Глава I. О городе, его жителях и соседях

Давным-давно среди гор и холмов, с которых водопадами стекают водяные потоки, в одной прекрасной долине стоял небольшой городок. Почти отовсюду долина эта, или Дол, была окружена отвесными скалами. На востоке она постепенно сужалась, пока не оставался лишь узкий проход, через который по камням в неё вбегала река. Там береговые холмы были немного ниже, чем в остальных местах, хотя так же, как и везде, их склоны уходили обрывами вниз. Ближе к истоку, и особенно на северном берегу реки, холмы становились всё выше, чуть дальше от берега опять понижались, а затем превращались в настоящие горы, покрытые сосновыми лесами и изрезанные глубокими ущельями. Горы высились, становясь всё круче, пока, наконец, и лес не исчезал на той высоте, где среди голых скал простираются лишь снежные поля да замёрзшие реки. Но это было уже далеко от Дола, и река брала начало не в заснеженных полях и ледниках горных вершин – её чистые воды рождались в источниках, затерявшихся в горных пустошах.

Край долины у самого прохода в скалах был завален множеством камней, принесённых рекой, но ниже ложе было ровнее, на нём поднимались лишь невысокие, поросшие травой холмы. Вскоре исчезали и они, и взору открывалась прекрасная плодородная равнина, со всех сторон окружённая горами, кроме того места с востока, где в неё вбегала река, да ещё того устья на западе, где та же река вытекала в лежавшую ниже равнину, впадая в другую широкую реку.

Примерно десять миль (если мерить в милях) насчитывалось от края долины, где река прорывалась сквозь скалы, до её устья на западе, где те же скалы, вначале приближаясь к берегам реки, вскоре расступались. Там глазам представала широкая равнина, как предстаёт море взору морехода, выводящего корабль из устья реки.

В этой горной долине, кроме пересекавшей её реки, названной местными жителями Бурной, были и другие источники. Ближе к восточному проходу, среди беспорядочно разбросанных скал, лежало глубокое горное озеро, площадью около двух акров. Под его водами било множество холодных ключей. Из него вытекал ручей, где-то среди зелёных холмов впадавший в Бурную. Чёрные воды озера, внушая всем ужас – ведь никто не знал, что скрывается под ними, – зыбились прямо под скалами, ограждавшими долину. Водилась в озере только отвратительная черная рыба, напоминавшая форель. Ловить её, удочкой или сетью, не решался ни один человек. Озеро это прозвали Озером Смерти.

Долина была богата водой: с холмов, особенно на юге, стекали ручейки, которые, соединяясь в более крупные потоки, впадали в реку Бурную. Одни из них, пенясь, выбивались из-под скал, другие, с трудом проложив себе прямой путь через холмы, обрушивались в долину. Где-то посередине долины протекал и поток побольше других. Бравший начало в северных холмах, где почва была более мягкой, он проложил себе довольно широкое русло. Жители тех мест ещё расширили его и проторили неплохую дорогу вдоль его западного берега. Надо сказать, что в Дол не было иных путей, кроме узкого прохода вдоль русла Бурной на востоке и более широкого на западе, да ещё одного, о котором речь впереди. Через горы же отваживались переходить лишь горные козы да некоторые смельчаки, хорошо лазающие по скалам.

Этот поток посередине долины назывался Потоком Дикого Озера, а дорога, что шла вдоль него, – Дорогой Дикого Озера. Северным своим краем она упиралась в лес, что простирался от скал, окаймлявших долину, до поросших соснами высоких холмов на северо-востоке и до равнины на юго-западе.

После того как Река Бурная проходила каменистый участок, она сворачивала с прямого пути и текла почти до самых южных скал, где устремлялась на север, чуть ли не в обратном направлении. Новый крутой поворот русла, при котором река описывала почти две трети окружности, уводил течение на запад, где, близ северных утёсов, Бурная вытекала из долины. Вторым своим поворотом река огибала небольшой холмистый участок. Там и стоял маленький город, о котором пойдёт речь.

Жители города расширили и углубили русло реки в месте изгиба, навели мосты, а на оставшемся небольшом участке суши построили крепкую, хотя и небольшую стену с воротами посередине. По бокам от ворот возвышались башни, а на расстоянии броска камня высился утёс. В нём вытесали лестницу и на вершине из больших камней соорудили Крепостную Башню на случай, если из-за холмов покажется враг. Крепость эта была очень древней, и всё поселение называлось по ней – Город-у-Крепости, как и вся долина – Долиной Крепости.

Протекая мимо городка, Бурная приближалась к северным скалам. Между рекой и скалами простиралась рукотворная пустошь, и река здесь вновь служила хорошим защитным рубежом: течение в этом месте было медленным, русло глубоким, а между рекой и утёсами ничего не было, кроме той дороги, о которой уже говорилось. Если эту дорогу перегородить, а сделать это было легко, никто бы не прошёл по ней незамеченным. Называлась она Портовой Дорогой. Река Бурная долго текла вдоль северных скал, а затем, посередине долины, её широкий поток начинал петлять, и так до самого западного края. Портовая Дорога же тянулась вдоль скал, до того места, где начинали попадаться ущелья да осыпи. По ней можно было дойти и до того большого ущелья, по которому бежал Поток Дикого Озера (по его правому берегу шла Дорога Дикого Озера). Портовая Дорога пересекала их и, наконец, выходила из Дола на низинные земли.

Дорога вдоль ущелья была узкой и кривой. Она уводила путников в лес и, поднимаясь, оставляла Поток Дикого Озера внизу, на востоке. Через лес дорога шла прямо на север, поднимаясь всё выше и выше, но не по ущелью, а прямо по горам. Лес в этих местах был густым, деревья в нём росли самые разные, но по большей части дуб и ясень, сквозь листья которых проходило много солнечного света, так что всё здесь заросло падубом, ежевикой, шиповником и другими кустарниками да молодью, пробраться через них, не расчистив себе прежде дорогу, было невозможно. Но до того как продолжить рассказ о Дороге Дикого Озера, следует упомянуть, что в том месте, где Портовая Дорога подходила к восточному склону ущелья, образованному Потоком Дикого Озера, один выступ (с него хорошо просматривалась вся долина) был очищен от деревьев. Там, в большом кольце стоячих камней с возвышавшимся посередине Курганом Судей и Алтарём Богов перед ним, жители Дола проводили народные собрания. Как сами жители Дола, так и другой народ, о котором вскоре пойдёт речь, почитали это место священным.

Когда Дорога Дикого Озера отходила мили на три от Холма народного собрания, деревья начинали редеть, и вскоре путник оказывался на поляне, перед деревянными хижинами. Народ, живший там, не был ни богатым, ни могучим, зато мужи этого народа были выше и крепче других, правда, насчитывалось их совсем немного. Они не выдавали своих дочерей за жителей долины и не брали в жёны их девушек, хотя и считались отчасти родственными народу Дола. Собственно, жители тех мест не могли себя снабдить всем нужным для жизни и зависели от жителей Дола, как слуги от своих хозяев. Среди высоких деревьев нельзя было выращивать хлеб, а из домашнего скота в этой деревне разводили лишь коз и ослов, да и тех было немного. Жившие здесь люди промышляли охотой и торговлей углем, и это удавалось им лучше всего на свете. Кроме того, все они были меткими лучниками. Жители Леса доставляли в Дол уголь, копчёную дичь и пушнину, а в обмен получали зерно, вино, оружие и одежду. Жители Дола продавали гостям всё необходимое задёшево, как продают своим, пусть и далёким родственникам товар, в котором нет недостатка. Жители Леса, все, без исключения, были верными товарищами и отличались недюжинной силой. Говорили они мало, но с теми, кто нуждался в них, отбрасывали свою обычную грубоватую угрюмость. Они были смуглы, но светловолосы, с красивым разрезом глаз, а щёки их никогда не бывали румяными. Женщин этого народа нельзя было назвать красавицами, ведь работали они не меньше мужчин, а может, даже и больше. Считалось, что люди эти лучше других умеют предрекать будущее. И в самом деле, многие из них знали заклинания и колдовские песни и помнили древние легенды, просьба пересказать которые могла сделать их говорливее обычного. В этой деревне хорошо знали и руны. Их искусно вырезали на деревянной посуде, на посохах, притолоках и стропилах, на кроватях, ножках и других подобных предметах. Долгой зимой, когда крыши домов и ветви деревьев заваливало снегом, когда в лесных чащах завывал ветер, от которого стучали сучья, гнувшиеся под тяжестью снежных шапок, когда все звери и люди прятались в своих убежищах, – долгие часы просиживали жители Лесной деревни у очага с ножом или стамеской в руке, зажав доску коленями и положив рядом точильный камень, слушая рассказы о былых временах, о тех днях, когда знамя их развевалось во всех концах мира. Этими вечерами на прочном дереве появлялись цветы, листья, орнамент и силуэты воинов, женщин и диких зверей.

Исконное название этого народа теперь забылось, и людей этих называли просто жителями Леса, а их поселение – Лесной деревней. Но так или иначе, кем бы они ни были и как бы много или мало ни было у них золота, друзья любили их, а враги боялись.

К северу от Лесной деревни, где местные жители рубили деревья, лес редел. Но Дорога Дикого Озера туда не вела, она сворачивала на запад и шла лесом мили четыре, всё время вниз, по нижним склонам первой цепи холмов. Затем деревья расступались, лес заканчивался, и дорога проходила по невысоким холмам, разделённым кривыми низинами. Деревья здесь встречались редко, по большей части торчал лишь терновник да кривые низкорослые дубы клонились к земле под западным ветром. Иногда попадался тис, а иногда склоны покрывал низенький самшит, и повсюду рос можжевельник. Здесь начинались земли пастушьего народа, дружественного жителям Дола и Леса. У них не было ни защищённого города, ни обычной деревеньки – люди жили там, где легко находили воду и укрытие. И всё же своя твердыня имелась и у них: посредине их земель, на вершине одного из холмов, у подножия которого петлял заросший ивняком ручей, находилось земляное укрепление. Стены его, высокие и гладкие, заходили одна за другую, поэтому пройти в него можно было только по коридору, образованному ими. Внутри имелся глубокий колодец, что облегчало защиту. В случае войны пастуший народ загонял туда свои стада, ведь захватить такое укрепление могло только очень большое войско. Называлось это место Зелёной Крепостью.

Пастухи были сильными и высокими, как и жители Леса, ведь они находились в отдалённом родстве друг с другом. И те, и другие потемнели под солнечными лучами, вот только пастухи отличались большей словоохотливостью, чем их соседи, но, впрочем, болтунами не были. Они хорошо знали все древние легенды (в том числе и от сказителей лесного народа), но плохо разбирались в колдовстве, и если оно требовалось, всегда посылали за жителями Леса. Зато они славились крепким здоровьем и долголетием, ведь жили на чистом свежем воздухе, всегда, даже зимой, носили лёгкую одежду и никогда не унывали. Пастухи могли родниться как с жителями Леса, так и с жителями Дола. Хлеб они не выращивали, только зелень, и большую часть продуктов получали из Дола. Летом они гнали туда, на сочную траву, своих коров, ведь в их собственных землях почти не было воды, разве что у стен Зелёной Крепости. Свиней пастухи не разводили, зато овец у них было великое множество, и в мясе и шерсти пастухи не испытывали недостатка. Среди них не было таких искусных ткачей, как у жителей Леса, и их женщины не просиживали целыми днями у ткацкого станка, но и не чурались веретена. В целом, пастухи были весёлыми людьми, и в Доле их любили. Они быстро гневались и в гневе могли наговорить лишнего, но так же быстро и отходили. Пастушьи постройки и поселения (которых было весьма мало) не могли пробудить в госте любопытства – их украшали только работы, выполненные жителями Леса. Эти последние, когда гостили у своих соседей, проводили много времени задрав голову к стропилам, что-то высчитывая, размечая и приколачивая. При этом они ни на один вопрос не давали ответа длиннее «да» или «нет» и желали только одного – чтобы светлые часы дня, пригодные для работы, длились подольше. К описанию пастухов можно добавить, что они носили одежду из светлой или тёмной некрашеной шерсти, а яркие цвета были у них не в ходу.

Холмы продолжались и за землями пастушьего народа, но их почти никто не населял. За холмами жил народ, с которым пастухи в родстве не состояли, а иногда даже враждовали. Впрочем, постоянной вражды между ними тоже не было, и каждый раз после сражений наступал мир – за пролитую кровь платили должный выкуп, и война не длилась долго. Жители Дола и Леса лишь изредка принимали участие в этих сражениях.

Теперь, после того, как мы поведали обо всех родственных жителям Дола народах, с которыми их связывала дружба, надлежит поведать об их главном поселении – о Городе-у-Крепости. Как уже говорилось, он находился в верхнем конце долины, где петлявшая Река Бурная, изгибаясь, почти образовывала остров и вместе со стенами и башнями надёжно защищала горожан. Там, где Поток Дикого Озера впадал в Реку Бурную, было самое широкое место долины: более девяти фарлонгов. В районе же города долина была намного у́же, а между городской стеной и потоком насчитывалось лишь пятьдесят акров в форме головки эфеса. Там и стоял город. Его дома принадлежали разным родам, а между домами были разбиты сады. Улиц не было, разве что от ворот с их башнями к мосту через реку вела широкая дорога. Мост, также как и ворота, охраняли две башни, построенные со стороны города.

Дома были разными: и большими, и маленькими, по желанию тех, кто в них жил. Некоторые из них построили уже давно, но только два здания в городе были действительно древними. Некоторые, наоборот, возвели лишь недавно, но таких было мало. Клали их из камня, и клали искусно, пространство вокруг дверей украшали тщательно выполненной резьбой: орнамент, звериные и людские фигуры, – иногда такая резьба покрывала весь фасад. Как жители Леса были мастерами в деле вырезания ножом и стамеской по дубовому брусу, так и жители Дола мастерски обрабатывали тёсаный камень киянкой и долотом, и такая работа для них была только в радость. В каждом доме были общий зал и верхняя комната, в зале имелись складные кровати, по одну его сторону или по обе, также к нему примыкало нечто вроде кухни, да была ещё кладовая с внешней стороны дома – всё это располагалось очень удобно. Во всех домах жило много людей – и родичи, и те, кого приняли в род.

Ближе к городским воротам, у дороги, стоял самый большой из домов, он же считался одним из двух самых старых. Фасад его был обращён на восток, косяки и притолоку испещрял орнамент из переплетающихся стеблей, превосходивший сложностью те, что украшали другие городские здания. Над дверью, на камнях стены, было вырезано изображение воина с широким лицом: воин улыбался, но при взгляде на него становилось жутко. В руках он держал стрелу, прилаженную к тетиве, а вкруг его головы светилось кольцо, составленное как будто бы из солнечных лучей. В ногах у воина лежал дракон – он выползал из цветочного орнамента, окружавшего входную дверь, и хвост его оставался вплетённым в этот орнамент. Изображение головы воина, окружённой кольцом из лучей, многократно повторялось как внутри, так и снаружи здания, но нигде больше во всей долине нельзя было его встретить. Этот дом принадлежал роду Лика, и о нём многое можно рассказать, но сперва поведаем о том, как протекала в Доле жизнь.

В городе не было ни зала народного собрания, ни ратуши, ни церкви, какие бывают сейчас. Торговые шатры ставили повсюду, но по большей части торговали на широкой дороге между воротами и мостом. Мелкие споры горожан решали Старейшина и Стражи, собиравшиеся на поляне за воротами. Крупные же дела, такие как убийство и кровная месть, объявление войны и мира или выборы Старейшины и Стражей, оставляли народному собранию. Оно проводилось в том месте, о котором уже велась речь, в Кольце Судьбы у Алтаря Богов. Не только жители Дола, но и народ пастухов, и жители Леса собирались там, чтобы в надлежащем порядке выступить с достойными речами. Там проводились выборы и приносились жертвы богам – в благодарность за урожайный год и в память о предках. В середине зимы горожане пировали, переходя из дома в дом, – они праздновали зимнее солнцестояние*. На этих пирах многие кубки осушались в память о предках и о тех днях, когда мир жителей Дола не ограничивался одной долиной и знамёна их развивались над дальними землями.

Жители Дола селились не только в городе, защищённом стеной и рекой. Их поселения стояли везде, где находилось подходящее для жизни место. Постройки эти ничем не отличались от городских. Многие из них были обнесены оградой, чтобы их владельцы могли при случае обороняться.

Пышные сады долины были прекрасны, но главным её украшением считались рощи сладкого каштана. Его плоды приносили местным жителям хороший доход. К югу от Реки Бурной, ближе к западному выходу из долины, росли тисы – древние, высокие деревья. Жители Дола, слывшие искусными лучниками, делали луки из его древесины.

Земля долины давала хорошие урожаи пшеницы и ржи, особенно плодородным считался западный её край. В Доле росли и яблони, и груши, и вишни, и сливы – некоторые вдоль полей, другие в садах, принадлежавших горожанам или иным жителям Дола. На освещённых солнцем склонах северных гор были разбиты виноградники, и жители долины не знали недостатка в белом и красном вине.

В Доле разводили домашних животных, по большей части, свиней. Овец почти не было, ведь ими занимался дружественный народ пастухов. Лошадей во всей долине насчитывалось лишь несколько – жители Дола привыкли ходить пешком. Если же надо было взять с собой беременную женщину, детей или дряхлого старика, то вывозили подводу, запрягали в неё быков и неторопливо ехали туда, куда требовалось. Эти быки были крупными и тучными, намного крупнее тех, что разводили пастухи с холмов. Быки Дола были либо мышастой масти, либо белые с чёрными громадными рогами, чёрной кисточкой на хвосте и чёрными кончиками ушей. Жители долины держали и ослов с мулами для переходов по горным перевалам на востоке; разводили они и гусей, и кур, столько, сколько требовалось. Были у них и собаки, и много: с серовато-коричневой шерстью и с острыми носами на вытянутой морде, большие, лохматые охотничьи псы, способные вступить в схватку даже с волком.

Жители Дола занимались и ремёслами. Они прекрасно ткали, искусно окрашивая шерсть и лён в яркие цвета. Торговцы с равнины по разумной цене продавали им для этого синиль и марену*, растения же для зелёной краски можно было найти и в самой долине. Жители Дола были искусными кузнецами. В песке Реки Бурной иногда встречалось золото, а медь и олово привозили с восточных гор. Серебра было мало, а железо и вовсе приходилось покупать у торговцев с равнины. Торговцы эти приходили в долину дважды в год: весной и поздней осенью, прежде чем выпадет снег. За их товары жители Дола платили куделью или пряденой шерстью, а также хорошей тканью, мехами вина, молодняком скота – бычками и тёлочками, коваными медными чашами или золотом и серебром на вес (чеканных монет у них не было). Принимали торговцев всегда хорошо, в том числе и потому, что каждый раз они привозили с собой рассказы о равнине, о её городах, о войнах, о падении королей и вождей и о счастье полководцев.

Так жили люди Дола. Всего у них было в достатке, хотя и по-простому, без излишеств. Они много работали, а утомившись, отдыхали от труда, пировали и веселились. Их никогда не тяготили мысли о грядущих днях, и никогда с ними не происходило ничего, о чём бы им хотелось забыть. Они не стыдились своей жизни и не боялись смерти.

Дол был прекрасным, чудесным местом, и его обитатели считали свою долину настоящим земным раем. Они, прекрасно сложенные, с лёгким, радостным сердцем, гордо ступали по цветущим берегам речек и ручьёв, журчащих под зелёными ветвями.

 

Глава II. О Божественноликом и его роде

Вот о чём повествует предание: однажды под вечер, поздней осенью, когда стояла безветренная солнечная погода, из лесу, прямо у Холма народных собраний, вышел человек. Он сел у подножия кургана, бросив перед собой тушку косули, только что убитой в чаще. Этому человеку, одетому в котту* из тёмной овечьей шерсти и шоссы* той же материи, подвязанные белыми кожаными ремешками, было двадцать три года от роду. На поясе у него висели маленький топорик и короткий меч в изящных ножнах и с не менее изящной позолоченной рукоятью. За спиной у юноши висел колчан, в руке он держал лук со снятой тетивой. Юноша был высоким, прекрасно сложенным, сильным и пригожим. Его светлая кожа изрядно загорела, щёки покрывал румянец. Лицо украшала маленькая острая бородка. Светлые вьющиеся волосы были коротко острижены, но кто угодно заметил бы, что они очень густые. Голову юноши не покрывали ни шляпа, ни капюшон, лишь украшала повязка из золотых бусин.

Присев и оглядев довольным взглядом долину, юноша опустил глаза вниз. Он смотрел на траву у своих ног, словно желая лучше запомнить прекрасный вид, только что представший пред ним. Солнце висело низко, его косые лучи золотили долину, освещая посеревшие с наступлением осени каштаны и чёрные ветвистые вязы. Вода Реки Бурной искрилась. Внизу, на лугу, медленно продвигаясь вдоль потока, паслись длиннорогие мышастые коровы. Среди коров легко и проворно прыгала пастушья собака. В том месте, где река делала крутой поворот, юноша увидел маленький алый мерцающий огонёк. Над ним, путаясь в ветвях ив, висела тонкая пелена дыма. Рядом он заметил с десяток людей: кто-то сидел, кто-то стоял, кто-то расхаживал взад-вперёд, но никто не отходил далеко от группы. Четверо были одеты в короткие тёмные платья, один из них держал в руке копьё, сверкавшее на солнце. Другие были в длинных ярких одеждах. Красные, голубые, зелёные и жёлтые цвета ткани указывали на то, что их обладательницы – женщины. Не успел юноша оторвать от них взгляд, как те, кто сидел, поднялись, а те, кто расхаживал, подошли ближе к костру. Они взялись за руки и начали танцевать на траве. Ещё один человек с собакой подошёл к танцующим; и он сам, и собака принялись бегать вокруг и между фигурами людей. Чудилось, что танцуют искусно смастерённые куколки: так чётко их было видно и такими маленькими они казались.

Юноша какое-то время сидел, улыбаясь, а затем поднялся, взвалил на плечо свою добычу и пошёл вниз, в сторону Дороги Дикого Озера. Вскоре он уже был в долине. Он широко шагал по Портовой Дороге под склонами серых северных скал, позолоченных последними лучами заходящего солнца, уже через минуту-другую грозящего скрыться за западным горизонтом. Юноша шёл быстро, напевая про себя обрывки старых песен. Никто его не нагонял, зато сам он иногда обгонял тех, кто в одиночестве или группами направлялся в сторону города. Мужчины и старики, жёны и девушки возвращались домой с полей и пастбищ или шли в гости. Один-два путника прошли ему навстречу. Все они дружелюбно приветствовали юношу. Он отвечал им тем же, но не останавливался поговорить ни с кем из них, словно торопился куда-то.

Уже смерклось, когда юноша прошёл через городские ворота. Оттуда он сразу направился к дому, принадлежавшему роду Лика, и, не задерживаясь у входа, вошёл внутрь, как человек, пришедший в свой собственный дом.

Зал, куда вошёл юноша, был длинным и узким, потолок его располагался не очень высоко. Внутри было уже почти темно. Но вошедший хорошо знал это место, и всполохов пламени, изредка вырывавшихся из-под золы в очаге, что стоял под навесом посередине зала, ему было достаточно, чтобы разглядеть трёх человек. Казалось, он предполагал увидеть здесь именно их, да и они ждали его прихода и знали его поступь.

Юноша положил свою добычу на пол и радостным голосом воскликнул:

– Привет, Прожора! Неужели все ушли, чтобы успеть поспать на природе, пока не наступила зима, и оставили дом без света, словно пещеру? Подойди сюда! Или ты тоже спишь?

С другой стороны очага раздался голос:

– Да, господин, я спал и видел сны, и мне приснился горшок с мясом да лежащий на столе пирог. Вот увидишь, мой сон сбудется, а это выгодно и тебе.

Другой голос произнёс:

– Прожора уже получил часть из того, что ему приснилось, если верна поговорка о поварах. Пока тебя не было, он поступил как пёс Рейфа, когда его хозяин убежал, испугавшись подстреленного зайца.

Говоривший засмеялся, а с ним и Прожора, и третий из тех, кто был дома. Засмеялся и юноша, а затем он произнёс:

– Вот, я принёс оленину по просьбе моего родича. Но, как вы видите, я пришёл слишком поздно. И всё же возьми тушу, Прожора. Когда мой отец вернётся из кузницы?

Прожора ответил:

– Господин занят изготовлением священного меча для праздника солнцестояния и не покинет кузницы, пока не покончит с работой. Впрочем, он будет здесь уже скоро. Он посылал к нам сказать, чтобы мы побыстрее приготовили чего-нибудь на ужин.

Молодой человек спросил:

– Где же ты нашёл в Доле господ, Прожора, что постоянно мне ими в глаза тычешь?

– Сын Старейшины, – обратился к нему Прожора, – ты называешь меня Прожорой, хотя это не моё имя, так почему же мне не называть тебя господином, хотя у тебя и нет такого звания? Я привык к этому обращению. Но вот идёт мой товарищ по котелку, а с ним женщины и дети. Сядь-ка у очага, чтобы не мешаться под ногами, а я принесу тебе воду – омоешь руки.

Юноша сел, а Прожора поднял тушу и направился к одной из дверей в дальнем конце зала. Но ещё прежде, чем он успел открыть её, в дом ввалилась шумная толпа мужчин, женщин и мальчишек с собаками. Некоторые из людей несли большие восковые свечи, другие – чаши, миски и подносы, третьи втаскивали столы.

Юноша, моргая от внезапного потока света, озарившего тёмный зал, молча улыбался. Убранство отцовского дома было хорошо знакомо ему, и юноше не нужно было смотреть по сторонам, чтобы вспомнить, что где находится, и всё же сегодня он с удовольствием разглядывал зал, наполненный предпраздничной суетой, – таким тяжёлым грузом лежали на его сердце воспоминания о лесе, в котором он бродил весь день. Одна из вошедших девушек подбросила в тлеющий очаг угля и помешала, пока не появилось пламя. Оно вместе с восковыми свечами, поставленными на возвышение в конце зала, освещало каждый его уголок. Зал, как уже говорилось, был длинным и узким, с невысоким каменным аркадным перекрытием. Окна, выходившие на улицу, поднимались чуть ли не до самого потолка. Напротив, в арочных нишах, располагались складные кровати. Стены были из голого камня, но на время пиршеств их обычно завешивали шпалерами. Для этого по всем стенам прибили крючки (на некоторых из них висели орудия труда и оружие). На возвышении, за столом, были воткнуты дубовые ветви (их листья уже побурели от первых заморозков). На торцовой стене выше крючков для шпалер виднелись самые разные изображения и узоры из переплетающихся стеблей. Там, на тёсаном камне, был высечен воин с кольцом лучей вкруг головы, тот самый, что украшал внешнюю стену дома. Воин поражал дракона. Здесь, внутри дома, это изображение расписали яркими красками, а лучи, похожие на солнечные, сделали из чеканного золота. Две двери в противоположном конце зала вели в кладовки, на кухню и в другие внешние пристройки. Над этими дверями располагалась верхняя комната, поддерживаемая каменными столбами. Это была спальня хозяина дома. Входная дверь находилась на полпути между очагом и верхней комнатой.

Юноша, разувшись, наблюдал за тем, как женщины накрывали на стол. Наконец, вернулся Прожора. С ним была старуха с кувшином и тазом. Она омыла юноше ноги, полила воду на руки и затем дала полотенце с расшитыми краями, чтобы утереться.

Только юноша успел умыться, как в зал вошли трое мужчин и одна девушка. Первым из вошедших был парень на пару лет младше его, но так на него похожий, что не оставалось сомнений – они были братьями. Следующим шёл старик с длинной седой бородой, но крепкий и статный. Последним – мужчина средних лет, выше того юноши, что сидел в зале, но чуть ниже того, что только что вошёл в зал. Он вёл за руку девушку. Мужчина был крепким, широкоплечим и стройным, с длинными руками и широкими ладонями. Было приятно смотреть на его благородные черты лица. Нос его был прямым, глаза под широким лбом серыми, несколько редкие волосы придерживались повязкой из золотых бусин, такой же, как и у юношей, его сыновей. Да, это был их отец, хозяин дома.

Звали его Железноликим – он был лучшим из кузнецов-оружейников. Кроме того, он был Старейшиной жителей Дола, ведь его уважали и любили в долине. Его род считался самым благородным здесь, а их дом стоял в городе уже очень долго. Младшего из его сыновей, того, что вошёл в зал вместе с ним, звали Ликородным, а старшего – Божественноликим. До него это имя носили многие великие мужи и смелые ратники этого рода. Зачат он был в большой любви, взращён в надежде, потому и получил имя, которым называли лучших из его предков. Его мать звали Жемчужиной, она была очень красивой женщиной, но сейчас она уже умерла, и жены у Железноликого не было.

Божественноликого любили и родичи, и другие жители Дола. За прекрасные пышные волосы он получил прозвище Златогривый.

Девушка, которую вёл Железноликий, была обручена с Божественноликим, и звали её Наречённой. Заметив в зале юношу, она посмотрела на него с такой любовью, словно влюбилась в него лишь вчера и лишь вчера впервые его увидела. На самом же деле они встречались почти каждый день много лет подряд. Девушка принадлежала к роду, состоявшему лишь в дальнем родстве с родом Лика, и обычно именно оттуда брали себе жён великие мужи этого рода. Девушка была красивой и сильной, из тех, что не остановятся ни перед какими препятствиями. Сердце её было отважным, руки – умелыми, ноги – быстрыми, плавала она ничуть не хуже прочих, а кроме того, стреляла из лука и владела мечом и копьём. Она была добра, отзывчива и ласкова со всеми, даже собаки и коровы доверяли ей и любили её. Её тёмно-рыжие волосы были длинными и густыми. Она обладала большими карими глазами, высоким изящным лбом и тонкими алыми губами. Щёки её не были ни румяными, ни болезненно-бледными, но свежими и бархатистыми. Она была хорошо сложена и высока, но не тонка, как гибкая ивовая ветвь. Говорила она мало, но голос её был нежен и тих, а слова всегда приятны тому, кто её слушал, и если говорить кратко, она была рождена, чтобы стать женой лучшего из мужей.

Теперь надо сказать об именах, что носили мужи из рода Лика, древнего рода вождей. Говорят, в прежние времена на лике идола божества земли, что принадлежал этому роду, была маска чеканного золота. Божеству служил Старейшина народа, возлагая на алтарь золотое кольцо со своего плеча. Когда же он умирал, то на лицо ему надевали маску божества, а затем насыпали над телом курган. Новый Старейшина-жрец отдавал распоряжение выковать божеству новую маску, новый лик. Вот потому-то все члены этого древнего и славного рода, будучи вождями народа, и носили имена, частью которых было слово «лик».

 

Глава III. Разговоры в зале

Божественноликий или, как его иначе прозвали, Златогривый поднялся со своего места и поприветствовал вошедших в зал людей. Они дружелюбно ответили ему. Наречённая поцеловала его в щеку, он вернул поцелуй и, радостно взглянув на неё, взял за руку, чтобы провести на возвышение, куда уже поднялись его отец и старик. Старик тоже был из рода Лика и приходился назва́ным отцом Железноликому и обоим его сыновьям. Звали его Камнеликим. В юности своей он был храбрым ратником, да и сейчас при случае мог бы показать себя. Ум его был ясным, как у мужчины в расцвете лет. Итак, пятеро человек поднялись на возвышение и сели за накрытый стол. Внизу, вдоль зала, были расставлены другие столы, за которыми разместилось ещё пятьдесят мужчин и женщин из рода Лика.

Старейшина поднялся и начертал в воздухе над накрытыми столами знак молота – знак его ремесла и божества. Затем все радостно принялись за еду, в изобилии лежавшую на блюдах. Там был хлеб, и было мясо (хотя и не та оленина, что принёс Златогривый), был лук, и был жареный каштан, собранный в окрестных рощах, были краснобокие яблоки местных садов, мёд урожая этого года, кислая и сладкая мушмула*. В больших позолоченных медных чашах и деревянных кубках, опоясанных и окантованных золотом, разносили по залу хорошее вино с западных холмов.

Когда все наелись и немного выпили, завязался разговор. Златогривый тихо беседовал о чём-то с Наречённой, как могут беседовать только друзья детства. Но отец помешал их разговору:

– Родичи, оленята уже подросли, а мне на праздник Тора приходится есть баранину! А ведь мой сын всю ночь провёл в лесу, охотясь по моей просьбе.

С этими словами Железноликий улыбнулся юноше. Златогривый, покраснев, ответил:

– Родичи, я могу попасть в цель, если вижу её, но как это сделать, если она спряталась или сбежала?

Железноликий рассмеялся:

– Ты что, гостил у жителей Леса? Неужели их женщины красивее наших?

Божественноликий взял руку Наречённой в свою, поцеловал её, приложил к щеке и, повернувшись к отцу, ответил:

– Нет, отец, я не видел жителей Леса и не ходил по тем местам, где они живут. И добавлю – ни разу я не возжелал их женщин. Более того, я принёс домой тучную косулю, но слишком поздно. Когда я отдал её Прожоре, мясо для пиршества было уже готово.

– Ты же знаешь, сын, – весело произнёс Железноликий, – что косуля маловата для таких крупных мужчин, как ты и я. Советую тебе в следующий раз захватить с собой Наречённую. Уж она-то выследит дичь, пока ты будешь спать, и подстрелит её, если ты дашь промах.

Божественноликий улыбнулся, но лоб его был нахмурен:

– Это хорошая идея. Но если ты хочешь услышать правдивую историю, я расскажу её. Эту косулю я подстрелил у самого края леса, близ Холма народного собрания, когда возвращался домой. Я видел оленей в чащах и на полянах, видел кабанов, видел кроликов, но не стрелял по ним. С самого раннего утра, когда я проснулся на хорошо знакомой тебе лесной поляне, я ходил по лесу, не натянув на лук тетивы. Знаешь, я как будто всё искал чего-то, и сам не знаю, чего. Не знаю… Я бродил под чёрными ветвями совершенно один – никого не было ни передо мной, ни рядом со мной, ни за мной. Выйдя вновь на солнечный свет, я увидел нашу прекрасную долину. Моему взору предстало счастливое селение: вечер, люди веселятся. Я сильно опечалился и проклял пустой лес, скрывший от меня дичь. И скажите мне, всё, чего я так желал найти в лесу, разве не ждало меня дома – только протяни руку? Это чудо.

После своего рассказа юноша отпил из чаши, которую Наречённая передала ему, поцеловав перед тем её край. Потом он отставил чашу и продолжил:

– Теперь я в доме своих предков, где меня любят и уважают. Священный очаг искрится передо мной. Та, что принесёт мне детей, сидит возле меня – нежная и добрая, а смелые ребята, которых я однажды поведу в битву, пьют со мной из одной чаши. Но среди всего этого мне кажется, что тёмный холодный лес, населённый дикими зверями да врагами священных божеств, зовёт меня, манит меня к себе. Наш Дол мал, мир же – велик. Пройдёт ночь, наступит новый день, и вновь я буду на ногах.

Юноша уже поднялся было со своего места, но отец, нахмурившись, остановил его:

– Сын, у тебя слишком длинный язык для юнца-недоучки. Не могу понять, о чём ты грезишь, но похоже, в тебе проснулась обычная для юношей тяга к дороге, желание уйти подальше от родителей и пожить похуже, чем раньше. Если так, то послушай моего совета! Вскоре к нам на зимнюю ярмарку прибудут торговцы с Запада. А? Что скажешь? Не хочешь ли отправиться вместе с ними? Посмотришь на равнину и её города, займёшься торговлей с их жителями… Для них ты будешь всего лишь кошелём с парой кусков золота, или копьём в отряде наёмников на поле сражения, или луком на стене города. Там ты научишься тому, что стоит узнать будущему вождю. Это будут хорошие знания, как бы тяжело ни складывалось учение. Я и сам был в тех краях: сильно желая в юности взглянуть на мир по ту сторону гор, я отправился в путь – и насытился плодами своих желаний, и они оказались горькими. Но всё это прошло, а я ещё жив и, пожалуй, возмужал, выдержав все эти испытания. Видимо, и тебя ожидает та же судьба, сын, так что иди, ежели хочешь. Иди с моим благословением, с золотом, товарами, подводами и воинами.

– Нет, отец, – возразил Божественноликий. – Благодарю тебя, ты дал хороший совет. Но я не пойду. Я не хочу видеть равнину с её городами. Я люблю наш Дол и всё, что в нём. Здесь я буду жить, и здесь я умру.

Юноша задумался. Наречённая смотрела на него взволнованно, но молча. На сердце у неё защемило, словно она предчувствовала что-то, неожиданно вторгшееся в её беззаботную жизнь.

И здесь заговорил старик Камнеликий:

– Златогривый, сын мой, дай-ка и мне сказать кое-что. Возможно, я знаю наш лес лучше прочих, ведь мне были отчислены семьдесят лет жизни. Я понимаю эту блажь – увидеть его, самую его глушь. Знаешь, что я скажу тебе? Это желание временами опутывало сыновей наших вождей, хотя наш нынешний Старейшина, на своё счастье, не познал его. Ведь было время, когда я чувствовал ту же тоску, что и ты, и внял её зову. Слишком долгим был бы мой рассказ, вздумай я поведать тебе обо всём, что приключилось со мной из-за этого, о том, как у меня сердце обливалось кровью. В такую печаль ввергла меня эта тоска, что, кажется, и имя моё должно было бы измениться – не Камнеликий, а Камнесердый, ведь сердце моё чуть было не окаменело от горя. Только любовь к сородичам спасла меня. Так что, сын мой, хорошо бы тебе этой зимой отправиться с торговцами, чтобы увидеть жизнь городов, а потом рассказать о ней всем нам.

Златогривый сердито вскричал:

– Говорю же, названый отец мой, не собираюсь я смотреть на города и на их жителей, всех этих дураков, блудниц и бродяг. Что же до леса и его чудес, мне нечего там делать, разве что охотиться. Так что оставь в покое мои желания. Скажу лишь одно – я исполню волю нашего Старейшины, всё, что мой отец потребует от меня.

– Хорошо, сын, – ответил ему Камнеликий. – Если, конечно, ты исполнишь своё обещание, хотя я очень сильно сомневаюсь в этом. Но пусть будет так, пусть будет так! То, что ты можешь повстречать в лесу, даже и не заходя в самую его глушь, будет серьёзным испытанием и для сильного духом. Там есть кобольды* и лесные существа*, ненавидящие человека. Для них людские стоны, как для нас приятная музыка. В лесу живут неупокоенные души, там блуждают гномы да горные духи. Они торгуют чудесными дарами, способными истребить целые роды, они куют неизбывные проклятья, они побуждают к бесконечным убийствам. И, более того, там живут лесные духи, принимающие облик женщин. Они совращают сердца и тела юношей, наполняя их пустым томлением, которое невозможно удовлетворить до конца. Они издеваются над ними, превращают из мужчин в рабов, чтобы вконец извести. А о скрывающихся в лесу разбойниках и упоминать не буду – ты храбр и владеешь мечом. Не скажу и о тех, кто стал Волком священных мест*, не буду говорить и об убийцах – изгоях и остатках проклятых народов. Для них для всех жизнь человека не ценнее жизни мухи. Самая счастливая судьба ждёт того, кого они сразу же разорвут в клочья, – о, как будет страдать оставшийся в живых после проклятия врагов священных божеств!

Пока старик говорил, хозяин дома неотрывно смотрел на сына. Лицо его слегка помрачнело. Когда же Камнеликий закончил, он проговорил:

– Это слишком длинная и грустная беседа, чтобы на ней закончился такой радостный день, названый отец! Сказитель, не выпьешь ли глоток? А как выпьешь, встань и пусти свою скрипку в пляс, чтобы на устах были лишь добрые слова! Лицо моего родича грустнее, чем лицо девушки, а глаза моего сына блестят от мыслей, что уносят его далеко от нас – в диколесье* на поиски чудес.

С конца скамьи, что стояла вдоль восточной стены дома, поднялся мужчина средних лет, высокий, худощавый, редковолосый, с носом, напоминавшим орлиный клюв. Он протянул руку за чашей, и когда ему передали её, поднял её вверх и вскричал:

– Я пью за то, чтобы удвоилось здоровье Божественноликого и Наречённой, за их любовь и за нашу любовь к ним!

Он отпил, и чаша с вином пошла по залу. Пили все – и мужчины, и женщины, пили с криками и бурной радостью. Когда же круговая чаша вновь вернулась к Сказителю, он поставил её на стол, потянулся к стене за своей спиной, снял висевший там чехол со скрипкой, вытащил из чехла инструмент и начал настраивать. Крики в зале смолкали – собравшиеся готовились слушать. Вскоре Сказитель положил смычок на струны, и те запричитали, а после нежно засмеялись. Они разбудили в душе музыканта песню, и она словно бы сама сорвалась с его губ. Он громко запел.

Сказитель пел так:

Дева отвечала:

На этом песня закончилась, и по всему залу раздались радостные крики. Старик ещё раз поднялся со своего места и возгласил:

– Выпьем чашу в память о герое Дня Девичьей Заставы!

Следует знать, что в исполненной песне рассказывалось об одном народном обычае, существовавшем в память о великом поражении иноплеменников на Портовой Дороге между рекой и утёсами на расстоянии в два фарлонга от городских ворот. За две недели до летнего солнцестояния рано поутру девушки на выданье, надев самые нарядные платья, идут к этому месту. На боку у них висят мечи, в руках они держат копья. На условленном месте дороги девушки остаются до самого вечера, как бы охраняя её. Они играют, поют песни и рассказывают истории о минувших днях. С наступлением вечера приходят юноши и забирают своих невест на Пир Кануна Свадеб.

Пока Сказитель пел, Божественноликий ласково взял Наречённую за руку. Он был счастлив. Она же, краснея и трепеща, вспоминала свадебные пиры, на которых ей доводилось гулять, и милых невест, которых она там видела, и постепенно она забывала свои страхи, и сердце её успокаивалось.

Железноликий время от времени довольно поглядывал на молодых и молча улыбался.

По всему залу говорили о минувших днях. Сердца пирующих ликовали, и все жаждали новых свершений. Но Дол в те годы наслаждался покоем, и о недавнем рассказывать было нечего. Сгустилась и рассеялась ночь, а Златогривый и Наречённая всё говорили друг с другом, лишь временами одаривая нежным словом кого-нибудь другого. Казалось, юноша уже забыл и лес, и его чудеса.

Наконец, Старейшина призвал распить ночную чашу, и после этого все отправились спать.

 

Глава IV. Божественноликий вновь идёт в лес

Ранним утром, едва заалела заря, Божественноликий проснулся, поднялся с постели и в одной рубашке вышел в зал. Он встал у очага, в котором ещё краснели собранные в одну кучу угли, и оглянулся – все спали, окутанные сумраком. Тогда юноша принёс воды, умылся и спешно оделся в свои вчерашние одежды. Правда, вместо колчана с луком он захватил с собой короткое метательное копьё. Не забыл он и кожаную заплечную суму, в которую положил взятые из кладовой хлеб и мясо, а также маленький позолоченный кубок. Всё это он сделал почти бесшумно, так как хотел избежать расспросов, не желая отвечать ни другим, ни, прежде всего, самому себе.

Итак, юноша тихо вышел за дверь, закрытую на простую защёлку – в городе не требовались ни засовы, ни запоры, ни замки. Так же спокойно он вышел и за городские ворота, закрывавшиеся только перед приближением войны. Юноша направился напрямик к Дороге Дикого Озера. Шёл он быстрым шагом, лишь изредка оглядываясь через плечо на восток, чтобы решить, сколько он успеет пройти, прежде чем начнёт светать, да посмотреть, как поднимающееся солнце освещает горные перевалы.

Когда юноша дошёл до того места, где каждое лето проводился праздник Девичей Заставы, солнце взошло уже настолько, что всё вокруг окрасилось в привычные цвета, а ночные тени сгинули. Стояло солнечное утро, слабый восточный ветер разогнал туман и высушил луга, которые, если бы ветра не было, теперь покрывал бы иней – погода выдалась холодная. Златогривый слегка замедлил шаг, и взгляд его скользнул по пыльной дороге, напоминавшей ту, о которой пел Сказитель. Осень стояла очень сухая, и потому даже полоска зелени по краям была такой же истоптанной и пыльной, как сама дорога. Из травы на дорогу выползала длинная плеть переступеня с красными ягодами и чёрными листьями. Прямо посреди дороги лежали две ветви крепкого дуба с большими листьями. Казалось, их только вчера бросили здесь резвившиеся женщины или дети. В глубокой пыли виднелись уходившие в самых разных направлениях следы босых и обутых ног. Божественноликий улыбнулся, проходя мимо этого места, как улыбаются счастливому воспоминанию. Он вообразил себе Наречённую – следующим летом она возглавит шествие к Девичьей Заставе и будет петь первой из всех. Юноша представлял её очень отчётливо: он видел её руки, её тело и даже маленькую полоску на правом запястье, место, где кожа у рукава, защищающего от солнца, становилась белее – ему очень нравилось это место. Он представлял себе ямочку на подбородке девушки, её тёмно-рыжие локоны, вьющиеся на лбу и сверкающие так ярко, словно они сделаны из золотых нитей самим Старейшиной. Прекрасная выходила картина! Юноша уже почти слышал голос девушки. Она звала его. Тоска по ней заставила Божественноликого ускорить шаг. За его спиной всё ярче разгорался утренний свет.

Солнце уже почти показалось из-за горизонта, когда на дороге начали появляться другие путники. Большинство из них шли на полевые работы, а не в город. Первым был житель Леса – высокий и худой, он шагал вслед за своим ослом, тащившим нагруженные углем корзины. Дочь угольщика – девочка семи зим от роду, ехала верхом на осле, сидя между корзин с углем и что-то лепеча про себя этим холодным утром. Ей нравились чистый свет на востоке и мягкая трава широких лугов. Она не часто выходила из-под тени больших деревьев, стеной стоявших вокруг их поселения. Божественноликий, поравнявшись с путниками, весело пожелал им доброго дня. Смуглый угольщик холодно кивнул ему, но не сказал в ответ ни слова. Девочка тоже молча осматривала юношу, пока тот проходил мимо.

Затем послышался грохот колёс телеги, а когда дорога завернула за скалу, юноша увидел подводу с четырьмя запряжёнными в неё коровами мышастого цвета. В подводе лежала молодая женщина, завернувшаяся от холода в меха. Рядом с коровами шёл её красивый и статный муж, житель Дола. Одет он был празднично: на поясе висел добрый меч, голову венчал блестящий стальной шлем, в руке лежало длинное копьё с красно-белым древком, обвитым медными лентами. Он был весел и гордился грузом своей телеги. Женщина ласково улыбалась ему из-под пурпура и меха, но, увидев Златогривого (а в Доле все знали друг друга), она обернула своё усталое, счастливое лицо к нему.

Златогривый поравнялся с телегой. Мужчина остановил медленных животных, а женщина приподнялась с подушек, чтобы поприветствовать путника. Впрочем, поднялась она лишь чуть-чуть, потому что была на сносях. Златогривый знал, к чему шло дело, и почему муж её был празднично одет, телега убрана дубовыми ветвями, а на упряжи развешаны позолоченные колокольчики и медные украшения. Дело в том, что во многих родах вошло в традицию отвозить жену в дом её отца, когда она должна родить первенца. День её возвращения в отчий дом считался большим праздником. Зная это, Златогривый крикнул:

– Приветствую тебя, Каменный Ратник! Сегодня утром сильный ветер – позаботься о своей прекрасной яблоньке! В добрый дом держишь ты свой путь, и сладким будет Наследное Вино этим вечером.

Каменный Ратник широко улыбнулся, а жена его опустила голову и покраснела. Муж произнёс:

– А сам ты, сын Старейшины, будешь сегодня с нами? Ведь твой отец точно придёт на праздник.

– Нет, – ответил Божественноликий. – Я бы очень хотел прийти, но у меня есть дела в другом месте.

– Какие дела? – спросил Каменный Ратник. – Должно быть, ты собираешься провести эту осень в городах?

Божественноликий ответил сухо:

– Нет, не собираюсь, – и уже с дружелюбной улыбкой добавил: – Не все же дороги ведут на равнину, друг.

– По какой же дороге уходишь ты? – спросила женщина.

– По самой желанной, – был ответ.

– И куда же она ведёт? – вновь спросила женщина. – Поторопись, я и так без сил, а любопытство утомит меня ещё больше, и моему мужу это совсем не понравится.

– Не расходуй свои силы, – ответил Божественноликий, – пусть любопытство не томит тебя, ибо ответ на этот вопрос неизвестен даже мне самому. Доброго пути вам и вашему ребёнку!

С этими словами юноша подошёл к телеге, поцеловал женщине руку и с добродушной улыбкой направился дальше. Каменный Ратник крикнул что-то своим коровам, они наклонили головы и потянули телегу. Юноша какое-то время слышал её грохот и позвякивание колокольчиков, а потом лишь позвякивание, уже не заглушённое скрипом осей, грохотом оглобель и шумом колёс, катящихся по дороге, но колокольчики звенели всё тише и тише и, наконец, совсем стихли за спиной у юноши.

Божественноликий подошёл к тому месту, где река поворачивала в сторону от скал, которые здесь были не такими высокими, как везде, из-за частых осыпей, случавшихся в древности. Со временем осыпавшиеся камни покрылись намытой дождями землёй и поросли травой, образовав пологий склон, ведущий к реке. Дорога пересекала это место, поднимаясь над прибрежными лугами и подступая ближе к скалам. Противоположный склон был не столь пологим, а местами становился даже крутым. Когда Божественноликий взобрался наверх, солнце уже поднялось над восточным перевалом, озолотив своими лучами луга. Юноша остановился и оглянулся назад, прикрыв глаза ладонью. В этот момент у него за спиной послышались голоса и женский смех, и Божественноликий увидел стройную, загорелую, темноволосую девушку; она карабкалась по крутому склону, цепляясь руками. Оказавшись наверху, девушка, тяжело дыша, со смехом свалилась на траву у дороги. Не переставая смеяться, она глянула вверх и увидела Златогривого, который, заметив её, остановился. Протянув к нему руки, она беспечно, хотя и немного покраснев, попросила:

– Подойди сюда, юноша, и помоги остальным забраться на холм. Они проиграли мне, а потому должны делать то, что я захочу, – таковы были условия.

Юноша подошёл к ней и поприветствовал, поцеловав её руку (у жителей Дола был такой обычай):

– Здравствуй, Долгополая! Кто там с тобой и куда это вы собрались так рано?

Девушка посмотрела на него (и взгляд этот, казалось, выразил нежность) и медленно ответила:

– Со мной две девушки из дома моего отца, ты знаешь их. Мы втроём направляемся в город, на пир Наследного Вина, что будет сегодня вечером.

Не успела она договорить, как над обрывом показалась её подруга. Божественноликий подошёл к ней и, взяв за руки, помог подняться наверх. Она сразу же рассмеялась. Юноша поприветствовал её так же, как и Долгополую, а затем со смехом повернулся, поджидая третью девушку, которая, услышав их голоса, задержалась. Златогривый вытащил и её, поцеловал ей руки, и она упала на траву рядом с Долгополой, вторая же осталась стоять около юноши. Это была светлая, золотоволосая, очень красивая девушка (а ту, что появилась последней, можно было назвать всего лишь хорошенькой, не лучше остальных обитательниц Дола).

Глядя на девушек, Божественноликий спросил:

– Как же так получилось, девушки, что на вас таким прохладным осенним утром только котты? Где же вы оставили свои плащи и куртки?

На девушках и в самом деле были узкие голубые котты тонкой шерсти, расшитые по подолу золотыми и цветными нитями.

Та девушка, что пришла последней, спросила:

– А что это ты так заботишься о нас, Златогривый, словно наша мама или нянюшка? Так вот – наши плащи висят вон на том терновом кусте, ведь мы бежали на спор. Та, что последней заберётся наверх, должна вновь спуститься туда и принести их, так что теперь это моя работа. Но так как мы встретили тебя, сын Старейшины, то этим займёшься ты.

Юноша весело рассмеялся:

– Нет уж! В сутках только двадцать четыре часа, и если вычесть те, что я трачу на еду, питьё и разговоры с красивыми девушками, то оставшегося времени едва ли хватит на важные дела. Вы, девушки, слишком болтливы, а вот споры ваши просты, и сейчас я, сын Старейшины, разрешу ваш спор: пусть одна из вас принесёт плащи, и это будет Долгополая. Ведь она самая быстрая из вас, а значит, лучше других справится с этим. Согласны ли вы с моим судейским решением? Более мудрого у меня нет.

– Согласны, – ответила ему светловолосая девушка, – но не потому, что ты сын Старейшины, а потому, что ты самый пригожий юноша в Доле и можешь просить нас, бедняжек, о чём захочешь.

Божественноликий зарделся при этих словах, а девушки – та, что говорила, и та, что пришла последней, засмеялись. Одна Долгополая промолчала. Бросив на юношу серьёзный взгляд, она быстро помчалась по склону к плащам. Божественноликий подошёл к обрыву и, взглянув вниз, залюбовался бегущей девушкой. Добравшись до тернового куста, где висели ярко расшитые плащи, она, думая, что её не видно, приложила к губам руки, которые Божественноликий поцеловал несколько минут назад.

Юноша отошёл от края и отвернулся, смутившись увиденным. Стараясь не смотреть на стоявших рядом и насмешливо улыбавшихся девушек, он попрощался с ними и быстро пошёл прочь. Если они и говорили что-то после его ухода, то тихо – он уже не слышал их голосов.

Юноша шёл, и солнечные лучи скользили по выступавшим из крутых склонов камням. Он опять вспомнил Наречённую. Встречи с матерью ещё не рождённого ребёнка и с тремя прекрасными девушками не отвлекли его от мыслей о ней. Она будет его, именно она из всех прочих. По красоте с ней не сравнится ни одна другая девушка. Что бы ни случилось в жизни и что бы ни пришлось ему совершить, он будет с ней, он будет знать о её красоте и доброте больше, чем кто-либо другой. И юноше казалось, что он видит себя проходящим через жизненные испытания вместе с ней.

Теперь юноша шёл быстрым шагом, хотя и сам не понимал, куда так спешит. Он почти не смотрел по сторонам и до самой Дороги Дикого Озера никого не встретил, только видел работавших на лугах людей. Но вот появились первые деревья. Не останавливаясь, Божественноликий повернул на северо-восток, в сторону склонов, идущих к великим горам. Входя под полог леса, юноша произнёс:

– Как странно! Вчера вечером я много думал о лесе и решил не ходить туда, а сегодня утром я совсем не думал о нём, и вот я здесь, среди деревьев, и направляюсь в самую глушь.

Путь сначала был довольно простым, ведь он проходил через буковую рощу без подлеска, и юноша легко шагал между высокими и гладкими серыми стволами. Впрочем, на сердце у него было не так радостно, как в солнечной долине. Очень скоро буковая роща начала редеть и, наконец, превратилась в каменистую равнину, испещрённую оврагами. Здесь уже ничего не росло, если не считать нескольких низких дубов да терновых кустов. Солнце поднялось высоко и ярко освещало эту пустынную землю. В траве прятались кролики, разбегавшиеся при приближении юноши. Временами Божественноликий осторожно обходил камень, на котором, греясь на солнце, лежала гадюка, или спугивал оленя с оленихой – они скачками уносились прочь. Иногда с хрюканьем от него убегало стадо кабанов. Ничего необычного не происходило. Да юноша и не ждал встретить что-то необычное – он знал эту часть леса довольно хорошо, и здесь его ничего не интересовало.

Божественноликий шёл по безлесной пустоши уже около часа или более того. Овраги, наконец, исчезли, и появились редкие деревья: дубы, ясени, грабы – невысокие, окружённые зарослями падуба и тёрна. Земля постепенно поднималась к востоку и северо-востоку. Юноша шёл уверенным шагом, как человек, знающий, куда он идёт. Наконец, вокруг него встала стена из деревьев и кустов, но через некоторое время эта стена расступилась и показалась поляна. Вперёд убегала тропинка, как будто вытоптанная человеком. Но Божественноликий до этого не замечал никаких признаков присутствия в лесу людей. Он уверенно пошёл по тропинке, словно она вела туда, куда ему было нужно. Тропинка почти заросла, но юноша хорошо знал лес и находил её, минуя непроходимые места. Так он и шёл вперёд. Солнце изредка проглядывало сквозь ветви деревьев, смыкавшиеся над головой, и Златогривый видел, что время приближается к полудню. Он уже долго был на ногах, к тому же большую часть пути шёл, не разбирая дороги, да ещё карабкался по склону, временами довольно крутому.

Наконец, тропинка, обогнув особенно густые заросли, привела юношу к маленькой полянке, через которую среди тростника и опавшей листвы бежал лесной ручеёк. Ближе к восточному её краю возвышался холм – юноше показалось, что когда-то на нём стояло жилище, но других признаков присутствия здесь человека не было.

Божественноликий остановился, присев на землю у ручья, чтобы отдохнуть и перекусить. Мысли, что приходили ему в голову, пока он шёл через лес (а их было много – о его роде и имени, об отце и путешествии, которое он мог бы совершить в города Запада, о том, что произойдёт, когда он женится, и о возможной войне, что встревожит эти земли), все они смешались от охватившей его сильной усталости. Юноша положил свою заплечную суму на землю, достал из неё пищу и начал в своё удовольствие есть. Он окунул в ручей позолоченный кубок и сделал пару глотков воды, имевшей сырой, заплесневелый привкус леса. Потом он прилёг на короткую траву холма и сразу же заснул. Спал он недолго, но ему приснился очень длинный сон, в котором смешались и утренние мысли, и события вчерашнего дня, и многое другое, о чём он уже давно забыл, но что сейчас напомнило о себе в этом странном, беспорядочном сне. Всё это явилось ему в виде ярких, но непонятных образов. Как это часто случается во сне, движения юноши были как будто скованными.

Пробуждаясь, Божественноликий улыбнулся чему-то необычному в ускользающем видении и взглянул на небо, предполагая увидеть там признаки приближавшегося вечера, поскольку считал, что спал долго. Небо было затянуто облаками, но юноша, часто бродивший по лесу, определил, где находится солнце, и понял, что после полудня едва ли прошёл час. Ещё немного посидев, чтобы окончательно проснуться, он выпил воды из лесного ручья, а потом вслух спросил самого себя (он сильно желал услышать человеческий голос, пусть даже и свой собственный):

– Что мне следует делать дальше? Куда я направлюсь? Что ещё мне предстоит совершить сегодня? И что мне следует изменить в себе, в том, какой я сейчас?

Но даже произнеся это вслух, он не нашёл ответа на свои вопросы, и снова мысли его вернулись к Наречённой. Он думал о том, какая она милая и добрая, но вскоре вспомнил тех двух девушек, что подшучивали над ним на обочине, и Долгополую, задержавшуюся на склоне и поцеловавшую свои руки, которые прежде поцеловал он. Божественноликий пожалел её, ведь она была красивой и весёлой. Но все эти мысли тоже быстро покинули его, и осталась только мысль о том, что он, как и Долгополая, желает того, чего у него нет. Эта мысль была тяжёлой, юноша нахмурился и сказал самому себе:

– Неужели я стал игрушкой для снов наяву? Лучше вернусь назад или пойду вперёд, но думать больше не буду!

Он собрал свои вещи и пошёл по тропинке, поднимавшейся вверх, к Великим горам. Искать её стало ещё труднее, чем прежде, так что Златогривому приходилось быть очень внимательным.

 

Глава V. Божественноликий встречает горный народ

Божественноликий продолжал медленно, с трудом идти вперёд. Лес долгое время не менялся. Из диких зверей юноше встретились лишь немногие – те, что любили жить в чаще. Дорога шла всё вверх и вверх, хотя иногда встречались ложбинки, после которых вновь начинался крутой подъём. Почти незаметная тропа всё ещё помогала ему обходить густые заросли и упавшие деревья, и юноша шёл, не задерживаясь. Наконец, лес опять поредел, а деревья стали кривыми и как будто уменьшились. День подходил к концу, небо очистилось, и вот наступил прозрачный осенний вечер.

Вскоре лес и вовсе исчез, а склон, который теперь был покрыт только вереском, стал ещё более крутым. Юноша взглянул вдаль. Под ясным небом казалось, что снежные пики находятся гораздо ближе, чем было на самом деле. Заходящее солнце сверкало на их вершинах, выделяя их на фоне тёмно-серого восточного неба. Несколько ниже и ближе этих вершин стояли тёмные скалистые горы, а ещё ниже и ещё ближе – горы, покрытые сосновыми лесами. Но и они стеной возвышались над холмами, по которым он шёл.

Божественноликий немного постоял, а потом обернулся, чтобы осмотреть дорогу, которой пришёл сюда, но дубовый лес, растущий на возвышении, закрывал всё, что было за ним. Точно такой же стеной вставал прежде сосновый лес. На память юноше внезапно пришли те слова, что прошлым вечером сказал Камнеликий, и на какое-то мгновение он поверил, что и в самом деле оказался в ловушке. Но он тут же рассмеялся, сказав себе:

– Я дурак! Это всего лишь из-за того, что я брожу один по тёмному лесу и безлюдной пустоши, а весёлые лица Дола ушли вместе с моими глупыми мыслями о прошлом. Смотрите, вот я – человек из рода Лика, у меня на бедре меч и топор. Если придёт смерть, то она придёт лишь однажды, а если я не боюсь смерти, то что испугает меня? Боги не испытывают ко мне ненависти, и они не причинят мне вреда. Они не злы, а прекрасны.

С этими словами он вновь отправился в путь и вскоре пришёл к неглубокой ложбинке, где вереск сменялся травой. Там росло несколько старых сосен, а между ними лежали большие серые камни. Он прошёл ложбинку и стал карабкаться по новому склону, довольно крутому. Там тоже росли редкие сосны. Наконец, он оказался в настоящем сосновом лесу, хотя и не очень густом. Юноша шёл по нему, весело напевая себе под нос и помахивая копьём. Вскоре он достиг поросшей травой лесной полянки. С трёх сторон её окружали деревья, а с четвёртой поднимался пологий склон, за которым начинались густые заросли. Поляна была с полфарлонга в длину и ширину. Пока юноша пересекал сосновый лес, солнце село, но на полянке всё ещё было светло. Под прикрытием леса на другой её стороне стояла длинная низкая постройка, похожая на те, что строят лесные жители, только более грубая, из нетёсаного дерева. Некоторое время юноша рассматривал её, а потом сказал себе вслух (это вошло у него в привычку):

– Удивительно! Всего-то на расстоянии дня пути от города есть поселение, о котором я ничего не слышал! Возможно, его построил кто-то из жителей Леса, а сейчас ушёл в горы добывать пушнину или искать новые месторождения меди и олова. Что ж, я хотя бы посмотрю, что за люди тут живут. Может быть, они согласятся приютить гостя на ночь. Было бы хорошо поспать под крышей на кровати, плотно поужинав перед этим.

Юноша пошёл вперёд, забыв про лес, который теперь оставался у него по левую руку. Но не успел он пройти и двадцати шагов, как в лесу мелькнуло что-то красное, затем блеснула сталь и из зарослей со свистом вылетело копьё. Оно ударило в копьё Божественноликого чуть ниже наконечника с такой силой, что тот выронил своё. Тут же с громким криком вперёд ринулся воин, одетый в алую котту. В мгновение ока в руке Божественноликого оказался боевой топор, и юноша бросился на противника. Незнакомец быстро сбежал вниз по склону с мечом в руке. Топор и меч скрестились, и вот уже оба воина свалились на траву. Божественноликому почудилось, будто он услышал пронзительный женский крик. Воин подмял под себя юношу, и хотя тот и был силён, но незнакомец был сильнее. Топора Божественноликий уже лишился, а вот у воина ещё оставался его короткий меч. Юноша изо всех сил продолжал борьбу, но противник уже отвёл руку, чтобы поразить его своим мечом. Коленом он придавил Божественноликого к земле, а левой рукой крепко сжимал его правую руку, тогда как левая рука юноши была за спиной прижата к земле. В этот момент юноша услышал (слух его стал острее в предчувствии надвигавшейся смерти) звук приближавшихся шагов и шорох одежды. Что-то тёмное закрыло небо, раздался звук сильного удара, и рослый противник, ослабив хватку, свалился на бок.

Божественноликий вскочил и бросился к топору. Схватив его, он обернулся и оказался лицом к лицу с высокой девушкой, державшей в руке крепкий посох, больше похожий на сук дерева. Она спокойно улыбалась, хотя именно она только что нанесла удар, остановивший меч и спасший шею юноши. Увидев девушку (а она была молодой и красивой), Божественноликий опустил топор и первым прервал молчание:

– Что случилось, милая девушка? Этот человек твой враг? Он обижал тебя? Мне убить его?

Девушка рассмеялась:

– Какое великодушное предложение! Минуту назад этот человек мог бы предложить мне то же самое в отношении тебя!

– Верно, верно, – засмеялся в ответ Златогривый, – но он не предлагал.

– Да, – отвечала ему девушка, – но раз уж ты спросил, то признаюсь, что его смерть коснётся не только его – она принесёт мне печаль. Кроме того, у моего народа не в обычае ломать голову дарителю его же собственным даром. Твой противник – мой брат, о незнакомец, так что, если ты послушаешь меня, то вскоре вы будете ужинать за одним столом. Впрочем, если хочешь, можешь спокойно идти своей дорогой дальше, в лес. Правда, мне бы хотелось, чтобы ты остался у нас на ночь, ведь ты мой должник.

Голос её был звонок и мягок, а последние слова она произнесла уже нежно, подойдя к Златогривому поближе. В этот момент потерявший сознание при ударе воин очнулся, сел и, потирая руками голову, проговорил:

– Какая злая у меня сестра! Видимо, надо всегда надевать шлем, когда она собирается за орехами.

– Нет, – возразила ему сестра, – тебе повезло, что ты был без шлема, иначе мне пришлось бы бить тебя в лицо. Ты груб! Разве есть у нас такой обычай – заколоть кинжалом великородного гостя, прекрасного и добродушного? Подойди же сюда и предоставь ему судить тебя за твой глупый поступок!

Её брат поднялся на ноги и произнёс:

– Что ж, сестра, чем меньше сказано, тем скорее исправишь. Всё-таки остаться с дырявой головой хуже, чем выслушивать женщину, но раз уж ты продырявила мне голову, то могла бы и воздержаться от обидных слов.

Воин подошёл ближе. Это был крупный мужчина крепкого телосложения с тёмно-рыжими волосами, редкой заострённой бородкой и красивым прямым носом. В его больших серых глазах мелькала какая-то свирепая искорка, но злым его никто бы не назвал. На вид ему было около тридцати лет. Одежда его отличалась изяществом: короткая котта из алой материи и из той же ткани капюшон, на левом предплечье виднелось большое золотое кольцо, а на груди, не прикрытой капюшоном, висел золотой торк*.

Его сестра была в коротком платье из синей шерсти, надетом поверх длинного нижнего платья. На ногах у неё были кожаные ботинки.

Рыжий воин подошёл к Божественноликому, взял его за руку и произнёс:

– Я считал тебя врагом, а я не желаю оставлять в живых чересчур много врагов. Но оказалось, что ты друг, и это гораздо лучше. Так что теперь ты вправе судить меня за моё нападение.

Божественноликий рассмеялся:

– Судебное решение уже вынесено: ты свалил меня на землю и получил за то разбитую голову, так что теперь ты никому ничего не должен.

Воин в алом ответил:

– Твой взгляд говорит мне, что ты настоящий мужчина и не нарушишь слово. Что ж, оказалось, врага у нас нет, но есть друг, который, возможно, останется таковым надолго.

Он обнял Божественноликого и поцеловал его, и Божественноликий, обернувшись к сестре воина, спросил:

– Заключён окончательный мир?

Но девушка покачала головой и серьезно ответила:

– Нет, ты слишком красив, чтобы тебя целовать.

Юноша покраснел, как краснел обычно, когда его хвалили женщины, но сердце его предвкушало удовольствия.

Девушка положила руку ему на плечо и произнесла:

– Теперь тебе решать, выбирая между диколесьем и домом. Будешь ли ты этой ночью странником или же нашим гостем?

От её прикосновения юношу охватило какое-то сладостное чувство, которого ранее он не испытывал. Он ответил:

– Я буду твоим гостем, а не незнакомцем.

– Стало быть, пойдём, – взяв его за руку, окончила разговор девушка. Божественноликий едва ли чувствовал землю под своими ногами, когда они втроём направились к дому. Собирались сумерки, и высокие пики на востоке окрасились тем слабым светом, что указывает на восход луны.

 

Глава VI. О Божественноликом и жителях гор, которых он встретил

Не доходя пары шагов до порога, Златогривый вдруг замешкался от дурного предчувствия, которое бывает, когда собираешься сделать что-то и понимаешь, что ещё не поздно отказаться. Новые друзья юноши заметили его нерешительность и переглянулись. Девушка разжала свои пальцы, но юноша всё ещё держал её руку в своей, словно раздумывая. Но затем выражение его лица изменилось, и он спросил таким тоном, словно остановился только для того, чтобы задать этот вопрос:

– Скажи мне, высокий воин, как твоё имя? И ты назови мне своё, милая девушка! Как мы можем беседовать, не зная имён друг друга?

Мужчина в ответ сразу же рассмеялся и сказал:

– Юный вождь считает, что и этот дом принадлежит ему! Нет, молодой человек, я знаю, что у тебя на уме – не стоит стыдиться своей осторожности. Мы больше не причиним тебе вреда – не сомневайся! Теперь о моём имени: то, с которым я родился, ушло; то, что мне дали, – было у меня отобрано; так что теперь, похоже, я сам должен дать себе имя, а в таком случае я буду называться Лесным Хозяином. Впрочем, возможно, ты сам однажды назовёшь меня иначе – Гостем.

Сестра говорившего всё это время серьёзно смотрела на брата, а Божественноликий смотрел на неё. Ему казалось, что девушка становится всё красивее и красивее, и её красота внушала ему благоговейный трепет, словно незнакомка была богиней. Юноше пришло в голову, что этот необычайно сильный воин и эта необычайно красивая девушка не были простыми смертными. Они разговаривали с ним, как родители разговаривают с капризным ребёнком. В какой-то момент мужество покинуло его, и ему захотелось оказаться в безопасности – в родном городе или даже в безлюдном лесу. Но в этот момент девушка повернулась к нему и вновь взяла его за руку. Ласково взглянув на него, она произнесла:

– А меня можешь звать Подругой. Это хорошее имя, ты ещё не раз вспомнишь его.

Юноша опустил глаза и принялся разглядывать руку девушки. Несмотря на сумерки, он увидел, как ладно она сложена. В то же время было заметно, что обладательница этой руки владела ремёслами, какими должна владеть каждая земная женщина. Страх постепенно рассеялся, и сердце юноши наполнило сладостно-горькое чувство. Он взял руку девушки в свою и поцеловал. Она сразу же её отдёрнула, а Божественноликий объяснил:

– Таков обычай в Доле – целовать руки всем женщинам.

Тогда девушка позволила ему исполнить этот обычай, считая, что ничего большего в этом поцелуе нет. Она серьёзно произнесла:

– Значит, ты из Города-у-Крепости. Дай угадаю… Я бы сказала, что твоё имя Божественноликий из рода Лика.

– Так и есть, – признался юноша, – но многие друзья называют меня Златогривым.

– Это хорошее имя, – сказала девушка. – Так мы и будем тебя называть, ведь ты стал нашим другом. А теперь пойдём, Златогривый, наступает ночь. Хоть мы и бедные люди, и живём в этой глуши, но у нас есть и пища, и кров – всё, что требуется голодному и усталому путнику.

С этими словами девушка шагнула вместе с ним за порог дома. Юноше казалось, что она прекраснее и благороднее любой из королев старинных сказаний.

Дом, неприглядный снаружи, внутри показался Божественноликому уютным. Утрамбованную землю, служившую полом, устилали сосновые ветви, поверх которых местами лежали бурые медвежьи шкуры. У возвышения, поперёк зала, стоял стол, а вот вдоль стен столов не было. Златогривый оглядел большие складывающиеся кровати, правда, их было немного. В противоположном конце зала находилась верхняя комната, служившая спальней. Она была завешана тканями, очень искусно украшенными вышивкой. На стенах зала, впрочем, не закрывая их целиком, висели чудесные шпалеры, прекраснее всех, какие когда-либо видел юноша. Он подумал, что, должно быть, их привезли из далёких земель, возможно, из Города Городов. На них были изображены сцены из далёкого прошлого, когда люди жили вместе с богами, гигантами и удивительными существами. На шпалерах часто встречалось изображение волка, и Божественноликий решил, что они рассказывают историю одного великого рода, чьим родовым знаком был волк. Юноша не мог оторвать взгляд от этих прекрасных шпалер и долго стоял пред ними в свете от догоравших в очаге углей. Лесной Хозяин, заметив, что гость пристально разглядывает изображения на шпалерах, встал, подошёл к нему, постоял некоторое время рядом, а затем, ударив правой рукой по рукояти меча, отвернулся и принялся сердито расхаживать взад-вперёд по залу.

Девушка, назвавшаяся Подругой, принесла воды, а пока юноша омывал руки и ноги, налила бокал Приветного вина и выпила за благополучие гостя. Затем она поднесла кубок ему, и смущённому юноше показалось, что он видит перед собой одну из дев Небесного града. Но вскоре девушка покинула зал через дальний вход, а Лесной Хозяин подошёл и сел рядом с Златогривым и завёл беседу о жизни в Доле: о его городах, пастбищах и урожаях, о том, каков характер жителей долины, кто из них добр, а кто зол, кого любят, а кого презирают. Он расспрашивал как человек, живущий в соседней долине, а Златогривый рассказывал всё, что мог, не видя в этих расспросах ничего дурного.

Но это длилось недолго. Дверь отворилась, и в зал вошла миловидная крепкая девушка лет двадцати пяти. На ней была короткополая юбка и охотничья одежда. В руке она держала лук, за её спиной висел колчан. Охотница сняла с плеча суму и вывалила её содержимое к ногам Лесного Хозяина. Там оказалась пара-тройка зайцев да два силка с горными куропатками. На Божественноликого она совсем не обратила внимания.

Лесной Хозяин сказал:

– Это будет на завтра, сегодня обед у нас уже есть.

Златогривый улыбнулся, вспомнив, как вчера вернулся с охоты. Но охотница произнесла:

– Это не моя вина. Она сказала мне о госте только три часа назад.

– Что? – удивился Лесной Хозяин. – Она ждала его?

– Несомненно, – ответила ему девушка, – иначе зачем бы ещё я пошла в лес? Чтобы устать там, как вчера?

– Ладно, ладно, – сказал Лесной Хозяин. – Займись своей ежедневной работой или отдохни. Сейчас мне мясо не нужно! Ты все шутки воспринимаешь всерьёз.

– Как и ты, вождь, – ответила девушка. – Я такая же, как и ты.

– Только у тебя язык длиннее, – заметил хозяин. – Теперь ты можешь отдохнуть, если не потребуется твоя помощь, чтобы приготовить ужин.

Девушка отвернулась, бросив проницательный взгляд на Божественноликого, и вышла через дверь в дальнем конце зала.

К этому времени уже начало темнеть – в зале не было свечей, а огонь в камине еле тлел. Лесной Хозяин теперь сидел молча, размышляя о чём-то, Божественноликий тоже молчал. В голове его беспорядочно крутились мысли, но он чувствовал себя счастливым. И вот дальняя дверь открылась, и в зал с двумя факелами в руках вошла прекрасная хозяйка, за ней следовала охотница, переодевшаяся в синюю котту, последней шла крепкая и прямая старуха. Охотница и старуха несли еду и столовые приборы. Втроём они накрыли на стол, после чего усадили за него Златогривого и Лесного Хозяина. Прекрасная хозяйка и охотница сели с ними, а старуха подбросила в огонь свежего угля, и теперь каждый уголок зала был хорошо освещён. В этот момент открылась входная дверь, и вошли ещё четверо мужчин: великан-старик, державшийся очень прямо, и трое юношей. На всех была грубая одежда из тёмной шерсти, но голову каждого увенчивал шлем, а в руках были копья, на поясе же висели длинные мечи. Они казались бравыми воинами, готовыми к бою. Один из юношей бросил у дверей тушу длиннорогого горного барана, и все вошедшие проследовали во внешнюю пристройку, откуда вернулись уже в свежей одежде и без оружия. Лесной Хозяин по-дружески им кивнул, и вновь прибывшие сели за стол, приветствуя Божественноликого простым кивком головы.

Старуха спросила:

– Что ж, ребята, рассказывайте: вы делом занимались или спали?

– Спали, мать, – ответил ей один из юношей. – Как и полагалось после такой ночи, как прошлая, да и перед такой, как следующая.

Охотница прервала юношу:

– Попридержи язык, Лесомудрый, пусть он лучше помогает зубам справляться с ужином. Сейчас не время говорить.

– Нет, Лучница, – возразил ей другой юноша. – Сегодня с нами гость, так что можно и поговорить с ним.

Охотница ответила:

– Руки твои действуют лучше твоего языка, Приручивший Лес. Уж они-то тебя никогда не опозорят.

К разговору подключился третий юноша:

– При чём тут позор, если здесь мы далеко от всяких предопределений и тех, кто их выносит – от старейшин и смотрителей? Если наш гость желает говорить, пусть говорит, а если он желает драться, пусть дерётся. Здесь всегда найдётся тот, кто ответит на его вызов!

И вновь заговорила старуха:

– Сын мой, Лесная Погибель, попридержи язык и хоть за ужином забудь о своём мече!

В это время она закончила накрывать на стол. По тому, как трое юношей смотрели на Златогривого, было ясно, что любой из них сию минуту готов с ним подраться. Но их гость ничего не отвечал, будто считал себя не в пример лучше их, а может, даже и презирал их. Молчание нарушил Лесной Хозяин:

– Кто голоден – ешьте! Кто устал – спите! Но если кто хочет драться, ему придётся драться со мной. С нами сидит житель Дола, он пришёл в лес с миром и встретил нас. Рука его крепка, а сердце беспорочно! Если вы боитесь его, то бегите прочь, в чащу. Вернётесь, когда он уйдёт обратно. Но не смейте смеяться над ним, пока я рядом. Так что, ребята, будьте дружелюбны с нашим гостем!

После этих слов юноши поприветствовали Златогривого, а старик спросил:

– Так ты из Города-у-Крепости? Тогда ты, должно быть, из рода Лика, а имя твоё – Божественноликий, ведь именно его считают самым красивым юношей в Доле, а там точно не найдётся никого красивее тебя.

Божественноликий рассмеялся:

– У нас в городе мало зеркал, и я не собираюсь проделывать долгий путь в страну городов, лишь чтобы узнать, как я выгляжу, – это будет слишком расточительно. Но скажи мне, отец, как твоё имя? Имена этих юношей я уже услышал.

Охотница ответила ему:

– Он брат моего отца, а зовут его Лесной Отец. Так его и называй. Меня же зовут Лучницей, потому что я метко стреляю. Эта старушка – жена моего дядюшки и могла бы заменить мне мать, если бы я была ребёнком. А тебе, прекрасноликий житель Дола, нет нужды в зеркалах, пока в Доле есть девушки, ведь их лица лучше любого зеркала расскажут тебе, как ты мил и пригож.

Все рассмеялись, а затем приступили к трапезе. На столе на блюдах лежало мясо лесных зверей и горных птиц – всего в достатке. Хлеба поставили немного, зато отличное вино лилось рекой. Златогривый отметил, что чаши, как и украшения рогов и деревянных кубков, были здесь серебряными, а не золотыми или из позолоченной меди, как в Доле (ведь серебро там было редкостью).

Все пировали. Златогривый постоянно посматривал на Подругу и часто заговаривал с ней. Ему казалось, что она приветлива и что ей нравится, когда он восхищается её красотой. У него даже мелькнула мысль, что девушка подталкивает его к этому. Лесной Хозяин был немногословен и даже грубоват, но всё же Златогривый подмечал, что он старается быть обходительным и жизнерадостным. Из остальных сидящих за столом самой разговорчивой оказалась Лучница.

Лесной Хозяин поднимал тосты в честь Солнца, Луны, всего воинства небесного, божеств земных, лесных духов и, наконец, за здоровье гостя. Пил он и за здоровье других, тех, кого Златогривый не знал. Так, звучали имена Волчьего Клыка, Среброрукого, Алой Длани, Золотой Корзины и Зазубренного Меча, но если юноша спрашивал Подругу, кто все эти люди, она только молча качала головой.

Но вот Лесной Хозяин вскричал:

– Ребята, ночь уже на исходе, а наш гость утомился. Пусть же все, кто хоть немного владеет искусством сказителя, покажут своё мастерство, ибо потом будет уже совсем поздно.

Тогда поднялся Приручивший Лес. Он подошёл к своей складной кровати и достал оттуда скрипичный футляр, из которого вынул весьма изящную скрипку. Он встал посреди зала, а с ним и Лучница. Приручивший Лес положил смычок на струны, и полилась мелодия. Тогда девушка запела, а он отвечал ей, и весь дом пел вместе с ними. Вот слова этой песни.

Девушка пела:

Юноша пел:

Девушка пела:

Юноша пел:

Девушка пела:

Юноша пел:

Девушка пела:

Юноша пел:

И вместе они пели:

Божественноликому песня понравилась, остальным же она была хорошо знакома. Лесной Отец произнёс:

– Воспитанник мой, для лесного жилища твой названый брат спел хорошо, но, сдаётся мне, для нашего гостя такое пение – это трели скворца по сравнению с тем, что может певчий дрозд. Житель Дола, спой нам одну из тех песен, что поют у вас. И если ты не против, пусть в ней поётся о садах и прекрасных каменных домах, о девах, которые живут в них, и о юношах, которым не нужно работать в поте лица, чтобы добыть себе скудное пропитание, в отличие от жителей дикого края, не ступавших на священные земли.

Златогривый ответил ему:

– Отец, негоже говорить за одинокого чужеродного странника, будто ему не нравится песня, вышедшая из сердца благородного дома, но против твоего предложения я не возражаю. Впрочем, спою я то, что вспомнилось. Это «Песня о броде».

Сказав это, юноша запел нежным и ясным голосом. Пел же он так:

Когда Златогривый закончил петь, все похвалили и его, и песню. Впрочем, Лесной Хозяин чуть заметно ухмыльнулся, а Лучница заявила прямо:

– Нежная песня, её сочинили юноши и сказители, а не воины.

– Ну, родственница, – возразил Лесной Отец, – тебе сложно угодить. Наш гость добр, он спел именно то, о чём я просил, и я весьма благодарен ему за это.

Божественноликий улыбался. Он не слушал этих разговоров – он заметил, что Подруга ласково смотрела на него, пока он пел. Юноше показалось, что один-два раза она даже сделала движение рукой, словно хотела коснуться его, но каждый раз останавливала себя. Немного помолчав, Подруга вступила в разговор:

– Песня эта струилась подобно реке между горами и Долом. Она навеяла прекрасные мысли о прошлом и будущем.

Затем девушка повернулась к Златогривому и достаточно громко, чтобы все слышали, добавила:

– Теперь настало время пожелать тебе доброй ночи, житель Дола. Я так скажу: не думай о ночных опасностях, спи крепко, тебе ничто не угрожает. Когда же ты проснёшься, то если мы ещё будем здесь – хорошо, но если мы уже уйдём – не жди нас долго. Позавтракай тем, что найдёшь на столе, и возвращайся в свой дом. Впрочем, ты можешь не терять надежды увидеть нас ещё раз прежде своей смерти.

С этими словами девушка протянула юноше руку, он поцеловал её, и девушка поднялась в свою комнату в дальнем конце зала. Златогривый вновь подумал, что она из рода богов. С её уходом зал как будто стал темнее, меньше и словно наполнился туманом. Ночь же казалась ему такой длинной, что юноша уже сомневался, наступит ли новый день.

 

Глава VII. Божественноликий беседует с Подругой о горах

И вот все отправились спать. Складная кровать Божественноликого находилась как раз напротив входной двери, в дальнем от возвышения конце зала. Над изголовьем на стене висели щиты и оружие. Спальня была красивой и просторной. Несмотря на юношеский пыл, Божественноликий сильно устал и заснул сразу же, как только опустил голову на подушку. Впрочем, вскоре (ему показалось, что это было часа в два после полуночи) юношу разбудил лязг снимаемого оружия. Окончательно проснувшись, он услышал по всему дому шаги, словно все встали и занялись какими-то делами. Божественноликий вспомнил, что ему говорила Подруга, и даже не перевернулся на другой бок – лицом к залу. Юноша подумал: «Возможно, эти люди – разбойники, Волки священных мест, но они кажутся мне хорошими, они учтивы, да и мне нечего встревать в вечную борьбу с ними. Подожду до утра. Сдаётся мне, что именно она выбрала для меня это место – с чего бы?»

Снов этой ночью Божественноликий не видел. Проснувшись, он заметил, что солнце уже широко освещает пол зала. Он сел в постели и прислушался, но ничего, кроме стона ветра в сосновых ветвях да щебета скворцов под крышей, не услышал. Казалось, он остался один, и это его немного испугало.

Юноша встал, оделся и вышел в зал. Он осмотрелся – сперва ему показалось, что кроме него здесь и в самом деле никого не было, но вглядевшись, Божественноликий заметил, что под самой крышей, там, где висела одна из искусно выполненных шпалер, на скамье, укрывшись покрывалом, тканным золотом и серебром, сидела прекрасная женщина. Юноша всё глядел на неё в надежде заметить, как она пошевелится. Он гадал, действительно ли это живая женщина, но вот она повернула к нему свою голову – и он узнал Подругу. Сердце юноши взыграло, наполнившись удивлением, страхом и желанием. Все люди теперь казались ему лишь тенями по сравнению с ней – богиней. Это она создала их ему на удивление, создала из ничего, только чтобы затем вновь превратить их в ничто.

Отбросив сомнения и страх, юноша прошёл через зал к девушке и остановился около неё. Он стоял молча, дивясь на её красоту и желая её любви.

У девушки были серые глаза, как и у её брата, но волосы цвета налитой пшеницы, полные алые губы, округлый подбородок и изящный прямой нос. Руки и тело её были изящны. Впрочем, красота её совсем не походила на красоту искусно изготовленного умелым мастером образа. Такой мастер, увидев эту девушку однажды, счёл бы, что в мире нет никого и ничего, подобного ей.

Подол белого нижнего платья девушки был расшит золотой нитью и украшен драгоценными камнями с гор. Верхнее платье также было расшито золотом и серебром – другое такое вряд ли можно было найти во всём свете. На золотой головной повязке сверкали драгоценные камни, а руки обвивали изысканные золотые кольца. Нагими ступнями она стояла на тёмно-серой волчьей шкуре.

Девушка мягко улыбнулась юноше, который выглядел серьёзным и немного смущённым. Голос этого прекрасного существа показался ему неожиданно знакомым:

– Приветствую тебя, Божественноликий! Вот я и осталась одна, хотя вчера считала, что должна буду уйти вместе с остальными. Я решила показаться тебе в более изящной одежде, чем за ужином. Хотя мы и живём в диком лесу, вдали от людского шума, мы не невольники. Подойди же ко мне, прошу тебя, позавтракай со мной и поговори немного, а затем с миром продолжишь свой путь.

Когда Божественноликий отвечал ей, голос его дрожал:

– Кто ты? Временами прошлым вечером мне приходило на ум, что ты из рода богов… Теперь же, когда я вижу тебя такой да при дневном свете, и больше здесь никого нет, словно они и не жили никогда на земле, я не сомневаюсь, что это правда – ты и в самом деле пришла сюда из Града, что пребудет вечно. Если же ты богиня, то мне не о чем молить тебя, кроме как скорее лишить меня жизни, если ты желаешь этого. Если же ты смертная женщина…

Девушка перебила его:

– Божественноликий, прерви свои мольбы и помолчи немного, как бы тебе не пришлось раскаиваться там, где можно обойтись и без раскаяния. Я говорю это, потому что я не из числа богов и состою в родстве с ними разве что через те же отдалённые поколения, что и ты, и все благородные люди. Я прошу тебя, поешь – между сытым и голодным большая разница. Я приготовила всё своими руками, ведь Лучница и Лесная Матушка ушли ещё за три часа до рассвета вместе с остальными. Сядь и поешь. Ты голоден, и если бы я была богиней, ты бы подчинился мне. Давай, друг, иначе я решу, что ты просто девушка из Низины, одетая в благородное платье.

Подруга засмеялась, нагнулась к юноше и протянула ему руку. Он взял её и погладил. Невиданная красота девушки и её одежд, прекрасно ей подходивших, была настолько далёкой, нереальной, что смех и её дружелюбные слова он слышал, словно сквозь сон. И всё же юноша поступил, как ему велели. Он сел за стол и принялся за еду, а девушка, опершись на подлокотник кресла, по-дружески разговаривала с ним. Божественноликий удивлялся тому, как много она знала о нём и его роде, и спрашивал себя: если это действительно она завела его в чащу, то для чего?

Но вот девушка произнесла:

– Скажи, Златогривый, как поживает твой отец, городской Старейшина? Он такой же хороший мастер, как и прежде?

– Да, он по-прежнему работает с железом, медью и золотом, и во всём Доле нет мастера искуснее.

– Разве он не хотел, чтобы ты отправился в города – увидеть, как живут вне Дола?

– Хотел.

– Ты правильно сделал, что отказался. В ближайшие двенадцать месяцев для тебя найдётся много дел и в Доле.

– Ты умеешь предвидеть?

– Говорят, что умею, но это неправда. А как поживает твой брат, Ликородный?

– Думаю, он стал бы защитником нашего рода и Дола, если бы ему позволил его возраст.

– А что с Камнеликим, с этим суровым старцем? Он всё так же любит народ Дола и ненавидит остальные народы?

– Этого я не знаю, но знаю, что он любит нас, а больше других – меня и моего отца.

Девушка задала ещё один вопрос:

– А как поживает Наречённая, прекрасная дева, с которой ты обручён?

Когда она произнесла это, юноше показалось, что в груди его похолодело. Но он пересилил себя и, не покраснев, не побледнев и не изменившись в лице никаким иным образом, ответил:

– Накануне вчерашнего дня с ней всё было хорошо.

Сказав это, юноша вспомнил Наречённую, её красоту и бесстрашие, и он принудил себя добавить:

– День ото дня она всё прекраснее. Нет ни одного юноши и ни одной девушки, кто не любил бы её. Даже дикие звери и домашние животные её любят.

Подруга пристально посмотрела на юношу, но промолчала. Её щёки и лоб слегка порозовели, взгляд изменился, так что Златогривый даже удивился этому – он всё ещё раздумывал, не богиня ли она. Но всё это быстро прошло, и девушка, вновь улыбнувшись, произнесла:

– Гость, тебя, похоже, удивляет, что я так много знаю о тебе, о Доле и о твоём роде? Так знай же – я часто бывала в Доле, а мой брат ещё чаще, и я видела тебя прежде нашей вчерашней встречи.

– Это удивительно, – изумился юноша. – Я уверен, что никогда не видел тебя.

– Нет, ты видел меня, – возразила девушка. – Но не в таком обличье, как сейчас.

И она снова дружелюбно улыбнулась ему.

– Как это может быть? – спросил юноша. – Разве ты можешь менять свой облик?

– Отчасти… Послушай, может, ты помнишь тот день в прошлом году, когда в городе проходила ярмарка? Тогда как раз напротив дома Лика стоял высокий старик, обменивавший оленьи шкуры на различные товары. С ним была высокая смуглая женщина, довольно милая на вид. Волосы она спрятала под белым чепцом, и их совершенно не было видно. Может, ты вспомнишь её, если я скажу тебе, что этот чепец был украшен крупным голубым камнем с гор, оправленным в серебро?

Говоря так, девушка засунула руку за пазуху и, достав что-то, протянула Златогривому. На её ладони лежал большой голубой камень в серебряной оправе.

– Всё это кажется удивительным сном. Я хорошо помню этих двоих и то, что случилось тогда.

– Я сама расскажу тебе, что тогда случилось. Мимо проходил человек из пастушьего народа. Он был пьян или глуп, а может, и то и другое сразу. Он начал торговаться с высоким стариком, но взгляд его был устремлён только на женщину. Вдруг он протянул руку, чтобы схватить её, но старик оказался быстрее – он ударил грубияна, и тот упал носом в землю. Тогда сбежался народ, чтобы оттащить чужака и помочь пастуху, и казалось, что чужаку придётся плохо, как вдруг сквозь толпу протиснулся молодой человек со светлыми волосами и серыми глазами. Он закричал: «Друзья, пустите его! Чужак поступил справедливо, здесь нет повода для ссоры или суда. Пусть ярмарка продолжается! Старик и девушка – хорошие люди!» Услышав эти слова, толпа отпустила старика и женщину, а пастух ушёл своей дорогой, почти не побитый. Скажи мне теперь, кто же был этим юношей?

Златогривый ответил:

– Это был я, и мне кажется, что мой поступок не входит в число великих.

– Верно, это был ты, высокий же старик был моим братом, а стройной женщиной была я.

