Глава 4

МЕЖДУ ДВУХ ОГНЕЙ

Герман Угрюмов был прежде всего созидателем — это отмечают все, когда-либо его знавшие. Созидатель мужественен от природы, ибо по Божьему замыслу рождён противостоять злу. Не преодолев его, он не имеет возможности созидать. Разрушители сбрасывают маски и засучивают рукава в двух случаях: когда есть возможность сбиться в стаю или когда они на время приходят к власти. Чаще такое происходит одновременно, либо одно вытекает из другого.

Но чем грандиознее величие первых, тем выпуклее и заметнее ничтожество вторых.

Объявленная гласность началась с политического, литературно-газетного и общественного размежевания, оплёвывания «победителями» в этой борьбе собственной истории, вековых духовных ценностей, унижения русского народа — «народа-раба» (журнал «Октябрь», например, писал о том, что история России настолько противоположна свободе, что русские даже (!) не приняли свободы, которую несли им «сапоги солдат Наполеона…»)*, лукавого «наката» на армию, флот и спецслужбы, свержения «кумиров». «Страна находится в состоянии разбушевавшейся помойки», — констатировал философ А. А. Зиновьев, проживавший тогда в эмиграции.

Георгий Васильевич Свиридов — великий композитор и не менее великий философ, сделал запись в дневнике, поставив едва ли не самый точный диагноз больной стране: «Размежевание идёт по самой главной, основной линии человеческого бытия — по линии духовно-нравственной. Здесь — начало всего, смысла жизни!». Его рассуждения в ту пору — отнюдь не стариковски желчные, как говорят порой иные либеральные критики, а мудрые и бронебойно-точные — привести здесь считаю просто необходимым. «Так называемое разоблачение зла /…/ давно уже превратилось в смакование, ожесточающее душу самого художника и вернейшим способом убивающее его талант, если он у него есть. В деле смакования достигнуты необыкновенные результаты, поражающие в своём роде изобретательностью и вдохновением, фантазией, в коллекционировании всевозможной грязи, извращений, порока, показа постыдного и т. д. /…/ За всем этим часто скрывается холодный цинизм, исключающий художественное вдохновение и подменяющий его умозрительным изобретательством, не лишённым в своём роде примечательности. Но всего этого — слишком много, это стало однообразным.

Очернение, окарикатуривание Родины, человека, жизни, всего святого, всего чистого. Кажется, можно подумать, что подобные художники — страдальцы и мученики, ничуть не бывало. Чаще всего — это преуспевающие и подчас весьма деловые люди, ловко, бездумно и предприимчиво торгующие своей художественной сноровкой. Прокламируя борьбу со злом, они, в конечном итоге, служат ему!»

С беспрецедентного разгула «пятой колонны», в которую обернулась «четвертая власть», началось неприкрытое и безнаказанное подмывание основ Державы.

Замечательный русский поэтЮрий Поликарпович Кузнецов написал в те дни горькие строки:

Накануне объединения двух Германий, свершавшегося с согласия Горбачева, в городах ГДР на стенах домов писали «юмористический» лозунг «протеста»: «Kohl o Nie!» — «Коль — о, никогда!» Немецкий юмор заключался в игре слов: если прочесть все буквы подряд, то получится «Колония».

После объединения Германии с подачи «лучшего немца» из Ставрополя — один к одному! — возникла ситуация, о которой Иван Ильин писал после Второй мировой войны: «Для нас поучительно, что европейские политики заговорили одновременно — о паневропейском объединении и о всероссийском расчленении!..» Но поучительным это могло быть для таких, как Угрюмов, но не для тех, кто уверенной рукой вёл государственный корабль прямо на рифы. Однажды выбрав свой путь, Герман Угрюмов не думал о его длине и подстерегающих опасностях. Он продолжал защищать страну, которая его вскормила, на верность которой он единожды дал клятву. Как же должны были ненавидеть таких, как он, представители тогдашней «передовой интеллигенции»!..

Нескончаемые демонстрации, митинги, пикеты. У здания ТАСС стоят люди с плакатами: «Долой КПСС!», «Сегодня мы у стен Кремля — завтра в Кремле», «Руководителей к ответу, как Чаушеску!», «КГБ и КПСС — мафия!». Корреспондент американского агентства Ассошиэйтед Пресс сообщает о призывах «взять Зимний дворец и Лубянку». О «Лубянке» без негодующей дрожи в голосе не говорит, пожалуй, ни один пишущий журналист или таковым себя считающий щелкопёр(ша)…

Славно поработала «пятая колонна» на ниве разрушения целостности государства и его безопасности. Следом за «дезинтеграцией империи» начали, по выражению генерала Л. В. Шебаршина, толочь в ступе и саму «Контору Глубокого Бурения». За неполные пять лет сменили семь названий, за восемь лет — одиннадцать руководителей на Лубянке. Герману Алексеевичу пришлось поработать со всеми. А пока…

Капитан 1-го ранга Я. Я.:

События в Азербайджане нельзя рассматривать вне контекста всех процессов в Закавказье и СССР. Мы работали на прогнозном уровне, поэтому была поставлена задача: проникнуть в глубокое подполье деструктивных сил — организаций, которые действовали в регионе. Речь идет о боевом крыле НФА (Независимого фронта Азербайджана) и боевых групп, которые выставил Нагорный Карабах. Цель была поставлена следующая: вскрыть их цели и замыслы, перехватить их связи с западными спецслужбами и со спецслужбами стран региона — Турции и прежде всего Ирана. В процессе определенного анализа было принято решение: внедрить нашего источника и начать долговременную контртеррористическую операцию.

Я отрабатывал его легенду, отвечал за его внедрение в глубокое подполье. Первоначальный этап — внедрение, второй — активное использование для добывания информации, которая бы представляла интерес для руководства страны, для подразделений, работавших в регионе. Прежде всего информация должна быть упреждающей. Разумеется, операция суперсекретная. Знали о ней лишь два человека — Герман Алексеевич и я. Были подключены очень хорошие наши специалисты — те подразделения, которые обеспечивают нашу работу. Приехали из Москвы три группы наружного наблюдения, о которых никто не знал и не должен был даже догадываться. Прибыли две бригады технических специалистов, которые снабдили нас оперативной техникой. Все эти силы обеспечивали работу одного лишь источника: его работу, его безопасность, его проверку.

В результате операции, когда мы ее завершили, в общей сложности было арестовано 27 человек, в том числе один из известнейших лидеров НФА Нимат Панахов. Мы получили абсолютно достоверные данные, что Нимат Панахов в течение полугода, до того, как начались кровавые события в Азербайджане, проходил специальную подготовку в Иране, в одном из медресе. На самом деле там базировалась разведшкола одной из спецслужб. Он прошел подготовку и практически был куратором создания военного крыла НФА, деятельность которого была направлена на отделение республики от СССР. Повторяю: сведения мы получили абсолютно достоверные. Мы получили массу информации о действиях деструктивных сил, которые работали на развал Союза, на обострение ситуации в регионе. Была получена информация о плане развала СССР.

Это был наш канал получения информации, и мы никак не умаляем деятельности других подразделений — в том числе и ПГУ (внешней разведки). Уверен, что они получали ту же информацию по своим каналам и докладывали о ней Генеральному секретарю через Председателя Комитета. Надлежащей реакции руководства страны не последовало.

Кто бы сейчас ни говорил, что, мол, у нас были другие цели: реформировать систему, властные структуры, усовершенствовать и перестроить общественные отношения и тому подобное, я скажу, что все это либо чушь, либо ложь. Повторюсь опять: мы получили план развала Советской Державы. Развалить Советский Союз, ослабить, столкнуть между собой народы, которые десятилетиями жили в братстве и добрососедстве, создать конфликтные ситуации между республиками. В нашем случае — между Арменией и Азербайджаном, используя фактор анклава — Нагорного Карабаха и Нахичеванской АССР.

Автор: 1987 год. 17 октября в Ереване прошла многотысячная экологическая демонстрация, закончившаяся митингом, на котором выступили известные люди Армении: С. Капутикян, М. Маркарян, З. Балаян и другие. Демонстрация и митинг, по существу, были лишь заявлены как экологические.

18 октября в Ереване опять состоялась многотысячная демонстрация, посвященная теперь уже земельному конфликту в селе Чардахлу в Нагорном Карабахе. После ее разгона милицией на площади остались клочки от разорванных портретов Горбачёва.

1988 год. 12 февраля в НКАО началась волна митингов за воссоединение с Арменией.

13 февраля. Массовая демонстрация в Степанакерте за присоединение Нагорного Карабаха к Армении.

16 февраля. Непрерывный митинг с той же «повесткой дня».

17 февраля. Пленум ЦК КПСС. Главный вопрос — «О ходе перестройки средней и высшей школы и задачах партии по ее осуществлению». О Нагорном Карабахе говорили разве что в кулуарах. Главная и самая жгучая новость дня: Борис Ельцин освобождён от обязанностей кандидата в члены Политбюро.

18 февраля. В Баку появились первые беженцы-азербайджанцы из Армении, что всколыхнуло не только столицу республики, но и практически весь Азербайджан.

20 февраля. Сессия Совета народных депутатов Нагорно-Карабахской области приняла решение просить Верховный Совет Азербайджана, Армении и СССР — «решить вопрос о передаче НКАО из состава АзССР в состав АрССР».

Решение стало началом о ф и ц и а л ь н о г о конфликта между двумя соседними республиками.

21 февраля. В Ереване состоялся первый митинг поддержки НКАО. В Степанакерт прибыли кандидаты в члены Политбюро ЦК КПСС Н. Демичев и Г. Разумовский, которые встретились с первым секретарем обкома НКАО Г. Погосяном.

25 февраля. Состоялся телефонный разговор М. Горбачева с Г. Погосяном. В Ереван введены войска.

27 февраля. Погромы в Сумгаите. Погибли 32 человека, более 400 ранены. Разграблено около 400 квартир, сожжено более 50 объектов соцкультбыта.

Николай Алексеевич Медведев:

Баку был очень многонациональным, дружным городом. Но когда началась сумгаитская резня, все пошло вверх дном. Власти немедленно обратились к войскам, к органам безопасности. Решили послать туда самых надёжных — в том числе и по линии спецслужб. КГБ Азербайджана работало; тем не менее был сформирован временный Особый отдел, скомплектованный из числа офицеров военной контрразведки.

Мы попали в самое пекло — вошли в Сумгаит прямо в день резни. Наш батальон курсантов Каспийского училища вошел в Сумгаит прямо в пик событий. Без оружия!

Баграт Рафаэлович Князчан:

Началось с того, что два «ишака» — армянин и азербайджанец — подрались и азербайджанец был убит. Случилось это на границе Нагорного Карабаха и Агдамского района. Пролилась кровь — ответом стал сумгаитский погром. Там арматурные заточки (мы знали даже, на каких заводах их делали) раздавались сотнями. Убивали людей по спискам, по адресам. Выбрасывали с верхних этажей, стаскивали в кучи, обливали бензином и сжигали. XV век!.. У меня в НЗ на складе были черенки от БСЛ — большой саперной лопаты, больше 20 тысяч черенков. Из Москвы приказ: оружие не применять! Герман сказал, чтобы я выдал курсантам эти черенки — хоть чем-то защищаться!.. В Сумгаит отбыли офицеры и курсанты — человек триста, снимали и часть экипажей с кораблей флотилии. Моя задача была — организовать походные кухни, питание. Я-то приезжал-уезжал, а Герман там находился с первого дня. Весь его аппарат Особого отдела там побывал. Такую ораву сразу успокоить — где там!.. Много было в толпе «нашахоров» (анашистов) — у них глаза на лбу и абсолютный беспросвет во взоре!..

