дороги, как раз там, где находились бронемашины Сирса и несколько «Хамви» (включая машину сержанта Вегнера с Мадам в качестве пассажира), начали стрелять. И начали, что называется, «с полуоборота» – сначала несколько коротких очередей из чего-то малокалиберного, которые сразу же превратились в сплошную какофонию, в которой четко угадывались «голоса» минимум трех крупнокалиберных пулеметов. А потом раздалось и несколько пушечных выстрелов – похоже, из 105-мм пушки М1128MGS.
Одновременно с началом стрельбы в небо над деревьями несколько запоздало взлетела красная ракета.
Понять, что именно происходило впереди с такого расстояния, было невозможно – по обеим сторонам дороги тянулся лес.
Колонна немедленно встала, рассредоточившись по обочинам, из БТРов посыпались солдаты, сразу начавшие занимать оборону вокруг боевых машин.
– Танкисты, вперед! – заорал Спейд, высунувшись из люка и махая руками по направлению их движения.
Но Гарберу и не требовалось дополнительных команд – девять зеленых «Абрамсов» уже пошли вперед недлинной колонной, осторожно объезжая «Страйкеры» и автомашины.
Через несколько минут «Абрамсы» скрылись из виду, потом впереди забухали танковые пушки, раздались взрывы, а затем за деревьями поднялись клубы черного дыма. Теперь главным силам роты «А» оставалось только ждать развязки.
Сильная стрельба за поворотом шла минут десять. Потом перестали стрелять танковые пушки и постепенно замолкли пулеметы. Трещали только одиночные выстрелы и короткие очереди. А потом из-за поворота выскочил едущий немыслимыми зигзагами камуфлированный «Хамви», у которого, похоже, было повреждено рулевое управление. Выглядела машина страшновато – все стекла и триплексы вокруг верхней пулеметной установки пробиты во многих местах и покрылись сетью трещин, передок сильно помят, фары разбиты, в передней проекции несколько десятков свежих вмятин и пробоин. Как видно, бой впереди был совсем неслабый.
Когда дырявый «Хамви» наконец поравнялся с М1126 капитана Спейда, с переднего места рядом с водителем выскочил, как черт из коробочки, взмыленный и где-то даже одуревший лейтенант Сирс – глаза дикие, каска с противопылевыми очками на затылке, за плечом остро воняющий горелым порохом М4.
– Ты зачем здесь? – откровенно изумился Спейд. Хотя вопрос был чисто риторический – при отсутствии радиосвязи им там, в авангарде, не оставалось ничего другого, кроме как посылать направо и налево связных, пеших или на машинах. Экое скотство – воевать в условиях, когда противник разом вырубил всю связь. Гораздо интереснее было другое – почему Сирс прибыл для доклада лично? Не мог какого-нибудь толкового солдата прислать?
– Да там такое… – ответил Сирс совершенно не по уставу (при этом было видно, как у него трясутся руки) и, словно что-то вспомнив, добавил: – Нужно срочно медиков, там много раненых.
– И что там такое впереди? И кто там, черт возьми, командует, раз ты сам сюда ко мне поехал?
– Там впереди. В общем, сэр, я даже не знаю, что сказать. Но, похоже, мы победили, сэр. А за меня там сержант Воод пока командует.
– А Гарбер?
– Гарбер убит, сэр. Командование танкистами принял сержант Моралес…
От этих слов у Спейда внутри все аж похолодело.
– Что? Как такое могло произойти?
– Следуйте за мной и сами посмотрите, сэр!
– Медики – вперед! – заорал Спейд, указуя рукой в нужную сторону.
Санитарный персонал засуетился, а потом единственный в колонне медицинский М1133MEV и два санитарных «Хамви» снялись с места и рванули за поворот.
– Вперед! – приказал Спейд своему мехводу рядовому 1-го класса Фаверо и крикнул уже бежавшему к его машине лейтенанту Эннису, который и без всяких приказов и подсказок по рации, похоже, понял, что вокруг происходит нечто экстраординарное. – Пока останешься здесь за меня! И смотреть в оба!
Эннис откозырял и побежал обратно к своему БТРу.
Угловатый командирский «Стайкер» взревел двигателем и, окутавшись сизым дымом, двинулся за поворот следом за вихляющимся из стороны в сторону «Хамви» Сирса. Они еще не успели подъехать непосредственно к месту боя, когда навстречу командирам попались возвращавшиеся к главным силам санитарные машины. И, похоже, не пустые.
Впереди на шоссе был сплошной огонь и дым, в лесу, слева от дороги, среди поваленных многочисленными орудийными промахами деревьев, еще изредка стреляли одиночными. Не доходя до места боя, вдоль обочин стояло шесть «Абрамсов» с развернутыми вправо и влево по сторонам дороги башнями. Из верхних люков торчали приникшие к турельным «Браунингам» танкисты, похоже, готовые открыть шквальный огонь в любую секунду. Дальше стоял еще один, сползший кормой в кювет М1 с размотанной далеко вперед правой гусеницей и оторванным ленивцем, возле которого суетились несколько пехотинцев и танкистов, которыми командовал рослый смуглый сержант Моралес. На траве возле танка лежало рядком несколько тел в знакомой пятнисто-серой с желтоватым оттенком одежде. Крайним положили труп рослого человека в офицерской амуниции. Вместо головы и лица у него было какое-то тускло блестящее месиво, только по черным кистям рук и металлическому браслету часов Breda можно было определить, что это и есть второй лейтенант Гарбер. За подбитым «Абрамсом» просматривалась загроможденная приткнувшимися где попало и как попало горящими автомобилями, бронемашинами и танками дорога. И сейчас двое солдат знакомого облика неумело волокли оттуда, из-за машин, третьего, судя по его окровавленному лицу, отсутствию каски и общему сходству с мешком или манекеном, – убитого. Спейд попытался припомнить, откуда он знает этих двух солдат, и неожиданно вспомнил, что эти два клоуна, рядовые Зекс и Бригс, – типичный продукт «нового времени». Когда в армию США начали легально набирать по контракту геев, капитан Спейд искренне надеялся, что ему очень не скоро «посчастливится» близко пообщаться с этой публикой, но не тут-то было. Поскольку почти сразу же в его подразделении завелись эти два чудака на букву «м» (один из них, кажется, Бригс, которому, видимо, было мало быть просто геем, развлекался тем, что писал во всех официальных анкетах, что он не просто «гей», а «латентный гей», и чем он отличается от «гея обыкновенного», было не очень ясно, а прямо спросить его никто так и не рискнул – боялись нарваться на обвинения в гомофобии), которые всячески выпячивали напоказ свою ориентацию и устраивали бесконечные скандалы, если сослуживцы смотрели на них «как-то не так». Честно говоря, Спейд предпочел, чтобы этих уродов убили (а солдаты они оба были крайне дерьмовые, даже если судить по их гарнизонной службе мирного времени) в первую очередь, но, увы, пока что они были живы и здоровы. От осознания этого факта настроение капитана испортилось окончательно.
Как бы там ни было, Спейд и высунувшиеся из своих люков члены его экипажа могли лишь молча смотреть на окружающее безобразие, слегка приоткрыв рты от удивления. В этот момент на броню командирского М1126, ловко миновав торчавшие по бортам «противокумулятивные» сетки из металлических прутков и уголков, запрыгнул взмыленный Сирс.
– Поехали, – приказал он мехводу. – Только медленно и осторожнее.
И «Страйкер» поехал. Сначала они миновали еще два съехавших с дороги «Абрамса». Один из танков скособочился, опустившись едва не на днище и уронив ствол орудия на лобовую броню. В его башне просматривались две свежие, основательные пробоины, а из всех щелей и открытых люков шел бело-синеватый дым, остро воняющий горелой синтетикой. Даже если ППС и сработала штатно внутри танка, что-то все равно продолжало гореть. По номеру Спейд без труда определил, что это командирский танк Гарбера. Второй М1 выглядел еще хуже гарберовского – ему сильно изуродовало левый борт, снесло экраны, перебило гусеницу и сорвало с балансиров несколько катков. Танк стоял заметно накренившись влево, упершись пушкой в землю. Дальше стояли на ободах два «Страйкера», на которые нельзя было смотреть без содрогания – они уже догорали, и местами черно-коричневое горелое железо еще отсвечивало малиновыми отсветами. При этом М1128MGS разнесло до основания – угадывалось только шасси, а боевой модуль со 105-мм пушкой валялся в стороне. Похоже, здесь рванул боекомплект. Впереди и по сторонам горелых БТРов торчали три продырявленных и горящих «Хамви», среди которых выделялась желтая радиомашина с распахнутыми дверями и лениво курившимся из-под капота дымом. Возле нее Спейд четко рассмотрел два застывших в неестественных позах тела в камуфляже – это были сержант Вегнер и капрал Кванг. Похоже, их машине сначала издырявили капот и ветровое стекло, а при попытке экипажа покинуть транспортное средство срезали автоматным или пулеметным огнем и сержанта с напарницей. Количество дырок в «Хамви» и обоих трупах заставляло живо вспомнить старое кино про Бонни и Клайда. О том, куда при этом делась полковник Клингман, капитан Спейд в этот момент даже не подумал, возможно, потому, что ее трупа рядом с машиной он не увидел.
На дороге среди подбитых машин довольно густо лежали трупы, вперемешку – в знакомом пиксельном камуфляже серо-желтых оттенков и нетипичном для армии США зеленом камуфле (вторых было чуть больше, но это не сильно радовало). Впрочем, Спейд вспомнил, что камуфляж подобной «лесной» расцветки характерен для скандинавов – на учениях он видел такие куртки и штаны на норвежцах и датчанах, да и нейтральные шведы экипировались аналогично.
– Стоп! – скомандовал Спейд мехводу и добавил, доставая автомат и обращаясь к Сирсу: – Ну, лейтенант, пойдем уже посмотрим, что там такое.
И они, гремя амуницией, ссыпались с брони.
Справа из-за горящих машин сразу же появился хмурый солдат, в котором Спейд опознал рядового Острандера из разведвзвода.
– Сэр! – крикнул тот, обращаясь то ли к Спейду, то ли к Сирсу, то ли к обоим сразу.
– Будьте осторожны! Вон из того леса еще изредка стреляют!
Спейд молча махнул рукой, давая понять, что понял предупреждение.
А сам между тем приблизился к чадящим и подбитым вражеским машинам. Часть из них лениво горела, часть просто стояла с большими интервалами, съехав в кювет на пробитых покрышках. Пара грузовиков, водители которых, видимо, попытались развернуться, стояла чуть ли не поперек дороги.
В целом колонна выглядела довольно странно. Первым стоял продырявленный из танковой пушки в двух местах вроде бы типично русский БТР-80 с повернутой влево пулеметной башней и открытыми люками, а за ним – русский же грузовик Зил-131 с пробитым не одним десятком пуль и осколков штабным КУНГом вместо обычного кузова. А вот дальше тянулись уже машины вполне западного производства – немецкие грузовики «Унимог» и MAN и четыре угловатых трехосных БТРа, похожих одновременно на французские VABы и немецкие «Фуксы» – два из них горели, в двух было по несколько сквозных пробоин. Спейд вспомнил, что последние – это, похоже, ХА-180 финского производства, такие есть у некоторых стран НАТО, в частности у голландцев, которые вроде бы и перепродали излишки этих машин Эстонии. Характерно, что вся эта техника, и русского, и западного производства, была окрашена в одинаковый, очень похожий на немецкий камуфляж.
Подойдя еще ближе к разбитой колонне, Спейд рассмотрел, что и обозначения на всей технике были одинаковые – сине-черно-белые флажки и либо три синих льва на желтом щитке, либо черный щиток с вертикальным мечом, желтой полосой в виде старинной крепостной стены и тремя синими львами, либо серый орел с мечом в одной лапе и желтым щитком со все теми же тремя львами в другой – именно орел с мечом был нарисован на БТР-80 и «Зиле».
Рядом на разделительной полосе лежало пятеро убитых в чужой форме, включая одну рослую и страшную бабу неопределенного возраста. Спейд остановился и наклонился над телами, чтобы получше рассмотреть их – на всех мертвых солдатах противника был зеленый натовский камуфляж, трехцветные флажки и эмблемы, аналогичные технике, нашиты или прикреплены на «липунах» на рукава. Каски и снаряжение – тоже натовские. Вооружение – немецкие винтовки G3, израильские «Галилы», чуть в стороне валялся и немецкий пулемет MG3. На куртках покойников просматривалась буквенная маркировка в виде надписей на непонятном языке – Eesti Kaitsevagi или Eesti Kaitseliit.
– Что это еще за Eesti Kaitsevagi и Eesti Kaitseliit? – спросил Спейд у Сирса, с трудом прочитав эти словосочетания, и добавил: – До чего же у них тут варварские наречия, это же можно язык сломать.
– Видите ли, сэр, – ответил Сирс, и выражение его лица стало каким-то особенно растерянным. – Если верить выданному нам справочнику, Eesti Kaitsevagi – это сухопутные войска армии Эстонии, а Eesti Kaitseliit – это эстонские формирования резервистов, мобилизуемые в случае войны, местный аналог нашей национальной гвардии.
Вонючий дым от горящих машин ел глаза и вызывал сильное слезотечение, но плакать Спейду уже хотелось и просто так, от тоски. Далеко в лесу за дорогой еще несколько раз выстрелили одиночными. За стрельбой последовала отборная американская брань с типично южным акцентом.
– Так что здесь было, лейтенант? – поинтересовался Спейд, поворачиваясь к Сирсу. – Вы что-нибудь вообще понимаете?
– Думаю, не больше вашего, сэр! Мы увидели идущую навстречу нам колонну. Впереди нее, как вы видите, ехали русский БТР-80 и русская грузовая машина. Прежде чем мы что-то успели понять, из колонны открыли по нам пулеметный огонь, машины попытались рассредоточиться, а их пехота спешилась и оперативно развернула противотанковые средства. Мы открыли ответный огонь и дали ракету, но они почти сразу же успели поразить два наших «Страйкера» из трех и большинство «Хамви». Хорошо, что быстро подошли танкисты и разделали эту колонну, а то нам был бы конец.
– И что это были за противотанковые средства?
– А вот посмотрите сами, сэр, – предложил капитану Сирс, отводя его за грузовики.
Там, на обочине дороги, метрах в сорока друг от друга, стояли два более чем знакомых треножника с замысловатыми прицелами и пусковыми трубами, а в стороне валялись еще пусковые трубы поменьше и другой формы и несколько опять-таки очень знакомых серо-зеленых футляров с ракетами в укупорке, с маркировкой US ARMY. BGM-71 Tow и US ARMY. FGM-148 Javelin.
– Так что они нас нашими же «Тоу» и «Джавелинами», сэр, – пояснил Сирс.
– Кто «они»?
– Вероятно, эстонцы. Хотя я также могу допустить, что это русские диверсанты, переодетые эстонцами!
Спейду подобная мысль в голову как-то не пришла, возможно, в силу потенциальной параноидальности таких догадок. Он уже начал помаленьку понимать, что, похоже, произошла трагическая ошибка из тех, что неизбежны на любой войне, а особенно – на войне с участием американцев. Ведь его, Спейда, никто не предупредил, что здесь вообще могут быть какие-то воинские подразделения, кроме «гипотетических русских». А при условии, что на сотню миль вокруг уже давно не было никакой связи, можно было логически предположить, что эстонское командование, получив противоречивую информацию о вторжении русских, подняло по тревоге и отправило им навстречу какие-то свои части, которые, разумеется, ничего не знали о том, что сюда выдвигаются из Латвии американцы. И даже если они пытались сообщить об этом высшему командованию НАТО, их все равно никто не мог услышать при всем желании. А дальше все предельно просто – две ничего не знающие друг о друге мехчасти, лихорадочно ищущие противника в одном районе, вдруг обнаруживают некую бронетехнику, идущую им навстречу, и тут же, с места в карьер, начинается то, что принято называть «дружественный огонь». Такое в Ираке и в Афганистане бывало, и не один десяток раз.
– Ага, – усмехнулся Спейд. – Русские вдруг взяли и переодели этакую уйму народа в форму эстонской армии и вооружили до зубов натовским оружием, вплоть до бронетехники. Зачем им такие сложности, лейтенант? Кстати, а откуда тогда в этой колонне взялся БТР-80?
– Как написано в том же справочнике, – ответил Сирс. – У местной национальной гвардии может оставаться полтора десятка таких машин и кое-какой нестандартный автотранспорт. Предположительно сохранившийся со времен советской оккупации.
– Ладно, это понятно. А все-таки – нельзя поточнее установить, кто это такие? Чтобы больше не было никаких сомнений. Пленные что-нибудь говорят?
– Нет пленных, сэр. Они наших специально добивали, ну и мы их.
– Лейтенант, быстро мне сюда хоть одного пленного! Живьем! Кто там в лесу стреляет?
– Когда танкисты расстреляли их колонну, некоторые сумели отойти, рассеялись по лесу и продолжают оказывать сопротивление…
– Понятно, лейтенант. Нам надо окончательно разобраться, в чем наконец дело! И у нас нет времени на прочесывание этого чертова леса! Поэтому какого-нибудь пленного мне сюда! Быстро! Только чтобы он был в состоянии разговаривать! И соберите документы вражеских убитых! А после этого отзовите наших людей оттуда, не хватало чтобы еще кто-нибудь из наших получил пулю!
– Есть, сэр! – ответил Сирс и добавил: – Только документы я уже смотрел, они все на эстонском языке и решительно ничего не проясняют!
– Хорошо, тогда сбор документов отставить! Но пленный нужен срочно!
Сирс откозырял и, взяв автомат наперевес, убежал за шоссе в сторону леса, туда, где за горящими грузовиками просматривались несколько целящихся в сторону деревьев фигур в американском камуфляже.
А Спейд в задумчивости побрел обратно к своей броне. Ему было хреново от осознания того, что сегодня он впустую положил своих людей, и при этом он даже не может привычно доложить об этом наверх и получить дежурную порцию хоть каких-нибудь советов. Электронный век высоких технологий давно убил в американских военных всякую инициативу и потребность думать хоть о чем-то своей собственной головой, не вызывал в мозгах у типичного американского офицера капитана Спейда ничего, кроме смятения и меланхолии. Надо признать, что такого с капитаном еще никогда не случалось.
Возле командирского «Страйкера» его уже дожидался сержант Моралес, рослый то ли кубинец, то ли пуэрториканец по происхождению, с фигурой качка-любителя и квадратной челюстью. Глядя на него, Спейд всегда ловил себя на мысли, что именно так в Голливуде обычно изображают представителей латиноамериканского криминалитета.
– Разрешите доложить, сэр? – спросил сержант Моралес, дисциплинированно вскинув руку к танкошлему в армейском приветствии.
– Да, докладывайте, сержант, – разрешил Спейд, не очень понимая, о чем именно тот будет докладывать.
– У нас восемнадцать убитых, сэр, в том числе шестеро танкистов. И ранен еще двадцать один человек. При этом, как только что доложили медики, несколько человек в критическом состоянии. Уничтожено три «Хамви», два М1126 и два танка. Еще один танк поврежден настолько, что может быть отремонтирован только в заводских условиях. Что мне с ним делать, сэр?
Вот же святая простота, подумал Спейд. А что он мог по этому поводу сказать? Это в русской армии любой танкист первым делом постарается отремонтировать повреждения своего танка собственными силами, благо танки там всегда были соответствующие. А у американцев уже очень давно принято по любому поводу, пусть это будет даже заглохший двигатель у гарнизонной дерьмовозки или водовозки, вызывать целую бригаду ремонтников с трейлером, БРЭМ и прочими причиндалами, вплоть до вертолетов прикрытия. Но здесь вызывать было некого, неоткуда да и нечем – связи по-прежнему не было.
– Вы спрашиваете меня, что делать, сержант? Позвольте уточнить – вы видите где-нибудь на расстоянии прямого доступа хоть какие-то наши ремонтные подразделения?
– Никак нет, сэр! Не вижу!
– А зачем тогда спрашиваете? В таких условиях решение может быть только одно – снять с танка что возможно и вывести его из строя. Например, подорвать.
– Есть, сэр, но у нас нет взрывчатки!
– Тогда приведите танк в негодность любыми другими способами! Вам надо объяснить, какими именно?
– Нет, сэр! Но это еще не все.
– Что там у вас еще?
– Повреждения имеет еще один танк – М1А2.
– Какие?
– Заклинена башня, разбиты вся наблюдательная оптика и прицел. А сменных комплектов нет.
– Двигаться этот танк сможет?
– Да, но.
– Никаких «но»! Раз может двигаться, значит, будет двигаться! А стрелять для него – уже не самое важное. Поставьте этот танк замыкающим, и всех делов. Да, кстати, сержант, – в радиомашине сержанта Вегнера с ним ехала женщина-офицер в штатском. Вы случайно не заметили, что с ней случилось?
– По-моему, сэр, медики уже увезли ее вместе с остальными ранеными к главным силам.
– То есть она жива?
– Не знаю, сэр, не обратил внимания. Но ее трупа я точно не видел!
– Тогда я немедленно возвращаюсь к нашим главным силам. Готовьтесь к продолжению движения, сержант. И как появится лейтенант Сирс со своими людьми – пусть немедленно явится ко мне!
– Есть, сэр!
С этими словами Спейд запрыгнул обратно в свой командирский люк и скомандовал мехводу:
– Все, давай назад!
«Страйкер» тронулся, развернулся и уже минут через десять остановился среди боевых и транспортных машин основной колонны. Там, похоже, царило некоторое смятение, вызванное появлением многочисленных раненых. Бегали туда-сюда санитары, пулеметчики с БТРов с тревогой всматривались в лес по сторонам шоссе и с опаской косились на пожар впереди.
