Солнце чаровника-месяца [Чаровник – седьмой месяц года (прост.). Официально принятое название – месяц Очарования.] с жарким любопытством заглядывает в класс через распахнутое настежь окно. Очень жаль, что примеру светила не следует ветер, мчащийся куда угодно, лишь бы не залетать в душное помещение, где стервенеют от жары и скуки тринадцать рослых девиц.

– Ску-у-учно мне. – Разомлевшую тишину класса помимо жужжания мух нарушает протяжный капризный голосок Кенары.

– А мне весело! – вскидывается Ранель, откровенно недолюбливающая эту красивую светловолосую алонию, изнеженную дочь Тении. – Прям помру сейчас от веселья!

Тенийка наигранно-радостно распахивает и без того большие темно-синие, почти фиолетовые, глазищи.

– Правда? Неужели мое счастье так близко?

– Не дождешься! – цедит сквозь зубы закипающая сальгрийка, отмахиваясь от моих предупредительных тычков в бок.

Нашей Ранели, чтобы завестись, много не надо – в помещении раздается единодушно-обреченный вздох.

Сеш подскакивает с места.

– Сестры! Давайте помолимся! – фанатично взывает она.

Хор обреченных вздохов звучит на бис.

– Давай лучше ты сядешь и заткнешься, а? – лениво бросает Голла, даже не поднимая лежащую на парте голову.

Сеш оскорбленно поджимает губы и, бормоча «Единый вас покарает, еретички!», усаживается на место.

– Если возмездие Господа нашего примет облик отца Ванхеля, – так же неторопливо продолжает изрекать Голла, – одна праведница получит шанс проверить крепость своей веры, вылечивая многочисленные переломы при помощи чудодейственных средств достопочтенной и глубоко почитаемой аалоны Рениты.

Раздается несколько слабых смешков – слишком жарко даже для веселья.

Впрочем, свое «черное» дело в вопросе погашения скандала самая набожная алония этого набора успевает сделать.

Я разочарованно отворачиваюсь к раскаленному окну. Хоть какое-то развлечение и то обламывается. Пусть после выматывающей предпраздничной тренировки-репетиции драться не больно-то и хочется, но все-таки…

Все возвращаются к прерванным занятиям, вернее, отсутствию оных. Откуда-то с последних парт слышится негромкое похрапывание – Ания способна спать в любых, даже мало-мальски пригодных для этого условиях.

А мне не спится. Спать тоже жарко.

По расписанию с час, как должно начаться занятие с аалоной Ренитой, да, видно, из-за завтрашнего празднования Дня святого Конхола женщина замоталась и забыла про нас окончательно.

Душно. Кажется, что кожа под плотной тканью формы плавится, как забытый на солнцепеке сыр, а кровь в венах близка к закипанию.

– Лэн, – зову я, оборачиваясь к стоящей следом за нашей с Ранель парте.

– А? – вяло откликается Лэнар, не удостаивая меня взглядом.

– Кто у нас из стихийниц?

Подруга неохотно открывает один глаз, потом другой, мутно оглядывает класс и закрывает их в том же порядке.

– Айлин и Клессия. Вода и Воздух. Обе ученицы Репеки. – В ее голосе нет ни малейшего любопытства, почему меня интересует данный вопрос. Трудно ожидать горячей заинтересованности от алонии, выбравшей Школу Предвидения, но вид-то хоть можно сделать, правда?

– Так какого че… врага рода человеческого они до сих пор нам нормальные условия существования не обеспечили?! – возмущаюсь я.

Вместо Лэнар с ответом влезает Ранель:

– Лия, ты с какой смотровой башни рухнула? С восточной или западной? – Сальгрийка у нас просто сама вежливость и тактичность. – Применение Силы в классе только с дозволения аалоны.

Ну спросить-то можно…

– Ску-у-учно мне. – Ехидно поглядывая в нашу сторону, Кенара применяет уже единожды сработавший метод выведения из себя сальгрийки.

– Ничего, сейчас развеселим, – ядовито и о-о-очень многообещающе улыбается подруга, вставая с места.

