Основой, можно сказать, становым хребтом этой книги является индекс социального развития, скрепляющий вместе всю совокупность фактов, накопленную археологами и историками. Конечно, сам по себе данный индекс не объясняет, почему Запад властвует, однако он показывает общую картину истории, которую необходимо объяснить. Я уже давал полное описание сущности применяемого мной индекса социального развития. Однако те, кого интересуют методы и подробные подходы, лежащие в основе применявшихся вычислений, могут узнать обо всем этом более подробно на сайте . Данное же приложение предназначено лишь для быстрого общего ознакомления с основными техническими трудностями, которые нужно было преодолеть, и с полученными основополагающими результатами.

 

Четыре возражения

Мне известно, что против индекса социального развития выдвигаются следующие четыре очевидных возражения.

1. Представление социального развития в численном виде и сравнение получаемых таким образом данных, относящихся к разным временам и разным местам, приводит к дегуманизации людей. По этой причине не следует этого делать.

2. Представление социального развития в численном виде и сравнение получаемых таким образом показателей — процедура вполне приемлемая. Однако социальное развитие в том смысле, в котором определяю его я (как способность обществ делать свои дела), — это то, чего измерять не следует.

3. Социальное развитие в моей трактовке является полезным способом для сравнения Востока и Запада, но четыре характеристики, используемые мной для его измерения (получение энергии, организация/урбанизация, военная мощь и информационные технологии), не являются наилучшими из возможных.

4. Эти четыре характеристики вполне пригодны для измерения социального развития, но я совершил существенные фактологические ошибки, а сами измерения провел неправильно.

Возражение 1 я разбирал в главе 3. Существует множество исторических и антропологических вопросов, применительно к которым количественное представление социального развития и сравнение полученных результатов оказывается бесполезным. Однако вопрос — почему властвует Запад — по своей природе является сравнительным и количественным. Если мы хотим получить ответ на него, нам придется заниматься количественным представлением и сравнением полученных результатов.

В главе 3 я также сказал несколько слов и по поводу возражения 2. Возможно, что есть и нечто иное, что можно измерять и сравнивать, помимо социального развития, и что при этом получаются лучшие результаты, но я не знаю, что это такое. Поэтому я предоставляю историкам и антропологам определять другие объекты для измерений и продемонстрировать, что при этом получаются лучшие результаты.

Возражение 3 может принимать три формы: нам следует добавить дополнительные характеристики к выбранным мною четырем; мы должны использовать иные характеристики; нам следует ограничиться меньшим числом характеристик. Когда я писал эту книгу, я рассматривал несколько других характеристик (например, площадь, занимаемая самой крупной политической единицей, стандарты жизни (измеренные применительно к взрослым людям), скорости перевозок либо высота самых больших монументов). Однако всякий раз я сталкивался либо с проблемами получения фактов, либо с плохими результатами проверки на взаимную независимость. И вот к каким выводам по этой части я пришел. Большинство опробованных характеристик каждый раз показывали высокий уровень избыточности применительно к большей части истории, и любые возможные комбинации характеристик, как правило, приводят к более или менее одинаковым итоговым результатам.

Из правила избыточности существует множество небольших и два крупных исключения. Первое крупное исключение можно назвать «аномалией кочевников»: у степных обществ обычно низкий балл по получаемой энергии, организации и информационным технологиям, но высокий — по военной мощи. Эта аномалия помогает объяснить, почему истинно кочевые общества столь успешно наносили поражения империям, но при этом оказывались столь неуспешны в управлении ими. Это заслуживает серьезного изучения, но напрямую не влияет на результаты сравнения между оседлыми сельскими жителями из восточного и западного центров, рассматриваемых в этой книге.

Другая версия возражения 3 состоит в следующем: надо исключить из анализа такие показатели, как организация, военная мощь и информационные технологии, и сосредоточить внимание только на получаемой энергии — исходя из того, что организация, военная мощь и информационные технологии в основном являются попросту способами использования энергии. На рис. П.1 показано, как выглядел бы индекс, если он был бы составлен лишь на основе получаемой энергии. Он отличается от полного индекса, приведенного на рис. 3.3, но не очень значительно. На графиках, отражающих только получаемую энергию, как и на полном графике социального развития, Запад по-прежнему опережает Восток на протяжении 90 % времени, Восток по-прежнему опережает его примерно с 550 по 1750 год н. э., и по-прежнему имеется «твердый потолок», который блокировал развитие примерно в 100 и 1100 годы н. э. (чуть более 30 000 килокалорий на человека в день), и по-прежнему по сравнению с показателями постиндустриальной революции результаты, полученные в предыдущих эпохах, оказываются ничтожными, и в 2000 году Запад по-прежнему властвует. Рассмотрение одной лишь получаемой энергии проще, нежели мой подход на основе четырех характеристик социального развития. Однако при этом имеется один существенный недостаток, состоящий в том, что после промышленной революции зависимость между характеристиками стала нелинейной. Благодаря новым технологиям размер городов на протяжении XX века вырос в четыре раза, военная мощь — в пять раз, а информационные технологии за этот период ушли вперед взрывообразно — в восемьдесят раз, в то время как потребление энергии в расчете на человека за этот период всего лишь удвоилось. Поэтому рассмотрение одной лишь получаемой энергии — это излишнее упрощение, ведущее к искажению картины истории.