Сумгаит сумели усмирить: 4-я армия, стоявшая в Баку, пришла туда с техникой — это уже серьезно. Народный фронт потребовал: войска пусть остаются, но БТРы уберите и уберите этих «чёрных» — моряков то есть. Морячки наши и курсанты там себя показали с наилучшей стороны, действовали жёстко и решительно.

Капитан 1-го ранга Я. Я.:

Вся ответственность за наведение порядка в Сумгаите легла на Германа Алексеевича, все указания поступали от него. Мы ввели комендантский час, на БТРах разъезжали по городу, проводили зачистки, проверяли документы. Впечатление от всего этого жуткое. Ну, этот негодяй зарубил армянина, своего соседа, мне как оперативнику надо было его взять и доказать его вину, документально оформить его признание. И это — в той ситуации, когда весь город пылал. Нормально мыслящий человек может это хотя бы представить?..

Нам и войти туда было непросто: везде на въезде стояли блок-посты, возникшие стихийно, — давить их, что ли?.. Обыкновенные люди, обезумевшие только. Но мы всё-таки вошли в город. А кушать-то хочется! И Герман лично, на своей машине начальника Особого отдела Каспийской флотилии, привозил нам еду. Загрузит термосы с горячей пищей, хлеба побольше — и к нам. Мог бы и приказать — было кому приказать. Нет, ехал сам!

Тогда еще присутствие военных само по себе было отрезвляющим фактором. Но весь взбаламученный город разом не отрезвишь. До прихода войск мы находились в Сумгаите четверо суток.

Патрулируем. Схватили мародёров или насильников, свезли их в одно место, задокументировали, провели фильтрацию — выяснили личности, их адреса, передали сведения в МВД Азербайджана, отпустили. Потом снова ловили этих же подонков… Там многое покупалось-продавалось, против чего мы были бессильны.

Примерно за год до этого мы прогнозировали эти события — в привязке к Нагорному Карабаху. Мог быть не обязательно Сумгаит. Но почему полыхнул именно он? Это самый промышленный город в Азербайджане, там плохая экологическая обстановка, промышленность в основном химическая. Туда выезжали люди, отсидевшие в тюрьмах и лишенные прописки в других регионах республики. Бывшие зэки — основная масса населения. То есть питательная среда уже существовала. Тем не менее для меня это был шок, как для человека, исповедующего братские чувства к любому другому народу: люди, которые вчера еще сидели за одним столом, вместе справляли праздники, дни рождения, обнимались при встрече, вдруг сцепились так, что одни начали убивать других — тех, кого вчера ещё при встрече обнимали и говорили ласковые слова.

Николай М., участник событий:

В Сумгаите всё было страшно. Многотысячная толпа на главной городской площади между Дворцом культуры и зданием горкома партии бурлила и не собиралась расходиться. В тесных дворах откупоривались бочки со старым вином.

Одновременно группы обкурившихся анашой людей шастали по дворам, пока вдали от центра, выспрашивали, где живут армяне. Уже случалось, что выламывали двери, врывались в квартиры, грабили, насиловали, убивали.

У нас были автоматы и по 20 холостых патронов. Наш капитан предупредил, чтобы и ими стреляли только в воздух и только в случае крайней необходимости. Главное наше оружие — дубинки и локоть друга. Самолет наш приземлился в местности с некавказским названием Насосная. Загрузились в автобусы, а водителей нет: сбежали вместе с ключами. Ждём. Наконец какой-то начальник принимает решение:

— У кого есть водительские права — за руль. Зажигание замкнуть напрямую. Я отвечаю.

Едва въехали в город — остановились. Улицу запрудила толпа, не пропускает. Первый автобус сигналил-сигналил, потом медленно тронулся, надеясь раздвинуть толпу…

Началось так: кто-то первым кинул булыжник в ветровое стекло нашего автобуса, третьего в колонне. И понеслось! Толпа плотно обступила автобусы и давай бить окна, стараясь руками, железками дотянуться до нас.

Это, наверное, и есть крайний случай.

Я дергаю затвор и даю короткую очередь над головами. Мгновенно отхлынули, остолбенев. Мы быстро выгрузились и начали оттеснять толпу.

Вдруг позади что-то грохнуло стеклянно и обдало жаром. Я оглянулся — наш автобус изнутри горит.

Потом я видел их зажигательные «гранаты» — изымали при обысках. Наполненный бензином 250-граммовый пузырек с делениями — моя сестра такие в детской молочной кухне получала — заткнут пробкой, залитой лаком. К пузырьку изолентой примотан небольшой, сантиметров десять, кусочек шахтного бикфордова шнура. Но были и пол-литровые бутылки, и «огнетушители» из-под шампанского. Словом, встретить нас готовились основательно.

…Первым упал Сашка из Кургана. Стоял в цепи рядом со мной. Я даже не понял, что с ним случилось. Лицо его стало белым, белее мела, и застыло какой-то неподвижной маской. Только рот широко открыт и хрипло хватает воздух. И помочь не могу! Орущая толпа, готовая растерзать, стоит вплотную. Мы чуть сдвинулись, закрыв его цепью, и начали давить на толпу. Потом еще двое ребят из моего взвода упали. И тут в толпе кто-то крикнул:

— Да у них холостые патроны! Бей их, гадов!

Нас то есть. Стало очень серьезно. Дубинки оказались лишь помехой, болтались на тесьме. Мы теперь спасали себя сами: отбивались прикладами автоматов, ногами, тычками стволов в оскаленные физиономии.

Нас оттеснили. Мы уходили, унося раненых ребят.

Потом выяснилось, что «демонстранты» были вооружены кусками заточенной арматурной стали и проинструктированы. Они всаживали свои заточки снизу вверх, под обрез бронежилета, едва лишь появлялась такая возможность. За два дня наш полк потерял 96 человек ранеными. Слава Богу, убитых не было…

Толпа зверела, чувствуя не столько свою силу, сколько безнаказанность. Зверела, зная, что у нас холостые, да и те кончились… Зверела, зная, что в сумгаитской милиции только один милиционер — армянин, который на дверях горисполкома стоит.

Может быть, главное, что мы сделали, — это отвлекли злобу толпы на себя. Об армянах вроде забыли. Нас же — всего полк безоружных солдат на громадный взбесившийся город.

Генерал-лейтенант Краев, армейский начальник штаба Южного направления ЗакВО, которого после введения военного положения назначили военным комендантом города, увидев развитие событий, взял ответственность на себя… И очень сильно нам помогли братишки из Каспийской флотилии, которых тоже бросили в Сумгаит. Действовали чётко, решительно, погромщики их боялись и прозвали «чёрной смертью» — прямо как немцы наших моряков во время войны.

Армян в городе оказалось тысячи полторы, их собрали на площади, оцепили морской пехотой и охраняли круглосуточно. Банк и сберкассу тоже отстояли. Окна, правда, не уцелели. А ситуацию переломили лишь кровью.

…Вакханалия раскручивалась по всем законам вакханалии. Наша беспомощность их ободряла. Многие мужики в толпе уже не обращали внимания на то, что подошли морские пехотинцы и срочно переброшенное подразделение бакинской милиции. Рвут на себе плащи, рубахи:

— Стреляй, русская скотина!

На перископы БМП набрасывают тряпьё, молотят по броне железяками, вопят. Оскорбления — градом. И это — простые работяги и их жёны. Уголовники же «делом занимались» — грабили квартиры.

А отрезвели они вмиг, когда БМП, после многократных предупреждений по мегафону, двинулись вперед, прямо на толпу — по проезжей части дороги, как и положено. Отрезвели, когда увидели, что армия — это серьезно. Шесть человек, попавших под гусеницы, были размазаны по асфальту…

К ночи по городу отловили человек 400–500, наиболее злобствовавших, передали особистам. Те непонятно когда спали. Не желавших утихомириваться сгребли на городской стадион. Утром начали проводить идентификацию, фотографировать задержанных. Но этим уже занимались люди, прилетевшие из Москвы и приехавшие из Баку.

Спасённых армян спрашивали, куда они хотят выехать на жительство, просили назвать знакомых, которые могли бы их принять, и отправляли туда. Удивительно, что все армяне просились в Россию — в основном в Краснодарский край, в Ростовскую область, в Чалтырь — есть такой армянский поселок под Ростовом. И ни один не захотел ехать в Армению!

И второе. Парни из Особого отдела и следователи из Москвы просили их анонимно (никто не узнает!) назвать людей, участвовавших в погромах. И ни один не назвал! «Нэ видэл…» — и всё тут. Хотя многие, конечно, знали. Многих грабили их же соседи.

Когда ж построили всю сумгаитскую милицию — Бог ты мой, вот это «войско»!.. Фалды пиджаков не сходятся, животы, как астраханские арбузы, морды, как говорится, с похмелья не об….шь. Ни один из этих «рейнджеров» не сделал даже выстрела в воздух.

Наши ребята все выжили, но многие остались калеками на всю жизнь.

В начале апреля нам прибыла замена из десантников, наш полк возвратили в казармы.

Журналист Анатолий Мостовой:

В ЦК КПСС первое сообщение о беспорядках, несколько смягчённое, по традиции, поступило в тот же день. Сначала в оперативной сводке МВД СССР за сутки, а через несколько часов — особо, по каналам КГБ СССР. Генеральному секретарю доложили через час. К этому времени папка для доклада разбухла от прогнозов специалистов КГБ и МВД, которые знали на примере Новочеркасска, Ферганы, Алма-Аты возможную динамику развития ситуации. В сводке сообщалось о первых девяти убитых, о массовых погромах, о беспомощности и бегстве местных органов власти, из чего следовало, что процесс развивается лавинообразно, приобретает необратимый характер.

Специалисты из Управления по защите конституционного строя КГБ СССР настаивали на незамедлительных адекватных мерах. Они знали, что такое прецедент и какова его провоцирующая роль на населённом сотней племён Кавказе.

М. Горбачёв, получив информацию, связался с Баку. Чувствовалось, что он не хочет брать на себя ответственность за принятие решения. И тем более за возможные последствия.

— Я думаю, азербайджанские товарищи сами справятся, — вынес он вердикт. — У них достаточно сил и средств.

Очередная сводка пришла в Кремль утром 28 февраля. Не менее 20 убитых. Погромы приняли массовый характер. В них втянуто почти всё население. Местные органы власти не в состоянии взять ситуацию под контроль. Председатель горисполкома, первый секретарь горкома, начальник милиции сбежали — выехали в неизвестном направлении. Власти в городе нет.

Эта информация поступила из сумгаитского городского отдела КГБ. Только КГБ ещё выполнял свой профессиональный долг, хотя начальник отдела и большинство сотрудников были азербайджанцы. Но это были люди, побывавшие в командировках в первых горячих точках Союза. Да и в Афгане. Они знали цену национально-криминальной свободе.

Лишь тогда М. Горбачёв решился хоть на какие-то действия. Министру внутренних дел было отдано распоряжение: принять меры по локализации и ликвидации очага конфликта. Председателю КГБ — обеспечить содействие имеющимися на месте силами и средствами.

