К ЧИТАТЕЛЮ

Мед поэзии – это напиток богов, который добыл Один и которое давало возможность стать прекрасным скальдом.

В очередной том нашей серии вошел роман классика английской литературы, восторженного певца Средневековья, прекрасного знатока северной литературы, прерафаэлита Уильяма Морриса, любое произведение которого – в стихах или прозе – по праву считается Поэзией.

Но скальдическое – поэтическое искусство рассказчика и мага – в древнескандинавской литературе употребляется часто и как синоним рунического искусства, которым владели немногие и которое обладало удивительной силой.

В двадцатом веке появилось громадное количество книг о рунической магии, часто весьма сомнительного качества.

Мы посчитали, что наша серия будет невозможна без разделов, посвященных этой таинственной проблеме. Поэтому в том включены статьи о рунических камнях, рунах и их сакральной силе.

Счастливого плавания на викингских драккарах!

 

Глава 1. О троих чужаках, явившихся в стан Ворона.

Говорится, что жил некогда юноша из свободного народа, по имени Халльблит: он был хорош собою, силен и в битве испытан; он принадлежал к древнему клану Ворона.

Этот юноша любил замечательной красоты деву по имени Заложница, что принадлежала к клану Розы; а из этого клана мужам Ворона подобало и следовало брать себе жен.

Заложница любила его не меньше, чем он – ее, и никто из соплеменников не возражал противу этой любви, и должны они были пожениться в ночь середины лета.

Но однажды, ранней весной, когда дни были еще коротки, а ночи длинны, Халльблит сидел у крыльца, обтачивая ясеневое древко для своего копья, и заслышал он приближающийся цокот копыт, и завидел, что к дому скачут люди, и вот въехали они в ворота. В доме же никого, кроме Халльблита, не было, потому поднялся юноша, и вышел пришлецам навстречу, и разглядел, что числом их всего трое, все – вооружены, а кони под ними – лучше лучшего; однако страха чужаки не внушали, ибо двое были стары и слабы, а третий – мрачен и удручен, и с виду уныл; казалось, что издалека приехали они и гнали коней во весь опор, ибо шпоры были в крови, а кони – в мыле.

Халльблит приветил гостей весьма учтиво и молвил:

– Вы устали с дороги и, может статься, предстоит вам еще долгий путь; так сойдите на землю, и войдите в дом, и подкрепитесь малость, а для коней ваших найдется и сено, и зерно; а потом, ежели дело ваше не терпит, так, отдохнув, поезжайте дальше; или заночуйте тут до завтра, а тем временем все, что наше, будет также и вашим, и ни в чем не знать вам здесь отказа.

Тогда заговорил самый древний старец, и молвил тонким надтреснутым голосом:

– Благодарим тебя, юноша; но хотя дни весны и прибывают, убывают часы нашей жизни, и никак не можем мы остаться, разве что скажешь ты нам правдиво и искренне, что здесь – Земля Сверкающей Равнины: и ежели так, то не медли, но отведи нас к своему лорду, и, может статься, он нас обрадует.

Тут возвысил голос второй старик, с виду не столь дряхлый:

– Благодарствуем! – но мало нам еды и питья, большего ищем мы, а именно – Землю Живущих. Ох! – время не ждет!

Тут заговорил муж удрученный и понурый:

– Мы ищем Землю, где дням счет неведом и так их много, что тот, кто разучился смеяться, снова постигнет сие искусство и позабудет о днях Скорби.

Тут все трое хором закричали:

– Это ли Земля? Это ли Земля?

И подивился Халльблит таким речам, и рассмеялся, и молвил:

– Странники, поглядите туда, где под лучами солнца раскинулась равнина от гор и до моря, и увидите вы луга, где сверкают белизною весенние лилии; однако край сей называем мы не Сверкающей Равниной, но Кливлендом-у-Моря. Здесь умирают люди, когда пробьет их час, и не знаю я, достаточно ли долог отпущенный им срок для того, чтобы позабыть о скорби, ибо молод я и со скорбью еще не обручился; но знаю одно: для свершения бессмертных деяний срок этот – в самый раз. А что до Лорда, слово это мне не ведомо, ибо здесь живем мы, сыны Ворона, в дружбе и согласии, с нашими женами, с коими обменялись мы брачными обетами, и с матерями нашими, кои произвели нас на свет, и с сестрами нашими, верными помощницами. И снова приглашаю я вас спешиться, и поесть-попить, и развеселиться; а там и поезжайте себе искать какую угодно землю.

Чужаки на юношу и не глянули, но скорбно воскликнули:

– Это не Земля! Это не Земля!

Только это и сказали они, и поворотили коней, и выехали за ворота, и поскакали по дороге, что вела к горному ущелью. А удивленный Халльблит все стоял и прислушивался, пока цокот копыт не стих в отдалении, а затем вернулся к работе: а времени в ту пору было два часа пополудни.

 

Глава 2. В Кливленд приходят недобрые вести.

Недолго проработал он, как вдруг снова услышал цокот копыт, и не поднял взгляда, но сказал себе: "То отроки ведут лошадей с поля, и скачут во весь опор наперегонки, ликуя и резвясь, ибо беспечна юность и горя не ведает".

А цокот приближался, и поднял Халльблит голову, и увидел, что над земляным валом, ограждающим двор, мелькнули белые одежды, и сказал так: "Нет, это девушки возвращаются со взморья: верно, в изобилии собрали морской травы".

Засим еще усерднее принялся Халльблит за работу, и рассмеялся про себя, и молвил: "Она среди них: теперь ни за что не подниму я взгляда, пока не въедут девушки во двор, она же прискачет со всеми вместе, и спрыгнет с коня, и обовьет руками мою шею, по обыкновению своему; и любо ей будет дразнить меня жестоким словом и нежным голосом, ибо сердце ее тоскует обо мне; и я обниму ее, и расцелую, и задумаемся мы о счастье, что сулят нам грядущие дни; а дочери народа нашего посмотрят на нас и порадуются заодно с нами".

Тут и впрямь въехали во двор девы, но, вопреки обыкновению, не услышал Халльблит ни смеха, ни веселой болтовни; и упало у юноши сердце, словно вместо смеха девического ветер донес до него голоса давешних странников: "Это ли Земля? Это ли Земля?"

Тут Халльблит резко поднял голову и увидел, что спешат к нему девушки, десять – из клана Ворона, и три – из клана Розы; и увидел юноша, что лица их бледны и опечалены, а одежды изорваны, и облик их не дышит радостью. Объятый ужасом, Халльблит застыл на месте, а одна из девушек, что уже спешилась (то была дочь его собственной матери), пробежала в дом, не взглянув в сторону брата, словно не смела поднять глаз; а вторая поскакала во весь опор к стойлам. Но остальные спрыгнули на землю, и обступили юношу, и какое-то время ни одна не могла набраться духу и заговорить; а Халльблит стоял, глядя на них, с обтесанным древком в руках, и тоже молчал, ибо видел: Заложницы с ними нет, и знал, что теперь воистину обручился со скорбью.

И вот, наконец, заговорил он мягко и сочувственно, и молвил:

– Скажите, сестры, что за зло приключилось с вами, даже если речь идет о смерти дорогой подруги, и о том, чего уже не поправишь.

Тут заговорила красавица из клана Розы, по имени Резвушка, и молвила:

– Халльблит, рассказ наш пойдет не о смерти, но о расставании, и, сдается мне, дело поправить можно. Были мы на взморье близ Корабельного Двора и Сходней Ворона, и собирали мы морскую траву, и резвились промеж себя; и увидели мы неподалеку от берега корабль с обвисшим шкотом, так что парус бился о мачту; но решили мы, что это – ладья Рыбоедов, и зла не заподозрили, но бегали себе и играли на мелководье в волнах прибоя, что плескались у ног наших. И вот, наконец, от корабля отделилась лодка, и двинулась на веслах к берегу, но и тогда не испугались мы ничуть, хотя отошли малость от береговой полосы и одернули юбки. А лодка пристала у того места, где стояли мы, и гребцы спрыгнули в воду и решительно зашагали по мелководью прямо к нам; и увидели мы перед собою двенадцать вооруженных воинов, могучих и грозных, с ног до головы одетых в черное. Тут и впрямь устрашились мы, и повернулись, и бросились бежать; но было слишком поздно, ибо отлив близился к нижней своей точке, и широкая полоса песка отделяла нас от того места, где привязали мы коней у кустов тамариска. Однако бежали мы со всех ног, и добрались до гальки прежде, чем чужаки нас настигли; тут схватили они нас и швырнули на твердые камни.

– И велели они нам сесть в круг на гребне, и весьма испугались мы, но скорее позора, чем смерти; ибо недобрые то были люди, судя по их виду, и лицом весьма гадкие. Тут сказал один: "Которая из вас, девушек, будет Заложница из клана Розы?" Никто из нас не проронил ни слова, не желая выдавать подругу. Но снова заговорил злой человек: "Выбирайте же, увезем ли мы за море только одну или всех вас на нашем черном корабле?" Но и тогда промолчали мы, и тут поднялась твоя возлюбленная, о Халльблит, и молвила: "Лучше одну, чем всех; я – Заложница". "Почему мы должны тебе верить?" – спросил разбойник. Она гордо взглянула на него и молвила: "Потому что я так говорю". "Ты клянешься?" – спросил он. "Да, – отвечала она, – клянусь знаком рода, в который войду; клянусь крыльями Птицы, что ищет Поле Павших". "Довольно, – объявил воин, – ступай с нами. А вы, девушки, сидите смирно и не двигайтесь с места, покуда корабль не удалится от берега, ежели не желаете почувствовать укол стрелы. Ибо находитесь вы на расстоянии выстрела от корабля, а на борту у нас меткие лучники". И Заложница ушла с ними, и не проронила ни слезинки, а мы плакали в голос. И увидели мы, как лодка пристала к кораблю, и Заложница поднялась на борт вместе с этими злодеями, и услышали мы, как перекликаются мореходы промеж себя, поднимая якорь и выбирая шкоты; и вот выпустили они тралы, и корабль заскользил по волнам. И один из злодеев согнул лук и пустил в нас стрелу, но упала она далеко от того места, где сидели мы, и смех негодяев загремел над взморьем. Мы же, дрожа, вскарабкались по откосу, а затем поднялись на ноги, и вскочили на коней, и поскакали сюда, и жалость к тебе разбивает сердца наши.

При этом слове вышла из дома родная сестра Халльблита, и принесла с собою оружие, а именно, меч Халльблита, и щит его, и шлем, и латы. Что до юноши, он молча вернулся к работе, и насадил стальной наконечник на новое ясеневое древко, и взял молот, и загнал гвоздь, и положил оружие на валявшийся тут же круглый камень, и вбил гвоздь с другой стороны. Затем оглянулся он, и увидел, что вторая дева привела к нему его вороного коня, уже оседланного и взнузданного; тут облачился Халльблит в доспехи, и перепоясался мечом, и вскочил в седло, и сжал в руке новое копье, и дернул повод. Но ни одна из дев не осмелилась заговорить с ним и спросить, куда направляется он, ибо выражение лица его, равно как и скорбь его сердца, внушали им страх. Так выехал Халльблит со двора и поскакал к взморью, и спустя мгновение острие копья его сверкнуло над земляным валом, и услышали девушки цокот копыт по наезженной дороге; и всадник скрылся из виду.

 

Глава 3. Воины Ворона обыскивают море.

Тогда призадумались женщины, и обменялись несколькими словами, а затем разошлись, и одна пошла туда, а другая сюда – собирать воинов Ворона, что были в поле либо на пути к дому, чтобы те поспешили вслед за Халльблитом к взморью и помогли ему; и вскорости возвратились женщины, одна за одной, по двое и трое, ведя за собою разгневанных юношей; когда же набралось во дворе десятка два вооруженных всадников, они поскакали к морю, намереваясь спустить военный корабль Воронов по скату в море, и поспешить в погоню за разбойниками вод, и вернуть Заложницу, так, чтобы тут же положен был конец скорби и в клане Ворона и в клане Розы снова воцарилась радость. И взяли они с собою троих отроков пятнадцати зим или около того, чтобы отвели они коней домой, когда воины взойдут на Коня Моря.

Так они отбыли, а девы стояли в воротах и смотрели им вслед, пока всадники не скрылись из виду за песчаными дюнами, а затем скорбно возвратились в дом и сели там, тихо переговариваясь о своем горе. Много раз пришлось им пересказывать невеселую повесть, по мере того, как люди возвращались один за одним с поля и с болот. А юноши прискакали к морю, и обнаружили вороного коня Халльблита, что бродил себе среди кустов тамариска у прибрежной полосы; и сверху оглядели песчаную косу, и не увидели ни Халльблита, ни кого другого, и поглядели на море, и не увидели ни корабля, ни паруса на пустынной глади вод. Тогда спустились юноши к песчаной косе, и разошлись в разные стороны, и половина ушли в одну сторону, а половина в другую, меж песчаных дюн и полосы прибоя (а прилив в ту пору прибывал), и шли до тех пор, пока мысы, рога залива, не преградили им путь. Когда же до захода солнца остался только час, снова сошлись они у Катков. И взяли они корабль под названием "Чайка", и спустили его по Каткам в волны, и вспрыгнули на борт, и поставили парус, и взялись за весла, и отошли от берега; а легкий ветерок дул в сторону моря от врат гор, что остались позади.

И прочесывали они морскую равнину, как пустельга – болота, пока не сомкнулась над ними ночь, а небо заволокли тучи, хотя порою и проглядывала промеж них луна; и ничего-то они не увидели на пустынной глади моря – ни паруса, ни корабля, ни чего другого, только плескались волны, да морские птицы кружили в небе. Засим они легли в дрейф за пределами залива и стали дожидаться рассвета. Когда же настало утро, они снова тронулись в путь, и обыскали море, и доплыли до внешних шхер, и тщательно обшарили и их тоже; затем вышли в открытое море и плавали туда и сюда, вперед и назад: и так продолжалось восемь дней, и за все это время не заметили они ни корабля, ни паруса, кроме трех лодок Рыбоедов близ шхеры под названием "Чаячий Камень".

Наконец, возвратились они в Залив Ворона, и поставили корабль свой на Катки, и уныло побрели назад, к дому, в стан Ворона, и решили, что на сей раз ничего более не могут они сделать для того, чтобы отыскать доблестного своего сородича и прекрасную его нареченную. И весьма горевали они; ибо этих двоих любили все. Но, поскольку ничем тут помочь было нельзя, они смирились и стали ждать, не принесет ли чего смена дней.

 

Глава 4. Халльблит отправляется в море.

А о Халльблите нужно сказать, что поскакал он во весь опор к взморью, и с гребня песчаного отрога огляделся по сторонам, а внизу находился Корабельный Двор и катки его клана, и стояли там три боевых корабля, "Чайка", "Скопа" и "Орлан". Громоздкими и тяжелыми показались юноше эти корабли: черные борта их омывали холодные, словно лед, мартовские волны, а золоченые головы драконов с тоской взирали на море. Но сперва поглядел Халльблит вдаль, к горизонту, и только когда отвел он глаза от той черты, где встречаются небо и море, не увидев ничего, кроме бескрайней водной глади, пригляделся он повнимательнее к Корабельному Двору; и тут приметил он, что чуть западнее на волнах прилива качается вниз и вверх незнакомый челн. Черный парус на мачте обвис и хлопал, ибо шкоты не были натянуты. А в челне сидел человек с ног до головы в черном, и на шлеме его играло и вспыхивало солнце. Тогда Халльблит спрыгнул с коня и зашагал по песку, держа копье на плече; приблизившись же к незнакомцу, он потряс копьем и закричал:

– Ты друг или враг?

Ответствовал чужак:

– Ты – пригожий юноша, но в голосе твоем слышится не только гнев, но и скорбь. Не бросай копья, покуда меня не выслушаешь и не решишь, могу ли я утишить твое горе.

– Что можешь ты сделать? – спросил Халльблит. – Разве ты – не морской разбойник, разоритель мирных жителей?

Рассмеялся незнакомец. – Верно, – сказал он, – ремесло мое таково: грабим мы да увозим чужих дочерей, чтобы взять за них богатый выкуп. Не поплывешь ли со мной за море?

Воскликнул Халльблит гневно:

– Нет уж, сам сюда иди! Ты, похоже, здоров да крепок, и руками, надо думать, управляться привык. Иди и сразись со мной, и тот из нас, кто окажется побежденным, ежели выживет, станет служить второму год, и тогда порадеешь ты для меня о выкупе.

Снова расхохотался незнакомец в лодке, да столь презрительно, что разъярился Халльблит до предела; а чужак поднялся на ноги и остался стоять так, покачивался из стороны в сторону и продолжая смеяться. То был настоящий великан, с длинными руками и огромной головой, а из-под шлема его выбивались длинные пряди, словно хвост рыжего коня; серые глаза его сверкали, а рот казался непомерно большим.

Наконец, отсмеялся он и молвил:

– О Воин Ворона, для тебя это простая игра, хотя и мне не противна, ибо битва, в которой я должен любой ценой победить, дело развеселое. Но послушай: ежели я тебя убью или одержу над тобою верх, так этим все сказано; а ежели по случайности ты меня убьешь, тогда лишишься ты единственного помощника в своем деле. А теперь, лишних слов не тратя, скажу тебе вот что: ежели хочешь ты услышать о своей нареченной, поднимайся на борт. Более того, ничто не помешает тебе сразиться со мною, ежели впоследствии придет тебе это в голову; ибо вскорости приплывем мы к земле достаточно большой, чтобы встали там двое. А ежели готов ты сразиться прямо в лодке, что качается на волнах, так сдается мне, что и это мужчины достойно.

А тем временем яростный гнев Халльблита уже поостыл, и побоялся он упустить возможность узнать что-нибудь о своей возлюбленной; так что сказал он:

– Здоровяк, я взойду в лодку. Но, ежели задумал ты предать меня, берегись: ибо сыны Ворона умирают непросто.

– Ну, – возразил здоровяк, – я слыхал, что менестрели их весьма болтливы, и думаю, что рассказывают они сказки. Поднимайся на борт и не медли.

Халльблит ступил в воду, и легко перешагнул через планшир челна, и уселся на банке. Дюжий незнакомец отгреб подальше и выбрал шкоты, но ветер к тому времени улегся.

Тогда сказал Халльблит:

– Хочешь, я сяду на весла, ибо куда править, не знаю?

Отвечал рыжий воин:

– Ежели ты не торопишься, так я – тем более; поступай как знаешь.

Халльблит взял в руки весла, и стал грести изо всех сил, а незнакомец сел к рулю, и челн стремительно заскользил по морю, а волн почти не было.

 

Глава 5. Прибытие на Остров Выкупа.

И вот солнце опустилось к горизонту и закатилось; и показались звезды и луна, но вскорости небо заволокли облака. Халльблит по-прежнему греб, не отдыхая, хотя и притомился изрядно; а дюжий незнакомец сидел у руля, будто так и надо. Когда же ночь почти миновала и близился рассвет, чужак сказал:

– Теперь ты поспи, Вороненок, а я сяду на весла.

А Халльблит бесконечно устал; засим передал он весла чужаку, и прилег на корме, и заснул. А во сне пригрезилось ему, будто покоится он на своем привычном месте в Чертоге Ворона, и вот пришли к нему сестры и сказали: "А ну-ка вставай, Халльблит! Или будешь лениться в день своей свадьбы, лежебока? Пойдем-ка вместе с нами в стан Розы, чтобы могли мы увести с собою Заложницу". И снилось ему далее, что девушки вышли, а он встал и оделся, но когда захотел выйти из дома, был уже не день, но лунная ночь, ибо долго спал он; однако же все равно вознамерился он выйти, но не смог отыскать дверь; потому решил он, что выберется через окно; но стена оказалась высокой и гладкой (совсем другая, нежели в Чертоге Ворона, где вдоль всей стены тянутся низкие окна), и добраться до окон не представлялось никакой возможности. И приснилось юноше, что так смешался он, и так ослабел, что зарыдал от жалости к самому себе и вернулся к постели, желая прилечь, и ло! – и постель, и дом исчезли, словно их и не было, и оказался он на бескрайней и дикой пустоши: светила луна, и вокруг не было ни души. А он все рыдал во сне, словно вовсе утратив мужество, и тут услышал голос: "Это ли Земля? Это ли Земля?"

Тут пробудился юноша, и, едва в глазах у него прояснилось, увидел он здоровяка на веслах и обвисший черный парус; ибо ветер совсем стих, и плыли они по недвижной глади моря, конца которому не предвиделось. День стоял в разгаре, но вокруг лодки сомкнулся густой туман, однако же казалось, что вот-вот проглянет сквозь него солнце.

Халльблит встретился взглядом с рыжим чужаком, тот улыбнулся и кивнул, и молвил:

– Теперь пора тебе подкрепиться, а затем снова сесть на весла. Но ответь, что это блестит у тебя на щеке?

Закрасневшись, ответствовал Халльблит:

– Ночная роса.

Отозвался морской разбойник:

– Для юноши нет стыда в том, чтобы вспомнить во сне свою нареченную и заплакать от тоски по ней. Но теперь берись-ка за дело, ибо сейчас не так рано, как тебе кажется.

С этими словами он втащил в лодку весла, и подошел к кормовой части ладьи, и вытащил из ларя еду и питье, и они поели-попили вместе, и Халльблит почувствовал прилив новых сил, и приободрился малость, и перебрался на нос, и взял в руки весла.

Тут здоровяк встал, и поглядел через левое плечо, и молвил:

– Скоро поднимется ветер и распогодится.

Тут уставился он на парус и принялся насвистывать мелодию вроде тех, что играют скрипки в праздник Йоль, когда девы и мужи кружатся в танце; глаза его разгорелись и вспыхнули, и показался он едва ли не великаном. Тут Халльблит почувствовал на щеке легкое дуновение ветра, а туман рассеялся, а парус заполоскался, и натянулись шкоты, и ло! – туман поплыл над морем, и на поверхности вод заиграла веселая зыбь под ярким солнцем. Тут усилился ветер, и развеялась стена тумана, и легкие облачка заскользили по небу, а парус надулся, и ладья накренилась, и нос челна рассек волну, так, что по обе стороны вспенились белые брызги, и челн полетел стрелой по глади вод.

Тут рассмеялся рыжеволосый разбойник и молвил:

– О черноперый житель сухой ветви, за этим ветром тебе не угнаться, греби не греби; так что втащи-ка весла и повернись, и увидишь, куда лежит наш путь.

Тут Халльблит развернулся на банке и поглядел вдаль, и ло! – впереди синели под лучами солнца высокие утесы, и скалы, и горы незнакомой земли, острова, судя по всему; солнце же к тому времени поднялось высоко и сияло во все небо. Ничего не сказал юноша, но глядел вперед да дивился про себя, гадая, что же это за земля такая; но тут молвил здоровяк:

– О могильщик воинов, разве не похоже, что синева бездонного моря взметнулась ввысь, и цветной воздух обратился в скалу и камень, – столь глубокого оттенка они? А все потому, что далеко еще до утесов и гор; когда подойдем мы поближе, ты увидишь их как есть, угольно-черными, а земля эта – остров, и зовется он Островом Выкупа. Там и найдется для тебя рынок, где сможешь выторговать ты свою нареченную. Там сможешь ты взять ее за руку и увести с собою, после того, как договоришься с торговцем девицами, и поклянешься птицей битвы и острием желтого клинка заплатить столько, сколько скажет он.

В словах незнакомца явственно прозвучала издевка, насмешка читалась и в лице его, и во всем его огромном теле, так что мечу Халльблита неспокойно сделалось в ножнах; но юноша сдержал гнев и молвил:

– Здоровяк, чем дольше гляжу я, тем меньше понимаю, как высадимся мы на тот остров; ибо перед глазами моими – только отвесный утес, а за ним громоздятся великие горы.

– Еще более подивишься ты, подплыв ближе, – заверил чужак, – ибо не потому, что мы далеко, не видишь ты ни песчаной косы, ни отмели, ни пологого склона, но потому, что нет их вовсе. Однако не бойся! – ибо разве я не с тобою? – непременно высадишься ты на Острове Выкупа.

Тогда Халльблит замолчал, и спутник его тоже примолк на время, хотя пару раз громко фыркнул от смеха, и, наконец, спросил зычно:

– Маленький пожиратель падали, почему не спросишь ты меня о моем имени?

А Халльблит был высок ростом и отличался недюжинной силой, но сказал он только:

– Потому что размышлял я о других вещах, а вовсе не о тебе.

– Ну что ж, – объявил здоровяк, голосом еще более зычным,– дома называют меня Крошкой Лисом.

Отозвался на это Халльблит:

– Стало быть, ты – Лис? Может статься, ты обманул меня, по обычаю этого зверя; но помни, что ежели так, то я отомщу, и жестоко.

Тут поднялся здоровяк от кормила, и, расставив ноги, встал в лодке в полный рост, и громом раскатился его голос:

– Эй, гнездящийся в скалах, нас семеро братьев, и я – самый маленький и тщедушный. Что, страшно?

– Нет, – отозвался Халльблит, – ибо шестерых прочих здесь нет. Не хочешь ли ты сразиться прямо в лодке, о Лис?

– Не хочу, – откликнулся Лис, – а лучше разопьем мы с тобою чашу вина.

Тогда снова отпер он ларь, и извлек на свет огромный рог какого-то могучего чужеземного скота, окованный серебром и заткнутый серебряной пробкой, и еще золоченую чашу, и наполнил чашу из рога, и протянул ее Халльблиту, и молвил: – Выпей, о черноперый птенец! И, коли хочешь, скажи тост. Тут Халльблит поднял чашу и воскликнул: – За здоровье клана Ворона и за тех, кто друзья ему! – и горе врагам его! Договорив, поднес юноша чашу к губам и осушил до дна, и показалось ему, что никогда не пробовал он вина лучше и крепче. И вернул он чашу Лису, а рыжий разбойник снова наполнил ее и закричал: – За "Сокровище Моря"! – и за Короля, что не подвластен смерти! И выпил он, и снова наполнил чашу для Халльблита, зажав руль между колен; так осушили они по три чаши каждый, и Лис улыбался и был смирен, и говорил мало, а Халльблит дивился про себя тому, как переменился для него мир со вчерашнего дня.

А к тому времени небо совершенно очистилось, и над водой свистел ветер, и огромные валы расходились вокруг челна, вспыхивая под солнцем переливами ярких красок. Челн стремительно летел по волнам, подгоняемый ветром, словно и не думал останавливаться, и день близился к концу, а ветер все крепчал, и вот прямо перед челном огромной угольно-черной глыбой воздвигся Остров Выкупа, и глаз по-прежнему не различал ни песчаной косы, ни гавани; а они все мчались под ветром к темной стене скал, омываемой волнами моря, и ни один корабль, созданный человеком, не выстоял бы и мгновения между пенным прибоем и утесами этой мрачной земли. Солнце опустилось совсем низко, и в алом зареве скрылось за горизонтом, и каменный мир заслонил собою половину неба, ибо челн подошел уже совсем близко; и Халльблит ничего не различал за грозной преградой, и ждал, что в следующее мгновение швырнет их на скалы, и погибнут они в морской пучине.

Но ладья все неслась вперед; и теперь, когда сгустились сумерки и впереди показалась гряда утесов за высоким отрогом, померещилось Халльблиту, что у самого края моря темнеет нечто на фоне каменной стены, и решил юноша, что это пещера; и вот челн подошел поближе, и убедился Халльблит, что не ошибся: впереди и впрямь разверзлась пасть огромной пещеры, достаточно широкая, чтобы вошел в нее боевой корабль, идущий на всех парусах.

– Сын Ворона, – проговорил Лис, – теперь слушай, ибо сердце у тебя отважное. Здесь – врата Острова Выкупа, и ты волен войти в них, ежели хочешь. Однако может случиться и так, что, когда высадишься ты на Острове, приключится с тобою беда, напасть, справиться с которой тебе не под силу, а то и позор. Засим выбирай одно из двух: можешь ты подняться на Остров и бросить вызов судьбе, или умереть здесь от моей руки, не содеяв ничего постыдного или недостойного; что скажешь?

– Больно разговорчив ты, Лис, когда время не ждет, – отвечал Халльблит. – С какой стати передумаю я высаживаться на Остров и спасать мою нареченную? А что до остального, убей меня, коли сможешь, ежели выберемся мы живыми из этого кипящего котла.

Откликнулся рыжий разбойник:

– Тогда гляди и примечай, как правит Лис: я проведу челн, словно сквозь игольное ушко.

А к тому времени оказались они под черной сенью черной скалы; и в сумерках пенный прибой ревел и метался, словно языки белого пламени. У горизонта уже замерцали первые звезды, в небе ярко сияла желтая луна, и ни облачка не омрачало покой небес. В одно мгновение открылось все это взорам Халльблита над свирепствующим морем и над влажным утесом, а в следующее мгновение юноша оказался во тьме пещеры, а вокруг по-прежнему грохотали волны и ветер, однако голос их весьма отличался от глухого гула, доносящегося снаружи. Тут услышал Халльблит, как Лис сказал:

– Теперь садись на весла, ибо вскорости окажемся мы дома у пристани.

Тут Халльблит взял в руки весла и принялся грести, и по мере того, как углублялись они в пещеру, волны стихали, и ветер улегся, и только гудел бесцельно во впадинах; и на короткое время воцарилась непроглядная тьма – темнее не бывает. Но вскорости заметил Халльблит, что тьма вроде бы рассеивается, и оглянулся через плечо, и увидел прямо по курсу звезду света, и закричал Лис:

– Ишь ты, прямо белый день: и ярко же светит луна тем, кому суждено провести ночь в дороге! Не греби больше, о сын иссиня-угольной птицы; довольно!

Халльблит отложил весла, и через минуту нос лодки ударился о землю; тут повернулся юноша и увидел крутую каменную лестницу, и в конце уходящей вверх шахты – лунное небо и звезды. Тогда встал Лис, и подошел к борту, и выпрыгнул из лодки, и привязал ее к огромному камню, а затем снова вскочил в лодку и молвил:

– Помоги-ка мне со снедью; надо вытащить ее из лодки, ежели не хочешь ты ложиться спать без ужина, а я так не хочу. Нынче ночью мы сами себе гости и сами себе хозяева, ибо до жилья моего народа далеко, а старик, говорят, рыщет ночами в обличии зверя. Что до этой пещеры, спать в ней считается куда как небезопасным, разве что гость вдвойне удачлив. А ты, о сын Ворона, сейчас удачей небогат, сдается мне, так что ныне ночью расположимся мы на ночлег под открытым небом.