– Чего сидишь? – Раздраженный мужской голос вырвал меня из состояния задумчивости. – Давай стучи.

В ответ на приказ Верьяна шкодливое воображение почему-то нарисовало довольно занятную картину: я наяриваю колотушкой на огромном тамтаме гимн Ордена святого Конхола.

Недовольное хмыканье застало тамтамную вакханалию на втором куплете.

– Куда стучать? Зачем? – Я с трудом оторвалась от воображаемого выстукивания последней строчки припева: «И дочерью достойной будь Ему».

Парень демонстративно возвел янтарные очи к небу, то бишь грязному потолку в лохмотьях старой паутины, и столь же демонстративно громко вздохнул.

– В дверь, детка, в дверь. – Его длинные пальцы в нетерпении забарабанили по низеньким деревянным перильцам. – А вот зачем, увидишь, когда откроют. Обещаю.

Легко некоторым говорить! Стучал бы сам, раз охота приперла!

Я оценивающе окинула взглядом массивную дверь, опустила уже занесенный кулак, подняла вместо него ногу и от души пнула преграду к нашей свободе. Дерево отозвалось глухим, недовольным гулом.

– Уй! – Удар болью отдался в ноге.

Верьян ухмыльнулся, протягивая руку к лампе в нише. Запах прогорклого масла стал резче.

– Детка, я просил в дверь постучать. – Он с нажимом произнес последнее слово. – Если бы я хотел, чтобы ты ее пнула, то так бы и сказал, не сомневайся.

Гад. Ползучий, скользкий гад.

Стук получился вежливым, но настойчивым. Образцовый такой стук.

… На шум и грохот прибегает алона Виена, наставница Голлы и Кенары, избравших Школу Иллюзий. Она раскраснелась и запыхалась. Рукава ее синей рясы хлопают, как стая всполошенных сорок.

– Прекратить немедленно! – кричит женщина, потому как первого предупреждения никто не слышит: все заняты происходящим. – Что здесь творится?!

Как – что? Драка тут творится. Что, разве не видно?

Рыжеволосая сальгрийка по-простому тягает Кенару за волосы, а та с воем пытается лягнуть ее в голень. Вокруг азартно галдят разделенные на две группы поддержки алонии.

Ну Виена! Попозже прийти не могла!

Пользуясь тем, что Лэнар нельзя применить свое коронное Предвидение, я в кои-то веки поспорила с ней на месячное дежурство на лабораторных у Рениты. Мало того, поставила на Ранель (она поопытнее Кенары будет, как ни глянь), а Лэнар на то, что победит дружба – иными словами, никто.

Ловлю на себе взгляд пророчицы – она самодовольно усмехается в ответ на мою кислую мину и показывает язык.

Вот мухлевщица! Еще вчера, поди, на факультативе со своей наставницей все разведала. Но я-то! Я-то хороша! Надо же быть такой склеротичкой, чтобы забыть, как Лэнар хвасталась, что как раз практикуется в прогнозировании ближайшего будущего.

Ранель неохотно отпускает волосы соперницы и отходит в сторону. Алона Виена обводит всех нас рассерженным взглядом.

– Что вы делаете, идиотки сопливые! – От ее разъяренного крика звенит лабораторная посуда. – Вам же сражаться рядом, умирать друг за друга!

Голос срывается. Женщина ненадолго замолкает, затем продолжает уже тише:

– Наступит время, – ее тихий голос пробирает сильнее, чем самый громкий крик, – страшное время отдачи последнего долга павшим сестрам, и что вы вспомните на поминальной церемонии? Глупые обиды, за причинение которых уже не у кого попросить прощения?

Мы в пристыженном молчании растекаемся по своим местам и там замираем, стараясь даже не дышать. Пыл Виены, впрочем, не остывает.

– Я вынуждена сообщить о случившемся алне. – Алона цепенеет с полуприкрытыми глазами.