Николай Алексеевич Медведев:

Политическое руководство страны, по существу, предало и армию, и спецслужбы, и сам народ. Спецслужбы — это инструмент любого государства. Но мы-то свою работу выполнили — и выполнили на отлично!.. За два-три месяца до сумгаитских погромов мы получили упреждающую информацию. На ранней стадии конфликт можно было пресечь! Набрали такое количество материалов — Бог ты мой! Потом сидели у Германа в кабинете и нарисовали здоровенную «простыню». Эта карта была вся испещрена квадратиками, цепочками, обозначениями связей между организациями, лидерами, партиями и так далее. Передали все это в КГБ Азербайджана и, разумеется, срочно доложили в Москву. В Центре проявили большую заинтересованность и даже прислали специально сотрудника центрального аппарата для того, чтобы он ознакомился с нашими материалами на месте.

Мы получили данные, что в подготовке грядущих беспорядков принимают участие достаточно заметные в республике люди. Потрясающие данные были получены! Когда мы с Угрюмовым приехали в КГБ Азербайджана, в приемной председателя Комитета развернули нашу «простыню», развязали тесемки на папке с документами — у всех присутствующих, как в то время выражалась молодёжь, сделались «глаза по семь копеек»… Оригиналы документов мы оставили азербайджанским коллегам. Владимир Александрович Крючков, Председатель КГБ, объявил нам благодарность.

Как распорядились нашей информацией — неизвестно, но что она была доложена Горбачёву — в этом сомневаться не приходится. Но Комитет уже шатался: на КГБ отечественные СМИ вылили столько грязи к тому времени: «гебилы», «потомки кровавого Феликса», «наследники Лаврентия Павловича» — и тому подобная мерзость.

Роль западных разведок в организации беспорядков была не просто большая, а великая. Разумеется, при полном попустительстве политического руководства, которое создало в стране ситуацию, ставшую «питательным бульоном» для их работы. Фигурально выражаясь, стране задрали подол — как говорил когда-то Лазарь Моисеевич Каганович: «Задерём подол матушке-России!..» Таки задрали! «Засланными казачками» были арабы, а к арабам азербайджанцы всегда относились с уважением. Они все были фарцовщики, у них была валюта, они посещали злачные места, были знакомы с лидерами Народного фронта. Добавлю, что отличить в таких условиях фарцовщика от агента было очень сложно. Нам важно было иметь своих людей среди иностранцев. И мы получали данные, что в рамках такой-то общественной организации с безобидным названием, зарегистрированной на законном основании, происходят такие процессы, которые могут привести к сильнейшим общественным потрясениям.

Мы сразу доложили об этом в Третий главк, писали и напрямую Крючкову и его заместителю. Называли это адресовками — вроде служебной записки. Герман плотно общался и с ГРУ. ГРУ — организация весьма серьёзная, где дураков не держат, — по своим каналам тоже получало подобную информацию. Так что со своей стороны мы сделали всё, чтобы кровь в Азербайджане не пролилась. Сумгаитских погромов могло не быть.

Капитан 1-го ранга Я. Я.:

В Сумгаите события начались вечером, около семи-восьми часов, а в 22 часа часть нашего подразделения уже была там — наши сотрудники Особого отдела, курсанты военно-морского училища (Сумгаит от Баку недалеко). Приехали, зашли в горком партии. От нас требовалось открыть полевой Особый отдел в тех условиях.

Первая задача — безопасность войск, вторая — докопаться до механизма событий, до причин, найти инициаторов резни, провокаторов — особо усердных, выявить убийц, мародёров. Город уже полыхал. Громили квартиры, убивали, сжигали, не жалели ни стариков, ни детей. Курсанты — с черенками от лопат, моряки — даже офицеры — без оружия: категорический запрет Москвы. Личное оружие было только у особистов. Как уже было сказано, этот рукотворный ад расценили в Кремле как мелкое хулиганство. Мол, само присутствие военных автоматически положит конец резне. Лихое решение… Мы работали на сдерживание эмоций: убеждали толпу, где надо — вставали стеной и не пропускали к объектам.

В Сумгаите я пробыл три недели. Герман Алексеевич приезжал туда, связь с ним была постоянной, он был в курсе не только событий, но и деталей. Приехав, оставил за себя старшего — своего заместителя Николая Алексеевича Медведева. Под его руководством мы там и работали.

Я не могу сказать, что бойня началась стихийно, но фактор толпы был использован на все сто процентов. Это был горбачёвский период митингов и демонстраций. Где-то они проходили мирно, выдвигались требования, шествовали с лозунгами, транспарантами. Коль провозгласили демократию — значит, народ имеет право собираться, митинговать, потребовать что-то от руководства. А руководство должно выйти к народу, отчитаться перед ним, вникнуть в его проблемы и пообещать эти проблемы решить. Я считаю, что никто в руководстве страны не осознавал последствий того, что происходило на улицах и площадях городов.

Провокационные заявления известных людей вроде академика Сахарова или академика Аганбегяна давали мощнейшую подпитку деструктивным силам, а через них — и массам. Абел Аганбегян, например, дал пространное интервью одному из иностранных агентств, в котором сказал, что пора пересмотреть границы Нагорного Карабаха, что Карабах должен принадлежать Армении. В то время это означало бросить горящую спичку на территории бензоколонки.

В Армении сразу заговорили о геноциде армян 1915 года (хотя к азербайджанцам это не имело отношения, но народ «заводился»), стали вспоминать, что Баку как город был построен «армянскими руками», равно как и Сумгаит, а далее всё пошло само собой. Санки с горки надо только столкнуть, дальше они сами покатятся…

Отдадим должное и азербайджанцам: они народ терпеливый; сначала они не поддавались на провокации, роптали, митинговали, расходились — как и все, пользовались горбачёвской «свободой».

После выступления Аганбегяна начались митинги и в Нагорном Карабахе, и в Армении. Причем митинги с оскорбительным тоном в адрес азербайджанцев, вроде: «Почему я перед каким-то Мустафой должен отчитываться?!» Слово за слово, дрыном по столу…

В Сумгаите всё тоже началось с митингов. Перед собравшейся толпой появился первый секретарь горкома партии, попытался народ успокоить. Но толпа разогревается (её разогревают). Звучит вопрос об армянах: а что они говорят про нас там, в Нагорном Карабахе?! Секретарь видит, что страсти накаляются, что он ситуацией уже не владеет, и говорит, мол, хорошо, я сам встану во главе колонны, и мы пройдём по улицам маршем протеста. И началось это шествие. В результате ситуация вышла из-под контроля: по дороге начали громить квартиры армян — как бы стихийно. Экстремисты умело подогревали толпу.

Фактор толпы всегда играет отрицательную роль. А уж когда зверства начались — тут и подогревать никого не надо: всё!..

Для всех нас это был сильнейший психологический удар, хотя, повторяю, мы владели информацией. Но владеть информацией — одно, а видеть все это!.. На третий или четвертый день прибыл полпред ЦК КПСС Демичев вместе с Первым секретарем ЦК Компартии Азербайджана. Демичев выступил перед многотысячной толпой — проку никакого. Армянские семьи мы выводили под охраной на центральную площадь, чтобы обезопасить. Напротив горкома был Дворец культуры, между ними — большая площадь. Организовали питание, горячую еду. Привозили армянские семьи и из районов. Погружали на БМП вместе с солдатами и матросами, с нашими оперативниками. По дороге — и камни, и бутылки с зажигательной смесью — всё было… Вытаскивали армян из больниц, из-под ножей врачей-азербайджанцев, которые фактически добивали раненых армян. Мы уже на второй день каждую больницу, морг, операционную взяли под охрану. После того как прошла первая информация, что в больницах раненых добивают, мы срочно поставили заслон врачам-убийцам.

Работали в экстремальных условиях. Впервые было объявлено чрезвычайное положение. Тогда же приняли Закон о чрезвычайном положении. Воинской группировкой тогда командовал бывший командующий ЗакВО генерал Игорь Родионов, будущий министр обороны России. И что бы ни говорили о нём, что бы ни писали, но я свидетель: им было сделано всё, чтобы не причинить ущерба населению.

В средствах массовой информации прошёл очередной «накат» на людей в погонах: КГБ не справился с задачей, армия провоцирует толпу… Многие статьи были явно «заказные», поскольку писали их люди, побывавшие на месте событий и знавшие истинное положение дел.

Подполковник спецподразделения «Вымпел» Э. С. Абдулаев:

Осенью 1988 года активистам Народного фронта Азербайджана удавалось выводить на центральную площадь до 500 тысяч митингующих. Перед Домом правительства были разбиты палатки, где находились объявившие голодовку. Цель голодовки — вынудить руководителей компартии подать в отставку.

Азербайджанское правительство оказалось неспособным к решительным действиям. Тогда-то и были направлены в Баку спецподразделения КГБ «Альфа» и «Вымпел».

Надели на нас милицейские погоны. Все офицеры в одночасье стали рядовыми. Жили мы в помещении клуба республиканского КГБ, питались в тамошней столовой, и очень скоро нас разоблачили азербайджанские коллеги, с которыми приходилось встречаться в Афганистане. Они сразу поняли, что приехали мы в Баку неспроста.

Слава Богу, что отказались от операции по захвату лидеров в толпе. Нас могли облить кислотой, швырнуть бутылку с зажигательной смесью, начать стрельбу, наконец. А оружия, по оперативным данным, в толпе имелось в достатке. Началась бы такая мясорубка!..

Но одного из лидеров мы все же взяли. Ночью нас подняли по тревоге, погрузили в машины. Правда, не обошлось без казусов. В то время все перекрестки уже контролировались военными. И вот останавливают наши машины: «Пароль!» А мы пароль не знаем. Пришлось под дулами армейских БТРов связываться по рации с руководством. Только проехали один перекресток — на следующем снова пост. И точно такая же процедура. Словом, опоздали почти на час, вдобавок «наводчики» где-то напутали — и мы два квартала, гремя «железом», бежали по каким-то подворотням и дворам к общежитию, где, по сведениям, скрывался лидер НФА.

Окружили общежитие, вскрыли дверь — «Альфа» устремилась вперед. Через несколько секунд вынесли что-то, завернутое в одеяло, погрузили в машину. Фамилия задержанного была Панахов. Ему определили меру административного задержания на 30 суток, затем он был отпущен. Благодаря ночной операции этот человек сразу стал национальным героем. Потом он, кажется, возглавил подготовку боевиков на территории Ирана.

Автор: Дадим еще немного «отцеженной» хроники событий, происходивших в регионе, дабы проиллюстрировать скупые строки Меморандума и для более полного понимания — в каких условиях приходилось работать Г. А. Угрюмову и его команде. Это будет и иллюстрация преступной бездеятельности кремлевских сидельцев во главе с М. С. Горбачёвым.

Март 1988 г. Смена высшего партийного руководства Армении и Азербайджана («по состоянию здоровья»): И. Демирчяна на С. Арутюняна и К. Багирова на А. Везирова. Образование комитета «Карабах».

17 марта. Постановление пленума Нагорно-Карабахского обкома КП АзССР обратиться с просьбой к Политбюро ЦК КПСС решить вопрос о передаче НКАО Армянской ССР.

20 марта. В Ереване состоялся 200-тысячный митинг в поддержку НКАО.

4 июня. Начало голодовки 11 человек в Ереване в поддержку требований НКАО.

14 июня. Верховный Совет Азербайджанской ССР подтвердил сохранение Нагорного Карабаха в составе своей республики.

18 июня. Принято Постановление Верховного Совета СССР о решениях ВС Армянской ССР и Азербайджанской ССР по спорному вопросу о НКАО. Президиум ВС СССР считает невозможным изменение границ — со ссылкой на конституционную основу национально-территориального деления Азербайджанской ССР и Армянской ССР.