Халльблит с этим согласился, и достали они еды-питья сколько нужно из лодки, и поднялись по крутой лестнице, и поднимались долго, и так выбрались на ровную землю, и в лунном свете край тот показался Халльблиту пустынным и голым; ибо сумерки уже рассеялись, и от света дня ничего не осталось, кроме тусклого блика на западе.

Тому Халльблит весьма подивился, что и на открытой пустоши и на краю земли, ровно так же, как и в закрытой пещере, улеглось неистовство ветра, и безоблачная ночь была тиха, и с юга в сторону земли задувал легкий ветерок.

Тут Лис, казалось, забыл о громогласном хвастовстве, и заговорил участливо и мирно, как говорят с попутчиком, у которого есть дело, как и у прочих. И указал он на хребет или приземистый кряж, что возвышался неподалеку словно утес на безлесой равнине; а затем пояснил:

– Спутник, под сенью вон того хребта отдыхать нам сегодня ночью; и, прошу тебя, не сочти меня неучтивым, ежели лучшего пристанища я тебе не предоставлю. Но велено мне в твоих поисках доставить тебя сюда живым и невредимым; и непросто было бы тебе выжить под кровом тех хозяев, которых нашел бы ты среди нашего народа нынче ночью. Но завтра поговоришь ты с тем, что расскажет тебе о выкупе.

– Этого довольно, – сказал Халльблит, – и благодарю тебя, проводник мой, за услугу; а что до твоих грубых и неучтивых слов, ко мне обращенных, их я тебя прощаю: ибо мне они вреда не причинили; воистину, кабы причинили, так меч мой тоже высказался бы в этом деле.

– Я всем доволен, как есть, сын Ворона, – молвил Лис. – Я исполнил свое поручение, и все в порядке.

– Так скажи мне, кто поручил тебе привезти меня сюда.

– Этого я не могу сказать, – молвил Лис, – ты здесь, так будь же доволен, как я.

И больше не произнес он ни слова, пока не добрались они до помянутого хребта, что высился примерно в двух фарлонгах от выхода из пещеры. Там разложили они на камнях свой ужин, и утолили голод, и выпили доброго крепкого вина, до дна осушив рог. А Лис в ту пору сделался молчалив и неразговорчив, и когда Халльблит принялся расспрашивать его касательно острова, мало что смог он сказать. Когда же, наконец, Халльблит спросил его об опасном пристанище и о его обитателях, тот ответствовал:

– Сын Ворона, об этих предметах спрашивать бесполезно; ибо если и скажу я тебе что, так непременно солгу. Успокойся же на том, что в поисках своих благополучно пересек море, и море гораздо более опасное, чем тебе кажется. Но теперь довольно пустых слов, давай-ка устроим ложе меж камней, как сможем; ибо поутру вставать нам рано.

Халльблит кивнул в знак согласия, и устроили они себе ложа весьма искусно, как мужи, привыкшие ночевать под открытым небом.

Усталый, Халльблит вскорости задремал; и пока лежал он так, пригрезился юноше сон, или, может статься, видение; ибо спал ли он в то мгновение, или находился между сном и бодрствованием, я не ведаю. Но, будь то видение или сон, вот что ему примерещилось: будто склонилась над ним Заложница, такая, какой видел он ее только вчера, золотоволосая, румяная, белокожая, с ласковыми руками и нежным голосом, и говорит ему: "Халльблит, смотри на меня и слушай, ибо нужно мне сказать тебе нечто важное". А юноша не сводил с нее глаз, и стремился к ней всей душою, и сердце его сжималось от нежной тоски, и хотел он вскочить на ноги и заключить ее в объятия, но не мог, скованный сном и дремой. А Заложница улыбнулась ему и молвила: "Нет, любимый, лежи спокойно, ибо прикоснуться ко мне ты не сможешь: перед тобой только призрак той, к которой ты стремишься. Так слушай и внимай. Я в горестной беде, и в руках разбойников моря, и не ведаю, что они со мною сделают, и не желаю позора: чтобы продавали меня за деньги из одних рук в другие, однако без свадебного дара брали на ложе, чтобы разделять мне постель с врагом нашего народа, и чтобы он обнимал меня, хочу я этого или нет: тяжко это. Потому завтра поутру, на рассвете, пока мужи спят, думаю я выбраться к планширу черного корабля и поручить себя богам, чтобы они, а не эти злодеи распоряжались судьбой моей и душой, и поступили со мною по своей воле: ибо воистину известно им, что невыносим мне чужой дом без родни, и любовь и ласки чужака-хозяина, и насмешки и побои чужой хозяйки. Потому пусть возьмет меня Древний Владыка Моря, и позаботится обо мне, и доставит меня к жизни или к смерти, как уж ему угодно. А теперь ночь на исходе, но ты не вставай, пока не договорю я".

"Может, мы еще встретимся в мире людей, а может, и нет; а ежели нет, то, хотя и не разделяли мы ложа, однако хочу я, чтобы ты меня помнил; но не так, чтобы образ мой встал между тобою и твоей любезной собеседницей и женой из нашего рода, которая ляжет там, где лежать бы мне. Однако же, если выживем и я, и ты, говорили мне, и слышала я тут и там, что так или иначе суждено мне попасть на Сверкающую Равнину и в Землю Живущих. О любимый мой, ежели смог бы и ты туда отправиться, и встретились бы мы там, оба живые и невредимые, то-то радости было бы! Так ищи эту землю, любимый! – ищи ее, суждено ли нам снова увидеть стан Розы или ступить на половицы обители Воронов, или нет. А теперь даже призрак мой должен с тобою расстаться. Прощай же!"

Тут рассеялся сон, и пропало видение; и Халльблит сел, во власти тоски и горя, и оглядел унылую равнину, а вокруг малость посветлело, и серое небо затянули тучи, и решил юноша, что настал рассвет. Засим вскочил он на ноги и склонился над Лисом, и потряс его за плечо, и молвил:

– Попутчик, проснись! – рассвело, а дел у нас много.

Сел Лис, и заворчал, словно пес, и протер глаза, и огляделся, и ответствовал:

– Напрасно ты разбудил меня. Никакой это не рассвет, это луна проглянула сквозь тучи и тени не отбрасывает; с полуночи только час минул. Засыпай снова, и оставь меня в покое, иначе с наступлением дня не покажу я тебе дороги. – И снова улегся он и тут же уснул. Тогда и Халльблит опять устроился между камней, скорбя и горюя; однако так устал он, что тотчас же задремал и снов больше не видел.

 

Глава 6. О жилище людей на Острове Выкупа.

Когда юноша проснулся снова, на него светило солнце, и утро было ясным и безветреным. Халльблит сел и огляделся по сторонам, но не увидел и следа Лиса, только ночное его логовище. Засим странник поднялся на ноги и поискал попутчика в расщелинах скал, и не нашел его; и громко позвал его, но ответа так и не услышал. Тогда сказал себе юноша: "Верно, спустился он к лодке, чтобы достать что-нибудь, или, напротив, положить". И подошел он к лестнице, уводящей к водной пещере, и кликнул Лиса с верхней ступени, но никто не отозвался.

Тогда, во власти дурных предчувствий, спустился Халльблит по этой длинной лестнице до самой последней ступени, и не обнаружил внизу ни человека, ни лодки, ни чего другого, только воду и голый камень. Тут весьма разъярился он, ибо понял, что попал в ловушку и оказался в бедственном положении, брошен один-одинешенек на незнакомом ему Острове, на безлюдной пустоши, где, надо полагать, вскоре умрет от голода.

Не стал он тратить силы и голос на то, чтобы покликать Лиса или поискать его, ибо сказал себе так: "Должно бы мне сразу понять, что он лживый обманщик, ибо едва сдержал он радость при виде моего легковерия и собственного коварства. Теперь предстоит мне бороться за жизнь противу смерти". И повернулся юноша, и медленно поднялся вверх по ступеням, и вышел на открытое пространство помянутого Острова, и увидел, что перед ним и впрямь расстилается голая пустошь, и притом весьма мрачного вида: насколько хватало глаз, взор различал только черный песок да валуны, да рожденный льдом камень, и тут и там в трещинах пробилась чахлая трава, и тут и там темнели угрюмые озерца, и белые султаны камышей покачивались на ветру, и тут и там над проплешинами мха поднимались кустики молодила с красными цветами; и ничего другого там не было, только истрепанная ветрами ползучая ива никла к черному песку, на голой выбеленной ветке топорщился лист-другой, а рядом – снова ветка и лист. А у самого горизонта в глубине острова виднелась гряда гор: одни вершины увенчаны были снеговыми шапками, другие представляли собою голый камень; и далекие эти скалы в лучах утреннего солнца казались ярко-синими, только снега ослепляли белизною. А повсюду вокруг на пустоши громоздились кряжи вроде того, под которым Халльблит провел ночь, и гребни, и мергели, и бугры причудливых очертаний.

Тогда подошел юноша к краю утеса и поглядел вниз, на море, что дыбилось и бесновалось, накатывая на берег далеко внизу; долго смотрел он туда и по сторонам, но так и не увидел ни корабля, ни паруса, ни чего другого, только волны ярились да кружили в небе морские птицы.

Тут молвил юноша: "Не лучше ли мне поискать хозяина, о котором поминал Лис? Ужели не перешлет он меня к Земле Сверкающей Равнины? Горе мне! – теперь и я примкнул к числу скорбных странников, теперь и мне пристало взывать: "Где Земля? Где Земля?"

С этими словами повернул Халльблит к утесу, приютившему скитальцев на ночь, а по пути подумал и сказал: "Нет же, разве двор тот не ложь, как и все прочее в байке Лиса? – и разве не один я в этой омытой морями пустыне? Да, так; и даже образ возлюбленной моей, привидевшийся мне во сне, может статься, тоже обманный мираж; ибо теперь понимаю я, что Крошка Лис во всем куда мудрее, чем пристало и подобает смертному". И снова сказал он: "Однако же по крайней мере продолжу я поиски и погляжу, не найдется ли на этом злосчастном Острове еще человека, и тогда в худшем случае мы сразимся, и погибну я от лезвия и острия, но не от голода; а в лучшем случае мы подружимся и побратаемся, и выручим друг друга". Засим подошел Халльблит к утесу, и с трудом взобрался на его вершину, и сверху оглядел землю: и приметил, что между ним и горами, и, судя по всему, не так уж и далеко, курится дым; но не увидел юноша ни дома, ни иного признака жилья человеческого. И вот спустился он с утеса и повернулся спиною к морю, и двинулся в сторону дыма, меча из ножен не извлекая и положив копье на плечо. Труден и каменист оказался путь: три лощины миновал Халльблит в предгорьях, и в каждой из них, узкой и пустынной, струился ручей, и убегал к морю, и будь то лощина или хребет, но повсюду взгляд различал только песок да камни, да чахлую траву, и ни следа человека или домашней скотины.

Так миновало четыре часа, однако недалеко продвинулся странник на своем пути. И вот поднялся он на вершину скалистого гребня, и сверху открылась глазам его широкая долина, по большей части поросшая травою, и текла там река, и на дне долины, равно как и по склонам, паслись овцы, коровы и кони. А у самой воды обнаружилось и жилье человеческое: просторные хоромы, и вокруг дома поменьше, сложенные из камня.

Тут возрадовался Халльблит, и поспешно спустился по косогору, и доспехи его бряцали по пути; и вскорости достиг подножия холма и долинной травы, и оказался среди конского табуна, и прошел мимо пастуха и бывшей при нем женщины. Оба мрачно воззрились на чужака, но тронуть не тронули. Хотя отличались они сложением воистину великанским и видом весьма свирепым, безобразными их бы никто не назвал; были они рыжеволосы, и кожа женщины казалась белее сливок там, где не потемнела под палящим солнцем; оружия при них Халльблит не приметил, только мужчина сжимал в руке стрекало.

И зашагал Халльблит мимо, и дошел до самого большого дома, до помянутых хором: то было длинное приземистое строение, и взгляда не особо радовало, ибо представляло собою просто нагромождение камней с остроконечною крышей. Дверь оказалась низкой и тесной; пригнувшись, Халльблит вошел внутрь, и слепящий блеск копья, что выставил юноша перед собою, померк в полумраке залы, и улыбнулся юноша, и сказал себе так: "Ежели нашелся бы кто поблизости с оружием в руке, не желающий впустить меня живым, быстро закончилась бы повесть". Однако вошел юноша в залу беспрепятственно, и встал у двери, и молвил:

– Доброго дня тому, кто здесь есть! Не поговорит ли кто с гостем?

Но никто не ответил ему, никто не поздоровался с пришлецом, и когда глаза юноши привыкли к сумраку, огляделся он по сторонам, и ни души не углядел ни на полу, ни на возвышении, ни у очага; и царило в зале безмолвие, только потрескивали дрова в пламени, да крысы шуршали за обшивкой стен.

По одну сторону залы рядком выстроились откидные кровати, и подумал было Халльблит, что там могут обнаружиться люди; но поскольку никто не приветствовал его, юноша не стал обыскивать постели, опасаясь ловушки, и подумал про себя: "Останусь на открытом месте, и ежели найдется охотник со мною переведаться, будь то друг или враг, пусть сам сюда идет!"

И принялся Халльблит расхаживать по зале взад и вперед, от кладовой до возвышения, и доспехи его и оружие гремели и бряцали при каждом шаге. Наконец показалось юноше, что слышит он тонкий и пронзительный брюзгливый голос, который, однако же, черезчур низок для крысиного писка. И остановился Халльблит, и замер, и молвил:

– Не заговорит ли кто с Халльблитом, чужаком и пришлецом в здешнем Дворе?

Тут тот же самый пронзительный голос выговорил такое слово:

– Зачем ходит дурень бесцельно взад и вперед по нашему дому, в точности как Вороны с карканьем порхают над скалами, дожидаясь тинга мечей и бряцанья желтых клинков?

Ответствовал Халльблит, и голос его загремел в зале:

– Кто называет Халльблита дурнем и насмехается над сынами Ворона?

Отозвался голос:

– Почему не подойдет дурень к тому, кто сам к нему подойти не в силах?

Тут Халльблит подался вперед, чтобы лучше слышать, и показалось юноше, что голос доносится с одной из откидных постелей, засим прислонил он копье к столбу, и подошел к примеченной кровати, и увидел, что лежит там человек, с виду до крайности дряхлый и весьма изнуренный, и длинные волосы его, белые, как снег, разметались по постели.

Завидев Халльблита, рассмеялся старец пронзительным, надтреснутым смехом, словно с издевкой, и молвил:

– Привет тебе, чужак! – поешь ли?

– Поем, – ответствовал Халльблит.

– Так ступай в кладовку, – велел старик, – там, на полках, отыщешь ты пироги, и творог, и сыр; ешь на здоровье, а когда утолишь голод, пошарь в углу, и найдешь бочонок отличного меда, и там же ковчег и две серебряных чаши; наполни ковчег и неси его сюда с чашами вместе; а тогда потолкуем мы за добрым напитком, что хорош для старца. Поспешай же! – а то сочту я тебя вдвойне дурнем, который и за едой-то не додумается сходить, хотя и голоден.

Тут рассмеялся Халльблит, и пересек зал, и заглянул в кладовую, и отыскал снедь, и утолил голод; и вернулся с напитком к Убеленному Сединами, что, завидев гостя, прищелкнул языком и молвил:

– Теперь налей себе и мне, и скажи мне тост, и пожелай мне чего-нибудь!

– Желаю тебе удачи, – молвил Халльблит, осушая чашу.

Откликнулся старец:

– А я желаю тебе ума поболе; неужто кроме удачи и не пожелаешь мне ничего? Ну, какая удача у одряхлевшего старика?

– Ну что ж, – отозвался Халльблит, – так чего тебе пожелать? Уж не молодости ли?

– Да, всенепременно, – ответствовал Убеленный Сединами, – ее и ничего другого.

– Стало быть, желаю я тебе молодости, ежели тебе это поможет хоть в чем-то, – отозвался Халльблит, осушая вторую чашу.

– Нет, нет, – заворчал старец недовольно. – Выпей третью чашу и пожелай мне молодости, не добавляя к тому лишних слов.

И воскликнул Халльблит, поднимая чашу:

– Пью за то, чтобы возвратилась к тебе молодость! – и выпил до дна.

– Хорошо твое пожелание, – похвалил старик, – а теперь спрашивай у преклонных лет мужа, чего хочешь.

Молвил Халльблит:

– Как зовется эта земля?

– Сынок, – отвечал Убеленный Сединами, – или не слышал ты, что землю эту называют Островом Выкупа?

– Да, – отозвался Халльблит, – но как ты назовешь ее?

– Этим же именем и назову, – заверил старик.

– Далеко ли до других земель? – спросил Халльблит.

– Да, – откликнулся старик, – когда ветра легли, и неспешно идут корабли.

– А чем занимаются люди острова? – спросил Халльблит. – Чем живете вы, чем промышляете?

– Разным промышляем, – отозвался старик. – Но самое прибыльное дело – грабеж да разбой.

– Это вы похитили у меня Заложницу из клана Розы? – спросил Халльблит.

Отвечал Убеленный Сединами:

– Может быть; я про то не ведаю; чем только не торгуют сородичи мои, в каких только землях не бывают! Почему бы и в Кливленд им не сплавать?

– Она на Острове, ты, старый мерзавец? – вскричал Халльблит.

– Она не на Острове, ты, юный глупец, – ответствовал старик.

Тут вспыхнул Халльблит и молвил:

– А не знаком ли тебе Крошка Лис?

– Как же незнаком, – отозвался Убеленный Сединами, – коли он – сын одного из моих сыновей?

– Назовешь ли ты его лжецом и плутом? – вопросил Халльблит.

Рассмеялся старец. – Дурнем был бы я в противном случае, – ответствовал он. – Мало найдется на свете лжецов и плутов, что превзошли бы Крошку Лиса!

– Он здесь, на Острове? – спросил Халльблит. – Нельзя ли мне с ним повидаться?

Снова рассмеялся старик и ответствовал:

– Нет, не здесь он, разве что порядком поглупел со вчерашнего дня; для чего ему дожидаться твоего меча, ежели исполнил он то, что нужно, и привез тебя сюда?

Долго хохотал он надтреснутым смехом, вроде как курица квохчет, а отсмеявшись, молвил:

– Не хочешь ли чего еще спросить?

Но Халльблит к тому времени весьма разозлился. – Вижу я, что спрашивать бесполезно, – отозвался он. – Так вот я думаю: убить ли тебя или нет?

– То деяние, достойное Ворона, но не мужа, – ответствовал старец, – а ты к тому же пожелал мне удачи! Ты спрашивай, спрашивай!

Однако надолго приумолк Халльблит. Тогда молвил старик:

– Еще чашу за алчущего молодости!

Халльблит наполнил чашу и вручил недужному, и выпил старик, и снова заговорил:

– Ты полагаешь, что на Острова Выкупа лжецы все до единого, ибо провел тебя Крошка Лис: но здесь ты неправ. Крошка Лис – наш главный плут, он исполняет за нас большую часть такого рода работы; потому зачем лгать остальным? Ты спрашивай, спрашивай!

– Хорошо же, – отозвался Халльблит, – почему предал меня Крошка Лис и по чьей воле?

Ответствовал старец:

– Я знаю, но тебе не скажу. Сочтешь ли слова мои ложью?

– Нет, пожалуй, – отвечал Халльблит. – Но, ответь, в самом ли деле нареченная моя не здесь, и не могу я ее выкупить?

Отвечал Убеленный Сединами:

– Клянусь "Сокровищем Моря", что она не здесь: байку эту измыслил Крошка Лис.

 

Глава 7. Пир на Острове Выкупа.

Обдумал его ответ Халльблит, потупив взор, и сказал, наконец:

– Намерены ли вы взять за меня выкуп, теперь, когда сам шагнул я в ловушку?

– Ни к чему говорить о выкупе, – отозвался старец, – ты волен выйти из дома, когда захочешь, и, коли станешь ты бродить по Острову, никто тебе не воспрепятствует, когда дам я тебе метку и особый знак; не помешают тебе и отплыть с Острова, ежели найдешь ты к тому средства; более того, пока ты на Острове, в этом доме можешь ты жить с нами, и есть, и пить, и отдыхать.

– Как мне покинуть Остров? – вопросил Халльблит.

Рассмеялся старец. – На корабле, – ответствовал он.

– А когда, – спросил Халльблит, – найдется корабль, готовый взять меня на борт? -

– А куда желаешь ты плыть, сын мой? – вопросил старец. Помолчал минуту Халльблит, обдумывая ответ свой, а потом сказал:

– Хочу я плыть к земле Сверкающей Равнины.

– Ну, в корабле для такого путешествия недостатка у тебя не будет, – заверил старик. – Можешь отплыть хоть завтра утром. А на ночь я велю тебе остаться здесь, и ждет тебя прием не из худших. Однако, поверь моему слову, лучше для тебя пореже вступать в беседу со здешними, а коли и вступишь – так смири по возможности гордость, ибо наши люди вспыльчивы, и ведомо тебе, что доблесть противу численного превосходства не поможет. Впрочем, маловероятно, что обратятся к тебе хоть словом, и ежели так, ни к чему и тебе открывать рот. А теперь скажу я тебе: хорошо, что решил ты отправиться на Сверкающую Равнину. Ибо ежели собрался бы ты в другое место, не знаю, где бы ты добыл себе челн, а на плечах у тебя крылышки еще не прорезались, хотя ты и ворон. И радуюсь я, что поплывешь ты к Сверкающей Равнине уже завтра; ибо лучшего попутчика и желать нечего; и, сдается мне, что, когда всем доволен ты, не так уж ты груб и неприветлив.

– Как, – удивился Халльблит, – и ты туда собрался, старик?

– Верно, – ответствовал Убеленный Сединами, – никого другого не будет на борту, кроме тебя и меня, да еще мореходов, что нас переправят, но эти-то на землю не сойдут. Так почему бы мне не поехать, ежели есть люди, готовые отнести меня на борт?

Отозвался Халльблит:

– А когда доберешься ты до той земли, что станешь ты делать?

– Увидишь, сын мой, – отвечал Убеленный Сединами. – Может статься, добрые твои пожелания пойдут мне на пользу. Но теперь, поскольку все это сбудется, только если доживу я до утра, и, поскольку сердце мое согрели пенный мед и твое общество, и что-то клонит меня в сон, а полдень-то давно миновал, ступай в залу и оставь меня поспать, дабы к завтрему набраться мне сил, насколько позволит старость. А что до тебя, вскорости явится в залу народ, как мужи, так и жены, и не думаю я, что станут тебя задирать; но ежели кто к тебе подступится, так, что бы ни услышал ты, скажи в ответ: "ОБИТЕЛЬ НЕ ЗНАЮЩИХ СМЕРТИ", и на том дело и кончится. Только смотри, не извлекай клинка из ножен. А теперь ступай, и, ежели хочешь, можешь выйти и за двери, однако здесь, в доме, рядом со мною, ты в большей безопасности.

Засим вернулся Халльблит в главную залу, а солнце уже свершило свой круговой путь и теперь лучи его проникали внутрь сквозь верхние ряды окон, так что все вокруг юноша различал весьма отчетливо. И показалось ему, что жилище это куда красивее изнутри, чем снаружи; в особенности же хороши были резные панели над откидными кроватями, и с удовольствием разглядывал их Халльблит. Но одному подивился юноша: несмотря на то, что находился он на острове викингов, грабителей моря, и притом в доме их и в главном пристанище, не моря и не корабли изображены были на барельефах, но дивные рощи и сады, с травой и цветами, и плодовыми деревьями. А под сенью их взор различал прекрасных дев и пригожих юношей, и воинов, и странных зверей, и еще немало всего чудесного, и кончалась распря, и начиналась отрада, и любовь обретала вознаграждение. А промеж прочих тут и там изображен был могучий король с мечом у пояса и короной на челе; и улыбка играла на губах его, а лицо сияло радостью, так, что при взгляде на него повеселело на сердце у Халльблита, и улыбнулся он резному изображению.

А пока разглядывал все это Халльблит да обдумывал свое положение со всех сторон, один-одинешенек в огромной чужеземной зале, услышал он снаружи гул голосов и смех, а вскорости и шум шагов, и вот вошли в зал женщины, десятка два или около того, одни – юные, другие – старые, одни – хороши собой, а другие – неприглядны, с грубыми и резкими чертами лица, но все они превосходили ростом соплеменниц Халльблита.

Так остался стоять он посреди зала, поджидая вошедших; и увидели женщины гостя и сверкающие его доспехи, и тут же смолкли разговоры и смех: женщины обступили чужака тесным кольцом, глядя на него во все глаза; но ни одна не сказала ни слова, пока не вышла из толпы древняя старуха и не молвила:

– Кто ты, пришедший в наш дом с оружием?

А юноша не знал, что ответить, и потому промолчал; старуха же снова спросила:

– Куда держишь путь ты и чего ищешь?

Тогда ответствовал Халльблит:

– ОБИТЕЛЬ НЕ ЗНАЮЩИХ СМЕРТИ.

Никто не отозвался на это ни словом, и прочие женщины тотчас же расступились и разбрелись по зале туда и сюда, и принялись за дела свои. Но старуха взяла гостя за руку, и подвела к возвышению, и усадила на место рядом с тем, что находилось в самом центре. А затем дала понять, что желает снять с него доспехи, и юноша возражать не стал, хотя полагал, что рядом могут оказаться враги; ибо доверял он словам старца и надеялся, что тот не предаст его; более того, считал, что недостойно мужа не принять предложенного гостеприимства согласно обычаям той страны, какие бы опасности то не сулило.

Так что старуха забрала его доспехи и оружие, и отнесла их на откидную кровать рядом с той, на которой покоился древний старец; и сложила оружие туда, все, кроме копья, а копье опустила на особые подпорки в стене над кроватью, и знаком дала юноше понять, что здесь ему и спать; но вслух не сказала ни слова. Затем принесла она ему воды для омовения рук в латунной чаше и шитое полотенце; когда же умылся юноша, отошла от него старуха, но недалеко.

Тем временем другие женщины сложа руки не сидели; одни подмели пол, а после рассыпали по полу камыш и горсти дикого тимьяна; другие отправились в кладовую и добыли оттуда доски да козлы; третьи пошли к сундукам и извлекли на свет богатые драпировки, и узорные покрывала, и занавеси, и украсили стены; четвертые внесли чаши, и рога, и кубки; прочие ушли куда-то и долго не возвращались, ибо эти занялись стряпней. И за хлопотами своими они словно не замечали гостя и обращали на него внимания не более, чем на изваяние, он же сидел смирно, наблюдая за происходящим. И никому до него дела не было, кроме старухи, что принесла гостю подкрепиться перед ужином, а именно: огромный рог меда, и пироги, и сушеную рыбу.

Так убрали зал для пира весьма приглядно, а Халльблит все сидел на месте, и вот закатилось солнце, и в доме воцарились сумерки, а затем и стемнело, и женщины зажгли свечи. Но спустя некоторое время после того загудел неподалеку гулкий рог, и вскорости послышалось у дверей бряцание оружия, и в зал вступили весьма высокие вооруженные воины, числом два десятка и еще пять, и подошли по двое к подножию возвышения, и выстроились там в ряд. Боевое снаряжение их показалось Халльблиту превосходным: все облачены были в кольчуги из переплетенных колец, а головы венчали стальные шлемы, украшенные венками чистого золота; в руках сверкали копья, а за спинами поблескивали белые щиты. И вот вышли навстречу к ним женщины и помогли разоружиться; воины сняли доспехи и остались в черных одеяниях, а на руках и на шеях у них поблескивали золотые обручья и ожерелья. И поднялись они на возвышение, и заняли места за столом, не обращая внимания на Халльблита, как если бы видели перед собою деревянного идола. Однако же рядом с ним уселся вождь над всеми прочими, и занял он место в самом в центре возвышения; и взял он в руку меч в ножнах и выложил на стол перед собою; только у него одного из числа вождей и осталось при себе оружие.

Когда же расселись они, снаружи снова послышался шум, и вошла толпа мужей, оружных и безоружных, и заняли они места на длинных скамьях вдоль стен; с ними пришли и женщины, и по большей части устроились рядом с мужами, а прочие взялись прислуживать: все эти люди отличались сложением весьма могучим, однако уступали вождям.

Тут из кухни явились женщины со снедью, в коей изобиловало мясо, и притом отборное. В своей черед подносили угощение и Халльблиту, как всем остальным, но по-прежнему никто не обращался к гостю и никто на него не глядел; хотя промеж себя люди эти переговаривались зычными, хриплыми голосами, так что под стропилами гуляло эхо.

Когда же пирующие насытились, женщины наполнили рога и чаши, что и глаз радовали, и вмещали в себя изрядно. Но, прежде чем вкусить напитка, поднялся вождь, сидевший далее всех от середины возвышения по правую руку, и провозгласил тост: "СОКРОВИЩЕ МОРЯ!" Тут все встали с мест и разразились криками, как мужи, так и жены, и осушили рога и чаши под этот тост. Тогда встал тот, кто сидел далее прочих по левую руку, и воскликнул: "За Бессмертного Короля!" И снова вскочили все и огласили зал дружным гулом, прежде чем опрокинуть кубки. Звучали и другие тосты: за "Хладный Киль", и "Истрепанный Парус", за "Трепещущий Ясень" и "Взрытый Брег". Вино и мед рекою лились в чертоге Неистовых. Что до Халльблита, он пил, сколько хотел, но с места не вставал и не подносил чашу к губам, когда провозглашали тост; ибо не знал он, друзья эти люди или враги, и полагал, что неразумно будет пить за их здравие, ибо может оказаться, что пьет он за гибель и бедствия собственного племени.

Спустя некоторое время в дальнем конце зала снова прозвучал рог, и тотчас же поднялись пирующие от продольных столов, и убрали доски и козлы, и освободили зал, и встали у стен; тогда верховный вождь, сидевший рядом с Халльблитом, встал с места и воззвал: – А теперь пусть спляшут мужи и девы, и развеселимся мы! Музыка, играй! Тут заходили смычки, и зазвенели арфы, и мужи и жены выступили вперед, и все женщины одеты были в черное, хотя по ткани вилась вышивка: цветочные розетки да гирлянды. Некоторое время плясали они, а затем музыка резко смолкла и все разошлись по местам. Тогда снова поднялся верховный вождь и снял с пояса рог, и затрубил что было сил, и гул эхом раскатился по залу; и воззвал он громким голосом:

– Развеселимся же! Пусть выйдут поединщики!

Радостный крик был тому ответом, и сей же миг ворвались в зал из-за перегородки трое высоких мужей, закованных в черные доспехи, с обнаженными мечами в руках, и встали посреди зала, ближе к одной стене, и ударили мечами о щиты, и воззвали: – Выходите, о Поединщики Ворона!

