Глава 1

2001 год, Судан

– Ну что, сынок, прикурим?

Мишка оторвал глаза от иллюминатора. Ночная Москва светилась в темноте как гигантская спиралевидная галактика, в ней было столько электричества, что казалось, будто электрические поля уходят высоко в небо.

«Интересно, а если бы можно было посмотреть на Москву не сверху, а из глубины земли, электрической отражение было бы таким же сильным?» – подумал парень.

– А что, уже можно? – вслух произнес он и подмигнул офицеру, здоровяку с глубокими морщинами на прокопченной солнцем коже у смеющихся глаз.

– Тебе все можно. Думаю, ты единственный русский школьник, к услугам которого целая миротворческая эскадра.

Мальчишка усмехнулся. Да уж! Попал, так попал. Когда отчим в последнем приступе гнева, сверкнув глазами, сжав кулаки, грозно спросил, какую страну выберет Мишка для исправления, у того как-то само собой сорвалось с языка: «Судан». Что это, где это?! Какого лешего вообще?! Но факт случившегося налицо: московские огни растаяли в ночи, а он, вчерашний московский школьник, тринадцатилетний Михаил Остроумов, летит на самом настоящем военном транспортнике Ан-124 «Руслан» в Африку, а если быть точным, в какую-то песчано-каменную дыру под названием Судан. Даже в самом названии чувствовалась смертная скука от нищеты и однообразия. Уж Мишка-то, которого мать повозила по лучшим европейским и американским университетам в тщетной надежде, что у того откроется «нюх» на нужное ему образовательное учреждение, имел представление…

– Интересно, и что ты там делать будешь? – спросил офицер, которому, похоже, не спалось. Он пристал как банный лист, пока другие контрактники дремали под монотонный гул воздушных двигателей.

Мишка пожал плечами. Предки решились на поступок, который он сам в глубине души осудил не по-детски. Ну мало ли чего ляпнул в сердцах! Судан… Откуда, из каких глубин подсознания, выплыло это слово?! И что? Нужно было упаковать ребенка в летающую махину как груз гуманитарной помощи и отправить в забытый богом и людьми край?!

– Завидую тебе, – вздохнул офицер. – Судан – это новый мир, опасная страна. Там начинаются приключения, о которых могут только мечтать настоящие мальчишки…

– Вы серьезно? – удивился парень.

– Конечно, – офицер окинул быстрым взглядом салон и, убедившись, что служивые пользуются ночным временем суток по прямому назначению, извлек из накладного кармана штанов мягкую кожаную фляжку.

– Хлебни-ка для храбрости! – велел он Мишке.

Тот не стал прикидываться паинькой, запанибратски принял фляжку, открутил колпачок, хлебнул, не нюхая. И зря.

– Что за дрянь?! – парень выпучил глаза. – У меня чуть печень не прожгло!

– О, молодца, знаешь уже, где она находится, печень, мать ее, – похвалил офицер. – А это не дрянь, что б ты понимал! Это – первейшее обеззараживающее средство, контрабандный товар, ясно? Привыкай, сынок. Меня, кстати, Василий Петрович зовут, тоже привыкай.

– Вы что, опекать меня там будете? – нахмурился Мишка.

– Боже упаси, детсад – не мой профиль. Моя задача – доставить тебя на место и передать в надежные руки. Для продолжения учебного процесса. Буду контролировать издалека и не навязчиво, не требушись.

– Чему ж вы завидуете? Всего лишь очередная попытка привинтить меня к парте. Пусть даже с помощью африканской экзотики. Лучше бы в деревню сослали.

Офицер с удовольствием отхлебнул, закрутил крышку и спрятал фляжку в своем широком кармане. Затем впялился в подростка карими, уже навеселе, глазами.

– А тому я завидую, что нам вот, – он обвел рукой сонный салон, – болтаться на одной точке миссии то ли месяц, то ли год. Если повезет – свозят нас на экскурсию в Абу-Симбел. А так… Одна радость – кости прожарить на солнце да ждать обещанный следующий российский самолет с одеялами для арабов… А ты будешь в гуще жизни. Посещать колледж будешь, если повезет, пешком. Ходить в кафе. Надеюсь, Макдоналдс там уже есть? Научишься курить травку, опять же, если повезет, конечно. Стоп – этого я тебе не говорил! Будешь флиртовать со знойными девчонками. Представляешь, им даже загорать не надо, они от рождения черные! Да, кстати, обязательно попробуй суданский чай. Обязательно! – И тут вояка зашелся подозрительным беззвучным смехом.

Мишка снова отвернулся к иллюминатору. Вот как родители представляют его учебу «за границей»! Самое удивительное, что мать и пальцем не шевельнула, чтобы отговорить отчима от этой странной затеи. Ладно бы, решили изолировать сына от московских развлечений где-нибудь на Бейкер-стрит или на Таймс-сквер… Нет, это, конечно, в сложившихся обстоятельствах было исключено.

– Его следует отчислить и выдать «желтую карточку» за, мягко говоря, неспортивное поведение!

Это было в конце мая. Директор колледжа повысил голос так, что Мишке, сидевшему за дверью и чесавшему мозоль на костяшках левой руки, стало любопытно: о чем можно рассказывать предкам в течение часа, да еще с прибавлением модуляции к финалу речи… Ну, бьет стекла. Но тут же вставляются новые, к тому же Мишка собственными глазами видел счет за обучение в этом заведении. На такие деньги он мог бы нанять вертолет Ми-8, залить полный бак и гнать две тысячи километров, не важно, в какую сторону…

– Он игнорирует все социальные правила и барьеры! Нельзя, чтобы ребенок рос без должного уважения к социальному общественному институту! Из него не выйдет то, на что вы рассчитываете и во что вкладываете солидные инвестиции.

Мишка навострил уши. Дело, оказывается, не в разбитых стеклах, не в сигаретных бычках в кадках с пальмами, не в борще, который сегодня во время обеда директор опрокинул на свой щегольской синий костюм, когда Мишка, на спор, юркнул рядом и тот выронил поднос с едой… А за таковские слова подножки мало! За таковские слова… Мишка задумался.

– Наши выпускники становятся гордостью лучших университетов мира. Это успешные, развитые во всех отношениях люди. И могу сказать, что за всю долгую преподавательскую практику я не видел, чтобы из подобного шалопая, как ваш сын… простите, я очень уважаю вас и искренне желаю ему добра… чтобы из подобного, скажу прямо, хулигана вышел хоть какой-то толк… Может, вам и правда подумать о том, чтобы он занялся спортом? Хотя… честно вам скажу, в спорте с его безалаберностью мириться не станут, тем более… никто… – директор понизил голос, видимо, основные пары были выпущены, он сумел убедительно и с большим достоинством провести встречу с его предками…

Мишка перестал ковырять мозоль – он две недели отрабатывал удар левой по груше и не только по ней. В результате колледж недосчитался нескольких подходящих для отработки удара предметов учебного процесса, а сын министра юстиции получил здоровенный фингал, сам знает, за что. Положение, на Мишкин взгляд, было ерундовым, стоило ли поднимать шумиху вокруг пары сломанных стульев, синяка и тому подобной дребедени? Значит, кляуза была. Мало ему фингала…

За дверью директора возникла опасная тишина, Мишка вздохнул. В конце концов, незачем было его сюда определять, тут – сплошные снобы, у которых заранее прописана вся их дальнейшая биография. На чистых детских лбах с ранними продольными морщинами будто выведена вывеска с кричащими неоновыми буквами: «карьера»! Да, учиться здесь было престижно, это означало, что сотня нижних ступеней на проторенной предприимчивыми родителями жизненной лестнице успешно преодолена… Но какая скука!

За лето Мишка и позабыл о том инциденте. Но не забыли остальные.

Сейчас, в последние дни августа, все обернулось серьезнее некуда. У отчима был крутой и злопамятный характер, в этом мальчишка убедился…

– А ты знаешь, что название столицы Судана – Хартум переводится с арабского как «хобот слона»? – вновь оживился Василий Петрович.

Паренек взглянул на офицера и отметил, что фляжка, вновь появившаяся в его руках, теперь уже выглядела совсем отощавшей.

– Какое мне до этого дело? – огрызнулся парень.

За иллюминатором стояла непроглядная темень, города «выключились». А дома осталась любимая собака Лизка – единственное существо, с которым у Мишки было полное взаимопонимание. Из-за этого взаимопонимания мать с отчимом запретили Лизке вход в дом, ей приходилось довольствоваться верандой…

Парень прикрыл глаза и представил, как Лизка кидается ему на шею. Нет… на грудь, конечно… Поднимаясь на задние, дрожащие от нетерпения, лапы, лижет ему лицо, смотрит в глаза своими преданными глазами настоящей беспородной дворняги… А потом цепляет за рукав или подол куртки и тянет играть. Они любили играть с мячом… Лизка, Лизка! Если бы только тебя можно было взять с собой! Но Мишка не понял даже, как он оказался в этом громадном самолете, в чреве которого, кроме людей в военной форме, находилась крупная техника и какие-то грузы, которые российское правительство передавало в дар Судану…

– Непонятно, – вслух проговорил свою мысль подросток.

– Чего непонятного? Вот долетишь, поживешь, увидишь… Увидишь! – проговорил еще раз офицер, бултыхая у уха опустевшую фляжку. – Засосет тебя жизнь в Судане, как пылесос. Или хобот слона.

 

Глава 2

Рассвет в Африке похож на взрывную, торжественную, как рождение ребенка, симфонию. Он приходит тихо, с угасающим светом звезд. Сначала наступает точка окончательного безмолвия, потому что ночь тоже похожа на музыку. По мере того как бледнеет небо, со всех сторон поднимаются, растут звуки жизни. Шорох песка, змей и варанов, проснувшийся ветер, треск насекомых, крики животных и возгласы птиц смешиваются сначала до одури и вдруг начинают греметь в унисон, будто ликующие колокола.

Это длится недолго, какой-то миг. А потом все растворяется в свете окончательно поднявшегося солнца.

Но каждый, кто становится свидетелем рождения нового дня в Африке, испытывает ошеломляющее чувство родства со всем сущим. Несколько минут рассвета в Сахаре следует встречать стоя, как при исполнении национального гимна…

Дэвид стремился сюда ради африканских рассветов.

Надвигался вечер. Ночлег должен был застать его посреди пустыни. Дэвид Томпсон, археолог, придерживаясь хорошей скорости, передвигался на арендованном джипе, каждую секунду опасаясь застрять в мягком песке. Сюда, на северо-запад Судана, нередко заходят движущиеся дюны Ливийской пустыни. Чуть зазеваешься за рулем – и тебе грозит верная смерть: никогда не знаешь, какой высоты бархан встретится на пути, а лететь с отвеса – в этом приятного мало.

Дэвид не выглядел, как «рельефные» парни американских боевиков, но пустыня за пятнадцать лет приучила его ко всяким неожиданностям. Он был худ и высок, с лицом, темным то ли с рождения, то ли от загара. Как только в его родной Калифорнии наступала зима, он садился в самолет и летел в какую-нибудь африканскую столицу, чтобы оттуда на зафрахтованном транспорте передвигаться в заранее намеченных направлениях. Так Дэвид на протяжении многих лет умудрялся избегать зимы, он уже забыл, как выглядит снег. Впрочем, хороший снег отличается от хорошего песка лишь цветом, не более.

В свои тридцать пять Дэвид усвоил в Африке одно: здесь нужно забыть про часы. Время и собственный возраст на Черном континенте замирают тем вернее, чем глубже к его сердцевине пробирается путник.

Месяцы вынужденного «кабинетного» пребывания на родине с годами казались Дэвиду все более долгими, он отчетливо фиксировал каждый час, каждую минуту калифорнийской жизни. Но ничего не поделаешь – нужно было зарабатывать деньги. У Дэвида неплохо выходило с беллетристикой. «Африканские» очерки сделали ему имя и приносили достаточный доход.

Он любил Африку. Месяцы, проведенные тут, летели незаметно. На берегах капризного Нила или Красного моря, с его четко выделяющимся на спутниковых снимках, будто человеческим, хребтом, в сухих пустынях, похожих из космоса на пронизанную кровеносной системой живую ткань, время сначала с трудом впускало чужака в свое плотное пространство, а впустив, заставляло поверить в бесконечность. День сливался с днем, а вместе они становились частью вечности.

В Африке Дэвид ощущал себя частью вечности.

Он пробирался к горному массиву, где сходятся границы трех государств – Ливии, Египта и Судана. Хотелось увидеть своими глазами наскальные шедевры, сохранившиеся вопреки тысячелетиям.

Когда-то один натуралист, выполнявший в этом районе задание итальянского военного Географического института, сумел очень точно перенести на кальку сотни наскальных росписей. Несколько месяцев назад, роясь в архивах Национальной библиотеки, Дэвид увидел репродукции этих плоскостных одноцветных рисунков без чередования теней. На них, как на слайдах, запечатлелись подробности первобытного быта. Домашние животные, быки и коровы, козы и антилопы соседствовали с высокими, мускулистыми, широкоплечими мужчинами. Мужчины пренебрегали одеждой, зато были все как один вооружены луками, а в их волосах воинственно торчали перья страуса.

Художник был щедр: его рука изобразила хижины скотоводов. В шалашах проглядывались предметы домашнего обихода, корзины и сосуды из обожженной глины. Не обошел вниманием художник и прекрасную половину человечества: нарисовал женщину, которая держит за руку ребенка. Ее бедра прикрывала лишь крохотная плетеная юбочка, зато шею и грудь украшали многочисленные подвески, бусы и ожерелья. Должно быть, женщина была красива от мочек ушей до щиколоток ног… Чем-то она напоминала мать Дэвида. Мать умерла, когда ему исполнилось десять лет. Для отца ее смерть стала непоправимой трагедией…

Перед этим своим последним отъездом он, как всегда, навестил отца, Алекса Томпсона, давнего клиента частной психиатрической клиники. Расходы по содержанию тянули значительную долю бюджета Дэвида. Но другого выхода не было. Отец давно и безнадежно болел, так утверждали медики. Диагноз: маниакально-депрессивный синдром. Страшное дело…

– Куда это ты опять едешь? – спросил тогда Алекс, вонзив в сына свои пронзительные, ясные голубые глаза.

Дэвид на свиданиях постоянно испытывал сомнения в диагнозе медиков. Ну не может человек с таким ясным взором быть сумасшедшим…

– В Африку, папа. Ты же знаешь.