– Как же это? – удивился юноша. – Ведь она была смугла, словно гном, а твоя кожа так светла и прекрасна?

– Ты же не будешь отрицать, что в лесу произрастают многие полезные травы, я же владею искусством их обработки. Одной из таких трав я и натёрла себе кожу, как и кожу брата. А в белом чепчике я казалась всем даже ещё темнее.

– Хорошо, – кивнул головой юноша, – но отчего ты скрывала свой истинный облик? В Доле вас приняли бы хорошо в любом обличье.

– Об этом я не могу тебе пока поведать, – ответила девушка.

Тогда Златогривый произнёс:

– Может, в таком случае, ты расскажешь мне, почему твой брат хотел убить меня вчера, если он знал, кто я?

– Златогривый, тебя не убили, и здесь не о чем рассказывать. Думаю, он просто не узнал тебя. Такая уж у нас жизнь, что мы чаще ожидаем встретить в этом лесу врагов, чем друзей. Здесь много странного. Впрочем, вот что ещё скажу тебе о брате: по временам он становится похожим на быка, которого слишком долго держали в стойле. Тогда он только и ищет повода полезть в драку, как слепой, что не в состоянии отличить друга от врага.

– Ты всё спрашиваешь обо мне и моих родичах, почему бы тебе не рассказать о себе и о своём роде?

– Нет, – возразила девушка, – не сейчас. Тебе следует отправляться в путь. Куда ты шёл, когда случайно встретился с нами?

Юноша ответил:

– Не знаю. Я что-то искал, сам не зная что. Теперь же я думаю, что уже нашёл это.

– Может, ты направляешься в высокие горы за драгоценными камнями? Не иди туда сегодня – кто знает, вдруг тот, кого ты встретишь там, окажется твоим врагом?

– Нет, нет, мне теперь нечего делать – только сидеть здесь как можно дольше, глядя на тебя и слушая твой голос.

Девушка взглянула Златогривому прямо в глаза, но как будто бы смотрела сквозь него. Некоторое время она молчала, так что юноша даже начал дивиться тому, как такое прекрасное существо могло говорить. И каждый раз, когда девушка шевелила ногой или рукой или как-нибудь поворачивалась, сердцу юноши это движение было величайшей наградой.

Но вот он прервал молчание:

– Могу ли я остаться у вас на какое-то время? Разве от этого произойдёт что-то дурное?

– Нет, ты должен уйти и уйти прямо сейчас. Посмотри туда, там лежит твоё копьё, которое Лесная Матушка нашла в лесу. Собери свои вещи и отправляйся в дорогу. Имей же терпение! Я отведу тебя туда, где мы впервые встретились, и там мы распрощаемся.

С этими словами девушка поднялась со своего места, и Златогривому пришлось подняться следом за ней. Подойдя к выходу, девушка перешагнула порог, а затем обернулась, подавая юноше руку. Так они и вышли из дома, и солнце заискрилось на её платье, расшитом золотом. Они прошли вместе по короткой бесцветной траве, росшей на этом склоне, и, наконец, поднялись туда, где Златогривый боролся с братом девушки. Там Подруга остановила Божественноликого и произнесла:

– Вот то место. Здесь мы должны расстаться.

Сердце юноши упало в груди, и он, запинаясь, спросил:

– Когда я смогу увидеть тебя вновь? Убьёшь ли ты меня, если я ещё раз вернусь сюда?

– Послушай, – ответила она, – осень сейчас уже сменяется зимой, так пусть же пройдёт зима и её снега! Не ищи меня здесь. Ты найдёшь лишь свою смерть, чего я ничуть не желаю. А когда пройдёт зима и в мире воцарится весна, ты, если пожелаешь, вновь встретишь нас. Но тебе придётся пройти дальше этого Лесного Чертога. Ищи меня в Долине Теней, там я смогу поговорить с тобой.

– А где находится эта Долина Теней? Я никогда прежде о ней не слыхал.

– Ты получишь знак, по которому найдёшь долину. А ты, похоже, болтун, Златогривый?

– Ну, пока приза за болтовню не выигрывал.

– Если ты склонен рассуждать о том, что ожидает тебя в горах, так давай, начинай, и ты будешь жалеть об этом всего лишь всю свою жизнь.

– С чего мне рассуждать об этом? Ты же знаешь, как сладка нерассказанная история!

Он говорил, как если бы был слегка рассержен, девушка же ответила ему скромно и нежно:

– Вот и хорошо. Теперь жди знака, что приведёт тебя в Долину Теней. А пока прощай!

С этими словами девушка высвободила свои руки из его ладоней и быстрыми шагами направилась обратно к дому. Златогривый провожал взглядом её золотое платье, пока оно сверкало среди горных деревьев, но вот темнота дверного проёма поглотила девушку, и юноша, повернувшись, пошёл по лесной тропе, по дороге бормоча себе под нос:

– Что же я сделал такого, чего не делал ранее? Что изменилось во мне со вчерашнего дня?

 

Глава VIII. Божественноликий возвращается в Город

Божественноликий возвращался из леса той же дорогой, которой пришёл. Он почти не смотрел вокруг, ведь о чём бы он ни думал, мысли его возвращались к красавице с горных склонов.

Но шёл он быстрее, чем день назад. Он не остановился ни в полдень, ни в другое время и не замедлил шага, даже когда спустился в Дол. Он ни с кем не заговаривал, не замечая никого, кто попадался ему навстречу. Так, ближе к сумеркам, Златогривый вошёл в дом Лика и обнаружил, что в зале никого не было – ни мужчин, ни женщин. Юноша позвал, и к нему вышла служанка, с которой они радостно поприветствовали друг друга. Златогривый попросил принести ему воды для умывания. Служанка принесла и вымыла ему руки и ноги. Она была довольно красивой, как и все девушки Дола, но юноша не обращал на неё внимания. Когда же она закончила, он даже не поцеловал её в награду за труды, как обычно, а просто, без каких-либо знаков благодарности, отпустил. Затем он подошёл к своей кровати и вынул из неё прекрасные одежды, снял с себя то, в чём бродил по лесу, и надел котту с изящным вышитым узором, с дорогостоящими камнями на воротнике и другими украшениями. Одевшись таким образом, он вышел в зал, где возле очага уже стоял Камнеликий, только что подбросивший угля в огонь. Языки пламени ярко освещали всё вокруг.

Камнеликий сразу заметил, что Златогривый нарядился, как обычно наряжался только на пиры и праздники, когда и полагалось носить такую прекрасную одежду. Старик улыбнулся и произнёс:

– Рад, что ты вернулся из леса! Но что это? Тебя там обвенчали или кто-то сделал тебя эрлом или конунгом?

Божественноликий ответил:

– Названый отец, я и вправду был в лесу, но не встретил там никого, кого следовало бы опасаться. Что до одежды, то надо же её оберегать от моли. Да и сейчас я очень устал, а эта котта легка, её удобно носить. Кроме того, я надеюсь вскоре встретить Наречённую, а ей приятно будет увидеть меня в этом разноцветном платье.

– Хм, – возразил Камнеликий, – не встретил ли ты в лесу женщину, одетую, как богиня? Не приказала ли она тебе одеться так этим вечером, чтобы почтить её? Я знаю, в лесу живут существа, у которых есть такое обыкновение.

Златогривый ответил:

– Я не поклоняюсь никому, кроме наших богов и предков, и не видел я в лесу никого из тех, о ком ты говоришь.

Камнеликий покачал головой, помолчал немного и спросил:

– Завтра ты снова пойдёшь в лес?

– Нет, – сердито нахмурив брови, отвечал Златогривый.

– Завтра утром мы ожидаем встретить торговцев из Западных земель. В конце концов, почему бы тебе не отправиться с ними, когда они повернут домой? Это будет прежде, чем выпадет первый снег.

– Нет, не хочу, названый отец. И прекрати уже свои попытки подговорить меня к этому.

Камнеликий снова покачал головой, затем бросил на юношу долгий взгляд и пробормотал:

– Ты опять уйдёшь в лес – завтра, или послезавтра, или в любой иной день, когда наступит срок.

Тут вошли слуги с факелами, а за ними и сам Старейшина вместе с Ликородным. Железноликий поприветствовал своего сына и сказал ему:

– Зря ты так вырядился – Наречённой не будет с нами этим вечером. Она осталась на пиру, что устроил род Яблони. Или ты хочешь сам отправиться туда, сын мой?

– Нет, – ответил отцу Божественноликий, – я слишком устал. Но я не сниму эти одежды. Пусть они будут на мне в твою честь и во славу нашего рода.

Все сели за стол, и Железноликий вновь стал расспрашивать своего сына о том, где он был, и о том, почему он так задумчив, и вновь сказал, что следовало бы ему выйти за пределы Дола и посетить города.

– Ибо, – говорил он, – завтра утром торговцы будут уже здесь, и то, что сын Старейшины присоединится к ним на обратном пути, станет для них великолепным известием.

Божественноликий медленно, скрывая своё волнение, ответил:

– Нет, отец, я не пойду с ними. Не бойся, вот увидишь, я ещё найду себе подходящее занятие в Доле.

И в самом деле, хотя Божественноликий и любил веселиться, потворствуя своим желаниям, в то же время он был трудолюбив. Мало кто во время косьбы мог состязаться с ним в этом занятии, не говоря уже о том, чтобы победить. Он уверенно и быстро валил деревья, ровно пахал твёрдые земли нижнего Дола, да и за любой другой работой был проворен и крепок.

 

Глава IX. Братья вместе с Наречённой едут в тисовый лес

На следующее утро Божественноликий оделся для работы и взял топор. Его брат, Ликородный, попросил сходить вместе с ним в тисовый лес. Не было никого, кто лучше него знал, как напрямую пройти туда и где можно нарубить прутьев, наиболее годных для луков. Старейшина имел право рубки в этом лесу. И вот братья вышли из дома Лика, но не успели они подойти к городским воротам, как, к своему удивлению, встретили Наречённую. Она ждала их там, держа на поводу взнузданного осла (он был нужен, чтобы везти тисовые прутья). Ликородный сказал ей, что собирается в лес и что, возможно, Златогривый пойдёт с ним, вот она и решила присоединиться к братьям, как это часто бывало и раньше. Встретив их, Наречённая поприветствовала Божественноликого поцелуем, как обычно. Он увидел её красоту и добрый, нежный взгляд, которым она смотрела на него, заметил томное выражение лица после поцелуя и подумал, что сам он больше не желает её так сильно, как она его. Сердце его упало, и он сказал себе: «Хорошо бы она была нашей родственницей! Вот если бы у меня была сестра, и этой сестрой была она!»

Все трое пошли по большой дороге, ведущей через Дол. Ликородный и Наречённая смеялись и весело болтали. Девушка была счастлива: она знала, что Златогривый побывал в лесу, и видела, что вернулся он невредимым, таким, как прежде. Правда, сперва юноша казался мрачным и немногословным, но вскоре он выругал себя за то, что своим видом портит всем настроение, и заставил себя развеселиться. У него это быстро получилось, ведь он подумал так: «Она заманила меня в тот дом. Она хочет, чтобы я сделал что-то, и я сделаю, и получу свою награду. Скоро придёт весна, и я буду готов».

Достигнув того места, где вчера Златогривый встретил трёх девушек, они свернули с дороги и направились вниз по склону. Златогривый залюбовался красотой Наречённой, но вспомнив обо всём, что с ним произошло, отвернулся, как отворачивается тот, кто случайно увидел что-то запретное. Он сказал себе: «Где же ты, Златогривый? Чей ты? Но если бы всё случившееся и было лишь сном, я всё равно хотел бы, чтобы эта красавица была моей сестрой!»

Но вот они добрались до тисового леса, и братья взялись за работу, а Наречённая стала им помогать. Она была крепкой девушкой и ловко обращалась с топором. В полдень устроили отдых, расположившись на зелёном склоне на опушке тисового леса. Поели хлеба, мяса, лука и яблок, выпили красного вина из Дола. Во время послеобеденного отдыха Наречённая затянула песнь о делах давно минувших дней. Пела она примерно так:

Девушка прекратила петь и взглянула на прекрасную долину, широко простиравшуюся перед ними. Из кустов терновника вылетел дрозд и сел совсем близко от девушки. Этот милый герольд приближающейся зимы запел ответную песню. Чёрный и белый чибисы крутились на приречном лугу, льстиво высвистывая и зависая в воздухе над мягкой травой.

Девушка была счастлива, что рядом с ней Златогривый и Ликородный, её давние друзья. Но если бы она внимательнее посмотрела на Златогривого, она бы наверняка заметила в нём перемену, хотя обед и доброе вино, приятный летний день, нежный голос Наречённой и слова старой песни насытили желания его сердца и смягчили его.

Вскоре все поднялись, довершили работу и направились обратно в город, пока ещё не стемнело. Казалось, что все трое довольны. Златогривый временами поглядывал на Наречённую. В такие моменты он говорил себе: «О, если бы она была моей сестрой! Каким бы милым было бы это родство!»

 

Глава X. В Дол приходят вести

Три дня спустя Златогривый шёл по большой дороге, ведя в поводу осла. Он решил принести домой овечьей шерсти из одного местечка к западу от Дикого Озера, но не пройдя и полумили, встретил целую толпу людей, направлявшихся в город. Всё это были пастухи, все при оружии, а некоторые и в куртках, которые носят воины. Эта толпа сильно шумела, все беспрестанно разговаривали друг с другом. Казалось, что-то их очень разгорячило. Заметив Златогривого, они остановились и расступились, пропуская его, и юноша оказался в центре круга вместе со стариком, не очень привлекательным на вид (что было необычно для Дола).

Старик был высоким, сутулым и сухопарым, с тонкими ногами и крупными, скрюченными от подагры руками. Щёки его окрашивал старческий румянец, вырисовывавший на них кровавую сетку, какая бывает на ранетках. Под тонкими, неплотно сжатыми губами виднелись редкие зубы. Длинный нос походил на клюв бекаса. Старик этот был позором и посмешищем всего народа, человеком, которого мало ценили даже его собственные родичи, и на это имелись веские причины.

Златогривый сразу узнал его, известного жадину, глупца и скрягу из пастушьего народа. Люди часто звали его Грошом Долговязым. Его настоящее имя забылось.

Златогривый поприветствовал пастухов, а они его. Он спросил:

– Что вас растревожило, соседи? Вы обнажили оружие, но на нём нет следов крови. Что случилось, добрый Грош Долговязый?

Грош только застонал в ответ, но крепкий пастух, стоявший рядом, широко ухмыляясь, ответил за него:

– Божественноликий, дурные вести пришли к нам издалека. В лесу зашевелились разбойники, и им, похоже, помогают лесные духи.

– Что же такого они натворили? – поинтересовался Златогривый.

Пастух сказал:

– Ты ведь знаешь, где живёт Грош Долговязый?

– Да, конечно, знаю, – кивнул Божественноликий. – На прекрасных заливных лугах, они просто рай для тех, кто делает сыр.

– Бывал ли ты в его доме?

– Нет, не бывал, – ответил Златогривый.

Старик Грош сказал:

– Внутри там небогато. Мы собираем, а другие тратят, мы накрываем для чужих ртов.

Пастух рассмеялся:

– Это правда. Теперь там и в самом деле небогато. Разбойники опустошили и его дом, и загон.

– Когда же это случилось? – спросил Божественноликий.

– За ночь до этой, – ответил пастух. – Постучали в дверь, а когда никто не ответил, её выбили.

– Всё так и было, – подтвердил старик. – Ворвался целый отряд, и все при оружии.

– В доме не было воинов, – продолжил пастух, – только Грош да его сестра со своим сыном и ещё трое работавших на них слуг. Один из этих слуг – Ржавка – самый дурной человек во всей стране холмов. И вот эти воины, о которых говорит Грош, связали всех, хотя и не причинили никакого иного вреда, а затем обшарили весь дом. Они унесли очень многое, но не всё, кое-что и оставили…

– Ты лжёшь! – перебил его Грош Долговязый. – Унесли они совсем немного и ничего не оставили.

Тут все рассмеялись, так как гнев старика показался им забавным. Кто-то заметил:

– Что ж тогда, дорогой сосед Грош? Если у тебя так мало пропало, то ты поступил не по-соседски, беспокоя нас из-за мелочей.

Тут снова все засмеялись, а первый пастух произнёс:

– Правда, сосед, ты очень уж громко кричал и причитал, когда вчера утром мы обнаружили тебя и твоих домашних привязанными к стульям… Что ж, сын Старейшины, коротко говоря, мы отправились в погоню, и вскоре она привела нас в лес, а там нам, пастухам, нечего делать. Мы ведь предпочитаем бродить по безлесным холмам. Разве что Ржавка чувствовал себя в лесу свободно. Он-то и вел нас, когда мы отправились в погоню. Он даже убежал вперёд, а когда мы догнали его, он лежал мёртвый, и из его груди торчало копьё, которым его убили. Что нам ещё оставалось, кроме как повернуть назад, ведь теперь, когда Ржавка убит, мы стали слепы. Впрочем, его потеря не сильно нас ослабила. И вот мы вернулись и рассказали доброму старику Грошу обо всём этом, так как прежде оставили его дома оплакивать своё потерянное имущество. Дождавшись утра, мы взяли оружие и вышли в путь, прихватив старика и тело Ржавки. Посторонитесь, соседи, пусть сын Старейшины увидит его.

Пастухи расступились, и Божественноликий увидел на носилках покрытое чёрной тканью тело высокого жилистого мужчины с узким лицом, слегка напоминавшим лисью морду.

– Да, Божественноликий, – произнёс пастух, – на него на мёртвого не так уж и приятно смотреть, а живой он был ещё страшнее. Но послушай, хотя он и не был хорошим человеком, всё же он был одним из нас, так что нам следует отомстить за его кровь. Поэтому-то мы и хотим увидеть Старейшину, чтобы передать ему наши вести. Пусть он созовёт соседей на поиски тех, с кого можно потребовать откуп за пролитую кровь Ржавки, а также возмещение похищенного. Что ты скажешь?

– У вас с собой то копьё, которым был убит Ржавка?

– Да, конечно. Соседи, передайте его сюда. Пусть сын Старейшины посмотрит на него.

Копьё скоро оказалось в руках Божественноликого. Осмотрев его, юноша сказал:

– Это копьё ковалось не в кузницах Дола. Мой отец скажет вам то же самое. Мы не часто куём наконечники копий, стараясь лишь, чтобы они были хорошо закалены и крепко сидели на древке. У этого же копья весьма искусный наконечник. Сток чист и аккуратен, как у меча эрла. Кроме того, видите, здесь на клинке изображены руны? Они не свинцовые и не медные, а из настоящего серебра. Вот эта кайма тоже серебряная. Это очень красивое оружие, и его владелец потерял больше, чем получил от убийства Ржавки. Возможно, он и в теле его оставил специально для того, чтобы мы смогли узнать копьё, а он бы потом сказал, что победил врага в честном бою. Как вы считаете?

Все согласились с юношей, добавив, что если убийцей Ржавки был один из тех грабителей, то он должен поплатиться за кровь, когда его найдут. Златогривый, в свою очередь, согласился с этим и, пожелав пастухам доброго пути, пошёл дальше своей дорогой.

Пастухи же добрались до города и нашли Старейшину. В должное время был созван суд, вынесен приговор, и неизвестные лица были объявлены вне закона за убийство и ограбление. Копьё же оставили в доме Лика.

В последнее время не бывало подобных грабежей, и Божественноликий размышлял обо всём случившемся. Он решил про себя, что и кроме его друзей в горах могут жить люди, о которых жители Дола ничего не знают, и люди эти могут ограбить кого угодно. Но как можно жить в таких местах? Божественноликий недоумевал, почему разбойники пошли на такой риск, вызвав на себя гнев жителей Дола. Ведь жители Дола сильны, и их не так-то просто устрашить. Правда, обычно они вполне миролюбивы, если их не разгневать. На самом деле юноша не сомневался, откуда взялось это копьё. Именно оно было прислонено к стене около его кровати в ту ночь, которую он провёл в горах. Да и все другие копья, что он видел в том доме, были похожи на это и точно так же украшены серебром.

Впрочем, свои мысли юноша держал при себе, ничего не говоря вслух.

Так прошла осень, и наступила ранняя зима. В свой срок прибыли торговцы с Запада, а затем отбыли без Божественноликого, хотя Старейшина ещё раз предлагал сыну отправиться с ними. Юноша занимался своими обычными делами, и большинство людей не замечали, что он изменился. Но Наречённая обратила внимание на то, что видеться они стали реже обычного, а когда виделись, он оставлял её быстрее, чем раньше. Девушка задумалась о том, что могла значить такая перемена, но она не хотела спрашивать его самого, а потому, хоть ей и было тоскливо, перестала искать частых встреч со Златогривым. Тоска её увеличилась, когда она увидела, что юноша и не думает спрашивать её о причинах такой перемены – он просто не замечал всего этого.

Первый зимний снег пришёл вместе с яростным северо-восточным ветром. Все сидели по домам, выходя на улицу только в случае крайней нужды, и каждый такой выход грозил окончиться отмороженными конечностями или даже гибелью. На следующее утро всё вновь стало тихо. Выпало много снега, но лежал он недолго, так как ветер сменился на юго-западный и наступила оттепель. По прошествии трёх дней уже опять можно было спокойно передвигаться по всему Долу. Тогда в город к Старейшине пришли вестники из нижней части долины, сообщившие, что дом, называемый Зелёные холмы, был ограблен, и никто не знает кем. Хозяин Зелёных холмов не был любим соседями – он охотно брал и неохотно отдавал. Своим своенравием, как с домашними, так и с другими, он безмерно запугал всех в округе. Жена убежала от него, как и его сыновья. В то же время он обладал большими богатствами и был сильным и умелым ратником. Когда его сыновья и жена ушли, и никто во всём Доле не решился поселиться с ним, хозяин отправился на равнину и нашёл там тех, кто согласился работать у него за плату. Впрочем, в их собственной земле на них смотрели искоса. Новых работников поселилось у него двенадцать человек. Они, когда хотели, исполняли его приказы. Правда, сначала их было на двое больше, но тех за своевольные поступки убили жители Дола. Никто не выплачивал за их кровь пеню, хотя и вне закона объявлены они не были. Звали хозяина Зелёных холмов Оленебоем, как и его отца, который был отличным охотником.

История же ограбления Зелёных холмов такова. Буря началась за два часа до заката, и спустя час вокруг ничего нельзя было разглядеть из-за дувшего со страшной силой ветра и густого снега. Дверь дома неожиданно распахнулась. Сперва решили, что это ветер, но затем в тусклом свете очага (ворвавшийся ветер загасил весь остальной огонь) увидели, как кто-то в беспорядке ввалился внутрь. Первым делом подумали, что это волки, но когда обнажили мечи и схватились за дубины, то, к своему удивлению, были встречены мечами и топорами. Те, кого они приняли было за волков, оказались людьми в накинутых на плечи волчьих шкурах. Пришедшие испугали обитателей Зелёных холмов так, что те сразу же побросали оружие и позволили привязать себя к стульям. У связанных пленников было время рассмотреть грабителей. Их оказалось всего шестеро – шестеро запугали и связали Оленебоя и его двенадцать умелых работников. Конечно, это сильно пристыдило хозяев.

Дом обыскали, и «волки» унесли с собой всё, что хотели. Буря всё ещё бушевала так, что никто не мог сказать наверняка, выжили грабители или нет. По крайней мере, никого из них и ничего из добычи больше не видели. Следов они тоже не оставили, ведь наутро всё вокруг покрылось глубоким снегом.

Златогривый не сомневался в том, что эти грабители были его знакомцами с гор, но держал язык за зубами и ждал исхода зимы.

 

Глава XI. В Городе приносят клятву на священном кабане

Неделю спустя после описанного ограбления Зелёных холмов ветер и снег разразились не на шутку, и вскоре весь Дол был укрыт снегом, так что если кому и нужно было отправиться куда-нибудь, в долину или в горы, ему приходилось вставать на лыжи.

Вестей больше не приходило до самого конца священных дней. В городе пировали и веселились, особенно шумное веселье царило в доме Лика. Там устроили большой праздник. Старейшина с сыновьями, Камнеликим, роднёй и слугами в праздничных одеждах сидели в зале вместе с гостями из самых лучших родов города.

Божественноликий, сидя между своим отцом и Камнеликим, переводил взгляд от стола к столу, но нигде не видел Наречённой. На сердце у него было неспокойно от этого, и он гадал, что могло с ней произойти. Может быть, она больна или в печали?

Железноликий, весёлый и жизнелюбивый, словно юноша, заметил, что его сын оглядывается по сторонам, и спросил его:

– Кого ты ищешь, сын? Кто-то не пришёл на пир?

Божественноликий зарделся как человек, не привыкший лгать, и проговорил:

– Да, одну сродницу. Я не вижу Наречённую.

– Нет, – возразил отец, – не называй её сродницей, это неправильно. А то покажется, что ты собираешься жениться на девушке, близкой тебе по крови. Называй её просто Наречённой – и для тебя, и для меня этого будет достаточно. А ты, сын, очень хотел бы её видеть?

– Да, конечно, хотел бы, – ответил Божественноликий. Но хотя глаза его всё ещё блуждали по залу, мысленно он уже покинул свой дом.

Железноликий сказал:

– Имей же терпение, сын, и вскоре ты вновь увидишь её. Тебе понравится эта встреча.

В этот момент в зал вошли девушки с кувшинами вина в руках. Они наполнили рога и кубки, а затем встали вдоль столов с обеих сторон и принялись болтать и смеяться с мужчинами и старшими женщинами. В зале было очень уютно: в очаге полыхал огонь, горело множество свечей, повсюду сидели и стояли девушки в ярких платьях, и все они были привлекательны и милы, а некоторых даже можно было назвать красавицами. Стены украшали вышитые ткани, и со своего места над троном, стоявшим у поперечного стола на возвышении, с вечной улыбкой смотрело вниз божество Лика.

Вдруг все услышали звук рога, прозвучавший очень близко от закрытой входной двери, и в дверь сразу же постучали. Железноликий, весело улыбнувшись, вскричал:

– Входите же, друзья вы или враги! Если враги, то храните священный мир святых дней, если, конечно, вы не враги всех родов и народов, а в таком случае мы перебьём вас.

Кто-то, знавший, что должно было произойти, засмеялся. Златогривый же, только недавно вернувшийся в город, удивился и нахмурился, а правой рукой даже схватился за рукоять меча. Весёлый народ Дола имел обыкновение устраивать в священное время разные представления, но сейчас юноша не догадался, что это было одно из них.

Дверь распахнулась, и внутрь вошли семеро. Двое из них были во всеоружии и в сверкавших доспехах, ещё двое несли литые рога, а другие двое держали что-то на блюде, покрытом отрезом богатой ткани. Седьмой же стоял пред ними, завернувшись с головой в тёмный меховой плащ.

Какое-то время они просто молча стояли. Когда же Златогривый увидел, сколько их было, на память ему пришли те люди с гор. На юношу обрушились сомнения и желания, иначе он сразу бы догадался, что это розыгрыш священных дней.

Те из гостей, кто держал в руках горны, теперь поднесли их к губам и протяжно затрубили. Тот же, кто стоял впереди, ухватился за свой плащ и сдёрнул его на пол – и все увидели девушку небесной красоты, одетую в сверкавшее золотом платье из тонкой ткани. Волосы её украшал лавровый венок. В руке она держала обнажённый меч с изящной позолоченной рукоятью и отшлифованным до голубого блеска клинком.

Божественноликий вскочил со своего места, уставившись на неё, словно его только что пробудили от причудливого сна. В какой-то момент юноше показалось, что это та самая девушка, которую он встретил в горах, и что одета она была так, как в последний раз, и он вскричал:

– Подруга! Подруга!

Отец юноши разразился громким смехом. Хлопнув сына по плечу, он сказал:

– Да, да, парень, можешь называть её и Подругой, ведь вы с самого детства с ней вместе играли, да и сейчас именно её ты искал по всему залу. Вот она, одетая этим вечером так, как подобает её красоте и достоинству. Да, поистине это Подруга!

От стыда Божественноликий сделался красным, как кровь, и опустился обратно на своё место. Теперь он понял, что происходило, – красавицей этой была Наречённая.

Камнеликий же, сидевший по другую сторону от юноши, всё это время проницательно смотрел на него.

Вновь протрубили горны, и Наречённая плавно вышла на середину зала. Нежный аромат, исходивший от девушки, плыл по согретому теплом очага дому, и её красота отдавалась любовью в сердцах всех собравшихся здесь. Наречённая остановилась у стола, стоявшего на возвышении. Те двое, что несли блюдо, поставили его на стол и сдёрнули покров – на блюде оказался священный праздничный кабан*. По обычаю, оставленному отцами, на этом кабане приносились клятвы о деяниях, которые должны свершиться в грядущем году. Наречённая положила свой великолепный меч близ блюда, обошла стол и села между Божественноликим и Камнеликим. Девушка нежно повернулась к Божественноликому. Она радовалась тому, что теперь его благородное лицо было таким же, как раньше. Он улыбнулся ей в ответ, ведь она была так прекрасна, к тому же он привык к ней с детства.

Те из гостей, что были вооружены, встали по обе стороны от блюда, а рядом с ними расположились и двое с рогами. Они вновь затрубили, а Старейшина поднялся и прокричал:

– Вы, сыны смелых, деяния которых стремитесь превзойти! Подойдите же! Возложите каждый свою руку на этот меч, коснитесь концом клинка священного кабана и поклянитесь в том, что лежит у вас на сердце!

Старейшина сел, и на середину зала вышел воин, крепкий, сильный, но невысокий, с чёрными волосами, рыжей бородой и румяным лицом. Он встал на возвышение, взял меч, коснулся его остриём кабана и произнёс:

– Я Щетина из народа пастухов. Здесь, на священном кабане, я клянусь преследовать тех, кто ограбил Гроша Долговязого и убил Ржавку. Эти последние были скверными людьми, но я одного с ними рода и вижу, что никто не собирается вступиться за них, а потому клянусь в том, что исполню обычай кровной мести. Когда разбирали это дело, меня не было ни в Доле, ни на холмах. Так помоги же мне, Воин, и ты, божество Земли!

Старейшина одобрительно кивнул и протянул ему чашу вина. Пока воин пил, по залу прокатился одобрительный гул. Говорили, что его клятва достойна мужа, и не сомневались в том, что он сдержит её, ведь это был славный воин со смелым сердцем.

Следом вышли трое воинов из числа пастухов и двое из жителей Дола. Они поклялись помогать Щетине в деле кровной мести. Все решили, что и это хорошая клятва.

Затем вышел один хвастун. Он был одет очень ярко и клялся чрезвычайно многословно: и в том, что если проживёт ещё один год, то станет командиром жителей равнины, и в том, что вернётся домой со многими дарами для своих друзей в Доле. Все его давно знали, а потому сочли клятву глупой и высмеяли хвастуна. Пристыженный, он вернулся на своё место.

За сим последовали ещё три клятвы – их нетрудно было сдержать. Все смеялись и веселились.

Наконец, заговорил Старейшина:

– Родичи и славные друзья! Славное, мирное время сейчас в Доле. О таком времени мало что можно рассказать, и мало что можно ждать от клятв. И всё же в трёх вещах я клянусь на этом священном кабане! Во-первых, клянусь в том, что не откажу никому, кто бы ни попросил у меня помощи. Во-вторых, клянусь, что справедливость для меня будет важнее закона, а милость важнее обычая. И наконец, в-третьих, если время изменится и война придёт к нам или же мы сами выступим ей навстречу, я клянусь в том, что в бою буду не дальше трёх фатомов* от первых рядов. Так помоги же мне, Воин, и божество Лика, и священная Земля!

Сказав так, Старейшина сел, а все вокруг закричали от радости, решив, что, похоже, он сдержит своё слово.

Последним поднялся Божественноликий. Юноша взял меч и осмотрел его. Клинок был так хорошо начищен, что в нём отражался золотой блеск одежд Наречённой и даже виднелось искажённое отражение её лица. Юноша взялся за рукоять, коснулся клинком кабана и громко произнёс:

– Им клянусь я жениться на красивейшей женщине земли прежде, чем год подойдёт к концу, даже если жители Дола или земель за его пределами будут против моего выбора! Да помоги мне в этом Воин, и божество Лика, и священная Земля!

Юноша сел. Гости пира, любившие Златогривого и Наречённую, вскричали. Они решили, что такая клятва подобает вождю.

Но Наречённая, хорошо знавшая Златогривого, заметила, что и взгляд, и голос юноши во время клятвы не были такими, как обычно. Она забеспокоилась, ведь теперь все происходившие в нём изменения пугали её.

И Камнеликий заметил, что юноша не похож на себя, ведь Камнеликий знал его лучше, чем кто бы то ни было, кроме Наречённой. Старик увидел и то, что девушку расстроила клятва. Он сказал себе: «Завтра я поговорю с моим названым сыном, если встречу его наедине».

Клятвы на этом закончились, и все приступили к еде. Отделив божествам полагавшуюся долю, раздали кабана, потом в зал внесли вино, и там воцарилось веселье. Наконец, выпили по прощальной чаше и разошлись спать. Кто-то спал на своей кровати, но на пиру было много гостей, и поэтому люди устраивались повсюду – где только находили место, удобное для сна.

 

Глава XII. Камнеликий рассказывает о лесных духах

Рано утром Златогривый поднялся и, одевшись, вышел из зала. Он прошёл по утоптанному снегу к мосту через реку Бурную, где отправился к одному из угловых камней, построенных выше по течению для безопасности деревянных свай. Там юноша прислонился к стене, повернувшись лицом в сторону города, и начал размышлять о том, что с ним произошло. Сперва он думал о клятве: он поклялся жениться на Горной Деве, несмотря на несогласие его и её родни, да и её самой тоже. Дело это казалось ему трудным, но Златогривый даже пожалел, что не сделал его ещё более трудным – не дал понять всей родне и Наречённой, что означают слова его клятвы. Юноша даже укорял себя за это. Он огляделся: вокруг лежал снег, и ему сильно захотелось, чтобы быстрее наступила весна. Тогда он получит знак с гор. Всё казалось таким сложным, таким неисполнимым; он запутался в отношениях двух сильных народов и двух своенравных женщин. Ещё чуть-чуть, и юноша пожалел бы, что не принял в своё время отцовское предложение отправиться в города. Ведь даже если бы его настигла там смерть, это было бы лучше! И как это обычно бывает с молодыми людьми, Златогривый начал представлять свои будущие подвиги. Вот он в битве на равнине: давка, борьба, враг прорывает сомкнутый строй ратников, он отважно сражается в окружении друзей и, наконец, падает, не удержав щит, отяжелевший от множества воткнутых в него копий. Вот его народ побеждает врага, а затем оплакивает и восхваляет павшего ратника из Дола. Вот его хоронят, его, доблестного воителя. Рыдающая и прославляющая его толпа встречает тело у городских ворот, его хладное окоченелое тело на украшенной золотом и увешанной цветочными гирляндами похоронной повозке.

На этом мечтания юноши окончились. Громко рассмеявшись, он произнёс:

– Какой я дурак! Всё было бы хорошо и красиво, только если бы я видел это сам. А то ведь представляю всё так, словно ещё живой, и сам вижу себя, погибшего славной смертью!

Златогривый слегка повернулся и посмотрел на городские дома, что темнели на снегу под звёздным небом зимнего утра. Они действительно казались тёмными и серыми, разве что то тут, то там недогоревший священный огонь очага озарял красным светом окна, да где-нибудь мелькал белый огонёк свечи, зажжённой рано поднявшимся домочадцем. Всё казалось бездвижным. До юноши не доносилось ни звука, только крики петухов, приглушённые стенами, да глухие звуки из коровника.

Юноша постоял ещё немного. Мысли его блуждали, но вот он услышал приближавшиеся по дороге шаги. Он повернулся в ту сторону, откуда шёл звук, и увидел старика Камнеликого. Тот уже заметил юношу и направился к нему, надеясь поговорить с ним наедине. Златогривый дружелюбно поприветствовал его, хотя, по чести сказать, был не очень-то рад этой встрече, так как догадывался, что названый отец будет долго и много говорить, удерживая его от прогулок в лес. Такие разговоры были неприятны юноше, но всё же он приветливо обратился к Камнеликому:

– Похоже, отец, небо на востоке уже светлеет. Скоро займётся заря.

– Похоже, – согласился Камнеликий.

– Думаю, рассветёт через час, – добавил Божественноликий.

– Примерно, – согласился Камнеликий.

– Хороший день после священного времени, – продолжил юноша.

– Хороший, – кивнул Камнеликий, – а что ты собираешься делать в такой хороший день? Пойдёшь в лес?

– Возможно, отец, – кивнул в ответ Златогривый. – Ликородный и некоторые ребята говорят, что видели лосей в холмах, что могли застрять в заносах. Если охотники пойдут на охоту, я составлю им компанию.

– Увы, сын, – ответил ему Камнеликий, – ты ищешь другого зверя, не лосей. Ты можешь набрести там на тех, кого, подобно лосям, не задержат снежные заносы, но кто легко может ходить куда угодно по любым сугробам.

– Отец, – сказал Златогривый, – не пугай меня. Я либо не пойду в лес, либо, если пойду на охоту, буду вместе с другими охотниками. Уж если ты пришёл сюда, то расскажи мне больше о лесе, ведь твои рассказы правдивы.

– Верно, это правдивые истории о дурных вещах, какие часто случаются в этом мире! Слушай же! Если ты считаешь, что зимой, когда выпало много снега, ты вернее найдёшь, что ищешь, то ты ошибаешься. Зима не влияет на тех существ, что подстерегают в диком лесу тела и души могучих воинов. И даже в священные дни они обычно выходят во всеоружии в поисках битвы. Я видел одного такого в прошедшие времена. Снег тогда был глубок, а ветер суров. Лесной дух предстал мне в образе женщины в одеянии, подобном тому, что было на Наречённой в прошедшую ночь. Она, в одежде из тонкой ткани, ступала по снегу там, где едва ли прошёл бы искусный лыжник. Такой она явилась мне. Ледяной ветер развевал её одежды и трепал выбившиеся из-под венка волосы на её голове. Она была свежа и прекрасна, словно стояла середина лета. Она ушла вверх по склону холма – это было самое прекрасное, что только можно увидеть, и сделала мне знак, чтобы я следовал за ней – я, крепкий сердцем воин. И я последовал, и от нашей встречи родилась печаль, но не она, а я вынашивал её. Она же была всегда весёлой и милой, такая она и сейчас, ибо она из тех, кто живёт долго. Я знаю, что и ты видел кого-то из них!

– Расскажи мне ещё, названый отец! – попросил Златогривый. – И не бойся за меня!

– Увы, сын, пусть у тебя не будет таких историй, которые ты сможешь рассказать молодым, когда станешь стариком. Но слушай же! Мы сидели вместе в зале, и третьего не было между нами. Мне казалось, что птицы пели и цветы цвели, источая прекрасный аромат, хотя и была середина зимы. На голове её был венок из роз, на столе лежал виноград, мы ели свежие гладкие летние яблоки. Когда же это было, спросишь ты. Давно уже. Что же это был за чертог, спросишь ты, в котором мы пировали? Я не знаю, стоял ли он на земле или под землёй, или же на облаках. Но наутро лишь пустой лес да снежные сугробы окружали одинокого странника, поднявшегося с земли, да крепкий ветер шумел ветвями деревьев. Воин этот странствовал по лесу, по холмам и высоким горам, он поднимался всё выше и выше, к краям ледяной реки и зелёным пещерам ледяных холмов. Он странствовал весной, летом, осенью и зимой. Сердце его было пусто, а страсть становилась всё яростнее и никак не могла насытиться. Он был в странных местах, видел много бесчеловечного зла, дурных колдуний, меняющих свой уродливый облик. Он страдал от голода, жажды, ранений и лихорадок, он видел многое, но больше никогда не видел ни ту прекрасную женщину, ни тот чудесный пиршественный чертог.

Да здравствует и процветает род Лика, и да множатся в нём доблестные воины! И да здравствуют и процветают прекрасные женщины, которых они берут в жёны из доблестного и славного рода Вола!

– И я скажу, да здравствуют, – спокойно произнёс Златогривый. – Но давай же теперь вернёмся обратно, ибо уже и в самом деле наступило утро, и родичи, должно быть, начали просыпаться.

Вдвоём они повернули к мосту. Камнеликий, относящийся к юноше, как к сыну, рассказывал ему множество мудрых историй о жизни вождя, о возглашении судеб и о сборах на битву. Обо всём этом Божественноликий, казалось, охотно слушал, но на самом деле, он ничего не слышал. Глаза его видели только заснеженные дикие места да красавицу на снегу – такую, какой её описал Камнеликий.

 

Глава XIII. Начинается охота на лосей

Войдя в дом, старик и юноша увидели, что огонь в очаге уже погасили, спящих на полу разбудили и все уже были на ногах. Старик сел у очага, а Златогривый принёс дрова и воду, подмёл зал и принялся за прочую работу, обычную для раннего утра. Ликородный и ещё один юноша с несколькими воинами снарядились в путь. В зал вышел Старейшина и любезно поприветствовал всех. Накрыли столы, и люди сели завтракать. Снаружи всё светлело, и прежде ещё, чем окончательно рассвело, с завтраком было покончено. Мороз стоял крепкий, и день обещал быть погожим.

Затем охотники, а с ними и те, кто хорошо знал горы, обступили очаг и начали обсуждать охоту на лося. Трое из них, лучше других знавших леса и долины вплоть до самых ледовых рек, утверждали, что для желающих поохотиться на лося нет времени лучше, чем это. На том они и порешили, сказав, что выходить надо не мешкая, чтобы как можно больше успеть за короткий зимний день. Все разошлись по своим местам, а кто-то вышел из бражного зала, чтобы зайти в свои родовые дома за оружием. Божественноликий тоже прошёл к своей кровати, встал у сундука, открыл его и достал тонкой работы кольчугу, выкованную для него отцом. Юноша и сам считался умелым кузнецом, но до отца ему было ещё очень далеко. Отец считался лучшим мастером Дола в то время, и чужеземные купцы давали ему за кольчуги и шлема столько, сколько он просил, правда, он редко продавал их. Итак, Божественноликий надел на котту кольчугу, а поверх кольчуги, полностью скрыв её, набросил на случай дурной погоды плащ. У бедра юноша пристроил боевой меч, через плечо перебросил колчан, в руку взял лук. Впрочем, Камнеликий был прав – не охота на лосей влекла его на этот раз в лес. Как бы то ни было, он, захватив с собой лыжи, вышел из дома и направился к городским воротам. Там уже собрался целый отряд из двадцати трёх человек. Златогривый был двадцать четвёртым. У каждого были лыжи, лук с колчаном стрел и ещё какое-нибудь оружие – подходящий короткий меч, охотничий нож или топор.

Отряд вышел за ворота и сразу направился к утёсу, на котором возвышалась Крепостная Башня. Лосей ожидали встретить на нижних склонах холмов близ Реки Бурной, и потому шли туда кратчайшей дорогой. Взобравшись на вершину утёса, времени не теряли, а продолжали идти к востоку, держась края отвесной скалы, где росли лишь редкие деревья.

Идти на лыжах по плотному снегу было легко, и вскоре отряд оказался на высоком берегу Реки Бурной. В полдень пришли к небольшой долине, где почти не росли деревья. Там остановились перекусить. Настроение у всех было хорошее. Сделали из снега столы со скамьями и сложили стену для защиты от поднявшегося незадолго до того несильного, но холодного юго-восточного ветра. Самые опытные из охотников стали подозревать, что погода испортится, а потому отряд ненадолго задержался в этой лощинке.

Не успели охотники вновь выступить в путь, как юго-восточный ветер начал крепчать и, наконец, превратился в настоящую бурю, принесшую с собой тучу мелкого снега. Вперёд продвигаться стало очень сложно. Отряд шёл медленно, ведь на расстоянии дальше, чем на пять шагов, уже ничего не было видно.

Пришлось остановиться. Рядом с ними оказался склон, что было большой удачей – охотники собрались вместе и встали под ним, укрывшись от снежной бури. Там они и переждали непогоду. Менее чем через час снег прекратился, ветер утих. Спустя ещё немного времени небо полностью прояснилось, и ярко засияло солнце. Высоко в небе стояла молодая луна. Мороз усилился.

Охотникам это было только на руку. Теперь, при ярком свете луны, принялись пересчитывать друг друга: оказалось, что все на месте, нет только Божественноликого. Всех это несколько озадачило, так как никто не знал, что делать. Полагали, что он не мог быть далеко: либо ушёл слегка вперёд, либо немного отстал. Ликородный сказал:

– Не стоит переживать за моего брата, он вполне может сам о себе позаботиться. Ещё ни один воин из рода Лика не погиб от небольшого мороза или снегопада. Да и Златогривый весьма своеволен, а в последние дни особенно, так что давайте лучше искать лосей.

Отряд отправился дальше, не теряя надежды случайно найти и Златогривого. Нет нужды вести долгий рассказ об охоте. Не успев отойти далеко от своего убежища, охотники увидели множество лосей, пробиравшихся сквозь снежные заносы примерно там, где их и ожидали встретить самые опытные из жителей долины. Разразилась битва между лосями и людьми. Звери все были повержены, а из числа людей только один получил ранение. В ближайшей лощине нашли рощу и нарубили шестов для саней. На сани положили туши и тронулись в обратный путь, волоча за собой добычу. Но ни там, ни на пути домой Златогривого не обнаружили. Ликородный сказал:

– Может, он решил заночевать в холмах… Хотел бы я быть сейчас с ним, ведь часто с теми, кто задерживается в лесу, случаются удивительные приключения!

Отягчённые звериными тушами, охотники добрались до города только поздно ночью. Впрочем, наступление ночи не замедлило их продвижение, ведь яркий свет луны освещал всё вокруг, словно днём. Когда же отряд подошёл к городским воротам, оказалось, что там их уже дожидалась целая толпа мужчин и юношей с факелами и вином. Златогривый вернулся на целых два часа раньше всех, и теперь он, одетый в праздничные одежды и улыбавшийся, ждал вместе со всеми.

Над юношей, конечно, начали подшучивать – как-никак он вернулся с охоты с пустыми руками, да ещё и не смог переждать ветра и снегопада. Но Златогривый только смеялся над всеми колкостями, ведь он понимал, что всё это говорится лишь в шутку. На самом деле, родичи знали, какой он умелый охотник и как он хорошо ориентируется в лесу, и если бы он сгинул (а некоторые боялись этого), то все посчитали бы такую утрату очень тяжёлой. Ликородный обнял своего брата, расцеловал и произнёс:

– Когда мы пойдём в лес в следующий раз, я не отойду от тебя ни на шаг. Вот тогда-то, надеюсь, и узнаю, что с тобой происходит. Думаю, это будет славное приключение!

Божественноликий рассмеялся, но ответил немногословно. Все направились в дом Лика, где с наступлением темноты уже шёл пир в честь участников Лосиной охоты.

Никто не стал подробно расспрашивать Божественноликого о том, как он отбился от отряда охотников и где он всё это время был. Юноша сам, как только пришёл домой, рассказал свою историю: сломался замок на правой лыже, когда же Божественноликий остановился, чтобы починить его, погода испортилась, и начался снегопад. Если бы юноша продолжил путь, он бы сбился, а когда небо прояснилось, он не знал, куда все направились – их следы замело снегом. Юноша решил, что охотники вполне могли повернуть домой, и он встретит одного-двоих из них, если пойдёт в ту же сторону. Он знал, что, в любом случае, они смогут сами о себе позаботиться, а потому не спеша пошёл в обратном направлении. Рассказ этот был вполне правдоподобен, и подшучивать здесь было не над чем, поэтому юношу оставили в покое. Только Камнеликий сказал себе:

– Хотел бы я знать, что с ним произошло на самом деле, только вряд ли из моих расспросов выйдет что-то путное. Не стоит вынуждать молодого человека лгать.

Поэтому старик молчал, а пир продолжался, и все были веселы и беспечны.

 

Глава XIV. О том, что случилось с Божественноликим на горе

Теперь следует поведать о том, что на самом деле произошло с Златогривым. У него действительно порвался ремешок на лыже, и юноша остановился, чтобы починить его. Справившись с этим, он огляделся и увидел, что вблизи уже никого не было – остальные охотники куда-то ушли. Начинался снегопад. Златогривый поднялся на ноги и, не медля больше ни минуты, вместо того чтобы продолжить движение туда, где его товарищи ожидали найти лосей, повернул на северо-восток и быстро заскользил в ту сторону. Юноша считал, что этот путь может привести его в горный чертог, где он когда-то гостил. Он не стал ждать, когда буря утихнет – он пробивался сквозь неё. Ветер дул ему прямо в спину, ускоряя скольжение. Но вот снег повалил так густо, что идти дальше было уже совсем невозможно, и тогда Златогривый ненадолго укрылся в неглубокой лощинке под попавшимся на дороге терновым кустом, и как только ветер слегка стих, вновь продолжил путь. Когда же тучи окончательно рассеялись и засияло солнце, он оказался на длинном склоне, занесённом белым снегом. Наверху, над снегом, на пятьдесят футов возвышался утёс. Юноша догадался, что перед утёсом также стояли скалы (их покрывал глубокий снег). На противоположной стороне утёса виднелись три сосны. Их вершины согнулись под тяжестью снега настолько, что ветви деревьев переплелись.

Иных ориентиров перед Златогривым не было, и он решил, насколько это было возможно, продвигаться к вершине утёса, но не успел он пройти и нескольких шагов, как из-за утёса близ сосен показался человек. Сперва Божественноликий решил, что это кто-то из охотников отбился от отряда. Юноша даже громко поприветствовал путника, но затем заметил, как на его начищенном шлеме ярко сверкает солнце. Всё же юноша продолжил идти в ту сторону, но когда между ним и незнакомцем оставалось всего ярдов двести, воин в шлеме неожиданно приладил стрелу к тетиве и выпустил её в Божественноликого. Стрела просвистела дюймах в шести от его правого уха. Божественноликий озадаченно остановился: он шёл на лыжах через глубокий снег, лук его не был натянут, и он не мог (да и не знал как) натянуть его быстро. Юноша совсем не хотел разворачиваться и бежать, да он и не думал, что это могло бы помочь. Пока же он медлил, лучник вновь спустил тетиву. На этот раз стрела пролетела близ левого уха. Божественноликий решил было упасть ничком на снег, но постыдился. Наконец, третья стрела просвистела совсем близко, над головой.

– Хорошо стреляют в горах, – пробормотал юноша. – Следующая стрела попадёт мне прямо в грудь, и кто знает, спасёт ли меня работа Старейшины.

Он крикнул:

– Хорошо стреляешь, брат! Но враг ли ты мне? Если ты враг, у нас обоих есть мечи – подойди же сюда, и мы сразимся, как подобает доблестным воинам, если уж так надо!

Ветер донёс до него смех, ясный, но несколько высокий для воина, и лучник быстро побежал на лыжах в его сторону. Оружия у него в руках, помимо лука, не было, а потому Божественноликий не стал доставать свой меч, а просто стоял и дивился.

Когда лучник приблизился настолько, что юноша мог разглядеть его лицо, ему показалось, что он его уже где-то видел. Наброшенный из-за плохой погоды капюшон мешал рассмотреть хорошенько, но, наконец, юноша узнал – перед ним, разрумянившаяся и улыбавшаяся, стояла Лучница.

Остановившись шагах в трёх от юноши, она вновь громко рассмеялась и произнесла:

– Да, друг Желтоволосый, мы прослышали о лосиной охоте и надеялись встретить тебя в этих местах. Выйдя из-за утёса и увидев, что здесь стоит какой-то юноша, я сразу узнала в нём тебя.

Златогривый ответил ей:

– Приветствую тебя, Лучница! Я рад встрече с тобой. Но ты лукавишь, говоря, что сразу узнала меня, иначе зачем же ты выпустила три стрелы? Вряд ли ты начинаешь стрелять каждый раз, как видишь друга. Слишком острыми были бы тогда приветствия горного народа!

– У тебя, юноша, приятные речи, – ответила девушка. – Мне нравится смотреть на тебя и слушать, как ты говоришь, но нам нельзя оставаться здесь – мы должны поторопиться. Давай спустимся в лес. Там можно снять лыжи и посидеть. И там я поведаю тебе все новости. Пойдём же!

Девушка схватила Златогривого за руку, и они вдвоём так быстро заскользили вниз по склону к дубовому лесу, что ветер засвистел в их ушах.

– Куда мы? – спросил юноша.

Девушка ответила:

– Я покажу тебе, как добраться домой. При таком снегопаде ты вряд ли сам найдёшь дорогу. Поторопись и не разговаривай! Ты ничего от меня не добьёшься, пока мы не доедем до леса, так что чем быстрее мы там окажемся, тем быстрее я смогу удовлетворить твоё любопытство.

Божественноликий замолчал, и они только быстро скользили бок о бок, но теперь уже Лучница не удержалась и прервала молчание:

– Ты молодец, делаешь, как я тебе велела. Но послушай, милый друг, хоть ты и сын вождя, но ты пустоголов, раз спрашиваешь меня, зачем я в тебя стреляла. Я стреляла в тебя! Ха! Какую же интересную историю поведала бы я ей этим вечером! Или же ты думаешь, что я могу выстрелить во взрослого человека, который стоит в снегу на расстоянии двухсот шагов от меня и промахнуться целых три раза? Только если я сама этого захочу!

– Значит, ты такая меткая? Раз так, возьму тебя с собой, когда соберусь в битву.

– Бери. Здесь ты совершенно прав: моё место в битве – там ты увидишь, что мой лук ничуть не хуже доброго щита.

Златогривый весело рассмеялся. Девушка же оставалась серьёзной. Она заметила:

– Смейся так в день битвы, и мы будем довольны тобой!

Они быстро скользили вперёд, под холм, и вскоре уже оказались на опушке леса, остановившись под сенью деревьев, где земля была лишь слегка покрыта снегом.

Там они сняли лыжи, вошли в густой лес и сели под грабом. Прежде чем Златогривый успел раскрыть рот, Лучница произнесла:

– Хорошо, что я наткнулась на тебя, житель Дола, иначе пошли бы слухи о новых убийствах. Впрочем, все её приказания мудры. А вот ты совсем не мудро поступил, когда решил найти её. Неужели ты радуешься тому, что мы сидим тут и разговариваем? Даже если б ты занялся охотой на лосей или предпочёл бы тихо сидеть дома, всё равно тебе пришлось бы выслушать меня. Через день-другой я принесу тебе в город знак. Жаль, что мне не доведётся побывать у вас, ведь я хотела увидеть дом Лика и то, как ты, такой важный, будешь сидеть там в окружении рода вождей.

Девушка вздохнула, а Златогривый сказал:

– Не гневайся, Лучница! Один верный человек сказал, что это однажды случится. Но не мешкай, милый друг, поведай мне, что ты хотела поведать!

– Верно, я должна поведать тебе в диком лесу о том, о чём, поступи ты иначе, рассказывала бы в чертоге. Слушай внимательно, вот, что я должна тебе передать: «Не пытайся больше меня искать, пока не получишь знака. Иначе, будь уверен, тебя убьют, и я долго ещё буду оплакивать тебя. Об этом я не могу пока рассказать больше. Теперь о знаке: когда истечёт март, жди две недели, а затем непременно за час до рассвета каждый день, пока не получишь вести, приходи туда, где проводят праздник Девичей Заставы». Теперь, – спросила Лучница, – слышал ли ты? Понял ли?

– Слышал и понял, – ответил юноша.

Девушка потребовала:

– Тогда повтори, что я сказала о знаке?

И Златогривый повторил слово в слово. Лучница произнесла:

– Хорошо, больше говорить не о чем. Теперь мне следует провести тебя туда, где ты сможешь сам найти дорогу. Там ты снова встанешь на ровный снег и быстро доберёшься до дома. И всё же, сероглазый юноша, прежде чем расстаться, я получу с тебя плату за свою работу.

С этими словами девушка повернулась к Златогривому, обхватила руками его голову и с чувством поцеловала его в обе щеки и в губы. В её глазах стояли слёзы, но она смеялась, произнося:

– Теперь и лес пахнет приятнее, и лето обязательно вернётся. Я непременно снова поцелую тебя так же, когда мы будем стоять бок о бок в битве.

Юноша по-дружески улыбнулся ей и кивнул. Они поднялись с земли. Пока они разговаривали, девушка сняла свои перчатки, и теперь юноша поцеловал её руку, очень красивую, правда, ладонь её была тверда, а кожа слегка смугловата. Затем он по-дружески произнёс:

– Ты весёлая спутница, Лучница, и, возможно, станешь мне верной соратницей. Будь же моей сестрой, а я буду твоим братом, невзирая на три выпущенные в снегопад стрелы.

И он засмеялся. Девушка казалась счастливой, но не смеялась. Она серьёзно произнесла:

– Да, я вполне могу быть твоей сестрой, хотя, возможно, я тоже из божественного народа, что пришёл в эти долины из дальних земель. Я принадлежу к Дому Зазубренного Меча из рода Волка. Идём же, брат, к Дороге Дикого Озера.

С этими словами девушка пошла вперед. Она провела Златогривого, который не отставал от неё ни на шаг, через чащу, словно по верной, знакомой тропе. Впрочем, мысли его были далеки от Лучницы. Все эти слова о брате и сестре вызвали в его памяти образ Наречённой, их дружбу с раннего детства и дни, когда казалось, что им остаётся только сделать солнце ярче, цветы прекраснее, траву зеленее, а птиц более сладкоголосыми друг для друга. Юноше казалось, что он теперь должен поступить дурно, разрушив всё это и повергнув Наречённую в тоску, и это тяжким грузом легло на его сердце. Впрочем, он, конечно, уже не мальчик, а мужчина, и его ждут подвиги. Златогривый снова и снова утешал себя, вспоминая слова Лучницы о грядущей битве. Ему казалось, что девушка узнала о ней из пророчества Подруги, и он с нетерпением ждал предстоящих подвигов, ведь они всё прояснят и оправдают его.

Златогривый и Лучница долго шли по лесу, и уже начинало темнеть, когда юноша сказал:

– Стой, Лучница, здесь я уже дома.

Девушка оглянулась и произнесла:

– Верно, так оно и есть, я просто задумалась. Тогда прощай и живи весело, пока не придёт март, жди знака!

С этими словами девушка развернулась и пошла прочь, и вскоре её уже и след простыл. Божественноликий быстро миновал лес, а затем, встав на лыжи, направился по твёрдому насту вдоль края Дола к Крепостной Башне, где в скором времени и оказался. На небе уже ярко светила луна.

Так Божественноликий вернулся в город и в дом Лика прежде охотников.

 

Глава XV В Лесной деревне совершается убийство

Зима перевалила за середину, но ничего нового не произошло. После того, как Камнеликий увидел, что Божественноликий вернулся здоровым и невредимым, да к тому же весёлым, он больше не заговаривал с ним ни о лесе, ни о существах, живущих там. Казалось, юноша больше не бредил о прогулках по лесу, а вот Наречённая всё грустила: у неё были самые плохие предчувствия. Всегда проявляя бесстрашие там, где требовалась мужская отвага, она теперь не решалась спросить Божественноликого, что произошло с ним осенью и насколько изменились его чувства к ней, и всё же при нём она заставляла себя не выглядеть грустной или тоскующей, а встречались они довольно часто. Божественноликий не сторонился её, а, скорее наоборот, старался чаще быть рядом с ней. Дело было вот в чём: увидев, как она старается скрыть свою печаль, он подумал, что с ней происходит то же, что и с ним самим. Юноша помнил, о чём он говорил с Лучницей, и решил, что всё равно может поговорить с Наречённой, когда придёт время, чтобы она не горевала очень сильно, и тогда всё будет хорошо.

Но вот наступила оттепель. Снег начал таять, Дол покрылся травой, и все реки и ручейки наполнились водой. В это время стали ходить слухи о появлении в лесу чужаков – грубых, подлых и жестоких. Многие из числа самых робких были весьма этим напуганы.

Незадолго до наступления марта прибыли вести от жителей Леса: к дому одного из них, достойному мужу, уважаемому своими соседями, в первую ночную стражу* пришли два путника. Они сказали, что сами они из далёкой Розовой долины (о ней все слышали) и направляются к Равнине. По словам путников, они сбились с пути, сильно устали и проголодались, а также нуждаются в крыше над головой на ночь.

Достойный хозяин никак не мог отказать. Он подумал, что путники не опасны, а потому попросил их остаться и чувствовать себя как дома.

Путники, по словам тех, кто рассказывал об этом, были чужаками. Никто ещё не видел таких, как они. Оба были прекрасно снаряжены: короткие луки из рога, маленькие круглые щиты, защитные куртки с нашитыми роговыми накладками, кривые мечи и топоры у бедра, вылитые из одного куска металла, – очень грозное снаряжение. И оружие, и алые одежды были богато украшены серебром, даже предплечья сжимали большие серебряные кольца. Все серебряные изделия выглядели совершенно новыми.

Хозяин принял гостей радушно и угостил их тем, что было в его кладовых. Кроме него самого в доме тогда было ещё пятеро мужчин: его сыновья и родственники, были также и его жена, три дочери и ещё две девушки. И вот они отужинали тем, чем обычно ужинают жители Леса, и незадолго до полуночи отправились спать. Два часа спустя хозяин дома проснулся от слабого шума. Он пошёл посмотреть, в чём дело, и увидел посреди зала своих гостей в полном боевом облачении. С ними были две его младшие дочери – девушки пятнадцати и двенадцати зим. Воины связали им руки и завязали тряпьём рты, чтобы пленницы не кричали. Хозяин появился как раз тогда, когда ночные посетители собирались увести их. Увидев это, добрый хозяин, ещё не успевший даже одеться, достал свой меч и напал на похитителей. Хотя те и приготовились к нападению, он успел серьёзно ранить одного и повернулся уже ко второму, когда тот ударил его стальным топором в плечо, нанеся сильную рану, а затем выбежал в открытую дверь и кинулся прямо в лес.

Хозяин позвал на помощь (правда, в этом не было необходимости, так как в зал уже сбежались люди, и мужчины хватали оружие), а потом сразу же выбежал вслед за похитителем прямо в том виде, в каком был. Несмотря на ноющую рану, он нагнал врага недалеко от дома, ещё до того, как тот успел скрыться в чаще. Враг был силён и проворен, а его преследователь не мог драться в полную силу из-за своего ранения. К тому времени, как остальные с криками прибежали к ним, хозяин успел получить ещё две серьёзные раны и теперь душил противника голыми руками. Он упал на руки родичей, теряя сознание от слабости и, несмотря на все их усилия, скончался через два часа от раны в плече, нанесённой топором, от другой в голову и от третьей, нанесённой кинжалом в бок. Было же ему шестьдесят зим.

Чужак, убежавший в лес, был убит. Другой, которого хозяин поразил в зале, умер ещё прежде, чем наступил рассвет. Он отказывался от любой попытки помочь ему и не произнёс ни слова.

Всем в городе эти вести показались важными, а особенно Златогривому. Он и многие другие взяли своё оружие и по Дороге Дикого Озера пришли в поселение жителей Леса. Те уже сложили тела нападавших на траве пред дверьми дома Лесного Сумрака (так звали хозяина, на которого напали эти двое). Соседи сказали, что не будут хоронить проклятых, а отнесут их в лес, чтобы те не смердели, и оставят в чаще волкам, диким котам и горностаям. С тел не будут снимать ни оружия, ни серебра. Лесные жители считали неблагородным оставлять себе вещи этих негодяев – никто не стал бы носить их.

Когда узнали, что идут соседи из города, вокруг тел собралась большая толпа. Все расступились, пропуская пришедших и крича от радости. Жители Дола прокляли убийц, погубивших такого доблестного мужа, и восхвалили его смелость, узнав, как он, нагой, выбежал ночью в лес в погоню за врагом, будучи сам прежде ранен, и как пал подобно своим предкам, жившим в стародавние времена.

Весеннее солнце ярко освещало лесную поляну, и жители Дола могли хорошенько рассмотреть убитых врагов. Златогривый, бывший до того тихим и мрачным, теперь стал веселым и словоохотливым. Он видел тела, видел, как сильно эти люди отличаются от окружавших его: нападавшие были невысокими, с кривыми ногами и длинными руками, и очень крепкими для своего роста. С голубыми глазами, курносым носом, широким ртом, узкими губами, смуглой кожей, они совершенно не походили на местных жителей. Юноша, как и остальные, мог только гадать, откуда пришли эти двое – никогда прежде в Доле не видели таких. Жители Леса, часто принимавшие в своих домах сбившихся с дороги путников самых разных родов и племён, также говорили, что никогда прежде не видели подобных этим. Только Камнеликий, стоявший рядом в Златогривым, покачал головой и произнёс:

– Диколесье богато на диковины, и это одна из них. Это отродье зла, зло вдохнуло в них жизнь. Подобные им тают, как снег. Возможно, так будет и с этими телами.

Некоторые старцы из жителей Леса, те, что стояли близко к нему, услышав эти слова, согласились, сочтя их мудрыми. Они вспомнили древние предания и множество рассказов, напоминавших этот случай.

Постояв какое-то время у трупов чужаков, горожане, те, что поместились, зашли в жилище Лесного Сумрака – это жилище не было ни богатым, ни большим. Тело хозяина в полном боевом снаряжении покоилось на возвышении. Оно лежало под последней потолочной балкой, на которой были искусно вырезаны разнообразные узоры: орнамент, цветы, переплетающиеся стебли и среди них – Волк Пустоши с разинутой пастью. Вдова и дочери погибшего вместе с другими женщинами поселения стояли вокруг похоронных носилок и тихо пели старые песни. Некоторые всхлипывали, ведь все сильно любили погибшего. Здесь же находились и многие жители Леса, в доме стоял полумрак.

Горожане по-дружески поприветствовали всех и вновь начали восхвалять погибшего. Говорили, что его деяния ещё долго будут помнить в Доле и далеко вокруг, называли его бесстрашным воином, которому не было цены. Женщины, слушая, перестали тихо напевать и плакать. Теперь они стояли, гордо подняв головы и сверкая глазами. Когда же мужи города закончили говорить, женщины, встав в ряд (их было десять) на возвышении этого небогатого дома, лицом к фронтону и к той потолочной балке, что была украшена изображением волка, вновь запели, но уже громко и ясно, не обращая внимания на то, что происходило за их спиной.

Вот что они пели:

Так пели женщины и девушки, и это пение взволновало всех: каждый припомнил прошедшие дни, когда живы были их предки и знамя их развевалось по всему свету.

Лесные жители угостили горожан чем могли, а затем гости разошлись по домам, но через день жители Дола вновь отправились в лес – Лесного Сумрака схоронили в кургане при великом стечении народа.

Многие поговаривали, что, несомненно, двое нападавших были из тех, что ограбили Гроша Долговязого и Оленебоя. В числе этих многих был сперва и Щетина, но несколько позже, поразмыслив, он изменил своё решение. Он говорил теперь, что такие, как эти, сперва перебили бы всех, а затем уже принялись грабить. Те же, кто не любил ни Гроша Долговязого, ни Оленебоя, решили, что не станут утруждать себя поисками ограбивших дома двух наихудших людей Дола, если потеря награбленного была потерей только для них самих.

Златогривый же думал только о том, что его друзья с горы не могли иметь ничего общего с этими происшествиями.

Так постепенно проходили дни за днями.

 

Глава XVI. Наречённая говорит с Божественноликим

Окончился февраль, и наступил март. Шёл двенадцатый день марта, ясный и солнечный. До полудня оставался ещё час. Божественноликий сидел на лугу, менее чем в миле к западу от города. Он только что перегнал быка в коровник одного из горожан. Коровник находился недалеко, но юноше потребовалось немалое терпение, чтобы увести разгорячённого весенним теплом и свежей травой быка с поля. Теперь юноша, пребывая в хорошем настроении, отдыхал на небольшом лужке, очень приятном для отдыха. С одной стороны его ограничивал большой сад, или, вернее, роща сладкого каштана, оканчивавшаяся только у подножия Южных Утёсов. Луг пересекал прозрачный ручей, впадающий ниже в Реку Бурную. Ручей был расчищен от больших камней, зато в некоторых местах преграждён плотинами, чтобы в низинах он разливался и орошал луг, служивший горожанам пастбищем. Трава подступала к самой кромке воды. Со стороны каштановой рощи берег был низким, словно кто-то, когда каштаны были ещё молодыми деревцами, соорудил возле них дамбу, которая теперь совсем разрушилась, оттого что по ней прошло множество людей и животных. Сейчас её густо покрывали цветущие примулы, и то тут, то там виднелись низкие терновые кусты в полном цвету. С середины луга до кромки воды густо росли цветы шафрана, а иногда встречались и нарциссы. В деревьях и кустах пели птицы, и громче всех из них – дрозды.

Божественноликий сидел на берегу ручья и отдыхал после трудов. Он был счастлив: через два дня ожидания он отправится к Девичьей Заставе на поиск знака, что укажет ему путь в Долину Теней. Юноша сидел и вспоминал Подругу – такой, какой она явилась ему в последний раз. Он всё пытался мысленно представить себе девушку на цветущей траве перед собой, и, наконец, вся красота луга стала казаться ему пустой без неё. Затем Божественноликий вспомнил, что этот луг был излюбленным местом для его свиданий с Наречённой. Часто, ещё с детства, они приходили сюда, чтобы насобирать в роще каштанов, а затем болтали, сидя на старой дамбе. А по весне, когда было тепло, они, бывало, ходили босиком по ручью и искали небольших форелей, цветы и отшлифованные водой камешки агата. Да и не так давно они ещё встречались тут как влюблённые и сидели на этом самом берегу. Как прекрасны были тогда дни, как нежны! И он, и она любили это место за обилие цветов, за высокую траву, прекрасные деревья и прозрачный журчащий ручей.

Такие мысли крутились в голове юноши. Он вспомнил, как восхищался про себя красотой Наречённой (восхищаться вслух он бы не решился). Но вот Божественноликий нахмурился и медленно поднялся на ноги. Он повернулся лицом к каштановой роще, словно собираясь направиться туда, но с каждым шагом прочь от дамбы вновь и вновь оборачивался, чтобы взглянуть на неё. Юноше казалось, будто его мысли воплотились в призрачное видение, но нет! – это и в самом деле Наречённая переходила ручей. Она шла к Божественноликому. Вода на её нагих ступнях сверкала на солнце, когда она ступала по нежному луговому шафрану, слегка задевая головки нарциссов. Юноша стоял и смотрел на неё, чувствуя неловкость. В этот день он много размышлял о том, что казалось ему когда-то счастьем, и теперь решил, что Наречённая будет расспрашивать его, а потому и принялся обдумывать, как ответит. Но ни один приходивший в голову ответ не нравился ему. Девушка сделала несколько шагов и расправила подобранные юбки, потом подошла ещё ближе. Подол её платья теперь касался цветов. Она остановилась перед юношей и поприветствовала его, но не протянула руки. Лицо её было бледнее, чем обычно, а голос дрожал. Она проговорила:

– Божественноликий, я хотела бы попросить у тебя кое-что.

– Всё, что ты только захочешь, – ответил юноша, – если я смогу это дать.

– Если я останусь в живых к тому времени, когда ты сможешь дать, то ты дашь.

– Милая сестра, скажи, что бы ты хотела получить от меня?

И пока юноша ждал ответ, ему стало не по себе.

Девушка же сказала:

– Брат, брат! Увы тому дню, в который наше родство стало мерзким – ведь ты желаешь его!

Юноша промолчал, ему было больно слышать это, а девушка продолжила:

– Вот о чём я попрошу тебя: когда настанет день и ты возьмёшь в дом жену – отдай мне своего второго сына.

– Ты получишь его, и я дам тебе намного больше. Хорошо бы, если мы опять стали детьми и играли здесь, как когда-то.

– Я хочу получить от тебя знак. Ты покажешь его божеству и поклянёшься на нём в том, что дашь мне обещанное, ибо время имеет обыкновение менять всё.

– О каком знаке ты говоришь?

– Когда ты в следующий раз отправишься в лес, ты принесёшь мне его. Это может быть цветок с того берега, где мы сейчас сидим, или осколок от возвышения из того зала, в котором вы пируете, или кольцо, или что-то ещё из того, что носят эти чужаки. Это и будет знаком.

Она говорила медленно, свесив голову, но вот она подняла глаза и, смотря прямо на юношу, произнесла:

– Увы мне, увы, Златогривый! Как печален этот день, когда, оплакивая себя, я не могу оплакать и тебя! Я знаю, что на сердце у тебя радостно. Всю зиму я скрывала то, что хотела сказать тебе, не решаясь. Но теперь весна придаёт мне решимости. Пусть приходит лето, а там – кто скажет, что будет?

Горе юноши было велико, он стыдливо молчал, да ему и нечего было сказать. Девушка продолжила:

– Скажи, Златогривый, когда ты отправишься туда?

– Точно я и сам не знаю. Может, через пару дней, а может, и через десять. Почему ты спрашиваешь?

– О, друг, это ново для меня – спрашивать, куда и когда ты уходишь и откуда и когда вернёшься. А сейчас прощай! Не забывай о знаке. Увы мне, что я не могу поцеловать твоё прекрасное лицо!

Девушка широко раскинула руки и подняла голову, словно оплакивая кого-то, но губы её не издали ни звука. Она повернулась и ушла той же дорогой, что и пришла.

А юноша всё так же смущённо стоял на месте. Казалось, он был опустошён. Мужество покинуло его, ведь он жестоко обидел друга, и притом в какой-то мере даже против своей воли. В то же время он немного сердился на Наречённую за её внезапное появление, за её властные и краткие речи, за то, что сам он едва мог подобрать слова, чтобы ответить ей, и за то, наконец, что девушка испортила ему всё удовольствие, которое он надеялся получить в такой замечательный день. Златогривый снова сел на цветущий луг. Мало-помалу на сердце у него полегчало, и он вновь принялся вспоминать времена, когда они с Наречённой часто играли здесь, будучи детьми. Ему подумалось, что дни эти тогда тянулись для него бесконечно, а сейчас кажется, будто они пролетели за один миг. Теперь всё это представилось в виде некоей романтической повести, и притом довольно приятной. Из груди юноши вырвался вздох, на глазах проступили слёзы, дыхание спёрло, и вот Златогривый принялся рыдать над этой нежной повестью своей жизни, как он когда-то давным-давно уже рыдал на той же запруде. Тогда из-за детской обиды Наречённая ушла, оставив его одного.

Спустя некоторое время юноша перестал плакать и огляделся, нет ли кого поблизости. Затем он поднялся и, немного погуляв по каштановой роще, отправился прочь. Он говорил себе: «И всё же мне предстоит ещё дважды встречать рассвет, пока не настанет назначенный день, в который я уже могу ждать знака».

В тот вечер Божественноликий неохотно встречал обращённые на него взгляды. Дома он был молчалив и мрачен – к нему иногда опять возвращалась мысль о том, что он поступил не по-мужски.

 

Глава XVII. Знак с гор

Прошёл день – вестей не было. На следующее утро Божественноликий проснулся рано. Это было первое утро из тех, когда он мог получить знак. Ясное, светлое утро. Он был на Девичьей Заставе ещё до назначенного времени и всё ходил взад и вперёд, но ничего не происходило. Ему стало немного грустно, и он сказал себе: «Неужели всё это ложь, и её слова были насмешкой?»

На следующее утро он снова пошёл к Девичьей Заставе. Утро было ветреным, штормило, шёл дождь, и по небу неслись низкие облака. Временами солнце, выглянув из-за хмурых красноватых туч, освещало горные проходы. Это утро тоже прошло впустую, и юноша сердился и тревожился. Ближе к вечеру он подумал: «Ладно, мне было сказано ждать десять дней, чтобы в один из них она могла передать знак. Пусть так и будет».

На следующее утро он снова проснулся рано. Было ветрено, как и вчера. Впрочем, облака поднялись выше, и казалось, что днём погода наладится. Божественноликий ходил по Девичьей Заставе взад и вперёд, и когда в десятый раз повернул в сторону города, ему показалось, что он услышал издалека звук спущенной тетивы. Как раз в этот момент появилась стрела. Летела она медленно, как птица, и ударилась о большой, стоящий с другой стороны дороги камень, около места, где был похоронен какой-то древний вождь. Отскочив от камня, стрела упала прямо к ногам юноши. Он подошёл к ней и, подняв, увидел, что вокруг стрелы был обёрнут кусок тонкого пергамента. Юноша хотел сразу же развернуть его, но передумал. Он стоял на большой дороге, по которой уже ходили люди. Как раз в этот момент мимо него в сторону поля проходил житель Дола со своим слугой. Оба пожелали Божественноликому доброго дня. Юноша прошёл по дороге немного вперёд, к небольшому мостику, ведущему на луг. Он перешёл его и быстрым шагом направился дальше – к холму, заросшему лещиной и облюбованному кроликами. Там, среди примул и черемши, он сел. На опушке три дрозда переговаривались друг с другом. Юноша огляделся и, не заметив вокруг ни души, быстро разорвал нити, которыми свиток был примотан к стреле, а затем развернул пергамент. Буквы письма были выведены чёрными чернилами, убористым, но изящным почерком. Вот что он прочитал:

«Выходи на рассвете дня, следующего за тем, в который ты прочитаешь это письмо, к Горному Чертогу по знакомой тебе тропе. Поднимись раньше и вооружись, так как в лесу, кроме нас, есть и другие, и они обрадуются твоей смерти. Войдя в чертог, ты увидишь, что там никого нет – только большой пёс, привязанный к скамейке вблизи возвышения. Назови его по имени – Верноногий – и дай ему мяса со стола и воды. Если к тому времени будет уже поздно, а, скорее всего, так и будет, останься там вместе с псом на ночь. Можешь есть всё, что найдёшь, но следи за тем, чтобы пёс не покидал Чертога до следующего утра. Наутро выведи его сам и подведи к северо-восточному углу дома. Он проведёт тебя в Долину Теней. Следуй за ним, и да пребудет с тобой удача».

Теперь, когда юноша прочитал письмо, всё вокруг казалось ему прекрасным. От радости он не знал, что ему делать. Спрятав стрелу под коттой (ему не хотелось, чтобы кто-то её видел), он пошёл в город, в дом своего рода, где все давно поднялись, ведь солнце стояло уже высоко. Подойдя к кровати, он положил стрелу в ящик, где хранил все свои сокровища, а письмо засунул за пазуху. Весь день он ходил радостный и довольный собой, как ходит человек, узнавший хорошие вести раньше других. Камнеликий заметил это и сказал:

– Сын мой, ты счастлив. Скажи, весна ли так взбудоражила твою кровь, что ты радуешься всему вокруг, или ты получил какое-то известие? Нет, не надо отвечать. Я дам тебе совет: когда ты в следующий раз пойдёшь в лес, возьми с собой опытного и мужественного воина, того, кто любит тебя, того, кто умрёт за тебя, если потребуется, того, кто вовремя заметит, что тебе нужна помощь. А иначе – берегись, смотри, в лесу много зла, а больше всего берегись братьев тех двоих, что были убиты в Лесной деревне.

Златогривый заставил себя учтиво ответить старику. Он поблагодарил его за предложение и сказал, что в будущем так и поступит. На этом их разговор окончился, и Камнеликий ушёл куда-то, довольный собой.

Божественноликий уже устал. Он не хотел привлекать к себе внимания, не хотел ни с кем говорить, а потому пошёл с Ликородным на поле ухаживать за овцами. К вечеру он устал ещё сильнее и был немногословен. Когда же отец заговорил с ним о Наречённой, пошутив, что он слишком медлителен для жениха, Златогривый не изменился в лице, а просто ответил то, что первым пришло ему в голову.

На следующее утро юноша был на ногах ещё до появления зари. Он собрался и облачился в искусно выкованную кольчугу отцовской работы. Она доходила до колен и была надёжной защитой. Поверх кольчуги юноша надел красиво вышитую зелёную котту, затем подпоясался боевым мечом работы деда. Это был очень хороший меч, и назывался он Стражем Дола. На голову юноша надел прочный шлем, за спину перекинул небольшой круглый щит, в руку взял два копья – коротких, но с крепкими древками и острыми стальными наконечниками. С таким снаряжением Златогривый покинул город ещё до зари и, выйдя на Дорогу Дикого Озера, направился в сторону леса. Он ни разу не остановился, а когда решил перекусить, то поел, встав под дубом близ едва заметной тропы. Когда же он вышел на лесную полянку, на которой давным-давно стоял бражный зал древнего рода, он огляделся. Он считал такие места вполне подходящими для нападения каких-нибудь жутких лесных духов, но ничего не происходило. Юноша нагнулся и осторожно попил из лесного ручья – всё по-прежнему было тихо. Юноша пошёл дальше. Ему попадались и другие такие же места, которые он проходил очень осторожно, так как ему казалось, что там мог притаиться враг. Но с ним так и не случилось ничего плохого, и вот, наконец, он вышел на ту поляну, где когда-то вечером на него набросился Лесной Хозяин.

Златогривый пошёл прямо к дому. Сердце его стучало сильнее, и юноша едва верил, что он может встретить там ждущую его Подругу. Когда же он толкнул дверь, она легко поддалась, и, войдя, юноша не увидел внутри ни единой души. Стены были голые (щиты и оружие, что висели на деревянных панелях, сняли). Зато пёс и в самом деле был привязан к скамье близ возвышения. Зверь, натянув кожаный ремень, зарычал на юношу, шерсть на его загривке поднялась дыбом. Божественноликий подошёл к псу, назвал его по имени – Верноногий – и дал полизать свою руку. Затем юноша поставил ему воды и накормил мясом со стола. Пёс сразу стал дружелюбнее: он завилял хвостом, заскулил и стал лизать юноше ладони.

Златогривый обошёл дом, но не увидел и не услышал ни малейшего признака того, что там кто-то живёт, кроме мышей за деревянными панелями да Верноногого. Юноша вернулся к возвышению, сел за стол и, обдумывая своё положение, принялся за еду. Ему пришло на ум, что Горная Дева хочет, чтобы он совершил подвиг, который испытал бы его мужество и принёс бы ему славу. На сердце у него полегчало от этой мысли, и он повеселел. Он уже видел, как сидит рядом с ней на возвышении в украшенном чертоге, народ любит и почитает его, и нет никого, кто мог бы сказать про него что-то дурное или кто затаил бы на него злобу. Так, сидя за столом, юноша мечтал в своё удовольствие, представляя грядущие счастливые годы. Снаружи спустились сумерки, затем совсем стемнело, и застонал ночной ветер.

Но вот, наконец, юноша встал, сгрёб в очаге угли, чтобы осветить зал, и выглянул за дверь. Дверь была снабжена защёлками и засовами, а потому юноша накрепко запер все защёлки и задвинул засовы. Затем он свёл Верноногого с возвышения и привязал его так, чтобы пёс лежал рядом с дверью, положил недалеко от себя кольчугу и обнажённый меч и быстро заснул.

Когда Златогривый проснулся, было ещё темнее, чем когда он ложился, так как луна уже зашла. Но юноша решил, что скоро начнёт светать, а потому сходил за водой, смыл ночной сон и тогда и в самом деле заметил слабый предрассветный отблеск. Златогривый перекусил, затем надел шлем и доспехи, отпер дверь и повёл Верноногого наружу. Он привёл пса к северо-восточному углу дома, и вскоре уже пёс взял след, и Божественноликий отправился в путь как раз в то время, когда заря осветила горные верхушки.

Верноногий повёл юношу в глубь соснового леса. Под деревьями было довольно темно, и какое-то время сквозь кроны пробивался только слабый свет. Идти пришлось долго. Часа через два деревья стали редеть, и юноша с псом вышли к краю горного озера, в спокойных зелёных водах которого ярко сверкали солнечные лучи. Собака побежала вдоль кромки воды, и юноша беспрепятственно последовал за ней. Деревья становились ниже, а воздух, несмотря на то что солнце стояло уже довольно высоко, холоднее – Божественноликий с псом поднимались всё выше и выше.

Прошло не менее шести часов, прежде чем юноша и пёс вышли из соснового леса. Перед ними стояли дикие голые скалы, за которыми высились казавшиеся близкими пики, покрытые льдом, – стена мира. Был примерно час после полудня, высокое солнце освещало пустынное болото, отделявшее путников от безлюдных скал. Верноногий, не останавливаясь, побежал через трясину и ещё через час привёл Божественноликого в петляющую лощину. С обеих сторон её обступали скалы. Дорога была каменистой и трудной, по лощине струйкой бежал ручеёк. Пёс довёл Божественноликого до места, где упавший валун образовывал мост – по нему они и перебрались на другой берег. Затем пришлось подняться по крутому склону на суровый гребень горы. Юноша шёл по чёрному песку, огибая нагромождения скал и больших камней. Временами попадались топи, поросшие какой-то пушистой болотной травой, и кое-где пробивалась редкая низенькая травка. Больше там ничего не росло, разве что иногда встречались чахлые карликовые ивы, покрытые мхом или молодилом с красными цветочками. Пейзаж оставлял грустное впечатление.

Вокруг не было почти никакой живности. Только выше по склону несколько овец щипали скудную траву, но за ними никто не приглядывал. Впрочем, Божественноликий заметил, что вид у овец был довольно упитанный, а значит, поблизости всё-таки должен обретаться их хозяин. По ту сторону болот смеялся кроншнеп, высоко в небе парил орёл, на тропу перед Божественноликим иногда выпрыгивали рыжие лисы, а из вереска из-под ног выпархивали птицы. На скале каркал ворон. Увидев путников, он беспокойно завертелся на месте, а когда юноша с собакой миновали его, взмахнул крыльями и полетел за ними, всё так же каркая.

Теперь неровная каменистая дорога вела через перевал на восток. Продвигались медленно. Ещё через час Верноногий повёл юношу вниз по восточному склону, туда, где перевал переходил в ещё одно пустынное болото. Дальний его конец был огорожен стеной утёсов с угольно-чёрными бесплодными вершинами, на которых не росли даже трава и мох. Расселины на этих вершинах придавали им самые диковинные очертания. Туда и побежал пёс. Златогривый недоумённо последовал за ним. Приблизившись к горам, юноша понял, что они не такие высокие, какими показались ему вначале. Самый высокий пик едва ли достигал пятидесяти футов.

Они продвигались через разбросанные камни у подножия этих утёсов, пока, наконец, прямо у того места, где стена скал казалась самой плотной, в ней не появился проход. Без сомнения, эта тропа была проложена людьми. Божественноликий пошёл по ней. Пёс бежал впереди. Юноша не сомневался, что добрался до входа в Долину Теней. Тропа круто ушла вниз, а через время и скалы по правую руку от юноши стали ниже – теперь они уже не закрывали обзор.

Перед Божественноликим предстала ровная долина, длинная и узкая, ограждённая с противоположной стороны такими же отвесными чёрными скалами, как те, которые он только что миновал. Внизу росла густая трава, а вот деревьев видно не было. По долине, иногда приближаясь к противоположному краю, несла свои тёмно-зелёные воды глубокая река. Юноша подумал, что солнце редко показывается в этих местах.

Вскоре скалы вновь стали выше, а потом почти сомкнулись у него над головой, так что он продвигался чуть ли не в темноте, словно шёл через пещеру. Перед тем, как померк последний проблеск света, юноше показалось, что по левую руку от него на скале высечено изображение волка.

Темнота вскоре рассеялась. Пёс и юноша вновь шли между отвесными чёрными скалами. Путь их становился всё круче, но теперь в каменной тропе появились ступени. Вдруг после крутого поворота Божественноликий оказался на вершине длинной каменистой осыпи. Верноногий радостно, с громким лаем кинулся вниз, а юноша остановился, разглядывая долину, в этот раз представшую пред ним целиком.

С севера на юг, где утёсы так близко подходили друг к другу, что юноша не мог разглядеть ни намёка на выход из долины, текла река. Она вытекала из мрачного прохода между скалами на севере, почти вплотную подходя к ним. Это немного напомнило юноше то место, где Бурная втекала в Дол.

Посередине долины, ближе к северу, юноша разглядел Кольцо Судьбы, составленное из чёрных камней, а рядом с ним древний бражный зал, стены и крыша которого были из того же чёрного камня. Именно туда и бросился Верноногий. Божественноликий осмотрелся, но не увидел ни одного прохода в стене отвесных скал, окружавших его. Ближе к южному концу долины юноша разглядел несколько грубо выстроенных из камня и покрытых торфом загонов для скота. Рядом Божественноликий заметил людей, в основном это были женщины и дети. Там же, недалеко от загонов, паслись несколько овец с ягнятами, а ближе к юноше щипали траву несколько тучных горных коров. Он посмотрел в сторону реки и отметил, что берега её были скалистыми, и луг лежал высоко над водой. Юноша решил, что река летом и зимой вряд ли выходит из своих берегов. Он подумал также, что летом уровень воды в ней поднимается выше всего, ведь она стекает с гор, покрытых снегом.

 

Глава XVIII. Божественноликий беседует с Подругой в Долине Теней

Шёл второй час пополудни, и свет широкой полосой лежал на траве долины под ногами Златогривого. Юноша легко сбежал с насыпи и зашагал по траве к Кольцу Судьбы. Его шлем и доспехи ярко блестели на солнце. Для того чтобы подойти к дому, ему нужно было пройти через Кольцо Судьбы, и как только он вышел за последний из больших вертикальных камней, он увидел на пороге дома – шагах в двадцати от него – женщину. Он сразу же узнал её – это была Подруга.

Как и на Златогривом, на ней была зелёная котта, поверх которой девушка не надела ни платья, ни плаща. Зелёный же, с яркой вышивкой пояс плотно облегал её талию. Голову украшала золотая диадема с голубыми камешками с гор, а из-под неё свободно вились распущенные волосы.

Красота девушки была так величественна и настолько превосходила даже воспоминания о ней, что на Божественноликого вновь напал страх. Он стоял, боясь заговорить с ней, и сердце его бешено колотилось, а девушка, протянув ему навстречу руки, подошла к нему быстрым шагом. Она улыбалась, лицо её выражало счастье, взгляд – доброе расположение. Подруга взяла обе руки Златогривого и произнесла:

– Приветствую тебя, Златогривый! Здравствуй, Божественноликий! Дважды и трижды желанный гость! Вот и наступил тот день, которого ты так ждал! Ты счастлив?

Юноша поднёс её руки к своим губам и робко поцеловал их, но не вымолвил ни слова. В этот момент из дома выбежал Верноногий и начал скакать вокруг них, шумно лая, как лают все собаки, вновь увидевшие хозяина после разлуки. Подруга всё ещё держала руки юноши в своих и нежно смотрела на него, но вот она уже подозвала пса, потрепала его по загривку, успокоила и, снова повернувшись к Божественноликому, радостно рассмеялась:

– Я не прошу тебя молчать, отчего же ты так и не сказал ни слова? У тебя всё хорошо?

– Да… – ответил тот, – даже лучше, чем просто хорошо.

– Мне кажется, что ты доблестный воин. Встретил ли ты врагов вчера или этим утром?

– Нет, никто не препятствовал мне. Ты сделала мой путь лёгким.

Девушка стала серьёзной:

– Что могла, я сделала, но мы не всемогущи. Наши враги многочисленны, и я боялась за тебя. Впрочем, идём в наш дом. Его уже с гораздо большим правом можно назвать нашим, чем ту хижину близ соснового леса.

Девушка вновь взяла Божественноликого за руку и повела его к двери. Взглянув вверх, юноша заметил на большом камне, игравшем роль дверной притолоки, высеченного Волка – точно такого же, какой был вырезан на потолочной балке в доме Лесного Сумрака. В голове юноши вспыхнула одна мысль. Всё так же глядя вверх, он остановился и сжал руку Подруги, словно прося её обратить внимание на резьбу. Камень с изображением был темнее остальных, почти чёрным. Раскрытую пасть волка когда-то окрасили киноварью, но ветер и капризы погоды почти обесцветили рисунок.

Подруга сказала:

– Вот он: пред тобою знак божества, отца наших отцов, легенды о котором настолько стары, что дни нашей жизни по сравнению с ними всё равно, что капля воды в море. Ты видишь знак нашей печали, знак, напоминающий о нашей беде. Но это и знак нашей надежды. Может быть, он многое изменит в твоей судьбе.

– Что изменит? – спросил юноша, но девушка не ответила и долгое время стояла молча. Златогривый смотрел на неё, а она разглядывала знак Волка, и было видно, что по её щекам стекают редкие слёзы. И юноша вспомнил дом Лесного Сумрака и женщин его рода, что пели пред изображением Волка. Они вовсе не были миловидными, тогда как стоявшая перед ним сейчас девушка была необычайно красива, и всё же Златогривый не мог не заметить какое-то родство между ними.

Вскоре Подруга вытерла слёзы с лица и повернулась к юноше:

– Мой друг, Волк не уведёт тебя от меня, какая бы беда ни приключилась с нами по дороге и какая бы засада ни поджидала нас в конце пути. Да не будет так, что ты у меня на глазах станешь невольником!