Халльблит вскочил с места и потянулся к левому боку, но меча там не обнаружилось; так что снова сел он, вспоминая предостережения Старца, и никто на него не взглянул.

Тут вступили в зал, медленно и уныло, трое ратников, одетых и вооруженных по обычаю воинов его народа; на их щитах и шлемах красовалось изображение Ворона. Но сдержался Халльблит, ибо поединок, судя по всему, предстоял честный, трое на трое; кроме того, юноша опасался подвоха и решил выждать и посмотреть, что будет.

И вот паладины принялись наносить удары, да нешуточные, хотя показалось Халльблиту, что мечи не наточены, и вскорости Поединщики Ворона рухнули один за другим перед Викингами, и народ оттащил их за ноги в кладовку. Тут раздался оглушительный хохот да издевки, и весьма рассвирепел Халльблит; однако же сдержался, ибо помнил, что надо делать. А трое Поединщиков Моря обошли зал кругом, подбрасывая мечи и ловя их на лету; рога же трубили, не умолкая.

Со временем гул стих, и поднялся вождь, и воскликнул: – Теперь подавайте сюда снопы того урожая, что сбираем мы, работники весла и стрелы! У дверей перегородки возникла суматоха, и люди подались вперед, чтобы лучше видеть, и ло! – чередой вышли женщины, ведомые двумя вооруженными воинами; числом двадцать, босые, с распущенными волосами, не перепоясанные, и были они скованы вместе, запястье к запястью, однако же руки их и шеи украшало золото; и выступили они на середину зала, и воцарилось молчание.

Тут Халльблит не смог сдержаться, и вскочил с места, и перепрыгнул через стол, и бегом пересек зал и подступил к этим женщинам, и заглянул в лицо им по очереди, и никто в зале не промолвил ни слова. Но Заложницы в числе их не оказалось; да, впрочем, ни одна видом не походила на дочерей его народа, хотя красивы и пригожи они были; так что снова усомнился Халльблит, уж не пиршественное ли это действо, разыгранное ему назло; тем паче что в лицах дев не читалось особого горя, и две-три улыбнулись юноше дерзко, пока разглядывал он их.

Тогда повернулся он и возвратился на место, не сказав ни слова, и за спиной его зазвучали насмешки да хохот; но теперь гость не особо досадовал, ибо вспомнил он совет старца и что поступил он по слову его, так что, стало быть, выгода на его стороне. Тут мужи заговорили промеж себя, и люд пил да веселился, пока не поднялся снова вождь: он ударил по столу мечом плашмя и воскликнул громко и грозно, так, чтобы все слышали:

– Да звучат музыка и песни, пока не разошлись мы по постелям!

Тотчас же смолк гул голосов, и вышли вперед трое с арфами, и с ними – четвертый, менестрель; и арфисты ударили по струнам, так, что дрогнули стропила, и загремели аккорды, сливаясь в мелодию, а со временем заиграли они потише, и менестрель возвысил голос и запел:

Едва отзвучала песня, загремели в зале крики и смех, и мужи вскочили на ноги, потрясая мечами над чашами, в то время как Халльблит хмуро взирал на их веселье. Последним поднялся вождь и громко потребовал прощальную чашу перед отходом ко сну, и чаша обошла зал, и всяк к ней приложился. Затем рог возвестил конец дня, и вожди удалились в свои покои, а остальные ушли во внешние пристройки или разлеглись прямо на полу, и вскорости на ногах никого не осталось. Тогда поднялся Халльблит, и пошел к назначенной ему откидной постели, и прилег, и проспал, не видя снов, до утра.

 

Глава 8. Халльблит снова всходит на корабль и отплывает с Острова Выкупа.

Когда Халльблит проснулся, солнце проникало в зал сквозь окна над кладовкой, и народу в доме осталось немного. Но как только оделся юноша, подоспела к нему старуха, и взяла его за руку, и подвела к столу, и знаком дала понять, чтобы тот поел, чего нашлось; и Халльблит послушался; а когда позавтракал он, явились люди, и подошли к откидной кровати, где лежал Убеленный Сединами, и подняли его с постели, и вынесли за двери. Тогда старуха принесла Халльблиту его оружие, и тот надел кольчугу и шлем, перепоясался мечом, взял в руки копье и вышел за порог; и там, у самого крыльца, возлежал Убеленный Сединами на носилках, запряженных лошадьми. Засим подошел к нему Халльблит и поприветствовал его; и ответствовал старец:

– Доброго дня и тебе, сынок, рад тебя видеть. Сильно ли тебе досталось прошлой ночью?

А Халльблит видел, что те двое мужей, кои вынесли недужного, переговариваются промеж себя; и оглянулись они на гостя, и расхохотались издевательски; так что сказал он старцу:

– Вольно ж глупцам испытывать мудрого; так оно и случилось прошлой ночью. Однако, как видишь, жив я и здоров: ибо что вреда в лицедействе?

Ответствовал старик:

– То, что видел ты, не вполне лицедейство; то делалось согласно нашим обычаям, и мало что изменилось бы, кабы тебя не было в зале. Скажу больше: порою на пирах не дозволяется вкусить снеди либо вождям, либо простым воинам, до тех пор, покуда зачинщик не бросит нам вызова, и не выйдет к нему ответчик, и не вступит в бой, и не завершится поединок. Но вы, люди, что мешает вам подойти к лошадям да отправить в путь вождя, что сам уже для странствий не годен?

Засим поспешили мужи к лошадям и повели их вниз по долине вдоль реки. Халльблит собрался было последовать за ними пешком, но тут появился из-за дома отрок, ведя за собой рыжего коня, и подвел его к Халльблиту, словно приглашая садиться. Юноша вскочил в седло и мигом поравнялся с носилками Убеленного Сединами. Иных домов по пути не встретилось; только тут и там, у загона либо коровника попадались одинокие хижины; ехать было легко, ибо вдоль реки дорога пролегла накатанная да гладкая; так что и двух часов не прошло, как добрались они до того места, где помянутая река впадала в море. Песчаной косы там не оказалось, ибо сразу у берега дно уходило вниз на десять морских саженей; то была просторная гавань, со всех сторон окруженная землей, если не считать узкого прохода между черных отвесных утесов. Эта гавань, надо думать, могла приютить немало могучих кораблей, однако сейчас стоял там только один корабль – с широким обводом, невеликих размеров, но превосходно отделанный и в самый раз для выхода в море.

Тогда, времени зря не теряя, мужи сняли старца с носилок и внесли его на борт, а Халльблит поднялся следом, словно так и надо. Воины уложили Убеленного Сединами на полуюте под навесом из дорогой ткани, а затем отправились восвояси тем же путем, каким пришли; Халльблит же присел рядом со стариком, а тот обратился к нему и сказал так:

– Видишь, сынок, как легко нам двоим доплыть до земли, куда оба мы стремимся? Но, сколь просто тебе поехать туда, куда мы едем, столь же трудно оказалось бы для тебя отправиться в иные места. Скажу более: хотя многие с Острова Выкупа жаждут проследовать тем же путем, никому это не суждено до тех пор, покуда мир не состарится еще на год; а тот, кто поедет через год, будет во всем мне подобен: и старостью, и дряхлостью, и ехидною речью, и прочим; и теперь, когда меня нет, он примет то имя, с которым ты можешь обращаться ко мне сегодня, то есть Праотец. Рад ли ты или нет, о Халльблит?

– Праотец, я затрудняюсь ответить: я скитаюсь от места к месту, словно утратив волю выбирать путь, – молвил Халльблит. – Похоже на то, что некая сила влечет меня туда, куда мы едем; и потому сдается мне, что отыщу я свою возлюбленную на Сверкающей Равнине; а потом будь что будет!

– Скажи-ка, сынок, – молвил Праотец, – сколько на свете женщин?

– Откуда мне знать? – отозвался Халльблит.

– Ну, ладно, – не отставал старец, – а сколько на свете женщин несказанно красивых?

Отвечал Халльблит:

– Воистину, не ведаю.

– А сколько доводилось тебе видеть? – настаивал Праотец.

– Много, – ответствовал Халльблит. – Хороши дочери моего народа, да и в чужих землях найдется немало красавиц.

Тут рассмеялся старец и молвил:

– Однако ж, сынок, кабы состоял при тебе сотоварищ с того самого дня, как расстался ты с возлюбленной, сказал бы он, что по твоему разумению в мире есть только одна женщина, или, по крайней мере, только одна красавица; так ли?

Тогда сперва вспыхнул Халльблит, словно рассердившись, а потом ответствовал:

– Да, так.

Изрек Праотец задумчиво:

– Любопытно, не стану ли я вскорости рассуждать так же, как и ты.

Изумленно воззрился на него Халльблит, пытаясь понять, в чем суть насмешки, противу него обращенной; а старец, наслаждаясь его замешательством, расхохотался во все горло и молвил:

– Сынок, сынок, не ты ли пожелал мне молодости?

– Да, – отвечал Халльблит, – но чего здесь смешного? Что я такого сказал или сделал?

– Ничего, ровным счетом ничего, – заверил старец, снова разражаясь смехом, – просто уж больно вид у тебя потешный. И кто знает, чем обернется твое пожелание?

Эти слова Халльблита изрядно озадачили, но пока он размышлял, что такое имеет в виду старец, над толпой мореходов поднялся гул; они отдали швартовы, и длинные весла ушли в воду, и корабль миновал врата гавани. День стоял ясный да солнечный; в заливе гладь зеленых вод казалась словно облитой маслом, а снаружи пенные буруны весело плясали под ветерком, и Халльблит решил, что ветер добрый; ибо мореходы радостно загомонили и подняли все паруса. Корабль лег на другой галс и птицей полетел по волнам, и с черных бортов стекали соленые брызги. Вскорости мрачные утесы остались далеко позади, а там и Остров Выкупа затерялся в темно-синей дали.

 

Глава 9. Корабль прибывает к Земле Сверкающей Равнины.

Как в доме, так и на корабле подметил Халльблит, что друг с другом люди приветливы и многословны, в то время как к нему никто не обращается, кроме Праотца. Что до Халльблита, хотя он и дивился, гадая, что это все предвещает, и что за земля ждет его впереди, он был не из тех, кто страшится неведомой опасности; и сказал он себе, что, как бы уж там не обернулось дело на Сверкающей Равнине, а с Заложницей он непременно встретится, и воспрял он духом, и приободрился, и, как и предсказывал Праотец, оказался веселым попутчиком. Старик то и дело прохаживался на его счет, а Халльблит порою отвечал той же монетой, а порою весело смеялся, ежели насмешка попадала в цель и заставляла его умолкнуть; а бывало и так, что юноша взять не мог в толк, к чему старец клонит. Так прошел день, и ветер дул по-прежнему попутный, хотя и несильный; солнце светило в безоблачном небе, и ничего не сулило недоброго. А когда настала ночь, Халльблит улегся на роскошном ложе, что постелили ему на полуюте, и вскорости уснул, и не видел снов, кроме тех, что складываются из воспоминаний прошлого, и ничего не предвещают, и не запоминаются.

Когда он проснулся, над морем сиял белый день, на воде играла легкая рябь, облаков почти не было, ярко светило солнце и в теплом воздухе разливалось благоухание.

Юноша обернулся и увидел, что старец сидит на постели, жуткий видом, словно вырытый из могилы мертвец: кустистые его брови сошлись над слезящимися от старости глазами, длинные седые пряди уныло свисали с обтянутого кожей черепа; однако на лице сияла улыбка такого неизбывного счастья, каким только может наделить душа это полумертвое тело. И вот повернулся он к Халльблиту, и молвил:

– Долго же ты спишь; кабы проснулся пораньше, так скорее развеселилось бы твое сердце. А теперь ступай и любуйся, сколь душе угодно, а потом возвращайся сюда, рассказать мне о том, что видел.

– Ты счастлив, Праотец, – заметил Халльблит, – что за добрые вести принесло нам утро?

– Земля! Земля! – воскликнул Убеленный Сединами. – Не осталось уже слез в этом дряхлом теле, иначе рыдал бы я от радости.

Ответствовал Халльблит:

– Верно, надеешься ты увидеться с кем-то близким, кто скрасит тебе последние минуты, так, старик?

– С кем-то? – повторил старец. – Да с кем же? Или не все мои близкие умерли? Сгорели, утонули, пали в битве, умерли в постели! Увижусь с кем-то близким, да, юноша? О да, воистину увижусь я с ним! Да, то великий воин из числа Разорителей Побережий, Морской Орел, что нес меч и факел, и ужас пред викингами за иссиня-черные моря. Это себя, СЕБЯ САМОГО отыщу я в Земле Сверкающей Равнины, о влюбленный юнец!

Удивленно поглядел на него Халльблит, а тот воздел иссохшие руки к носу корабля, который то устремлялся вниз по скату озаренной солнцем волны, то снова взлетал вверх. Но тут же снова откинулся старец на подушки и забормотал:

– И что натворил дурень! Заставил ты меня говорить в полный голос и изнурять тело в приступе нетерпения. Ни слова более не скажу тебе, а то переполнится сердце мое и разобьется, и затушит последнюю искру жизни, что еще во мне теплится.

Халльблит же поднялся на ноги, и постоял немного, глядя на лежащего: дивясь словам его, на время позабыл юноша о земле, которая неуклонно приближалась, хотя уже и видел ее мельком, когда нос корабля резко уходил вниз, во впадину между валами. Как уже говорилось, ветер дул несильный, и море казалось спокойным, однако небольшие волны мерно поднимались и опускались по воле ветров, уже утихших, так что корабль качался вверх-вниз и продвигался вперед не слишком-то быстро.

Вскорости старец открыл глаза и пробурчал брюзгливо:

– Почто прирос ты к месту и ешь меня глазами? Почто не пошел ты на нос поглядеть на землю? Справедливо говорится, что ума Воронам недостает.

Ответствовал Халльблит:

– Не гневайся, вождь; я дивился словам твоим, что воистину чудны; расскажи мне больше о земле Сверкающей Равнины!

Откликнулся Праотец:

– С какой стати я стану тебе рассказывать? Пойди спроси мореходов: все они знают больше тебя.

– Тебе самому ведомо, – отозвался Халльблит, – что эти люди со мною не говорят и замечают меня не больше, чем если бы имели дело с деревянным идолом, назначенным на продажу первому же богачу, с коим столкнет судьба. А скажи-ка, старик, вот что, – яростно потребовал юноша, – уж не на рынок ли рабов везут они меня? Может быть, они продали там ее, а теперь продадут и меня, да только в другие руки?

– Тьфу! – отозвался Праотец слабо. – Это ты глупость сказал; в земле, куда лежит наш путь, не продают и не покупают. Что до другого твоего слова, что, дескать, мореходы тебя за своего не считают, так это верно: ты друг мне, но никому больше. Потому, ежели наберусь я сил, может, и порасскажу тебе кое-что.

Тут старец чуть приподнял голову и молвил:

– Становится жарко, и ветер стихает; медленно плывем мы, ох, медленно!

Едва произнес он это, как в средней части судна началась суматоха, и поглядел Халльблит, и увидел, что мореходы взялись за длинные весла и расселись на скамьях для гребцов. Заметил старец:

– Никак, шум слышу; и что это они затеяли?

Тут старик снова слегка приподнялся и закричал пронзительно:

– Славные ребята, храбрые! Так поступали мы в былые дни, подходя к берегу, и над сторожевыми постами днем курился дым, а ночами полыхало пламя, а береговые жители надевали шлемы и дрожали мелкой дрожью. Гребите, ребята! Гребите сильнее!

Затем снова откинулся старец назад и молвил чуть слышно:

– Не медли долее, гость, но ступай на нос и погляди на землю, а затем возвращайся и расскажи мне о ней; тогда и я разговорюсь, пожалуй. Но торопись, торопись!

Тогда спустился Халльблит с полуюта и на шкафут, где гребцы наклонились к веслам и свирепо покрикивали, налегая на трепещущий ясень; он вскарабкался на бак и подошел прямиком к драконьей голове, и долго разглядывал землю, а лопасти весел тем временем взвивали подобие урагана вкруг черных бортов корабля. Затем вернулся он к Морскому Орлу, а тот спросил:

– Сынок, что ты видел?

– Прямо по курсу лежит земля, но до нее еще далеко. Высоко вздымаются тамошние горы, но, сдается, вершины их не покрыты снегом; и хотя одеты они синевой, однако иного оттенка, нежели утесы Острова Выкупа. И еще показалось мне, что поросшие лесом склоны и зеленые луга подступают к самой кромке воды. Но плыть еще долго.

– Ах, вот как? – откликнулся старец. – Тогда не стану я утомлять себя, потешая попутчика рассказом. Лучше отдохну я и соберусь с силами. Приходи через час и скажи, что видишь; и, может статься, услышишь мою повесть!

С этими словами старец вытянулся на ложе и тотчас же заснул – или прикинулся спящим. Ничего тут не смог поделать Халльблит; засим терпеливо ждал он, чтобы прошел час, а затем снова вернулся на нос и долго и внимательно вглядывался вдаль, а затем возвратился и объявил Морскому Орлу:

– Час истек.

Старый вождь повернулся и молвил:

– Что ты видел?

Отвечал Халльблит:

– Бледные пики гор уходят ввысь, а ниже поднялись темные, поросшие лесом холмы, а между ними и морем раскинулись зеленые луга, и сдается мне, весьма обширные.

Отвечал старец:

– Не углядел ли ты скалистых шхер, что воздвиглись над морем у самого берега?

– Нет, – молвил Халльблит. – Если такие и есть, то сливаются они с полями и холмами.

Ответствовал Морской Орел:

– Подожди, пока не истечет еще час, а тогда приходи и расскажи, что видел; может, и я припасу для тебя полезное слово.

И старец снова уснул. Халльблит подождал, сколько надо, а по прошествии часа опять поднялся на бак. А к тому времени гребцы сменились трижды, и теперь на веслах сидели самые крепкие мореходы, и корабль сотрясался от кормы до носа, по мере того, как подгоняли его вперед по волнам.

Халльблит же вернулся на корму к старику и застал его спящим; так что юноша ухватил его за плечо и потряс, говоря:

– Просыпайся, попутчик, ибо земля близко.

И сел старец, и молвил:

– Что ты видел?

Отозвался Халльблит:

– Видел я пики и утесы далеких гор; под их сенью раскинулись холмы: там зеленеет трава и темнеют леса; густые зеленые луга тянутся оттуда до самого побережья, и ровная песчаная коса радует глаз.

– А шхеры ты видел? – вопросил Морской Орел.

– Да, видел, – подтвердил Халльблит, – отвесно поднимаются они над морем в миле от желтой песчаной косы; а сами скалы черны, как на Острове Выкупа.

– Сынок, – попросил старец, – протяни руки и помоги мне приподняться.

Халльблит поднял недужного и усадил его поудобнее, поправив подушки. Старик же глядел не на попутчика, но на нос корабля, что к тому времени перестал ходить ходуном вверх-вниз, ибо море стихло. Затем закричал он пронзительным, надтреснутым голосом:

– Это земля! Это земля!

Спустя какое-то время Убеленный Сединами повернулся к Халльблиту и заговорил:

– Короток мой рассказ: ты пожелал мне молодости, и желание твое исполнилось; ибо сегодня, еще до захода солнца, ты увидишь меня таким, каков я был в те дни, когда собирал жатву моря при помощи острого меча и стойкого сердца. Ибо это – владения Бессмертного Короля, нашего властелина, дары приносящего; и некоторым вручает он дар возвращенной молодости, и жизнь, что продлится здесь в ожидании Сумерек Богов. Но никто из нас не может попасть на Сверкающую Равнину и к Бессмертному Королю, не оставив в последний раз за кормою Остров Выкупа: а из всех обитателей Острова дозволено плыть сюда лишь мужам из клана Морского Орла, а из их числа – немногим, и только вождям рода, тем, что в тот вечер восседали рядом с тобою на возвышении. Время от времени из них выбирается один, старый и дряхлый, для коего время битв миновало; его-то и переправляют на эту землю, навстречу дару Бессмертия. Воистину, многие из нас от дара отказываются, говоря, что охотнее отправятся туда, где обретается поболе соплеменников, нежели на Сверкающей Равнине и в Полях Бессмертных; но что до меня, я всегда был мужем нетерпимым и властным, и, по мне, чем меньше сородичей встречу я, тем оно лучше, ибо викинги – народ неуживчивый.

Весьма подивился Халльблит этим словам и молвил:

– А я во всей этой истории при чем? Я-то зачем приехал сюда с твоей помощью?

Отвечал Морской Орел:

– Есть у нас поручение от Бессмертного Короля касательно тебя, а именно: доставить тебя сюда живым и невредимым, коли случится тебе попасть на Остров Выкупа. А почему Король так повелел, я не ведаю, да меня это и не особо заботит.

Отвечал Халльблит:

– Значит, и со мной пребудет дар неувядающей молодости и жизнь до тех пор, пока стоит мир людей и богов?

– Полагаю, что да, – ответствовал Морской Орел, – во всяком случае, пока ты в пределах Сверкающей Равнины; а бежать отсюда тебе вряд ли удастся, как мне кажется.

При слове "бежать" Халльблит почувствовал себя слегка неуютно, и призадумался, и промолвил наконец:

– Это все, что ты можешь сказать мне о Сверкающей Равнине?

– Клянусь "Сокровищем Моря"! – воскликнул старец. – Ничего более мне не ведомо. Поживем – увидим. Но думается мне, ты сможешь беспрепятственно искать здесь свою нареченную. А не то попросишь Бессмертного Короля прислать тебе ее сюда. Откуда мне знать? Во всяком случае, похоже на то, что недостатка в красавицах тут нет, иначе обещание возвращенной молодости – лишь звук пустой. Или этого тебе недостаточно?

– Нет, – отвечал Халльблит.

– Что так? – переспросил старец. – Ужели для тебя существует только одна женщина?

– Только одна, – отозвался Халльблит.

Старик рассмеялся издевательским, надтреснутым смехом, и молвил:

– Уверяю, что в земле Сверкающей Равнины всенепременно все для тебя изменится, едва ступишь ты на берег.

Халльблит поглядел на него пристально и молвил, улыбаясь:

– В таком случае, хорошо, что я отыщу здесь Заложницу; ибо тогда решим мы сообща, расстаться ли нам или остаться вместе. Удачен мой день.

– Да и мне день сулит удачу в скором времени, – заверил Морской Орел.

Но к тому времени гребцы перестали грести и принялись сушить весла, а корабельщики бросили якорь; ибо берег находился на расстоянии полета стрелы, и прилив развернул корабль и поставил под углом к песчаной косе. И молвил Морской Орел:

– Взгляни вперед, попутчик, и расскажи мне об этой земле.

И поглядел Халльблит, и молвил:

– Желтый пляж усыпан песком да ракушками, как мне кажется, и лишь узкая полоска отделяет море от цветущего луга, а на расстоянии полета стрелы от песчаной косы вижу я рощицу деревьев в цвету.

– Различаешь ли людей на берегу? – вопросил старик.

– Да, – отозвался Халльблит. – У самого края воды ходят четверо; похоже, что трое из них – женщины, ибо длинные их платья колышутся на ветру. Одна одета в шафран, одна – в белое, и одна – в небесно-голубом; мужчина же облачен в темно-красное; все одежды переливаются и искрятся, словно отделаны золотом и драгоценными каменьями, и, похоже, глядят эти люди на наш корабль, словно ждали чего.

Молвил Морской Орел:

– Зачем же медлят мореходы, почто не приготовили ялик? Им бы только пьянствовать да набивать брюхо; не пекутся ленивые свиньи о своем вожде!

Но едва договорил он, подоспели четверо мореходов и, времени не теряя, подняли старца вместе с ложем и отнесли на шкафут, где стоял ялик и четверо сильных гребцов сушили весла. Эти люди никакого знака Халльблиту не подали и внимания на него не обратили, но юноша подхватил копье и поспешил за ними, и встал рядом, пока сгружали старика в лодку. Затем ступил он на планшир судна и легко спрыгнул в ялик, и никто не помешал и не помог ему. И встал юноша в лодке в полный рост, словно прекрасный образ бога войны: солнце играло на ярком шлеме, в руке сверкало копье, а на белом щите за спиною красовалось изображение Ворона; но окажись он мужланом-солеваром из числа береговых жителей, и тогда не отнеслись бы к нему с большим безразличием.

 

Глава 10. Вновь прибывшие беседуют с обитателями Сверкающей Равнины.

И вот гребцы подняли ясеневые лопасти и принялись грести к берегу; и с первыми же ударами весел застонал Морской Орел:

– Кабы были мы уже там, ох, кабы мы уже там были! Старость леденит мое сердце. Сын Ворона, ты на ногах; скажи мне, не видишь ли, что поделывает народ на берегу, и не пришли ли туда другие?

Отвечал Халльблит:

– Никто больше не подошел; лишь коровы и кони пасутся на лугу. Что до тех четверых, женщины разуваются и подбирают юбки, словно вознамерились дойти к нам по мелководью, а муж, что был и без того бос, идет прямиком в море; вон он стоит, ибо волны совсем улеглись.

Ничего не сказал старец, лишь застонал от нетерпения; но вскорости, на глубине по пояс, гребцы остановили ялик, двое прыгнули за борт и в воду, подхватили вождя вместе с ложем, извлекли его из лодки и зашагали к берегу; а местные жители встретили их на мелководье, и приняли носилки у них из рук, и вынесли старца на желтый песок и уложили подальше от бурунов прибоя. И Халльблит тоже легко выбрался из лодки и побрел по воде вслед за ними. А корабельщики погребли обратно к кораблю, и вскорости Халльблит услышал, как перекликаются мореходы, поднимая якорь.

Когда же Халльблит ступил на берег и подошел к обитателям земли, женщины поглядели на него искоса, и рассмеялись, и молвили:

– И тебе добро пожаловать, о юноша!

Теперь, разглядев их вблизи, заметил Халльблит, что ростом они с девушек его краев, и весьма красивы лицом и изящно сложены; и обнаженные их ножки, омытые сверкающей россыпью морских брызг, на диво прелестны и стройны, насколько позволяли увидеть подобранные юбки. Но Халльблит опустился на колени рядом с Морским Орлом, поглядеть, не нужно ли ему чего, и молвил:

– Как ты, о вождь?

Старец не ответил ни словом: он казался погруженным в глубокий сон, но померещилось Халльблиту, что щеки его порозовели, а кожа уже не такая желтая и морщинистая, как прежде.

Тут заговорила одна из красавиц:

– Не бойся, юноша; ему хорошо, а вскорости станет еще лучше.

Голос ее звучал нежно, как трель весенней птицы поутру; белокожей и темноволосой была она, и сложена безупречно; и рассмеялась она, глядя на Халльблита, но не с издевкой, а по-доброму; и спутницы ее тоже рассмеялись, словно не чаяли его здесь увидеть. Затем снова обулись они, и при помощи мужчины подхватили ложе старца, и подняли его с земли и вынесли на траву, держа путь в сторону цветущей рощи; прошли немного, а затем снова положили ношу на землю и отдохнули; и так, мало-помалу, донесли старца до края леса, а он все спал. Тут черноволосая дева, что говорила прежде, обратилась к Халльблиту:

– Хоть и глядим мы на тебя в изумлении, однако не потому, что не ждали тебя, но потому, что столь хорош ты и пригож; так что подожди здесь, пока не вернемся мы к тебе из леса.

С этими словами она погладила юношу по руке и вместе со спутниками снова подняла старца с земли, и унесли они его в заросли с глаз долой.

А Халльблит принялся расхаживать туда и сюда шагах в десяти от леса, любуясь на цветущие луга, и казалось ему, что ничего прекраснее он в жизни своей не видывал. А вдалеке, у холмов, разглядел он высокую крышу, и людей тоже, хотя за последнее не поручился бы; а ближе паслись коровы, и кони также, из коих некоторые подошли к нему, и вытянули шеи, и уставились на незнакомца; и хороши они были – загляденье; а из леса вытекал звонкий ручей и бежал через луг в море. Подошел туда Халльблит и увидел, что у этого берега приливы и отливы едва заметны; ибо вода ручья казалась прозрачной, как стекло, а трава и цветы доходили до самой кромки воды; так что снял он шлем и напился из ручья, и ополоснул лицо и руки, и снова надел шлем, и повернулся к лесу, ощущая небывалый прилив сил и бодрости. Тогда поглядел он на море: корабль Острова Выкупа стремительно уменьшался в размерах, ибо подул с земли ветерок и мореходы поставили паруса ему навстречу. Затем юноша прилег на траву; и вот, наконец, снова вышли из леса четверо местных жителей, пробыв там меньше часа, но Морского Орла с ними не было. Халльблит поднялся и повернулся к ним, и муж его поприветствовал и ушел, прямиком в сторону того жилья, что различалось вдалеке. А женщины остались с Халльблитом: некоторое время стояли они так, глядя друг на друга, и юноша не двигался с места, опираясь о копье.

Наконец, молвила черноволосая красавица:

– Правду сказать, о копьеносец, что кабы не знали мы о тебе загодя, весьма подивились бы мы, что юноша столь молодой и, судя по виду, судьбою обласканный, надумал сюда явиться.

– Не вижу, чему тут дивиться, – отозвался Халльблит. – Сей же миг поведаю вам, зачем я сюда приехал. Но сперва скажите мне, это ли – Земля Сверкающей Равнины?

– Именно так, – заверила дева, – или не видишь, как сияет земля под солнцем? Ровно так светит и искрится она в ту пору, что иные народы называют зимой.

– Ожидал я услышать о каком-нибудь чуде вроде этого, – откликнулся Халльблит, – ибо говорилось мне, что земля эта – волшебная; но, хотя прекрасны эти луга, ничего в них диковинного я не усматриваю; во всем похожи они на другие края, хотя, возможно, и прекраснее.

– Может, и так, – молвила дева, – о других землях мы ведаем лишь понаслышке. Ежели мы когда-нибудь и знали их, то давно позабыли.

Спросил Халльблит:

– Не называют ли эту землю также Полями Бессмертных?

Едва выговорил он эти слова, улыбка угасла на лице девы, и она, и товарки ее побледнели, а черноволосая красавица молвила:

– Воздержись от таких речей! Закон запрещает произносить их вслух. Однако ты можешь называть здешний край Землей Живущих.

Отозвался юноша:

– Прошу прощения за неосторожное слово.

Тогда снова заулыбались девы, и придвинулись к гостю, и принялись ласкаться и умильно на него поглядывать; но Халльблит отстранился малость и молвил:

– Я приехал сюда в поисках того, что утратил, и утрата эта весьма меня огорчает.