Возражение 4 связано с очень разными аспектами. Поскольку единственным способом оценить, действительно ли я неверно истолковал конкретный факт, либо использовал неподходящий метод, является перепроверка всех источников информации, которыми я пользовался для расчетов баллов для Востока и для Запада, достигавшихся на протяжении последних шестнадцати тысяч лет. Я не могу привести все свои вычисления в этом приложении, поскольку тогда и без того уже толстая книга стала бы еще толще. Поэтому я выложил всю относящуюся к этой теме информацию на упомянутом выше сайте. Читатели, имеющие время и склонность, могут выяснить, какие именно источники я использовал и как я относился к противоречиям в фактах.

В том материале, который я оставил в этом приложении, я обобщил данные, кратко обрисовав, каким образом я рассчитывал баллы, и в нескольких словах объяснив величину возможной ошибки.

 

Получаемая энергия

В первую очередь я рассмотрю получение энергии, и уделю этой характеристике больше всего места, ибо в количественном отношении это самый важный из четырех показателей. Если мы достаточно далеко уйдем назад во времени, то урбанизация, военная мощь и информационные технологии по измеряемым пунктам будут близки к нулю. А поскольку человеческая деятельность происходила в столь крошечных масштабах, то это в целом давало значения индекса ниже 0,01 балла. Напротив, показатели получаемой энергии никогда не падали до нуля, поскольку получающие нуль энергии люди умирают. Для того «чтобы душа не расставалась с телом», требуется примерно 2000 ккал на человека в день. Поскольку современное получение энергии на Западе составляет приблизительно 228 000 ккал на человека в день (что равно 250 баллам индекса), то самый низкий из возможных показателей по этой характеристике в теории должен был бы составлять 2,19. Однако в реальности с конца ледниковой эпохи показатель по получаемой энергии всегда составлял более 4 баллов, потому что бóльшую часть энергии люди используют не в виде пищи (одежда, кров, артефакты, топливо и т. д.). Вплоть до промышленной революции показатели по получаемой энергии составляли обычно 75-90 % от совокупных баллов социального развития. В 2000 году эта доля все еще составляла 28 % от баллов для Запада и 20 % от баллов для Востока.

Факты, относящиеся к показателю получаемой энергии, варьируют от современных статистических сводных данных до литературных источников о сельском хозяйстве, промышленности и стилях жизни и археологических данных о питании, ремеслах и качестве жизни. Объединение столь разнородных материалов — нелегкая задача. Однако здесь, как и везде, я опирался на результаты предыдущих исследований. Как я объяснял в главе 3, удобным стартовым пунктом для меня стало исследование потоков энергии, проведенное в 1971 году Эрлом Куком, данные которого можно постоянно сверять с результатами других оценок. Все эти оценки дают для современного западного центра показатели около 230 000 ккал в день на человека, которые Кук подразделяет на такие приблизительно очерченные категории, как кормежка/питание (как для одомашненных животных, так и для людей), дом/коммерция, промышленность/сельское хозяйство и транспорт.

Вацлав Смил (1991, 1994), о котором мы упоминали выше, подразделяет непищевые виды потребления энергии на биомассу и ископаемое топливо. Он графически представил развитие западного центра с течением времени. Требуется несколько шагов, чтобы преобразовать его данные в показатели получаемой энергии для Запада. Но в диапазон полученных результатов (около 93 000 ккал в день на человека в 1900 году и примерно 38 000 ккал в 1800 году) примерно укладывается оценка Кука — 77 000 ккал для индустриализированной Европы в 1860 году.

Чем дальше в прошлое мы уходим от 1800 года, тем меньше нам доступны правительственные статистические данные, но тем более экономисты полагаются на виды топлива, получаемые из биомассы и тем больше нам приходится заменять официальные документы информацией о промышленности, которую собрали историки экономики и антропологи. В 1700 году человек в западном центре в среднем потреблял где-то от 30 000 до 35 000 ккал в день. Наши данные об обществах Запада ясно показывают, что чем дальше мы уходим в прошлое в предыдущую тысячу лет, тем ниже становятся эти показатели, хотя сравнительные данные так же ясно показывают, что получение энергии на Западе никогда не становилось существенно ниже 30 000 ккал в день на человека. Здесь есть о чем спорить, но я сомневаюсь, что получение энергии на Западе падало ниже 25 000 ккал в день на человека — даже в VIII веке н. э. По причинам, к которым я вернусь ниже, я не вижу, каким образом эти оценочные значения могут отличаться от истинных больше чем на 5-10 %.