Сердце юноши после этих слов наполнилось любовью, в которой он уже решил было признаться девушке, но её лицо вновь просветлело, к ней вернулось весёлое расположение духа, и Златогривый не успел подобрать нужные слова – Подруга позвала его в дом:

– Заходи, Златогривый, заходи в наш дом. Я многое хочу тебе рассказать. Ты такой молчаливый и грозный в своей кольчуге, что мне кажется, будто ты считаешь меня Призраком Пустоши, которым тебя пугал Камнеликий, твой названый отец. Я хочу доказать тебе, что это не так, что я настоящая женщина из плоти и крови, как и все мои предки, а потому я буду есть перед тобой, творя над пищей знак Молота божества Земли.

Юноша рассмеялся от нахлынувшей на него радости и спросил:

– Скажи мне, милый друг, ты считаешь, рассказы Камнеликого вызваны лишь его воображением? Или на самом деле существуют Призраки Пустоши?*

– Старик говорит правду, – ответила девушка. – Об этих призраках в древности было сложено много легенд, и им, несомненно, можно верить, и всё же сама я никогда не встречала Призраков, да и ничего, что испугало бы меня, только злых людей. Может быть, конечно, печаль моего угасающего рода захватила меня так сильно, что я не замечала их. А может быть, они и сами боялись меня и того гнева, что породила печаль моего рода.

Юноша серьёзно посмотрел на девушку. Казалось, её мудрые слова затронули его до глубины души. Она же произнесла:

– Впрочем, мы должны говорить о живых – о тебе и обо мне. Пойдём же, мой друг, – и она легко переступила через порог, увлекая его за собой. Из-за маленьких окон внутри дома было мрачно и темно. Стены и крыша были сложены из камня. Деревянными в доме оказались только лавочки и стулья, а также небольшая надстройка над дверьми в противоположном от возвышения конце зала. Двери эти вели в кладовую. Из дерева были срублены и внешние пристройки, но они, казалось, появились около дома только недавно. Нужно сказать, что сиденья на возвышении были вырезаны из камня прямо в торцовой стене. Резьбы на них было мало, над средним сиденьем красовался образ волка. Юноша оглядел зал. Он решил, что из конца в конец будет футов семьдесят. Сквозь полумрак он сумел разглядеть на стенах те изящные шпалеры, которые уже видел в лесной хижине.

Девушка подвела Златогривого к возвышению и остановилась, опершись о подлокотник одного из каменных сидений. Некоторое время она молчала, а затем обернулась, посмотрела на юношу и произнесла:

– Ты и в самом деле похож на умелого воина, но всё же я рада, что тебе не пришлось сражаться по дороге сюда. Скажи, Златогривый, – она взяла одно копьё из тех, что он держал в руке, – хорошо ли ты управляешься с копьём?

– Говорят, хорошо, – ответил юноша.

Девушка нежно взглянула на него и спросила:

– Не покажешь ли ты мне своё мастерство? В этом зале или лучше нам выйти наружу?

– Можно и в зале, – ответил он. – Всадить ли мне этот наконечник в притолоку двери в кладовую вон там?

– Да, если сможешь, – кивнула она.

Златогривый улыбнулся, взял у девушки копьё, уравновесил его, потряс им, потом внезапно откинул руку назад и метнул. Копьё со свистом понеслось вперёд, ударилось в вышеназванную притолоку и вонзилось в неё, задрожав. Юноша спрыгнул с возвышения, перебежал зал и, вытащив копьё, быстро вернулся на возвышение и снова бросил. Во второй раз копьё попало в то же самое место. Тогда юноша взял со стола второе копьё и метнул. Два копья бок о бок торчали из деревянной притолоки. Теперь юноша подошёл к ним не спеша, вытащил оба копья и вернулся к девушке, внимательно наблюдавшей за ним. Её щёки порозовели, а губы чуть-чуть раскрылись.

Она сказала:

– Поистине хороший бросок. Гораздо лучше, чем умеют не самые способные копейщики из наших.

Златогривый засмеялся:

– Верю, – сказал он. – Вряд ли я здесь для того, чтобы учить тебя бросать копья.

– Неужели с тобой никогда не расплатятся за ту небольшую драку? – спросила она.

– По крайней мере, пока со мной ещё не расплатились, – ответил он.

Девушка покраснела, вспомнив, что говорила ему в горах, а он, положив руку ей на плечо, робко поцеловал её в щёку. Она не воспротивилась и не пыталась уклониться, а серьёзно сказала:

– Ты и в самом деле хорошо метаешь копья. Думаю, мой брат полюбит тебя, когда увидит один-два твоих удара, нанесённых в гневе. Но сейчас, доблестный воитель, здесь нет врагов, а потому иди в тот конец дома. В дальней пристройке ты найдёшь чистую воду. Смой с себя пыль, сними шлем и кольчугу и побыстрее возвращайся – будем есть, а то я проголодалась, да и ты тоже.

Юноша сделал всё, как она попросила, и вскоре вернулся, держа в руке шлем и кольчугу. Шагал он бодро и уверенно и выглядел так, что приятно было смотреть.

 

Глава XIX. Прекрасная дева рассказывает Божественноликому о своём роде

Когда Златогривый вернулся на возвышение, стол уже был накрыт. Подруга произнесла:

– Вот теперь я узнаю тебя, Златогривый. Подойди же сюда, сядь возле меня и ешь. Скудное угощение приготовила тебе Лесная Дева, гость. Ты привык к пище из Дола, а мы живём слишком далеко от людских поселений, чтобы иметь на столе изысканные блюда. Возможно, вечером, когда все вернутся, стол станет богаче, но и тогда у тебя не будет тех лакомств, которые, по словам Камнеликого, ты мог бы найти у лесных духов.

Девушка рассмеялась, и Златогривый присоединился к ней. Стол, и в самом деле, был простым: творог да свежий сыр – пища пастухов. Божественноликий весело сказал:

– Для меня это желанная пища. Всё хорошо, что даёт Подруга.

Девушка, подняв руку, начертала над столом знак Молота, затем взглянула на Златогривого и спросила:

– Скажи, Златогривый, изменило ли божество Земли мой облик? Стала ли я такой, какая я на самом деле?

Юноша наклонился к её лицу, и ему показалось, что оно такое же чистое, как воды горного озера, что каждая черта его так изящна, словно над ней много дней кропотливо работал в кузнице отец юноши, пока не получился превосходный образец его мастерства. Златогривый постыдился вновь поцеловать девушку, решив про себя: «Это прекраснейшая женщина в мире, и именно её в этом году я поклялся взять в жёны». Вслух же он произнёс:

– Я вижу лицо Подруги и не замечаю, чтобы оно изменилось.

Девушка вновь слегка покраснела, и счастливое выражение на её лице стало ещё заметнее. Юноша смутился от охватившего его желания и от очарования девушки.

Но вот Подруга встала и, подойдя к нише в стене, взяла рог, окованный серебром, как ковали древние кузнецы, наполнила его вином и протянула юноше, молвив:

– Гость из Дола, я пью за твоё здоровье! Когда же ты выпьешь в ответ за моё, то мы начнём серьёзный разговор. Я и в самом деле лелею надежды, груз которых чересчур тяжёл дочерям человеческим, но ты сын вождя и, может быть, сможешь помочь мне снести их. Давай же говорить напрямую, без обмана, доверяя друг другу.

Она отпила из рога и передала его юноше. Он взял девушку за руку, которой она держала рог, поцеловал её и сказал:

– Здесь, в этом доме, я пью за здоровье сынов Волка, кем бы они ни были. – Юноша отпил из рога и продолжил: – Я буду говорить с тобой просто и без обмана. Я устал от лжи, а ради тебя я уже много раз лгал.

– Ты больше не будешь лгать, – ответила Подруга. – А здоровье тех, за кого ты пил, в порядке, и это для тебя хорошая весть. Давай же теперь устроимся здесь, на этих древних сидениях, и поговорим.

Они сели. Мартовское солнце клонилось к западу. Девушка попросила:

– Сперва расскажи мне, что происходит в Доле.

Златогривый рассказал об ограблениях и убийстве в Лесной деревне.

Девушка произнесла:

– Всё это мы уже знаем, а кое-что даже лучше тебя или лучше, чем ты мог бы знать. Ведь это мы грабили Гроша Долговязого и Оленебоя. Позже я расскажу тебе об этом. Что ещё ты можешь поведать мне? О чём клялись над священным кабаном в этом году?

Златогривый рассказал о клятве Щетины. Девушка засмеялась:

– Он сдержит своё слово, но не обагрит клинка.

Затем Златогривый рассказал о клятве своего отца. Девушка на это ответила:

– Это хорошая клятва. Так он и поступит, даже если бы и не было никакой клятвы, он поступил бы так же. Все должны верить слову Железноликого. А ты, друг мой, какую клятву принёс ты?

На лице юноши отразилось беспокойство, когда он отвечал:

– Я поклялся взять в жёны прекраснейшую из женщин, даже если против будут все жители Дола и те, кто живёт вне Дола.

– Хорошо, – кивнула девушка. – Мне нет нужды спрашивать тебя, кого ты назвал «прекраснейшей из женщин». Я уже вижу, что ты считаешь меня достаточно красивой для того, чтобы так называть. Друг мой, твой род, возможно, будет против твоего решения, равно как и род Наречённой. Может быть, и мой род возражал бы, если бы всё пошло не так, как сейчас. Но пусть даже все вокруг восстанут против этого, я не воспротивлюсь. Наш брак – это правильное и мудрое решение.

Она говорила тихо и спокойно, и пока произносила эти слова, сердце юноши наполнялось радостью, но смущение перед её красотой сдержало его, и он опустил глаза. Девушка мягко продолжила:

– Я знаю тебя, знаю, как ты радуешься этому моему слову. Ты смотришь на меня глазами, полными любви, и думаешь обо мне лучше, чем я того заслуживаю. Впрочем, я не таю зла и не лгу тебе, но это ещё не всё, что я хотела сказать, хотя это и немало. В мире есть множество людей и помимо нас с тобой. Для начала вот что: доверяй мне во всём. Друг мой, если можешь, сдержи свою радость и своё желание и послушай. То, что я сейчас скажу, касается и тебя, и меня, и твоего, и моего рода.

– Нежная, прекрасная моя подруга, – обратился к ней Златогривый, – радость, что приходится сдерживать, так тяжела, ты ведь знаешь это, и так трудно сдержать желание, что рвётся наружу, особенно если рядом кто-то так же томится по тебе.

– Да, я знаю.

– Но я поступлю так, как ты просишь, – продолжил Божественноликий. – Скажи мне, кем были те, кого убили в Лесной деревне? Знаешь ли ты их?

– Слишком хорошо, – услышал он в ответ. – Они наши враги, и мы уже не раз сталкивались с ними в этом году. Впервые мы увидели их осенью, а теперь они стали врагами и жителям Дола. Скоро вы вновь повстречаетесь с ними, и именно против них я попросила тебя вчера вооружиться.

Божественноликий спросил:

– Ты желаешь, чтобы мы выступили против них вместе с твоим народом?

– Верно, других врагов у нас нет, но не будем об этом. Златогривый, ты стал другом Волка и вскоре породнишься с нашим домом. Когда-нибудь ты обязательно начнёшь расспрашивать меня о моём роде, и сейчас я бы хотела предупредить эти расспросы. Рассказ мой будет кратким. Ты, возможно, ещё услышишь его целиком, как и весь твой народ.

Как ты знаешь, мы изгои и разбойники. Иногда мы грабим, но всегда только дурных людей. Нет никого из числа добрых жителей Дола, у кого мы забрали бы хотя бы один капюшон, или мех вина, или ломоть воска.

Почему мы живём так? Потому что нас изгнали из нашего дома, мы унесли с собой лишь наши жизни и оружие и больше почти ничего. Земли же наши… Ты видишь эту серую долину. Она узка и неплодородна, хотя в прошедшие времена она и растила воинов.

Послушай! Давным-давно пришёл в эти горы на краю мира род Волка. Они шли по каменистому проходу, петлявшему среди гор, словно лабиринт, а за ними, в таком числе, которое невозможно было сдержать, следовали враги, и случилось так, что наш род подошёл к развилке: один путь вёл на север, а другой на юг. Родичи никак не могли решить, какой дорогой следовать дальше, и тогда они разбились на два отряда, каждый из которых пошёл в свою сторону. Мы не знаем ничего о тех, кто пошёл южной дорогой, уже очень давно от них нет никаких вестей.

Наш же отряд направился на север и вышел в эту долину, спрятанную в горах. Мы устали бежать от сильного врага, а эта долина вполне подходила и для убежища, и для жизни. До нас здесь никто не жил, да и найти её было сложно. Нас же было очень мало. Вот мы и поселились здесь, в этой долине, хотя она и находится в дикой глуши, и зимой сюда никогда не заглядывает солнце, да и летом здесь тоже мало света. Здесь мы воздвигли Кольцо Судьбы и построили тот бражный зал, в котором ты и сидишь сейчас рядом со мной, друг мой. Здесь мы прожили много лет.

У нас было немного овец да несколько коров, что паслись на лугу долины. В скалах, окружающих её, мы нашли драгоценные камни и медь, которыми можно было торговать с чужаками. Рыбу мы ловили в Ознобном Потоке. Не скрою от тебя, что мы не брезговали и грабежом. Иногда наши воины спускались к границам Дола, залегая там в засаде, а временами они пробирались даже в города. Мужчины наши не трусы, а женщины не рыдают вечно по погибшим воинам, так как знают, что народят нашему народу новых.

Проходило время, и в Долине Теней наш народ умножился так, что пропитания на всех уже не хватало. Тогда пришлось искать новые земли. По дороге, о которой ты однажды узнаешь, мы добрались в долину, что лежит к северо-западу от Долины Теней. Эта земля похожа на твой Дол, а может, даже ещё лучше. Она обширна, там много травы и деревьев, её орошают реки и там есть всё, чего только можно желать.

Жил ли кто-то там до нас, спросишь ты? Да, но их было немного, они были слабы в битве и мягки сердцем, хотя и крепки телом. Увидев сынов Волка с оружием в руках, они решили, что беспомощны пред нами. Мужество оставило их, и они явились к нам с дарами, предложив разделить с ними долину. Они говорили, что в ней достаточно места и для одного, и для другого народа. Мы приняли их предложение и стали их друзьями. Некоторые из нашего рода брали себе из них жён или давали их мужам в жёны наших девушек. Это было ошибкой. Потомки таких смешанных семей рождались мягконравыми, многие стали вероломными, жадными и властными. Настали дни блуда, и когда мы считали себя самыми могущественными, на самом деле мы ближе всего были к своей погибели. Тот дом, из которого я родом, никогда не роднился с местными жителями. Были и другие семейства, которые роднились только с детьми Волка, потомками тех, кто привёл нас в эту долину. Это дома Алой Длани, Среброрукого, Золотой Корзины и Зазубренного Меча. Слышал ли ты раньше эти имена, друг мой?

– Слышал, – кивнул Златогривый, вспоминая лесной дом и все разговоры, что велись там. Громадное, сладостное счастье охватило юношу при этих воспоминаниях.

Девушка продолжила:

– Долина та (а я видела её) прекрасна и плодородна, она щедро даёт всё, что нужно человеку. В горах к востоку от неё есть пещеры и карьеры с залежами серебра, а потому и долину называют Серебряной долиной. Слышал ли ты когда-нибудь это название, друг мой?

– Нет, не слышал, но гадал, откуда вы могли взять столько серебра.

Златогривый смотрел на девушку и дивился тому, как она изменилась. Глаза её ярко сверкали, губы были слегка приоткрыты, ямочки на щеках покраснели. Она продолжила свой рассказ:

– Наш народ счастливо жил в Серебряной долине много лет и зим. Годы приносили нам достаток, и никто ни в чём не нуждался. Мы редко болели и ещё меньше воевали. Казалось, лучшей жизни и не бывает. Странно, что в Доле не слышали о Серебряной долине.

– Нет, я не слышал. О Розовой долине я знаю, она находится очень далеко, но о землях за ней мы уже ничего не знаем. Серебряная долина лежит недалеко от Розовой?

– Она следующая за Розовой, но путь между ними довольно долгий, так как нужно обогнуть залив ледяного моря, и даже ниже ледника перевал доступен лишь отважным скалолазам, жизнь которых зависит от их ловкости. Но, друг мой, рассказ затянулся. Мне самой он доставляет боль. Послушай же! В те дни, когда мне было лет десять, а брат мой был очень молод, хотя и чрезвычайно силён и красив, как ты сейчас, нежданно, без предвестий началась война. В Серебряную долину вторглось войско чужаков. Они прошли другими дорогами, не теми, которыми когда-то шли мы. Чужаки были невысоки, кривоноги и страшны на вид, но ратники они были свирепые и имели отличное вооружение. Своей земли, куда они могли бы вернуться, у них не было, но своих детей и женщин (как мы, когда только появились в этих краях) они с собой не привели, а хватали всех девушек, каких только хотели, удовлетворяя свою животную страсть и превращая их в своих невольниц, если только оставляли в живых. Мы очень быстро поняли, что чужаки хотели получить всё, что было у нас, а нас самих лишить жизни или же использовать как тягловый скот и источник удовольствий. Тогда наши ратники собрались и вышли на бой с чужаками. Если бы мы все были потомками Волка, детьми воинов и жён воинов, мы прогнали бы врага и освободили бы долину, пусть даже и потеряв половину убитыми. Но большинство из нас были смешанной крови. Они происходили из рода местных жителей, когда-то захваченных нами, и пусть тела их оставались крепкими, но сердца их подвели нас, и наш народ попал в неволю к чужакам и стал служить им, заменяя быков и ослов.

К чему долго рассказывать? Мы, те, кто остался, для кого смерть была лучше неволи, сражались вместе – женщины наравне с мужчинами. Мы сражались, пока жажда жизни и подвернувшийся удачный случай не заставили нас бежать. Мы были подавлены, но свободны. Дело в том, что после трёхдневной битвы нас загнали в восточную часть долины, прямо ко входу в тот проход, по которому наш народ впервые пришёл в Серебряную долину. С нами были те, кто знал каждую расселину в этих местах, а для чужаков, впервые очутившихся в этих землях, перевал казался непроходимым. Наступила ночь, и даже убийцы устали от убийств. Кроме того, в последний день сражения они увидели, что завоевали всю долину и прекратили убивать. Ведь нечего опасаться горстки упрямых мужчин и женщин. Зачем тогда рисковать жизнью в борьбе с ними?

Итак, наши враги оставили нас в покое. Опустилась тёмная безлунная ночь. Шла ранняя весна, когда дни ещё коротки. Под покровом ночи мы и бежали, вновь вернувшись в Долину Теней.

Нас, и в самом деле, было весьма немного. Когда мы добрались до этой долины – полоски травы между горами – и собрались все вместе, то оказалось, что нас всего двести тридцать пять человек – мужчин, женщин и детей. Взрослых мужчин разного возраста было сто тридцать три, взрослых женщин – семьдесят пять, и двадцать семь детей, в числе которых была и я. Ты ведь понимаешь, что взрослым мужам с оружием в руках проще избежать смерти, чем женщинам и детям.

Мы собрались в Кольце Судьбы и держали совет. Кому-то казалось возможным поселиться в Долине Теней, совершая набеги на окраины долины наших врагов до тех пор, пока дни не переменятся к лучшему. Другие же не видели в этом никакой пользы. Среди нас был могущественный муж по имени Каменный Волк, не молодой, но ещё и не старый. Он сказал, что поздно в своей жизни узнал вкус войны, и, хотя угощение и оказалось горьким от поражения, всё же он считает блюдо полезным. «Идёмте со мной в города Равнины, – сказал он. – Идёмте все, кто может сражаться, оставьте здесь стариков, женщин и детей. На Равнине живёт ненавистный народ, полный злобы, но мягкосердечный и трусливый. Спустимся к ним – сильные среди слабых – и будем продавать нашу доблесть в обмен на их богатство, пока не станем править ими, пока они не поставят нас своими королями. И тогда мы утвердим народ Волка среди чужаков, а потом вернёмся назад и вновь обретём то, что оставили сейчас».

Так он говорил, и большая часть воинов согласилась с ним. Все они ушли за ним в Страны Запада. Среди тех, кто ушёл, был и мой брат Могучеродный (так его зовут родичи). Я горевала из-за этой разлуки, так как это он привёл меня сюда через огонь, звон мечей и свалку битвы. Он всегда оставался для меня добрым и любящим братом, хотя речи его очень часто были грубы и своевольны.

Итак, нас оставили в этой долине. Проходили годы. Некоторые из числа стариков умерли, умерли и некоторые из детей. Но ещё больше детей родились, ведь среди нас были мужчины и женщины, которые по закону могли стать супругами. В этом небольшом остатке ещё теплилась жизнь старых лет. После того, как мы прождали ещё немного, молодые, да и старые тоже, а с ними и некоторые женщины решили пробраться в Серебряную долину по тому перевалу, о котором знали только мы, и напасть при случае на чужаков, грабя и убивая их. Это занятие стало для нас обычным. Не скрою и то, что иногда мы грабили и в других местах. Летом и осенью мы, скрываясь до наступления зимы в лесах, ходили на запад, но недалеко. Мы охотились там на оленей, а иногда и грабили немногочисленной народ, живущий невдалеке от ваших пастухов. С самими же пастухами, как и с жителями Дола, мы дела не имели.

А та небольшая лесная поляна с холмом посередине, на котором стояло древнее жилище (близ него, по словам Лучницы, ты как-то ночевал), была одним из наших летних пристанищ. Позже мы построили тот бражный зал у соснового леса, где ты уже был.

Так росли наши юноши, да и девушки наши были лишь немногим мягче их, как, например, Лучница (хотя она очень добрая). Казалось, будто сам Дух Волка был с нами, и жизнь в глуши сделала нас свирепее. Закона у нас не было, да нам он и не был нужен, а вот любить мы умели.

Девушка замолчала и задумалась. Лицо её стало мягче, и когда она повернулась к юноше, он заметил на нём отсвет счастья. Девушка продолжила:

– Друг, ты думаешь, что эта долина пуста и уныла, но я люблю её и тёмно-зелёные воды реки, что течёт по ней. Я люблю её так, как если бы отцы нашего рода посещали её для бесед с нами. Здесь я росла, когда была ребёнком ещё прежде, чем поняла, что я женщина. Я вела тайные беседы с дикой природой. Друг, когда мы поженимся, а ты станешь великим вождём, как и должно быть, я попрошу тебя позволить мне остаться здесь на некоторое время, чтобы я могла вспомнить те дни, когда была ребёнком, а любовь к моему роду росла во мне.

– Это несложно исполнить, – ответил Божественноликий. – Ты можешь просить меня о большем.

– Не сомневайся, я, конечно же, попрошу тебя о большем. У меня будет ещё много просьб. Возможно, ты даже откажешь мне в некоторых из них.

Юноша покачал было головой, но Подруга улыбнулась ему и сказала:

– Да, да, да, так оно и будет, мой друг. Впрочем, слушай дальше. Проходило время, прошло уже шесть лет, и я стала высокой стройной девушкой, быстроногой, способной к тяжёлому труду, хотя ни разу я не брала в свои руки оружия, да я и поныне не беру его. И вот одним тихим вечером в середине лета, когда многие из родичей находились близ бражного зала и Кольца Судьбы, со стороны Дола показался высокий человек в сверкающих доспехах. Он пришёл по той же тропе, что и ты, а за ним шёл ещё один, а за тем – ещё, и вот уже сорок семь вооружённых мужей стояли на траве под той осыпью. К этому времени мы уже успели вооружиться сами, но никто из них не обнажил меча и не вынул из колчана ни одной стрелы. Они подходили с радостным смехом, и тут мы поняли – это Могучеродный, мой брат, и его спутники, те, кто выжил. Они вернулись из Стран Запада!

Я была очень рада увидеть его вновь, он же обнял меня, оглядел долину и вскричал: «Во многих прекрасных краях я был и много видел богатых жилищ, но всегда ждал именно этого часа!»

Мы стали расспрашивать его о судьбе Каменного Волка и других, кого не было с ними, ведь когда-то в Страны Запада вышло десять десятков крепких мужей. Брат указал рукой на запад и торжественно произнёс: «Они покоятся там, и их кости поросли травой. Мы, вернувшиеся сюда, да вы, остававшиеся здесь, – вот и все дети Волка. Больше на земле нас нет».

Но я продолжу. Стоял тихий вечер. Весёлый пир задали мы тогда в бражном зале! Приятной была беседа с вернувшимися родичами. Мой брат Могучеродный радовался, услышав, что за эти годы мы не раз брались за оружие, причём чаще всего поднимали его на захватчиков Серебряной долины. Брат сам за это время хорошо освоил военное искусство и стал водить мужей в бой.

Проходили дни и годы, мы жили как могли. С возвращением Могучеродного в сердцах каждого из нас стало расти чувство, уже давно переполнявшее моё сердце, – надежда на то, что однажды мы вернём принадлежащее нам, надежда на то, что умрём мы в дорогих нам рощах Серебряной долины. За эти годы нас стало немного больше, так как хотя мы и потеряли нескольких воинов в Странах Запада и несколько стариков в этой долине, но зато подросли наши дети (мне сейчас двадцать один год) и ещё больше их подрастало. И с того самого года, в который мы начали совершать набеги на смуглолицых из Серебряной долины, время от времени те, кто уходил в поход, освобождали невольников нашей крови, тех, что могли сражаться, тех, кому можно было доверять. Они поселились с нами и до сих пор живут здесь. Всего мы привели семьдесят двух мужчин и двадцать женщин.

За это время мне и моему брату не раз приходила в голову мысль, что рядом с нами живут роды, которые могли бы стать нашими друзьями и братьями по оружию. С их помощью мы надеялись отвоевать Серебряную долину.

Мы уже знали, что в Розовой долине живёт народ чуждой нам крови. Они слабы на поле боя, и смуглолицые запугали их так, что те, наконец, стали их рабами. Они не могли помочь нам. Могучеродный путешествовал в разные края, собирая вести. Иногда и я ходила с ним, а иногда кто-то из детей Лесного Отца, или даже все они. Они жили в долине с отцом и матерью с самого Великого Поражения.

Однажды он наткнулся на твой народ. Первыми ему встретились жители Леса, и брат очень обрадовался этой встрече. Знаешь, почему? Он понял, что это потомки той части нашего народа, которая рассталась с нами на горной развилке много-много лет назад. Он полюбил их, ибо видел, что они отважны и верны, что все они настоящие воины.

Затем мой брат отправился к пастушьему народу. Он увидел людей, быстрых на подъём, и решил, что их дружбу легко будет завоевать. По большей части, как он узнал, они вышли из домов жителей Леса, а значит, тоже были нашими родичами.

Наконец, брат пришёл и в город Дола. Он увидел там весёлый и счастливый народ, не привыкший к войне, но всё же они отличались храбростью и были сильны и телом, и духом. Брат часто ходил туда и узнал многое об их жизни, и тогда решил, что заручиться их помощью не составит труда. Он выяснил, что самым большим уважением в городе пользуется род Лика, что в народе очень любят Старейшину и его сыновей, потому брат и решил, что вашу дружбу он и должен завоевать первой, а через них и дружбу всего народа. Я дважды ходила в город с моим братом, как уже говорила тебе. Я видела тебя и решила, что ты охотно станешь нашим другом. Кроме того, мне пришло в голову, что я сама должна стать твоей женой, и род Лика тогда породнится с детьми Волка.

Златогривый спросил:

– Почему ты так решила, друг мой?

Девушка засмеялась в ответ:

– Ты хочешь, чтобы я сказала то, что ты и без того знаешь? Хорошо. Я видела, как ты молод и красив, знала, что ты сын благородного, достойного и бесхитростного мужа и прекрасной женщины, отличавшейся большим умом и умением вести приятные беседы. Я видела, что ты добр, щедр и простосердечен, как и твой отец, и в то же время что ты перенял от своей матери столько ума, сколько и сам не подозреваешь. А ещё ты жаждал подвигов и внимания женщин.

Девушка немного помолчала. Златогривый тоже, но вскоре он прервал это молчание:

– Не замешаны ли здесь чары? Может быть, ты привлекла меня к себе, в лес, с их помощью?

Подруга покраснела:

– Я не колдунья, но Лесная Матушка сделала восковое подобие тебя и пронзила его булавкой от пряжки моего пояса прямо в сердце. Каждое утро она поёт заклятия, ударяя по нему дубовой ветвью. Но скажи, Златогривый, не помнишь ли ты, как однажды во время прошлой уборки сена, когда все отдыхали на лугу прохладным вечером, к вам пришёл сказитель? Он играл на скрипке и пел песню, что растопила ваши сердца. В ней говорилось о диколесье, о страсти, об опасностях, о чарах и о любви на всю жизнь. Ты помнишь эту песню, мой друг?

– Помню, – ответил юноша, – помню, что, когда сказитель допел её, Камнеликий начал рассказывать свои истории про лес, и тогда сказитель запел ещё, а потом ещё, пока его песни не засели у меня накрепко в самом сердце.

– Этот сказитель был не кто иной, как Приручивший Лес, и это я послала его спеть тебе и твоим близким, решив, что, если ты услышишь эти песни, тебя потянет в лес, и тогда ты найдёшь нас.

Юноша рассмеялся:

– То есть ты не сомневалась в том, что, если мы встретимся, ты сможешь сделать со мной всё, что захочешь?

– Верно, – согласилась девушка, – я почти в этом не сомневалась.

– Мудрое решение, – согласился Божественноликий. – Но раз уж мы теперь говорим друг другу всё, без обмана, то скажи мне, почему же Могучеродный тогда напал на меня? Я уверен, что он хотел меня убить.

– Я не лгала тебе, когда говорила, что иногда его так тянет в бой, что какое бы ни было у него тогда при себе оружие, всё просится прочь из ножен. Но есть ещё кое-что, что я должна рассказать тебе о моём брате. За два дня до твоего прихода он был в городе в таком же обличии старика, в каком ты уже встречал его со мной на рынке. Его приняли в бражном зале твоей семьи как гостя, и он вновь увидел тебя рядом с Наречённой. Он заметил, как она смотрит на тебя взглядом, полным любви (так он говорил мне), и решил, что ты легко добился этого. Он и сам глядел на Наречённую с любовью во взгляде (этого он уже не говорил мне) и решил, будто нет никого, кто её достоин, а потому ты должен полностью отдать себя только ей. Друг мой, пойми, брат – благородный человек. Тем днём, когда мы встретились с тобой, я сказала ему, что ты появишься у нас уже вечером (я немного предвижу грядущее). Он ответил: «Послушай, Лучезарная, если он придёт, я ведь могу и копьё в него всадить». – «С чего же? – удивилась я. – Разве он поможет нам, если умрёт?» Он тогда ответил: «Мне всё равно. Свою службу я сослужу. Ты спрашиваешь, с чего я убью его? Я скажу тебе: этот юноша своей ложью терзает прекраснейшую женщину в мире. Женщину, которой пристало быть матерью вождей и сопровождать воина в день его гибели. Я видел её, и она такова!» Я сказала ему: «И в самом деле, какое большое удовольствие ты получишь, убив его!» Он же ответил: «Да, я буду рад. А однажды и она отблагодарит меня, когда возьмёт меня за руку, и мы отправимся к брачному ложу». Тут я ясно увидела, что нас вскоре ждёт, и сказала брату: «Хорошо, Могучеродный, метай копьё и обнажай меч, но ты не убьёшь его. Однажды ты будешь стоять рядом с ним вместе со всеми нами под стрелами смуглолицых». Так я ему сказала, а он свирепо взглянул на меня и ушёл. Весь день он тогда не показывался мне на глаза, и лишь случайно я оказалась рядом как раз тогда, когда ты подошёл к нашему жилищу. Что ж ты, Златогривый, схватился за рукоять меча? Отчего же ты покраснел, а на лице твоём читается гнев? Неужели ты хочешь драться с моим братом оттого, что он любит твоего друга, ту, с которой ты играл с самого твоего детства, твою сестру? Оттого, что он жалеет её, когда она печалится?

Нахмурившись, с диким выражением в глазах, юноша сказал:

– Её заберут у меня силой?

– Друг мой, – возразила ему девушка, – ты ещё не настолько мудр, чтобы не быть временами глупцом. Разве сама она не отказалась быть твоей с тех пор, как узнала, что ты отдал себя другой? Разве она не заметила в тебе никаких перемен за минувшую зиму и весну? Разве её всё устраивает в тебе?

Юноша ответил:

– Ты говоришь со мной откровенно, и я отвечу тебе тем же. Четыре дня назад она поведала мне, что знала о том, как я искал в горах свою любовь. Она горько пристыдила меня, и я потом плакал, видя её печаль.

И Златогривый передал возлюбленной всё, что Наречённая тогда сказала ему, слово в слово, ведь ни слова из этого разговора не стёрлось из его памяти.

Подруга сказала ему:

– Она получит знак, что так желает, и я сама передам его ей.

С этими словами девушка сняла с пальца кольцо с красивым переливчатым горным камнем и, давая его возлюбленному, произнесла:

– Ты дашь ей кольцо и расскажешь, от кого получил. Передай Наречённой мои слова, пусть она запомнит их: завтра наступит новый день.

 

Глава XX. Божественноликий и Лучезарная держат кольцо божества Земли

Влюблённые молчали. Они сидели и слушали звуки долины: свист ржанки у воды да далёкие детские и женские голоса с заливных лугов, где паслись коровы. Первым прервал молчание Златогривый:

– Милый друг, расскажи, что мне предстоит сделать по твоему плану? Должен ли я буду стоять вместе с тобой и твоими родичами во время народного собрания жителей Дола? Или подать за тебя голос, когда вы попросите нашей помощи против своих врагов? Должен ли я буду проявить себя в битве со смуглолицыми? Всё это легко для меня, и ты предлагаешь очень большую награду за мою помощь.

– Именно этого я и жду от тебя, – ответила девушка. – И ничего больше.

– Скажи, будешь ли ты горевать в разлуке, когда я пойду в битву?

– Разлуки не будет, я пойду в битву с тобой.

– А если меня убьют, будешь ли ты оплакивать меня?

– Тебя не убьют.

И они снова замолчали, и снова юноша первым прервал молчание.

– Поэтому ты и увлекла меня к себе в диколесье?

– Да, – был ответ.

И снова молчание. Божественноликий, не отрываясь, смотрел на девушку. Наконец, она опустила глаза.

Тогда краска залила его лицо, и он спросил:

– Скажи мне, как твоё настоящее имя?

– Меня зовут Лучезарной.

Голос юноши задрожал.

– Лучезарная, я пытался подобрать подходящие слова, но не смог, а потому спрошу тебя так: желаешь ли ты быть со мной так же сильно, как я желаю быть с тобой? Или же ты лишь согласна терпеть меня в своём доме и в своей постели? Будет ли это только платой за ту помощь, что я окажу тебе и твоим родичам? Не сомневайся в том, что я приму её, если ты не сможешь дать мне большего, но всё же, умоляю, скажи мне.

Выражение беспокойства промелькнуло на лице девушки. Она сказала:

– Златогривый, я думаю, ты задал слишком сложный вопрос, а это нечестно. Похоже, сегодня для тебя в мире существуют только два человека: ты и я, и земля создана лишь для нас двоих. Но, друг мой, пусть я и прожила только двадцать один год, со мной всё не так. Для меня в мире существует множество людей. В основном, конечно, это народ Волка, среди которого я выросла. Более того, я помню и о той, чьё место я заняла – о Наречённой. Я понимаю её и знаю, какими горькими и пустыми станут её дни и какими тщетными будут казаться ей все наши советы. Мне знакома её печаль, но ты не сможешь её понять, пока не увидишь сам её грустное лицо и не услышишь, как тоска изменила её голос. И всё же я отвечу на твой вопрос. Когда я завлекала тебя к себе в горы, я думала только о том, чтобы связать узами дружбы наши роды. Тогда я совсем не желала твоей любви. Но когда в тот день я увидела тебя на поляне и в бражном зале, мне было приятно думать, что такой красивый юноша, способный повести за собой ратников, однажды возляжет рядом со мной. И когда я поняла, что любовь овладела тобой, я боялась стать причиной твоего горя. Я желала тебе счастья. Что я могу ещё сказать? Я не знаю. Всё же я твоя Подруга, как назвала себя в первый раз… Златогривый, до сих пор я знала только то, что ты красивый юноша. Но что, если ты опозоришь меня трусостью и бесчестными делами? Позволь мне сперва увидеть тебя на совете и в битве, и тогда я отвечу на твой вопрос.

Девушка замолчала. Златогривый не отвечал. Тогда, отвернувшись, она проговорила:

– Неужели я очаровала себя вместе с тобой? Всё, что я говорила, – лишь пустые слова. Если хочешь правду, вот она: сегодня я так же счастлива, как и ты. Я с нетерпением ждала этого дня. Златогривый, друг мой, если бы ты стал умолять меня или приказал бы мне, чтобы я этой же ночью легла в твои объятия, я бы не смогла отказать тебе, но я прошу – воздержись, чтобы не погубить нас. Зачем же нам умирать, друг мой, когда мы так молоды? Ведь мир прекрасен, и приближаются счастливые дни, когда дети Волка и жители Дола избавят себя от бедствий. Тогда наступит прекрасное время.

С этими словами девушка встала, поднялся и юноша. Он обнял её и прижал к груди. Девушка показалась ему более хрупкой и слабой, чем он представлял. Когда же их губы встретились, он почувствовал её ответный поцелуй. Отстранившись на расстояние вытянутой руки, но всё ещё держа её за плечи, он залюбовался её лицом. Глаза девушки были закрыты, губы трепетали. Пред взором юноши в одно мгновение промелькнула картина грядущей жизни в прекрасной долине. Он видел, что каждый день этой жизни, каждый её час был наполнен радостью. С трудом, срывающимся голосом, Златогривый произнёс:

– Ты сказала правду, любимая. Ты не солгала. Живи, я не хочу кликать смерть, и я не вложу меча в руки Могучеродного, которому я не по нраву.

Он поцеловал её в лоб и добавил:

– А сейчас возьми меня за руку и выведи из бражного зала. День уже подходит к концу, и в сумраке мне слышатся голоса древних, что уговаривают меня поступить по моей воле и умереть, ведь именно этого все ждут от отважного мужа. Я не хочу их слушать, потому что не хочу сейчас умирать и думать о смерти.

Девушка взяла возлюбленного за руку и молча вывела его наружу. Рука об руку они медленно пошли вокруг Кольца Судьбы. Лёгкий ветерок обдувал их, и они вновь почувствовали спокойствие. На лицо девушки вернулось то счастливое выражение, которое юноша заметил, когда впервые увидел её сегодня.

Солнце садилось, и теперь только один золотой луч освещал долину через расселину в западных скалах, но над головой ещё светлело безоблачное небо. С лугов доносились мычание коров и голоса игравших там детей. Златогривому показалось, что звуки эти стали ближе, и он пожалел о том, что вскоре уже не сможет остаться наедине с Подругой.

Когда они достигли противоположной стороны Кольца Судьбы, Лучезарная остановила юношу и подвела его к алтарю, что стоял посередине Кольца. Это был большой, гладко обтёсанный камень чёрного цвета, спереди которого было высечено изображение волка. На алтаре лежало золотое кольцо, что надевал на руку вождь во время каждого народного собрания.

Там она произнесла:

– Это алтарь божества Земли. Часто могущественнейшие из мужей обагряли его кровью. На нём лежит Кольцо сынов Волка. Нам надлежит сейчас принести клятву верности на этом кольце, прежде чем придёт мой брат, ибо скоро он уже будет здесь.

Златогривый взял кольцо, просунул в него правую ладонь и взял правую ладонь девушки так, что кольцо лежало теперь на обеих ладонях. Громким голосом он произнёс:

– Я, Божественноликий из рода Лика, клянусь, о, божество Земли, быть верным этой женщине, Лучезарной из рода Волка, и с ней произвести на свет потомство, клянусь жить с ней и умереть с ней. Благословите нас, божество Земли, Воин и божество Лика!

Затем заговорила Лучезарная:

– Я, Лучезарная из числа детей Волка, клянусь быть верной Божественноликому, разделять с ним ложе, вынашивать его детей и ничьих больше, и слушаться его до самой смерти. Благословите нас, Волк, Воин и божество Земли!

Возлюбленные вернули кольцо на алтарь, подарили друг другу долгий и нежный поцелуй и, отвернувшись от алтаря, вышли прочь из Кольца Судьбы. Рука об руку они направились вниз, к лугам. Мычание коров и детские голоса становились всё громче и громче, и вот, наконец, завернув за скалистый отрог, влюблённые оказались прямо перед стадом молочных коров и детьми, которые их гнали. Всего там было около тридцати мальчиков и девочек и с полдюжины девушек и взрослых женщин, среди которых стояла и Лучница. Одета она была легко, как одеваются те, кто не обращает внимания на погоду и каждый месяц считает за середину лета.

Дети весело бежали вверх, когда вдруг заметили Лучезарную. Увидев, что с ней высокий красивый незнакомец, они робко остановились. Дети были крепкими, а некоторые из них и довольно красивыми, хотя все они загорели на свежем воздухе. Лучница подошла к Златогривому, взяла его за руку и вежливо поприветствовала:

– Ну вот ты, наконец, и попал в Долину Теней. Надеюсь, ты доволен и счастлив так сильно, как я тебе желаю. Сегодня ты впервые у нас, и, возможно, когда ты придёшь к нам во второй раз, мир уже изменится к худшему.

В руке, словно копьё, она держала прялку – она пряла. Ноги её были стройными, и девушка ступала по густой траве долины уверенно, но осторожно, как будто поблизости мог затаиться враг. Лучезарная улыбнулась ей и произнесла:

– Так и будет, Лучница. У тебя сегодня появился новый друг. Но, скажи мне, в котором часу вы ждёте домой мужчин? Вчера я была в нижней части долины, когда они ушли.

– Они вернутся вскоре после заката, – ответила Лучница.

– Мне подождать их, друг мой? – спросил Златогривый, поворачиваясь к Лучезарной.

– Подожди, ведь для этого ты и пришёл сюда. Или ты спешишь куда-то, и тебе нужно покинуть нас? Когда мы виделись в последний раз, ты не так торопился уйти.

Они улыбнулись друг другу. Лучница, взглянув на них, сразу же рассмеялась, но затем краска проступила на её загорелых щеках, и девушка отвернулась к детям и женщинам, доившим коров.

Влюблённые сели на пригорок посреди ровного луга лицом к реке и восточным скалам. Лучезарная сказала:

– Я хочу говорить с тобой, и во время разговора мне нужно видеть твои глаза. Я расскажу тебе то, о чём ты сейчас не спрашивал меня, но о чём ты спросил чуть раньше. Мне бы хотелось, чтобы ты полностью доверял мне и знал обо мне всё. Было время, когда я лелеяла мысль об этом дне помолвки, но сейчас, признаюсь, она больше не является необходимой для заключения боевого союза между нашими народами. Послушай, вчера, ещё прежде, чем выйти на охоту, о которой он расскажет тебе сам, Могучеродный был против нашего брака. По крайней мере на словах. Похоже, что он не станет препятствовать его заключению, но не хочет участвовать в этом. Так что, признаюсь, та рука, что лежит сейчас в твоей, – это рука женщины, которая сознательно хочет удержать рядом с собой мужчину. Ну вот, теперь ты нежен и счастлив! Но помни, есть и другие дела, и за клятву, что мы сейчас принесли, следует ещё расплатиться. Послушай, прошу тебя. Ты хочешь знать, почему нам уже не нужно угождать тебе, чтобы заключить союз между нашими народами?

Златогривый ответил:

– Ещё недавно на этот вопрос я бы не раздумывая ответил да! Но теперь, мой друг, мне кажется, что твоё сердце уже соединилось с моим, и я чувствую, как внутри меня растёт мужество, и оно требует подвигов, поэтому я отвечу тебе так: скажи мне, от чего зависит благосостояние твоего народа и его дружба с моим, ведь это волнует и меня.

Торжественно взглянув на возлюбленного, девушка серьёзно произнесла:

– Ты хорошо сказал. Я рада тому, что принесла клятву не просто пригожему парню, но вождю и воину. А теперь слушай! Уже после того, как я встретила тебя этой осенью, случилось так, что смуглолицые, став наглее и больше числом, решили захватить земли за пределами Серебряной долины. Несколько лет назад они уже вторглись в Розовую долину и завоевали её. Это, скорее, была бойня, чем битва. Народ той долины слаб, и все мужчины там стали невольниками. Нет сомнения, что пройдёт немного времени перед тем, как смуглолицые начнут посматривать и на Дол. Они уже шастают по лесам, и если бы не страх перед Волком, их было бы больше, и они вторгались бы в более далёкие земли. Нападая внезапно, мы убили уже многих из них. Смуглолицые ещё не знают, ни где мы живём, ни кто мы такие. Они боятся заходить слишком далеко в незнакомые места из-за страха перед Волком. Но вот увидишь, смуглолицые скоро соберут такое большое войско, которому мы не сможем противостоять, и тогда они заполонят Дол. Если его жители хотят жить, как и раньше, спокойно и счастливо, им придётся взять в руки оружие, и в этой битве они должны будут объединиться с нами, чтобы мы могли помочь друг другу. Тогда у вас не будет выбора, а потому уже бесполезно вести с тобой переговоры, спрашивать, станете ли вы помогать каким-то незнакомцам, и сулить вам выгоду. Вопрос в том, есть ли у вас мужество сражаться за свою жизнь и достаточно ли у вас ума последовать в этом сражении за опытными и крепкими ратниками, поклявшимися своей жизнью победить или умереть в этой борьбе.

Девушка помолчала немного, а потом, повернувшись к Божественноликому, уже ласково произнесла:

– Вот видишь, Златогривый, ты нам уже не нужен, потому что вы и без того будете сражаться за нас. Мне не нужно обольщать тебя и добиваться твоей любви. Так что, если ты и без того любишь меня, я счастливая женщина.

Он ответил:

– Ты знаешь, моё сердце принадлежит тебе, неважно, будешь ли ты рядом во время сражения. И без награды я был бы рад служить тебе.

– Хорошо, – кивнула Лучезарная. – Значит, я ничего не испортила своим рассказом. А ещё очень хорошо, что мы сегодня поклялись в верности друг другу. Вскоре об этом узнает Могучеродный, и ему придётся смириться с тем, что уже сделано. А вот и он!

Не успела она договорить, как дети и женщины радостно закричали. Влюблённые встали и обернулись к западу. По той же дороге, по которой пришёл Златогривый, в долину спускались ратники Волка.

– Пойдём, – проговорила Лучезарная. – Вот и твои братья по оружию. Надо поприветствовать их. Они тебе обрадуются.

Влюблённые направились на запад. На траве под осыпью стояло восемьдесят семь человек во главе со своим предводителем Могучеродным. К ним направились и несколько крепких женщин, несколько стоявших на страже мужчин и ещё полдюжины тех, кого оставили дома. Все они были ратниками Волка. Не только Могучеродный, но и остальные надели в тот день не праздничные одеяния, а одежду из самой грубой тёмной овечьей шерсти. Они походили на крестьян, только что отложивших плуг, но вооружены были хорошо.

Когда Златогривый с Лучезарной приблизились, вины застучали копьями о щиты и радостно закричали. Все знали, что присутствие Божественноликого – это знак дружбы между двумя родами. Могучеродный вышел вперёд, пожал Божественноликому руку и поприветствовал его:

– Приветствую тебя, сын Старейшины! Вот ты и пришёл в древнее жилище вождей и воинов, и теперь тебя ожидают дела, подобные их делам.

Слова его медленно слетали с уст, а лоб хмурился, словно он сдерживал себя. Но вот лицо его прояснилось, и он продолжил:

– Житель Дола, твоему народу надлежит воспрянуть от бездействия, если он хочет дожить до счастливых времён. Говорила ли тебе сестра о том, что нас ждёт. Каков твой ответ?

– Приветствую тебя, сын Волка! – ответил Божественноликий. – Твоя сестра рассказала мне всё, и вот моё слово: даже если бы смуглолицые не были нашими врагами, всё равно моим стремлением стало бы оказать тебе всю помощь, какая только возможна, чтобы вернуть твоему народу мир и счастливые времена.

Могучеродный покраснел и, указав рукой на ратников и на долину, произнёс:

– Вот мой народ, и все они воины. Что же до мира, то только те из нас, кто стар, знают, что это такое. Хорошее дело – добыть нам мир, но лучше будет вернуть счастливые дни тем беднягам, которых смуглолицые мучают в Серебряной долине.

Воин повернулся к своей сестре и стал внимательно смотреть на неё, пока она не покраснела. Тогда он взял её за руку, поглядел на запястье и спросил:

– Сестра, не след ли от кольца божества Земли вижу я на твоём запястье? Не произносились ли новые клятвы в то время, пока нас не было?

– Ты прав. Этот мужчина и я поклялись в верности друг другу на алтаре Кольца Судьбы.

Могучеродный произнёс:

– Да будет так, как ты желаешь. Я ничего не могу изменить.

Он повернулся к Божественноликому и произнёс:

– Смотри же, сдержи эту клятву. Неважно, какие другие клятвы тебе придётся нарушить ради исполнения этой.

Божественноликий сердито ответил:

– Я сдержал бы её, даже если бы ты приказал её нарушить.

– Хорошо, – сказал Могучеродный. – Но учти, что тебе всё равно придётся держать ответ за всё, что случилось раньше. Если, конечно, ты неустрашим пред лицом врага.

– Я не собираюсь уклоняться от битвы, – ответил Божественноликий. – Это не в обычаях нашего рода, неважно, кто противостоит нам, и даже если бы мне пришлось встать пред твоим клинком, о, могучий воитель из рода Волка, я сделал бы всё, чтобы принять удар, как подобает мужчине.

Говоря это, Божественноликий наполовину вынул из ножен свой меч, Страж Дола. Он глядел в глаза Могучеродному, а Лучезарная смотрела на него со счастливым выражением на лице. Могучеродный засмеялся:

– Меч твой хорош. Думаю, и сердце твоё не дрогнет. Но не моей кровью обагришь ты свой грозный меч, а кровью тех, против кого мы с тобой выступим бок о бок. Да не настанет тот день, в который мы с тобой сразимся друг с другом.

Он немного помолчал, а потом продолжил:

– Прости меня, если мои слова были грубы. Мы живём в диких местах и привыкли говорить кратко и громко, не отвлекаясь от многочисленных дел. Впрочем, сейчас нам с тобой следует обсудить то, что обсуждают вожди, собираясь в трудный поход. А вы, женщины, украсьте бражный зал для вечернего пира. Это будет пир в честь клятвы верности этих двоих. Думаю, мы обязаны устроить его для тебя, о гость, ведь иного приданого за моей сестрой нет, кроме того, которое ты добудешь мечом.

Лучезарная спросила:

– Вы встретили кого-нибудь ночью?

– Да, – ответил её брат. – Божественное Копьё, сколько их было?

Вперёд вышел высокий ратник. В правой руке его был топор, а левой он поддерживал на плече связку серебряных наплечных колец, точно таких, какие Златогривый видел на убитых разбойниках, напавших на дом Лесного Сумрака. Воин бросил их на землю, опустился на колени и принялся считать. Вскоре он поднял голову и сказал:

– Вчера двенадцать в лесу, где была битва. Этим утром семеро у горного озера в сосновом лесу и шестеро у восточного края леса. Всего двадцать пять. Слушай, Могучеродный, они уже совсем близко подошли к Долине Теней.

– Верно, – кивнул Могучеродный. – Но мы позаботимся об этом. Божественноликий, пойдём со мной.

Остальные направились к бражному залу, а Могучеродный повёл гостя из Дола в крытую нишу под отвесной скалой. Там они сели и начали разговор. Могучеродный подробно расспросил Златогривого о воинских обычаях жителей Дола, пастухов и жителей Леса. Он был доволен, когда Божественноликий поведал ему о том, сколько человек смогут выйти на поле боя, о том, как хорошо они стреляют из лука, об их оружии и отваге.

Эти рассказы заняли некоторое время, и уже наступала ночь, когда Могучеродный произнёс:

– Настала пора идти в бражный зал, но помни, что смуглолицые покорят ваш народ, если их вовремя не остановить. Они из числа тех, на кого надо нагнать страха неожиданным нападением. Если же ты будешь ждать, они сами нападут на тебя. Они подобны волкам зимой, которые всё нападают и нападают, неважно, сколько их падает замертво. Больше всего тебе поможет то, что мы сможем провести твоё войско в такое место, откуда вы нападёте на них неожиданно и разрушите все их планы, как мальчишки разоряют осиное гнездо. Но прежде многие из ваших сыновей будут повергнуты во прах… Скажи, верно ли, что через четыре недели у вас в городе будет весенний праздник, а по случаю праздника – ярмарка. И после – большое народное собрание?

– Верно, – ответил Златогривый.

– Я приду туда, – сказал Могучеродный. – Я признаюсь в убийстве Ржавки и ограблении Оленебоя и Гроша Долговязого, а затем предложу хороший выкуп за кровь и грабёж. Я знаю, твой отец примет его, ибо он честный человек. Затем я поведаю свою историю. Но если случится битва, ты увидишь нас раньше. Хотя лучше бы дождаться ярмарочного дня. Скоро, скоро опустеют наши ножны, и сверкающие клинки заиграют на солнце. Этой весной мы соберём урожай секир и копий.

Воин вскочил с места и стал расхаживать взад и вперёд. Уже почти стемнело. Наконец, он повернулся к юноше:

– Пойдём, гость. В окнах бражного зала горит огонь – настало время пира. Завтра ты начнёшь свою работу. Надеюсь, ты хорошо обращаешься с мечом, иначе придётся признать, что я совершил глупость, а моя сестра ещё большую. Впрочем, забудь. На пир!

Златогривый в некотором напряжении поднялся. Ему было немного не по себе после властных слов воина. Он не мог ответить дерзко, ведь перед ним стоял вождь его новых братьев по оружию, родич его возлюбленной, поэтому он промолчал. Могучеродный между тем продолжил:

– Всё же я не хочу, чтобы ты забывал о моём гневе при встрече с тобой. Если бы не грядущая битва, я бы пронзил тебя мечом.

Здесь Божественноликий не сдержался:

– На это ещё будет время, но скажи, почему же ты гневаешься на меня? В твоей брани мало того, что достойно мужчины. Как же я могу сражаться с тобой, когда ты брат моей обручённой невесты и мой вождь в грядущей битве?

– Верные слова, – ответил Могучеродный. – Но как тяжело мне было видеть вас двоих вместе!.. А ведь ты не сможешь отдать мне Наречённую так же, как я отдал тебе сестру. Я видел её, видел, как она смотрела на тебя. Я знаю, она не смирится.

Они продолжали идти в сторону бражного зала. Божественноликий молчал и немного беспокоился. Уже совсем рядом с домом Могучеродный вновь заговорил:

– Время излечит. А если нет, то грядёт битва, которой, возможно, всё и закончится. Будем же веселиться!

Они вошли в дом вместе. Там их встретила Лучезарная в том великолепном одеянии, в котором когда-то видел её Божественноликий в лесной хижине. Юноша сел на возвышение рядом со своей невестой. Вновь увидев её прекрасные глаза и губы, ставшие такими милыми его сердцу, он почувствовал прилив нежности. Девушка протянула руку к его руке.

Дом был полон народа. Вместе с ратниками здесь сидели и Лесной Отец с сыновьями, и Лесная Матушка, и Лучница, и многие другие женщины. Златогривый осматривал зал и думал, что никогда раньше не видел мужей с таким крепким телом и настолько храбрых, как будто созданных для сражений. Что касается женщин, то в Городе-у-Крепости встречались и красивее, но красота этих была особенной. Стройные, хорошо сложенные, с сильными руками и ногами, они говорили очень ласково, сладкозвучными голосами. Да что там женщины! Даже юноши лет пятнадцати, которых здесь тоже было несколько, выглядели храбрецами. Глаза их сверкали, речи были остры, и казалось, что если бы воины собрались на битву, юноши отправились бы с ними.

Так проходил пир. Могучеродный, как когда-то в лесной хижине, призывал пить за здравие Волчьего Клыка, Алой Длани, Среброрукого, Золотой Корзины и Зазубренного Меча. Но теперь Божественноликому не было нужды спрашивать, что это означает, ибо он знал, что это имена семейств из рода Волка. Пили также и за клятву верности, за двух влюблённых, громко кричали и звенели оружием. Златогривый даже подумал, не доходит ли эхо этих криков до Города.

Затем начали петь старинные песни. Приручивший Лес со скрипкой в руке встал посреди зала, к нему подошла Лучница. Пели они по очереди, звонко и нежно, и вот эта песня.

Девушка пела:

Юноша отвечал:

Девушка отвечала:

Юноша пел:

Девушка пела:

Вместе они пели:

Лучезарная нежно обратилась к Златогривому. Она рассказала ему, что эта песня сложена сказителями в память о набеге, случившемся в старые времена, когда сыны Волка ещё жили в Долине Теней. В ту битву и в самом деле их вела девушка.

– Раньше, – заключила она, – это считалось делом необыкновенным, но сейчас нас осталось так мало, что уже никто не удивляется тому, что женщины делают всё, что могут.

Так они говорили, и Златогривый был счастлив. Но ещё прежде, чем распили последний кубок (перед тем, как разойтись и заснуть), Могучеродный обратился к Божественноликому:

– Хорошо бы тебе проснуться завтра утром пораньше. Ты вернёшься не той дорогой, которой пришёл сюда. Лесомудрый и ещё один воин пойдут с тобой и покажут тебе путь через горы. Он сложный, но менее опасный, чем первый. Ты выйдешь к ущелью Реки Бурной и вниз по её течению спокойно доберёшься до своего города. Мы теперь друзья и соратники, а потому не будет вреда в том, что ты узнаешь наикратчайший путь в Долину Теней. Что ты будешь рассказывать о нас в городе – решай сам. Впрочем, надеюсь, ты не расскажешь о нас всё до того времени, как я сам приду в город на весеннюю ярмарку. А теперь мне нужно идти спать, ибо завтра, ещё до того, как полностью рассветёт, я должен буду отправиться на охоту, прихватив с собой человек сорок крепких воинов из числа наших.

– На какого зверя будете охотиться? – поинтересовался Златогривый.

– На того, что ищет наших жизней, – на смуглолицых, – ответил Могучеродный. – За последнее время мы научились находить их отряды. Они и в самом деле каждую неделю подбираются всё ближе к нашей долине. Если мы не поостережёмся, однажды они нападут на нас, и тогда не избежать резни. Потому-то мы и рыщем по диким горам и по лесам и нападаем на врага каждый раз в новом облике. Они не должны понять, что нападения – дело рук одних и те же воинов. Иногда, как сегодня, мы надеваем домотканину, словно крестьяне. Иногда на нас пурпур и золото, и тогда мы похожи на рыцарей из Стран Запада, а иногда мы нападаем в волчьих шкурах поверх блестящих доспехов, и тогда мы действительно становимся похожи на Призраков Пустоши. Хотя смуглолицые смелы, они боятся нас, в каком бы образе мы ни предстали пред ними. Каждый бой заканчивается их бегством, и мы преследуем и убиваем их – пусть воинов, которых враг приведёт в день великой битвы, будет меньше.

– А скажи, – попросил Златогривый, – когда мы нападём на Серебряную долину, невольники смуглолицых, что населяли те места до вторжения, будут ли они сражаться за своих хозяев или перейдут на нашу сторону?

– Смуглолицые не рискнут вложить оружие в руки своих невольников. Нет, невольники будут на нашей стороне. Хотя им недостаёт отваги, когда сражение окончится, они с радостью перережут глотки своим хозяевам.

– А что это за невольники? Я никогда не видел невольника.

– А я, – ответил Могучеродный, – повидал их достаточно в городах Запада. Я видел там рабов, которые имели власть над другими рабами и избивали их плетью. Видел и таких, которых не надо было особо заставлять работать. Но смуглолицые – совсем другие хозяева, их рабы ежедневно получают побои. Смуглолицые – они словно боровы, забредшие в цветочный сад. Всё, что только есть прекрасного, они оскверняют или уничтожают. Они хозяйничают в наших залах, как свиньи в хлеву. Они не ведают радости жизни, у них не бывает счастливых дней, и они ненавидят, когда счастливы другие. Вот поэтому-то их рабы и не знают покоя. Удары плетью – вот их награда за труд, и изнурительный труд – вот их утешение после побоев. Многих смуглолицые гонят в скалы, чтобы те добывали серебро, которого там видимо-невидимо. Из всех работ эта тяжелейшая, и те, кто её выполняет, получают ударов больше, чем другие. Лучше тебе не видеть их прежде, чем они станут свободными, а мы освободим их.

– Скажи мне, – попросил Божественноликий, – есть ли смешанный народ от смуглолицых и жителей долины? Ведь у захватчиков не было своих женщин, и они спят с невольницами? И ещё скажи, у бедных пленников бывают свои дети? Если да, то они невольники с самого рождения!

– Это верный вопрос. Я отвечу тебе. Когда рождается ребёнок от смуглолицего воина и невольницы, то чаще всего он принадлежит народу отца, а не матери, что естественно, ибо иначе зачем бы они тогда зачинали детей? Теперь о детях бедных невольников. Хозяева и в самом деле принуждают их зачинать детей, а когда ребёнок рождается, хозяин оставляет его у себя или убивает – по собственному желанию, как поступают со щенятами или телятами. Кратко говоря, год от года эти мерзкие твари становятся всё более свирепыми и жестокими, а рабы всё более угнетенными и несчастными. И вот, наконец, пришло время освободить их либо умереть. Вскоре это поймёт и твой народ. Но всё же я должен пойти спать, если хочу оказаться завтра на рассвете там, где собираюсь.

С этими словами Могучеродный потребовал налить всем по последней чаше, распив которую все разошлись спать. Но перед уходом Лучезарная взяла Златогривого за руку и проговорила:

– Завтра я встану рано, поэтому пока не прощаюсь с тобой, но после того, как мы расстанемся, пройдёт много времени до того, как мы увидимся вновь.

Златогривый лёг в древнем зале, но прежде чем заснуть, он подумал на мгновение, что не принадлежит больше к собственному роду, а становится одним из детей Волка. Он сказал себе: «Ну вот я и стал мужчиной. Теперь моя Подруга больше не говорит мне, что делать, а что не делать, и мне от этого страшно. Даже наоборот, теперь она хочет, чтобы я принимал решения. А этот великий воин и зрелый муж разговаривает со мной, словно я вождь на совете вождей. Ну, наверное, так оно и есть, и так оно и будет».

И юноша заснул в бражном зале Долины Теней.

 

Глава XXI. Божественноликий видит смуглолицых

Когда Божественноликий проснулся, над ним стоял воин. Юноша узнал в нём Лесомудрого, уже облачённого в боевые доспехи, за его спиной висел колчан, в руках же был лук. Дети Лесного Отца все считались хорошими лучниками, правда, до Лучницы им было далеко. Лесомудрый приветствовал Божественноликого:

– Заря уже осветила небо, житель Дола. Пора тебе смыть с себя сон в нашей купальне у Ознобного Потока и выпить чашу молока. На большее времени нет. Я и Лучница выбраны твоими спутниками. Было бы хорошо вернуться домой вовремя.

Божественноликий вскочил на ноги и вышел из бражного зала. Лесомудрый отвёл его к затону реки, в каменном береге которой в этом месте были вырублены ступени.

Лесомудрый объяснил:

– Это Купальня мужей, а Купальня жён ниже по течению. Там река шире и мельче, а потому там и нет такого сильного срединного течения.

Златогривый разделся и прыгнул в ледяную воду купальни. Пока он купался, принесли его оружие и доспехи, так что когда юноша вышел из воды, он оделся и вооружился для дороги и сразу же направился вслед за Лесомудрым к выходу из долины. Вскоре они заметили двоих людей, идущих от воды им наперерез. В стоявших ещё сумерках юноши не сразу разобрали, кто это был, и, лишь подойдя поближе, узнали Лучезарную и Лучницу. Лучезарная надела сегодня белую льняную рубашку и голубое платье, то, в котором Златогривый впервые увидел её. Волосы девушки были влажными после недавнего купания, свежее лицо порозовело. В руках она несла большую чашу молока. Ступала она осторожно, чтобы не пролить его. На Лучнице были доспехи – шлем и кольчуга, а также колчан за спиной да гнутый лук в руке. Все друг друга любезно поприветствовали, и Лучезарная дала Божественноликому чашу, произнеся:

– Пей, гость, тебе предстоит долгая дорога, и ты не скоро ещё сможешь утолить свою жажду.

Божественноликий отпил немного молока и вернул чашу. Девушка улыбнулась и отпила в свою очередь, а за ней отпили и остальные, и так, пока чаша не опустела. Тогда Лучница положила руку на плечо Лесомудрого, и они вдвоём повели отряд к выходу из долины. Лучезарная и Златогривый, держась за руки, следовали за ними.

Лучезарная сказала:

– Вот и настал тот день, о котором я говорила. Послушай, ведь он несёт нам разлуку, но он не будет длиннее любого из дней, и за ним последуют другие. Теперь, милый друг, я увижу тебя вновь никак не раньше апрельской ярмарки. Не сомневайся, я пойду туда с Могучеродным, захочет он того или нет. Когда мы виделись в прошлый раз, я проводила тебя, когда ты покидал наш дом, и я провожу тебя теперь, когда ты покидаешь нашу долину. Я немного пройду с тобой в горы. Как видишь, этим утром я оделась для прогулки по неровной дороге. Прошу тебя, будь мужествен, пока моя рука держит твою, ведь потом мне уже не нужно будет о чём-либо просить – у тебя достанет дел и без этого. Вернувшись к своему народу, ты должен будешь думать о воинах, а не о девах.

Юноша взглянул на неё, и его охватила тоска. Тем не менее, он серьёзно сказал:

– Ты добра, мой друг, ты всегда слишком хорошо думаешь обо мне. Но мне кажется, тебе не следует идти со мной в дикие горы, а потом возвращаться одной, если вокруг так много врагов.

– Нет, – ответила девушка, – они ещё не настолько близко, и я знаю, что Могучеродный вышел на северо-восток, где надеется встретить их отряд. Его нападение будет нам оградой.

– Прошу тебя, поверни домой на вершине перевала, не рискуй. Ты ведь знаешь: если в колодец бросить кувшин, то с первого раза он останется цел, да и с двадцатого тоже, но однажды он разобьётся, и ты поднимешь одну верёвку.

– И всё же я сделаю так, как захочу, к тому же я пройду с тобой совсем недалеко.

Путники как раз подошли к осыпи и начали взбираться на неё. Разговор прекратился, и только когда они оказались в тёмном проходе между скал, Божественноликий сказал:

– А где находится другой выход из Долины Теней? Не вверх ли по реке?

– Да, там, – ответила девушка, – других нет. Вниз по течению из воды поднимаются отвесные скалы, и река со страшным грохотом ревёт между ними. Так что ни на лодке, ни на плоту там не пройти. Вверх же по течению пройти можно, тот путь называется Дорогой войны, а этот, по которому мы идём, – Тропой мира. Впрочем, сейчас на всех дорогах война.

– Зато в сердце моём царит мир, – сказал Златогривый.

Девушка ничего не ответила, просто сильнее сжала его руку. Он ощутил её дыхание на своих щеках. Вскоре путники вышли из тени, и Златогривый увидел, что девушка покраснела. Она произнесла:

– Я одно скажу тебе, мой друг. Ты видишь меня среди воинов, среди изгоев, творящих жестокие дела. Ты слышал, как мой брат считал убитых, а я не робела при этом. Ты знаешь с моих слов, какие мысли занимали мою голову – мысли о победе в сражении. Но я не хочу, чтобы ты думал, что я сродни валькирии, женщине-воительнице. Не думай, будто у меня нет другой радости в жизни, кроме как побеждать в битвах. Милый друг, много мирных часов я провела на той траве в долине. Я сидела на скале с веретеном в руках и рассказывала детям у моих ног старинную историю, которую знаю наизусть. Ещё, бывало, я доила коров росистым летним вечером. В такое время всё стихает, слышны только журчанье воды да крики счастливых детей. Вокруг меня – родные прекрасные подруги, с которыми я выросла. Я чувствовала счастье, невзирая на все беды, ведь мы были свободны и не знали обмана. В такие часы в сердце моём и в самом деле царил покой, и мне казалось, будто мы добились всего, что нам было нужно, будто война и беды закончились, оставив нашему маленькому народу лишь мир и славные дни… А дни грядущие? Разве они не подобны этому каменистому проходу, где дует холодный ветер и грохочет быстрый поток, текущий в Серебряную долину? Здесь нет ничего благого, разве что здесь ещё дышит жизнь, да и эта тропа ведёт к отрадной долине, где царствуют мир и изобилие.

– Дорогой друг, – ответил ей юноша, – ты говоришь хорошо. Действительно, если мы пойдём этой тропой и выйдем живыми из последующей битвы, то настанет время, когда я приведу тебя в Дол, где мы и поселимся. Ты знаешь, что наш народ редко воюет, в нас мало зависти. Как мужчины, так и женщины веселы, и на них приятно смотреть. Земля нам даёт достаточно – нуждающихся и бедных у нас нет. Об этом даже есть такая поговорка: пусть человек тешится, чем хочет, кроме солнца и луны. Что ещё можно рассказать об этой беззаботной жизни, сложенной из множества мелочей? Но именно такая жизнь будет у меня, а со мной и у тебя. Нехорошо, если она станет тебе в тягость, и однажды ты захочешь победоносного сражения, захочешь увидеть, как я возвращаюсь из битвы, вознесённый на щит моими ликующими воинами. Нехорошо, если твой слух всегда должен быть наполнен разговорами и песнями ратников об их победах. Такого не будет. Если я гоню стадо, то только по просьбе соседей. Я рублю не головы ратников, а высокие пшеничные колосья да стволы деревьев, помеченные лесником. Руки мои в мозолях скорее от стойки плуга, чем от рукояти меча. Стрелы мои для оленя, копья для лесного кабана, и только если начнётся война, я буду использовать их, чтобы прогнать прочь и войну, и её бедствия. И хотя меня называют вождём из рода вождей, я не властвую над жителями Дола, разве что над моим псом. Моё звание вождя означает, что меня любят, мне доверяют и никто не выступит против меня. Научишься ли ты любить такую жизнь, которая так мила мне? Кто ты? Как мне назвать твой род? Ведь ты словно спустилась с золотых престолов Божественного Града…

Путники к этому времени уже почти сошли с крутого участка тропы, и лучи солнца полностью освещали их. Девушка задержалась на мгновение и, повернувшись к Златогривому, произнесла:

– Всё это я люблю уже сейчас, если только горе моего народа будет избыто, и тогда я лучше разгляжу твоё любимое лицо.

Сказав это, она приблизилась к нему и нежно поцеловала, а затем, положив руку юноши на своё бедро и придерживая её, молвила:

– Скоро мы станем одним целым – одним духом и одной плотью.

Златогривый засмеялся, радуясь жизни и гордясь собой, он вновь взял девушку за руку, и они пошли дальше. Он сказал:

– Милый друг, ты чувствуешь холодные кольца моей кольчуги. Моя рука сжимает копья, а на боку висит Страж Дола. Ты смотришь на меня, как валькирия на своего возлюбленного. Многое ещё предстоит сделать, прежде чем в Доле смогут собрать урожай.

Влюблённые вышли из ущелья. Рядом с тропой на камне сидела Лучница, а рядом с ней Лесомудрый натягивал на лук тетиву. Лучница, улыбнувшись Златогривому, поднялась, и все вместе они пошли дальше, вдоль скал, образующих край долины, постепенно уклоняясь на запад. Лучезарная сказала:

– Много раз я ходила здесь, вдоль скал. Если пройти дальше, в ту же сторону, куда мы идём сейчас, можно прийти к утёсу, нависающему над Ознобным Потоком в том месте, где он покидает Долину Теней. Если там взобраться повыше, то можно встать на самом краю скалы. Внизу под тобой, в ущелье, водовороты потока, до тебя долетают брызги водопада, ты слышишь грохот низвергающейся воды. Для нас всё это, как для других – сад возле дома. Не так ли, Лучница?

– Так, – подтвердила Лучница. – Осенью там растёт много брусники. Её сок часто окрашивает наши губы, но когда на пороге война, лучше соблюдать осторожность.

Лучезарная продолжила:

– Это место связано с историей нашего рода. Посмотри, Златогривый, там, немного правее, шагах в сорока перед нами, пять серых камней. Когда мы только поселились в Долине Теней, старейшины собирались здесь, чтобы держать совет.

Божественноликий посмотрел в ту сторону, куда она указывала, но в этот момент он заметил, что Лучница прилаживает стрелу к тетиве (девушка шла по левую руку от Лучезарной, а Божественноликий по правую руку от неё). Лесомудрый, шедший крайним справа, тоже доставал стрелу. Не успел Божественноликий перекинуть на руку щит, как лучница внезапно крикнула:

– Скорее! Ложись на землю, Лучезарная! Златогривый, щит и копьё, щит и копьё! Я вижу блеск стали из-за Камней Совета.

Как только эти слова слетели с её уст, раздался звук спущенной тетивы, и из-за камней вылетели три стрелы. Златогривый почувствовал, как одна из них отскочила от его шлема. Он увидел, как Лучезарная упала на землю, но не понял, сделала ли она это по просьбе Лучницы, или была ранена. Лучница в тот же момент спустила тетиву, и со стороны врагов раздался вопль. Лесомудрый стрелять не стал. Он приложил ко рту руку и издал громкий дикий крик: «Ха! Ха! Ха! Ха! А-а-у-у-у!» Закончил он долгим протяжным воем, который можно было принять за вой волка. Златогривый, как и полагается воину, быстро сообразил, что если Лучезарная ранена (а она не издала крика), то лучше напасть на врага, а не останавливаться и помогать ей, рискуя потерять всё. С копьём и щитом в руках он ринулся вперёд. Обогнув камни, он увидел шестерых. Один из них стоял, прислонившись к скале. Из его плеча торчала стрела Лучницы, ещё двое были готовы пустить стрелы в нападавшего. Не теряя ни секунды, Златогривый бросился на них. Одна стрела посвистела мимо, а другая отскочила от его щита. В прыжке юноша метнул копьё и увидел, как оно поразило одного из стрелков в не защищённое шлемом лицо. Хлынула кровь, и воин покатился по земле. В следующий момент четверо с короткими стальными топорами в руках бросились на Златогривого. Юноша, всем весом навалившись на второе копьё, пронзил им горло другого стрелка, и тут почувствовал удар по шлему. Удар был таким сильным, что хотя работа Старейшины и выдержала, сам юноша опустился на колени. Держа над головой щит, он старался вытащить Страж Дола. В это мгновение мимо его уха просвистела еще одна стрела. Поднявшись, Златогривый увидел, что один из его врагов катается по земле, цепляясь руками за вереск. Лесомудрый, вновь издав страшный вой, спустил тетиву. Лучница выстрелила одновременно с ним. Двое врагов побежали. Лучница опять попала в цель, и один из смуглолицых упал замертво. Но стрела Лесомудрого пролетела над плечом второго врага, и тот убежал. В мгновение ока, словно заяц, поднятый охотниками, Златогривый ринулся за ним. Юноша подумал, что смуглолицые могли видеть, как отряд поднимался из долины, и если хотя бы один из врагов сбежит, он приведёт за собой войско.

Божественноликий был силён и бегал не хуже других, и хотя кольчуга мешала ему, всё же, изготовленная Железноликим, она была намного легче доспехов смуглолицего. Вскоре гонка завершилась. Неприятель, задыхаясь от бега, обернулся к Златогривому. Тот с силой ударил его щитом, повалив на землю, и пока враг пытался подняться, одним ударом отрубил ему голову, ибо Страж Дола был славным мечом, а самого жителя Дола обуревала жестокая ярость. Оставив поверженного врага на земле, юноша развернулся и быстро пошёл к Камням Совета. Около мёртвых врагов стоял Лесомудрый. Он добил раненых и теперь снимал кольца с убитых. Лучница же возвращалась к Лучезарной. Златогривый побежал за ней.

Лучезарная сидела на травянистой кочке, рядом с тем местом, где упала. Лицо её было бледным, а глаза ярко горели. Когда юноша подошёл ближе, она, обернувшись к нему, спросила:

– Друг, ты ранен?

– Нет, – ответил юноша. – А ты? Ты бледна.

– И я нет, – произнесла девушка, улыбнувшись. – Разве я не говорила тебе, что совсем не гожусь в воительницы, не то что Лучница. От вида битвы девушки бледнеют.

Лучница вмешалась в разговор:

– Если хочешь знать правду, Златогривый, то обычно она не бледнеет во время битвы. Просто теперь у неё есть новая радость, которая оказалась куда сильнее, чем она предполагала, и она боится, как бы её не потерять.

– Лучница права, – легко согласилась Лучезарная. – Как хорошо, что она сказала это. Я видела, как метко ты стреляла, Лучница, и ты мне милее от этого.

– По-другому я и не стреляю. Но как близко от тебя пролетели стрелы этих неудачников?

– Одна только задела локон над левым ухом, и это не страшно, а вот вторая порвала платье около правого колена. Я потеряла равновесие и упала, так что теперь у меня тяжёлое ранение рубахи и платья.

Девушка приподняла руками подол одежды, чтобы показать прорехи. Лицо её вновь порозовело – она была счастлива.

– Как теперь лучше всего поступить? – спросила она.

Божественноликий ответил:

– Давай немного подождём. Из долины скоро придут ваши люди, они наверняка слышали вой Лесомудрого – ветер дует в их сторону.

– Да, придут, – подтвердила Лучезарная.

– Это хорошо, – сказал Божественноликий. – Надо подобрать тела и отнести туда, где их не найдут смуглолицые, если они опять окажутся в этих местах, ведь в противном случае они могут отыскать и тропу в долину. Также, мой друг хорошо бы тебе убедить нескольких мужчин из долины сторожить эту тропу на случай, если по горам бродят другие смуглолицые.

Девушка ответила:

– Ты мудр в военных делах, Златогривый, и я последую твоему совету. Как горько, что смуглолицые смогли так близко подобраться к Долине Теней!

Божественноликий сказал:

– Об этом позаботится Могучеродный, когда вернётся домой. Скорее всего, он решит напасть на них где-нибудь подальше, чтобы отвлечь их внимание от пустынных мест. В свою очередь, я тоже постараюсь занять их, когда вернусь домой, в Дол.

После этих слов к ним подошёл Лесомудрый. Он считал, что их враги отбились от своих, не думая попасть в Долину Теней, и решили засесть в засаде у Камней Совета, лишь когда услышали голоса идущих по тропе путников. Они хотели убить мужчин и утащить женщин. Кроме того, Златогривый добавил, что хорошо было бы захватить с собой трупы и сбросить их с утёса в бурное течение Ознобного Потока.

Пока они разговаривали, из долины показались люди. Их было человек двадцать, и все хорошо вооруженные. Быстро приблизившись к путникам, они сильно обрадовались, услышав о том, что произошло. Больше всего пришлось им по душе то, что Божественноликий в этой схватке показал и силу, и проворство. Они сочли его совет мудрым и решили сторожить округу, пока не вернётся домой Могучеродный.

Тогда Лучезарная сказала:

– Пора расставаться. Дорога трудная, а день не продлится вечно.

Повернувшись к Божественноликому, девушка положила ему на плечо руку и, наклонившись к нему, прошептала:

– Разве тебе не кажется странным это наше второе расставание? Ты теперь многое узнал обо мне, а ведь раньше считал чуть ли не богиней. Ты видел, как я краснела от твоих слов, как я бледнела от страха за тебя, чувствовал мои ласки, которые я не могла сдержать. Разве я не похожа на тех девушек, которых воины любят не больше недели, а потом забывают? После такой любви остаётся лишь щемящее чувство в сердце. Скажи, ты ведь не забудешь меня? Ведь моё желание показаться тебе слабой естественно для девушки.

Юноша ответил:

– Здесь я могу сказать только одно: я люблю тебя, и теперь уж точно никак не меньше, а скорее, даже больше, потому что узнал, что ты любишь меня, и тебе по нраву мой образ жизни, и ты готова разделить его со мной. Теперь сердце моё преисполнено радости, и только одно омрачает эту радость – мой выбор опечалит Наречённую. Мне всегда горько видеть, как кто-то грустит по моей вине.

Лучезарная ответила:

– Не забывай о знаке и о моём послании.

– Да, – кивнул он. – А теперь, прошу тебя, поцелуй меня, пусть даже и на глазах у всех. Мы ведь помолвлены и теперь можем не скрывать наших чувств.

Все и в самом деле смотрели на влюблённых, но издали, чтобы не услышать то, что должно быть сказано наедине. Жители Долины Теней любили Лучезарную, и теперь в их сердцах зарождалась любовь и к Божественноликому.

Влюблённые обнялись и поцеловались, не спеша расставаться. Наблюдавшим понравилось это, и они застучали по щитам оружием в знак одобрения.

Но вот Божественноликий развернулся и вышел из кольца воинов, Лучница с Лесомудрым последовали за ним, и путь через горы в Дол продолжился. Лучезарная медленно развернулась и пошла в сторону Долины Теней. Двое из самых крепких воинов сопровождали её, чтобы с ней не случилось беды. Всю дорогу девушка размышляла о произошедшем.

Остальные воины потащили трупы смуглолицых к отвесным скалам над Ознобным Потоком. Там они свергли их в кипучий водопад, а после отправились домой, захватив с собой наручные серебряные кольца убитых, чтобы доказать правдивость всего, что здесь случилось.

Когда же они вернулись в Долину Теней, Лучезарная распорядилась об охране входа в долину и обо всём, что надо было сделать до прихода Могучеродного.

 

Глава XXII. Божественноликий возвращается домой

Божественноликий, Лучница и Лесомудрый шли по диким местам – сначала всё также вдоль утёсов по течению Ознобного Потока, а потом чуть отклонившись к западу. Вскоре пришлось карабкаться на высокий и крутой горный склон. Дорога и правда оказалась очень трудной. Наконец, путники достигли бесплодной лощины, откуда пришлось взбираться на следующий склон. Так – то вверх, то вниз – они продвигались весь день. Путь их пересекал все ущелья, расходившиеся от ледяных шапок самых высоких гор к нижним долинам, подобно расставленным пальцам руки или разлапистым корням большого дерева. Покрытые льдом вершины при этом находились слева, а иногда и сзади от путников.

Шли очень осторожно. Тетиву не снимали и постоянно держали наготове копья, но никого не встретили – ни хороших, ни плохих. Живых существ и вовсе было мало. В полдень отдохнули в пустынной лощине. Через неё протекал ручей, но трава там не росла – только камни и песок покрывали её дно. Зато там можно было укрыться от ветра. В этих горах он дул очень сильно. Лучница достала из сумки провизию и вино. Все ели, пили и чувствовали себя счастливыми. Девушка сказала:

– Хотела бы я проделать с тобой весь путь, Златогривый. Давно я уже желаю доставить себе такую радость – посмотреть на землю, в которой однажды поселюсь.

Божественноликий спросил:

– А ты хочешь поселиться в Доле? Мы будем только рады.

– О чём ты? Хочу я или нет – неважно. Я там поселюсь.

Лесомудрый кивнул в знак согласия, но Божественноликий вновь спросил:

– Замечательно, но почему же это непременно должно случиться?

Лесомудрый засмеялся:

– Я расскажу это быстрее, чем она, ведь время сейчас не ждёт. Лесной Отец и Лесная Матушка, я, два моих брата и вот эта женщина всегда были рядом с Лучезарной. Мы считаем, что война и другие беды сблизили нас больше, чем наши родственные связи, так что родственники мы ей или нет, всё равно никогда не покинем её ни при жизни, ни после смерти. И, раз ты переезжаешь с ней в Дол, значит, и мы тоже.

Божественноликий рад был узнать, что собеседники верили в его скорую свадьбу. Лесомудрый начал собираться в путь, но Божественноликий спросил его:

– Скажи мне, Лесомудрый: тот вой, что ты изобразил, когда мы сражались, – он и сейчас звучит у меня в ушах – это твой клич или клич твоего народа? Я услышу его снова?

– Можешь не сомневаться, ты услышишь его ещё много раз, – ответил Лесомудрый. – Это клич Волка. Если ратники нашего рода сражаются, редко бывает так, что этот крик не разносится над полем сражения. Но пойдём же!

И отряд отправился в путь. Дорога стала ещё труднее. Приходилось взбираться на крутые склоны, поднимаясь по узким тропинкам вдоль отвесных утёсов. Это расстояние, короткое для летящей птицы, казалось путникам очень длинным. Уже приближалась ночь, когда они, наконец, вышли к ущелью, через которое текла Река Бурная. До города оставалось ещё примерно шесть миль. Лесомудрый сказал, что путь был бы проще, хотя и гораздо длиннее, если бы они пошли обратно на восток после той долины, где отдыхали в полдень. Златогривый запомнил длинный путь, ведь он мог пригодиться на тот случай, если нужно будет провести в город большой отряд из Долины Теней.

Трое путников спустились в ущелье по тропе, показавшейся Божественноликому знакомой, и сели у воды на один из камней. Божественноликий доброжелательно разговаривал со своими попутчиками – он считал их надёжными, верными товарищами.

– Лучница, – произнёс юноша, – ты недавно говорила, что охотно взглянула бы на Дол. Это и в самом деле красивое место, и, если захочешь, ты скоро окажешься в нём. Вас радушно примут в доме моего отца. Я искренне прошу – погостите у нас. Приближается ночь, а дорога назад длинная, трудная и опасная. Сестра моя Лучница, ты ведь знаешь: я буду горевать, если с тобой приключится какая-нибудь беда. Или с тобой, друг Лесомудрый. А при свете дня вы быстро пересечёте пустошь.

Лучница ответила ему:

– Златогривый, ты очень добр. Я знаю, что ты говоришь искренне, и сама бы с радостью переночевала в освещённом свечами зале в твоём чертоге. Но нам не следует задерживаться, ты знаешь, как много дел у нас дома. Я нужна Лучезарной – хотя бы для того, чтобы уверить, что никто из смуглолицых не унёс за локоны твою ненаглядную голову. Не бойся, мы пойдём не в полной темноте. Посмотри, на небо вышла луна.

– Что ж, – ответил ей Божественноликий, – расставание всегда неприятно. Если бы я мог, то дал бы вам что-нибудь в подарок, особенно тебе, сестра моя Лучница.

Лесомудрый сказал:

– Ты можешь пообещать нам подарок. Для нас это всё равно, что уже получить его из твоих рук.

– Да, – подтвердила Лучница. – Мы сами думали об этом и чуть было не попросили тебя.

– Какой же подарок вы хотите? Считайте его уже своим, даже если это будет не более чем награда за твои меткие стрелы.

Девушка засмеялась и, взявшись за полы кольчуги Божественноликого, попросила:

– Покажи нам след от утреннего удара стальным топором на твоём шлеме.

– Да там и нет особенного следа. Этот шлем ковал мой отец, а его работа всегда хороша.

– Верно говоришь. А могу я попросить себе кольчугу и шлем его работы, а Лесомудрому славный меч? Тогда и я, и он будем счастливы!

Златогривый ответил:

– Я рад твоей просьбе и уверен, что и Железноликий обрадуется, узнав о твоей меткости, ведь если бы не ты, Ликородный остался б его единственным сыном. А теперь мне надо идти. Сердце подсказывает мне, что пока меня не было, в городе что-то произошло.

Все трое поднялись, и Лучница произнесла:

– Ты любезен, брат. Скоро мы встретимся вновь, и всё тогда будет хорошо.

Божественноликий положил руки на плечи девушки и поцеловал её в обе щеки. Затем, поцеловав Лесомудрого, он развернулся и пошёл своей дорогой, перешагивая с камня на камень через Реку Бурную. Прозрачные её воды стояли в это время года не очень высоко и не очень низко. Обернувшись, юноша увидел, что Лесомудрый и Лучница взбираются обратно на утёс по тропе вдоль ущелья реки. Девушка тоже обернулась и помахала на прощание луком. Божественноликий пошёл дальше. Несмотря на то, что в небе действительно сияла луна, ночью идти было довольно сложно, поэтому, хоть юноша и хорошо знал дорогу, шёл он медленно. Минуло более полутора часа, прежде чем он вышел по горной тропе в долину. Он начал уже было быстро идти к городским воротам, всё так же вдоль берега реки, но вдруг услышал крики и шум, довольно необычные для такого места, ведь здесь никто не жил – разве что рыбак забредал сюда для того, чтобы забросить удочку в затоне реки. Более того, там, откуда доносились крики, юноша увидел свет факелов. Огни быстро перемещались в разных направлениях. Божественноликий понял, что что-то произошло. Он остановился и внимательно огляделся. В этот момент между горной тропой и сверкавшей в лунном свете водной гладью юноша заметил что-то блестящее. Тихо, как только мог, он приготовил щит и перехватил правой рукой копьё – поближе к наконечнику, а затем двинулся прямо к предполагаемому врагу. Тут же на открытое пространство между ним и рекой выскочил воин. Его топор ярко сверкал в лунном свете. Божественноликий сдержал сильный удар своим щитом, выдвинув вперёд левое плечо так, что нападавший перевалился через него и с сильным плеском упал прямо в воду (оба они находились как раз у глубокого затона Реки Бурной). Юноша развернулся на каблуках, но не увернулся от удара второго противника, пришедшегося ему по правому плечу. Удар был нанесён неудачно и не со всей силы, так что топор просто соскользнул по кольчуге, не разорвав её. Тогда юноша ударил копьём, поразив им противника в лицо и пробив насквозь голову. Не глядя на поверженного врага, Божественноликий стоял на месте, размахивая копьём с криком: «За Город и Лик! За Город и Лик!»

Новых врагов не было, но словно эхом его крика недалеко раздался отчётливый ответный крик: «За Лик! За Лик! За Город и Лик!» Божественноликий пробормотал:

– Похоже, дню предстоит окончиться тем же, с чего он начинался!

Затем он вновь прокричал «За Город и Лик!», и минуту спустя в свете луны из-за груды камней у воды показались высокие силуэты горожан. Свет факелов и ночного светила плясал на их доспехах и оружии. У каждого в руке было копьё или меч.

Первым из появившихся воинов шёл Ликородный. Он бросился обнимать брата:

– Как здорово, что мы встретились, Златогривый! Ты появился, словно Каменный Кулак с Гор! Ты не ранен? С кем ты сражался? Где остальные? Откуда ты взялся?

– Нет, я не ранен, – ответил ему Божественноликий. – Слишком много вопросов, скажи мне сперва сам, кого вы ищете здесь с мечом и факелами?

– Их было двое – точно таких же, каких мы когда-то видели мёртвыми в доме Лесного Сумрака.

– Тогда можете вложить мечи в ножны и возвращаться домой, – успокоил его Златогривый, – так как один из них лежит сейчас на дне затона, а на второго ты только что чуть было не наступил, Ликородный.

Вокруг раздались победные крики. Поднесли поближе факелы и осмотрели павшего врага – он был мёртв. Его оставили на том же месте до следующего утра и направились к Лесной деревне. Многие из шедших позади с удивлением поглядывали на Божественноликого, недоумевая, откуда он появился и что с ним приключилось. Они бы и сами его спросили, но рядом с юношей шёл Ликородный, а около ещё несколько человек, слушавших беседу братьев.

Ликородного интересовал тот же вопрос, что и остальных, и по пути он спросил брата, откуда тот явился:

– Разве ты позавчера не ушёл рано утром в лес в поисках приключений?

– Да, ушёл, – подтвердил Божественноликий, – я был в Долине Теней, а этим утром покинул её и отправился в обратный путь.

– Я не знаю Долины Теней, да и никто из нас не знает. Это новое название. Скажите, друзья, знает кто Долину Теней?

Никто не знал.

Ликородный задал ещё один вопрос:

– Блуждал ли ты среди призраков по чудесным местам, брат, или же это всё сочинённая тобою сказка?

– Думай как хочешь, но я и в самом деле был в Долине Теней. Если рассказывать коротко (я ведь очень хочу услышать, что произошло у вас), то скажу только, что никаких чудес я не видел, лесных духов тоже, а встретил лишь отважных людей. Их немного, но сердца их полны отваги. Мы с ними происходим от одних и тех же прародителей и божеств. И более того, скажу, что они заклятые враги тех разбойников, двоих из которых вы только что преследовали. Это смуглолицые из Серебряной долины, и они с радостью убили бы всех до единого жителей Долины Теней, а если мы ничего не предпримем, то они перебьют и всех нас. Их много, они истекают злобой, как гадюки ядом, они яростны, как вепри, и неразборчивы в средствах, как свиньи в еде. Тот отважный народ, что я встретил (он носит на своём знамени изображение Волка) должен стать нашим союзником. Они согласятся. Они могут показать нам дорогу к Серебряной долине по незаметным тропам, и тогда мы нападём на нашего общего врага, пока он, ещё ничего не подозревая, живёт, мучая захваченных местных жителей. Таким внезапным нападением мы уничтожим смуглолицых, словно разворошив осиное гнездо. В противном случае нам вскоре придётся туго.