– В Африку…

Африка была темой «сдвига», врачи советовали обходить ее стороной. Но Дэвид не мог. Это слово, возможно, и травмировало психику отца. Зато действовало на него как энергетик. Воспоминания моментально встряхивали его обычно вялое состояние. При упоминании об Африке отец становился как скоростной автомобиль, в котором повернули ключ зажигания…

…Машина все-таки нырнула глубоко вниз по бархану.

– Черт! – выругался Дэвид.

Эти двигающиеся, как волны, дюны! Говорят, они есть даже на Марсе. Нельзя, чтобы мысли обволакивали сознание и погружали в дремоту…

То и дело переключая передачу на переднюю ось, Дэвид проехал еще с полкилометра, замысловато виляя меж высоких холмов, пока, наконец, каким-то чутьем не выискал твердый грунт с куцым деревцем. Днем деревце давало жидкую тень, но в пустыне и это было счастьем.

Здесь Дэвид остановил джип. Отличное место для ночевки.

Он достал из багажника пластмассовый таз, налил туда немного воды из канистры, установил раскладной стул, разулся и окунул горячие ноги в воду. Вздохнул и опять задумался.

…Во время последнего визита Дэвида поразило, с каким хладнокровием, будто у собаки, медсестра принялась осматривать рот отца, проверяя, проглотил ли он очередную нейролептическую таблетку. Нет, не мог он быть сумасшедшим… Алекс равнодушно разинул рот. И пока сестра придирчиво изучала все закоулки его старой пасти, весело скосил глаза на сына.

Однако у Дэвида не хватало сил и уверенности, чтобы начать борьбу за освобождение отца из-под опеки психиатрических служб. Имя Алекса Томпсона давно служило мощным раздражителем в научном мире. После смерти жены он будто слетел с катушек: стал публиковать одну за другой дерзкие статьи, в которых доказывал теорию Большого взрыва, основываясь на африканских мифах. Сначала над ним смеялись. Но когда он начал выступать с лекциями, которые собирали десятки, а затем и сотни слушателей, ученые мужи возмутились. И предали его анафеме. Вспомнили, что свою карьеру медика он в молодости оборвал внезапным исчезновением в африканских дебрях, откуда явился спустя пять лет настоящим «дикарем».

«Если всякие свихнувшиеся медики начнут манипулировать космогоническими терминами, мир свихнется окончательно!» – эта фраза директора Департамента науки стала сигналом к обостренному вниманию к личности Алекса Томпсона, профессора медицины, любителя в области историко-археологических изысканий. Последствия не заставили себя ждать. Сначала профессор лишился работы и возможности публикаций. Затем ему пришлось съехать в крохотную квартирку на окраине города. А потом и вовсе поменять место жительства. Постепенно Алекс опускался все ниже, пока не уткнулся подбородком в грязную стойку захудалого бара. После попытки суицида он и оказался в этой клинике. Здесь в него вцепились крепко…

– Подними-ка язык, профессор! – скомандовала толстая медсестра.

Здесь звание звучало как прозвище, не более.

Когда она, наконец, ушла, неплотно прикрыв за собой дверь комнаты свиданий, Алекс резко схватил Дэвида за рубашку и с силой притянул к себе.

– Слушай меня внимательно, – в чрезвычайном возбуждении прошептал он, хотя таблетка должна была бы пройтись по его взъерошенным нервам как равняющий чугун утюга. – Я знаю один секрет. Главный секрет Африки. И я должен передать его тебе.

Дэвид тяжело вздохнул. Отца преследовали призраки…

– Папа, никаких секретов, тебе нужно успокоиться. Хочешь, я позову доктора?

Только что взбудораженный взгляд тут же потух, отец стал похож на обычного больного с затравленными беспокойными глазами.

– Нет, не надо доктора. Хорошо, хорошо. Никаких секретов нет. Не беспокойся.

Дэвид встал, показывая, что спешит.

– Тебе что-то нужно, папа? Меня не будет два месяца. Или три…

Алекс обиженно мотнул головой.

– Тогда давай прощаться…

– Ты помнишь маму? – неожиданно спросил старик, когда сын обнял его.

– Конечно, помню. Я всегда ношу ее фотографию в портмоне, – Дэвиду было жалко своего дряхлеющего отца, но что он мог поделать?

– Тогда ты должен выполнить мою просьбу ради памяти о ней. Возьми мои дневники, – Алекс сейчас и вправду выглядел как умалишенный, – и не забудь спросить меня: что значат рисунки…

Дэвид напрягся. Он читал все рецензии и отзывы на лекции отца. Алекс Томпсон слыл шарлатаном. Но, возможно, он был просто фантазером…

– Ладно, забудь, – больной почувствовал настроение Дэвида и отвернулся к стене. – А теперь иди.

Когда Дэвид уже переступал порог комнаты, Алекс крикнул ему в спину:

– Мои дневники! Прочти их. Они хранятся в семейном сейфе!

Эти дневники – три толстые тетради, исписанные мелким стремительным почерком отца, лежали сейчас в рюкзаке Дэвида. Он начал пролистывать их в самолете и увлекся чтением, будто приключенческим романом с сильной нотой мелодраматизма.

Как же жаль, что он был так глуп и не расспросил отца раньше… Но ничего…

Дэвид встал со своего раскладного стула, когда пустыня окончательно скрылась в ночной темноте. Вытащил из сумки еду, поужинал. Затем залез в спальный мешок и уснул.

Перед сном он дал себе обещание, что сразу по возвращении в Калифорнию заберет отца из клиники и посвятит беседам с ним столько времени, сколько понадобится. Хоть всю оставшуюся жизнь…

 

Глава 3

Старик не сомкнул глаз всю ночь. С вечера его травили воспоминания. Зачем только он поддался своему миссионерскому порыву! Нет, зачем он вернулся в Америку! Если бы он мог предположить тогда, чем это обернется! Загадки всегда будут увлекать людей. Но нельзя развенчать все тайны. Нельзя.

Когда-то он узнал секрет, с которым не смог справиться. Этой тайной поделился с ним олубару, не снимавший маску с лица. Почему догонский жрец выбрал именно его, Алекса, для своих откровений? Может, это она ему велела?..

Старик повернулся на бок. Казенная койка тверда, как брошенная на землю циновка. Ночами в клинике для душевнобольных ему было особенно тяжело: он оставался один на один со своими мыслями, в которые, как ядовитые стрелы врагов, внезапно вонзались чьи-то ужасающие крики. Поначалу у Алекса от этих полуночных воплей, усиливающихся во время полнолуния, замирало сердце. Сейчас ничего, привык. У каждого из пациентов, годами находившихся здесь, были свои причины кричать по ночам.

Алекс по ночам плакал. Его угнетала не обстановка, от которой можно было и впрямь сойти с ума. Угнетала мысль о собственной ошибке. Ошибке, которая, видимо, стоила жизни его жене. Если бы он не увез ее с родины, она по-прежнему оставалась бы живой, ее удивительный румянец по-прежнему играл бы на темной коже.

– Тайна должна оставаться в колодце твоего сознания, только там она может сиять чистым светом, – предупреждал его жрец, – а если ты вынесешь тайну наружу, она потеряет свою силу, умрет в твоих руках. Тайна должна светить только избранным.

Он не послушал учителя. Лилит умерла не из-за смены климата, конечно…

Когда он вернулся домой со своей Лилит, так он называл ее с той самой ночи в Дженне, Америка встретила его с прохладцей. К браку с неграмотной африканкой знакомые отнеслись с вежливым недоверием, и Алекс быстро сам охладел к прежним связям. Тем более что за пять лет его малийской жизни в Калифорнии многое изменилось. Хотя, возможно, внешние перемены были не так очевидны, как его собственное внутреннее перерождение. Возвращаться не было смысла, теперь-то он знал это точно. Ведь Африка, настоящая черная Африка, поглотила его без остатка.

Он проникался любовью постепенно, но неумолимо. Каждая следующая минута, проведенная на плато, была для него откровением: здесь самое необычное казалось обыденным, а все повседневное поражало своей спокойной вселенской простотой.

Ему следовало стать частью красоты в простоте. А он вернулся сюда… Зачем? Тайна должна была оставаться на дне колодца…

Когда Лилит умерла, просто не смогла проснуться однажды утром, он, наконец, понял. Долго держал ее остывающую черную ладонь в своей ладони. Ему самому казалось, что и его душа отделилась от тела. Он заметил через какое-то время, что в комнате полно людей, они что-то говорят, обращаясь к нему, вот врач в белом халате поднял стеклянный шприц и пустил из его иглы тонкую струйку лекарства…

Алекс не мог пошевелиться, тело оцепенело, утратило волю к движению. И вдруг он увидел, как руку со шприцем отвела в сторону другая, маленькая, рука. Десятилетний сын смотрел на него и, широко раскрывая рот, то ли громко говорил что-то, то ли кричал. Но до Алекса не доносилось ни звука.

Только на второй или даже третий день он стал отходить. Будто стена, отделявшая его от всех, начала истончаться. Прошел еще год, и Алекс заметил однажды, как его маленький сын молча что-то готовит на кухне, накрывает на стол, подкладывает мясо ему на тарелку. Алекса прожег стыд. Все это время их с Лилит сын существовал сам по себе, не нарушая отцовского затворничества.

С того вечера они начали разговаривать. Алекс заговорил об Африке. Он говорил с упоением, произнося вслух все, что отпечаталось в его голове за те молодые годы. И ему казалось, будто он опять проживает давно и безвозвратно ушедшее. Он смаковал каждый острый миг своих воспоминаний, перебирая, будто ботаник гербарий, все травы, запахи и вкусы, все камни, ночи и дни, проведенные на громадном обрывистом плато со скалами, которые ветра тысячелетий продули так, что в некоторых местах поющие пещеры соединились многокилометровыми тоннелями.

Не нужно было уезжать оттуда.

– Однажды, когда после большого дождя река вышла из берегов, дух Номмо, приняв вид прекрасной женщины, выплыл на поверхность, переплыл реку и сел на берегу, – рассказывал вместо сказки на ночь Алекс своему сыну зимними вечерами. – Человек по имени Игибе увидел ее и полюбил. «Приходи искать меня завтра утром», – ответила она, когда он позвал ее в свой дом. Вернувшись назавтра, он увидел, что рядом с рекой течет ручей из нектара цветов, а в нем плавает женщина. Она обернула вокруг своей головы змею апаверу, думая таким образом напугать Игибе…

– Пап, а что это за змея? – обрывал Дэвид.

– Она зеленая, падает с неба вместе с дождем, – пояснял Алекс, – все просто: на языке догонов «апа» значит «дождь», а «веру» – «зеленый». Слушай дальше. Игибе не испугался змеи и решил взять женщину в жены. С помощью гиены, которой он дал в награду барана, Игибе заставил ее выйти из ручья. Он увел ее с собой и предложил ей свою циновку. Змея при этом превратилась в зеленое каменное ожерелье на шее женщины.

– Как у мамы? – вспомнил Дэвид.

– Как у мамы. Но когда снова пошел дождь и река вышла из берегов, женщина сказала: «Я оставила в реке свои каури, я пойду их искать». Она ушла и пробыла там два дня. Игибе взял с собой гиену и пошел за ней… Когда они нашли женщину, она молчала и не шевелилась, будто статуя. Она замолкла навсегда. И когда Игибе сдался, жители деревни обмазали ее глиной так, что получился алтарь в виде столба. Ее зеленый камень – дуге, воплощение змеи, положили сверху. А Игибе стал молчаливым жрецом у этого алтаря…

Дэвид немного подумал и спросил:

– Пап, а ты тоже был молчаливым жрецом?

Алекс улыбнулся и поправил одеяло на кровати сына.

– Спи, завтра я расскажу тебе другую историю про женщину, которая искала в реке свое украшение из раковин каури…

А после того, как все мифы догонов были рассказаны у детской постели, Алекс стал писать свои статьи. Они упали на подготовленную почву: загадки альтернативной археологии входили в моду и пользовались спросом в научно-познавательных журналах. Но чем больше рассказывал, потрясая читательское воображение, Алекс Томпсон, тем больше гнева он вызывал в научной среде. Хуже того, вступая в перепалку с проповедниками традиционного научного подхода, он терял энергию, окончательно отрываясь от того, что пережил когда-то в Мали.

Он просчитался. Совершил огромную ошибку, наверное, даже предательство… Да, предательство. Ведь он практически раскрыл в своих статьях и выступлениях то, что догоны тщательно укрывали от посторонних глаз и ушей несколько столетий. Цели своей не добился. Тайна, поднятая на всеобщее обозрение со дна колодца, умерла в его руках.

Вот и расплата: клиника для душевнобольных.

Начинало светать. И Алекс погрузился в бессильную дрему. В тяжелеющем сознании мелькнула мысль о том, что его сын, Дэвид, еще может что-то исправить…

Во всяком случае, благодаря Алексу Томпсону ему передалась тяга к африканской земле. А это что-то да значит.

 

Глава 4

Самолет с гуманитарным грузом приземлился на забетонированную поверхность. Люди с военной сдержанностью встретили момент приземления.

– Держись меня, а пока сиди тут до особых распоряжений, – скомандовал Василий Петрович.

Мишка хмуро смотрел в иллюминатор, пока военные, обмениваясь короткими репликами, разгружали борт. Картина открывалась безрадостная: редкие пальмы и глиняная земля в красном мареве рассвета.

– Так. Поднимайся, малец. Пошли знакомиться с новым ПМЖ, – крикнул Василий через несколько минут прямо в ухо мальчишки.

Выглянув из салона наружу, Мишка пожал плечами: дыра дырой. На окраине летного поля валялись обломки самолета, прямо по курсу стояло бедненькое, в восточном стиле, здание аэропорта. По взлетной полосе спокойно ходили люди в белых чалмах, халатах и с оружием. Судя по жестам и быстрой речи, здешние жители отличались крайней эмоциональностью.

– Тут тебе не рай для буржуа, – прокомментировал обстановку Василий Петрович, перехватив унылый Мишкин взгляд. – Тут главное – скорость мышления и выдержка характера. Впрочем, сам поймешь, если не дурак…

Арабы быстро работали у российского самолета, перетаскивая на себе тяжелые коробки через все поле. Чем-то хаос этого аэродрома напоминал движение муравейника. На самом деле смысл и цели были, конечно… Вон готовится к взлету Ил-76, на него только что загрузили большую партию белых мешков, погрузчик как раз отъезжает в сторону железных терминалов… Самолет казался опасно ветхим, видимо, в России его списали в утиль по бумагам, а на самом деле продали «налево»…

– Пошли, что ли, – здоровяк чуть подтолкнул Михаила в спину и бросил ему под ноги рюкзак.