Едва Спейд спрыгнул с брони, как рядом с его М1126 появился толстый и очкастый интеллигентного вида мастер-сержант Крассорт, старший медик роты «А», который до недавнего времени очень не любил работать, но упорно пытался изображать из себя очень важную персону. На его камуфляже темнела полевая эмблема в виде жезла Меркурия с двумя змеями и буквой N, какую в армии США носят медсестры и медбратья – по своей нынешней квалификации Крассорт не тянул даже на зубного техника.
– Все знаю, сержант, – отмахнулся Спейд, не дав Крассорту открыть рот. – У нас двадцать один раненый.
– Да, сэр. Но шестеро из них точно умрут в ближайшие пару часов, если их срочно не отправить в госпиталь! Я могу оказывать только первую помощь, а тут очень тяжелые ранения!
Что-что, а нести полную фигню с чрезвычайно умным видом Крассорт умел.
– Не смешите меня, сержант! Куда отправить и на чем?
– Как куда? В ближайший мало-мальски оборудованный госпиталь или больницу с хирургическим отделением на медицинском вертолете или другом транспорте.
– Сержант, вы же знаете – у нас нет никакой связи. А крупных больниц здесь раз-два и обчелся, для этого, скорее всего, надо добираться в Таллин, за сотню миль. И как я предполагаю, если в этой стране сейчас и есть какие-то больницы, то большая часть их персонала давно разбежалась вместе со всеми. Вы же сами видите, что вокруг происходит – все только и делают, что бегут от этих русских куда глаза глядят. И наконец, я огорчу вас еще раз: как вы уже должны были и сами заметить, здесь нет вертолетов. Ни медицинских, никаких.
– Но ведь тогда они умрут!
– Сержант, вы оказали им необходимую первую помощь?
– Так точно, сэр!
– Больше вы с вашими людьми на месте ничего сделать не способны?
– Нет, сэр.
– Тогда поддерживайте жизнь этих тяжелораненых настолько, насколько это возможно. Теми средствами, которые у вас есть. А если умрут – значит, умрут. Это вина не ваша и не моя, а тех, кто, не подумав, послал всех нас в это дерьмо. Вы мне лучше вот что скажите, та женщина в штатском из машины сержанта Вегнера – она сейчас где?
– У нас.
– И на том спасибо.
– Да, сэр. Только, собственно… Короче – она требует вас к себе. Но…
– Что «но», сержант?
– Похоже, сэр, мы ее теряем, ранение очень тяжелое.
– Ну тогда веди, пока она еще жива.
Честно говоря, капитан Спейд сам не знал, чего именно он ждет от этой встречи.
Через несколько минут он следом за Крассортом подошел к санитарному «Хамви» с открытыми задними дверями. Это была обычная перекрашенная из песочного в серо-зеленый цвет, не оборудованная даже на уровне обычной «Скорой помощи» «перевозка» с большими красными крестами на крыше и бортах. Сейчас в кузове, рассчитанном на транспортировку четырех лежачих раненых, было почти пусто. Только на одной из нижних металлических полок на ядовито-зеленой медицинской клеенке, прислонившись спиной к борту кузова, полусидела-полулежала в бессильной позе, вытянув ноги на пол, искомая Мадам. Кисти ее рук упирались в полку, колени были судорожно сведены вместе, а острые носки туфель смотрели внутрь. Лицо и тело «полковника Э. Клингман» были мокры от пота, прическа растрепалась, и влажные волосы падали на глаза, жакет, густо запачканная кровью блузка была расстегнута, узкая юбка слегка надрезана по шву и спущена на бедра. На ее живот кем-то была налеплена пластырем обширная марлевая повязка довольно неряшливого вида, уже вся темная от коричневатой крови.
Спейда поразили безмерно страдальческое выражение лица и тяжелое, хриплое дыхание полковника Клингман. Ее кейс и сумка лежали тут же у полки, в углу кузова. Увидев его, женщина попыталась приподняться на руках, но, издав сдавленный стон, скривилась от нестерпимой боли, схватилась левой рукой за живот, потом хрипло выдохнула и слегка распрямилась. Спейд прямо-таки похолодел от ее мутного взгляда, полного боли.
– А-а, к-капитан, – сильно запинаясь, еле слышно произнесла Мадам. – Д-да-докладывайте!
– Что именно докладывать, мэм?
– Ч-что п-произошло? Эт-то б-были русские?
– Нет, мэм. Похоже, что мы столкнулись с эстонцами.
– Т-то е-есть к-как?
– А вот так, мэм. Похоже, их не удосужились предупредить о нашем появлении здесь. А нас не предупредили о их появлении. А они и рады стараться. Тем более что их, судя по всему, неплохо обучили. Наши же обучили пользоваться оружием, заметьте, какие-нибудь крутые инструкторы из, мать его, Форт-Брэгга.
– Э-эти и-идиоты с у-ума сошли, о-они з-за это о-ответят!
– Какие именно идиоты, мэм? Может, оно, конечно, и так, мэм, вот только перед кем они ответят? Ведь связи по-прежнему нет. О том, что случилось, никто, кроме нас, не знает, и я даже доложить об этом не в состоянии. Никому.
В этот момент Спейд поймал себя на мысли, что, наблюдая за агонией этой, фактически полумертвой, бабы, которая с места в карьер уже успела попортить ему столько крови из-за этой истории с задавленными танком демонстрантами, будучи стервой и по жизни, и по должности, не испытывает при этом решительно никаких положительных эмоций. Впрочем, жалости к ней он тоже точно не испытывал. При этом в голове капитана медленно прокручивались варианты дальнейшей судьбы и карьеры. И все они, как один, были хреновые – жизненные перспективы приобретали отчетливый аромат горелого вазелина. Ведь, принимая во внимание количество сегодняшних потерь и ошибок, да еще вкупе с более чем вероятной гибелью этой архиважной Мадам, которая плюс ко всему целый полковник по званию, все просчеты потом однозначно свалят на Спейда и ему подобных командиров ротного и взводного уровня. А это значит, что в лучшем случае с него оборвут погоны и вытурят из армии без пенсиона и прочих выплат, а в худшем… Либо засудят закрытым судом, либо засунут в психушку на предмет лечения хитрыми препаратами, как бедного полудурка капрала Кофиньо.
Между тем тяжело дышавшая Мадам снизу вверх посмотрела на него, а потом выдала с несколько истерической интонацией:
– К-капитан, ч-черт вас побери! В-вы что, не в-видите, ч-что у м-меня в ж-животе д-дыра и я и-истекаю к-кровью! Я н-не с-собираюсь п-подохнуть в м-муках с-сегодня н-на э-этой ч-чертовой д-дороге! В г-госпиталь м-меня, к-капитан, б-быстро!
– Я бы рад, мэм, но на чем?!!
– Н-на в-вертолете, д-дьявол в-вас р-разбери!
– Мэм, вы же знали, куда ехали. У нас тут нет ни вертолетов, ни любого другого санитарного транспорта. И по-моему, в пределах миль сорока вокруг нет крупных городов, где может быть подходящая больница с подготовленными хирургами и операционной. Мне очень жаль, мэм, но, похоже, здесь вам некому помочь. И нечем…
Спейд знал, о чем говорил, поскольку не строил иллюзий насчет местной медицины. Больницы с хирургическими отделениями в карликовых «странах Балтии» действительно имелись только в крупных городах. Военных госпиталей было еще меньше, да и в полную силу они работали только во время каких-нибудь очередных натовских учений, когда местным властям требовалось отчитываться за потраченную непонятно на что военную помощь. Конечно, вдруг в ходе учений какому-нибудь европейскому или американскому «другу-защитнику» с перепоя потребуется промывание желудка с капельницей или реанимация после алкогольно-пищевого отравления. Не накладно развивать военную медицину в ситуации, когда местные, с позволения сказать, «военные медики» не сталкиваются с чем-то страшнее триппера или вывиха. Так что отправлять тяжелораненых автотранспортом до ближайшего городишки не стоило. Им бы там все равно не помогли. К тому же их почти наверняка не довезли бы живыми, а роте «А» вдобавок пришлось бы как минимум пару часов стоять на месте и ждать возвращения транспорта и медиков.
– К-капитан, в-вы с-сволочь! – хрипло и почти беззвучно закричала Мадам, и ее крик перешел в рыдание. – В-вы в-все с-сволочи!
Крича это, она опять попыталась встать с полки, упираясь руками. Видно было, как при этом из-под ее повязки, откуда-то между ног, на клеенку натекла приличная лужица крови.
Крик Мадам стал каким-то плаксиво-неразборчивым, упирающиеся в лежанку руки подогнулись, и она завалилась набок. Было видно, как мелко дергается ее елозящая каблуком туфли по металлическому полу кузова левая нога.
– Сержант, по-моему, она у вас сейчас умрет! – крикнул Спейд, обращаясь к Крассорту.
Тот подскочил немедленно вместе с каким-то своим чернокожим санитаром. Собственно, особо далеко Крассорт и не уходил. Вместе они перевернули полковника Клингман на спину и проверили ей пульс.
Потом переглянулись и разом повернулись к капитану. На их разом ставших глупыми лицах была полная безнадега.
– Ну и что там? – спросил Спейд, прекрасно понимая, что они ему ответят.
– Умерла, – как-то буднично констатировал Крассорт.
– И что с ней вообще было?
– Ранение, малосовместимое с жизнью, сэр. В брюшную полость. Похоже, крупнокалиберная пуля или осколок. Без хорошо оборудованной операционной это нельзя было извлечь. Но и в этом случае она могла не выжить, поскольку было сильное кровотечение, которое мы не могли остановить.
– Ладно, сержант, не корите себя, в любом случае вы сделали все, что могли.
– Сэр, а что нам теперь делать с нашими убитыми? – спросил Крассорт.
– Что значит «что делать»? – не понял Спейд. По правилам армии США хоронить своих покойников прямо на месте было никак нельзя. Соответствующая отчетность требовала строгого порядка, а значит, все трупы следовало тащить за океан и там оприходовать, и никак иначе. А раз так, то какие могли быть варианты?
– У нас мало транспорта, сэр, – пояснил Крассорт.
– Мешки для трупов у вас, надеюсь, есть?
– Да, сэр. Но мало. Почти все уже заняты.
– Тогда в чем здесь проблема? Трупы в мешки и – или на свободное место в грузовиках, или в крайнем случае на броню. Я понятно выражаю свои мысли?
– Да, сэр!
Дав понять, что разговор окончен, Спейд молча повернулся и побрел обратно к своему БТРу.
Там его уже с нетерпением ждал подъехавший на все том же потрепанном «Хамви» лейтенант Сирс. Он стоял возле машины и нервно курил. Вот что значит огрубение нравов и упрощение правил, вызванное реальными боевыми действиями, – в обычное время его бы очень сурово наказали за сам факт публичного курения при подчиненных. Два стоявших рядом с Сирсом рослых солдата, рядовые Фингблюм и Курбельо, страховали стоящего перед ними на коленях здорового мужика с подбитым глазом и связанными за спиной руками в уже знакомом «лесном» камуфляже. Не отягощенная обилием интеллекта физиономия мужика выдавала в нем типичную деревенщину.
– Ну что у вас тут, лейтенант? – поинтересовался Спейд, подходя.
– Пленный, сэр. Как вы приказали! Пришлось попотеть, но мы его взяли, сэр! Еле догнали!
Сирс сделал знак рукой, и солдаты подняли с колен и подвели поближе этого слегка хромающего детину в камуфляже с уже знакомыми капитану эстонскими эмблемами.
Вид у детины был сильно обалделый.
– Он хоть по-английски говорит? – спросил Спейд, критически обозревая доставшееся ему «сокровище».
– Да когда брали, вроде лопотал что-то, сэр. Во всяком случае мы поняли, что он просит не убивать его.
– Кто ты такой? – спросил Спейд, подходя ближе к здоровяку.
– Капрал Арнольд Эльвесс. 1-я пехотная бригада армии эстонской республики, – отрекомендовался пленный на плохом английском. Но, кажется, вопросы капитана он все-таки вполне понимал.
– Вы все здесь что – одурели? – вежливо, но зловеще поинтересовался Спейд.
– А вы-то сами кто такие? – спросил пленный, сделав невинные глаза, то ли не поняв вопроса, то ли намеренно пропустив его мимо ушей.
– Как это кто?!! Мы американцы!!! А вы все здесь точно сдурели, мерзавцы, раз имеете наглость стрелять по армии США! Кто приказал вам убивать американских солдат, тупые кретины?!!
– А мы думали – вы русские, – ответил пленный, не проявив ни тени смятения от осознания того, что он сам и его коллеги буквально только что убили некоторое количество американских союзников.
– Что ты такое несешь, чертов ублюдок? Разве мы похожи на русских?
– Может, и не похожи. Вот только нам сообщили, что где-то в этом квадрате движется танковая колонна русских, которая вполне может маскироваться под войска НАТО.
– Кто конкретно тебе это сообщил?
– Не знаю, нам об этом сказал командир взвода, а вообще вроде бы было сообщение по радио.
– Так связи же нет!
– Когда нам про это сообщали – у нас связь была!
– Ничего не понимаю, – сказал Спейд, ни к кому не обращаясь. – Понимаю только, что это действительно эстонцы и кто-то из их начальников либо допустил серьезную ошибку, либо их вообще явно дезинформировали.
– Лейтенант, – приказал он Сирсу. – Пока уберите этого засранца куда-нибудь!
Солдаты увели пленного, которого, похоже, было бесполезно допрашивать в такой обстановке. Да и любой другой троглодит вряд ли мог сообщить что-то ценное. Но по крайней мере он был доказательством того, что всю эту фигню начали именно эстонцы, имевшие какой-то приказ на сей счет.
Подсчет потерь противника выявил наличие на дороге и в окрестном лесу тридцати двух трупов в эстонской форме, но, по сути дела, это ничего не проясняло. Нужна была связь, а ее по-прежнему не было. Спейд приказал заснять «поле брани» на видео (благо камеры имелись), после чего принял единственно правильное в ситуации, когда есть четкий и не отмененный никем приказ, решение – продвигаться дальше в сторону того самого погранперехода, через который в Эстонию накануне якобы вошли русские. В надежде все-таки где-нибудь обнаружить этих самых русских.
При этом уцелевшие командиры доложили Спейду о том, что наличного запаса горючего хватит от силы на сотню миль хода, т. е. дойти до погранперехода у роты «А» вполне получится, а вот дальнейший остаток топлива будет уже минимальным. Автоцистерн в колонне не было ни одной, а загодя взять большой запас топлива в канистры было невозможно, тем более что и самих канистр не хватало. Спейд надеялся в дальнейшем заправиться на бензоколонках, но, увы, все встреченные на их дальнейшем пути подобные точки оказались закрытыми и без капли горючего. Видимо, бензин и солярку на них перестали подвозить еще накануне.
Также выяснилось, что в танках после сегодняшнего столкновения остается всего один неполный боекомплект, а запас боеприпасов к стрелковому оружию изрядно поредел и составляет от силы полтора боекомплекта. При этом в грузовиках оказалось как-то слишком много полевых продовольственных пайков и даже зачем-то бутылированной воды. Однако выяснилось, что загрузка всего необходимого перед выходом из места постоянной дислокации производилась точно по нормативам армии США, в соответствии с которыми боезапас не считался приоритетным в списке необходимых для жизнедеятельности американского солдата вещей, то есть здесь никто не был виноват.
Еще до начала дальнейшего движения колонны умерли еще два тяжелораненых, рядовой Капулло и капрал Пини, то есть началось то, о чем предупреждал Крассорт. Остальных раненых, которых было слишком много для роты «А», пришлось распихивать куда попало. Тяжелых – по немногочисленному имеющемуся санитарному транспорту, средней тяжести и легких – по десантным отделениям «Страйкеров». Часть убитых уместили на свободные места в кузовах грузовиков, другую часть – на броню БТРов. Из-за всего этого личному составу пришлось частично ехать на броне снаружи, чего по всем нормативам делать не полагалось. Кейс и сумку покойной полковника Клингман Спейд убрал в свой командирский БТР. Мешок с телом самой Мадам и пленного эстонца пришлось размещать снаружи, на броне того же М1126.
Наконец колонна тронулась, а миль через десять, когда по сторонам дороги потянулся довольно густой лес, на крутом повороте пленный эстонец сбежал. Вдруг разом забыв про свою хромоту, он пинком отправил в нокаут одного из сидящих на броне рядом с ним солдат и резво сиганул, как был, со связанными руками, с БТРа прямо в кусты – и иди поймай его теперь, он же здешний и местность знает куда лучше американцев. Ему немного постреляли вслед, но, судя по всему, так и не попали. И что самое интересное – после бегства пленного эстонца Спейд почему-то не нашел нигде кейса и сумки полковника Клингман (ее труп продолжал спокойно лежать на броне «Страйкера» в застегнутом на молнию мешке). При этом никто из экипажа капитана и сидевших на броне пехотинцев так и не смог точно вспомнить – было что-нибудь в руках у убегавшего пленного или же нет? Теперь следовало уповать на везение, и в случае, если удастся выпутаться из всего этого дерьма, Спейду оставалось только делать честные глаза и врать о том, что кейс и сумка покойной Мадам (где, возможно, было нечто очень важное) сгорели вместе с одной из потерянных сегодня машин – больше здесь все равно нечего было придумать.
В общем, громко обругав свой экипаж, карауливших пленного солдат, а заодно и лейтенанта Сирса последними словами, капитан Спейд приказал продолжить движение. Во все ту же неизвестность.
Примерно в эти же часы шведские власти с ужасом осознали, что перестали что-либо понимать в происходящем.
За считаные часы Балтика оказалась забита мелкими судами, которые пересекали ее и массово входили в территориальные воды Швеции. Местная довольно немногочисленная береговая охрана, никогда раньше не сталкивавшаяся с таким, с позволения сказать, «нашествием», буквально сбилась с ног. Пришлось поднимать по тревоге ВМФ, включая резервистов, но в целом это мало что изменило. Прибывших на этих плавсредствах были тысячи (и их количество увеличивалось с каждым часом), и теперь их всех требовалось оформлять и где-то размещать – о том, сколько времени мог занять этот процесс, точно не знал никто, несмотря на то что к организации «пунктов для перемещенных лиц» уже были привлечены шведская армия, пограничная охрана и структуры гражданской обороны. Прибывшие на этих «маломерных судах» в Швецию прибалтийские граждане чуть ли не в один голос орали благим матом, что идет война с Россией (некоторые истерили, что чуть ли не атомная). При этом мировые СМИ в последние часы невнятно сообщали лишь о каких-то перестрелках между русскими и поляками на границе Калининградской области, а никакой реальной, а тем более официальной информации о вторжении русских в Прибалтику не было.
В аналогичной ситуации, только несколько меньших масштабов, оказались и финны.
Дальше – больше. Рано утром радары шведской ПВО засекли неопознанный объект, шедший в воздушное пространство этой страны со стороны острова Эзель на предельно малой высоте. Объект идентифицировали как крылатую ракету либо истребитель и подняли на перехват пару дежурных перехватчиков «Гриппен». Пилоты определили цель как неопознанный самолет, который действительно шел на предельно малой высоте, при приближении перехватчиков пытался энергично маневрировать и не реагировал ни на какие запросы. При этом параметры цели были аналогичны истребителю или истребителю-бомбардировщику. Учитывая произведенный русскими накануне ракетный удар по кораблям польского ВМФ (сами поляки и все их партнеры по НАТО продолжали упорно молчать об этом, но кое-что шведы сумели понять и сами, опираясь на собственные средства дальнего обнаружения), ситуация была, мягко говоря, щекотливая, а командование шведской ПВО откровенно испугалось того, что могло произойти далее.
После того как неопознанный самолет углубился на шведскую территорию, лично министр обороны Швеции отдал приказ его уничтожить, что пилоты «Гриппенов» и выполнили.
Как выяснилось чуть позднее, сбитым, к сожалению, оказался частный «Эмбраер», на борту которого находился президент Эстонии господин Бруно Зюльтер, министр обороны Эстонии Саук, министр иностранных дел этой страны Блюменкль и еще несколько крупных чиновников из эстонского правительства. У экстренно вылетевшего из Таллина борта по какой-то причине не работали система госопознавания и радиосвязь. Таким образом Эстония в один момент оказалась полностью обезглавленной.
Этот трагический случай тут же подстегнул закономерный интерес к выяснению одного щекотливого момента: а где, собственно, находятся в данный момент президенты остальных двух стран Балтии, против которых Россия якобы ведет широкомасштабную войну? Литовского президента Капутаускаса с семьей через три дня нашли в Копенгагене агенты местных спецслужб. При этом он немедленно вручил полицейскому комиссару две бумаги – о сложении с себя полномочий президента Литовской Республики и о предоставлении ему политического убежища в Дании. Президента Латвии пришлось поискать куда основательнее. Достопочтенный господин Йозас Уркис обнаружил себя только три недели спустя, и не где-нибудь, а аж в Нассау на Багамах. Президент Уркис, прибывший на Багамские острова частным порядком, по документам на чужую фамилию, был задержан при попытке снять крупную сумму с номерного счета на предъявителя в одном из местных банков. Этот счет давно был под колпаком у ФБР, которое предполагало, что эти деньги принадлежали пресловутой «русской мафии». И первое, что сделал президент Уркис после задержания, – попросил политического убежища в США. Проводившие допрос фэбээровцы просто выпали в осадок.
Калининградская область. Польско-российская граница. 16-я Поморская механизированная дивизия ВС Польши имени Казимира Ягелончика. 5 июня. 10.15 по варшавскому времени.