Через мгновение перед распахнутой в класс дверью бесшумно материализуется Астела и переступает порог, принеся в помещение запахи кухни. Накануне главного праздника в году никто не сидит сложа руки.

За исключением позабытых всеми алоний.

Спевшийся хор вздохов в который раз исполняет самый злободневный и востребованный номер своей программы.

– Чего шумишь, окаянный? – наконец донесся из-за двери глухой заспанный голос стражника, когда мой стук в дверь потерял всю образцовость и вежливость, сведясь к банальному долбежу.

Я вопросительно посмотрела на Верьяна, тот в ответ неопределенно пожал плечами и задул плавающий в масле огонек. Подвал погрузился в прогорклую тьму, растворяя в себе охотника за головами. Окружающий мрак был живым, дышащим. И, вбирая в себя, он точно отнимал у меня дыхание.

– Страшно, – очень натурально прохрипела я. – А еще воняет чем-то… жутким… будто покойник недалече…

– Че? Погромче там!

– Страшно!!! – гаркнула я изо всех сил. – Да мертвечиной разит!

За дверью недолго помолчали.

– А я тут при чем? – резонно поинтересовались оттуда.

При том.

– Дяденька, светец завалящий сиротинушке не пожалейте! – Завывания получились столь пронзительными, что у меня самой заломило зубы.

«Демонстрировать импровизации на тему „Сами мы не местные, помогите, люди добрые, чем можете“ еще не надоело?» Тренируюсь. Глядишь, скоро смогу на паперти подрабатывать. Все лучше, чем по большакам грабежом пробавляться…

Озадаченное молчание воцарилось за дверью надолго. Спустя некоторое время с улицы донесся неразборчивый разговор. Я припала ухом к шероховатой деревянной поверхности: на улице негромко пререкались двое мужчин. Расслышать все, о чем они говорили, было нельзя, а вот понять – запросто. «Последняя ночь… помолился бы лучше…» – вот и подтвердились все мои предположения.

– Господом нашим Единым заклинаю-у-у!!! – Мне быстро надоело ждать, когда стражники договорятся или на них снизойдет озарение.

– Ить сопля пугливая! – Презрение в голосе новопришедшего, видимо, было призвано пристыдить меня и заставить заткнуться.

Вместо ответа я лишь энергичнее забарабанила в дверь, отбивая кулаки. За спиной нетерпеливо ворочалась темнота, пряча в своем душном нутре Верьяна, но это знание, вместо того чтобы успокоить, наоборот, пугало еще больше.

– Утихни, зараза шумная! Перебудишь же всех! – прикрикнул первый стражник.

Гнев освежил другому охраннику память.

– Лампу стенную запали, бестолочь!

«Бестолочь», – шепнул мрак голосом сокамерника, соглашаясь со стражником.

– Достопочтенные, вы в здравом уме или как?! Чем палить-то? – Злость всегда заставляла мои мозги работать шустрее. – Я что, похож на святого, Силой Единого чудеса вершащего, аль, Господи прости, колдуна проклятого?

Обиженное сопение в две носоглотки было мне ответом. Чуть погодя к нему прибавилось бряцанье ключей.

– Вниз спускайся, убогий, и стань так, чтобы я тебя видел, да мечишко свой подальше отодвинь, – хмуро скомандовал первый стражник.

– И смотри мне, без глупостей! – добавил второй.

Тьма мягко подтолкнула меня вниз по лестнице…

Лицо алны бесстрастно. Взгляд выцветших глаз, словно декоративный пруд в безоблачный, тихий денек, ясен и спокоен. Настоятельница – всегда «вне», над всем происходящим. Кажется, даже тягучая послеполуденная жара с опаской обходит стороной ее снежно-белую фигуру.

– Спасибо, Виена. – Тонкие губы растягиваются в полуулыбку, не находящую отражения во взоре настоятельницы. – Я сама проведу занятие.

– Но… – Алона медлит с уходом, нерешительно теребя ткань синего одеяния.

Улыбка Астелы, обращенная уже к нам, все столь же нейтральна, а взгляд светел.