4 — 15 июля. Всеобщая забастовка в Армении.

5 июля. Войска под командованием генерала Альберта Макашова пытались вытеснить бастующих с территории аэропорта «Звартноц» под Ереваном, перекрывших взлетно-посадочную полосу. Один человек убит.

18 июля. Заседание Президиума ВС СССР, посвященное карабахской проблеме.

18 сентября. Нападение армян в с. Ходжалы в ходе «каменной войны». Применение огнестрельного оружия.

9 ноября. Разрешение на строительство домов для армян-беженцев в Хачин Тап (повод для обострения конфликта). 21 ноября строительство прекращено.

16 ноября. В бакинском сквере им. Сабира состоялся митинг студентов и городской интеллигенции. Всплеск националистических настроений в городе.

17 ноября — 5 декабря. Волна митингов в Азербайджане с требованием или ликвидации НКАО, или предоставления автономии азербайджанцам в Армении. Лидер Народного фронта Нимат Панахов требует от митингующих поклясться, что «ни один волос не упадет с головы армян».

21 ноября. Армянские погромы в Баку, Кировабаде, Нахичевани, Ханларе, Шамхоре, Шехи, Казахе, Мингечауре. Начало массового исхода беженцев из Азербайджана и Армении.

Конец ноября — начало декабря 1988 г. — полная депортация азербайджанцев из Армении (180–200 тысяч человек).

В ночь с 19 на 20 января 1990 года постановлением Президиума Верховного Совета СССР в столицу Азербайджана были введены войска. В результате беспорядков, по официальным сообщениям, «погибли 132 человека, ранено около 600. Ущерб от разрушений составил 5 637 286 рублей».

От себя добавим, что составитель официальной справки в нравственно-бухгалтерском отношении — удивительный человек: убытки подсчитаны с точностью до 6 рублей, а количество раненых округлено до сотни!..

Подполковник Александер Энверович Рамазанов:

В Баку я прибыл в составе милицейского полка внутренних войск, прибывшего из Киева. Разместились мы в пустом и разбитом спортзале какого-то профтехучилища в Разинском районе. Спали вповалку, и постепенно в углу росла гора изъятого холодного оружия, которое бросали в милиционеров, когда они пытались препятствовать этим диким демонстрациям, не давая митингам перерасти в резню. Стены спортзала были изрешечены следами пуль — видимо, это следы нападения на резервистов из Краснодарского и Ставропольского краёв, которые жили там до нас.

Что я отметил про себя. Раньше, в мирное время, если в Баку по улице шёл «чужой» — ну, угадывалось, что это не бакинец, то общительные азербайджанцы могли окликнуть его, спросить — откуда приехал, поговорить — и так далее. И всё это очень доброжелательно. А уж местные, встречая друг друга, обнимались, останавливались, делились новостями, наливали чай по пиалкам… Сейчас же этот тип общительного азербайджанца исчез — словно вымер! Бакинцы не смотрели друг другу в глаза. Бакинец, вчера ещё добропорядочный гражданин, но в этом всеобщем кровавом кураже ставший убийцей, боялся встретиться с глазами такого же убийцы; вчерашний добропорядочный семьянин, сегодня ставший погромщиком, боялся встречного взгляда такого же погромщика… Я видел десятки разбившихся армян, выпрыгнувших с верхних этажей, чтоб не попасть в руки тех, кто вломился в квартиру.

Общее впечатление от январского Баку 90-го года — это дыхание надвигающейся страшной и огромной беды. Люди, не могущие смотреть в глаза друг другу… Их уже повязала не ненависть к армянам и русским — их повязало преступление: пролилась кровь. Очнулись — а уже поздно! Убив кого-то, человек может проснуться только изуродованным: убийство это до конца дней будет держать его за горло: он — убийца!

Войска в Баку смогли предотвратить главное: уличные бои и сплошное кровопролитие. Понимание ситуации, оперативность и крайняя выдержка людей в погонах, тех самых, которых называли «русскими свиньями», «оккупантами», «убийцами мирных граждан» и похлеще, — по большому счёту спасли город от участи древнего Вавилона. Бакинцы — вечные должники у «русских свиней»: военных, спецназовцев, кагэбэшников. Вечные!.. Память бы им только не отшибло.

 

Глава 5

СТРЕЛЯЮЩИЙ РЕГИОН

Капитан 1-го ранга Я. Я.:

К началу событий в Баку внутри всех деструктивных сил мы имели прекрасные позиции. Мы внедрились во все их организации, в том числе и в Народный фронт. Знали про них всё: где расположены базы боевиков, их вооружение, квартиры, где они проживали, явки, участников, руководителей. Знал об этом и КГБ Азербайджана.

Когда после ввода войск в Баку в КГБ Азербайджана состоялось совещание, на котором присутствовал заместитель председателя КГБ СССР Пирожков, сотрудники возмущались: почему не была дана санкция на изоляцию провокаторов, руководителей развала, а прибегли к вводу войск и боевой техники? Ведь мы и без войск могли обезоружить всю их верхушку в результате одной операции! В принципе, это и есть дело спецслужб. И главное, мы бы действовали в рамках существующего законодательства: задержание, предъявление обвинения, арест — вплоть до суда. Доказательная база у нас была богатейшая.

Боевые структуры Народного фронта практически заняли город, перекрыли все трассы, заняли все госучреждения, морской порт. Блокировали аэропорт, пытались занять военный аэродром. Они были вооружены, имели свой арсенал.

Власть от руководства городом, республикой утекала не по часам, а по минутам… А нам не позволяли арестовать зачинщиков этой кровавой смуты. Мы имели полное досье и на Эльчибея, и на Нимата Панахова, и на других активистов. Знали, кто за ними стоит: турецкая и иранская разведки. Кстати сказать, Панахов затем сбежал в Иран. Его, правда, арестовывали после ввода войск, но отпустили.

Заместитель начальника 5-го Управления КГБ Азербайджана Карабаинов (потом он стал генералом, начальником 5-го Управления, затем начальником пресс-центра) встретился с Германом Алексеевичем, и тот предоставил ему полные данные о том, что Панахов работает на иранскую разведку, прошёл там выучку — в том числе и по части ораторского искусства. Что всё происходящее организовывается по заказу и не имеет ничего общего с демократией, свободой слова, правами человека, что идёт целенаправленная работа по дестабилизации обстановки. Карабаинов ответил: «Зря вы волнуетесь. Я побеседовал с Панаховым в изоляторе КГБ — нормальный рабочий парень. Ничего страшного, успокойтесь».

Как должны мы были себя чувствовать? А те десятки сотрудников, которые работали внутри этих подрывных групп и с риском для жизни добывали информацию?..

А как красиво говорил Панахов на митингах!.. Шербет! Рахат-лукум! Рабочие молились на него.

Баграт Рафаэлович Князчан:

Митингование в Баку после Сумгаита тянулось месяцами. Покушения на армян и русских не прекращались в республике и в столице: поджигали дома, убивали. Допустим, врываются ночью, выламывают двери, насилуют женщин, отбирают ценности, поганят квартиру. Что должны думать соседи-армяне? Естественно, как бы побыстрее уехать. Но на вокзалах билеты армянам не продают, контейнеров не дают… Мне приходилось и добывать билеты, и контейнеры, и сопровождать людей до посадки.

Условия поставлены такие: бросайте всё и мотайте отсюда, тогда не тронем. Случалось и так: по спискам увидят, что грузят армянский контейнер — крановщик его пару раз о землю шваркнет, потом только опустит на платформу. Внутри контейнера — каша из обломков мебели, стекла, посуды.

Было бы еще хуже, если бы не Герман. Он знал всю обстановку, его ребята с площади не уходили. Но что можно реально сделать, если на площади, как минимум, 50 тысяч наэлектризованных людей!.. Только иметь информацию и вырабатывать упреждающие решения.

Пару раз его ребята очищали площадь. Большую помощь оказало местное КГБ. Мобилизовали пять-шесть десятков автобусов (насколько я знаю, это была разработка Германа). На огромной площади ежедневно собиралось от 30 до 50 тысяч человек, а на ночь оставалось у костров тысяч пять. Подъезжали всё время машины, привозили митингующим водку, продукты. И вот: пять колонн автобусов разрезают площадь, милиция и переодетые сотрудники распихивают людей в автобусы и развозят по городу. Несколько раз так очищали ночную площадь. А что дальше: в отделениях переписывали фамилии и отпускали. «А я сижу просто ради интереса» — и докажи обратное…

Только пять постов досмотра я организовал на южном въезде в Баку: на 80-м километре, на 65-м, на 30-м и два прямо на въезде в город. Матросы тогда уже были вооружены. Багажник открывают — водка, палатки, продукты… Водку разбивали, палатки изымали. А везли спиртное ящиками из районов, коровьи, бараньи туши — на пропитание митингующим. Кто-то хорошо все это организовывал, чувствовалась невидимая рука кукловода.

Николай Алексеевич Медведев:

Я бы посоветовал тебе выделить отдельной строкой: Герману Алексеевичу не хватало власти и полномочий для того, чтобы реализовать всю ту информацию, которую органы безопасности имели. И лично он.

Автор: Николай Алексеевич Медведев правильно сказал о нехватке полномочий у тех людей, которые обладали полной информацией о создавшемся взрывоопасном положении в республике. Вспоминается книга Антона Ивановича Деникина «Путь русского офицера», где он рассказывает о смуте 1905 года: «На почве растерянности властей на местах выросло такое явление, не сроднее военной среде, как организация тайных офицерских обществ; не для каких-либо политических целей, а для самозащиты… Мне известны три таких общества. В Вильне и Ковно офицерство ввиду угроз террористическими актами по адресу высших военных начальников взяло на учёт известных в городе революционных деятелей, предупредив их негласно о готовящемся возмездии… В Баку дело обстояло более просто и откровенно: открытое собрание офицеров гарнизона постановило и опубликовало во всеобщее сведение: „В случае совершения убийства хоть одного солдата или офицера гарнизона, прежде всего являются ответственными, кроме преступников, руководители и организаторы революционных организаций. Преступники пусть знают, что отныне их будут ловить и убивать. Мы не остановимся ни перед чем для восстановления и поддержания порядка“».

В то время такое жёсткое заявление оказалось более чем действенным. Но — увы! — времена меняются, и Герман Угрюмов в иное время и при других политических обстоятельствах не мог действовать такими же методами… Он действовал другими.

Капитан 1-го ранга Я. Я.:

Сотни русских и армянских семей до скончания века должны молить Господа о царствии небесном для Угрюмова. У них, конечно, были и конкретные спасители, мужественно отбивавшие их от взбесившейся толпы, а затем сопровождавшие в безопасные места. Но Герман Алексеевич разрабатывал и лично руководил операцией по спасению мирного населения. От него зависело — как слаженно будут действовать другие.

Не забуду 1989 год, когда я получил по своим каналам информацию, что с целью запугивания командующего Каспийской военной флотилией готовится покушение на его сына, который вначале был курсантом Каспийского военного училища, а затем перевёлся в Ленинград. Они нашли его и там.

Я срочно доложил информацию Герману Алексеевичу.

— Быстро в машину, поехали!

Приезжаем к командующему, вошли вдвоём, доложили. Тот схватился за сердце:

— Мужики, это мой единственный сын! Какая от меня нужна помощь?..

Обмозговали все варианты, выбрали лучший, спланировали красивую и надежную операцию. Покушение на сына командующего не состоялось.