Откликнулась дева, снова подступая к нему:

– Да обретешь ты искомое, прекрасный юноша, а в придачу все, чего бы не пожелала душа твоя.

На это молвил Халльблит:

– Не привозили ли сюда недавно деву по имени Заложница? Она хороша собой, светловолосая и сероглазая, улыбка у нее ласковая, а голос нежный, однако прямодушна она и смела, и робостью не отличается; высока по нашим меркам, но прекрасно сложена; то женщина из клана Розы, моя нареченная невеста.

Девушки переглянулись и покачали головами, и отозвалась черноволосая красавица:

– Нет, такой женщины мы не знаем, и о названном тобою клане не слышали.

Тогда омрачилось лицо юноши, и отразились на нем тоска и горе, и нахмурился он, ибо жительницы острова показались ему легкомысленными и бездумными, несмотря на всю их красоту.

А девы, дрожа, отпрянули от него назад, ибо до того стояли совсем близко, взирая на гостя с любовью, а та, что говорила более прочих, ласково поглаживала его левую руку. Теперь же воскликнула она:

– Нет, не гляди на нас так зло! Ежели женщины этой нет на острове, так не по нашему злоумышлению! Однако, может статься, что и здесь она. Ибо те, что попадают сюда, не сохраняют прежних своих имен и вскорости забывают их напрочь. Ты пойдешь вместе с нами к Королю, и он сделает для тебя все, что захочешь, ибо могущество его беспредельно.

Халльблит отчасти смягчился и молвил:

– А много ли женщин в этой земле?

– О да, много, – заверила дева.

– А много ли таких, что сравняются с вами красотою? – полюбопытствовал юноша. Тут заулыбались девы и обрадовались, и снова приблизились к гостю, и расцеловали ему руки; а черноволосая красавица молвила:

– Да, о да, немало таких, что красотою сравняются с нами, а кое-кто и превзойдет, – и она рассмеялась.

– А этот ваш Король, – продолжал Халльблит, – как вы его зовете?

– Он – Король, – ответствовала дева.

– А другого имени у него нет? – настаивал юноша.

– Нельзя нам произносить его, – отозвалась дева, – но ты вскорости его увидишь и убедишься, что он – воплощение могущества и благости.

 

Глава 11. Морской Орел возрождается к жизни.

А пока так беседовали они промеж себя, вышел из рощи человек роста весьма высокого, рыжебородый и черноволосый, на щеках его играл румянец, а лицо так и сияло радостью; с виду было ему зим тридцать пять. Он направился прямиком к Халльблиту, и обнял его, и расцеловал в щеки, словно явился к нему из-за моря дорогой друг юности.

Подивился тому Халльблит, и рассмеялся, и молвил:

– И кто же ты таков, что так я тебе дорог?

Ответствовал незнакомец:

– Коротка же твоя память, Сын Ворона, раз столь быстро позабыл ты своего сотоварища и попутчика, который оделил тебя едой и питьем, и добрым советом в Чертоге Викингов.

Тут рассмеялся он весело, и обернулся к трем девам, и взял их за руки, и поцеловал в губы, они же льнули к нему весьма умильно.

Отозвался Халльблит:

– Выходит, и в самом деле возвратилась к тебе молодость, как пожелал тебе я по твоей просьбе?

– Воистину так, – отвечал рыжебородый. – Я – Морской Орел прежних дней, и вернулась ко мне молодость, а с нею и любовь; да и полюбить есть кого. – С этими словами повернулся он к самой красивой из девушек, а она была белокожей и благоуханной, словно лилия, розовощекая и хрупкая, и ветерок играл длинными локонами ее золотых волос, что спадали ниже колен; и обнял ее рыжебородый, и привлек к груди, и расцеловал лицо ее бессчетное количество раз, она же нимало не возражала, но и руки ее, и губы отвечали на ласку. Две подруги ее стояли рядом, улыбаясь и ликуя; и захлопали они в ладоши, и поцеловались промеж себя, радуясь новому возлюбленному; и, наконец, принялись плясать и резвиться вокруг них, словно ягнята на лугах по весне. А Халльблит стоял среди всей этой суматохи, опираясь на копье, и улыбка играла на губах его, но брови хмурились; ибо размышлял он про себя, как бы ему поспособствовать своим поисками.

Когда же плясуньи притомились, Морской Орел оставил избранную возлюбленную, и взял за руки оставшихся двух, и подвел их к Халльблиту, и воскликнул:

– Выбирай, Вороненок, которую из этих двух возьмешь в подруги, ибо не найти тебе лучше и краше.

Но глянул на них Халльблит надменно и строго, и черноволосая дева опустила голову и прошептала:

– Нет, нет, морской воитель, этот слишком прекрасен для нас. Ждет его любовь куда слаще, и губы куда желаннее.

Тут возмутился Халльблит в сердце своем и молвил:

– О Морской Орел, вот ты и обрел снова молодость: ну и на что тебе она? Разве не затоскуешь ты по осиянному луною морю, по плеску волн и по пенным брызгам, и по собратьям своим, одежды коих искрятся солью? Откуда взяться ныне перед тобою чужим берегам, где причалишь ты ради славы, куда отплывешь за богатством? Разве позабудешь ты черный борт корабля и капель весел с наветренного борта, когда налетает шквал с восходом солнца, и туго натягивается парус, и корабль ложится на другой галс, и громко перекликаются мореходы, стараясь перекричать ветер? Разве выпало из руки твоей копье, разве похоронил ты меч отцов своих в могиле, от которой спас свое тело? Что ты такое, о воин, в чужой земле, во владениях Короля? Кто тебя услышит, кто расскажет повесть о твоей доблести, каковую перечеркнул ты рукою ветреной женщины, а ведь женщины этой родня твоя не знает, и родилась она не в доме, из которого тебе от века назначено брать жену на ложе? Чей ты ныне раб, ты, захватчик добычи, ты, устрашитель свободнорожденных? Какому лорду или Королю станешь ты прислуживать, о Вождь, чтобы поутру вкусить снеди, а ввечеру улечься в мягкую постель? О Воин Викингов, вот стою я, Халльблит из клана Ворона, и приехал я в чужую землю, в обитель чудес, в поисках того, что принадлежит мне, чтобы найти ту, что сердцу моему всего дороже; то есть мою нареченную, Заложницу из клана Розы, прекрасную деву, что разделит со мною ложе, и родит мне детей, и встанет рядом в поле и хлеву, у скамьи для гребцов и у планшира, под стрелой и копьем, у домашнего очага и в пламени горящего двора, и у погребального костра воина Ворона. О Морской Орел, приютивший меня среди недругов, мой попутчик и сотоварищ в морском странствии, скажи мне сразу, поможешь ли ты мне в моих поисках или отречешься от меня, подобно трусу?

И снова отпрянули девы при звуке его звонкого, громогласного голоса, и задрожали, и побледнели.

Но беспечно рассмеялся Морской Орел, нимало не рассердившись, и молвил:

– Отпрыск Ворона, речь твоя хороша и достойна мужа; только в этой земле она не к месту, и не ведаю я, что с тобою станется и для чего тебя к нам прислали. Что станешь ты делать? Кабы обратил ты эти слова к Убеленному Сединами, к Праотцу вчерашнего дня, он остался бы глух; а теперь, когда обращаешь ты их к Морскому Орлу, к счастливцу со Сверкающей Равнины, он внять им не может, ибо никакая земля, кроме этой, не приютит его. Здесь он силен и крепок, исполнен радости и любви, но в других краях станет он пустомелей-призраком, гонимым ночными ветрами. Потому что бы ты не затеял в пределах этой земли, я поддержу тебя и приду на помощь; но ни на дюйм с нее не стронусь, будь то в соленые морские волны или вверх по отрогам гор, что стеной ограждают этот благодатный край.

– Ты был мне попутчиком; я – друг тебе и люблю тебя искренне; но дружба и любовь живут лишь в пределах этой земли. Ибо призрак любить тебя не может и помочь тебе не в силах. А что до слов твоих касательно минувших дней и радостей буйного моря: правду сказал ты, хороши и отрадны были те дни; да только остались они в прошлом, ушли в небытие, как отроки, что сидели рядом с нами на банках, как девы, что брали нас за руки и уводили в свои покои. На смену им пришли иные дни, и иные друзья нас утешат. И что с того? Должно ли обижать живущих, чтобы порадовать мертвых, коим нет до нас дела? Должно ли проклинать праздник Йоль и лить мутную воду на Священный Очаг зимнего пира потому только, что лето некогда цвело красотой, и дни летят, и времена меняются? Так порадуемся же! Ибо жизнь продолжается.

С этими словами обернулся он к своей подруге и поцеловал ее в губы. Но Халльблит глядел печально и строго, и заговорил медленно и сурово:

– Так и есть, попутчик; говоришь ты, что дни летят, но для тебя они остановились, и наступит еще день, когда устанешь ты, и поймешь это, и затоскуешь об утрате давно позабытой. Но ни к чему мне продолжать разговор, потому что глух ты к моим словам и более их не услышишь. Засим ничего более не скажу я, кроме одного: благодарю тебя за помощь, какова бы она не оказалась; я приму ее, ибо день мне предстоит тяжкий, и похоже на то, что труды грядут немалые.

Девы же не поднимали глаз; по виду их судя, они предпочли бы отойти подальше и не слушать; но Морской Орел рассмеялся весьма благодушно и молвил:

– Сам ты себе все усложняешь, по обычаю гордого и надменного своего народа; что до меня, ничто отныне не в силах отяготить мои мысли: ни твое презрение, ни недобрые твои предчувствия. Оставайся моим другом, насколько сможешь, а я так предан тебе всем сердцем. Ну, а вы, девушки, куда нас поведете? Охотно полюбовался бы я на новые места.

Отвечала его подруга:

– Мы проводим вас к Королю, дабы еще более развеселились сердца ваши. А что до твоего друга Копьеносца, о Морской Воитель, пусть не крушится он и не печалится. Ведь кто знает, может, два желания, желание его сердца, и желание иного сердца, к нему обращенного, обернутся в итоге одним и тем же, так что останется он весьма доволен?

Говоря так, дева искоса поглядывала на Халльблита застенчиво и умильно, и подивился он ее словам, и в сердце юноши вновь пробудилась надежда, что вскорости окажется он лицом к лицу с Заложницей и что именно эту любовь посулили ему, любовь слаще, чем ласки незнакомок, и на сердце у него полегчало, и лицо его прояснилось.

 

Глава 12. Вновь прибывшие являются пред очи Короля Сверкающей Равнины.

И вот девы повели их вверх по течению ручья, и Халльблит шел бок о бок с Морским Орлом, а спутницы их к тому времени весьма развеселились, и бегали и резвились вокруг, шаловливые, словно юные козочки; они зашли в неглубокий ручей босиком, чтобы смыть с ног морскую соль, и, бродя по полям, нарвали цветов и сплели венки и гирлянды, коими украсили и себя, и Морского Орла; однако Халльблита девицы не трогали, ибо до сих пор побаивались его. Так шли они вперед и вперед, ручей же уводил их к холмам, и по-прежнему вокруг расстилались цветущие луга, свежее и прекраснее которых и вообразить нельзя. Вдалеке различали они людей, но долгое время никто им по пути не встретился, кроме юноши и девы, одетых крайне легко, как водится в разгар лета: влюбленные и счастливые, прогуливались они вдоль ручья и с изумлением воззрились на дюжего Морского Орла и на Халльблита с его сверкающим копьем. Черноволосая красавица приветствовала юную чету и что-то сказала негромко, и те радостно рассмеялись, и мужчина поискал в траве и цветах у берега, и добыл корзинку, и расставил изысканные яства на траве под ивой, и пригласил нежданных гостей разделить с ним трапезу этим ясным днем. Так что все уселись у искристого ручья, и поели-попили всласть, и повеселились на славу. А после вновь прибывшие и проводницы от души поблагодарили хозяев и отправились восвояси, и снова зашагали к нагорьям.

Наконец впереди показался поросший лесом холм, а у подножия его полыхнуло нечто алое и сверкающее, а вокруг в лучах солнца переливались и вспыхивали все цвета радуги. Тут молвил Морской Орел:

– И что это у нас такое?

Отвечала дева:

– Это – шатер Короля; а вокруг него – наметы и палатки его приближенных из числа здешних жителей; ибо часто выезжает он с ними в леса и холмы, хотя есть у него и чертоги, и дворцы, прекраснее коих не рождалось в помыслах человеческих.

– Ужели не боится он врагов? – удивился Морской Орел.

– Как можно? – отозвалась дева. – Ежели вдруг недруги и явились бы в эту землю с войною, их битвенная ярость развеялась бы по ветру, едва блаженство Сверкающей Равнины подчинило бы их души; и об одном лишь стали бы они молить: о дозволении остаться здесь и обрести счастье. Однако же, полагаю, что, даже будь у него враги, Король сокрушил бы их с такой же легкостью, как я сминаю под ногой эту маргаритку.

По мере приближения встречались путникам разные люди, и мужи, и жены, что играли да резвились в полях; и ни в ком не замечалось признаков старости, равно как и ни шрама, ни изъяна, ни немощи телесной, ни тоски во взоре; не было при них ни оружия, ни каких-никаких доспехов. Нашлись и любопытные, что обступили вновь прибывших и с изумлением воззрились на Халльблита и на его длинное копье и сверкающий шлем, и темно-серую кольчугу; но расспросов не последовало, ибо все знали, что эти люди только что вступили в благословенные пределы Сверкающей Равнины. Засим странники прошли сквозь пеструю и ликующую толпу беспрепятственно, и пришло Халльблиту на ум, сколь отрадной показалась бы ему дружба таких людей и как взыграло бы его сердце при виде их, будь с ним рядом его нареченная.

Так добрались они до королевского шатра, а высился он на краю луга у подножия холма, с трех сторон окруженный лесом. Обители столь прекрасной Халльблит отродясь не видывал, ибо шатер был весь изукрашен расшитыми изображениями да цветами, и по кайме отделан золотом и золотыми нитями, жемчугом и драгоценными каменьями.

Там, в дверях, на троне из слоновой кости восседал Король Земли; он был одет в золоченое платье, перепоясан поясом из драгоценных каменьев, корона венчала его чело, а на боку поблескивал меч. В этот самый час, по заведенному обычаю, выслушивал он все то, что подданные желали сказать ему; ради этого восседал он у входа в шатер, а люд расположился вокруг, стоя, сидя и лежа в траве; и то один, то другой выходил вперед и держал речь.

В лице его сиял звездный свет; и казалось оно неописуемо прекрасным и благостным, словно майский вечер в садах блаженных душ, когда воздух напоен благоуханием шиповника. А голос его, напевный и сладкий, обладал силой чаровать сердца, так что никто не посмел бы возразить ему.

Едва завидев Короля, тотчас же понял Халльблит, что именно его резное изображение видел он в чертоге Викингов, и сердце юноши учащенно забилось, и сказал он себе: "Держи голову выше, о сын Ворона, укрепи свое сердце и да не устрашат тебя ни человек, ни бог. Ибо может ли измениться твое сердце, повелевшее тебе отправиться в дом, откуда пристало тебе брать жену, и там принести обеты и клятвы той, что любит тебя превыше всего на свете, и тоскует по тебе день за днем и час за часом; так велика любовь, что выпестовали мы двое".

Тем временем приблизились путники, ибо люд расступался пред ними направо и налево, как перед вновь прибывшими, коим предстоит еще немало; так что ничего уже не отделяло их от Короля. Он же улыбнулся гостям так, что сердца их ободрились в надежде на скорое исполнение заветных желаний, и молвил:

– Добро пожаловать, дети! Кого же это привели вы сюда, дабы умножилась наша радость? Кто этот статный, румяный, веселый гость, коему в благословенных пределах Сверкающей Равнины самое место? И кто этот красивый да пригожий юноша, явившийся с оружием в мирный наш край, и чей лик под сверкающим шлемом печален и строг?

Отвечала черноволосая дева:

– О Король! О Дары Приносящий, о источник радости! Сей статный муж – тот, кто некогда угнетен был старостью и явился сюда к тебе с Острова Выкупа, согласно обычаю той земли.

Отвечал Король:

– Статный гость, добро пожаловать! Теперь изменились твои дни, но ты по-прежнему жив. Для тебя битва закончилась, и в прошлом осталась награда битвы, о которой забывает воин в разгар неистовой пляски мечей: настал мир, о долговечности коего не должно тебе тревожиться; ибо в этом краю нет такой надобности, что не мог бы удовлетворить человек, не посягая на добро другого. Не думаю я, что родится в твоем сердце желание, исполнить которое мне не под силу; вряд ли потребуешь ты дара, в коем откажу я тебе.

Тут рассмеялся от радости Морской Орел и огляделся по сторонам, дабы не упустить из виду ни одной из улыбок, к нему обращенных.

Король же тем временем обратился к Халльблиту:

– И тебе добро пожаловать; я знаю, кто ты; сдается мне, великая радость тебя ожидает, и благодаря мне достигнешь ты предела своих желаний.

Отвечал Халльблит:

– О великий Король благодатной земли, ничего я у тебя не попрошу, кроме того только, что никому у меня не отнять безнаказанно, не навлекая на свою голову проклятия.

– Я дам тебе, что просишь, – отвечал Король, – и ты станешь благословлять меня. Но чего желаешь ты? Чего, помимо Даров здешнего края – а можно ли мечтать о большем?

Отвечал Халльблит:

– Я пришел сюда не дары выпрашивать, но вернуть то, что принадлежит мне; а именно – мою возлюбленную во плоти, мою нареченную невесту. Ее у меня похитили, а меня – у нее; ибо она любила меня. Спустился я к морю и не нашел ни ее, ни корабля, что увез ее прочь. Оттуда поплыл я к Острову Выкупа, ибо сказали мне, будто там я откуплю ее за назначенную цену; но и там ее не оказалось. Но призрак девы явился ко мне в ночном сне и велел отправиться за нею сюда. Засим, о Король, ежели она здесь, в этой земле, научи, как найти ее, а ежели не здесь, научи, как мне уехать, чтобы искать ее в других местах. Вот и вся моя просьба.

Отозвался Король:

– Твое желание исполнится; ты обретешь женщину, которая хотела бы назвать тебя своим и которую должно тебе назвать своею.

При этих словах безмерно возликовал Халльблит; и Король вдруг показался ему утешением и отрадой всех сердец; ровно так и воспринял некогда юноша резное его изображение в Чертоге Викингов; так что поблагодарил он Короля и благословил его.

Король же велел юноше остаться при нем до утра и попировать с ним. – А назавтра, – объявил он, – ты отправишься своим путем взглянуть на ту, которую должно любить тебе.

Тем временем завечерело, и настала ночь, теплая и благоуханная, осиянная яркими звездами, и пошли они в шатер Короля, и там устроен был пир, столь богатый и изысканный, что словами не опишешь; и Халльблит вкушал с блюда самого Короля и пил из его чаши; но яства казались ему безвкусными и питье не радовало, ибо великая тоска овладела им.

Когда же закончился пир, девы отвели Халльблита в постель, разложенную для него в роскошном шатре, поверху расшитом золотом, по образу и подобию звездной ночи, и прилег юноша, и тут же заснул, измучен усталостью.

 

Глава 13. Халльблит видит ту, что его возлюбила.

На следующий день проснулись люди, и Морской Орел и его подруга явились к Халльблиту, а остальные две девы уже ушли; и объявил юноше Морской Орел:

– Удостоен я великой чести и счастлив безмерно, ибо несу тебе послание от Короля.

– Что же в нем? – спросил Халльблит, но про себя подумал, что знает и сам, и вспыхнул от радости при мысли о том, что надежда его вот-вот сбудется.

И молвил Морской Орел:

– Радуйся, о сотоварищ по плаванию! Мне велено отвести тебя к месту, где обретается твоя возлюбленная; там-то ты ее и увидишь, однако так, чтобы она тебя до поры не заметила; а затем отправишься к Королю, дабы сказать ему, утолит ли она твое желание.

Тут возликовал Халльблит превыше меры, и взыграло в нем сердце, и счел он само собою разумеющимся, что остальные веселятся и восторгаются с ним заодно, ибо, ни минуты не помедлив, повели они юношу с собою, радуясь его счастью; и слов у него недостало, чтобы излить обуревающие его чувства.

А по пути мысли о предстоящей беседе с возлюбленной сладко тешили его сердце, так что никогда прежде не испытывал он подобного блаженства; и призадумался юноша о том, что он и Заложница станут делать, когда снова сойдутся вместе; останутся ли на Сверкающей Равнине или вернутся в Кливленд-у-Моря и поселятся в стане Рода; и со своей стороны возмечтал он вновь увидеть кров отцов своих и пройтись по лугам, где гуляла встарь его коса, и по полям, где под серпом его ложилась пшеница. Но сказал юноша себе: "Подожду, пока не узнаю, что ей милее".

Тем временем странники вступили в лес, раскинувшийся позади королевского шатра, и прошли его насквозь, и перебрались через пригорок, а за ним открылась земля холмов и долин, несказанно прекрасная и отрадная; там вилась река, огибая долины и по очереди омывая подножие то одного, то другого холма; и в каждой долине (а путники миновали две) стояло по славному дому, а вокруг раскинулись пашни, и виноградники, и сады. Так шли они весь день, пока солнце не опустилось к самому горизонту, но ничуть не устали, ибо по пути при желании сворачивали в дома, и тамошние обитатели встречали гостей весьма радушно, и оделяли их едой и питьем, и всем, чего бы те ни попросили. А ближе к закату добрались они до долины, что показалась куда краше первых двух, и ближе к тому ее концу, откуда вошли путники, высился на диво красивый дом. Тогда сказала дева:

– Близок конец пути; давай же присядем на траву у реки, а я перескажу то, что желает сообщить тебе Король.

И вот сели путники на траву у полноводной реки, менее чем в двух полетах стрелы от дивного дома, и извлекла дева из-за пазухи свиток, и зачитала его вслух:

– О Копьеносец, в том доме живет женщина, обреченная любить тебя; ежели хочешь ее увидеть, ступай туда по тропе, что сворачивает от реки вон у того дуба, и вскорости доберешься до рощицы лавровых деревьев на краю яблоневого сада, что ныне стоит в цвету; спрячься среди лавров и жди, и увидишь ты, как в сад придут девы, и последней – та, что прекраснее всех прочих. Это и будет никто иная, как назначенная тебе возлюбленная; и узнаешь ты ее вот по какой примете: когда присядет она на траву у лаврового дерева, скажет она своим девушкам: "Принесите мне книгу, в коей запечатлен образ моего возлюбленного, дабы утешилась я созерцанием его, прежде чем закатится солнце и настанет ночь".

Заслышав эти слова, встревожился Халльблит и молвил:

– Что еще за книга такая? Не знаю никакой книги, что легла бы между мною и моей возлюбленной.

– О Копьеносец, – ответствовала дева, – ничего более не могу рассказать тебе, потому как ничего более не ведаю. Но ободрись! Ибо разве знаешь ты больше, чем я, о том, что случилось с твоей возлюбленной с тех пор, как вы с ней расстались? И почему бы помянутой книге не оказаться в числе всего того, что принесла ей судьба? Ступай же с радостью и возвращайся, благословляя нас.

– Верно, ступай, попутчик, – подхватил Морской Орел, – и возвращайся счастливым, дабы повеселиться нам всем вместе. А мы подождем тебя тут.

Халльблит же предчувствовал недоброе, однако промолчал и пошел, куда было сказано, по тропе мимо дуба, а те двое остались на речном берегу, и весьма поразвлеклись, рассуждая о том и о сем (но никоим образом не о Халльблите), за поцелуями да ласками; так что кратким показался им срок ожидания, и вскорости увидели они, как от дуба возвращается Халльблит. Шел он медленно, понурив голову, словно согбенный тяжким горем; так приблизился юноша к ним, и встал, глядя сверху вниз на тех, что разлеглись на благоуханной траве, и не произнес ни слова, и вид у него был столь скорбный и жалостный, и притом столь грозный, что убоялись влюбленные его горя и его гнева и предпочли бы оказаться от него как можно подальше. Долго не смели они задать юноше вопроса; а тем временем солнце опустилось за холмы.

Наконец, трепеща, обратилась дева к Морскому Орлу:

– Заговори с ним, милый друг, или придется мне бежать, ибо страшит меня его молчание.

Молвил Морской Орел:

– Друг и попутчик, что приключилось? Что с тобою? Дозволишь ли нам услышать вести и по возможности помочь беде?

Тут Халльблит бросился ничком на траву и воскликнул:

– Я обманут и проклят; и хожу кругами в лабиринте, из коего нет мне выхода. Я готов поверить, что здесь – земля снов, созданная мне на погибель. Или мир настолько переполнила ложь, что не осталось в нем места, где бы человек прямодушный мог твердо стоять на ногах и идти своим путем?

Отозвался Морской Орел:

– Ты расскажешь нам о том, что произошло, и облегчишь горе души своей, ежели захочешь. А ежели захочешь, так станешь лелеять страдание в сердце своем и никому не скажешь ни слова. Поступай как знаешь; или я не друг тебе?

Откликнулся Халльблит:

– Вам двоим я расскажу о происшедшем, а после ни о чем меня не расспрашивайте. Слушайте. Пошел я туда, куда вы велели, и затаился в лавровых кущах; и вышли в цветущий сад девы, и расположились отдохнуть, и разложили шелковые подушки близ того места, где схоронился я, и встали рядом, словно поджидали еще кого-то. Вскорости явились еще двое дев, а промеж них – одна настолько прекраснее прочих, что сердце мое упало; ибо подумал я, глядя на ее красоту, что это, должно быть, та самая судьбой назначенная возлюбленная, о которой поминали вы, и ло! – ничем не походила она на мою нареченную невесту, кроме того, разве, что отличалась редкостной красотой. Тем не менее, хотя и ныло у меня сердце, решил я дождаться знака, названного вами. И вот прилегла она на подушки, и увидел я, что грустно лицо ее, а расположилась она так близко, что разглядел я, как на глаза ее навернулись слезы и струятся по щекам; так что всей душой посочувствовал бы я ей, кабы не горевал всей душою о себе самом. Вскорости приподнялась она, и села, и молвила: "О служанка, принеси сюда книгу, в коей запечатлен образ моего возлюбленного, дабы полюбовалась я на него в закатный час, в то самое время, когда углядела его впервые; дабы насытила я душу созерцанием его, покуда не закатилось солнце и не пришла темная ночь". Тогда и впрямь оборвалось у меня сердце, ибо понял я, что это и есть возлюбленная, которую пообещал мне Король, и она – не моя невеста; однако ничего не мог я поделать, кроме как оставаться на месте да наблюдать, а ведь была она такова, что любой мужчина полюбил бы ее безмерно. И вот девушка ушла в дом и вернулась с книгой, оправленной в золото с драгоценными каменьями; и взяла ее красавица, и открыла; а я притаился так близко, что отчетливо различал каждый лист, когда переворачивала она страницы. И обнаружилось в этой книге без числа картин, как, скажем, огнедышащие горы, и укрепленные замки, и корабли на море, но главным образом прекрасные женщины, и королевы, и воины, и короли; все – нарисованные золотом и лазурью, и киноварью, и суриком. Так переворачивала она лист за листом, и, наконец, дошла до того, где был изображен никто иной, как я сам, а напротив меня красовался образ ненаглядной моей возлюбленной, Заложницы из клана Розы, словно наяву, так что сердце мое переполнилось, и с трудом сдержал я рыдания, причинившие мне боль неменьшую, чем удар меча. Вдобавок, весьма устыдился я, когда заговорила красавица, обращаясь к писаному портрету (а я-то затаился в пределах досягаемости ее руки!), и сказала так: "О мой возлюбленный, отчего медлишь ты прийти ко мне? Ибо думалось мне, что нынче вечером ты, наконец, явишься, столь многочисленны и сильны тенета любви, коими оплели мы твои ноги. О приходи хотя бы завтра, самое позднее, ибо что мне делать и чем утолить скорбь сердца моего? Иначе что толку звать отцом Бессмертного Короля, повелителя Сокровища Моря? Зачем сотворили для меня новые чудеса, и принудили Разорителей Побережий служить мне, и наслали лживые сны на крыльях ночи? О да, для чего изобильна и прекрасна земля, и благодатны небеса над нею, если не придешь ты ни нынче ночью, ни завтра, ни день спустя? А ведь я – дочь Бессмертного, для меня дни все умножаются да умножаются в числе, словно крупинки песка, принесенные ветром на берег. А жизнь все прибывает да прибывает, и все страшнее смыкается вокруг одинокой, словно разлегшаяся на золоте гадюка; а золото все множится да множится, покуда не окружит дворец плененной королевы, как недвижное, бесконечное кольцо неизменных лет". Так говорила красавица, пока рыдания не заглушили ее слов, а я сгорал от стыда и бледнел от горя. Незамеченным выбрался я из своего укрытия, только одна дева молвила, что, верно, кролик пробежал у плетня, а другая – что, дескать, дрозд вспорхнул в роще. Так что, видите: предстоит мне с самого начала начинать поиски среди хитросплетений лжи, в коих запутался я, словно в ловушке.

 

Глава 14. Халльблит снова говорит с Королем.

Договорив, юноша поднялся на ноги, словно уже собрался в путь; но собеседники его остались на месте, опечаленные и пристыженные, не находя слов для ответа. Ибо Морской Орел сожалел о несчастии друга, и горевал, сочувствуя его горю; что до девы, она-то свято верила, что ведет пригожего Копьеносца прямиком к исполнению его заветного желания. Однако же со временем она заговорила снова и молвила:

– Милые друзья, день минул и грядет ночь; сегодня не след нам останавливаться в том доме, а следующий по пути назад чересчур далеко для усталых путников. Но в лесу неподалеку есть красивая полянка; там разливается ручей, образуя небольшую заводь, где сможем мы выкупаться завтра поутру; полянка эта, поросшая травой и цветами, надежно укрыта от всех ветров, а в суме моей довольно снеди. Давайте же отужинаем и отдохнем там под открытым небом, как оно часто водится у нас в здешней земле, а поутру встанем пораньше и вернемся к опушке леса, где обретается Король, и ты обратишься к нему еще раз, о Копьеносец.

Отвечал Халльблит:

– Веди меня, куда знаешь; только ничто мне не поможет. Я – пленник в земле лжи, и похоже на то, что здесь предстоит жить мне жертвою предательства и умереть несчастным.

– Воздержись, милый друг, от таких слов, – возразила дева, – иначе придется мне бежать от тебя, ибо они меня больно ранят. А теперь пойдем в тот отрадный уголок.