Радиосвязь неожиданно пропала еще до того, как экипажи танков РТ-91 «Тварды» из 1-го танкового батальона 15-й Гижицкой механизированной бригады, сосредоточенные на исходных позициях северо-восточнее Гржехотки у самой российской границы, наконец получили приказ продвигаться вперед. В несколько худшем положении оказались уже ушедшие на русскую территорию разведчики на своих «Росомаках» и «Шакалах», а также «Леопарды-2» из 1-й Варшавской танковой бригады, которых поддерживал Второй мотострелковый батальон 15-й мехбригады на БМП-1 – у них связь, судя по всему, пропала уже во время движения.
Быстро выяснилось, что устойчивой связи не было и у штаба дивизии в Эльблонге, почти в пятидесяти километрах от границы, и командир 1-го батальона майор Зденек Печковский со своими командирами рот, а также офицерами приданного танкистам мотострелкового батальона немедленно собрались у командирского танка в надежде, что им разъяснят, почему это произошло и что делать дальше. Ведь как вообще воевать, если связи нет? Дополнительную нервозность вносила артиллерийская канонада – не очень сильная, но ощутимая. При этом на слух создавалось впечатление, что интенсивность артогня как минимум одинакова с обеих сторон, причем где-то далеко за спиной польских танкистов пару раз рвануло где-то близко и весьма чувствительно. Выходит, русские снаряды уже ложились на польской территории? Про это не хотелось даже думать.
Минут через двадцать наконец появился камуфлированный «Хамви» с незнакомым толстым полковником, который даже не счел нужным представиться, хотя на груди его табачного цвета мундира с тремя большими звездами и двумя полосками на клиновидных погонах (с головой выдававшего в нем штабного штафирку и за километр выделявшего его на фоне камуфляжных курток и черных беретов танкистов и мотострелков 16-й дивизии) и наличествовала нашивка с фамилией A. Bdusciyk. Полковник повторил танкистам прописную истину о том, что отсутствие связи – это действительно очень плохо. Но проклятые русские как раз и рассчитывают на то, что доблестная польская армия по этой «пустяковой» причине остановит свое продвижение, а допустить этого нельзя. Поэтому он приказал батальону выступать через пятнадцать минут, а офицерам договориться между собой о способах визуальной связи между машинами и подразделениями, – например, с помощью цветных сигнальных ракет. И вообще, паны офицеры, сказал танкистам полковник, сейчас все зависит от вашего успеха. Ведь, как полагает командование (по его интонации было понятно, что так полагает не польское командование, а в первую очередь – какие-то умники из штабов НАТО), вся русская аппаратура РЭБ, с помощью которой они столь убойно давят нашу связь, явно стоит где-то поблизости, скорее всего в Калининграде или его окрестностях. А раз так, то делов-то – польским танкистам надо подавить и прорвать оборону русских (которой, возможно, и вообще не существует в природе), дойти до Калининграда и там либо захватить, либо уничтожить эти самые установки радиоподавления. И вот тут все сразу будет просто замечательно, и связь восстановится сама собой. Закончив выступление на этой оптимистичной ноте, высокий чин сел в «Хамви», развернулся, подняв тучу пыли, и уехал. При этом всем очень не понравилось, что во время разговора полковник сильно вспотел, у него сильно тряслись руки, а глаза все время смотрели куда-то мимо танкистов, словно мысленно полковник был где-то очень далеко.
Командиры рот резонно заметили, что вообще-то им никто не ставил задач по поиску и уничтожению аппаратуры РЭБ – глобальная задача Войска Польского сводилась к «нейтрализации военных объектов русской армии, с которых осуществлялись удары по военным объектам НАТО в Литве, Латвии и Эстонии». Поисками должна заниматься бригадная разведка, которая уже ушла вперед и из-за отсутствия связи не способна получить новых ценных указаний. От них, то есть танкистов, требовалось только продвижение вдоль трассы, обозначенной на картах как Е-28, в сторону населенного пункта, у русских называвшегося Новоселово, и далее на населенные пункты Пятидорожный и Ильичевка с последующим выходом к Калининграду с правого фланга. При этом их батальон должен всего-навсего поддерживать ушедший вперед авангард, то есть усиленный мотострелками танковый батальон 1-й Варшавской танковой бригады (да и то в случае, если сопротивление русских окажется серьезным), и закреплять их успех, одновременно прикрывая с фланга наступление частей 20-й Бартышицкой мехбригады (батальон Т-72М и два батальона мотопехоты на БМП-1 и «Росомаках») в общем направлении на Мамоново. Данный городок 20-й бригаде по плану надлежало занять после полудня, после чего одновременно с выходом 15-й бригады с частями усиления на линию Пятидорожный – Ильичевка продолжать наступление в направлении Калининграда и Гвардейска. Вроде бы в этой задаче не было ничего сложного – за полдня пройти на гусеницах 20–25 километров, даже на рядовых учениях нормативы были более жесткие.
Комбат Печковский по этому поводу не стал ничего возражать подчиненным, предложив только все-таки определиться со связью в условиях отсутствия радио. В принципе, регламент по сигналам цветными ракетами и флажками имелся, вот только в последние годы им практически не пользовались даже во время учений. Считалось, что это архаика и «пережиток позапрошлой исторической эпохи», совершенно бесполезный в XXI веке.
Кое-как уточнив щекотливые моменты, связанные с сигнализацией, офицеры наконец разбежались по машинам, и в положенный срок моторы танков и БМП взревели, и колонна тронулась, растягиваясь вдоль дороги. Вперед в качестве боевого охранения выдвинулся танковый взвод старшего хорунжего Цызика. Следом за танками 1-го батальона двигался 3-й мотострелковый батальон на БМП-1.
Как только танки прошли пару километров и приблизились к русской границе, майор Печковский вновь попробовал радиосвязь, но на всех диапазонах в его наушниках слышался только выматывающий душу треск и вой. И только на одной волне вдруг, совершенно неожиданно, прорезалась музыка, а точнее, песня, причем на польском языке:
– Deszce niespokojne potorgaly swiat. A my na tey wojnie ladnyh pare lat…
И дальше в том же духе. Нельзя сказать, что эта песня была такой уж незнакомой любому поляку (особенно старше тридцати пяти лет), но майор Печковский очень сильно удивился: а с чего это русские (раз помехи сегодня ставили именно они, то и музыка, несомненно, тоже была делом их рук) сопровождают свои мероприятия по радиоподавлению именно этим, мягко говоря, своеобразным музыкальным сопровождением? А именно – песней «Беспокойные дожди» Агнешки Осецкой и Адама Валечинского в исполнении Эдмунда Феттинга из старого киносериала 1966 года «Четыре танкиста и собака»? Майор, разумеется, не мог знать, что в России этот фильм сейчас показывают куда чаще, чем в самой Польше. Что делать, коли уж у озабоченных своей «европейскостью» поляков сейчас накопились нешуточные обиды и претензии к любым проявлениям собственного «тоталитарного» прошлого, и они безостановочно секли сами себя, как та унтер-офицерская вдова. И при таком раскладе ну никак не могли не попасть под раздачу и незабвенные четыре танкиста вместе с их собакой – в начале 2000-х глава почтенной (то есть полностью контролируемой западными друзьями) ветеранской организации, некто Ежи Буковский, публично объявил, что сериал «в уничижительно-оскорбительной и даже глумливой форме показывает противника» (то есть вермахт, войска СС и гестапо), после чего председатель польского телевидения Бронислав Вильдштейн (еврей, кстати говоря) запретил его к показу за «очернение исторического прошлого Польши». Через пару лет Вильдштейн вылетел со своего поста «за поведение, противоречащее журналистской этике», и этот глупый запрет сняли, но основные польские теликаналы по-прежнему не больно-то горели желанием показывать «Четырех танкистов», поскольку фильмы из «проклятого прошлого» все равно категорически не приветствовались, а немцы сейчас были лучшими друзьями.
И вот теперь эта песня почему-то зазвучала здесь, фактически на линии фронта, и передавали ее явно с русской территории. И, наверное, это имело какой-то смысл.
Хотя дело было не столько в песне. Просто майору Зденеку Печковскому все происходящее вокруг очень не нравилось с самого начала. Конечно, польские военные уже давно не имели собственного мнения по любому поводу, безропотно выполняя все, что им приказывали из Брюсселя и Пентагона. Вот и сегодня никто из офицеров ничего не возразил, хотя было понятно, что все почему-то идет не так. Какое может быть наступление, если эфир забит помехами, а значит, невозможны нормальная работа авиации и корректировка артогня, не говоря уже про все остальное?
И ладно, если бы русские действительно напали на Польшу первыми, нанеся удары по ее городам или военным объектам. Но за последние пару дней все СМИ говорили лишь о попытке государственного переворота в соседней Белоруссии, которая, судя по отсутствию видимых результатов и раздраженному тону журналистов и дикторов, провалилась.
И при чем здесь русские, на территорию которых его батальон только что въехал, майор не очень понимал. И даже если бы собственные солдаты спросили – пан майор, а правильно ли мы все поступаем, он вряд ли нашелся бы что ответить или отделался бы какой-нибудь казенной фразой, услышанной из СМИ. Зато постепенно становилось понятно, что здесь и сейчас происходит какая-то очередная грязная игра из области большой политики, а игры такого масштаба сейчас мог позволить себе только один игрок – США.
Почему-то в этот момент Печковскому неожиданно вспомнился покойный дед Ян. В сентябре 1939-го деду едва исполнилось восемнадцать, но он пошел добровольцем и, будучи сопливым новобранцем и ни разу не выстрелив за все время той скоротечной войны, где-то под Львовом попал в плен к Красной Армии. Судьба была благосклонна к деду. Он не попал в пресловутый Катынский лес (хотя что ему, как и большинству польских военнопленных, которые не были ни офицерами, ни представителями «эксплуататорских классов», было там делать?), угодив всего-навсего на лесозаготовки куда-то в Сибирь под Тобольск, где дед и многие подобные ему «жертвы репрессивной политики И. Сталина» благополучно пересидели момент нападения Гитлера на СССР, попутно научившись в том числе сносно говорить по-русски (кстати, не только литературно), курить махорку, есть черный хлеб и сало, пить самогонку и правильно оценивать полезность русской бани, тулупов, шапок-ушанок и валенок в зимнюю стужу. В состоявшее сплошь из обиженных (в основном на себя самих, поскольку в их мозги категорически не вмещался упрямый факт осознания того, что какой-то там ничтожный вермахт имел наглость победить гордых шляхтичей, с их танкетками и саблями наголо) офицеров воинство Владислава Андерса дедуля вступать не спешил. Ну а потом, уж в 1943-м, правильно сообразивший, что от Смоленска или Киева до Польши все-таки куда ближе, чем от Тобрука или Анцио, дед, как и многие ему подобные, записался в 1-ю пехотную дивизию имени Тадеуша Костюшко. За войну дед прошел с этой дивизией (танки из состава которой сейчас, кстати говоря, двигались по российской территории) до самого Кольберга (который с тех самых пор превратился в польский Колобжег), а потом, уже после войны, остался в армии, став военным летчиком, а потом авиационным инженером, выйдя в отставку в начале 1980-х в звании полковника. При этом дед очень гордился полученной за бои на Сандомирском плацдарме летом 1944-го советской медалью «За отвагу» и после 1991 часто говаривал детям и внукам о том, что все происходящее в российско-польских отношениях – это полная чушь, а они, молодые, дураки и опять не с теми дружат. Вспомните, говорил дед, когда русские воевали в Афганистане, они послали туда хоть одного польского солдата? Нет, не послали, ни одного, потому что это была только их война и они, как и положено умным людям, старались не впутывать в свои проблемы кого попало. А вот американцы и прочие англичане сразу же послали поляков прикрывать свои задницы и в Афганистан, и в Ирак, и ничего, стыд им глаза не ест, хотя, если подумать, на кой, скажите, ляд сдались Польше Кандагар или Багдад с Фаллуджей?! Попомните мои слова, повторял дед Ян, если полякам, не дай бог, придется воевать всерьез где-то поблизости, а не в какой-нибудь «жопе мира» за тридевять земель, опять получится непотребное позорище, как в сентябре 1939-го. Уж поверьте мне, я-то знаю. К сожалению, потомки его практически не слушали, полагая, что дедушка в маразме или близок к этому, – им и без мыслей о перспективах российско-польских отношений Евросоюз столько проблем подкинул, что до сих пор не разгребли.
Дед прожил очень долго и умер в 2003-м, уже не увидев главного безумного бардака, который начался много позже. Интересно, что он сказал бы своим потомкам теперь?
– Пан майор, пересекли русскую границу, – дисциплинированно доложил наводчик командирского танка взводный Андрович (слава богу, ТПУ более-менее работало) и добавил: – Какие будут приказания?
– Пока никаких, – ответил Печковский, осматриваясь.
В командирские приборы наблюдения он уже видел, как мимо промелькнули постройки пограничного перехода. Все было тихо и пустынно, никаких следов боя. Ни одного человека, ни своих, ни чужих – только оставленная кем-то на парковке возле таможни одинокая легковушка. А вообще, вокруг здесь было практически так же, как и на польской стороне границы, – ровная дорога, построенная в свое время еще немцами, с деревьями далеко по сторонам. Здесь вообще довольно специфические места: то, что понастроили немцы во времена своего владычества в Восточной Пруссии, частично разрушили в 1940-е, потом что-то восстановили, что-то построили заново, но в 1990-е многое снова пришло в разор и упадок. Поэтому Печковский точно знал, что здесь его танкисты наверняка встретят на своем пути много старинных руин и просто заброшенных строений.
От размышлений майора оторвали несколько близких взрывов где-то впереди. На фоне канонады с русской стороны они прозвучали как-то слишком отчетливо. После взрывов впереди стала слышна пушечная стрельба – судя по глухим звукам выстрелов, в нескольких километрах по ходу движения 1-го батальона стреляли из танковых пушек. «Леопарды» вступили в бой? Но доносившиеся до Печковского звуки вовсе не напоминали довольно хорошо известный ему по натовским учениям голос немецких танковых 120-миллиметровок. Тут явно было что-то другое.
Потом майор увидел в свою оптику выглянувшего из башенного люка старшего хорунжего Цызика. Хорунжий размахивал красным флажком, что означало остановку для всей колонны. Танки встали, порыкивая моторами на холостых оборотах. Печковский откинул крышку люка и высунулся по пояс наружу в синий выхлопной чад. Одновременно с ним показались из башенных люков и командиры остальных танков – всем было очень интересно, почему остановились. Тем более что колонна прошла всего километра три в глубь российской территории.
Сначала Печковский не услышал и не увидел ничего нового и интересного. Разве что звуки пальбы впереди стали отчетливее – где-то там, за поворотом дороги, к небу уже поднимался черный дым. Что именно там происходило сейчас, не было видно ни Печковскому, ни, похоже, Цызику. Тогда почему последний вдруг остановил колонну? Потом майор услышал какой-то новый, шедший сверху звук. Сдвинув ребристый черный танкошлем (еще одно «тяжелое наследие коммунистической эпохи»), Печковский задрал голову и увидел: низко над колонной с тихим, почти неслышным из-за канонады свистящим жужжанием пролетело нечто небольшое, светлое, с длинными крылышками, плохо заметное на фоне неба. Дрон? Но чей? Майору хватило ума понять, что, раз на польской стороне по-прежнему нет связи, свои дроны сегодня вряд ли летают. Выходит, это был русский БПЛА? Ничего себе.
Осознать этот факт майор толком не успел. Впереди послышался перекрывавший канонаду шум мотора, и из-за поворота показался ехавший навстречу танковой колонне броневик: привычного облика БРДМ-2, модернизированный в вариант «Шакал» из бригадной разведроты, с квадратными боковыми люками и боевым модулем вместо башни. Непривычно было то, что БРДМ был буквально облеплен ранеными – на его броне сидело и лежало человек двадцать в знакомом польском камуфляже. Всех их объединяли сделанные явно наспех повязки – у кого рука, у кого нога, у кого голова или грудь. На бинтах отчетливо просматривались пятна свежей крови. Черт знает что такое…
– Что там случилось? – крикнул Печковский выглядывавшему из командирского люка «Шакала» офицеру с знаками различия хорунжего на черном берете в момент, когда броневик поравнялся с его РТ-91. Вроде бы майор даже когда-то встречал его, во всяком случае в голове Печковского даже всплыла фамилия хорунжего – Могнуски или что-то вроде того.
– Там, пан майор, такое, пся крев… – ответил тот и, посмотрев на небо, вдруг, словно спохватившись, заорал благим матом: – Опять летит, курва! Быстрее рассредоточьте технику! Это русский БПЛА!
Хорунжий явно занервничал, узрев дрон, который как раз летел обратно вдоль колонны, чуть в стороне от нее. Интересно, чего это он так испугался, лениво подумал Печковский. Между тем двое из сидевших на броне «Шакала» легкораненых вскинули «Бериллы» и начали палить короткими очередями по дрону, но без особого эффекта. Печковский в раздумье посмотрел на турельный зенитный пулемет своего танка – разворачивать его было уже поздно, дрон был слишком мелок, да и к тому же уже скрылся из глаз. Про себя майор отметил, что никакие серьезные средства ПВО его батальон сейчас не прикрывали. «Буки» и «Осы» из входившего в состав 16-й мехдивизии 13-го Эльблонгского полка ПВО сейчас должны были находиться где-то позади и прикрывать штабы, склады и прочие тыловые объекты. Собственно, по нормативам североатлантического блока все было правильно и буднично – мобильных средств армейской ПВО сейчас было мало даже у немцев, поскольку считалось, что в случае гипотетической войны мехчасти НАТО на марше будет прикрывать доминирующая над полем боя натовская истребительная авиация. Ведь вплоть до сегодняшнего дня натовцы ни разу не сталкивались с противником, имевшим современную авиацию и мощную ПВО.
– Быстрее вперед! – заорал хорунжий Могнуски (при этом глаза у него стали совершенно безумными) своему водителю. «Шакал», взвыв мотором, съехал на обочину дороги и на приличной скорости рванул, трясясь на ухабах, на юго-запад, в сторону недалекой польской границы.
Это было чистой воды хамство со стороны хорунжего. Нормальный офицер в такой ситуации должен был вылезти из машины и доложить обстановку старшему по званию. Правда, бригадная разведка напрямую не подчинялась комбатам, но это обстоятельство так же, как и наличие на броне многочисленных раненых, нисколько не извиняло хорунжего. Проводив осуждающим взглядом быстро скрывшийся из вида «Шакал», Печковский не успел ничего сказать и сделать для себя никаких выводов.
Однако, прежде чем он успел отдать команду продолжить движение или хотя бы выяснить у хорунжего Цызика причину остановки, в летнем небе над головами польских танкистов где-то в хвосте колонны звонко бабахнуло с противным, лопающимся звуком четыре или пять раз. Майор чисто инстинктивно обернулся и увидел, как в небе вспухают сизые облака, показавшиеся ему слегка похожими на бледный фейерверк, по сторонам от которых разлеталось что-то более темное. Подчиняясь опять-таки инстинкту, Печковский нырнул в люк и прикрыл над собой крышку. Именно в эту секунду где-то поблизости раздались тяжелые удары, и сорокатонный «Тварды» буквально заходил ходуном. Наводчик Андрович, похоже, хотел что-то сказать, но от неожиданности и сильного сотрясения явно прикусил язык, зашипев от боли и ругнувшись последними словами.
Когда тряска наконец прекратилась, Печковский выглянул из люка и сразу же унюхал удушливый запах горящего топлива. Над дорогой поднимался дым, где-то в хвосте колонны бугрились облака пламени, и пожар разрастался.
Несколько танков «Тварды», стоявших спереди и сзади командирского РТ-91 Печковского, съехали с дороги и теперь стояли по обочинам вкривь и вкось, видимо, это была спонтанная реакция экипажей и мехводов на возникшую угрозу. Командиры и наводчики этих машин обалдело таращились из люков, явно не зная, что им дальше делать.
Вдалеке просматривался «Тварды» из третьей роты с перебитой гусеницей, из которого главным образом и шел дым. Там кто-то истошно кричал, и бегали туда-сюда маленькие фигурки в камуфляже. Черт, что это было, подумал Печковский. Конечно, он раньше ни разу в жизни не был под артобстрелом и уж тем более не имел «удовольствия» видеть, как действуют кассетные гаубичные снаряды калибра 152-мм, начиненные бронебойными суббоеприпасами, а это были именно они. Причем даже не предназначенные для «Мсты» 3ВОФ28/29/30 с комбинированной «начинкой», а новые, недавно разработанные специально под «Коалицию» снаряды 3ВОБ51 с повышенной почти до 200 мм бронепробиваемостью поражающих элементов.
Прежде чем майор заставил себя как-то действовать, к его танку на большой скорости подскочила выехавшая из хвоста колонны камуфлированная БМП-1. Машина шла, вихляясь из стороны в строну, словно механик-водитель был сильно пьян. Когда БМП остановилась, Печковский увидел в командирском люке знакомое лицо поручика Хойнацкого, командира роты из приданного им 3-го мотострелкового батальона. И цвет этого лица был синевато-белым, как мел или гипс.
– Матка бозка, Ежи, что там случилось? – поинтересовался Печковский у слишком побледневшего поручика.
– По-моему, это какие-то бронебойные кассетные боеприпасы! – почти закричал Хойнацкий (похоже, он был контужен). – И их очень точно наводят! Возможно, с дрона!
– А где Конаржевский? – спросил майор.
– Командир батальона убит! Остальные двое ротных ранены! У нас не меньше сорока убитых! Раненых еще больше! Уничтожены восемь БМП, еще три повреждены! Похоже, накрыло и как минимум три танка вашего батальона в хвосте колонны! Надо двигаться, а то…
В этот момент в воздухе возник низкий свист. Уже знакомая по предыдущему разу песня падающего тяжелого снаряда, и явно не одного.