Мальчишка вскинул рюкзак на плечо. И поплелся за офицером к зданию аэропорта.

Солнце быстро поднималось над горизонтом. Ветер сухими шлепками бил по лицу, чувствовалась близость пустыни. Здесь – не средиземноморское побережье, здесь климат иной…

Мальчишка и офицер были уже в двух шагах от входа в аэропорт, как за спиной раздался мощный взрыв. Василий автоматически откинул парня вперед и упал на него, прикрыв собой. Мишка только и успел сделать один вдох.

Через секунду-другую парень услышал множество криков, как будто разом завопила целая толпа. Василий встал и огляделся. Поднялся и Мишка…

То, что он увидел на взлетной полосе, заставило его задрожать всем телом. Изношенный Ил упал, только-только оторвавшись от земли, и полыхал теперь на обочине хартумского аэродрома, пугая редких пассажиров, прибывших сюда чартерными рейсами.

– Стоять тут! Вот, мать твою… – выругался Василий и побежал во всю прыть к обломкам – выяснять, что случилось.

«Ничего себе, – подумал Мишка, – первый день в Судане, и такая штука. Спасибо предкам, позаботились…»

Судан встречал неприветливо…

Переминаясь с ноги на ногу, мальчишка простоял минут десять, ожидая возвращения Василия. К окнам аэропорта прильнули испуганные иностранцы, а вот в местных жителях катастрофа, похоже, не вызвала обычного в таких случаях шока. Разве что добавила еще больше суеты в их передвижения. Мишке мужчины в чалмах сейчас казались все на одно лицо.

– Что там? – спросил паренек запыхавшегося здоровяка, он вернулся тем же галопом, глаза Василия возбужденно горели.

Офицер встал рядом, странно посмотрел на мальчишку, вытащил новую, до краев, флягу из другого кармана и сделал большой глоток.

Мишка мгновенно почувствовал себя причастным к необычной, пиратской какой-то атмосфере, которая существует лишь на дальних, не тронутых цивилизацией, географических широтах. Поймав себя на этой мысли, он усмехнулся. Да, теперь родительская пуповина точно порвалась… Наступил черед новой, его, Мишки Остроумова, жизни. Как там, Хартум – хобот слона?

– Чего лыбишься? Люди погибли… – гаркнул офицер и вытер ребром ладони стекающий с висков пот.

– Я… я просто… – немного оробев, парень пытался подобрать правильные слова.

– Ладно. Извини, брат, – Василий примирительно хлопнул его по плечу. – Такая тут ситуация… Сам теперь видишь. Пилот – наш был, русский, контрактник. Черт его потянул в Судане работать. Видел же, на чем летать приходится. Смертники, их мать… Пошли, там ждут тебя, небось.

Офицер и паренек вошли в здание. Обойдя очереди, ведущие через таможенный контроль, Василий подвел Мишку к какому-то местному служивому в униформе, протянул документы на парня, и сделка была совершена окончательно: Михаил Остроумов, российский гражданин, прибыл на продолжительный срок в столицу Судана на обучение. По родительской прихоти и собственному легкомыслию.

– Добро пожаловать в Африку, – сказал на английском служивый и протянул парню его загранпаспорт с суданским штемпелем о прибытии.

Офицер подвел Михаила к линии таможенного контроля перед выходом в зал ожидания. И высмотрел в хаосе толпы надпись на высоко поднятой кем-то табличке: «Михаил. Россия».

– Ну, патрон, тебе туда. Вон к тому дядьке. Если что случится, звони мне, – Василий протянул парню бумажку с нацарапанным кое-как номером, – а вообще не горюй и не переживай. Коли что, на твоей стороне весь личный состав российской авиационной группы. Да и в новостях покажут. Извлекай выгоду из любого положения, парень! – и он добродушно потрепал Мишку по загривку своей грубой широкой ладонью.

Когда Михаил повернулся к нему спиной, на нетвердых ногах направляясь к встречающему, он еще некоторое время чувствовал на затылке взгляд Василия…

Группа российских военных по мандату Совета Безопасности ООН должна была переправиться на юг Судана. Там, в «чистом поле», где-то в сахарской пустыне, им предстояло разбить лагерь и обустроиться на неопределенное время. Михаил это знал. Но юг Судана – это сотни километров от Хартума. Мальчишка до боли сжал кулаки, чтобы не позволить своему лицу выдать то, что было у него на сердце.

…Хартум обдал горячим воздухом с запахом пыли. Встречающий оказался болтливым «лицом арабской национальности» по имени Махмуд. Всю дорогу, управляя довольно рискованно дешевенькой «японкой», Махмуд выспрашивал про Москву, о которой имел очень смутное представление. Мишке приходилось быть вежливым, хоть это и стоило усилий. Когда пригород окончательно поглотил машину, юрко нырявшую между типично африканскими двухэтажными домами, просветы улиц стали неясными, хотя никакого запаха дыма Мишка не ощущал.

– Песчаная буря? – спросил он у шофера.

О пыльных и песчаных бурях парень был наслышан. Приятного мало.

– Нет, что вы! – отмахнулся Махмуд. – Буря прошла стороной. Ерунда, пыльный сумрак, он скоро исчезнет.

Машина въехала в центральную часть суданской столицы. Михаил отметил про себя, разглядывая город в окно, что его положение, в общем, не такое уж катастрофическое: кое-где мелькали интернет-кафе. Постройки и в центре Хартума оказались приземисты, не высоки; если и попадались здания из стекла и бетона, то они напоминали разбитые временем режимные учреждения советского периода и были малопривлекательны. Зато в городе раскинулось много уютных парков, улицы обрамляли ровные посадки деревьев, а на всем лежала едва уловимая печать колониального стиля Британской империи. Ничего воинственного в этом тихом и скромном городке Михаил своим взглядом туриста не углядел. И это его даже слегка разочаровало.

Как он и предполагал, дом, который отчим определил для его проживания, оказался одним из лучших по местным меркам строений в самом престижном районе города. Когда машина прибыла к месту назначения, из двухэтажного белого особняка с колоннами на крыльце вывалила вся семья «принимающей стороны».

– Доктор Сиддик, – представился высокий смуглый мужчина с твердой щеточкой усов, прикрывающих верхнюю губу. – Рад приветствовать вас, Михаил Остроумов, в нашем доме…

 

Глава 5

Снимки из космоса дают единственное цельное представление о массиве Уэйнат. Фотографии показывают, что горы состоят из ряда гранитных комплексов и имеют почти идеальную кольцевую форму. Они похожи на розу в пустыне. Ученые не могут прийти к единому мнению о причине такого строения массива. Они просто не знают, как его объяснить. Может, это кратер от удара метеорита или жерло потухшего вулкана?

Собственно, решение поехать к массиву Уэйнат Дэвид принял еще дома, но когда спускался с трапа самолета в Хартуме, план действий созрел окончательно.

Архивная находка, сделанная им несколько месяцев назад, была чрезвычайно интересна. Тогда он обнаружил рисунки – красные спирали, скопированные итальянским исследователем в пещерах Уэйнат много лет назад. И вот, откинувшись в бортовом кресле, археолог перелистывал одну из дневниковых тетрадей отца и наткнулся на точно такие же рисунки. Это совпадение поразило его. Однако, помимо спиралевидных малийских петроглифов, отец зарисовал и другую наскальную гравюру, и она была любопытнее всего. Потому что рисунок изображал человека, управляющего колесницей. Такой петроглиф никак не мог появиться у первобытного племени догонов.

Да и спиралевидные рисунки Уэйнат вызывали сомнение. Как могли похожие узоры возникнуть на таком расстоянии друг от друга? Может, отец и вправду был ловким манипулятором, шарлатаном? Дэвид решил, что лучшим свидетелем в пользу или против отца станет сама Африка. Точнее, та таинственная малийская пещера, в которой, судя по дневникам, отец бывал не один раз. И если окажется, что спирали и рисунок с колесницей на самом деле существуют в пещере догонов, тогда…

А что – тогда?!

В тот момент Дэвид так задумался, что его багаж сделал лишний круг на ленте транспортера. Версии вырастали одна за другой, но выглядели не прочнее детской башенки из песка. Археологу показалась очень соблазнительной идея найти и идентифицировать спиралевидные наскальные изображения, находящиеся в разных частях Африки. В конце концов, ни в Уэйнат, ни на догонском плато Бандиагара в Мали он еще не бывал. А очерки о труднодоступных местах, скрывающих загадки, способные пошатнуть представление о древнем мире, ценятся весьма и весьма…

И все-таки при чем тут колесница? Явный перебор. Отец допустил какую-то ошибку…

Дэвид просчитал каждую мелочь своего маршрута. Поход к древним картинкам Уэйнат, хорошо видным лишь при правильном освещении солнца, – так следовало из отчета итальянца, – был не из легких. Археолог прикинул, что на него может уйти до пятнадцати дней. Примерно столько времени понадобится и на получение разрешения от местных чиновников на исследование в Мали.

Он подал запрос на краткосрочную экспедицию в нагорье Бандиагара, на этом плато отец и прожил пять лет, как следовало из дневников. И со спокойной душой отправился на арендованном автомобиле к Уэйнат.

Там, близ колодца Айн-Дава, нагромождения округленных и отполированных обломков скальной гранитной породы образовали углубления и расщелины, на стенках которых древние художники изобразили свою повседневную жизнь: оружие, одежду, всевозможные предметы и животных. Если верить словам итальянского натуралиста, Дэвида ждало настоящее сокровище: сорок плит и тридцать сводов в скальных укрытиях, покрытых росписями. Может, среди сюжетов натуралистического стиля найдется что-то новое, что-то еще более занятное, что ускользнуло от итальянца.

…Рассвет в Африке он не проспал бы никогда. Организм сработал, как часы в минуту полного безмолвия. Археолог открыл глаза. Все повторилось для него в тысячный раз. Он дождался, когда первые лучи солнца окрасят пустыню в нежно-розовые тона, и поднялся.

– Айн-Дава, – проговорил вслух Дэвид, лишь для того, чтобы услышать собственный голос. – А еще Каркус ат-Талах, на востоке от Уэйнат…

Он был неплохо подкован в различных областях естественных наук. Во всяком случае, топонимика была одним из его коньков. По-таджикски «айн» означает «источник», по-арабски – «глаз», а в Мавритании, сердце Африки, все виды колодцев носят название «айна». То же со словом «бава», или «даба», что на языках Азии значит «перевал через горы». Для сведущего человека географическое название может сказать о многом. Видимо, тысячи лет назад языковой барьер между людьми был куда большей условностью, чем мы думаем сейчас.

Он мечтал об этом континенте еще до университета. Рассказы отца, впитанные в детстве, проложили прямой путь в Африку, с ее кочевой жизнью. Дикий бездорожный материк все больше вытеснял из Дэвида цивилизованную Америку, возвращаться домой хотелось все меньше. После смерти матери понятие «дом» вообще как-то размылось и перестало отдавать конкретикой. Жилище – это ведь еще не дом, это… просто жилище. Для Дэвида оно давно превратилось в безжизненный островок, напичканный бытовой техникой, книгами и сувенирами. Как все это мертво в сравнении с тазом, в котором теплая вода обнимает уставшие ноги по щиколотку, с колючим воздухом и пронзительным чувством полной свободы, которую можно испытать, лишь оставшись один на один с ее величеством Природой…

Африка навсегда!

Дэвид еще раз помочил ноги во вчерашней воде, за ночь вода в тазу остыла.

…И тут он заметил, что прямо на него из красного рассветного воздуха Сахары мчится черный всадник. Следом клубилась темно-желтая песчаная пыль.

Всадник приблизился. Теперь Дэвид разглядел темные глаза незнакомца. Голову бедуина по обычаю пустыни укутывал шарф-куфия, наполовину прикрывая черное, блестящее, как агат, лицо. Тело надежно спасал от жары темный бурнус с капюшоном.

– Ассалам алейкум! – произнес археолог универсальное арабское приветствие. После пожелания мира ни один истинный мусульманин не причинит вреда путнику.

Наездник внимательно осмотрел чужака, джип и весь скарб; особенно долго его взгляд задержался на тазе с водой, в которой Дэвид за минуту до этого мыл ноги. Затем бедуин щелкнул пальцами, что на восточном языке жестов выражает досаду.

– Быр?

Дэвид достаточно изучил Африку, чтобы кое-что знать о нравах местных жителей. Словом «быр» здесь, в суданской части Сахары, презрительно называли англичан – пережиток колониального прошлого.

– Америка, – Дэвид привстал с раскладного стула и шутливо приподнял панаму.

– Куда направляешься, ковбой? – спросил бедуин на английском, голос всадника звучал грубо.

Дэвид постарался вложить в свою рекламную улыбку все хваленое американское дружелюбие.

– Я – ученый. Еду к Уэйнат. Хочу посмотреть на наскальные рисунки Айн-Дава.

– Вижу: ученый, – всадник на гарцующей лошади объехал американца, тот чувствовал себя под его пристальным взглядом очень некомфортно.

Кто знает, что у него на уме? Дикая нищая страна…

– Что именно тебя интересует? – настойчиво повторил бедуин.

Дэвид достал сигарету и закурил, предложил пачку и собеседнику, тот отрицательно качнул головой.

– Однажды один итальянец обнаружил в пещерах Уэйнат любопытные наскальные рисунки. Спирали. Что это значит, ученые пока сказать не могут. А у меня есть кое-какая идея. Вот я и хочу увидеть рисунки собственными глазами, чтобы потом высказать свои предположения и прославиться на весь мир. Что вы об этом думаете? – Дэвид миролюбиво улыбался.

Всадник помедлил с ответом.

– Думаю, тебе не стоит ехать туда. Думаю, тебе нужно вернуться в город, – произнес наконец он.

– Но я не могу. Я слишком дорого заплатил, я пересек океан, – попытался шутить археолог, – к тому же колодец уже недалеко…

– Ты ищешь гробницу белого фараона? – ухмыльнулся бедуин. Казалось, его удивляло, что иностранец в одиночку забрался туда, куда не ступает нога европейца.

Дэвид же от этой реплики оторопел. Она отозвалась в голове, как щелчок.