– Надеюсь, ни у кого здесь не вызывает сомнение моя преподавательская компетенция? – Вопрос вроде бы адресован ко всем, но краснеет, как маков цвет, Виена.

– Прошу прощения, Горане наверняка нужна моя помощь с выпечкой, – бормочет она и быстрым шагом, которому не хватает совсем чуть-чуть, чтобы стать бегом, покидает класс.

Ална даже не поворачивает головы на стук захлопнувшейся двери, а молча идет к окну. Умиротворенно шуршат, вторя ее шагам, полы накрахмаленного, белоснежного одеяния. Тринадцать пар глаз напряженно и испуганно следят за передвижениями настоятельницы. Несколько секунд женщина сосредоточенно наблюдает за тонущим в зное середины лета подворьем, а затем соединяет ладони. Литые серебряные браслеты на ее запястьях негромко звякают, ударившись друг о друга.

Долгожданная прохлада разливается в помещении, прочищая мысли и просветляя отупевшее от жары сознание.

– Думаю, так лучше, – невозмутимо изрекает ална и поворачивается к нам: – Что ж, дочери Господни, приступим!

Класс оживает: стучат крышечки открываемых чернильниц, шуршат свитки конспектов, едва уловимо шелестят занесенные над ними перья.

– На какой теме вы остановились?

Как обычно, с места подскакивает первая зубрила, любимица и гордость Рениты, джерийка Тила, и на одном дыхании выпаливает:

– Магические аномалии. Причины и принципы их образования, месторасположение и влияние аномалий на магическую фауну близлежащих районов.

Астела в задумчивости легонько, кончиками пальцев, массирует левый висок.

– Пожалуй, новую тему начинать не будем, а займемся повторением пройденного материала. – Подобрав подол, настоятельница усаживается за преподавательский стол. – Точнее, освежим постулаты применения Силы.

Вновь класс наполняется постукиванием и шебуршанием: чернильницы закрываются, лихорадочно перерываются свитки в поисках тех, что могут понадобиться в первую очередь.

Мне шуршать нечем (исписанные лекциями алны свитки мне никто не потрудился отдать, а в новых конспектах основ не было – сестры прошли их еще за полгода до моего появления в Ордене), поэтому я и не суечусь.

– Итак, начнем с элементарного. Надеюсь, количество магических Школ и их названия напоминать не нужно?

На шпильку настоятельницы мы отвечаем робкими смешками.

– Превосходно. Идем дальше. Гексаграмму магических Школ нам начертит… – Ална неторопливо переводит взгляд с одной алонии на другую. Та, на ком он задерживается, перестает дышать до того момента, пока взор не скользнет к следующей жертве, – нам изобразит… Лия.

Ранель пихает меня, беззаботно считающую ворон, острым локтем в бок и шипит: «К доске! Гексаграмма!» – делая при этом такие страшные глаза, будто после мне предстоит принестись в жертву на собственноручно начерченной схеме.

Я встаю и плетусь к доске, по дороге усиленно стараясь вызвать в памяти картину запрашиваемого символа. Нечто всплывающее из глубин сознания весьма напоминает Звезду Давида – два зеркальных равносторонних треугольника, наложенных друг на друга, – из центра которой разбегаются двенадцать лучей. Правда, этот нехитрый рисунок дополнен кучей вспомогательных линий и всяких красивых финтифлюшек в качестве оформления.

Кто б еще знал каких!

Шершавый уголек крошится в дрожащих пальцах и неуверенно замирает в сантиметре от некрашеной доски.

– Ну же, Лия. – Настоятельница оборачивается ко мне. – Мы ждем.

Угольная крошка обильно осыпается с доски, где линия за линией появляется шестиконечная звезда.

Так, Прямой Тривиум Усиления начерчен.

Теперь рисуем Обратный.

Есть.

Вписываем получившуюся Звезду в Большой Шестигранник Индифферентности, а Малый Шестигранник Взаимодействия – в сформированную треугольниками середину.

Сойдет.

Попарно соединяем противоположные точки сосредоточения Сил, проводя через центр линии Противоречия.