Движимый инстинктом самосохранения, Печковский снова нырнул в люк, и вокруг танка опять многократно ударило. Сейчас на колонну упало много больше снарядов, чем в предыдущий раз. Танк снова затрясся, а по броне с противным визгом начали бить куски чего-то твердого, может быть, осколки, а может, куски земли и асфальта. Но для комьев земли это было слишком – скорее звук ударов напоминал стук града по жестяной крыше.
Первое, что увидел майор, когда все стихло, – два своих покрывшихся сеткой трещин командирских перископа. Интересно – чем это их зацепило?
Печковский высунулся из люка с самыми плохими предчувствиями. Дыма и огня вокруг явно прибавилось. Стоявшая рядом с его танком БМП-1 Хойнацкого горела, похоже, накрытая прямым попаданием, самого поручика нигде не было видно. Похоже, на сей раз по ним применили не только кассетные, но и обычные фугасные снаряды. Майору сразу же бросились в глаза несколько воронок, стоявший на обочине «Тварды» с оторванным правым бортовым экраном и разбитой на куски ходовой частью, еще два горящих танка впереди и, самое главное, очень много распростертых на земле в самых разных и неожиданных местах тел в знакомом камуфляже, некоторые из которых еще бились в агонии.
Командир стоявшего прямо за кормой танка Печковского РТ-91 старший сержант Ледвух, похоже, не успевший укрыться под броней, сейчас лежал ничком на башне своего «Тварды» ногами в люк, неподвижный и окровавленный.
В этот момент нервно шарящая по броне возле командирского люка рука майора вдруг накололась на что-то острое. Печковский поднял и рассмотрел неизвестный предмет. Это оказалось нечто очень похожее на толстую оперенную иглу из темного матового металла.
– Проклятье! – ругнулся майор. Кажется, по ним сейчас ударили не только кассетными и фугасными снарядами. А если там были еще и «негуманные» снаряды (а, судя по всему, именно так оно и было) со стреловидными поражающими элементами, должно было убить или сильно переранить всех, кто не был укрыт в боевых машинах. Попутно побив оптику, как это случилось с танком Печковского.
Несмотря на то что впереди продолжала слышаться канонада и батальону надо было срочно уходить с этого места (и чем скорее, тем лучше), майору не оставалось ничего другого, как спрыгнуть с брони и заорать что есть мочи:
– Офицеры, ко мне!!
«Преимущество» отсутствия связи, мать его.
Командиры прибежали быстро, но их оказалось как-то мало, даже несмотря на то, что среди них были два малознакомых мотострелковых офицера – подпоручик Стефанкович и старший штабной хорунжий Улицкий. Из четырех ротных его батальона прибыло только двое – капитан Конаржевский и поручик Косаковский, да и взводных прибежало как-то мало.
– Где остальные? – поинтересовался Печковский, и ответ вызвал у него сильную вибрацию колен и металлический вкус во рту. Офицеры предварительно доложили о понесенных потерях, и если бы все это не происходило на его глазах, майор подумал бы, что его тупо разыгрывают. В общем, из сорока одного танка РТ-91 «Тварды» 1-го батальона 15-й мехбригады, начавших движение к русской границе меньше двух часов назад, шесть сгорело и девять было подбито. Еще четыре танка имели повреждения, которые можно было устранить только на ремзаводе, и не могли передвигаться сами – для их эвакуации теперь требовалось вызывать ремонтников и трейлеры-танковозы аж из Эльблонга. При этом майор Печковский точно знал, что трейлеров на всю бригаду имелось всего десять штук. А тягачей для них – от силы половина, причем это были довольно дряхлые МАЗы-537 советского производства, оставшиеся еще с времен проклинаемого ныне Варшавского договора. Обещавшие заменить это старье чем-то более современным добрые немцы пока что поставили весьма небольшое количество тягачей с трейлерами и БРЭМ, да и то только в части польской армии, оснащенные «Леопардами».
Кроме того, еще семь танков сохранили подвижность, но имели повреждения разной степени тяжести, от пробоин в верхней броне корпусов до заклиненных башен и повреждений ходовой части. Но самое страшное – погибли двое ротных (капитан Мерчевский и поручик Хута) и пятеро взводных, кроме того семь командиров танков, шестеро наводчиков и восемь механиков-водителей. Общие потери батальона убитыми и ранеными приблизились к сотне человек, при этом раненым, особенно тем, кого задели стреловидные поражающие элементы, требовалась срочная медпомощь и эвакуация. Но медиков в составе батальона сейчас не было – по плану они должны были выдвигаться следом, вместе с прочими тыловыми подразделениями, поскольку бронированных медицинских машин в 15-й мехбригаде практически не было, а обычные санитарные автомашины не могли следовать за танками и БМП во время боя. И вообще изначально планировалось, что раненых будут по первому требованию эвакуировать вертолетами, но попробуй вызови вертушку, когда нет связи.
Что касается 3-го мотострелкового батальона, то он пострадал еще сильнее. Из сорока восьми БМП-1 были подбиты или сгорели девятнадцать машин, еще восемь получили повреждения, требующие эвакуации и заводского ремонта, а потери в личном составе убитыми и ранеными достигли почти половины штатной численности. Конечно, много ли надо было старым БМП из прошлого века с их противопульной броней: как позже выяснилось, кассетные суббоеприпасы русских прошивали их насквозь, от крыши боевого отделения до днища.
По всему выходило, что почти половина наличных сил 15-й Гижицкой механизированной бригады, пройдя по русской территории меньше десяти километров, подверглись тотальному истреблению и практически утратили боеспособность, и это без вступления в прямой огневой контакт с противником! Подобного не предусматривали никакие существующие натовские уставы и нормативы, а значит, продолжать «воевать» в том же духе было категорически невозможно. И вообще, как теперь уже вполне отчетливо понимал Печковский, сразу же после потери связи польскому командованию следовало отменить операцию и вернуть начавшие движение подразделения на исходные позиции, после чего постараться уничтожить русскую аппаратуру РЭБ и огневые средства силами своей артиллерии и авиации. Но командование этого почему-то не сделало, и от этого ситуация становилась еще более непонятной. Кто, черт возьми, должен был ответить за эти ничем не оправданные потери в людях и технике?
Не получая никаких приказов от командования бригады и дивизии и оценив ситуацию как почти безнадежную, Печковский как старший по званию принял следующее единственно возможное в данный момент решение – мотострелкам из 3-го батальона, собрав всех раненых и всю уцелевшую технику, срочно отходить обратно на польскую территорию. Танки 1-го батальона отходят следом за ними, прикрывая оставшимися машинами отступление мотопехоты. При обнаружении вражеских БПЛА и артобстреле всем укрываться и маневрировать. Старшим за это мероприятие Печковский назначил капитана Конаржевского. Ему же он приказал немедленно отправить в штаб связного с донесением о невероятно больших потерях двух батальонов 15-й мехбригады и об очень точном и мощном артобстреле со стороны противника с естественной просьбой подавить вражескую артиллерию своим артогнем или авиацией (без чего продвижение в глубь русской территории просто невозможно). Майор не мог знать, что в это время 16-я Поморская механизированная дивизия имени Казимира Ягелончика лишилась большинства своих огневых средств. А приказ на использование авиации могли отдать только из Варшавы. Кроме того, Печковский не знал, что на других направлениях польское наступление сегодня закончилось примерно тем же. 20-я Бартышицкая мехбригада, которой предписывалось взять на Мамоново, и 9-я бронекавалерийская бригада, наступавшая в направлении на Кибартай и Черняховск, в условиях полного отсутствия связи и нарушенного управления войсками продвинулись максимум на 10–15 километров на русскую территорию и во время этого самого продвижения понесли тяжелые потери по стандартной схеме – очень точный огонь русской дальнобойной артиллерии и реактивных установок, использовавших самые разнообразные и современные боеприпасы, вплоть до управляемых снарядов, плюс действовавшие из засад и заранее подготовленных позиций расчеты ПТУР последнего поколения и танки. Высланные вперед разведподразделения и передовые батальоны указанных бригад были уничтожены практически полностью, а главные силы, потеряв до половины техники и не менее трети личного состава, начали отход за границу, на исходные позиции. Так что майор Печковский не был оригинален в принятии подобного решения.
– Все, выполнять! – закончил свое выступление перед собравшимися офицерами Печковский.
– А вы, пан майор? – уточнил Конаржевский.
– А я со взводом хорунжего Цызика, четырьмя машинами, попробую продвинуться вперед и произвести разведку. Если ушедшие вперед подразделения все-таки завязали бой с противником и сумели прощупать его оборону, следует уточнить, где именно противник закрепился и какими силами. Это пригодится в дальнейшем, а без выяснения этих обстоятельств вести дальнейшие боевые действия лично мне представляется вообще бессмысленным.
Конаржевский откозырял и вместе с остальными офицерами убежал исполнять приказания. В свою очередь Цызик, которому явно не улыбалось идти в разведку (и желания которого на этот счет майор не спросил), несколько сбледнул лицом и заметно занервничал.
Через несколько минут уцелевшие танки и БМП начали разворачиваться и оттягиваться назад. Не сдвинулись с места только подбитые машины и оставшиеся с Печковским три практически не пострадавших от артобстрела «Тварды» из боевого охранения – танки хорунжего Цызика, младшего хорунжего Стеляжа и старшего сержанта Ягельского. Майор кратко объяснил боевую задачу – двигаться вперед парами, и лучше всего по обочине шоссе. Впереди танки Цызика и Ягельского, за ними машины Печковского и Стеляжа. При обстреле энергично маневрировать. Если встретят впереди своих – дать зеленую ракету. Если будет обнаружен противник, а особенно его танки или противотанковые средства, – дать красную ракету и отходить, на огонь противника по возможности отвечать, но в дуэль с ним не вступать. Срочный отход – белая ракета.
За время, пока начальство в очередной раз совещалось, опасливо поглядывая на небо в ожидании новых снарядов, наводчик танка командира батальона Андрович успел заменить пару разбитых стеклоблоков командирской башенки майора запасными, они нашлись у него по чистой случайности. В других танках ничего подобного не было вообще, ЗИПу современные польские танкисты уделяли явно маловато внимания. «Тварды» был всего-навсего слегка модернизированным лицензионным клоном еще советского Т-72М, и новые североатлантические друзья все время капали на мозги полякам на тему того, что рано или поздно это «наследие режима Ярузельского» будет непременно заменено какими-нибудь «более современными образцами западного производства». Какими именно – похоже, было загадкой для самих «больших братьев» по НАТО. Немцы и так поделились с поляками, чем могли, наскребя по базам хранения несколько сотен «Леопардов-2» (в основном не самой продвинутой модификации 2А4) из оставшихся нераспроданными после больших сокращений 1990–2000-х гг. излишков бундесвера. Новые «Леопарды-2» немцы сейчас (даже в условиях начатой на их территории исламистами из числа приезжих с Ближнего Востока городской партизанской войны) практически не производили даже на экспорт, аналогичная ситуация была и у французов, которые держали часть своего танкового парка на консервации, а новые «Леклерки» производили чуть ли не поштучно по заказам каких-нибудь богатеньких нефтяных шейхов. Американцы, давным-давно прекратившие производство танков и пустившие в металлолом все оборудование своего детройтского арсенала (а когда-то это, между прочим, было второе в мире бронетанковое производство после русского Нижнего Тагила), занимались исключительно ремонтом и модернизацией оставшегося на ходу парка «Абрамсов». А отцы-создатели танка, англичане, не только свернули производство собственных танков, но и прекратили в приказном порядке любые опытно-конструкторские работы в этом направлении. Так что откуда, спрашивается, было взяться новым танкам для польской армии? Для этого союзникам по НАТО сначала надо было восстановить бронетанковую промышленность и разработать хоть какие-то перспективные образцы танков для последующего производства, а на это могли уйти десятилетия и десятки миллиардов в твердой валюте.
– Вперед! – приказал Печковский, влезая в люк.
Мехвод, капрал Циборовский, дисциплинированно двинул командирский танк вперед.
Четыре РТ-91 медленно поползли на северо-восток и уже через километр, прямо за поворотом, начали натыкаться на подбитую и горящую технику. И что самое обидное – сплошь польскую. И неизвестно, что вызывало больший трепет – стоявший на ободах обугленный докрасна «Росомак», у которого остатки башни с пушкой провалились внутрь корпуса через прогоревшую крышу, или стоявшая поперек дороги абсолютно целая внешне БМП-1, внутри которой, судя по нескольким небольшим пробоинам в крыше корпуса и закрытым люкам, были явно убиты все – и экипаж, и десант.
Рядом с разбитыми машинами довольно густо лежали трупы в знакомом камуфляже. Живых почему-то не было. А дальше этот кошмар потянулся уже практически непрерывно. Выглядывая из люка и осматриваясь, Печковский помаленьку понимал, что здесь происходило. Похоже, вражеский артогонь пару раз накрывал колонну. При этом под раздачу попадали в первую очередь легкобронированные «Росомаки», БМП и «Шакалы» (подбитых «Леопардов» здесь просматривалась всего пара), и колонна останавливалась, явно пытаясь собрать раненых и потушить горящую технику. Об этом свидетельствовали валяющиеся кое-где среди убитых и догорающей брони сумки и контейнеры с перевязочными материалами и прочим медицинским имуществом, а также ручные огнетушители, входившие в штатный аварийный комплект польских танков и бронемашин.
Но, похоже, почти сразу же последовал повторный артобстрел с использованием фугасных снарядов и содержавших стреловидные поражающие элементы боеприпасов, и колонна тронулась дальше, перестав останавливаться, а потом поспешно попыталась перестроиться в боевой прядок – во всяком случае дальше подбитые машины стояли уже не только на шоссе и его обочинах, но и довольно далеко в стороне от дороги. И здесь уже начинали попадаться подбитые и сгоревшие «Леопарды», причем Печковский заметил довольно солидные пробоины в крышах корпусов и башен этих танков: прямые попадания тяжелых снарядов или какие-то ПТУРы последнего поколения из числа тех, чьи ракеты поражают цели в верхнюю проекцию, «по-минометному»? Главное командование НАТО до сегодняшнего дня утверждало, что у русских ничего подобного либо нет, либо оно существует в единичных, демонстрирующихся на оружейных выставках экземплярах – посмотрели бы генералы из Брюсселя на то, что творилось сейчас на этой дороге.
Раньше майор Печковский никогда не видел такого скопления реально подбитой техники – вокруг на площади в пару-тройку квадратных километров торчало больше полусотни сгоревших или изуродованных прямыми попаданиями танков и бронемашин. Другим неприятным открытием было то, что некоторые «Леопарды-2», эти «лучшие западные танки» (в различных завиральных рейтингах обычно делящие первое место с американскими «Абрамсами»), сгорели, словно костры из сухих поленьев. А ведь чертовы немецкие инструкторы на учениях утверждали, что танки германского производства очень плохо горят (а если и горят, то у них лучшая в мире система ППЗ) и практически неуязвимы для любых противотанковых средств «потенциального противника». И вот теперь такая, извините за выражение, погибель…
Наблюдая за невеселым окружающим пейзажем, Печковский вдруг понял, что пушечная стрельба впереди неожиданно стихла. А через пару минут над вставшим как вкопанный метрах в ста впереди РТ-91 майора танком хорунжего Цызика взвилась зеленая ракета.
– Впереди наши? – спросил майора голос взводного Андровича в ТПУ, какой-то настороженный и с вопросительной интонацией.
– Возможно, – ответил Печковский и скомандовал мехводу: – Давай вперед!
Когда танк майора поравнялся с машинами Цызика и Ягельского, он приказал водителю остановиться.
Впереди стал слышен знакомый шум нескольких моторов, а потом в пределах видимости появилась и техника.
Действительно, это были свои – одна БРДМ «Шакал», пара «Росомаков» и четыре БМП-1 с очень большим количеством сидящих на броне людей в камуфляже. Многие из этих «вынужденных десантников» были ранены и наскоро перевязаны. Когда одна из облепленных личным составом БМП, снизив скорость, поравнялась с танком Печковского, майор рассмотрел на ней десяток явно удачно выбравшихся из своих подбитых машин танкистов из приданного им батальона 1-й Варшавской танковой бригады, которых было легко опознать по сохранившимся у некоторых из них немецким танкошлемам и пижонской нарукавной нашивке с крылатым гусарским шлемом. Элита Войска Польского, пся крев. Остались от козлика рожки да ножки.
Среди танкистов обнаружился коренастый курносый мужичок с капитанскими знаками различия на черном берете. Печковский немного знал его по нескольким проходившим перед этим чертовым наступлением штабным совещаниям и вспомнил его имя и фамилию – командир роты из 1-й Варшавской бригады капитан Збигнев Гертнер.
– Приветствую, пан капитан! – крикнул и приветственно взмахнул рукой Печковский.
– Доброе утро, пан майор, – ответил Гертнер и добавил: – Если оно, конечно, доброе…
Он что-то сказал своему мехводу, и БМП остановилась, пропуская вперед остальные отходящие машины. Сидевшие на броне танкисты и мотострелки сразу же начали нервно оборачиваться назад, и лица у них стали предельно недовольными. Между тем капитан спрыгнул с брони и направился к танку Печковского. Было видно, что у него сильно тряслись руки и он заметно прихрамывал на левую ногу.
– Связь со штабом бригады есть? – первым делом спросил капитан, подойдя.
– Нет. Как не было, так и нет. А вы отходите?
– Если это, конечно, можно так назвать. Те, кто остался жив, отходят, мертвые остаются на месте.
– И где все ваши танки, капитан?
– Возможно, пан майор, вас сильно удивит то, что я скажу, но их больше нет!
– Как нет? – невольно вырвалось у Печковского.
– А вот так, пан майор. За какой-то час очень условного боя – сорок пять машин. Или вы еще не поняли, что тут происходит? Все, что осталось, – отходит со мной. От двух батальонов семьдесят шесть человек, из них половина раненых. Да и вы, как я вижу, тоже повернули оглобли.
– Да, мы понесли большие потери, и я приказал своему батальону и мотострелкам отходить, а сам с четырьмя танками решил провести разведку. Кстати, а что там впереди? Где противник?
– Возвращайтесь обратно, и как можно скорее, разведчики. Там сплошная задница. Сначала нас несколько раз очень точно накрывали артиллерией, а потом… Короче, там дальше, километрах в трех, русские ПТУРы и танки, судя по всему, на заранее подготовленных позициях. Они долбали нас с предельной дистанции, а мы их даже толком не видели, не говоря уж про ответный огонь.
– А что за танки?
– Какая вам разница, пан майор? Танки какие-то здоровые и угловатые, я раньше никогда таких не видел. Очень похожи на новые русские Т-14 с их последних парадов или что-то вроде того. И, похоже, их там много. На вас точно хватит.
– Пан капитан, не устраивайте здесь истерик! Неужели больше никто не уцелел?
– Я же сказал – нет! А эти хваленые «Леопарды» – дерьмо. Реклама – двигатель торговли, черт побери… Да еще и связи нет.
– Понятно. Точно показать позиции русских на карте сможете?
– А вы, пан майор, думаете, что они совсем дураки и стоят на месте, закопав танки в землю по самую башню? В том-то и дело, что они все время перемещаются, я их и пересчитать-то толком не смог. А учитывая, что моих танкистов лучше всего обучили стрелять с места, результат был предсказуем. Ведь немцы же нас не к боям с танками готовили, а к действиям против террористов, где главное внимание минам, фугасам и гранатометчикам…
– Я вас понял, капитан. Мои люди отходят на исходные позиции вдоль дороги. Следуйте за ними и, если доберетесь до хоть какой-нибудь действующей связи, немедленно доложите в штаб бригады или дивизии обо всем, что вы здесь видели.
– А вы сами, пан майор?
– Ну все-таки надо же разведать…
– Чего вы там собираетесь разведывать? – удивился капитан Гертнер, явно выходя из себя. – Я уже вам сказал – поворачивайте назад. А иначе напоретесь на их танки и потеряете еще людей. Слава богу, что русские нас не преследуют, а то вообще всех до одного поклали бы. Если бы я знал, что сегодня все выйдет именно так, после первых же выстрелов отвел бы своих на исходные.
– Но надо же выявить расположение их огневых средств!
– Экий вы непонятливый, пан майор. Я же только что сказал – русские танки в окопы не зарыты и маневрируют. Их и с воздуха толком не засечешь, разве что со спутников. Хотя тут и спутники не помогут – деревья мешают. И, по-моему, здесь в случае чего и массированный авианалет не поможет.
– А я все-таки попробую!
– Ну тогда удачи, пан майор!
Капитан козырнул и с явным облегчением от того, что разговор наконец закончился, влез обратно на броню. Его БМП-1, пассажиры которой заметно оживились, зафырчала сизым выхлопом и, резко рванув с места, понеслась догонять остальные отступающие машины. Пока, чего доброго, артиллерия противника опять не начала работать.
– Вперед, – приказал Печковский мехводу.