Окружавшие их в темноте люди жадно слушали эти слова. Ликородный, немного помолчав, произнёс:

– Брат мой Златогривый, это серьёзные вести. Было время, когда мы сочли бы их за выдумки сказителя, ибо мы не слышали ни о Серебряной долине, о который ты так подробно рассказываешь, ни о смуглолицых, и совсем ничего не знаем о Долине Теней. Но за эти два дня мы встретили столько незнакомого нам прежде, столько нового, что если вспомнить ещё и события у Лесного Сумрака, то, хотя твои слова и кажутся нам немного нелепыми, мы поверим, что вскоре случится то, чего мы совсем не ожидали.

– А теперь, – ответил Божественноликий, – расскажи, что произошло у вас. И поверь – я не буду смеяться.

– Мой рассказ краток. Кроме того, сдаётся мне, события ещё не подошли к концу, и я буду свидетелем и участником их окончания. Итак, случилось это позавчера, как раз в тот день, когда ты ушёл в лес. Ты ведь потом расскажешь мне об этом подробнее, правда?

– Конечно, в своё время.

– Так вот, – продолжил Ликородный, – тем же днём и тем же утром (только после восхода солнца, а не до него, как ты) мы тоже отправились в лес – человек двадцать. Мы искали медведицу с медвежатами. Один из жителей Леса, искусный охотник, говорил, что нашёл берлогу. А ещё мы хотели подбить нескольких годовалых свиней, если получится. Поэтому мы вышли без шлемов, щитов и доспехов, но взяв с собой множество стрел и метательных орудий, а кроме того, охотничьи ножи и один-два топора. Только некоторые (и в их числе я) взяли мечи, да и то потому лишь, что привыкли их брать, выходя на любого врага – будь то человек или зверь.

С таким оружием мы поднялись вверх по течению Бурной и пришли в Лесную деревню. Там к нам присоединилось ещё человек десять, и нас получился целый отряд. С десяток миль от деревни мы поднимались в горы по вырубке, а затем повернули на восток, в лес. Я не знаю, насколько глубоко мы зашли, так как жители Леса вели нас какими-то путаными тропинками. Мы шли уже часа два, как, наконец, пришли к тому месту, где надеялись найти медведей. Это место легко узнать, потому что оно совсем не похоже на окружающий его лес. Густая чаща, примерно в два фарлонга, с колючими кустарниками, кривым ясенем, дубом и другими деревьями. Возможно, их семена принесли туда птицы, потому что все эти деревья растут посередине большой поляны, покрытой зелёной травой, напоминая остров. Местами на поляне высятся огромные прямоствольные дубы, которые, похоже, посадил с какой-то целью человек. Ты знаешь это место?

– Кажется, да, – ответил Златогривый. – И, кажется, я помню, что жители Леса называют его Кабаньей ловушкой.

– Возможно, – кивнул Ликородный. – Так вот, пришли мы туда с собаками, подошли к зарослям, обложили их, не сомневаясь в том, что там нас ждёт добыча. Но когда мы спустили собак, они стали вести себя странно: след не брали, зато с рычанием бегали взад и вперёд, и мы решили, что они учуяли свирепого зверя сбоку или сзади нас.

Так оно и оказалось. Зверь был действительно свиреп и смертельно опасен. Внезапно мы услышали звук спущенной тетивы, и в нас полетели стрелы. Рядом со мной стоял Железнощит из Верхнего Дола. Он подпрыгнул и упал замертво, пронзённый стрелой в спину. В мгновение ока я всё понял и закричал: «Враг! Все в укрытие за древесные стволы! Берегитесь! За Город и Лик! За Город и Лик!»

Мы разбежались, укрываясь за дубовыми стволами. Железнощит был убит сразу же, ещё двоих ранили – один Храброликий из нашего дома, а другой Камнеброд из Нижнего Дола.

Я выглянул из-за толстого ствола, за которым прятался, и увидел вдали людей в ярких одеждах, а ближе ко мне, менее чем в сотне ярдах от моего укрытия, я разглядел руку, выглядывавшую из-за ствола, и пустил в неё стрелу. Стрела достигла цели, и сразу же из-за дерева выскочил один из тех страшных смуглых разбойников (двоих из них убил Лесной Сумрак – помнишь?). Я держал наготове вторую стрелу, а потому сразу выстрелил во второй раз. Стрела угодила смуглолицему в горло, и он упал.

В этот момент отовсюду послышались вопли и завывания. Казалось, дворнягу ошпарили кипятком. Враги, заполонившие поляну, кинулись на нас. Похоже, тот, кого я убил, был их вожаком. Мы решили так по его дорогой одежде.

Я подумал, что пришёл наш смертный час. Всё, что мы могли сделать, – это, выстрелив наудачу, броситься на врага, чтобы защитить свои жизни мечом и копьём. Несколько смуглолицых упали после наших выстрелов, но немногие, ведь они бежали очень быстро.

Они набросились на нас, но, несмотря на их ярость и превосходство, не смогли разбить наш строй. Мы же убили четверых и многих ранили мечами, копьями и стрелами. У нас было пятеро раненых и один убитый (в него попали дротиком). Тогда враги немного отступили, чтобы рассредоточиться и вновь начать обстрел. Но мы не дали им этого сделать. Мы начали преследование, стараясь держаться как можно ближе к ним, настолько близко, насколько позволяли деревья. Мы готовы были умереть, если потребуется. Стычка и в самом деле была суровой.

И тут, представь себе, неподалёку раздался необычный крик: «Ха! Ха! Ха! Ха! А-а-у-у-у!» Заканчивался он так, словно это завывал волк. Крик повторился, потом ещё раз и ещё, и вот уже весь лес звенел от этого крика.

Сначала мы решили было, что это подошли свежие отряды нашего противника, и теперь-то мы точно погибнем. Но услышав этот крик, наши враги дрогнули, отступили, а потом, развернувшись, бросились прочь. Мы преследовали их, стараясь держаться вместе, поэтому большая часть убежала. Мы видели, как они разбегаются от наших нежданных союзников, поняли, что нашу работу сделают за нас и остановились. Мы наблюдали за тем, как высокие воины в одеждах из чёрной овечьей шерсти преследуют по поляне наших врагов, поражая их. Но вот и смуглолицые, и их преследователи скрылись, будто всё, что произошло, было сном, будто кто-то свернул вышитую ткань, чтобы убрать в сундук.

Камнеликий решил, что воины в бурых одеждах – это лесные духи, произошедшие от наших прародителей, а потому наши друзья, и когда кто-то из наших вышел вперёд, собираясь присоединиться к ним в погоне за общим врагом, Камнеликий запретил ему, сказав, что не стоит бросаться в объятия смерти, только что их избежав. Кроме того, у нас было несколько раненых, и им требовалась помощь.

Как бы то ни было, мы вернулись. Брат Боевого Утёса, высокий воин, повалил двух недругов молодым дубком, вырванным им в чаще, но не убил их, и теперь они, очнувшись, сидели, оглядываясь по сторонам и свирепо сверкая глазами. Они ожидали смерти, потому что Ворон с Длинной осыпи стоял рядом с ними с обнажённым мечом в руке. Но кровь наша уже остыла, и нам не хотелось убивать их, ведь они и так уже были в наших руках. Мы связали их и потащили с собой. Для погибших охотников мы сделали носилки, как и для тех, кто был серьёзно ранен и не мог идти. Раненые остались в Лесной деревне. Это были Неспешный, сын Дикого, Лебедь, сын Бычьего Луга, оба из Нижнего Дола и житель Леса по имени Бессмертный. В сражении были убиты Железнощит, о котором я уже говорил, Шерстяная Рубаха и Лесоруб из лесных жителей.

Вечером, грустные, мы пришли к городу с двумя убитыми горожанами, пленёнными врагами и теми ранеными, которые могли идти сами. Ты можешь себе представить, что решили жители города и наш отец. Новости, конечно, были важные, и никто не знал, чем всё закончится. Камнеликий призывал убить пленников на месте. Мы не могли добиться от них никаких сведений, да что там, даже единого слова. Но Старейшина не хотел лишать их жизни. Он полагал, что они могут пригодиться нам на тот случай, если враги возьмут в плен кого-то из наших. Мы все, как один, считали тогда, да и теперь считаем, что близится война с тем новым народом, который подошёл к нашим границам.

Пленников заперли в красной пристройке нашего дома. Отец думал, что ты сможешь рассказать нам что-нибудь о них, когда вернёшься. Но на рассвете мы узнали, что они сумели сбежать и, выкрав своё оружие, покинули Дол.

Завтра утром мы будем держать совет. От тебя ждут подробного рассказа о твоих приключениях. У нас считают, и я согласен с этим, что ты можешь рассказать нам о них больше, чем рассказал сейчас. Это так?

– Да, ты прав, – ответил Златогривый. – Я могу рассказывать о них сколько угодно, но суть от этого не изменится, и если вы соберётесь взять меч, чтобы защитить себя, я покажу, как его следует держать.

– Это хорошо, – кивнул Ликородный. – Меньшего я от тебя и не жду. Но смотри, мы достигли врат города, готового к обороне.

 

Глава XXIII. Разговор в зале дома Лика

Городские ворота были закрыты, для прохода оставили только калитку, но и её охраняло с десяток крепких воинов в доспехах. Стражники пропустили Ликородного с его отрядом, и некоторые даже прошли следом в надежде услышать, чем закончилась погоня.

Город был полон народа. И мужчины, и женщины – все горячо обсуждали последние новости. Увидев вернувшихся, люди сразу же столпились вокруг них, и воины едва сумели протиснуться к дому Лика. Ликородный, будучи очень высокого роста, закричал:

– Добрый народ, все окончилось хорошо! Беглецы убиты, и Божественноликий вернулся! Потеснитесь немного, дайте пройти!

Толпа расступилась, образовав узкий проход, и Ликородный, Златогривый и другие добрались, наконец, до дверей. Когда вошли в дом, оказалось, что в нём уже собралось множество народа. Люди сидели за столами, так как ещё не окончился ужин. Увидев же вошедших, все поднялись из-за столов. До того зал гудел, обсуждая последние события, теперь же люди стояли тихо, боясь пропустить каждое слово.

Ликородный вновь закричал:

– Собравшиеся в этом зале! Мы принесли хорошие вести! Беглецы убиты, и убил их Божественноликий, когда возвращался домой. Радуйтесь – он вернулся целым и невредимым!

Все закричали от радости, а братья и Камнеликий, вошедший в дом вместе с отрядом, поднялись на возвышение. Остальные воины из отряда сели на свободные места за столами внизу.

Когда Божественноликий поднялся на возвышение, он увидел, что Железноликий сидит на своём месте с бодрым румяным лицом и оглядывает наполненный людьми зал. Возле него сидела Наречённая. Старейшина сам попросил её сесть рядом с ним, услышав о битве. На ней была изящная котта цвета пламени, расшитая золотом по подолу и рукавам. Её рыжие волосы были скреплены золотой диадемой в виде венка из роз. Глаза девушки сверкали, в них горело нетерпение, а ямочки на её щеках были розовее обычного. Златогривому пришлось сесть рядом с Наречённой, и он не находил себе места, а когда протягивал ей руку, заметно беспокоился. Он боялся увидеть на её прекрасном лице признаки печали. Девушка тоже сидела в нерешительности. Она не знала, могла ли теперь касаться его или нет, но видела, что все смотрели на них, а особенно пристально Железноликий, поэтому встала, взяла Златогривого за руку и поцеловала его в щёку как обычно, но побледнев при этом, словно полотно. Тоска сжала сердце юноши, и он даже почти застонал от жалости к своей подруге. Железноликий, глядя на Наречённую, нежно проговорил:

– Ты бледна, дочь моя. Ты боялась за своего товарища из-за всех этих вестей о предстоящей войне, и ты всё ещё боишься за него. Но пусть твоё сердце успокоится: несмотря на свою красоту, за которую ты любишь его, как должна любить женщина, он умелый ратник. Руки его ещё не раз спасут его голову. Если же он будет убит, в нашем роде есть и другие мужи, и земля не обернётся для тебя пустыней.

Наречённая посмотрела на Железноликого, и бледность немного сошла с её лица. Девушка произнесла:

– Это правда. Я боялась за него. Он уходил в опасные места. Но ты добр, и я благодарна тебе за это.

После этих слов она поцеловала Железноликого и села на своё место, прикладывая усилия к тому, чтобы её печаль не отражалась на лице. Нынче настало время для разговоров о битве, для отважных надежд, зреющих в сердцах мужей, и Наречённой казалось, что ей нельзя омрачать это пиршество накануне сражения.

Железноликий поцеловал и обнял своего сына. Он спросил:

– Ты только что прибыл с горных пустошей? Что нового ты там увидел? Мы ждём от тебя важных вестей, хотя и сами можем кое-что рассказать, а скоро, вероятно, у нас появится и возможность кое-что сделать.

– Отец, – ответил ему Божественноликий, – думаю, когда ты услышишь мой рассказ, ты скажешь, что отважный народ заслуживает помощи, злосчастный народ заслуживает избавления от бед, а жестокий народ заслуживает изгнания с лица земли.

– Хорошо, сын, я вижу, твой рассказ будет длинным. Давай же отложим его. Завтра мы будем держать городской совет – там и послушаем всё, что ты хочешь нам сказать. Ешь же теперь, выпей чашу вина и утешь свою суженую деву.

Златогривый сел рядом с Наречённой. Он ел и пил, так как был голоден, но чувствовал себя неспокойно и не решался заговорить с девушкой. Он думал о своей любви к Лучезарной, о том, как нежно она брала его за руку и ласкала его, и о том, что она поведёт его на благородные деяния к великой славе. Но сейчас рядом с ним сидела Наречённая – печальная, обиженная на всю его нежную любовь, словно это было нечто отвратительное и бесчестное. Эта её обида лежала на нём тяжким грузом, ведь он был добрым юношей.

Камнеликий, сидевший с другой стороны от Наречённой, наклонился через неё к Златогривому и произнёс:

– Какой интересный получится завтра рассказ, если ты поведаешь нам обо всех своих приключениях! Или кое-что ты упустишь?

Божественноликий ответил:

– В своё время ты узнаешь всё, названый мой отец. Впрочем, возможно, к тому времени, как ты услышишь историю целиком, появится уже столько других дел, что мой рассказ покажется тебе неинтересным – клин клином вышибают, как говорится.

– Твоя правда, – согласился Камнеликий, – но один рассказ может быть связан с другими, как это происходит с вытканными на ткани образами. Они, хоть и разные, но составляют единую картину.

– Ты опытен и мудр, названый мой отец, но ты станешь ещё мудрее, прежде чем окончится месяц. Завтра же ты узнаешь достаточно, чтобы найти занятие для своих рук.

Так проходил их разговор. Ночь шла, и жители города пировали в древнем зале. На сердце у них было радостно, и мысли о возможном сражении и последующих бедствиях не очень-то омрачали эту радость, ведь пирующие были доблестными и славными людьми.

 

Глава XXIV. Божественноликий передаёт Наречённой знак

Наступило утро. Божественноликий поднялся вместе со всеми, и вскоре зал был опять полон людьми. Наречённая подошла к Божественноликому. Она, по просьбе Старейшины, провела ночь в доме Лика. Под многочисленными взглядами Наречённая попросила Божественноликого выйти с ней в сад. Ей хотелось поговорить с ним наедине. Юноша согласился, но на сердце у него висела какая-то тяжесть. Все решили, что они могут уйти вместе, ведь считалось, что Божественноликий и Наречённая поклялись друг другу в верности, и когда они покидали дом, люди только по-доброму улыбались им.

Вышли в сад. Там цвели груши, а под ними весенние лилии. Вишни уже роняли лепестки своих цветов на густую зелёную траву. Всё сладко пахло. Стояло тёплое безветренное весеннее утро.

Девушка шла впереди, ведя за собой Божественноликого, и вот, наконец, по покрытой травой тропке, ведущей вдоль ягодных кустов, они пришли к квадратной зелёной лужайке, обсаженной барбарисом. Первые нежные листочки деревьев сияли на солнце зеленью, выделяясь на фоне желтоватых сухих веточек. Посреди лужайки находились солнечные часы. За ветвями просматривалась длинная серая крыша древнего бражного зала. Нежные знакомые песни строящих гнёзда птиц и вышедших на работы мужчин и женщин наполняли ароматный воздух. Около солнечных часов Наречённая обернулась лицом к Божественноликому, легко положила руку на бронзовый циферблат и без следа обиды в голосе сказала:

– Я хотела спросить тебя, принёс ли ты знак, который поклялся мне подарить.

– Принёс, – ответил Божественноликий и, достав из-за пазухи кольцо, протянул его девушке. Она медленно взяла его, причём пальцы их соприкоснулись. Юноша заметил, что рука её тёплая, уверенная и крепкая – такая, какой была всегда.

Девушка спросила:

– Откуда у тебя это прелестное кольцо?

– Мой друг из горной долины снял его со своего пальца, попросив меня передать его тебе в качестве послания.

Девушка покраснела.

– Понятно. В качестве послания для меня? Значит, она знает обо мне, и вы говорили обо мне с ней. Что ж, давай сюда это послание!

Божественноликий произнёс:

– Она сказала, что ты должна помнить: завтра наступит новый день.

– Да, для неё новый, и для тебя тоже, но не для меня. Но я привела тебя сюда для того, чтобы ты мог поклясться мне. Положи руку на это кольцо и на эту бронзовую пластину, где солнце отсчитывает дневные часы счастливым, и поклянись весной, и радостью обретения нового друга, и божеством Земли, что наполняет жизнь человека отрадой.

Божественноликий накрыл рукой лежащее на циферблате солнечных часов кольцо и произнёс:

– Весной, что дарит миру новую жизнь, божеством Земли, что наполняет отрадой существование человека, я клянусь отдать своей сестре Наречённой второго сына, порождённого мною. Он будет её, бросит она его или станет о нём заботиться, будет любить или ненавидеть – она может поступать с ним по своему желанию.

Затем юноша серьёзно посмотрел на Наречённую и сказал:

– Вот я и поклялся, как ты хотела. Этого достаточно?

– Достаточно, – ответила девушка, и юноша увидел, как слёзы потекли у неё из глаз, намочив котту. Она наклонила голову, стыдясь своего горя. Божественноликий смутился и не знал, что сказать. Он не мог придумать, как утешить её, и считал, что нехорошо ему стоять тут и смотреть на её печаль, но не знал, как уйти и, предаваясь радости в другом месте, оставить её одну.

Но тут, словно бы прочитав его мысли, девушка подняла взгляд и, улыбаясь сквозь слёзы, сказала:

– Прошу, останься со мной, пока не окончится этот потоп. Я хочу сказать тебе ещё кое-что.

Юноша остался. Теперь он, в свой черёд, разглядывал траву, не смея взглянуть девушке в лицо. Каждая минута казалась ему вечностью. Наконец, голосом, по которому ещё можно было понять, что она только что плакала, Наречённая попросила:

– Ты не расскажешь мне, что ты сделал, почему и что, по-твоему, выйдет из этого?

– Я расскажу тебе правду – то, что знаю. Я расскажу тебе потому, что ты спрашиваешь меня, а не потому, что хотел бы оправдаться перед тобой. Что я сделал? Вчера я поклялся жениться на девушке, которую встретил в лесу этой осенью. Почему, ты спрашиваешь? Я и сам не знаю. Я сильно тосковал по ней и считал тогда, да и сейчас так считаю, что иначе поступить не мог. Ты спрашиваешь ещё, что из этого выйдет? То, что мы будем счастливы вместе – она и я – до самого дня нашей смерти.

– И столько же времени я буду в печали – ведь мы расстаёмся теперь. Увы! Кому есть до этого дело? Куда мне теперь податься?

– Она просила передать тебе, что завтра наступит новый день, и мне кажется, я понимаю, что она хотела сказать.

– Теперь уже никакие её слова ничего для меня не значат.

– Нет, – возразил юноша, – разве ты не слышала, что на Дол надвигается война? Разве она не принесёт тебе ничего нового? Многое изменится с её приходом! У тебя храброе сердце – верное и сострадательное!

– Что ты такое говоришь? Что может из этого выйти? Да, я слышала об этом. Слышала всё равно как смертельно больной человек, лёжа у себя в постели, слышит людей, разговаривающих на улице о своих делах. Он покидает мир и ничто не может сделать в этом мире лучше или хуже. Для меня война ничего не изменит. Какой в ней смысл?

– Разве для тебя ничто не значит дружба народов, помощь отважным и избавление бедствующих?

– Нет, – возразила девушка, – для меня это пустые слова, ничего не значащие сегодня, да и завтра я вряд ли изменю свои мысли. Если только это произойдёт само собой, постепенно. Но от этого мне не лучше.

Девушка немного помолчала, а потом добавила:

– Ты верно говоришь. Не твоя в том вина, виновна женщина, что послала мне это кольцо и старую поговорку в придачу. О, она, должно быть, родилась, чтобы разлучить нас! Как могло случиться, что я так мало значу теперь для тебя, а она так много?

Девушка снова замолчала. Подождав немного, Божественноликий тихо и нежно сказал ей:

– Сестра, неужели ты вечно будешь обижаться на нашу любовь? Эта обида глубоко засела в твоей душе, и я один должен страдать от неё!

Девушка ответила ему:

– Но для тебя это не так тяжело, ведь больше тебе не о чем беспокоиться. Но разве я попрекаю тебя твоей любовью, Златогривый? Не знаю. Скорее, я не верю в то, что ты любишь эту девушку – и никогда не поверю.

Девушка замолчала, и воцарилась долгая тишина. Оба стояли неподвижно – к ним прискакала малиновка и остановилась у самого подола котты Наречённой, а в ветвях ближайшей яблони засвистал и зачирикал скворец, вертясь во все стороны и не обращая внимания на молодых людей. Но вот Наречённая оторвала, наконец, взгляд от травы и произнесла:

– Всё это пустые слова, нет в них никакого толка. Я знаю одно – мы расстаёмся. Я сожалею теперь, что показала тебе свои слёзы, свою печаль и свою боль за землю и за тех, кто живёт на ней. Я стыжусь этого, словно как если бы ты ударил меня, а я пришла, показывая след от удара, и сказала: «Смотри! Видишь, что ты сделал? У тебя нет жалости?» Правда, ты всё же жалеешь меня, но и постараешься забыть. Возможно, ты и прав, когда говоришь, что завтра наступит новый день. Может, и случится что-то, что вернёт меня к жизни, и мне вновь станут небезразличны радости и печали моего народа. Пожалуй, я прямо сейчас сделаю вид, что это уже свершилось. И пусть сбудутся слова о том, что завтра наступит новый день – он наступил уже сегодня, и после него долго ещё ничего не изменится. Об этом я не заговорю с тобой больше. Дни будут идти за днями, и ты уйдёшь из моей жизни, я останусь лишь твоей сестрой. Так должно быть, даже если ты сам воспротивишься этому. Ты должен с этим смириться. Но оставим, я хочу сказать тебе о другом. Послушай, мы расстаёмся теперь, и меня мучает то, что никто не знает об этом. Все добры к нам, радуются нашей любви и думают, что она принесёт народу счастье. Я не могу больше носить эту ношу. Я объявлю родичам, что не выйду за тебя замуж. Возможно, все удивятся, но удивление пройдёт, когда они узнают, что ты обручён с Горной Девой. Хочешь ли ты этого?

Божественноликий ответил ей:

– Нет, ты не должна говорить одна, я тоже расскажу народу, что не женюсь ни на ком, кроме как на Горной Деве.

– Этого ты не сделаешь, я запрещаю тебе. Я всё расскажу сама. Разве я допущу, чтобы обо мне говорили, будто я не подхожу тебе в жёны, будто ты решил, что я худшая из девушек Дола? Я приказываю тебе: кому бы я не сказала и что бы я ни сказала, ты должен молчать. Сделай для меня хотя бы это. Ты выполнишь мою просьбу?

– Выполню, – отвечал юноша. – Выполню, хоть это и принесёт мне позор.

Вновь воцарилось недолгое молчание. Затем девушка произнесла:

– Златогривый, я хочу поступить так не потому, что стыжусь показаться отверженной, а потому, что именно я должна нести на себе всю печаль нашего расставания. И пусть печаль эта станет ещё тяжелее, и я сравнюсь с женщинами давно минувших лет, с теми, что произошли от богов, иначе я не отравлю свою жизнь злобой и смятением. Успокойся же, успокойся! Оставь всё на усмотрение времени и не забывай о своих клятвах!

С этими словами девушка развернулась и пошла по зелёному саду в дом Лика. Шла она медленно, её окружал сладкий аромат цветущих деревьев. Тело её было изящным, но хранило в себе большую печаль, которую не могла избыть вся её красота.

Божественноликий немного помедлил – после разговора краски жизни померкли для него, но дни его прежде путешествия в горах казались ему такими счастливыми и беспечными, что юноша не мог не сожалеть о них. Кроме того, ему было стыдно, ведь неиссякаемая печаль Наречённой родилась из-за него, и всё же он открыл для себя источник радости, мало кому доступный на земле и в земных делах. Но вскоре эти мысли покинули юношу, он отвернулся от солнечных часов и пошёл через сад. Ему вспомнилось, как сильно он ждёт день грядущей весенней ярмарки, когда сможет снова увидеть Лучезарную и утешиться её нежной любовью.

 

Глава XXV. О городском совете

Божественноликий должен был поспешить, ведь городской совет собирался за два часа до полудня*. Юноша быстро дошёл до бражного зала, взял свой щит, надел крепкий шлем и подвесил сбоку меч – всем воинам надлежало являться на народное собрание с оружием и в доспехах. Собравшись, юноша вместе со многими другими горожанами отправился к воротам. Там, между воротами и скалами, в которых были высечены ступени, ведущие к древней Крепостной Башне, уже толпилось множество народу. Старейшина восседал близ ворот на большом камне. Рядом с ним, на каменной скамье, сидели и шесть Стражей Града, а вот из числа шести Стражей Дола было там только трое – другие, находясь по делам в Нижнем Доле, ещё не слышали о грозящей войне и не узнали о тинге.

Божественноликий тихо встал посреди горожан, но люди тотчас расступились перед ним, и он прошёл вперёд, оказавшись пред отцом и Стражами. Он разобрал, как в толпе несколько раз произнесли его имя – слухи о том, что он принёс важные вести, уже успели распространиться среди жителей Дола. Кроме того, Божественноликого, хоть они был ещё совсем молодым, почитали за искусного и ловкого воина.

Старейшина огляделся: уже собралась большая толпа. Он посмотрел на тень от ворот – солнце стояло на юге, и ворота отбрасывали тень на твёрдую землю тинга. Старейшина увидел, что эта тень едва добралась до стоявшего посередине площадки камня с вытесанным рисунком: воином, держащим в одной руке щит, а в другой топор. Камень поставили здесь в глубокой древности, в память о том, кто подал мысль построить стену и ворота и показал, как это сделать. Тот человек был искусным строителем и механиком, равно как и великим ратником. Звали его Железноруким. Увидев, как тень от ворот полностью покрыла камень, Старейшина понял, что наступило время освятить тинг, и попросил одного из сидевших рядом с ним Стражей, того, кто держал большой рог, подняться и протрубить.

Страж поднялся, и над башнями и домами трижды пронёсся рёв рога. Отразившись от голых скал, он достиг дикого леса, и лёгкий ветерок разнёс его по Долу до самых горных пустошей. Многие жители Дола, услышав тем ясным весенним утром этот зов, оставили лопату, топор и плуг, перестали кормить овец и ягнят и заторопились домой, чтобы, захватив меч и шлем, отправиться на тинг, хотя и не ведали причины, по которой их собирали. Женщины, не знавшие о битве в лесу, заслышав рёв рога, замирали на лугу или посередине брода. Страх надвигающейся беды охватывал их сердца, ведь они понимали: если тинг собирается раньше срока, значит, случилось что-то важное.

С последними звуками рога воцарилась тишина. Старейшина встал и произнёс:

– Да будет освящён у городских ворот тинг жителей города и жителей Дола, тинг, на котором мы держим совет, когда тревожные вести достигают нашего слуха. Никто под страхом проклятия, что настигнет любого и в горах, и в Доле, да не нарушит мир священного тинга. А если осмелится нарушить, да не получит от жителей Дола помощи: ни пищи, ни орудий, ни тяглового животного, не укроется ни под одной крышей и не согреется ни у одного очага. Да поможет нам Воин, божество Земли, божество Лика и наши прародители!

Эти слова в знак согласия все встретили громом оружия. Старейшина сел, и вновь воцарилась тишина, но тут сквозь толпу жителей Дола протиснулся мужчина. Казалось, он сильно спешил: по лицу его струился пот, широкополый железный шлем съехал на лоб, на плохо подвязанном поясе висел ржавый, без ножен меч. Мужчина произнёс:

– Я Красная Куртка из рода Безводных из Нижнего Дола. Ранним утром я встретил на поле своего родича по имени Лис из Верхнего поселения. Он рассказал мне, что у городских ворот собирается тинг. Я сразу же вернулся домой, схватил оружие, какое попалось под руку, и вот я здесь, Старейшина, и спрашиваю тебя: почему ты собрал тинг раньше времени?

Старейшина Железноликий встал и молвил:

– Это верный вопрос. Скоро ты узнаешь столько же, сколько ведаю я. Люди града и Дола, мы не созвали бы тинг раньше времени, если бы не ожидали в грядущем великих бедствий. Вы долго жили в мире. Годы прошли с тех пор, как враг в последний раз нападал на Дол. Но вспомните: и в Доле, и у пастухов случались кражи, похожие на нападения. Нас беспокоит, что никто не может назвать виновного в них. И вскоре после этих событий был убит Лесной Сумрак, храбрейший воин из числа лесных жителей. Убит злодейски, у дверей своего дома. Тогда мы приняли убийц за простых разбойников, тех, кого изгнал их собственный народ, хотя некоторые и оспаривали такую догадку.

Но вот случилось кое-что ещё: три дня назад несколько наших родичей мирно охотились в диком лесу, и как раз тогда, когда они не ожидали ничего худого, на них напало целое полчище врагов. Наши охотники не видели иного выхода, как только сражаться за свою жизнь. Многие из них были ранены, трое пали. И заметьте: те из врагов, кого поразили наши родичи, были одеты и вооружены точно так же, как и те, кто убил Лесного Сумрака, и даже обличьем походили на них. Ликородный, сын мой, выступи вперёд и держи предо мной ответ да говори громко, чтобы все тебя слышали.

Ликородный выступил вперёд. Доспехи его сверкали, на плече лежал боевой топор, и всё в юноше говорило о том, что он храбрый воин. Железноликий обратился к нему со словами:

– Расскажи, сын мой, кого вы встретили в лесу. Расскажи, как вы взяли двоих из них в плен. Они были похожи на убийц Лесного Сумрака? Как тебе показалось?

Ликородный начал свой рассказ:

– Те, кого мы видели в лесу, были похожи друг на друга как две капли воды, как сыновья одной матери.

– Так я и думал, – закивал Старейшина. – А теперь скажи, сколько, по-твоему, напало на вас в лесу?

Ликородный ответил:

– Мы решили, что их было чуть меньше шести десятков.

– Это ведь намного больше, чем вас. Скажи, сколько было вас?

– Двадцать семь.

Старейшина снова спросил:

– И всё же почти все из вас выжили? Не так ли? Кроме троих.

Ликородный сказал:

– Думаю, ни один из нас не вернулся бы домой, если бы во время сражения вдруг не раздался волчий вой. Услышав его, враги испугались и побежали – на них ринулись, нагоняя и разя, высокие воины в одеждах из тёмной шерсти.

– Вы слышали эту историю, жители Дола? – спросил Старейшина. – Теперь вы понимаете, что если убийцы Лесного Сумрака были изгнанниками, то у них слишком много друзей, и мне кажется, что, скорее, к нам пришли воины из народа, живущего грабежом и разбоем, и теперь они собираются у наших границ, чтобы начать войну. Кроме того, в лесу у них есть враг, который мог бы стать нашим другом по оружию. Что скажешь, Камнеликий? Ты стар и видел многие войны в Доле, ты знаешь Дикий лес до самых его глубин.

– Старейшины, – ответствовал Камнеликий, – и вы, жители Дола! Те воины, что напали на вас, могут оказаться и не людьми, а троллями или лесными духами. Если это тролли, значит, мир меняется и лес станет гибельным для всех, кто войдёт в него. Но если это были люди, то всё ещё хуже. Ведь тролли не выйдут из тьмы Дикого леса в солнечный Дол, а люди… Люди могут захватить нашу долину. И, скорее всего, сейчас они собирают большое войско, чтобы напасть на наши селения. Я слышал о чём-то подобном, когда был молодым. Народ из песен о старых временах, тот народ, что лишил наших предков их дома, похож на тех, кого мы встретили сейчас. Что же до волков, спасших наших охотников и прогнавших врага, то среди нас есть один воин, и он знает о них больше, чем все мы. О, Старейшина, это твой сын, мой воспитанник, Божественноликий! Пусть он ответит на твои вопросы и расскажет нам, что видел и слышал в последние дни. Тогда мы узнаем всю историю, или, по крайней мере, то, что возможно узнать.

Все подались вперёд, желая услышать рассказ Божественноликого, но прежде чем Старейшина успел что-то спросить, через толпу протиснулись вновь пришедшие, те, кому поручили принести тела смуглолицых. Они вытащили баграми из Реки Бурной того, кто утонул в омуте, когда его сбросил туда Божественноликий, и принесли его на носилках вместе со вторым, убитым на земле. Носилки поставили на землю перед старейшинами, и те, кто ещё не видел смуглолицых, с любопытством рассматривали их, желая запомнить облик своих врагов. В этом зрелище было мало красивого: утонувший посинел и распух от воды, а лицо второго исказилось от того, что копьё попало ему в горло.

Старейшина возгласил:

– Я хочу задать вопрос своему сыну, Божественноликому, пусть он выйдет вперёд, – и отец весело улыбнулся Златогривому, который и так уже стоял прямо перед ним.

Юноша произнёс:

– Спрашивай, Старейшина. Я отвечу.

– Родич, – промолвил Железноликий, – посмотри на этих мертвецов и скажи мне, видел ли ты кого из их народа, кроме тех, которых убил Лесной Сумрак? Знаешь ли ты что-нибудь о них?

Божественноликий ответил:

– Вчера, рано утром, я видел шестерых, похожих на этих и лицом, и одеждой. Мы сражались с ними, и я убил троих.

Толпа радостно загудела, так как все считали этих людей своими смертельными врагами. Железноликий спросил:

– Кто же эти «мы»?

– Я и те, у кого я гостил той ночью. Они убили остальных из этих шестерых. Вернее, их убила женщина.

– Отважная женщина! Она сделала благое дело! – провозгласил Старейшина. – Но у кого же ты гостил? Где они живут?

Божественноликий ответил:

– Кто они? Их породили те же боги, что и нас. Это отважный и гостеприимный народ, когда-то богатый, теперь же бедный, и виноват в этом тот же самый враг, превосходящий их числом. Где они живут? Когда я назвал нашим людям то место, где они живут, надо мной смеялись, словно я говорил о Луне. Но я пришёл к вам оттуда, и мой путь по горным перевалам с хорошими проводниками занял один день. Их дом – Долина Теней.

– Хорошо, – кивнул Железноликий. – Знает ли кто-нибудь о Долине Теней? Где она?

Некоторое время все молчали. Чуть в стороне от толпы на оглобле телеги сидел старик. Услышав последние слова, он попросил соседа повторить вопрос. Узнав же, в чём дело, он произнёс:

– Расступитесь, расступитесь, мне есть что сказать.

Он поднялся, пробился к передним рядам и спросил:

– Старейшина, ты знаешь, кто я?

– Знаю, – ответил Железноликий, – тебя зовут Скрипачом, ведь ты обладаешь искусством сказителя. Я помню твои прекрасные песни ещё с тех времён, когда сам был молодым, а твоя молодость уже прошла.

– Верно, – кивнул Скрипач. – А теперь послушайте. Когда я был очень молод, я слышал о долине, лежащей далеко в горах. Зимой там никогда не бывает солнца, да и летом его немного. Мой названый брат, Стремящийся-в-Битву, храбрый воин и искусный охотник, как-то нашёл её. Однажды в середине лета он привёл меня туда. Она и сейчас стоит у меня перед глазами: это чудесное место, поросшее травой и зажатое между чёрными скалами. Деревьев там нет. Через неё к пропасти быстро катит свои зелёные воды река. В глубине долины стоят чёрные камни Кольца Судьбы. Рядом из того же камня возведён бражный зал. Над его дверьми высечено изображение волка с разверстой красной пастью. В зале, куда мы вошли, на возвышении стояли каменные скамьи. Второй раз мы ходили туда поздней осенью. Тогда было так темно и холодно, что мы решили назвать её долиной Глубоких Теней, но настоящего её названия мы никогда не знали. Там не было никого, кто мог бы поведать нам о ней. Всё было заброшено. Кроншнеп смеялся с другого берега, каркал со скалы ворон, над нашими головами кричал орёл и, не прерывая свой бег, журчала река. Мы ушли оттуда и никогда больше не возвращались. Стремящийся-в-Битву умер, а без него я не хотел ходить в горы, так что больше я никогда не видел этой долины и не слышал, чтобы кто-нибудь говорил о ней. Вот, соседи, я и рассказал вам о долине, она, должно быть, и есть Долина Теней. Это правдивая история, я не выдумал в ней ни слова.

Старейшина благосклонно кивнул старику и обратился к Божественноликому:

– Родич, о той ли Долине Теней рассказал нам старик?

– Да, – ответил Божественноликий. – Он обрисовал это место очень подробно. И в его молодости долина действительно могла быть заброшенной, потому что люди, жившие в ней, оставляли её на время.

– Расскажи нам об этих людях, – попросил Старейшина. – Их много?

– Нет, – сказал Божественноликий. – Как же их может быть много, когда они живут в узкой долине в окружении бесплодных гор? Но они, как мужчины, так и женщины, отважны, сильны и прекрасны. Когда-то они жили в чудесном месте – в Серебряной долине, но это название ни о чём не напомнит вам, как если бы оно пришло из легенд. Там они были богаты и счастливы, но на них напали жестокие люди, смуглолицые, как их прозвали. Завязалось сражение, но врагов было больше, и многие из Серебряной долины погибли или были взяты в плен, но некоторым удалось бежать, и они вернулись по горным тропам в Долину Теней, где много лет назад жили их предки. Это случилось десять лет назад. Теперь их старые враги вышли за пределы Серебряной долины и начали рыскать по лесу в поисках добычи. При случае жители Долины Теней нападают на смуглолицых и безжалостно убивают их, словно гадюк или драконов – на самом деле, смуглолицые ещё хуже. Отважные воины из Долины Теней знают наверняка, что их враг замышляет напасть на Дол и разграбить его. Смуглолицые уже поступали так с теми, кто жил ближе к ним. Они убьют наших мужчин, возлягут с нашими женщинами против их воли и поработят наших детей. Всех, кто попадёт к ним в руки, они замучают так, что смерть покажется пленникам желаннее жизни. А потому, о, старейшины Стражи и все жители Дола, вам надлежит сейчас принять решение, как поступить, и принять быстро.

Вновь раздался гул – но исходил он не от испуганной толпы, а от людей, размышлявших, как им поступить. Впрочем, никто так и не вышел вперёд со словом, пока не заговорил сам Старейшина:

– А когда ты впервые встретил людей из этого благородного народа, сын?

– В конце прошлой осени, – ответил Божественноликий.

– Если так, то тебе следовало рассказать нам об этом раньше.

– Да, – согласился юноша, – но я ничего не знал о них или, вернее, почти ничего вплоть до последних двух дней. Во время моих странствий по лесу, осенью, я наткнулся на некоторых людей из этого народа. Их домом тогда была хижина в сосновом лесу. Они встретили меня приветливо и гостеприимно: накормили, напоили и уложили спать. И пригласили весной прийти в Долину Теней, где я бы узнал о них побольше, чего я и сам желал, ведь люди эти мудры и прекрасны. Я считал, что те, кого я встретил, обыкновенные изгои, лишившиеся своего племени и живущие вне закона, но изгнанные не с позором, а потому ждущие истечения срока, когда им позволят вернуться. Я ничего не знал тогда об этом народе и о его врагах, и только два дня назад, когда вновь встретил их в Долине Теней, узнал обо всём этом. Кроме того, думаю, вскоре и вы сами увидите их вождя в нашем городе – он хочет поговорить с нами. И ещё: думаю, воины в одежде из тёмной шерсти, что помогли тогда в лесу Ликородному и его отряду, были именно из этого благородного народа – они разыскивали своего врага. Мне рассказали, что они вернулись с битвы в лесу, в которой убили нескольких своих врагов. Теперь я рассказал вам всё, что важно знать.

Вновь воцарилась тишина. Железноликий сел, размышляя над тем, какой вопрос задать своему сыну, и тогда один из жителей Верхнего Дола по имени Песчаный Двор вышел вперёд и произнёс:

– Скажи, Златогривый, насколько велик этот народ? Я имею в виду, сколько их мужчин могут держать оружие?

– Хороший вопрос, сосед, – кивнул Железноликий.

Божественноликий ответил:

– Совершеннолетних мужчин-воинов может набраться человек сто, но кроме них будет ещё около сорока-шестидесяти способных к битве женщин, что не откажутся помочь, и большинство из них на поле брани лишь немногим слабее мужчин, хотя, вероятнее, и не слабее вовсе – ведь они очень меткие лучницы. Более того, наберётся ещё десятка два юношей в возрасте двадцати лет, которые в случае войны не усилят дома.

– Это воинство невелико, – молвил Старейшина. – Впрочем, если они верят, что в битве потеряют немногое, а оставшись дома, совсем ничего не приобретут, то они сделают всё, чтобы добиться своего. И сделать это им будет легче, если они втянут в свою ссору какой-нибудь другой доблестный народ, большего числа, чем они сами. Я не удивляюсь, сын мой Златогривый, что они были добры к тебе, если они знали, кто ты.

– Они знали, кто я, – кивнул юноша.

– Жители Дола! – воззвал Старейшина. – Есть ли у вас, что сказать? И есть ли у вас чем подтвердить сказанное?

На эти слова отозвался Скрипач:

– Вы знаете и видите: я уже слишком стар и, так сказать, не гожусь для войны. И всё же, если бы я смог как-нибудь добраться до поля битвы – на своих ли двоих или на четырёх какого-нибудь животного – я бы бился с этими лиходеями! Я бился бы с ними, даже если бы смог нанести только один удар! Старейшина, думаю, мы дурно поступим, если не попросим благородный народ из Долины Теней стать нам в этой войне товарищами по оружию. Подумай, кем бы они ни были, они знают образ жизни наших врагов, знают горные проходы, знают самые короткие и безопасные дороги через горы и болота. Пусть даже их не наберётся много, разве они не будут стоить для нас целого войска?

Все одобрительно закричали в ответ на слова старика: в сердцах воинов укрепилась ненависть к смуглолицым, посягнувшим на счастливую жизнь в Доле, и чем больше росла эта ненависть, тем крепче становилась их любовь к отважному народу.

И вновь Красная Куртка из рода Безводных – это был большой человек лет сорока, высокий и широкоплечий, с красным лицом и рыжими волосами – выступил вперёд со словом:

– Хороша жизнь в Нижнем Доле и, думаю, мы потеряем многое, потеряв её. Но ещё хуже, если мы купим жизнь за неволю. До сих пор мы были слишком беспечны. Поэтому я говорю: в бой! Что же до этого народа, доброжелателей Божественноликого, то коли они намерены сражаться с нашими врагами, то мы глупцы, если не присоединим их к нашему войску, даже будь их человек двадцать, а не сто двадцать.

Все вновь закричали, и среди криков слышалось одобрение слов Красной Куртки. Затем один за другим жители Дола начали выходить и говорить о военном союзе с народом Долины Теней. Был ли такой народ, о котором рассказал Божественноликий, они не сомневались. Высказывались Лис из Нижнего поселения, Добровоин, Песчаный Двор, Медведь-пестун, Боевой Утёс, Олень с Высокого Утёса, Червь с Ивового острова, Бычья Гибель и Горный Пик с Болот. Всё это были крепкие воины, и к их совету стоило прислушаться.

Последним взял слово Старейшина. Он молвил:

– Что до войны, то она неизбежна. Если всё, что я сегодня услышал, правда, а я не сомневаюсь в этом – война будет… А потому мы должны принимать мудрые решения, тем более, время пока есть. Вы знаете, что Дол поставит под щиты восемь больших сотен ратников, да ещё из числа пастухов четыре сотни, и из лесных жителей две. Это большое войско должен построить и повести в бой опытный человек. Я ваш Старейшина и судья, кроме того, я могу сражаться мечом не хуже других, и у меня нет причин уклониться от битвы, но я сомневаюсь, смогу ли быть вашим вождём и вести вас в бой, а потому вы поступите мудро, если выберете для этого дела более опытного воина. Если же на великом тинге, когда соберутся все роды, люди согласятся с вашим выбором, то пусть так и будет. Если же окажется, что собрание будет против, то сразу изберёте другого, ибо времени тогда останется немного. Вы поступите по моему слову?

– Да, да! – закричали все.

– Вот и хорошо. Кого вы изберёте своим вождём? Выбирайте мудро!

Совещались недолго, так как каждый закричал: «Божественноликого!» Тогда Старейшина произнёс:

– Он молод и неопытен. Но, пусть он и родич мне, я скажу, что вы мудро поступили, избрав его. Он ловок и быстр, а кроме того, лучше других знает, что сейчас происходит. Стало быть, я объявляю его военным вождём вплоть до общего тинга!

Все радостно закричали и застучали оружием, но некоторые собрались вместе в сторонке, чтобы посовещаться. Вскоре один из них – Красная Куртка из рода Безводных – вышел вперёд и произнёс:

– Старейшина, некоторые из нас думают, что хорошо бы Камнеликий, старик, опытный в делах войны и знающий лесные тропы, был провозглашён советником военного вождя, а Ликородный, ловкий и сильный молодой человек, его правой рукой и меченосцем.

– Это хороший совет, – согласился Железноликий. – Жители Дола, согласны ли вы его принять?

Все, не раздумывая, согласились, и Старейшина объявил Камнеликого и Ликородного помощниками Божественноликого в его деле. Затем Старейшина произнёс:

– Если кто-нибудь хочет сказать, как всё лучше устроить, то пусть делает это прямо сейчас, чтобы не ворчать потом.

Все промолчали, и только Скрипач подал голос:

– Старейшина и вождь, я скажу одно: если эти наши враги родичи тому народу из легенд моей молодости (я, как и Камнеликий, хорошо помню их), что опустошал когда-то наши земли, то нам не следует сидеть на месте и ждать, когда они сами придут. Им нельзя противостоять, если они соберутся вместе, низринувшись на живших мирно и счастливо, всё равно что вода, хлынувшая через плотину и покрывающая грязью густую зелёную траву да бутоны весенних цветов. Вот вам мой совет: если возможно, надо искать этот народ в лесу или где-то ещё, где бы он ни скитался. Что скажешь, Божественноликий?

– Я бы посоветовал то же самое, что и ты, – ответил юноша. – Для начала завтра на рассвете дня в начале Дороги Дикого Озера я соберу десять десятков храбрых воинов, в воинском искусстве. Я попрошу своего брата Ликородного подобрать подходящих людей. Думаю, нам стоит ежедневно прочёсывать лес, пока не придут новости из Долины Теней, ведь она ближе к врагу, чем наши земли. Скажите, жители Дола, готовы ли вы пойти за мной?

Все закричали:

– Да, мы пойдём с тобой! Мы пойдём!

Старейшина произнёс:

– Сейчас мы должны обеспечить войско всем необходимым из того, что сможем быстро найти. Ещё нам следует заключить союз с тем народом, что видел Божественноликий. Этим займёшься ты, сын, и ещё прежде, чем будет созван всеобщий тинг. Скажи мне, послать ли нам гонца в Долину Теней или подождать их вождя?

– Я бы посоветовал, – ответил Божественноликий, – подождать. Во-первых, хотя я сам и смогу отыскать эту долину, я сомневаюсь, что у меня получится описать этот путь другому так, что другой не заблудится. А сам я, скорее, понадоблюсь дома, раз уж я стал военным вождём. Во-вторых, когда гонец придёт в Долину Теней, вполне может оказаться, что он не застанет там ни вождя, ни его дружину, ведь иногда они тут, иногда там, всегда преследуя смуглолицых.

– Хорошо, сын, – согласился Старейшина, – пусть будет так, как ты сказал. Всё это и в самом деле лучше обсудить на всеобщем собрании. А сейчас я хочу спросить, не желает ли кто сказать или посоветовать что-то, прежде чем тинг будет распущен?

Никто не вышел вперёд, все, казалось, были довольны решённым и находились в хорошем расположении духа. Уже миновал полдень.

 

Глава XXVI. Окончание тинга у городских ворот

Но только Старейшина собрался подняться, чтобы распустить тинг, как толпа зашевелилась, расступилась, и в самый центр кольца выступил воин в сверкающих боевых доспехах. Его туника из драгоценной золотой ткани была надета поверх кольчуги так, что открытыми оставались только кольчужные рукава. Подол её был усыпан голубыми камнями с гор и, доходя до лодыжек, почти касался ступней, обутых в вышитые золотом и украшенные драгоценными камнями сандалии. На голове воина красовался дорогой позолоченный шлем, в руке он держал копьё с увитым золотыми нитями древком, а на поясе его висел меч, чьи рукоять и ножны были украшены золотом и самоцветами. Бороды у воина не было, щёки были гладкие, лицо – прекраснейшее, но бледное, с печалью в глазах. Те, кто стоял к нему ближе других, поняли, что пришедший – не кто иной, как Наречённая, облачившаяся для войны, словно посланец рода богов и Града, что пребудет вечно.

Наречённая заговорила, и голос её вначале был хриплым и срывался, но потом зазвенел. Она произнесла:

– О, Старейшина града нашего на своём высоком престоле! С нами ли сын твой, Божественноликий? Слышит ли он мои слова?

Железноликий удивился её словам и ответил:

– Он стоит рядом с тобой, где и должен стоять.

Божественноликий и в самом деле почти касался своим плечом плеча девушки. Но Наречённая продолжила, не взглянув ни направо, ни налево:

– Слушай же, Железноликий! Слушай, вождь рода Лика, Старейшина Дола! Слушайте и вы, жители Дола! Я, женщина по имени Наречённая из рода Вола, и вы решили, что я поклялась Божественноликому в верности как будущему супругу, поклялась любить его и лежать на его ложе. Но это не так: мы никогда не клялись друг другу в верности, я не буду его женой, как не буду женой кого бы то ни было. Вместо этого я пойду на войну и совершу там всё, что смогу, не хуже любой из жён Долины Теней.

Божественноликий слушал девушку, не меняясь в лице. Зато Железноликий сильно покраснел, пристально глядя на говорящую. Нахмурившись, он вымолвил:

– Дева, что же это такое ты говоришь? Что мы тебе сделали? Разве не был я тебе словно отец? Разве не любил тебя нежно? Разве мой сын не красив, не мужествен, не искусен в обращении с оружием? Разве не было всегда обыкновением рода Лика брать себе жён из рода Вола? Не было в этих двух родах более красивого юноши, чем он, и более прелестной девушки, чем ты! Что же мы такое сделали?

– Вы не сделали мне ничего дурного, – ответила девушка. – Всё, что ты говоришь – правда. И всё же я не стану женой Божественноликого.

Лицо Старейшины стало ещё более грозным. Громким голосом он произнёс:

– Я могу поговорить с родом Вола, и тогда ты сделаешь по моей воле, хочешь ты этого или нет. Что ты на это скажешь?

– Как же ты меня заставишь? Разве в Доле есть невольники? Или ты объявишь меня изгнанницей? Разве кто-то обратит на это внимание? Тогда я уйду в Долину Теней и стану одной из их дев-воительниц.

Лицо Старейшины изменило свой цвет с красного на белое. Он, должно быть, забыл, что находится на Тинге, забыл, зачем созывал его, и закричал:

– Сегодня чёрный день! Кто поможет мне? Ты сам, Божественноликий, что ты скажешь? Неужели отпустишь её, не сказав ни слова? Что одурманило тебя?

Но сын его молчал. Он стоял, глядя вперёд, и казался холодно спокойным. Тогда Железноликий вновь обернулся к Наречённой и уже мягче произнёс:

– Скажи, девушка, которую я когда-то называл своей дочерью, что произошло, из-за чего ты оставляешь моего сына? Ты была раньше доброй и нежной с ним, твои глаза всегда искали его, твой взгляд следовал за его взглядом, ты шла туда, куда он просил и приходила, если он звал. Что же случилось, из-за чего ты оставляешь его и бежишь от нашего Дома?

Даже за шлемом было заметно, как девушка покраснела. Она ответила:

– Война пришла в наши земли. Я видела её приближение, видела, что всё вокруг меняется. Сейчас мужчины счастливы, женщины довольны, а дети уже устали от веселья. Думаю, через день, два или три всё это изменится: женщины устанут от тревоги, устанут ждать мужей, из многих сердец уйдёт надежда. Из мужчин кто-то больше не вернётся в свой дом, а кто-то вернётся увечными и беспомощным. Некоторые потеряют друзей, радость исчезнет, дни станут унылыми, а часы пустыми. Дети, блуждая по дому, будут удивляться печали, поселившейся в нём. Всё это я видела перед собой – горе, боль, раны и смерть – и я спросила себя: «Неужели я хуже всех, кто меня любит?» Нет, да не будет такого! Раз уж я обучилась всему, что требуется знать в военной игре, раз уж я сильна, как любой из мужчин, и сурова сердцем, то я отдам себя на служение Воину и божеству Лика! Поле битвы будет мне домом, а тризна после сражения – пиршеством и празднеством, и я смогу нести ношу моего народа в битве и после неё. Я изведаю всю печаль Дола, я не приму постель воина, столь желанную девам, она мучительно горька мне. Я забуду о забавах губ и рук, забуду нежные слова желания и всю радость, что обитает в Замке Любви и в его саду, даже когда мир вокруг страждет и скорбит, поля истощены, и сожжён урожай. Так я поклялась, и так я и сделаю.

Глаза девушки блестели, щёки горели, голос был звонок и громок. Когда она окончила, среди мужчин, окружавших её, раздались возгласы одобрения. Железноликий спокойно произнёс:

– Это хорошие слова, но я не понимаю, что они значат. Если ты хочешь отправиться на войну и сражаться наравне с мужчинами (а я не откажу тебе в этом, ведь такое случалось и раньше, и девы, подобные тебе, восхвалялись в преданиях), но я не понимаю, почему ты не можешь отправиться на войну бок о бок с Божественноликим как его обещанная Наречённая.

От таких слов лицо девушки просветлело, но теперь этот свет исчез. Она выглядела уставшей и беспомощной, и, обращаясь к Старейшине, проговаривала слова очень медленно:

– Я не стану женой Божественноликого, но пойду в бой как дева войны – такую клятву я принесла Воину.

Железноликого охватил сильный гнев и, поднявшись пред всеми, он громко, яростно закричал:

– Здесь какая-то ложь, она опутала нас, словно паутина опутывает осенним утром деревья.

С этими словами Старейшина подошёл к Божественноликому, словно уже совсем позабыв о тинге. Он встал перед юношей и закричал на него так сильно, что все удивились:

– Ты! Что ты сделал с сердцем этой девушки? Оно стало камнем! Кто вместе с тобой замышляет злодеяние, собираясь отменить этот достойный брак, союз с достойным родом, из которого наши сыновья всегда имели обыкновения брать невест? Говори же!

Но Божественноликий молча стоял перед всеми людьми – спокойный и гордый.

Кровь хлынула Железноликому в голову, и он позабыл и о своём народе, и о родичах, и о грядущей войне, закричав так, что над всей толпой разнеслись слова его гнева:

– Подлец! Я теперь вижу тебя насквозь: это ты сделал, а не девушка! А теперь ты заставил её нести двойную ношу и рассказать обо всём вместо тебя, пока ты стоишь здесь и молчишь, не желая стереть с неё позор.

Но сын всё также не проронил ни слова, и Железноликий закричал:

– Вон! Я теперь понимаю тебя, понимаю, почему прошлой зимой ты не хотел отправиться в западные страны. Я не дурак, я понимаю тебя. Где же ты спрятал эту чужую женщину?

Железноликий вытащил меч и замахнулся, словно желая зарубить Божественноликого, который так ничего и не произнёс, даже не вздрогнул и поднял руки. Зато Наречённая бросилась между Златогривым и его отцом, а вокруг поднялся грозный крик: «Мир на священном тинге! Нарушение мира! Нарушение мира!» А некоторые даже кричали: «За нашего военного вождя! За вождя!» Все, кто смог в давке, вытащили мечи. Поднялись суматоха и шум.

Но Камнеликий успел поймать правую руку Старейшины и притянуть вниз его меч, а крупный воин, Красная Куртка из рода Безводных, подойдя со спины, схватил Железноликого за локти и оттащил назад. Потом воин огляделся и, осторожно вложив меч Старейшины ему в ножны, вернул старца на место и усадил. Вскоре шум стих, мечи были убраны, и вновь установилась тишина. Старейшина поднялся и громко, но не громче, чем полагалось председателю тинга, провозгласил:

– Нарушен мир священного тинга, и причина этому ярость одного из собравшихся – он вынул свой меч. Жители Дола, согласны ли вы, чтобы Старейшина судил виновного?

Железноликого знали все, а потому раздались крики:

– Согласны!

Старейшина продолжил:

– Я приговариваю нарушителя порядка священного тинга выплатить виру – двойную цену крови, полагающуюся за жизнь свободного жителя Дола, достигшего совершеннолетия.

Раздались одобрительные выкрики, и все согласились с таким приговором, хваля его за справедливость. Железноликий спокойно сел на место.

Теперь вперёд вышел Камнеликий:

– Здесь звучали необузданные речи. Призраки обрели форму, явившись среди жителей Дола. Они одурманили нас, и внесли раздор меду родичами и друзьями. Сдаётся мне, это не иначе как чёрная магия наших врагов – они даже мёртвые насылают на нас злые чары. Было бы лучше бросить их тела в Озеро Смерти, а затем вернуться к нашим делам, ибо нам многое предстоит исполнить.

Все согласились с этим предложением, а Торчащая Борода из рода Луга вместе с теми, кто принёс на тинг тела врагов, потащил их к чёрному озеру.

И тут заговорил Скрипач:

– Камнеликий молвил верное слово. Ты, Старейшина, не молод, но я-то достаточно стар, чтобы сгодиться тебе в отцы. Вот и выслушай мой совет: Божественноликий, твой сын, не лжец, не негодяй и не обманщик. Он молод, хорош собой, добр и сладкоречив. Мало кто из девушек может смотреть на него, слушать его и не желать его нежности и любви. С такими мужчинами обычно много чего случается. Более того, он теперь наш военачальник, он ловкий воин и, кажется, рассудительный и осторожный вождь. А потому нам нужен он, нужны его отвага, его умение вести за собой. Не гневайся на него, словно он совершил нестерпимое. Что бы он ни сделал, неизвестное нам, у него впереди длинная жизнь и, возможно, мы ещё поблагодарим его за помощь. Девушка же и мила, и мудра. На сердце у неё печаль, и, кажется, мы знаем какая. И всё же она не лгала, когда говорила, что понесёт ношу народных горестей. Так она и сделает, и, хочет она того или нет, этот поступок излечит её собственное горе. Завтра будет новый день. Послушай, Старейшина, если ты захочешь внять моему совету, то не будешь вмешиваться в отношения этих двоих, а вспомнишь о том, что нам всем предстоит сделать, о том, что приближается война. Когда же всё окончится и враг перестанет приковывать наши взгляды, мы посмотрим друг на друга и увидим, что нас стало меньше, чем прежде, и тогда то, что было сложно забыть, забудется, а если и нет, то забыть станет проще.

Так он говорил. Железноликий сидел молча, положив левую руку на бороду, словно размышляя. Наречённая же, взглянув в лицо старика Скрипача, повернулась к Златогривому. Выражение её лица смягчилось, она встала перед Старейшиной, склонилась, вытянув руки ладонями вверх, и произнесла:

– Ты разгневался на меня, я не дивлюсь этому. Твои надежды, как и надежды всех нас, рухнули. Но раньше ты и в самом деле был добр ко мне, и потому я прошу тебя позволить мне напомнить тебе ту клятву, что ты дал на священном кабане в последний праздник. Ты клялся, что не откажешь никому, если будешь в состоянии исполнить его просьб, и я взываю к тебе – не откажи! Я прошу, не спрашивай меня больше о том, что случилось, но позволь отправиться на войну вместе с мужчинами Дола, пусть мне никто не помешает в этом. Я также прошу тебя – не вини Божественноликого, моего родича, с которым мы вместе выросли. Не показывай открыто твой гнев на него, даже если оставшейся у тебя любви к нему хватит лишь на малое время. Я только об этом прошу тебя.

Все, кто слышал слова девушки, были до глубины души тронуты её добротой и нежностью её голоса, внезапно зазвучавшего, словно песня малиновки морозным утром в начале зимы. Этот голос принёс тяжкие страдания Златогривому: боль и дружелюбие девушки удручали его.

Железноликий ответил не сразу. Он говорил медленно, хриплым голосом, в котором слышалась нотка стыда, что бывает у тех, кто разгневался, но быстро утишил свой гнев. Он произнёс:

– Хорошо, дочь моя. Я и сам не собираюсь отказываться от клятвы, и ты не просишь чего-то сверх должной меры. Но как бы я хотел, чтобы сегодняшний день оказался вчерашним или чтобы ещё остались непрожитыми многие дни!

Старейшина замолчал, а затем крикнул так громко, что услышали все, пришедшие на тинг:

– Да не забудет никто о войсковом сборе! Пусть каждый будет готов к тому времени, как к нему явится один из числа Стражей. Пусть все подчиняются приказам военного вождя Божественноликого без вопросов и промедлений. Что же касается виры нарушителя спокойствия, то пусть он положит её на алтарь божества во время общего народного собрания. А теперь я объявляю тинг распущенным!

Все вокруг закричали и забряцали оружием, а затем разошлись, чтобы заняться своими делами.

В разговорах между собой все решили, что разрыв помолвки между двумя молодыми людьми – недоброе дело. Все любили Божественноликого, но и Наречённую считали самой желанной из сестёр, прозвав её Жемчужиной Народа, словно прекраснейшую и добрейшую из божеств. В то же время никто не возмущался гневу Железноликого. Все говорили, что он поступил верно, по-мужски: и разгневался, и поборол свой гнев. Думая о той войне, на которую собирались, жители Дола не унывали, словно это была лишь игра, где можно показать свою ловкость и отвагу, а потом вернуться домой к весёлой жизни.

И окончился день, и прошёл вечер, и наступила ночь.

 

Глава XXVII. Божественноликий ведёт отряд через лес

На следующее утро, как и решили – к Дороге Дикого Озера пришло сто пятьдесят человек. Божественноликий разбил их на три отряда. Главой одного из них он назначил Ликородного, отправив его на север к Кабаньей ловушке посмотреть, не отыщет ли он чего-нибудь там, где происходило сражение. Красная Куртка из рода Безводных стал во главе второго отряда. Он должен был пойти на восток вдоль края долины, не заходя глубоко в лес, а следуя, насколько возможно, напрямую к горам. Кроме того, Божественноликий попросил Ликородного и Красную Куртку вернуться с отрядами на Дорогу Дикого Озера на закате следующего дня, чтобы их воинов сменили другие жители Дола. Если сам Божественноликий со своим отрядом уже вернётся к этому времени, то он скажет им, что делать дальше. Если же нет, что было вернее всего, то пусть отряд Ликородного отправляется в земли пастухов на полдня пути, а затем возвращается, а отряд Красной Куртки вновь следует вдоль края долины на восток столько же времени, а затем обратно.

Божественноликий решил постоянно сторожить Дол, ведь враг мог напасть в любой момент.

Наказав всем, что делать, Златогривый повёл свой отряд на северо-восток через густой лес, считая, что так он приблизится к Серебряной долине и, по крайней мере, сможет что-нибудь разузнать о ней. Об этом юноша рассказал Камнеликому, но старик в ответ покачал головой и произнёс:

– Это верный план, если, конечно, исполнимый. Но не всякому при жизни дано спуститься в Хелль* и выйти оттуда живым, рассказав всем, что он там увидел. Вот именно туда ты и попадёшь, и там тебя поджидает верная смерть.

Старик был горд тем, что отправляется в поход. Он сказал, что очень хорошо, что у его названого сына есть советник преклонного возраста, который видал многое, узнал многое и имеет при себе много мудрых советов для отважных воинов.

Итак, все отправились в путь. Пройдя знакомую часть леса, вступили в незнакомую и дальше продвигались очень осторожно. К этому времени отряд растянулся в длинную линию. Дорогу тщательно помечали, ставя зарубки на деревьях по обеим сторонам тропинки или складывая из камней небольшие кучки в тех местах, где не было деревьев. Камнеликий поведал, что в чаще и в пустоши духи нередко уводят путников с верного пути, желая лишить их жизни, и путники всё блуждают и блуждают кругами, и не могут выйти на верную дорогу, и погибают. Все поверили старику.

Шли весь день. Врагов не встретили. Собственно, вовсе никого не встретили, разве что диких лесных животных. Лес почти не менялся всё это время – миля за милей. Часто путь преграждали густые заросли, и тогда их приходилось обходить. Для вороны, летящей над верхушками деревьев, тот путь, что успел проделать отряд до наступления ночи, не показался бы долгим, тем не менее, с наступлением темноты путникам пришлось устроиться на ночлег прямо в лесу.

Ночью костра не жгли, ужинали из своих запасов тем, что можно было съесть холодным. Не охотились, ведь еды было вдоволь. Старались не шуметь и, выставив охрану, легли спать.

На следующий день встали рано, позавтракали и вышли в путь ещё до полудня. Лес в этих местах был более редкий, почти без подлеска. Росли здесь низкорослые дубы да ясени, а других деревьев, пожалуй, и не было. Земля была неровной, а временами и каменистой, иногда отряд спускался в лощины, в которых не было и признака человеческого жилья, и поднимался оттуда. Почти в каждой протекал ручей, стремившийся к западу или к юго-западу. Божественноликий теперь вёл отряд, уклоняясь немного в сторону от востока, и ещё какое-то время они не встретили никого из людей.

Наконец, около четырёх часов пополудни, продолжая свой путь уже не столь осторожно, как раньше (им так и не встретилось ни одно препятствие), отряд, поднявшись довольно-таки отвесный склон холма, вдруг увидел на берегу ручья в долине, что открывалась внизу, человек десять. Они ели и пили, положив оружие рядом с собой, а возле стояла женщина со связанными за спиной руками.

Все сразу поняли, что это были враги, а потому без лишней траты времени, пока противник хватал мечи и копья, натянули и спустили тетиву. Те, что уцелели от стрел, вскочили и разбежались по долине. А тот, кто был ближе всех к женщине, помедлил, пронзая поднятым с земли мечом пленницу, правда, в следующий же момент свалился в ручей со стрелой в спине.

Никто из смуглолицых не оказался достаточно проворен, чтобы убежать от легконогих охотников Дола. Все враги были убиты – одиннадцать воинов.

Ратники Дола подошли к женщине, и она испустила последнее дыхание у них на руках. Это была молодая красивая девушка с чёрными волосами и глазами, в платье из богатой ткани, что было её единственной одеждой. Тело девушки было в синяках, с ней плохо обращались. Воины Дола, плача от жалости к девушке и от гнева к её мучителям, положили её тело на траву той небольшой долины, распрямив ей ноги. Тело лежало там, пока воины обыскивали долину, ведь ещё какому-нибудь несчастливцу могла понадобиться помощь, да и поблизости мог затаиться враг. Но они ничего не нашли, кроме узелка с богатым платьем и другой женской одеждой, разными кольцами и драгоценностями. Вместе с узелком нашли рыцарское оружие и доспехи тонкой работы кузнецов Запада. Все решили, что стали свидетелями ещё одного злодеяния этих лиходеев. Спустя немного времени девушку положили в могилу на берегу ручья, а вместе с ней и женские наряды, и рыцарские доспехи – всё, кроме разве что меча и щита, которые решили забрать с собой. Затем тела врагов бросили в кустарник, прежде забрав их оружие и серебряные кольца, что были на их руках, как и у всех убитых до того смуглолицых. И тогда, переполненные гневом на этих лиходеев, отправились дальше на северо-восток.

Когда отряд вышел из долины, где случилось убийство, время приближалось к закату, поэтому вскоре пришлось останавливаться на ночлег, и прошли немного. Устроившись, увидели, что взошла луна, осветив густой лес вокруг. Отряд находился на вершине невысокого холма.

Там все и легли спать, и ночью их ничто не тревожило, а рано утром они были уже на ногах. Отряд вошёл в незнакомую чащу, разве что двое воинов, умелых охотников, уже побывали там, но они не стали заходить далеко. Через лес в сторону северо-востока шли весь день и никого не встретили – только диких зверей. Наконец, незадолго до заката, вышли из чащи на небольшую поляну или, вернее, в неглубокую лощинку, не заросшую деревьями. Там, где было пониже, росли кусты терновника. Посреди лощины протекала маленькая речка, огибавшая утёс, обрывавшийся в воду отвесной скалой. Противоположный покатый склон утёса зарос всё тем же густым лесом. Этот утёс был похож на крепость, обращённую почти точно на запад.

Туда они и пошли. По дороге к реке, как раз напротив утёса, с противоположной стороны от него, заметили человека. Он стоял в воде, у самого берега и не видел воинов. Человек этот, нагнувшись, был всецело занят чем-то, лежавшим на берегу или под водой. Отряд быстро и бесшумно спустился в лощину, надеясь узнать что-нибудь от этого человека.

Божественноликий попросил воинов спрятаться в кустах и, крадучись, пробираться вперёд вдоль берега со щитами и копьями наготове. Когда сам юноша добрался до последнего куста на вершине утёса, до воды и этого человека оставалась половина расстояния броска копья. Божественноликий выглянул и увидел, что незнакомец совершенно голый, если не считать набедренной повязки.

Божественноликий сразу понял, что это не один из смуглолицых. Волосы его были черны, но кожа светла, он был статен, хотя и не так высок, как жители Дола. Незнакомец ловил форель, и как раз, когда Божественноликий вышел из кустов на свет заходящего солнца, он вытащил на берег рыбину. Увидев сверкающие доспехи воина, он издал крик, но, заметив, что копьё готово для броска, остался на месте.

Тогда Божественноликий обратился к нему:

– Подойди, лесной бродяга! Мы не причиним тебе вреда, мы хотим, чтобы ты поговорил с нами. Бежать нет смысла, тебя всё равно настигнет стрела лучшего в долине лучника.

Мужчина, пристально глядя на Божественноликого, протянул к нему руки, словно умоляя не стрелять, и вышел из реки. Капли воды стекали с него на землю. Казалось, он не был напуган. Наклонившись, он подобрал пойманную форель, и только затем пошёл к Божественноликому, по пути нанизывая рыбу жабрами на ивовый прут, где уже висели остальные. Юноша отметил, что на вид статному незнакомцу было лет тридцать.

Божественноликий посмотрел на него дружелюбным взглядом и спросил:

– Враг ли ты? Или ты поможешь нам?

На наречии жителей Дола, голосом, выдававшим усталость от долгого путешествия, незнакомец ответил:

– Ты видишь, господин, что я наг и безоружен.

– Ты можешь выдать нас, – возразил Божественноликий. – Что ты за человек?

Незнакомец ответил:

– Я невольник, спасшийся от злых людей. Я сбежал из Розовой долины от смуглолицых. Вы не причините мне вред?

– Мы враги смуглолицых, – ответил Божественноликий. – Ты поможешь нам в борьбе с ними?

Незнакомец нахмурился:

– Помогу, если вы дадите мне слово, что я не попаду к ним в руки живым. Но откуда же явились такие смелые воины?

– Мы из Дола. Клянусь тебе на лезвии этого меча, что ты не станешь больше пленником смуглолицых.

– О, я слышал о Доле. Я верю, что ты не из тех, кто может предать беззащитного. Отведу-ка я вас к одному укрытию – это будет лучше всего, – чтобы эти нелюди не наткнулись на вас, что может запросто случиться, ведь время от времени они прочёсывают эти леса.

– Сначала пойди и посмотри на моих спутников, а потом решишь, следует ли нам прятаться. Если скажешь, что следует, то так мы и сделаем.

Незнакомец вместе с юношей пошёл к тому месту, где прятались воины. По дороге Златогривый указал на шрамы на его спине и боках и произнёс:

– Плохо они с тобой обращались, бедняга!

Незнакомец, обернувшись на эти слова, огрызнулся:

– Разве я не сказал, что был невольником смуглолицых? Как же я мог избежать мучений и побоев, даже если бы оставался у них всего три дня?

Разговаривая, они дошли до лощины, заросшей терновым кустарником, за которым притаились воины Дола. Незнакомец спросил:

– Это твои товарищи? Помни, ты поклялся на лезвии меча, что не причинишь мне вреда!

– Бедняга, – покачал головой Божественноликий, – мы твои друзья, пока ты не предашь нас.

Юноша громко закричал воинам:

– Нам сильно повезло! Это невольник, сбежавший от смуглолицых, у него есть что рассказать нам, так что хорошенько позаботьтесь о нём!

Воины тотчас окружили беглеца: один дал ему сюрко, которое на первое время заменило бы котту, другой набросил на него плащ. Новому товарищу принесли еды и питья из запасов, что были под рукой. Мужчина смотрел вокруг, словно с трудом верил в происходящее, словно считал всё это сном. Но вот он обернулся к Божественноликому и произнёс:

– Увидев так много людей и оружия, я считаю теперь, что вам нет нужды прятаться на ночь в пещеры, хотя мне знакомы подходящие для этого места. И всё же хорошо бы вам не разжигать костра до тех пор, пока не зайдёт луна, ведь хотя сам огонь и может быть скрыт, но дым отлично виден издалека.

Ему предложили поесть, и беглец, не дожидаясь повторного приглашения, жадно приступил к еде. Ему дали вина. Выпив всё одним большим глотком, он издал радостный вздох. Затем дрожащим голосом, словно опасаясь возражений, он произнёс:

– Если вы из города в Доле, то скоро вернётесь туда. Я прошу – возьмите меня с собой.

Божественноликий сказал:

– Конечно, друг мой, так мы и сделаем, радуйся!

Услышав ответ, беглец выпил ещё одну чашу вина, поданную ему Воином-Скалой, и после заговорил:

– А если вы останетесь здесь до завтрашнего полудня или чуть дольше, то я приведу к вам других беглецов. Вы можете и их забрать с собой. Когда вы их увидите, то, пожалуй, решите, что от них не будет особой пользы: это бедные несчастные люди, как и я сам. Но если вам нужны сведения, то в этом они смогут вам помочь больше, чем я, ибо среди них есть и те, кто сбежал из злополучной долины в этом месяце, тогда как я сбежал уже шесть месяцев назад. Более того, хотя они и выглядят изнурёнными, но дайте им немного отдохнуть, хорошенько накормите их, и они даже за один день сделают для вас многое. Послушайте, если вы возьмёте их себе невольниками и будете обращаться с ними не хуже, чем добрый хозяин обращается с быками да ослами, и бить только за лень или проступки, то им покажется, что из Хелля они попали в небесные чертоги. Для них это обернётся такой удачей, о которой они уже много-много дней и не мечтали, разве что во сне видели. Я умоляю – сделай так, ведь все вы кажетесь мне счастливыми и милостивыми, и вы согласитесь поделиться с нами кусочком своего счастья.

Воины Дола охотно слушали слова беглеца, смотря на него широко раскрытыми от удивления глазами. Сердца их пронзала жалость. Камнеликий молвил:

– В этом, вождь воинов, мне не нужно давать тебе советов, ибо ты и сам ясно видишь: все мы считаем, что опозоримся и будем последними подлецами, а не воинами, если не дождёмся, когда придут эти несчастные, чтобы мы забрали их в Дол, где могли бы позаботиться о них.

– Верно, – согласился Волк из рода Белой Ограды, – и эти люди, за которых он просит нас, отплатят нам безграничной благодарностью, ибо мы многое приобретём, если, словно боги, избавим несчастных от их бедствий. А ещё я предчувствую, как они удивятся, придя в наш город и увидев, как счастливо живут в нём люди.

– Без сомнений, – заключил Божественноликий, – так мы и поступим. Но знай, друг лесов, что в Доле нет невольников, но все там друзья и соседи, и таким же будешь нам ты.

И юноша задумался: ему пришло на ум, что он очень мало знает о людских горестях.

Бывший невольник смотрел на счастливые лица своих новых друзей, слушал их радостные голоса, и когда он, подкрепив свои силы пищей и питьём, понял, о чём они говорят, он опустил голову и надолго заплакал. Никто ему не мешал. Но вот он вновь поднял глаза и промолвил:

– Так как все вы при оружии и, похоже, ищете врага, то, думаю, вы знаете, что эти тираны и мучители людей нападут на ваш город ещё прежде, чем окончится лето?

– Мы и сами так полагаем, – ответил ему Божественноликий. – Но нам бы хотелось знать об этом наверняка. Что тебе известно?

– Шесть месяцев прошло с тех пор, как я бежал – я говорил об этом. Уже тогда наши хозяева часто строили планы о прекрасных южных долинах, которые они собирались захватить. Они говорили друг другу так: «Мы уже долго живём в Серебряной долине, и нам нужны новые невольники, ведь тех, которыми мы владеем сейчас, и особенно женщин, становится всё меньше. В Розовой долине живут ещё хорошо, хотя и отослали невольников в Серебряную долину, но больше мы не можем увеличивать их число здесь, чтобы они не поедали наши запасы. Пусть жители Розовой долины пойдут на юг, в счастливые земли, и захватят их, а мы присоединимся к ним, чтобы помочь в этом, неважно, вернёмся мы назад или нет». Вот такие разговоры я слышал своими собственными ушами. А некоторые из тех, что я приведу к вам завтра, знают гораздо больше о том, что происходит там сейчас, ведь они бежали из Розовой долины всего лишь несколько дней назад. Более того, среди беглецов есть мужчина и женщина, которые месяц назад бежали из самой Серебряной долины. Всё это время они находились в пути, останавливаясь лишь, когда им требовалось укрытие. Они говорят, что их хозяевам стала известна дорога в Дол, и они собираются воспользоваться ею ещё до наступления зимы, как я вам и сказал. Беглецы хотят только узнать дорогу туда, так как страха у них нет.

К этому времени уже настала ночь. Хотя луна и стояла высоко в небе, освещая всё вкруг, воинам требовалось развести огонь, чтобы приготовить ужин, что бы там ни говорил лесной бродяга. Ночь, к тому же, выдалась холодной, ударил лёгкий мороз. Незадолго до того, как отряд вышел в эту лощину, один из воинов подстрелил жирного самца оленя и несколько оленей поменьше. Кроме этой дичи из пищи почти ничего не нашлось, а вот вина было предостаточно. Итак, в самой густой части тернового кустарника, чтобы как можно более надёжно спрятать огонь, разожгли костёр и приготовили мясо и форель, которую наловил беглый невольник. Ели, пили и веселились, уделяя так много внимания бедному беглецу, что под конец ему начало казаться, что он попал к милостивейшим из божеств.

Когда же все наелись, Божественноликий спросил нового знакомого, как его зовут. Тот же, назвав себя Даллахом, добавил:

– Господин, это имя из тех, что давали в Розовой долине до того, как мы попали в неволю. А невольникам разве нужны имена? Но моя кровь – не кровь жителей Розовой долины, а лучшего и более воинственного рода.

Божественноликий спросил:

– В своём рассказе ты упомянул Серебряную долину, ты знаешь её?

Даллах ответил:

– Сам я никогда не видел её. Она далеко отсюда, неделю пути без лишних остановок. Если не прятаться всё время, как те беглецы, о которых я тебе говорил, то за неделю вы дойдёте до западного её входа, где окружающие долину скалы обрываются в равнину.

– А разве нет другого пути туда?

– Нет, нет такого, о котором кто-либо знал бы. Разве что туда смогут проникнуть, рискуя своей жизнью, смелые скалолазы.

– Ты знаешь что-нибудь о жизни в Серебряной долине?

Даллах ответил:

– Что-то я знаю. Нам известно, что некоторое время назад там обитал доблестный народ, господствовавший надо всей долиной, но его изгнали смуглолицые. Убиты ли были те люди или порабощены – мы не знаем. Сами мы считаем, что с ними не случилось ни того, ни другого. Во мне, например, тоже течёт их кровь, ибо отец моего отца пришёл из Серебряной долины в Розовую и, поселившись там, взял себе в жёны женщину местного рода – мать моего отца.

– А когда случилось так, что вы попали под власть смуглолицых?

– Случилось это пять лет назад. Они явились в нашу долину большим войском – все при оружии.

– Между вами завязалось сражение?

– Увы, всё было по-другому, – вздохнул Даллах. – Мы жили счастливо в той долине, но были слабы и изнеженны. Долина эта чрезвычайно плодородна и в изобилии порождает зерно, масло, вино и плоды, а животные, что служат людям, там лучшие из тех, что могут быть. Если бы дошло до сражения, я бы, наверное, погиб вместе с теми, у кого хватило бы мужества сражаться. Теперь так говорит у нас каждый мужчина, впрочем, и каждая женщина. Но сражения не было. Старейшины, собравшись в Доме Совета, решили не давать его, когда смуглолицые потребовали от нас выплатить им дань и предоставить дома и земли для жизни. У нас было оружие, но не было храбрых сердец.

– И что случилось? – спросил воин из рода Белой Ограды.

Даллах сказал:

– Смотрите, господа, чтобы этого не случилось и с вашим городом! Мы дали им всё, что им было нужно, и считали, что у нас многое осталось. И что случилось, спрашиваешь ты? Мы были смирны, когда выходили на работу, и дрожали от страха, ибо на смуглолицых было страшно смотреть. Вначале они не вмешивались в нашу жизнь, разве что только могли забирать из наших домов пищу, питьё, одежду или утварь. Мы думали, что перенесём и это, нужно лишь трудиться немного больше каждый день, чтобы и нам хватало на жизнь. Но вскоре мы поняли, что это не так. Смуглолицые вовсе не собирались укрощать землю, не собирались работать на полях, что мы им дали, сидеть у ткацких станков, ковать в кузнях или делать другую работу, какую обычно делают мужчины. Трудиться за них должны были мы. Так и вышло, что мы стали работать на них, а не на себя, и сами тела наши принадлежали нам настолько, насколько было необходимо, чтобы мы оставались в живых для новых трудов. А работа наша была тяжелее, чем у мулов и ослов. Разве что женщинам помоложе да помилее они позволяли оставаться красивыми и нежными, чтобы быть их невольницами в постели.

Мы не были в безопасности и от их злобы, ибо смуглолицые не только тираны, но и глупцы. Не часто выдавался день без побоев и пыток, устраиваемых чтобы заглушить их гнев или ради их удовольствия. На всех улицах, почти в каждом доме вы бы услышали стоны, плач и причитания. Более того, если мудрый хозяин никогда не убьёт без причины своего невольника – так же, как и своего коня или быка, – то наши хозяева были настолько наполнены злобой, что часто убивали любого случайного встречного просто по собственной жестокости. И хорошо ещё, если просто убивали! Из-за убийства рабов случались ссоры и между хозяевами, ибо смуглолицые убивают и друг друга. Но разве нам от этого был прок? Нет, ведь если убивали вождя, то для рабов это было большим горем, ибо многих из нас смуглолицые приносили в жертву на его могиле, чтобы мы служили ему после смерти. Кратко говоря, мы знали, что есть жестокие люди, что есть беспощадные люди, но смуглолицые таковы, что мы уж даже не знаем, люди ли они или скорее тролли. Горе всем живущим, если таких, как они, станет в мире больше.

Воины Дола напряжённо слушали и дивились, что всё это было правдой. В то же время они радовались свершениям, что ждали их в будущем, и сердца их наполнялись мыслями о грядущей битве и о славе после неё. Воины так хорошо заботились о беглом невольнике, что он только дивился. Они ухаживали за ним, как мать за сыном, не зная, как бы ещё ему угодить.

 

Глава XXVIII. Воины Дола встречаются со сбежавшими невольниками

Ещё прежде, чем прошла ночь, Даллах, поднявшись, сказал:

– Добрый народ, вы сейчас будете спать, но я прошу вас – выставите хорошую охрану, и если вы согласитесь поступить по моему совету, то не разжигайте завтра утром костра, ведь в утреннем воздухе дым густой, и его видно, словно маяк. Я же оставляю вас здесь – отдыхайте, а сам отправлюсь по своему делу.

Его упрашивали поспать и отдохнуть после стольких трудностей и говорили, что никто не торопится вернуться в Дол час в час. Но Даллах возразил:

– Нет, луна сейчас высоко, и светло, словно днём, а я найду дорогу даже и при свете звёзд. Вам же небезопасно оставаться здесь надолго. Более того, если я сейчас отыщу этих людей, и смогу с ними хотя бы часть пути пройти под покровом ночи, это уже будет очень хорошо. Ведь если нас снова схватят, то огонь костра будет для нас желанней смерти, что уготовили нам смуглолицые. Угощение и надежда, которые я получил от вас, уже укрепили меня, а когда мы доберёмся до вашего города, то там у меня будет достаточно времени на отдых и сон.

Божественноликий сказал:

– Разве я не должен пойти с тобой, чтобы посмотреть на этих людей и на те места, где они скрываются?

Даллах улыбнулся:

– Нет, воин, тебе не следует идти. Знаешь, что я думаю? Если они заметят, что меня сопровождает отряд воинов, то решат, будто я привёл к ним врага, и бегут, а может, и нападут на нас. Когда я увидел тебя, ты стоял совсем близко, и я понял, что ты не из числа смуглолицых, но они увидят только, как сверкает издалека твоя броня, а для них любой вооружённый человек – враг. Господин, ты не знаешь сердца невольника, не знаешь, какой там живёт страх, какое сомнение. Нет, я и сам сниму с себя эти одежды, что вы подарили мне, и пойду полуголым, чтобы они больше доверяли мне. Я только возьму в руку копьё да повешу на шею нож, если вы дадите мне всё это, чтобы при худшем исходе меня не смогли взять живым.

С этими словами Даллах сбросил с себя одежду. Ему дали оружие и пожелали доброго пути, и он пошёл, стараясь держаться поближе к тени. Выставив стражу, воины легли спать.

Проснулись рано утром. Светило солнце, в терновнике пели дрозды. Всё казалось мирным. Лёгкая дымка тумана ещё висела над склоном прибрежного утёса. Воины спустились к воде и умылись. Оттуда большая часть вернулась к укрытию в терновом кустарнике, а четверо пошли вверх по течению реки к дубовому лесу, чтобы пострелять оленей, ещё пять человек были отправлены осмотреть округу. Сам Божественноликий со стариком Камнеликим перешли по броду поток и поднялись по пологому склону утёса на самую его вершину. Оттуда они осмотрели округу – не заметят ли какого движения, но ничего необычного не было видно: только горы да лес, особенно густой и высокий на северо-востоке. Их лагерь хорошо просматривался с утёса, и это не понравилось Божественноликому, ведь кто-нибудь из врагов тоже мог вскарабкаться сегодня на утёс. Утро выдалось ясное. Когда Божественноликий взглянул на северо-запад, ему показалось, что он видит столб дыма, поднимавшийся в воздух над лесистыми горами там, где они закрывали восточную часть горизонта, вдали, за ними, виднелись только высокие горы Чёрной Пустоши, да ещё дальше вздымались покрытые снегами пики. Этот дым был не такой, какой бывает от большого костра, это был, скорее, лёгкий дым, пятном висевший на бледно-голубом небе, как бывает, когда на пустоши жгут вереск.

Юноша указал на дым Камнеликому, но тот засмеялся:

– В Розовой долине готовят еду: хотел бы я, чтобы сейчас за мной стояло несколько сотен воинов с топорами и копьями!

На лице юноши появилась улыбка:

– Точно. Но где же, скажи, все эти эльфы да лесные духи? Что же мы их не видим? Много в лесу встречается как тёмного, так и прекрасного, но мне кажется, что троллей и эльфов времён твоей молодости мы просто распугали.

– Возможно, сын мой. Так случалось и раньше: когда один род людей изгоняет из земли другой, обитавший там прежде, то духи и эльфы, что любили прежних жителей, тоже исчезают. Возможно, они уходят в самые дальние пустоши, куда редко заглядывает человек.

– Понятно, вполне может быть. А ты, значит, считаешь, что раз их здесь больше нет, то нас скоро изгонят?

– Не думаю, что нас изгонят. А вот твоих друзей, что теперь живут в Долине Теней, уже изгнали. Кроме того, все ли мы так уверены, что те враги, на которых мы охотимся, люди? Поверь, в пылу битвы я буду разить их, имея к ним жалости не больше, чем мой меч, словно бью нечто, чему незнакомы человеческие скорби.

– Так же точно буду разить их и я. А что ты думаешь о беглых невольниках? Получим ли мы от них полезные сведения, или Даллах приведёт сюда врага? Именно чтобы получить ответ на этот вопрос я и взобрался сейчас сюда, на этот утёс – оглядеть земли вокруг.

– Нет, я видел многих людей и считаю, что Даллах говорит правду. Думаю, вскоре можно ожидать новых сведений от его спутников. Они-то как раз, может, и видели эльфов да лесных духов. Об этом я с радостью их порасспрашиваю, а потому и жду с нетерпением.

Божественноликий сказал:

– А я немного боюсь увидеть их: тряпьё вместо одежд, нужду, рубцы от ударов плетьми. Мне было больно смотреть на Даллаха, когда вчера вечером он впервые отведал нашей еды – он набросился на неё, словно голодный напуганный пёс. Более того, когда они окажутся в Доле, они же будут вести себя точно так же. Не решат ли они, что мы негодный народ, рождённый жить в неволе?

– Может, решат, – сказал Камнеликий, – а может, и нет. Они же лишь недолго были невольниками, и я верю, что немного времени пройдёт, прежде чем ты увидишь, как сильно они изменятся благодаря обильной пище и отдыху. В конце концов, сам Даллах держит себя как подобает доблестному воину. И в том, что решился бежать, он тоже проявил доблесть. Но смотри же! По тому склону в нашем направлении спускаются люди. Похоже, что это наши гости, среди них нет смуглолицых. Пойдём же и мы в лагерь!

Божественноликий посмотрел в ту сторону, куда указывал старик, и увидел с высоты утёса тускло-серые очертания людей, ползущих от тени к тени в сторону их лагеря. Юноша подумал, что они были похожи на диких пуганых зверей, боящихся увидеть охотника.

Он отвернулся. На сердце его были гнев и печаль. Двое воинов сошли с утёса и, перейдя поток, вернулись в лагерь, не увидев с высоты почти ничего, о чём можно было бы рассказать.

Когда они вернулись в лагерь, все воины уже окружили Даллаха и других беглецов. Они расступились, пропуская своего вождя и его советника, которые осмотрели пришедших – их оказалось намного больше, чем ожидалось: двадцать три мужчины и восемнадцать женщин, не считая самого Даллаха. Увидев юношу и старика, прошедших сквозь круг воинов, и поняв, что это вожди, некоторые из беглецов бросились перед ними на колени, умоляюще сложив ладони и целуя ноги воинов Дола и подолы их одежд. Из их глаз струились слёзы. Другие стояли недвижно, смотря перед собой с глупым видом. Третьи переводили взгляд с лица на лицо, а лица воинов Дола были здоровые и почти все светились счастьем, хотя на некоторых из них беглецы могли прочитать грусть и удручённость, появившиеся от вида несчастных. Четвёртые постоянно повторяли на своём языке одно-два слова, – Даллах объяснил Божественноликому, что они просили еды.

Следует сказать, что несчастные беглецы находились в различном состоянии. По большей части в одном из трёх: во-первых, было семь человек из Розовой долины и пятеро из Серебряной, которые только недавно добрались до леса. (Даллах знал лишь о двоих из Серебряной долины, так как остальные присоединились к беглецам совсем недавно.) В числе этих двенадцати было семеро женщин, и все они были одеты лишь в лёгкую котту или рубаху, ибо так обычно смуглолицые одевали своих невольников. Беглецы захватили с собой оружие: у них было шесть топоров, одно копьё, один меч, пять ножей, да ещё у одного мужчины были щит.

Но хотя эта группа и была одета и вооружена, в какой-то степени им было хуже всего. Робкие, съёжившиеся, хмурые, они стояли, потупив усталые глаза. Многие были изувечены: у одного мужчины была отсечена левая рука, у другого не хватало трёх пальцев на ногах и были порваны ноздри, третий хромал, и ещё у четверых недоставало ушей. При этом все они были сильно избиты плетьми. Хуже всего себя чувствовали те трое, что пришли из Серебряной долины позже других: у них был угрюмый блуждающий взгляд, они сжимались каждый раз, когда кто-то подходил к ним близко, они никогда и никому не смотрели в глаза, разве что вскоре начали смотреть Божественноликому, да и то словно ластясь, как пёс ластится к хозяину. Женщины были столь же робки, как и мужчины, за исключением двух в яркой одежде. У них были мягкие руки и белая кожа. Только последние дни пути через лес оставили на ней свои следы. Это были наложницы смуглолицых.