Почти ровно.

Красиво оформляем мучительно извлеченное из памяти художество соответствующими обозначениями магических Школ.

Все, готово – можно восхищаться.

Получившаяся гексаграмма сильно скособочена влево и состоит из явно неодинаковых треугольников-тривиумов.

Астела бросает быстрый взгляд на доску, затем обращается к алониям:

– Восскорбим же, дочери Господни, о сестре нашей Лии! Ее только что затянуло в пространственный разрыв.

После секундного замешательства помещение наполняется дружным девичьим хохотом.

– Тише, дочери. Спокойней! – в напускной строгости призывает к порядку разошедшихся алоний настоятельница, сама едва сдерживающая улыбку. – Дадим Лие еще одну возможность рискнуть здоровьем.

Я достаю из ведерка, висящего на крючке под доской, тряпку и тщательно смываю собственные художества. После чего отжимаю ветошь, вытираю деревянную поверхность насухо и вновь беру в руку уголек.

Прежде чем я нарисую вариант, ублаготворяющий алну, мне доведется пережить еще много чего интересного. А именно: потерять разум (Звезду повело вправо и вверх), устроить магический ураган, обессилив местность на милю (соскользнувшая рука луч, обращенный к полу, сделала в полтора раза длиннее, чем необходимо), поднять все кладбища в округе (упор на некромантию) и не единожды помереть в страшных муках.

Каждый комментарий настоятельницы сопровождается взрывом хохота, в эпицентре которого сгорают обиды и непонимание.

Все-таки мудрая у нас ална!

– Шутки в сторону, – серьезнеет женщина, лицезря мой последний вариант на тему «Гексаграмма обыкновенная». – Меня весьма удручает тот факт, что алония не в состоянии начертить простейшую схему. Разумеется, я делаю послабление на твое недолгое пребывание в наших стенах, но весьма небольшое.

Мои уши горят, точно их ошпарили кипятком. Я предпринимаю робкую попытку слиться с ландшафтом и проползти на свое место.

Не тут-то было…

– Предоставим Лие последний шанс реабилитироваться. – Каждое слово настоятельницы – как гвоздь в крышку моего гроба.

Громыхнул тяжелый засов, брякнула железная щеколда. Мое лицо обдало свежим, прохладным дуновением, а глаза ослепило показавшимся невыносимым, почти болезненным, после полной темноты светом фонаря.

– Ить, ссыкун малолетний! – проворчала темная фигура знакомым голосом первого стражника. – Потеряешь огниво, голову оторву, понял?

Все еще щурясь и рукой прикрывая лицо от слепящего света, я понятливо кивнула. В проем заглянул второй стражник.

– Не тяни, Таск, – поторапливающе бросил он. – Кидай, да пошли – глотнем за упок… тьфу… для согрева.

– Не Голова, не командуй! – огрызнулся первый. – Свое бы кидал, коль охота приперла, а чужое не трогай!

Он наклонился, чтобы положить на ступеньку кисет, которым, видимо, очень дорожил, когда притаившийся в сумраке Верьян устремился к стражникам. Что есть силы рванул мужчин на себя, приседая и на одном движении захлопывая за ними дверь. Те, не удержавшись на ногах, гремя щитами, рухнули с лестницы вниз. Я метнулась в сторону и забилась за короб, прижимаясь к холодной влажной стене. С глухим стуком проскакал по ступенькам фонарь, упал на пол и тут же погас.

Подвал погрузился в непроглядную тьму.

Несколько мгновений неразберихи, какая-то шумная возня, стук, испуганные, хриплые ругательства стражников. Негромкий мягкий хруст. Что-то тяжелое стукнулось о короб недалеко от меня и с тихим шелестом сползло на пол. Отчаянный крик. Хруст повторился, и тьма замолчала.

Наступила тишина, вслушиваясь в которую я холодела и сильнее вжималась в стену – там, во мраке, была смерть. Быстрая и беспощадная.

Если меня не подвели слух и интуиция, кому-то только что сломали шейные позвонки. И этот кто-то был не в единственном числе.