Танки двинулись дальше вдоль дороги. Пейзаж вокруг был все тот же, словно в старых фильмах про Вторую мировую. По обочинам и на дороге все так же торчали догорающие, сгоревшие или подбитые «Шакалы», «Росомаки» и БМП-1, иногда перемежаемые подбитыми «Леопардами», некоторые из которых вроде бы не имели никаких заметных повреждений. Подбитой русской техники не было вообще. Только в одном месте, вдалеке от дороги, возле кустов, Печковский высмотрел в свою оптику странного вида темно-зеленую танкетку с перебитой гусеницей. Танкетка была небольшая, размером не больше письменного стола, а значит, явно не способная вместить даже одного человека. Но при этом на танкетке отчетливо просматривались четыре пустые толстые закопченные трубы (явные контейнеры от использованных накануне ПТУРов) и какие-то хитрые то ли прицелы, то ли камеры, похоже, смонтированные на едином поворотном лафете вместе с ПТУРами. Печковский был вполне технически продвинутым офицером и быстро понял, на что это похоже. Носители ПТУР, управляемые на расстоянии? Боевые роботы?! Он, разумеется, знал, что нечто подобное вроде бы есть у американцев, но там оно ездит только на заокеанских полигонах, а реально НАТО применяет более мелких и простых роботов, например, для разминирования. И вдруг такое у русских? Просто черт знает что такое…
Однако обдумать этот момент до конца или сильно удивиться майор не успел, поскольку прямо в «объективе» его командирского перископа шедший головным в их «разведподразделении» «Тварды» хорунжего Цызика вдруг как-то потерял резкость, а потом очень красиво взорвался. Судя по двойному взрыву, в него попало явно больше одного снаряда. Из горящего танка никто не выскочил.
Шедший за подбитым РТ-91 танк старшего сержанта Ягельского резко и безграмотно свернул в сторону, перекрывая машине Печковского сектор обстрела.
Майор ругнулся и сразу же дал красную ракету, успев увидеть где-то в отдалении, за деревьями, на пределе возможностей человеческого зрения вроде бы мелькнувший там здоровенный, угловатый танк. По его команде Андрович начал разворачивать башню командирского РТ-91 в сторону противника, а затем даже успел дважды выстрелить, но, судя по отсутствию видимого эффекта от стрельбы, в белый свет как в копейку.
В этом момент польским танкистам чувствительно прилетело в ответ – пара болванок поразила ушедший чуть вперед, слева от командирской машины «Тварды», младшего хорунжего Стеляжа. Из остановившейся как вкопанная машины пополз черный дым, а затем майор Печковский с некоторым облегчением увидел, как к его танку, неумело пригибаясь, бегут враскоряку командир подбитого танка Стеляж, его мехвод Клещевский и наводчик Кофта. Когда спасшийся экипаж наконец запрыгнул на его броню, Печковский дал белую ракету, и его РТ-91 вместе со второй уцелевшей машиной старшего сержанта Ягельского начали отходить, сначала задним ходом, а затем, отойдя за поворот дороги и развернувшись, – на максимально возможной скорости. Русские не преследовали польские танки и даже не стреляли вслед. А майору Печковскому стало ясно, что его импровизированная разведка сорвалась, да и вообще день сегодня явно был не его и даже не Войска Польского.
Примерно то же место. Калининградская область. Участок шоссе Е-28, юго-западнее Новоселово. 102-я отдельная танковая рота 100-й сводной гвардейской танковой бригады ВС РФ. 5 июня 2020 г. Несколько ранее.
Когда пару суток назад командование осторожно объявило мне, что, похоже, придется воевать всерьез, а я передал это распоряжение подчиненным, наши пацаны, естественно, дико обрадовались, а вот я – как-то не очень. Я в отличие от них на какой-никакой войне все-таки бывал и знаю, что обычно там не все так просто, как в тупой компьютерной игре. Хотя война – это такая штука, на которой все может быть, даже то, чего в принципе не бывает. Как в песне пелось: дурная тетка, стерва она.
Однако кто же теперь знает, какая она, эта самая «война всерьез»? Вон американцы последние лет пять тужатся, то обещая закидать нас форменными бейсболками, растоптать и проглотить, то вдруг, не сделав никакой паузы, объявляя, что Россия – это мощнейший и современнейший противник, который угрожает не только им, но и всей мировой цивилизации в лице «золотого миллиарда». И определиться в вопросе, кто именно мы для них, наши заклятые друзья до сих пор не в силах. Сожрать нас целиком они все еще не в состоянии, а «покусать и выплюнуть», похоже, сами не хотят. Тем более что если все будет совсем всерьез, те, кому положено это делать по долгу службы, по-любому успеют нужные кнопки нажать, а уж двести килотонн вслед за этим упадут на Бостон с Вашингтоном или все шестьсот – особой роли играть уже не будет. Именно поэтому Пентагон все так же не любит подставлять своих драгоценных граждан под пули и все норовит спрятать их за спины всяких проживающих «на выселках» друзей и ценных знакомых, хоть тех же поляков. Но и от использования в качестве расходного материала отдельных наций с поехавшей крышей для них, честно говоря, мало что меняется. Как говорил Есаул ротмистру Лемке в одном известном старом фильме Главного Российского Режиссера (который тогда еще не был ни гнидой, ни Главным Российским Режиссером, хотя, пардон, о покойниках следует говорить либо хорошо, либо ничего): неблагодарное это занятие, ротмистр, бить красных.
В общем, за эти двое суток нас перебрасывали с места на место два раза, пока, уже в сумерках, мы наконец не прибыли сюда.
Быстро разместились, замаскировались (благо саперы заранее нарыли капониров для всякой вспомогательной техники), осмотрелись на местности. Потом я приказал личному составу поужинать, но тут из темноты возникла пара штабных «Тигров» с тусклыми светомаскировочными фарами и БТР сопровождения.
Как я сразу же правильно определил, собственной персоной прибыл почтенный Пятый – отец-командир нашей 100-й сводной гвардейской танковой бригады, генерал-майор Тугаринцев по кличке Тугарин-Змей. Этой кличке генерал не очень соответствовал, поскольку классического татаро-монгола из детских книжек и мультфильмов не напоминал совсем, а был всего-навсего коренастым, коротко остриженным курносым дядькой пятидесяти шести лет в неизменной зеленой форме с короткими рукавами и фуражке с золотым шитьем. Я генерала знал только по службе. У меня, как и у большинства офицеров нашей бригады, после прибытия под Калининград совершенно не было времени на мало-мальски неформальное общение с разговорами за жизнь и питьем водки, поскольку не было свободного времени как такового.
Комбриг прибыл в сопровождении командира нашего 101-го батальона подполковника Шиповатова и нескольких «зеленых человечков» – автоматчиков охраны. Интересно знать, чего это его лично сюда принесло? Мог бы и дистанционно со мной связаться, благо нынешняя техника это позволяет. Или он, как некоторые командиры из прошлого века, с техникой не особо дружит? Нет, похоже, нам предстояло нечто важное, раз уж комбриг явился собственной персоной, рискуя своим появлением демаскировать нас – недремлющие сателлиты на земной орбите все так же болтаются в черной пустоте и пялятся на бедную планету бесстыжими зрачками своих объективов, причем это не только наши сателлиты.
Едва увидев выбирающегося из новенького броневика генерала, я тут же вызвал весь наличный комсостав на построение. Вызывал, заметьте, одним ставшим уже привычным движением пальца на планшетнике. Как все, однако, упростилось, просто техника на грани фантастики. Как тут не вспомнить свое лейтенантство в 58-й армии, когда, кажется, еще совсем недавно, наш доблестный комбат, капитан Баяндулов, высунувшись по пояс из люка обшарпанного штабного БТР-70 (ну не было у него ни штатного командирского танка с второй рацией, ни БМП-1К, у нас тогда вообще ни хера не было, даже солярки и патронов, спасибо хоть БТР с исправной радиостанцией нашелся), почесывая волосатую грудь под несвежим тельником, орал во всю мощь легких:
– Кома-андиры рот и взва-адов, сука-бля-на-фиг, ка-а мне!!!
Нет, кое-что действительно очень сильно изменилось…
Сам я, вскинув руку к козырьку камуфляжного кепаря и стараясь изображать строевой шаг, двинулся навстречу Тугаринцеву.
– Здоров, майор, – небрежно поздоровался генерал, наблюдая, как позади меня строится в шеренгу оторванный от ужина командный состав и добавил:
– Вольно!
Я опустил руку, а комбриг скользнул критическим командирским взглядом по моим офицерам. Похоже, раз никаких замечаний у него не возникло, он остался вполне доволен. Правда, даже в полутьме летней ночи я обратил внимание, как наметанный глаз Тугаринцева невольно задержался на стоявших на левом фланге наших начальнице связи Анастасии Усыпенко и командирше РЭБовцев лейтенанте Юльке Маловой. Шиповатов с явным интересом смотрел в ту же сторону. Ну, это в общем понятно и правильно, девчонки они более чем симпатичные, что тут скажешь – такую красоту даже в темноте не утаишь. Лично мне эти две офицерши и отношения между ними (то лучшие подруги, то вдруг собачатся между собой по каким-то мелочам, особенно когда речь о службе, при том что Усыпенко старше по званию) живо напоминали пару главных героинь из уже довольно старого импортного сериала «Следствие по Телу». Это ощущение усиливалось некоторым внешним сходством. Усыпенко – высокая фигуристая крашеная блондинка, а Малова, хотя более чем пригожа лицом и обладает длинными рыжими волосами и приятными для глаз стороннего наблюдателя формами в нужных местах, ростом очень невелика и имеет привычку надевать при любом удобном случае высокие каблуки. А если прибавить сюда вредный характер Маловой, получаются ну вылитые Джерри Райен и Дана Делейни, только версия 2+ – отечественного образца, да вдобавок молодые и свежие.
– Товарищи офицеры и сержанты, – изрек генерал, оторвав свой взор от женского пола и не тратя времени на ненужные приветствия (как я уже успел заметить, он вообще не любил пустые формальности). – Получена оперативная информация, что сегодня на рассвете эти затронутые сексом некрасивые люди, то есть Войско Польское, силами минимум одной дивизии перейдут российско-польскую границу в Калининградской области и начнут наступление в трех направлениях: на Калининград, Гвардейск и Черняховск. Наша разведка сообщает, что здесь, то есть прямо на вас, паны пшеки, вероятно, двинут свою самую современную технику.
Я отметил про себя, что Тугаринцев тонко ввернул в свою речь «политкорректное определение» – на язык нормального человека «затронутые сексом некрасивые люди» переводится примерно как «уроды гребаные». Комбриг иногда любил пошутить подобным образом.
– Можно сразу вопрос, товарищ генерал-майор? – уточнил я, пока мои взводные и командиры машин переваривали услышанное.
– Можно, майор, сейчас вам все можно!
– Какими именно силами противник намерен наступать и в каком количестве, известно, товарищ генерал-майор?
– Известно. На вашем направлении будет действовать около сотни польских танков, в том числе один батальон, то есть до полусотни «Леопардов-2А4», а возможно, и «Леопардов 2А5». Это лучшее, что есть у пшеков, они перебросили их аж из-под Варшавы, из 1-й бронетанковой бригады, которая у них всегда на парадах и показных учениях светится. Остальное – наши старые знакомые из 16-й механизированной дивизии на «Тварды» и Т-72М. Ну а с ними пойдет пара батальонов мотопехоты, а это еще около сотни единиц разной легкой брони. Не страшно, танкисты?
– Никак нет, товарищ генерал-майор! – ответил недлинный строй офицеров и сержантов за моей спиной практически в один голос. Я на это только улыбнулся.
– В общем, майор, считайте, что здесь сегодня будут ваши Курск и Бородино, так сказать, в одном флаконе. Новую технику надо испытать в настоящем деле и именно на вашем направлении, в бой, как я уже сказал, пойдет лучшее, что есть у североатлантического, мать его, блока. Так что не подкачайте!
– Так точно! – ответил я за всех. При этом у меня в голове возникла ехидная мысль – у деда была медаль «За взятие Кенигсберга», а нам потом, если все кончится хорошо, выдадут медали за оборону того же самого, но переименованного населенного пункта? Чудны дела твои, господи.
– С вами будет взаимодействовать экспериментальное противотанковое подразделение с секретной матчастью, – закончил свое выступление комбриг. – Его командир прибудет через полчаса, договоритесь о взаимодействии. Удачи вам, танкисты! Все свободны, майор Романов, останьтесь!
Глядя, как мои пацаны расходятся, Тугаринцев нежно, но цепко взял меня под локоток и повел по направлению к своему «Тигру».
– Хотя у нас тут развернута сильная авиационная группировка, – продолжал генерал-майор, слегка понизив голос, – действия авиации в полном объеме диспозицией пока не предусмотрены.
– Это почему? – поинтересовался я.
– Потому, майор, что, когда вы тут сильно обидите наземные войска пшеков и они обломают зубы о вас, их командиры нажалуются в свои вышестоящие штабы. Сделают они это далеко не сразу, поскольку у них сейчас километров на полсотни от нашей границы, до самых Ольштына и Белостока, никакой связи нет, а Интернет вообще упал. Но потом они явно поднимут в воздух все, что летает, куда же они денутся, тем более что им прикажут те, кто все это безобразие оплачивает. Они прыгнут, как та дворняга на забор, и вот тут наша наземная ПВО разом устроит им ад и жопу. Это будет второй акт нашей пьесы, и лучше, чтобы во время него в небе были только чужие. Так что на авиаподдержку поначалу не сильно рассчитывай. Но при этом имей в виду, майор, что вся наличная артиллерия, включая ракетчиков, сейчас будет работать на вас. Как говорится, пожалуйста, любая ваша прихоть по первому же требованию, любое количество снарядов туда, куда укажете. К тому же позади вас на всякий случай развернут еще один танковый батальон и противотанкисты.
Ну, про последнее обстоятельство я уже был в курсе.
– Что, не доверяете? – уточнил я на всякий случай.
– Доверяю, майор. Но у вас тут все уж слишком новое и неопробованное. Я имею в виду матчасть.
– Так это же хорошо, товарищ генерал!
– Уверен? – поинтересовался Тугаринцев и попытался заглянуть мне в глаза, несмотря на темноту.
– Так точно, уверен!
– Ну раз так, то ладно. Хорошо, когда командир уверен в людях и технике. Еще раз удачи тебе и твоим орлам, майор!
С этими словами он пожал мне руку, погрузился в свой «Тигр» и уехал. Судя по тому, что комбат Шиповатов промолчал, не прибавив решительно ничего от себя, позади нас с главными силами батальона приготовился стоять насмерть именно он. Это подтверждала и соответствующая отметка, появившаяся на электронной карте в моем планшетнике – Десятый, то есть штаб батальона, сейчас находился километрах в четырех позади нас.
Через полчаса, как и было обещано, приехал на «Тигре» с хитрыми антеннами на крыше секретный противотанкист. Капитан по фамилии Тайлаков при ближайшем знакомстве оказался каким-то слишком молодым, из числа тех, кто никогда не расстается с ноутбуком, как мои взводные и командиры машин. Однако по манере разговаривать и держаться он был явно влюбленным в свое дело энтузиастом, и меня это не могло не радовать. О взаимодействии договориться было несложно – пока стреляют они, мы молчим, а когда начинаем воевать мы, они сидят и не высовываются. Вроде все просто. Я ради спортивного интереса одолжил у связистов УАЗ-3162 и съездил проводить капитана до их позиций и посмотрел, что у них там вообще за техника. Выяснилось, что противотанкисты официально именовались «200-я отдельная рота радиотехнической разведки окружного подчинения». А техника у них оказалась довольно прикольная – я видел, как они выгружают из грузовиков и опробуют на ходу небольшие, дистанционно управляемые гусеничные машинки с навешанными на них трубами противотанковых ракет и расставляют по кустам одноразовые установки ПТУР. ПТУРы, кстати, были какие-то новые (лично я таких не видел), похоже, с вертикальным стартом и полностью автономным самонаведением, то есть такие, которыми можно стрелять куда хочешь и откуда хочешь по принципу «пустил-забыл». На полигонах я видел, на что способны подобные ПТУРы, но сегодня их наконец собирались опробовать на живых мишенях.
В общем, я пожелал капитану Тайлакову и его людям всяческой удачи и уехал обратно к своим. Вернувшись, вызвал Усыпенко и Малову, напомнив им еще раз: девчонки, когда все начнется всерьез, связь должна быть бесперебойной, а противник на своих радиоволнах ничего, кроме шума и треска, слышать не должен. Лейтенантши заверили меня, что все будет в ажуре, после чего я их отпустил. В общем, я в них не сомневался – они обе барышни старательные и свое дело туго знают. Как оказалось впоследствии, я в них не ошибся – и связь у нас была, и целеуказание не прерывалось ни на минуту.
Залезая в свой командирский Т-14 (нет, все-таки это непривычно, когда в башне танка никто не сидит, что бы там ни говорили – на взгляд танкистов старой закалки, в этом есть что-то неправильное) и натягивая шлемофон, я подумал, что вообще оно, конечно, хорошо – воевать вот так, когда противник тебя толком не видит и не слышит, а ты сам чуть ли не предугадываешь его ходы. Тем более у них сейчас даже с элементарной связью проблемы, а у меня все три взвода завязаны в единую систему управления тактического звена (и каждый взвод в отдельности, и вся рота в целом) и индивидуальная боевая информационная система выводит на дисплеи каждого танка трехмерную развертку местности, куда идет реальная картинка с наземных станций слежения, спутников и БПЛА. Красота, правда, в реальном бою мы свои СУТЗ и БИСы будем опробовать впервые в истории, и как они в этом случае поведут себя – бог их знает.
Дальнейшие часа два у нас ушли на проверку машин, их вооружения и последние уточнения по взаимодействию между машинами и взводами – через БИСы танков шел оживленный обмен информацией.
Потом Санса (т. е. начальник связи старший лейтенант Усыпенко, такой уж она выбрала позывной, у Маловой, кстати, был радиопозывной Мелисандра, уж не знаю, пересмотрели ли они обе в школьные годы этого сериала или просто таким образом лишний раз пугали супостата) сообщила, что Соловей, то есть капитан Тайлаков, сообщил о занятии позиции и своей готовности к бою – одновременно с этим сообщением появились и соответствующие отметки на наших электронных картах.
А минут через сорок наконец началось.
Сначала пошла стрельба артиллерии и реактивных установок с польской стороны. Поскольку на нашем направлении никаких населенных пунктов или мест постоянной дислокации армейских частей не было, снаряды рвались где-то в стороне, справа и слева от нас. Потом полякам ответили наши, а дальше артиллерия уже била с обеих сторон с примерно одинаковой интенсивностью и громкостью. Прислушиваясь к канонаде, я понимал, что наши нынешние позиции полякам не должны были быть известны, коли уж у них не летают ни разведывательные самолеты, ни БПЛА. Зато на лесок километрах в шести северо-западнее нас, где я накануне во время марша видел предварительно расставленные макеты танков (надувные или что-то типа того), по моим наблюдениям, все-таки упало какое-то количество снарядов. Из чего я сделал вывод: поляки используют старые разведданные, как минимум суточной давности. Оно и понятно, им же картинку со спутников передают из Штатов явно не напрямую, у них небось такой аппаратуры нет, да еще и разные посредники промежуточного звена в Брюсселе и Берлине окопались.
Потом огонь артиллерии несколько стих, и картинка на наших виртуальных картах наконец почти ожила и задвигалась – через границу походным порядком поползли многочисленные синие отметки, идентифицируемые СТУЗом и БИСом как бронетехника противника. Параллельно электронной карте на другом мониторе я видел движение противника в реальном времени с помощью выведенной на экран картинки из космоса. Облаков сегодня утром над нами почти не наблюдалось, и если бы пшеки были чуть умнее – поперли бы в атаку ночью. Хотя, с другой стороны, для них это ничего бы не изменило – они сейчас все равно видят только то, что у них в оптике, а инфракрасная она или обычная – роли уже не играет.
– Двадцать третий, – возник в наушниках моего шлема приятный женский голос. – Это Тридцатый (позывной штаба артиллеристов), со стороны государственной границы началось выдвижение двух механизированных колонн противника, примерно по сотне единиц в каждой. Сейчас мы их начнем накрывать по своим данным, а затем можем работать непосредственно по вашим целеуказаниям. Как поняли?
– Понял вас, Тридцатый, работайте, канал связи прежний.
– Так точно, – подтвердила артиллерия.
В этот момент стало возможно вывести на наши бортовые мониторы картинку с еще одной точки, а именно с высоты птичьего полета – похоже, над польскими колоннами появились один или два наших БПЛА. Картинка немного дрожала, но видно было много лучше, чем из космоса, даже камуфляж и номера на танках просматривались. Точно, впереди двигались «Леопарды-2А4», подкрашенные и слегка модернизированные, разведка не врала.
Наши БПЛА пару раз прошли туда-сюда над танковыми колоннами, а потом артиллерия ударила по головной колонне, которая уже прошла несколько километров от госграницы. Били очень точно и неотразимо, несколько раз и, похоже, все время внося уточнения и поправки в наведении. По крайней мере, я видел прямые попадания снарядов в отдельные машины, чего даже на полигоне при стрельбе по неподвижным мишеням бывает редко. Может, наши пушкари применили управляемые снаряды? Во всяком случае на моей виртуальной картинке некоторые вражеские коробочки начали замирать, одновременно меняя синий цвет на красный, что означало: «цель поражена».
Я увеличил разрешение картинки съемки со спутников – теперь на мониторе были видны пожары и поднявшиеся над дорогой облака дыма от горящей техники. В колонне было видно какое-то шевеление, похоже, они пытались растащить горящие машины, потушить их и собрать раненых. Это была большая ошибка, поскольку в этот момент артиллерия со все той же редкостной точностью выложила на них еще десятка полтора снарядов, и колонну заволокли облака новых взрывов.
После этого поляки попытались частично развернуться в боевой порядок (у них сейчас были явные проблемы с управлением отдельными подразделениями), чтобы двигаться далее уже не колонной. Оставив за собой на шоссе изрядную пробку из почти четырех десятков подбитых машин (судя по отметкам на БИСе моего танка, это была в основном легкобронированная техника), польский авангард двинулся дальше. Вторая колонна шла значительно позади головной, но артиллерия пару раз уже дала по ним огоньку, добившись нужного эффекта, – в этой колонне тоже обозначились подбитые и горящие машины, и она встала.