Ему и в голову не приходило провести более широкую параллель с критской или греческой цивилизацией, на которую намекал рисунок с колесницей… Ах, как все переплетено! Великолепная мысль, учитывая, что еще мать фараона Хеопса, реконструктора (а не строителя, как думают дилетанты) пирамид в Гизе, была блондинкой и к тому же красавицей. Да и Афродита недаром куталась в длинную золотую копну волос… Светлые волосы стали символом сексуальности на всем Востоке; проститутки, чтобы походить на богиню любви, нещадно осветляли свои шевелюры… Вероятно, корни этого явления следует искать в глубокой древности…

Белая мать фараона… Отец, все проще и сложней, чем можно себе вообразить!

– Прости, друг. Но ты ошибаешься. Я ученый, а не спекулянт-журналист, который сочиняет глупые истории. Я не ищу гробницу белого фараона, потому что не верю в сказки, – примирительно изрек Дэвид.

– Хорошо, – всадник усмехнулся, – ты не ищешь гробницу. Хорошо, друг. Но, двигаясь к колодцу, ты ищешь больших проблем. И не говори потом, что я не предупреждал тебя!

С этими словами бедуин натянул поводья и умчался прочь в том направлении, куда пролегал путь археолога.

– Вот дьявол, – выругался Дэвид, зашнуровал кроссовки, бросил в кузов свои вещи и вновь сел за руль.

Итак, следовало бы проанализировать и собрать максимально полный материал о проникновении «белых» культур на территорию черной расы… Разумеется, исследование вопроса стоит трудов и некоторого риска. Ведь ответ можно найти не в кулуарах библиотек, а в самых темных уголках Африки.

Впрочем, что терять?

 

Глава 6

– Мальчик, вставай! – женщина ласково провела по его голове и пощекотала ухо.

«Мама!» – чуть не вскрикнул сквозь сон Мишка, но сумел сдержаться. Мать никогда так не будила его.

Он открыл глаза.

– Меня зовут Адиля, если ты забыл, – улыбаясь, произнесла жена доктора Сиддика.

Она что-то поправила в бельевом шкафу. На тумбочке рядом с кроватью стоял поднос с дымящимся чаем и круассаном. Михаил втянул в себя воздух. В комнате к аромату благовоний, от которых вчера он уснул сном праведника, примешивался знакомый аромат семейного утра…

– Вставай, сегодня – первое сентября. Наши дети уже отправились в колледж. А тебе нужно осмотреться…

Она говорила нараспев, постоянно что-то делая руками, будто собственным словам не придавала никакого значения. Уложив на стуле чистые вещи для мальчишки, еще раз ему улыбнулась и скрылась за дверью. Мишка потянулся.

Вчерашний день сейчас казался продолжением сна. Семейство доктора было довольно многочисленным – четверо детей, два мальчика и две девочки, старшей лет десять-двенадцать… И она – Адиля, маленькая улыбчивая женщина, на которой держался весь дом. Именно ее присутствие снимало напряжение, все-таки он тут чужак, вроде собаки, которую решили приютить.

Правда, отчим за их гостеприимство перечислил доктору Сиддику кругленькую сумму. Значит, можно чувствовать себя как дома…

Мишка приподнялся, сел в постели, поставил на коленки поднос и с удовольствием сделал большой глоток чая… И тут же выплюнул прямо на поднос. Что за дрянь?! Парень скривился. И он сразу вспомнил дурашливую улыбочку Василия Петровича, когда тот советовал попробовать чай в местной заварке. Кажется, суданцы сильно перебарщивают со сладким. Чай в равных пропорциях содержал воду и сахар…

Восток – дело тонкое, господа-товарищи…

Покончив на этом с завтраком, оделся, благо туалетная комната была тут же. Нужно отдать должное – отчим все предусмотрел…

…Когда Мишка садился в машину, Адиля поцеловала его в лоб. Мать никогда не целовала его в лоб…

Махмуд, личный шофер доктора Сиддика, вез Мишку в колледж, не спеша, арабы вообще никогда никуда не торопятся. Поскольку запоминать дорогу не было смысла, Мишка просто пялился в окно, изредка подавая реплики беспрестанно болтающему водителю.

– Вчера по всем каналам передавали новость про взрыв в аэропорту, – сообщил Махмуд. – В Америке говорят про теракт. А на самом деле самолет крылом задел электропровода…

– Пилот разве не видел, куда летел? – удивился Мишка.

– Почему не видел? Видел. Только с управлением не справился. Просто навигационная система отказала.

– А зачем ему навигационная система? Видимость отличная была.

– Значит, пьян был. Русские много пьют, – невозмутимо ответил водитель.

Михаил отвернулся к окну. Вчера позвонил отчим и сухо поинтересовался, как его встретили в Судане. Михаил был так же сух, до неприличия сух – это он увидел по глазам Адили. Но такие у них с отчимом установились отношения. Противоборство. Чья возьмет. Мог бы, между прочим, и поволноваться, все-таки по новостям объявили про теракт. Но он слишком рационален, чтобы волноваться постфактум. Ведь с Мишкой ничего не случилось.

Ну, и ладно! Проблема лишь в том, что мать становилась такой же, как отчим…

Машина мягко подкатила к комплексу Хартумского университета, в его колледже и предстояло учиться Михаилу.

– Тебе повезло, – весело сказал шофер, – здесь много девочек.

– Симпатичные? – поинтересовался парень.

– А кто знает? Закон шариата…

…К концу дня у Мишки страшно гудела голова. И было от чего. Ему предстояло на английском учить арабский, на котором преподавались все предметы! Такого подвоха парень не ожидал. Английский-то он знал, более-менее мог общаться, догадываясь там, где словарного запаса не хватало. Но чтобы на этом своем, честно сказать, среднем знании английского учить арабскую тарабарщину?! Миссия невыполнима! Спасибо, отчим, вот в чем фокус. В таких условиях волей-неволей будешь корпеть над учебниками.

– Какой вы выберете факультет? – поинтересовались у Мишки в университете.

И он, назло всем родительским планам о его карьере на поприще политологии, выпалил:

– Медицинский!

 

Глава 7

Доктор Сиддик преподавал в этом же университете, он был на хорошем счету в Хартуме – уважаемый, авторитетный и во всем благополучный человек. Потому-то выбор юриста в русском консульстве пал именно на него, когда влиятельный московский чиновник обратился со странной просьбой: пристроить пасынка в респектабельную семью на период обучения. Насколько мог затянуться этот период – ответа не было. Видимо, заказчик предполагал, что он будет недолгим. Во всяком случае, просьба была осуществима, а гонорар существенным. Здесь, в Хартуме, в деньгах нуждались все…

Нуждался, остро нуждался в них и сам доктор Сиддик. За фасадом благополучия старательно скрывалась бедность. Жене Сиддика вот уже четыре года как поставили диагноз: лейкемия. Самое страшное было позади, химиотерапия приостановила рост раковых клеток. Но Сиддик всегда был начеку: он хорошо помнил, как в первое время этапы ремиссии чередовались с внезапным повышением температуры. И тогда вновь нужно было приобретать баснословно дорогие препараты…

Слава богу, последний год жена чувствовала себя лучше. Но бремя долгов давалось Сиддику очень тяжело. Потому появление в его семье русского подростка стало большим облегчением.

Сейчас Сиддик шел в административный корпус на встречу с ректором. Предстояло обсудить вопрос отправки студентов на учебные стажировки в англоязычные страны. Соответствующая статья расходов была заложена правительством Судана, но далеко не все студенты могли попасть в группу. Сиддик надеялся убедить ректора увеличить список уезжающих хотя бы на пять человек. Разговор планировался не из легких. Поэтому доктор старался думать только об аргументации в пользу такого решения. Деньги, он был уверен, можно изыскать и в самом университете. Ведь обучение иностранцев, таких, как русский мальчик, стоило немалых сумм… Правда, пример сомнительный, поскольку иностранцев среди студентов совсем немного. Значит, можно попытаться решить вопрос с практикой в России, через отца этого мальчика… В консульстве сказали, что он занимает очень высокий пост в правительстве…

– Добрый день, доктор! – приветствовала его секретарь ректора – Марджани.

Наверное, Марджани была единственной молодой женщиной в Хартуме, которой позволялось ходить в общественных местах без шелы – большого черного платка и гишуа – черной газовой вуали. Этой привилегии ректор добился для девушки, поскольку ей часто приходилось сопровождать его на светских приемах с иностранцами.

Женщины в Судане – существа практически бесправные, хотя революционные новшества коснулись и их: они могут получать образование и могут работать. Но каждый день и на улице, и дома любой мужчина вправе обвинить их в непристойном поведении без доказательств. И тогда женщин, невзирая на возраст и статус, полиция запирает в тюремную камеру или подвергает публичному избиению плетью. Сорок ударов за ношение брюк – обычное наказание. По мнению властей, брюки на девушке выдают ее причастность к молодежным бандам…

Марджани любила брюки и без смущения носила облегающие джинсы. Она была европейски воспитанной особой, а высокий пост ее шефа служил ей гарантией неприкосновенности и ограждал от неприятностей с полицией.

– Добрый день. Господин ректор у себя?

– Да, он ждет вас, – девушка учтиво улыбнулась посетителю.

Доктор Сиддик открыл дверь кабинета.

– О, проходите, проходите, присаживайтесь! – ректор любезно привстал из своего кресла под большим портретом президента страны.

Сиддик поздоровался с шефом и опустился на стул у полированного стола с витыми ножками.

– Что у вас? Опять хлопочете о ком-то, я прав?

Сиддик смущенно улыбнулся. И положил на стол папку с анкетами своих самых одаренных студентов.

– Да, господин ректор. Думаю, эти молодые люди принесут нашему государству много пользы, если смогут пройти стажировку в развитых странах…

– Но список направляемых на стажировку уже утвержден. Я не могу произвести замену, это вызовет скандал. Вы же знаете, как составлялся этот список.

Сиддик знал. Северный Судан, несмотря на строгость мусульманских законов, был охвачен коррупцией больше, чем другие страны арабского мира. Все – как везде: богатые богатели, бедным приходилось уповать лишь на свои силы и удачу.

– Это – самые достойные студенты нашего университета. Но им не посчастливилось попасть в списки. Однако я могу обосновать необходимость… Прошу вас, взгляните на их анкеты. А деньги, думаю, можно изыскать, если установить контакт с российской стороной. Думаю, я мог бы помочь в этом.

– Вот как? – удивился ректор.

– Да. Видите ли, сейчас в моей семье живет тот мальчик, русский, о котором я говорил вам неделю назад. Его отец – сотрудник аппарата президента России.

Ректор выглядел крайне заинтересованным.

– Это интересно. Выкладывайте-ка подробности вашего плана, я готов его рассмотреть, – обнадежил он и позвонил секретарше. – Марджани, будь любезна, принеси нам чего-нибудь холодненького…

 

Глава 8

Теперь Дэвид вел машину по бесконечным базальтовым осыпям, едва справляясь с тяжелыми подъемами. Он уже сто раз пожалел, что не взял себе спутника. Погибнуть в этой чертовой глуши, где дорогу постоянно усложняют то крутые спуски, то скопления камней, ничего не стоило. Но выхода нет, он действительно зашел слишком далеко. Гигантские скалы, до которых, казалось, уже рукой подать, звали его, словно были наделены энергией притяжения.

Внутрь Уэйнат, от которого отходят второстепенные массивы, пробраться можно лишь узкими ущельями. Здешние скалы напоминают жуткий пейзаж мертвых мегаполисов после завершения эпохи людей. Эти высокогорные плато, прорезанные глубокими извилинами равнин – высохших рек, практически не изучены из-за своей труднодоступности.

Дэвид вел джип в полной тишине. Безмолвие действовало угнетающе, как пытка. Чтобы порвать глухое молчание, американец поначалу пел песни в голос. Но вскоре отказался от своей затеи – слишком много внимания уходило на борьбу за каждый новый метр. Сейчас он страшно устал.

Сахара – наименее дружелюбное место на планете. С библейских времен она считалась дном высохшего моря, проклятой землей, не пригодной для жизни человека. Однако Дэвид отлично знал, что в этой легенде нет ничего, что роднило бы ее с реальным прошлым. Ведь здесь, вопреки расхожему мнению, никогда не было моря. Сходство исключительно внешнее, а встречающиеся на каменистых местах – хамадах – раковины устриц всего лишь напоминают о незапамятных временах третичного периода, когда Земля была планетой динозавров в преддверии глобального ледникового периода. Соль, попадавшаяся на низменностях пустыни, свидетельствует лишь об испарении озер, песок – результат эрозии, вызванной бесконечными дождями. Да, некогда территория Сахары переживала период пышного расцвета, здесь было много воды и зелени. Когда-то ливни были здесь привычным явлением… Этот рай представлял собой полную противоположность существующему нынче иссушающему аду.

Античные историки и географы сообщали, что засуха настигла Сахару еще за пятьсот лет до нашей эры. Первым о здешних дюнах, оазисах и соляных курганах сообщил Геродот. Бедуины, или номады, укрепляли бурдюки с водой под животом верховых лошадей – вода уже в ту пору была главной ценностью пустынной Сахары. Однако здесь еще встречались слоны, жирафы и хищные животные. Но вскоре все исчезло окончательно, остались только сухие русла рек и речных долин, потрескавшиеся без влаги.

Так что же случилось, почему из Сахары ушла жизнь? Возможно, случилась планетарная катастрофа, из-за которой моментально поднялась температура воздуха, повлекшая за собой значительные испарения? Ученые выдвигают множество версий, но так и не дают исчерпывающего ответа на вопрос о причине загадочного высыхания Сахары. Ведь всего лишь несколько тысяч лет назад тут все было иначе…

Когда-то эти опасные безмолвные ущелья, по которым сейчас пробирался Дэвид, и впрямь походили на улицы и проспекты для многочисленных здешних обитателей. И это доказывают бесчисленные следы их пребывания, зафиксированные на естественных горных мольбертах – на стенах пещер. Сотни и тысячи росписей. По самым скромным расчетам, эти картинки в два раза старше пирамиды Хеопса.

Время в Африке путается в клубок и удивляет странными метаморфозами…

Судя по рисункам, жизнь здесь цвела: племена людей были так же огромны, как и стада животных. Рассказы о быте и ритуалах древних людей подробно описывают их борьбу за существование: лучники, преследующие стадо быков или убивающие бегемотов из своих утлых пирог, воины, бьющиеся на палицах, резво бегущие антилопы. И люди, и животные в те времена могли наслаждаться сочной травой, чистыми реками, лесами, пальмовыми рощами и долгими дождями Сахары…

Какой на самом деле была та жизнь? Может быть, совсем сказочной. С одноглазыми циклопами, драконами и гигантами. То, что стало для человечества мифом, в Сахаре периода дождей могло быть реальностью. Трудно в это поверить, но приходится: громадные скелеты великанов, найденные в Африке, служат тому подтверждением. Вот и на наскальных гравюрах Сахары крошечные фигурки соседствуют с изображениями людей-гигантов.