Дверь распахнулась, стало чуть светлее.

– Детка, прогуляться не желаешь?

Вопрос остался без ответа.

Верьян вновь спустился в подвал, подхватил первое тело под руки и поволок в дальний угол помещения, чтобы труп не было видно, если просто заглянуть в дверной проем сверху. Я зажала рот руками, слушая, как подбитые железными набойками сапоги мертвого стражника скребут о деревянный короб.

Схватив попавшиеся под руки сумки (ножны с Неотразимой были надежно привязаны за спиной, когда авантюра еще только затевалась), я в ужасе ринулась в светлеющий прямоугольник дверного проема, опасаясь, что могу остаться здесь навечно.

Правда, компания будет уже другая…

Едва не сбив с ног Верьяна, оттаскивающего второе тело, я взбежала сначала по деревянным, а потом и земляным ступенькам. Вверх, к свежему воздуху, на волю. И замерла, растерянно озираясь в темной подворотне, привыкая к ночи и не зная пока, как распорядиться обретенной свободой.

Ехидненькая улыбочка алны не предвещает ничего приятного. Для меня.

– Итак, Лия, вопрос из ряда простейших, учитывая твою причастность к данному объекту. Какому виду нечисти ты обязана своей чудесной прической?

Благодаря аалоне Рените дать ответ на этот вопрос я могу без запинки:

– Черному дракону.

«Повезло, угадала». Плещется насмешка во взгляде Астелы, но настоятельница не собирается сдаваться так просто.

– Правильно. Теперь дай название этому дракону (или правильнее – лжедракону) по всеобщему классификатору магических существ.

Ничего себе «простейшие» вопросы! Что тогда, с ее точки зрения, подходит под определение «сложный вопрос»? Хотя, наверное, лучше этого не знать.

– Ну… э-э-э… если принять некоторые допущения… или не принимать их… то, как вы понимаете… говоря другими словами… иначе выражаясь… можно сделать вывод… – Неся эту околесицу, я с мольбой о подсказке смотрю на алоний. Тила елозит и подскакивает на месте. Всем своим видом девушка показывает, что она, и только она, способна ответить на вопрос, и не просто там озвучить ФИО нечисти, а если потребуется, нарисовать генеалогическое древо аж до прародителя – лжедракона. Кенара ехидно скалится. Ранель взором и недоуменным пожатием плеч пытается донести до меня светлую мысль о том, что она в общем-то не знает ответа, но готова оказать моральную поддержку в любом случае. Лэнар, как всегда, философски принимает все происходящее как данность и не суетится. Остальные девушки просто отводят взгляды. – …И из этого следует, что…

– Алония Лия не в состоянии ответить на такой простой вопрос, – заканчивает за меня предложение Астела. – Что ж, крайне прискорбно. Садись.

Я скоренько шмыгаю на место, пока ална не передумала и не измыслила новый экзамен, и затихаю там, как мышь под метлой.

Астела не успокаивается:

– Кто ответит?

Кроме джерийки, желающих почему-то не находится.

– Тила, будь добра, – со вздохом сдается ална.

Девушка выскакивает из-за парты, как снаряд, запущенный катапультой, не собираясь упускать свой звездный час.

– Астахарус Демиус. Семейство лжедраконовых, подотряд пресмыкающихся, отряд чешуйчатых, класс позвоночных. В длину от двадцати до тридцати локтей. Отдельные крупные особи могут достигать длины свыше сорока локтей. Окрас чешуи – черный. Благодаря общим видовым признакам Астахаруса часто путают с драконом – отсюда расхожее название. В районах, близких к Разделяющим горам, данный вид нечисти еще именуют астахой.

Настоятельница одобрительно кивает, изредка со значением поглядывая в мою сторону.

Можно подумать, можно подумать!

Если бы у меня в личных наставницах была Ренита, авось бы и я не оплошала!