Таковы были те, кто только недавно бежал в лес. Другие же, вроде Даллаха, жили здесь уже несколько месяцев. Их было восемнадцать человек, считая и мужчин, и женщин. Одежды на них было мало, а некоторые пришли совершенно нагими, так что на их телах, как на теле Даллаха, были хорошо видны старые отметины, оставшиеся от побоев. Кожа их потемнела под солнцем и ветром, среди них было и несколько покалеченных мужчин. Но несмотря на свою наготу, они держали себя увереннее и мужественнее, чем те, кто сбежал позже них. Хватало у них и оружия, отобранного у их врагов, – почти у каждого был клинок или что-то ещё. Четверо из них были из Серебряной долины, Даллах не знал их.

Кроме этих двух групп было ещё одиннадцать человек, живших в лесу уже годы, не то что месяцы. Они были обветрены, косматы, с грубой кожей – больше похожи на дикарей. Некоторые сделали себе из шкур штаны или просто набедренную повязку, другие же оставались нагими всё это время. Оружия из долины у них было мало, но они были вооружены луками, изготовленными из лещины или горного вяза, с тетивой из оленьих кишок. Для наконечников стрел они использовали острые камни. Копья также были изготовлены ими самостоятельно. Были у них и огромные дубины из дуба или остролиста. Кто-то сплёл из ивовых ветвей небольшие щиты, покрыв их кожей, – это были воины. У них имелось несколько стальных ножей, но они уже наловчились использовать вместо них острые камни. Четверо из числа воинов были женщинами.

Трое мужчин были из рода Волка из Серебряной долины, в лесу они жили уже десять лет. Совсем одичав и потеряв надежду встретить сородичей, они выделялись среди остальных своей горячностью, отвагой и ростом, возвышаясь над ними на голову и больше, ведь почти все беглецы были низковатыми, хотя сильными и крепкими от природы.

Следует сказать, что хотя Даллах и собрал вместе всех этих беглецов, но до того они не жили одним народом. Они не осмеливались жить так, опасаясь, как бы смуглолицые не узнали об этом и не напали на них. Потому они и хоронились в пещерах да чащах по трое или подвое или даже поодиночке, как Даллах, который был сильным и отважным воином, а потому он и бродил по лесу гораздо больше других и знал многих беглецов. Даллах сказал, что не сомневается в том, что в лесу есть и другие, но тех, кого он мог, он собрал. Время от времени некоторые из сбежавших невольников умирали, других отлавливали их хозяева и жестоко убивали. Стариков среди них не было. Самому старшему, по словам Даллаха, было не более сорока лет, хотя на вид многим можно было дать и больше.

Божественноликий смотрел на этих несчастных. Он подумал, что мог бы и испугаться их вида. Ведь он оказался лицом к лицу со Скорбью Земли, о которой он ранее ничего не знал, разве что слышал в какой-нибудь песне сказителя. Когда он думал о минутах, ставших часами, о часах, ставших днями, что составляли жизнь этих людей, сердце его начинало болеть. Юноша онемел, будучи не в силах что-либо сказать, хотя он и видел, что воины ждут его слов. Он махнул им рукой, и его поняли, так как слышали, как Даллах объяснял, что некоторые из беглецов просят еды. Воины живо принесли все, какие были, припасы. Пищу разложили на траве и принялись нарезать и подавать её, приглашая беглецов есть столько, сколько они хотели. И вновь, когда воины смотрели на то, как едят беглецы, их охватила печаль. Сами жители Дола, хоть и были весёлым народом, за столом всегда оставались вежливыми, внимательно следя за собой. Беглецы же ели как голодные дворняги, или прятали продукты, словно боясь, что кто-то может отнять их, или тряслись, поглощая еду, как коршуны, и не получая удовольствия, какое получают люди. Когда же еда закончилась, многие беглецы остались сидеть, грустные и удручённые, словно забыв обо всём.

Но вот Даллах встал и сказал Божественноликому:

– Господин благородного народа воинов, если можно, я посоветовал бы тебе, не откладывая больше, отправиться в город. Мы сейчас слишком близко к Розовой долине, и нас самих собралось очень много. Когда же мы сделаем следующую остановку, ты обратишься с речью к тем, кто последними пришёл из Серебряной долины. Они разговаривают на том же языке, что и ваши родичи, а мы, жители Розовой долины, по большей части разговариваем на другом языке, только в моём доме язык передавался от отца к сыну.

– Хорошо, – согласился Божественноликий, всё ещё разглядывая несчастных, присевших или прилегших на траву отдохнуть. Юноше казалось, что воспоминания о прошедших днях ещё преследуют некоторых из них – они повесили голову, и из их глаз на щёки стекали слёзы. Но другие, те, кто бежал из Серебряной долины раньше, не съёжились, как большинство, а шагали взад-вперёд, как звери в клетке, хотя на лице одного из них тоже были видны слёзы. Божественноликий взял себя в руки и обратился к отряду:

– Сейчас мы слишком близко к нашим врагам из Розовой долины, а потому не можем дальше отдыхать здесь. Нас слишком мало, чтобы противостоять им в бою. Мы снова придём сюда с войском после того, как те, кто нашёл у нас защиту, поведают нам всё, что смогут. Назовём же этот утёс Крепостью беглецов, пусть он будет нам памятной вехой, когда мы отправимся в Розовую долину.

Воины Дола мягко попросили беглецов подняться и отправиться вместе с ними в путь: к этому времени все уже собрались. С охоты пришли четверо воинов и принесли добычу, что было очень кстати – появилась еда на вечер или на следующее утро, ведь гости съели всё, что было припасено.

Ждать не стали, а сразу же отправились в сторону дома. Божественноликий попросил Даллаха идти рядом с ним и расспрашивал его о Розовой долине и смуглолицых. Даллах рассказал, что их было не то чтобы много, они, скорее, были самоуверенны. Было же их всего не более восьми сотен воинов. Женщин же их рода с ними не было, но смуглолицые возлежали, когда хотели этого, с женщинами из числа захваченных ими жителей долины и зачинали от них детей. Женщины рожали им, и все или почти все дети рождались отцовской крови. Из новорождённых мальчиков они по большей части воспитывали, а девочек сразу же убивали. Кроме женщин-невольниц, они владели и женщинами, которых приводили из походов, что небольшими отрядами совершали на Равнину, нападая там на путников. Некоторых наложниц, впрочем, они покупали в городах Запада.

Что же до числа жителей Розовой долины, её природных жителей, то Даллах сказал, что их около пяти тысяч. Несколько тысяч из них подходят для того, чтобы держать оружие, если, конечно, им хватит на это мужества, а его-то у них и недостаёт. Когда же Божественноликий начал подробно расспрашивать его, Даллах сказал, что, по его мнению, невольники нападут с тыла на своих хозяев, если случится битва.

Даллах рассказал, что народ Розовой долины прежде, до порабощения, был мирным и дружным народом. Но смуглолицым доставляет удовольствие сеять раздоры между невольниками, а потом разрешать их мечом и щитом или ещё как. А побеждённых, кроме серьёзно раненных, они бьют плетьми, или увечат, или даже убивают, словно соревнуясь друг с другом. Даллах поведал юноше и множество других печальных историй, какие не стоит и пересказывать, так что военный вождь шёл печальный и сердитый, сжав зубы и положив руку на рукоять меча.

Так они шли, пока не наступила ночь, и знаки, которые отряд оставлял на своём пути до Крепости беглецов, стали почти неразличимы. Тогда, выставив необходимую стражу, сделали привал в одной маленькой долине. Так как теперь они были уже далеко от Розовой долины и числом превосходили те мелкие отряды смуглолицых, что могли здесь оказаться, то зажгли костры и приготовили дичь, порадовав беглецов, а затем легли спать посреди дикого леса.

Когда наступило утро, отряд сразу выступил в путь. Жители Дола радовались обратной дороге, но радости беглецов не было предела. Большинство из них всё ещё не могли чувствовать себя спокойно и считали каждую минуту, дожидаясь прихода в Дол. За этот день они надеялись проделать большую часть пути, хотя и вышли только вчера вечером.

Как бы то ни было, в полдень остановились на отдых. Божественноликий попросил Даллаха помочь – вождь хотел произнести перед беглецами речь, и, в первую очередь, переговорить с теми тремя, которые уже давно сбежали из Серебряной долины. Даллах привёл беглецов к Божественноликому. Оказалось, что хотя они и могли разговаривать с вождём на его языке, но в лесу в одиночестве они так редко говорили, что, по крайней мере, сначала из них нельзя было вытянуть ни слова.

Беглецы рассказали, что скитаются по лесу уже более девяти лет, а потому мало знают о том, что происходит в их родной долине в последнее время. Впрочем, они подтвердили поведанное Даллахом о смуглолицых. Они сказали, что смуглолицые находят удовольствие в лицезрении мучений и унижений. Они даже полагали, что смуглолицые могут оказаться и не людьми вовсе, а троллями. Беглецы рассказали также, что с тех пор, как они поселились в лесу, они убили немало врагов, поджидая их при случае в засаде, и что в этой войне они уже потеряли двоих из числа своих товарищей. Когда Божественноликий спросил, каково, по их мнению, число смуглолицых, беглецы ответили, что считали их ещё прежде, чем те ворвались в Розовую долину. Тогда, если они всё верно помнят, смуглолицых было около трёх тысяч человек – все воины. Менее одной тысячи напали на Розовую долину, некоторые из них погибли, а сколько ещё ушло в диколесье в числе небольших отрядов, никто не знает. Число же смуглолицых в Серебряной долине не уменьшилось, так как спустя два года после того, как рассказчики сбежали в лес, в Серебряную долину прибыло ещё три отряда или племени смуглолицых по триста шестьдесят человек каждый. С их приходом жестокости и унижения в долине во много раз увеличились, и невольники начали умирать ещё чаще. Это заставило смуглолицых выйти за пределы Серебряной долины, потому они и напали на Розовую долину. Когда вождь спросил, сколько исконных жителей ещё могло остаться в Серебряной долине, лица беглецов помрачнели. Казалось, беглецы чрезвычайно разгневались. Они ответили, что хотели бы надеяться, что те, кто не был убит во время войны, все уже были мертвы, но они боялись, что там оставались ещё живые, и среди них, возможно, было немало женщин.

Наступило время, когда отряд должен был продолжить путь, и разговор прекратился. После ужина, во время ночной остановки, Божественноликий попросил Даллаха привести к нему уже кого-нибудь из тех, кто сбежал из Серебряной долины недавно. Даллах привёл мужчину и женщину, спасшихся оттуда только в этом месяце. Если воины благородного народа были немногословны из-за снедающего их гнева и долгой жизни в диком лесу, то мужчина, которого теперь привёл Даллах, мало говорил из-за своей тупости и усталости от притеснений. Зато язык женщины был довольно хорошо подвешен, и она, казалось, получала удовольствие, рассказывая о том, как её унижали. Как уже было сказано, она была одета лучше, чем большинство беглянок из Розовой долины. В самом деле, можно было заметить, что наряд её яркий, и если он в некоторых местах и был испачкан или порван, то это случилось во время скитаний по лесу, а не во время рабства. Она была молодой и красивой женщиной с чёрными волосами и серыми глазами. В тот день она умылась из лесного ручья, пересекавшего отряду дорогу, и оправила, как могла, своё платье, нарвала лесной дымянки и из неё сделала себе венок. Теперь она сидела напротив Божественноликого, а её товарищ стоял, прислонившись к дереву, и пылко смотрел на неё. Воины Дола собрались вокруг, чтобы услышать её историю, и теперь дружелюбно разглядывали двоих беглецов. Женщина улыбнулась воинам, особенно благосклонно улыбнулась Божественноликому и начала свой рассказ:

– Ты послал за мной, господин, и, думаю, ты хотел бы услышать короткий рассказ. Ведь если рассказывать мою историю подробно, рассказывать обо всём, что я перенесла, то рассказ выйдет слишком печальным, не смотри, что у меня гладкая кожа да красивое тело. Я была наложницей одного из вождей смуглолицых. В его доме собиралось множество прославленных воинов, а потому вы можете задавать мне любые вопросы – я немало слышала из их разговоров, и, возможно, вспомню услышанное. Вы спросите меня, бежала ли я от стыда – ведь я, свободная женщина, рождённая свободным народом, должна была безвозмездно делить ложе с врагами моих родичей – должна признаться, что не со стыда. Жители нашей долины слишком долго были невольниками, чтобы стыдиться. Если вы, опять-таки подумаете, что я бежала, потому что под ударами кнута несла печальную ношу, то взгляните на мои руки и на моё тело, и вы увидите, что на их долю выпало немного трудов. Бежала я и не потому, что не могла больше выносить побоев, то и дело достававшихся мне, а этого невольники натерпелись, даже те, кого ценят за красоту и с кем стараются обращаться мягче. Невольники умеют хорошо переносить побои, они хорошо сносят и страх умереть от таких побоев. Но предо мной стояла ужасная и верная смерть. Я решилась бежать сама, никому не сказав об этом из страха, что кто-нибудь невольно проговорится. Я сказала только тому, кто меня охранял – вот ему. Он бежал не от страха, а от любви ко мне, и я дала ему всё, что могла дать. Мы выбрались из дома и спустились по долине под покровом ночной тьмы. Целый день мы прятались в самой долине. Я дрожала от страха, даже думала, что умру от него, но мой спутник радовался тому, что он был рядом со мной, тому, что ему больше не надо было работать, тому, что прекратились побои – пусть даже всё это могло продлиться всего лишь день. Следующей ночью мы бежали дальше и ещё до наступления зари укрылись в лесу. Мы чуть не попались тем, кого послали в погоню за нами, так как они нас обогнали, пока мы прятались в долине. Что рассказать вам об этом? Они нас не увидели, иначе мы не были бы здесь, а лежали на земле, разбросанные по частям. Мой спутник знал лесные тропы, так как сопровождал в лесу своего хозяина, любившего охотиться в диких местах, не то что те люди. Он даже как-то провёл ночь на том утёсе. К нему он и привёл меня, зная, что окрестные места изобилуют лёгкой дичью, а у него с собой был лук. Там мы и встретили других из нашего народа, что бежали раньше нас, а с ними и Даллаха. А Даллах рассказал нам то, во что трудно поверить: будто есть один прекрасный молодой человек, похожий на божество, и будто ведёт он отряд искусных воинов, и будто они разыскивают нас, чтобы отвести в мирную и счастливую землю. А он (она указала на мужчину, бежавшего с ней) не хотел идти, опасаясь, что попадёт в неволю к другому народу, где меня у него заберут. Но я сама пошла бы, не взирая ни на что: я устала от леса, от грубой земли и трудного пути, и если у меня появится новый хозяин, то вряд ли он будет хуже предыдущего, даже в его лучшие времена, а ведь и того я могла выносить! Вот я и пошла, и рада этому. И буду рада, что бы вы со мной ни сделали. А теперь я отвечу на все ваши вопросы.

Женщина аккуратно сложила руки и с обожанием посмотрела на Божественноликого, а мужчина, что был с ней, немного нахмурился, но лицо его разгладилось, когда он перевёл взгляд на женщину.

Божественноликий подумал немного, а затем спросил женщину, слышала ли она в последнее время разговоры о делах и планах смуглолицых. Он попросил:

– Прошу тебя, сестра, ответь мне правдиво, ибо это важно.

Женщина молвила:

– Как я могу сказать тебе что-нибудь кроме правды, мой милый господин? Я хорошо помню последние разговоры: мой хозяин дурно обращался со мной, он ударил меня, и я была мрачной, а он, насмехаясь надо мной, сказал: «Вы, женщины, думаете, что мы не можем жить без вас, но вы глупы и ничего не знаете. А мы собираемся захватить новую землю, где женщин много и где они гораздо более красивые, чем вы. А вас мы оставим работать в поле, как и других невольников, или добывать серебро». Думаю, ты понимаешь, что это означает. Ещё он сказал, что они отдадут нас новому племени, более дикому, чем они сами. Прихода этого племени ожидали в долине в течение месяца, потому наши хозяева и должны были искать новые земли. И точно такой же разговор мы слышали каждый раз, когда им хотелось подразнить своих наложниц. Это, мой милый господин, только чистая правда.

Немного помолчав, Божественноликий снова попросил:

– Скажи, сестра, слышала ли ты о том, чтобы смуглолицых убивали в лесу?

– Да, – ответила женщина и побледнела. У неё перехватило дыхание, словно она подавилась. Но затем она продолжила: – Только говорить мне об этом труднее, чем обо всех горестях, что я перенесла. О них я многое могу тебе поведать и как-нибудь поведаю, если ты согласишься выслушать. Но это мне тяжко рассказывать из-за страха. Ведь это и было причиной, по которой я бежала. Моего хозяина убили в лесу стрелой. В ближайшие три дня его должны были возложить на погребальный костёр и сжечь, а с ним и трёх его наложниц, да трёх лучших его невольников, предав их пред этим страшным мучениям. Потому я и бежала, спрятав на груди кинжал, чтобы меня не настигли живой. Но жизнь мне слишком дорога, а потому я вряд ли убила бы себя.

Женщина горько расплакалась перед всеми от жалости к себе. Божественноликий спросил:

– Скажи, сестра, знаешь ли ты, кто убил твоего хозяина?

– Нет, – ответила она, всё ещё всхлипывая, – я ничего об этом не слышала, да и не поняла бы из-за своего страха. Гибель других смуглолицых, убитых ещё прежде, гибель многих из них – мы не знали, от чьей руки – сделала их ещё более жестокими к нам.

Она снова расплакалась. Божественноликий по-доброму обратился к ней:

– Не плачь больше, сестра, – теперь все твои страдания закончатся. Я сердцем чувствую, что мы победим этого недруга, мы положим конец их власти, и тогда наш Дол станет твоим домом: живи в нём спокойно!

– Я никогда не вернусь в Розовую долину! – И женщина, обернувшись к Божественноликому, поцеловала его ноги, затем она встала и повернулась к своему спутнику, он схватил её за руку и увёл прочь и, похоже, сделал это с большим облегчением.

Отряд расположился на ночлег в лесу и ранним утром снова отправился в путь, торопясь попасть в Дол до наступления ночи. Когда в полдень ненадолго остановились, чтобы все могли пообедать, Божественноликий вновь поговорил с беглецами. На этот раз он обратился к жителям Розовой долины и слушал одну и ту же историю, рассказываемую на разные лады, пока его сердце не утомилось от неё.

В этот последний день их пути Божественноликий вёл отряд напрямую через лес, чтобы оказаться на Дороге Дикого Озера, не заходя в Лесную деревню. И вот солнечным днём позднего марта часа в четыре пополудни отряд вышел в Дол. Там их встретила стража и сказала, что важных новостей нет. Воины Ликородного в дубовом лесу близ Кабаньей ловушки наткнулись на врагов числом в шестьдесят человек. Они убили нескольких из них, а остальных прогнали – в запутанной чаще их было сложно преследовать. Из числа жителей Дола в сражении двоих убили и пятерых ранили.

Что касается отряда Красной Куртки, то он не встретил ни одного врага.

 

Глава XXIX. Беглых невольников приводят в город Дола

Путники уже вышли из леса и теперь уверенно и спокойно продвигались по Портовой Дороге. Беглецы и воины шли одной гурьбой. Необычно было видеть такой союз: здоровье и богатство Дола с отрепьем, нищетой и наготой невольников. Казалось, кошмарный сон нарушил радость опрятной весны. Каждый, кого они встречали или нагоняли, забывал о своих делах, чем бы он ни был занят, и присоединялся к отряду, чтобы расспросить о новостях. Когда же они узнавали, кем были эти бедняки, освобождённые невольники Врага, они искренне радовались и ликовали. Многие женщины, да и мужчины тоже, впервые встретившись с такими бедами, нарушившими их приятную жизнь, рыдали от жалости и любви к страдальцам, которые теперь обрели свободу, и благословляли те мечи, что освободят и весь их народ.

По мере того как к отряду присоединялись новые попутчики, он шёл всё медленнее. Некоторые из живших поблизости возвращались домой и приносили оттуда для гостей пирогов и вина, приглашая их сесть на зелёную траву на обочине Портовой Дороги, отдохнуть, поесть и попить, чтобы взбодриться, и пока они отдыхали, девушки и парни пошли на луг и, нарвав весенних цветов, искусными привычными пальцами быстро свили венки и гирлянды и украсили ими головы и тела отдыхавших. Так они прикрывали наготу беглецов, и вот, наконец, понурые хмурые лица и обветренная кожа недавних рабов, едва находивших силы, чтобы умолять о пощаде, окружили переплетения молодых примул, ветки дикой сливы, покрытые молочно-белыми цветами, и продолговатые воронки нарциссов того оттенка, какого бывает нить в руках ткачихи, когда ей хочется порадовать себя видом вырастающего на тёмно-зелёной ткани жёлтого рисунка.

Вечер уже перерастал в ночь, когда отряд продолжил свой путь. До городских ворот оставалось менее фарлонга, как вдруг оказалось, что им навстречу идут музыканты – со свирелью и барабанами, скрипкой и арфой. С ними были и те, кто славился свои прекрасным пением, как мужчины, так и женщины. Во главе процессии шёл сказитель.

Соединившись, обе толпы построились так: впереди встали музыканты, следом двадцать воинов Божественноликого с обнажёнными мечами и воздетыми копьями. За ними несчастные беглецы, покрытые цветами: мужчины и женщины, все вместе, худые, грязные, со впалыми глазами. Можно было заметить, как у некоторых из них зарделись щёки, или засверкали глаза, или лицо увлажнилось слезами, – радость и ликование этого вечера взбодрили их и заставили забыть уже привычную печаль. За беглецами следовали остальные воины, а замыкала шествие пёстрая толпа жителей Дола. Всё это были высокие мужчины и красивые женщины в ярких одеждах, лица и кожа их сияли свежестью, волосы были гладкими, губы алыми, глаза блестели.

Сказитель обернулся к музыкантам, провёл смычком по струнам своей скрипки, и ему ответили остальные скрипки, а с ними и арфы. И тогда сказитель запел. Он пел древнюю песню, и все певцы вторили ему, соединяя свои голоса с его голосом. Вот, что они пели:

С этой песней отряд подошёл к воротам, и пред ними предстала Наречённая. Она разглядывала подходивших, прислонившись к столбу ворот. Печаль сошла с её лица, поверх зелёной котты девушка вновь надела лёгкое платье цвета пламени. Но на голове её всё ещё красовался позолоченный шлем, а к поясу в знак клятвы божеству был пристёгнут меч. Наречённая была в отряде Ликородного и принимала участие в последней битве. Она сражалась наравне с мужчинами, сражалась очень храбро, осталась цела и вернулась в город вместе с отрядом.

Девушка подошла поближе и, разглядывая толпу, встала недалеко от ворот. Когда она заметила среди вооружённых жителей Дола беглецов, лицо её зарделось, а глаза наполнились слезами. Она стояла, всё пытаясь понять, кто они такие. Дождавшись же, когда Камнеликий приблизился к ней, она схватила его за рукав и, оттянув немного в сторону, спросила:

– Что значит этот маскарад, друг? Кто так странно одел этих людей? И кто те трое, нагие, с яростным взглядом, но благородного вида?

Трое, что происходили из родственного народа, войдя в Дол, отдохнув и выпив по чаше вина, увидев венки и гирлянды из весенних цветов, которыми были обвиты, учуяв их сладковатый аромат, ступали гордо, не замечая собственной наготы. На них не было ни лоскутка, кроме набедренной повязки из оленьей шкуры. Они обменялись оружием с воинами Дола: один из них получил большой боевой топор, который теперь нёс на плече, и метательное копьё, полностью окованное медью. Другой – длинное тяжёлое копьё, что положил на плечо, а третий, громадного роста, – длинный широколезвенный меч. Темнокожие, они шли, обвитые цветочными гирляндами, и их длинные, выцветшие под солнцем волосы ниспадали им на плечи, – рослые, широко шагающие люди рядом с шаркающими мужчинами и легконогими женщинами из числа тех, что сбежали последними. Когда же они услышали музыку и увидели, что с триумфом подходят к городским воротам, в них возродились непривычные мысли из числа давно забытых, и воины уже не удерживали себя от слёз, так как чувствовали, как к ним возвращается радость жизни.

Не следует думать, что только они из всех беглецов взбодрились духом, облегчив свои страдания, многие из бывших рабов возвращались к жизни, чувствуя, как их измождённые тела ласкает свежий мягкий воздух Дола да обвевает нежный аромат цветов, висевший повсюду. Вокруг них были счастливые лица доброжелателей.

Камнеликий посмотрел на Наречённую – лицо девушки оросили слёзы. Старик не торопился с ответом. Он сказал:

– Дочь моя, ты спрашиваешь, кто так их одел? Их украсила так нужда. Они – образы того, чем мы будем, если полюбим бесчестную жизнь вместо славной смерти. Тогда мы попадём в руки Врага, а враги и были хозяевами этих людей. Те же из них, кто высок ростом, нашей крови, это родичи новых друзей Божественноликого. Они лучшие из числа побеждённых. Очень давно они бежали из неволи, а ведь, возможно, и нам потребуется бежать. Послушай, дочь моя, прошу тебя – будь радостной в той же мере, в какой ты доблестна, и тогда всё будет хорошо.

Девушка улыбнулась в ответ, и старик отошёл в сторону. Некоторое время Наречённая ещё стояла, наблюдая за тем, как ворота поглощают толпу идущих. Несмотря на жалость ко всем беглецам, мысли девушки почти полностью занимали высокие бесстрашные воины той крови, из которой было законно брать себе мужей.

Девушка оставалась на месте. Она стояла, а ветер сушил слёзы на её щеках. Наречённая думала о перенесённом этим народом горе, о побоях и насмешках, которые им пришлось претерпеть, о нищете и голоде. Она дивилась и смотрела на свои волосы, на свои прекрасные руки, на пальцы, украшенные кольцами, на изящную ткань своего платья, на нарядную вышивку на рукаве. Девушка нежно провела тыльной стороной ладони по своей гладкой щеке и улыбнулась. Она почувствовала весеннюю свежесть своих уст и вдохнула приятный аромат весны. Она живо представила себе своё цветущее тело – таким, каким иногда видела его в полный рост, отражённым в прозрачной воде летнего озера или в сверкающей стали зеркала, привезённого из земель Запада. Девушка думала и о том, как радостно было ей дышать жизнью, какая она сама нежная, чистая и здоровая, о том, что она никогда не знала голода, о том, как крепко любят её друзья и соседи. И тут она словно увидела перед собой избитые тела и понуренные лица беглецов и почувствовала стыд за печаль своего сердца и за боль от этой печали. И из страданий, причинённых стыдом и жалостью, пред ней выросли образы тех высоких свирепых воинов, и ей показалось, что она уже что-то похожее видела, словно во сне или в мечтах.

Так воины Дола и их гости прошли через городские ворота – с музыкой, пением, под ликующие крики толпы. Божественноликий попросил всех расступиться, и когда вокруг новоприбывших и вождя образовалось кольцо, громко произнёс:

– Жители Дола и Города! Эти люди, которых вы видите перед собой в таком жалком положении – те, кого наши заклятые враги себе в удовольствие обрекли на муки. Давайте же свершим отрадное дело – облегчим их страдания! Пусть вперёд выйдут те, кто считает, что не обеднеет, приняв в свой дом двоих-троих из наших друзей, если они согласятся жить вместе с вами. Так как я ваш военный вождь и обладаю правом, то я первым выберу того, кого введу в дом Лика. Смотрите же! Я хочу, чтобы это был тот мужчина (и юноша положил руку на Даллаха), которого я встретил первым и который нашёл для нас всех остальных беглецов, а ещё я выбираю вон тех высоких воинов, тех троих. Я считаю, они достойны того, чтобы быть рядом с военным вождём и следовать за ним в битву.

Сказав так, Божественноликий подозвал к себе трёх воинов из рода Волка. Даллах же уже стоял рядом с ним. Все возликовали.

Следующей вышла Наречённая и скромно и просто попросила:

– Военный вождь, позволь мне взять к себе тех женщин, что нуждаются больше других. Я приведу их в дом Вола, и мы посмотрим – может, жизнь там будет для них настолько счастливой, что горести прошлого станут казаться им лишь страшным сном.

Божествнноликий взглянул на Наречённую и подумал, что никогда ещё не видел её такой красивой. Стыд, с которым он смотрел на неё в последнее время, исчез, и сердце его наполнилось дружеской любовью к ней. Девушка ласково смотрела ему в лицо, и он произнёс:

– Сестра, поступай так, как велит твоя доброта, и пусть те, кого ты изберёшь, обретут счастье.

Наречённая серьёзно кивнула и выбрала из числа гостей четырёх женщин с самыми грустными и горестными лицами. Никто из мужчин их родов не вызвался идти с ними, и Наречённая повела беглянок домой, держа одну из них за руку. Необычно было смотреть на то, как идут эти двое, пересекая тени: несчастная бедняжка и прекраснейшая из женщин.

После этого вперёд один за другим выступали достойные жители Дола, по большей части из числа стариков, и уводили с собой кто одного бывшего невольника, кто двух, кто трёх, и чаще мужчина уводил женщину, а женщина мужчину, и никто не препятствовал им. Когда же гостей не осталось, те из жителей Дола, кому пришлось покидать собрание, не облагодетельствовав беглецов, были недовольны, и тогда послышались такие речи:

– Послушай, Имярек, не будь таким понурым. Мой гость да будет нашим общим, если захочет, и будет тогда жить у тебя месяц и у меня месяц. Только первый месяц пусть живёт у меня, ведь я первым его выбрал.

И другие подобные этим разговоры произносились тогда.

Предваряя события, можно сказать, что беглецы, проведя некоторое время среди жителей Дола, которые утешали их, одевали и хорошо кормили, похорошели так, что приятно стало смотреть. Было заметно, что их любят – особенно прекрасны стали некоторые женщины, черноволосые и сероглазые, с чистой белой кожей. Большинство из них были молоды, старшей исполнилось не больше сорока лет. Жительницы Розовой долины, а особенно из числа тех, которые раньше всего убежали в лес, очень скоро превратились в весёлых и добрых женщин. Те же, кто дольше всех находился в неволе, а особенно те из жительниц Серебряной долины, которые не были в родстве с родом Волка, ещё долго ходили хмурые и мрачные. От них было мало толка, если поручать им какую-либо работу, хотя своим друзьям из Дола они были преданы как собаки. Впрочем, некоторые оказались несколько вороватыми: если им нужно было что-нибудь, то они чаще брали вещь украдкой, нежели просили её. Жители Дола относились к таким происшествиям не как к дурным поступкам, а, скорее, как к шутке.

Лишь немногие из бывших невольников хотели вернуться в свои родные места. Никого нельзя было упросить отправиться в лес, а спустя день-другой после их прибытия в Дол даже хоть слово сказать о Розовой и Серебряной долинах. Во всех делах жители Дола обращались с беглецами как с детьми, всё желающими делать по-своему. Считалось, что у гостей теперь достаточно времени, чтобы прийти в себя. Все радовались тому, какими довольными выглядели их гости, как они похорошели, ведь жителям Дола всегда нравилось смотреть людей, прекрасных телом и радующихся жизни.

Даллах же и трое воинов из Серебряной долины из рода Волка теперь были рады пойти куда угодно – стоило только жителям Дола позвать их с собой. И ещё человек десять брались за оружие каждый раз, когда случалось сражение, что теперь стало происходить чаще, чем раньше.

Тем же самым вечером, о котором теперь пойдёт речь, Божественноликий и Камнеликий с отрядом с наступлением темноты встретили Ликородного, величественно одетого, а с ним Даллаха и воинов Серебряной долины – вымытых и коротко стриженных по обычаю тех воинов, что носят шлемы. На всех были яркие наряды, на боку висели боевые мечи, а на руках сверкали золотые кольца. И всё же трое воинов были суровы, а в глазах их оставалась всё та же грусть, что была раньше. Божественноликий, помня красоту, мудрость и любящую доброту Лучезарной, сочувствовал им. Как уже говорилось, это были сильные и рослые воины, а один из них был самым высоким из этого рода великанов. Имена же их были таковы: самый высокий звался Волчьим Камнем, другой Божественным Кабаном, а третий Копейным Кулаком. Божественный Кабан был моложе всех из них – ему исполнилось тридцать лет. Волчьему Камню было сорок. Все они вернулись в дом и, умывшись и одевшись, собрались в зале, где Старейшина и вожди сели на возвышении. Божественноликий вывел воинов из внешней пристройки, держа Даллаха правой рукой, а Волчьего Камня левой. Юноша выглядел подростком рядом с этим гигантом.

Увидев этих славных воинов и вспомнив, какое горе они недавно пережили, люди в зале поднялись со своих мест и закричали, радуясь за них. Божественноликий провёл воинов через зал и, встав перед возвышением, молвил:

– О, Старейшина Дола и вождь рода Лика! Вот я привёл к тебе врагов наших врагов. Я встретил их в диколесье и пригласил в наш дом. Я думаю, что они станут нашими товарищами и в день битвы будут сражаться бок о бок с нами. А потому прошу: прими этих гостей вместе со мной или выстави нас всех за дверь. Если ты захочешь принять их, то укажи для них места по своему усмотрению.

Тогда Старейшина встал и произнёс:

– Жители Серебряной и Розовой долин! Я приглашаю вас к нам! Будьте нашими друзьями, живите в нашем доме столько, сколько вам покажется нужным, и разделите с нами богатство этой земли. Сын мой Божественноликий, усади этих воинов на возвышение рядом с тобой и угождай им во всём.

Божественноликий отвёл гостей на возвышение: сам он сел по правую руку от своего отца, Даллаха усадил по правую руку от себя, за ним – Волчьего Камня, следующим Камнеликого, чтобы рядом с гостем сидел кто-нибудь из местных жителей, кто мог бы поговорить с ним и услужить ему. По правую же руку старика посадил Копейного Кулака, а за ним Божественного Кабана. Когда все расселись, а стол был накрыт, Железноликий, повернувшись к Божественноликому, взял его за руку и достаточно громко, чтобы слышать его могли многие, сказал:

– Сын мой Божественноликий, сын мой Златогривый, ты приносишь нам как удачу, так и неудачу. Прежде, когда ты странствовал по Диколесью в поисках сам не зная чего из страны твоих снов, ты навлёк на нас позор и стыд. Но теперь, отправившись вместе с соседями на поиски наших врагов, ты вернулся к нам с ценным грузом: с честью и радостью для нас. Мы благодарим тебя за эти дары. Я могу назвать тебя счастливчиком. Вот, родич, я пью за твоё здоровье и за то, чтобы удача не покидала тебя!

Старейшина встал и выпил за здоровье военного вождя и гостей. Все при этом несказанно обрадовались, вспоминая, как сильно отец гневался на сына во время последнего тинга у городских ворот. Люди закричали от радости и тоже выпили за здоровье Божественноликого, и пир в доме Лика продолжился, и был он необыкновенно весёлым, и всем казалось, будто война, приближавшаяся с каждым часом, окончилась, и они с триумфом вернулись домой.

 

Глава XXX. Ликородный отправляется к Розовой долине

Утром следующего дня Божественноликий совещался с Ликородным и Камнеликим о том, как лучше поступить. Все трое беседовали, сидя на возвышении в зале.

С того дня, как Божественноликий покинул Долину Теней, прошло всего восемь суток, но они были наполнены таким числом событий, да и сама жизнь жителей Дола так сильно изменилась с тех пор, что для всех троих, а особенно для Божественноликого время тянулось очень и очень долго.

Оставалось ещё двадцать дней до созыва Великого народного собрания. Ликородный считал, что есть ещё много времени, чтобы успеть что-нибудь предпринять. Он решил, что хорошо бы собрать отряд и напасть на смуглолицых в Розовой долине, ведь теперь есть люди, знающие обычаи врагов и способные провести воинов Дола кратчайшим путём по безопасным тропам. Но Камнеликому это предложение показалось не таким уж разумным. Ведь отряду пришлось бы менее чем за двадцать дней дойти до долины, сразиться с врагом, разбить его и вернуться обратно. В противном случае пришлось бы откладывать народное собрание, да и за это время многое могло произойти.

Камнеликий сказал:

– Мы предполагаем, что воинов Розовой долины лишь немногим меньше одной тысячи. И как бы мы ни напали на них, даже если неожиданно, они всё равно будут сражаться упорно. А потому мы не может послать на них меньшее число воинов, чем есть у них, а это оставит Дол без защиты. Если за это время что-то случится, то сражаться придётся нам – тем, кто останется.

Божественноликий на этот раз был согласен с Каменноликим. Он добавил:

– Если мы отправимся в Розовую долину, нам следует остаться там на какое-то время, чтобы нас не разбили в следующем сражении. Ведь если вы захватите её и сразу же покинете, то эти новости быстро дойдут до ушей смуглолицых из Серебряной долины, и те присоединятся к жителям Розовой долины, которых вы изгоните. Вместе они полностью уничтожат несчастных невольников. Ты же не сможешь забрать их всех с собой, а смуглолицым они будут уже не нужны, ведь те надеются добыть в Доле новых невольников обоего пола. Мы не можем так рисковать, нам следует оставаться здесь до тех пор, пока мы не встретим всех наших врагов и не превозможем их. Тогда несчастные невольники будут освобождены, а потом они и сами научатся защищать свою долину. Мой совет таков: мы сейчас же рассылаем по всему Долу Стрелы войны, и не только по Долу, но и пастухам и жителям Леса и назначаем день воинского сбора всего народа. Им будет день за четыре дня до начала великого Народного собрания. А тем временем мы будем охранять границы леса да иногда совершать набеги в самом лесу, чтобы очистить Дол от бродячих шаек смуглолицых.

– Хорошо, – ответил Ликородный, – но я прошу тебя, брат, дай мне сотню человек и своего Даллаха и позволь зайти поглубже в лес в направлении Розовой долины. И тогда посмотрим, что мы там найдём. Возможно, это будет что-то получше оленя или кабана.

Божественноликий ответил:

– В этом я не вижу вреда, если Даллах согласится пойти с тобой. Не буду же я заставлять его или кого-нибудь из бывших невольников. И всё же я считаю, что не следует тебе искать дороги в Розовую долину. Я сам собираюсь послать туда отряд, когда мы нападём на Серебряную долину. Пусть эти душегубы будут заняты в это время у себя дома. Впрочем, иди, найди Даллаха да собирай своих людей. Чем скорее ты выйдешь, тем лучше. Но я прошу тебя: не иди дальше, чем на три дня пути, иначе ты можешь не успеть вернуться домой вовремя.

При этих словах глаза Ликородного засияли от радости, и юноша вышел из дома, сразу отправившись искать Даллаха. Нашёл он его у городских ворот. Железноликий подарил Даллаху новый грозный меч и попросил назвать его Рассекателем Чащи и не выпускать из рук ни на мгновение ни днём ни ночью. Пусть он лучше лежит под подушкой, как новая игрушка мальчишки. Сейчас Даллах стоял, прислонившись к столбу городских ворот, и, наполовину вытащив из ножен меч, пристально разглядывал его лезвие. Меч и в самом деле был хорош – на его лезвии красовались тёмно-серые волнистые линии, словно волны Реки Бурной.

Ликородный поприветствовал Даллаха с улыбкой:

– Гость, если желаешь, ты можешь взять этот новый клинок работы моего отца, что пришёлся тебе по душе, в путешествие, которое порадует тебя.

– Конечно, – согласился Даллах. – Полагаю, ты хотел бы отправиться по следам своего брата и считаешь, что я – тот, кто укажет тебе нужную дорогу, а может, отведёт и дальше, чем ходил твой брат. Хотя некоторые и подумают, что я уже достаточно навидался Розовой долины и её окрестностей, я всё же пойду с тобой, ибо теперь я уже всецело человек – и телом, и духом.

С этими словами Даллах вытащил из ножен Рассекатель Чащи и взмахнул им в воздухе. Ликородный возрадовался этой перемене и сказал, что хорошо отплатит за его помощь. И вот уже они вдвоём отправились собирать отряд, а на следующее утро Ликородный вышел из города и вместе с Даллахом устремился в диколесье. Сто сорок воинов было в его отряде.

Божественноликий же ходил по Долу следом за Стрелой войны. Он заходил во все дома, разговаривал со всеми – юными и стариками, мужчинами и женщинами – и подробно рассказывал им о том, что свершилось и что, возможно, вскоре свершится. Его радовало то, что он видел и слышал. Все принимали его слова, и известия никого не страшили и не приводили в смятение. Вождь видел, что люди не попытаются бежать от войны. Шло время, и лишь на седьмой день вернулся Ликородный, приведя с собой ещё двенадцать беглецов, пять из которых были женщины. Из числа своих воинов он потерял четырёх, а Даллаха и ещё пятерых принесли ранеными на носилках. Вот что рассказал юноша.

Отряд добрался до Крепости беглецов в первой половине третьего дня пути. Возле утёса они встретили пятерых беглецов, которые не видели Даллаха в тот день, когда здесь был Божественноликий, но знали о происшедшем. Один из них был тогда болен и не мог уйти со всеми, но он рассказал другим, и вот теперь они бродили по окрестностям, ещё надеясь, что вновь появится тот славный воин. Они, ликуя, приветствовали отряд и принесли форель, что поймали в речке.

Остальных беглецов – пятерых женщин и ещё двоих мужчин – повстречали близ самого входа в Серебряную долину, направо мраке ночи на отряд смуглолицых, которые вели к себе семерых бедных пленников (пойманных ими беглых невольников), собираясь умертвить их наиболее жестоким способом в поселении Розовой долины. Ликородный сразился со смуглолицыми и освободил пленников, но не все враги погибли. Те из них, что бежали, навели на отряд погоню, нагнавшую жителей Дола на следующий день, когда они были ещё очень близко от Розовой долины, несмотря на старания как можно быстрее двигаться в сторону дома. Воинам Ликородного пришлось развернуться и сражаться с преследователями. Наконец, они отогнали смуглолицых и смогли продолжить свой путь домой. Шли они без промедления, не останавливаясь ни на минуту, пока не встретились с отрядом жителей Леса, вышедшим им на помощь. Только тогда воины смогли немного отдохнуть. Но оказалось, что они не окончательно оторвались от врага – смуглолицые вновь напали на них на следующий день. На этот раз их было очень много. Тем не менее, воины Дола вместе с воинами Леса, бодрыми, не израненными и отважными, быстро нанесли им поражение. Только тогда отряд добрался до города, оставив тяжело раненных в Лесной деревне, жители которой, как и можно было ожидать, остались верными соратниками Дола.

Погибшие и раненые в отряде были в первой битве. В ней против своих хозяев отважно сражались и освобождённые пленники. Про Даллаха Ликородный сказал, что это неудивительно, что он был ранен. Скорее, удивительно то, что его не убили – так мало внимания он обращал на вражеские клинки и копья, если видел, что мог поразить врага.

Вот что рассказал Ликородный. Божественноликий решил, что он поступил неблагоразумно, позволив ему отправиться в этот поход. Убийство нескольких смуглолицых было несоразмерно мало по сравнению с потерей стольких жителей Дола. В то же время вождь был рад освобождению беглых невольников и подумал, что это и в самом деле стоящая победа. Теперь Божественноликий решил, что никто не выйдет в поход, пока не придут новости от Могучеродного, поэтому с тех пор никаких свершений не было. Отряды только охраняли Дол от страны пастухов до горных пустошей над восточными перевалами.

Сам Божественноликий отправился к пастухам и поселился там у человека по имени Охотничий Пёс под Зелёным Посёлком. Этот человек созвал народ с округи, и все собрались у Зелёного Посёлка, расположившись на зелёной траве, а вождь рассказывал им, как до этого рассказывал всем остальным, о том, что свершилось, и о том, что надлежит свершить. Все радостно слушали его, и Божественноликий полагал, что никто из них не уклонится от войны, ибо все до единого заявили, что будут жить и умирать друзьями Дола. Все согласились, что больше им на Великом народном собрании сказать нечего.

Божественноликий покинул пастухов довольным. От них он направился к жителям Леса, где остановился в доме доблестного воина по имени Роща Сражений. На следующий день утром этот воин созвал народ на зелёную лужайку Дикого леса. Казалось, в деревне не осталось никого, кто бы не пришёл туда. Божественноликий поведал о происшедшем, и если жители Дола радовались и были готовы помочь, а пастухи показали себя смелыми и верными друзьями, то жители Леса выказали ещё большее, чем все они, желание прийти на подмогу. Каждый час до окончания сборов тянулся для них слишком долго. Божественноликому признались, что, наконец, наступает то время, которого они так долго и почти не надеясь ждали. Время, когда будет найден утерянный путь, кривое станет прямым, сломанное починится. Еда, питьё, сон и пробуждение – всё теперь для них превратится лишь в средство существования, пока не наступит тот день, когда две ветви детей Волка встретятся и станут одним народом, чтобы жить и умирать вместе.

Затем Божественноликий отправился обратно в город. Он опять встал близ тинга и посмотрел на Нижний Дол, как смотрел на него прошлой осенью. Ему пришло на ум, что всё сделанное и обещанное очистило землю от её беды, и теперь ничто не отделяет его от тех счастливых дней, когда Дол вновь будет дарить свои богатства людям, а войска уже не будут собираться на полях сражений. Близок был и тот день, когда произнесётся последнее слово и свершится первый удар. С такими мыслями юноша пошёл по Портовой Дороге на запад.

О событиях до самого военного сбора рассказывать уже нечего. Разве стоит поведать, что Даллах и другие раненые вновь окрепли. Все сидели по домам или выходили на охрану лесных границ и ждали важных событий, что последуют за Народным собранием.

 

Глава XXXI. О военном сборе жителей Дола и их соседей

В день, назначенный для военного сбора, народ дружно стянулся на широкий луг на берегу Потока Дикого Озера близ того места, где он впадает в Бурную. Ранним утром ещё прежде, нежели рассвело, начали прибывать подводы, полные женщин и детей. Из страны пастухов женщины и дети приехали на крупах нескольких коней и ослов – по одному, по двое или по трое человек на одном животном. Рядом с каждой такой телегой или верховым животным шагал мужчина – Глава дома, весёлый и красивый, в боевых доспехах. Из леса со стороны Лесной деревни потоком шли его жители – мужчины, женщины, старики, юноши и девушки, желавшие начать день прежде восхода солнца и закончить его прежде заката.

Добравшись до места, все мужчины начинали ставить над телегами шатры и навесы, ведь апрельское солнце над Долом припекало. С его восходом луга запестрели весенними цветами, расписанными, как и шатры с навесами, разными красками. Доспехи сверкали на солнце, ведь каждый воин усердно начистил их. Многие накинули поверх доспехов яркие сюрко, женщины надели самые лучшие свои наряды, причём у женщин одного дома наряды были схожи. На ком-то был голубой, на ком-то пшеничный, или зелёный, или пурпурный и так далее – и все наряды сверкали золотыми, яркими нитями вышивки. Женщины пастухов были одеты в платья из белой ткани с вышитыми на ней зелёными ветвями и красными цветами. Жительницы Леса носили тёмно-красные котты. Кроме того, женщины украсили свои головы и шлемы мужчин цветочными венками. Большинство женщин были тонки станом, высоки, легконоги да изящны на вид, словно ивовые ветви, что колышутся на берегу ручья.

Те из жителей Дола, кто принимал беглецов, привели их с собой. За те дни, что бывшие невольники провели в окружении заботливых друзей, они заметно похорошели. Люли сильно дивились, видя их радость, и беглецы не знали, что и думать. Некоторым из них это напомнило те радостные дни, что предшествовали неволе, напомнило всё, что они потеряли, и в их сердце на некоторое время поселилась грусть, ушедшая только тогда, когда они увидели, как воины Дола приходят на луг и вспомнили, по какой причине они несут в руках оружие.

К тому времени, как солнце поднялось над горизонтом, на Портовой Дороге показалась большая толпа – это жители города шли на луг, на воинский сбор. Воины, возглавляемые военным вождём, перед которым несли знамя Лика с изображённым на нём божеством с головой в кольце лучей, шли в середине этой толпы. Позади них шествовали Старейшина и Стражи Града, перед ними несли знамя города с изображением городских ворот и башен. Между этими двумя знамёнами развевалось знамя Вола – белый зверь на зелёном фоне.

Когда Стражи Дола, находившиеся на лугу, услышали музыку и увидели, кто идёт в их сторону, они попросили пришедшие уже отряды Дола, пастухов и жителей Леса, полукружием установить их знамёна в той части луга, где Потоки Дикого Озера и Бурной Реки образовывали стрелку, и построиться под этими знамёнами. Воины должны были разделиться на двадцатки, полусотни и сотни. Так всё и было сделано. На знамёнах Дола помимо города были изображены Мост, Бык, Виноградная гроздь и Серп. Три знамени было у пастухов: Зелёный Посёлок, Руно и Терновник.

Жители Леса сказали, что ещё ждут своё знамя, но вскоре оно прибудет.

– А пока, – говорили они, – у нас есть боевые значки, под которыми мы и будем сражаться. Они нам прекрасно заменяют знамя, нам, скудному остатку доблестного в прошлом народа.

Произнеся это, воины указали на два огромных копья. Поперёк одного из них крепилась верёвками стрела, её конец был вымазан кровью, а оперение опалено огнём.

– Вот знамя Стрелы войны.

К другому копью ничего не было привязано, зато наконечник его был широким, длинным и так хорошо начищенным, что издалека было видно, как блестит на нём солнце. Воины молвили:

– Вот знамя Копья! Там, куда слетятся вороны, вы увидите над нашими головами это знамя. Там соберётся много наших сыновей.

Стражи Дола улыбнулись и ответили, что это хорошие знамёна для сражений, а стоявшие рядом воины возликовали, видя доблесть жителей Леса.

Стражи Дола отправились туда, где Портовая Дорога выходила на луг, и встретили жителей города. Двое Стражей пошли по сторонам от военного вождя, указывая ему на то место, где он должен был восседать во время собрания, а другие дождались Старейшину и Стражей Града и присоединились к ним. На лугу и на дороге громко трубили рога, и прибывшие под крики жителей Дола прошли к назначенным местам. За воинами города последовали женщины, дети и старики. Наконец, весь луг покрылся людьми в ярких одеждах и сверкающих доспехах, кроме дальнего конца, где люди образовали круг.

Военный вождь подошёл к месту, где он должен был восседать во время собрания – это был покрытый травой холмик посередине стрелки. Вождь встал рядом с ним и подождал, пока Старейшина и Стражи не займут свои места позади него и немного выше. Чуть ниже, на ступеньке того же холмика, сидел писец с пером, чернильным рожком и свитком пергамента. Писцу принесли гладкий щит, что должен был служить ему подставкой.

Слева от Божественноликого стояли воины рода Лика со сверкавшим оружием в руках, среди них был и Волчий Камень с двумя своими товарищами. Даллаха же не было – он ещё не вполне оправился от ран. По правую сторону от вождя расположились воины рода Вола: вождём его был седобородый старик, дед Наречённой, отец же её уже умер. Рядом с вождём стояла сама Наречённая в великолепных доспехах, которые делали её похожей на жительницу Божественного Града. По крайней мере, так казалось мужчинам. Те же, кто видел девушку вблизи, замечали тяжёлый и изнурённый взгляд, будто у сильно уставшего человека. И всё же, мимо кого бы она ни прошла и кто бы ни посмотрел на неё (а мужчины все на неё смотрели), всякий издавал тихое восклицание восхищения и любви. Женщины же, и особенно молодые, обсуждали, каким прекрасным был её поступок да как хорошо она сама подходила для таких свершений. Некоторые из них теперь тоже хотели надеть доспехи и отправиться на войну наравне с мужчинами. Кто-то в эту минуту был серьёзен и торжественен, как выяснилось позже, другие же говорили впустую. Некоторые даже начинали хвастать, как хорошо они умеют бегать, лазить, плавать и стрелять из лука, и показывали свои сильные руки, а они и в самом деле не были слабыми, отличаясь в то же время истинной красотой.

Вокруг стояли воины – каждый отряд под своим знаменем. За воинами расположились женщины, дети и те из мужчин, что не годились для сражения. Дальше оставили крытые повозки и шатры.

Божественноликий сел на холм-седалище. На голове его красовался блестящий шлем, а на коленях лежал обнажённый меч. Громко протрубили горны, и когда их зов стих, старейшина Стражей Дола крикнул, призывая к тишине. Божественноликий вновь встал и молвил:

– Мужи Дола, друзья-пастухи и вы, отважные жители Леса! Мы собрались здесь не для того, чтобы держать совет, ведь через три дня состоится Великое народное собрание, на котором мы и решим, что нам делать. Но так как я был назначен вашим вождём и военным командующим до тех пор, пока народное собрание не подтвердит или не отменит это назначение, я призвал вас для того, чтобы вы могли посмотреть друг другу в глаза, счесть наше воинство и оценить оружие, а потом решить, годны ли мы для сражений, годны ли для встречи с полчищем врага. Нельзя сказать, что мы собираемся начать войну, ибо война уже подошла к нашим границам, и мы вступили в неё. Многие уже узнали её горькую цену, ибо у нас есть и убитые, и тяжело раненные. Потому я и обращаюсь сейчас к вам, ко всем способным держать оружие: пройдите пред нами, чтобы мы подвели вам счёт. Но сначала пусть каждый вождь сотни, вождь полусотни и вождь двадцатки убедится, что отряд его собрался в полном числе, и передаст это знаменосцу, а тот пусть сообщит нашему писцу имя вождя и имя дома и отряда, который он возглавляет.

Так сказал вождь народа, сказал и сел, и рога вновь протрубили, знаменуя, что отряды должны исполнить его просьбу. Первым к вождю подошёл Страж Зала из рода Вола, а из воинов, следовавших за ним, первой шла Наречённая, как шёл бы его сын.

Страж Зала выкрикнул своё имя и имя своего рода, а затем сказал: «Сотня и ещё половина» – и пошёл дальше. Его воины в стройном порядке проследовали за ним. Каждый был подпоясан добрым мечом, а на плече нёс длинное тяжёлое копьё. Человек двадцать имели вместо копья луки. У каждого были шлем, щит и защитная куртка.

Следующим к вождю подошёл внушительный муж тридцати лет. Остановившись перед писцом, он выкрикнул:

– Запиши Дом Моста из Верхнего Дола – одна сотня воинов и их вождь – Колодезь Войны!

Вождь пошёл дальше, и за ним последовали его воины в таких же доспехах и с таким же оружием, как у воинов рода Вола, за тем исключением, что на поясах у них висели боевые топоры, а не мечи, да ещё большинство было вооружено метательными копьями, а не длинными. Лучников было человек десять.

Следующим шёл Лис из Верхнего поселения и с ним воины из рода Быка Среднего Дола – ровным счётом сто пятьдесят человек без двух. Всё это были крупные и рослые мужи. Вооружены они были длинными копьями, а двадцать два человека луками.

Следующим шёл Вилкобородый из рода Луга, воин в годах. Он вёл людей Дома Винограда – сто пятьдесят человек и ещё пять. Сорок из них несли в руках лук и были подпоясаны мечом. Остальные несли в правой руке обнажённый меч, а в левой по два метательных копья. Щит, небольшой и круглый, висел у каждого за спиной. Вместе с лучниками шли две крепкие женщины при оружии, высокие, хорошо сложенные, уже загоревшие под весенним солнцем, ибо работали они на виноградниках южных склонов.

Следующим шёл высокий светловолосый молодой человек с жиденькой рыжей бородкой, назвавший себя Рыжебородым с Бугров. Это было имя его отца согласно обычаю их рода, ведь его старый отец, вождь Дома Серпа, скончался в своей постели, когда юноше не было и двадцати лет. Молодой вождь попросил писца записать воинов Дома Серпа в числе ста пятидесяти человек, и все они радостно прошли мимо военного вождя. Половина из них была лучниками – и какими свирепыми лучниками! Другая же половина была подпоясана мечами, кроме того, воины несли с собой длинные ясеневые черенки, к которым крепились широкие, загнутые назад лезвия – такое оружие у них называлось тяжёлым саксом.

Все эти отряды после объявления их счёта и имени их вождя приветствовали громкими криками их товарищи и простые зрители. Но самый громкий крик раздался, когда в добротной сверкающей броне выступил вперёд Камнеликий, провозглашая:

– Я Камнеликий из рода Лика, и я привёл с собой две сотни воинов с лучшими доспехами и оружием. Запиши это, писец!

И Камнеликий зашагал походкой молодца за теми, кто прошёл раньше него, а за ним следовали Ликородный и его воины. Это было величественное зрелище: сорок лучников, подпоясанных мечами, и остальные мужи, державшие мечи обнажёнными высоко над собой и размахивающие ими, и каждый нёс в левой руке по два метательных копья.

Следующим шёл воин средних лет, широкоплечий, светловолосый, голубоглазый, с широким румяным лицом, а за ним прекрасный отряд, и вновь при его словах крик толпы достиг небес. Вождь провозгласил:

– Писец, запиши, что Охотничий Пёс из числа жителей холмов, на которых пасутся овцы, ведёт мужей, что идут под знаменем Зелёного Посёлка, счётом в одну сотню и восемьдесят человек.

С этими словами вождь пошёл дальше, а его воины проследовали за ним – все крепкие здоровые ребята с весёлыми лицами. Они были подпоясаны мечами, а на плечах несли боевые топоры на длинных рукоятях и копья, впрочем, не такие длинные, как у жителей Дола. Человек десять были лучниками.

Следующим шествовал юноша, тоже голубоглазый, с волосами цвета льняной пряжи, с широким лицом и коротким носом, низкого роста, но очень сильный. Громким бодрым голосом он закричал:

– Я Сильнейшая Рука из народа пастухов, а это доблестные воины из родов Руна и Терновника. Они пойдут в бой вместе, ибо так они решили. Общим счётом их сто сорок человек и ещё один десяток.

Воины этих родов с весёлыми криками прошли мимо военного вождя. Одеты и вооружены они были так же, как и воины Зелёного посёлка, но лучников с ними было двадцать человек. Все пастухи были в кольчугах с белыми шерстяными сюрко, расшитыми зелёными и красными нитями.

Вновь раздались крики, и перед военным вождём встал очень высокий человек лет пятидесяти с тёмным лицом и серыми глазами. Медленно и несколько тихо он произнёс:

– Военный вождь, это Рыжий Волк из жителей Леса ведёт воинов под знаком Боевой Стрелы числом в сто два человека.

Сказав так, вождь прошествовал дальше, а за ним и его воины, рослые, молчаливо проходившие мимо под приветственные крики. Все воины были вооружены луками, так как были искусными охотниками. Каждый был также подпоясан небольшим топориком и охотничьим ножом. У некоторых имелись и длинные мечи. На каждом муже был короткий зелёный сюрко, надетый поверх защитной куртки. В числе воинов были и три женщины, одетые как мужчины, но в красных коттах под кольчугами, а надо сказать, что кольчуги эти из сверкающих добротных колец покрывали воинов от горла до колен.

Последним к военному вождю подошёл высокий молодой воин двадцати пяти лет. Он произнёс:

– Писец, я Убийца Медведей из жителей Леса, а те, что идут за мной, вступят в бой под знаком Копья. Счёт им – сто семь человек.

Произнеся эти слова, вождь двинулся дальше, и за ним последовали его воины. Вооружены они были так же, как и воины Боевой стрелы. В их числе было две женщины.

Теперь все отряды вернулись к своим знамёнам и встали под ними. Зрители начали обсуждать смотр оружия и то, какой из родов был лучше всего снаряжён. Некоторые из стариков вспоминали смотры, проходившие когда-то давно, ещё в их молодости. Они сравнивали их с тем, что видели сейчас, хвалили и порицали. Так всё длилось какое-то время, но вот опять заиграли рога, и вновь наступила тишина. Тогда Божественноликий опять поднялся и молвил:

– Жители Дола, народ пастухов и вы, жители Леса! Теперь вы узнаете, сколько воинов мы все вместе можем послать на эту войну. Писец, встань же и огласи число воинов, что ты записал со слов их предводителей.

Писец встал на земляной скамейке рядом с Божественноликим и громко произнёс, читая по своему свитку:

– Жителей Дола прошло мимо меня девять сотен и шестеро человек, воинов народа пастухов прошло три сотни восемь и ещё десяток, и жителей Леса прошло две сотни и девять человек. Всего же ровным счётом наших воинов четырнадцать сотен, тридцать и три человека.

Так как тогда сотней называлось сто двадцать человек, то всего в войске было тысяча пятьсот восемьдесят один человек, считая «короткими» сотнями.

Когда же счёт был оглашён, все вновь закричали, возрадовавшись, что у них так много воинов. Это было больше того, что на тинге у городских ворот предполагал Старейшина. Божественноликий молвил:

– Соседи! Мы провели смотр оружия, но будьте готовы – каждый из вас – явиться в войско, когда наступит время сражаться. Возможно, через семь дней вожди сотен и двадцаток призовут вас – будьте готовы взять оружие и отправиться навстречу своей судьбе, какой бы она ни была. А сейчас я объявляю смотр оружия оконченным. Радуйтесь же, как велят ваши сердца!

Сказав так, военный вождь спустился с седалища вместе со Старейшиной и Стражами, и они смешались с жителями Дола, пастушьей страны и Леса. Все весело разговаривали. До полудня оставался ещё час, а потому на зелёном лугу начался пир. В каждой повозке и под каждым шатром пили, а потом все играли и состязались на лугу, стреляя по мишеням, борясь и соревнуясь в других умениях. После этого все вместе начали танцевать, и так танцевали до тех пор, пока, счастливые, не сели ужинать на зелёной траве. По виду ни одного из них нельзя было сказать, что над Долом нависла большая угроза. Нет, все были так рады, так дружелюбны друг с другом, что, скорее, можно было решить, будто это та земля, где, как говорится в сказаниях, люди не умирают, но живут вечно, не становясь старше, чем были, когда пришли туда, кроме тех, кто в этой земле родился. Но рождённые там вырастают до прекрасной зрелости и остаются в этом возрасте. И верно, земля Дола и народ её были настолько прекрасны, что могли называться страной и народом из тех сказаний.

Вскоре после заката народ разошёлся, и некоторые отправились по домам, но многие остались в шатрах и крытых телегах, так как следующий день был началом весенней ярмарки. К этому времени уже прибыли некоторые из торговцев Стран Запада. Двое из них даже присутствовали среди зрителей на лугу, и ещё больше их прибыло туда задолго до окончания ночи.

 

Глава XXXII. Жители Долины Теней приходят в Город на весеннюю ярмарку

Ранним утром следующего дня западные торговцы, все уже прибывшие к этому времени в Дол, вышли из дома Лика, где они ночевали, и разложили свои торговые шатры ниже по улице, между воротами и мостом. Всё запестрело, ведь шатры покрывали крашеные ткани, а сами торговцы были в длинных одеждах из тонкой ткани – пурпурной, голубой, белой, зелёной и чёрной с каймой, вышитой золотом и серебром. И слуги торговцев были одеты нарядно: в короткие куртки разных цветов; а на предплечьях их красовались серебряные кольца, на поясе же висели короткие мечи. Народ начал толпиться вокруг торговцев сразу, как только те открыли свои тюки, распаковали сундуки и разгрузили подводы. Торговали железом в болванках и в отрезах и гвоздях, была у торговцев и сталь, было и серебро – в слитках и посуде, был заморский жемчуг, киноварь и другие краски, каких не найти в горах: марена с болот, пурпур с моря, кошениль* из дубовых рощ морского побережья, вайда* с глинистых полей равнины, а также шёлковая заморская нить, редкие шёлковые ткани, кувшины с оливковым маслом, изящная керамика, ароматическая древесина и тростниковый сахар. Золота у торговцев с собой не было, ведь именно здесь они его и получали. Не торговали они и оружием, разве что было у них несколько посеребрённых игрушек.

И вот начались торги. Жители города принесли с собой мешочки с золотом, найденным в реке, и весы с гирями начали свою работу. У других имелись свитки с перечётом животных, которых они собирались продать, и торговцы предлагали им свои товары в обмен, зная, что жители Дола не лгут при торговле. Не дожидаясь окончания утра, пришли жители среднего и нижнего Дола со своими товарами и тоже разложили шатры. Они принесли на продажу фляги и бочонки вина, тюки хорошей ткани, тканной зимою – крашеной или нет, отрезы тонкого льна, клинки для мечей и кинжалов да топоры – такие, какие были в обычае на Западе. Здесь же лежали золотые кубки и цепи, изящные кольца с голубыми горными камнями, медные чаши и полностью или только изнутри позолоченная медная посуда да горная синька для крашения тканей. Были на ярмарке и торговцы из народа пастухов, принёсшие с собой столько шерсти, сколько осталось после ежедневной торговли с соседями. Из жителей Леса было четверо мужчин и одна женщина с мехами и выделанной оленьей кожей, а также с несколькими украшенными искусной резьбой деревянными чурками для остовов кроватей, стульев и подобного.

Вскоре город заполонили люди, так что яблоку негде было упасть. Все были оживлёнными и веселыми. Ни по поведению, ни по лицам нельзя было заметить ни тени той злой беды, что нависла в эти дни над ними. Впрочем, каждый житель Дола и окрестностей был подпоясан мечом или имел при себе копьё, топор либо другое какое оружие. У большинства за спиной висел небольшой щит, а голову покрывал шлем. Но таков был их обычай при всяком собрании народа и не потому, что жители Дола боялись войны или охотно брались за меч, но в знак их свободы, в знак того, что никто не может отобрать у них оружия без борьбы.

Таковы были жители той земли. Торговцы же, разговорчивые и учтивые, охотно общались с ними, поскольку вели с Долом выгодную торговлю, но никогда не позволяли себе чрезмерно лгать им, как и следует поступать, когда имеешь дело с простым и гордым народом. Торговцы также многое могли поведать о событиях в городах Запада и Равнины.

В толпе была и Наречённая в своём девичьем платье, но подпоясанная мечом. Она переходила от шатра к шатру вместе со своими гостями из числа бывших невольников, исполняя, насколько могла, желания этих бедняг – покупала им подарки. Остальные беглецы, почти все, также пришли на ярмарку, но Даллах, всё ещё будучи слабым после ранения, сидел на скамье у двери дома Лика и с довольным видом наблюдал за людьми, что ходили вокруг.

Ликородный ушёл в лес со сторожевым отрядом, а Божественноликий расхаживал среди людей в своём великолепнейшем наряде, правда, вскоре он вышел за ворота, на площадь собраний, где сидели Камнеликий и некоторые из старейших жителей вместе со Старейшиной. С ними находился и глава торговцев в одеждах из тонкой ткани, расшитой лучшими работниками Дола. На голове у него был золотой венок, а на боку висел славный меч с позолоченной рукоятью, который этим утром подарил ему Старейшина. Вожди обсуждали вести с Равнины, и гость поведал жителям Дола многое – и правдивое, и лживое. На Равнине шли бои, свергались короли и уничтожались народы, как это часто случается у вероломных жителей городов Запада. Торговец рассказал также, в ответ на рассказ о смуглолицых, о подобном народе. Эти люди приехали на конях или в телегах, и воинству их не было числа. Какое-то время назад они разгромили войско городов Равнины, принеся их жителям такие горести, о которых и рассказать-то нельзя. Победители соорудили из черепов убитых холмы у городских ворот, такие огромные, что солнце больше не освещало улицы. После убийств и грабежей королевские палаты поросли травой, а волки, преследуя оленей, забредают в храмы божеств.

– Я знаю вас, – говорил торговец, – вы смелые пахари, доблестные добытчики лесных богатств. Самое плохое, что может с вами случиться – умереть в бою, так что вам не грозит испытать мучений неволи. Может, бессмертные боги благословят порог этих ворот, и я часто ещё буду приходить сюда, наслаждаясь вашим гостеприимством! Пусть же ваш добрый народ растёт и множится, чтобы ваши доблестные мужи и благородные девы превращали горькое в сладкое и очищали землю!

Торговец говорил складно, с улыбкой на устах, придерживая полы своего изящного пурпурного платья. Возможно, лишь о половине его слов можно было сказать, что сам он и в самом деле так думает. Он был красноречив, умея доставить удовольствие своей речью даже королям. По этой-то причине, а также за свои богатства он и стал главой торговцев. Когда он говорил, сердце Божественноликого наполнилось гордостью, а щёки покрылись краской. Но Железноликий сидел прямо и гордо, и лишь лёгкая улыбка играла на его устах. Он произнёс серьёзно:

– Друг с Запада! Я благодарю тебя за благословение и за доброе слово. Мы такие, какие мы есть. Думаю, что и сами боги не изменят нас. Если они будут нам друзьями, то хорошо, ибо мы не желаем от них ничего, кроме дружбы. Если же они будут враждебны нам, то мы вынесем и это. Мы не проклянём их за то, что они поступят с нами, как велит им их натура. Что ты скажешь, Божественноликий, сын мой?

– Да, отец, – ответил юноша. – Я скажу, что даже если боги лишат меня жизни, они не смогут изменить уже прожитое. Не только они способны на свершения, на это способны и мы.

Чужеземец улыбался при их словах и кивал Железноликому и Божественноликому, удивляясь про себя их гордости и пытаясь представить, что бы они сказали знати Западных городов, если бы им случилось встретиться.

Во время этого разговора к ним по Портовой Дороге прибежали, звеня оружием, двое людей. Где-то неподалёку отчётливо и громко протрубил горн. Щёки торговца побелели, ибо после того, как он услышал рассказы о сражениях жителей Дола со смуглолицыми, он не сомневался, что приближается война, а войны были противны ему, и знай он о грядущем кровопролитии, никакие прибыли не заставили бы его отправиться в Дол.

Но вожди Дола и не пошевелились, лица их не изменились. Некоторые из жителей Дола, кто находился на улицах вблизи городских ворот, вышли за них, чтобы посмотреть, что происходит, ибо они тоже услышали звук рога.

Один из гонцов, запыхавшись, подбежал к вождям и, встав перед ними, произнёс:

– Новости, Старейшина, в Дол вошли вооружённые чужаки.

Старейшина улыбнулся ему и спросил:

– Хорошо, сын. Это большое воинство?

– Нет, – ответил гонец. – Не более двадцати человек, как мне кажется, и с ними есть женщина.

– Тогда подождём их здесь. А ты мог бы и не бежать так, сбивая дыхание. Они и сами способны принести вести о себе, ведь вряд ли они идут к нам с войной. Никто не желает себе верной и скорой смерти, а такой небольшой отряд может добыть в наших краях только смерть, если мы сейчас вступим с ними в бой. Те же, кто приходит к нам с миром – желанные гости для нас. Скажи, как они выглядят?

– Все они рослые и так великолепно одеты, что кажется, будто они в родстве с самими богами, а в руках они несут цветущие ветви.

Старейшина рассмеялся:

– Если это боги, то мы радушно примем их. Они станут ещё мудрее, придя к нам, ведь здесь они узнают, как охотно принимают в Доле гостей. Впрочем, если окажется, как я и полагаю, что они такие же дети богов, как и мы сами, то и тогда мы радушно примем их, а, может, даже и ещё лучше: мы примем их так, как хотели бы, чтобы они приняли нас.

Когда Старейшина говорил это, вновь зазвучал горн, но теперь звук его стал ещё ближе и громче, и из городских ворот начали выходить люди, чтобы узнать, что происходит. И вот чужаки сошли с Портовой Дороги на площадь перед городскими воротами. Их вёл высокий красивый мужчина лет тридцати, одетый в великолепные одежды. Его голову покрывал шлем, а на боку висел меч. Его зелёное сюрко, словно весенний луг, устилали цветы. В правой руке он держал ветвь цветущей дикой сливы (некоторые сливовые деревья ещё не отцвели), а в левой – руку прелестнейшей женщины, идущей рядом. Следом за ними шло два десятка вооружённых человек в нарядных одеждах. Некоторые из них несли луки, другие длинные копья, но каждый держал в руке по цветущей ветви.

Высокий воин остановился посреди площади. Старейшина и те, кто находился рядом с ним, не тронулись с места. Божественноликий почувствовал себя так, будто посреди зимы неожиданно наступило лето, и его охватило такое сильное чувство нежного наслаждения, что он побледнел.

Новый гость приблизился к Старейшине и произнёс:

– Приветствую врата и людей врат! Приветствую, роды детей богов!

Старейшина же встал и встретил его такими словами:

– Приветствую и тебя, высокий воин! Радостно приветствую тебя и твоих товарищей! Назовёшь ли ты своё имя или мне величать тебя гостем? Впрочем, каким бы именем ты ни назвался – добро пожаловать! Ты и твой народ можете оставаться у нас сколько угодно.

Гость произнёс:

– Благодарю тебя за твоё приветствие и за твоё предложение! Мы примем его, что бы из него ни вышло, ведь мы намерены остаться у тебя на время. Знай же, Старейшина Дола, что я пришёл к тебе и твоему народу не с пустыми руками. Моё имя – Могучеродный из детей Волка, а эта женщина – Лучезарная, моя сестра. Те воины, что стоят за мной – всё мои сородичи, те, кого я люблю, и кому я доверяю. Мы не злой народ, мы не разбойники, но нас загнали в такую нужду, что иногда нам приходится вершить дела, от которых друзей становится меньше, а врагов только прибывает. Возможно, что и тебе я враг. Если ты сомневаешься во мне и думаешь, что такой гость, как я, принесёт вам только беды, то мы отдадим наше оружие, и тогда ты сможешь безбоязненно поступить с нами по своей воле. Вот, я первым отдаю свой меч!

С этими словами воин бросил на землю цветущую ветвь, что держал в руках, вынул из ножен меч и, взяв его за лезвие, протянул рукоять Железноликому.

Старейшина добродушно улыбнулся ему и молвил:

– Хороший клинок! И говорю это я, знающий искусство ковки мечей. Мне он не нужен, ты же видишь, что у меня на поясе висит меч. Оставьте себе своё оружие, каждый из вас. Вы пришли не к малочисленному и не к хилому народу. Вам ещё понадобится всё ваше боевое снаряжение, если случится, что вина ваша против нас будет велика, и нам предстоит сразиться. Но об этом не стоит говорить прежде народного собрания, что состоится через три дня. Давайте же отложим это дело до того времени. Мне кажется, у нас есть и иные дела, что следует обсудить. Могучеродный, сядь же рядом со мной, и ты тоже, Лучезарная, прекраснейшая из женщин.

Молвив так, Старейшина взглянул девушке в лицо и, покраснев, спросил:

– Похоже, у тебя найдётся приветственное слово для моего сына, Божественноликого, если только, конечно, ты не видишь его впервые.

Божественнолиий вышел вперёд, взял Могучеродного за руку и поцеловал его. Затем он встал пред Лучезарной, взял её руку, и мир наполнился волшебством, когда он поцеловал её в обе щеки. Девушка же ничуть не изменилась в лице, только взгляд, с которым она смотрела на возлюбленного, смягчился, стал ласковым и засветился счастьем, наполнявшим её душу.

Божественноликий вымолвил:

– Добро пожаловать к нам в гости, те, кто прежде так хорошо принимали в гостях меня. Отныне занимается заря ваших благодеяний людям Дола, а потому и мы сделаем для вас всё, что сможем.

Могучеродный и Лучезарная сели рядом с вождями, по обе стороны от Старейшины, а Божественноликий, переходя от одного воина к другому, по очереди приветствовал их. Среди них оказались Лесной Отец, три его сына и Лучница. Все были чрезвычайно рады его видеть, а Лучница сказала:

– Теперь сердце моё радуется, когда я вижу тебя здоровым и цветущим и вспоминаю тот день, когда этой зимой встретила тебя на снегу и развернула прочь от гибельной тропы, что обложили смуглолицые, о которых ты в то время ещё ничего не знал. Да, тогда мне было радостно, но сейчас я радуюсь ещё больше. Послушай, друг, бесполезно пытаться увидеть собственный затылок: с тебя будет и того, что она здесь. Ты стал великим вождём, да и она не уступит тебе в величии. Сегодня здесь встретились вожди, и народ хочет видеть их подобным божествам, а потому не стоит обращаться с Лучезарной, словно с дочерью одного из ничтожных жителей земли, которой можно назначить на лугу свидание. Послушай же меня чуть-чуть! Послушай хотя бы вот что: мне кажется, будто теперь ты держишь голову выше, чем тогда, когда я видела тебя в последний раз, хотя это и было не так давно. Ты снова участвовал в сражении?

– Нет, – ответил Божественноликий. – Я не нанёс ни одного удара с тех пор, как убил двоих врагов в тот самый час, когда мы с тобой расстались. А ты, сестра, чем занималась ты?

– Серый гусь трижды поднимался на крыло с тех пор, неся с собой погибель злу.

Лесомудрый сказал:

– Сестра, расскажи ему о сражении, раз уж ты так разговорилась.

– Я уже устала от сражений! Было всего лишь так: двенадцать дней назад каждый воин из рода Волка – муж ли, женщина ли – должен был покинуть Долину Теней, а всех тех, кто был неспособен к битве, мы спрятали в пещерах в нижнем конце долины. Только Лучезарная не хотела переждать ночь и отправилась с нами, хотя и не имела при себе оружия. Нам пришлось так поступить, ведь мы узнали, что большой отряд смуглолицых подобрался к нашей долине слишком близко, а потому мы должны были напасть на них, чтобы они не узнали слишком многого и не разнесли эти вести. Могучеродный так опытно провёл нас, что мы напали под покровом ночи, когда враги совсем не ожидали нападения. Было это на окраине соснового леса. Всего лишь один наш воин был убит, тогда как из смуглолицых не спасся никто. Когда же битва окончилась, мы насчитали девяносто тех колец, что они носят на руках.

Божественноликий спросил:

– Был ли этот их поход результатом нашей с ними встречи тем утром?

– Нет, та встреча ничем не окончилась. Те, кого мы убили тогда, были просто разбойным отрядом. Те девяноста, чью кровь мы пролили у соснового леса, ничего не знали о Долине Теней. Они не разведывали путь к ней, а просто прочёсывали лес в поисках тех воинов, что вышли из Серебряной долины и не вернулись назад.

– А ты опытный воин, Лучница, – сказал, улыбнувшись, Божественноликий.

Лучница покраснела. Она спросила:

– Друг Златогривый, не думаешь ли ты, что в том, как я сражаюсь, есть что-то дурное? Вот Лучезарная отказывается брать в руки оружие, хотя я считаю, что она совсем не боится его вида.

Божественноликий ответил:

– Нет, не думаю, что тут есть что-то дурное, лишь только доброе. Я считаю, что ты очень хорошо изучила обычаи смуглолицых. Ты ведь видела их невольников?

Девушка нахмурилась. При этих словах с её лица ушла вся радость. Она сказала:

– Да, ты прав. Я видела их невольников и была в долине неволи. Как же иначе я смогла бы понять их? Но я вижу, что и ты подходил близко к врагам и нашёл их невольников. Это хорошо, ведь что бы мы ни рассказывали тебе об этом, похоже, ты ничему не хотел поверить, но сейчас тебе придётся это сделать, ибо ты сам видел этих бедняг. Но теперь я скажу тебе, Златогривый, что душа моя уже утомилась от этих свершений, я с нетерпением жду Дня Великой Битвы, когда, наконец, решится, кто будет жить, а кто нет. Хоть я смеюсь и шучу, но я устала от смены дней.

Юноша ласково взглянул на неё и сказал:

– Я военный вождь этого народа. Верь мне, ждать осталось недолго, а потому, сестра, будь сегодня весёлой, ибо это правильно. Отбрось заботы, ведь сейчас ты видишь многих новых друзей. Мне кажется, ты уже слишком долго стоишь перед городскими воротами, и пора бы тебе посмотреть и на сам город, да и на внутреннее убранство нашего дома.

И в самом деле к этому времени уже многие вышли с улиц за городскую стену, так что площадь перед воротами оказалась заполненной толпой, и Божественноликий со своего места почти не мог видеть отца, Могучеродного, Лучезарную и вождей.

Юноша взял Лесного Отца за руку, а следом за ними пошли Лесомудрый и Лучница. Божественноликий прокричал, чтобы ему дали пройти, так как он хочет поговорить со Старейшиной, и народ расступился, тогда юноша подвёл гостей к привратным седалищам старейшин. Юноша шёл через толпу с улыбкой. Глаза его сияли, он был счастлив. Все смотрели на него. Лучезарная, которую усадили между Железноликим и торговцем Запада, всё это время пристально всматривалась в толпу, но мало что видела. Слова не достигали её слуха, она их не слышала, ум её был занят мыслями о том, чему ещё не нашлось выражения. Когда же она неожиданно увидела возлюбленного, взгляд её стал ласков, она покраснела, как роза, и нежное желание пойти ему навстречу переполнило её. Когда юноша заметил это, его голос стал звонче и нежнее от сокровенной радости, наполнившей его:

– Старейшина, думаю, настала пора отвести гостей в дом наших отцов. На них боевые одежды, да и время сейчас не мирное, я же теперь – военный вождь Дола, а потому, думаю, именно я должен принять их. Более того, когда мы придём в наш дом, я прошу тебя – загляни в твою сокровищницу, чтобы отыскать там что-нибудь, что могло бы доставить радость нашим гостям.

Железноликий ответил:

– Ты верно говоришь, сын. Так как время уже перевалило за полдень, а эти люди только пришли с горных пустошей, то их должно ждать угощение, всё, что у нас есть. И конечно же, в нашем доме есть сундук, принадлежащий тебе и мне. И я не могу понять: зачем мы запасаем в нём сокровища, как не на этот случай, как не для того, чтобы иной раз мы могли бы одарить наших друзей тем, чем владеем сами, тем, что любим, тем, что нам дороже всего? Если же мы не одарим их, то вещи эти износятся и станут хуже. Потому я и говорю: не стоит держать прекрасные вещи, которые мы не используем, ими стоит одаривать друзей.

А теперь, вы, гости с горных пустошей, и вы, гости из городов Запада, ведь мы не собираемся устраивать тинг или же собрание Стражей Дола у городских ворот, а сидим здесь просто ради нашего удовольствия, так давайте же, если вам будет угодно, проведём несколько часов в наше удовольствие под кровлей дома.

С этими словами Железноликий поднялся, и народ расступился пред ним и его гостями. Могучеродный шёл по правую руку от Железноликого, а рядом находился торговец, поглядывавший на своего соседа с полуулыбкой, словно он что-то знал о нём. По другую же сторону от Железноликого шла Лучезарная, которую Железноликий держал за руку. За ними следовал Божественноликий, указывая путь остальным гостям, которые всё ещё несли в руках цветущие ветви.

Божественноликий столько уже поведал жителям Дола о своих будущих соратниках, что им казалось, будто они хорошо знают их. Гости были так прекрасны и мужественны на вид, особенно Могучеродный, что можно было подумать, будто они происходят из божественного рода. А как восхвалить красоту Лучезарной, никто и вовсе не знал, говорили лишь, что раньше и не предполагали, какими прекрасными могут быть боги. Жители Дола громкими криками приветствовали гостей, входящих в город через ворота, и не обращали внимания на торговые шатры – так силились все рассмотреть своих новых союзников.

Гости прошли от ворот к дому Лика, из-за давки двигаясь очень медленно. У входа в дом впереди толпы стояла Наречённая и женщины из числа беглянок, которых она чудесно нарядила. Наречённая хотела сделать им приятное, приведя посмотреть на новых гостей. Она ещё не знала, кем были эти гости, но слышала крики, означающие, что они уже близко. Наречённая стояла, слегка улыбаясь от удовольствия, словно детям, показывая бедным женщинам красивое зрелище. Но увидев двух гостей, шествовавших по обе руки от Старейшины, она сразу же узнала их, и когда Лучезарная, идущая слева, оказалась так близко от Наречённой, что та могла хорошо разглядеть, как гладка и бархатиста её кожа, девушка окаменела, и мир показался её чужим. Даже спустя несколько минут после того, как гости прошли, она всё ещё не понимала, кто она сама и что делает, и ей казалось, будто она видит лицо той прекрасной женщины, словно на картине.

Лучезарная же сразу отметила Наречённую, признав её за одну из прекраснейших дев города. Посреди бывших невольниц, понуренных, с робкими блуждающими взорами, девушка выделялась красотой и прямотой стана. Но Лучезарная увидела, что когда взгляды их встретились, лицо девушки изменилось: щёки её побелели, взгляд застыл, губы задрожали. Лучезарная сразу догадалась, кто эта девушка. Она, в отличие от своего брата, не видела её раньше. Лучезарная опустила глаза, чтобы на её лице нельзя было прочесть сочувствия, ведь это могло бы прибавить страдания той, что потеряла свою любовь и надежду на брак. Так Лучезарная и прошла мимо Наречённой.

Могучеродный, оказавшись на улице, сразу заметил в толпе Наречённую. По правде говоря, он искал её, и когда увидел, как изменилась она в лице, поразившись до глубины души облику Лучезарной, его собственное лицо запылало от стыда и гнева. Проходя к дому мимо девушки, Могучеродный оглянулся на неё, но она его не видела, не замечала, и никто не дивился тому, что воин так долго смотрит на Наречённую, сокровище города. Сам же Могучеродный ещё несколько минут почти не говорил с вождями, а если говорил, то отрывисто – ему не сразу удалось обуздать свою страсть и свой гнев.

Когда гости вошли в дом Лика, Старейшина обернулся к выходу и, стоя на пороге своего дома, обратился к толпе:

– Вы, жители Дола, и вы, наши соседи, знайте, это счастливый день. К нам пришли гости, люди божественного рода. Это те, о ком вам рассказывал мой сын Божественноликий. Они друзья наших друзей и враги наших врагов. Эти люди сейчас в моём доме, как это им и подобает. Когда же они выйдут из него, я жду, что вы позаботитесь о них так хорошо, как следует заботиться о тех, кто может помочь нам, и кому мы можем помочь.

С этими словами он вновь прошёл внутрь зала и попросил проводить гостей на возвышение. Перед ними поставили лучшее вино и все блюда, какие только нашлись в доме. Железноликий попросил приготовить такой пышный пир, какой только может состояться, когда вечер ещё не наступил. Его просьбу сразу же исполнили.

 

Глава XXXIII. Старейшина одаривает гостей из Долины Теней

В доме Лика Могучеродный сидел на возвышении по правую руку от Старейшины, а Лучезарная по левую. Железноликий тоже видел, как изменилось выражение лица Наречённой, и знал причину этого. Он был опечален, рассержен и пристыжен. Он не забывал, что гостья сидит на том самом месте, где обычно сидела Наречённая, не забывал и о том, как любил Наречённую, словно свою дочь, но в то же время он принуждал себя любезно и дружелюбно разговаривать с Могучеродным и Лучезарной, как и полагалось вождю рода и Старейшине Дола. Более того, Железноликого не поразили ни привлекательность и мудрость Лучезарной, ни мужественность Могучеродного, которому больше других приличествовало звание вождя.

Пока они так сидели, Божественноликий ходил от гостя к гостю и прислуживал каждому, а особенно Лесному Отцу, его сыновьями и Лучнице. Все его любили, все его хвалили и считали лучшим из собеседников на пиру. Лучезарная не могла сдержаться, она с любовью смотрела на юношу, и во взгляде её читалось одобрение – Божественноликий поступал, как и полагалось мудрому вождю.

Так прошло некоторое время. Наконец, все насытились и утолили жажду, и тогда Старейшина поднялся и произнёс:

– Гости, разве не порадовала бы вас наша ярмарка и прекрасные товары, что торговцы принесли нам из городов Запада?

Большинство одобрительно закричали, и Железноликий продолжил:

– Тогда пойдёмте, не буду лишать вас этого удовольствия. А вы, родичи, кто больше других полюбил наших гостей и кто наиболее мудр, идите с нашими друзьями и сделайте этот день счастливым и беззаботным для них. Но сначала, гости, обрадуйте меня – возьмите малость из наших сокровищ. Ведь у торговых шатров лучше стоять, если есть чем торговаться.

Все восхвалили его щедрость и поблагодарили за доброхотство. Железноликий поднялся и отправился в свою сокровищницу, попросив нескольких родичей пойти с ним, чтобы помочь принести дары. Но не успел он сделать и трёх шагов, как его остановил Божественноликий. Юноша сказал отцу:

– Родич, если у тебя где-нибудь есть выкованная твоими руками кольчуга получше тех, что обычно носят, и такой же меч, я бы желал, чтобы ты подарил их: меч – моему брату по оружию Лесомудрому (он сейчас среди наших гостей), а кольчугу – моей сестре Лучнице, которая стреляет так хорошо, как никто не сможет и на более близком расстоянии. Её стрела спасла меня, когда у моего черепа уже были занесены топоры смуглолицых.

Лучница покраснела и потупила взор, словно школьник, которого захвалили за учение и прилежание. Старейшина улыбнулся ей и произнёс:

– Благодарю тебя, сын, что подсказал мне желанный дар для наших друзей. Волю этой женщины-воина несложно исполнить. Возможно, мы найдём даже что-либо подобающее её красоте. Но всё же, если мы сейчас собираемся туда, где можно накупить много стрел и копий, думаю, чем ценнее сокровище, тем меньшую выгоду оно ей принесёт.

Все рассмеялись, а Старейшина вместе с теми, кто должен был помочь ему нести дары, спустился с возвышения. В зале продолжили пить и веселиться. Но вот уже дарители вернулись из сокровищницы, неся с собой много добра, сложенного на длинных досках. Началось одаривание: первым Старейшина подошёл к Могучеродному: он дал ему шесть золотых кубков чудесной работы мастеров Дола, последние два из них Железноликий изготовил сам. Лучезарной он поднёс золотой пояс, смастерённый с большим мастерством. На поясе были изображены божества, прародители, воины, звери лесных да птицы небесные. Старейшина подпоясал девушку по чреслам и тихо, так что лишь немногие могли слышать, произнёс:

– Лучезарная, ты прекрасна. Было время, когда ты была для нас отравленным лезвием меча или факелом полночного убийцы, но нынче я не знаю, как всё сложится, не знаю, покинет ли меня печаль, причиной которой была ты. Теперь, когда я увидел тебя, я почти не виню моего сына, ибо, взирая на тебя, не могу поверить, что в тебе есть хоть капля зла. Впрочем, как бы то ни было, прими этот дар в награду за твою затмевающую всё красоту.

Девушка посмотрела на Старейшину добрым взором и кротко промолвила:

– Я и в самом деле невольно причинила тебе боль. Мне жаль, что я нанесла рану такому славному мужу. Отныне, возможно, мы будем больше говорить об этом, но пока я скажу лишь, что если сперва мне нужно было только завоевать благорасположение твоего сына, чтобы наш народ смог возродиться и процветать как когда-то, то теперь он держит своей рукой моё сердце и может делать с ним всё, что захочет. А потому я прошу тебя не стесняй свою любовь к нему или ко мне.

Старейшина с удивлением взглянул на девушку и произнёс:

– Ты из тех, кто внезапно делает стариков молодыми, а мальчика превращает в мужчину. Твой голос нежен, как голос певчих птиц, что поют на заре в начале лета, нежен для того, кто был смертельно болен, но избежал смерти и теперь выздоравливает. Я боюсь тебя.

Сказав так, Старейшина поцеловал девушке руку и повернулся к остальным. Он подарил Лучнице кольчугу его собственной работы – верную защиту чудной красоты, ворот которой был отделан золотом и драгоценными камнями.

Старейшина сказал девушке:

– Прекрасная воительница, ты прямодушна и мила. Теперь ты наша союзница, одна из лучших союзниц, и мой дар тебе ничтожен, но он хорошо защитит твоё тело от оружия врага, так что не огорчай нас отказом.

Лучница возрадовалась и потом беспрестанно вертела в руках удивительный дар.

Затем Железноликий подарил Лесомудрому один из лучших мечей, клинок которого был весь иссечён тёмными полосами, словно поток пенящейся реки. Чудесной работы эфес его был из стали и золота, а изготовил этот меч кузнец и великий воин, живший в этом доме пращуров Железноликого.

Лесному Отцу Старейшина преподнёс ладный, частично позолоченный шлем. Его сыновей и других воинов одарили прекрасными вещами: оружием, драгоценными камнями, поясами, кубками и прочим. Сердца гостей наполнились радостью, и все восхвалили щедрость хозяина.

После некоторые из лучших и самых красивых членов рода Лика, а с ними и Божественноликий, вывели гостей на улицу, к торговым шатрам. Там Божественноликий вновь увидел Наречённую. Она стояла у шатра торговца и обсуждала с ним цену тонкой шёлковой ткани для платья одной из гостивших у неё беглянок. Девушка торговалась, улыбаясь, как было у неё заведено – она всегда дружелюбно разговаривала с мужчинами, но юноша отметил, что в то же время Наречённая была чересчур бледна, и он пожалел её, ведь по-дружески он её любил, но всего, что произошло, не стыдился, когда вспоминал Лучезарную и её любовь к нему. Кроме того, Божественноликий считал, что Наречённую печаль только красит.