Кто скажет: что это? Символизм, свойственный негроидной расе, или все же натурализм, характерный для культуры долины Нила?

Дэвид всем своим существом верил – сказка здесь была былью. Эта вера передалась ему не только от отца, но и от темнокожей матери, странной, совсем не похожей на обычных американок, женщины. Мать Дэвида говорила на языках торосо и догосо и еще на каком-то странном диалекте, слова на котором можно произносить лишь шепотом…

До сих пор считалось, что изображения Сахары никак не связаны с рисунками остальной Африки. Да, у сахарских рисунков есть роднящие их с египетскими черты… По крайней мере, так считают академисты. Но самые древние изображения настолько самобытны, что аналогов им нет нигде в мире. Они скрыты от взора посторонних в подземных галереях. Углубления в песчанике уводят под скалы, где и находятся защищенные от солнца и бурь пещеры с теми рисунками, что искал Дэвид.

Рисунки Сахары уникальны. Так как же могло случиться, что отец нашел точно такие же рисунки где-то в догонской пещере Мали?

 

Глава 9

Марджани поставила на поднос напиток из газании. Поправила прическу. И вошла в кабинет шефа.

– И какой же именно пост занимает отец вашего подопечного? – ласково спросил ректор.

Доктор Сиддик чуть замешкался. Ему казалось неделикатным говорить об этом так прямо. Но делать было нечего – в конце концов, он сам нацепил наживку на крючок.

– Он очень солидный чиновник, господин Хашим. Его должность – заместитель руководителя аппарата правительства.

– О, согласен. Это высокий пост, – ректор, казалось, взвешивал возможные перспективы. – Но, должно быть, он строгий отец, раз отправил своего ребенка именно в нашу страну. Или же… А вам не приходило в голову, что это сделано неспроста?

Марджани разлила напиток по чашкам, предварительно положив на блюдца салфетки.

– Но после развала Советского Союза официально наши страны – в нейтралитете, – пожал плечами Сиддик. – Вряд ли русских интересует наша нефть.

– Зато она интересует американцев, а русских всегда будет интересовать то, что хотят знать американцы, – парировал ректор с многозначительной миной. – Все американцы занимаются шпионажем. В таких обстоятельствах наше правительство не зря предпочитает сотрудничество с Китаем…

Марджани тихо прикрыла за собой дверь.

Работа в главном университете страны в качестве правой руки руководителя ставила ее на отдельную социальную ступень в обществе, где женщины всегда были в подчинительной роли. Марджани чувствовала себя в Судане «чужой среди своих». Частые поездки в Европу, знакомство с западной культурой не могли не наложить отпечаток на ее личность. Ей казалось, что если порвать с Африкой окончательно, то можно начать новую, интересную, настоящую жизнь. Где и с кем – об этом она пока не думала. Главное – выбраться…

Марджани занялась текущими делами. Нужно было сделать несколько рабочих звонков, написать и разослать официальные письма. Работой она занималась как настоящий профессионал, отлично понимая, что следует относить в категорию первостепенного, а что может подождать. Она имела хорошую деловую хватку.

Прошло менее получаса, и доктор Сиддик вышел из кабинета, воодушевленный разговором, это было заметно по его лицу.

– Марджани, зайди, пожалуйста, – попросил Хашим после его ухода.

Ректор, в отличие от Сиддика, пребывал в странно сумрачном расположении духа. Он хорошо умел притворяться, это секретарша знала за ним давно.

– Собери мне всю возможную информацию об этом мальчике, его зовут Михаил Остроумов, – ректор прочитал сложное русское имя по бумажке. – И, разумеется, мне нужна информация о его отце. Ты должна была слышать часть нашего разговора…

Марджани улыбнулась. Конечно.

Кому, как не ей, знать истинное положение вещей в университете. Да, ректору приходилось крутиться, чтобы механизм работал как часы. Да, приходилось идти и на компромиссы. На стажировку за границу действительно отбор шел не по успехам в зачетке, а по состоянию родительских кошельков. Конечно, это не могло пройти незамеченным. Конечно, такой наивный и самоотверженный человек, как доктор Сиддик, должен был обратить внимание ректора на странное несоответствие, и этому его справедливому волнению не стоило давать хода.

А ведь революция в Судане сорок лет назад началась именно из-за акции протеста среди студентов хартумского университета. Тогда они первыми в голос заговорили об экономическом кризисе, о ситуации на негритянском юге страны – кровопролитная гражданская война длилась десятилетиями…

Но юг и север Судана всегда были в конфликте, еще со времен фараонов.

– Марджани, поверь моему слову – раскол неминуем, – частенько пророчески мрачно говорил ректор. – И потому нам нужно самим позаботиться о себе, скоро правительству будет совсем не до нас… Южный Судан рано или поздно станет независимым государством…

Марджани понимала шефа буквально. Вот и сейчас она хорошо чувствовала его состояние.

– Я все сделаю, господин Хашим, сейчас же наведу справки.

– Ценю тебя за понятливость, дорогуша, – одобрительно кивнул ректор. – Думаю, у русских все же есть кое-какие соображения насчет нас. Ведь раскол неминуем… Во всяком случае, ситуация с появлением этого мальчика может сыграть нам на пользу. Иди.

Марджани и сама отлично понимала, что Судан, внешне спокойный, похож на пороховую бочку, готовую взорваться и разнести все в тартарары. Революция, начавшаяся когда-то с гибели хартумского студента-коммуниста от рук полицейских, привела к падению диктатуры генерала Аббуда. Тогда и сам Хашим был в числе тех преподавателей университета, кто подписал коллективное требование правительственной отставки. Но прошли годы, а положение в стране постепенно вновь вернулось к тому, против чего выдвигали свои лозунги демонстранты на столичной площади Абдель Монейм. На христианский юг по-прежнему налетают кочевники-джанджавиды – профессиональные банды севера и берут в плен всех, кто физически крепок, в основном это молодежь и дети. Работорговля в песках пустынь северного Судана – дело обычное, хоть правительство и отрицает ее…

Марджани проверила кое-какие документы и набрала номер русского посольства.

 

Глава 10

Мишка рассудил, что сумма, внесенная семейству Сиддиков за его проживание, разрешает многое. И посему возвращался из университета пешком. В конце концов, здоровяк Василий именно этой свободе передвижения позавидовал больше всего. А раз так, Мишке надо сразу показать, кто хозяин положения. И осваивать пешие маршруты.

Он шел по чистым улицам Хартума, не особо заботясь об ориентирах и кратчайшей дороге. Машина плелась позади, отставая, в зависимости от наличия пробок и светофоров, на несколько метров. Мальчишка чувствовал себя наследным принцем. К тому же от зданий университета было совсем близко до моста, перекинутого через Голубой Нил. Но Мишка решил сделать разведку, обойдя сначала несколько ближайших кварталов.

Центр Хартума представлял собой незамысловатую сеть прямоугольных улиц малой этажности. Он сливался с торговой частью города: хартумский Сити состоит сплошь из офисов крупных фирм, банков и торговых площадей. Тут же, недалеко друг от друга, располагались различные храмы: Православной, Католической, Коптской церквей, все – постройки времен английской колонизации. Дальше, через несколько улочек с мелкими лавками, что делало их похожими на рынок, имелся указатель на набережную. Парень заметил его и твердым шагом свернул в направлении стрелки. Водитель – Мишка отчетливо услышал его недовольный возглас – кое-как повернул за мальчишкой. Ему приходилось очень непросто. Правила дорожного движения в Судане, как и во всей Африке, – весьма относительны.

На берегу дышалось немногим лучше: в это время года воздух здесь, кажется, состоял лишь из жара и пыли.

На набережной Мишка сбавил шаг, тут было чем полюбоваться. Белый Дворец республики, здания министерств и иностранных посольств, причудливая современность в архитектуре ислама… Меньше бросался в глаза общий контраст между роскошью и нищетой построек. Именно на набережной находились театр, выставочный зал, библиотека…

И вдруг парень услышал истошный крик. Метрах в десяти от него собралась небольшая толпа зевак, с которой смешались полицейские в светло-голубой форме. Мишка ускорил шаг.

Крики усилились. Парень подбежал к толпе и увидел дикую, невообразимую картину. В круге толпы, как зверь на арене цирка, металась женщина средних лет. Двое полицейских подстегивали ее кнутами, стараясь задеть кончиками хлыстов открытую кожу лица. Женщина, вся укутанная в темную одежду с накидкой, извивалась и кричала, ее красные шаровары мелькали в разрезах восточного балахона. Крики были какие-то гортанные, булькающие, хрипящие. Хотя плети опускались на ее тело без остервенения, даже с какой-то ленцой, просто из назидательных побуждений, от этих криков казалось, что женщину просто разрывают на части. Но никто из стоящих зевак и прохожих даже не пытался ее защитить.

Мишка сжал кулаки. Плеть вновь оставила на лице женщины кровавую полосу. И парень не сдержался. Оттолкнул кого-то из зевак и ринулся прямо под хлыст. Острая боль движущегося по инерции кнута пронзила его – удар прошелся по спине. В следующую секунду парень почувствовал, что кто-то подхватил его под мышки и грубо встряхнул. Женщина все еще истошно кричала. Видимо, унижение было сильнее боли…

Толпа активно переговаривалась, показывая на мальчишку.

– В чем дело? – полицейский, понимая, что перед ним иностранец, говорил на английском.

Мишка несколько секунд приходил в себя. Адреналиновый взрыв в крови был такой силы, что полицейскому пришлось напрячься, чтобы удержать парня.

– Почему вы бьете эту женщину? Никто не имеет права поднимать руку на беззащитного человека! – Мишка орал по-русски, выбрасывая в воздух все, что накопилось в нем за эти последние дни, его колотило от бешенства, от страха и жалости к себе.

Толпа удивленно комментировала происходящее. Женщина жалобно подвывала, но и ее внимание теперь приковала сцена, главным героем которой стал подросток.

– В чем дело? Кто ты такой? – вновь задал вопрос полисмен.

Тут, наконец, подбежал Махмуд, еще за несколько шагов он начал что-то выкрикивать и отчаянно жестикулировать.

– Простите его, господин полицейский, – торопясь, громко говорил водитель, при этом всовывал в руки полисмена какой-то документ, – простите его, он тут недавно.

Второй полицейский взял бумагу водителя, внимательно посмотрел на нее и с еще большим вниманием стал вглядываться в лицо Махмуда. Мишка отчаянно пытался вырваться из цепких рук. Ничего не получалось. Героическая сцена мало-помалу теряла накал, превращаясь в юношескую истерику.

– Я служу у доктора Сиддика. Уважаемый человек, профессор, – тараторил водитель, – а мальчик гостит в его доме.

– Кто он? – полицейский не мигая смотрел на Мишку.

У того от обиды потекли слезы по щекам.

– Русский!

– Русский? – переспросил, будто не доверяя словам Махмуда, один полицейский.

Слово полетело по толпе, передаваемое на разные интонационные лады. Мишкины ноги коснулись земли.

Фыркая, как недовольный кот, которого потянули за усы, парень плюхнулся на сиденье автомобиля.

– Ай-яй-яй! Разве ты не знаешь, что в каждой стране свои обычаи? – Махмуда прорвало, слова потекли тем же потоком, что и бурные воды Голубого Нила. – Полиция делает свое дело. Женщина должна была сесть на землю и спокойно ждать, когда к ней подойдет офицер. А эта – сама виновата. Стала кричать «Хватит, хватит!» Стала бегать и звать на помощь. А бегать нельзя. Нужно повиноваться. Если не повиноваться полиции, можно получить за раз пятьдесят ударов кнутом. А потом – тюрьма. И никаких объяснений… У каждой страны свои правила. Зачем ты вмешался?

Мишка хмурился и смотрел в окно.

Судан проникал в него страхом и болью. На спине ныла рана от хлыста. Но это лишь один случайный удар… А если бы их было полсотни?

 

Глава 11

Доктор Сиддик пил утренний кофе и неторопливо читал газету. Он придерживался консервативных взглядов во всем, особенно в ритуалах быта. Сиддик втайне гордился своей семьей, своим домом, собой… Слава Аллаху, жена все еще с ним и детьми…

Зазвонил телефон.

– Я скажу, что ты уже выехал на работу, – предложила Адиля.

Вчера она очень испугалась за русского мальчика, ей пришлось приложить немало усилий, чтобы пробиться к нему: он пулей вылетел из машины, взбежал по лестнице и заперся в своей комнате. Махмуд в красках рассказал об уличном ЧП. Сиддик пережил несколько крайне неприятных минут. Но Адиля, кажется, все уладила. Только бы Аллах подарил ей еще много дней жизни, ей нельзя волноваться…

– Ничего. Я сам, – он поднялся из-за стола и взял телефонную трубку.

– Доктор Сиддик, – голос Марджани звучал немного нервозно, – господин Хашим желает с вами поговорить. Я переключаю.

Сиддик взглянул на жену. Она понимала его без слов.

– Господин Хашим? – Сиддик почему-то взволновался.

– Да, дорогой мой доктор Сиддик, да, это я. Что у вас вчера произошло? Что за скандал с вашим русским гостем?

У Сиддика сердце ушло в пятки. Откуда он знает?

– Мальчик возвращался домой. И стал свидетелем наказания женщины… Но мы ему уже объяснили… Жена поговорила с ним…

– Вот что, Сиддик. В Интернете этот случай выложен со всеми подробностями. В толпе кто-то незаметно снял стычку на видео. Вы понимаете, что такое Интернет? Всемирная паутина, Сиддик. Скандал. Так что поздравляю, ваше имя прозвучало на весь мир в связи с этой историей. Думаю, дошло до президента…

– Мое имя?! – Сиддик сел на стул и промокнул разом взмокший лоб салфеткой.

– Да. Ваш водитель очень старался убедить полицию в том, что мальчик принадлежит хорошему окружению… Это проблема, Сиддик. Благодаря такому скандалу Америка получает дополнительные бонусы, понимаете? Насилие над личностью, публичное избиение женщин и тому подобная чепуха… Нет, не чепуха, конечно. Но наш с вами общий план поставлен под угрозу. Что, если отец мальчика отреагирует так, как должна отреагировать любая любящая семья?