Впечатляющие руины зданий и монументов римской эпохи, число кораблекрушений, объем произведенных товаров, уровень промышленных загрязнений ледяных кернов и поразительное количество костей животных на местах поселений ясно показывают, что потребление энергии на Западе в I веке н. э. было выше, нежели в VIII и даже в XIII столетии. Однако насколько выше? Ответ на этот вопрос позволяют дать серьезные вычисления, проделанные историками экономики. Роберт Аллен (2007) показал, что в 300 году н. э. размер реальной заработной платы (который для большинства бедных людей до Нового времени близко отражал потребление энергии) в западном центре был сопоставим с расценками в Южной Европе в XVIII веке н. э., а Уолтер Шайдель (2008) высказал предположение, что ставки заработной платы в римскую эпоху были значительно выше, нежели на протяжении большей части истории средневековой Европы. Данные, собранные Джефом Кроном (2005) и Николой Кепке и Йоргом Батеном (2005, 2008), показывают, что за время с I по XVIII век это положение мало изменилось. Крон (работа в печати) высказывает предположение, что жилищные условия в древности, как правило, были лучше, нежели в самых богатых частях Европы в XVIII веке. По моей оценке, в 1 году до н. э. / 1 году н. э. потребление энергии составляло примерно 31 000 ккал в день на человека, а затем оно снижалось — до 500 года н. э. медленно, а затем до 700 года быстрее.

Получение энергии в западном центре около 1000 года до н. э. должно было быть ниже не только вышеуказанного показателя в римские времена, но и ниже, нежели в VIII веке н. э. Наиболее быстрый его рост имел место после 300 года до н. э., когда Средиземноморье было интегрировано в более крупные политические и экономические единицы и когда римский теплый период привел к росту общего объема производства. Однако множество археологических данных показывают и более ранний период ускорения после 600 года до н. э. Я высказал предположение — с оговорками, — что в 1000 году до н. э. потребление энергии было, возможно, на уровне всего 20 000 ккал в день на человека, а затем оно слегка опустилось до уровня конца II тысячелетия до н. э. Однако оно все равно было выше, нежели в III тысячелетии до н. э.

Более ранние данные по предыстории еще ниже. Вполне вероятно, что в конце позднего дриаса собиратели вышли на уровень около 5000 ккал в день на человека. Однако затем этот показатель быстро возрастал по сравнению с предшествующим периодом, — по мере того как теплел климат, были одомашнены растения и животные для питания, а также стали использоваться животные как тягловая сила. К 5000 году до н. э. люди в деревнях, сложившихся на Холмистых склонах, потребляли, должно быть, порядка 12 000 ккал в день на человека (с учетом их одежды, топлива, сельскохозяйственных животных, домов, домашней утвари и монументов), — даже притом, что их питание было не лучше, нежели у их предков, живших за четыре тысячелетия до них.

Расчет аналогичных баллов для Востока — еще более трудная задача. Отчасти причина этого в том, что такие ученые, как Кук и Смил, сосредотачивали внимание лишь на том регионе мира, где получение энергии было выше всего, не делая региональных сравнений. Впрочем, можно начать с оценок Организации Объединенных Наций (2006), по данным которой в 2000 году средний японец потреблял 104 000 ккал в день (менее половины тогдашнего уровня для Запада). В 1900 году восточный центр был все еще по большей части аграрным, — учитывая то, что использование нефти в Японии только начиналось и даже промышленность, работающая на угле, лишь зарождалась. Получение энергии в Японии составляло тогда, возможно, около 49 000 ккал в день на человека (что опять-таки меньше половины величины потребления энергии на Западе). На протяжении предыдущих пяти столетий использование угля и объем сельскохозяйственного производства неуклонно возрастали. В 1600 году производительность в дельте Янцзы была выше, нежели где-либо на Западе. Однако к 1750 году сельское хозяйство в Голландии и Англии подтянулось до этого уровня, а ставки реальной заработной платы на Востоке были сопоставимы скорее с Южной Европой, нежели с богатой Северной Европой. По моим оценкам, потребление энергии в восточном центре составляло около 29 000 ккал в день на человека в 1400 году и 36 000 ккал в день на человека в 1800 году, причем бóльшая часть этого роста пришлась на XVIII век.

Предметом споров также является и то, насколько пагубно кризис после 1200 года повлиял на уровень потребления энергии в Китае. Однако вероятно, что после достижения пикового значения в эпоху Сун — когда потребление энергии превысило, может быть, 30 000 ккал в день на человека — затем происходило небольшое снижение.