 

Глава XXXIV. Вожди держат совет в доме Лика

Божественноликий повернул назад, к дому, и увидел, что Железноликий сидит на возвышении, и с ним Могучеродный, Камнеликий и старейшина Стражей Дола, да ещё Лучезарная. Юноша спокойно подошёл к столу и сел рядом с Камнеликим как раз напротив Могучеродного и своего отца, рядом с которым сидела Лучезарная. Могучеродный посмотрел на него рассудительно, как смотрят люди, обладающие властью, которым можно доверять. Впрочем, взгляд его был в то же время слегка мрачный.

Старейшина произнёс:

– Сын мой, я не просил тебя вернуться сюда, так как знал: ты именно так и поступишь, понимая, что нам многое ещё предстоит обговорить. Что бы ни сделали твои друзья или ты сам вместе с ними такого, что огорчило бы нас, разговоры об этом сейчас следует отложить, ибо насущный вопрос – спасение Дола и его жителей. Что ты об этом скажешь? Ведь, хоть ты и молод, ты наш военный вождь, и нет сомнений в том, что когда соберётся народное собрание, народ утвердит тебя в этой службе.

Божественноликий не спешил отвечать. Минуту-две он сидел, размышляя. Казалось, ясный весенний день сгустился в тень или превратился в отблески огня вечерними сумерками. Радостные крики снаружи стали казаться хриплыми стенаниями и страшным визгом. Юноша твёрдо и отчётливо произнёс:

– Нет иного решения в нашем деле – этих смуглолицых мы должны перебить всех до единого, даже если нас будет меньше, чем их.

Могучеродный улыбнулся и кивнул, но больше никто не шевельнулся. Кто-то смотрел в зал, кто-то на шпалеры.

Могучеродный сказал:

– Мне кажется, что, когда я метнул в тебя осенью копьё, ты был ещё мальчишкой, Божественноликий, сейчас же ты вырос. А теперь скажи мне, что, по-твоему, мы должны сделать, чтобы перебить их всех до единого?

Божественноликий ответил:

– Всем ясно, что мы должны напасть на их дом – Розовую и Серебряную долины.

Могучеродный снова кивнул, а Железноликий спросил:

– Должны напасть? Разве нам не следует охранять Дол и посылать в леса побольше отрядов, чтобы нападать на смуглолицых при встрече? Ведь именно так наши гости перебили уже многих, как сейчас мне рассказывал этот доблестный воин. Разве вы сами в прошлый раз перебили не достаточно, чтобы они научились нас бояться, сидели дома и перестали тревожить Дол?

Божественноликий ответил:

– Отец, мне кажется, ты так не думаешь и говоришь только для того, чтобы испытать меня. Должно быть, вы обсуждали меня сейчас, пока я был на улице. Даже если мы запугаем наших врагов настолько, что они будут просто сидеть по домам и мучить там в своё удовольствие рабов, то как же мы поможем этим нашим друзьям из рода Волка вернуть себе отнятое? Я скажу тебе: я обещал вот ему и вот ей, что найду им в помощь хотя бы одного человека. Более того, я заходил в каждый дом Дола, к пастухам и к жителям Леса, и нигде не было ни одного, кто отказался бы встать со мной в этой распре. И ещё: все они уже слышали о том, как не так далеко от их собственных домов людей обращали в рабство. Даже видели рабов! Все помнят старую пословицу: горе, живущее в доме твоего друга, это горе, поселившееся в твоём саду. Я уверен, отец, если ты или я откажем им в помощи, они сами отправятся освобождать невольников смуглолицых, оставив нас в Доле.

– Это истинная правда! – откликнулся Страж Дола. – Ещё никто никогда не выступал на войну более радостно, чем все мы пойдём сейчас.

Божественноликий продолжил:

– В одном вы можете быть уверены: наши враги не доставят нам такого удовольствия, чтобы мы вырезали их разрозненными отрядами, и не останутся дома бездействовать. Они и не могут: от беглых невольников мы слышали, что враг ожидает скорого прихода новых племён, которые будут поедать их пищу и нагружать работой их слуг, а потому смуглолицым понадобятся новые жилища и новые рабы. Поражения, которые мы нанесли их отрядам, и убитые воины показывают им, что мы настороже, а потому они не будут откладывать поход надолго, а нападут на нас всей своей силой – может, сегодня, может, завтра.

Могучеродный произнёс:

– Всё, что ты сказал – правда, брат из Дола. Коротко говоря, скажу тебе, что вчера мы разговаривали с беглецом из Серебряной долины (будет слишком долго рассказывать, как мы натолкнулись на неё, а это была женщина). Она рассказала нам, что в этом самом месяце в их долину пришло новое племя – шесть больших сотен, а недели через две должно прийти ещё раза в два больше, и прежде ещё чем убудет луна, то есть не позже, чем через двадцать четыре дня, смуглолицые отправятся напрямую в Дол, ибо дорогу туда они уже знают. Поэтому я и говорю, что Божественноликий прав во всём. Скажи мне, брат, ты уже думал о том, как мы нападём на них?

– Сколько воинов ты поведёшь в бой? – поинтересовался Божественноликий.

Могучеродный, покраснев, ответил:

– Мало. Мало, может, сотни две общим счётом.

– Ясно, но вы окажете нам особенную помощь.

– На это я и надеюсь, – кивнул Могучеродный.

Божественноликий сказал:

– Хорошо. Мы провели сбор войск Дола, и оказалось, что нас вместе с вами будет шестнадцать больших сотен. Врагов же, которые сейчас должны быть в Серебряной долине вместе с новоприбывшими, должно быть около трёх тысяч, а в Розовой долине – менее тысячи.

– Ещё меньше, – заметил Могучеродный, – некоторые из них уже умерли. Вчера мы сосчитали серебряные кольца, которые смуглолицые носят на руках, – их оказалось триста восемьдесят шесть. Кроме того, их и никогда не было столько, сколько ты думаешь.

– Хорошо, по крайней мере, они не сильно будут превосходить нас числом. Вряд ли мы сможем оставить Дол без охраны после того, как войско покинет его, потому, думаю, для нападения на Серебряную долину нам понадобится тысяча человек.

– Почему ты так считаешь? – спросил Камнеликий.

Божественноликий ответил ему:

– Подожди немного, названый отец мой! Хотя между нами и много разногласий, не утаю, что мне известно о знании сынами Волка тайных троп, ведущих в Серебряную долину. Они смогут провести нас в самое её сердце – вот та особенная помощь, которую они окажут нам. Поэтому-то мы в числе тысячи воинов, внезапно напав на врага, учиним великое побоище, а если наша победа и в самом деле станет великой, то рабы смуглолицых будут бояться нас, а не их. К тому же, они ненавидят своих хозяев, а не нас, так что можно ожидать, что они вырвут корень этого сорняка после того, как мы ниспровергнем его. Так или иначе, мы вполне можем надеяться, что очистим Серебряную долину от врага с одного удара, имея лишь эту тысячу воинов.

Останется лишь Розовая долина, с которой будет легче справиться, ведь смуглолицых там меньше, а невольников много. Я бы напал на Розовую долину свободными людьми в то же время, как мы нападём на Серебряную долину. Стало быть, я советую тем, кто не годится для похода, собраться в городе числом десять десятков воинов, чтобы усилить гарнизон. Охранять городские стены вполне под силу старикам, юношам и крепким женщинам. Они защитят себя, пока не придёт помощь, если будет плохо, или смогут бежать в горы, или, если уж совсем худо будет, то хотя бы доблестно умереть. Другие же пять сотен пусть пойдут в горы к Розовой долине и нападут на живущих в ней смуглолицых примерно в то же время, когда мы вторгнемся в Серебряную долину. Только им нельзя нападать раньше. Так или иначе, а мы одолеем смуглолицых, ведь споткнуться ещё не означает упасть. Можно надеяться, наш замысел приведёт нас к победе.

Вождь умолк. Лучезарная смотрела на него светящимся взглядом, губы её разомкнулись, она горячо желала услышать ответ Могучеродного, но брат её молчал и лишь барабанил пальцами по столу. Остальные тоже молчали. Наконец, Могучеродный произнёс:

– Военный вождь Дола, всё, что ты сказал, пришлось мне по душе. Так всё и должно совершить, разве что не следует разделять наше войско и посылать часть на Розовую долину. Я говорю, не следует. Давайте вложим всю нашу силу в один удар по Серебряной долине, и тогда, если мы проиграем в битве, то потеряем всё, но так будет при нашем поражении в любом случае, каким бы оно ни было. Если же мы завоюем Серебряную долину, то Розовая будет открыта для нас.

– Брат мой, – отвечал ему Божественноликий, – ты опытный воин, я же лишь юноша, но разве ты не видишь, что как бы мы ни старались, мы не сможем убить всех смуглолицых Серебряной долины за один раз. Те, что побегут от нас, обратятся за помощью к жителям Розовой долины. Они расскажут им, что случилось, и что тогда помешает им напасть на Дол? Расстояние там небольшое. А прежде того, они, наверняка, перебьют несчастливцев, оказавшихся у них в руках.

Могучеродный ответил:

– Я говорю лишь, что в твоём плане есть риск, но ведь на войне мы всегда рискуем, а если наш удар по Серебряной долине будет слаб, то мы рискуем всем, что у нас есть. Мы останемся в меньшинстве, и если у врага будет достаточно времени, чтобы понять это, мы проиграем.

Камнеликий произнёс:

– Мне думается, военный вождь, нет ничего страшного в том, чтобы на какое-то время оставить Розовую долину в покое. Мы же сможем преследовать беглецов по пятам, если они отправятся в Розовую долину, тогда мы окажемся там сразу же за ними, ещё прежде, чем они смогут собрать новое войско. Кроме того, после победы в Серебряной долине мы всегда сможем вернуться в Дол через Долину Теней. Думаю, Могучеродный согласится со мной.

– И я соглашусь с тобой, – поддержал его Старейшина. – Кроме того, мы можем оставить больше воинов для охраны Дола. Так что, сын, тот риск, о котором ты говоришь, становится тем меньше, чем больше мы о нём толкуем.

Затем слово взял Страж Дола. Он сказал:

– Ты мудр, Старейшина, но риск всё же есть. Если враг войдёт-таки в Дол, пусть даже воины, которых мы оставим здесь, и защитят город, сохранив свои жизни, они не смогут помешать врагу разграбить наши поля, и вернувшееся с победой войско найдёт дома разруху. Много утомительных дней придётся потратить на то, чтобы охотиться на врагов, скрывшихся в диколесье.

– Верно, – согласилась Лучезарная, – это так. Божественноликий мудр, раз думает об этом, равно как и о других вещах. Но есть ещё одно, о чём должно помнить: в Серебряной долине всё может пойти совсем не гладко. А потому нам следует иметь силу, что поддержит нас, если первый удар обернётся неудачей. Мой совет таков: не будем посылать войско в Розовую долину и не будем оставлять гарнизон в городе, чтобы с нами был каждый клинок, какой только возможно иметь.

Железноликий улыбнулся:

– Ты мудра, девушка. Я удивляюсь, как на встрече кровавых клинков могут рождаться мысли о битве в голове такой красавицы, как ты. Но послушай, не узнают ли смуглолицые о том, что мы оставили Дол без защитников, и не пропустят ли наше войско, чтобы напасть на нашу долину и разграбить её?

Наступила тишина. Божественноликий смотрел в стол, но вот он поднял глаза и произнёс:

– Могучеродный был прав, когда говорил, что следует рискнуть всем. Давайте оставим смуглолицых Розовой долины в покое до тех пор, пока не одолеем жителей Серебряной долины. Более того, отец, не полагай, что наши враги могут мыслить так же, как мы: продумывать заранее грядущие свершения и, распутывая нити судьбы, осторожно взвешивать все шансы. Скорее, они как скворцы осенью или дикие гуси зимой: некая мысль пронзает их воображение, и смуглолицые уже бросаются в путь, а потому если они решили напасть на нас через месяц, то до истечения этого срока и не шелохнутся, и у нас будет довольно времени сделать то, что должно. В этом я согласен со всеми вами. Дальше: думаю, хорошо бы не разглашать наше решение. На народном собрании мы не раскроем день нашего нападения на Серебряную долину и путь, по которому мы надеемся туда попасть, чтобы враг не получил весточку и не был бы начеку. Впрочем, по совести говоря, я считаю, что если смуглолицых предупредят о том, что мы собираемся напасть на Розовую долину, то её защитники присоединятся к жителям Серебряной долины, и тогда все наши враги окажутся в одной сети. Хотя я и сомневаюсь, что так будет, но мне не очень-то хочется охотиться за ними по всему лесу, убивая одного тут, двух-трёх там, и тратить дни за днями, блуждая по чаще с оружием в руках. Так мы ещё долго не сможем забыть о ненависти и успокоиться.

Железноликий, потянувшись через стол, взял своего сына за руку и молвил:

– Спасибо, сын, за твои слова! Ты говорил от самого сердца. Как хорошо, что у меня есть такой военный вождь!

В глазах Лучезарной вспыхнула любовь к Божественноликому, девушка с гордостью смотрела на него. Сам же Божественноликий произнёс:

– Мы говорим уже долго, и взять слово мог каждый. Теперь настал черёд Могучеродного назначить вождей отрядов, что соберутся для нападения. Местом же их сбора будет Долина Теней. Что скажешь, вождь сынов Волка?

Могучеродный ответил:

– Я мало что смогу сказать. Подробно разбирать этот вопрос – дело военного вождя. Я считаю, как и все, что откладывать не стоит, но лучше отправиться в Долину Теней не всем сразу, а по отрядам и как можно скорее после народного собрания. Воины пойдут по самой верной и короткой дороге, что мы укажем. Когда же все соберутся, не нужно будет тратить лишних слов, ибо всё уже готово, чтобы выступить в путь по хорошо известным нам тропам, и не позже, чем через два дня мы окажемся у входа в Серебряную долину близ серебряных пещер. Почти все дома наших врагов стоят именно там.

Могучеродный сжал зубы. Краска залила его лицо, потом отхлынула. Он раз за разом представлял себе грядущее сражение, и всегда, как только он заговаривал об этом великом дне, надежда и торжество приводили его душу в смятение. Теперь же, когда этот день был уже так близко, Могучеродный не мог сдерживать свою радость.

Он продолжил:

– Словом, военный вождь, это тебе решать, как выступит твой народ. Но вот что я скажу тебе: им не потребуется брать с собой ничего, кроме оружия и еды на тридцать часов пути, так как в Долине Теней всё уже готово для них, хотя долина и не богата. Так вот, ты можешь сказать нам, что будешь делать?

Божественноликий нахмурился, лицо его потемнело, но затем оно прояснилось, юноша сунул руку в свою небольшую сумку и, вытащив из неё исписанный лист пергамента, сказал:

– Это порядок, что пришёл мне в голову. Ещё прежде начала народного собрания я и Стражи поговорим с вождями сотен, которые почти все уже здесь, на ярмарке. Мы назначим день и час, когда каждая сотня возьмёт оружие и отправится в Долину Теней, а также место, где они встретят ваших людей, что переведут их через горные пустоши. Вожди сотен сразу же передадут приказ начальникам двадцаток, а те – начальникам десяток. Если же, а вряд ли возможно обратное, народное собрание утвердит нападение и союз с тобой и сынами Волка, то вожди десяток соберут своих воинов в назначенном месте, а оттуда поведут их в Долину Теней. В руках у меня список, составленный во время военного смотра. Я сверяюсь с ним, чтобы ничего не упустить. Если вы спросите меня, в каком порядке войскам будет лучше следовать, то я посоветую сделать так: две сотни выйдут в самый день народного собрания – это будут воины Верхнего Дола. На следующее утро выйдут ещё две сотни воинов Дола, а вечером того же дня в путь отправятся пастухи – три сотни или больше, для них это будет не сложно. День спустя выйдет ещё два отряда – воины Нижнего Дола. Один отряд выйдет утром, другой вечером. Наконец, на заре третьего дня после народного собрания в путь отправятся жители Леса. Ещё сотня воинов останется на страже города, как мы и решили. Что же до места встречи с проводниками, то пусть это будут бугры у начала горного прохода, там, где с востока река Бурная вливается в Дол. Что вы скажете?

Все, и прежде всех Могучеродный, согласились с тем, что совет этот хорош: именно так и следует действовать.

Тогда Божественноликий повернулся к Стражу Дола и сказал:

– Хорошо бы, брат, как можно быстрее увидеть других Стражей, чтобы дать им знать об этом порядке и об их обязанностях.

Сказав так, военный вождь поднялся и, забрав с собой старшего из Стражей Дола, отправился отдавать распоряжения. Да и остальные не задержались в зале надолго – они пошли в город наведаться к торговцам и посмотреть на их товары. Старейшина купил там железо, сталь и всё прочее, что было нужно для его ремесла. Могучеродный выторговал себе кинжал изумительной работы и шёлковую с золотой нитью ткань для Лучезарной, заплатив за эти товары серебряными кольцами необычного вида диковинной работы.

У торговых шатров образовался большой круг людей, посередине его стоял сказитель со скрипкой и смычком в руке, а с ним четыре девушки в чудных одеждах. На одной из них было платье из ткани, сотканной так искусно, что в смешении зелёных и иных цветных нитей виделся кусочек поля, усеянного примулами, первоцветом, колокольчиками, ветреницами, будто это была вовсе и не одежда, сшитая из полотна. В руке у девушки был обнажённый меч с позолоченной рукоятью и сверкавшим клинком. Платье второй девушки покрывали вышитые розы и листья, вышиты они были очень плотно друг к другу, иначе женщина казалась бы нагой. Третья была одета так, словно её талию опоясывало пшеничное поле, а выше талии её обвивали листья и виноградная лоза с гроздями. На четвёртой было алое платье. Кусочки белой шерсти на нём символизировали снег, а вышивка в остальных местах полотна – угли Священного Очага. Голову украшал венок из омелы. Эти четыре девушки, как всем было понятно, изображали четыре времени года – Весну, Лето, Осень и Зиму. Девушки стояли вокруг позолоченного источника искусной работы, наполненного лучшим вином Дола. По краям источника висели золочёные чаши и кубки.

Сказитель приласкал смычком скрипку, и зазвучала нежная музыка, от которой сердца всех, слышавших её, пустились в пляс. И песня полилась из уст сказителя, он пел, а девушки отвечали ему.

Дева-Зима запела:

Дева-Осень запела:

Дева-Лето запела:

Дева-Весна запела:

Тут толпа расступилась, и в круг лёгким шагом вступил молодой человек в прекрасных доспехах и позолоченном шлеме на голове. Он взял из руки Девы-Весны меч и взмахнул им в воздухе так, что в клинке отразилось клонящееся к западу солнце. Тогда каждая из четырёх дев подошла к юноше и поцеловала его в губы, а сказитель провёл смычком по струнам, и все четыре девы запели хором, стоя вокруг юного воина:

Девушки подошли к источнику с вином, зачерпнули из него чашами лучшего вина Дола и пошли по кругу, давая испить его всем желающим, как торговцам, так и иным людям. Молодой воин стоял посередине, высоко подняв меч и щит, символизируя, что это место священно. Сказитель всё ещё водил смычком по струнам, извлекая из них весёлую и нежную мелодию.

Чудно было смотреть на то, как крепкие жители Дола затаскивают в круг слегка упиравшихся гостей с Равнины, чтобы те тоже могли отпить из чаши. И часто кто-нибудь, принимая чашу, целовал руку девушки. Девушки же изящно играли священную пьесу. Они не краснели и не смеялись, двигались торжественно, и на их нежных лицах читалась радость. Можно было подумать, что они и правда Девы, которых божество Земли послало из Палат Вечности, чтобы подбодрить сердца людей.

Так просто и радостно, по подобию пращуров, развлекались жители города, веря в свою доблесть и надеясь на счастье в будущем.

Так проходил вечер. Когда же наступила ночь, люди в каждом бражном зале города ещё пировали. Гости из Долины Теней беспечально бражничали в доме Лика. С ними были глава торговцев с двумя товарищами. Остальных же торговцев затащили в свои дома другие горожане, и там гостей ожидали горячий приём и внимательные слушатели. Один из торговцев, что пировал в доме Лика, знал Могучеродного. Он приветствовал его, назвав тем именем, под которым Могучеродного знали в городах – Регул. На самом деле, с ним был знаком и глава торговцев, и даже слишком хорошо знаком, ведь как-то Могучеродный взял его в плен, чтобы получить выкуп. Торговец всё ещё побаивался его, так как сыграл над ним что-то вроде злой шутки. Второй же торговец был весёлым и открытым человеком и не из робкого десятка. Могучеродный охотно вспоминал с ним прошедшие времена, поля сражений и другие приключения, выпавшие на их долю, как хорошие, так и не очень.

Божественноликий же ходил по залу с серьёзным видом. Говорил он не больше, чем следовало, чтобы не показаться тем человеком, что портит пир. Видения войны и смерти всё ещё не оставляли его, и сердце его предчувствовало печаль после битвы. Он не заговорил с Лучезарной до тех пор, пока все не начали расходиться. Только тогда он подошёл к ней, пользуясь суматохой, и проговорил:

– Времени мало, и если ты так же сильно хочешь поговорить со мной, как и я, то подходис восходом солнца к городскому мосту. Я буду ждать тебя там. Мы останемся наедине.

Лицо девушки, немного грустное этим вечером (ведь она весь вечер не отрывала взгляда от Божественноликого), прояснилось при этих словах. Она взяла его за руку (вокруг толпился народ) и ответила:

– Да, друг, я приду. Я охотно встречусь с тобой.

На этом они и расстались на ночь.

Все в городе легли спать. Впрочем, у ворот поставили стражу. Ликородный, на закате возвращаясь с лесного рейда, встретил на Портовой Дороге Красную Куртку из рода Безводных, который с восемью десятками воинов должен был сменить его. Всё было не так, как обычно, ведь чаще всего они не выставляли стражу даже на время ярмарки.

 

Глава XXXV. Божественноликий разговаривает с Лучезарной

Божественноликий пришёл к мосту ещё до восхода солнца. Обернувшись к опоре моста, юноша увидел, как Лучезарная идёт вниз по улице. Сердце его при виде девушки подскочило к горлу, и он поспешил к ней навстречу. Юноша взял её за руку, и ни слова не слетело с их уст, прежде чем влюблённые не обнялись и не поцеловались. Вокруг них не было ни души. Они перешли мост и оказались на лугу, через который шла дорога на восток.

Там росла густая трава и множество цветов: первоцветы, примула, шахматный рябчик, дикий тюльпан. Дикая слива уже почти отцвела, но боярышник был усыпан бутонами, уже белевшими кое-где. Утро было ясным, тёплым и безоблачным, но ночью стоял туман, и над лугами Дола, в самых влажных местах, ещё висела дымка. Трава и цветы отяжелели от росы, и Лучезарная, когда шла по лугу, сняла обувь чтобы не промочить её. Поверх котты на девушке было накинут тёмный плащ. Своё сверкающее платье она оставила в доме.

Влюблённые шли рука об руку, наслаждаясь тем, что были вместе. Взошло солнце, и длинные золотые лучи, проникая сквозь вершины высоких деревьев, падали на траву, по которой ступали влюблённые. С севера подул лёгкий ветерок. Божественноликий остановился на мгновение и, повернувшись к Солнечному Лику, произнёс слова молитвы в его честь. Лучезарная, отпустив руку вождя, украдкой взъерошила ему волосы.

Влюблённые продолжили свой путь. Ноги Божественноликого привели его помимо его воли в каштановую рощу у старой плотины, где недавно юноша встретил Наречённую. Тут он понял, куда идёт и, резко остановившись, покраснел. Лучезарная заметила это, но промолчала. Юноша заговорил первым:

– Вот красивое место, где мы можем сесть и поговорить, пока ещё не началась дневная работа.

Божественноликий свернул в сторону, и вскоре они вышли к зарослям боярышника, из которых поднимался огромный дуб. Только самые нижние из его ветвей начинали уже покрываться листьями. Рядом с дубом, но достаточно далеко, чтобы могли разрастись ветви, стояла дикая черёмуха, сплошь усеянная белыми, нежно пахнущими цветами. Здесь влюблённые и сели на ствол поваленного в прошлом году дерева; девушка сняла свой плащ, приложила обе руки к щекам юноши и долго, с наслаждением целовала его. Какое-то время счастливые влюблённые не произносили ни слова. Когда же они вновь обрели дар речи, первой заговорила девушка. Она произнесла:

– Милый мой Златогривый! Как же это удивительно, что мы с тобой так сильно изменились с того дня прошлой осени, когда я впервые увидела тебя! Иногда я думаю, что, когда ты тогда остался один, разве не смеялся ты, не потешался тайно надо мной, раз уж я не воспользовалась своей властью сделать так, чтобы ты теперь боялся меня, словно юнец. Разве не вспоминаешь ты нашу встречу и не смеёшься над ней? Ведь теперь ты стал великим вождём и опытным воином, а я осталась той, что была всегда – молодой девой из рода Сынов Волка. Разве что теперь я не страдаю безответной любви к тебе.

На губах девушки играла радостная улыбка, лучиками разбегаясь по сияющему лицу. Юноша смотрел на нею и думал, что её сердце переполняется счастьем, он даже удивлялся тому, что она так радуется встрече с ним. Он сказал:

– Да, я часто вспоминаю то утро в лесном доме и нас двоих там, словно на картине. Я и в самом деле смеюсь, но от блаженства, я никогда не потешался над той нашей встречей. Разве ты не казалась мне тогда божеством? Разве сейчас, вспоминая то время, я не на вершине блаженства? Ты же – ты была мудра тогда, да и сейчас твоя мудрость не оставила тебя. Ты кажешься мне божеством, и если мы изменились с тех пор, то, может быть, скорее ты подняла меня на свою высоту, чем спустилась ко мне?

Но тут юноша нахмурился.

– Только не говори мне, что вся твоя любовь к твоему народу и крепкая надежда на возвращение ему его величия, была лишь притворством. К чему тогда тебе любить меня сильнее именно сейчас, когда я стал вождём, а значит, могу приблизить осуществление твоей надежды и избавить тебя от твоей печали? Разве когда мы стояли у входа в бражный зал Долины Теней под изображением Волка, я не замечал слёзы в твоих глазах каждый раз, когда ты глядела на него? Я держал тебя за руку и чувствовал, как она дрожала, как ты вцепилась в меня. Ты вся переменилась в тот момент. Неужели это мне лишь показалось? Неужели всё это лишь обман?

– О, юноша, разве ты не сказал сейчас, что мы стояли там рядом, рука в руке, и во мне росла любовь к тебе? Разве ты не знаешь, что это также большая помощь нашему народу, раз увеличивает желание жить и чтить памятью умерших? Неужели кто-то будет жить и желать, а мы отринем желание и жизнь? Или вот на что ответь мне: отчего вчера в бражном зале ты был таким прекрасным вождём? Отчего о тебе одном были все девичьи помыслы? Отчего ты был своенравен, как бывают некоторые из нас? Разве я, милая твоему сердцу, не стояла там, глядя на тебя и радуясь? Разве нежность любви не вдохнула в тебя жизнь? Неужели же твой опыт воина и дальновидность были не более, чем маской? Неужели тебе безразлична судьба народа Дола? Разве ты бросишь детей своих праотцов и поселишься вместе с чужим народом?

Юноша, улыбаясь, поцеловал её и промолвил:

– Разве я не сказал, что ты мудрее дочерей человеческих? Видишь, какой мудростью ты наделила меня!

Девушка возразила:

– Нет, нет, в моей любви к моему народу не было притворства! Как можешь ты думать так, если прародители и мой род создали то тело, что ты любишь, и в голосе, который тебе кажется нежным, звучат их песни?

– Милый друг, я и не думал так. Я думал лишь о том, кто же я сам такой, как я сам был создан таким, что смог сделать тебя такой счастливой, что ты на какое-то время забыла мечты тех дней, когда мы ещё не встретились.

– О, как же счастлива, как же я счастлива! Но я и не была несчастной. Несмотря на все беды, я не испытывала гнетущего горя – передо мной светилась надежда моего народа. Мои дни были прекрасны, но я и сейчас не знаю, каков предел человеческого счастья.

Несколько минут они молча обнимались, а потом девушка произнесла:

– Друг мой Златогривый, я смеюсь над тем, какой я была не из-за моей прежней глупости – теперь я вижу: всё, что могла сотворить моя хитрость, произошло бы и без неё. Кроме того, ты, считая себя бесхитростным, совершил то, что я хотела, и то, чего хотел ты сам. А вместе с любовью ты приобрёл мудрость.

С этими словами она обняла его и затем продолжила:

– О, друг, вот что мне кажется смешным в себе: раньше ты считал меня божеством и боялся, теперь же ты кажешься мне божеством, и я боюсь тебя. Хотя я так сильно желала быть с тобой с самого того дня в Долине Теней, и хотя медленное течение дней утомило меня, всё же теперь я с тобой и благословляю ту муку ожидания. Ведь именно она заставила меня отбросить страх пред тобой и стать ласковой, и я познала сладость любви к тебе.

Он обнял её, и обоих охватила нежная радость, но они не стыдились своей безмерной любви. Их окружала весенняя долина, и они чувствовали себя самыми счастливыми из живущих.

Спустя некоторое время они встали и пошли через луг домой. Было ещё рано, роса осталась лежать на траве, но её уже освещало солнце. Оно просвечивало сквозь колокольчики шахматного рябчика, напоминавшие теперь капли крови.

– Послушай, – сказала Лучезарная (они возвращались той же дорогой, по которой пришли сюда). – Как ты думаешь, мог бы здесь уединиться кто-нибудь, кроме нас, кто так же захотел наговориться накануне сражения? Это ведь естественно, пусть мы и забываем народные беды, на время предаваясь своей радости.

Улыбка сошла с её лица, и она продолжила:

– О друг, я буду честной. Я умру за свой род и его счастливое будущее, не дрогнув, но если мне суждено умереть, я хотела бы умереть на твоих руках!

Юноша ласково посмотрел на неё, потом обнял, поцеловал и произнёс:

– Что мешает нам встать в Кольцо Судьбы и принести свидетельство перед лицом родичей? Я признаюсь теперь: что бы мой род ни попросил меня сделать, я сделаю, не жалея. Я невинен перед ними. То, что я сказал тебе, когда мы выходили из Долины Теней – правда. Я мирный, не воинственный человек. Я с нетерпением жду окончания войны, ведь тогда я либо умру, либо начну новую жизнь вместе со счастливым народом. Наверное, так думают многие наши воины.

Лучезарная воскликнула:

– Ты не можешь умереть, не можешь!

– Кто знает. Вчера я думал о том, сколько смертей принесёт нам грядущая битва, и понял, что она будет страшной. Дневной свет померк, я похолодел, словно меня окружили мертвецы. Но ответь, ты говоришь, что я не могу умереть только потому, что я дорог тебе? Или ты предвидишь грядущее?

Девушка остановилась и некоторое время молча смотрела на луга, простиравшиеся перед в сторону Лесной Деревни. Влюблённые стояли на берегу мелкого ручья, что тёк к Реке Бурной. Берег этот был усыпан мелким песком, как морские берега. Ручей служил для орошения луга. Песок сейчас был влажным, потому что шлюзы, сдерживавшие воду, закрывались на ночь, и лишь недавно были открыты.

Спустя некоторое время Лучезарная повернулась к Божественноликому (он заметил, что она немного побледнела) и сказала:

– Нет, я пыталась увидеть, но ничего не увидела, кроме той картины, смешанной из надежды и страха, которую сама себе вообразила. Часто с провидицами случалось так, что любовь к мужчине затуманивала их взор. Тебе придётся довольствоваться предсказанием жизни или смерти. Но будем ли мы вместе в этой жизни или в этой смерти?

– Хорошо, – ответил он, – я вполне удовольствуюсь и этим. Давай же доверимся друг другу, так же, как я доверился тебе с первой нашей встречи.

– Хорошо, – кивнула Лучезарная, – хорошо. Какой же ты прекрасный, и как прекрасно это утро, и наш Дол этой весной! И всё останется прежним после битвы.

Её голос вновь смягчился, а на лице вспыхнула улыбка. Девушка указала пальцем вниз, на песок, и произнесла:

– Смотри-ка, здесь и в самом деле проходили другие влюблённые. Давай пожелаем им удачи.

Юноша засмеялся и, взглянув на песок, ответил:

– Это не более, чем твоё воображение. Первые следы действительно женские. Ни у кого из мужчин Дола нет такой маленькой ножки. Мы все высокие. Второй след действительно мужской. Но чтобы твоё предположение оказалось верным, следы должны быди показать, что мужчина и женщина шли бок о бок. Но это не так. Я не скажу, что эти двое перешли ручей в разное время, но они точно не шли бок о бок. Они, конечно, могут быть поссорившимися влюблёнными, и в таком случае мы, безусловно, должны пожелать им удачи. В общем, сразу видно, что ты никогда не ходила на охоту – оленину тебе приносила Лучница. Твой взгляд – не взгляд охотника.

– Ясно, – ответила девушка. – И всё же пожелаем им удачи. Дай мне руку.

Божественноликий взял её руку в свою, погладил и произнёс:

– Вместе с тобой, моя возлюбленная, я желаю этим двоим удачи в любви, отдыхе, путешествии, сражении, шитье, выделке кожи, в приобретении и обмене. Я достаточно пожелал? Если да, то нам пора расстаться, чтобы приступить к дневной работе.

– Ты хорошо пожелал. Теперь послушай. Вместе с тобой, доблестный воин, вождь своего народа, с тобой, тем, кто распустит мой пояс, я желаю этим двоим быть такими же счастливыми, какими будем мы.

Юноша хотел тут же увести её, но она задержалась, чтобы оставить след рядом со следом девушки. После этого они прошли по мосту и направились в дом Лика.

После завтрака Божественноликий хотел отдать несколько распоряжений, касающихся предстоящего похода. Ему нужно было переговорить с Могучеродным, но он не нашёл его ни в доме, ни в городе. Кто-то сказал:

– Я видел, как ранним утром высокий гость вышел из дома и направился в сторону моста.

Лучезарная, находившаяся в этот момент неподалёку, улыбнулась и сказала:

– Златогривый, тебе не кажется, что мы пожелали удачи моему брату?

– Не знаю, – ответил Божественноликий, – но хочу, чтобы он поскорее вернулся, ведь дело не терпит.

Тем не менее, прошёл почти час, прежде чем Могучеродный вернулся в дом Лика. Шёл он легко и весело. Гребень его шлема покачивался. Он дружелюбно посмотрел на Божественноликого и произнёс:

– Ты искал меня, военный вождь, но не сердись на то, что я заставил тебя ждать. После всего, что случилось, я буду помогать тебе в два раза охотнее, чем помогал бы вчера. Ты так проворен, так жаждешь действий, что всё будет сделано вовремя.

Было заметно, что он ждал, когда Божественноликий спросит о том, что случилось, но тот лишь сказал:

– Я рад за тебя. Давай же не будем медлить. Сегодня нужно многое сделать и со многими переговорить.

Юноши немного постояли, поговорили, а затем вместе отправились в Лесную деревню, к жителям Леса.

 

Глава XXXVI. Могучеродный разговаривает с Наречённой

Следует сказать, что следы, обладателям которых влюблённые полушутя-полусерьёзно пожелали удачи, имели прямое отношение к Божественноликому и Лучезарной, большее, чем те могли предположить. Могучеродный с тех пор, как вновь увидел Наречённую, начал больше, чем раньше, думать о ней. Он встал на рассвете, вышел из дома и бродил по городу, разглядывая крепкие каменные дома и опрятные сады, правда, видел он лишь то, что там не было Наречённой.

Наконец, он вышел на открытое пространство – прямоугольное, длина которого превышала ширину. С каждой стороны возвышались стены, над ними были видны покрытые цветами ветви груши, вишни и сливы. Справа и слева перед стенами протянулись ряды высоких лип, на которых уже показались первые нежные зелёные листочки. Больше всего их было на нижних ветвях, находившихся под укрытием стен. Вдали Могучеродный увидел серый каменный дом, показавшийся ему примечательным, и направился между липами к нему. До дома оставалось уже шагов двадцать, а рядом не было видно ни мужчин, ни женщин, занимавшихся какой-нибудь работой, – никого.

Это был длинный низкий дом с крутой крышей. Возможно, под домом находился сводчатый подвал – к двери с обеих сторон поднималось множество ступеней. Арочный дверной проход был низким, с перемычкой наверху. Этот дом, как и дом Лика, казался немного странным и был древнее прочих. Могучеродный не мог пройти мимо него. Фасад дома был из тёсаного камня, полностью покрытого резьбой, изображавшей цветущий луг с высокими деревьями, кустами, птицами, порхавшими в ветвях деревьев и бегавшими по траве. Овцы, коровы, быки и кони паслись на лугу. Над дверью был изображён огромный вол, крупнее прочего скота. Его поднятая голова была повёрнута к восходящему солнцу, а рот открыт, словно он мычал. Этот дом очень понравился Могучеродному. Он подумал, что такой дом должен принадлежать великому роду.

Могучеродный собрался было подойти к дому поближе, чтобы получше осмотреть его, как вдруг дверь на вершине лестницы отворилась, и из дома вышла одетая в зелёную котту и алое платье женщина. У неё на поясе висел меч с позолоченной рукоятью. Могучеродный сразу узнал Наречённую и спрятался за одним из деревьев, чтобы она не заметила его, если, конечно, она не успела сделать это раньше. Казалось, девушка всё же не увидела его, потому что, постояв немного наверху лестницы и скользнув взглядом по рядам лип, она спустилась вниз и спокойно пошла по дороге. Она прошла рядом с Могучеродным, и он смог вблизи полюбоваться на её красоту, как любуются работой искуснейшего из ремесленников. Затем он подумал, что может проследить за ней и узнать, куда она идёт. «По крайней мере, – подумал он, – если я и не заговорю с ней, то хоть побуду рядом и полюбуюсь на её красоту».

Юноша тихонько вышел из-за дерева и осторожно направился за девушкой. Он был одет в одну только котту. Оружия, что могло бы бряцать и звенеть, при нём не было. Правда, на голове его был шлем, поскольку юноша не имел мягкой шляпы. Могучеродный не выпускал девушку из виду, она же шла вперёд, не оборачиваясь. По той дороге, что привела Могучеродного к дому, они дошли до главной улицы, ещё пустынной в такой ранний час. По ней девушка прошла к мосту, оказавшись на лугу. Но там, сделав несколько шагов, она остановилась, опустив взгляд к земле, а потом чуть обернулась в сторону Могучеродного, который сразу же спрятался за выступавшую часть правой опоры моста. Между ним и девушкой больше ничего не было. Он увидел, что на лице её заиграла лёгкая улыбка, но не мог разобрать, радостная или печальная. Подувший в этот момент лёгкий ветерок пошевелил одежду Наречённой и приподнял локон волос, выбившийся из-под золотистой ленты. Девушка выглядела очень мило.

Наречённая смотрела на то, как трава сверкает под лучами только что проснувшегося солнца. Казалось, она любовалась высокой травой, согнувшейся под тяжестью росы. После такой жаркой весны сенокос должен был начаться рано. И вот она сняла ботинки из оленьей кожи, расшитые золотыми нитями, и, отойдя немного в сторону от дороги, повесила их на куст боярышника, покрытого молодыми зелёными листочками. Сделав это, она пошла прямиком через луг, в сторону восходящего солнца. Ноги её поблёскивали в траве, словно жемчуг.

Божественноликий быстро последовал за ней. Наречённая опять шла, не останавливаясь, не оборачиваясь и не замечая юноши, которому было уже безразлично, увидит ли она его. В таком случае он решил подойти к ней и поприветствовать – он знал, что она не глупа и не испугается, увидев мужчину, к тому же союзника её народа.

Так они и шли, пока Наречённая не дошла до берега того самого ручья, текшего через луг. Не останавливаясь, она перешла в мелком месте его журчащие воды и пошла дальше по высокой траве луга, пока опять не дошла до ручья, ибо он делал по лугу широкую петлю и поворачивал в обратную сторону. От одной стороны этой петли до другой было примерно половина фарлонга.

Несколько минут девушка стояла у кромки воды. В этом месте ручей разлился, вода подходила прямо к траве, потому что ниже по течению была дамба. Могучеродный под прикрытием кустов терновника приблизился к девушке. Он осмотрелся. Луг по ту сторону ручья, красивый, цветистый, был небольшим, ведь его ограничивала роща старинных каштановых деревьев, что тянулись в сторону южных скал Дола. Перед каштановым лесом стоял прерывистый ряд кустов дикой сливы, зеленеющей, но уже отцветающей. За ними юноша видел поросшую травой насыпь, словно когда-то каштановую рощу окружал земляной вал со рвом. Это и было то самое место прежних встреч Златогривого и Наречённой, о котором уже рассказывалось.

Наречённая стояла на месте не дольше, чем хватило, чтобы Могучеродный успел осмотреться. Но ему показалось, что она заплакала, хотя юноша и не видел её лица. Плечи её вздымались, лицо она опрокинула на руки. Пройдя же немного выше по течению, туда, где ручей становился мельче, она перешла поток вброд и поднялась, всё ещё плача, как казалось юноше, на луг. Пройдя между кустами тёрна, Наречённая села на поросшую травой насыпь спиной к каштанам.

Могучеродный застыдился, ведь он видел, как она плакала, и решился было уже поворачивать назад, но его удержала любовь. Он подумал: «Где ещё я смогу увидеть её одну, если упущу её здесь и сейчас?» А потому, подождав ещё несколько минут, пока не решил, что девушка, должно быть, уже справилась со слезами, вышел из-за кустов, спустился к ручью, перешёл его и бесшумно направился через луг прямо к Наречённой. Но он не дошёл и до середины луга, когда девушка отняла руки от лица, заметив, что к ней приближается мужчина. Она не вздрогнула и не поднялась, а только выпрямилась и, когда Могучеродный подошёл ближе, посмотрела ему в глаза, хотя слёзы ещё не высохли на её щеках.

Юноша встал перед ней и молвил:

– Приветствую тебя, дочь великого дома! Живи счастливо!

Девушка ответила:

– И тебе привет, гость нашего народа! Ты блуждал по нашим лугам и случайно встретил меня?

– Нет, – ответил юноша, – я увидел, как ты вышла из дома Вола и пошёл за тобой.

Девушка, слегка покраснев, нахмурилась и спросила:

– Ты хочешь что-нибудь сказать мне?

– Я многое хочу тебе сказать, но мне приятно и просто смотреть на тебя, даже и не произнося ни слова.

Она подняла на него свои глубокие бесхитростные глаза, но не покраснела и не рассердилась, а вымолвила:

– Скажи, что у тебя на сердце, а я послушаю и не буду сердится, что бы ты ни сказал. Даже если ты поделишься со мной прихотью могучего мужа, о которой через месяц-другой уже не останется воспоминаний ни хороших, ни дурных. Садись рядом со мной и скажи, о чём ты думаешь.

Юноша сел и произнёс:

– Да, я о многом хочу поведать тебе, но мне трудно говорить. Хотя вот что я скажу: сегодня и вчера я видел тебя уже в третий раз. Когда я встретил тебя впервые, ты была счастлива и спокойна, и тебя не осеняла тень бедствий. Когда же я увидел тебя во второй раз, твои счастливые дни уже покидали тебя, хотя сама ты вряд ли знала об этом. Но сейчас ты зажата силками горя, из которых, если бы ты могла, ты бы выпуталась.

Наречённая спросила:

– О чём ты? Откуда ты всё это знаешь? Какое дело чужаку до моих радостей и до моего горя?

– Вчера все заметили твоё горе и узнали о нём. Встретив тебя впервые, я понял, что нет на свете никого красивее и милее, и вдали от тебя мысль о тебе и твой образ не покидали меня. Я не мог избавиться о них. Часто в такое время я спрашивал себя, чем же она сейчас занимается? Впрочем, богам известно, в какой путанице бед и грубых свершений я жил. Но затем я увидел тебя во второй раз. Я ожидал, что эта встреча подарит мне большую радость, но сердце моё охватила скорбь, ибо я увидел, как упорно ты искала слов и взглядов другого мужчины, который был легкомыслен с тобой. Я понял, что ты страдаешь от сомнений и страха. Он не знал этого, он не замечал этого, но это видел я.

По лицу девушки скользнуло беспокойство, и на глаза навернулись слёзы, но она сдержала их и произнесла самым обычным голосом:

– Когда же ты приходил в Дол, могучий муж? Мы не видели тебя.

– Я пришёл сюда, таясь, под чужим обличием. Но не задумывайся об этом, это не имеет значения. Позволь мне сказать тебе вот что, и послушай, что я тебе скажу. Вчера я видел тебя на улице – ты была похожа на призрак своего прежнего счастья, хотя и боролась с печалью, ибо я видел меч у тебя на боку, и нам сказали, что ты – о, прекраснейшая из женщин! – отдала себя на службу божеству-Воину.

– Да, это правда, – вымолвила Наречённая.

Юноша продолжил:

– Но лицо твоё было маской, надетой в толпе против твоей воли, ибо ты впервые увидела мою сестру Лучезарную. Рядом с ней шёл Божественноликий, рука держала руку, губы томились по губам – желание не было удовлетворено, но он был окрылён надеждой.

Девушка положила руку на подол платья, опустила глаза и дрожащим голосом спросила:

– В чём толк говорить об этом?

– Не знаю. Может, и есть толк, ибо я горюю и буду горевать, пока в горе ты, а в моих привычках бороться с горем, пока я не излечу его.

Наречённая обратила на юношу свой добрый взгляд и спросила:

– О, могучий муж, можешь ли ты разорвать силки, что опутали душу той, кого выдали её мечты? Ты можешь сделать так, чтобы в её сердце возросла надежда? Друг, признаюсь тебе: когда я выйду замуж, то выйду ради своего рода, не надеясь на радости брака. Если же каким-то случайным образом желание мужчины вновь войдёт в моё сердце, я буду бороться с ним, чтобы избавиться от него, ибо я знаю: это лишь пустая прихоть, что опутает, ранит и покинет меня, лишив радости и смысла жизни.

Могучеродный покачал головой:

– Ты думаешь так сейчас, но придёт день, когда ты будешь думать иначе. Или же тебе по душе твоя печаль? Послушай, она истощает и изнуряет тебя, ты должна возненавидеть её, бороться с ней, пытаясь сбросить её со своих плеч!

– Нет, не говори так! Я не люблю её, это не просто печаль – она обессиливает меня и истощает.

– Хорошо, я знаю, как сильно твоё сердце. Возьми же теперь мою руку – это рука друга – и вспомни, что я сказал тебе о моём горе, неотделимом от твоего. Поговорим ли мы о нём ещё? Уверен, что вскоре вновь увижу тебя, и буду видеть часто, раз уж Воин, который, похоже, благоволит ко мне, привёл меня к твоей дружбе. И ещё скажу тебе, друг, что в ней ты найдёшь как семена надежды, так и солнце желания, что ускорит их рост.

Могучеродный поднялся и встал перед девушкой, протянув свою руку, погрубевшую от рукояти меча. Наречённая приняла руку и, поднявшись так, чтобы стоять к нему лицом, произнесла:

– Послушай, мой друг! Я и не думала, что скажу кому-либо из людей то, что сказала тебе в этот час, не думала, что буду говорить о горе, изнуряющем меня, не думала, что позволю увидеть свои слёзы. Несмотря на твоё величие, я удивляюсь, что ты смог исторгнуть из моих уст эти речи, не рассердив меня и не заставив стыдиться, хоть я и плакала. И это ты-то, кого я не знала, пусть даже ты сам знал меня!

Но теперь нам лучше всего расстаться, тебе пора обратно, в дом Лика, где я когда-то так часто бывала. Я знаю – у тебя множество дел. Ты верно сказал: мы увидимся на войне. Теперь же благодарю тебя за твои слова, за то, что ты думал обо мне, и за то, что ты старался исцелить мою боль. Благодарю тебя. Благодарю тебя, ибо так печально показывать свои раны даже другу.

Могучеродный ответил:

– Наречённая, благодарю тебя за то, что ты выслушала мой рассказ, и однажды я отблагодарю тебя ещё больше. Пусть же сопутствует тебе удача на поле битвы и среди народа!

С этими словами он поцеловал её руку и, отвернувшись, пошёл прочь через луг и ручей, сердце его ликовало, и он был приветлив с каждым встречным. По мере того, как в нём росла радость, в нём росла и доброта.

 

Глава XXXVII. О народном собрании жителей Дола, народа пастухов и жителей Леса: выставляется знамя Волка

Настал день народного собрания. К холму, на котором оно проходило, со всех сторон, но по большей части из города, тянулись толпы людей. Лишь немногие жители Дола, бывшие на ярмарке, возвращались домой. Некоторые из пастухов и жителей западных окраин Дола принесли с собой лёгкие шатры, в которых и провели ночь на лугу у подножия холма. Ранним утром на запад по портовой дороге потекли людские потоки. Многие пришли так рано, что ещё оставалось время одним поговорить с друзьями и доброжелателями, а другим сходить в лес потешиться. Никто не собирался в отряды, как когда-то на воинском смотре. Только некоторые бравые воины вставали вместе под знамёна, сопровождая их к Холму народного собрания. Надо сказать, что все знамёна выставлялись на холме.

Народное собрание должно было начаться за три часа до полудня. Об этом знали, и потому за час до назначенного времени жители Дола и пастухи – все, кроме Старейшины и вождей со знаменем города, которые должны были прийти за несколько минут до начала, собрались на условленном месте. Народ располагался на поле так: воины, а с ними и многие старики, знавшие, что уже никогда больше вновь не примут участия в сражении, но всё равно подпоясавшиеся мечами, во множестве стояли вокруг Кольца Судьбы, а женщины и дети оставались снаружи этого круга. Когда все роды собрались, то, оглядевшись, люди увидели, что пустует место жителей Леса, и удивились тому, что они запаздывают. Всё уже было готово, и наблюдатель поднялся на башню наверху холма, взяв с собой большой Рог Сигнала, зов которого должны были услышать на холме народного собрания и далеко за его пределами – по всему Долу. Если наблюдатель видел врага с востока, то трубил один раз, если с юга – то два, с запада – три, с севера же – четыре.

За полчаса до назначенного времени в толпе прошёл слух, что идёт Старейшина. Те из женщин, которые стояли снаружи круга, подойдя к краю отвесной скалы, разглядели на Портовой Дороге знамя города. Вскоре увидели и телегу, украшенную зелёными ветвями – на ней в сверкающих доспехах сидели вожди. Вести об их прибытии быстро распространились по холму, и воздух огласили смешанные крики. Очень скоро телега уже стояла на дороге Дикого Озера у подножия крутого склона, поднимавшегося к холму народного собрания, а знамя города гордо развевалось на его вершине, и спустя немного времени все уже могли его увидеть и то, что нёс его высокий Ликородный, выступавший впереди своего брата Божественноликого, появившегося в таких сверкающих доспехах, каких ещё никто не видывал. Эти доспехи изготовил его отец и подарил их сыну этим утром.

Следом за Божественноликим шёл Старейшина Дола, за ним Могучеродный вёл под руку Лучезарную, а за ними шли Камнеликий и старейший из Стражей Дола, за которыми следовали шестеро Стражей Града. Остальные же Стражи Дола уже стояли на своих местах в толпе.

И вот те, кто стоял, повернулись лицом к Алтарю Богов, те же, кто сидел, вскочили на ноги. Смешанный гвалт толпы превратился в громкий крик, когда вожди подошли к своим местам и сели на земляные седалища посреди Кольца Судьбы лицом к Холму речей и Алтарю Богов. В самой середине восседал Старейшина, по правую руку от него – Божественноликий, дальше – Ликородный, затем Камнеликий и трое Стражей. По левую же руку от Старейшины сидели сначала двое гостей, затем старейший из Стражей Дола, а за ним другие три Стража Града. Древко знамени города было воткнуто в землю позади сидящих вождей, и само знамя развевалось под утренним ветром, хлопало и колыхалось у них над головами.

Вожди не двигались, народ ждал: до назначенного времени оставалось ещё несколько минут – Старейшина видел это по тени большого стоячего камня между ним и алтарём.

В это время с севера, из-за леса, послышался рёв рога, и собравшиеся узнали рог жителей Леса и обрадовались, что не нужно беспокоиться и искать причины их опоздания. Все поднялись на цыпочки, а некоторые даже забрались на плечи соседей, чтобы поверх голов женщин и детей увидеть приближение отряда. Для жителей Леса было оставлено место в юго-западной части круга.

Наконец, большой их отряд вклинился в толпу женщин и детей, прокладывая дорогу к своему месту. Воинов не только было на две двадцатки больше, чем во время военного смотра, но они ещё взяли с собой детей, женщин и дряхлых стариков. Кто-то шёл пешком, кто-то ехал на быках или ослах, потому дорога и заняла столько времени. Впереди отряда несли знак Боевой Стрелы и знак Копья. Более того, впереди несли большое древко, вокруг которого было завёрнуто полотнище флага, связанное пеньковой верёвкой, – изображённое на нём было сокрыто от всех.

Пришедшие были крепкими, могучими мужами – высокими и стройными, широкоплечими и загорелыми. Когда они проходили через толпу, рёв их рога смолк, и некоторое время они шли в тишине, если не считать топота их шагов. Затем вдруг тот, кто нёс сокрытое знамя, поднял одну руку, и все запели – с этой песней они и пришли на своё место. Вот часть из того, что они пели:

Песня закончилась, и отряд жителей Леса шумно, словно воды реки, прорвавшей дамбу, занял оставленное для них место. В свете утреннего солнца они размахивали над головой блестящими мечами, и из их строя послышались необычные крики, перемешанные с радостными воплями, но вскоре их обеспокоенные передние ряды подались назад и упорядочились. Блестящие мечи застыли вертикально в их руках. Все, кто видел этот отряд, мог бы назвать его Ужасом Битвы и Воздаянием врагам. Вооружены они были хорошо, ибо хотя многое из их вооружения было старым и слегка поношенным, но сделали его умелые кузнецы древности. Кроме того, если у кого-то и не нашлось подходящего собственного вооружения, то его выковал Старейшина со своими сыновьями.

Пред этой стальной стеной стояли два высоких воина. Они держали в руках знаки Боевой Стрелы и Копья, а между ними стоял самый высокий муж во всём собрании – он держал большое древко скрытого знамени. Протянув руку, он сорвал пеньку, которую, на самом деле, связали очень слабо, и с криком обеими руками потряс сверху древко. Тотчас развернулось Знамя Волка со встающим за его спиной ярким солнцем, знамя, которое недавно выткали женщины из родов жителей Леса. Свежий ветер развернул его, и оно зареяло и затрепыхалось пред собравшимися воинами.

По холму народного собрания разнёсся крик громче прежних, и все затрясли над головами оружием. Гости из Долины Теней, стоявшие вместе с воинами рода Лика, просто бушевали: некоторые из них выбежали на Поле, прыгая от радости, подбрасывая в воздух мечи и ловя их за рукояти. Посреди всего этого шума жители Леса стояли тихо и неподвижно, как перед атакой.

А как же брат и сестра? По лицу Лучезарной разлилась краска, девушка прижала руки к груди, но слёзы перебороли её, грудь заколыхалась, слёзы брызнули из глаз, и её тело затряслось от рыданий. Могучеродный же был спокоен и глядел прямо перед собой. Глаза его сверкали, челюсти сжались, правой рукой он сжимал рукоять меча, лежавшего на коленях. Наречённая, стоявшая в своих усыпанных драгоценными камнями сверкающих доспехах впереди воинов рода Вола рядом с сиденьями вождей, заметила Божественноликого, и лицо её вспыхнуло и засияло, и она не могла оторвать от юноши взгляда. Лицо Старейшины выражало довольство и гордость, но радость его омрачалась состраданием. Божественноликий был похож на идола божества Войны. Он не двигался и не глядел на Лучезарную. В голове его вертелись мысли о горе, что приходит после сражения, он думал о смерти друзей, о народе, который любил его. Эти мысли тяжёлым грузом лежали на его сердце и совсем не подходили к ликующим крикам, раздававшимся вокруг.

 

Глава XXXVIII. О народном собрании: примирение и прощение обид

Крики всё не смолкали. Старейшина поднялся со своего места, и всем стало ясно, что следует начать народное собрание и, нисколько не медля, обсудить вопросы войны, союза и выбора военного вождя. И Старейшина приступил к освящению народного собрания: он подошёл к Алтарю Богов, взял с него золотое кольцо и надел на руку, затем, вытащив меч, взмахнул им на четыре стороны света, и тотчас же шум и крики смолкли. В полной тишине он произнёс:

– Сим провозглашаю открытым народное собрание жителей Дола, Пастухов и жителей Леса во имя Воина, божества Земли и прародителей наших родов! Пусть же никто не нарушит мир во время народного собрания! Пусть никто не встанет против другого, не возьмёт в руку клинка, палки или камня! Если кто-то нарушит мир священного собрания, путь он будет проклят, словно дикий зверь, зашедший в священное место. Пусть он будет изгнан из дома от очага, пусть никто не делит с ним ложе, стол, луг и поле. Пусть никто не помогает ему хлебом, мясом, вином, куделью, шерстью или какой-либо тканью, мечом, щитом, топором, плугом, конём ли, быком ли, ослом ли, ни верховым животным, ни тягловым, ни телегой, ни лодкой, ни указанием пути, ни огнём, ни водой, ничем из богатств земли. Пусть тот, кто изгнал, будет изгнан. Теперь же начнём народное собрание жителей Дола, Пастухов и жителей Леса.

С этими словами Старейшина вновь взмахнул мечом на четыре стороны света, и вернулся к своему месту, и сел, но потом он опять встал и молвил:

– Если один из вас хочет выступить против кого-нибудь и потребовать компенсацию или обвинить в преступлении, то пусть он выйдет вперёд и провозгласит об этом. Тогда будут назначены судьи, которые разрешат дело сегодня или завтра. Но сначала напомню вам, что я, Старейшина жителей Дола, приговорил жителя Дола по имени Железноликий из рода Лика выплатить двойную виру, ибо на тинге города он обнажил меч с намерением нарушить священный мир. Ты, Зелёный Рукав, принеси сюда виру нарушителя мира, чтобы Железноликий мог возложить её на алтарь.

Вперёд с сумой выступил воин из рода Лика. Он поднёс суму Железноликому, и тот, приблизившись к алтарю, высыпал на него из сумы всё золото, молвив:

– Стражи Дола, подойдите сюда и взвесьте его!

– Нет, – ответили Стражи, – не стоит – все верят тебе, Старейшина Железноликий.

Народ шумно одобрил это решение, и никто не выступил против Старейшины, наоборот, даже послышались хвалебные возгласы. К тому же все жаждали услышать о войне и союзе и потому торопились разобраться с мелкими вопросами. Тогда Старейшина опять встал и произнёс:

– Есть тот, кто держит обиду на человека из родов Дола, или же Пастухов, или жителей Леса?

Никто не ответил и не пошевелился, поэтому Старейшина, подождав некоторое время, спросил:

– Хочет ли кто из вас обвинить чужака, считая возмездие справедливым?

В строю рода Руна из пастухов зашевелились, ряды расступились, и вперёд вышел известный своим дурным нравом тощий сгорбленный старик с длинным носом и мутными глазами. Из оружия у него был только старый ржавый меч. Все узнали Гроша Долговязого, ограбленного прошлой осенью. Когда он выходил, казалось, что соседи стараются его удержать, но крепкий широкоплечий воин с чёрными волосами и рыжей бородой расчистил для старика путь и вывел его из толпы, встав рядом с ним. Он был прекрасно вооружён и выглядел сильным воином. Стоя бок о бок с Грошом Долговязым перед мужами из рода Руна, он несколько беспокойно поглядывал на своего подопечного, словно стыдясь его. Многие воины улыбались, но засмеяться не посмел никто. Отчасти потому, что рыжебородого знали и считали его хорошим человеком, отчасти из-за торжественности собрания, а отчасти из-за желания, чтобы, наконец, всё прояснилось, потому что времени на пустое веселье у них не было.

Старейшина спросил:

– Что тебе нужно, Грош Долговязый? И тебе, Щетина?

Грош Долговязый заговорил высоким скрипучим голосом:

– О, Старейшина и владыка народа!

Но тут Щетина оттеснил его:

– Я тот, кто поклялся разрешить этот спор. Я поклялся на Священном Кабане завершить эту распрю. Мы думаем, Старейшина, что хотя сейчас мы не знаем, кто убил Ржавку и ограбил Гроша, но скоро, возможно, узнаем.

Во время его речи из толпы вышли трое воинов-пастухов и двое жителей Дола, те, что вместе с Щетиной клялись на Священном Кабане. Тогда поднялся Могучеродный. Он вышел вперёд и произнёс:

– Щетина и вы, добрые верные люди, это правда, что вскоре народ узнает грабителей и убийцу. Я объявлю вам их имена. Я, и никто другой, убил Ржавку. И я же был предводителем тех, кто ограбил Гроша Долговязого и запугал Оленебоя с Зелёных холмов. Что касается убийства Ржавки, то я убил его, потому что он преследовал меня. Он не хотел перестать преследование, и я должен был либо убить его, либо быть убитым самому, как случалось со мной прежде и, думаю, случится вновь. Что же касается ограбления Гроша Долговязого, то мне нужно было то, что я взял, а ему нет. Он совершенно не использовал эти вещи и не давал их никому, и теперь, когда их у него нет, он живёт ничуть не хуже, чем прежде. Теперь я скажу, что если вы снимите с меня обвинения, которые, как я слышал, вы наложили, не зная меня, то я освобожу тебя от твоей клятвы, Щетина. Если ты захочешь, чтобы это дело разрешилось, я выплачу, что ты пожелаешь, и сейчас же. Если же ты вызовешь меня на бой, я пойду, если, конечно, и ты, и я вернёмся с грядущей войны. Что же касается ограбления и запугивания Оленебоя, то в этом я не повинен, потому что он негодяй и жестокий человек. Он многих запугал в Доле, и если он будет со мной спорить, то я сам вызову его на бой, когда закончится война. Его или любого, кто захочет встать пред моим мечом.

Могучеродный замолчал, толпа зашумела, поднялся гам. Большинство говорило, что речь Могучеродного справедлива, а его предложение – это предложение храброго воина. Щетина позвал своих товарищей, Грош обратился к нему, и иногда среди низких голосов других воинов можно было разобрать его скрипучий злобный визг. Наконец, Щетина сказал:

– Высокий воин, мы знаем, что ты вождь и хорошо относишься к жителям Дола и их друзьям и что только нужда заставила тебя обратиться к грабежу и убийству. Мы знаем, что ни живых, ни мёртвого, перед которыми ты виноват, нельзя назвать хорошими людьми, а потому я хочу, чтобы это дело разрешилось, если ты пожелаешь освободить меня от клятвы.

– Пусть так оно и будет, – произнёс Могучеродный, шагнул вперёд, взял за руку Щетину и освободил его о клятвы. Щетина произнёс:

– Хоть Ржавка и не был хорошим человеком, хоть и преследовал тебя, чтобы убить, но у него было на то право, ведь он преследовал имущество своего хозяина, а потому тебе нужно полностью выплатить выкуп за кровь, то есть стоимость трёх сотен отрезов ткани любыми товарами на твой выбор. Что же до ограбления Гроша Долговязого, то он будет доволен, если ты выплатишь ему стоимость тех же трёх сотен отрезов тканей за то, что ты у него позаимствовал.

Вновь раздался скрип Гроша Долговязого, но никто его уже не слушал, все говорили друг другу, что Щетина рассудил верно, что это не слишком много и не слишком мало. Могучеродный попросил Приручившего Лес вынести вперёд то, что он принёс на Холм Собрания. Воин принёс большой мешок, и Могучеродный высыпал из него на землю серебряные кольца побеждённых врагов. Они, выполненные из лучшего серебра, кучей лежали на траве. Тогда старейший из Стражей Дола отвесил из этой кучи выкуп за кровь Ржавки (то, что соответствовало трёмстам отрезам ткани) и передал это Щетине. Могучеродный произнёс:

– Подойти поближе, Грош Долговязый, и возьми сколько хочешь из этого добра – мне оно не нужно. И не сердись на меня больше.

Но Грош боялся и оставался на месте. Щетина засмеялся:

– Бери, бери, не жалей чужого добра, как жалеешь своё.

Могучеродный стоял рядом, слегка улыбаясь. Грош собрался с мужеством, дрожа, подошёл ближе и взял, сколько дерзнул, из кучи. Те, кто стоял близко, говорили, что он взял в два раза больше, чем ему присудили. Грош ушёл с собрания и нигде не останавливался, пока не достиг дома. Там он сложил серебро в крепкий сундук и позже жалел, что не взял в два раза больше, ведь ему никто не запретил бы.

Когда он ушёл, Старейшина встал и молвил:

– Теперь, когда все штрафы свободным образом и в должном порядке выплачены и клятва Щетины разрешилась, мы снимаем обвинение с Могучеродного и его товарищей и считаем их невинными пред нами.

Затем он спросил, есть ли другие обвинения, но никто ни из родов, ни из чужаков не хотел обвинять другого.

 

Глава XXXIX. О народном собрании: решаются вопросы о военном походе, о союзе, о военном вожде. Могучеродный рассказывает, откуда пришёл его народ. Народное собрание распускается

Настала звонкая тишина: толпа молчала, ожидая нового обсуждения. Старейшина поднялся и молвил:

– Мужи Дола, Пастухи и жители Леса! Все вы ведаете, что в лесу и за его пределами у нас есть враг, и теперь мы верно знаем, что он не останется дома или в лесу, но нападёт на нас, на наши дома, а потому я не спрашиваю: хотите ли вы мира или войны, ибо с этим врагом мир нас не ждёт, с ним возможна только война. Если вы согласны с моими речами, то должны решить три вопроса. Первый из них: будете ли вы ждать врага по своим домам или выйдете в поход, чтобы найти лиходея в его доме? Второй: возьмёте ли вы себе в товарищи по оружию доблестный народ божественного рода, который ненавидит нашего врага? И наконец, кого вы хотите видеть военным вождём? Теперь я прошу всех собравшихся здесь молвить слово. Пусть каждый выскажет, что у него самого на сердце, либо то, что вложили в его уста родичи.

Старейшина сел, и вскоре вперёд вышел старик Страж Зала из рода Вола. Встав пред Старейшиной, он молвил:

– Старейшина! Все мы говорим так: если уж война на пороге, то и мы не замедлим, а выйдем навстречу нашим врагам, пока ещё есть время. Доблестные мужи, о которых ты говорил нам, будут нам товарищами, хоть бы их и было всего три воина. Мы не знаем лучшего военного вождя, чем Божественноликий из рода Лика. Пусть он нас и ведёт.

Сказав так, старик вернулся на своё место. Следующим вперёд вышел Колодезь Войны. Он молвил:

– Дом Моста желает Божественноликого в военные вожди, высоких воинов в союзники и ещё кратчайшего пути, по которому мы могли бы найти нашего врага.

И он тоже вернулся на своё место.

Следующим вышел вперёд Лис из Верхнего поселения. Он молвил:

– Время поджимает, иначе можно было бы сказать много. Но вот, что говорит сейчас род Быка: пойдёмте, встретим врага, возьмём отважных чужаков в провожатые, а Божественноликого в военные вожди.

И он тоже сел.

Затем вперёд вышли двое воинов, старый и молодой. Как только старик остановился, он сразу же заговорил:

– Люди Дома Винограда попросили меня высказать их волю. Они не останутся дома, чтобы враг поджёг крышу у них над головой, убил их у очагов, а их жён увёл в неволю. Они возьмут в товарищи по оружию любого, кто в состоянии наносить сильные удары. Они знают Божественноликого и охотнее сделали бы военным вождём его, чем кого бы то ни было, и последуют за ним, куда бы он их ни повёл. Вот это и попросили мои родичи сказать вам, а зовут меня Торчащая Борода из рода Луга. Если я выживу в этой войне, то переживу ещё пять.

С этими словами он вернулся на место, и тут заговорил молодой воин:

– Я согласен со всем, что произносилось, – так меня попросил сказать род Серпа. Я Рыжебородый с Бугров, сын моего отца.

И он вернулся на своё место.

Затем вышел Камнеликий. Он молвил:

– Род Лика решил так: веди нас через леса, Божественноликий, военный вождь, и вы, воины Волка. Я Камнеликий, как вы знаете, а слово это передал мне мой род.

И он вернулся на своё место.

Затем вперёд вышли трое вождей из пастухов: Охотничий Пёс, Крепкая Гизарма и Кряж. Крепкая Гизарма сказал за всех троих:

– Люди Зелёного Посёлка, люди Руна и люди Терновника все вместе попросили нас сказать, что они довольны Божественноликим – военным вождём. Они последуют за ним и воинами Волка на жизнь и на смерть. Они готовы встретить врага прямо сейчас, и не будут прятаться за стенами Зелёного Посёлка.

Затем все трое вернулись на свои места.

И вперёд вышел тот высокий воин, что нёс знамя Волка. Он передал знамя соседу в руки, вышел и встал пред сидящими вождями. Какое-то время он не говорил ни слова, лишь стоял, борясь с охватившей его сильной радостью, а затем поднял вверх руки и громогласно закричал:

– О, война, война! О, смерть! О, ранения и скорбь! О, потеря друзей и родных! Пусть уж лучше будет всё это, чем разлучение друзей и страждущих сердец!

Затем он быстро убежал назад, но тут из рядов жителей Леса вперёд выбежал ещё один молодой воин и прокричал:

– Как сказал сейчас Рыжий Волк, точно так же скажу и я, Убийца Медведей из Лесной деревни. Именно эти слова и вложили нам в уста сородичи. О, если бы мы не говорили вовсе, а позволили нашим рукам показать всё сказанное – это было бы лучше всего!

Отовсюду раздались громкие крики, правда, многие стояли молча – так все были тронуты этой речью. Особенно сильно она растрогала Божественноликого: он не знал, куда посмотреть, чтобы не расплакаться. В последнее время он часто бывал у жителей Леса и крепко полюбил их.

Но вот шум и крики смолкли – теперь это была не та толпа, что пришла на собрание, а храброе войско.

Тут опять поднялся Старейшина и молвил:

– Вы согласились с тремя предложениями: с тем, что мы избираем Божественноликого из рода Лика нашим военным вождём, с тем, что мы сразу же выступаем в поход против тех, кто хочет убить нас, и с тем, что мы отныне считаем доблестных сынов Волка своими товарищами по оружию.

Старейшина замолчал, и в тот же миг грянул зычный крик – люди подбрасывали вверх мечи и стучали по щитам оружием.

Старейшина молвил:

– Итак, если кто из вас хочет что-то сказать, то пред вами военный вождь и вождь наших новых друзей. Они ответят на всё, что захочет спросить любой из воинов собравшихся здесь родов.

После этих слов из рядов рода Серпа вышел Скрипач. Он подошёл поближе к Старейшине и произнёс:

– Старейшина, мы хотели спросить у нашего военного вождя: решил ли он, как мы соберёмся в поход, какой дорогой пойдём, в какой день соединимся в войско. Больше я не задам ему ни одного вопроса, ведь мы знаем, что в таком большом собрании у врага вполне может оказаться шпион, о котором мы и не подозреваем. Хотя это вряд ли так, но, в конце концов, люди сами могут разболтать. Если ты мудр, то оставайся таковым везде и всегда, а потому я предлагаю: пусть никто ничего не спрашивает об этом деле, но пусть сам военный вождь как можно скорее поставит нас пред лицом врага.

Все согласились, что это был хороший совет. Божественноликий же поднялся и молвил:

– Вы, мужи Дола, вы, пастуший народ и вы, жители Леса! Я думаю, Скрипач сказал мудрые слова. Теперь же я отвечу ему: я распорядился обо всём с того ещё времени, как в городе держали тинг у ворот. Там было решено, что мы отправимся навстречу врагу по кратчайшей дороге. Каждый присоединится к войску в должном порядке, и если кто-то не сумеет, то обречёт себя на вечный позор.

Опять раздался зычный крик, и вождь сел. Лис же из Верхнего поселения вышел вперёд и произнёс:

– Старейшина, мы согласились на дружбу доблестных воинов, что пришли к нам с горных пустошей, но сделали мы это не потому, что ведаем о них больше, чем рассказал наш родич Божественноликий, а потому, что мы ясно видим: они станут нам верными помощниками в этой войне, и хорошо бы теперь высокий вождь, сидящий здесь пред тобой, рассказал нам, кто он такой и откуда пришёл. Мы с радостью послушаем об этом. Впрочем, если же он не захочет рассказывать, то и это неплохо.

Могучеродный поднялся со своего места, но не успел он и рта раскрыть, как высокий Рыжий Волк шагнул к нему, держа знамя Волка и восхода солнца, и встал рядом с ним. Ветер развернул полотнище и заиграл им над головами воинов, и тогда Могучеродный молвил:

Могучеродный закончил петь и положил правую руку на древко знамени чуть ниже руки Рыжего Волка. Люди не желали пропустить ни единого его слова, и когда поющий замолчал, никто не произнёс ни звука, слышно было только, как над головами двоих воинов хлопало развевающееся знамя Волка. Лучезарная, опустив голову, плакала, Наречённая же достала из ножен меч и держала его теперь в вытянутой руке, и солнце пылало на его лезвии.

Прошло несколько минут, и запел Рыжий Волк:

Когда же он кончил петь, никто больше не мог воздерживаться от криков, поднявшихся теперь до небес. Эти крики подхватил западный ветер и пронёс их по всему Долу, и женщины с немощными мужчинами, что остались дома, услышав их, затрепетали и воспряли духом. Они обрадовались и улыбнулись, догадавшись, что родичи ликуют.

Когда на Холме народного собрания вновь воцарилась тишина, Могучеродный заговорил вновь. Он пропел:

Он продолжил:

– Какими могущественными мы были, я вам уже рассказал, а как мы принизились, вы ещё увидите. Этого вам достаточно? Станете ли вы нашими друзьями и братьями? Что скажете?

Вместо ответа площадку, где находилось народное собрание, и дикий лес огласили нестройные громогласные крики воинов. Когда же они смолкли, встал Старейшина. Он молвил:

– Друг и вождь рода Волка, по этим крикам ты можешь понять, что все мы выступаем за союз с вами. Знай, не в наших обычаях искать дружбы сильного и отталкивать слабого. Мы избираем нашими друзьями тех, кто думает подобно нам, тех, кому мы доверяем. Отныне мы ваши братья, а вы наши. И так пребудет вовеки!

Все обрадовались. Теперь, наконец, приблизилась битва, а за битвой и мир.

В Кольцо Судьбы привели освещённых животных, увешанных цветочными гирляндами. Там их закололи в жертву божествам: Воину, божеству Земли и предкам, и на холме народного собрания начался священный пир. Все были довольны и веселы, но не все досидели до конца, ибо ещё до наступления вечера многие пошли по Портовой Дороге на восток, к Верхнему Долу. Воины были в доспехах, у каждого за плечами висел мешок. Это были те, кто шёл к месту сбора войска, которому надлежало первым отправиться в поход чрез горные пустоши.

Так закончилось народное собрание. Оставшиеся разошлись по домам, где мирно дожидались времени, когда им самим предстоит выступить в поход.

Что же до жителей Леса, присутствовавших на народном собрании вместе с остальными, и их женщин, детей, стариков, то они не вернулись в Лесную деревню, а упросили жителей Среднего Дола погостить у них немного, и те дружелюбно согласились. И вот жители Леса разбили шатры, большей частью внизу, на лугах, под холмом народного собрания вдоль обоих берегов Потока Дикого Озера. Стариков и некоторых из женщин и детей жители Дола приютили в своих домах, остальным же дали еду и всё необходимое, не требуя взамен никакой платы, как не требуют платы с гостей. На самом деле, они думали, что жители Леса не захотят вернуться в Лесную деревню, а поселятся с сынами Волка в Серебряной долине, когда она будет завоёвана. Жители Дола считали это верным решением, хотя им и было жаль расставаться с соседями, которых они так сильно любили и раньше, а теперь, когда выяснилось, что они происходят из такого благородного рода, полюбили их ещё больше.

 

Глава XL. Войско собирается в Долине Теней

Был вечер четвёртого дня после народного собрания, когда, перейдя горные пустоши, к скалистому склону Долины Теней вышел отряд примерно в триста воинов. За отрядом следовало множество женщин, детей и стариков, некоторые из них шли пешком, другие ехали на ослах и волах, которые несли и поклажу – всё, что нужно в хозяйстве, в обозе было даже несколько коз и коров. Это шли жители Леса, все, без остатка перебиравшиеся в Долину Теней – дом сынов Волка. Провожатыми им служили Лесной Отец, Приручивший Лес и ещё двое воинов из Долины Теней. Высокий Рыжий Волк, Убийца Медведей и Роща Сражений были командирами и вождями отряда.

Растянувшийся отряд вошёл в уже описанный узкий горный проход, который вёл в долину с гор, и шаг за шагом исчез в его тени. Проходя мимо того места, где скала понижалась, давая возможность оглядеть долину, каждый останавливался посмотреть, как это делал не так давно Божественноликий. С тех пор многое изменилось: вот стена чёрных утёсов, протянувшаяся на противоположной стороне долины до ущелья Мощи, вот глубокие мутные воды Ознобного Потока, но траву, на которой Божественноликий видел только нескольких коров, теперь густо покрывали шатры. Увидев их, воины возликовали, но сдержали крики до того момента, пока не окажутся в долине, и молча, в темноте продолжили свой путь. На стене в проходе их глаза разобрали полустёршееся изображение Волка. Каждый указывал на него соседу, и многие поворачивались и торопливо целовали его. Им казалось, что исстари уже много губ целовало его, и твёрдый камень износился от горячих поцелуев, а воздух этого мрачного места дрожал от клятв, произнесённых над клинком.

Отряд всё шёл вниз сквозь тьму и, наконец, оказался на каменистой насыпи, которой оканчивался горный проход, а с неё вышел в долину. Все, кроме трёх вождей, дружно спустились в неё и остановились внизу, на траве долины. Трое же вождей остались наверху насыпи, держа боевые значки Стрелы и Копья, а между ними знамя Волка и Восходящего солнца, вновь развеваемое ветрами Долины Теней.

Все рассматривали долину. Перед шатрами развевались и опадали под вечерним ветром давно знакомые знакомые знамёна Дола. Посреди же Кольца Судьбы было установлено большое знамя с изображением Волка с красной разверстой пастью на зелёном фоне. Его окружали другие знамёна: Серебряная Рука на красном поле, Алая Длань на бело-зелёном поле, Золотая Корзина и Зазубренный Меч.

По долине ходили воины, и куда ни погляди блестели боевые доспехи. Чтобы посмотреть на новоприбывших, к насыпи начали подтягиваться люди. Приходили жители Дола в шлемах, воины пастухов в белых плащах, а вместе с ними и высокие сыны Волка. Они были без шлемов, а из оружия носили при себе только мечи, за ними шли и крепкие женщины их рода, босыми ногами ступавшие по траве своей долины.

Вскоре вокруг жителей Леса собралась большая толпа. Каждый подходивший махал им рукой или оружием, и радостные приветственные крики, смешавшись, разносились по воздуху. Из толпы вышел Могучеродный (из оружия у него был только меч), а с ним и Божественноликий (он был в боевых доспехах, но без шлема), под руку с ним шла Лучезарная в прекрасной зелёной котте, усеянной цветами. Девушка шла босой, как и ходили и другие дочери её народа.

Божественноликий вскричал:

– Горячо приветствую наших братьев! Всех благ вам, о, сыны древних предков! Сегодня вы стали нам ещё милее, ибо мы видим, что вы пришли с даром – с вашими жёнами, детьми и старцами, негодными для войны. Теперь мы знаем, как сильно вы доверяете нам и, присоединившись к нашему войску, не вздумаете отступить. Всех благ, всех благ вам!

Рыжий Волк отвечал:

– Вы, сыны Волка, отделившиеся от нас в древние времена у той горной скалы! Самих себя мы приносим вам в дар, а наши жёны, дети и старики – лишь часть нас самих. Как же мы оставим их? Будьте же свидетелями, о, жители Дола и Пастухи, что мы теперь единый народ – мы и жители Долины Теней, и никогда впредь не разлучимся снова!

Всё множество собравшихся громко закричало. Когда же их крики смолкли, Божественноликий продолжил:

– О, Воины Расставания, здесь будут жить ваши жёны и дети, а мы пройдём немного, чтобы повеселить сердца суровой игрой мечей и взять себе то, чего нам не хватает. Завтра утром мы выступим в этот поход, если вы не слишком сильно устали, проходя чрез горные пустоши.

Рыжий Волк ответил с улыбкой:

– Ты, должно быть, сказал это в шутку, брат? Ты же видишь, что даже наши старики не утомились от дневного перехода, как же могут утомиться те, кто ещё в состоянии носить оружие? Мы готовы выступить в путь и жаждем игры мечей.

– Хорошо, – сказал Божественноликий, – это то, чего и следовало ожидать. В таком случае, брат, иди вместе с другими вождями своего народа прямо в Зал Волка. Там, после еды и вина, мы все: и вы, и жители Дола, и сыны Волка, и Пастухи, – будем держать совет, чтобы все смогли подготовиться к предстоящему сражению.

– Это хорошо, впрочем, нужно ли нам ждать до завтра, ведь мы пришли сюда не есть, не пить и не отдыхать. Впрочем, пусть всё будет, как вы скажете.

Лучезарная отпустила руку Божественноликого и вышла вперёд. Она протянула обе ладони в сторону жителей Леса и произнесла звонким и нежным голосом, и хотя она была слабой женщиной, голос её разнёсся далеко по лугу. Она молвила:

– О, Воины Расставания! Вы, те, кто не понадобится в бражном зале, и вы, наши сёстры с маленькими детьми и отцами, идёмте же с нами туда, вниз, к шатрам, которые мы разложили для вас, и вы на какое-то время сможете представить, что все мы в том нашем доме, который так желаем вернуть, но который нам ещё только предстоит завоевать. Вы повеселитесь с нами так же, как и мы с вами.

С этими словами она изящно ступила вперёд и прошла в толпу. Там она взяла за руку старика из жителей Леса, и, поцеловав его в щёку, повела прочь, и старик поверил, что отдых будет сладчайшим. Подходили и другие женщины Долины Теней, добрые, прекрасные, улыбчивые, и уводили кто старуху из жителей Леса, кто юную жену, кто нескольких парней. Многие целовали и обнимали крепких воинов, уводя их к шатрам, стоявшим на берегу Ознобного Потока в том месте, где течение было самым спокойным, а трава самой мягкой и сочной – именно там и накрыли столы для гостей. Над ними на копьях подвесили светильники, чтобы зажечь, когда померкнет дневной свет, на столы поставили лучшую еду из даров долины, и вина с лакомствами из Серебряной долины или с окраинных земель Запада, добытые ударами мечей и свистом стрел.

Там они пировали и веселились. Лучезарная, Лучница и другие женщины долины прислуживали гостям за столом, развлекая их, нежа ласковым словом или поцелуем, будто они были самыми близкими для них людьми, и канун битвы стал для гостей нежнее любого часа их прошлой жизни. С пирующими были Божественный Кабан и Копейный Кулак из числа освобождённых невольников Серебряной долины, и они вовсю веселились, а Волчий Камень, самый старший из них, ушёл вместе с Даллахом в бражный зал на совет.

Жители Дола и Пастухи пировали в другом месте, и жители Долины Теней позаботились о том, чтобы гости веселились. В числе рода Лика пришли и десять освобождённых невольников, которые желали выступить при оружии против своих бывших хозяев. Семеро из них были из Розовой долины, трое из Серебряной.

Наречённая пировала со своими родичами из рода Вола, и с ними было много жителей Долины Теней. Девушка прислуживала друзьям и союзникам в той одежде, что носят воины, только без шлема и кольчуги и держалась так, как если бы пред ней сидели дорогие гости. Мужчины сравнивали её красоту с красотой божеств Небесных палат и валькирий, и те, кто не видел её раньше, сильно дивились. Её красота сетью опутывала сердца мужчин, так что они даже прекращали есть, любуясь ею. Если же рука её случайно касалась какого-нибудь юноши, или до него долетало сладкое дыхание её губ, или щека её приближалась слишком близко к его щеке, юноша замирал, не зная, где он и что ему делать. Но при этом Наречённая была скромна и проста и в речах, и в манерах, словно четырнадцатилетняя пастушка.

В бражном зале собрались славные воины, там были все вожди. Могучеродный и военный вождь сидели на средних каменных сидениях на возвышении. Там они обсудили всё, что касалось порядка сражения и похода войска, о чём позже будет поведано. Беседа эта была долгой, когда же она завершилась, все отправились по своим местам спать, ибо уже давно наступила ночь.

Когда все разошлись, и воцарилась тишина, Могучеродный в лёгкой одежде и без оружия покинул бражный зал и быстро направился к другому концу долины. Он прошёл мимо всех шатров и оказался, наконец, перед шатром рода Вола. Юноша подошёл к высокой скале, поднимавшейся над землёй подобно снопам чёрных шестов, стоящих близко друг к другу. Называлась эта скала Шест-камень, и с ней были связаны истории про эльфов (по этой причине Камнеликий днём с радостью осмотрел её).

Луна только что осветила Долину Теней, и под её светом, там, где тень высоких утёсов не закрывала землю, блестела трава. Поверхность Шест-камня светилась светло-серым сиянием. Взглянув на него, Могучеродный заметил, что у его подножия кто-то сидит. Подойдя ближе, он разглядел женщину и узнал в ней Наречённую. Он сам просил её дождаться его у этой скалы сегодня ночью, ведь скала стояла недалеко от шатров рода Вола, и теперь, когда он приближался к Наречённой, сердце его ликовало.

Девушка спокойно сидела на неосвещённой стороне камня. На ней была та же одежда, которую она носила весь день: сверкающая котта без кольчуги, без шлема – лишь венок из ветрениц на голове. Девушка сидела, закинув ногу на ногу и положив на колени ладони. Пока юноша подходил, она не шевельнулась, и только когда он был совсем уже близко, тихо произнесла:

– Вождь рода Волка, великий воин! Ты желал поговорить со мной. Хорошо, когда друзья говорят накануне сражения, ведь они могут больше и не встретиться при жизни.

Юноша молвил:

– Наш разговор не будет долгим. И тебе, и мне этой ночью нужно выспаться – завтра будет много работы, но раз уж, как ты сама сказала, о, прекраснейшая из женщин, может так статься, что нам не суждено больше поговорить при жизни, я попрошу тебя сейчас, пока мы оба живы и так близко друг к другу, – позволь мне рассказать о моей любви к тебе. И ты, нежнейшая из всех божественных и людских родов, конечно, не откажешь мне в этом?

Девушка очень нежно, хотя и с улыбкой, ответила:

– Брат сыновей моего отца, как я могу отказать тебе в этом? Разве ты не сказал уже, что хотел? Что же ещё ты можешь добавить к услышанному мною?

– Ты говоришь правду. Могу я тогда поцеловать твою руку?

Уже без улыбки девушка ответила:

– Конечно, как и все мужчины, что могут называть себя моими друзьями. Ты ведь мой друг.

Юноша взял её руку и поцеловал, но не выпустил, а девушка не попыталась высвободить её. Луна ярко освещала их, и в её свете юноша не видел, покраснела ли Наречённая, но ему показалось, что на лице её отразилось смущение. Он произнёс:

– Было бы лучше поцеловать тебя в щёку и заключить в объятия.

– Мужчина сделает со мной это только тогда, когда я сама захочу, а так как ты мой друг, то, признаюсь тебе, подобного желания у меня нет. Подумай, как мало прошло времени с тех пор, как меня огорчила потерянная любовь.

– Если считать часы, то времени прошло мало, но за это малое время многое случилось.

– Знаешь ли ты, можешь ли представить, какой стыд я испытывала под взглядами моих родичей. Из-за сердечной боли я не дерзала глядеть в лицо ни одному мужчине. Мне казалось, он может увидеть мою скорбь.

– Я хорошо понимаю это, но ты не стыдилась, когда не так давно открыла мне свою печаль.

– Это правда, ты был добр ко мне. Похоже, ты стал для меня близким другом.

– Неужели ты причинишь боль близкому другу?

– О, нет, если возможно иначе. Но как быть, если мне не дано выбирать? Неужели тогда не будет мне прощения?

Могучеродный ничего не ответил. Он всё ещё держал руку девушки, а она и не пыталась высвободить её, а лишь сидела, потупив глаза. Через некоторое время юноша произнёс:

– Друг мой, я думал о нас с тобой. Послушай, если ты скажешь, что твоё сердце не наполняется нежностью, когда я говорю, что безумно желаю тебя, когда я целую твою руку, как целовал сейчас, когда умоляю позволить обнять тебя и поцеловать в щёку, как умолял сейчас – если ты скажешь так, то я сразу же возьму тебя за руку, отведу к шатрам рода Вола и распрощаюсь с тобой до окончания сражения. Скажешь ли ты так, положа руку на сердце?

– А если я не смогу сказать? Что тогда?

Могучеродный ничего не ответил. Девушка некоторое время сидела неподвижно, потом поднялась, встала пред ним и, глядя ему в глаза, произнесла:

– Я ничего не могу сказать тебе.

Юноша притянул её к себе и заключил в объятия, поцеловав в губы, а потом снова и снова стал осыпать поцелуями её лицо. Девушка не пыталась высвободиться, но, наконец, она вымолвила:

– И всё же ты должен сию минуту отвести меня обратно к моему роду. Когда же битва окончится, то, если мы оба останемся в живых, поговорим ещё раз.

Могучеродный взял девушку за руку и повёл к шатрам рода Вола. Сначала он ничего не говорил, ибо сомневался, что должен что-то говорить, но потом всё же сказал:

– Теперь для меня не всё равно, выживу я или погибну, однако ты так и не сказала, что любишь и желаешь меня.

– Ведь ты не будешь заставлять меня? Сейчас я вряд ли произнесу эти слова, но кто знает, что вырвется из моих уст, когда мы победителями будем стоять вместе с тобой в Серебряной долине. Много воды утечёт тогда.

Он кивнул:

– Да, это правда, и всё же я повторю – так много, так много прошло времени между тем, как я впервые увидел тебя в Доле и тем, когда ты узнала меня, но сейчас я не буду спорить с тобой – моё сердце ликует. Смотри, вот и шатры твоих родичей. Всех благ тебе!

– И тебе, нежный друг, – ответила девушка и, немного помедлив, взглянула на шатры, а потом вновь перевела взгляд на него и, положив руку ему на шею, притянула к себе его голову и поцеловала в щёку, и тотчас быстро и легко убежала.

Прошла ночь, и наступило утро. Божественноликий, по своей привычке, встал очень рано и, умывшись в Ознобном Потоке, в Купальне мужей, начал обход воинского лагеря. Все, кроме последней ночной стражи, ещё спали. Он переговорил с одним-двумя воинами, а затем поднялся в узкий конец долины, к началу тропы, ведущей в Серебряную долину. Там стояли часовые – юноша поговорил и с ними. Ему рассказали, что на тропе никто не появлялся, и он приказал подать рогом сигнал подъёма, как только на тропе покажутся бегуны, посланные вверх по проходу. Их расставили вдоль дороги на некотором расстоянии друг от друга, чтобы они передавали новости.

Оттуда Божественноликий направился к бражному залу и на подходе к нему увидел нарядно одетого воина, выходившего из дверей. Воин на мгновение остановился, чтобы оглядеться, а потом легко и быстро пошёл по направлению к юноше. И – вот чудо – это была Лучезарная, надевшая поверх котты длинную кольчугу ниже колен, на голову шлем, а на ноги башмаки из металлических пластин. Девушка подошла к Божественноликому, провела рукой по его щеке и золотым локонам (он был без шлема) и, улыбнувшись, произнесла:

– Златогривый, вы с Могучеродным просили меня носить доспехи. И вот – смотри!

Божественноликий сказал:

– Могучеродный благоразумен, как и я, впрочем, как и ты. Представь, что случайная стрела пронзит твою грудь и сделает меня скитальцем в этой жизни. Как я смогу смотреть на прекрасный Дол, не надеясь увидеть в нём тебя?

Она ответила:

– Сегодня у меня легко на сердце. Не кажется ли тебе это странным? Как-то ты сказал, что бессмысленно клясться у Кольца Судьбы с тем, чтобы потом не выполнить эту клятву. Я так не считаю. То, что ты называешь легкомыслием, это доблесть, которую мои предки вложили в моё сердце. Не думай, о Златогривый, не бойся, что мы умрём прежде, чем нам украсят брачное ложе.

Юноша хотел поцеловать её в губы, но она отстранила его и сняла с себя шлем. Положив его на траву, она сказала:

– Это не последний раз, когда ты целуешь меня, Златогривый, любимый мой, и всё же я жажду поцелуя, словно это последний поцелуй в моей жизни. Это священное желание поднимает меня выше страха и печали.