– Помимо цвета (думаю, всем известно, что драконы привязаны к своей стихии и имеют соответствующий ей окрас?) астаху отличают рудиментные отростки на хребте (размером примерно в пядь) вместо кожистых перепончатых крыльев, присущих семейству драконовых, отсутствие пирожелез в пасти, а также более короткий, чем у драконов, хвост. – Тила на мгновение переводит дыхание и быстрее тараторит дальше. Пока не перебили. – Влаголюбив. Плотояден. Хищник. Полуразумен. Опасен для людей. Тем не менее ради собственной безопасности астаха способен сотрудничать с человеком. Очень чувствителен к магии вследствие своей способности при поедании вытягивать из определенного вида жертв и накапливать Силу, после применять ее в качестве средства самообороны. В последние годы по эту сторону Разделяющих гор встречается крайне редко. Около трехсот лет тому назад Мастером Разумной и Исцеляющей Апитоном Умником было открыто средство по преодолению защитного поля астахи. Это снадобье как раз и оказывает на носителя Силы тот косметический эффект, который мы можем сегодня наблюдать у Лии на голове. Средство, для приготовления которого используется вытяжка из мозга астахи, включено в «Полный перечень снадобий с одной или несколькими магическими составляющими» под названием «Черный дракон». Его применение вошло в моду во времена правления Императора Джеюрена Второго, что значительно сократило популяцию этих существ. На сегодняшний день стоимость…

– Спасибо, Тила, за очень подробный ответ. – Астела торопится не допустить оглашения расходов Ордена на косметические процедуры. Наивная! Девчонки все равно потом выспросят – не у меня, так у Тилы. – Обязательно выскажу благодарность твоей наставнице.

Джерийка краснеет от удовольствия, а Кенара с Ранелью заговорщицки переглядываются (чую, ждет кого-то допрос с пристрастием!).

Нет, Астелу можно назвать как угодно, но только не наивной! Исподволь, ненавязчиво уладить конфликт и одновременно изящно ткнуть меня носом в собственное несовершенство и полную зависимость от Ордена может только настоятельница. Виене это пока еще не по зубам.

Ална встает из-за стола, ее руки птицами взлетают в благословляющем жесте.

– Благословение Всевышнего дочерям Ордена. Урок окончен.

И, не дожидаясь ритуального ответа, выходит из класса. Вместе с алной из помещения исчезает вымечтанная прохлада.

Жара…

Следом за мной из подвала на улицу, неся на плече позабытую сумку Эоны и мою посеянную впотьмах шляпу, сгустком мрака просочился Верьян. Педантично запер тяжелую, окованную дверь, не поленился опустить толстый брус засова. Связка ключей со смачным бульком потонула в неподалеку стоящей бочке с дождевой водой.

Двигаясь скользящим, бесшумным шагом, темная фигура встала рядом со мной.

– Ты их убил!!! – точно разозленная ядовитая змея, зашипела я на Верьяна.

Меня потряхивало и колотило. Напряжение и испуг, так долго, жестко подавляемые, вырвались наружу.

– Ну убил. – В ответ на разъяренное шипение всего лишь спокойное пожатие плеч. – Бывает.

– Не бывает!

– Да ну? – В темноте я не вижу его лица, но готова поклясться: на нем красуется коронная издевательская усмешечка.

– Чтоб ты знал, я никогда…

Беснующиеся лошади, сбрасывающие наездников.

Человеческие крики. Ужас. Боль.

Рев воды, захлестнувшей обрыв. Она яростно ломает, комкает такие хрупкие живые существа…

Исковерканные тела, развешанные старыми тряпичными куклами на уцелевших деревьях…

Убийца.

– Знал.

Больше не говоря ни слова, Верьян нахлобучил мне на голову позабытую шляпу, сунул в руки пожитки Эоны и взял направление на просвет между домами. Немного помявшись, я побитой собачонкой потрусила следом, ежеминутно поправляя оттягивающие плечи сумки.

Хоть бы с поклажей помог…

«Кто там воротил нос от благородных рыцарей без страха и упрека, спешащих, по поводу и без, на помощь к даме?» Глупая была, неопытная. Исправлюсь.