Как и на Западе, археологические данные ясно показывают, что в середине I тысячелетия н. э. имел место спад в получение энергии, хотя опять-таки трудно сказать, насколько резким было это падение. Факты, которые я рассматривал в главе 5, позволяют высказать предположение, что потребление энергии в эпоху Хань было выше, нежели когда-либо прежде на Востоке, но ниже современного ей римского уровня или более позднего уровня династии Сун. По моей оценке, в 1 году до н. э. / 1 году н. э. этот уровень составлял 27 000 ккал в день на человека и после небольшого снижения снова был достигнут в 700 году н. э.

Опять-таки, как и на Западе, получение энергии на Востоке в I тысячелетии до н. э. неуклонно возрастает, ускорившись где-то после 500 года до н. э., а еще больше после 300 года до н. э., — учитывая расширение сети каналов, рост торговли и использование металлических инструментов. Если вернуться в 1000 год до н. э., то среднее потребление энергии составляло, по-видимому, около 17 000 килокалорий в день на человека. А ко времени Первого императора династии Цинь оно, вероятно, было на уровне 26 000 ккал.

В доисторические времена величина получаемой энергии на Востоке, скорее всего, проходила через во многом те же самые пороговые значения, что и на Западе, но позднее начала возрастать и обычно отставала от Запада по показателям на одно или два тысячелетия.

 

Организация

На всем протяжении доиндустриальной истории организация всегда была вторым по важности компонентом в совокупных баллах уровня социального развития. Я использовал эту характеристику в качестве моего основного примера в главе 3, где объяснял, почему в качестве показателя уровня социальной организации я применял величину крупнейших городов. Вследствие противоречивости данных и «эластичности» определений специалисты расходятся во мнениях относительно размеров городов в каждый из периодов времени. Принятые мной решения объясняются на указанном выше сайте. В табл. П.2 я просто обобщаю некоторые из моих основных расчетов.

 

Военная мощь

Сразу же после появления письма люди начали делать записи о войнах. Кроме того, еще с ранних доисторических времен люди часто хоронили своих мертвых с оружием. Благодаря этому мы знаем о военной мощи в давние времена поразительно много. Основная проблема при ее численном определении — не эмпирическая, а концептуальная: каким образом можно сравнить радикально различающиеся системы ведения войны, которые зачастую специально задумывались несопоставимыми с более ранними системами. Самый знаменитый случай этого рода — военный корабль «Дредноут», спущенный на воду Британией в 1906 году. Основная идея при этом состояла в том, что его пушки сверхбольшого калибра и мощная броня означали, что ни один корабль, построенный в 1890-х годах, не мог быть сопоставим ни с одним из кораблей, появившихся после 1906 года.

Однако в реальной жизни никогда не бывало столь просто. Скажем, при подходящих обстоятельствах импровизированные взрывчатые устройства могут «предоставить все удовольствия за ее же деньги» даже самой высокотехнологичной армии. В принципе, можно назначать баллы в виде простого индекса крайне различающимся военным системам, — даже если специалисты будут спорить относительно того, какими именно должны быть эти баллы.

В 2000 году беспрецедентная военная мощь Запада составляла 250 баллов, — и это было явно выше, нежели на Востоке. Некоторые армии Востока велики, однако куда более важное значение, нежели численность, имеют военные системы. Соединенные Штаты превосходят Китай по ассигнованиям на военные нужды в десять раз, по авианосцам — в 11 раз, а по ядерным вооружениям — в 26 раз. Еще больше качественная разница между танками М1 и высокоточным оружием в Соединенных Штатах и устаревшими системами в Китае. Было бы крайностью устанавливать соотношение баллов Запада и Востока на низком уровне — 10 к 1 либо, напротив, на высоком уровне — 50 к 1, и поэтому я избрал соотношение 20 к 1. Это означает, что балл для Востока в 2000 году составлял 12,5 по сравнению с 250 баллами для Запада.

Сопоставление данных на 2000 год с данными за более ранние периоды, — задача еще более сложная. Однако, рассматривая изменения в численности вооруженных сил, скорости их передвижения, их логистических возможностях, ассортименте и разрушительной мощи их оружия, а также в характеристиках броневых средств и фортификационных сооружений, имевшихся в их распоряжении, мы можем получить хотя бы приблизительные оценки. Согласно одним расчетам, эффективность артиллерийского огня за период с 1900 по 2000 год возросла в двадцать раз, а противотанкового огня — в шестьдесят раз. Учитывая все подобные изменения, произошедшие за XX век, я установил соотношение военной мощи Запада в 2000 и 1900 годах как 50 к 1. Это значит, что показатель Запада по военной мощи в 1900 году составлял 5 баллов по сравнению с 250 баллами в 2000 году.