Что ещё мне представляется важным: ещё до начала кровавой свистопляски в Сумгаите и Баку у нас в Особом отделе существовал слаженный, сплочённый коллектив. Старшие товарищи помогали молодым, а не кичились своей опытностью, не стремились в угол загнать. Это ж здоровая атмосфера, способствующая профессиональному росту, подогревающая желание работать и совершенствовать мастерство. О себе скажу: школа, которую я прошёл с ним бок о бок именно в мирный период, очень многое мне дала! И в профессиональном, и в человеческом плане.

И вот когда грянул армяно-азербайджанский конфликт — ведь для всех это было так ново, непривычно, растеряться можно! То, что мы изучали в Высшей школе КГБ — это другое. Был сильный Советский Союз — влиятельное государство на международной арене, и вдруг он изнутри запылал. Начались такие страшные тектонические сдвиги в стране, что только в злой сказке можно сочинить!.. «Борьба с массовыми беспорядками». Да она в любой точке страны — разная, как и сами эти беспорядки. И каждый день, каждый час, в каждой отдельной ситуации — разная. И чётких инструкций — ты должен сделать то, а ты поступить вот так, а ты сказать следующее, а ты побежать туда-то и позвонить тому-то — их не существует. И нигде такое не преподают. В каждой конторе на любом этаже висит в рамке план эвакуации в случае пожара. Найдётся ль хоть один пожарник, который скажет: «Однажды я был свидетелем, когда эвакуация шла по утверждённому плану»?.. Нет же, конечно. Но непременно найдутся такие, которые оценят действия ответственного руководителя: бардака было мало, паника гасилась, наиболее ценное имущество было спасено.

И то, что в нужное время на нужном месте оказался именно Угрюмов со своей сплочённой, готовой к нестандартным ситуациям командой, — это Господний промысел. Я неспроста упомянул о команде: Угрюмов умел строить взаимоотношения внутри команды, с руководителями военными, гражданскими, партийными — любого уровня. И потому имел громадный авторитет.

Работать на прогнозном уровне — безусловно, это высшая одарённость. Всем ли она свойственна? Увы, нет. 1988 год. Уже грянули сумгаитские события. Я оказался по делам в Молдавии. Повстречался с коллегами, послушал людей на улицах (резануло ухо новомодное обращение друг к другу — «господа»), почитал местные газеты, посмотрел телевизионные выступления, отметил, как в парламенте различные группы выясняют отношения. В разговоре с офицерами подразделения разведки сказал:

— Ребята, если ничего не предпринять, вы скоро получите второй Карабах.

— Да Бог с тобой, не паникуй! Ты ж видишь, у нас всё спокойно. Да и молдавский народ не такой вспыльчивый и горячий, как в Закавказье. А то, что ты видел сборища у памятника Штефану Челмаре, плакатики на ограде Центрального парка — так молодой дури надо ж выход иметь. Да там и заводил-то — всего несколько человек…

— Попомните мои слова: если превентивных мер не примете, то завтра станете заложниками этих «нескольких человек». И все граждане республики с вами впридачу.

Так безмятежно чувствовали себя некоторые особисты не только в Молдавии. А потом-то, когда маховик раскрутился, стало «поздно пить боржом»…

По свидетельству одного из офицеров, однажды Герман Алексеевич даже сорвался и кричал на двух высоких чинов из МВД и КГБ, прибывших с проверкой на Каспийскую флотилию из Москвы:

— Вы что там, наших шифровок не читаете? Выходит, мои парни, рискуя жизнью, работают на «корзину»? Вы что, не информируете высшее руководство? Да вы понимаете, что развал страны уже начался?! Страну подпалили с юга, а мы вам этот прогноз давали еще год назад!!

У гнева тоже есть свои права, утверждал Уильям Шекспир. Генералы выдержали вулканический выброс эмоций капитана первого ранга, понимая, что это и есть тот самый предел, когда самообладание перестаёт быть добродетелью. Ему ответили, что Лубянка постоянно держит Горбачёва в курсе событий и сводки по ситуации в Азербайджане каждое утро кладутся ему на стол.

…Власть в Баку тем временем перешла к Народному фронту Азербайджана. Город был отдан на разграбление, на территории военного городка под охраной солдат внутренних войск и курсантов военно-морского училища укрывались от погромщиков сотни армянских и русских семей. Иностранных курсантов загодя отозвали домой представители их стран.

Что испытало неазербайджанское население в те дни, можно судить по некоторым письмам, опубликованным в различных патриотических изданиях. Вот, например, судьба бакинца Ю. В. Ерёмина:

«У меня убили отца. Топором разрубили голову. Из-за квартиры, которую прокуратура забрала себе. Вопрос о её возврате или компенсации поднять было невозможно. В прокуратуре сказали: лучше сиди и не дёргайся! Заставили подписать доверенность. В консульстве России консул Бойко ответил мне, что он „поднимать национальный вопрос“ не станет, а писать куда-то и жаловаться бесполезно».

Еще одна живая картинка из Баку 90-го года. Беженка Н. И. Таржиманова:

«Там творилось что-то невообразимое! С 13 января начались погромы, и мой ребенок, вцепившись в меня, кричал: „Мама, нас сейчас убьют!“ А после ввода войск директор школы, где я работала (это вам не на базаре!), азербайджанка, интеллигентная женщина, сказала: „Ничего, войска уйдут — и здесь на каждом дереве будет по русскому висеть!“ Мы бежали, оставив квартиры, имущество, мебель… А я ведь родилась в Азербайджане, да не только я: там еще бабушка моя родилась!..»

На улицах вывешивали плакаты: «Русские, не уезжайте: нам нужны рабы и проститутки!», «Война Армении!», «Ни одного армянина в республике!» — и им подобные. Подполковник Внутренних войск МВД СССР В. Гондусов рассказывает об увиденном тогда:

«Жёлтый „уазик“ катит по проспекту Ленина. У одного из перекрестков замечаем большую группу людей. Они стоят возле груды вещей. Одеяла, ковры, стулья, покорёженный от удара об асфальт холодильник, разбитый телефонный аппарат, детские игрушки, какая-то одежда… Этот домашний скарб вышвырнут из квартиры руками погромщиков. Вещи теперь лежат кучей вперемешку с грязным талым снегом, и смотреть на них жутко. На дереве, зацепившись за ветки, болтается пододеяльник.

В одном из дворов наткнулись на труп пожилой женщины, голова которой была пробита валявшимся рядом огнетушителем.

Рация сообщила о происшествии: в одну из квартир бросили взрывное устройство. Молодому армянину оторвало пальцы на руке. „Скорая“ приехала быстро. Поглядев на окровавленного человека, врач повернулся и, захлопывая дверцу, бросил: „Он нам не нужен“. Раненого, предварительно перевязав, отвез на служебной машине к родственникам политработник подразделения.

И следующая ночь в городе была такой же страшной, как и предыдущая. Вновь пылали костры погромов, лилась кровь невинных людей. На наших глазах военнослужащие отбили женщину, которую волокли во двор два молодых парня. Буквально в двадцати метрах от РОВД на мусорной свалке валялись, как страшные черные куклы, два обугленных трупа. Жгли людей и на привокзальной площади.

Блокировались эшелоны с техникой для воинских частей. Боевой технике и автотранспорту нанесены значительные повреждения. Саботировалось снабжение войск продовольствием, хотя на этот счет ими заключены соответствующие договоры».

18 января на митинге перед многотысячной толпой выступил кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС Е. М. Примаков. Его слушали, пока он говорил. Едва он закончил, радикальные лидеры НФА сделали всё, чтобы у толпы от услышанного ничего в памяти не осталось. 19 января с ними встретился председатель КГБ республики В. А. Гусейнов. Но «победителям» эта встреча нужна была так же, как зайцу «здравствуй»…

Ввод войск в Баку электронными и многими печатными СМИ был преподнесен как военный беспредел Советской армии и её командования. Что же волновало в ту пору законодателей общественного мнения?

Февраль того же 90-го года, популярная телепрограмма «Взгляд». Сюжет о том, как тяжко живётся московским педерастам и лесбиянкам, как они «не находят сочувствия и понимания» у общественности, однако полны решимости стойко бороться за свои права. Затем появляется на экране народный артист Михаил Ульянов и сообщает о «большой беде», которая только что произошла: случился пожар в здании Союза театральных деятелей. В конце передачи — записки из зала, на них перед телекамерой отвечают «мэтры». Записка с деланной простецой и наивностью: «В последнее время часто слышишь о русофобии. Скажите, какие в нашей стране существуют русофобские издания, в которых можно прочитать русофобские статьи?» Отвечает Олег Попцов: «При чем тут органы печати? Главное — создать миф! Миф о русофобии был успешно создан, а коль создан — с ним борются, чтобы оправдать те или иные движения, поступки».

Бывший Председатель КГБ СССР В. А. Крючков в двухтомнике мемуаров «Личное дело», правда, упоминает совершенно противоположный миф — о «русском фашизме» — и даже называет его создателей — сионистскую организацию «Бнай Брит» («Сыны Завета»). А с «мифом о русофобии», продравшим меня до озноба, мне довелось столкнуться в августе 1991 года во время одной из встреч с доктором юридических наук Галиной Ильиничной Литвиновой. К назначенному часу я приехал в Институт государства и права. Галина Ильинична извинилась, что назначила встречу на одно время сразу двоим: «У меня тут женщина из Загорска, я её скоро отпущу».

Женщина из Загорска оказалась беженкой из Баку. Внешне похожа на внезапно постаревшую девочку-подростка, бледная, руки трясутся, сильно заикается — так, что порой трудно разобрать речь. Проблема её такая: по какому пункту из юридических документов их семью должны считать беженцами? Их с мужем не прописывают, пособий не выплачивают, на работу не принимают («Правда, я шитьем пытаюсь подрабатывать, полы в подъездах мою»), статуса беженцев не присваивают. Галина Ильинична стала объяснять, что в СССР нет юридического документа, регламентирующего статус беженца, но есть документы международные, подписанные и нашей страной, из которых следует… — и так далее. Беженка взяла лист бумаги, авторучку, но записать ничего не смогла — руки тряслись так, что ручка оставляла на листке только прыгающие каракули. Я взялся помочь.

Закончив писать, спросил беженку, кивнув на ее трясущиеся руки:

— Это отчего у вас так?..

— Ой, да сейчас уже почти прошло! Я и говорить сейчас стала лучше. (А я-то, грешным делом, думал, что хуже уже некуда!) А вот когда нас убивали…

— Где вас убивали?

— Да в Баку, где мы жили. В феврале 90-го вечером выломали дверь, мужа чем-то ударили по голове, он без сознания валялся все это время, меня били, разорвали одежду. Потом меня прикрутили к кровати, сказали: «Смотри, сука, и запоминай!», — и на моих глазах начали старшенькую насиловать — Ольгу, двенадцать лет ей было. Вшестером. Хорошо, что Маринку четырехлетнюю в кухне заперли, не видела всего этого… Потом пограбили, побили всё в квартире и велели до вечера убраться. Когда мы бежали в аэропорт, мне чуть не под ноги упала девчоночка — выбросили откуда-то с верхних этажей. Вдрызг!.. Её кровь мне всё платье забрызгала… Прибежали в аэропорт, а там говорят, что мест на Москву нету. На третьи сутки кое-как улетели. И всё время, как рейс на Москву — ящики картонные с цветами десятками загружали на каждый рейс. И в аэропорту всё издевались, убить обещали. Спасибо военным, они нас взяли под охрану и на самолет помогли сесть… Я тогда говорить вообще не могла. А сейчас, — на губах её появилось что-то наподобие улыбки, — сейчас намного лучше разговариваю. И руки уже не так трясутся…

Когда она ушла, Литвинова помолчала немного и сказала:

— Сколько же я выслушала подобных историй!.. Есть и похлеще той, что вы только что услышали. Запредельные для понимания!..