Она взяла юношу за руку и поглядела на него ласково, а Морской Орел зашагал следом, напевая под нос старую песню урожая; и пошли они вместе по тропе через кущи белого боярышника, и дошли до поросшей травою поляны. Там они устроились у края заводи, и поели-попили власть, а тем временем над головами их засияла убывающая луна. Халльблит даже не пытался притвориться, будто всем доволен; а вот Морской Орел и дева вскорости развеселились снова, и беседовали промеж себя, и распевали, словно скворцы по осени, за ласками да поцелуями, как оно водится у влюбленных.

Наконец, эти двое улеглись среди цветов и заснули, сжимая друг друга в объятиях, а Халльблит отошел к зарослям чуть поодаль и прилег, но до утра так не сомкнул глаз, а там дрема и спутанные сны одолели-таки его.

Разбудила его дева: она пробралась через заросли, раздвигая ветви, свежая и разрумянившаяся после купания, и подняла его, говоря:

– Просыпайся, Копьеносец, чтобы порадовались мы солнцу; оно уж высоко в небе, и вся земля смеется в его лучах.

Глаза ее сияли, а ножки переступали с места на место, словно от радости готова она была пуститься в пляс. Халльблит устало поднялся и не улыбнулся ей в ответ, но прошел через чащу к воде, и смыл с себя ночь, и возвратился к тем двоим, что уже любезничали да миловались за завтраком. Садиться рядом он не стал, но стоя съел ломтик хлеба и молвил:

– Растолкуйте мне, как поскорее добраться до Короля; и прошу вас не вести меня туда, но предоставить самому себе. Ибо времени у меня мало, а для вас время ничто, мнится мне. Да и неподобающий я спутник для счастливых.

Но Морской Орел вскочил на ноги и поклялся великой клятвой ни за что не оставлять сотоварища по плаванию в беде. А дева подхватила:

– Пригожий юноша, лучше мне пойти с тобой; я тебя не задержу, но скорее посодействую, так что за день пройдешь ты двухдневный путь.

И протянула ему дева руку, и, улыбаясь, приласкала его, и принялась его обхаживать. Халльблит же того словно не заметил, но и не отстранился от друзей, раз те уже собрались в путь; и все трое выступили в дорогу.

И такое усердие выказали они на обратном пути, что солнце еще не село, когда вышли странники на опушку леса; там и восседал Король у входа в шатер. Прямиком туда зашагал Халльблит, и пробился сквозь толпу, и предстал перед Королем, а тот ласково приветил гостя, и лицо его казалось не менее благостным, нежели давеча.

Халльблит же здороваться не стал, но молвил:

– Король, взгляни на мое горе, и ежели ты повелеваешь не только снами и ложью, не играй со мной больше, но скажи прямо, знаешь ли ты мою нареченную невесту и в этой ли земле она или нет.

Король улыбнулся ему и ответствовал:

– Правда, что знаю я ее; однако не ведаю, здесь она или нет.

– Король, – рек Халльблит, – ты сведешь нас вместе и уймешь кровоточащую рану моего сердца?

Ответствовал Король:

– Этого я не могу, поскольку не ведаю, где она.

– Так для чего солгал ты мне давеча? – рек Халльблит.

– Я не лгал, – ответствовал Король. – Я велел отвести тебя к женщине, которая тебя любит и которую подобает любить тебе; и это – моя дочь. Так заметь: как я не могу привести тебя к твоей смертной возлюбленной, так и ты не можешь объявиться моей дочери и стать ее бессмертным избранником! Не довольно ли этого?

Владыка улыбался, но слова его звучали сурово, и воскликнул Халльблит:

– О Король, сжалься надо мною!

– Да, мне тебя жаль, – отвечал Король. – Но жизнь моя не оборвется из сочувствия к твоему горю; жалость моя к тебе не убьет меня и тебя не сделает счастливее. Ровно так же и ты пожалел мою дочь.

Отвечал Халльблит:

– Ты могуч, о Король; может статься, всех превозойдешь могуществом. Ужели не поможешь ты мне?

– Как я могу помочь тебе? – отозвался Король. – Тебе, кто сам себе помочь не желает? Ты видел, что тебе должно делать; так ступай и помогай себе сам.

Тогда молвил Халльблит:

– Может, ты хоть убьешь меня, о Король, раз во всем прочем мне отказываешь?

– Нет, – отвечал Король, – казнь твоя не принесет пользы ни мне, ни близким моим; я не стану помогать тебе, но и мешать не стану. Ты волен искать свою возлюбленную где хочешь в пределах моего королевства. Ступай с миром!

И видел Халльблит, что Король вне себя от гнева, хотя и улыбается; однако столь холодно, что при виде лица его мороз пробрал юношу до самых костей; и сказал он себе: "Этот Король лжи не убьет меня, хотя и трудно вынести мое горе; но я жив, и, может статься, что возлюбленная моя в этой земле, и, возможно, я найду ее здесь, а как добраться до другой земли, я не знаю". Так что Халльблит отвернулся от Короля (а солнце тем временем опустилось к горизонту) и побрел к югу между горами и морем, не отдавая себе отчета, ночь сейчас или день; так шел он и шел, и минула полночь, и дело уже близилось к утру; а тогда, не в силах более бороться с усталостью, прилег он под деревом, не ведая, где находится, и уснул.

Поутру проснулся он в ярких лучах солнца и обнаружил, что толпится вокруг него народ, мужи и жены, и овцы тут же, ибо люди эти были пастухами. Увидев, что проснулся незнакомец, они его приветили и весьма ему порадовались, и принялись его обхаживать; и увели с собою домой, и накормили и напоили, и спросили, чем еще услужить ему. И счел их Халльблит людьми простыми и добросердечными, и хотя горько ему было заводить об этом речь, и сердце ныло невыносимо, однако сказал он хозяевам, что ищет свою нареченную невесту, свою земную возлюбленную, и спросил, не видали ли они женщины, похожей на нее.

Пастухи выслушали его сочувственно и пожалели гостя, и ответствовали, что доводилось им слышать о женщине Сверкающей Равнины, которая ищет своего любимого так же, как гость ищет свою подругу. При этих словах взыграло сердце Халльблита, и попросил он хозяев рассказать о женщине подробнее. И сообщили они, что живет та женщина среди холмов в красивом доме, и отдала свое сердце прекрасному юноше, образ которого увидела в книге, и ни с кем не желает утешиться, кроме как с ним; а это (говорили они) дело печальное и досадное, и в здешней земле неслыханное.

При этих словах снова сделалось тяжело на сердце у Халльблита, однако он не изменился в лице, но поблагодарил добрых людей и ушел, и побрел дальше между горами и морем, и до наступления ночи побывал еще в трех домах, и всех там расспросил о женщине, разлученной со своим возлюбленным; и ни у кого не получил ответа более отрадного, чем накануне. В последнем из трех домов юноша заночевал, а рано поутру снова взялся за дело; так что следующий день во всем походил на предыдущий, и последующий ни в чем от них не отличался. Так искал Халльблит свою возлюбленную между горами и лугами, пока путь ему не преградила каменная стена, доходившая до самого моря и в этом месте обозначившая предел Сверкающей Равнины. Тогда развернулся Халльблит и возвратился тем же путем, каким пришел, и поднялся вверх на север между горами и лугами, пока не побывал во всех домах тамошнего края, задавая все один и тот же вопрос.

Затем побывал он в отрадном краю долин, и даже поблизости от обители Королевской Дочери, и в других местах тоже – словом, повсюду, прочесывая королевство Сверкающей Равнины, как цапля прочесывает затопленный луг, когда воды реки возвращаются в пределы берегов. Так что теперь все его узнавали и немало дивились гостю, но когда Халльблит заглядывал в один и тот же дом в третий либо четвертый раз, хозяевам он прискучивал, и те радовались его уходу.

Что до ответов, юноша неизменно получал один из двух; либо говорили люди: "Нет такой женщины; здесь – земля счастья, и лишь счастливые люди живут в ней", – либо сообщали о женщине, что живет в горе и вечно глядит в книгу, дабы призвать к себе желанного избранника.

Порою уставал юноша и мечтал о смерти, однако не хотелось умереть ему прежде, чем обыщет он землю от края до края. Порою он стряхивал с себя усталость и отправлялся на поиски, как ремесленник берется за работу поутру. Порою досаждал ему вид изнеженных и беспечных обитателей Сверкающей Равнины, не умевших помочь ему, и тосковал Халльблит по дому отцов своих и мужам копий и плугов, и думал: "Ох, кабы только мог я вернуться, пусть хотя бы на час, пусть для того лишь, чтобы умереть там, в лугах Ворона, в полях под сенью гор Кливленда-у-Моря. Тогда, по крайней мере, узнал бы я о том, что есть и было, пусть даже недобрыми оказались бы вести, и не бросало бы меня вечно от одной лжи к другой".

 

Глава 15. И снова Халльблит говорит с Королем.

Так шли дни и месяцы; и вот миновало около шести лун с тех пор, как Халльблит впервые попал на Сверкающую Равнину; и опять вернулся он к опушке леса и услышал и узнал, что Король снова восседает у входа в шатер, выслушивая своих подданных, и сказал себе юноша: "Я еще раз заговорю с этим человеком, ежели, конечно, он и впрямь человек; да, так я и сделаю, хотя бы он и обратил меня в камень".

Халльблит зашагал к шатру, и по пути задумался о том, что поделывают люди клана нынешним утром, и представил себе их юноша весьма отчетливо, и увидел, как запрягают они быков в плуг, и медленно шагают по полю, а сверкающее железо взрезает в стерне длинную борозду, и легкая дымка нависает над вязами в безмятежном спокойствии утра, и дым поднимается к небу от родного крова. И сказал себе Халльблит: "Что такое? Или утро это сулит мне смерть, раз видение столь яркое явилось мне среди лжи и обмана этой неизменной земли?"

Так подошел он к шатру, и народ расступался перед ним направо и налево, и встал Халльблит перед Королем и сказал ему:

– Не могу я найти ее; в твоих владениях ее нет.

Тогда заговорил Король, улыбаясь гостю, как встарь:

– Так чего же ты теперь хочешь? Не время ли отдохнуть?

Отвечал юноша:

– Да, о Король, но не в этой земле.

Молвил Король:

– Где еще, кроме как в этой земле, обретешь ты покой? Извне – война и голод, и тоска, не знающая утоления, и зависть, и страх; здесь – изобилие и мир, и благоволение, и неизбывная отрада. Мало смысла в твоих речах.

Отвечал Халльблит:

– Дай мне дозволение уехать, и я стану благословлять тебя.

– Ужели нет другого выхода? – спросил Король.

– Нет, – ответствовал Халльблит.

Тут почуял он, что Король изменился в лице, хотя по-прежнему улыбался он, и снова холод пробрал гостя до самого сердца.

Но заговорил Король и сказал:

– Я не препятствую твоему отъезду, равно как и мои подданные. Никто не поднимет на тебя руку; во всей земле нет оружия, помимо праздного меча у меня на поясе да твоего снаряжения.

Молвил Халльблит:

– Не задолжал ли ты мне радость в расплату за то, что ввел меня в обман?

– Да, – отвечал Король, – протяни руку и прими ее.

– Одно только приму я от тебя, – возразил Халльблит, – мою нареченную деву или же содействие моему отъезду.

Тогда заговорил Король, и голос его зазвучал грозно, хотя по-прежнему улыбался он:

– Я не стану препятствовать, и помогать не стану. Ступай с миром!

Смятенный, едва не теряя сознания, Халльблит развернулся и побрел по полю, едва ли осознавая, где находится; и по пути почувствовал, как кто-то тянет его за рукав, и оглянулся, и ло! – он стоял лицом к лицу с Морским Орлом, исполненным радости ничуть не меньше, нежели прежде. Тот привлек Халльблита к груди, и обнял, и расцеловал, и сказал:

– Добрая встреча, попутчик! Куда путь держишь?

– Прочь из этой земли лжи, – отозвался Халльблит.

Морской Орел покачал головой и молвил:

– Все гоняешься за сновидениями? А ведь ты до того пригож, что рядом с тобой любому впору устыдиться.

– Не сновидения я ищу, – возразил Халльблит, – но скорее пробуждения ото сна.

– Ну ладно, – отозвался Морской Орел, – об этом мы спорить не станем. Но послушай! В цветущем уголке на лугу поставил я шатер; и хотя не так просторен он, как королевский, однако весьма хорош. Пойдем туда со мною, ты отдохнешь ночью, а завтра поговорим о деле?

А Халльблит безмерно устал, и пребывал в замешательстве, и совершенно пал духом, и дружеские речи Морского Орла смягчили его сердце, и улыбнулся он другу, и молвил:

– Благодарствую; я пойду с тобою; ты добр, и ничего, кроме добра, не видел я от тебя с тех пор, как впервые узрел тебя распростертым на ложе в Чертоге Викингов. Помнишь ли тот день?

Морской Орел нахмурился, словно пытаясь удержать ускользающее воспоминание, и молвил:

– Смутно, друг, словно в кошмарном сне; кажется мне, будто дружба наша зародилась в тот миг, когда вышел я к тебе из леса, и увидел тебя в окружении трех девиц; это помню я весьма отчетливо; уж больно красив ты был.

Халльблит подивился его словам, но ничем на них не отозвался, и пошли они вместе к цветущему уголку у ручья с прозрачной водой, где стоял шелковый шатер, зеленый, словно примятая трава, и отделанный золотом и яркими нитями. Тут же рядом, в траве, устроилась подруга Морского Орла, столь же прелестная, как и прежде: на щеках ее играл румянец, а губы казались нежными да сладкими. Заслышав шаги, она обернулась, и при виде Халльблита лицо ее озарилось улыбкой: так луч солнца пробивается с небес погожим, но облачным утром; и подбежала дева к гостю, и взяла его за руки, и поцеловала в щеку, и молвила:

– Добро пожаловать, Копьеносец! Добро пожаловать назад! Во многих местах слышали мы о тебе и жалели, что невесел ты, а теперь радуемся твоему возвращению. Надо думать, отныне жизнь твоя будет исполнена сладости?

Снова растрогал Халльблита ласковый привет красавицы, однако покачал он головой и отозвался:

– Добра ты, сестрица; но если хочешь выказать еще больше доброты, так покажи мне путь к бегству из этой земли. Ибо здешняя жизнь мне в тягость, и похоже на то, что жива еще надежда за пределами Сверкающей Равнины.

Лицо девы омрачилось, и ответствовала она:

– Да, равно как и страх, и худшее тоже, ежели бывает что хуже страха. Но пойдем же, надо поесть-попить в этом отрадном уголке и развлечь тебя малость, прежде чем покинешь ты нас, если уж твердо надумал уходить.

Юноша улыбнулся ей, давая понять, что не возражает, и прилег на траву, а те двое взялись за дело и вынесли роскошные подушки и позолоченный стол, и выставили изысканное угощение и доброе вино.

Так вместе воздали они должное еде и питью, и Морской Орел и его подруга снова весьма развеселились, а Халльблит постарался не омрачить пиршества, говоря себе: "Я покидаю здешний край и более их никогда не увижу; а они ко мне добры и ласковы, и прежде были таковы; так не стану причинять боль беспечным сердцам. Ведь когда я уйду, недолго будут они вспоминать меня".

 

Глава 16. Трое друзей доходят до границы Сверкающей Равнины.

Весело прошел вечер; и Халльблита уложили в уголке шатра на роскошном ложе, и уставший юноша тут же уснул, словно дитя. Разбудили его спозаранку; за завтраком хозяева заговорили с ним об уходе и спросили, представляет ли он себе хотя бы смутно, какую дорогу изберет, и юноша ответил:

– Если уж бежать, то, надо полагать, через горы, что стеной ограждают королевство, доходя до самого моря. Ибо на море нет ни корабля, ни гавани; и отлично мне ведомо, что ни один обитатель здешнего края не посмеет и не сможет перевезти меня в земли родни моей или куда бы то ни было за пределы Сверкающей Равнины. Так расскажите (и большего я от вас не потребую), не сохранилось ли слухов либо преданий касательно пути, что рассекал бы эту несокрушимую каменную стену и выводил бы в иные земли?

Отвечала дева:

– Есть нечто лучшее, чем предания и слухи; а именно – дорога через горы, известная всем. Ибо порою земные странники-пилигримы приходят по ней в пределы Сверкающей Равнины; и однако же это случается крайне редко, ибо великие опасности и невзгоды подстерегают странников на той дороге. Потому лучше бы тебе вовремя одуматься, да остаться здесь, да наслаждаться счастьем вместе с нами и с другими, что от души желают тебя осчастливить.

– Нет, – ответствовал Халльблит, – нечего тут поделать, кроме как объяснить мне дорогу, и тотчас же уйду я, благословляя вас.

Молвил Морской Орел:

– Нет уж, мы сделаем больше. Да утрачу я обретенное блаженство, ежели не дойду с тобой до границы Сверкающей Равнины. Разве не так, ненаглядная?

– Да, это, по меньшей мере, мы для тебя сделаем, – отвечала дева, и понурилась, словно устыдившись, и закончила, – Но это – все, чем сможем мы услужить тебе.

Отвечал Халльблит:

– Оно и довольно; столь многого я не просил.

Тогда дева принялась за дело, и уложила снедь и питье в два дорожных мешка, один из которых взяла сама, а второй вручила Морскому Орлу и молвила:

– Мы послужим тебе носильщиками, о Копьеносец, и вручим тебе полную суму в последнем доме у Пустыни Ужаса, ибо как только ты там окажешься, ты, верно, обнаружишь, что еды там раздобыть куда как непросто; а теперь не станем более медлить, раз в дорогу тебе не терпится.

И отправились они в путь пешком, ибо в той земле усталость одолевала странников весьма нескоро; и, обогнув холм у опушки леса, прошли по изрезанной местности и к вечеру добрались до дома у входа в протяженную лощину с высокими и отвесными склонами, что словно бы рассекла долинный край, по которому шли они все это время. В том доме они и заночевали, встретив прием весьма радушный, и на следующее утро двинулись по долине вниз, а обитатели дома высыпали к дверям поглядеть гостям вслед; ибо накануне поведали они путникам, что сами в ту сторону предпочитали не удаляться, и никого не знают, кто бы ходил той дорогой.

Трое друзей весь день шли по долине в южном направлении, а дорога поднималась все выше. Идти было легко и приятно, ибо тропа вела через красивые, ровные, поросшие травою луга в распадке между холмами, вдоль прозрачного бурлящего ручья, что убегал на север; то и дело попадались кущи высоких деревьев, дубов по большей части, а порою – заросли боярышника и шиповника, и другого кустарника; так что при желании можно было отдохнуть в тени.

На всем пути и вплоть до самого вечера не встретилось им людского жилья, так что странники расположились на ночлег в зарослях боярышника и шиповника, и хорошо отдохнули, и на следующий день поднялись спозаранку и пошли своим путем.

На второй день склоны холма по обе стороны сделались ниже и, наконец, исчезли совсем, сравнявшись с широкой равниной, за пределами которой, у южного горизонта, воздвиглись гигантские голые скалы. Эта равнина тоже поросла травой, и тут и там поднимались деревья и заросли кустарника. И паслось там в изобилии дичи, как, скажем, олени и косули, и лани, и дикие свиньи; порой из ближних кустов выходил лев и провожал путников взглядом, так что Халльблит поудобнее перехватил копье, а Морской Орел подобрал с земли увесистый камень, будучи безоружным; дева же только заливалась смехом и весело поспешала вперед, подобрав юбки, а зверь и внимания не обратил на чужаков.

Легок и гладок оказался путь через отрадную глушь; взгляд отчетливо различал дорогу, хотя, судя по всему, пользовались ею нечасто, и до наступления ночи, преодолев значительное расстояние, странники пришли к дому. Дом оказался невысок и невелик размером, однако недурен видом и выстроен на совесть из доброго тесаного камня: дверь была закрыта, а на дверном косяке висел боевой рог. Дева, явно зная, что делает, поднесла рог к губам и затрубила; спустя какое-то время дверь открылась и на пороге возник дюжий здоровяк в алом, безоружный и вида довольно угрюмого: он не произнес ни слова, но выжидательно застыл на месте; так что красавица взяла дело в свои руки и заговорила:

– Не ты ли – Смотритель Окраинного Дома?

– Я, – отвечал он.

– Можно ли нам заночевать тут? – молвила дева.

Отвечал страж:

– Дом в вашем распоряжении, равно как и все, что есть в нем из еды и прочего добра; берите, что хотите, пользуйтесь, чем хотите.

Путники его поблагодарили; он же не стал слушать слов благодарности, но ушел прочь. А гости вошли в дом, и оказались в роскошном зале резного камня, расписанном весьма приглядно, и увидели накрытый стол; и утолили они голод и жажду, и Халльблит воспрял духом, а Морской Орел и его подруга веселились вовсю, хотя то и дело поглядывали на юношу сокрушенно и несмело, в преддверии близкой разлуки; а, кроме них, в доме не оказалось ни души, помимо человека в алом, что ходил туда-сюда, занимаясь своим делом и на чужаков внимания не обращая. Так что, когда настала глубокая ночь, устроились они на откидных постелях за пределами зала и уснули, и ничего нового не произошло до тех пор, пока не пробудились они поутру.

На рассвете поднялись они и позавтракали, и потом дева обратилась к стражу в алом и спросила:

– Дозволено ли нам наполнить сумы снедью на дорогу?

Отвечал Смотритель:

– Еда вон там.

Под взглядом стража гости наполнили дорожные мешки и, собравшись, пошли к выходу, и страж отпер для них двери, не говоря ни слова. Но когда путники обратили лица свои к горам, страж, наконец, заговорил и остановил их, не дав сделать и шагу. И сказал так: – Куда собрались? Вы ошиблись дорогой!

Отвечал Халльблит:

– Нет же, мы идем к горам и к границе Сверкающей Равнины.

– Не должно вам туда ходить, – возразил Смотритель, – я велю вам воздержаться от этой дороги.

– О Смотритель Окраинного Дома, с какой стати нам воздерживаться от этой дороги? – вопросил Морской Орел.

Отвечал муж в алом:

– Потому что долг мой – помогать тем, кто идет в глубь страны, к Королю, и останавливать тех, кто идет прочь, от Короля.

– Что, коли пойдем мы прочь, невзирая на твой запрет? – молвил Морской Орел. – Задержишь ли ты нас силой?

– Каким образом, коли твой спутник оружен? – отозвался Смотритель.

– Так вперед, – воскликнул Морской Орел.

– О да, мы пойдем вперед, – подхватила дева. – И узнай, о Смотритель, что один только вооруженный юноша вознамерился перейти границу Сверкающей Равнины; мы же вдвоем снова возвратимся сюда и двинемся в глубь страны.

Ответствовал Смотритель:

– Мне нет дела до того, что с вами станется после того, как минуете вы этот дом. Впрочем, никто из тех, что уходят со двора к горам, не возвращается назад, разве что в сопровождении вновь пришедших на Сверкающую Равнину.

– Кто же помешает в том? – спросил Морской Орел.

– КОРОЛЬ, – отозвался Страж.

Надолго воцарилось молчание, и страж обронил:

– А теперь поступайте как знаете.

С этими словами он вернулся в дом и захлопнул дверь.

А Морской Орел и дева застыли на месте, глядя друг на друга и на Халльблита; и дева казалась удрученной и бледной, но Морской Орел воскликнул:

– Вперед же, о Халльблит, раз такова твоя воля; а мы пойдем с тобой и разделим твою участь, какова бы она не была; да, до самых границ Сверкающей Равнины. А ты, о ненаглядная, чего медлишь? Что стоишь, словно милые твои ножки приросли к земле?

Но дева жалостно вскрикнула и бросилась на траву, и пала на колени перед Морским Орлом, и обхватила его колени и, между всхлипываниями и рыданиями, с трудом выговорила:

– О повелитель мой и возлюбленный, заклинаю тебя, не ходи; ведь Копьеносец, наш друг, простит нас! Ибо если уйдешь ты, никогда я больше тебя не увижу, ибо не достанет у меня духу последовать за тобой. О не ходи, умоляю!

Дева распростерлась у его ног, а Морской Орел вспыхнул и заговорил было, но Халльблит оборвал попутчика на полуслове и сказал так:

– Друзья, успокойтесь! Ибо настал миг разлуки. Возвращайтесь тотчас же в глубь Сверкающей Равнины и живите там, и будьте счастливы; и примите благословение мое и благодарность за вашу любовь и помощь. Ибо если последуете вы за мной, то погибнете сами, а мне пользы не принесете. Все равно как если бы радушный хозяин вышел проводить гостей со двора и через поле, в то время как гости идут на край света; а коли в поле поджидает лев, с какой стати хозяину гибнуть во имя учтивости?

С этими словами Халльблит наклонился к деве, и поднял ее с земли, и расцеловал; затем обнял Морского Орла и сказал:

– Прощай, сотоварищ по плаванию!

А дева вручила юноше дорожный мешок со снедью и пожелала ему доброго пути, горько рыдая; мгновение Халльблит ласково глядел на обоих, а затем отвернулся и зашагал к горам – широким шагом, высоко вскинув голову. А влюбленные не стали смотреть ему вслед, не желая усугублять свое горе, но тотчас же, нимало не мешкая, двинулись в обратный путь.

 

Глава 17. Халльблит среди гор.

Халльблит зашагал вперед; но не успел он сделать и нескольких шагов, как голова у него закружилась, а земля и небо закачались перед глазами, так что пришлось юноше присесть на камень у дороги, гадая, что это на него нашло. Затем поднял он взгляд на скалы, что теперь казались совсем рядом, у края равнины, и слабость и головокружение усилились, и ло! – по мере того, как смотрел юноша на горы, померещилось ему, будто утесы рвутся еще выше, к небу, навстречу чужаку, грозя на него опрокинуться, а земля словно вздыбилась у него под ногами, и тут рухнул он на спину и потерял сознание, и ведать не ведал, что сталось с землей и с небом, и с ходом минут его жизни.

Придя в себя, Халльблит так и не смог вспомнить, долго ли пробыл без чувств; не в силах пошевелиться от слабости, он некоторое время лежал неподвижно, ничего вокруг не различая – даже неба над головой. Позже повернулся он и увидел твердый камень по обе стороны от себя, и устало поднялся на ноги, и почувствовал, что совсем обессилел от голода и жажды. Тогда огляделся он и понял, что находится в узком ущелье или распадке среди блеклых скал, голых и безводных, где не росло ни травинки; взгляд его различал только склоны ущелья и ничего более, так что весьма захотелось юноше выбраться за его пределы, осмотреться и понять, куда податься. Тут вспомнил Халльблит о дорожном мешке и схватился за него, и заглянул внутрь, надеясь добыть там снеди, но ло! – вся еда испортилась и пропала даром. Тем не менее, невзирая на слабость, юноша повернулся и с трудом побрел вдоль по едва различимой тропке, уводящей вверх, к выхода из ущелья; и, наконец, добрался до вершины, и уселся на камень с другой стороны, но некоторое время не смел поднять глаза и оглядеть землю, ибо боялся увидеть там знамение смерти. Наконец взглянул он и обнаружил, что оказался высоко среди горных пиков; перед ним и по обе стороны раскинулся мир красновато-желтого камня; хребет за хребтом поднимались впереди, словно волны разбушевавшегося зимнего моря. Солнце приближалось к зениту и ярко и жарко сияло над пустошью; однако ничто не говорило о том, что со времен сотворения мира здесь побывала хоть одна живая душа; вот только помянутая тропка уводила вперед, вниз по каменистому склону.

Туда и сюда, и повсюду вокруг, обращал юноша взгляд, напрягая зрение, на случай, не разглядит ли хоть чего примечательного среди каменистой пустоши; и наконец, между двумя зубцами скалистого хребта по левую руку он различил зеленый проблеск, сливающийся с холодной синевой дали; и подумал в сердце своем, что это – последнее напоминание о Сверкающей Равнине. Затем возвысил он голос в безмолвной пустыне и молвил вслух, хотя слышать было некому: – Вот и настал мой смертный час; здесь гибнет Халльблит из рода Ворона, не совершив назначенного, не найдя утоления тоске своей, и брачное его ложе остыло навеки. Да живет и процветает клан Ворона вовеки веков, и мужи его, и девы, доблестные, пригожие, и плодовитые! О род мой, дай благословение умирающему, который поступает не иначе, как по законам твоим!

Посидел юноша там еще немного, а затем сказал себе так: – Смерть медлит; не лучше ли пойти ей навстречу, как обитатель хижины опережает могучего тана? И поднялся Халльблит, и, с трудом передвигая ноги, побрел вниз по склону, опираясь на древко сверкающего копья; но вдруг резко остановился, ибо показалось ему, что ветер, задувающий вверх по склону горы, донес до его слуха голоса. Однако покачал юноша головой и молвил: – Ну вот, воистину начинается сон, каковой продлится вечно; и ничуть не ввел он меня в заблуждение. Тем не менее, с большей охотой бросил он вызов ветру, и дороге, и собственной слабости; однако усталость все больше подчиняла себе путника, так что очень скоро он споткнулся, и пошатнулся, и снова рухнул без чувств.

Когда же Халльблит снова пришел в себя, то уже не был в одиночестве; рядом с ним на коленях стоял человек, придерживая его голову, а другой, едва недужный открыл глаза, поднес к губам его чашу вина. Халльблит осушил чашу и ощутил прилив бодрости; и тут же дали ему хлеба, и поел он, и воспрял духом, и радость жизни вернулась в его сердце, и откинулся он назад, и сладко заснул на время.

Пробудившись от дремы, обнаружил Халльблит, что силы к нему вернулись, и он приподнялся и сел, и огляделся, и увидел, что поодаль расположились трое мужей: вооруженные, перепоясанные мечами, путники, тем не менее, вид имели весьма жалкий, ибо одежды их изрядно поистрепались в дороге. Один из них был весьма стар, и седые волосы его свисали лохмами; другому, хотя и не столь преклонных лет, явно перевалило за шестьдесят зим. Третьему было около сорока, но выглядел он печальным и удрученным, и глядел весьма уныло.

Завидев, что юноша заворочался, все трое воззрились на него и старший молвил:

– Добро пожаловать тому, кто некогда не смог просветить нас!

А второй подхватил:

– Хоть теперь просвети нас.

Но третий, удрученный, воскликнул вслух, говоря:

– Где же та земля? Где же та земля?

Ответствовал Холлбит:

– Похоже на то, что земля, которую вы ищете – та самая, откуда пытаюсь я бежать. И еще не утаю: сдается мне, видел я вас и прежде, и было это в Кливленде-у-Моря, когда жилось мне веселее.

Все трое кивнули в знак согласия и закричали:

– Где же та земля? Где же та земля?