Юноша молча притянул её к себе, но прежде чем поцеловать, долго и очень пристально смотрел на неё, любуясь красотой её лица. В лице этом не было изъяна, словно оно было сотворено руками богов. Юношу охватило сильное желание, но прежде чем губы их встретились, из конца долины донёсся сигнал большого рога, и сразу же, по всей долине, до самых шатров, пронеслись ответные сигналы. Послышались голоса людей и звон оружия – воины радостно готовились к бою. Раздавались звонкие голоса женщин, торопившихся приготовить завтрак, прежде чем войско выступит в поход. Божественноликий и Лучезарная всё ещё держали друг друга в объятиях. Юноша тихо вымолвил:

– Мы выходим из Долины Теней, но как ты сказала когда-то, в нашу первую встречу здесь, мы не расстанемся. Ты пойдёшь со мной в битву.

Он взял её за руку и отвёл в дом Волка. Там они позавтракали, и Божественноликий вместе с Могучеродным и остальными вождями, не мешкая, стал готовить войско к походу.

 

Глава XLI. Войско выходит из Долины Теней: первый день похода

До полудня оставалось часа три, когда первые воины ступили на тропу, ведущую вдоль берега реки из Долины Теней. Женщины, дети и те из мужчин, что не годились для сражений, стояли на том берегу, что был повыше, у самого подножия утёсов и смотрели, как движется воинство. Среди них было много жителей Леса, ставших теперь единым народом с жителями Долины Теней. Все они решили ждать новостей в этой долине, считая её безопасной после того побоища, что Могучеродный учинил смуглолицым, хотя Божественноликий и предлагал отправить их всех в город под охраной пятидесяти воинов и городских стражей.

Воинов Долины Теней набралось теперь две большие сотни без пяти. Пятьдесят из них были женщинами и ещё семьдесят юношами младше двадцати лет. Не часто можно встретить женщин прекраснее лицом и телом, чем те, что вышли тогда в поход, но при этом у всех у них были крепкие руки, и все они славились своей стрельбой из лука. А легконогие юноши так и рвались в бой, они, привыкшие лазить по утёсам долины в поисках гнёзд кречетов или других птиц да переплывать быстрое течение Ознобного Потока, были прекрасными скалолазами и пловцами. Тела их, крепкие и жилистые, были сильнее, чем у большинства взрослых воинов, от которых юноши не отличались и бесстрашием.

Порядок следования войска был таков.

Первыми на горную тропу вышли жители Леса, а с ними и сорок человек взрослых воинов Волка, за которыми следовали роды города: роды Вола, Моста и Быка, затем роды Винограда и Серпа, затем народ пастухов и, наконец, род Лика под предводительством Камнеликого и Ликородного. С ними шли ещё сорок воинов Долины Теней, а остальные разошлись по всем отрядам войска, чтобы вести их по лучшим тропам, облегчив путь остальным. Божественноликий шёл отдельно от своего рода. Вместе с Могучеродным он находился в самом начале войска, а отец его Железноликий шёл как простой воин вместе со своим домом, замыкая войско. Лучезарная следовала за своим братом и Божественноликим вместе с воинами Волка. С ней были Лучница, облачённая в дар Старейшины, Лесной Отец и его сыновья. Лучница убедила девушку снять кольчугу на один день, ведь они не ожидали встретить врага. Наречённая шла вместе со своим народом во всём своём снаряжении. Утреннее солнце сверкало на драгоценных камнях, украшавших девушку, а ноги её, ступавшие по траве верхней части долины, были подобны цветам, на чёрных же камнях перевала они казались необычайно яркими. Девушка несла за спиной колчан со стрелами, а в руке блестящий тисовый лук. Шла она вместе с лучниками, так как искусно умела стрелять.

Войско вступило в проход, оставив долину позади. Знамёна были развёрнуты, и знамя Волка с красной разверстой пастью развевалось рядом со знаменем Волка и Солнечного Восхода в авангарде, сразу после двух военачальников.

Широкая и ровная вначале дорога здесь поросла травой. С одной её стороны текла река, с другой вздымались высокие утёсы, похожие на связки копий. Не было на их голых склонах ни зелёной травы, ни упавших камней. Воины шли быстро, сердца их переполняла надежда, а в душах зарождалась нежная песня, и вот, наконец, Лучница громким и ясным голосом начала петь. Её двоюродный брат Лесомудрый ответил ей, а в конце и все воины рода Волка, шедшие в их отряде, присоединились к песне. Мелодия пронеслась вниз по течению, и её услышали те отряды, которые только вступали на горную тропу, и те, которые ещё ждали, когда им освободят дорогу. Вот то, что пели воины:

Лучница пела:

Лесомудрый пел:

Лучница пела:

Лесомудрый пел:

Воины пели все вместе:

С этими словами поющие взмахнули в воздухе обнажёнными мечами и помчались вперёд так быстро, как только можно бежать по горной тропе. Так и получилось, что, когда арьергард войска только ещё входил на тропу там, где она была широка, головная его часть оказалась уже в узком проходе между рекой и утёсом. В этом месте повсюду были разбросаны большие и мелкие камни, через которые было трудно идти даже тем, кто хорошо знал дорогу. Воины вытянулись цепью вдоль берега Ознобного Потока. Нужно было соблюдать осторожность: течение было быстрым, река глубокой, берега скалистыми. Река бежала на полфатома ниже тропы, и через эти голые места идти приходилось по узкой полоске. Войско продолжало путь, и вскоре он стал безопаснее – пространство между скалами и потоком расширилось. Впрочем, дорога оставалась такой же тяжёлой – ноги с трудом ступали по каменным наносам из малых, больших и гигантских камней. Ещё через некоторое время дорога улучшилась, хотя местами, там, где скалы становились ниже, встречались широкие оползни, через которые приходилось перелазить. Потом каменистые преграды закончились, зато расстояние между рекой и скалами снова сузилось. Чёрные утёсы всё росли и росли, а дорога становилась всё уже, и, наконец, небо над головой почти исчезло, будто войско шло по дну колодца. «Ещё чуть-чуть, – думали воины, – и мы сможем в полдень видеть звёзды». Некоторое время воины шли всё вверх и вверх, а скалы становились всё выше и выше, и в конце концов войско оказалось на узком выступе. Далеко под ними Ознобный Поток бурлил и грохотал между гигантскими скалами, уходившими в небо – чёрное и беззвёздное, какое бывает только зимой. Над воинами в ущелье, не прекращая, ревел ветер, хлеща по коленям подолами их одежд. Иногда люди едва могли продвигаться вперёд – такими сильными бывали порывы ветра.

Воины шли всё выше и выше, и вот шум воды превратился в громкий рёв, перекрывавший вой заключённого в скалах ветра, и на шедших пролился дождь, но не с неба – было видно, что по голубому небу плыли лишь разрозненные облака. Этот дождь был брызгами водопада, летевшими на тех, кто лез наверх.

Путь становился тем сложнее, чем выше они взбирались, но цель оправдывала мытарства, ибо стена скалы, что выпирала, как бастион, будто они залезли на край, с которого тёк поток и так срезали путь, – та самая стена скалы была разбита, и камни её скатились по крутому склону, образуя проход, правда очень неудобный.

Так, по возведённому сильным ветром наносу, через который виднелись бегущие далеко внизу белые воды, под грохот Ознобного Потока и завывание ветра в проходе, ветра, рвущего одежды и волосы, словно желая порвать всё в клочья и унести с собой, знамёна Волка перебрались прямо через вершину перевала. Долго ещё войско карабкалось следом за ними. Каждый отряд, достигнув вершины, издавал крик, неслышный из-за грохота ветра и вод.

Ещё немного, и все мучения остались позади. Солнце, висевшее теперь низко, освещало за спиной воинов поднимавшийся над водопадом столб водяных брызг, над которыми виднелись радуги. Солнце освещало небольшую долину, представшую пред воинами. Она несколько круто спускалась на запад сразу от речного берега, а за западными склонами виднелась низкая гора, чьи отроги расходились по всей долине, делая последнюю похожей на щит с умбоном* посередине. Называлась она долиной Широкого Щита и была полностью погружена в сумрак, кроме той стороны, где поток частично ограждала ярко-зелёная трава, отделённая от гор стеной скал, наваленных в невообразимые груды со шпилями и неровными краями. Река, журчавшая между высокими серыми утёсами, разбросанными по её течению, становилась здесь шире и мельче, пока, наконец, собрав свои воды воедино, не ниспадала по трём косым ступеням в большой проход в нижней части долины.

С вершины перевала казалось, что преодолеть эти серые склоны легко, но воины рода Волка знали – это неверно. То были остатки моря расплавленного камня, который в далёкой древности стекал с Умбона, заполняя собой всю долину. Чем дальше он тёк, тем больше остывал, и та преграда, что сейчас громоздилась пред воинами, образовалась там, где его путь прервался, и он стал забором вокруг зелёной полянки. Остывавший каменный поток принимал разные формы, а дождь и ветер за долгие годы отшлифовали его, так что теперь он превратился в лабиринт, испещрённый узкими проходами, большинство из которых, если пойти по ним, вскоре приводили путника к тупику или же выводили обратно – туда, откуда он начинал свой путь, так что только те, кто до мелочей знал лабиринт, могли преодолеть его без непомерных усилий.

Теперь, посмотрев с высоты, на которой они находились, на зелёные луга у реки, воины увидели, что на вершине скалы развевается на копье красное знамя, а рядом с ним стоят три-четыре вооружённых человека в сверкающих под солнцем доспехах. Они махали мечами, и солнечные блики от этих мечей ослепляли воинов, замахавшим им в ответ. Это была передовая стража. В том месте, где они стояли, временами селились те, кто ходил в грабительские набеги на Серебряную долину. Посреди зелёной полянки была хижина из грубых камней и дёрна, в которой в плохую погоду могло укрыться человек двадцать.

Передовой отряд спустился с холма и начал свой путь через каменный лабиринт, что когда-то был озером расплавленного стекла, стараясь выйти к поросшим травой берегам речки. Прошло более двух часов, прежде чем первые воины выбрались на ровную полянку, и уже наступила лунная ночь.

Там войско и остановилось на ночлег. Все поели, легли на зелёную траву и заснули. Лучница провела Лучезарную и некоторых других женщин в хижину, но девушка решила не входить в неё, считая, что в таком случае Наречённая захочет остаться снаружи. Когда же вместе с родом Вола пришла Наречённая, то Лучезарная увидела, что дети Лесного Отца соорудили для неё самой убежище снаружи, подобное тому, что устраивает заяц. Девушка много времени проводила под голым небом Долины Теней и окружавших её гор, как Наречённая – на лугах Дола. Когда Наречённую попросили пройти в хижину, она скромно согласилась и легла с остальными вооружёнными женщинами.

 

Глава XLII. Войско приходит к краю Серебряной долины

Так прошла ночь, и когда затеплился рассвет, два военачальника были уже на ногах. Они обходили отряд за отрядом, желая убедиться, что всё в должном порядке и все вовремя проснулись. Когда солнце осветило красноватым светом восточные склоны Умбона, все уже позавтракали и были готовы двинуться в дальнейший путь. Около знамён протрубили рога, наполнив сердца воинов радостью. Это был последний раз, когда они трубили. По приказу военачальников впредь до начала атаки на Серебряную долину они должны молчать, ведь дальше войско будет подходить всё ближе и ближе к своим врагам, и, кто знает, вдруг случайные отряды смуглолицых окажутся около самого прохода. Тогда они услышат голос рогов и отправятся посмотреть, что происходит.

Знамёна Волка выдвинулись в путь, и воины передового отряда пошли через каменный лабиринт на север. Через два часа долина под Умбоном стала безлюдной. Все шли тем же порядком, что и за день до того, только на этот раз Лучезарная надела свою кольчугу и повесила на бок меч. Сердце её ликовало, а речи были веселы.

Когда все покинули долину под Умбоном, дорога была лёгкой и широкой. Река текла между низкими берегами, и проход скорее напоминал череду маленьких долин, чем обычное ущелье, как то, что начиналось за Долиной Теней. Но прошла треть дня, и проход вновь начал сужаться и мало-помалу подниматься. Наконец, стены скал подступили к самой реке, и те, кто смотрел на север, больше не видели дороги, а только камень. В этом месте Ознобный Поток поворачивал, приходя с востока многими водопадами, как в том ужасном ущелье, через которое проходили вчера. Здесь, между утёсами и водой, прохода не было – только крутящийся и бурлящий поток, так что те, кто не знал дороги, не понимали, куда им теперь предстоит идти.

Но Могучеродный повёл знамёна туда, где на дорогу выдавался большой утёс, почти свисавший над водой. Это было как раз на том углу, у которого ущелье сворачивало на восток. Воины пробрались за утёс, и тогда на другой стороне пред ними неожиданно открылся новый проход! Совершенно прямой, он был не шире двадцати футов. Скалы сжимали его, словно стены, и весь он, круто уходящий прочь, был завален камнями. По нему текла вода, часто заливая дно от края до края, но там было мелко. Эта дорога вела теперь войско к битве. Передовой отряд сразу же ступил на неё, повернувшись спиной к Ознобному Потоку.

Каким утомительным и страшным был этот прямой проход! Часто над головами нависали огромные камни, перекрывавшие дорогу и заслонявшие небо. И другого пути, кроме самого потока, у войска не было, а потому иногда приходилось идти по колено или глубже в воде, а иногда перепрыгивать с камня на камень над журчащей водой, а иногда устало ступать по выступу скалы над более глубокими местами. Воины напрягали все силы, чтобы пройти трудный участок дороги.

Так они и шли без устали, пока день не приблизился к концу. И вот, наконец, они достигли того места, где с севера в скале была небольшая расселина. Упавшие с неё камни завалили проход, запрудив поток. Его воды тонкими струйками пробивались сквозь эту дамбу из бассейна с противоположной стороны. Воины начали взбираться вверх по расселине, находившейся перед водопадом. Дорога была трудной, они взобрались на верх расселины, на большой открытый склон. Это был отрог, поднимавшийся к северу, весь заваленный камнями, принесёнными, возможно, давным-давно каким-нибудь ледником. Один камень был особенно большим, как дом богача, и формой был также подобен дому с двумя коньками. Сыны Волка называли его Каменным Домом.

Шум, издаваемый передовым отрядом, наверху стал громче. Все были очень рады, что им удалось пройти так далеко, не столкнувшись с серьёзными опасностями. Но тут из-под Каменного Дома вышли вооружённые люди и подошли к воинам передового отряда. Это было десять дозорных из рода Волка. Могучеродный с Божественноликим сразу начали расспрашивать их о новостях. Дозорные не видели ничего, что могло бы помешать отряду выйти на прямую дорогу к Серебряной долине. До конца дня оставалось ещё три часа. Передовой отряд не стал мешкать, и военачальники велели дозорным передать остальным воинам, чтобы те, немедля, шли за ними. Дозорные должны были передавать этот приказ каждому отряду, что достигнет этого места. И отряд быстро направился вверх по склону, а через час уже достиг вершины. К северу склон медленно понижался. Камней уже не было, зато земля постепенно стала болотистой, так что без опытных провожатых воины бы увязли. Наконец, они пришли туда, где ручьи, пробегавшие по болоту, сливались в один поток, и тут кто-то из сынов Волка весело закричал, что воды текут на север. Все поняли: Серебряная долина уже близко.

По пути им никто не встретился, да воины из Долины Теней и не ожидали никого встретить. Смуглолицые не любили охотиться, разве что за людьми, а особенно за женщинами. Кроме того, склоны этого горного хребта, страшные и пустынные, никуда не вели. Здесь никто не водился, кроме бекасов, выпи, кроншнепа, ржанки, да нескольких лис, да ещё можно было увидеть большого орлана, летевшего в горы.

К заходу солнца войско прошло болота, и поток, что они перешли ещё на болотах, стал чище и шире. Он грохотал по пустоши между каменистыми берегами. Иногда, пробиваясь через возвышения на поверхности горного склона, он становился глубже. Когда воины взобрались на вершину одного из таких возвышений (оно было не настолько высоким, чтобы заставить поток свернуть), Божественноликий осмотрелся и увидел синие горы, вздымавшиеся далеко впереди. Ещё выше них на востоке поднимались заснеженные пики гор, окаймлявших мир. Тогда юноша припомнил виденное им с вершины Крепости Беглецов, он взял Могучеродного за руку и указал в сторону далёких гор.

– Верно, – сказал тот, – так и есть, военный вождь. Серебряная долина находится между нами и тем синим хребтом, но она гораздо ближе к нам, чем к ним.

К ним подошла Лучезарная. Она взяла Божественноликого за руку и воскликнула:

– О, Златогривый, видишь ли ты?

Юноша повернулся и посмотрел на неё. Щёки девушки пылали, глаза горели. Он тихо проговорил:

– Завтра всё решится. Радость или покой, жизнь или смерть.

Весь передовой отряд, поднявшись на возвышение, остановился посмотреть на горы, вздымавшиеся с дальней стороны Серебряной долины. Знамёна над головами воинов опали, их слегка колебал лишь лёгкий вечерний ветер. Затем воины двинулись дальше.

Солнце зашло за горизонт, и на всех опустилась мгла. Войско продолжало свой путь вдоль берега. Пришла ночь, ясная, звёздная, правда, луна ещё не поднялась. Земля под ногами была уже твёрдой, на ней росли цветы и нежная трава, то и дело встречались поломанные ветром кустарники. Воины начали спуск в ущелье, врезающееся в стену Серебряной долины. Ночной ветер дул им в лица со стороны долины – оттуда, где предстояла битва. Тропа сперва шла круто, но ущелье было широким, и его края уже не походили на прямые стены, как там, где они пробирались раньше. Здесь это были прорезанные водостоками склоны частью, как воины поняли утром, покрытые валунами и сланцевым гравием, а частью заросшие кустами и жёсткой травой. То и дело по водостокам бежали ручьи. Пока воины шли вперёд, склоны становились всё более пологими и, наконец, отряд вышел в широкую долину. Местами спуск был крутой, местами плоский и плавный, но всегда посередине бежал поток, по западному берегу которого и шли воины. Долину густо устилала трава, там встречались дуб, ясень, падуб и лещина, и вот, наконец, войско оказалось перед лесом, покрывавшим долину от края до края. Подлесок там был редкий, и берега потока оставались почти голыми. В этот-то лес и вошёл передовой отряд, но вглубь воины заходить не стали. Предводители приказали остановиться и установить знамёна, чтобы дождаться наступления утра. Так было решено на совете в доме Волка. Могучеродный сказал тогда: «С таким большим войском как у нас, да ещё и с воинами, которые по большей части ничего не знают об этой земле, нападать ночью очень опасно. Нам следует переждать в чаще Лесной долины до утра, а затем развернуть знамёна на склоне над Серебряной долиной, и тогда пусть смуглолицые собираются для нападения – они уже не смогут помешать нам спуститься в долину».

Там войско и остановилось. Все отряды вошли в лес, где и расположились каждый на своём месте, чтобы к сражению выступить к краю Серебряной долины в боевом порядке.

 

Глава XLIII. Божественноликий смотрит на Серебряную долину: атака лучников

Расставив вокруг лагеря часовых, воины отдохнули после утомительного пути, стараясь соблюдать осторожность. Они поужинали запасённой едой и легли спать в лесу вечером дня накануне битвы.

Но спали не все. Два военачальника обходили лагерь – Могучеродный с востока, а Божественноликий с запада. Они проверяли часовых и следили за порядком. Не спала и Лучезарная. Она лежала рядом с Лучницей у подножия дуба и видела, как Божественноликий ушёл к воинам, девушка не закрывала глаз, ожидая услышать его приближающиеся шаги.

Уже наступила глубокая ночь, когда он, наконец, вернулся к своему месту в передовом отряде. Его путь проходил мимо воинов рода Вола, спавших на траве под охраной своих часовых. Свет луны, висевшей высоко в небе, смешивался со светом занимавшейся зари. Божественноликий случайно взглянул вниз и, к своему удивлению, увидел Наречённую, лежавшую рядом со своим дедом. Голову она положила на связку хвороста, заменявшую ей подушку. Девушка крепко спала, как спят наигравшиеся за день дети – они быстро засыпают и видят счастливые сны. Ладони она сложила вместе у плеча, щека её была гладкой и нежной, как раньше, когда девушка была счастлива, лицо выглядело спокойным. Тёмно-рыжий локон упал ей на грудь, обвив запястья. Она мирно спала.

Божественноликий, не задерживая взгляда на девушке, отвернулся и быстро направился к своему отряду. Когда он пришёл к месту, Лучезарная, заметив его, сразу же встала. Лучница, лежавшая рядом, уже спала. Лучезарная протянула к Божественноликому руки. Он взял их в свои и поцеловал, потом обнял девушку и осыпал поцелуями её губы и щёки. Она ответила на его поцелуи своими, вымолвив:

– О, Златогривый! Если бы битва уже окончилась! Но ведь всё будет хорошо? Ведь будет же?

Она говорила тихо, но звук её голоса разбудил Лучницу. Всегда готовая к неожиданностям, как все охотники горной пустоши, она, быстро проснувшись, сразу села. Она беспокоилась за Лучезарную, которая последние два дня была очень задумчивой. Кроме того, Лучница боялась, что её подругу убьют или изувечат в схватке. Она с улыбкой спросила у Лучезарной:

– Что я слышу? Ты боишься? Не надо так. Послушай, не так уж и страшно для нас, искусных мечников, снова прийти в Серебряную долину. Со времени Великого Поражения я трижды бывала здесь. Каждый раз в нашем отряде было не больше десятка воинов, и всё же я цела.

– Верно, сестра, – кивнул Божественноликий, – но прежде, сделав дело, вы убегали, а теперь мы собираемся остаться. С завтрашнего дня мы уже не будем таиться.

– Представь себе, – ответила Лучница, – недалеко отсюда я видела такое, что мы очень даже были не прочь остаться, несмотря на то, что нас было мало. Только мы боялись – вдруг нас возьмут в плен.

– Что же вы видели? – спросил Божественноликий.

– Нет, – ответила девушка, – я скажу это позже, зимой, в освещённом пиршественном зале, в такие дни, когда нас окружает так много родных лиц, будто весь мир собрался пировать. Тогда я, может, и скажу тебе. А, может, и вовсе никогда не скажу.

Лучезарная улыбнулась:

– Ты никогда не прекратишь болтать попусту, Лучница. Не надоедай вождю, у него много дел.

Лучезарная радовалась тому, что ей удалось ещё раз увидеть Божественноликого. Он же произнёс:

– Да нет, не много. Всё уже почти сделано. Через час наступит ясный день, а ещё через два часа наше знамя поднимется над краем Серебряной долины.

Лицо Лучезарной вспыхнуло и снова побледнело. Она молвила:

– Да, она откроется нашим взорам, как открылась взорам наших предков в тот день, когда они спустились с горных пустошей и увидели её, зная, что она будет принадлежать им. Ах, как я ждала этого утра! Но скажи, Златогривый, неужели ты думаешь, что я испугалась? Я, которую ты принимал за богиню?

Лучница произнесла:

– Ещё до полудня сегодня ты вдвое сильнее уверишься, что она богиня, брат мой Златогривый. Но идём же! Уже близок час гибельной схватки, и не стоит впустую тратить время на смех. Златогривый, вспомни – ты обещал поцеловать меня ещё раз перед смертельной битвой.

Сказав так, девушка встала перед ним, и Божественноликий, не откладывая в долгий ящик, с доброй улыбкой поцеловал Лучницу в губы, слегка придерживая её голову обеими руками. Она же обняла его, целуя, а затем вновь опустилась на траву и отвернулась, чтобы трава и кусты скрыли её лицо, но было видно, что она плачет – тело её сотрясалось от рыданий. Лучезарная встала на колени рядом с ней и погладила девушку, тихо увещевая её ласковыми словами, а Божественноликий пошёл искать Могучеродного.

Заря угасала, дневной свет становился ярче, воины просыпались. Часовые разбудили предводителей сотен, те – предводителей двадцаток и десятков, а они уже всех остальных. Все сидели в лесу тихо, стараясь не шуметь.

Ночью часовые рода Серпа поймали невольника, расставлявшего ловушки на зайцев. Ранним утром его привели к военному вождю. Невольник был таким же, как и те, которых Божественноликий встречал раньше – не лучше и не хуже большинства. Когда его поймали, очень испугался, но оказавшись у военачальников, он понял, что находится среди друзей. Правда, невольник медленно думал и так же медленно говорил. Тем не менее, Могучеродный вытянул из него, что смуглолицые что-то подозревают, ибо, по его словам, они уже совещались на рыночной площади Серебряного города, и вскоре снова собирутся. Более того, военачальники поняли из его слов, что новые племена, приход которых ожидали смуглолицые, подошли быстрее, чем те думали, и теперь были уже в долине. Могучеродный улыбнулся, словно эти новости не очень-то его обрадовали, но Божественноликий был доволен, ведь менее всего он желал того, чтобы за войной последовала охота на разрозненные вражеские отряды. Пока они разговаривали, пришёл Даллах, за которым посылал Божественноликий. Он продолжил расспросы, и по ответам пленника выходило, что и из Розовой долины в Серебряную пришло много воинов, так что работы воинам прибавилось. Наконец, Даллах вытянул из невольника то, что этим утром на рыночной площади города должно состояться народное собрание смуглолицых. Площадь же эта была велика – на ней стояли самые большие дома, когда роды Волка ещё жили там.

После расспросов невольнику дали еды и вина и спросили, согласится ли он взять оружие в руки и провести их в долину. Ему предложили пройтись по лесу, чтобы увидеть, какое великое и могучее собралось войско. Невольник несколько минут, широко раскрыв глаза, не отрывал взгляда от предлагавших, а потом согласился. Ему дали копьё и щит, и он пошёл с передовым отрядом как провожатый.

Тут опять подошли часовые. Воины из народа пастухов обнаружили мёртвых мужчину и женщину. Обнажённые, они висели в лесу на ветвях большого дуба. Все узнали мстительность смуглолицых – было видно, что этих бедняг сильно мучили перед смертью. Те же часовые наткнулись и на мёртвое тело старухи в лохмотьях. Она лежала в зарослях травы близ ручейка. Женщина была очень худа, просто измождена от голода, в руке она держала остатки недоеденной лягушки. Когда об этом услышал Даллах, он сказал, что в обычае смуглолицых было убивать невольников за работой или изгонять их в дикие места на верную смерть.

Затем пришли часовые рода Лика, приведя с собой ещё двух пленных невольников – крепких юношей. Их взял с собой в лес их хозяин, задумавший подстрелить оленя, поэтому у юношей были луки и стрелы. Часовые сразу же убили хозяина, а невольники просто стояли и смотрели на это. Они очень испугались вооружённых людей, но гораздо охотнее отвечали на расспросы, чем первый невольник. Это были домашние рабы, их лучше кормили и одевали, чем того, который должен был работать в поле. Юноши полностью подтвердили его рассказ и добавили, что народное собрание смуглолицых должно состояться этим полднем на рыночной площади и что там соберётся большинство воинов, не исключая тех, кто только недавно пришёл в долину, а также тех, кто владеет Розовой долиной. Все, без сомнений, будут вооружены.

Юношам также дали по хорошему мечу и шлему, и они согласились пойти вместе с войском и даже боялись, что их оставят, ведь если они попадут в руки смуглолицых без хозяина, то их сначала допросят под пытками, а затем убьют страшнейшей смертью.

Когда расспросы окончились, Божественноликий, выяснивший о врагах достаточно, собрал всех вождей, и они сели на зелёной траве держать совет. Сошлись на том, что вернее всего подождать, пока смуглолицые не соберутся на площади, а потом уже напасть на них и действовать так, как покажется лучше военачальникам, которые будут наблюдать за происходящим. Это казалось легким, ведь в лесу на отдых войско расположилось в том же порядке, в каком оно должно было вступить в битву, как если бы воинов собрали на выступе холма. Впрочем, послушав тех, кто когда-то бывал в городе, Божественноликий решил поставить войско пастухов, три больших сотни, а также роды Вола, Моста и Быка, всего четыре больших сотни, к востоку от жителей Леса, идущих во главе передового отряда.

Приказ тотчас был передан по отрядам и выполнен. Теперь жители Леса стояли в самой середине воинства. По правую руку от них были воины Вола, Моста и Быка, а позади – воины пастухов. По левую же руку – воины Винограда, дальше – Серпа, и, наконец, Лика. Эти три рода выставили более пяти больших сотен воинов. Что же касается Сынов Волка, то они сначала оставались с теми отрядами, которые вели через горные пустоши, но потом всё изменилось.

Когда отряды заняли свои места, Божественноликий провозгласил, что настало время для мирного и спокойного завтрака. Пока все ели, Могучеродный решил поговорить с Божественноликим. Он сказал ему:

– Пойдём, брат, я покажу тебе кое-что. Ты, Даллах, тоже иди с нами.

Могучеродный повёл их по лесным тропам, и вскоре Божественноликий в просветах между стволами увидел небо, ещё через некоторое время, когда воины почти вышли из чащи, они стали осторожнее. Впереди Лесная долина круто спускалась в Серебряную. Склон этот был гол, и ничто уже не могло укрыть идущих здесь. Только местами росли кусты да редкие деревья. Пред ними открылся такой прекрасный вид, что Божественноликий едва сдержал восхищённый возглас. Юноша видел, что окружённая пустынными горами долина была узкой только с восточного края. К западу она расширялась, и там её окаймляли не отвесные скалы, как Дол, а пологие склоны холмов, чуть выше, чем тот, на котором они сейчас стояли, но не неприступные – при желании на них можно было взобраться. Это был конец их путешествия. Долина простиралась далеко на запад, где поворачивала к юго-западу, скрывая свою дальнюю часть за склонами, лежащими слева от наблюдателей. Долина была более широкой, чем Дол, а потому и менее ровной. Тут и там на ней поднимались холмы, между которыми текла река чуть шире Бурной. Вдоль берегов реки стояло много крепких каменных домов с хозяйством. Почти все склоны покрывали виноградники. В рощах и зарослях стояли крепкие высокие деревья, по большей части дубы, сладкие каштаны и липы. Множество садов, окружавших дома, стояли теперь в цвету. На светло-зелёных пастбищах у воды паслись коровы и кони. Более тёмные участки у подножия склонов и на ровной земле в стороне от реки обозначали пахотные поля.

Прямо под склоном, на котором стояли наблюдатели, лежал Серебряный город – сердце долины. Прежде он не был ограждён, но Могучеродный указал на новую белую стену, поднимавшуюся с западного края города. Хотя день только начинался, на стене уже работали люди, выкладывая камни и скрепляя их известковым раствором. Город показался Божественноликому красивым. Все дома были каменными, а самые большие из них были крыты свинцом, который, как и серебро, добывался в горах на восточной окраине долины. Рыночную площадь со всех сторон окружали дома, но с того места, где стояли наблюдатели, её было хорошо видно – такой широкой она была. До этого центра Серебряной долины было всего три фарлонга. Божественноликий видел, как по площади ходят люди в ярких одеждах. Высоко над их головами виднелись какие-то предметы алого и жёлтого цветов, висевшие на двух шестах, установленных напротив большого каменного здания со свинцовой крышей, стоявшего посередине западного края площади. Между шестами располагался холм с пологими склонами из белого камня, а посередине самой площади лежала большая четырёхугольная вязанка хвороста. Красная и жёлтая предметы на шестах, видимо, были знамёнами этих лиходеев. Могучеродный подтвердил это, объяснив, что там висят крупные связки полос шерстяной ткани, похожие на те, которыми моют полы, разве что шире и длиннее. На войну, по словам Могучеродного, смуглолицые ходили только с ними, разве что ещё у них был кривой меч, измазанный человеческой кровью, гораздо больше любого меча, каким может сражаться воин.

– Ты далеко видишь, военный вождь? – спросил он. – Что ты видишь на рыночной площади?

Божественноликий ответил:

– Я вижу дальше, чем большинство людей. Я вижу на площади человека в красных одеждах, он стоит у знамени, что вывешено напротив большого каменного дома рядом с холмом с белым камнем на вершине. Мне кажется, у него в руке большой рог.

Могучеродный сказал:

– Да, этот каменный дом был домом наших народных собраний, когда мы владели долиной. Именно оттуда нынешние рабы смуглолицых послали им знак повиновения. Белый же камень – это алтарь их божества. У них всего одно божество – это тот же самый Кривой меч. Насколько я вижу, посреди рыночной площади сложена большая поленница дров. Я прекрасно знаю, что это значит.

– Посмотри-ка! – указал Божественноликий. – Человек с рогом восходит на алтарный холм и, мне кажется, он прикладывает узкий конец рога к своему рту.

– Слушай! – сказал Могучеродный. И в этот момент ветер донёс до них хриплый, неблагозвучный рёв рога.

Могучеродный проговорил:

– Мне кажется, я понимаю, что всё это значит. Настало время нашему войску подойти ближе – выстроим воинов за теми деревьями. Впрочем, если ты хочешь, военный вождь, мы останемся здесь и понаблюдаем за врагами¸ а приказ передаст Даллах. Я бы попросил тебя позволить мне позвать к нам сорок лучших лучников из моего рода и жителей Леса. Пусть их ведёт Лесомудрый – он хорошо знает окрестности и опытен в военном деле.

– Хорошо, – согласился Божественноликий. – Даллах, поторопись!

Даллах быстро и легко ушёл выполнять приказ, а вожди остались на месте. Рог Серебряной долины проревел ещё несколько раз, а потом смолк. Могучеродный произнёс:

– Смотри! К месту народного собрания стекаются люди. Очень скоро они заполнят всю площадь.

Божественноликий ответил:

– Они собираются принести жертву своему божеству, чтобы освятить народное собрание? Где же жертвенные животные?

– Скоро появятся, – угрюмо ответил Могучеродный. – Посмотри, около Чертога Совета и алтаря всё больше людей.

На рыночную площадь Серебряного города вело четыре улицы с четырёх сторон света. Южная шла из города к лесу, как раз туда, где стояло войско, постепенно превращаясь в лесную тропу. Большая часть города находилась к северу и западу от этой улицы. С востока вела ещё одна дорога. Склон холма, начинавшийся под тем, на котором стояли военачальники, был в двух фарлонгах к западу от южной дороги. Он полого шёл вниз, пока не приближался к домам южнее рыночной площади. На склоне росли редкие кусты и деревья, как уже описывалось ранее. Ближе к городу они разрастались, создавая что-то вроде изгороди, тянувшейся до южной дороги. После этой изгороди шёл обрыв высотой в два фута. Между ним и задами домов на южной стороне рыночной площади было меньше одного фарлонга. Южная же дорога, выровненная людьми, спускалась к рыночной площади полого.

Два вождя услышали громкий рёв городских рогов, и на северной дороге показалась большая толпа людей. Они шли к рыночной площади, подбрасывая в воздух копья и другое оружие. В окружение этих людей, все из которых были воинами, было и человек сорок в длинных одеяниях жёлтого и алого цветов в высоких остроконечных шляпах диковинного вида. В руках они держали длинные посохи с огромными серповидными клинками, глефами*. В центре этой толпы шли человек двадцать обнажённых, как казалось наблюдавшим, и мужчин, и женщин. Но толпа была настолько плотной, что рассмотреть, так ли это, никто не мог. И были ли они полностью обнажены?

– Смотри, брат, – указал Могучеродный, – разве я не сказал, что животные на заклание не замедлят показаться. Вот те нагие люди как раз они и есть. Можешь быть уверен, что это рабы смуглолицых, и, сдаётся мне, судя по белизне их кожи, это лучшие их рабы. Похоже, смуглолицые надеются захватить в Доле много невольников, поэтому не очень-то берегут тех, что у них есть.

Пока он говорил, за их спинами раздался звук пробиравшихся через лес воинов. Оглянувшись, военачальники увидели, что это пришёл Лесомудрый, и с ним более пятидесяти лучников из жителей Леса и сынов Волка – охотники, скалолазы и звероловы. Каждый из них мог подстрелить зяблика на ветке на расстоянии ста ярдов, или сбить цветок гравилата, укрывшийся в придорожной траве, или попасть в ствол тоненькой берёзки. С ними должна была быть и Лучница, самый искусный стрелок из всех.

Лесомудрый рассказал вождям, что Даллах передал приказ войску. Все построились, и скоро будут здесь. Божественноликий обратился к Могучеродному:

– Вождь сынов Волка! Не настало ли время этим лучникам атаковать? Как ты думаешь? Не отправить ли тебе их в бой?

– Так я и сделаю, – согласился Могучеродный и, повернувшись к Лесомудрому, молвил. – Лесомудрый, спуститесь по склону и всадите стрелы в этих негодяев, что собираются свершить убийство. Я надеюсь на твои ловкость и смекалку, но если что пойдёт не так – сразу же возвращайтесь. Вы ещё понадобитесь сегодня. Если они нападут, отступайте, чтобы не пришлось отступать и нам. Будьте же осторожны, не допустите, чтобы из-за нерасторопности на вас легло проклятие Волка и Лика.

Лесомудрый только кивнул головой и махнул рукой своему отряду, и те сразу же бросились вниз по склону. Они передвигались очень осторожно, словно охотились на дичь, что могла скрыться от них. Как змеи, они переползали от куста к кусту, скрываясь в траве между камней. Смуглолицые были заняты своими делами и не видели их, поэтому лучники смогли добраться до живой изгороди, что росла над обрывом, о котором мы поведали ранее. Там они остановились. Впереди под ними до задних фасадов домов, примыкавших к площади, было пусто. Ближайшие дома были ниже прочих. В конце длинного низкого дома, между его коньком и следующим домом, было пустое пространство, и через него хорошо просматривалась площадь вокруг алтаря божества, знамёна и большой дом Серебряной долины с двойной лестницей, ведущей к его двери.

Лучники приготовились, и Лесомудрый послал нескольких человек следить за флангами. Натянули тетивы, раскрыли колчаны. Все ждали битвы.

Наблюдая за рыночной площадью из своего укрытия, лучники видели, что людей, предназначенных в жертву божеству смуглолицых, выстроили полукругом лицом к алтарю. За ними, другим полукругом, встали те, что привели сюда невольников. В руках они держали глефы, ожидая только знака, чтобы опустить их на пленников. Это были жрецы божества.

Вокруг бедных невольников, приведённых на заклание, оставалось свободное пространство, и лучники хорошо рассмотрели их: половина мужчин, половина женщин, и все они были нагими, только цветочные венки прикрывали их чресла и свисали с шеи, а на запястьях болтались свинцовые кандалы. Эти самые кандалы достанут из огня, в котором сгорят тела невольников и по форме, что те примут под жаром пламени, жрецы предскажут, насколько удачным будет предстоящий поход.

Вблизи стало понятно, что Могучеродный был прав, когда предполагал, что эти жертвенные невольники – лучшие из домашних рабов и наложниц смуглолицых. Этот народ щедро одаривал своё божество, не пытаясь его обмануть или удержать ценнейшее из того, чем он владел.

Лесомудрый обратился к окружавшим его воинам:

– Могучеродный, без сомнения, хочет, чтобы мы дали этим бедным невольникам шанс. Мы должны целиться в тех негодяев, что хотят их зарубить. Но ближе, чем сейчас, мы подобраться не сможем, иначе нас заметят. Что скажешь, Лучница? Достаточно ли близко? Сможем ли мы что-нибудь сделать?

– Да, да, – ответила девушка, – это достаточно близко, только отпусти со мной Золотое Кольцо и ещё человек десять лучших лучников, не важно, нашего рода или из жителей Леса. Главное, чтобы они не промазали по этим мишеням. Когда же мы спустим тетиву, пусть стреляют остальные, и стреляют не переставая, пока не истратят все стрелы. Быстрее, надо поторопиться, время поджимает. Ведь если войско покажется на склоне холма, то эти твари зарубят жертвы сразу же, прежде чем ринутся на своего врага. Пусть крыло серого гуся принесёт им беду и смятение!

Ещё прежде чем она закончила говорить, Лесомудрый тихо обратился к жителям Леса. Убийца Медведей, стоявший среди них, выбрал из своих людей восьмерых лучших лучников, которые без сомнения могли попасть во что угодно, что только смогут увидеть на рыночной площади. Они заняли места для стрельбы, и к ним присоединились Лучница и ещё две женщины и четыре мужчины из сынов Волка и Золотое Кольцо, воин лет пятидесяти, длинный, тощий, сухой, и если кого можно было назвать метким стрелком, то уж его точно.

Все они приладили стрелы к тетивам и зажали между двумя пальцами правой руки по второй стреле, а ещё с десяток воткнули в землю перед собой.

Лесомудрый сказал каждому из этих шестнадцати, в кого из жрецов с глефами он должен целиться. Тихим голосом он добавил:

– С холма придёт помощь. Вскоре в Серебряной долине будет всё войско.

Внимание всех было приковано к Лучнице и Золотому Кольцу, прилаживавшими свои стрелы. Жрецы с глефами запели жуткими резкими голосами гимн своему божеству Кривого меча. Рыночную площадь заполонили толпы смуглолицых.

Лучница, дальнозоркая и остроглазая, побледнела, как льняное полотно, глаза её грозно заблестели, на сжатых губах заиграла недобрая улыбка. Она ощущала в руках скрученную тетиву красного тисового лука и полированные бока стрелы, и вот пронзительная песня смуглолицых жрецов, задрожав, перешла в дикий пронзительный крик. Девушка, заметив, что жрецы сжали рукояти глеф, быстро и уверенно натянула тетиву, её тисовый лук спокойно замер, как дуб перед летней грозой. И шестнадцать стрел, несущих смерть, издав протяжный звук, вылетели, как одна, к своей цели.

На мгновение на рынке Серебряного города воцарилась тишина, словно в него ударила молния, посланная богами, а затем от алтаря раздался громкий бессловесный вопль. Один из оставшихся жрецов взмахнул глефой, сжав её обеими руками, чтобы поразить обнажённых жертвенных невольников, но прежде чем удар был нанесён, вторая стрела Лучницы пронзила его горло, и он повалился на своих мёртвых товарищей. Вместе с ней пустили стрелы ещё пятнадцать лучников, а за ними стали стрелять Лесомудрый и все остальные. Они натягивали и спускали тетивы без передышки. Ни крика, ни слова не слетало с их уст, только звон тетивы говорил за них. Они старались делать всё как можно быстрее, понимая, что от этого зависит их дальнейший успех. И в самом деле, прошло совсем немного времени, а вокруг алтаря Кривого меча выли раненые и кучами лежали мертвецы.

 

Глава XLIV. Об атаке воинов Вола, Моста и Быка

На рыночной площади поднялись страшные суматоха и смятение. Большинство собравшихся не знало, что происходит у алтаря. Некоторые взобрались на вершину связки дров, сложенных для сожжения тел невольников, и, когда увидели, что случилось, завопили и начали ругаться. Их товарищи внизу, на площади, за криками не слышали их рассказов, а потому тоже начали завывать, словно вся площадь наполнилась бродячими собаками.

Со склона лучников стрелы сыпались на толпу дождём, ведь ещё сорок воинов Леса подползли к своим товарищам, и стреляли они так же метко. Но смуглолицые у алтаря, несмотря на свой страх, а, может, и из-за него, теперь повернулись к своему почти невидимому противнику и в исступлении понеслись в сторону склона, впрочем, без приказа и без цели. У каждого из них было оружие, но оно больше напоминало позолоченные игрушки, а не то настоящее, что они обычно брали в сражение. У некоторых, у небольшого числа, были с собой луки и несколько стрел. Такие воины начали стрелять по всем, кого они видели на склоне холма, но сначала они атаковали так исступлённо и так торопливо, что никому не причинили никакого вреда.

Следует сказать, что вначале на холм побежали только те смуглолицые, что были у алтаря. Стоявшие же у дороги на юг не знали, что случилось и куда им следует смотреть, а потому в начале сражения из всех тысяч людей на площади склон лучников пытались атаковать только несколько сотен. Лучники пускали в них столько стрел одновременно, что те падали один за другим в узком проходе между домами, где им пришлось собраться на ровном пространстве между задними фасадами домов и обрывом склона. Но мало-помалу лучники смуглолицых собрались за телам павших и начали стрелять в тех, кого могли видеть, но таких тогда было немного, ибо хотя все нападавшие и были смелы, сражались они подобно осторожным охотникам Леса и горных пустошей.

Но вот, наконец, вся толпа смуглолицых на рыночной площади поняла, что происходит: в долину вторгся враг и обстреливает их с холма. Туда-то все и обернулись, а потом и двинулись. Впрочем, шли они довольно медленно, поскольку их строй был беспорядочным, и они мешали друг другу. Смуглолицые пошли толпой не только на холм лучников, но и к южной дороге. Лесомудрый заметил их перемещения и решил, что пора уводить людей. К этому времени врагов уже перебили во множестве, а из его воинов два или три были ранены стрелами. Лучницу убили бы раза три, если бы не кованый подарок Старейшины. И не диво – она стояла на пригорке, и редкий куст терновника едва закрывал её по пояс. Она натягивала и спускала тетиву во всех, кто попадался ей на глаза, словно стреляла по мишени летним вечером в Долине Теней. Только Лесомудрый собрался отдать приказ об отступлении, как позади них прозвучал весёлый звук рогов Дола. Лесомудрый оглянулся и увидел, что на холме всюду заблестели доспехи воинов, над которыми развевались знамёна Волка, Вола, Моста и Быка. Лучники закричали и, не останавливаясь, продолжили стрелять, наоборот, они усилили напор, увидев, что им не нужно отступать, чтобы получить помощь – она придёт к ним сама. Так оно и было. Вниз по склону, между двух знамён Волка, широкими шагами шёл Божественноликий. С ним рядом были высокий Рыжий Волк, Роща Сражений, Приручивший Лес, Лесная Погибель и многие другие сыны Волка, ведь наступило время, когда жители Дола лицом к лицу столкнулись с врагом и больше им не нужны были провожатые, которых охотнее сражались под своим знаменем рядом с воинами Леса. Всего воинов, шедших под двумя знамёнами Волка, было более четырёх сотен. Когда лучники на краю обрыва поняли, что к ним присоединились их родичи, они вновь весело закричали. Теперь стрелы сыпались градом, сильнее, чем прежде, их свист и звон тетивы были подобны ветру в горах, ведь вновь пришедшие тоже хорошо стреляли.

Воины Вола, Моста и Быка задержались у обрыва подольше. Знамёна развевались над ними, а рога ревели. Смуглолицые увидели их с рыночной площади, страх и ярость сразу же наполнили их сердца, и враги издали свирепый ужасающий пронзительный крик. Воины Дола радостно ответили им, и из их строя полилась песня.

Воины Моста пели:

Воины Вола пели:

Воины Моста пели:

Воины Быка пели:

И все вместе они пели:

После этих слов певшие на мгновение замолчали, а потом издали громкий, сильный дружный крик. Рога заревели, и все как один медленно, строем пошли вниз по склону. Первыми шли копейщики, а за ними – воины с топорами и мечами. На флангах наступавших меткие лучники пускали стрелы по ковылявшей, толкавшейся толпе смуглолицых, которые начали подниматься по дороге на холм.

Когда высокие копейщики Дола прошли некоторое расстояние, рёв рогов умолк, и копья с широкими наконечниками поднялись от плеч в воздух. Затем они на мгновение замерли, а потом медленно опустились вперёд, словно вёсла длинной ладьи упали в уключинах, а затем из-за плеч передних воинов показалась сталь пяти последующих рядов, и от их копий на залитую солнцем белую дорогу легли длинные полосы теней. Ни звука не издали воины, не считая звона доспехов и уверенного топота ног. Со стороны же смуглолицых поднимался отвратительный смешанный вой, и те, кто высвобождался из толпы, отчаянно мчались на двигавшегося вперёд стального ежа, и за ними спешила вся толпа. Люди и сталь встретились. Кое-где ломались ясеневые древки, кое-где смуглолицые подкатывались под ясеневыми копьями без вреда для себя и подрубали колена воинов Дола, валя на землю высоких мужей. Но какой человек или лесной дух устоит от напора копий этих могучих воинов? Смуглолицые, с воем отпрянув назад или развернувшись, помчались на своих товарищей с такой яростной мукой, что ворвались в толпу, но и в середине толпы страх перед копьями преследовал их, и бегущие останавливались только в задних рядах. И на флангах не было спасения врагу, ибо там их настигала оперённая смерть. Все лучники (и Наречённая в первом ряду) стреляли, и ни одна из их стрел не пропала даром. Опытные вожди воинов Дола не хотели позволить войску слишком глубоко вклиниться в толпу смуглолицых, чтобы не попасть в окружение, а потому они остановили воинов, преградив смуглолицым путь. Лучники же всё продолжали стрелять с флангов и искусно целиться из рядов копейщиков.

Теперь между войском Дола и его врагами было шагов десять или более того. Копья ужасающе нависали, и смуглолицые не рисковали приближаться к ним. Только мёртвые и тяжелораненые оставались близ воинов Дола. Внезапно, перекрывая шум и возгласы толпы, трижды пронзительно прозвучал рог, ряды копейщиков расступились, и вперёд вышло человек сорок воинов Дола с мечами и топорами. Они шли, подняв оружие, а вёл их Железнорукий из рода Быка. Это был высокий широкоплечий воин, необычайно сильный, с прекрасным лицом и без бороды. Свой обоюдоострый меч с широким клинком, не очень длинный, но такой тяжёлый, что немногие смогли бы им биться, он нёс высоко над головой. Это было древнее оружие: прежде им сражался отец Железнорукого, давший клинку имя Ячменный Серп. С Железноруким были лучшие из воинов Дола: Волк из рода Белой Ограды, Долгорукий из рода Дубравы, Олень из рода Высокого Утёса и Колодезь Войны, предводительствовавший воинами рода Моста. Эти мужи не остановились перед телами убитых, а без промедления набросились на врага с криками: «За Город и Вола! За Дол и Мост! За Дол и Быка!» Смуглолицые не бежали, да и некуда было им бежать. Кроме того, топоров и мечей они боялись не так сильно, как огромных копий. Враги свирепо накинулись на мечников, а особенно на Железнорукого, который первым врезался в гущу врага, рубя направо и налево. Многие пали тогда от Ячменного Серпа, ибо были слишком малы для него. Но когда падал один, другой занимал его место и рубил Железнорукого стальным топором или изогнутым мечом. Множество ударов расщепили щит воина, сломали шлем и разорвали кольчугу, но тот не обращал на всё это внимание, а только продолжал рубить своим Ячменным Серпом. Кровь лилась у него из руки, из плеча и бедра.

Колодезь Войны ворвался в ряды врага по левую руку от Железнорукого. Он расчехлил огромный широкий топор и начал рубить железные шлемы смуглолицых и разрывать их чешуйчатые роговые доспехи. Он был невысок, но широкоплеч, и ничто не могло остановить удара топора, сжатого его длинными руками. Колодезь Войны расчистил кольцо вокруг Железнорукого, чьи глаза уже затуманились от текущей по ним крови. Трижды ударив врага прямо перед Железноруким, Колодезь Войны обернулся и вытащил воина из толпы, передав в руки товарищей, чтобы те остановили кровь, дабы она не лишила его сил. Затем Колодезь Войны, издав бессловесный рык, вновь бросился на стадо свиней, сжавшихся пред ним. Мечники кричали «За Мост, за Мост!» – и нажимали сильнее, рубя перед собой всех. Слева от Колодезя Войны Олень из Высокого Утёса махал добрым мечом, носившим имя Погонщик Сражений. Он многих убил и ранил им, умело сражаясь и самим мечом, и щитом, направляя меч между сочленениями доспехов врага. Но в тот самый момент, когда он наносил сильнейший удар одному из владык смуглолицых, его стукнуло в грудь метательное копьё. Олень зашатался, и меч его плашмя обрушился на умбон вражеского щита. Погонщик Сражений переломился у самой рукояти, но Олень, подойдя вплотную к врагу, ударил его в лицо головкой эфеса и, вырвав из его рук топор, расколол им череп противника, убив врага его же оружием, а затем он так же доблестно, как и доселе, сражался рядом с Колодезем Войны.

Колодезь Войны дрался так яростно, что его собственная кольчуга разорвалась от могучих ударов, и когда воин поднял руку, чтобы нанести очередной удар, проворный смуглолицый пырнул вверх острым выступом своего топора, попав им прямо в подмышку воина. Почувствовав боль от острой стали, Колодезь Войны повернулся к противнику, выпустив из рук свой топор (тот повис на петле вокруг запястья), схватил смуглолицего за шею и зад и швырнул его на других нападавших так, что они пронзили друг друга своим же оружием. Тогда воин собрал всю силу своих рук и тела, опять поднял своего противника и кинул на головы его соратников так ловко, что он поразил их и сам был поражён ими. Тогда Колодезь войны вновь начал громить смуглолицых своим топором, и все воины Дола закричали и бросились ему на помощь, так что враг отступил, а воины Дола расчистили пространство на пять фатомов вдоль фронта. Копейщики подступили ближе и встали теперь там, где только что шла битва.

Воины Дола сплотились. Из отряда вышел воин со знаменем Моста и остальные собрались вокруг него. Они выстроились рядами и прошли во главе со знаменосцем взад-вперёд пред фронтом копейщиков, пересекая дорогу, а затем с громким криком скрылись за частоколом копий. Пятеро из воинов Дола были убиты в этой атаке, и почти каждый был ранен, сильно или слабо.

Когда же все укрылись за рядами копейщиков, вновь зазвучал рог, и копья опять опустились. Копейщики снова выстроились в одну линию. Пространство перед ними было пусто. Смуглолицые кричали и вопили так сильно и яростно, что грубые голоса воинов Дола потонули в них.

Вперёд вышли все лучники Дола, какие были, и выпустили свои стрелы по смуглолицым. У тех тоже было несколько лучников, но из-за того, что они прятались друг за друга и толкались, они стреляли наобум, зато каждая стрела лучников Дола находила свою цель.

Из числа лучников вперёд вышла Наречённая в сверкающей боевой одежде, легко прошла пред рядами копейщиков и остановилась. В её тисовый лук попала стрела, сломав его, и она подхватила короткий роговой лук и колчан одного из убитых смуглолицых. Теперь же она опустилась на одно колено под тенью копий недалеко от своего деда Стража Зала. Бледная и нахмуренная, она натягивала и спускала тетиву, осыпая стрелами толпу врагов, словно ладно настроенный военный механизм.

Так шло сражение на дороге, ведущей с южной стороны к рыночной площади. Храбро сражались там жители Дола, никто из них не уклонялся от битвы, и многих они поразили, но путь пред ними оставался гибельным, ибо врагов было многое множество.

 

Глава XLV. Об атаке Божественноликого

Знамёна Волка хлопали и реяли над головами жителей Леса и сынов Волка. Воины стреляли без устали, не пытаясь укрыться от стрел смуглолицых, которых хоть и было несметное множество, но стояли они в беспорядке, а потому не могли причинить врагу большого вреда. Более того, в своей ярости они рвались в рукопашную схватку с противником, и некоторые лучники отбрасывали свои луки и начинали размахивать топором или мечом, однако из числа воинов Дола несколько были убиты или ранены стрелами смуглолицых.

Божественноликий стоял в первых рядах. Оттуда он мог наблюдать за местом битвы, правда не за всем. Он видел, что она в самом разгаре, а потому смотрел вокруг себя и перед собой, замечая, что там творится. Пространство между домами и обрывом перед холмом, было заполонено смуглолицыми, бешено подкидывавшими вверх своё оружие и кричавшими друг на друга и на воинов Дола. Со всех сторон летели стрелы, но как ни силён был гнев смуглолицых, они, сколько ни пытались, не могли перейти десять фатомов до склона, ибо три большие сотни лучших лучников стреляли по ним, не прекращая, так что каждый дюйм их тела становился мишенью. Смуглолицые падали один за другим в этом загоне для бойни, и вся их злоба пропадала впустую.

И всё же сердце военного вождя было неспокойно. Он знал, что так не может продолжаться вечно, а толпе лиходеев, казалось, не было конца. Наступит время, когда стрелы закончатся, и воинам придётся перейти к сражению лицом к лицу, сражению с таким многочисленным противником.

И когда он внимательно глядел, нахмурившись, на суету сражения, он услышал голос:

– Как же ты расстался с Лучезарной? И где её брат? Неужели вождь сынов Волка увильнул от битвы, когда она так тяжела? Мне кажется, ты слишком поздно вышел в поле: косьба здесь – работа не для лентяев.

Юноша обернулся и увидел Лучницу. Он всмотрелся в её лицо и заметил, что глаза девушки блестят, ямочки на щеках покраснели, а губы высохли и приобрели серый оттенок. Прежде чем ответить ей, юноша огляделся, чтобы проверить, всё ли в порядке. Дотронувшись до плеча девушки, он указал ей вниз, туда, где смуглолицый только что вышел из двора одного дома. Это был воин выше прочих, в очень яркой одежде, и тело его было полностью покрыто позолоченной чешуёй. Темнолицый и голубоглазый, он походил на диковинного дракона. Лучница не вымолвила ни слова, но в гневе вскочила на ноги. Впрочем, если сердце её билось сильно, то движения оставались чёткими. Она приладила стрелу к тетиве, и как только вождь смуглолицых поднял топор и помахал им над головой, пустила её, та полетела и ударила негодяя прямо в неприкрытую бронёй подмышку. Как только девушка выстрелила, Божественноликий громко закричал:

– Юноши войны! Стреляйте в упор все вместе! Не медлите! Не медлите! Мало времени осталось, прежде чем меч встретит меч, а другие наши родичи уже за работой!

Лучница обернулась к нему и спросила:

– Что ж ты не ответил мне? Где же твоя любезность?

Пока она говорила это, она приладила и пустила ещё одну стрелу. Казалось, будто она слегка отвлеклась от работы у ткацкого станка или верстака.

Божественноликий сказал:

– Стреляй же, сестра моя Лучница! Лучезарная ушла со своим братом, а он сражается вместе с родом Лика.

Тут он прервал свою речь – рядом с ним упал воин, раненный в шею. Божественноликий забрал у него из рук лук и выпустил стрелу. Одна из женщин, которую ранили, стала заботиться о только что раненом мужчине. Божественноликий продолжил:

– Она не хотела идти, но Могучеродный и я убедили её. Мы знали, что это самое опасное место сражения… О! Видишь тех троих негодяев, Лучница? Они целят сюда.

И снова он спустил тетиву, а с ним и Лучница, и в тот же миг стрела отскочила от его шлема, а другая поразила стоявшего рядом воина Леса, пронзив ему икру, как раз в тот момент, когда он обернулся и нагибался за новой стрелой из пучка, лежавшего сзади. Воин взял стрелу за древко и наконечник, сломал её, вытащил из раны и, поднявшись, опять начал стрелять. Божественноликий продолжил свой разговор:

– Могучеродный не увиливает, не увиливает, как и роды Винограда, Серпа, Лика и как воины народа пастухов. Скоро они облегчат нам наш труд, если мы, конечно же, продержимся до этого времени. Они дерутся на других дорогах, что ведут к площади. Потерпи немного и продолжай стрелять!

После этих слов юноша огляделся и увидел, что слева от него всё было тихо, а перед ним стояла беспорядочная толпа смуглолицых, топчущихся по своим же павшим и раненым, не в состоянии пересечь гибельную черту стрел, хотя цель и была так близко от них. Справа от Божественноликого отряды Дола уверенно удерживали дорогу. Какое-то время вождь размышлял, а потом ему показалось, что он видит всю грядущую битву. Тогда лицо его вспыхнуло, и он резко произнёс:

– Лучница, стой тут и стреляй, показывай остальным, куда стрелять. Стреляйте, пока ещё есть стрелы, а мы пройдём немного дальше. Когда разрыв станет достаточным, идите следом.

Девушка повернулась к нему:

– Почему ты больше не веселишься? Ты похож на войско без музыки и без знамён.

– Нет, – ответил он, – не думай обо мне, думай о том, о чём я сказал!

Девушка быстро произнесла:

– Я думаю о том, что умру тут. Сколько бы мы в них не стреляли, их не становится меньше. Поцелуем же друг друга посреди этой битвы и распрощаемся.

– Нет, нет, так не пойдёт. Подожди немного и увидишь, что это всё разрешится, как облака, что развеиваются осенним утром под лучами солнца. Впрочем, вот, ты получишь желаемое и так!

Вождь наклонился и поцеловал девушку в щёку, по которой пробежала слеза, и девушка, слегка улыбнувшись, произнесла:

– Это даже больше, чем я ожидала, что бы ни случилось.

Пока она ещё говорила, вождь громко закричал:

– Те, кто уже израсходовал стрелы или почти израсходовал их, берите топор и меч и следуйте за мной, мы расчистим участок между склоном и домами! Пусть каждый помогает друг другу, но не толпитесь. Цельтесь метко, лучники, пусть за нашими спинами не останется врагов. Вперёд, вперёд! За Город и Лик! За Город и Лик!

С этими словами Божественноликий спрыгнул с отвесного склона холма, словно олень. В руке у него был обнажённый Страж Дола. За ним последовало пятьдесят человек. Когда они поразили ближайших противников, через их головы на смуглолицых дождём посыпались стрелы лучников. Остальные смуглолицые завопили и отступили, а некоторые в ярости и отчаянии бросились в бой.

Божетвенноликий широко взмахнул большим мечом и нырнул в море суматохи, шума и полных злобы взглядов. В этот момент он ясно различил слова:

– Золотое Кольцо, меня ранили, подержи мой лук!

Юноша сразу узнал голос Лучницы, но значение её слов ускользало от него, они казались ему бессмысленными, как птичьи трели. Его жизнь как будто изменилась в одно мгновение. За одну-две минуты он трижды рубанул и дважды пронзил мечом смуглолицых. В пылу сражения он сохранил ясность взгляда и проворство. Но всё казалось ему словно нарисованным: враги пред ним, серые крыши Серебряного города и в просвете между ними верхушки далёких голубых хребтов. Перед ним пали уже трое. Враги страшились его, они набросились толпой и обрушили на вождя бесчисленные удары. Вражеских мечей было так много, что они мешали друг другу. Божественноликий громко расхохотался, подставил врагам щит и пронзил мечом глотку одного из вражеских предводителей. Обратным движением он разрезал ему щёку и, взмахнув мечом, отсёк его голубоглазую курносую голову. В этот момент с левой стороны на его шлем обрушился топор на длинной рукояти. Шлем задрожал. Божественноликий покачнулся, но устоял. Твёрдо и прямо держась на ногах и крепко зажав в руке Страж Дола, он нанёс им короткий рубящий удар, и одетый в золото враг, один из лучших воинов среди смуглолицых и самый высокий из нападавших, упал назад с зияющей дырой вместо рта.

Божественноликий закричал и сделал Стражем Дола знак в сторону плывущего сзади него знамени Волка. Он прокричал:

– Как я обещал, так и сделал! – оглядевшись, он увидел, как доблестно сражаются его товарищи. Перед ним была свободная от врагов земля, словно полоса скошенного в июне луга, а за ней стояла толпа смуглолицых, колыхавшаяся, как высокая трава в ожидании косаря.

Через минуту они начали метать в Божественноликого и его товарищей копья, ножи, щиты и всё, что только могло летать. Одно из копий ударило юношу в грудь, но не пронзило кольчугу, щит с умбоном попал по лицу, и в тот же миг метательный шар стукнулся о его шлем, и юноша упал на землю, но мгновенно вскочил. Раздался крик и пронзительный вой. Слева от Божественноликого стояла с мечом в руке Лучница. С её запястья, задетого стрелой, стекала кровь. Кровь была и на белом вороте. По правую руку Лесомудрый со знаменем в руках издал клич сынов Волка. Весь отряд сошёл со склона и сплотился вокруг него.

Вскоре всё стихло, и Божественноликий услышал громкие радостные крики со стороны Южной дороги:

– Город и Вол! Дол и Мост! Дол и Бык!

И тут же раздался ужасный пронзительный крик:

– Смерть, смерть, смерть смуглолицым!

И снова вспыхнули яростные крики, и закипела битва.

Божественноликий потряс в воздухе Стражем Дола и бодро, медленным шагом направился вперёд. Весь отряд, нога в ногу, шёл за ним. По его воле или нет, с его уст слетела песня лугов Дола:

Многие видели, что Божественноликий пел, но не слышали слов, такими громкими были шум и восклицания. Зато сам юноша услышал, как рядом с ним засмеялась Лучница. Она сказала:

– Златогривый, милый моему сердцу, ты теперь и в самом деле весел! И я рада, хотя мне говорят, что меня ранили. Ух! Поберегись! Поберегись!

Смуглолицые же, увидев надвигавшуюся на них стальную стену и будучи зажатыми домами так, что едва представляли, куда им бежать, повернулись теперь лицом к подступавшей смерти. Передние их ряды бешено помчались на строй воинов Леса, а те, что стояли сзади нажали на них, словно большая морская волна во время отлива, когда порыв ветра гонит её на берег.

Жители Леса встретили их криками: «Зелёный Лес и Волк! Зелёный Лес и Волк!» Немалое число их пало там, не желая отступить ни на шаг, ибо так свирепы были теперь смуглолицые, что рубили и кололи, не обращая внимания ни на что и прекращая сражаться только тогда, когда их убивали или оглушали. Даже упавшие смуглолицые подкатывались поближе к своим высоким противникам, не боясь ни смерти, ни ран, если только сами могли ещё кого-нибудь убить или ранить. Там и пал Роща Сражений и ещё десять воинов Леса и четыре воина Волка, но ни один не пал, не убив прежде своего врага. И каждый раз, когда кого-то убивали или тяжело ранили, другой воин становился на его место.

Один смуглолицый, подскочив, схватил Золотое Кольцо за горло и потянул его вниз, а другой попытался отрубить воину голову. Но тот, будучи необычайно крепким, всадил в бок первому врагу охотничий нож, быстро выдернул его и ударил тем же оружием другого в лицо. И вот уже все трое валяются вместе на земле под ногами наступающих воинов. Ещё один враг так же прыгнул на Лучницу. Он потянул её на землю, и когда она свалилась, ударил девушку длинным ножом – настолько ловки были смуглолицые, длиннорукие, как обезьяны.

Лезвие Стража Дола раскололо череп этому смуглолицему, и Божественноликий, собрав все свои силы, защитил Лучницу. Он расчистил пространство вокруг неё сильными ударами, держа меч двумя руками, и меч не сломался. Тогда юноша поднял Лучницу с земли – вражеский нож не прорвал её кольчуги, но сама она словно окаменела и не могла стоять на ногах. Божественноликий немного отступил с ней, почти неся девушку на руках, проталкивая её сквозь толпу к задним рядам воинов. Там он оставил её с двумя женщинами из рода Волка, которые следовали за войском на случай, если понадобится искусство знахарок. Затем юноша развернулся и прокричал:

– За Лик! За Лик!

И вернулся в гущу битвы, а за ним последовали те, кто был ещё свеж, и чьи клинки ещё не обагрила кровь – это были юноши жителей Леса.

Более усталые воины уступили место юношам, с криком ринувшимся в бой. Божественноликий был впереди всех. Он прыгал на врага, словно неосторожный юнец, который наносит свой первый удар – так силён он был. Они вогнали клин в ряды смуглолицых, а затем развернулись и, встав спина к спине, рубили всех, кто подходил близко. Расчистив место вокруг себя, Божественноликий внезапно увидел, как близко – он мог бы дотянуться мечом – с земли поднялся кто-то зловещий: высокого роста, с волосами в пыли и лицом, покрытым кровью. Это существо издало клич Волка, взмахнуло над головой топором смуглолицего и начало рубить врагов их же собственным оружием. Смуглолицые взвыли в ответ на этот клич и в страхе отступили пред этим существом и Божественноликим. Со стороны родичей раздался радостный крик – они узнали в ужасном существе Золотое Кольцо, которого считали убитым. Сплотившись, они бросились в атаку, убивая врагов. Некоторые смуглолицые повернулись и начали напирать на тех, кто был сзади, пока они тоже не развернулись и не разбежались по проходам между домами и дворам. Некоторые из тех, кто ещё пытался противостоять воинам Леса, были опрокинуты и растоптаны. Других зарубили на месте. Толпа тех, кто ещё держался на ногах, сместилась в сторону рыночной площади. Воины Леса преследовали их и, не щадя, рубили и кололи, пока, наконец, между холмом и домами больше не осталось ни одного врага.

Родичи собрались вместе и издали победный клич Волка. Долго и громко ревели их рога, оповещая всех об этой радости. Жители Леса запели:

 

Глава XLVI. Встреча на рынке Серебряного города

Так они пели. Божественноликий помогал Рыжему Волку, который был сильно, хотя и не смертельно ранен. Вождь отвёл его назад, под обрыв. Там он увидел Лучницу, которой женщины залечивали раны. Когда он приблизился, на бледном лице девушки появилась улыбка. Юноша дружелюбно взглянул на неё, но он не мог задерживаться – ноги его торопились вернуться. Он оставил Рыжего Волка на попечение женщин и быстро влез на холм. Решив, что забрался уже достаточно высоко, юноша огляделся. Прошло уже более получаса с тех пор, как Лучница выпустила по смуглолицым первую стрелу.

Божественноликий посмотрел вниз, на рыночную площадь, и ему показалось, что смуглолицые собираются близ Чертога Совета в несколько более стройном порядке, чем прежде. Они уже не пытались атаковать южные холмы, а окружили алтарь, словно чего-то ожидая. Юноша решил, что к смуглолицым подошли лучники, и теперь у большинства из них есть луки. Хотя в битвах на южных холмах и было убито множество смуглолицых, всё же рыночная площадь кишела ими, ибо на место павших пришли другие.

Но вот Божественноликий услышал, что смуглолицые начали громко кричать. Немногим западнее алтаря люди зашевелились и заспешили вперёд, огибая алтарь, словно волны быстрого потока. Вождь не знал, что там происходит, но решил, что они теперь остерегаются нападения Божественноликого, Ликородного и воинов Дола, ибо лица их были повёрнуты туда, откуда этого можно было ожидать.

Божественноликий повернулся и посмотрел на дорогу, проходившую к востоку от него. До того там сражался род Вола, но теперь он приблизился к рыночной площади, и вождь слышал лишь восклицания воинов, но не видел никого из них за домами.

Затем Божественноликий бросил взгляд на дорогу, что вела с севера на рыночную площадь и увидел там множество народа, но вождь не знал, что там должно было произойти, ибо хотя он и видел блеск оружия, но ему казалось, будто вооружены там были не все.

После того, как Божественноликий осмотрелся, он решил, что больше не может ждать, что он должен войти во дворы ближайших домов и пробиться к рыночной площади, но тут вдруг в толпе смуглолицых близ Чертога Совета произошли изменения: выстроенный вокруг алтаря отряд дружно двинулся в сторону западной дороги. Шли они очень шумно, торопились и яростно и гневно кричали. Божественноликий, не задерживаясь больше, сбежал вниз по склону. У оврага, держа в руке меч, стояла Лучница. Когда юноша пробегал мимо неё, она присоединилась к нему и спросила:

– Какие теперь вести, Златогривый?

– Вести о битве! – закричал он. – Вести о победе! Атаковал Могучеродный, и смуглолицые торопятся ему навстречу. Слушай же, слушай!

Последнее восклицание его относилось к громкому рёву рогов, донёсшемуся до их слуха. Лучница спросила:

– Это какие рога так ревут?

Божественноликий, не останавливаясь, громко закричал:

– За Лик! За Лик! Теперь мы нападём на них с тыла!

Тут он добежал до своего отряда и закричал им:

– Вы слышали рог? Вы слышали рог? Следуйте за мной на рыночную площадь, нам ещё многое предстоит сделать!

Как раз в этот момент раздался рёв других рогов, и все на мгновение притихли, а потом дружно закричали, ибо жители Леса узнали рог народа пастухов, подходивших по восточной дороге.

Божественноликий взмахнул над головой мечом и двинулся вперёд. Воины последовали за ним и прошли через дворы домов и проходы между ними на рыночную площадь. Там оказалось больше места, чем они ожидали – враги ушли. Слева они сражались с отрядом Могучеродного, а справа с отрядом Вола. С обеих этих мест слышался громкий шум и крики.

Божественноликий стоял между двумя знамёнами Волка на рыночной площади Серебряного города, но у него не было времени почувствовать воодушевление, ибо ему нужно было думать о том, что лучше всего предпринять. По левую руку от него враг был сильнее всего и лучше выстроен, но ему противостояли самые крепкие из воинов Дола. Вряд ли враг победит копьеметателей Лика, воинов Серпа с глефами и лучников Винограда. У этих отрядов, кроме того, опытнейшие предводители – суровый старик Камнеликий, высокий Ликородный, его собственный отец, чьё сердце никогда не дрогнет, а выше других – Могучеродный, свирепый в гневе, что горит ровно и ярко, как дубовый комель в очаге зала.

Когда же он представил его в окружении врагов, то воображение тут же нарисовало ему другую картину – стройную воительницу Лучезарную в гуще сражения, томящуюся по нему и взывающую к нему за суровой игрой мечей. Тогда лицо его вспыхнуло, всё тело разгорячилось, и он уже собрался было повести людей в атаку на врага слева. Но тут он подумал о храбрых воинах Вола, Моста и Быка, о том, как они устали сражаться. Он вспомнил и о том, что среди них сражается Наречённая. Она могла быть в первых рядах, а если её уже убили, то он никогда больше не сможет держать свою голову прямо. Он подумал также и о пастухах, которые умирали на восточной дороге. Они были храбрыми воинами, но их оружие было хуже, а вожди менее опытны, чем у других отрядов. Одновременно он подумал (и опять его воображение нарисовало ясную картину) о том, чтобы напасть на врага, противостоявшего южному отряду. Их два отряда встретятся потом с пастухами и, соединившись на рыночной площади, пойдут в центр – к отряду Могучеродного.

Не успев подумать обо всём этом и минуты, военный вождь закричал:

– Трубите в рога! Трубите же! Знамёна вперёд и за мной, о, доблестные воины! На помощь Волу, Мосту и Быку! Они зашли далеко в толпу смуглолицых, должно быть, их серьёзно сжали там. Слышите, как кричат их противники! Вперёд же, вперёд!

Вождь поднял вверх свой меч, и на нём повисла звезда солнечного света. Над рыночной площадью пронёсся ужасающий волчий вой, ибо к этому времени воины Леса уже выучили его. Когда смуглолицые услышали этот вой, могучий, вобравший в себя крики множества воинов, сердца их дрогнули. Отряд воинов Леса развернулся и напал с фланга на тех, кто противостоял их родичам, словно железный брус ударил по мягкой еловой доске. Но крик их донёсся до сражавшихся слабым отзвуком, потонув в оглушительном шуме битвы.

И вновь Лучница была рядом с Божественноликим. Если ей и недоставало сил сильнейшего, но проворна она была как проворнейший. Хладнокровно прикрываясь небольшим щитом с медным умбоном, девушка наносила удары концом своего острого меча. Глаза её сверкали на бледном лице, и воинам казалось, будто Божественный Воин возложил им на головы Священный Хлеб.

Лесомудрый передал знамя оскалившегося Волка Каменному Волку – громадному, внушавшему ужас воину лет сорока. Он пережил Великое Поражение, и теперь рубил смуглолицых, держа тяжёлый короткий меч в левой руке. Лесомудрый сражался огромным мечом, неспешно раздавая направо и налево могучие удары, словно лесоруб зимой.

Божественноликий теперь бился осторожно и холодно. Он скорее заботился о том, чтобы защитить своих друзей, чем о том, чтобы уничтожать врагов. И для Лучницы, и для Лесомудрого его меч служил щитом, ибо он часто спасал им жизнь, отражая занесённый над ними боевой топор или останавливая на полпути наконечник вражеского копья.

Так же осторожно сражался и весь отряд Леса и Волка, присоединившийся к своим товарищам. Будучи уверенными в близкой победе, воины не собирались терять жизни. По чести сказать, битва лицом к лицу была для них теперь не так уж и сложна, как тогда, когда они сражались между склоном и домами. Смуглолицые собирались напасть на родичей, что заняли южную дорогу, на уставших воинов, и смуглолицые рубили их, стреляли в них, лая и воя как псы. И когда они развернулись, чтобы встретить натиск жителей Леса, мужество оставило их – теперь они старались проскользнуть между двумя страшными боевыми серпами и сражались, как сражаются бегущие, а не нападающие. А воины Леса и Волка всё напирали. Они рубили и кололи, убивая врагов кучами, пока ряды смуглолицых не поредели так сильно, что в свете утреннего солнца пред отрядом Божественноликого появились копья и яркие знамёна воинов Дола, и вскоре можно было различить даже лица родичей, добрые и знакомые, усталые и напряжённые от напора битвы, или дико смеющиеся, или бледные от ярости сражения. Тогда к небесам поднялся слитый крик воинов Леса и Дола – между ними уже не было врагов, кроме мёртвых и раненых.

Тогда Божественноликий вложил свой меч в ножны, в крови, как тот и был, и зашагал чрез мёртвых туда, где Страж Дола стоял под знаменем Вола. Юноша обнял старика и поцеловал его, радуясь победе. Но Страж Дола оттолкнул его и посмотрел в лицо юноше. Щёки старика были бледны, губы сжаты, а глаза измождены и широко раскрыты. Хриплым голосом он вымолвил:

– О юноша, она мертва! Я видел, как она пала. Наречённая мертва, ты потерял свою суженую. Смерть, смерть смуглолицым!

Божественноликий побледнел как льняное полотно, и весь его отряд застонал и закричал. Стоявший рядом воин произнёс:

– Нет, нет, всё не так плохо, как ты говоришь: она ранена, ранена серьёзно, но она ещё жива.

Но Божественноликий не слышал его. Он забыл, что в его ножнах лежит Страж Дола, и, увидев у говорящего в руках тяжёлый боевой топор с широким лезвием, закричал:

– Дай твой топор, скорей!

Выхватив топор, юноша вновь повернулся к врагу и врубился в его ряды. Никто не мог удержать его. Позади него были друзья, впереди – враги. Он ворвался в их толпу, высоко потрясая топором. Теперь он был без шлема, и его светлые волосы развивались во все стороны, а губы выкрикивали: «Смерть, смерть, смерть смуглолицым!» Страх пред ним охватил сердца врагов, они завыли и бежали от него не чуя под собой ног, говоря друг другу, что жители Дола умолили своих богов сражаться на их стороне. Но они не смогли убежать от него далеко, вскоре Божественноликий нагнал их, разя всех вокруг себя, и смуглолицые так сильно были охвачены ужасом, что каждый из них едва мог поднять на него руку. Соединённое войско следовало за ним, опьянённое гневом и победой, и в пылу битвы воины услышали они позади себя рога и боевые кличи пастухов, нападавших с востока. Теперь только одно занимало умы воинов – они неслись вселяющим ужас ураганом войны, и грозной была эта бойня.

Всего через несколько минут воины достигли большой связки дров, подготовленной для огненного человеческого жертвоприношения. На неё уже вскарабкались многие враги, и теперь, неистовые от страха, они пускали вокруг себя стрелы и метали копья, на обращая внимания, кто пред ними – свои или противники. Воины Дола уже собирались взобраться на эту дровяную крепость, но к этому времени гнев уже покинул Божественноликого, он теперь понимал, где находится и что делает, а потому остановил войска, прокричав:

– Стойте, не лезьте! Пусть факел поможет мечу!

Оглянувшись, он сразу увидел горшок с углями, что оставили здесь те, кто должен был разжечь костёр. Угли ещё тлели, и сухая ветвь, которую Божественноликий сунул в них, быстро загорелась. За ним и другие воины зажгли по ветви. Они засунули их в дрова, и огонь сразу же занялся. Языки пламени расползались очень быстро, пока не охватили всю связку. Ведь дрова были сложены, и смазаны жиром, и политы маслом именно для того, чтобы сожжение жертвы богам прошло быстро.

Огонь не сдержал ярость родов, не утихла она и от вида людей, прыгавших с горящей кучи. Воины оставили их и поспешили дальше, к западному выходу с рыночной площади. Вперёд их всё так же вёл Божественноликий. Он почти пришёл в себя, и всё же на его сердце тяжёлым грузом лежала печаль. Сломав топор, он вновь вытащил из ножен Страж Дола, и многие пали под его ударами.

Но вот, преследуемые воинами Дола, смуглолицые вдруг развернулись, словно готовясь к новой атаке. Это заметили Божественноликий, Страж Дола, Колодезь Войны и другие опытные вожди народа. Они приказали своим воинам прекратить преследование и сомкнуть ряды, чтобы встретить напор новой волны врагов. И когда приказ был исполнен, и воины встали крепкой стеной, на них внезапно нахлынул поток врагов, но не выстроенных для нападения воинов, а убегающей визжащей толпы. Да, они больше не были воинами, многие даже побросали оружие и неслись, не разбирая дороги. Они в ужасе убегали от напора родов Лика, Серпа и Винограда, которых вели Ликородный и Камнеликий вместе с Могучеродным и напарывались на клинки соратников Божественноликого. Воины Божественноликого издали победный клич и нажали на врага, прорубая себе дорогу сквозь толпу беглецов, но не оборачиваясь для преследования ни налево, ни направо. Сзади шли воины народа пастухов, сметавшие всех, кто пытался им противостоять, и живых на рыночной площади стало меньше.

Военный вождь вёл свои стройные ряды, пока, наконец, сквозь беспорядочную толпу беглецов не увидел знамёна Города и Лика, освещённые солнцем, и не услышал рёв родичей, гнавших перед собой бегущего врага. Тогда он поднял свой меч и остановился. Всё войско за ним тоже остановилось, издав громоподобный крик, докатившийся до небес. И так они ждали прихода остальных воинов Дола.

Военный вождь послал весть к Охотничьему Псу, прося его отправить воинов-пастухов в погоню за смуглолицыми, которые теперь бежали к северному выходу с рынка. Но тут он вспомнил, что ещё до того, как с отрядом вырвался на рыночную площадь, он видел на северной дороге множество людей. Вождь подумал, что на той дороге смерть подстережёт врагов в любом случае, будет ли удача сопутствовать родичам или нет.

Но вот между воинами Леса и Лика остались только трупы, и друзья увидели лица друзей. И тогда воины Божественноликого заметили, что родичи покраснели и радостно улыбаются – сражение было легко, в их рядах пали лишь несколько воинов, ведь те смуглолицые, что ушли с рыночной площади, чтобы атаковать их, оставили позади себя свободное место, куда и кинулись бежать от метающих копья воинов Лика и от натиска их мечников.

Так и стояли победители друг пред другом, а их знаменосцы вышли из толпы и поставили знамёна вместе посередине свободного пространства между двумя воинствами. Воины Волка целовали воинов Лика, а Серп и Виноград встретили Вола, Мост и Быка. Пастухи же ещё преследовали беглецов.

Тогда вперёд вышел высокий Ликородный. В его глазах светилась радость битвы. Камнеликий, старец, опытный в войне, важный и суровый, встал рядом с ним. Показался и могучий Старейшина, и на его прекрасном лице играла дружелюбная улыбка, обращённая к друзьям. Лицо же Могучеродного было ещё бледным и искажённым от гнева. Он беспокойно переводил взгляд от воина к воину, хотя и не произносил ни слова.

Божественноликий не мог дольше стоять на месте, он отправил Страж Дола в ножны и, выбежав вперёд, обхватил шею своего отца и расцеловал его. На нём была его собственная кровь и кровь его врагов. Он был ранен в несколько мест, но благодаря искусной работе кузнечного молота Старейшины раны были неопасными.

Военный вождь поцеловал своего брата и Камнеликого, взял за руку Могучеродного и уже собирался что-то сказать ему, как вдруг воины Лика расступились и показалась Лучезарная. На ней были её блестящие доспехи, на боку висел меч, и она не была ни ранена, ни даже испачкана.

Юноша чувствовал себя так же, как тогда, когда впервые встретил её в Долине Теней. Он ни о чём не думал, как только о ней. Девушка легко подошла к нему и, не стыдясь воинов, поцеловала его в губы. Он же обнял её руками в кольчужных рукавах. От радости он забыл о многом, что ещё предстояло сделать. В этот момент с северного выхода рыночной площади опять раздались громкие крики. Горящая куча выпустила высоко в воздух колеблющееся пламя, соревнуясь с ярким солнцем на ясном небе, по которому было видно, что день почти дошёл до полудня. Но прежде ещё, чем вождь отвернулся от Лучезарной, он услышал вопрос Могучеродного, и этот вопрос заставил вождя вспомнить что-то, что острой болью пронзило его сердце. Могучеродный спросил:

– А где же дева-воин из города? Где Наречённая?

Божественноликий почти беззвучно произнёс:

– Она мертва, она мертва!

Взгляд его застыл на одной точке где-то впереди, и юноша ждал, пока кто-нибудь произнесёт эту весть громче. Но здесь выступила вперёд Лучница. Она сказала:

– Вождь сынов Волка, радуйся, наша сестра ранена, но не смертельно.

Старейшина изменился в лице. Он спросил:

– Ты видела её, Лучница?

– Нет, – ответила та. – Разве я покину сражение? Мне сказали другие, кто видел её.

Могучеродный пристально и молча смотрел на воинов перед собой. Старейшина вновь спросил:

– За ней хорошо смотрят?

– Конечно, – ответила Лучница. – Она среди друзей, ведь за нами не осталось врагов.

Тут зазвучал голос Могучеродного. Он вымолвил:

– Сейчас будет лучше всего послать славных воинов, искусно владеющих оружием и хорошо знающих Серебряную долину, от дома к дому, чтобы они искали врагов, которые могут притаиться.

Старейшина добродушно и грустно взглянул на него и произнёс:

– Родич мой Камнеликий, сын мой Ликородный, основное бремя сражения уже спало с наших плеч, и я всего лишь простой воин в вашем отряде, а потому прошу вас: позвольте мне уйти, я хотел бы посмотреть на нашу бедную сестру и утешить её.

Ему позволили. Старейшина вложил меч в ножны и пошёл сквозь толпу вместе с двумя воинами Вола в сторону южной дороги, так как Наречённую отнесли к дому на углу рыночной площади.

Божественноликий смотрел, как уходит его отец, и ему вспомнились прошедшие дни, и горе волной подкатило к его сердцу, когда он подумал, что Наречённая лежит бледная, истекающая кровью, почти умирающая. Юноша закрыл лицо руками и заплакал как безутешное дитя. Он не стыдился тех, кто стоял рядом. Все они были добрыми людьми, его горе никого не стесняло, и никто не дивился ему, ведь и в их собственных сердцах жила любовь к Наречённой, и многие из них плакали, как и Божественноликий. Лучезарная стояла рядом, смотря на своего жениха. Она много думала о Наречённой, ей было жаль девушку, но слёзы не желали выступать на её глазах. Искоса поглядывая на Могучеродного, она дрожала, но голос её был громким и твёрдым, когда она произнесла:

– Нам следует обыскать дома и найти затаившихся там врагов, иначе жертв будет больше. Пусть Лесная Погибель сей же час поведёт отряд от дома к дому.

Воин Волка по имени Жёсткая Хватка сказал:

– Лесная Погибель пал между холмом и домами.

Божественноликий произнёс:

– Тогда пусть это будет Лесомудрый.

Но Лучница возразила:

– Лесомудрому рассёк ногу раненый враг, и он всё ещё не может ходить.

Тогда Божественноликий спросил:

– А близко ли Ворон Быстрая Стрела?

– Да, я здесь, – отозвался высокий воин пятидесяти лет, выходя из рядов сынов Волка.

Могучеродный сказал:

– Родич Ворон, возьми пятьдесят дюжих воинов, только не слишком горячих, и обыщи каждый дом вокруг рыночной площади. Если где-то вы встретите сильное сопротивление, пошлите весть об этом к Чертогу Совета – мы будем там и вышлем тебе помощь. Убей каждого врага, которого найдёшь, а если в домах тебе встретятся бедные сжавшиеся запуганные люди, утешь их сердца как сможешь и скажи, что отныне к ним вернётся жизнь.

Ворон пошёл собирать отряд и вскоре уже отправился выполнять поручение.

 

Глава XLVII. Воины Дола занимают Чертог Совета

В воздухе ещё витал шум сражения, доносившийся с северного края рыночной площади. Божественноликий решил, что это невольники взяли в руки оружие и теперь убивали своих хозяев.

Он поднял голову, положил руку на плечо Могучеродного и громко произнёс:

– Родичи! Пусть наш брат поставит знамёна в зал народного собрания сынов Волка, а всё войско выстроится пред этим залом и стоит там, пока к нему не присоединятся те, кто преследует врага. Я так понимаю, что их теперь стало много, даже больше, чем наших родов.

Могучеродный по-дружески посмотрел на него и молвил:

– Ты верно говоришь, брат. Пусть так и будет!

Он поднял меч, а Божественноликий громко прокричал:

– Знамёна, вперёд! Трубите, рога! Вперёд с победой!

Войско сомкнуло ряды и стройным порядком двинулось вперёд. Старик Камнеликий взял Лучезарную за руку и повёл её позади Могучеродного и военного вождя. Когда же все подошли к залу, то увидели, что широкая двойная лестница без перил и площадка были заполнены смуглолицыми. Их было столько, сколько могло уместиться там, и все они, завывая по-псиному и треща без умолку, словно обезьяны, выпускали стрелу за стрелой в воинов Дола. Из окон зала также летели стрелы и метательные копья. Даже на самой крыше человек двадцать смуглолицых оседлали конёк и кривлялись, словно тролли из древних легенд.

Увидев противника, воины ненадолго остановились и прикрылись щитами. Но затем вожди вышли пред войском, и Могучеродный молвил речь. Его лицо было бледным и напряжённым, ведь теперь у него было время подумать о Наречённой, и о яростном гневе, и о непреодолимой грусти, что заполнили его душу. Потому молвил он так:

– Братья, это моё дело, и я сам с ним разберусь. Я вижу пред собой лестницу, что ведёт в зал народных собраний моего народа, туда, где я бы хотел воссесть, туда, где восседали мои предки, когда в этой долине был мир, такой же, каким он будет завтра. И я взойду по этим ступеням, и никто не сдержит меня. Пусть ни один из воинов не следует за мной, пока я не войду в зал, разве только я упаду по дороге замертво. Стойте же и смотрите!

– Нет! – воскликнул Божественноликий. – Это дело военного вождя. Здесь две лестницы: взойди по южной, а я взойду по северной и встретимся на ровном камне на их вершине.

Тут заговорил Ликородный:

– Военный вождь, позволь и мне молвить?

– Говори, брат, – сказал Божественноликий.

– Я мало что сделал сегодня, военный вождь и хотел бы стоять рядом с тобой на северной лестнице, пусть Могучеродный будет рад тому, что выполнит работу двух воинов и при том не слабодушных!

Божественноликий сказал:

– В том судьба военного вождя! Пусть Могучеродный падёт на южной лестнице, чтобы угасить свою скорбь и увеличить свою славу, а Божественноликий и Ликородный падут на северной. За дело же, братья!

Он с Ликородным отправились к своему месту, и все провожали их взглядами, а Лучезарная, которую всё ещё держал за руку Камнеликий, побледнела так сильно, что даже её губы утратили свой цвет. Девушка смотрела прямо пред собой, не разбирая, где находится, ведь она считала, что сражение уже окончилось, и Божественноликий вышел из него живым.

Могучеродный встряхнул головой и рассмеялся:

– Наконец-то, наконец-то!

В руке у него был меч – Сонный Шип назвали его, и это был древний клинок. Теперь он выпустил его из рук, и меч повис на запястье, держась на кожаной петле, а сам воин захлопал в ладоши и громко, по-волчьи завыл, и все сыны Волка, что только были в войске, а с ними и жители Леса подхватили его клич. Затем он, прикрыв щитом голову, встал пред первой из ступеней. Смуглолицые же засмеялись, увидев, что на них вышел всего один воин, хотя в сердца их уже прокрался ужас смерти. Могучеродный победно засмеялся в ответ и поставил ногу на первую ступень, пронзив мечом горло одному из вождей смуглолицых, а затем бросился в толпу, рубя направо и налево и скидывая смуглолицых с лестницы, которая была узкой, словно тропинка, идущая вдоль утёса, висящего над неведомыми глубинами моря. Враги в ответ рубили и кололи нападавшего, но они стояли так тесно, что один меч задевал другой, и одно оружие служило щитом против другого. Смуглолицые шатались на опасном краю лестницы, а Сонный Шип жалил направо и налево, успокаивая их жаркую ярость. Как бы отчаянны ни были враги, сражаясь не на жизнь, а на смерть, всё же они боялись своего противника и моря гнева под собой. Они боялись сделать неверный шаг, а Могучеродный ничего не боялся. Он весь, от ступней, до кончика своего меча, был орудием убийства, и сердце его бешено колотилось от долго сдерживаемой ярости, только усиливавшейся, когда воин думал о Наречённой, о её ранах и о всех несчастьях, причинённых его народу смуглолицыми с самого Великого поражения.

Так он бил и колол, пока ему не показалось, что толпа врагов пред ним поредела. Головкой эфеса своего меча он ударил в лицо одного из вождей смуглолицых так, что тот свалился с лестницы прямо на копья воинов Дола, а затем Могучеродный пронзил Сонным Шипом грудь ещё одного воина, закрывавшего ему вход в зал, и тогда оказалось, что только один враг стоит у него на дороге. Воин поднял клинок, чтобы зарубить его, но ещё прежде, чем он опустил руку, прямо у самых его ушей прозвучал громкий клич:

– За Город и Лик! За Город и Лик!