Военная мощь Запада в 1900 году была намного выше, нежели на Востоке, хотя разрыв между ними не был столь огромным, как к 2000 году. Так, в 1902 году тоннаж британских ВМС почти в шесть раз превышал тоннаж ВМС Японии, и любая из великих держав Европы держала под ружьем больше людей, нежели Япония. Я определил соотношение по военной мощи между Западом и Востоком в 1900 году как 5 к 1. Это значит, что в 1900 году показатель по военной мощи для Востока составлял всего лишь 1 балл (по сравнению с 5 баллами для Западав 1900 году и 12,5 балла для Востока в 2000 году).

Конечно, не каждому понравится такой уровень субъективности при проведении расчетов. Однако здесь важно то, что военная мощь Запада в 2000 году была настолько громадной, что все другие показатели, в том числе для самого Запада в 1900 году, или даже для Востока в 2000, поневоле оказываются незначительными. В результате этого ошибки при получении подобных оценок оказываются незначимыми. Мы можем удваивать или сокращать вдвое любую или все оценки по военной мощи для всех периодов вплоть до 1900 года, но это не окажет заметного влияния на общие показатели социального развития.

Контраст между военной мощью Запада в 1800 году и в 1900 году был меньшим, нежели контраст между 1900 и 2000 годами. Тем не менее он остается громадным. Ведь на протяжении этой эпохи люди перешли от парусов, кавалерийских атак и гладкоствольных мушкетов, заряжаемых с дула, к фугасным снарядам, работающим на нефти броненосным кораблям и пулеметам, а как раз к концу этого периода появились танки и самолеты. За XIX столетие военный потенциал Запада, вероятно, возрос на порядок. Так что я определил военный потенциал Запада в 1800 году лишь в 0,5 балла. Тем не менее вооруженные силы на Западе была намного более эффективными, нежели на Востоке, которому на 1800 год можно, пожалуй, присвоить всего 0,1 балла.

Между 1500 и 1800 годами Европа пережила то, что историки обычно называют «военной революцией», в результате чего эффективность ее вооруженных сил возросла, по-видимому, в четыре раза. Напротив, на Востоке военная мощь между 1700 годом (когда император Канси начал завоевывать степи) и 1800 годом фактически переживала упадок. Ибо в отсутствие внешних угроз китайские правители регулярно «пожинали дивиденды мира», сокращая численность своих вооруженных сил и игнорируя дорогостоящие технологические новшества. Вооруженные силы Востока в 1800 году не были заметно более эффективными, нежели в 1500 году. Это во многом объясняет то, почему британские вооруженные силы столь легко «смели» вооруженные силы Китая в 1840-х годах.

Появление пороха и оружия на его основе в XIV веке повысило военную мощь и на Востоке, и на Западе, хотя и в меньшей степени, нежели изобретения, сделанные в XIX и XX столетиях. В Европе в 1500 году лучшие армии (особенно османская) были, по-видимому, вдвое сильнее армий за пять веков до этого, хотя это объясняется не только возросшей огневой мощью, но и увеличением их численности и улучшением снабжения (логистики).

Труднее рассчитать зависимость между военной мощью Запада по состоянию примерно на 1500 год и крупными, хорошо организованными, но еще не обладавшими порохом войсками Римской империи. В одном исследовании была получена оценка, согласно которой один реактивный бомбардировщик 2000 года обладал в миллион раз бóльшими возможностями для поражения противника, нежели один римский легион1. Это позволяет предположить, что показатель военной мощи для Запада на 1 год до н. э. / 1 год н. э. был равен 0,005 балла. Однако, разумеется, у Рима было намного больше легионов, нежели имелось реактивных бомбардировщиков у Соединенных Штатов. Поэтому я оцениваю соотношение между военной мощью современного Запада и Рима скорее как 2000 к 1. Отсюда балл для Запада в 1 году до н. э. / 1 году н. э. составляет 0,12 балла. Это делает римскую военную машину на пике ее мощи серьезным соперником европейских армий и флотов XV века, невзирая на их ружья и пушки, но не вооруженных сил в эпоху «военной революции». Это также означает, что военная мощь Рима в ее зените могла соперничать с военной мощью монголов и превосходила военную мощь Китая при династии Тан.

На Востоке, где бронзовое оружие все еще было нормой даже в 200 году до н. э., вооруженные силы династии Хань (200 год до н. э. — 200 год н. э.), по-видимому, были менее эффективными, нежели у Рима. Правда, после обмена в Старом Свете китайская военная мощь ослабла намного меньше, нежели военная мощь Запада. Армии и военные флоты, которые династия Суй использовала, чтобы вновь объединить Китай в VI веке, были намного сильнее чего-либо на Западе, а ко временам императрицы У — около 700 года — этот разрыв стал огромным.

Вооруженные силы во времена до н. э. были намного слабее, нежели во времена Римской и Ханьской империй. На Востоке, по моим допущениям, до времен Эрлитоу около 1900 года до н. э. не было вооруженных сил, чья эффективность достигала бы уровня в 0,01 балла. На Западе армии Египта и Месопотамии, вероятно, достигли уровня в 0,01 балла примерно к 3000 году до н. э.

