Какой занятный разговор: А что бы с нами было, Когда б Россия с давних пор Свой путь не изменила? Жила бы я наверняка В деревне ярославской, На свекра, злого старика, Смотрела бы с опаской. Погиб отец в расцвете лет — Его чахотка съела. (Таким, по правде, был мой дед, Но здесь не в фактах дело.) А муж-то — фантазер и мот, Шутник и запевала. Мать диво-кружево плетет Да внуков учит малых. А их — не меньше десяти, Я справилась бы, знаю, Судьбы дальнейшие пути Они определяют. Вот Лидка — хитрая не в мать, Торгует земляникой И дачницей мечтает стать, Придумала, гляди-ка. А Ваня — старший паренек — (Мне боязно за Ваню) Каких-то книжек приволок, Листок нашла в кармане. Ох, нечестивец, грамотей (А у попа учился!), Нет потасовок и затей, Где б он не отличился. И всё в дому не по нему, Да и вне дома тоже. Какие мысли — не пойму — Гнетут его, тревожат. Мне страшно, что его азарт Сметет уклад привычный… Зачем же я гляжу назад? Как всё там необычно В сравненье с бытом наших дней — Забота и тревога… Вот только жалко, что детей Рожаем мы немного.

В эпоху НТР (вот выдумали слово, трещит оно как грозовой разряд!) нам и смотреть не хочется назад в погоне за неведомым и новым. Мы наступаем ближнему на пятки, бежим, земли касаемся едва, в металле зубы, в хмеле голова, тела в нейлоне, на душе заплатки. О настоящем беспокоясь мало, бедняжку жизнь штурмуем на ура. Те — кандидаты, те — профессора. А слово «мудрецы» куда пропало?

В церкви-то народу, Батюшки мои! Видно, это мода, Чтоб из колеи Вырвавшись привычной, Каждый отпускник В место экзотичное Все-таки проник. В ризнице искрится Медь и бирюза. Пялят на туристов Бабушки глаза. Задушевно-ласков (Бархатный регистр) Выступает дьякон — Что тебе министр. Молятся старухи — Скорби череда, Будто бы на кухне В жизни никогда Не ругали скверно Ближнюю свою. А над ними сверху «Ангелы» поют. Ангелы! Куда те Свешникова хор! И у них в антракте Шепот-разговор: Хиппи или инок Этот — со свечой, Глаз почти не видно, Кудри по плечо. Батюшка, который Не на небесах, За свою контору Не волнуется: Пусть, мол, бога нету, — Превращает он В звонкую монету Красоту икон.

Мне рассказывали анекдот. Не смешной, какой-то мрачный юмор. Но такой, быть может, и спасет, Где давно бы от испуга умер. В анекдоте дело было так: Прилетает, кажется, транзитом На планету внеземной чудак — Двери магазинов не закрыты. Водки столько, что с рассвета аж Можно начинать употребленье. Не с кем чокнуться…                               Какой пассаж! Не видать нигде «венца творенья». Вышеупомянутый «венец» Создал бомбу — ядерное чудо. Самому ему пришел конец, Но осталась целою посуда.

В мирозданье поломалось что-то. Больше не сбываются приметы. Девять заповедей — лишь сюжеты, Темы для застольных анекдотов. Лета не было. Зимы не будет. Високосный год бросает вызов, Апокалипсиса час приблизив К позабывшим о заветах людям. Оскверненный, загнивает кладезь. Но природа не простит измены. Так и рвемся из земного плена, Жуткую испытывая радость. И чему мы только не учились, Сколько формул знаем и законов, Но в полете мысли воспаленной В чем-то, видимо, переборщили. Перебор чего у нас случился? Перекос каких весов великих? Почему меняет солнце лики, Путаются времена и числа?

За камерность ругали все, Теперь же: — Ну, Ириша, Ведь это не твое совсем, О чем ты нынче пишешь. Любовь на откуп мне дают, Цветочки-василечки, А соловьи давно поют У сына во садочке. Я дом привыкну оставлять, Чтоб мир узнать поближе. И в том, что я жена и мать, — Препятствия не вижу.

Меня измучили долги. Такое дело. Вериги эти нелегки душе и телу. И дело вовсе не в деньгах — займешь, да в меру. Я по́ уши в других долгах — ну вот, к примеру. Читаю как-то раз стихи в цеху кузнечном и вижу, как они плохи, слабы, беспечны, перед глазами… Лишь глаза. Лицо закрыто повязкой — будто образа, что не «раскрыты». Здесь триста женщин. Тяжело сквозь тряпку дышат. Мне рот обидою свело, мой стих все тише, и, не боясь попасть впросак (ведь есть причины), спросила я: «Ну как же так? А где мужчины?» Конвейера ученый змей железом лязгал, и искры тысячами смен вступали в пляску. Обед кончается. Пора. Ответил кто-то: «А все они инженера, им неохота. Им только пульты хороши — поджилки слабы». «А ты об этом напиши», — Смеются бабы. Растут проценты с каждым днем, А я — ни с места. Захватит жалость, а потом — волна протеста. Неточный тон. Нескладный слог. Неясность темы… Украшен красный уголок. На стенах схемы. Я после цеха всласть дышу в потоке света… Я разберусь. Я напишу про все про это.

Сознайся, наконец, что ты несчастна. Несчастная, сознайся и пойми, Что так бывает, и довольно часто, И с более железными людьми. У стрел неутомимого Амура, Похоже, затупилось острие. И — не любовь, а просто шуры-муры, Прикрытые названием ее. Зачем кусать недостижимый локоть? Сознайся, что побеждена в борьбе, Тогда ты сможешь просто плакать,                                                         плакать! А стыдно в это время — не тебе… Но стой. Подумай. Может быть, природа По милости своей тебе дала Два запасных (чтоб укрепиться) года, Два запасных (чтоб не упасть) крыла. Дыхание второе. Почему-то Оно и легче.                    Ты не так слаба, Чтобы поверить в трудную минуту, Что это не минута, а судьба.

Тут в разговоре поворот: Хоть мы давно не дети, Представим, что уже исход Тридцатого столетья. А с нами что могло бы стать? Что стало бы с Землею? (До ужаса люблю читать Фантастику, не скрою.) Моя душа, любимый мой, Ну разве не блаженство — При долголетье мы с тобой Достигнем совершенства В любви. А нынче все не так, Всегда-то мы в цейтноте. Тогда бы помогал наш брак И детям, и работе. А что бы стала делать я С моею вечной темой? Ведь не любовь и не семья Не были бы проблемой. (Проблемы эти не страшны, А всё на мертвой точке…) Росли б героями сыны, Красавицами дочки. Я словно в кадре вижу их, В отдельности и вместе… Но тяжелеет сытый стих И топчется на месте. Коллизии привычный строй С гармонией не ладит… Сейчас-то думаешь порой О выгоде-награде. Добыты радости трудом Из пламени и с бою. …А интересно, как потом Мы справимся с собою?

Не найти ни конца ни точки. Держись! Не укладывается в строчки Жизнь. Вылезает в дешевую прозу Сама. Вырастает в беду и угрозу Для ума. Не выдерживает расписаний, Не ждет Убедительных указаний: «Вперед!» Расцветает геранью в горшочке. Ура! Оставляет в последней сорочке — Хитра. Чтобы мы не виляли напрасно От дел, Зная трудный свой                               и прекрасный Удел.