Герман Угрюмов, знавший поэзию Есенина почти наизусть, наверняка не мог в эти дни не вспомнить классическое его стихотворение:

Подполковник группы спецназа «Вымпел» Эркебек Абдулаев:

15 января 1990 года спецгруппы КГБ СССР прибыли в Баку. Мы разместились в гостинице «Апшерон» на правительственной площади, ходили в штатском. Что запомнилось? Многотысячной толпы не было, но чувствовалась скрытая напряженность. Очень чётко действовали силы Народного фронта. К примеру, я видел колонну военной техники, заблокированную мощными КамАЗами, груженными камнем, и мотострелковая рота не могла двинуться ни назад, ни вперёд несколько суток.

По оперативным данным, руководство Народного фронта планировало широкомасштабную операцию в Нагорном Карабахе. 20 тысяч азербайджанских боевиков находились на подступах к Степанакерту, который защищал кадровый полк Советской Армии и один полк Внутренних войск. Сил явно не хватало. В Карабах 18 января срочно перебросили основную часть людей из «Альфы» и «Вымпела», взвод «краповых беретов», роту спецназа Советской Армии. Я был в этом сводном отряде. В Степанакерте нам дали список семнадцати активистов, из которых сумели задержать тринадцать человек и отправить вертолетами в Ростов. Через 30 суток они были отпущены.

Как оказалось, основные события разворачивались всё же в Баку. Еще неизвестно, что произошло бы, если бы двадцать тысяч вооружённых боевиков оставались в столице. Радиоразведка перехватила срочную команду: «Всем возвращаться в Баку!» Но дороги были уже заблокированы войсками.

Автор: Герберт Кларк Гувер, 31-й президент США, отмечал в одном из документов консультативного характера: «Разведка имеет дело со всем тем, что необходимо знать, прежде чем предпринять какое-либо направленное действие». Это аксиома. Задача разведки — добыть точные и неопровержимые данные. Информационная открытость немало этому способствует. Оценить её и её значимость — это уже работа аналитиков.

Ассоциация «Братья-мусульмане» была создана в 1928 году при активной поддержке Лондона (англичане всё-таки предпочли в то время остаться в тени) — на свою голову, как выяснилось позже. Аналогичную ошибку повторили США, инспирировав и поддержав движение «Талибан» — за что платить по счётам будут ещё довольно долго. Артур Шопенгауэр предупреждал подобных инициаторов: «Тот, кто пришёл в этот мир с желанием его переделать, должен радоваться, если ему удастся унести ноги».

Капитан 2-го ранга Вячеслав Авт-ов:

Зная азербайджанский менталитет и некоторый набор слов по-азербайджански, Герман Алексеевич легко мог общаться с местным населением. Когда в Баку шли погромы, мы находились в городе, и нам надо было срочно попасть в Управление. Я вырулил на улицу лейтенанта Шмидта и понял, что мы попали если не в ловушку, то в очень крепкий переплёт. Улица не заполнена, а просто забита людьми: огромная беснующаяся агрессивная масса. Из машин, кроме нас на чёрной «Волге», — никого. Нас тут же обступили, взяли в кольцо. Просто счастье, что никто не заподозрил в нас армян — разорвали бы машину, как картонную. Что делать? Герман Алексеевич открыл дверцу. Спокойно вышел из машины и спрашивает по-хозяйски:

— Кто здесь старший?

Не ожидали такого поворота. Пауза. Угрюмов опять, но уже громче:

— Я вас спрашиваю: кто здесь старший?!

Выдвинулся один, назвался — то ли Мамедов, то ли Исмаилов.

Герман Алексеевич делает властный жест:

— Гяль бура! (Иди сюда!)

Тот подошёл.

— В чем дело, что вы тут творите, чем занимаетесь? Разве не знаете, что военные с вами и мы вас в обиду не дадим. Но кто ж так дела проворачивает! Надо всё делать грамотно, понял? А чтоб грамотно — надо кое-что соображать. Так вот, слушайте: сейчас мы всё организуем так, как надо. Ждите меня здесь, никуда не расходитесь, я скоро вернусь.

Сел в машину и сказал: «Трогай!» Минуту назад нас окружала разъярённая толпа, готовая разорвать живьём, а тут — тишина, на лицах застыло выжидательное недоумение. Вежливо расступились. И я поехал по живому коридору. Метров 350 тянулся этот «коридор»…

Конечно, мы не вернулись. У Германа Алексеевича находился секретный документ, и нельзя было допустить, чтобы он попал в чьи-то руки. Оружия при нас не было. А случилось это на второй или третий день после начала бакинских погромов, в январе 1990 года, еще до ввода войск.

Автор: В таких случаях выручить может только личное самообладание, умение в одно мгновение угадать накал страстей толпы, подчинить её своей воле и без малейшей фальши сыграть свою роль. Дрогни голос, мускул лица, выбери иной тон, скажи не то словечко — и толпа безошибочно это уловит. И тогда — конец!..

В эти дни особисты почти не спали. Когда отдыхал сам Угрюмов — непонятно. Возможно, успевал забыться в короткие минуты переезда с объекта на объект.

— Герман Алексеевич, — обратился к нему как-то один из помощников, — вы бы прилегли на полчасика, вроде ничего экстренного не предвидится. А если что — сразу вас разбужу!

— Знаешь, что бы тебе ответил государь-император Николай I? «В моем государстве вечно на часах должны быть три человека: священник, доктор и я». Есть и хорошая русская пословица: тогда будет досуг, когда вон понесут. Свободен!

Виктор Алексеевич Смирнов:

Бакинские события моментально стали известны во всех уголках страны, и со всего Союза Герману начали звонить коллеги, просто знакомые, чтобы он помог выбраться из пекла оставшимся семьям, родственникам. И сколько ж он русских и армянских семей спас — кто бы подсчитал! Наш сотрудник Измаденов Александр Викторович (сейчас он генерал-лейтенант) жил тогда в Баку, и его семье существовала вполне реальная угроза — Герман вывез её. А постреливали там регулярно и нешуточно, но при этом он не потерял ни одного сотрудника.

Очень тесно он работал с командованием Каспийской флотилии. Командиром её в то время был вице-адмирал Владимир Ефимович Ляшенко (сейчас, к сожалению, покойный). Так вот, Ляшенко и все командиры Каспийской флотилии, наверное, ни одного решения не принимали без участия Германа Алексеевича. Потому что у Угрюмова в руках была вся полнота информации и чётко, бесперебойно, отлаженно работавший отдел высококвалифицированных сотрудников, на которых всегда можно было положиться.

Практически всех своих ребят он потом представил к государственным наградам, но, как у нас нередко бывает, наградили не всех. Но самого Германа отметили.

Юрий Алексеевич М-цев:

Решения он принимал такие, которые не позволяли Народному фронту целиком овладеть ситуацией. В итоге сумел эвакуировать и отдел, и семьи сотрудников, сам выехал последним. Действовал очень продуманно. Наша контрразведка знала, что готовятся два или три покушения на членов семей офицеров Каспийской флотилии, которые готовились к отъезду, на него самого. Сумели отвести беду. Он придумывал различные комбинации, ложные варианты умело доводил до боевиков Народного фронта, устраивал «утечки» информации о ложном продвижении автобусов или грузовиков, сам же вывозил людей безопасными маршрутами. То есть применял нормальные оперативные хитрости.

Руслан Михайлович Арешидзе:

Позже я спрашивал его: мол, ты еще до Сумгаита говорил мне, что всё будет нормально. Что ж вы, не могли заранее взять зачинщиков? Он сказал:

— Руслан, мы сделали всё, что могли. Может, даже больше. Всё остальное зависело от политиков.

Он тем не менее всегда был настроен по-боевому. Не в том смысле, что «мы им головы мигом поотрываем!», а делал своё дело в соответствии с возникшей ситуацией. Оптимизм его не покидал.

Капитан 1-го ранга Я. Я.:

Неподалеку от военно-морского училища находился арсенал. Перед вводом войск, в январе 1990 года, боевики попытались арсенал захватить. Одним из элементов нашей работы было разложение боевиков, чтобы они отказались от своих замыслов. Его мы постоянно использовали. Из числа местного населения мы знали немало трезво мыслящих людей, которые понимали, куда боевики ведут народ и чем все это может кончиться.

Мы успели получить от них упреждающую информацию, что к нам из центра города движутся четыре КамАЗа, набитые вооруженными людьми. По боевой тревоге подняли училище, всех вооружили, расставили по местам. Связались с командованием Каспийской флотилии (на проводе был вице-адмирал Жданов) и в считанные минуты обговорили тактику действий. Уже на подступах к училищу послали вперёд помощников из местного населения, чтобы те предупредили боевиков: никто вас здесь хлебом-солью встречать не собирается, так что лучше не соваться, иначе могут быть большие жертвы. Это отрезвляющий фактор.

КамАЗы остановились на подъезде к арсеналу, от них подошла делегация для переговоров. Бородачам с автоматами показали вооруженных людей, которые имели свои сектора ведения огня, постращали. Почувствовали, что у них был расчёт на то, что мы будем лишь защищаться словесно, что ли, а стрелять не будем. Поспешили их разочаровать, что нами получен приказ: в случае, если они сунутся к арсеналу, стрелять на поражение.

— Да ты што, командир! Нас тут полторы тысячи, и все с оружием!

— А ништо, «командир». Вот и ладно, коль так, как ты сказал. Пятьсот мы уложим сразу, а остальные пусть подумают. Приказ получен, патронов хватит, а приказы мы выполнять умеем. Или есть на этот счёт какие-то сомнения?.. Если нету — тогда, надеюсь, задача понятна?!

Уехали. Таких попыток было несколько.

Баграт Рафаэлович Князчан:

Арсенал для них был очень лакомым куском. Сколько было нападений — я уже и не упомню. Люди Германа работали ночами под охраной. В Баку было три арсенала. Один в городе, в поселке Зых — это «корень» Апшеронского полуострова. Еще с царских времен построенные подземные хранилища: ракеты, снаряды, торпеды, глубинные бомбы — всё для флота. Это центральный арсенал, очень капитально обустроенный. Филиал центрального арсенала находился от центра Баку на юг, в сторону Ленкорани, в поселке Гобустан, недалеко в горах: не подземный, а наземный. Там орудия корабельные, пулемёты разного калибра, разнокалиберные орудия для СКРов — сторожевых кораблей 40-го и 50-го проектов. Там же находился наш запасной командный пункт командования флотилии: огромные подземные помещения с принудительной вентиляцией и кондиционерами, автономной электростанцией и системой связи. Целый городок с казармами. Народу немного: в основном связисты и обслуживающий персонал — что-то около 80 человек. Охрана небольшая.

И третий — у «клюва» Апшеронского полуострова, в 63 километрах от «корня» полуострова. Здесь были и подземные, и наземные хранилища, где хранился НЗ на случай войны. Здесь же складировалось и химическое оружие. В 30 километрах от склада был наш военный аэродром «Кала».

Именно на третий склад чаще всего нападали боевики, зная, что там колоссальные запасы вооружения. Все их атаки были отбиты.