Примерно через полчаса польский авангард уже приблизился почти на дистанцию огня наших танковых пушек. Перед эти артиллерия еще пару раз накрывала их боевые порядки, а дальше по растянувшейся вдоль дороги технике начали работать противотанкисты, и покрасневших коробочек на экране моего монитора заметно прибавилось. И тем не менее оторвавшиеся от даже не пытавшейся спешиться мотопехоты и кое-как развернувшиеся в боевой порядок «Леопарды» продолжали тупо переть вперед.
– Мин Херц (это, если что, не только моя кличка, но еще и внутренний радиопозывной), это Камрад, – возник в наушниках моего танкошлема голос командира первого взвода старшего лейтенанта Белова. – Если этак пойдет дальше, нам сегодня вааще никакой работы не будет!
– Не бздюмо, Камрад! – ответил я и уточнил: – Работа, она дураков любит. И вообще, не засоряйте эфир и ждите дальнейших приказаний, как поняли?
– Понял, Мин Херц, ждем-с.
Насчет дальнейших приказаний – это, кстати, излишество. БИС любого Т-14 моей роты автоматически ведет противника и, если что, способна так же автоматически отстреливать вражеские танки насколько хватит боезапаса, самостоятельно определяя приоритетные цели. Но от нас требовалось не просто пожечь все танки противника, а посмотреть, как на практике работает взаимодействие БИС отдельных танков через СТУЗ хотя бы на ротном уровне.
– Двадцать третий, я Соловей, – передал через минуту командир противотанкистов, – «Утюги» противника уже таки выходят на вас, работайте, а мы еще добавим по «Сундукам», как поняли?
«Утюги» – это, естественно, танки, а «Сундуки» – БМП и прочая жесть вроде БТРов. Старая добрая кодировка, в общем-то не способная обмануть никого, применявшаяся еще в Великую Отечественную при телефонных переговорах между штабами. Вот в этом смысле у нас решительно ничего не меняется, как раньше называли снаряды «огурцами», так и теперь называем.
– Вас понял, Соловей! – ответил я и включил оптический канал, связанный со стоящими в боевом модуле моего танка камерами кругового обзора и командирским прицелом. Здесь я поймал себя на мысли, что впервые для себя в настоящем бою уповаю не на простую прицельную оптику, а на разные продвинутые гаджеты. Я, если честно, сегодня и в перископ-то ни разу не глянул. На всякий случай я проверил, что там сейчас делает мой наводчик, старший сержант Витя Бергер, чьи ноги и руки по плечи просматривались в еще попахивающем свежей заводской краской боевом отделении нашего Т-14 слева от меня (прямо перед ним были видны спина и ноги механика-водителя сержанта Васи Перепечко). Как оказалось, он все делал правильно, готовя предварительные данные на индивидуальное открытие огня нашим танком.
Впрочем, танков противника я еще не видел. Пока впереди, за деревьями, наблюдалась только пустынная дорога, над которой где-то на заднем плане поднимался дым – явно последствия работы артиллерии. Но, судя по тому, что показывал мне БИС, танки противника должны были появиться уже вот-вот. По моей трехмерной карте выходило, что их сумели проредить больше чем на четверть и всего «Леопардов» сейчас было тридцать два. Остальная польская техника, кроме танков, нам была не опасна и не важна.
– Камрад, Зига, Максимус, я Мин Херц, – вызвал я Белова и командиров второго и третьего взводов старлеев Леху Купцова и Борю Григоряна. Индивидуальные позывные у нас в роте, конечно, сильно напоминают придурочные ники на каких-нибудь интернет-форумах, но, по-моему, это нормально: чем бы личный состав ни тешился, лишь бы не в ущерб делу. Что поделаешь, если мои танкисты таковы, каковы есть и больше не каковы.
– Внимание! – передал я. – Злодеи подходят, готовьте целеуказание на поражение целей с последующим мгновенным переносом огня!
– Уже ведем! – доложили взводные. На своих мониторах я прекрасно видел, что они не врут. При желании мы, кстати говоря, могли включить еще и внутренние камеры в танках и видеть при переговорах рожи друг друга, но зачем создавать дополнительную нагрузку на закрытые кодированные каналы связи и бортовую аппаратуру связи. Электроника, конечно, хорошая вещь, но хоть бы она не засбоила в какой-нибудь самый неподходящий момент, как это порой случается.
В этот момент польские танки наконец появились в пределах видимости на дистанции, допускающей эффективную стрельбу, – десяток машин развернулись в линию, изобразив нечто вроде боевого порядка, остальные все так же жались к шоссе и его обочинам. Я смотрел на идущие прямо на нас угловатые, покрытые трехцветным камуфляжем «Леопарды-2» и думал, что, возможно, в них сидят те, кто в детстве смотрел те же фильмы, что и я, – «Лекарство от любви», «Канал», «Канонира Доласа», «Четыре танкиста и собака», «Потоп», «Крестоносцы», «Секс-миссию», «Ва-банк» и прочих «Болеков и Леликов», а может, мы и книжки читали одни и те же. Спрашивается: думали ли мы, что нам когда-нибудь придется вот так вот стрелять друг в друга? Думаю, что нет. Хотя кто же его знает, теперь и Польша совсем не та, да и Россия другая. За все старые грехи мы перед ними многократно извинились еще в 1990-е, но почему-то у них завсегда находятся какие-то новые претензии к нам. Да и ведут себя нынешние польские вожди так, что невольно начинаешь думать о том, что те поляки, которых мы все знали в 80–90-е, ехидные юмористы и ерники, вымерли подчистую, а на свете остались только вот эти полудурки с двумя извилинами в промытых мозгах. Не думаю, что варшавский политический бомонд это и есть вся нынешняя Польша, но вопрос, восстанет ли в случае войны польский пролетариат (которого сейчас, как известно, нет), меня как-то мало интересовал. В конце концов, я их сюда не звал, и пока что на меня, то есть майора Романова, перли оседлавшие немецкие танки (пусть даже на них вместо черных крестов были намалеваны красно-белые прямоугольники с натовской госрегистрацией в виде черных букв PL) обученные теми же немцами и уверенные в том, что они в данный момент делают что-то ну очень хорошее, польские ребята, и переубедить их можно было только прямой наводкой. А будем ли мы сегодня убедительны, политики и дипломаты выяснят уже потом.
– Камрад, Зига, Максимус! – передал я. – Я Мин Херц, начинаем! Камрад, противника видишь?
– Так точно, наблюдаю!
– Выходите первым и бьете по машинам, которые наши БИСы пометили единичкой!
– Так точно. Мужики, их орда, а нас рать! – выдал кто-то из взводных (я не успел понять, кто именно, но вычислить и вздрючить шутника можно было и потом, проанализироав записи, если, конечно, оно будет, хоть какое-то «потом») неуставную фразу. Остальные похихикали. Я вышел в эфир и пообещал после баталии поиметь шутника противоестественным способом и без вазелина, на что кто-то успел невнятно пробурчать в микрофон в том смысле, что победителей не судят.
– Вы сначала победите, ирои! – ответил я и отключился.
Между тем все вокруг пришло в движение, и на тактических мониторах и снаружи. Зеленые отметки наших Т-14 начали перемещаться по виртуальной карте. Я переключился на внутреннюю связь и приказал Перепечко:
– Пока плавно двигаешься с места, проходишь метров триста вправо и ждешь моих дальнейших указаний!
Наводчику Бергеру я в свою очередь приказал отслеживать цели, чтобы добавлять от души, если кому-то из супостатов мало покажется.
Оба ответили, что поняли.
На войне все обычно происходит очень быстро, и пока я все это говорил, первый взвод уже сорвался с места и начал перемещение. Поляки что-то увидели и, судя по вспышкам, которые осветили некоторые их танки, кинули наугад несколько болванок. Похоже, их стрельба была совершено бесполезной.
Между тем единичкой наши БИСы пометили шесть танков противника.
– Мин Херц, я Камрад! – доложил Белов. – Четкий захват!
– Валяй! – выдал я историческую фразу.
– Отведайте, басурмане, силушки богатырской! – нарочито гнусавым голосом выдал в эфир кто-то из командиров танков первого взвода.
– О-ой, дурак, – в тон ему ответил кто-то еще.
– Вервольф, Клим, заткнитесь уже, ушлепки! – ответил им Белов.
Ага, Вервольф и Клим – это старшие сержанты Волков и Жичков из первого взвода. Ну я им потом… Укажу на неподобающее поведение…
Ну а дальше все пошло практически автоматически и независимо от нас, как в компьютерной игре. Оставалось только смотреть и удивляться – можно констатировать, что басурмане действительно отведали силушки богатырской.
Визуально я видел и слышал выстрелы танковых пушек слева от себя, потом камеры показали неяркие вспышки и последующее поражение целей. БИС тут же выдала информацию, что первый взвод выпустил шесть снарядов и поразил все шесть целей. Пораженные танки на схеме тут же покраснели. Визуально было видно, что три «Леопарда» точно горят. А чего не гореть – у нашего первого взвода Т-14М с «перспективными» 152-мм гладкоствольными пушками, это по сути танки-истребители или танки прорыва (ненужное зачеркнуть), которые могут пробить и бетон, и практически все, что движется.
Пушки остальных «Леопардов», экипажи которых явно засекли вспышки выстрелов, выпустили новую порцию болванок. Лупили в ответ, но опять куда попало, поскольку первый взвод уже отошел назад за деревья, вне пределов эффективного огня противника.
– Мин Херц, я Камрад, – доложил Белов. – Сделано!
– Понял, пока оттянись и готовься к следующей фигуре марлезонского балета. Максимус, как меня слышишь?
– Слышу, Мин Херц! – отозвался в наушниках голос Купцова.
– Ориентир двойка, приступай!
На виртуальной карте было видно, как первый взвод уже перемещается, а наши БИСы помечают цифрой «два» следующие пять танков противника.
– Так точно! Захват четкий!
– С богом!
На сей раз получилось несколько хуже, второй взвод выпустил восемь снарядов, поразив все пять целей, прямых попаданий было шесть или семь. Ну у второго взвода, как и всей остальной нашей роты, обычные Т-14 с улучшенными 125-мм пушками 2А46М с «перспективными», как принято говорить, снарядами, о всех возможностях которых мы можем только догадываться. Но это, конечно, не столь убойно, как 152-мм первого взвода, хотя фугасных снарядов мы в боекомплект практически не загружали, так по паре-тройке на всякий случай. Между тем на мониторе закраснели новые отметки подбитых танков.
– Максимус, оттянись!
– Понял! – ответил Купцов, выполняя приказание.
– Зига, твой выход, ориентир по цифре «три»!
– Захват четкий! – доложил Григорян.
– Давай!
Тройкой БИС уже пометила четыре польских танка на левом фланге. Последовало шесть выстрелов, через какие-то секунды стало понятно, что все цели были поражены. Что же, неплохо.
Ориентироваться визуально на затянутом дымом от горящих машин поле боя стало довольно сложно, если бы не внешнее целеуказание, многое бы вообще не просматривалось. Но, по данным БИС, большинство польских танков сейчас пятилось назад к шоссе, ведя беспорядочный огонь. При этом из-за отсутствия связи их наводчики явно мешали друг другу в определении целей. Также было видно, как семь польских «Леопардов» (эти экипажи, видимо, были из числа или особо глупых или бессмертных) относительно организованно ушли левее, обходя горящие машины. БИС обозначила их цифрой «четыре».
– Камрад! – вызвал я Белова.
– Да, Мин Херц!
– Гаси четверку!
– Так точно, захват четкий!
– Действуй!
Последовало девять выстрелов, все семь танков были поражены. Неплохо, но уже не такая чистая работа, как в первый раз.
– Вервольф, опять мажешь! – выдал в эфир Белов. – Ты чем звиздеть не по делу, лучше бы прицел выверял!
– Я выверял, а оно того…
– Камрад, Вервольф прекратите засорять эфир! – заткнул я их, присовокупив короткую, но весьма информативную фразу из числа тех, которыми красные комиссары в Гражданскую враз затыкали рты сильно бузящим балтийским «братишкам» из слишком долго митингующей команды какого-нибудь корабля или бронепоезда, а в Великую Отечественную замполиты поднимали залегшие батальоны в атаку под кинжальный пулеметный огонь. Фраза возымела действие, и эфир замолчал, только кто-то из командиров машин успел восхищенно выдохнуть:
– Во Мин Херц дает!
В этот момент некоторые из оставшихся польских танков остановились и начали вести совершенно самоубийственный в их случае огонь с места, одновременно пытаясь ставить дымзавесу. Но что толку в жидковатом дыму, если мы их все равно видели?
– Максимус, Зига, – передал я. – Огонь по ориентирам пять и шесть! Добиваем!
– Есть! – отозвались взводные.
Последовало семь выстрелов с поражением пяти целей.
Четыре «Леопарда», которые моя БИС отметила шестеркой, опять попытались уйти резко влево. Один из них тут же загорелся.
– Камрад, – передал я, – добей шестерку, огонь по готовности!
– Есть!
Последовало пять выстрелов, все три цели окрасились красным на мониторе, то есть явно были поражены.
Второй и третий взводы добивали пятящихся и стреляющих с места пшеков. «Леопарды» стреляли в ответ очень интенсивно, пытаясь отойти задним ходом и прикрыться подбитыми машинами.
Неожиданно слева я увидел вспышки и бледный «фейерверк» отлетающих поражающих элементов от сработок комплекса активной защиты «Афганит». Все-таки попали в кого-то паны шляхтичи…
На схеме пара Т-14 осветилась розовым цветом, означавшим попадания.
– Мин Херц, я Зверь! – доложил слегка дрожащий голос. – В меня попадание!
Позывной Зверь был у лейтенанта Димы Камышева из второго взвода. Зверем его прозвали за однофамильца, героя Олега Янковского из фильма «Мой ласковый и нежный зверь», который кого-то там зарезал из ревности на пикничке в осеннем лесу.
– Понял тебя, Зверь! Ход не потерян, все живы?
– Так точно.
– Тогда выходи из боя и оттянись назад!
– Слушаюсь.
– Мин Херц, я Сэмэн! – возник в наушниках еще один голос. С этим позывным все было просто – старшего сержанта из третьего взвода Важакова действительно звали Сема.
– В меня тоже попали!
– Живы? Машина на ходу?
– Таки да, но, кажется, пушка повреждена, сбой наведения!
– Немедленно отходи назад! Камрад, Максимус, Зига! Если перед вами кто-то еще продолжает вести огонь – добивать индивидуально до полного искоренения!
– Поняли, Мин Херц, – отозвались ротные.
Однако на тактическом мониторе я уже не видел ни одного «Леопарда», не отмеченного красным. Наших БПЛА сейчас поблизости не было, но спутник выдавал вполне приличную картинку. Подключив оптический канал, я через минуту убедился, что ни одного исправного польского танка перед нами действительно нет. На фоне угловатых коробок подбитых машин и дыма были видны маленькие фигурки в камуфляже, перебежками удалявшиеся от нас обратно к шоссе.
– Мин Херц, я Камрад! – доложил Белов. – Пораженной техники противника перед собой не наблюдаю! Фиксирую экипажи противника, отходящие из подбитых танков! Уничтожить?
– Камрад, не жадничай! Хрен с ним, пусть себе убегают!
Поле боя все больше затягивало дымом, на трехмерной карте наблюдался подход со стороны шоссе разрозненных машин польской мотопехоты, но идти в атаку они явно не торопились.
– «Тридцатый», – вызвал я артиллерию. – Я «Двадцать третий», передаю целеуказания, огонь по квадрату шестнадцать, цель мотопехота.
– Принято, – ответила артиллерия. Передача данных заняла у меня считаные секунды.
Через минуту или две в небе провыли гаубичные снаряды, и стали визуально видны взрывы у шоссе. На карте стало видно, что там осталось всего несколько непораженных целей. А еще через несколько минут стало ясно, что польская мотопехота отходит восвояси, видимо приняв на броню танкистов из подбитых «Леопардов».
При этом БИС зафиксировала, что одновременно артиллерия отработала и по второй, дальней польской колонне. А потом череда синих коробочек на карте наконец потянулась обратно, в сторону польской границы. Стало быть, и эти отходят.
С попаданиями в Т-14 второго и третьего взводов специалисты разбирались чуть позднее.
Все члены экипажей обоих танков не получили даже царапин, и сами танки боеспособность не потеряли. Анализ записей хода боя показал, что в какой-то момент огонь чуть ли не всех польских танков сосредоточился на этих двух Т-14. Польские наводчики явно действовали индивидуально, и координации ни между машинами, ни между взводами у них явно не было. В итоге в танк Камышева одновременно шло десять снарядов, в танк Важакова – восемь. Специально такой плотности огня точно не добьешься, это получилось только здесь, когда пшеки с испугу били на вспышки выстрелов и без всякой команды. В общем, многослойная броня «Армат» и «Афганит», явно изменивший траекторию большинства подлетающих подкалиберных болванок, свое дело сделали. Поэтому в танк Камышева было всего два попадания, при этом 120-мм натовские подкалиберные снаряды с сердечниками из обедненного урана лобовую и бортовую броню не пробили. В танк Вожакова попал один снаряд, не пробивший броню башни, но повредивший сопутствующим попаданием неизбежным сотрясом прицельную систему. В принципе, здесь требовалась просто дополнительная калибровка прицелов, но вместо этого прибывшая вместе с нами ремонтная (с тем же успехом ее можно было назвать и инженерно-конструкторской) бригада предпочла полностью заменить поврежденный башенный блок на новый, благо конструкция у «Арматы» модульная, а запас узлов и агрегатов на месте был создан. Поврежденный агрегат оперативно увезли на Уралвагонзавод на предмет исследования и недопущения подобного в дальнейшем – специально для этого «Ил-76» гоняли. Бригада выполнила работу по замене вооружения вполне буднично – за сутки, используя невеликие мощности местного ремзавода. Но я, от греха подальше, пересадил безлошадный экипаж Вожакова в резервный танк, благо такой у нас тоже, слава богу, был.
Но это все было потом.
А пока артиллерия очень точно кинула по отходящим полякам еще несколько снарядов. При этом на карте вдруг возникло какое-то небольшое движение в нашу сторону, хотя вторая колонна пшеков тоже уже разворачивалась и отходила. Это было необъяснимо. Какой-то шибко умный лях вздумал провести доразведку или пострелять напоследок? Черт их поймет.
– Мин Херц, – доложил Белов. – Я Камрад! Наблюдаю четыре цели!
– Вижу! – ответил я.
И действительно, четыре синих метки позли в нашу сторону. Судя по тому, как их идентифицировала БИС, это были РТ-91 «Тварды», прямые родичи экспортного Т-72М. Двигались они как-то не особо уверенно, держась парами вдоль дороги.
– Я Мин Херц! – передал я. – Всем стоять! Я с ними сам разберусь.
– Удачи вам, Петр Алексеич! – тут же ввернул кто-то из взводных.
Я предложил шутнику засохнуть, а затем приказал Перепечко:
– Ну, Вася-Василек, давай вперед!
На вопрос, видит ли наводчик цели, Бергер ответил утвердительно.
– Тогда с богом, орлы, – сказал я своему экипажу и переключил БИС на индивидуальное наведение.
Бергер тут же занялся точной наводкой.
– Не вымудривайся! – приказал я ему. – Еще метров триста вперед – и гаси!
Дальше все было не просто, а очень просто. Мой шедший на большой скорости Т-14 сделал за полторы минуты три выстрела с почти максимальной дистанции. Тут же загорелся один «Тварды», за ним задымился другой. Два оставшихся танка несколько раз неуверенно выстрелили наугад в нашу сторону, но потом начали поспешно отходить. Кажется, обломались.
– На исходную! – приказал я мехводу.
– Мин Херц, это Камрад, с почином вас! – передал ехидный Белов.
– С викторией! – добавил еще кто-то из взводных.
– Поговорите у меня! – заткнул я их и уточнил: – Внимание всем экипажам! Отходящего противника не преследовать!
Дальше мы отошли подальше от шоссе и горящих вокруг него танков, остановившись на своих исходных позициях. Среди вылезшего из машин личного состава началось что-то вроде ликования. Кто-то включил (не иначе как в телефоне или айфоне) известную балладу Расторгуева и иже с ним про то, что поле боя держится на танках и по-другому не бывает, нет, а кто-то фальшиво и гнусаво, но очень громко затянул древнюю песню про то, что помнят польские паны и псы-атаманы коннармейские наши клинки. Этот наивный кандидат в буденновцы XXI столетия явно не знал, что в этой песне слишком много всяких обобщений и прозрачных намеков, а реальный ясновельможный шляхтич, то есть «польский пан», никогда и ни за какие коврижки не сядет даже справить большую нужду на одном гектаре вместе с каким-нибудь «псом-атаманом».
Я открыл люк и, выбравшись на броню, смотрел на скупое в этих местах летнее солнышко и дымы впереди, понимая, что ликовать, наверное, все-таки не стоит. Да, Польша (в очередной раз) умылась. Не раз и не два подмечено, что, как только эти крылатые гусары и иже с ними пытаются всерьез возбухнуть на кого-то из соседей, немного приподнявшись над картофельной ботвой, они неизменно падают обратно с высоты собственного роста, да так, что набирают полный рот чернозема и набивают массу шишек. Да, сегодня это была победа, но победа в почти полигонных условиях. Спасибо, конечно, командованию, что обеспечило нам эти самые условия: оно и понятно – для первого боевого применения нового танка нужна некая «чистота эксперимента». Но интересно, что было бы, если бы сегодня наступали мы сами? И при этом противник имел бы связь, подготовленную оборону со всеми штатными противотанковыми средствами, боевые вертолеты и тактическую авиацию? Думаю, у нас неизбежно вывели бы из строя до трети техники. Поджечь, может быть, и не смогли бы, а вот обездвижить через повреждения ходовой части – вполне. Хотя супостат и в этом случае понес бы тяжкие потери, тем более что боевые вертолеты и авиация есть не только у НАТО. Конечно, штабные стратеги считают, что в идеале наши Т-14 должны действовать в наступлении под прикрытием БМП-Т и обычных пехотных БМП, но на данный момент ни в одной танковой части ВС РФ все еще нет полноценного подразделения поддержки на БМП-Т, а тактика взаимодействия танков с ними не отработана даже на полигонах. Более того, на высшем уровне никто так и не определил, сколько должно быть в войсках этих самых БМП-Т и как их использовать, поскольку в существующую организационную структуру российских танковых подразделений «Терминаторы» не вписываются.