 

Информационные технологии

Археологические и письменные источники показывают, какие виды информационных технологий существовали в различные периоды. Поэтому не слишком трудно оценить, как много информации эти средства могли передавать, с какой скоростью и на какие расстояния. Основная проблема здесь заключается в оценке масштабов использования разных технологий, что применительно к большей части истории означает, как много людей могли читать и писать и на каком уровне они могли это делать.

Закон Мура, согласно которому соотношение затрат и эффективности информационных технологий где-то начиная с 1950 года удваивается примерно каждые восемнадцать месяцев, по-видимому, означает, что балл для 2000 года должен быть примерно в миллиард раз выше, нежели балл для 1900 года. Это дает 0,00000025 балла для Запада в 1900 году. Однако при этом, конечно, не учитывается ни гибкость более старых форм хранения информации, таких как печатные книги (которым цифровые СМИ начали бросать вызов лишь сейчас), ни изменения со временем в отношении доступности продвинутых технологий.

Верное соотношение между современными и более старыми информационными технологиями намного меньше, нежели 1 000 000 к 1, но оно, несомненно, чрезвычайно велико. Из этого следует, что баллы до 1900 года (и более того, величины погрешности до 1900 года) даже еще более незначительны, нежели в случае военной мощи. С другой стороны, факты, свидетельствующие о том, сколько именно людей могли читать, писать и считать (при разных уровнях умения) являются даже еще более неопределенными, нежели факты, относящиеся к военной мощи. Поэтому в данном случае мои оценки являются еще более предположительными.

В табл. П.4 я применяю многошаговый подход для получения количественных оценок информационных технологий. Вначале, следуя обычной практике у историков, я разделяю умения на полные, средние и базовые. Критерии для каждой категории установлены невысокие. Так, что касается грамотности, базовый уровень означает способность прочитать и написать свое имя, средний уровень — способность прочитать и написать простое предложение, а полный уровень — способность прочитать и написать более связный прозаический текст. Определения, применявшиеся Коммунистической партией Китая в 1950 году во время кампании грамотности (полная грамотность — способность распознать 1000 иероглифов, полуграмотность — способность распознать 500-1000 иероглифов и базовый уровень — способность распознать 300-500 иероглифов), были даже еще более простыми.

Затем, используя имеющиеся данные о доступе к образованию, я разделил взрослое мужское население в разные периоды времени по вышеуказанным трем категориям. Каждому 1 % мужчин, попадающих в категорию полностью грамотных, я присвоил 0,5 балла, каждому 1 % на среднем уровне грамотности — 0,25 балла, а каждому 1 % на базовом уровне грамотности — 0,15 балла. Затем я проделал то же самое в отношении женщин. Данных по грамотности женщин меньше, нежели о грамотности мужчин (хотя ясно, что до XX века могли читать и писать меньше (обычно гораздо меньше) женщин, нежели мужчин). Хотя в отношении давних времен я в основном пользовался догадками, я рискнул оценить уровень использования информационных технологий женщинами в 1 % от использования информационных технологий мужчинами. Затем я установил баллы для каждого периода, основываясь на общих масштабах и уровне использования информационных технологий.

В 2000 году в категорию полной грамотности и в восточном, и в западном центрах попадали 100 % и мужчин, и женщин. Это дает для обоих этих регионов 100 баллов по информационным технологиям. В 1900 году почти все мужчины в западном центре были, как минимум, в какой-то мере грамотными (50 % полностью грамотных, 40 % грамотных на среднем уровне и 7 % грамотных на базовом уровне) и почти столь же хорошо были образованны женщины. Это дает 63,8 балла для западного центра. На Востоке грамотность была также широко распространена среди мужчин, хотя она и не достигала столь же высоких уровней (я оценил ее как 15 % полностью грамотных, 60 % грамотных на среднем уровне и 10 % грамотных на базовом уровне), а вот грамотных женщин, возможно, было обычно лишь четверть. Общий результат по информационным технологиям для Востока составляет 13,4 балла. По мере того как я повторял эти расчеты для все более отдаленных периодов истории, возможная погрешность моих догадок неуклонно возрастает. Правда, вследствие незначительной численности грамотных людей влияние этих ошибок оказывается, соответственно, очень незначительным.

Третий шаг — применение коэффициента, учитывающего изменяющуюся скорость работы и масштабы распространения коммуникационных технологий. Я разделил самые продвинутые средства передачи информации на три широкие категории: электронные (используемые к 2000 году и на Востоке, и на Западе); электрические (на Западе использовавшиеся к 1900 году) и доэлектрические (применявшиеся, вероятно, на Западе на протяжении 11 тысяч лет, а на Востоке на протяжении 9 тысяч лет).