Капитан 1-го ранга Я. Я.:

С боевиками мы практически всегда встречались по нашей инициативе. Чтобы знать обстановку, мы должны были вступать с ними в контакт — знать, с кем мы имеем дело. Хотя внутри их подразделений и имели своих людей. Встречались не за столом, уставленным винами и фруктами, это были конспиративные встречи. Давали слово чести, слово офицера, что со встречи он уйдёт без проблем. Слово чести ни разу не нарушили.

В разговорах пытались убеждать, вести диалог на равных. Мы не боялись выходить в толпу еще в Сумгаите. Ходили в форменке, как и положено морякам. Тогда военным ещё доверяли и с нами разговаривали. Мы так строили беседу, что люди раскрывались и невольно давали информацию. Когда вычисляли лидеров, искали пути выхода на них, чтобы пообщаться с ними. Сколько подобных мероприятий было проведено — не счесть!.. Наше спокойствие и уверенность срабатывали: нас старались открыто не трогать.

Герман Алексеевич сам выезжал на встречи, проявлял неоднократно личное мужество. Боевики его приговорили. Он нащупал их источники финансирования и стал «наступать на пятки». Но он ехал на встречу даже тогда, когда точно знал, что за ним охотятся. Умел смягчить самых оголтелых оппонентов, но попадались всякие экземпляры.

Вячеслав Авт-ов:

Мы выехали в город для очередных переговоров с кем-то из лидеров НФА, остановились в толпе. Бакинцы в тот период дневали и ночевали на улицах и площадях. Германа Алексеевича уже многие узнавали, да и трудно было не узнать: гигант, глыбина! Лидер на встречу пока запаздывает, и Герман Алексеевич пытается говорить с толпой, а один авторитет — судя по замашкам, из тех, кто обычно толпу заводит, — все время перебивает его, орёт что-то по-азербайджански. Герман Алексеевич опытным взглядом сразу отметил в толпе его нукеров. Заметил, что они вооружены. Быстро поворачивается к этому авторитету и так спокойно, тихо говорит ему:

— Подойди поближе.

А среди гомонящего народа поди разбери, что он сказал. Авторитет напрягся — всё-таки к нему обращаются:

— Чэво сказал? Нэ по-онял!

— Подойди, говорю, поближе, — так же спокойно, но тише. Нукеры тоже придвинулись, оружие уже держат открыто: телохранители. Только бородач приблизился, Герман Алексеевич одним движением сунул ему в штаны гранату, за ремень. А от кольца — веревочка к пальцу привязана… Тут уж голос у него другим сделался:

— Боевиков всех — убрать! А хочешь стать шахидом — полетели на небо вместе.

Тот рявкнул — боевики в момент испарились.

Однажды ночью позволил мне немного отдохнуть, но только я приклонил голову к подушке — звонок:

— Срочно ко мне!

Являюсь. Он говорит, что неожиданно осложнилась обстановка: боевики захватили часть судов и блокировали выход из бухты. Настроены истерично и крайне агрессивно. Якобы они владеют информацией, что на кораблях мы вывозим не беженцев, а секретные архивы и оружие. Требуют проверки.

— Я договорился встретиться прямо в море с их представителями, но некому вести катер. Решай: ты как? Но учти одно: ситуация крайне серьёзная, можем и не вернуться.

— Герман Алексеевич, уже решил: я с вами.

— Тогда слушай меня, хохол. Сегодняшняя поездка и судьба наша будет зависеть от того, насколько нам с тобой повезёт. Оружие нам брать нельзя. Но если попытаются нас взять живьём, то зачем нам мучиться? Всё равно поглумятся, а потом скормят рыбам. Лучше взорвём и себя, и их до кучи. Я вот что придумал…

И мы смастерили себе по приспособлению — такому, знаешь, «мечта камикадзе»… «Эфку» примотали скотчем к поясному ремню на спине, отогнули усики у чеки, к кольцу привязали веревочку, ее пропустили через рукав, и конец веревочки закрепили на широкой резинке, которую надели на большой палец. С виду резинка похожа на пластырь, подозрений вызвать не должна. Попытаются нас взять — «дёрни за верёвочку — дверь и откроется»… прямо на тот свет.

Приехали на берег, вышли. Море неспокойное. Он встал у самой кромки прибоя, помолчал. Потом, словно про себя, негромко начал:

— Ваши стихи, Герман Алексеевич?..

— Господь с тобой, я так не умею! Это Павел Васильев. Великий поэт, между прочим. Поэтический преемник Сергея Есенина. Вот ещё, послушай, его же:

Так что, хохол, выходим в море — ловить золотую рыбицу. И помни, о чем мы с тобой договорились. Заводи мотор!

Я завёл катер, поехали. Погода преотвратная: холодный ветер, дождь. Нас уже ждали. Встали на рейд — вижу, что фарватер в бухту нам перекрыли. Всё, мы в ловушке. К нам на борт запрыгнули четыре автоматчика, направили стволы (предохранители сняты): «Сидеть и не шевелиться!»

— А разговаривать-то можно? Все-таки как-никак на переговоры приехали.

Бородачи совсем молодые, морды фанатичные, в глазах, кроме свирепости, ничего не читается. По всему видно, что их хорошо проинструктировали, и как только будет отмашка — не задумываясь, резанут из всех четырёх стволов.

— Ну, коль разговаривать можно, то, пока вашего начальства нет, я вам анекдот расскажу — как раз к случаю, про наши с вами суровые будни. — И давай им травить анекдоты.

Я был в таком напряжении, что уж не припомню, о чём они были, но ситуацию он разрядил. «Переговорщики» появились, когда мы окончательно замёрзли. В результате выборочно осмотрели несколько кораблей, обшарили трюмы, все корабельные закоулки — оружия нет, есть только трясущиеся от страха старики, женщины и дети. Помнится, одна родила прямо в море… Закончились переговоры миром — нас отпустили, убрав судно с фарватера: «Ступайте домой!»

Четыре часа мы просидели с ним под прицелом, у меня рука уже занемела от напряжения — та, к которой верёвочка была привязана. Вернулись в порт, вышли из катера, пересели в «Волгу». Доехали до его дома, вылезли из машины. Уже светать начинает.

— Ладно, — говорю, — Герман Алексеевич, я пошел. — А жили мы с ним ровно в 230 метрах друг от друга, я шагами промерял.

— Нет, машина тебя довезет! — голосом непривычным. Смотрю — у него по щекам слёзы текут.

— Что с вами, Герман Алексеевич?!

Он прижал меня к себе, постояли так немного.

— Ничего, ничего, порядок. Я тебя сохранил, значит — порядок…

У меня самого до сих пор слёзы на глазах наворачиваются, когда вспоминаю этот эпизод!.. О себе не думал. Хотя я тогда еще был холостым, а у него жена и двое парнишек.

Александр Угрюмов, сын:

Я помню, когда он после той ночи появился дома, мы кинулись к нему, чтобы обнять. Он с шутками нас тихонько отстранил: мол, потом наобнимаемся, а пока вы меня «разминируйте». Мы помогали снять куртку, отмотать скотч — и далее по его команде проделали всё, чтоб снять гранату. Он при этом всё время балагурил: дескать, моё «хозяйство» мне ещё пригодится, зачем его азербайджанцам дарить. Граната была в укромном месте, куда при обыске обычно не заглядывают…

Капитан 1-го ранга Я. Я.:

Казалось бы, в той обстановке особистам в городе появляться было противопоказано. Так оно и есть. Но тем не менее работали. Да как красиво! На улицах Баку — стихия полного разгула, шляются вооруженные боевики, жгут костры митингующие толпы. А одному нашему сотруднику, Гр-ову Валентину Несторовичу, надо идти на встречу с источником. Что он делает? Надевает офицерскую форму и спокойно идёт на явочную квартиру. Перед домом, куда ему надо зайти, человек 25 вооружённых боевиков. Он так достойно вёл себя, что прошел сквозь них, и они его не тронули. Провёл встречу и так же спокойно возвратился в часть. А взять Ивана Ч-ва, который с группой в сто курсантов держал оборону здания ЦК КПА, имея приказ не стрелять!..

Мы, оперативники, работали в основном ночью. У меня были встречи в городе в 12 ночи, в час, в два… Бывали такие ситуации, что или наш патруль может тебя пристрелить, или бородачи из НФА прирежут. Герман Алексеевич как руководитель Особого отдела мог не ходить на многие операции, а всё-таки ходил. Если можно было не посылать сотрудника — ехал сам. Рисковал сильно! Это был Опер с большой буквы. Профессионал высшего класса, которых — по пальцам!..

Капитан 1-го ранга Иван Андреевич Ч-в:

Когда народ в Баку взбаламутился и решил брать приступом здание ЦК, Герман Алексеевич лично поставил мне задачу: не допустить, чтобы толпа прорвалась в здание, и обеспечить охрану второго секретаря ЦК Компартии Азербайджана Виктора Поляничко. Выделил мне не сотню, а 250 курсантов училища и 13 офицеров. Я, капитан-лейтенант, назначен старшим этого отряда. Мы сумели просочиться в здание ЦК и заблокировать его. Перед зданием на площади сооружена виселица, на ней собирались вешать членов ЦК. Толпа на площади росла на глазах: 20 тысяч, 30 тысяч, 40 тысяч… Ко мне каперанги подходили с вопросом: что делать? Потому что знали: за мной, молодым особистом, стоит Герман Алексеевич. А его имя на Каспии очень много значило, а в училище — и говорить не надо!..

Мы зафиксировали в толпе людей с оружием, следили за ними, чтобы не было от них провокаций. Но ситуация уже патовая: толпу ораторы и подстрекатели довели до белого каления: одна искра — и она повалит на нас. Присутствие военных, увещевания перестают иметь значение. Я из кабинета Поляничко звоню в Особый отдел:

— Герман Алексеевич, ситуация выходит из-под контроля. Ваши рекомендации?

— Ваня, срочно подключай Поляничко и используйте женский фактор. Выставляйте перед зданием цепь женщин, проинструктируйте самых красноречивых. На Востоке к женщинам прислушиваются.

Мы срочно собрали всех сотрудниц аппарата ЦК, всех работниц — большинство азербайджанки, но были и русские, — и они вышли цепью, взявшись за руки, и хором прокричали: «Нет!». Мы уже передёрнули затворы, отсчитали патроны (один для себя), но тут толпа немного поутихла, стало возможным вести хоть какой-то диалог.

Тем временем ребята из группы «А», переодев Поляничко в рабочую спецовку, вывели его подземными коммуникациями из здания ЦК, а я получил по телефону сообщение:

— Иван, держитесь, к вам идет подкрепление!

Морем доставили на катерах курсантов училища, они высадились на побережье, но к зданию ЦК пройти так и не смогли: толпа на площади была словно сцементированная. И перед тем как бородачи из НФА обрезали нам телефонный кабель, я услышал в трубке:

— Ваня, подкрепления не будет, но ты запомни: я тебя с ребятами не брошу!.. — И обрыв связи.

До сих пор эти слова звучат во мне колоколом…

И после того как мы встретились, я сказал ему:

— Герман Алексеевич, дальше я с вами готов идти и ехать хоть куда, в любом качестве, на любую должность.

Сказать про Угрюмова: Учитель — это почти ничего не сказать. Он был учителем не только в плане профессиональной подготовки, а учителем по жизни вообще: как должен выглядеть настоящий мужчина, русский офицер. Многограннейший человек!