– Это Санса, – возник в наушниках моего танкошлема голос Насти Усыпенко. – Петр Алексеич, вас Пятый на связь по своему каналу! Перевожу!
– Я Двадцать третий, слушаю! – отозвался я, чувствуя, как заметно улучшился звук – все-таки у штаба бригады своя, защищенная, радиочастота для экстренной связи с подразделениями.
– Двадцать третий, – спросил голос комбрига. – Как там у вас?
– В пределах нормы, товарищ генерал! И враг бежит-бежит-бежит. Пархатые большевистские казаки в очередной раз одолели малобюджетную младоевропейскую демократию. И если это не победа, то какого же еще? Теперь сами в наступление пойдем? Прямо на Варшаву?
– А вот с этим ты не торопись, Двадцать третий, и не очень там веселись! Если Родина велит, то пойдете вперед хоть по самые Нидерланды, но это только если велит! В общем, пусть про это думают кто надо и сам знаешь где. А вы там пока переместитесь на запасную позицию номер шесть и ждите.
– Так точно, Пятый! – ответил я.
Ну что же, как говорится, по войне и Сталинград. В микровойнах с разными микрогитлерами закономерно могут быть только микропобеды соответствующего масштаба. Пока же я отчетливо понимал, что дальнейшее развитие событий чревато абсолютно любыми сюрпризами.
Северо-восток Польши. 5 июня. Вторая половина дня.
Даже несмотря на отсутствие связи, польскому командованию стало ясно, что начавшееся наступление на Калининград застопорилось. Посланные по дедовскому методу связные с пакетами, где содержались панические донесения из передовых частей и первые цифры людских и технических потерь, наконец добрались до штабов, а в госпитали и больницы начали доставлять раненых, количество которых превышало все мыслимые представления польских и натовских логистов о максимально возможных санитарных потерях в современной войне – сразу же начались проблемы с койкоместами, кровью, плазмой, перевязочными материалами и прочим.
Кроме того, едва выбравшись из зоны действия российских средств РЭБ, раненые принялись звонить или писать в соцсетях домой, чем, с одной стороны, немедленно перегрузили до полного зависания Интернет и сотовые сети на всей не затронутой боевыми действиями территории Польши. При этом информация от непосредственных участников боевых действий, которая резко контрастировала с данными официальных СМИ (правительственные теликаналы и интернет-ресурсы все так же невнятно сообщали о «перестрелках на польско-российской границе»), немедленно вызвала панику как в виртуальном астрале, так и в окружающей поляков объективной реальности. Не так уж приятно узнать матери, жене или сестре, что ее любимый Мачек или Януш, который вроде бы еще вчера только и делал, что маршировал по плацу в красивой военной форме, гордясь тем, что «служит в самой мощной европейской армии», сегодня вдруг почему-то оказался в госпитале с осколочным ранением или, к примеру, обширными ожогами. Кому это понравится, учитывая, что Польша никому официально не объявляла войну?!
И уже после 14.00 по варшавскому времени польские спецслужбы при активной поддержке соответствующих структур НАТО начали повсеместную блокировку социальных сетей и сотовой связи, по цензурным соображениям удаляя «идеологически вредные» посты в блогах и прочее. Кажется, «демократия» в Польше в этот день победила окончательно.
Между тем польским штабистам стало понятно, что буквально все пошло не по плану, а наступление не просто сорвалось, едва начавшись, – войска понесли ничем не оправданные потери в людях и технике, которые, похоже, были просто чудовищны.
Так, командир 16-й Поморской механизированной дивизии имени Казимира Ягелончика генерал дивизии Болеслав Комуд, прочитав сводки о потерях вверенного ему соединения, мог вполне в духе одного персонажа одной из серий старого советского кинофильма «Освобождение» сказать о том, что его дивизии больше нет, а затем застрелиться. Но Комуд был не психом из Ваффен-СС, а уравновешенным «цивилизованным европейцем» из XXI века и потому стреляться, разумеется, не стал. Он, соблюдая все обороты европейского бюрократического стиля, просто доложил наверх о невыполнении 16-й дивизией поставленной боевой задачи в полном объеме, добавив, что готов немедленно лично вылететь из Эльблонга в Варшаву для доклада в Министерстве обороны. Варшава на это предложение генерала не ответила ничего – там все были в ступоре.
Наконец последовало обращение Министра обороны Польши к командованию НАТО с вопросом: следует ли после всего, что случилось, нанести авиаудары по российской территории в Калининградской области? Брюссель, где тоже были в откровенном шоке от происходящего, ответил, что полякам в данном случае следует «действовать на собственное усмотрение». Тем самым там сняли с себя всякую ответственность за дальнейшее.
Жгучее желание хоть как-то отомстить «проклятым русским» в очередной раз перевесило все соображения и аргументы, продиктованные здравым смыслом, и командованию ВВС Польши был отдан приказ о нанесении ударов с воздуха по Калининградской области с целью подавления огневых средств и ПВО русских.
В 15.00 по варшавскому времени с авиабаз Минск – Мазовецки и Мальборк стартовали ударные группы «Миг-29» 1-й и 41-й аэ ВВС Польши, а с авиабаз Познань и Ласк – обвешанные бомбами ударные «F-16C/D» из 3-й, 6-й и 10-й аэ польских ВВС и пилотируемые американскими «инструкторами» штурмовики А-10А. Почти сразу же вслед за стартом ударных самолетов случайные наземные наблюдатели из числа местных пейзан начали видеть в небе странные и однотипные явления – белесые инверсионные следы летящих на север и северо-восток польских самолетов перечеркивались летящими навстречу менее заметными и более темными росчерками. Вслед за этим небо озарялось неяркими вспышками взрывов, за которыми на землю опускались на парашютах маленькие человеческие фигурки пилотов и сыпались многочисленные обломки. Причем зачастую наблюдалось все это на расстоянии не менее сотни километров от российской границы.
Нет, ни один российский истребитель в это время в воздух не поднялся.
Но при этом, кроме многочисленных «Панцирей», «Тунгусок», «Буков», «Торов» и нескольких уже находившихся там дивизионов С-300ПМ/В, в Калининградской области в дополнение к двум размещенным там в 2013 г. дивизионам С-400 «Триумф» были развернуты три дополнительных дивизиона модернизированных С-400М (имевших, кроме обычных ракет 9М96Е и 9М96Е2, новые сверхдальнобойные 40Н6Е) и один дивизион, вооруженный экспериментальной системой 55Р8М, она же С-500 «Прометей», боевые характеристики которой были вообще толком неизвестны. С-400М с новыми ракетами доставали из-под Калининграда далеко в глубь польской территории, под боем оказывались даже достаточно удаленные от границы аэродромы в районе Варшавы и Познани.
Разумеется, польских пилотов о наличии у противника столь мощной ПВО никто не предупредил. В итоге российскую границу не пересек почти никто – над Калининградской областью было сбито всего пять самолетов польских ВВС и пленено три летчика. Попавшим под удары ЗРК над собственной территорией пилотам пришлось сбрасывать бомбы и прочие средства поражения куда попало и срочно разворачиваться. Удалось это далеко не всем. Из 20 вылетевших первыми «F-16» сумели относительно благополучно приземлиться (и то где попало) только шесть машин, а из 18 «Миг-29» – восемь. Остальные были сбиты или серьезно повреждены при вынужденных посадках. Больше всего не повезло вылетевшей с аэродрома Ласк шестерке А-10А. Только одному американскому «инструктору», капитану Хойнеману, удалось сбросить подвески и, с трудом увернувшись от ракеты, уйти на предельно малой высоте. При этом вместе с вооружением перенервничавший американец сбросил и ПТБ. Поэтому посадку пришлось выполнять в районе Ломжи, где его штурмовик выкатился за пределы ВПП и подломал шасси. И хотя ни один американский «инструктор» в этот день не погиб (все вполне благополучно катапультировались), теперь на территории Польши больше не осталось ни одного исправного А-10А.
А взлет остальных ударных самолетов ВВС Польши не состоялся по причине начала работы по польским военным объектам российской стратегической авиации и ракетных войск. Два дислоцированных в Калининградской области и еще два находящихся на территории Беларуси дивизиона ОТРК 9К720, он же «Искандер», за два часа выпустили по территории Польши 200 ракет. Еще 90 крылатых ракет Х-55 добавили «Ту-95МС» и «Ту-160» российских ВВС – «стратеги» работали по уже отработанному сценарию, запуская крылатые ракеты из воздушного пространства РФ или Беларуси.
Ответить на эти удары полякам было нечем. Их наземная ПВО располагала в основном устаревшими, хотя и модернизированными стационарными ЗРК С-125 и мобильными «Стрелами», «Осами» и «Кубами». Западная военная помощь Польши в этой области ограничилась ПЗРК, десятком устаревших мобильных ЗРК «Роланд» немецкого производства (эти комплексы находились в стадии освоения и были накрыты ракетным ударом, находясь в боксах, в неразвернутом состоянии) и двумя батареями MIM-104 «Пэтриот», одна из которых в данный момент была развернута севернее Варшавы, а вторая прикрывала строящийся объект американской ПРО в Слупске.
Первые ракеты «Искандеров» поразили стационарные РЛС и средства ПВО на территории Польши. При том что, к примеру, 13-й Эльблонгский полк ПВО из состава 16-й Поморской механизированной дивизии к тому времени и так потерял больше половины огневых средств и личного состава от российских артналетов, эти потери были фатальными. Против ракет «Искандеров» не смогли ничего сделать даже разрекламированные «Пэтриоты», собственно, они и в далеком 1991-м обнаружили и поразили менее 10 % древних иракских «Скадов», а их эффективность против современных ракет «в условиях постановки противником помех» была сомнительной изначально, к тому же в Польше разместили далеко не самые новые варианты этого комплекса. Так или иначе, обе батареи MIM-104 лишились своих радаров наведения и трех пусковых установок из восьми.
Затем российские ракеты начали накрывать основные польские авиабазы. Как правило, кассетные боеголовки «Искандеров» с самоприцеливающимися элементами поражали сначала ВПП, а затем самолетные стоянки и прочие объекты, приоритетными целями были склады ГСМ и боеприпасов. Поражения авиабазы двумя-тремя ракетами вполне хватало для выведения последней из строя, при этом действующих авиабаз у поляков было всего с десяток, и на большинство из них упало отнюдь не по паре ракет.
Во вторую очередь под ракетные удары попали и части сухопутных войск Войска Польского, особенно находившиеся в местах постоянной дислокации. Выдвигавшийся для поддержки 16-й мехдивизии авангард 1 Второй Щецинской механизированной дивизии попал под удар не только ракет, но еще и РСЗО «Смерч» и, понеся большие потери, прекратил это самое выдвижение.
А ракеты продолжали поражать цели с завидной точностью. К 20.00 5 июня Министерство обороны в Варшаве получило следующие сводки по техническим потерям. В Войске Польском оставалось исправными и боеспособными: истребителей «F-16C/D» – 8 шт., истребителей «Миг-29» – 10 шт., вертолетов «Ми-8/17» – 11 шт., вертолетов PZL W-3 – 16 шт., танков «Леопарад-2А4/2А5» – 29 шт., танков РТ-91 «Тварды» – 82 шт., танков Т-72М – 143 шт., БТР «Росомак» – 212 шт., БМП-1–197 шт., БРДМ – 87 шт., бронемашин MRAP – 8 шт., БТР «Опал» (польский вариант МТ-ЛБ) – 209 шт. При этом цифры потерь продолжали уточняться в сторону увеличения.
Естественно, Министр обороны Левандовский и Президент Польши Копаньский направили в НАТО срочный запрос о прямой военной помощи. Там ответили, что для этого Польше сначала надо объявить войну России и Беларуси, но они этого санкционировать не могут, поскольку Вашингтон подобных приказов не отдавал и за последствия они не ручаются. В остальном полякам было приказано ждать – якобы в Брюсселе и Вашингтоне в этот момент шли интенсивные консультации по этому поводу.
На самом деле НАТО было уже не до поляков. Во-первых, нынешняя госпожа Президент США, конечно, была истеричкой, у которой жесткий климакс плавно перешел в параноидальный комплекс вселенского величия в стиле типичной «злой королевы» из фэнтези, и она вполне могла отдать любой самый кошмарный приказ. Но сейчас в Комитете Начальников Штабов никто не стал бы его выполнять. Один раз, а конкретно 9 декабря 2018 года, госпожа Президент, одержимая желанием «убить побольше русских ублюдков» в момент очередной серьезной геополитической неудачи и желавшая показать своим генералам, что «здесь все решает она», отдала прямой приказ о применении по окрестностям города Аджабия в Ливии тактического ядерного оружия. После чего пара «F/A-18F» с авианосца «Рональд Рейган» сбросила на указанный район соответствующий «гостинец». Третье в мировой истории, после Хиросимы и Нагасаки, применение по реальной цели атомного оружия (и что характерно – применили его опять американцы), в некотором смысле сразу поставившее США вне закона, обошлось российской армии в три потерянных вертолета и 27 убитых (кроме того, с учетом всех долгосрочных поражающих факторов ядерного оружия, по разным подсчетам, погибло 8–10 тысяч местных ливийцев). И американские генералы хорошо помнили, что было потом: пандемия неизвестного ранее вируса (который очень походил на скоротечную и смертельную форму тяжелого гриппа, но таковым не был) в Альбукерке и Эль-Пассо, в течение февраля – мая 2019 года выкосившего в Техасе и Нью-Мехико около 65 тысяч американцев. Конечно, госпоже Президенту, наверное, не было дела до этих покойников, половина из которых к тому же были из числа разных «понаехавших латиносов». Но зато ее наверняка взволновало то, что все это произошло не где-нибудь, а на территории США (доказано, что ничто так не бьет по психике американских политиканов и военных, как осознание в какой-то момент собственной беззащитности), а также содержание полученного на личную электронную почту президентской администрации непонятно от кого (источник так и не установили, хотя заокеанские спецслужбы буквально землю носом рыли) сообщения: «Если у 9 декабря будет продолжение, мы тоже продолжим. И Техас с Нью-Мехико покажутся вам детской игрой»; тем более что санитарный карантин с армейскими кордонами на территории этих двух штатов (единичные случаи локального заражения и смертей продолжались) сохранялся по сей день. И хотя адресат отправителя сообщения остался неизвестным (а это с равной долей вероятности могли быть и ближневосточные террористы, и русские, и даже какие-нибудь северокорейцы), шутить далее в том же стиле не возникло желания ни у кого.
А во-вторых, совпало оно или коварные русские опять так специально подгадали – именно сегодня, 5 июня, случились самые крупные за последний год на территории Европы случаи террористических атак. Сначала некие террористы (по виду и замашкам арабы или африканцы) обстреляли из минометов и РПГ (вооружение ранее было, по разным данным, то ли похищено, то ли куплено на складах Бундесвера) расположение авиабазы «Витмунд-Хафен» на побережье Северного моря, где дислоцировалось 71-е тактическое авиакрыло «Рихтхофен» германских ВВС. Обстрел продолжался недолго, но, тем не менее, террористы сумели уничтожить на земле 5 «Еврофайтеров» и повредить еще 3. Среди персонала авиабазы было 9 убитых и 19 раненых. Последующее прочесывание местности ничего не дало. Места, с которых велся обстрел, были обнаружены, но отошедшие боевики успели поставить мины-ловушки, на которых подорвались два солдата и полицейский. Двоих подозреваемых в обстреле вычислили и пытались задержать, но машина с ними протаранила блок-пост на окраине г. Браке и взорвалась. При этом погибли один военнослужащий Бундесвера и трое полицейских и сгорел БТР. Ранения и травмы получили 10 человек, в основном случайных гражданских лиц.
Почти одновременно неизвестный смертник подорвал вместе с собой довольно мощный заряд взрывчатки на железнодорожном мосту через Маас у Хертогенбоса в Бельгии в момент прохождения по мосту эшелона с боевой техникой армии США. Под откос ушло 6 танков М1А2, 9 БМП М2, 5 MRAРов и десяток автомашин. Погибло пять военнослужащих армии США и три бельгийских железнодорожника.
При этом последовавшие после этих терактов полицейские меры тут же вызвали массовые выступления и демонстрации с лозунгами типа «Руки прочь от беженцев!» (активисты по «борьбе за гражданские права» не унимались даже сейчас, когда в их странах уже фактически шла городская партизанская война) во многих городах Европы.
Так что НАТО в этот день действительно было не до Польши.
Максимум, что смог Министр обороны Левандовский, – приказал запустить с недостроенного объекта ПРО в Слупске 9 оставшихся там крылатых ракет RGM/UGM-109E. Полномочия для принятия такого решения у него имелись, а на объекте оставался только польский персонал.
Большинство «Томагавков» было сбито российской ПВО, одна ракета взорвалась в калининградском аэропорту Храброво, уничтожив на стоянке транспортный «Ан-26» и повредив пару стоявших неподалеку гражданских авиалайнеров, жертвы были минимальны – двое убитых и 12 раненых.
Еще один «Томагавк» попал в береговой склад в порту Балтийска, вызвав обширный пожар. Впрочем, пожар быстро ликвидировали. Погибших в этом случае не было, все ограничилось тремя ранеными.
Ответный ход российской стороны был вполне предсказуем.
Польша. Варшава. Здание Посольства США на Уяздовской аллее, 29–31. 5 июня. Вечер.
Генерал Дьюсл, которому в последнее время было очень неуютно (сидеть и ждать, когда тебе на голову упадет ракета, защиты от которой нет, – то еще удовольствие, ведь даже если ты способен пересидеть в относительной безопасности ядерный удар, неизвестно, будут ли тебя после него откапывать и как скоро это произойдет), отслеживал ситуацию из кабинета, оборудованного в обширном противоатомном убежище под американским посольством кабинета. Генерал отсматривал в Интернете свежие материалы Russia Today и других русских телеканалов, и его настроение портилось все больше. И даже не от того, что он там видел. В конце концов, большинство сгоревшей техники, а также убитых и пленных, которых он сейчас видел на своем мониторе, принадлежали польской армии, а значит, его впрямую не касались. Поэтому вид огрызка хвоста разбившегося в хлам и сгоревшего «F-16» с нарисованными на нем польской красно-белой «шаховницей» и портретом какого-то типа в старомодной военной форме с простоватым до глупости лицом (Дьюсл предположил, что это был какой-то польский ас Второй мировой войны, такие изображения польские ВВС нарисовали на многих своих самолетах и вертолетах в прошлом году, когда в Польше торжественно отмечали очередную круглую дату собственного впечатляющего разгрома в сентябре 1939-го – с чего именно поляки имели застарелую привычку отмечать подобные неприятные для любого нормального человека даты, генерал так и не сумел понять), дымящегося танка «Леопард-2» с польскими эмблемами и впечатляющими дырами в броне или нескольких пленных польских солдат с разбитыми рожами, которые увлеченно топтали расстеленный на грязном асфальте польский флаг под мелодию полонеза Огинского (похоже, рядом с тем, кто это снимал, стоял еще кто-то, явно вооруженный), генерала Дьюсла совершенно не трогал. Хотя там, конечно, были очень неприятные моменты вроде сбитых вертолетов «Апач» и «Блэк Хок», на бортах и хвостовых балках которых явственно просматривались плохо закрашенные маркировки US.ARMY, или странной видеозаписи, где какие-то говорившие по-эстонски вояки в эстонской же форме подбивали на какой-то дороге американскими «Джавелинами» и «Тоу» американские же «Абрамсы» и «Страйкеры», а потом, отстреливаясь, отходили в кусты (при этом эстонцы почему-то были свято уверены в том, что они стреляют по русским!). Много было съемок трофейного оружия и разных плененных «инструкторов» и сотрудников ЧВК. Дьюсла поражал откровенный дебилизм этих вояк. Казалось бы, если ты попал в плен – сиди и молчи в тряпочку. Так нет же, эти уроды сначала начинали выдавать себя за «туристов», но на допросе быстро выяснялось, что они даже толком не знают названия страны, где их пленили, не говоря уж про все остальное. А затем большинство из них начинало выделываться и истерически орать, что они граждане США и американские военнослужащие, «выполняющие важное боевое задание», и тем, кто их пленил, в этой связи не поздоровится. При этом пленные чисто автоматически выбалтывали фамилии и звания пославших их командиров, номера частей и еще много чего.
Непрофессионализм собственных военнослужащих и разведчиков, а также партнеров по НАТО генерала совершенно не удивлял, уже давно было подмечено, что Америка разучилась делать многие элементарные вещи – вот и в этот раз даже вменяемой провокации не удалось устроить, и в итоге попытка волне рядовой «цветной революции» в этой заштатной Беларуси закончилась ничем. Норберт Дьюсл всегда считал, что в далеком 1999-м, когда сам он был всего-навсего капитаном, НАТО надо было изничтожать не сербов, а русских. Тогда это было вполне выполнимой задачей, а толку было бы явно больше. А все попытки применить к русским начиная с 2008 г. старую и недобрую «стратегию непрямого воздействия» не окончились для НАТО. Эти коварные азиаты не желали всерьез втягиваться в разные мелкие войны. Они не купились на это ни в Грузии, ни на Украине, ни в Сирии, ни в Ливии, ни во время разборок в Южно-Китайском море, поскольку всегда просчитывали возможные варианты, перестраховывались.