Воин слегка отступил назад, взгляд его прояснился, и он увидел пред собой высокого Ликородного. Его длинный меч был обагрён кровью, а рядом, молча отдуваясь, стоял Божественноликий. Лицо вождя было бледно от свирепой ярости битвы и усталости, которая, наконец, одолела его. Трое воинов стояли на самом верху лестницы, а вокруг них не было ни одного живого.

Божественноликий обернулся к войску и прокричал:

– Знамёна, вперёд! Волк вернулся домой! В зал, о, божественный род!

Воины заполонили лестницу и толпой вошли в Чертог Волка, над их головами реяли знамёна. Первыми шли военный вождь, Могучеродный и Ликородный, за ними следовали трое освобождённых невольников: Волчий Камень, Божественный Пастух и Копейный Кулак, а с ними и Даллах. Даллах и Волчий Камень были ранены в битве. Затем все вместе вошли воины Лика и сыны Волка, принимавшие участие в атаке рыночной площади. С ними шли Камнеликий, Приручивший Лес и Лучница и вели с собой Лучезарную. Теперь она опять пришла в себя, хотя всё ещё оставалась бледной, глаза её горели, когда она переступала порог Чертога.

Внутрь вошло уже много людей, и у вошедших первыми было время, чтобы убрать оружие и оглядеться – у Могучеродного и других из тех, кто помнил, каким был этот зал в прошлом, вырвался яростный крик. Чертог, когда-то прекрасный, теперь стал жалок, его осквернили: шпалеры сорвали, расписанные стены замазали, и чужеземные убийцы намарали на них злодейские знаки. Пол, когда-то блестевший шлифованными горными камнями и устланный цветами, источавшими нежный аромат, выглядел теперь, словно логово троллей-людоедов из пустошей. С потолочных балок резного дуба и каштана свисали уродливые связки лохмотьев и безобразные символы волшбы смуглолицых. А дальше и выше всего, с последней из потолочных балок над возвышением, свисали тела четырёх воинов. Старейшие из сынов Волка сразу узнали в них набальзамированные тела четырёх своих славных вождей, что были убиты в день Великого Поражения. Воины вскричали от ужаса и ярости, увидев, как они раскачиваются под потолком в том же вооружении, в каком их видели в последний раз.

Первого из них звали Дар Земли. На щите его был изображён зелёный круг мира, опоясанный морским змеем. Вторым был старший Могучеродный – дядя младшего. На щите его был изображён дуб и лев. Третьего звали Умножающий Достаток. На его щите был изображён золотой пшеничный сноп. И был с ними тот, кто носил некогда знаменитое имя – Волкородный*. На его щите был изображён боевой топор. Их тела были запылены и осквернены. Глаза были выколоты, уста ухмылялись разрезом в тусклом свете чертога. Победоносное войско смотрело на них в тишине – всех поразила эта ужасная картина.

Под телами вождей, на возвышении, стояли те, кто остался от войска смуглолицых. Они, потеряв рассудок от неизбежной смерти, потрясали оружием и с визгливым смехом указывали вошедшим на давно уже мёртвых вождей. Смуглолицые кричали на языке Дола, чтобы вожди спустились и провели своих дорогих родичей к престолу, а воинов Волка они просили сражаться получше, а потом заняться возрождением жизни, чтобы род их весело жил на земле.

С такими насмешками смуглолицые подняли оружие и с воем бросились на воинов навстречу верной смерти, и она не заставила себя ждать. Мечи сынов Волка, топоры воинов Леса и копья воинов Дола вскоре покончили с жизнью этих мучителей людей.

 

Глава XLVIII. Песня в зале народных собраний

Воины Волка перешагнули через тела убитых врагов и поднялись на возвышение своего дома. Могучеродный вёл за руку Лучезарную. Его меч лежал в ножнах. Лицо юноши стало спокойным, хотя на нём ещё оставалось суровое и грустное выражение. Как только он ступил на возвышение, через толпу пробрался стройный юноша из Сынов Волка. Он подошёл к Могучеродному и произнёс:

– Вождь, меня послал Старейшина Дола передать тебе слово. Я должен поведать тебе и военному вождю: Старейшина уверен, что наша сестра Наречённая не умрёт, но будет жить. Да поможет мне Воин и Лик! Вот что просил передать Старейшина.

Когда Могучеродный услышал это, он изменился в лице и опустил голову. Божественноликий, стоявший рядом, увидел это, и ему показалось, что из глаз юноши на пол зала капают слёзы. Сам он возликовал. Обернувшись к Лучезарной и встретив её взгляд, вождь увидел, что она уже едва сдерживает своё томление по нему. Он даже слегка смутился от такой нежной любви девушки. Она же подошла к нему ближе и тихо молвила:

– Этот день исправляет всё, но сама я жду другого дня. Когда я тогда в Долине Теней увидела, как ты идёшь ко мне, ты показался мне таким мужественным воином, что сердце моё застучало сильнее. Но как же доблестен ты теперь, когда битва окончилась, и впереди у нас вся жизнь.

– Да, вся жизнь, – подтвердил Божественноликий, – и никто не помешает нам в нашей любви. Посмотри на своего брата – он жесткосердый воин, но он плачет, ибо услышал, что Наречённая будет жить. Не сомневайся, она не откажет ему. О, как прекрасен же будет завтра мир!

– О Златогривый! У меня нет слов. Есть ли среди нас менестрель?

К этому времени многие из воинов Волка и Леса собрались на возвышении зала. Воины Дола заметили это. Они знали, что сыны Волка вернулись теперь в свой Чертог Совета, и отошли назад, к дальнему концу зала. Лучезарная заметила это, как и то, что все вокруг неё, кроме военного вождя, были либо из Сынов Волка, либо из жителей Леса. Всё так же тихо она сказала Божественноликому:

– Златогривый! Мне кажется, я стою не там. Волк поднимает голову, а я покидаю его. Значит, я теперь должна стоять среди людей Лика. Пойду поскорее на место.

– Любимая, отныне я твой родич и твой дом, а потому тебе лучше стоять рядом со мной.

Девушка, промолчав, опустила глаза. Она размышляла о том, как сильно прежде желала оказаться в этой прекрасной долине, а сейчас она остаётся в ней и довольна, даже больше, чем довольна.

Роды теперь стояли порознь. Те, что взошли на возвышение зала, построенного их отцами, выстроились сомкнутыми рядами, а когда заметили, как ладно они стоят в этот прекрасный миг, сердца их наполнились сладким наслаждением исполненной мечты и радостью освобождения от страха смерти, и из уст их полилась песня, и они запели вместе. Вот что они пели:

Так воины пели в зале Чертога Совета. Многие плакали, когда окончилась песня, плакали, вспоминая тех, кто никогда не увидит славных дней Дола и грядущей радости. Воины поклялись самым дорогим для себя, что они никогда не забудут павших при Возвращении Серебряной долины. Поклялись и в том, что когда ежегодно пойдут по кругу Чаши Памяти, то вспоминать будут не просто их имена, но самих друзей, которых они знали и любили.

 

Глава XLIX. Даллах отправляется в Розовую долину. Ворон рассказывает о своём поручении. Родичи пируют в Серебряной долине

Даллах, который ненадолго выходил из зала, теперь вернулся. За его спиной был десяток людей с лестницами. Это были крепкие мужчины, из одежды на них висели только какие-то лохмотья, зато у каждого был меч. Те из них, кто не нёс лестниц, держали топоры. Воины смотрели на них с любопытством, догадываясь, что это самые крепкие из невольников. Рабы были хмурыми, глаза их свирепо блестели, а руки и обнажённое оружие были замараны кровью. Нетрудно было понять, что они преследовали беглецов, заставляя их отплатить за мучения прошедших дней.

Когда же их заметил Божественноликий, он вскричал:

– Привет, Даллах! Ты решил очистить зал, уничтожив скверну смуглолицых?

– Именно так, вождь, – ответил Даллах. – И у меня есть вести – битва за Серебряную долину окончилась. Невольники напали на смуглолицых, бежавших от нас, и в таком числе, что противостоять им было бессмысленно. Они помешали своим бывшим хозяевам двинуться на север. Впрочем, хотя они и убили многих, но не всех, и остатки смуглолицых бежали разными дорогами на запад, надеясь укрыться в лесу и в Розовой долине. Самые сильные из невольников преследуют их по пятам, и по пути к ним то тут, то там охотно присоединяются свежие люди с полей. Я собрал лучших из них, двести пятьдесят человек с хорошим оружием, и если ты позволишь мне покинуть вас, то я соберу и больше, а затем последую за беглецами в родную мне Розовую долину, где смуглолицые, не покидавшие её, присоединятся к тем, кого мы разбили здесь. Кроме того, я хотел бы навести порядок среди моего несчастного народа, который сегодняшняя битва освободила от мучений, и если ты позволишь взять с собой немного воинов Дола, то я устрою всё ещё лучшим образом.

– Да пребудет с тобой удача! – пожелал ему Божественноликий. – Бери кого пожелаешь из воинов Дола, что захотят идти с тобой. Пусть их будет сто человек. Потом пошли гонца с вестью о своих успехах Могучеродному, вождю этой долины. Мне кажется, мы и сами не задержимся здесь надолго. Что скажешь, Могучеродный, отпустить Даллаха?

Могучеродный, стоявший рядом, поднял голову и немного покраснел, как краснеют те, кто не слышал, что ему говорят. Тем не менее он по-дружески взглянул на Божественноликого и сказал:

– Военный вождь, пока ты в этой долине, отвоёванной для нас вашими родичами, то ты останешься вождём, и никто другой. Поэтому я прошу тебя: распорядись об этом, как хочешь, да и о прочем тоже. Я передаю тебе всех моих родичей, чтобы ты всегда и везде был их предводителем, и если они любят меня, то согласятся. Твоя воля станет их волей, ведь только глупец не знает, как сильно они желают тебе добра. Что скажете, родичи?

Все вокруг закричали:

– Да здравствует Божественноликий! Да здравствуют жители Дола! Да здравствуют наши друзья!

Могучеродный подошёл к Божественноликому, обнял его и расцеловал, заговорив при этом так громко, чтобы многие слышали его:

– Я целую не только тебя, доброго славного воина! Я целую и обнимаю всех воинов всех родов Дола и пастухов, ибо считаю, что на земле ещё не жили более доблестные мужи.

С этими словами все закричали, радуясь такому вождю. Могучеродный же отозвал Божественноликого в сторону и сказал ему:

– Брат, ты, наверное, захочешь остаться в этом зале или близ него, ведь эти места – сердце нашего воинства, но сам я хотел бы на некоторое время уйти. У меня есть дело, о котором ты, возможно, даже знаешь.

Божественноликий улыбнулся ему и ответил:

– Иди, пусть у тебя всё будет хорошо. Скажи моему отцу, что я бы охотно получил от него вести, раз уж не могу быть там.

Он произносил это, но в душе радовался, что ему не нужно видеть Наречённую, которая сейчас ранена и лежит, удручённая недугом. Могучеродный ушёл, не вымолвив больше ни слова. В дверях зала он встретил Ворона-Лучника, желавшего поговорить с ним и поведать вести, но Могучеродный перебил его:

– Расскажи о том, как выполнил своё поручение военному вождю. Он сейчас в зале.

И Могучеродный покинул зал.

Ворон вошёл внутрь и, встав пред Божественноликим, произнёс:

– Военный вождь, мы выполнили то, что до́лжно, все дома вокруг рыночной площади очищены от смуглолицых. Более того, по совету Даллаха, мы дали задание некоторым беднякам долины, тем, к которым все хорошо относятся, похоронить тела погибших врагов. Они копают сейчас канавы на полях к северу от рыночной площади и относят туда трупы. Эти люди послушны во всём, только они сильно разгневаны на смуглолицых, хотя и до сих пор их боятся. Нас же они считают подобными божествам, спустившимся с небес им в помощь. Ну, обо всём об этом достаточно. Теперь я должен передать плохую весть: в домах мы нашли множество живых невольников, но и такое же множество мёртвых. Среди этих лиходеев были настолько злобные, что как только они увидели надвигающееся сражение, сразу же бросились в дома, рубя пред собой всех: и мужчин, и женщин, и детей. Мы много видели зал и палат, по которым кровь текла так обильно, словно это были скотобойни. Из числа же тех, кого они собирались зарубить в жертву богам, мы нашли тринадцать живых и трёх мёртвых, в том числе одну женщину. В живых осталось семеро женщин. Все они, как живые, так и мёртвые, были закованы в свинцовые кандалы, в них они и должны были сгореть. Всем им, да и остальным, кого нашли, мы посильно помогли едой и одеждой, и они едва поверили, что остались в земном мире. Кроме того, со мной тут есть человек сорок из них, довольно умных, они знают о складах пищи и всего другого, устроенных нашими врагами и готовы сбегать за всем этим по первому вашему слову. Всё ли верно сделано, военный вождь?

– Всё верно, – ответил Божественноликий, – благодарю тебя за это. Хорошо бы теперь спасённые тобою устроили нам обед на ближайшем зелёном поле. Всё войско соберётся там по звуку рога, а за это время зал очистят от скверны смуглолицых. Потом мы вновь придём сюда, зажжём огонь в священном очаге и будем просить богов и предков вернуться и посмотреть, как весело их детям в древнем зале.

Все радостно закричали, а Божественноликий добавил:

– Принесите скамью на рыночную площадь и поставьте её у дверей этого чертога. Я буду сидеть на ней вместе с другими вождями родов, чтобы любой, у кого будет просьба к нам, смог её передать.

После этих слов все воины вышли из зала на рыночную площадь, которую к тому времени уже очистили от тел врагов. Костёр для огненного жертвоприношения теперь только едва тлел, и столб голубого дыма, клубясь, поднимался в светлое послеполуденное небо. Все чуть-чуть притихли, устав от утреннего сражения, многие к тому же были ранены. Воины ещё не утолили печаль, что обычно бывает после битвы, и горевали по потерянным друзьям.

В этом сражении пало сто двадцать два воина. Восемьдесят пять из них было из родов Вола, Быка и Моста, доблестно атаковавших по южной дороге. Из числа пастухов погибло семнадцать человек. Почти мгновенно рассеяв противника, они продолжали наседать на него с такой доблестью, граничащей с безрассудством, что многих окружила толпа смуглолицых. Из воинов Леса было убито двадцать девять человек. Вокруг них кипела свирепая битва, и они совсем не берегли себя. Из сынов Волка, которых и без того было мало, пало шестнадцать, и все они, кроме двоих, погибли, сражаясь бок о бок с Божественноликим. Из воинов города, предводительствуемых Могучеродным – из родов Лика, Винограда и Серпа убили лишь семерых воинов, считая и тех, кто умер от ран на следующий после битвы день. Кроме убитых было и множество раненых, их исцелили, и здоровье и радость вернулись к ним.

Когда все, слегка уставшие, ждали на рыночной площади, раздалась весёлая песня рогов, и вперёд вышел Ворон-Лучник. Он встал на алтарный холм и пригласил всех на пир, и сам же повёл туда воинов, держа в руке знамя своего рода – Золотой Корзины, и народ проследовал за ним на раздольный душистый луг на юго-востоке Серебряной долины, усеянный старыми деревьями сладкого каштана. Там уже стояли столы, уставленные лучшими блюдами, какие только смогли приготовить бедные невольники, и прекрасным вином (и его было в изобилии), приготовленным из винограда, который рос на залитых солнцем склонах.

Воины ели, а бедные бывшие невольники, как мужчины, так и женщины, с радостью им прислуживали, хотя несколько и побаивались этих свирепых мастеров меча, божеств, освободивших их. Среди невольников почти не было тех, кто так свирепо добивал своих беглых хозяев, то были домашние слуги и служанки, с которыми обращались не так грубо, как с другими, привыкшими трудиться под ударами кнута на полях и в серебряных шахтах и озлобившимися от этого.

Со слугами-невольниками воины Дола были вежливы и веселы. Часто, когда те прислуживали, особенно если это были женщины, воины брали их за руки и, притянув вниз, вкладывали в рот кусочек чего-нибудь съестного или подставляли к губам бокал вина. Воины могли также погладить и приласкать их, во всём обращаясь с ними как с дорогими друзьями. Более того, когда кто-нибудь наедался, он вставал, брал за руку одного из невольников и сажал на своё место, подавая ему еду и вино и ласково разговаривая с ним, чему эти бедняги очень дивились и радовались. Первыми из-за стола встали Лучезарная, Лучница и Ликородный вместе со многими юношами и женщинами из числа воинов Леса. Встав же, они принялись обходить стол, обслуживая других.

Лучезарная сняла свои доспехи и ходила в котте, милая и прелестная. Лучница же оставалась в своей любимой кольчуге, которая была так хорошо сработана, что девушка совсем не ощущала тяжести. Впрочем, она всё же спустилась с Лучезарной и другими женщинами к чистому ручью неподалёку, где все они искупались и умылись. Раны Лучницы, совсем не серьёзные, осмотрели и заново перевязали, и девушка вернулась к столу уже без шлема, зато с венком ветреницы на голове.

Так они пировали. Сердца воинов исцелились пищей и вином, и если даже печаль примешивалась к их радости, то и радость, и печаль переносили они мужественно, ожидая славных дней в долинах у Корней Гор, любви и дружбы между народами и их домами.

Божественноликий не пошёл на луг, а остался сидеть на скамье на рыночной площади, где не было больше никого, кроме назначенных стражей. Они принесли ему немного еды и чашу вина, и вождь ел и пил. Теперь он сидел, положив поперёк колен Страж Дола, но не вынимая его из ножен. Казалось, он наблюдает, как невольники Серебряной долины уносят тела убитых врагов, снимая с них одежду и оружие, но на самом деле всё это мелькало пред его глазами, как какие-то чудные картинки, и не привлекало внимания. Он думал, и думал о многом. Сначала Божественноликий удивлялся тому, что сидит в Серебряной долине в час победы, потом он стал мечтать о мирной жизни в Доле и о спальне Лучезарной, убранной для невесты, затем ему вспомнилась его давняя подруга по детским играм, которая теперь лежала раненая в Серебряной долине. Сердце юноши сжалось от боли за неё, но ненадолго, и всё же мысль его осталась с ней: он представлял, как она будет жить и как вскоре обретёт счастье, счастье на многие грядущие годы. Об этом думал Божественноликий, сидя на скамье на Рыночной площади Серебряной долины.

 

Глава L. Могучеродный навещает Наречённую и говорит с ней

Теперь поведаем о Могучеродном. От зала народных собраний он сразу отправился к тому дому, где лежала Наречённая. Юноша, принесший ему новости, пошёл с ним, гордый от того, что идёт рядом с таким могучим воином. По дороге он разговаривал с Могучеродным, но звук его голоса только докучал вождю, хотя он и делал вид, будто слушал. Подойдя к двери дома, стоявшего сразу за площадью, на южной дороге (а как раз там Наречённая пала на землю), Могучеродный не смог больше сдерживать своё горе. Повернувшись лицом к косяку и положив на него голову, он зарыдал так сильно, что слёзы полились дождём. Удивлённый юноша стоял рядом, желая, чтобы плач Могучеродного прекратился, но не дерзая заговорить с вождём.

Через некоторое время Могучеродный перестал плакать и вошёл внутрь, в красивый зал, сильно осквернённый врагами. В углу стояла кровать, на которой, укрывшись мехами, лежала раненая женщина. Сперва Могучеродному показалось, что она не такая бледная, какой он предполагал её увидеть, но лишь оттого, что её длинные тёмно-рыжего цвета волосы разметались по подушке. Голова девушки устало двигалась, поверх тела была накинута льняная простыня, но руки лежали поверх неё. Рядом с ней сидел Старейшина с очень серьёзным выражением лица, но не с таким, какое бывает у человека в глубокой скорби. Близ него стоял ещё один стул, будто кто-то только что встал с него. Больше в зале никого не было, кроме двух женщин Леса, одна из которых варила какое-то зелье в очаге, а другая рядом подметала с пола отруби или что-то похожее на них, чем пол посыпали, чтобы счистить кровь.

Могучеродный подошёл к Наречённой, страшась увидеть признаки приближавшейся к ней смерти и столь же сильно испытывая любовь к девушке, к той, какой она была и какой ей предстоит стать.

Могучеродный опустился рядом с кроватью на колени, не обращая внимания на Железноликого, хотя тот дружелюбно ему кивнул. Юноша наклонился к лицу девушки, но глаза её были закрыты. Так длилось несколько минут, а затем она открыла глаза и посмотрела на вождя без удивления, не меняясь в лице. Тогда, подняв правую руку (а ранена она была в левое плечо и в левый бок) и медленно положив её на голову юноши, она притянула его ближе и с наслаждением поцеловала, после чего засмеялась, и из глаз её полились слёзы. Слабым голосом она молвила:

– Ты видишь, вождь и дорогой мой друг, сегодня я могу стоять рядом с тобой в рядах победителей. Теперь, пусть даже я и пожелала бы, чтобы ты никогда не покидал меня, ты должен выполнять свой долг, ведь ты стал Старейшиной народа Серебряной долины. Да и если бы ты не ушёл от меня, то я, возможно, покину тебя. Я тяжело ранена, и знаю, да и знахари мне говорят, что близится лихорадка, так что вскоре я не узнаю тебя, а буду думать, что ты женщина или пёс, или даже тот самый Волк, предок вашего рода, или, может, кто-нибудь ещё, с кем я играла в ушедшие дни.

Голос Наречённой задрожал и прервался. Она замолчала на некоторое время, но потом продолжила:

– Иди же, добрый мой друг и любимый, и унеси с собой такое слово: если я должна умереть, то я зову своего родича Железноликого стать свидетелем моей просьбы. Положи моё тело на костёр в Серебряной долине, и пусть прах мой покоится рядом с прахом твоих отцов, где будет лежать и твой прах. Ведь я была в числе воинов, что помогали тебе вернуть землю твоего народа.

Девушка улыбнулась и, закрыв глаза, продолжила:

– Если же я останусь жить, на что я надеюсь – и как же рада, как рада я буду тогда! – то отнеси меня в свой дом и уложи на свою кровать, чтобы я могла уже не покидать тебя, пока длятся наши жизни.

Девушка открыла глаза и поглядела на Могучеродного. Он же какое-то время не мог говорить – в его душе радость боролось с печалью. Тогда Старейшина поднялся, снял со своей руки золотое кольцо и сказал:

– Это золотое кольцо божества Лика, я надеваю его на каждом народном собрании, соединяя народ с божеством. Сегодня я носил его в битве. Это священное кольцо. И раз уж вы решили обещаться друг другу, а я свидетель тому, то хорошо бы вам вместе взять это кольцо и призвать в свидетели божество, которое такой же родич Божества Земли, как и все мы. Могучеродный, возьми кольцо, я верю тебе. Из всех ныне живущих женщин этой женщине я желаю быть счастливой.

Могучеродный взял кольцо, просунул в него руку и, взяв руку девушки, произнёс:

– Предки, вы, божество Лика, божество Земли, Воин, будьте свидетелями в том, что жизнь моя и тело моё обещаны этой женщине – Наречённой из рода Вола!

Лицо его зарделось, когда он говорил, но, замолчав, он заметил, как слабо девушка держит свою руку. Лицо его осунулось, он робко посмотрел на неё. Но она лежала спокойно. Медленно, тихим голосом Наречённая произнесла:

– О, предки моего рода! О, Воин и божество Земли! Будьте же свидетелями в том, что я клянусь в верности этому мужчине: мне суждено лечь в его могилу, если я умру, и на его кровать, если буду жить.

Наречённая снова улыбнулась юноше, а затем закрыла глаза. Впрочем, она тут же открыла их и спросила:

– Дорогой друг, как же сегодня поживает Златогривый?

– Так хорошо, что нет никого, кто поживал бы лучше. Он бросался в бой, словно стал нашим предком Воином. Он великий вождь.

– Не передашь ли ты ему послание от меня? Напомни ему, чтобы он ни в коем случае не забывал о клятве, которой он поклялся на колечке, что лежало на солнечных часах в саду Лика. И скажи ему ещё: мне жаль расставаться с ним, жаль, что между нами встанут широкий дикий лес и горный хребет.

– Конечно, я передам ему твоё послание, – сказал Могучеродный, и сердце его возликовало, ведь он слышал: девушка говорит так, будто уверена, что останется в живых. Слабым голосом Наречённая произнесла:

– Теперь тебе нужно покинуть меня и заняться тем, что следует делать вождю народа и Старейшине Серебряной долины. Иди же, пока знахари не начали распекать меня. Прощай, мой дорогой!

Могучеродный прикоснулся щекой к её щеке и поцеловал девушку. Затем он выпрямился, обнял Железноликого и пошёл своей дорогой, не оглядываясь.

Сразу же за порогом он встретил старейшину Стражей Дола из дома Вола, который как раз собирался войти. Могучеродный по-дружески поприветствовал его. Старик спокойно посмотрел на него и сказал:

– Завтра или послезавтра я кое-что скажу тебе, о, вождь сынов Волка.

– В добрый час, – ответил ему Могучеродный, – ибо твои слова всегда правдивы.

И юноша вышел из дома и пришёл к Божественноликому, сидевшему у алтаря Кривого меча. Вожди уже вернулись с обеда и теперь сидели рядом с ним. Там же были Лесной Отец и Приручивший Лес. Лучница же осталась с Лучезарной, которая спокойно отдыхала на прекрасном лугу после всей суматохи.

Могучеродному уступили место возле военного вождя, который, взглянув ему в лицо, заметил, что тот серьёзен и не улыбается, хотя и не отягощён печалью. Божественноликий решил, что это должно быть связанно с Наречённой, и, ободрившись, принялся советоваться с остальными. Спокойные и дружеские речи произносились там, и никто не прекословил друг другу, ибо каждый в душе радовался.

Там были подобающим образом решены все дела на то время, а когда обсуждения подошли к концу, солнце уже село, и все разошлись по домам вождей вокруг рыночной площади.

Впрочем, хотя все ели с радостью на сердце и были радостны в беседах друг с другом, Сыны Волка ни в коем случае не хотели пировать в своём чертоге прежде, чем его почистят и вновь освятят.

 

Глава LI. Мёртвых относят на костёр. Зал народного собрания вновь освящён

На следующее утро сжигали убитых, с которыми положили тела четырёх вождей Великого Поражения. Павших отнесли к прекраснейшему лугу к западу от Серебряного города, где сложили высокий костёр. На этом лугу находились Кольцо Судьбы и тинг сынов Волка. Их освятили ещё после первого завоевания Серебряной долины, и место это считалось намного более священным, чем уже описанный Чертог Совета, в котором, на самом деле, не совещались. Скорее, это был пиршественный зал, в котором люди беседуют друг с другом и хранят драгоценности и знаки предков.

Луг, где проводился тинг, был покрыт густой травой и цветами. Мимо пробегал небольшой ручеёк, почти окружая это место кольцом, позади ручейка высилась прекрасная роща огромных древних дубов. Там и сожгли павших воинов, одев их в превосходные одежды. Пепел собрали, и жители Дола с пастухами решили оставить своих павших покоиться в Серебряной долине. Говорили, что у мёртвых есть право на такое гостеприимство, ведь они помогли отвоевать это место.

А когда сожжение завершилось, костёр потушили, а пепел собрали и погребли (а было это утром), знамёна Волчьей Пасти, Алой Длани, Серебряной Руки, Золотой Корзины, Зазубренного Меча и Волка Лесов с превеликой радостью и торжеством внесли в Чертог Совета и повесили над возвышением. Тогда, подставив солнцу диск ясного стекла, в священном очаге развели огонь, а потом все затянули пред знамёнами песню, и вот кое-что из того, что тогда пели воины:

 

Глава LII. О начале новых добрых дней в Серебряной долине

На третий день по всей долине началось великое торжество. Освобождённые невольники пировали, и им прислуживали освободившие их воины, и невольники едва верили своим глазам – такая радужная жизнь открывалась пред ними.

Все старались ничем их не огорчать, и они делали то, что хотели, ни в чём не чувствуя недостатка. Всего было вдоволь, притом многое было запасено ещё смуглолицыми: зерно, вино, масло, пряности, одежда и серебро. Имелись и лошади, во множестве было коров, овец и свиней. Земля одаривала всем: на пашнях рос хлеб, на склонах холмов цвёл виноград, в садах и вдоль дорог стояли сливовые, вишневые и грушевые деревья. Они сбросили свои цветы и теперь были увешены маленькими молодыми плодами. Прекрасные яблони ещё цвели, а ветви кривых каштанов раскидисто нависали над зелёной травой. Были сочные пажити для коней и скота, на холмах рос столь любимый овцами чабрец, а ещё дальше лежала чаща большого леса – неиссякаемый источник хорошей древесины: там рос ясень, дуб, падуб и граб. В Серебряной долине не было нужды, пока человек не подчинил человека, все были богаты, и для всего многочисленного народа хватало места.

Люди забирали то, что принадлежало им прежде прихода смуглолицых. Впрочем, сперва многие из освобождённых невольников пировали сверх мер. Некоторые не проявляли умений в обработке земли, но чаще встречались сообразительные и умелые, которые вскоре взялись за возделывание полей и за ремёсла. Более того, они очень любили своих новых родичей, а особенно жителей Леса, прилагая усилия во всём, что могло доставить им удовольствие. Те же, кто от многочисленных мучений последних десяти лет стал вялым и унылым, могли, по крайней мере, бегать по мелким поручениям. И никто не скупился ни в пище, ни в одежде для них, никто не отказывал им в крове над головой, даже понимая, что эта забота не будет оплачена, ведь все помнили о злых днях их неволи и знали, что человеку на этой земле отпущено не так уж и много дней.

Так текла жизнь в Серебряной долине. Время приближалось к лету, за которым маячил новый праздник перелома зимы, а за ним – новые и новые годы после возвращения Серебряной долины.

 

Глава LIII. О том, что Страж Зала из рода Вола сказал Могучеродному

О времени после битвы следует сказать, что всё войско оставалось в Серебряной долине, радуясь и пребывая в добром расположении духа, до тех пор, пока не пришли новости от Даллаха и его отряда, преследовавших по горячим следам сбежавших смуглолицых. На десятый день после битвы Железноликий, два его сына и Камнеликий сидели на закате дня под большим дубом на берегу ручья, протекавшего по холму народного собрания. С ними был и Могучеродный, который теперь ходил как потерянный от любви к Наречённой, залечивавшей ныне свои раны. Беззаботно сидевшие воины заметили шедших в их направлении трёх людей, и когда те приблизились, оказалось, что это старейшина Страж Зала из рода Вола и следовавшие за ним, держась за руки, Лучезарная и Лучница.

Когда они подошли к ручью, Лучница подбежала к старику старейшине, чтобы помочь ему перейти воду по когда-то положенным для этого камням. По тому, как она помогала ему, было видно, что девушка очень любит старика, ведь тот был довольно крепким, чтобы самому перейти вброд поток, доходивший ему лишь до пояса. Лучница уже сняла свои боевые одежды, и на ней была только белая шерстяная котта. Она стояла в воде у камней, и быстрое течение журчало над её коленями, а старик опирался на плечо девушки, добродушно поглядывая на неё. Лучезарная шла следом, так аккуратно переступая с камня на камень, что можно было залюбоваться. Она счастливо улыбалась, а когда ступила на зелёную траву, лицо её зарделось, и девушка опустила глаза, словно стыдясь чего-то.

Вожди поднялись пред главой дома Вола, а Могучеродный подошёл к нему и поприветствовал, взяв его за руку и поцеловав в щёку. Страж Зала молвил:

– Желаю здравствовать вождям родов и друзьям моей земной жизни!

Могучеродный попросил старика занять место рядом с ним, и все мужчины снова сели. Лучезарная прислонилась спиной к молодому ясеню, поставив ноги вместе, а Лучница расхаживала взад-вперёд по короткой дорожке, всё время находясь близ старейшин так, чтобы слышать их разговор.

Страж Зала произнёс:

– Могучеродный, я упросил сестру свою Лучницу привести меня к тебе. Мне нужно поговорить с тобой, и славно, что здесь я вижу и моих родичей из рода Лика, ибо то, что я желаю тебе сказать, важно услышать и им.

Могучеродный ответил ему:

– Гость, воин рода Вола, твои речи всегда приятны, и если ты пришёл, чтобы попросить меня о чём-то, то слова твои будут для меня ещё желаннее.

Страж Зала спросил:

– Скажи, Могучеродный, видел ли ты сегодня дочь мою, Наречённую?

– Да, – ответил, покраснев, Могучеродный.

– Что ты думаешь о её здоровье? – спросил Страж Зала.

Могучеродный ответил:

– Ты и сам знаешь, что лихорадить её уже перестало, и она поправляется.

Страж Зала сказал:

– Через несколько дней, возможно, мы отправимся домой, в Дол. Когда, ответь мне, Наречённая сможет выдержать путь, если её понесут на носилках?

Могучеродный промолчал, а Страж Зала улыбнулся ему и спросил:

– Или ты хотел бы, чтобы она задержалась подольше, о, вождь сынов Волка?

– Да, – сказал Могучеродный, – излишне путешествовать сейчас в Дол.

– Ты так думаешь? – спросил Страж Зала. – А не думаешь ли ты, что если она отправится с нами, то вскоре ей придётся вернуться сюда?

– У меня и в самом деле есть мысль, – ответил Могучеродный, – взять её себе в жёны. Будешь ли ты против этого? Прошу тебя, друг мой Железноликий, и ты, Камнеликий, и ты, Ликородный, и ты, брат мой Божественноликий, молвите своё слово в мою поддержку.

Страж Зала, поглаживая бороду, сказал ему:

– В пиршественном зале рода Вола опустеет одно место, и многие сердца понесут горькую утрату, если Наречённая никогда больше не вернётся к нам. Мы не думали терять её после того, как отдадим замуж, ведь от дома Вола до дома Лика не так уж и далеко. Но теперь, когда мне будет не хватать её, я возьму свой посох и пойду по улице города, сказав себе: девушка, должно быть, ушла навестить моего друга Железноликого, хорошо, должно быть, ей в доме Лика. А потом вспомню, что между нами лежат леса и горные пустоши. А что скажешь ты, Старейшина Дола?

– Это будет большой потерей, – отозвался Железноликий. – Но я пожелаю ей доброго пути, хоть иногда и буду выходить на улицу города без шапки, думая – пойду зайду к дочери моей Наречённой из дома Вола, а ведь между нами будет много дней пути.

Страж Зала сказал:

– Я не буду ходить вокруг да около, а спрошу напрямую, Могучеродный: какой дар ты предложишь нам за девушку?

Могучеродный ответил:

– Всё моё – твоё, и ты можешь получить любой дар из этой долины, если родичи и бедняки не поскупятся отдать выбранное тобой, а разве ты можешь подумать, что они поскупятся в чём-нибудь? Хватит ли этого?

Страж Зала ответил:

– Не знаю, вождь, смотри сам! Лучница, подруга моя, принеси сюда то, что я хотел бы взять из Серебряной долины в дом Вола в оплату за девушку.

Лучница быстро вышла вперёд, подошла к Лучезарной и повела её за руку к Могучеродному, Стражу Зала и другим вождям. Могучеродный вздрогнул и вскочил на ноги. На самом деле, мысли его были об одной Наречённой, так что он совсем забыл о своей сестре и не подозревал, к чему ведёт Страж Зала, хотя другие уже догадывались и теперь весело улыбались, наблюдая за тем, как Могучеродный окидывает всех диким взглядом. Лучезарная же стояла, раскрасневшись, словно июньская роза, но в глаза своему брату смотрела прямо. И тогда Страж Зала произнёс:

– Могучеродный, вождь сынов Волка! Раз уж ты хочешь забрать у нас нашу деву Наречённую, я прошу тебя отдать нам взамен эту деву. Тогда дом Вола не понесёт утраты, ведь те, кто хочет породниться с нами, придут к нам просить её себе в постель на радость своему роду.

Тогда Могучеродный весело улыбнулся остальным и сказал:

– Вождь рода Вола! Да будет твоим этот дар! Бери от нас ещё, что только пожелаешь!

Затем юноша поцеловал Лучезарную и обратился к ней со словами:

– Сестра, мы ждали, что это рано или поздно случится, и всё же думали, что тот, кто уведёт тебя, поживёт с нами месяц-другой. Но сейчас пусть всё будет так, как будет: раз уж тебе не вынашивать детей родам Серебряной долины, то вынашивай же их нашим друзьям и товарищам. А теперь скажи, что хочешь получить ты в дар, чтобы сохранить нас в своей памяти.

Девушка ответила:

– Память о моём народе не покинет меня. Впрочем, я и в самом деле попрошу у тебя подарок. Отпусти со мной Лучницу и двух сыновей Лесного Отца, оставшихся после того, как был убит Лесная Погибель. Возможно, старший и его жена захотят уйти со своими сыновьями – не запрещай им.

– Пусть так всё и будет, – ответил Могучеродный и ненадолго замолчал, размышляя, а затем произнёс:

– Послушайте, друзья! Не кажется ли вам странным, что не только война разлучает, но и мир? Я понимаю, как тяжко для вас лишиться возлюбленной сестры. Я и сам так привык к своей, хотя иногда она и командует мной, что часто ещё буду оборачиваться, желая ей что-то сказать, когда меж нами уже пролягут многие дни пути через леса и горные пустоши.

Лучница при этих словах рассмеялась, хотя в глазах её стояли слёзы, и сказала:

– Скрепи своё сердце, брат. Всё же путь от Дола до Серебряной долиной ближе, чем путь от жизни к смерти, да и дорогу эту, мы, похоже, быстро выучим.

Страж Зала молвил:

– Это верно, ведь мой брат недурно разбирается в лесных тропах, раз уж он изучил их прошлой осенью.

Железноликий улыбнулся, хотя и немного грустно. Он видел перед собой Божественноликого, смотревшего на одну только Лучезарную, и неудивительно – она выглядела теперь как никогда прекрасной. А военный вождь, на самом деле, был недоволен, ведь он считал, что теперь, когда Лучезарная переходит в род Вола, его брак отложится. Божественноликий даже подумывал, не лучше ли взять её за руку и отвести домой через диколесье – только он и она. Девушка стыдливо поглядывала на него, словно подозревая о его мыслях. Впрочем, юноша знал, что это невозможно, ведь он, избранный военным вождём, не нарушит мир между родами. Он знал, что всё это делается ради мира.

Тогда Страж Зала, поднявшись, вышел вперёд, взял Лучезарную за правую руку и молвил:

– Я возьму эту девушку, Лучезарную из рода Волка, и отведу её в дом рода Вола, чтобы она стала одной из дев этого рода и вышла замуж за мужа той крови, с которой мы хотим породниться. Пусть отныне никто не говорит, что она не из рода Вола, ибо мы даём ей нашу кровь, и она теперь – поистине одна из нас.

После этих слов продолжился весёлый разговор, а потом все отправились по домам, так как солнце висело уже очень низко. По дороге Железноликий спросил своего сына:

– Златогривый, скажи, сдержишь ли ты своё слово – женишься ли на самой прекрасной женщине в мире? Насколько же она должна быть прекрасней моей дорогой дочери, которой не суждено отныне жить в моём доме?

Божественноликий ответил отцу:

– Да, отец, я сдержу свою клятву, ибо боги, ведающие многое, ведают и о том, что в тот праздник я клялся, думая о прекрасной женщине, которая идёт сейчас рядом со Стражем Зала, и ни о ком другом.

– Ах, сын мой! – воскликнул Железноликий. – Почему же ты обманул нас? Лучше бы тебе тогда сказать нам правду!

– Верно, Старейшина, – улыбнулся Божественноликий. – И как бы ты разгневался на меня тогда, если даже сейчас ты едва меня простил! По чести сказать, отец, я боялся поведать тебе обо всём: я был молод, один против всего мира. Да, да, и это было даже приятно – так сильно я любил её, – ты не забыл ли, отец?

Железноликий улыбнулся, но ничего не ответил, и они подошли к дому, в котором гостили.

 

Глава LIV. Новости от Даллаха. Народное собрание в Серебряной долине

Спустя три дня из Розовой долины прибежали двое быстрых гонцов с новостями от Даллаха. Он во всём преуспел, убив множество беглых смуглолицых и счастливо прибыв в Розовую долину. Там в споре мечей его отряд получил всё, что хотел, ведь в долине оставалось лишь немного врагов – большинство из них ушло в Серебряную долину, где они и были перебиты. Посему Даллах теперь стал Старейшиной Розовой долины, а воины Дола, отправившиеся с ним, ждали прибытия остального войска для избрания нового Старейшины Розовой долины. И всё же Даллах послал гонцов сообщить о том, что множество смуглолицых, без сомнения, сбежало в леса, а потому, если не позаботиться об этом, они принесут горе ещё не одной матери.

Сейчас уже большая часть воинов Дола и пастухов собиралась домой, хотя некоторые не прочь были погостить ещё немного в Серебряной долине. Жить там было приятно, хотя воины и помогали беднякам по хозяйству, но ведь делали это они с радостью. Да и женщины Серебряной долины желали дружбы прекрасноликих высоких юношей Дола и старались во всём им угождать. И то сказать, немало мужей и женщин из числа бывших невольников умоляли воинов Дола взять их с собой, чтобы в новых землях забыть все свои прежние муки, не вспоминая о них даже во сне. Жители Дола не хотели отказывать просившим – не нашлось никого, кто выступил бы против, так что, когда подошло время отправляться в обратный путь, набралось человек сто бывших невольников, собиравшихся пойти в Дол вместе с войском.

И вот в Серебряной долине созвали большое народное собрание. Пришли на него и жители города у Крепости, и пастухи. Там военный вождь назначил выход войска на день после следующего. Кроме того, должным образом устроили жизнь Серебряной долины: сыны Волка хотели, чтобы жители Леса поселились с ними в их прекрасном городе, и предлагали им добротные каменные дома по их выбору. Но жители Леса отказались, они предпочли построить себе дома сами, а места выбирали почти на самом краю обработанной земли по всей долине.

И в самом деле, немногие из жителей Леса остались среди сынов Волка надолго. Они любили лесную жизнь, а потому и ушли в лес, расчистив в нём поляну и построив жилища на свой вкус, и принялись за свои обычные лесные промыслы – сжигание угля и охоту, в которых они были мастера. Оставшись, они оказались полезны жителям Серебряной долины, став надёжной передовой защитой от всех недругов. Что же касается остальных гостей, то где бы они ни поселились, их везде принимали с радостью, как лучших друзей. Частыми стали и браки сынов Волка с другими домами.

Обсуждались на народном собрании и иные вопросы: оборона долины и обучение бывших невольников тому, как верно держать оружие. Все считали, что, вероятно, ещё встретятся с родичами разбитого неприятеля, да так и случилось несколько лет спустя.

Кроме того, Могучеродный (по совету Камнеликого) послал вестников на Равнину в Города Запада жившим там друзьям. Вестники должны были поведать им о событиях в Серебряной долине, а также и о том, что теперь её населяет мирный и гостеприимный народ, чьи кладовые полны товаров, которые могут заинтересовать торговцев.

Последним говорил Могучеродный. Он сказал:

– Гости и братья по оружию! Мы желали обрести новый дом, что когда-то был нашим, и, обретя его, нашли в нём множество добра, мы не нуждаемся в этом добре и пользы в нём без вас не видим. А потому просим вас, зная ваш добрый нрав: возьмите из этих вещей столько, сколько вам не составит труда унести. Если вы скажете, что путь долог, а он и в самом деле долог, ведь вы пойдёте в обход, миновав сперва лес и Розовую долину, и только потом достигнете Дола, то мы снабдим вас гужевыми животными, что понесут ваше добро, да и подводами, мы сами собирали их, и они смогут пройти и по горным, и по лесным дорогам.

Тогда поднялся Лис из Верхнего поселения и молвил:

– Да будет известно тебе, Могучеродный, и вам, сыны Волка, что если мы и протянули вам руку помощи, то сделали это, помогая себе самим. Теперь в Серебряной долине возрастёт могучий народ, и вместе мы сможем противостоять всему миру! Так говорят мудрые, когда идут на войну. Но мы не хотим возвращаться домой, обогащённые вашими дарами. Это несогласно с нашими мыслями о грядущем.

Все воины Дола одобрительно закричали.

Но тут вновь поднялся Могучеродный. Он сказал так:

– Воины Дола и пастухи! Ваши слова достойны мужей и верных друзей. Но не забывайте и о том (а мы надеемся на это), что дорога между Долом и Серебряной долиной не зарастёт никогда, что наши роды часто будут пировать вместе, а иной раз и стоять плечо к плечу в сражении, и нам стыдно отпускать вас теперь с пустыми руками. Как же в таком случае мы осмелимся вновь посмотреть вам в глаза? Камнеликий, друг мой, ты стар и мудр, а потому я прошу у тебя помощи. Замолви за нас слово пред своими родичам, чтобы они не отказали нам в нашей просьбе.

Тогда встал Камнеликий. Он молвил:

– Поистине, друзья, Могучеродный здесь прав. Возможно, он предвидит грядущий гнев тех духов, что странствуют между его родом и богами, ведь они будут недовольны, если увидят, что мы пересекаем лес с пустыми руками. Более того, теперь вы воочию убедились, как богата земля Серебряной долины, какой обильный урожай она приносит. Мне кажется, боги любят тот народ, что поселится здесь, и мужи этого народа обретут могущество и станут подобны нам. А посему примите же дары наших друзей и искренне возблагодарите их. Ведь правду сказал Могучеродный: дорога через лес свяжет наши племена, и чаща станет местом отдыха мужей, идущих на помощь к своим друзьям.

Когда старик договорил, все согласились с ним и больше не отвергали дары, и тогда воины мирно разошлись по домам, желая друг другу только добра.

 

Глава LV. Выход войска из Серебряной долины

Ранним утром следующего дня воины Дола и пастухов, готовые выступить в путь, собрались на рыночной площади. Вокруг них стояли сыны Волка, жители Леса и множество освобождённых невольников, горюя о необходимости расставания. Жители Серебряной долины и их гости долго беседовали друг с другом, охотно давая обещания часто путешествовать из долины в долину. С жителями Дола отправились и некоторые невольники. Все были нагружены щедрыми дарами хозяев и радовались от всего сердца.

Лучезарная вначале не находила себе места. Она суетилась больше обыкновения, а иногда даже готова была заплакать, особенно когда вспоминала, что скоро оставит всё, о чём последние годы мечтала наяву и во сне. Наконец, когда девушка стояла у дверей Чертога Совета, наблюдая за тем, как радуется великое множество людей, ставших близкими друг другу, она подумала, что в этом есть и её заслуга, что она вложила все свои силы в то, чтобы прекрасную Серебряную долину заселяли счастливые люди. Она боролась за это, и это часть её жизни, та часть, которая не изменится, даже если сама она покинет долину.

И когда Лучезарная подумала об этом, она сказала себе, что теперь в её руках жизнь жителей Дола, и ей вновь пришла пора стать вести народ и править им, ведь на какое-то время она была лишена привычной жизни: лезвие меча да неотвратимые суровые сражения превратили её в ребёнка посреди крепких воинов-меченосцев.

И она вновь успокоилась, и лицо её облеклось той могучей красотой, что когда-то внушила благоговейный ужас влюблённому в неё Божественноликому. Все смотрели на девушку и дивились, говоря: «На лице её печать того, что она покидает долину своих отцов, в земле которой покоится прах её матери». Впрочем, печаль была пока мала, а надежда велика, надежда на грядущие дни, и всё же и долина, и каждый лист, и каждая травинка, по которой ступали ноги девушки, и каждый камень прекрасных домов, казалось, должны были остаться в памяти Лучезарной навечно.

О Наречённой следует сказать, что она почти поправилась и упросила отнести её на носилках на рыночную площадь, чтобы посмотреть на то, как будет уходить её народ. После дня Сражения девушка много раз видела Божественноликого, и всегда она говорила с ним весело и нежно. А Железноликого она любила так сильно, что не хотела расставаться с ним, даже зная, что с ней останется Могучеродный.

И теперь, когда Старейшина стоял перед ней, она сказала ему:

– Друг и родич, это день нашей разлуки, и хотя мне придётся остаться здесь, да я и сама желаю остаться, всё же сердце моё болит от неизбежности расставания. Когда я проснусь завтра утром, я уже не смогу послать за тобой. Как же сильна моя любовь к моему народу! И ничто её не затмит. Теперь, родич, я хотела бы увидеть моего брата Златогривого, чтобы попрощаться с ним. Кто знает, встретимся ли мы вновь?

Железноликий ушёл. Он отыскал Божественноликого в окружении других вождей и Могучеродного и сказал сыну:

– Иди быстрее, твоя сестра Наречённая хочет говорить с тобой.

Божественноликий покраснел, затем побледнел и молча отправился за своим отцом. Сердце его вырывалось из груди, когда он подошёл к носилкам, где на чудных подушках красного шёлка лежала одетая во всё белое Наречённая. Он встал перед ней, и ему показалось, что она очень счастлива, хотя всё ещё бледна и выглядит больной и изнурённой.

Девушка улыбнулась, протянула ему руку и молвила:

– И вновь приветствую тебя, брат мой!

Божественноликий взял её руку и поцеловал, едва не расплакавшись – так сильно захватило его великое множество воспоминаний о Наречённой, о тех днях, когда они были детьми. Юноша вспомнил, как любила она его в те ушедшие в прошлое дни – больше, чем прочие дети, больше, чем прочие девушки. Он вспомнил о тех временах, когда сердце его было свободным, и тогда для неё находилось в нём место. Так было до тех пор, пока он не нашёл горный чертог.

Юноша спросил:

– Сестра, хорошо ли ты себя чувствуешь?

– Хорошо, – ответила девушка, – теперь я почти излечилась от своих ран.

Немного помолчав, юноша снова спросил:

– А скажи, искренне ли ты счастлива?

– Да, искренне, – был ответ. – Но не думай, что мне легко расставаться с нашим Долом.

Вновь немного помолчав, юноша спросил:

– Думаешь ли ты, что я виновен в этой разлуке?

Девушка мягко улыбнулась ему:

– Златогривый, друг моего детства, ты могучий воин и великий вождь, но ты не всемогущ. Многое вызвало эту разлуку, и ни ты, ни я не были тому причиной.

– Верно, – ответил юноша, – прошло так мало времени, и всё, кажется, теперь к лучшему, и в будущем нас с тобой ожидает счастье.

– Пусть так и будет, – кивнула девушка, – наши беды окончились. Возможно, разлука потому и суждена, что мы были слишком уверены в своём счастье и не смогли защититься от того, что приносит время. Ведь то же самое происходит и с народом, у которого нет врагов.

Божественноликий улыбнулся:

– Именно так и случилось недавно с твоим народом, Наречённая.

Девушка, покраснев, протянула ему руку, а Златогривый, взяв её, спросил:

– Увижу ли я тебя вновь?

Наречённая ответила:

– О, вождь народа, у тебя много дел в Доле, а дорога до Серебряной долины длинна. Но я хотела бы, чтобы ты ещё увидел моих детей. Не забудь же: на моей руке, которую ты сейчас держишь в своей, – свидетельство твоего обещания. Теперь же ступай к своему народу, не говоря больше ни слова. Ибо, в конце концов, о, друг моего детства, расставание тяжко для меня, и я не хотела бы удлинять его. Прощай!

Юноша ничего не ответил, лишь наклонился и поцеловал девушку в губы. Затем он развернулся и ушёл, чтобы занять своё место во главе воинства. Златогривый расспрашивал и отвечал на расспросы, просил и распоряжался, и вот уже сердце его прыгало от радости, когда он думал о том, какие дни вскоре наступят – дни жизни, наполненной счастьем.

Всё уже было готово к началу обратного пути, в который должны были выйти в три часа пополудни. Как Божественноликий и обещал, жителям Дола дали множество лёгких подвод, запряжённых быками, и все их нагрузили прекрасными дарами жителей освобождённой долины – серебром, одеянием и оружием. Много прекрасных вещей было сработано в годы печали, но теперь печаль уже не будет их уделом. Более того, в дорогу собрали и провиант – яства и вино, овец и коров. И всё было прекрасно, так прекрасно, как только возможно. Первыми должны были выступать пастухи, за ними выстроились роды Винограда и Серпа, за ними – Дома Вола, Моста и Быка. Последними отправились в путь воины рода Лика под предводительством Камнеликого. Лучезарная должна была идти вместе с родом Вола, принявшим её к себе, и хотя сама девушка охотнее отправилась бы с родом Лика, она смиренно пошла там, где ей было сказано, словно ей преподнесли великий дар, а потому и не стоило выторговывать себе более мелкий.

Рядом с девушкой шли Лесной Отец, и Лесная Матушка, и Лесомудрый, теперь уже исцелившийся, и Приручивший Лес, и Лучница. Все, кроме Лучницы, не чувствовали радости, ибо они привыкли к Серебряной долине и не стремились покинуть её. Более того, они охотнее пошли бы вместе с родом своего военного вождя.

Последними шли бывшие невольники смуглолицых, связавшие теперь свою судьбу с судьбой воинов Дола. Они были на седьмом небе от счастья, и особенно счастливыми выглядели их женщины, щебетавшие, словно молодые бычки осенним вечером, когда их уводят с полей под высокие вязы прежде, чем отогнать в загон.

Все жители долины, как родичи, так и бывшие невольники, уступали дорогу уходившему воинству и телегам с добром воинов. Жители Леса стояли в первых рядах провожавших, теснясь ближе к своим старым товарищам, и к ним, жалея о расставании, примкнули Волчий Камень, Божественный Пастух и Копейный Кулак. Вожди же собрались вокруг Могучеродного, несколько в стороне от дороги.

Раненный в бою Красная Куртка из рода Безводных теперь совсем уже исцелился. Он обнял Могучеродного, поцеловал его и произнёс:

– Весь свой путь до Дола я буду желать добра тебе и твоим родичам, а особенно моему близкому другу Божественному Пастуху из рода Серебряной Руки. Вот бы они наслали на тебя чары, чтобы ты направил свои стопы к нам, ведь мы любим тебя.

Так же говорили и другие воины. Радостный Могучеродный учтиво отвечал:

– Друзья, не забывайте, что дорога от вас к нам не длиннее дороги от нас к вам, и вам всегда придётся иметь дело с её половиной.

– Это верно, – откликнулся Рыжебородый с Бугров, – но послушай, Могучеродный, мы ведь простые землепашцы и не часто покидаем наши луга и поля. И сейчас я думаю о том, что наступил май, и мои мысли всё больше занимает сенокос. А вот ты, – тут он покраснел, – сдаётся мне, вряд ли у тебя много дел помимо дел вождя, а мы знаем, что все их нетрудно и отложить.

Могучеродный рассмеялся. Увидев это, рассмеялись и другие – иначе они сдержали бы свой смех ради приличия.

Могучеродный же ответил так:

– Нет, о, вождь Дома Серпа, это не совсем правда: теперь, когда наступил мир, я скорее стану кем-то вроде землепашца. Более того, не сомневайся, я сделаю всё возможное, чтобы вновь увидеть долину, ведь только горы никогда не смогут встретиться.

Божественноликий отвечал Могучеродному, мягко улыбаясь:

– Всё ли забыто сейчас, столько дней спустя после того, когда мы впервые узнали оружие друг друга?

– Да, всё. Теперь случилось предсказанное мною в Долине Теней. Я говорил тогда: возможно, ты искупишь то, что прошло. Ты и в самом деле был сердит на меня за те слова. Но послушай, тогда я был старше тебя и мог предостерегать. Но теперь, хотя и прошло совсем немного времени, меч в твоих руках свершил великие дела, и к возрасту твоему многое прибавилось. Гневливость покинула тебя, а мудрость в тебе возросла, и я теперь скажу так: пусть жители Дола любят народ Серебряной долины так, как я люблю тебя! Тогда всё будет хорошо.

Божественноликий обнял Могучеродного, и поцеловал его, и отвернулся к Камнеликому и своему брату Ликородному, стоявшим пред воинами рода Лика. В тот момент к нему подошёл Старейшина. Вид у него был печальный и серьёзный, он грубо толкнул военного вождя, но не произнёс ни слова.

Заревели рога пастухов, и воины под крики жителей Серебряной долины двинулись в путь. Некоторые из числа жителей Леса плакали, видя, как их друзья покидают их.

Когда же передовые отряды прошли так далеко, что в путь смогли выступить и воины дома Лика, к вождям внезапно подошёл сказитель с флейтой. Все смотрели на него дружелюбно, ведь он участвовал в схватке наравне с остальными. Этим утром со сказителем было несколько человек, научившихся петь вместе и знающих искусство менестреля. Сказитель повернулся к ним и кивнул, а когда воины двинулись вперёд, он провёл смычком по струнам и запел так:

Воцарилась тишина. Многие, выходя с рыночной площади Серебряного города, шептали имена павших в бою. Но сказитель с товарищами вновь запели:

И вновь песня прервалась. Когда же отряд ушёл от Серебряной долины далеко на запад, то сказитель вновь достал свою флейту, и вновь зазвучала песня, и слова её возвратили мысли слушателей обратно, к рыночной площади Серебряного города.

Под это пение они и вышли из Серебряной долины, словно унеся её с собой, а не оставив позади. На ночь отряд расположился в диком лесу, неподалёку от края долины, ведь все шли медленно, ибо их провожало множество друзей.

 

Глава LVI. Разговор по дороге через Дикий лес

Следующим утром, когда все тронулись в путь, Божественноликий покинул своих родичей, чтобы пройти немного вместе с родом Вола. Там юноша нашёл Лучезарную и Лучницу. Девушки вежливо поприветствовали его, и, пока они шли бок о бок через большой дубовый лес, Златогривый разговаривал с Лучезарной. Некоторое время под ветвями дубов не было никакого подлеска – только трава.

Юноша обратился к девушке:

– Что ты думаешь, друг мой, не вернёмся ли мы однажды гостями в Серебряную долину?

– Дорога туда длинна, – был ответ.

– Ну, это нас, конечно, может задержать, но не остановит, – сказал Божественноликий.

– Это правда, – согласилась Лучезарная.

Божественноликий спросил:

– Тогда что же? Неужели ты считаешь, что мы никогда больше не увидим Серебряную долину?

Девушка улыбнулась:

– Мне казалось, это ты так считаешь, Златогривый. Впрочем, есть многое, что может задержать нас и помимо длинной дороги.

Юноша спросил:

– Да? И что же?

– А ты полагаешь, – ответила вопросом Лучезарная, – что освобождение Серебряной долины – это последняя битва в твоей жизни?

– Нет, – покачал головой юноша, – нет.

– Разве твой Дол – наш Дол – надёжно и навечно защищён от всех бед? Разве вы возвели стену, оградившую его от бурь, мора, голода, да и от междоусобиц?

– Ты верно говоришь, – согласился Божественноликий, – встретить эти беды и преодолеть их или погибнуть в борьбе с ними – вот славная судьба мужчины.

– Да, – ответила девушка. – А не забыл ли ты, что ты теперь великий вождь, что народ будет нуждаться в тебе круглый год?

Юноша засмеялся:

– И это правда. Сколько дней прошло с тех пор, как я прошлой осенью блуждал в лесу? И многое изменилось в мире.

– И многое ещё изменится в твоей жизни, – ответила девушка. – Каждое дело будет пшеничным зерном, которое породит множество зёрен. А человеческий век невелик.

– Тогда прощай, Серебряная долина! – произнёс Божественноликий, махнув рукой в сторону севера. – Меня ещё могут вернуть к тебе войны и беды, но лучше, чтобы этого не случилось. Прощай же!

Лучезарная глядела на юношу с любовью, но без улыбки, а он, могучий воин, шагал рядом с ней. В трёх шагах от него шла босая Лучница, в белой котте, с луком в руке. На её поясе висели колчан со стрелами и ножны. С другой стороны от Лучезарной шли Приручивший Лес и Лесомудрый, оба в лёгкой одежде и оба при оружии. Лесная Матушка ехала позади, в запряжённой быком телеге. Рядом с ней шёл Лесной Отец с боевым топором. Впереди, сзади и с боков – везде шагали воины рода Вола, вооружённые, в ярких одеждах, и дубовый лес был наполнен бликами, отражавшимися от их доспехов и оружия, а его поляны оглашались их весёлым смехом и звонкими песнями. Впереди же высилось знамя Вола. Белый зверь словно бы провожал их в Дол.

 

Глава LVII. О том, как войско вернулось домой

Прошло четырнадцать дней, прежде чем отряд добрался до Розовой долины. Воины несли большой груз и не хотели утомляться, а в лесу было приятно: на небе ни облачка, и солнце светит без устали. За время пути не произошло ничего плохого. К войску присоединилось двадцать три беглых невольника: они увидели идущих и поняли, что это не враг. Некоторые из беглецов уже слышали о поражении смуглолицых в Серебряной долине, другие ещё нет. Воины приняли всех, ведь двадцать новых гостей не могли обременить жителей Дола.

Когда войско спустилось в Розовую долину, все увидели, как она прекрасна. Там их встретили те, кто ушёл вместе с Даллахом. И сам Даллах приветствовал родичей с большой радостью и просил их задержаться. Он говорил, что нет особой нужды спешить, так как он уже отправил в Дол вестника с рассказом о победе, и хотя все желали продолжить свой путь, всё же, когда Даллах стал сильно упрашивать, словно на следующее утро после пира гильдии, войско задержалось в долине на три дня. Приняли путников так хорошо, как только было возможно, и перед тем, как они отправились дальше, Даллах со своими людьми нагрузил их дарами Розовой долины.

Прежде чем воины покинули долину, Даллах обратился к Божественноликому и вождям Дола со следующими словами:

– Многое получил я от вас с тех пор, как вы встретили меня, разгуливавшего обнажённым по лесу, и всё же теперь я хотел бы попросить у вас ещё один дар.

Божественноликий сказал:

– Назови, что ты хочешь, и ты получишь это. Ведь мы считаем тебя нашим другом.

– Да и я вас, – ответил Даллах. – И в будущем, возможно, мне удастся доказать вам это. Теперь же я попрошу вас оставить мне на это лето человек двадцать-сорок из числа ваших воинов, пока я не уверюсь, что этот возрождённый народ может ужиться со мной. Радостная, полная удовольствий жизнь стала им чужда, и теперь они едва ли знают, что с ней делать, как жить. И чтобы всё не разладилось, мне придётся приказывать и запрещать. Хотя они, должно быть, и любят меня, но пока ещё не боятся. А потому, если мой приказ им понравится, они сделают, как я попрошу, а если нет, то выполнят его наоборот. В их головах засело, что я ни за что не подниму на них руки, но вскоре мне придётся это сделать. А ваш народ они боятся, ведь вы великие воины, поразившие смуглолицых на рыночной площади Серебряного города. Вы другой крови, вы можете внять просьбе вашего друга (так у нас думают), и вы можете выступить против них – ни друзей вам пока, ни врагов. Такая помощь – это как раз то, что мне нужно.

Так говорил Даллах. Божественноликий и вожди родов согласились помочь ему, если он сможет найти тех, кто останется на некоторое время в Розовой долине. Когда об этом объявили войску, то оказалось, что недостатка в желающих не было, особенно среди воинов помладше, ведь они успели заметить, что долина эта была прекрасна, а женщины ещё прекрасней.

Тридцать воинов Дола остались тогда в Розовой долине. Все они были не старше двадцати пяти лет. Многие поселились там и больше уже никогда не возвращались в Дол, разве что погостить. Человек десять женились на девушках Розовой долины ещё прежде, чем окончился год. Ещё семеро, так же взявших себе жён из прелестнейших дев Розовой долины, следующей весной увезли их с собой, в Крепость беглецов, устроившись там. Они соорудили ограждение, вскопали и засеяли берега реки, названной ими Пограничной. За несколько лет это поселение сильно выросло, и туда охотно ходили как жители Розовой долины, так и жители Дола. Место это было приятное, земля, когда труд поселенцев исцелил её, принесла добрые плоды, а в окрестных лесах водилось множество оленей. Поселение стали называть Пограничным по имени потока, и оно стало прекрасным местом для жизни.

Более того, некоторые из бывших невольников Розовой долины, узнав, что их родичи из Серебряной долины собрались отправиться с войском Дола, чтобы поселиться с ними, молили взять их с собой. Ведь для них воины Дола были равны божествам, и вожди не отказали им, взяв с собой семьдесят человек из Розовой долины – как мужчин, так и женщин – и пообещав поселить их в Доле.

С надеждой в сердцах воины двинулись в сторону возлюбленного Дола. Шли, не задерживаясь, так что на третий день уже подобрались к окраине дикого леса. Когда вечером все готовились к ужину и ночлегу, пришли трое мужчин и двое женщин из Дола. Они ждали возвращения войска с того самого времени, как услышали от Даллаха о победе в Серебряной долине. Радости этих гонцов не было предела. Переходя от отряда к отряду, они видели знакомые лица своих друзей, и везде им подробно рассказывали о сражениях и побоище. Воины угощали их, стараясь угодить во всём. Один из гостей, он принадлежал к дому Лика, вскоре после наступления ночи покинул войско и поспешил обратно, в город, с вестью о приходе воинов. С той поры, как весть Даллаха о победе пришла в Дол, жители небольших поселений, разбросанных по Долу, покинули город и вернулись в свои дома, а потому в городе уже не было такого множества людей, как раньше.

Ранним утром войско было уже на ногах, но прежде ещё, чем все вышли на Дорогу Дикого Озера, воины народа пастухов, распрощавшись с друзьями из Дола, повернули на запад, к своим домам. Пастухи стосковались по овчарням, стоявшим в долинах извилистых речек, что текли у подножья длинных серых холмов, они мечтали увидеть ограды, близ которых к старым каменным стенам домов прислонялись стоги прошлогоднего сена. Галки там суетливо летали среди ветвей редких высоких ясеней, между сверкавшими потоками пестрели цветами луга, герань и первоцветы уже распустились, вокруг кустов боярышника под холмами красовались колокольчики, и над пастбищами и заливными лугами стоял цветочный аромат.

Воины, разговаривая, шли вперёд, и через два часа они, спустившись с гор, уже стояли на Портовой Дороге. И тут отряд начал редеть, ведь встречавшие воинов радостные женщины и дети, выхватив из толпы мужа, брата или возлюбленного, как можно быстрее уводили его домой, в бражный зал. Военный вождь не собирался больше держать воинов вместе, он позволил каждому отправиться к своему дому, считая, что если оставить в отряде горожан, особенно из родов Лика и Вола, то этого вполне хватит на всякий случай.

Жители Среднего и Нижнего Дола отправились в родные поселения каждый по своей тропинке, или через луг, а жители верхнего Дола и горожане, сопровождаемые толпой женщин и детей, вышедших им навстречу, пошли к своим пиршественным залам по Портовой Дороге. Домой пришли ранним утром, а потому у воинов был впереди целый день, который они провели беспечно, ведь их сердца переполняла радость возвращения. Ещё жива была память о днях постоянного страха смерти и расставания. Теперь же влюблённые готовы были целоваться часами, они обнимались, с нежностью смотрели друг на друга и слушали ласковые слова, ведь они так долго ждали этой минуты. Друзья пили вино под каштанами и вели беседы о боевых подвигах и о том, как тяжело было дома ждать возвращения войска. Часто об одном и том же рассказывали по многу раз, пели старые и новые песни, посещали облюбованные укромные уголки, которые со смертью друзей могли бы навевать лишь печаль, теперь же ушедший страх делал эти встречи ещё приятнее, обещая в грядущем счастье.

За этим весельем и застал их вечер. Наступила ночь и, хотя безмерная радость утомила всех, многие предались утехам любви, и лишь потом заснули, чтобы набраться сил для счастливой жизни, которая должна была возродиться утром.

Род пировал близ рода, и редко кто из влюблённых не сидел рядом тем вечером. Но Божественноликий и Лучезарная расстались у порога дома Лика, ведь девушка должна была уйти со своим новым родом в дом Вола, а Божественноликому надлежало в этот великий день сидеть близ своего отца под образом божества, чья голова была окаймлена лучами.

 

Глава LVIII. О том, как в Доле встретили праздник Девичьей Заставы

Май уже подходил к концу, когда войско вернулась в Дол. Тем же утром, что воины пришли домой, начались горячие обсуждения: как провести свадьбы в Середине лета да праздник Девичьей Заставы, да так, чтобы он был самым шумным и весёлым из всех, что только видели в Доле. Ведь все эти битвы и избавление от смертного страха только увеличили тоску и любовь юношей и дев. Многие уже говорили о свадьбе Божественноликого и Лучезарной, но с ней следовало подождать до времени Девичьей Заставы и до Середины лета. Лучезарной надлежало пойти на праздник Заставы вместе с другими невестами своих родичей, а потому Божественноликий выполнял любую подручную работу, смиряя свои порывы до тех пор, пока не окончится праздник. Юноша высоко держал голову, и на всех смотрел благожелательно.

Лучезарная помогала юному вождю во всём, но в некоторых его просьбах она отказывала. Народ смотрел на девушку почти со страхом, словно она происходила из божественного рода.

И в самом деле, казалось, будто Лучезарная слегка изменилась за это короткое время, став более спокойной в последние дни перед свадьбой. Сидя со своими родичами, она словно была погружена в свои мысли, но вслух говорила мало и мало смеялась. На лице её не отражались ни уныние, ни страсть. С собеседниками она была добра и нежна и охотно одаряла их улыбкой, если видела, что они нуждаются в ней. И следует сказать, что если некоторые изводили себя страхом предстоящих горестей, то Лучезарная, наоборот, тешила себя ожиданием грядущих радостей, чем бы они ни омрачились. (А девушка, возможно, предчувствовала некоторые из грядущих бед.)

Приближалась Середина лета, пшеница уже отцвела, а скошенные луга вновь поросли сочной травой. В это время года листва на деревьях была самой густой. Розы начали опадать, яблоки краснеть, а ягоды винограда наливаться цветом. Высоко над Долом плыли лёгкие облака. На фоне ярко-голубого неба виднелись далёкие холмы, а за ними и горы, покрытые снегами. Река и ручьи обмелели. Днём всё живое пряталось в тени, а вечерние и утренние сумерки разделяли лишь три часа светлой ночи.

Ясным утром семнадцать невест собрались у городских ворот (ожидалось ещё двадцать три девушки из других частей Дола). С собравшимися стояла и Лучезарная. Лицо её было спокойно, словно горное озеро под закатными лучами, а вот её подруги волновались и болтали как дрозды в апреле. Многие из них желали поговорить и с Лучезарной, а потому девушки постоянно переманивали её друг у друга.

Мужчины тем утром не появлялись – таков был обычай: они либо уходили работать на поля и пастбища, либо оставались дома, а вот женщин собралась целая толпа – они стояли и у ворот и дальше и, как и следовало ожидать, не могли в такой час молчать.

И вот городские невесты отправились к тому месту на дороге, где обычно проводился праздник Девичьей Заставы. Туда сошлось много невест со всего Дола и подходили ещё. Среди них были и Долгополая со своими двумя подругами – теми самыми девушками, с которыми Божественноликий разговаривал тем утром, когда отправился вслед за своей судьбой в горы.

Невесты собрались под утёсом у Портовой Дороги: на её обочине женихи построили им беседки из зелёных ветвей, чтобы девушки могли укрыться от палящего солнца. Крыты беседки были камышом, полы их устилали гирлянды прекраснейших цветов, какие только можно было найти на местных лугах или в садах.

На девушек было приятно посмотреть: казалось, во всём мире не найти красивее их. Самой старшей едва исполнилось двадцать пять лет. Каждая из девушек надела своё лучшее платье. Рукава, подолы и пояса – даже туфли и сандалии – на девушках были так искусно и мелко расшиты, что во время движения они меняли свой цвет, словно зимородок, вылетевший из тени на свет. Согласно обычаю девушки имели при себе оружие. У некоторых были луки и за плечами – колчаны со стрелами, у других не было ничего, кроме меча на боку, третьи держали в своих изящных руках копья с удобными тонкими древками. Но некоторым показалась забавной мысль взять с собой длинное и тяжёлое копьё или повесить за плечи большой боевой топор. Одни девушки зачесали свои струящиеся волосы под сверкающие шлемы, другие с трудом несли щиты, некоторые поверх льняных платьев надели стальные длинные кольчуги, и почти на всех было что-нибудь из доспехов. А на одной, высокой, красивой девушке из рода Серпа по имени Липа, доспехов было столько, что за ними не видно было платья.

Лучезарная была одета в белую котту, искусно расшитую от горла до подола зелёными ветвями и цветами. Голову её украшал венок из роз, а на поясе, обмотанном золотой проволокой, висел сам Страж Дола. Ни другого оружия, ни доспехов у Лучезарной не было. Меч мирно почивал в ножнах, и девушка ни разу не притронулась к его рукояти, хотя некоторые из дев частенько вытаскивали мечи и с лязгом вкладывали их обратно. Тем не менее все узнали этот могучий клинок, соратника во множестве великих деяний.

И вот на Портовой Дороге между потоком и скалой зазвучали приятные звонкие голоса: иногда девушки пели, иногда сказывали древние истории, а иногда брались за руки и вместе танцевали на мягкой летней пыли большой дороги. Многие из них, устав, садились на обочину или под сень своих лиственных палаток.

Настал полдень, и из Дола пришли жёны: они принесли празднующим еду и питьё, фрукты и свежие цветы из богатых садов. Девушки поели, и в счастливом томлении молчали, а если и говорили, то тихо и кратко. Стояла послеполуденная жара.

Затем из города вышли мужчины под видом торговцев, везущих в подводе товары и стремящихся пройти по Портовой Дороге дальше на запад. Тогда вооружённые девушки поднялись и преградили им путь, заставив повернуть назад. Всем было весело.

Спустя ещё некоторое время, когда солнце начало клониться к западу, а тени удлинились, с нижнего Дола пришли, гоня коров, пастухи. Они делали вид, будто хотят пройти в город, но и им девушки заградили путь, так что пастухам пришлось возвращаться. Смех и шутки доносились с обеих сторон.

Наконец, побыв некоторое время в одиночестве (а время уже приближалось к закату), девушки сошлись вместе и, встав кругом, начали петь. Та, кого звали Золотой Девой из рода Моста, а она пела лучше всех, встала посреди круга и повела его. Вот что пели девушки:

Так они пели, а солнце тем временем село, и наступил тихий вечер, и только доносившиеся с луга и из стоявшей в стороне деревни счастливые возгласы, нарушали его тишину. Когда же песня окончилась, девушки услышали шаги на дороге. Они повернулись и встали – сердца их сильно бились, – будто сплочённый отряд храбрых воинов, приготовившийся встретить множество врагов, надвигающихся со всех сторон. Девушки стояли спина к спине. И в этот самый момент, едва различимые в сгущающихся сумерках, к девушкам вышли юноши Дола, только недавно освободившиеся от печалей войны.

Когда юноши увидели нежных дев, их уста, что привыкли издавать боевой клич, озарила ласковая улыбка. Тогда копья, топоры, шлемы и щиты со звоном попадали на землю, и пришедшие приняли в свои объятия невест, уставших от долгого ожидания, палящего солнца, радостного томления и любовных песен. И девушки позволили юношам увести их, и в сгустившихся сумерках место Девичьей Заставы опустело.

Одних повели на запад, вниз по Портовой Дороге, к стоявшим там домам. Для других путь домой стал очень длинным: им пришлось идти через широкие росистые луга, слушая, как ночной ветер шепчет среди бесчисленных деревьев, и они увидели, как заря осветила восток, ещё прежде освещённого свечами пиршества, что ожидало их дома. Третьи вместе со своими женихами повернули вверх по Портовой Дороге, прямо к городу. Их путь был недолог и окончился, когда в зале ещё только зажгли для них приветственные свечи.

Лучезарная весь день была очень тихой, почти не разговаривала и совсем не смеялась, а когда улыбалась, то не от царившего в её душе веселья, а только выказывая своё расположение подругам. Когда же в поисках невест пришли женихи, она вышла из отряда и встала одна посреди дороги между городом и прочими девушками. Сердце её колотилось, девушка прерывисто, словно страшась чего-то, дышала. Она и в самом деле на какой-то миг испугалась, что Божественноликий не придёт за ней. Он же, приблизившись с другими женихами к отряду невест, переходил от одной девушки к другой, не находя Лучезарной, пока, наконец, не прошёл весь отряд и не увидел её, ожидавшую на дороге. Юноша бросился к ней, схватил за руки, затем за плечи и притянул к себе. Девушка не сопротивлялась. Вот что он тогда сказал ей:

– Приди же в мои объятия, любимая, смотри! Они идут каждый своей дорогой к чертогам своих родов. И для тебя лучшим вечером этого года избран путь – через вон тот мостик, да через росистый луг.

– Нет, нет, – ответила она, – это невозможно. Женихи города будут искать тебя, чтобы ты провёл их к воротам. Да и в роде Лика тебя ждут больше других. Нет, Златогривый, дорогой мой, мы должны идти по Портовой Дороге.

Он же сказал:

– Мы окажемся дома очень быстро, ведь выбранный мною путь не длиннее, чем по Портовой Дороге. Но послушай, нежная моя! На лугу мы сядем на минутку на берегу реки под каштановыми деревьями и посмотрим на луну, поднимающуюся над утёсами южных гор. Я буду любоваться тобой летней ночью, твоей красотой, которую во всей полноте, онемевший от восторга, увижу потом дома, при свечах.

– О нет, – возразила девушка, – мы пойдём по Портовой Дороге. У ворот тебя будут ждать факельщики.

Божественноликий же сказал:

– Потом мы встанем и пойдём по широкому безлесному лугу, где ночью увидим, как коровы бредут, словно благоухающие тени. Среди серой лунной ночи тебе покажется будто пред тобой розы – так крепок их аромат.

– О нет, – ответила девушка, – нам приличествует пойти по Портовой Дороге.

Юноша же возразил:

– Затем, миновав широкий луг, мы пройдём в огороженное засеянное поле, а оттуда – в огороженный сад рядом с ним. Там, в старом ореховом дереве, сидит сова и ухает по ночам, но ты не услышишь её – уханье заглушит радостное пение соловьёв в яблоневом саду. Из тенистого сада мы выйдем на открытый городской луг и ляжем на ромашки под луной, тускнеющей в сером предрассветном небе.

Через луг недалёко и до кромки Бурной, а там, за рекой, лежит прекрасный сад рода Лика. Я подготовил для тебя небольшую лодочку, и она перевезёт нас через тёмные ночные воды, которые напомнят тебе колеблющиеся языки белого огня в свете луны или бездну там, где на них лягут тени. Затем мы с тобой окажемся в саду и посмотрим на жёлтые окна чертога, вслушиваясь в весёлые крики за его стенами, рождающиеся по ту сторону цветов и смешивающиеся с голосами соловьёв в ветвях. Затем мы пойдём по тропам в траве, мимо гвоздик, клевера и лаванды, посылающих нам свой аромат, чтобы подбодрить нас, ведь мы уже теряем чувства от изношенных роз и медовой приторности лилий.

Всё это – для тебя, и я ничего не прошу взамен – лишь тебя на этот вечер. Много цветов, о которых ты не знаешь, будут горевать, если ты не наступишь на них этой ночью, если не пройдёшь вечером по твоей брачной тропе, которую я придумал, до Палат Любви.

Но послушай! В самом конце сада есть тисовая аллея, перекрытая для тебя сводом. Но ты не увидишь, где можно войти в неё, зато я проведу тебя по тёмному проходу сквозь лунный свет, и твоя руку будет покоиться в моей. В конце же мы придём к калитке, за которой покажется дом рода Лика. Тогда мы завернём за угол, и нас ослепят факелы факельщиков и свечи за открытыми дверьми. Весь зал, наполненный радостными восклицаниями, будет сверкать, словно сигнальный костёр тёмной ночью, зажжённый на мысе над морем рыбачьим народом, отдающим дань богам.

– О нет! – возразила девушка. – Мы должны идти только по Портовой Дороге. Это самый прямой путь к городским воротам.

Но говорила она попусту, сама не понимая что. Ведь пока она говорила, он уже вёл её прочь, и ноги её шли сами собой, и когда девушка произнесла последнее слово, она уже ступила на первую доску моста. На мгновение обернувшись, она увидела длинную скальную стену, на которой ещё пылали последние отблески летнего заката. Обернувшись же во второй раз, девушка увидела, как луна начинает подниматься над вершинами южных утёсов, – а между ними был весь Дол и Божественноликий в нём.

Затем они пересекли мост и оказались на зелёных лугах, прошли через ограждённое поле и сад Лика и пришли к дверям родового дома. Другие невесты и женихи уже были там. (Из рода Лика шестеро женихов привели домой невест.) И никто не видел ничего зазорного в том, что оказался дома прежде военного вождя и его возлюбленной, которую он привёл. Старик Камнеликий сказал:

– Слишком много пчелиного гула в садах Дола, чтобы мы отчитывали своенравных влюблённых за то, что ждали их при свечах целый час.

И вот пришедшие последними юноша с девушкой рука об руку поднялась в зал, будто освещённый солнцем, и встали вместе у среднего престола, прекрасные как никогда. Нестройные радостные крики прекратились, когда все увидели, что военный вождь хочет что-то сказать.

И тогда Божественноликий протянул к родичам руки и прокричал:

– Разве не сдержал я свою клятву, что произнёс над Священным Кабаном – взять в жёны прекраснейшую?

Ему в ответ, отдаваясь эхом от балок крыши, прогремел могучий крик. Те же, кто поднял тогда глаза на фронтон здания, говорили потом, что образ божества в окружении лучей улыбался, глядя на собравшихся.

Но Железноликий, неслышно за шумом зала, проговорил: «А как сейчас дела у моей дорогой дочери, что живёт у чужаков по ту сторону дикого леса?»

 

Глава LIX. Божественноликий исполняет клятву, данную Наречённой. Учреждается народное собрание для трёх народов: жителей Дола, народа пастухов и детей Волка

С этих событий прошло три года и два месяца. Ранней осенью в три часа пополудни на рыночную площадь Серебряного города прибыла повозка, крытая дорогими тканями. Восемь белых быков тянули её, и сорок высоких копейщиков в великолепных боевых одеждах шли рядом. Сразу собрались любопытные. Повозка остановилась у подножия лестницы, ведущей к двери Чертога Совета, и с неё легко сошла миловидная женщина с большими серыми глазами и загоревшей на солнце кожей. На голове у женщины был шлем, на боку висел меч, а на руках она несла годовалого ребёнка.

Это прибыла Лучница со вторым мальчиком, рождённым Божественноликому его женой.

Девушка, быстро пройдя мимо дивящихся ей людей, поднялась вверх по лестнице, которую уже видела однажды покрытой реками крови. Дверь была открыта, и девушка вошла внутрь, пройдя прямо с ребёнком на руках к возвышению в конце большого зала.

На возвышении собрались люди, и среди них, в центре, сидел Могучеродный. Он совсем не изменился с того времени, когда Лучница видела его в последний раз, разве что, на её взгляд, стал ещё прекрасней. Она подходила всё ближе и ближе к Вождю её народа, и слёзы радости выступили у неё на глазах и побежали по щекам, а сердце возликовало.

Рядом с Могучеродным сидела Наречённая, и Лучнице показалось, что и она стала ещё милее, чем прежде. И вождь, и его жена узнали Лучницу ещё до того, как та успела дойти до середины зала. Наречённая сразу же поднялась со своего места, радостно обращаясь к Лучнице по имени.

На возвышении сидели и старейшины сынов Волка и Лесных жителей, и многие из них были Лучнице хорошо знакомы.

Стояло там и человек двадцать воинов, все при оружии. Казалось, они по первому зову готовы исполнить любое поручение вождя.

Могучеродный поднялся и молвил:

– Приветствую возлюбленную подругу и дочь моего народа! Здорова ли ты, Лучница, наиблагороднейшая из всех женщин дружественных нам народов? Как поживают моя сестра и мой брат Божественноликий? И как дела у наших друзей и союзников в славном Доле?

Лучница отвечала:

– Всё хорошо и с ними, и со мной, и сердце моё ликует, когда я смотрю на тебя, Могучеродный, на славных старейшин и на нашу возлюбленную сестру Наречённую. Но у меня есть послание для тебя от Божественноликого, – хочешь ли ты, чтобы я огласила его здесь?

– Конечно, огласи, – ответил Могучеродный и, выйдя вперёд, взял девушку за руку и расцеловал. Наречённая вслед за ним тоже обняла Лучницу и поцеловала её, а потом вместе с мужем провела девушку на возвышение и усадила рядом с Могучеродным.

Все в зале смотрели на ребёнка на руках Лучницы и гадали, что бы это могло значить. Тогда Лучница взяла ребёнка, а надо сказать, что он был крепким и красивым малышом, и, посадив его на колени Наречённой, произнесла:

– Вот что говорит Божественноликий: «Сестра моя, возлюбленная подруга детских игр, прими же теперь, в радости, дар, о котором ты просила меня в печали. Ты вольна делать всё, что принесёт пользу сыну твоего друга. Кольцо же, что я как-то дал тебе в саду рода Лика, верни Лучнице, той, кому я доверяю и кого крепко люблю. Это будет знаком того, что я сдержал данное мной слово».

Тогда Наречённая вновь поцеловала Лучницу и приласкала дитя, которое, впрочем, было недовольно такой переменой.

Лучница же продолжила:

– И для тебя, Могучеродный, у меня есть послание от Божественноликого. Тебе он говорит вот что: «Могучий воин, друг и товарищ, всё у нас славно, и мы все счастливы. Но есть в наших сердцах уголок, не заполненный счастьем, и это сильно печалит нас. Только ты и твоя подруга смогут нам помочь. Хотя временами до нас доходят вести о тебе, но мы хотели бы увидеть тебя и воочию убедиться в правдивости этих вестей. И мы просим тебя помочь нам претворить нашу мечту в жизнь, не заставляй нас трудиться над этим в одиночку. Мы твёрдо знаем, что ты не скажешь, будто больше не вспоминаешь нас и будто любовь твоя к нам оставила тебя». Вот такое послание, Могучеродный, и Божественноликий желал бы получить ответ.

Могучеродный рассмеялся:

– Сестра моя Лучница, видишь ли ты этих воинов?

– Вижу, – был ответ.

– Эти воины передадут моё послание брату Божественноликому. Ворон Быстрая Стрела, выйди вперёд и перескажи моей подруге Лучнице послание, которое я вложил в твои уста слово в слово.

Ворон вышел вперёд и, дружелюбно поприветствовав Лучницу, сказал:

– Друг мой Лучница, вот послание нашего Старейшины: «Брат и союзник! В долине, что ты подарил нам, всё хорошо. За прошедшие три года мы не состарились, да и память наша не ухудшилась. Мы желаем видеть тебя и принять гостем в Серебряной долине. Когда-нибудь так и случится. Кроме того, знай вот что: мы – дети Волка и Лесные жители, памятуя о земле, что породила нас, и яме, откуда мы были выкопаны, решили возвращаться в Долину Теней раз в три года: пировать там в древнем Чертоге Волка и сидеть в Кольце Судьбы наших Праотцов. Но раз уж вы присоединились к нам в сражении и даровали нам эту долину, наше здоровье и наше богатство, не спрашивая цены или вознаграждения, то мы считаем вас своими братьями, и наше ликование будет неполным, а Кольцо Судьбы покажется пустым, если вы не воссядете рядом с нами. Придите же к нам, чтобы мы моги возрадоваться друг другу, видя лица друзей и слыша их голоса, чтобы мы могли поговорить друг с другом о нашей жизни и чтобы три рода могли составить единый народ. И если это покажется вам верным решением, то знайте: мы будем в Долине Теней через полмесяца. Не огорчайте же нас своим отказом». Вот, Лучница, какое это послания. Я заучил его наизусть и передаю тебе с большим удовольствием.

Тогда Могучеродный спросил:

– Что ты скажешь об этом послании?

– Оно хорошо, с какой стороны ни посмотри, – ответила девушка, – но ко времени ли? Успеет ли наш народ, получив послание, дойти до Долины Теней, чтобы встретиться с вами?

– Конечно, – сказал Могучеродный. – Наши гонцы отправятся по дороге через Долину Теней и через четыре дня будут в Доле, а, как ты знаешь, оттуда до Долины Теней можно добраться за два дня.

Затем вождь вновь повернулся к своим воинам и сказал:

– Родич Ворон, отправляйся теперь же, не теряя ни минуты, и доставь своё послание.

Воины начали собираться, но Лучница воскликнула:

– Хм, Могучеродный, друг мой, я смотрю, ты не сильно отличаешься от того мужа, которого я знала в Долине Теней. А ведь он собирался ужинать ещё прежде, чем ощипать птицу! Разве я не пойду вместе с твоими гонцами, чтобы подготовиться к народному собранию в Долине Теней?

Но Наречённая нежно взглянула на девушку и, рассмеявшись, произнесла:

– Сестра моя Лучница, он хочет сказать, что ты должна остаться здесь, в Серебряной долине, пока не наступит время отправляться на народное собрание, и ты пойдёшь туда вместе с нами. Я тоже прошу тебя об этом – порадуй сердца старых друзей. Кроме того, ты сможешь рассказать мне всё об этом милом ребёнке моего брата и моей сестры.

Наречённая, лаская дитя, так нежно посмотрела на Лучницу, что сердце той растаяло, и девушка воскликнула:

– Хотела бы я никогда не покидать твоего дома, о, Наречённая из моего рода! То, о чём ты просишь, сделать легко и приятно. Но после того я должна буду вернуться в Дол, ибо я оставила там многое, что требует моего возвращения.

– Хорошо, – кивнул Могучеродный. – А не вышла ли ты замуж, Лучница? Неужто больше ты не будешь натягивать в бою свой тисовый лук?

Лучница стала серьёзной:

– Кто знает, Вождь. Да, я замужем уже два года, а меньшего я и не ждала, когда уходила с этими двумя через дикий лес в Дол. – Вздохнув, девушка добавила: – Во всём Доле нет лучшего мастера, чем мой муж, да и более пригожего. Муж мой – Олень с Высокого Утёса, ты хорошо его знаешь, о Наречённая!

Наречённая кивнула:

– Ты говоришь правду, нет лучшего человека во всём Доле.

Лучница продолжила:

– Лучезарная упросила меня выйти за него, когда он совсем меня замучил. – Девушка замолчала, но потом добавила: – Божественноликий тоже решил, что мне нельзя отказывать ему, и теперь у меня есть сын того же возраста, что и этот малыш.

– Замечательная история! – воскликнул Могучеродный. – А, может, ты считаешь, что такая сильная и прекрасная женщина, такая добрая и приветливая, должна воздерживаться от брака и от рождения детей? Тогда и мы, пожалуй, кому до смерти ещё придётся выйти на поле брани и сражаться за жизнь и её блага, тоже должны остаться холостяками?

– Славные речи, – заметила девушка. – Всё что приключилось со мной с самого того дня, как я пустила стрелу с обрыва одного холма вон там, принесло мне только благо.

И девушка погрузилась в раздумья. Она молчала, словно вслушиваясь в ласковые слова, которыми Наречённая нежила нового ребёнка. На самом же деле Лучница не видела и не слышала ничего из того, что происходило вокруг неё, мысленно вернувшись в прошедшие дни. Но вот девушка вновь пришла в себя и стала расспрашивать о Серебряной долине, о родичах да о тех, кто когда-то был невольником смуглолицых. Отвечали ей подробно и вскоре поведали всю историю долины, начиная с самого Победного Дня.

Лучница и пришедшие вместе с ней воины оставались в Серебряной долине полмесяца. Хозяева, как родичи, так и бывшие невольники, принимали их радушно. Лучнице казалось, что Наречённая полюбила ребёнка Божественноликого не меньше, чем своих собственных детей (а было их у неё двое: мальчик и девочка), и Лучница была довольна, ведь она знала, что вести об этом доставят большую радость Божественноликому и Лучезарной.

Затем, когда прошёл должный срок, Божественноликий с Наречённой, а с ними и множество старейшин и воинов из числа сынов Волка и Лесных жителей, а также Лучница со своим отрядом, отправились в Долину Теней. Они пригласили и Даллаха с лучшими жителями Розовой долины. В Долине Теней их встретили Божественноликий и городской Старейшина Железноликий со многими родичами. Велика была радость той встречи! Лучезарная вспомнила, что, когда Божественноликий впервые пришёл в Долину Теней, она желала после победы вновь посетить жилище, где пережила радости и печали своей юности. Впрочем, больше всех был счастлив Старейшина, ведь он смог вновь обнять и приласкать Наречённую, ту, которую он когда-то хотел принять дочерью в свой род.

О жителях Дола, о народе пастухов, о детях Волка, о Лесных жителях и о жителях Розовой долины – обо всех этих родах сказывают, что с тех пор они были друзьями и будто объединились в один народ, в добрые и злые времена, в мирные и лихие, в достатке и нужде. Что ни посылала им судьба, они всегда почитали Долину Теней за священное место, и ещё многие годы спустя собирались там в середине осени держать совет.

БОЛЬШЕ ОБ ЭТИХ РОДАХ И НАРОДАХ НИЧЕГО НЕ СКАЗЫВАЕТСЯ, ТУТ И ПОВЕСТИ ПРИШЁЛ КОНЕЦ.