Когда мы уходили с Каспия после распада Союза, то говорили между собой, что какими бы прекрасными людьми ни были наши будущие начальники, но шеф у нас был и останется один — Герман Угрюмов. Наверно, это можно назвать своеобразным мальчишеством, юношеским максимализмом. Тем не менее…

Генерал-майор Юрий Александрович Калганов:

Я прилетел в Баку перед вводом войск вместе с группой антитеррора «А». Добрались до Особого отдела, захожу в кабинет Угрюмова. Передо мной — смертельно уставший, совершенно измотанный человек, заметно похудевший, осунувшийся, круги под глазами. Я даже опешил — передо мной другой человек, только сильно напоминающий Германа Угрюмова.

— Герман Алексеевич, ты на себя давно последний раз в зеркало смотрел?..

— Товарищ генерал, я ж не пушкинская царевна, да у меня и зеркала в кабинете нет.

Телефоны у него звонили непрестанно — ситуация нестандартная в масштабах государства. Разумеется, мы нашли время, чтобы выработать диспозицию, как говорят военные.

Я остановился в районе дислокации 4-й армии, связисты быстро наладили сообщение с Германом Алексеевичем. У меня была связь ВЧ, ЗАС, не было только «Кремлёвки-2». Кремлёвское руководство самоустранилось, а тут каждая минута на вес золота!.. Ввод войск практически неизбежен — в городе идут погромы, гибнут мирные люди. Вопрос: что нам делать, если войска введут в Баку? Связался с Угрюмовым, решили, что главное — сохранить людей и Каспийскую флотилию. Остальное — само собой.

Потом утром такого-то дня мне сообщают, что дан приказ о вводе войск в Баку. Армия не медлила — вошли. Всё, что касалось оперативных вопросов, я докладывал генералу Валентину Варенникову, он был в курсе всех событий, скрытых от «армейского» глаза. По линии Лубянки я получил указание, выполнение которого могло быть возложено только на Германа Алексеевича. Он оказался у аппарата. Я поставил ему задачу, подчеркнув, что этого требует Москва, и услышал в трубке:

— Юрий Александрович, пойми, я реагирую адекватно, поскольку хорошо знаю обстановку. Выполню любую поставленную задачу, только… дай мне один раз поспать хоть шесть-семь часов, а? А потом — Бога ради!..

Вячеслав Авт-ов:

Важный момент — вывод Каспийской флотилии из Баку в 1992 году. Герман Алексеевич почувствовал, что ситуация в какой-то мере упущена, поскольку глобального значения вопросы решались на уровне Москвы — и тут он был бессилен. И он начал прорабатывать вопрос о выводе нашей спецтехники — инициатива была его! — о передислокации отдела. Делёжка шла тяжело. Азербайджанская сторона сначала предлагала 50 на 50 %, потом заговорили иначе и жёстче: мол, а при чем тут Россия? Мы объявили о суверенитете, стало быть, всё нам — и никаких разговоров-переговоров!

От слов легко переходили к делу. Много нападений было на воинские части, воровали автомобили — причем не скрываясь, средь бела дня. Останавливали машину, выбрасывали людей, избивали их и спокойно уезжали. И Герман Алексеевич разработал план вывода автотранспорта. Мы вывели его в два этапа. Герман Алексеевич подключил людей из числа местных, которых мы хорошо знали. Пустили слух, что должны в такой-то день ехать в Махачкалу, а сами в другое время уехали совсем в другую сторону иным маршрутом. «Дезу» мы запускали регулярно. Помогали в этом простые люди. КГБ Азербайджана уже работал только на себя: как себя обезопасить. Русских, армян повыгоняли, начали делить портфели. Их менталитет сыграл в нашу пользу: мы всё время работали на опережение.

Архивы мы вывезли средь бела дня, в обеденный перерыв, в субботу, зная, что это время азербайджанской сиесты — как в шуточной песне: «Все лежат на солнцепёке, чешут пятками живот».

Если бы мы не вывезли архивы, нас бы постигла участь «Штази». 3 августа 1992 года погрузили на разведкорабль «Анемометр» всё, что считали нужным, и взяли курс на Астрахань. На полных парах, сколько могли выжать узлов, рванули из бухты. Я был старшим на переходе.

На тот момент техники у нас практически не было. На запросы НФА Герман Алексеевич отвечал, что техника в командировке, через неделю вернётся. Людей, которые помогали с вывозом, мы надежно спрятали. «Где такие-то люди?» — «Сказано: в командировке. Скоро будут».

Виктор Алексеевич Смирнов:

Думаю: слава Богу, что выводом Каспийской флотилии занимался Угрюмов, а не кто-то другой. Ситуация была тяжелейшая. Советского Союза не существует, республика объявила о государственном суверенитете, в этой ситуации Особый отдел — уже практически не по праву загостившийся на чужой территории. И с ним ещё цацкаться? Мы у себя дома, это всё наше — и кончен разговор! Мотайте в свою Россию, пока трамваи ходят…

Возложенную на него задачу Герман выполнил блестяще. Тут у него немного были развязаны руки. Дело в том, что в то время начальником военной контрразведки был вице-адмирал Жардецкий — уважаемый человек, который не боялся принимать ответственные решения. После «путча» ГКЧП его освободили от должности, не обращая внимания на огромные заслуги.

Александр Владиславович Жардецкий:

С Особым отделом Каспийской флотилии Москву связывал отдельный кабель. Народный фронт, придя к власти, имел возможность прослушивать любые телефонные разговоры — из здания ЦК, Совмина, КГБ республики, прокуратуры. Спецсвязь с Германом была единственной защищенной нитью, куда они не могли проникнуть. По этой связи он докладывал о ситуации, по ней же получал из Центра распоряжения.

В Каспийском училище было много секретной документации. В частности, по АПЛ, поскольку там готовили химиков для атомного флота. (Дурацкое решение, говоря задним числом, но что поделаешь — так было.) Я помню, что говорил ему: «Герман, сделай всё возможное, чтобы в сейфах не осталось ни одного листочка!» Герман занимался не только своим отделом, он вывез и все документы командования Каспийской флотилии.

Выход из бухты им пытались блокировать. Угрюмов предложил выделить несколько кораблей, которые бы, скажем так, проложили судну с архивами чистый фарватер. Стрельба была, но жертв не было: стреляли на испуг — под форштевень, поверх голов.

Всё оружие вывезти, естественно, не смогли, но большую часть — да. Там же были стационарные установки, береговая артиллерия еще с Первой мировой войны — чуть ли не с картузным заряжанием. Их взорвали вместе с капонирами.

ГРУшники базировались не в военном городке, а в самом Баку. За городом, километрах в пятнадцати, у них был небольшой отряд — порядка ста человек: в основном слухачи — слушали эфир. Их и документацию тоже вывозили на кораблях Каспийской флотилии. Герман их знал, и они его хорошо знали, сотрудничали тесно.

Оперативное чутьё ему было Богом даровано. Еще до пролития крови в Азербайджане к нам поступила информация, что среди азербайджанских чекистов появились отдельные личности, лояльные к НФА, и через них идет утечка секретной информации. Некоторые сообразительные товарищи составили для себя прогноз событий и, видимо, решили заранее подготовить себе платформу. Мы в Центре знаем, что им нельзя давать задание — противник тут же будет осведомлён. Зачем же тогда?.. А у них оперативные учёты, спецтехника, наружка… Ломаем головы. Что-то надо делать! Набираю телефон Германа:

— Какие у тебя отношения с КГБ Азербайджана?

— Прекрасные.

— В каком смысле? Ты что, всем там доверяешь?

— Нет. Я убедился, что оттуда идет утечка информации. Мои люди проверили — подтвердилось.

— Тогда что же ты делаешь?

— Как что? Приходится обманывать.

— Как?

— Ну, допустим, мои ребята взяли под наблюдение иностранца. Я им докладываю, что взяли под наблюдение, а сам показываю карточку совсем другого человека. Их наружка топает за ним день, другой, третий, пока мы по своим каналам прокачиваем нужного господина.

Александр Витальевич Лад-к:

Я был срочником, старшиной 1-й статьи, когда выводили корабли в Астрахань. Мы сопровождали важный груз, со мной были еще четыре матроса. Запомнившаяся на всю жизнь картина: мы входим в Астраханский порт, а на пирсе стоит Герман Алексеевич и машет нам рукой. Он успел добраться на машине через Чечню и Дагестан — ушел последним, как капитан с тонущего корабля. Такое запоминается!

Лариса Григорьевна Соколова, двоюродная сестра:

Славик Авт-ов рассказывал, что когда Каспийская флотилия — та её часть, что сумела «отсудить» для себя Россия, — ушла своим ходом в Астрахань, с офицерскими семьями на борту, Гера ещё должен был остаться в Баку, чтобы завершить какие-то важные дела. Разумеется, азербайджанская сторона знала об этом, знали и те, кому он во время смуты в республике всячески становился поперёк дороги. Гера прекрасно понимал, что его постараются из республики живым не выпустить. Его служебную «Волгу», номера её отлично знали, сам он был тоже заметной фигурой — не перепутаешь ни с кем. Видимо, друзья-азербайджанцы также его проинформировали: вас приказано живым не брать.

Тем не менее они прорвались. Причём Гера посадил с собой в машину не успевшую уехать семью одного из своих друзей и сказал им: «Не беспокойтесь, всё будет нормально». Со Славиком они разработали план — как миновать блок-пост. И далее развернулась такая картина.

«Волга» подъезжает к блок-посту, где ей жестом приказывают остановиться. Машина, как положено, замедляет ход — и вдруг открываются обе передние дверцы, из них высовываются с гранатами в руках Славик и Гера, дико орут: «Ложи-ись!!» Воины Аллаха попадали на землю — и тут Славик утопил педаль газа по самый полик. Когда азербайджанцы подняли головы — вдалеке лишь пыль клубилась. Догонять не рискнули: догонишь, а вдруг эти сумасшедшие и впрямь катанут гранату под колёса… Один из солдат опомнился быстрее других и дал вслед прицельную очередь по машине. Другие пассажиры не пострадали, а у Геры оказались задеты печень и лёгкое.

Решили сделать остановку в Чечне, у родственников Славика. Они помогли обработать рану, но предупредили, что в селе неспокойно: ваххабиты мутят воду, настраивают народ против «неверных» и если узнают, кто пожаловал, — расстреляют и гостей, и семью, их приютившую.

До ночи дали Герману отдохнуть, чтобы выехать, когда стемнеет… Пока Гера спал, Славик дремал на полу у входа в дом с автоматом в руках…

Капитан 1-го ранга Борис Михайлович Усвяцов:

На Каспийском море 80 % сил, средств и объектов флотилии базировалось в Азербайджане и лишь 15 % в России. В соответствии с договоренностями 30 % сил, средств и объектов флотилии были оставлены Азербайджану. Но если корабельный состав флотилии удалось вывести почти полностью, то запасы имущества и материально-технических средств были расхищены азербайджанской стороной. Россия потеряла всю береговую инфраструктуру стоимостью более 1 млрд руб.

Автор: Но Россия не потеряла Каспийскую флотилию благодаря таким офицерам, как Герман Алексеевич Угрюмов. А ведь после распада СССР за пределами России оказались 8 из 16 военных округов, 13 общевойсковых армий, 4 армии ПВО, 4 танковые и 5 военно-воздушных армий, десятки портов — и так далее. Общие материальные потери Вооруженных Сил составили более 60 триллионов рублей (по материалам книги полковника Виктора Баранца «Потерянная армия». М.,1998 г.).

Такова была цена предательства «борца с коммунизмом» Горбачёва и его компании.