Халльблит поднялся с песка и молвил:

– Вы исцелили меня от смертельного недуга, и я сделаю все, что могу, дабы исцелить вас от недуга скорби. Пойдемте со мною вверх по перевалу, и я покажу вам издалека искомую землю.

Тут все вскочили на ноги, словно вернулись к ним проворство и молодость, и Халльблит повел своих спутников через гребень хребта и в тесное ущелье, где впервые пришел в себя; а оттуда показал им пятнышко зеленой земли между двумя скалами, на которое сам любовался не так давно; и странники застыли на месте, не сводя с него глаз, и зарыдали от радости.

Тут заговорил самый старый из пилигримов:

– Покажи нам дорогу к той земле.

– Нет, – ответствовал Халльблит, – не могу; потому что когда пожелал я покинуть тот край, не смог я уйти по своей воле, но был перенесен сюда, не ведаю как. Ибо едва приблизился я к границе земли вопреки воле Короля, он сокрушил меня, а затем вышвырнул прочь. Засим, поскольку не в моей власти помочь вам, ищите землю сами и позвольте мне уйти, благословляя вас, и выбраться из пустыни тем же путем, каким пришли вы. Ибо есть у меня дело в мире людей.

Отозвался самый молодой из пилигримов:

– Ныне ты обручился со Скорбью, и должен идти не туда, куда сам желаешь, а туда, куда она поведет; а она влечет тебя вперед, к жизни, а не назад, к смерти.

И добавил средний из пилигримов:

– Ежели мы отпустим тебя в пустыню, ты непременно погибнешь, ибо отсюда до населенных мест и до Града Купцов, откуда мы идем, месяц пути, и на всей дороге не встретишь ты ни снеди, ни питья, ни птицы, ни зверя, и никакой зелени; а поскольку мы нашли тебя умирающим с голоду, можно с уверенностью заключить, что еды у тебя нет. Что до нас, запас наш невелик; так что, ежели до Сверкающей Равнины значительно более трех дней пути, мы, чего доброго, сами скончаемся от истощения и испустим дух, уже различая впереди Поля Бессмертных. Тем не менее, то малое, что у нас есть, мы с тобою разделим, коли поможешь ты нам отыскать благословенную землю; так что еще удастся тебе отречься от Скорби и снова принять Радость в дом и на ложе.

Халльблит понурился и ничего не ответил, ибо запутался в сетях злоключений, и душа его ныла в преддверии мучительной смерти. Тут удрученный пилигрим заговорил снова и молвил:

– У тебя есть дело, говоришь ты? Исполнит ли его мертвый?

Задумался Халльблит, и в исстрадавшейся, измученной душе его возникло видение: морские волны плескали о борт черного корабля, а на палубе стоял человек, и кто же, как не он сам, обретший свободу продолжить поиски, и сердце юноши забилось быстрее, и молвил он:

– Благодарствую; я вернусь с вами, поскольку нет для меня иной дороги, кроме как назад в ловушку.

Трое пилигримов весьма тому обрадовались, а второй проговорил:

– Хотя смерть настигает, а жизнь – впереди, мы тебя чрезмерно торопить не станем. Было время, когда я стоял во главе воинства и узнал, как проигрывают битвы из-за недостатка отдыха. Так что отоспись теперь, дабы прибыло у тебя сил нам на подмогу.

Молвил Халльблит:

– Не нужно мне отдыхать; нельзя мне отдыхать, отдыхать я не желаю.

Возразил удрученный пилигрим:

– Можешь отдохнуть на законном основании. Так говорю я, кто был некогда говорителем закона.

Добавил убеленный сединами старец:

– А я повелеваю тебе отдохнуть: я, что встарь был королем могучего народа.

А Халльблит и в самом деле безмерно устал к тому времени; так что прилег он и сладко заснул на каменной пустоши в окружении трех пилигримов: старого, удрученного и весьма старого.

Пробудившись, юноша вновь ощутил себя здоровым и сильным, и вскочил на ноги, и оглянулся, и увидел, что заворочались трое пилигримов, и по солнцу заключил, что настало раннее утро. Удрученный пилигрим извлек на свет хлеб, и воду, и вино, и друзья утолили голод, а после того заговорил он и сказал:

– Ныне в суме и бутыли остается еще припасов на одну трапезу для нас всех, и не более того, ежели не считать крошек и глотка-другого вина, коли распорядимся мы им с толком.

Молвил второй старец:

– Тогда в дорогу, и поторопимся! Я тут поосмотрелся, и, сдается мне, хотя и долог путь, не вовсе он для нас безнадежен. Взгляни-ка, сын Ворона: разве нет там тропы, что вьется вверх по кромке оврага? И, как уже разглядел я, уводит она и дальше, вниз от помянутого выступа.

И в самом деле, обнаружилась там тропинка, уводящая через каменные завалы пустоши; так что странники двинулись по ней, воспряв духом, и шли весь день, но так и не встретили ничего живого, ни листочка травы и ни струйки воды; ничего, кроме бурых, опаленных солнцем скал; и хотя верили они, что дорога ведет их в нужном направлении, более не довелось им увидеть проблеска Сверкающей Равнины, потому что на севере стеною воздвигся высокий кряж, и шли они словно бы вниз по гигантскому котловану, проложенному среди скал, хотя то и дело путь им преграждали овраги, и бугры, и хребты.

На закате путники сделали привал и подкрепились, ибо весьма устали; а после прилегли и заснули так крепко, словно находились в роскошнейшем из дворцов. На следующий день друзья рассудительно поднялись спозаранку и пошли дальше, почти не переговариваясь, и казалось им, что дорога по-прежнему уводит вперед. А тем временем северный горный кряж поднимался все круче и круче, так что перебраться через него не представлялось возможным; но огражденная с одной стороны тропинка так и не оборвалась. С наступлением вечера странники расположились на отдых и доели-допили то немногое, что еще у них оставалось, ежели не считать глотка-другого вина, а затем пошли дальше в лунном зареве, ибо луна светила так ярко, что взгляд по-прежнему различал тропу. И так случилось с Халльблитом, как оно нередко случается с усталыми путниками, что брел он вперед и вперед, почти не осознавая, где находится и кто его попутчики, и что они вообще при нем есть. В полночь они снова прилегли в каменной пустыне, голодные и измученные. Поднялись они на рассвете и отрешенно двинулись вперед, уже не смея надеяться; ибо теперь северный горный кряж подступил к самой тропе, словно отвесная стена матового камня, через которую никому не дано перебраться, разве что крылатой птице; так что поначалу тем утром путники ничего иного не ожидали, как только сложить свои кости в жуткой пустыне, где никто их не отыщет. Но пока, одержимые голодом, с трудом пробирались они по узкой тропе, из пересохшего горла Халльблита вырвался глухой крик, и померещилось, будто в ответ ему раздался другой, похожий; и обернулись пилигримы, и увидели, что спутник их указывает на отвесный склон, и ло! – на полпути вверх по матовому, опаленному солнцем камню, в расщелине, уселись два ворона, хлопая крыльями и каркая, вытягивая шеи и вращая головами; в следующее мгновение сорвались они с места и принялись парить в разреженном чистом воздухе над головами путников и хрипло каркать, словно радуясь встрече или потешаясь над незадачливыми странниками.

Тогда Халльблит воспрял духом, и ударил в ладоши, и запел древнюю песнь своего народа, там, среди скал, где нечасто звучали песни людей:

И зашагал Халльблит вперед, высоко вскинув голову, а вороны летали над ним, громко каркая, словно отвечали на его песню по-дружески.

Вскорости после того тропа резко свернула в сторону, к утесам, и пилигримы изрядно опешили, но Халльблит побежал вперед и увидел, что в стене камня разверзлась пещера, и к ней подводит дорога: так что юноша обернулся и окликнул своих спутников, и те ускорили шаг и вскорости оказались перед входом в пещеру, во власти радости и сомнения, ибо подумали, что, вероятно, достигли врат Сверкающей Равнины, но, может статься, что и врат смерти.

Удрученный пилигрим повесил голову и молвил:

– Уж не подстерегает ли нас новая ловушка? Что станем делать? Ждет ли тут что иное, кроме смерти?

Отозвался Старейший из Старцев:

– Разве смерть не подступила уже и справа, и слева, ровно так же, как измена окружает трон короля?

А второй подхватил:

– Да, мы – словно воинство, для которого нет иного пути, кроме как через вражеские полчища.

Но Халльблит рассмеялся и ответствовал:

– Так что же вы оробели? По мне, ежели здесь смерть, так скоро же закончились мои поиски.

С этими словами он первым вошел во тьму пещеры, и едва люди оставили за спиною свет дня, вороны с карканьем закружились над утесом. Пещера поглотила дорогу, и день, и ход времени утратили для странников смысл; но они шли вперед и вперед, выбиваясь из сил, едва передвигая ноги, однако отдыхать не решались, ибо позади ждала смерть. Порою казалось путникам, что слышат они шум воды, и иногда – пение птиц; а Халльблиту мерещилось, будто зовут его по имени, и тогда подавал он голос в ответ; но, едва затихало эхо, снова воцарялась тишина.

Наконец, когда, передохнув малость, они снова побрели вперед, Халльблит воскликнул, что в пещере сделалось светлее, так что путники заторопились дальше, а свет становился все ярче, и со временем странники снова смогли видеть друг друга и смутно различили очертания пещеры, убедившись, что просторна она и высоки своды. Еще несколько шагов – и лица обрели белизну, а взгляд рассмотрел трещины в камне и гирлянды летучих мышей у самых сводов. И вот подошли они к месту, где, сквозь брешь над головами, в пещеру струилось яркое сияние дня, и ло! – там синело небо и шелестела зеленая листва.

Измученным путникам показалось, что непросто будет выкарабкаться наружу этим путем, в особенности Старцам, так что они прошли чуть дальше, поглядеть, не найдут ли чего лучшего, но, обнаружив, что далее свет дня снова меркнет, возвратились к бреши в сводах, чтобы не тратить силы и не погибнуть в недрах горы. Так что с превеликим трудом они подсадили наверх Халльблита, пока тот не взобрался сперва на уступ в каменной стене, а затем, где при помощи силы, а где и ловкости, выбрался сквозь дыру в сияние дня. Оказавшись снаружи, он сплел веревку из пояса и обрывков одежды, ибо всегда был искусным умельцем, и соорудил нечто вроде ремня, и сперва втянул наверх удрученного пилигрима, телом легкого и гибкого; а затем они двое втащили и Старцев, одного за другим, пока все четыре не выбрались снова на поверхность земли. А оказались они на склоне огромной горы, каменистой и крутой, но тут и там зеленели кусты, что несказанно обрадовали странников каменной пустоши. Горный склон плавно понижался, переходя в зеленое разнотравье, и Халльблит нимало не сомневался, что перед ним – приграничные пределы Сверкающей Равнины: более того, показалось ему, что вдалеке белеют стены Окраинного Дома. Об этом он и поведал пилигримам в нескольких словах; а затем, пока те распростерлись на земле, рыдая от радости, в то время как солнце склонилось к закату и сгущались сумерки, юноша прошел немного дальше и внимательно огляделся в поисках воды и какой-никакой снеди; и вскорости чуть ниже по склону набрел он на место, где из-под земли бил родник и убегал к равнине; а вокруг в изобилии росла зеленая трава и небольшие заросли кустарников и плодовых деревьев-дичков. Так что юноша зачерпнул воды и сорвал несколько диких яблок, оказавшихся малость послаще кислицы, и снова поднялся на холм, и привел пилигримов к этому горному постоялому двору; и пока те утоляли жажду, нарвал им яблок и куманики. Ибо воистину казалось, что странники обезумели и потеряли рассудок от чрезмерной радости: словно заключенные, много лет проведшие в тюрьме и от мира людей отвыкшие. Незамысловатая пища малость подкрепила их, и вода в изобилии – тоже, и поскольку уже настала ночь, не было смысла идти дальше; так что путники уснули в тени боярышника.

 

Глава 18. Халльблит живет в лесу в одиночестве.

На следующее утро поднялись они спозаранку, и подкрепились помянутой лесной снедью, а затем торопливо спустились вниз по холму, и в ясном утреннем свете Халльблит убедился, что не ошибся давеча и Окраинный Дом в самом деле виден в дальнем конце зеленой пустоши. Об этом он и поведал пилигримам, но те молчали и ничего не слушали: ибо нашел на них страх, что умрут они прежде, чем вступят на благословенную землю. У подножия горы путь им преградила речка, глубокая, но неширокая, с низкими, поросшими травой берегами, и Халльблит, замечательной силы пловец, помог спутникам перебраться без особого труда; и ступили они на травы отрадной пустоши. Халльблит глянул на стариков, подмечая, не обнаружит ли перемены, и померещилось юноше, что те уже окрепли и поздоровели. Но ни словом он про то не обмолвился, а зашагал дальше, прямиком к Окраинному Дому, так же, как давеча уходил прочь. И так поспешали странники, что вскорости после полудня подошли они к двери. Тогда Халльблит взял рог и затрубил в него, а пилигримы стояли рядом, шепча:

– Это Земля! Это Земля!

И вышел к дверям Смотритель, одетый в алое, и старец подступил к нему и спросил:

– Это ли Земля?

– Какая еще земля? – отозвался Смотритель.

– Это ли Сверкающая Равнина? – вопросил второй пилигрим.

– Да, воистину так, – ответствовал Смотритель. И молвил удрученный муж:

– Ты отведешь нас к Королю?

– Вы предстанете перед Королем, – заверил Смотритель.

– Когда, о, когда? – воскликнули хором все трое.

– Завтра поутру, может статься, – молвил Смотритель.

– Ох, кабы завтра уже настало! – воскликнули они.

– Настанет, – заверил человек в алом, – заходите в дом, ешьте, пейте и отдыхайте.

Гости вошли, и на Халльблита Смотритель не обратил ни малейшего внимания. Они утолили голод и жажду и пошли спать, и Халльблит расположился на откидной кровати тут же в зале, а пилигримов Смотритель увел куда-то еще, так что, улегшись, Халльблит их уже не видел; что до него, юноша крепко уснул и обо всем позабыл.

Поутру проснулся он свежим и исполненным сил; и заметил, что руки и ноги его гладки, холены и красивы; и услышал, как рядом в зале кто-то беззаботно и радостно распевает, заливаясь соловьем. Халльблит спрыгнул с постели, дивясь со сна происходящему, и отдернул занавеси откидной кровати, и выглянул в зал, и ло! – на возвышении восседал человек зим тридцати с виду, статный, пригожий, с золотыми волосами и глазами серыми, как хрусталь, и гордый облик его дышал благородством; а подле сидел еще один, примерно того же возраста, сильный и крепкий, с короткими вьющимися каштановыми кудрями, с рыжей бородой и румяным лицом; воин, судя по обличию. И, наконец, взад и вперед по залу расхаживал юноша, помоложе тех двоих, высокий и хрупкий, черноволосый и темноглазый, ну ни дать ни взять – влюбленный мечтатель; он-то и распевал обрывок песни, грациозно вышагивая по залу: а куплеты звучали так:

И вот Халльблит оделся и вышел в зал; завидев его, трое незнакомцев заулыбались приветно и поздоровались с ним; и исполненный благородства муж молвил от стола:

– Благодарим тебя, о Воин Ворона, за помощь в час нужды; а вознаграждение от нас ждать не замедлит.

Тут подошел к юноше парень с каштановыми кудрями, и хлопнул его по спине, и объявил: – Прыткий вороненок, кстати пришлась твоя помощь в трудное время; так и на мою рассчитывай отныне.

А юноша легко подбежал к нему, и обнял, и расцеловал, и сказал так:

– О друг и попутчик, кто знает, может, однажды и я помогу тебе так, как ты помог мне? Хотя ты из тех, что, кажется, сами себе помочь в состоянии. А теперь да развеселишься ты так же, как я сегодня!

И все трое радостно закричали:

– Это Земля! Это Земля!

Тогда понял Халльблит, что эти люди – давешние двое старцев и удрученный муж, и что молодость к ним вернулась.

Радостно приступили они к трапезе, да и Халльблит не хмурился мрачно, размышляя про себя: "Ежели у старых дурней и слабоумных олухов хватило сил отыскать эту землю, так ужели у меня сил не достанет бежать от нее?" Покончив с завтраком, пилигримы времени не теряли, так не терпелось им поскорее увидеть Короля и положить почин новой, отрадной жизни. Так что проворно собрались они в путь, и бывший полководец молвил:

– Ты сможешь отвести нас к Королю, о сын Ворона, или приискать нам другого человека для этой услуги?

Ответствовал Халльблит:

– Я смогу довести вас до опушки леса (где, как думается мне, живет Король), так что вы его не пропустите.

И пошли они к выходу, и Смотритель отпер двери, и ни слова не сказал на прощанье, хотя любезно поблагодарили его пришлецы за гостеприимство.

Оказавшись за пределами двора, юноша принялся носиться по лугу, пригоршнями срывая благоуханные цветы, что росли повсюду вокруг, и соловьем заливался, распевая песни. А тот, что в прошлом был королем, поглядел вверх и вниз, и по сторонам, и наконец молвил:

– А где же кони и люди?

Тут же откликнулся рыжебородый:

– Сын Ворона, а в этой земле как принято путешествовать: верхом или пешими?

Ответствовал Халльблит:

– Любезные спутники, узнайте же, что в этой земле по большей части ходят пешими как мужи, так и женщины; потому как устают мало и никуда не торопятся.

Тогда бывший полководец хлопнул бывшего короля по плечу и воскликнул:

– Слыхал, лорд? Так не медли, но подбери платье, раз уж нет тут сына кобылы, чтобы подвезти тебя; ибо славный день предстоит нам, а за ним – еще много новых и славных дней.

И Халльблит повел их вглубь земли, размышляя о многом, но менее всего – о своих спутниках. Они же, а юноша паче прочих, оказались весьма разговорчивы; ибо сей черноволосый красавец засыпал попутчика вопросами, главным образом о женщинах, и каковы они с виду, и какого нрава. Халльблит отвечал, покуда мог, но наконец рассмеялся и сказал:

– Друг, умерь любопытство; сдается мне, что через несколько часов станешь ты в этом отношении столь же мудр, как сам Бог Любви.

Так что споро шли они вперед, и ничего примечательного в пути не случилось, а на второй день к вечеру добрались они до первого дома за пределами пустоши. Там гости и заночевали, встретив радушный прием. А на следующий день, поднявшись, Халльблит обратился к пилигримам и молвил:

– Многое переменилось промеж нас со времен нашей первой встречи: ибо тогда все у меня было, как казалось мне, а вас снедало одно-единственное желание, и почти не надеялись вы на то, что оно сбудется. Теперь же нужда покинула вас и перешла ко мне. Потому, как прежде вы не могли даже на ночь задержаться в стане Ворона, во власти неуемного желания, так вот и со мною нынче: снедает меня желание и не могу я с вами остаться, дабы не произошло того, что случается между сытым и голодным. Так что благословляю я вас и ухожу.

Не было недостатка в изъявлениях дружеского расположения со стороны пилигримов, и бывший король молвил:

– Останься с нами, и мы лично позаботимся о том, дабы осыпать тебя всеми знаками отличия, о коих только возможно помыслить.

А бывший полководец изрек:

– Ло, вот моя рука, некогда – сосредоточие могущества; и всегда придет она тебе на помощь в исполнении заветного твоего желания. Останься с нами!

Последним заговорил юноша:

– Останься с нами, сын Ворона! Обрати сердце свое к прелестной деве, хотя бы и затмила она прелестью всех прочих, и я добуду ее для тебя, пусть даже затронула бы она мою душу.

Но Халльблит улыбнулся им, и покачал головой, и молвил:

– Удачи вам! А мое дело еще не исполнено, – и с этими словами отбыл.

Он обогнул лес и не вошел в него, но спустился к морю, неподалеку от того места, где впервые сошел на берег, и чуть южнее. Славная дубовая роща подходила к самой воде; вдоль и поперек протянулась она мили на четыре. Туда и отправился Халльблит, и через день-два добыл себе инструмент лесоруба в жилье людей за пределами леса, в трех милях от берега. Затем принялся юноша за работу и выстроил себе небольшой домик на лесной поляне у прозрачного ручья; ибо в работе по дереву был он весьма искусен. Еще сладил он себе лук и стрелы, и стрелял дичь и птицу пропитания ради; а обитатели ближнего дома и других мест приходили навестить его, и приносили ему хлеб и вино, и пряности, и все, в чем нуждался он. Шли дни, и люди к нему привыкли, и полюбили его, словно диковинку, привезенную в ту землю для украшения ее; и теперь звали его не Копьеносцем, но Лесовиком. А Халльблит все сносил терпеливо, дожидаясь, что принесет будущее.

 

Глава 19. Халльблит строит лодку.

Халльблит прожил под крышей некоторое время, а в ту пору год снова приблизился к двенадцатой луне с тех пор, как попал юноша на Сверкающую Равнину. Однажды отправился Халльблит в лес; и, размышляя о многом и разном, и ни о чем в отдельности, он задержался у гигантского дуба и окинул взглядом прямой и высокий ствол, и пришли юноше на ум слова старой песни, начертанные вдоль завитков резного орнамента над откидной постелью, что числилась за ним дома, в стане Ворона, а звучали они так:

Некоторое время юноша стоял, запрокинув голову и вглядываясь в лиственные кущи, а затем повернул к дому; но весь день, будь то за работой или за отдыхом, куплет звучал в его голове и юноша продолжал повторять его, вслух или про себя, покуда не завершился день и не пришла пора спать.

А во сне привиделось Халльблиту, что замечательной красоты женщина подошла и встала у его кровати, и сперва показалась она ему образом и подобием Заложницы. Но вскорости преобразилось лицо ее, а также фигура и одежда; и ло! – то была прелестная дева, королевская дочь, которая на его глазах горевала и терзалась из любви к нему. Тогда даже во сне испытал юноша неодолимый стыд, и в силу этого пробудился и полежал немного, не смыкая глаз и прислушиваясь к гудению ветра в кронах и к уханью совы, что поселилась в дупле дуба рядом с домом. Вскорости снова одолела его дрема, и опять привиделась ему во сне дочь Короля, и снова при взгляде на нее стыд и жалость столь жарко запылали в его сердце, что Халльблит проснулся в слезах и полежал недолго, прислушиваясь к голосам ночи. И в третий раз он заснул и увидел сон; и снова явился к нему тот же призрак. Но только теперь взглянул юноша и увидел, что дева держит в руках книгу, оправленную в золото и отделанную драгоценными каменьями, ровно так, как некогда в яблоневом саду; и страдание более не омрачало лица девы; лик ее был ясен и светел, и несказанно красив.

И открыла она книгу, и поднесла ее к Халльблиту, и принялась переворачивать страницы, чтобы юноша разглядел их отчетливо; и были там нарисованы леса и замки, и огнедышашие горы, и стены мира, и короли на тронах, и красавицы и воины, все – несказанно прекрасны видом и в точности таковы, как видел он встарь в саду, затаившись в листве лавров.

И вот, наконец, дошла дева до того места в книге, где изображен был сам Халльблит напротив портрета Заложницы, и взглянул юноша, и затосковал. Но дочь Короля перевернула страницу, и ло! – на одной стороне снова обнаружилась Заложница, – она стояла в цветущем весеннем саду, у ног ее цвели лилии, а позади поднимались стены дома, серые, древние, отрадные; а на другом листе, напротив, нарисовано было море, подернутое легкой рябью под ветерком; по волнам стремительно летела лодка, и в лодке сидел человек и правил с веселым видом, и кто же, как не сам Халльблит! Некоторое время смотрел юноша на картину, а затем дочь Короля закрыла книгу и сон перетек в другие образы, лишенные сути и смысла.

В серых предрассветных сумерках проснулся Халльблит и вспомнил свой сон, и вскочил с постели, и смыл с себя ночь в ручье, и оделся и пошел кратчайшим путем через лес в помянутое жилище людей; лицо его сияло, и пел он второй куплет вырезанной по дереву песни, а именно:

Вышел юноша из леса и заторопился через цветущие луга Сверкающей Равнины, и добрался до помянутого дома, пока рассвет еще только занимался. У дверей повстречалась ему дева, несущая воду из колодца, и заговорила она с юношей, и сказала:

– Добро пожаловать, Лесовик! Нечасто заглядываешь ты к нам на двор, и досадно это. А теперь смотрю я на тебя и вижу, что в сердце твое вернулась радость, и до чего же красив ты и пригож! Так вот тебе гостинец, дабы умножилась радость. С этими словами она поставила ведра на землю и ухватила гостя за уши, и притянула поближе, и поцеловала в губы. Халльблит же улыбнулся ей и ответствовал:

– Спасибо, сестрица, и за ласку, и за привет; но пришел я сюда за надобностью.

– Так скажи, что тебе нужно, – ответствовала дева, – дабы смогли мы угодить тебе.

Отвечал Халльблит:

– Хотел бы я попросить у вас леса: и брусьев, и реек, и досок; ибо ежели срублю я дерево-другое, древесину придется долго сушить.

– Все это волен ты взять в нашем сарае, как только разделишь с нами трапезу, – молвила дева. – Так войди и отдохни.

Красавица ухватила гостя за руку и ввела его в дом, и выставила перед ним еду и питье, а сама забегала по дому, говоря всем и каждому:

– Пришел Лесовик, и снова радуется жизни; пойдите да взгляните на него.

Так что народ столпился вокруг гостя и принялся его обхаживать. Когда же завтрак подошел к концу, глава дома объявил:

– Скотинки уже впряжены в телегу, а лес только того и ждет, чтобы ты пошел да выбрал; ступай да погляди сам.

Он отвел Халльблита на дровяной склад, где юноша присмотрел себе все, что нужно, из отборного дуба; и люди погрузили древесину на телегу, и дали гостю впридачу гвоздей и нагелей, сколько надо, и прочих вещей; и поблагодарил он хозяев; они же спросили:

– Куда бы теперь отвезти твой лес?

– Вниз, к берегу, – ответствовал Халльблит, – поближе к моему жилью.

Так люди и поступили; и более двух десятков мужей и жен отправились с Халльблитом, кто – в телеге, а кто – пешком. И спустились они к морю, и сложили лес на берегу чуть выше уровня полной воды; и сей же миг Халльблит приступил к работе и принялся ладить лодку, ибо этим искусством владел превосходно; а люд глядел да дивился. А тем временем отлив отступил на малое расстояние, как повелось в этих местах, оставляя за собою ровную да гладкую полосу влажного песка; тогда женщины позабыли про Халльблита и принялись бегать босиком да плескаться в прозрачной воде, ибо даже легкая зыбь не растревожила морскую гладь, и подоспели мужи, и присоединились к веселью, так что Халльблита на время предоставили самому себе; такая забава оказалась народу внове, ибо редко приходили тамошние жители на берег моря. После того взбрело людям в голову устроить танцы, и захотели они, чтобы и Халльблит сплясал вместе с ними; когда же юноша отказался, не желая отрываться от работы, те принялись шаловливо вырывать у него из рук дексель, на что он отчасти рассердился, и люди оробели, и пошли потанцевали без него.

К тому времени стало весьма жарко, и танцоры возвратились к Халльблиту и прилегли вокруг на песке, наблюдая за работой юноши, ибо изрядно устали. И одна из девушек, не отдышавшись еще толком после танцев, молвила, следя, как пригожий сосед поглаживает прелестные ее ножки:

– Брат, могучие удары ты наносишь; когда же нанесешь последний и снова придешь к нам в дом?

– Прежде пройдет немало дней, милая сестрица, – отозвался Халльблит, не поднимая взгляда.

– Жалость какая, – посетовал один из мужей, поднимаясь с нагретого песка. – Чего же принесут тебе все твои труды?

Ответствовал Халльблит:

– Может, облегчение сердцу, а может, и смерть.

При этом слове все дружно вскочили на ноги и сбились в кучу, словно овцы, коих гонят на пастбище, а пастух оставил их ненадолго, и не знают бедные, куда податься. Мало-помалу возвратились поселяне к телеге, и впрягли четвероногих, и молча отбыли тем же путем, каким приехали; но вскорости заслышал Халльблит их смех и веселую болтовню в дальнем конце цветущего луга. На отъезд поселян он не обратил внимания, но продолжил работу, и трудился до заката, и еще дольше, пока не зажглись в небе звезды. А затем возвратился он домой в лесную хижину и уснул, и не видел снов, и поутру с бодрым сердцем вновь принялся за дело.

Короче говоря, не проходило и дня, чтобы не исполнил юноша положенного урока, и даже с лихвой; время шло, и корабельная верфь его процветала. Нередко обитатели ближайшего дома и других мест спускались к берегу, полюбоваться на его труды. Нарочно отвлечь юношу они не старались, но иногда, когда ни слова от него не могли добиться, поселяне принимались обсуждать корабельщика промеж себя, дивясь, что выбивается он из сил ради того только, чтобы прокатиться по морю; ибо моря тамошние жители не жаловали, а вскорости стало ясно, что в другую сторону Халльблит и не глядит; хотя нельзя утверждать, что поселяне полагали, будто гость намерен уплыть насовсем. С другой стороны, препятствовать они ему не препятствовали, но и не помогали ничем, кроме как если юноша обращался к ним с просьбою о какой-либо нужной вещи; и требуемое приносили они с радостью.

Морского Орла и его подругу Халльблит более не встречал; чему весьма радовался, ибо не видел прока в том, чтобы заново переживать разлуку.

Так работал Халльблит, не позволяя себе пасть духом, и, наконец, все было готово; соорудил он себе и мачту, и парус, и весла, и прочее потребное в море снаряжение. А вечером столкнул он челн в море, на глазах у двух поселян, не более; обычно же вокруг собиралось народу куда поболе: десятка два, а то и все четыре. Эти двое улыбались мастеру и говорили с ним приветливо, однако когда Халльблит попросил их приналечь плечом и подтолкнуть лодку, помогать не стали. Тем не менее, юноша вывел челн на воду без особого труда, и сел в него, и отогнал туда, где из леса выбегал ручей и, разливаясь у самого берега, образовывал небольшую гавань. Там Халльблит привязал лодку к стволу дерева и до самой ночи перетаскивал на борт необходимое снаряжение, и еду, и воду; столько, сколько, как ему казалось, понадобится в дороге; и, изрядно притомившись, вернулся домой и уснул, предвкушая, как проснется в серых предрассветных сумерках и выйдет в открытое море. И тем отраднее было ему подождать, что вечером, как оно и случалось чаще всего, ветер дул с моря, а по утрам обычно налетал с земли в сторону воды. Как бы то ни было, юноша рассчитывал встать спозаранку, так, чтобы оказаться у челна раньше поселян и уплыть, не прощаясь. Но случилось ему проспать, так что, когда вышел Халльблит в лес, облаченный в доспехи, перепоясанный мечом и с копьем на плече, заслышал он людские голоса и вскорости обнаружил, что вокруг лодки собралась целая толпа, и с немалым трудом протолкался юноша к борту.