В отличие от большинства историков я не провожу значительной разницы между печатной и допечатной эпохами. Основной вклад книгопечатания — это скорее производство в большем количестве и более дешевых материалов, нежели трансформация коммуникаций таким образом, как это произошло благодаря телеграфу или Интернету. И эти количественные изменения были уже учтены. Для электронных технологий я использую коэффициент 2,5 для Запада и 1,89 для Востока, учитывая относительную доступность компьютеров и широкополосных коммуникаций в обоих центрах в 2000 году. Для электрических технологий, к 1900 году оказывавших на Запад хотя бы какое-то влияние, я использовал коэффициент 0,05, а для доэлектрических технологий, которые применялись во все остальные периоды, я использовал коэффициент одинаковый и для Запада, и для Востока — 0,01. Поэтому в 2000 году максимально возможный балл для Запада составил 250 баллов уровня социального развития (100 баллов по информационным технологиям х 2,5), а для Востока — 189 (100 баллов по информационным технологиям х 1,89). В 1900 году балл для Запада составлял 3,19 (63,8 х 0,05), а для Востока — 0,3 (30 х 0,01). Балл для Запада достигает порогового минимального уровня, позволяющего его зарегистрировать в составе индекса социального развития (то есть 0,01 балла), лишь около 3300 года до н. э. Для Востока он достигает этого уровня около 1300 года до н. э.

 

Погрешность

В предыдущем параграфе я неоднократно говорил об оценках и догадках, поскольку нельзя иным образом получить индекс социального развития. Одним из следствий этого является то, что ни один индекс не может быть в полной мере «верным», — если исходить из того, что слово «верный» означает, что каждая отдельная подробность является совершенно точной или (это более слабый вариант) что все специалисты приходят к одинаковым оценкам. В таком случае нет смысла задавать вопрос, являются ли неправильными баллы социального развития, которые я получил в своих расчетах. Разумеется, да. Верным вопросом будет — насколько неправильными они являются? Так ли они ошибочны, что основополагающая картина истории социального развития, представленная на графиках, приведенных в главах с 4 по 10, вводит в заблуждение и означает, что вся эта книга является фатально дефектной? Или же допущенные при этом ошибки являются относительно незначительными?

На эти вопросы в принципе можно достаточно легко ответить. Для этого нам нужно всего лишь спросить, во-первых, насколько нам потребовалось бы изменить баллы, чтобы сделать прошлое иначе выглядящим и чтобы аргументы, выдвинутые в этой книге, перестали быть обоснованными. Во-вторых, нам следует спросить, являются ли такие изменения правдоподобными?

В конечном счете единственный путь для получения этих ответов — это рассмотреть факты, перечисленные на вышеуказанном сайте (www.ianmorris.org) по каждому из выполненных мною расчетов. Я это сделал, но мне хотелось бы кратко рассмотреть возможность того, в какой мере систематические ошибки могут подорвать мои утверждения относительно общей картины истории. В соответствии с моим индексом социального развития (показанным на логарифмически-линейной шкале на рис. 3.7), Запад стал лидером после 14 000-х годов до н. э. Восток его медленно догонял, и на протяжении большей части I тысячелетия до н. э. преобладание Запада сокращалось. Около 100 года до н. э. Запад вырвался вперед, но в 541 году н. э. вперед вырвался Восток и сохранял первенство до 1773 года. Затем Запад вновь оказался в лидерах, и если сохранятся тенденции, характерные для XX века, то он останется во главе до 2103 года. Таким образом, после окончания ледниковой эпохи уровень социального развития Запада был выше уровня социального развития Востока на протяжении 92,5 % всего времени.

В главе 3 я высказал предположение, что величина погрешности в моих оценках в целом может составлять примерно 10 %, не вызывая при этом значимых изменений в общих закономерностях. На рис. П.2а показано, какими были бы эти тенденции, если я постоянно занижал бы на 10 % оценки уровня социального развития для Запада и завышал бы их на 10 % для Востока. На рис. П.2б показан результат, который был бы получен, если я постоянно занижал бы оценки развития для Востока на 10 % и завышал бы их на 10 % для Запада.

Первое, на что следует обратить внимание, — это то, что полученные оценки остаются в целом достаточно стабильными, и поэтому можно говорить об их надежности. На рис. П.2а повышение оценок для Запада и снижение для Востока на 10 % означает признание того, что в 1400 году н. э., — как раз перед тем, как Чжэн Хэ отплыл в Индийский океан, — Запад был более развит, нежели Восток. Это также означает, что, когда Ганнибал в 218 году до н. э. вел своих слонов, дабы атаковать Рим, уровень социального развития Запада был уже выше, нежели на Востоке во времена Чжэн Хэ. Если вам этого недостаточно, вот вам еще. Этот график также сообщает нам, что, когда Юлий Цезарь был убит в 44 году до н. э., Запад был более развитым, нежели Восток во времена, когда китайский император Цяньлун в 1793 году отверг торговую миссию лорда Макартни.