Сиддик не знал, что ответить. Он даже и представить себе не мог, что вчерашний случай будет иметь какой-то резонанс. Нужно было что-то предпринять… Или пообещать… Что же делать?!

На помощь, как это часто бывало, пришла жена. Она мягко отняла телефонную трубку у обескураженного супруга.

– Господин Хашим, добрый день, – приветствовала ректора Адиля. – Я сама поговорю с отцом мальчика. Сердце подсказывает мне, что ему не придется уезжать в Россию. Он сам не хочет этого, господин Хашим. Пока я не могу сказать вам больше… Но я чувствую, что у этого ребенка трудности… в семье.

Ректор помолчал, обдумывая ее слова.

– Хорошо. Я понял вас. И… постарайтесь сделать так, чтобы мальчик был всем доволен. Вы меня понимаете, Адиля? Абсолютно всем доволен. В конце концов, случай уникальный… – Хашим соображал, как обернуть неприятную ситуацию на пользу.

Адиля выглядела спокойной. Сиддик внимательно смотрел на свою жену и ждал. Она мудрая женщина.

– Не волнуйтесь, господин ректор, мальчик в нашей семье как дома.

– Да. Вот что, – Хашиму пришла в голову хорошая мысль. – Было бы неплохо организовать для него экскурсию по Судану. У нас есть что показать, как вам кажется? В конце концов, в прошлом мы многим обязаны русским. Пусть он увидит нас с лучшей стороны. Я даже готов продумать маршрут… моя помощница могла бы сопровождать вашего гостя в поездке… Да, именно так мы и сделаем. Марджани выглядит как любая европейская девушка. Она – прямое доказательство того, что наша страна избавляется от вековых пережитков. Решено! – ректор отключил связь.

Сиддик зашуршал газетой, аккуратно складывая ее. Глотнул остывший кофе.

– Господин ректор предлагает организовать для мальчика экскурсию по Судану, – Адиля улыбнулась мужу. – Мне кажется, с этого и следовало начинать. Мальчик пережил стресс, он один в чужой стране. Не стоит слишком загружать его учебой, пока он не поймет, что здесь ему рады.

– Ты права, – Сиддик поднялся из-за стола, ему сразу стало легче от слов жены, – ты права, дорогая. Не говори ничего нашим детям.

После его ухода женщина поднялась наверх и постучала в дверь комнаты Михаила. Там было тихо. Тогда она легонько нажала на ручку и вошла внутрь.

Мишка лежал, глядя в стенку. Он не проронил и двух слов со вчерашнего вечера. Адиля провела рукой по его волосам, он недовольно дернулся, но этот протестующий жест ничего не значил. Мальчишке было одиноко. Адиля чувствовала его состояние, как свое. С тех пор как она заболела, ей стоило больших усилий ежедневно скрывать свое растущее чувство отверженности от мира. Но ей было ради кого притворяться. А этот мальчик, похоже, действительно один…

– Женщины Востока совсем не такие, как женщины Запада. И наш мир отличается от вашего. Но законы шариата – это основа нашей жизни. Ты поймешь… Не сразу. Но поймешь…

 

Глава 12

Дэвид пробирался все глубже в ущелье. Ехать на постоянной скорости – а это давало единственную возможность продвигаться вперед по каменистой поверхности – было уже нельзя. В очередной раз, когда машина забуксовала и, отчаянно рыча, не смогла сдвинуться с места минут пятнадцать, археолог понял: пора принимать решение. Он заглушил двигатель. В ущелье сразу стало мертвенно тихо. Американец собрал рюкзак. До цели поездки оставалось совсем немного пути, но этот труднопроходимый участок археологу предстояло пройти на своих ногах.

Отвлекаясь от трудностей перехода, Дэвид думал, что вот когда-то здесь двигались караваны мулов. Для скалистых местностей, с узкими, опасными, почти непролазными тропинками, мулы в качестве вьючных животных считаются незаменимыми. Но сейчас археологу самому приходилось чувствовать себя, как минимум, упрямым ослом, который не желает сдаваться, хотя благоразумнее было бы повернуть назад.

С трудом передвигаясь на узкой тропе, поднимающейся над пропастью, он пошел вперед. Ступать приходилось осторожно на усыпанной мелким камнем сужающейся тропке. Если бы Дэвид изредка не поглядывал на часы, то могло показаться, что путь ведет в царство вечности. Однако уже через четыре часа его старания были вознаграждены. Он неожиданно оказался на открытой площадке, с которой, как на ладони, открывался прекрасный и величественный вид горного массива.

В лучах заходящего солнца желто-розовые скалы создавали прихотливый инопланетный пейзаж. Такой известняк называют персиковым. Дэвид снял рюкзак и несколько минут просто отдыхал, любуясь открывшимся, будто с птичьего полета, видом. Жизнь должна быть наполнена впечатлениями, чтобы перед смертью спокойно сказать: я видел то, что создал Бог, я понял Его замысел, я постиг…

Но нужно было двигаться дальше, иначе вечер мог захватить врасплох. Дэвид вытащил из рюкзака комплект альпийского снаряжения, закрепил веревку и стал осторожно спускаться, упираясь ногами в скальные выступы. Веревка была рассчитана на пятьдесят метров. Спуск оказался вдвое короче.

Внизу картина оказалась не такой радужной. Длинные тени заходящего солнца наползали на коричневые каменные выросты и арки самых причудливых форм. Кое-где на поверхностях скал цепко держались зеленые колючки, и это вносило хоть немного цветового разнообразия в однотонный ландшафт. Вокруг больших каменных монолитов низины торчала желтая безжизненная трава.

Дэвид пошел вперед. Он зафиксировал в себе растущее чувство тревоги. Ничего особенного, обычная реакция организма на огромное безлюдное пространство, простирающееся на сотни километров.

И все-таки что-то здесь было не так, что-то настораживало. В абсолютной тишине он слышал лишь шуршание гравия под своими ботинками. Вот раздался крик хищной птицы. Дэвид задрал голову и увидел беркута, спускающегося по косой линии и пугающе кричащего. Видимо, где-то невдалеке птица заприметила падаль.

Однажды ему пришлось впервые всерьез задуматься над вопросом какой-то рядовой анкеты: согласились бы вы жить вечно? Простой, на первый взгляд, вопрос. В юности каждый отвечает на него, не задумываясь: да, жизнь! Однако чем старше становится человек, тем яснее природа вещей и событий. Жить вечно, не зная, чем занять себя в ближайший уик-энд? Но тогда и тоска будет вечной, как у врубелевского Демона. Сосуд жизни можно переполнить за какое-то мгновение, за одно мгновение… Дело не в том, сколько прожить. Дело в качестве жизни. Звучит банально, и все-таки…

Так думал Дэвид, держа листок анкеты, который от него ждала, подняв глаза, пухлая молодая женщина, ведающая кадрами университета. Тестирование принимаемых на работу преподавателей было обязательным условием. Тогда он подмигнул кадровичке и поставил утвердительное «да». Да, как большинство. И никаких отклонений, как у его отца…

И вот сейчас в Дэвиде поселилось странное ощущение. То самое состояние, которое он когда-то лишь на мгновение представил возможным для себя. Пограничное состояние, равная готовность жить и умереть. Это сейчас присутствовало в нем так же явственно, как сухость во рту или слабость в уставшем теле.

– Я слишком долго ни с кем не разговаривал, – проговорил он вслух, вновь лишь ради удовольствия слышать собственный голос.

Он подумал о матери. Чернокожая женщина, чья кровь в нем смешалась с кровью его отца, никогда не испытывала страха. Она смотрела на мир другими глазами, не так, как все остальные женщины, с которыми сталкивался Дэвид.

– Йау наи даги, – говорил частенько отец, глядя на мать.

Лишь став взрослым, Дэвид нашел в справочниках расшифровку этого непонятного сочетания африканских слов. «Маленькое женское солнце» – так нежно на языке догонов называется карликовая белая звезда из созвездия Сириус. Мать умерла, солнце для отца погасло.

Отец в детстве рассказывал ему, что история племени, к которому принадлежала его мать, вела свое начало со времен великой космической трагедии, разыгравшейся на задворках нашей Галактики… Вокруг третьей звезды из системы Сириуса вращались две планеты. На первой из них, Ара-Толо, жили люди-змеи Номмо. На другой планете, Йу-Толо, находили свой приют разумные птицы Балако. Но соседняя звезда готова была взорваться. Взрыв грозил полным уничтожением для обеих цивилизаций, и они стали искать другие планеты, пригодные для жизни своих физических тел. Люди-змеи и люди-птицы выбрали Землю.

Йау наи даги…

Мать Дэвида, тихая женщина с большими миндалевидными глазами и пухлыми, чувственными губами, любила яркую одежду и бижутерию. И практически не общалась с соседями, предпочитая общество мужа и домашнее хозяйство. У них была счастливая семья.

Она умерла молодой.

«Нужно искать крест, – написал Алекс на шестой странице своего первого дневника. – Крест – это динамический знак системы Сириус. Изображение звезды Женщин»…

Дэвид вдруг вспомнил, каким долгим взглядом провожал его отец на их последнем свидании. И вот сейчас, шагая по самому безлюдному месту планеты, он понял, что Алекс прощался с ним…

 

Глава 13

Хашим вызвал к себе секретаршу и дал ей инструкции на ближайшие дни. Марджани обзвонила прессу относительно готовящегося события. К концу дня все было подготовлено самым лучшим образом. Девушка уже хорошо представляла себе, какой именно станет ее роль в планируемой поездке…

Уже на следующий день газеты сообщали о том, что сын крупного российского чиновника прибыл в Судан на учебу как провозвестник налаживающихся отношений с российской стороной.

Этот день стал для Мишки по-настоящему суматошным. Адиля села в машину вместе с детьми, дети косились на русского мальчика всю дорогу. В тесноте они доехали до колледжа, у которого уже толпились журналисты. Мишка только удивленно хлопал глазами, плохо понимая, о чем говорят взрослые. Он видел, что Адиля и ее дети смирно позируют перед фотокамерами, притягивая и его за рукав для снимка, и не счел нужным сопротивляться. Было бы крайне не по-мужски дергаться и дуться, когда тебя держит за руку улыбчивая и милая женщина.

В разгар фотосессии подъехал автомобиль ректора. Хашим вышел из машины, хорошо имитируя полнейшее удивление происходящим. Создавалось впечатление, что весь этот ажиотаж – исключительно стихийная инициатива средств массовой информации.

Когда щелк фотовспышек стих, Адиля повела своих детей в класс. А Хашим протянул руку Мишке. Этот жест, естественно, тоже оказался запечатлен репортерами. Парень не сразу осознал, что кабинет, куда ректор пригласил его и журналистов, стал импровизированным брифинг-залом. Хашим охотно и подробно отвечал на вопросы прессы на арабском. Мишке, который вдруг стал центром всеобщего внимания, ничего не оставалось, как сидеть с понимающим и важным видом.

Наконец все закончилось, пресса упаковала свои камеры и удалилась восвояси. Хашим подмигнул парню и нажал на кнопку телефонной связи.

Тут же дверь распахнулась. В кабинет вошла совершенно необычная для Судана, одетая здесь как иностранка, светлокожая девушка.

– Доброе утро, Михаил, – четко проговорила она на английском и протянула ему ладонь, – рада с тобой познакомиться. Меня зовут Марджани, я – помощница господина Хашима. Он – ректор этого университета и твой друг.

Мишка пожал ее узкую сухую ладонь.

– Что все это значит? – спросил он у девушки, поскольку господин Хашим теперь лишь многозначительно улыбался, откинувшись на кожаном кресле.

– Это значит, что ты – первый учащийся из России. И мы очень рады этому, – ответила девушка. – Много лет назад ваша страна оказывала Судану большую поддержку в строительстве. Дальнейшие события притормозили развитие отношений наших государств. И вот теперь мы рассматриваем твое появление в стенах нашего учебного заведения как шанс на возможное продолжение сотрудничества Судана и России…

Девушка говорила складно и долго, а в Мишке росло недоумение. В конце ее речи он все же предпринял попытку к сопротивлению:

– Но я здесь совершенно случайно… Мой отчим, он…

– Отчим? – удивилась в свою очередь девушка. – Мы об этом ничего не знали, Миша, – его имя в ее произношении звучало очень мягко. – Значит… ты здесь в политической ссылке? – Марджани захохотала так непринужденно и заразительно, что Мишка тоже невольно рассмеялся.

Хашим тоже захохотал и поднял большой палец вверх в знак одобрения шутки своей помощницы. После этого Мишка расслабился, подсел по приглашению ректора к столу, Марджани быстро расставила на нем вазочки с восточными сладостями и фруктами…

– Господин Хашим хочет сделать тебе подарок, – заявила Марджани, когда Мишка осторожно отхлебнул чай из чашки.

Чай был нормальный, несладкий…

– Подарок?! Зачем?

– Так принято. Восточное гостеприимство, – Марджани постоянно улыбалась, глядя на мальчишку. – Господин ректор считает, что, прежде чем начать процесс учебы, тебе следует познакомиться с нашей страной и ее обычаями.

Парень вздохнул. Да уж, обычаи здесь своеобразные. Если так пойдет…

– Тебе не нужно ни о чем волноваться, – предупредила его возражения секретарша. – Твое первое знакомство с нашими культурными ценностями займет всего лишь три дня. За три дня экскурсии ты узнаешь намного больше, чем если бы провел это время за партой.

Мишка сдался.

– Я согласен. А куда мы поедем?

Хашим удовлетворенно заулыбался. Все-таки он очень правильно поступил, добившись эксклюзивного права для своей помощницы вести себя по-европейски. Таким образом у иностранцев невольно возникало доверие к этой приятной во всех отношениях, образованной и воспитанной девушке.

– Мы поедем в город Мероэ, в город древних пирамид. Этот город когда-то был разрушен христианским королевством Аксум. Но там сохранились руины храма Амона и храма Солнца. Между Нубийской пустыней и Нилом находится немало памятников времен Древнего Египта.

– Судан был колонией Египта? – спросил Мишка.

– Да. Наша территория за свою историю много раз подвергалась нападению сильных империй. Но Судан мало исследован. Поэтому он больше привлекателен для ученых, чем для туристов…

Хашим поднялся со своего кресла.

– Так по рукам, юный русский посланец? – произнес он на хорошем английском языке. Мишка на протяжении всей беседы с Марджани думал, что ее босс говорит лишь на родном наречии.

– По рукам, – не растерялся парень и хлопнул ладонью о подставленную ладонь ректора.