Поселяне натащили ему подарков: все то, что сочли небесполезным для недолгого путешествия, как-то: фрукты и вино, и шерстяные одеяла, дабы уберечься от ночного холода. Халльблит приветливо поблагодарил друзей, перебираясь через планшир, а девушки расцеловали его на прощание; а одна сказала (та самая, что повстречалась с гостем во дворе поутру, когда пришел он за древесиной):

– Ты ведь вернешься нынче же вечером, так, братец? Еще рано, и довольно у тебя времени, чтобы всласть накататься по морю; а с наступлением ночи приходи к нам ужинать.

Проговорила она это, хмуря брови и всей душой уповая на его возвращение; и знал Халльблит, что все собравшиеся уверены: гость вскорости вернется к берегу; в противном случае сочли бы его бунтарем противу Короля и могли бы, как казалось юноше, задержать его. Так что ничуть не изменился он в лице, но ответил только:

– На сегодня прощай, сестрица; прощайте все – до моего возвращения.

С этими словами юноша снялся с якоря, и сел на весла, и принялся грести, и греб до тех пор, пока не вышел из крохотной гавани в зеленое море, и лодка закачалась на волнах. Тогда поставил он мачту, и натянул парус, и выбрал шкоты, ибо легкий утренний ветерок дул с гор и через луга Сверкающей Равнины, так что наполнился парус, и челн рванулся вперед и полетел по хладной глади вод. И следует помянуть, что, знал о том Халльблит или нет, но в тот день исполнилось ровно двенадцать месяцев с тех пор, как сошел он на этот берег вместе с Морским Орлом. А народ все стоял на взморье, глядя, как челн уменьшается в размерах, пока не превратился в едва различимую точку на водной глади. Тогда повернулись поселяне и пошли в лес поразвлечься, ибо становилось все жарче. Тем не менее, нашлись среди них люди (и помянутая дева в их числе), которые весь день время от времени возвращались на берег; солнце уже село, а они все глядели на море в зареве встающей луны, ожидая, что лодка Халльблита возвратится по лучезарному пути, что пролег через воды, омывающие Сверкающую Равнину.

 

Глава 20. Халльблит уплывает прочь от Сверкающей Равнины.

Что до Халльблита, он вскорости потерял из виду Сверкающую Равнину и ее горы, и ничего не осталось вокруг, кроме моря, и сердце юноши переполнилось радостью, когда вдохнул он соленый ветер и увидел, как переливаются и мерцают холмы и долы бурлящих пучин; и сказал он себе, что возвращается домой к клану своему и древнему Крову Предков.

Правил он по возможности прямо на север, но по мере того, как день близился к концу, подул встречный ветер, и решил юноша, что бороться с ним неразумно, иначе путешествие чрезмерно затянется; так что поплыл он дальше так, чтобы ветер дул с траверза, и суденышко весело запрыгало на морских холмах, а бриз крепчал. Солнце село, засияли звезды и луна, а Халльблит все плыл и плыл вперед и заснуть себе не позволял, разве что вполглаза, как это делают собаки. Наконец, взошло солнце: становилось все светлее, день выдался ясный, ветер стих, а небо сияло синевой; но еще до заката наползли облака, подул северо-восточный ветер, и Халльблиту волей-неволей пришлось уходить от волны всю ночь, пока наконец, на заре, ветер снова не утих, и за весь день так и не окреп, чтобы возможно было продвинуться к северу; и ничуть не усилился даже тогда, когда взошла луна, то есть вскорости после заката.

А к тому времени юноша настолько устал, что дольше бодрствовать не мог; тогда он закрепил руль, и зарифил парус, и, отдав челн на волю ветра, уснул на корме.

Но после полуночи, ближе к рассвету, Халльблит пробудился от оглушительного крика. Оглядел он темные воды и ничего не увидел, ибо небо снова заволокло облаками. Тогда поправил он парус и снова смежил глаза, не в силах бороться со сном.

Когда он проснулся, сиял белый день; так что глянул он на румпель и развернул челн по ветру, а затем осмотрелся по сторонам, протирая глаза со сна. И при виде открывшейся взгляду картины Халльблит не сдержал крика, ибо ло! – впереди, прямо по курсу, воздвиглись черные утесы Острова Выкупа, высокие и грозные. Юноша бросился к парусу и попытался сделать поворот через фордевинд; но, несмотря на все его усилия, лодку несло к земле, ибо попала она в сильное береговое течение. Так что Халльблит спустил парус, и схватился за весла, и погреб что есть сил, дабы отвести челн от берега; но все оказалось без толку, и скалы неуклонно приближались.

Так что оставил он весла, и оглянулся, и увидел, что находится примерно в трех фарлонгах от берега и что несет его ко входу в ту самую гавань, откуда отплыл он с Морским Орлом двенадцать месяцев назад; и понял, что в эту гавань, хочешь не хочешь, а надо попасть, или расшибет его вдребезги об отвесные скалы. А волны катились себе к утесам, и порою одна, повыше прочих, с размаху ударялась о каменную стену и взлетала до головокружительных высот, словно пытаясь вскарабкаться на поросший травою выступ; а затем снова обрушивалась вниз, и потоки соленой воды струились по круче.

Тогда сказал себе Халльблит: что бы ни сулил ему Остров, он бросит вызов судьбе. Так что снова поставил он парус, и взялся за румпель, и направил лодку прямехонько в середку каменных врат, гадая, что ждет его по ту сторону. Не прошло и нескольких минут, как ладья стрелой влетела в тихую гавань и вскорости замедлила ход, ибо в эту заводь, запертую в кольце скал, ветра не проникали. Халльблит зорко оглянулся по сторонам, высматривая врага; но в гавани не оказалось ни кораблей, ни лодок. Так что окинул он взором берег, ища, где бы удобнее причались; и, как и прежде, не обнаружил песчаной косы: глубина начиналась сразу же у поросшего травою откоса; в ту пору вода стояла достаточно высоко, а при отливе взгляду открывался отвесный утес, воздвигшийся под обрывом над гладью моря. Но сейчас прилив близился к самой высокой точке, и не более двух футов отделяли полоску травы от темно-зеленого моря.

Тогда Халльблит направил челн в удобную впадину; позади, чуть в стороне, над зеленой травой воздвигся скалистый кряж, поодаль паслось стадо овец, а рядом, на земле, растянулся дюжий молодец, судя по виду, безоружный, ибо блеска стали Халльблит не приметил.

Юноша подошел ближе к берегу, но здоровяк не пошевелился; не двинулся с места и тогда, когда челн ткнулся в землю, а юноша перескочил через борт и привязал лодку к копью, воткнув оное глубоко в грунт. И теперь подумалось Халльблиту, что человек тот либо мертв, либо спит; так что извлек он из ножен меч, и взял его в правую руку, а в левую – острый нож, и пошел прямиком к незнакомцу, окруженному овцами, и обнаружил, что лежит тот на боку, так что лица не видно; засим юноша растолкал его ногой и крикнул:

– Эй, пастух, просыпайся! Ибо давным-давно рассвело, и пришел день, а вместе с ним и гость к тебе пожаловал!

Здоровяк перекатился на спину и неспешно сел, и ло! – кто же это и был, как не Крошка Лис! При виде него отпрянул Халльблит и закричал:

– Да неужто я и впрямь нашел тебя, о враг мой?

Крошка Лис уселся поудобнее, протер глаза и молвил:

– Ага, нашел в лучшем виде. А вот что до моей вражды к тебе, это еще предстоит обсудить.

– Как! – воскликнул Халльблит. – Уж не ждешь ли ты, что я поговорю с тобою иначе, нежели на языке мечей?

– Уж и не знаю, – ответствовал Крошка Лис, неспешно поднимаясь на ноги, – но, думается мне, ты не станешь убивать безоружного, а ведь и сам видишь: оружия при мне нет!

– Так добудь себе оружие, – отозвался Халльблит, – и не медли; ибо весьма досадно мне видеть тебя живым.

– Ах ты, беда какая! – откликнулся Крошка Лис. – Так скорее пошли со мною туда, где отыщу я и оружие, и отличное место для боя. Но торопись! Время не ждет – теперь, когда ты, наконец, прибыл.

– А моя ладья? – спохватился Халльблит.

– Ты, никак, в суме ее потащишь? – усмехнулся Крошка Лис. – Ладья тебе более не понадобится, ты ли меня убьешь, или я тебя.

Халльблит свирепо нахмурился, решив, что Лис угрожает ему местью со стороны сородичей. Однако же ничего не ответил юноша, ибо полагал, что негоже на словах пререкаться с тем, с кем вскорости предстоит сойтись в поединке; так что последовал он за Крошкой Лисом. А викинг провел его мимо помянутой скалы и вверх по узкому ущелью в утесах, вознесшихся над морем, туда, где кряж вдавался в заросший травою луг округлой формы, ровный да гладкий, словно настеленный пол, и огражденный стеною скал; некогда место это было устами подземного огня и котлом расплавленного камня.

Оказавшись на мягкой траве, Лис сказал:

– Подожди малость, пока загляну я в ларь с оружием, а там поглядим, что делать.

С этими словами он свернул к расщелине в скалах и, опустившись на четвереньки, червяком прополз в дыру, уводившую, надо думать, в пещеру; ибо теперь голос его доносился из-под земли: Лис ворчал и охал, проклиная то одно, то другое, а затем снова выкарабкался наружу, ногами вперед, и швырнул наземь старый заржавленный меч без ножен, шлем под стать ему, да еще и искореженный вдобавок, и круглый щит, погнутый и настолько истертый, что, казалось, вот-вот рассыпется в прах. Тут поднимается хитрец на ноги, и потягивается, и улыбается Халльблиту безмятежно, и говорит:

– Ну вот, враг мой, сей же миг надену я шлем, и возьму в руки меч да щит, тут-то можно и начать игру; что до кольчуги, придется мне обойтись без нее; искал я ее, искал, да вот как сквозь землю провалилась. Похоже, старик ее кому-нибудь сторговал: всегда был жаден до денег!

Но Халльблит воззрился на него сердито и отозвался:

– Ты привел меня сюда, чтобы посмеяться? Ужели нет у тебя лучшего оружия для поединка с воином из клана Ворона, нежели эти проржавевшие обломки, которые видом своим наводят на мысль об ограбленной могиле? Не стану я сражаться с тобой, покуда не вооружишься получше.

– Так оно и есть, – заверил Крошка Лис, – как раз из могилы оружие и позаимствовано; ибо в этой дыре лежит дед моего отца, великий Поморник из народа Викингов, отец небезызвестного тебе Морского Орла. Но поскольку побрезговал ты оружием мертвого воина, так, стало быть, отправятся назад стариковские сокровища! Оно и к лучшему, пожалуй; а то, чего доброго, взъярится покойничек не на шутку, коли проснется да хватится своего добра; а эта застывшая чаша некогда кипящего камня и без того – не самое безопасное пристанище, учитывая нрав жильца.

Так что Крошка Лис снова сползал в расщелину и выбрался наружу, и похлопал ладонь о ладонь, отряхивая землю, словно человек, долго провозившийся со старинными рукописями; а Халльблит стоял рядом, не сводя с него глаз, по-прежнему в гневе, однако не говоря ни слова.

И молвил Крошка Лис:

– По крайней мере, мудро сказал ты, что сражаться со мной не будешь. Ибо в поединке сходятся того ради, чтобы убить; чистой воды безумие – сражаться, не убивая; а теперь вижу я, что убивать меня ты не хочешь; ибо когда бы хотел, отчего не стал нападать на меня, вооруженного призрачными обломками, у призрака позаимствованными? И еще: с какой стати не зарубил ты меня, когда выбирался я из подземного лаза? Легко справился бы ты со мною и так, и этак. Засим сражаться со мною – глупость несусветная.

Ответствовал Халльблит хрипло:

– Для чего предал ты меня, и солгал мне, и обманом отвлек от поисков моей возлюбленной, так что впустую потрачен целый год моей жизни?

– То долгая история, – ответствовал Крошка Лис, – я, может статься, расскажу ее тебе как-нибудь в другой раз. А тем временем скажу тебе вот что: к этому принудил меня тот, кто далеко превосходит меня в могуществе, а именно Бессмертный Король.

При этом слове в сердце Халльблита тлеющая ярость вспыхнула с новой силой, и юноша выхватил меч и замахнулся на Крошку Лиса; но тот проворно отскочил в сторону, и прыгнул к Халльблиту, и ухватил его правую руку за запястье, и вырвал оружие из его руки, и, превосходя юношу и ростом, и весом, легко одолел его и повалил на землю. Затем встал на ноги, позволяя подняться и противнику, и подобрал его меч, и снова вложил клинок в руку юноши и молвил:

– Гнездящийся в скалах, ты распален яростью, но уж больно мал. Теперь ты снова при мече и можешь зарубить меня, коли пожелаешь. Но не раньше, чем скажу я тебе пару слов: так что слушай! Или, клянусь "Сокровищем Моря", я убью тебя голыми руками. Ибо я и в самом деле силен в этом месте среди скал, рядом со стариком-родичем. Ты выслушаешь?

– Говори, я слушаю, – отозвался Халльблит.

И молвил Крошка Лис:

– Верно это, что я отвлек тебя от поисков и потратил впустую год твоей жизни. Однако верно и другое: я в том раскаиваюсь и прошу твоего прощения. Что скажешь на это?

Халльблит не ответил ни слова, но кровь отхлынула от его щек и лицо заметно побледнело. А Крошка Лис продолжал:

– Помнишь, о Ворон, как в прошлом году ты вызвал меня на поединок у Катков Ворона? И как определился трофей сражения: побежденному предстояло служить победителю год и во всем исполнять его волю? А теперь этот трофей и даже более ты завоевал и без битвы; ибо я клянусь "Сокровищем Моря" и костями великого Поморника, лежащими вон там, что стану служить тебе не год, но всю жизнь, и помогу тебе в поисках невесты. Что скажешь на это?

Халльблит постоял немного, не в силах выговорить ни слова и глядя не на Крошку Лиса, но в сторону. Затем юноша выронил в траву меч, и огромные слезы покатились по его щекам и закапали на одежду, и протянул он руку Крошке Лису и сказал:

– О друг, ты ведь отведешь меня к ней? Ибо дни сменяются днями, и стареют деревья, ограждающие поля Ворона.

Тут Крошка Лис взял его руку, и весело рассмеялся в лицо собеседнику, говоря:

– Великодушен ты сердцем, о пожиратель падали! А теперь, когда стал ты мне другом, я скажу тебе, что догадываюсь о местонахождении твоей девицы. Где, как ты думаешь, цветет сад, в коем видел ты ее на странице книги во сне той ночью? Видишь, сын Ворона: не просто так отец моего деда лежит в расщелине среди камней; встарь наставил он меня великой мудрости. Благодарствую, о родич!

И обернулся он к могильной скале. А Халльблит молвил:

– Что же теперь делать? Разве я не в земле врагов?

– Да, верно, – подтвердил Крошка Лис, – и даже если бы ты знал, где твоя невеста, вряд ли удалось бы тебе бежать с острова живым, кабы не я.

Отвечал Халльблит:

– Разве нет у меня лодки, дабы немедленно уплыть восвояси? Ибо сдается мне, что Заложницы на Острове Выкупа нет.

Крошка Лис снисходительно рассмеялся и молвил:

– Верно, ее тут нет. Но что до челна, в этой части острова прилив весьма силен, и при таком ветре, как сейчас, то есть с северо-северо-востока, не отошел бы ты от берега в течение ближайших четырех часов, по меньшей мере, а сдается мне, что в пределах этого срока войдет в гавань наш корабль. Тут-то и захватят твою лодку, да и тебя тоже, окажись ты в ней; и тогда недолог будет сказ, ибо знают тебя за бунтовщика противу Бессмертного Короля. Прислушайся! Не слышишь ли голоса рога? Пойдем-ка поднимемся да поглядим, что там творится.

Сказав это, разбойник проворно вскарабкался по подобию лестницы в скале, показывая путь; так добрались друзья до расщелины, откуда сквозь просвет между камней видна была вся гавань. И ло! – на глазах у них, прямиком через врата и вход, вошел огромный корабль, и бушприт его взлетел вверх на последней волне внешнего моря (где ветер слегка разыгрался), и опустился на ровную гладь запертой в скалах заводи. Черным был его парус; широко раскинул крылья вышитый на нем Морской Орел; а над кормой развевалось знамя с изображением Пламенеющего Меча. На палубе толпились вооруженные воины, а менестрели на полуюте наигрывали на боевых рогах веселую песнь возвращения.

– Эге, ты, – заметил Крошка Лис, – твоя удача, или, может статься, моя сослужили тебе добрую службу: "Пламенеющий Меч" не нагнал тебя у входа в гавань. А здесь мы в безопасности.

Отозвался Халльблит:

– А разве никто из них сюда не поднимется?

– Нет, нет, – заверил Крошка Лис, – они боятся старца, что лежит там, в расщелине; ибо гостей он не особо жалует. Эта луговина принадлежит мне безраздельно, в том, что касается живых; здесь мой дом под открытым небом, а есть и еще один, под крышей, каковой покажу я тебе вскорости. Ибо теперь, когда причалил "Пламенеющий Меч", нет нам нужды торопиться; мы не сможем уйти, пока не поднимутся они в глубь острова. Так что расскажу-ка я тебе, что предстоит нам нынче ночью.

Устроившись в расщелине, друзья наблюдали за тем, как корабль подошел к берегу и пришвартовался рядом с лодкой Халльблита. Заметив чужой челн, воины подняли крик, а, сойдя на берег, столпились вокруг лодки, подмечая манеру постройки и форму копья, к коему была она привязана. Со временем большинство вновь прибывших, числом десятка четыре, отправились вверх по долине к большому дому, а на берегу осталось не более полудюжины корабельных стражей.

– Видишь, друг Воронов, – заметил Лис, – кабы ты остался там, оказался бы ты у них во власти. Ну разве не хорошо я поступил, отведя тебя в мой дом под открытым небом?

– Еще бы нехорошо, – подтвердил Халльблит, – но разве корабельные стражи или возвратившиеся воины не поднимутся сюда и не отыщут нас? Я еще сложу свои кости на этом мерзком острове.

Крошка Лис расхохотался и молвил:

– Не так уж оно и плохо, как можно заключить по твоему недовольному виду; во всякое время остров хорош для могилы, а сейчас я бы назвал его ларцом с сокровищами.

– Что ты имеешь в виду? – тут же потребовал Халльблит.

– Да ничего, ничего, – отозвался рыжий разбойник, – только то, что ты и без меня знаешь. Ведь ты – здесь, а также и я, не считая старца, что лежит в расщелине! Но обещаю тебе, что на сей раз ты здесь не погибнешь, разве что сам того захочешь. Что до того, не поднимутся ли сюда люди, повторю тебе вновь: они не посмеют, ибо чересчур боятся моего прадеда. И, кстати говоря, не слишком-то ошибаются; ибо теперь, когда умер он, худшее, что в нем было, словно бы вышло наружу, и иметь дело со старцем непросто – тем, кто не обладает долей его мудрости. Ты сам мог судить по моему родичу, Морскому Орлу, сколь много сварливости и мелочного злонравия обнаруживается в наших соплеменниках, когда стареют они, и подчиняют их себе одиночество и уныние. Ибо должен я сказать тебе, что часто слыхал я, как говаривал мой отец, будто его отец, Морской Орел, в юности и в расцвете лет был весел и благодушен, и большим любителем женщин, и сотоварищем весьма сердечным. Но, как я сказал, по мере того как люди нашего рода прибывают в возрасте, они делаются хуже; так можешь ты себе представить, сколь гадок стал здешний старец, ежели пролежал в могиле так долго. Но теперь отправимся мы в мой дом на другой стороне луга, напротив жилища сородича.

С этими словами Крошка Лис свел Халльблита со скалы, а юноша сказал ему:

– Что? Ты, никак, тоже мертвец, раз и у тебя есть тут могила?

– Сказал тоже, – ухмыльнулся Лис, – или я так гнусно выгляжу? Да я не старше тебя.

– Но ответь мне, – попросил Халльблит, – ты тоже сделаешься злобен, когда состаришься?

– Пожалуй, что и нет, – отозвался Лис, не отрывая от юноши взгляда, – ибо пришло мне на ум, что, может статься, примут меня в иной дом и в иной клан, и среди новообретенных сородичей исцелюсь я по большей части от всего, что способно обернуться недобрым.

Тем временем перешли они лужок и дошли до места, где в скале обнаружилась пещера, закрытая дверью, и задвижное окошко. Лис ввел туда Халльблита, и изнутри жилище оказалось недурным, сухим и чистым; и нашлись там скамьи, и стол, и полки, и сундуки у стены. Когда же уселись друзья, сказал Лис:

– Здесь можешь ты жить в безопасности, сколько захочешь, если не страшит тебя возможность переведаться со старцем. Но, поскольку отлично мне ведомо, что тебе не терпится уплыть и возвратиться к своему народу, я отведу тебя сегодня в сумерках поближе к нашему пиршественному чертогу, дабы находился ты рядом и сделал то, что должно сделать нынешней ночью, чтобы смогли мы уехать завтра. А еще придется тебе снять доспехи Ворона, на случай, если повстречаем мы кого в сумерках по пути к дому; а здесь есть у меня домотканое платье, такое, как носят наши захваченные в бою рабы; оно сослужит тебе добрую службу; но его ты можешь не надевать до тех пор, покуда не придет время уходить; а тогда уведу я тебя и определю в пристройку рядом с залом; а когда окажешься ты внутри, я позабочусь о том, чтобы никто туда не вошел, а если и войдут, так увидят в тебе работника, известного им по имени, и не более того. Родич мой обучил меня уловкам и посложнее. А сейчас нам пора подкрепиться.

С этими словами хозяин извлек из сундука еду, и друзья принялись за трапезу. А когда поели, Лис наставил юношу тому, что ему предстоит делать в пиршественном зале той же ночью, о чем сказано будет далее. А затем, за разговорами о разном и многом, они скоротали остаток дня в этой древней чаше бурлящего камня, и незадолго до наступления сумерек отправились в пиршественный чертог, неся с собою доспехи Халльблита, свернутые в тюк, словно заморский товар. Так пришли они к дому еще до того, как расставили столы, и Крошка Лис провел Халльблита в пристройку, что сообщалась с кладовкой, так что несложно было ему выйти прямиком в середину зала. Там Халльблит облекся в доспехи Ворона и вооружился как подобает; а Лис вручил ему маску, чтобы никто не узнал юношу, когда тот выйдет в зал.

 

Глава 21. О сражении поединщиков в Чертоге Викингов.

Теперь следует рассказать о том, как в тот вечер в зал явились вожди, и расселись за столом на возвышении, в точности так, как это происходило на глазах у Халльблита в первый раз. А верховный вождь, по имени Орлан из рода Морских Орлов, поднялся, как велит обычай, и молвил:

– Слушайте, люди! Ныне – ночь поединщиков, так что не сможем мы приступить к трапезе, покуда не скрестятся со звоном светлые клинки, покуда один не одолеет, а другой не окажется повержен. Так пусть же выйдут вперед ратники, и назначат цену победы, которую побежденный заплатит победителю. И да узнают все, что, кто бы ни выиграл битву, будь он сородичем или чужаком, или признанным недругом; хотя бы он и оставил голову брата моего у дверей пиршественного чертога, проведет он эту ночь с нами, не опасаясь ни меча, ни топора, ни руки: станет он есть наравне с нами, пить наравне с нами, спать наравне с нами, и уедет восвояси, и не повредят ему ни рука, ни оружие; и отправится он в море по своей воле, в собственной ладье или в нашей, как окажется лучше для него и нас. Так трубите в рога, вызывайте поединщиков!

Тут рога затрубили победную песнь, а едва умолк гуд, вышел в зал высокий муж, облаченный в черное, в черных доспехах и с оружием того же цвета, ежели не считать серебристого лезвия меча. Маска скрывала его лицо, но волосы выбивались из-под шлема, словно хвост рыжего коня.

И встал он в центре зала и крикнул:

– Я – поединщик Викингов. Но клянусь "Сокровищем Моря", что нынче вечером ни с кем не скрестить мне клинка, кроме как с чужаком и с недругом нашего рода. Ты слышишь, о вождь, Орлан из рода Морских Орлов?

– Слышать-то слышу, – отозвался вождь, – и сдается мне, затеял ты отправить нас в постель без ужина, по собственной зловредности, ибо тебя-то мы узнали, несмотря на личину. Похоже, полагаешь ты, что не найдется на тебя противника и что нет на острове свободного иноземца, который скрестил бы с тобою меч. Но берегись! Ибо когда пристали мы к берегу нынче утром, нашли мы чужой челн, привязанный к крепкому копью, воткнутому в землю; так что один враг, по меньшей мере, по острову ходит. Но постановили мы, что коли попадется нам этот человек, мы насадим его голову на щипец крыши пиршественного чертога, с открытым ртом, лицом к Северу, как упрек обитателям заморских земель. Но теперь назови цену победы, и я клянусь "Сокровищем Моря", что слово твое мы сдержим.

Отвечал воин:

– Вот каковы условия и договоренность поединка: кто бы ни оказался побежденным, он либо умрет, либо станет служить победителю двенадцать лун и сопровождать его повсюду, и исполнять его поручения, и во всем поступать по повелению его. Ты слышал, вождь?

– Да, – подтвердил Орлан, – и, клянусь Бессмертным Королем, и ты, и мы свято соблюдем условие. Так что смотри, не щади меча, а то наша крыша украшения недосчитается. Рога, вызывайте чужеземного поединщика!

И снова затрубили рога, и голос их еще не умолк, как из-за перегородок кладовки явился воин, подобный лучезарному образу битвы; и встал чужеземный поединщик напротив ратника моря; и его лицо тоже скрывала маска.

Завидев незнакомца, стройного, и хрупкого, и невысокого в сравнении с поединщиком викингов, и приметив изображение Ворона, начертанное на белом щите, пирующие разразились оглушительным смехом: такое презрение внушил им малорослый чужак. Но тот легко подбросил меч к потолку и на лету поймал его за рукоять, и шагнул к воителю моря, и застыл напротив него, в пределах досягаемости клинка. Тогда верховный вождь приложил руки ко рту и взревел:

– Нападайте, поединщики, нападайте!

А народ в зале до того разошелся, что взобрались все с ногами на скамьи и столы, и тянули они шеи, выглядывая из-за плеча друг у друга, чтобы не упустить ни одной подробности. И вот в пламени свечей сверкнули клинки, и рыжеволосый поединщик размахнулся мечом и нанес два могучих удара, справа и слева, а чужак отступил перед ним; и зрители оглушительно завопили, издеваясь над Вороном и радуясь за своего ставленника, а тот обрушил на противника без счету мощных ударов, словно град среди молний. Но столь проворен оказался чужак, что устоял под натиском, не получив и царапины, и в свою очередь осыпал противника ударами, да так легко и непринужденно, словно танцевал, а не сражался; и народ затаил дыхание и усомнился в победе своего грозного соплеменника. И вот рыжеволосый с размаху обрушился на чужака, а тот проворно отпрыгнул, и перебросил меч в левую руку, и огрел противника по голове, и рыжеволосый пошатнулся, ибо не рассчитал силы; и еще раз чужак нанес ему удар слева, и тот во весь рост растянулся на полу с оглушительным грохотом, и меч выпал из его руки, а люди онемели от изумления.

Тут чужак ринулся на поединщика моря, и коленом прижал его к земле, и перехватил меч поудобнее, словно чтобы пригвоздить недруга к полу. Но поверженный воззвал:

– Удержи свою руку, ибо я побежден! Пощади меня согласно заключенной промеж нас договоренности, чтобы я служил тебе год и следовал за тобою повсюду.

Тогда поднялся чужеземец, и отступил в сторону, а викинг моря встал на ноги, и снял шлем, и все увидели перед собою Крошку Лиса.

А поединщик-победитель тоже снял шлем, и ло! – то был Халльблит! И в зале загремел крик изумления и ярости.

Тут воскликнул Крошка Лис:

– Призываю всех собравшихся в свидетели того, что в силу исхода битвы Халльблит из клана Воронов свободен ходить где вздумается по Острову Выкупа и принимать помощь любого, кто согласится ему помочь, и уехать с острова когда захочет и как захочет, взяв и меня с собой, ежели пожелает.

Отозвался вождь:

– Это справедливо и законно; так оно и будет. Но теперь, поскольку ни один свободный человек, ежели не враг он нам на сей момент, не вправе оставаться в нашем чертоге, не разделив с нами трапезы, иди сюда, Халльблит, и садись рядом со мной, и отведай лучшей еды и лучшего питья, что только найдется на столе, раз уж Норны не подарили нам твою голову на щипец крыши. Но что ты станешь делать с рабом своим, Крошкой Лисом, и куда ты его определишь? Может, захочешь, чтобы нынешней ночью попостился он в темноте, закованный в кандалы и цепи? Или повеселят его бичи да лоза, как оно и пристало рабу, на коего хозяин держит зло? Какова твоя воля касательно этого человека?

Ответствовал Халльблит:

– Я велю, чтобы ты отвел ему место рядом со мною, будь то высоко или низко, или на скамье твоей темницы. Чтобы ел он с моего блюда и пил из моей чаши, какими бы ни были еда и питье. Ибо надумал я завтра пройти с ним вдвоем под дерном и смешать кровь, дабы стали мы братьями по оружию отныне и впредь.

С этими словами Халльблит снова надел шлем и извлек меч, и оглянулся на Крошку Лиса, давая ему знак поступить так же, и тот послушался, а юноша объявил:

– Вождь, ты пригласил меня к столу; благодарю тебя. Но не возьму я в рот еды в твоем доме и в твоей земле, каковая не была дана мне от чистого сердца тем, кто все обо мне знает, разве что завоюю ее в битве; и не брошу я ложь в круговую чашу, что перейдет от твоих губ к моим; засим скажу тебе, что хотя и нанес я удар-другой Крошке Лису, и притом не из самых легких, однако же на глазах у тебя разыгралась не настоящая и доподлинная битва, но всего лишь обманное лицедейство, вроде того, что наблюдал я в этом зале встарь, когда показалось мне, что павшие вовремя ожили, дабы не пропустить прощальной чаши. Потому, о люди викингов, и ты, Крошка Лис, ничто не связывает вам руки и не смиряет сердца, и вольны вы убить меня, коли захотите, не совершая тем самым преступления и не допуская бесчестия, и украсить головой Халльблита крышу пиршественного зала. Однако одного-двоих я прихвачу с собою.