Рис. П.2б в этом отношении, возможно, еще более интересен. Оценка развития, данная там для Запада применительно к 700 году н. э. — когда арабы правили огромным халифатом из Дамаска, — ниже, нежели для Востока в эпоху Конфуция, что не может быть верно. Оценка для Запада в 1800 году, когда уже происходила промышленная революция, при этом получается ниже, нежели оценка для Востока в эпоху династии Сун в 1000—1200 годы, что представляется еще менее вероятным.

Однако даже если историки могут принять такие странные выводы, картина истории, представленная на рис. П.2, по-прежнему существенно не отличаются от графика на рис. 3.7 с его закономерностями, которые требуют своего объяснения. Теории «краткосрочной случайности» неадекватны и в этом случае, поскольку даже на рис. П.2б баллы для Запада по-прежнему остаются выше на протяжении большей части времени (хотя «больший» теперь означает 56 % вместо 92,5 %). То же можно сказать и относительно теорий «давней предопределенности», поскольку даже на рис. П.2а Восток остается во главе на протяжении семи столетий. Самыми важными факторами, объясняющими идущее по восходящей — хотя и с перерывами — движение развития, являются биология и социология, но все равно самые убедительные объяснения того, почему властвует Запад, по-прежнему предоставляет география.

Чтобы изменить выявленные фундаментальные закономерности, мои оценки должны на 20 % отличаться от тех, что я использовал. На рис. П.За показано, как выглядела бы история, если бы я постоянно занижал баллы уровня социального развития для Запада на 20 % и завышал бы баллы для Востока на 20 %. А на рис. П.Зб приведены результаты, которые были бы получены, если я на 20 % занижал бы оценки для Востока и завышал бы их на 20 % для Запада.

На этот раз закономерности оказываются совершенно иными. На рис. П.За балл для Запада оказывается всегда выше, нежели балл для Востока. В таком случае теории «давней предопределенности» выглядят весьма правдоподобно, а также становится недостоверным мое утверждение, что социальное развитие изменяет значение географии. Напротив, рис. П.Зб фактически меняет на противоположные выводы, сделанные на основании моего реального индекса, поскольку при этом на протяжении 90 % всего времени после ледниковой эпохи лидирует Восток.

Если рис. П.За или рис. П.Зб является верным, то в этом случае неверно все, что вы прочитали в этой книге. Однако мы можем быть уверены, что эти графики не являются верными. Рис. П.За с завышенными на 20 % баллами для Запада и заниженными на 20 % баллами для Востока сообщает нам, что уровень социального развития в имперском Риме в 1 году до н. э. / 1 году н. э. всего на 5 баллов был ниже уровня социального развития промышленной Японии в 1900 году, что не может быть верным. А рис. П.Зб, с завышенными на 20% баллами для Востока и заниженными на 20 % баллами для Запада, означает, что уровень социального развития для Востока во времена до правления династии Шан был выше, нежели уровень социального развития Запада в эпоху Персидской империи; что Запад догнал Восток лишь в 1828 году, накануне «опиумных войн», и что владычество Запада уже (в 2003 году) закончилось. Ничто из вышесказанного не заслуживает доверия.

Поскольку мои предположения, сделанные в главе 3, что а) величина ошибок в моих оценках, вероятно, меньше 10 % и, несомненно, меньше 20 % и б) что если величина ошибки действительно достигает 10 %, основополагающие исторические закономерности, которые я пытаюсь здесь объяснить, при этом практически сохраняются теми же.

 

Вывод

В главе 3 я несколько раз отмечал, что составление индекса социального развития напоминает художественное выпиливание бензопилой. Лучшее, что может данный индекс, — это обеспечить достаточно близкое приближение, отражающее допущения, которыми руководствовался разработчик индекса. Я доказывал, что основная причина, по которой мы столь долго не могли объяснить, почему властвует Запад, связана с тем, что оппоненты по-разному определяли свои термины и сосредотачивали внимание на разных частях данной проблемы. Поэтому само составление индекса должно способствовать переходу дебатов по этой тематике на следующий уровень. Критики данной книги, которые выдвигают первое из возражений, перечисленных мною в начале этого приложения, — а именно что количественные сравнения неприемлемы, поскольку они дегуманизируют людей, — будут вынуждены либо отыскать иной способ, позволяющий объяснить, почему Запад властвует, либо показать, почему мы вообще не можем задать этот вопрос. Тогда как критики, выдвигающие возражения со второго по четвертое, — а именно утверждающие, что я неправильно определяю сущность социального развития, воспользовался неподходящими характеристиками или неправильно понимал факты, — должны будут предложить собственный индекс, более совершенный. И тогда мы, возможно, увидим реальный прогресс в этой области.