Он понял: зачем-то Хашиму нужна его поездка. Почему бы и нет?

 

Глава 14

– Возьми этот свитер и эти брюки, – Адиля перебирала Мишкин гардероб, собирая вещи в дорогу.

– Зачем так много, я ведь всего-навсего еду на экскурсию, в понедельник уже вернусь, – вяло отбивался парень. Ему казалось, что нет смысла тащить целый рюкзак шмоток, если поездка займет лишь уик-энд. Шорты, футболка, кроссовки. Чего еще?!

– Нет, ночами в пустыне очень холодно, поверь мне.

Чтобы не спорить, он просто ополовинил рюкзак, как только женщина вышла из комнаты.

На улице просигналила машина. Мишка выглянул в окно. У подъезда припарковалась компактная белая «мазда». Рядом с автомобилем стояла симпатичная секретарша из университета и о чем-то, мило строя глазки, беседовала с доктором Сиддиком. Мишка схватился за рюкзак. И замер на секунду. Губы сами собой растянулись в самодовольную ухмылку. Три дня с такой красоткой в поездке на автомобиле – совсем неплохой результат, если вспомнить, как все начиналось… Эх, дядя Вася. Видал бы ты эту Марджани!

Парень мигом спустился вниз.

– Ты должен быть очень внимателен в пути! – Адиля выглядела непритворно озабоченной, и это удивило Мишку.

Мать, рациональная до мозга костей, всегда спокойно прощалась с ним, куда бы ему ни предстояло ехать. Казалось, мать даже не рассматривала возможностей каких-то ЧП. А эта совершенно чужая женщина готова была заплакать…

– Дорогая, иди в дом, – Сиддик обнял жену за плечи…

Раздался автомобильный сигнал. И Мишка с изумлением заметил, что за рулем машины сидит водитель Сиддика Махмуд.

– Да, – лукаво улыбнулась Марджани, – мы едем втроем, товарищ. Закон шариата не позволяет незамужней девушке путешествовать с молодым человеком наедине.

– Вы много теряете, – подмигнул ей парень, и она погрозила ему пальцем.

Михаил галантно посадил свою спутницу на заднее сиденье машины – там и только там, как настоящая леди, ездила его мать. Сам сел рядом с шофером. Машина отъехала от дома Сиддиков, а супруги все еще стояли на крыльце и провожали их взглядом.

– Отлично отдохнем! – Махмуд оскалился в белозубой улыбке, и Михаил заранее стал изображать приступ зевоты.

Словоохотливость Махмуда была для него настоящей карой суданской.

Девушка развернула карту.

– До развалин Мероэ – сто шестьдесят километров. Приедем туда к обеду. Если все будет хорошо, пересядем на верблюдов. До вечера осмотрим пирамиды и некрополи… э-э-э, также царский город и римские термы… Затем нас ждет ужин в отеле. О планах на завтрашний день сообщу попозже. Пожалуй, я немного вздремну, – кажется, Мишкина зевота передалась и ей.

Девушка прикрыла рот ладонью и зевнула. Часы показывали семь утра по местному времени.

– Документы, – она протянула вперед прозрачный «файл» с бумагами.

Парень взял их – наверху лежал лист с его фотографией и парой серьезных штемпелей.

– Пермиты, – охотно пояснил Махмуд, – без этих разрешений по Судану ездить нельзя.

– И что там, в этом вашем Мероэ? – поинтересовался подросток.

Махмуд, как выяснилось, знал об историческом Судане ровно столько, сколько знает рядовой шофер в любой другой стране мира. То есть ровным счетом ничего, кроме направления дорог и условных обозначений на карте.

– Понятно, – с сарказмом протянул Мишка, – типа обзорная экскурсия по Золотому кольцу. Скукотища.

– Золотое кольцо? – переспросил Махмуд. – Это что?

– Так у нас тур для лохов-туристов называют, маленькие города рядом с Москвой. Понял?

– Понял, – кивнул водитель. – Там есть золотые рудники?

– При чем тут рудники? – удивился парень.

– При чем тогда тут золото? – в свою очередь удивился Махмуд.

– Да это… ну, просто сравнение… ну, типа, самое дорогое, понятно? А так ни фига там золота нет, разве что в церквях…

– Сравнение? – не унимался Махмуд. – Ладно. Понятно. А почему тогда «кольцо»? Почему?

– Это просто. Потому что эти города стоят вокруг Москвы. Круг – кольцо, понял?

– Между прочим, Мероэ – это столица легендарной золотой Нубии, мальчики, – не выдержала Марджани. – Ради древних нубийских цивилизаций в Судан приезжают не какие-то туристы – лохи, как выразился наш русский друг, а уважающие себя путешественники. Искатели приключений.

– Искатели приключений? – повторил парень.

– Да. Представь себе. Древностей в Судане предостаточно. Ведь наша страна связывает цивилизацию Древнего Египта и цивилизации Черной Африки. Кстати, Британия строила планы связать Каир и Кейптаун железной дорогой. Англичане поддержали Египет, когда он пытался завоевать Нубию и экваториальные области. Британия вместе с Египтом и создали англо-египетский Судан. Наш северный Судан часто находился в египетском правлении со времен фараонов. Что-то тянуло их сюда как магнит.

Мишка развернулся к Марджани. А она во всех смыслах «ничего». И держится так уверенно.

– Экскурсия уже началась?

– Не ехать же молча. А слушать ваши глупые споры у меня нет сил.

Действительно, пустынная дорога была очень однообразна, слева лишь иногда встречались небольшие холмы и скалы, а так – сплошные камни.

– До первой остановки на перекус у нас еще час. Значит, надо провести его с пользой, – Марджани сейчас была неумолима, как учительница у доски.

Махмуд приглушил восточную музыку, чему Мишка страшно обрадовался. Слушать Марджани все-таки было куда приятнее, чем эти назойливые напевы, похожие на топленый рахат-лукум.

– Итак, мальчики, в не такие уж далекие времена путь по Нилу в центр Африки, то есть на юг, был единственно надежным. Кстати, вы знаете, что Нил течет с юга на север? Теперь будете знать. По этой реке шли легионеры императора Нерона, по нему возвращался Брюс после открытия истоков Нила. Первая русская экспедиция в Африку поднималась вверх по Нилу на территории Судана. Кстати, Лени Рифеншталь, любимый кинематографист Гитлера, в конце жизни создала серию уникальных африканских фотопортретов именно на юге Судана. Наверное, благодаря Рифеншталь в конце двадцатого века возник огромный интерес к нашей стране. В Судане она жила в племени нуба. А вы знаете, что прокол губы сегодня стал широко распространен во всем мире, однако лишь два племени имеют обычай вставлять в прокол кольцо – догоны и нуба. Так, о чем это я… Значит, после фоторепортажей Лени этими племенами очень заинтересовались не только журналисты, но и антропологи и историки. Снимки Лени разошлись по научным журналам…

– А как тут у вас с преступностью? – Мишка отчетливо помнил публичное избиение женщины и полное равнодушие толпы при этом.

Такое положение вещей не может быть справедливым, просто не может…

– У нас все хорошо, – Марджани и глазом не моргнула. – Наш народ – мирный, полиции достаточно, и она имеет все необходимое, чтобы обезопасить своих граждан.

Махмуд как-то насупился, ему ответ не понравился, но он промолчал. Повисла напряженная тишина.

– Михаил. Ты ведь уже почти мужчина, – после паузы заговорила Марджани. – И ты понимаешь, что без зла не бывает добра, без белого – черного… Главная проблема нашей страны в том, что она расколота надвое. Де-юре в общих границах Судан еще существует. Но в реальности… Север ненавидит юг, юг ненавидит север. На севере живут нубийцы и арабы, придерживаются исламского вероисповедания. А южане… они имеют мало общего с нами, северянами. К исламу они равнодушны, законов наших не соблюдают. Это пьяницы, развратники, бездельники. И бандиты. Они доставляют немало хлопот нашему правительству… Там нищета, болезни, голод… Американцы любят спекулировать фотографиями умирающих от голода детей на юге Судана. Но многое из того, что они пишут, – неправда…

По мере того как она говорила, Мишка чувствовал, как в нем поднимается волна вражды к этой симпатичной, ухоженной, воспитанной и очень благополучной девушке. Может быть, у нее и были основания так жестко отзываться о своих соотечественниках. Однако в ее голосе явственно читалось имперское превосходство над слабыми. Во всяком случае, так показалось Михаилу.

– Приехали, – машина остановилась у террасы одноэтажной гостиницы, одиноко стоявшей посреди все той же дороги, уходящей за горизонт.

Махмуд развернулся к Марджани и произнес тоном, вызывающим аппетит:

– Перекус!

Все вышли из автомобиля. На террасе сидел скучающий толстый хозяин и пялился в плазменный телевизор. Судя по звукам перестрелки, показывали боевик.

– Хозяин, я слышал, что у вас готовят отменную рыбу, – вежливо, после приветствия, произнес водитель.

– Абсолютная правда! – оживился толстяк и широко улыбнулся, демонстрируя большую нехватку передних зубов. – Минуточку, присядьте! – он указал на грязные пластмассовые стулья, стоявшие вокруг пластмассового стола тут же, на террасе, и с неожиданной для его комплекции прытью скрылся внутри помещения.

– А получше забегаловки на нашем пути нет? – Мишка с сомнением разглядывал придорожное заведение.

– Не торопитесь с выводами, молодой человек. Махмуд, похоже, здесь уже бывал, и не раз.

Марджани удалилась в женскую комнату, а парень и водитель уселись в летние кресла и уставились в телевизор. Американский боевик – он и в Африке боевик.

Прошло минут двадцать. Фильм подходил к концу. Мишка сам чувствовал себя героем голливудского эпоса, сидя в пластмассовом кресле на жалкой терраске безлюдного убогого отеля посреди Нубийской пустыни. И вот, когда развязка была уже близка, Махмуд повел носом в сторону двери с москитной сеткой. Дверь распахнулась. И на террасу вышел сияющий хозяин в чистой джеллабии. В правой руке он торжественно нес большое блюдо. То, что так соблазняло аппетит водителя, оказалось обычной жареной рыбой.

Следом за хозяином отеля из двери вышла Марджани.

– Прошу, дорогие гости, угощайтесь, – толстяк поставил блюдо на стол, расстелил на нем вместо скатерти газеты, которые держал в левой руке, и вновь скрылся за дверью.

– И это все?! – Мишка был искренне удивлен.

Вот так сервис…

Махмуд с непониманием посмотрел на парня, взял солидный кусок рыбы, крепко полил его соком лимона, нарезанные куски которого лежали по краям блюда, и принялся за еду. Марджани сделала то же самое.

– Ни тарелок, ни приборов… В антисанитарных условиях. Ну, раз вы настаиваете, друзья-отравители… – по-русски пробормотал мальчишка и положил в рот первый кусок…

Никогда, никогда, никогда в жизни он не ел такой вкуснятины!

Они отъехали от придорожной забегаловки в самом лучшем расположении духа. Примерно через час машина оказалась в пригороде Шенди, недалеко от Мероэ.

 

Глава 15

Сумрак принес резкое похолодание. Дэвид натянул свитер, сверху надел тонкую куртку, разжег костер и стал готовиться к ночлегу. Пламя отбрасывало тревожные языки на каменный выступ, у которого расположился археолог. Было тихо, слишком тихо. Ночью даже самые пустынные области полны звуков, завывает ветер, птицы делают широкие взмахи крыльями, насекомые издают странный треск. А здесь, в долине, ночью было как в вакууме. Именно это беззвучие напрягало сейчас Дэвида больше всего. И потому, по старой привычке, он принялся говорить вслух.

– Так… Если саванна располагалась тут примерно девять тысяч лет до нашей эры, а примерно в пятитысячном году до нашей эры дожди прекратились, то максимум через пару тысяч лет здесь не осталось ни намека на человеческие поселения, – бормотал он, разогревая на костре консервированное мясо. – Тут никого нет, друг мой Дэвид, ни души… Люди ушли на восток, к долине Нила, и на юг. И как раз на этот период, то есть на конец четвертого тысячелетия до нашей эры, приходится рождение Древнего Египта. Значит, можно утверждать, что египетскую цивилизацию и царства Черной Африки создали потомки первобытных собирателей и охотников Сахары. А поскольку империя египтян процветала многие тысячелетия и ее искусство, архитектура, наука и образ правления повлияли на формирование западной цивилизации, то… Но как могли эти люди совершить такой резкий интеллектуальный скачок?

Дэвид задумался. Европа должна хранить генетическую память о народе, населявшем в доисторические времена территорию Сахары. А если это так, тогда…

Раздумья оборвались. Дэвид вздрогнул всем телом: ему показалось, что во тьме, за пределами светового круга, мелькнула чья-то тень. Может, шакал?

Мужчина встал, включил фонарь и шагнул в ледяную темноту. Жидкий свет фонаря пробил небольшой туннель в густой ночи. Дэвид прошел немного вперед, лишь на мгновение оглянулся на свой костер, и тут ему вновь почудилось, что боковым зрением он заметил мелькнувшую тень. Понять, что это было за животное, Дэвид не мог.

– Не схожу ли я с ума? – вслух проговорил он, озираясь во все стороны.

Одиночество иногда преподносит странные фокусы. Дэвид не был уверен, что мелькание тени не мерещится ему.

– Кто здесь? – почти крикнул он, когда в третий раз заметил молниеносное движение в темноте.

И в этот миг горы ожили. Внезапно раздался быстро нарастающий вибрирующий гул. Его сила оказалась столь велика, что голос Дэвида утонул в могучем реве. Мощный порыв ветра затушил костер, и в грозно гудящей темноте археолог сразу потерял пространственные ориентиры. От гула воздух ночи колебался и приобретал странные очертания. Это казалось кошмарным сном.

Дэвид протянул руки вперед, как бывало в детстве в темной комнате, и начал осторожно передвигаться в том направлении, где за пять минут до того горел костер и остались его вещи. Потерять рюкзак с продовольствием и необходимым снаряжением было бы катастрофой.