С этими словами юноша взмахнул мечом, и поднялся страшный рев, и со стен сорвали оружие, и отблеск свеч заиграл на стали. А Крошка Лис встал рядом с Халльблитом и шепнул тому на ухо в разгар шума:

– Эх ты, собрат по оружию, я-то пытался обучить тебя искусству лжи; воистину ни один наставник не одерживал верха над худшим учеником. А в итоге я, кто лгал столь долго и успешно, расплачусь за все и погибну ради никому не нужной правды.

Ответствовал Халльблит:

– Чему быть, тому не миновать! Я люблю тебя со всеми твоими уловками; но что до меня, мне они не по вкусу. Ло, ты! – великая и грозная грядет битва, и не умрем мы неотмщенными!

Откликнулся Крошка Лис:

– Слушай! – ибо пока что медлят они. Похоже на то, что сам я навлек смерть на тебя и на себя. Последняя моя ложь обернулась глупостью несусветной, за нее-то мы и гибнем; ибо как бы ты поступил, кабы знал, что твоя невеста, Заложница из клана Розы… – Тут викингу пришлось прерваться, ибо Халльблит зорко поглядывал направо и налево, поигрывая мечом, и последних слов не расслышал; а с обоих концов зала толпа вооруженных воинов подступала к этим двоим. Тут Халльблит высмотрел в первом ряду здоровяка с увесистой секирой и решил, что уж этого-то по крайней мере порешит. Но не успел он нанести удар, как рокот большого рога заглушил шум и гам, и нападающие застыли на месте и малость попритихли.

Тогда раздался голос верховного вождя, громкий и отчетливый, в коем слышались насмешка и гнев, и возгласил он:

– И с какой стати топчут дурни половицы пиршественного чертога, да потрясают оружием, когда врага и в помине нет? Или в мыслях своих упились еще до того, как наполнились чаши вином? И с чего это они не рассядутся по местам и не подождут, чтобы внесли снедь? А вы женщины, куда подевались, почему медлите подавать на стол, ежели отлично знаете, что у нас животы подвело от голода; и все было сделано как должно, битва поединщиков состоялась, и победа одержана, и трофей войны предложен и принят? Как долго, о люди, поститься вашим вождям?

Тут в зале загремел смех, и воины оставили тех двоих в покое и разошлись по местам. А вождь объявил:

– Иди сюда, говорю, о Халльблит, и веди с собой добытого в бою раба, коли хочешь. Да не медли, разве что не голоден ты и не мучим жаждой, а я склонен думать, что верно обратное; ибо говорят люди, что вороны – твари ненасытные. Так иди сюда и повеселись с нами!

Засим Халльблит вложил меч в ножны, и Крошка Лис поступил так же, и оба поднялись на возвышение. И Халльблит уселся по правую руку вождя, а Крошка Лис – рядом, и вождь по прозванию Орлан сказал:

– О Халльблит, ужели удобно тебе за столом в доспехах, или, может статься, ты привык трапезовать в кольчуге и при мече?

Халльблит рассмеялся и ответствовал:

– Нет, похоже, что сегодня военное снаряжение мне более ни к чему.

И встал юноша, и снял доспехи, и вручил их, вместе с мечом и всем прочим, в руки женщины, а та унесла их неведомо куда. Орлан же оглядел гостя и молвил:

– Так-то оно лучше! Вот теперь я вижу, что ты – пригожий юноша, и не приходится дивиться, что девам ты желанен.

При этих словах вошли в зал прислужницы со снедью, и пир выдался на славу, и Халльблит изрядно воспрял духом.

Когда же отзвучали тосты, как давеча, и люди осушили чашу-другую, с одной из скамей, расставленных вдоль стен, поднялся дюжий воин, черноволосый, чернобородый и краснолицый, и хрипло пробасил:

– О ты, Орлан, а также и прочие вожди, мы тут поговорили за нашим столом касательно этого незваного гостя, что всех нас обвел вокруг пальца, и не вовсе согласны с тем, как ты с ним обходишься. Это правда, что теперь, когда набил он брюхо нашей снедью, должно ему уйти отсюда живым и невредимым, разве что по доброй воле вызовет он на бой кого-то из нас. Однако же кое-кто из нас думает, что не такой уж он нам и друг, чтобы отсылать его на корабле домой, к нашим злейшим недругам; мы говорим, что закон не воспрещает оставить этого человека на острове и объявить его вне закона спустя полмесяца считая от сегодняшнего дня. Что скажешь на это?

Отозвался Орлан:

– Ты подожди моего ответа, а тем временем выслушай другого! Здесь ли Дикий Гусь из народа Викингов? Пусть скажет свое слово касательно этого дела.

Тут от стола рядом с возвышением встал седовласый муж в черных одеждах, богато отделанных золотом. Невзирая на года, лицо его, почти не изборожденное морщинами, сохранило былую красоту; прямой нос был у него и четко очерченные губы, а глаза серые да яркие. И молвил он так:

– О люди, я нахожу, что хорошо поступил Орлан, приветив этого гостя. Ибо во-первых, коли чужак обманул нас, так только благодаря содействию и лукавству нашего сородича; потому ежели кому и расплатиться за обман жизнью, так пусть это будет Крошка Лис. Во-вторых, мы отлично знаем, что тяжкая нужда вынудила гостя к этому обману; и скажу я, что не малодушный это поступок – войти в наш пиршественный зал и устроить подобное лицедейство; и что весьма ловко и искусно сыграл он роль, выказав воинскую мудрость. В-третьих, мужество его подтверждено и доказано, ибо, победив нас лукавством, он открыл правду касательно обманного лицедейства и поставил себя в положение нашего врага и пленника, когда мог бы сидеть рядом с нами в качестве гостя, свободно и в чести. И так поступил он не из презрения к Крошке Лису, к его обманам и хитрым уловкам (ибо гость сказал нам, что любит его), но для того, чтобы показать себя достойным мужем в испытании стойкости. Кроме того, не след нам забывать, что он – бунтовщик противу Бессмертного Короля, нашего господина и повелителя; потому, приветив его, мы явим собственное великодушие тем, что не устрашимся гнева владыки. Потому возражу я Факелу Битвы касательно того, что следует объявить пришлеца вне закона; ибо поступив так, мы выкажем себя малодушными в сравнении с ним и ничтожествами подле него; а голова его на щипце крыши станет для нас позорным столбом и древом упрека. Так что велю тебе, Орлан, воздать этому человеку почести; и хорошо ты поступишь, коли оделишь его богатыми дарами, из тех, что воины принять вправе; так, чтобы показал он их дома, в стане Ворона, положив начало миру между нами и его благородным кланом. Так говорю я сейчас, а позже мудрее не сделаюсь.

С этими словами старик сел, и в зале поднялся гул и гомон, но большинство порешило, что верно сказал Дикий Гусь и хорошо жить в мире с воинами столь мужественными, как этот новообретенный гость.

Орлан же объявил:

– Одно добавлю я, а именно: тот, кто ищет моей вражды, пусть причинит зло Халльблиту из клана Ворона и станет ему препятствовать.

Затем приказал он наполнить круговые чаши и провозгласил тост за Халльблита, и все выпили за гостя, и воцарились в зале великое веселье и великая радость.

Когда же время перевалило за полночь, Орлан повернулся к гостю и заметил:

– Разумно сказал Дикий Гусь касательно вручения даров; сын Ворона, примешь ли от меня подарок и станешь ли моим другом?

– Другом стану, – отвечал Халльблит, – но подарков не приму ни от тебя, ни от кого другого, пока не получу венец всех даров, а именно мою нареченную невесту. Нет мне радости, пока не порадуюсь я встрече с ней.

Тут рассмеялся Орлан, а Крошка Лис ухмыльнулся до ушей; Халльблит переводил взгляд с одного на другого, дивясь их веселью, а те, видя изумленный взгляд юноши, хохотали все громче; и, наконец, Орлан сказал:

– Тем не менее, погляди на подарок, каковой я тебе назначил; а потом возьми или оставь здесь, как захочешь. Эй, там! Подавайте сюда трон Восточных Земель, а также и тех, кто к нему приставлен!

При этих словах несколько человек вышли из зала и вскорости вернулись, неся трон, изящно изваянный из слоновой кости, изнутри позолоченный, отделанный драгоценными каменьями и украшенный искусной резьбою; и водрузили они трон в центре зала, и возвратились на свои места, а Орлан улыбался приветливо своим людям и Халльблиту. Тут зазвучали скрипки и арфа, и распахнулись двери перегородок, и прошествовала в зал вереница красивых девушек, не менее двух десятков, и каждая – с розой на груди; и вышли они, и встали по порядку позади трона Восточных Земель и рассыпали розы по полу; а, разобравшись по местам, запели:

Выслушав песню, Халльблит подумал было, что обещают ему нечто; но столько раз уже обманывали его и потешались над ним, что просто не знал юноша, стоит ли радоваться.

Тут снова заговорил Орлан:

– Не возьмешь ли себе этот трон и прелестных певчих птичек, его окруживших? Великое богатство придет в твой чертог, ежели отвезешь ты их за моря зажиточным людям, у которых нет ни родни, ни близких, дабы обзавестись женой, но которые любят женщин не меньше прочих.

Отвечал Халльблит:

– Вновь оказавшись дома, разбогатею я несказанно. Что до этих девушек, вижу я по их обличию, что они – не из клана Розы, как, вроде бы, следовало из их песни. Однако возьму я с собой всех тех, что захотят со мной поехать и стать сестрами моих сестер, и назвать мужьями воинов Розы; а ежели принадлежат они к свободному клану и желают вернуться к своей родне, мы отошлем их домой за моря, приставив к ним воинов, что сохранят в дороге от любой беды. За этот подарок благодарю тебя. Что до трона, прошу, оставь его у себя до тех пор, пока не придет корабль из нашей земли, везя богатые дары для тебя и твоих людей. Ибо и мы не нищие.

Те, что сидели ближе, услышали слова юноши и похвалили учтивую речь, но Орлан возразил:

– Все это твое, и с дарами поступай как знаешь. Однако трон ты всенепременно возьмешь; я уж придумал, как тебя заставить. А ты что скажешь, Крошка Лис?

Отвечал Крошка Лис:

– Ага, если захочешь, так и заставишь, только вот не думал я, что ты и впрямь согласишься. А теперь все хорошо.

И снова Халльблит переводил взгляд с одного на другого, не понимая, о чем это они толкуют. Но тут Орлан воскликнул:

– А теперь введите ту, для кого предназначен пустой трон.

И снова распахнулись двери, и вошли двое вооруженных мужей, ведя промеж себя женщину, одетую в золото и украшенную гирляндами роз. И так прекрасна была она лицом и видом, что с ее приходом зал словно преобразился, как если бы в нем вдруг засияло солнце. Прошла она через зал твердой поступью и опустилась на трон слоновой кости. Но, не успела она сесть, как Халльблит уже понял, что Заложница здесь, под этим кровом, и идет к нему. И дрогнуло у юноши сердце, и заколотилось неистово, так сильно стосковался он по дочери Розы и своей любезной собеседнице. Тут услышал он слова Орлана:

– Ну что, сын Ворона, возьмешь ли трон и ту, что на нем восседает, или опять мне откажешь?

И заговорил Халльблит, и собственный голос показался ему незнакомым, словно и не узнал его юноша:

– Вождь, я не откажу тебе, но приму твой дар, а вместе с ним и твою дружбу, чем бы оно не обернулось. Но сначала скажу я одно-два слова женщине, восседающей на троне. Ибо заплутал я среди лжи и химер, и может статься, что и это все окажется ночным сном либо обманом дня.

С этими словами Халльблит поднялся от стола и медленно пересек зал; и с великим трудом сдерживался он, чтобы не разрыдаться перед чужаками – столь переполнилось его сердце.

И вышел он вперед, и встал перед Заложницей, и глаза их встретились, и некоторое время оба не могли произнести ни слова. Затем заговорил Халльблит, дивясь собственному голосу:

– Ты женщина ли и моя ли любезная собеседница? Ибо дразнили меня обманные видения, и смыкались вокруг меня обман и ложь, и сбивали с пути посулы, коим не дано было исполниться. И мир для меня обезлюдел и стал враждебен.

Отвечала дева:

– А ты и в самом деле Халльблит? Ибо и меня окружала ложь и осаждали видения бессмысленные и бесплодные?

– Да, – отозвался юноша, – я – Халльблит из клана Воронов, измученный тоской о моей нареченной невесте.

Тут порозовело прекрасное лицо – так восходящее солнце озаряет цветущие сады июньским утром, и молвила дева:

– Ежели ты Халльблит, так скажи мне, что сталось с золотым колечком на палец, которое подарила мне мать, когда оба мы были малыми детьми?

И возрадовался Халльблит, и улыбнулся, и ответствовал:

– Однажды осенью я положил его для тебя в змеиную нору на берегу реки, между корней старого терновника, чтобы змея обвилась вокруг него и золота прибыло больше; но когда минула зима и мы пришли за кольцом, ло! – не нашли ни кольца, ни змеи, ни терновника, ибо река все смыла.

Тогда дева улыбнулась ласково, и ежели до того глядела она на юношу с тревогой и тоской, то теперь взглянула просто и по-дружески; и молвила:

– О Халльблит, я и в самом деле живая женщина и твоя любезная собеседница. Вот плоть, которая стремится к тебе, и жизнь, которая принадлежит тебе, и сердце, которое ликует при виде тебя. Но теперь ответь мне, что это за гигантские призраки вокруг нас, среди которых восседала я на троне раз в месяц в течение всего года, а потом уводили меня назад на женскую половину. То люди или горные великаны? Они убьют нас или запрут нас в скале от света и воздуха? Или ты заключил с ними мир? А тогда поселишься ли ты со мною здесь или поедем мы назад в Кливленд-у-Моря? И когда же, о, когда мы поедем?

Улыбнулся Халльблит и ответствовал:

– Скора ты на расспросы, любимая. То народ Викингов и Морских Орлов; они – люди, хотя и свирепы и дики. Были они нам врагами и разлучили нас; а теперь стали нам друзьями и свели нас вместе. А завтра, о друг мой, поплывем мы по волнам в Кливленд-у-Моря.

Дева наклонилась вперед и заговорила было с ним тихонько, но вдруг отпрянула и молвила:

– За спиной у тебя стоит дюжий, рыжеволосый разбойник, что ростом и статью не уступит здесь собравшимся. Он тоже друг? Чего ему от тебя надобно?

Халльблит обернулся и увидел, что к нему и впрямь подоспел Крошка Лис, а тот заговорил и молвил, с видом весьма довольным:

– О дева из клана Розы, я – раб Халльблита и его ученик, коему предстоит позабыть науку лжи, при помощи каковой науки я поступил дурно по отношению и к нему, и к тебе. Но об этом вскорости поведаю я тебе в подробностях. А теперь скажу я другое: чистая правда это, что завтра поплывем мы в Кливленд-у-Моря, ты и он, и я за компанию. А тебя спрошу я, Халльблит, не хочешь ли, чтобы поместил я этот твой дар в надежное место на ночь, ибо довольно ей сидеть на троне, словно каменному изваянию, а завтра путь нас ждет долгий и утомительный? Что скажешь?

Отозвалась Заложница:

– Следует ли мне довериться этому человеку и пойти с ним?

– Да, доверься ему, ибо он человек преданный, – отозвался Халльблит. – А хотя бы и лгал он, подобает нам, людям из кланов Ворона и Розы, поступать так, как велит достоинство, и не выказывать страха. И пристало нам поступать по их обычаям, раз уж мы находимся под их кровом.

– Это верно, – отозвалась дева. – Дюжий молодец, веди меня из зала туда, где мое место. Прощай ненадолго, Халльблит, а после мы никогда больше не расстанемся.

С этими словами Заложница ушла вместе с Крошкой Лисом, а Халльблит возвратился на возвышение и сел рядом с Орланом; а тот рассмеялся при виде гостя и сказал:

– Ты принял мой дар, и это хорошо; однако скажу, что ни за что не расстался бы я с ним, кабы мог удержать при себе на тех условиях, что тебе желанны. Но все старания мои, равно как и помощь Крошки Лиса, не привели ни к чему. Так что твоя взяла. Теперь разойдемся мы по постелям, а назавтра я провожу тебя в дорогу; а то, правду сказать, есть тут люди, которые не слишком-то жалуют тебя и меня; а ты сам знаешь, что на упрямцев слова не действуют, но вот делом на них повлиять можно.

Тут потребовал Орлан прощальную чашу и, когда осушили ее, Халльблита проводили к удобной постели; той самой, где спал он прежде; и там заснул он радостный, в ладу с собою и с миром.

 

Глава 22. Друзья покидают Остров Выкупа и приплывают в Кливленд-у-Моря.

Рано поутру Халльблит поднялся с кровати, и когда вошел он в срединную залу, там уже ждал его Крошка Лис вместе с Заложницей; и Халльблит расцеловал и обнял девушку, а она – его: однако же не так, как пристало любящим после долгой разлуки, но как водится у обрученной четы, ибо по залу туда и сюда ходили люди. Тут заговорил Крошка Лис:

– Орлан ждет нас снаружи, на лугу; ибо всенепременно желает он пройти под дерном вместе с нами; вот вынь да положь ему обряд! Что скажешь, достаточно ли он друг тебе для этого?

Отвечал Халльблит, улыбаясь Заложнице:

– Что ты на это скажешь, любимая?

– Ничего ровным счетом, ежели ты друг кому-то из этих людей, – отозвалась она. – Правду сказать, нашла бы я, что поставить в вину вождю, о чем сей дюжий молодец, верно, расскажет тебе после; но ровно то же самое, сдается мне, могу я поставить в вину и этому человеку, который стал ныне другом твоим и учеником; ибо и он тщился обмануть меня, хотя и не ради себя, но для другого.

– Верно, что делал я это ради другого, – отозвался Крошка Лис. – Ровно так же, как вчера спас я твоего избранника Халльблита из ловушки, в которую он угодил по неведению, и добился для него свободы, прибегнув к обманному лицедейству; ровно так же я и тебя украл бы для него, о дева-Роза, кабы понадобилось; даже если бы пришлось мне подрубить и обрушить стропила Чертога Викингов. А откуда мне было знать, что Орлан отдаст тебя по доброй воле? Правду сказала ты, о дева благородная и непорочная; все мои деяния, как добрые, так и злые, совершаются ради других; так уж, должно быть, мне на роду написано.

Тут рассмеялся Халльблит и молвил:

– Или раздосадовали тебя, собрат по оружию, слова женщины, которая совсем тебя не знает? Она еще станет тебе другом, о Лис. Но скажи мне, любимая; мне казалось, что прежде ты Лиса не видела; так как же он помогал Орлану противу тебя?

– Однако же девушка сказала правду, – отозвался Лис, – то одна из моих уловок; являясь к ней, я изменял обличие, ибо отлично владею этим искусством; есть и другие в нашей земле, что умеют то же самое. Но что скажешь касательно побратимства с Орланом?

– Да будет так, – согласился Халльблит, – он мужественен и прямодушен, хотя и властен, и вполне под стать здешней земле. Не стану затевать с ним ссоры; тем паче что нечасто, надо думать, доведется мне видеть Остров Выкупа.

– А мне так и вовсе не придется, – отозвался Крошка Лис.

– Выходит, Остров тебе опротивел, потому что ты содеял здесь немало зла? – спросила Заложница.

– Нет, – отозвался рыжеволосый разбойник, – что мне зло, ежели отныне и впредь стану я творить только добро? Нет, люблю я эту землю. Похоже, тебе она кажется мрачной и унылой: черные скалы и черные пески, и безлесые долины, где гуляет ветер; но я знаю здешний край летом и зимою, под солнцем и в тени, в бурю и в затишье. Знаю, где жили отцы, и где сыны сынов их сынов давно лежат в земле. Плавал я по самым бурным заливам, взбирался на самые отвесные скалы; и можете поверить, что приветливым мнится мне лик острова, и духи гор пожалеют о моем отъезде.

Так сказал он, и Халльблит хотел уж было ответить, но к тому времени дошли они до поросшей травою впадины на дне долины, где Орлан уже подготовил земляной хомут. А именно, вырезал пласт дерна, так, чтобы оба края его соединялись с землей, и подпер его двумя древними копьями гномьей работы, чтобы можно было пройти под этой перемычкой. Завидев приближение тех двоих, Орлан их поприветствовал и молвил Халльблиту:

– Как оно сложится? Быть ли мне меньшим, нежели твой брат по оружию?

Ответствовал Халльблит:

– Ничуть не меньшим. Хорошо иметь братьев в иных землях.

Так что не стали они мешкать, но облеклись в военные доспехи и прошли под земляным игом один за другим; а затем встали рядом, и каждый взрезал себе руку, так что кровь всех троих смешалась и закапала на траву древней земли; и поклялись они друг другу в дружбе и побратимстве.

Когда же все было сделано, молвил Орлан:

– Брат Халльблит, когда лежал я с открытыми глазами в постели нынешним утром, подумалось мне, что поплыву я с тобою на корабле в Кливленд-у-Моря и поживу там недолго. Но вышел я из дому, и окинул глазом зеленую долину, что пролегла от одного склона холма до другого, и сверкающую реку, что струится к морю промеж них, и овец, и коров, и коней, что пасутся тут и там по обе стороны от воды; и поглядел я вверх на скалы и увидел, как выделяются они глубокой синевой на фоне заснеженных вершин, и подумал я о наших деяниях среди морских пучин и о славных ночных пирах под здешним кровом. И тут подумал я, что не оставлю своего народа даже на недолгое время, разве что позовут меня война да разбой. Так что доеду я с тобою до корабля, а затем – прощай!

– Оно хорошо, – отозвался Халльблит, – хотя могло бы сложиться и лучше. Повеселились бы мы с тобою вместе в чертоге Воронов!

Пока говорил он так, подоспели люди с лошадьми, а с ними – шесть девушек из числа тех, что Орлан подарил Халльблиту накануне ночью; две из них попросили отвезти их к родне за море; а остальные четыре рады были отправиться вместе с Халльблитом и Заложницей, и стать им сестрами в Кливленде-у-Моря.

Тут все вскочили на коней и поскакали вниз по долине в сторону гавани, и вновь пришедшие поехали с ними, так что в отряде набралось десятка два вооруженных мужей. Но когда проделали всадники полпути, завидели они у трех холмов на обочине дороги людей при оружии и в доспехах, что сверкали в лучах солнца. Тут рассмеялся Орлан и сказал:

– Стало быть, перемолвимся словом с Факелом Битвы?

И поскакали они прямо, не сворачивая; когда же подъехали к тем холмам, то разглядели, что перед ними и впрямь Факел Битвы с двумя десятками воинов; но, завидев, сколь велик числом отряд Орлана, они не тронулись с места. Тут громко расхохотался Орлан и закричал зычным голосом:

– Что такое, ребята! – рано же вы выехали нынче утром; или враг появился на острове?

И отступили перед ним воины, но кто-то из задних рядов воскликнул:

– Вернешься ли ты к нам, о Орлан, или новые твои друзья откупили тебя, чтобы водил ты их в битву?

– Не бойтесь, – отозвался вождь, – я вернусь еще до того, как пастухи сядут полдничать.

И отряд поскакал своим путем, и добрался до гавани, а там стоял у причала "Пламенеющий Меч", а рядом – нарядная, небольших размеров ладья, вполне готовая в путь; и челнок Халльблита накрепко прикреплен был к ней на буксире.

Тогда Заложница и Халльблит, и шестеро девушек поднялись на борт, и, распрощавшись с Орланом, отдали швартовы и направили ладью к устью гавани; но, прежде чем добрались отъезжающие до середины заводи, увидели они, как Орлан развернулся и поскакал вверх по долине вместе со своими дружинниками, и у каждого в руке сверкал обнаженный меч; и подумали они, уж не едет ли вождь сразиться с Факелом Битвы; а Лис молвил:

– Похоже, брат наш по оружию задумал доставить несколько неприятных минут тамошним разбойникам в засаде; и воистину вполне он на это способен.

Так что вышли они из гавани, и отлив неодолимо повлек челн в открытое море, и ветер дул попутный, в сторону Кливленда-у-Моря. Ладья стремительно миновала черные утесы Острова Выкупа, и вскорости хребты скрылись за горизонтом. А вечером следующего дня вдали показалась земля свободных народов, и на закате ладья уткнулась носом в песок рядом с Катками Ворона, и прибывшие сошли на землю, времени зря не теряя. Ни души не оказалось на взморье, ровно так же, как в тот день, когда Халльблит впервые повстречался с Крошкой Лисом. Так в вечерней прохладе двинулись друзья к стану Ворона. Девы шли вместе, рука об руку, по двое; Халльблит вел Заложницу за руку; а Крошка Лис шагал рядом, радуясь и болтая без умолку, и рассказывал спутникам о своих проделках, и лукавстве, и смене обличия.

– Но теперь, – объявил он, – все это осталось позади, на Острове Выкупа; ныне одно только у меня обличие, и ради вас хотелось бы мне, чтобы смотрелось оно попригляднее: и одна только мудрость, та, что живет в моем собственном черепе. Однако может случиться и так, что и она поможет вам как-нибудь. Но эй, ты! – хотя я и твой раб, ну разве не похож я на заморского работорговца, что ведет свое добро на базар?

Все посмеялись его словам, и развеселились, и великая любовь царила промеж них, пока шли они к стану Ворона.

Когда же добрались они до места и вошли во двор, то ни души там не обнаружили, ибо были сумерки, и в окнах пиршественного чертога подрагивало желтое пламя свечей. Тогда сказал Лис:

– Подождите здесь малость; хочу я один войти в зал да поглядеть, на что похож твой народ, о Халльблит.

– Так ступай, – отозвался юноша, – но смотри там, без глупостей, ибо наши люди терпением не отличаются, когда полагают, что перед ними – враг.

– Стало быть, так оно во всем мире водится, что счастливцы упрямы и властны, – отозвался со смехом Крошка Лис. Затем извлек он из ножен меч, и ударил в дверь рукоятью, и распахнулась перед ним дверь, и вошел он, и оказался в великолепном зале, полном народу, где ярко сияли свечи; и вышел он на середину, и все взоры обратились к нему, и многие тотчас же опознали в госте морского разбойника из числа Викингов, и все примолкли, но никто не поднял на пришлеца руку. Тогда сказал Лис:

– Выслушаете ли речь недоброго человека, грабителя и разбойника?

Отозвался вождь с возвышения:

– Слова не причинят нам вреда, воин моря, а ты здесь – один среди многих; потому сила твоя нынче вечером подобна силе новорожденного дитяти. Говори, а после поешь и попей, и уходи от нас с миром.

Молвил Крошка Лис:

– Что сталось с Халльблитом, пригожим юношей из вашего рода, и с Заложницей из клана Розы, его нареченной невестой?

В зале воцарилась мертвая тишина, так что слышно было, как муха пролетит, и проговорил вождь:

– Скорбим и горюем мы об их гибели, и о том, что никто не привез назад их тела, дабы погребли мы их в Полях Отцов.

Тут вскочил человек, сидевший за продольным столом неподалеку от Лиса, и воскликнул:

– Да, люди! Их нет, и сдается нам, что твои негодяи-соплеменники, о чужестранец, похитили их у нас, так что однажды они нам заплатят!

Тут рассмеялся Крошка Лис и молвил:

– Кое-кто сказал бы, что похитить Халльблита все равно что льва, и что в силах он сам о себе позаботиться, хотя ростом мне и уступал.

– Так ты или твоя родня похитили его, о недобрый человек? – отозвался говоривший.

– Да, я его похитил, – подтвердил Лис, – но при помощи хитрости, а не силы.

Тут поднялся в зале великий шум, но вождь закричал с возвышения: "Тише, тише!" – и голоса улеглись, а вождь молвил:

– Уж не хочешь ли ты сказать, что пришел ты сюда собственной головой заплатить за то, что погубил Халльблита и Заложницу?

– Скорее хотелось бы мне спросить, – отозвался Лис, – что дадите вы мне за тела этих двоих?

Отвечал вождь:

– Ладья, полная золота, не оказалась бы чрезмерной наградой, проживи ты чуть дольше.

Молвил Крошка Лис:

– Как бы то ни было, схожу-ка я за помянутыми телами, а уж в смысле награды положусь на великодушие Воронов.

Тут развернулся он к выходу, но ло! – в дверях уже стоял Халльблит, держа за руку Заложницу; и многие их увидели, ибо двери были широки. А они вошли и встали рядом с Крошкой Лисом, и все в зале повскакивали на ноги и закричали от радости. Когда же шум поутих, воскликнул Крошка Лис:

– О вождь и вы, люди, если ладья золота – невеликое вознаграждение за то, чтобы вернуть мертвые тела ваших друзей на родную землю, какую награду получит тот, кто привез назад тела их и души?

– Пусть сам он выберет себе награду, – постановил вождь. И все сидящие в зале согласились с его решением.

Тогда сказал Крошка Лис:

– Тогда вот что я выбираю: чтобы вы приняли меня в свой клан перед старейшинами былых времен.

Все закричали, что мудрый и мужественный выбор сделал гость, а Халльблит прибавил:

– Прошу вас исполнить его просьбу; и еще узнайте, что он и без того – брат мой по оружию, ибо обменялись мы обетами побратимства.

Тогда воскликнул вождь:

– О странники из-за моря, идите сюда, и сядьте промеж нас, и развеселитесь наконец!

И все поднялись на возвышение: Халльблит и Заложница, и Крошка Лис, и шестеро девушек с ними. А поскольку завечерело не так давно, ужин людей Ворона превратился в свадебный пир Халльблита и Заложницы, и в ту же самую ночь женой вошла она в дом Ворона, чтобы родить клану лучших воинов и прекраснейших женщин.

А на следующий день привели они Крошку Лиса на место схода кланов, чтобы предстал он перед старейшинами и стал сыном рода; и так поступили они по слову Халльблита, и еще потому, что поверили его рассказу о Сверкающей Равнине и о Полях Бессмертия. Четыре девы стали сестрами клана, а двух других с честью отослали домой к их собственному народу.

О Крошке Лисе говорится, что вскорости позабыл он и утратил всю премудрость, усвоенную от древних, как живых, так и мертвых, и стал таким, как прочие люди, а вовсе не чародеем. Однако же отличался он исключительной доблестью и силой, и неизменно сопровождал Халльблита повсюду, и вдвоем свершили они немало подвигов, о которых памяти не сохранилось, однако ни эти двое, ни другие люди Ворона более не попадали на Сверкающую Равнину и ничего не слышали о ее обитателях.