Но сейчас Дьюсла куда больше тревожило, что, несмотря на все расставленные информационные фильтры, часть этого контента все равно попадает в Мировую паутину, а значит, это сейчас смотрят и за океаном, где граждане и так все меньше верят своим СМИ (которые пока не сказали ни единого слова правды о том, что происходило в Беларуси или на польско-российской границе) и правительству. Одной из идей фикс госпожи Президента было как раз требование возвести глухую информационную стену, этакий новый «железный занавес» вокруг русских, китайцев и прочих «неполноценных рас и государств, сам факт существования которых является постоянной угрозой для национальной безопасности США». И сколько ни бились весьма продвинутые специалисты из разных ведомств, на протяжении последних трех лет ничего подобного создать так и не удалось. А значит, госпожа Президент за события последних 48 часов никого по головке не погладит. Собственно, было за что. Разведка и штабисты из Пентагона в этот раз явно упустили слишком многое. Например, не заметили, что русские сумели перебросить в Калининград крупную армейскую группировку с современными средствами РЭБ и ПВО и не менее чем сотней новых танков Т-14, а про намерения НАТО в отношении Беларуси русские, похоже, вообще все знали заранее. Единственное, что радовало генерала, – за все ошибки пришлось расплачиваться полякам.
В железную герметичную дверь генеральского кабинета деликатно постучали.
– Войдите, – разрешил Дьюсл.
В кабинет вошел рослый подполковник Догерти, заместитель военного атташе, по случаю последних событий облачившийся в полевой камуфляж.
– Сэр! – доложил он. – Поляки выпустили все оставшиеся на нашем объекте ПРО в Слупске «Томагавки»!
– Сами? Без консультаций с нами? – уточнил генерал. – Это возмутительно!
– Виноват, сэр. Но они имели соответствующие коды и допуск. По плану они должны были выпустить эти ракеты по белорусским военным объектам еще вчера, но потом по их просьбе наши специалисты перенастроили блоки наведения. К тому же там сейчас только польский персонал, и в Пентагоне сочли, что будет даже неплохо, если союзники потренируются.
– Допустим. И что из этого? О чем вы, собственно, собирались доложить?
– Сейчас русские накроют их в ответ своими «Искандерами», пуски уже зафиксированы.
– И что из этого? Потом заявим решительный протест по поводу ущерба и разрушений и выставим соответствующий счет. Тем более что вы только что доложили, что никого из наших там все равно нет.
– Так точно, нет, но…
– Что «но»?
– Понимаете, сэр. Объект, конечно, не достроен, но, как меня только что информировали, там собирались экспериментировать с импульсным противоракетным и противоспутниковым оружием.
– Как интересно… Не знал… И что?
– Там начали готовить соответствующую инфраструктуру. И, в частности, завезли мобильную ядерную установку, поскольку данная противоспутниковая и противобаллистическая система потребляет слишком много энергии, а на месте, в Польше, нет никаких дополнительных энергорезервов. В общем, поляков об этом в известность не поставили. А быстро убрать эту ядерную установку с объекта было совершенно нереально, уж слишком много ведомственных интересов затронуто. Установка пока не в рабочем состоянии, но ее реактор полностью загружен.
– Господи, этого только не хватало! – выдавил из себя Дьюсл, у которого мгновенно вспотели спина и ладони. – Хоть бы ее не задело…
Взрывы боеголовок «Искандеров» в Слупске начались минут через пятнадцать после этого разговора. Доклады с объекта были разноречивыми, хотя многочисленные сильные пожары, разрушения и факт окончательного уничтожения находившейся там батареи «Пэтриотов» зафиксировали несколько наблюдателей. Неизвестность продолжалась несколько часов, пока ночью с 5 на 6 июня гражданская оборона Германии не зафиксировала резкое повышение радиационного фона в окрестностях Нойбранденбурга и Пренцлау минимум в 10–15 раз. Похоже, русские ракеты все-таки повредили мобильную ядерную установку. Взрыва, естественно, не было, но и теперь радиоактивные частицы из нее (в основном, видимо, попавшее наружу топливо) относило попутным ветром в сторону Германии. Сказать, что в Германии это вызвало ужас, – значит ничего не сказать.
Вечером 5 июня в районе Бялолэнна на северной окраине Варшавы выехавший по заявлению некой бдительной гражданки пенсионного возраста Ядвиги Риесс наряд польской полиции обнаружил на стене у одной из тамошних бензоколонок размашистую надпись по-русски, сделанную явно недавно:
«Пшеки! Учитесь военному делу настоящим образом. Мы уже едем. 175-й разведывательный батальон 76-й гвардейской ВДД. Слава ВДВ!»
Возле надписи обнаружили следы от нескольких пар армейских ботинок большого размера, окурки папирос производства Канской табачной фабрики и зеленую пуговицу с отштампованной на ней пятиконечной звездой и надписью «Атлант. Моздок». По иронии судьбы ни одна камера в окрестностях бензоколонки не работала уже очень давно (что делать, кризис), и сам момент написания, как и внешний облик написавших, зафиксирован не был.
Полицейские не стали это комментировать, но благодаря собравшимся вокруг зевакам надпись успела быстро попасть в социальные сети, и польский Интернет взорвался истерическими высказываниями:
– Русские уже здесь, спасайтесь! Русская разведка на окраине Варшавы, бегите! Это чечены, берегитесь!
Пресс-служба МВД Польши сначала обозвала эту историю «чьей-то глупой шуткой», но параллельно почему-то было начато расследование. Разумеется, никто в Польше не знал, что это было столь же умелой дезинформацией, как и появившаяся накануне видеозапись переходящих эстонскую границу российских танков. На Западе это вполне могли назвать «элементом гибридной войны».
Так или иначе, по всей Польше возникла нешуточная паника. Русские разведгруппы вдруг начали наблюдать в разных городах и районах страны, как бдительные до полной паранойи граждане сообщали об этом властям, полиция захлебнулась в потоке ложных вызовов, и в итоге в ночь с 5 на 6 июня в нескольких населенных пунктах Польши произошли перестрелки полицейских спецподразделений с интенсивно передвигавшимися по стране после российских ракетных ударов польскими армейскими частями, во время которых было несколько десятков убитых и раненых.
Кульминацией этого сумасшедшего дня стал эпизод, когда в сумерках 5 июня звено боевых вертолетов W-3WA «Сокол» с 56-й армейской авиабазы в г. Иновроцлав было поднято по тревоге и атаковало в районе Косьцежина механизированную колонну, обстреляв ее из 23-мм пушек и НАРами. Колонна бронетехники оказалась польской из состава Второй мехбригады, входившей в состав 1 Второй механизированной дивизии. При налете сгорели БМП-1 и БТР «Опал», были подбиты еще два «Опала» и танк Т-72М, убито 6 и ранено 12 польских военнослужащих. В условиях отсутствия у армейских подразделений четкой связи кто-то из все тех же «бдительных» местных жителей увидел двигавшуюся в южном направлении с северо-востока бронетехнику, среди которой были «похожие на русские» БМП-1 и Т-72, и «своевременно сигнализировал» куда надо. А лучше бы он этого не делал. Сигнализировавшего потом искали, но, увы, тщетно.
К вечеру 5 июня на территории Польши появились первые армейские дезертиры (многие из которых дали деру из своих частей, хозяйственно прихватив оружие) и сотни беженцев, двигавшихся в сторону Германии и Чехии со Словакией. И хотя их количество было несопоставимо с продолжающимся в Балтийском море «прибалтийским кошмаром», соседи предпочли ограничить пропуск польских граждан через свои границы. На пограничных пропускных пунктах начали собираться очереди из автомашин, а цены на топливо резко подскочили.
Эстония. Тарту. 5 июня. Вечер.
Рота «А» (она же «Альфа») 2-го батальона 65-го бронетанкового полка Panther 3-й пехотной дивизии США медленно въезжала на окраину аккуратненького старинного Тарту. Посланная час назад вперед разведка во главе с лейтенантом Сирсом, похоже, куда-то пропала, и у капитана Спейда по этому поводу были самые нехорошие предчувствия. Связи по-прежнему не было, и капитан давно перестал что-либо понимать.
В составе его роты больше не было ни одного «Абрамса». Причины этого были самые банальные. Рота вышла к тому самому погранпереходу, где накануне якобы произошло вторжение русских. Осмотр объекта в бинокль показал, что там не было ни единой живой души или автомашины, на русской стороне границы тоже все было тихо. Когда же авангард роты «А» въехал на территорию погранперехода (капитан Спейд приказал осмотреть тамошнее хозяйство, надеясь найти хотя бы видеозаписи с камер слежения, подтверждающие или опровергающие факт русского вторжения в Эстонию), там сработало несколько мощных взрывных устройств. Похоже, эти эстонские идиоты перед своим бегством заминировали погранпереход, ожидая проход через него русской бронетехники. Вместо этого два М1А2 получили повреждения ходовой части, которые невозможно было устранить на месте, а один «Страйкер» сгорел. Погибло четверо американских военнослужащих, еще семеро было ранено или контужено. После этого Спейду оставалось лишь тупо увести роту по шоссе на север, в сторону Тарту – ближайшего крупного города, где могли быть какая-то способная ответить на вопросы капитана местная власть и любая исправная связь.
Однако дорога оказалась не из легких – во время марша роту «А» все время обстреливали (иногда со снайперской точностью) из-за деревьев и ближайших строений. Из-за этой стрельбы бессмысленно палившая в ответ рота «А» израсходовала уйму боеприпасов к стрелковому оружию и потеряла убитыми еще трех человек.
Спейд подозревал, что это опять были эстонцы из местной «Нацгвардии», которые продолжали упорно принимать их за русских. Дошло до того, что какие-то хорошо знающие уязвимые места танков типа М1 твари несколько раз обстреляли колонну из РПГ, повредив ходовую часть еще трех «Абрамсов», которые тоже пришлось оставить. А на последнем исправном М1А1 уже милях в десяти от Тарту вышел из строя вспомогательный силовой агрегат (ахиллесова пята всех танков М1), и танк безнадежно заглох. Впрочем, в отношении всех танков у Спейда еще оставались смутные надежды на то, что удастся вызвать ремонтников и эвакуировать поврежденные машины.
Так или иначе, сейчас рота «А» двигалась только на «Страйкерах» и автомашинах.
Кроме постоянной стрельбы из-за угла вокруг все было по-прежнему – закрытые магазины и прячущиеся при первых же звуках двигателей американских бронемашин гражданские. А вот беженцы практически перестали попадаться на пути роты «А». И все так же нигде не было видно никаких военных: ни эстонских, ни русских, ни американских, ни любых других. Даже полицейских на глаза не попадалось.
Двадцать первый век, думал капитан Спейд, глядя на все это из командирского люка своего М1126, Европа, мать ее так.
В окружающей реальности решительно ничего не прояснялось.
Колонна американских броневиков и автомашин наконец въехала в Тарту и на перекрестке двух улиц (Спейд успел заметить на ближних домах таблички с названиями, что-то вроде Voru и Ringtee) его шедший головным «Страйкер» буквально влетел в немаленькую толпу из нескольких сотен явно гражданских пестро одетых людей. Мехвод Фаверо немедленно остановился, и народ попер прямо к американским машинам. Оружия у них Спейд не рассмотрел, зато вокруг было много женщин и детей, а из толпы кричали на ломаном английском фразы, типа «янки вон» или «янки домой», прибавляя к этому какие-то выражения на эстонском и русском, смысла которых Спейд не понимал, и неприличные эротические жесты.
Опять демонстрация? И что делать? Тупо переть вперед или начать стрелять? Давать команду на открытие огня у Спейда не было никакого желания.
– Парни, спокойно! Не стрелять! Ни в коем случае! – заорал Спейд, высунувшись по пояс из люка и обернувшись в сторону следующих за ним машин. Услышали его или нет, Спейд не понял, потому что вокруг все вдруг как-то разом изменилось.
Так не бывает, но за какие-то секунды капитан Спейд вдруг осознал, что женщин и детей вокруг себя он больше не видит, но при этом на броне его «Страйкера» сидит на корточках какой-то ухмыляющийся коротко остриженный крепыш, который упер в голову Спейда ствол большого пистолета, увенчанного глушителем. В голове Спейда мелькнула мысль о том, что его танкошлем по сути ничем не лучше бейсбольного шлема, поскольку хорошо бережет голову разве что от ударов об острые углы внутри боевого отделения. Но выпущенная в упор пистолетная пуля легко проломит и шлем, и череп, на который он надет.
Еще один очень похожий тип, но чуть помоложе, уже стоял над люком механика-водителя и держал на мушке голову рядового Фаверо. А на крышке моторного отделения командирского М1126 откуда ни возьмись появилась большая черная сумка. И вокруг «Страйкера» тоже вдруг замаячили аналогичные рожи, больше всего напоминающие переодетых военных.
– Тихо, капитан, – сказал крепыш Спейду на безукоризненном нью-йоркском (судя по долгому произношению гласных) диалекте. – Руки подними и без резких движений!
– А откуда вы… – начал было Спейд, понимая, что в эту секунду пистолет из его нагрудной кобуры мгновенно перекочевал в карман легкой куртки стриженого.
– Я же сказал – тихо, – повторил неизвестный в штатском и добавил: – Ваши разведчики уже давно у нас, так что ничему не удивляйся. Мы даже знаем с точностью до метра, где вы побросали свои подбитые танки. Вон ту сумочку у вас на броне видишь?
– Да, вижу.
– Так вот, там мощный кумулятивный заряд. Задергаетесь – я спрыгну, и мы взорвем вас на хрен. Понял?
– Понял, – ответил Спейд и слегка обернулся.
Увиденное его не обрадовало. Оказывается, вся рота «А» была в точно таком же положении – американцев держали на мушке неожиданно подошедшие вплотную вооруженные люди в штатском. И, похоже, их было много.
– Что вы от меня хотите? – спросил Спейд.
– Командуй своим, чтобы не сопротивлялись! – приказал крепыш и добавил: – И давай вылезай уже, сегодня ты точно приехал!
– Парни, делайте, что они говорят! – заорал Спейд.
– А теперь пошел! – приказал крепыш, вытягивая Спейда из люка за шиворот, словно морковь из грядки.
Едва подошвы Спейда коснулись мостовой, как несколько сильных рук приняли и умело обшмонали его, сняв танкошлем и снаряжение, параллельно связав ему руки за спиной. Вокруг все пришло в движение – военнослужащих из роты «А» извлекали из машин, обезоруживали, связывали и куда-то уводили. Сопротивляться никто из них даже не пытался. В толпе смотрели на действия неизвестных вооруженных лиц с плохо скрываемым одобрением, переходящим в ликование.
Вежливые зеленые человечки, подумал Спейд, уже?
– Aleksandr Mihalich, a wi govorili, chto ne wiydet! – сказал по-русски за спиной Спейда слезший с брони крепыш, обращаясь к стоящему поодаль тощему седому мужику незапоминающейся внешности, который выглядел несколько старше остальных собравшихся здесь вооруженных боевиков.
– Nu chto skasat, Seva, segodniya ti i tvoi rebiyata molodzi, – ответил седой и посмотрел на Спейда.
И в этот момент американский капитан неожиданно увидел за плечом седого рожу давешнего эстонца, который был ими пленен, но сумел сбежать. И вот теперь он стоял здесь, на этой улице, и довольно улыбался. Как его зовут, попытался вспомнить Спейд, кажется, капрал Арнольд Эльвесс?
– Он что, русский? – спросил Спейд у седого.
– Зачем же русский, – ответил тот на безукоризненном английском, только у него было явно ирландское произношение. – Эстонец.
– Но почему?! – невольно вырвалось у Спейда. – Сукин сын.
– Да, возможно, это сукин сын, но это наш сукин сын, капитан. Или вы думаете, что зеленой резаной бумагой способны расплачиваться за услуги только вы? Мы платили ему куда больше, чем смогло предложить Министерство обороны Эстонии. И здесь их таких много.
Поняв, что он, кажется, действительно в плену у русских, а кейс погибшей полковника Клингман (чей труп все так же мирно лежал на броне его «Страйкера» в застегнутом на молнию прорезиненном мешке) тоже, похоже, попал к ним, Спейд в изнеможении посмотрел на бледное вечернее небо над Тарту.
Там медленно нарезали круги два русских беспилотника, а выше них вытягивался двойной белесый инверсионный след направляющегося на север, к балтийскому побережью, разведчика «Су-24МР».
Сколько букв «н» в слове «Таллин»? Правильно, ни одной, потому что, если по совести, этот город всегда назывался «Ревель».
В общем, это была очень странная война, о которой никто в мире пока почти не говорил. При этом газ и нефть по-прежнему текли по трубам из России в Европу, и никто не послал никому официального протеста ни по какому поводу. То есть российские представители за последние двое суток, конечно, отправили западным «заклятым друзьям» десяток разнообразных нот протеста. Но текст ни одной из них до сих пор не был обнародован западными СМИ, таковы уж были нынешние дипломатия и «свобода прессы».
И никто в мире не знал, что делать дальше. То есть в Москве прекрасно знали, что будут делать дальше, но имели на этот случай много вариантов и потому ждали, пока чужой гроссмейстер наконец сыграет свое Е2-Е4, чтобы затем отреагировать адекватно – от простой рокировки до удара шахматной доской по голове. Но в Вашингтоне, где давно разучились даже делать первый ход королевской пешкой, натужно пытались думать о дальнейшем развитии этого запутанного шахматного дебюта, и решительно ничего хорошего тамошним самозваным бобби фишерам в голову почему-то не приходило – любой ход ухудшал позицию. В шахматах это, кажется, называется цунгцванг, и в такой позиции всегда умели играть в основном русские, вроде Алехина.
А между тем выбор надо было делать, и в данном случае семитская хитрожопость финансовой элиты США входила в явное противоречие с застарелым дебилизмом большинства вашингтонских конгрессменов и тупыми имперско-мессианскими амбициями президентской администрации. Не знавшие битв заокеанские книжные дети впали в депрессию.
И хотя фактически война уже шла, в НАТО ее никто не хотел даже публично объявлять, не то что вести.
Вечером 6 июня поступили первые сообщения о том, что в Прибалтике из числа несбежавших за границу депутатов местных сеймов и парламентов формируются новые «правительства национального спасения» Латвии, Эстонии и Литвы. Эти правительства немедленно высказали намерение объявить о нейтральном статусе и демилитаризации Прибалтики и выходе стран Балтии из НАТО, поскольку Североатлантический блок не выполнил ни единого пункта соглашений о совместной обороне.
В Брюсселе не могли решительно ничего поделать с этой ситуацией и закономерно выпали в осадок.
В Польше 6 июня события тоже развивались лавинообразно.
Количество беженцев на границах (особенно с Германией) начало стремительно увеличиваться, и это наряду с просочившимися в польские СМИ из германских источников странными сообщениями о радиационной опасности на севере и северо-западе вносило дополнительную нервозность.
6 июня в Варшаве состоялись масштабные антиамериканские демонстрации, при этом протестующие побили часть окон в посольстве США.
В этот же день в СМИ было объявлено о том, что Президент Польши Копаньский и Министр обороны Левандовский срочно вылетели в Брюссель «для срочных консультаций». Подробности не сообщались.
Председатель партии «Правая Справедливость» Ярослав Качиньский объявил, что «сегодня каждый польский патриот должен быть готов в случае необходимости уйти в леса для партизанской борьбы и противостоять ордам азиатских оккупантов, вспомнив о примере героев Армии Крайовы времен Второй мировой войны», после чего его частный самолет срочно вылетел в Лондон.
К утру 7 июня выяснилось, что местонахождение большинства министров польского правительства неизвестно. Как оказалось, у них вдруг обнаружились некие «срочные государственные дела» за пределами границ Польши. При этом, вылетая на эти самые «деловые встречи», многие из чиновников зачем-то прихватили с собой жен, детей, любовниц и все сбережения.
Престарелый «патриарх польской демократии» Лех Валенса немедленно дал СМИ обширное интервью по этому поводу. В эфир вышли только сильно порезанные из соображений политкорректности куски этого интервью, но даже там самыми приличными словами, которыми Валенса охарактеризовал сложившуюся ситуацию, были «паскудство» и «похабное скотство».
По инициативе одной из лидеров парламентской оппозиции Магдалены Подгурек ряд депутатских фракций польского сейма вышли с предложением срочно сформировать новое правительство вместо разбежавшегося. Благо премьер-министр Польши Гостомский и спикер парламента Джичеловский (оба они не были ни русофобами, ни левыми, старательно изображая из себя неких «центристов» и «умеренных патриотов») не нашли «срочных государственных дел за границей», остались на месте и продолжали работать. Кроме того, Магдалена Подгурек заявила, что первейшими целями нового правительства должны стать объявление о необходимости немедленного прекращения огня и срочная нормализация отношений с РФ и Беларусью. В ответ представитель МИДа РФ сообщила в Варшаву по неофициальному каналу, что в Кремле не будут иметь что-либо против.
Вечером 6 июня представитель Госдепа США господин Исайя Блюментрост наконец сделал официальное заявление для СМИ, в котором помимо прочего говорилось, что «вся ответственность за данный прискорбный инцидент лежит на правительствах России, Беларуси и Польши», и «правительство США заявляет о том, что не собирается прямо вмешиваться в начавшийся конфликт».
Во всяком случае – пока.
А в штабах НАТО всех уровней продолжалась напряженная работа – там пытались понять, что они опять сделали неправильно.