Гул продолжался. Вот в сильном реве послышались невообразимые здесь, сверхъестественные звуки виолончели, контрабаса или фагота. Дэвид продолжал двигаться дальше, хотя, по его расчетам, он давно уже должен был упереться в каменный выступ, у которого остался рюкзак и теплые еще угли кострища. Все происходящее было так странно и ни на что не похоже, что археолог, в конце концов, решил сесть на землю и не двигаться. Но поднявшийся ветер оказался сильнее, его толкнуло в спину одним порывом, затем вторым, Дэвид по инерции движения воздуха пробежал несколько метров… И вдруг с ужасом ощутил, что ноги его ступили на сыпучую наклонную поверхность. Он пошатнулся и неудержимо покатился вниз…

Спуск обдирал кожу на руках Дэвида, делавшего безуспешные попытки ухватиться за что-то во тьме. Сопротивляться оказалось бесполезно. Он летел с бешеной, все возраставшей скоростью, ощущая, как от гула, будто в лихорадке, трясутся горы каньона. Вот на какую-то ничтожную долю секунды путь Дэвида тормознул, но уже в следующий миг он понял, что просто закончился пологий спуск, а дальше пошла невидимая в темноте, отвесная высота крутого склона. Дэвида швырнуло в воздух, как снаряд из катапульты. Описав дугу в воздухе, он упал на песчаную почву, и сознание покинуло его.

Он очнулся под палящими лучами солнца. Едва приоткрыл глаза, как острая боль пронзила все тело. «На том свете, однако, встречали бы гостеприимнее, – подумал он и мысленно возблагодарил Бога: – Значит, я живой».

Некоторое время лежал, не шевелясь и старательно сдерживая дыхание. Нужно было оценить свой физический ущерб и начинать выволакивать тело из этой дыры.

Солнце жгло израненное лицо. Дэвид сделал первую попытку приподняться, но вскрикнул – очередной болевой шок опять покрыл все темнотой.

Когда он вновь приоткрыл глаза, солнце заметно переместилось. Значит, прошло несколько часов. Дэвид с тоской заметил, как в небе над ним кружит хищная птица. Коршун это, орел? Он точно разглядеть не мог, взгляд был словно под пеленой.

Лежать посреди каньона, на дне высохшей древней реки, когда до ближайшего человека – десятки, а то и сотни километров, было смерти подобно. Впрочем, Дэвид прекрасно сознавал ничтожность шансов на выживание в сложившихся обстоятельствах. Но все равно нужно было двигаться, чтобы не стать добычей хищных клювов и когтей, располагая еще хоть какими-то силами.

Собрав всю свою волю, не сдерживая криков, Дэвид с огромным трудом перевернулся на бок, затем кое-как смог сесть. Левая нога была сломана, причем малая берцовая кость осколком вышла наружу. Нужно было срочно наложить шину.

Дэвид стащил с себя разорванные в лохмотья остатки куртки-ветровки. Порвал их на полосы и стал как можно туже обматывать ногу. Испытание оказалось не из легких. Не стесняясь голых камней и жалящего солнца над головой, он орал во весь голос, когда пришлось закручивать полотно вокруг открытой раны с торчащим, с запекшейся кровью, куском кости.

Когда процедура бинтования закончилась, он перевернулся на живот и, подволакивая сломанную ногу, пополз.

В сущности, ему было все равно, куда ползти. Высота, с которой он упал, была бы недостижима, даже если б нога уцелела. Значит, оставалось лишь двигаться по дну русла, высматривая более-менее приемлемый подъем наверх. Оттуда нужно было добраться до выступа скалы… Только вот на месте ли его рюкзак? Там, в рюкзаке, аптечка, антибиотики, болеутоляющее, бинты… Вода. Снаряжение для подъема наверх… Только так можно спастись. Только так…

Двигаться удавалось, превозмогая жгучую, застилавшую глаза холодным потом, боль. Дэвид полз, всеми силами стараясь сохранить сознание. Нужно было о чем-то думать… О чем-то постороннем…

– Караваны… проходили… по днищу этой… сухой… реки… – он с трудом выдавливал он из себя слова, не узнавая собственного голоса. – Но иногда… начинались ливни… И люди не успевали… спастись от потока… воды…

Мысль о воде отражалась спазмом во всем теле. Глоток воды – за него он отдал бы сейчас год… Нет, десять лет…

Крылатый хищник не отпускал, кружил в пустом безразличном небе, издавая предупреждающие отрывистые вопли.

– Кричи, кричи, гад… А я еще… живой…

Дэвиду казалось, что вся его прежняя жизнь – лишь короткий кинофильм о чужом человеке, увиденный когда-то. А на самом деле он весь свой век провел в сосредоточенной жестокой схватке за жизнь, он – Дэвид Томпсон – одинокий измученный человек, которому здесь, в пустыне, даже как-то претит это банальное имя. Часы превратились в годы, счет времени был потерян. То и дело впадая в забытье, мужчина уже окончательно перестал понимать – вчерашнее солнце пытает его или уже наступило завтра?

А потом он увидел себя со стороны. Совершенно отчетливо и определенно. Дэвид Томпсон, онемев от жути, замер. Его двойник, находившийся в нескольких метрах впереди, кажется, тоже остановился. Но уже через мгновение Дэвид забыл про свою чудовищно ободранную на камнях раненую ногу, забыл про жажду, стиснувшую горло, забыл про все на свете, когда разглядел, что двойник стремится к блестящей полоске воды на горизонте.

– А, черт с тобой! – сухие слова вырвались из легких. – Будь ты даже главным дэвом этих мест, мне плевать! Я доползу до воды!

Сказал и вновь провалился в черную пропасть обморока.

 

Глава 16

– Город Мероэ, столица Нубии, достиг наивысшего развития в ту же эпоху, когда Греция времен Перикла распространяла свое влияние на средиземноморское побережье, – увлеченно на хорошем английском говорил гид.

Марджани сумела все быстро организовать. Гид появился перед их машиной при въезде на территорию памятников древности, как джинн из-под песка. Вот уже целых два часа он водил свою персональную группу, состоящую из Мишки и сопровождавшей его девушки, по руинам, которые чем-то очень напоминали въевшийся в сознание с пеленок египетский стиль.

– Мероэ имел для Африки того периода огромное значение. Пожалуй, не меньшее, чем Афины для Европы. Он вел торговлю со многими государствами. Здесь развивались самобытное искусство и письменность. А наследие Мероэ, его обычаи и верования сохранялись у других африканских народов еще довольно долго после заката его могущества. Вот почему эта цивилизация заслуживает почетного места среди великих цивилизаций древности. То есть история Мероэ открывает первую страницу истории современной Африки.

Мишка плелся за гидом под неусыпным наблюдением Марджани. Кажется, она решила контролировать каждый его вздох! Стоило ему чуть зазеваться, разглядывая больше положенных трех минут какую-нибудь базальтовую стелу с таинственными письменами, или фрагменты чудом уцелевших крепостных барельефов из белого алебастра, или черепки окрашенной глиняной посуды, как Марджани хватала его за рукав и принуждала шагать в ритм с местным темнокожим чичероне.

И экскурсовод, и девушка уже порядком поднадоели мальчишке. Если ему и нравились подобные мероприятия, то лишь возможностью свободного передвижения по разрушенным крепостям и храмам. Когда мать привезла его однажды на экскурсию в Микены, он очень быстро сориентировался и отбился от туристического «стада». Быстро пробежав каменные ступени, обвивавшие холм, он увидел черный вход в каменный мешок. У входа стояла и щебетала группа японских туристок. Когда они отошли дальше, Мишка воровато оглянулся. Вроде никто за ним не следил… И стал спускаться по грубым, местами отполированным до блеска скользким каменным ступеням. Ох, и натерпелся же он тогда страха! Когда в кромешной темноте Мишка завернул за первый поворот, спустившись вниз на полтора десятка ступеней, и сделал еще несколько шагов вниз, на него напал какой-то суеверный ужас. Сердце стало панически колотиться в груди. Даже показалось, будто он явственно ощущает чье-то невидимое присутствие в этом каменном погребе, глубоко уходящем в гору, на которой возвышался этот некогда неприступный город. Мишка вытащил из кармана сотовый телефон и стал им светить. Другая рука цеплялась за влажные стены каменного мешка. Глухой, зажатый в горе, проход будто источал накопившиеся за тысячелетия тревожные эмоции жителей Микен, прятавшихся здесь от вражеских набегов. Хоть мужское «эго» Мишки и было пристыжено, он не стал далее задерживаться в подземелье. Хуже того – он поддался малодушию и максимально быстро ретировался на открытое пространство. Правда, знал об этом своем позоре лишь он, он и духи каменного мешка.

Досталось ему тогда, конечно, от матери «на орехи». Но микенское приключение иногда вспоминалось. Томило своей незавершенностью, что ли…

Вот и сейчас мальчишке не терпелось обследовать руины храмов, дворцов и гробниц Мероэ самостоятельно. Но Марджани оставалась начеку.

– Мероэ был резиденцией королей…– торопился, быстро проходя дальше, экскурсовод.

– А почему здесь все так сильно напоминает Египет? – прервал его мальчишка. – Город был резиденцией египтян?

Гид запнулся на полуслове и посмотрел на Марджани. Она усмехнулась и кивнула.

– Действительно, Мероэ в период, когда здесь находилась королевская резиденция, испытывал египетское архитектурное влияние. Но не все так просто. Сначала египтяне покорили жителей страны Куш, затем сами кушиты покорили египтян и даже правили как фараоны. Но уже век спустя под натиском ассирийцев кушитам пришлось уйти из Египта, а еще через сто лет египтяне изгнали их и из Напаты, бывшей кушитской столицы. И кушитские цари перенесли свой административный центр на пятьсот километров вверх по течению Нила, в Мероэ. Царство Куш остается загадкой и сегодня. Недавно обнаружен древний комплекс по производству золота, ему более четырех тысяч лет. Страна Куш, или верхняя Нубия, славилась гигантскими запасами золота. Но сами кушиты золотом не пользовались. Все оно уходило на ежегодную дань Древнему Египту. Название Нубия происходит от древнеегипетского слова «нуб», что в переводе означает «золото». Если вы обратили внимание, здесь преобладают невысокие скалистые горы. Эти горы изобилуют золотоносным кварцем, из которого еще в древние времена люди каким-то фантастическим образом научились извлекать драгоценный металл. Долина Нила вокруг Мероэ во времена его расцвета была зелена и благодатна, но выпас скота вместе с истреблением деревьев на дрова для плавильных горнов привели к истощению почв. Вероятно, это повлекло за собою закат страны Куш…

Мишка слушал вполуха. Долетающие слова гида преображали в его воображении скучные однообразные развалины Мероэ. Храмам, дворцам и скромным, в сравнении с гигантскими пирамидами Гизы, царским пирамидам возвращалась былая мощь и красота… Сухие днища бассейнов наполнялись голубой водой, над ними вырастали пальмы и кусты, сплошь осыпанные душистыми цветами… Что-то такое Мишка видел на одном из египетских курортов в раннем детстве…

– История этого города – важная глава в истории человечества. Но пока о жизни Мероэ и других городов царства Куш, а это и есть Древний Судан, нам известно не больше, чем узнал о них Геродот от жрецов Элефантины две с половиной тысячи лет назад. Увы, узнал он очень мало. А что было до того… – гид развел руками.

В сумке Марджани запел сотовый телефон. Она быстро вытащила мобильник, поднесла его к уху и отошла на приличное расстояние. Экскурсовод стал в открытую пялиться на нее… И Мишка счел момент очень удобным, чтобы ускользнуть из-под надоевшей опеки хотя бы на полчаса. Парень тихонько, не привлекая внимания, отошел к кучке задумчивых иностранцев с рюкзаками, иностранцы с понимающим видом разглядывали остроконечный некрополь.

Царские пирамиды Мероэ Мишка увидел издалека, когда они только подъезжали к каменистой равнине, над которой высились искусственные пологие холмы разрушенного города. Их геометрия поражала. Кажется, что это место не имеет ничего общего с Землей…

Мальчишке очень хотелось самому исследовать развалины храма Амона, рядом с этими руинами на север протянулась железная дорога. «Железка» пересекла два холма, сложенных из материала, напоминающего черный и блестящий булыжник. Кусочек этого шлака из остывших золотоплавильных печей парень решил прихватить на память.

Мишка плавно отделился от туристов и направился мимо могильных курганов, мимо невысоких, крутых, с обваленной верхушкой, пирамид к холмам у железной дороги. Гид рассказывал, будто когда-то здесь возвышался на искусственной платформе огромный, с колоссами у входа, облицованный красным кирпичом храм. Наверняка остались какие-то подземные ходы, ведущие к забытым сокровищам…

Мальчишка был уже на полпути к цели, как его нагнала запыхавшаяся от бега Марджани.

– Ты что? Сумасшедший?! Я же велела тебе не отходить от меня даже на метр! – крикнула она и цепко схватила Мишку за руку.

– Я просто хотел посмотреть поближе те развалины, – парень не привык спорить с женщинами, хоть иной раз очень хотелось, но в любой ситуации нужно оставаться джентльменом, – вон те! А ты говорила по телефону…

– Послушай, я отвечаю за тебя головой, – кажется, Марджани поняла, что переборщила с эмоциями, и теперь примирительно улыбалась. – А там нет ничего интересного. Только охрана. Пойдем к машине. Наверное, ты голоден? – и она повлекла его за собой на площадку, где остались их верблюды. Затем они вернулись на автостоянку, там их ждал Махмуд. Водитель прикорнул на заднем сиденье автомобиля, стоявшего в тени под навесом.

– А теперь мы отправимся в оазис Газали, – радостно сообщила Марджани после ужина в небольшом ресторанчике.

Мишка с удивлением смотрел, как она подсыпает в стакан с водой какой-то порошок.

– Ты чего? Обычная лимонная кислота. Лучше любого лимонада… – улыбнулась Марджани и пообещала: – Ты увидишь диких животных на воле. Здорово, да?

Путешественники заночевали в отеле…

Наутро автомобиль вновь выехал на трассу, пролегавшую через пустыню. Опять по обеим ее сторонам замелькали небольшие холмы и скалы. От однообразия пейзажа мальчишкой овладевала дремота. К тому же Махмуд включил магнитофон, салон затопила тягучая восточная мелодия. Марджани кто-то названивал, и она отвечала в трубку односложные «да» или «нет»…

И вдруг машина резко затормозила. Мишка открыл глаза и увидел прямо на дороге мальчика лет семи с пустой пластиковой бутылкой в руках. Откуда здесь взялся малыш, парень додумать не успел. Потому что в следующий миг из-за выступа скалы выскочил всадник, а за ним выехали две «Toyota-Hilux», эту марку суданцы зовут «бокаси», с вооруженными до зубов людьми в кузовах.

– Что это?! – крикнул парень, когда в окна их автомобиля нацелились сразу несколько оружейных стволов.

– Захват, – медленно проговорила Марджани и нажала на ручку своей двери…